- процесс становления демократии в Афинах как политического режима.
Временные рамки включают в себя архаический (VIII-VI вв. до н.э.) и классический (V-IV вв. до н.э.) периоды.
Данная работа состоит из введения, двух глав и заключения.
Глава I посвящена постепенному и поэтапному процессу зарождения афинской демократии в архаический период. В данной главе выделены основные и ключевые моменты, дана оценка, а также их влияние на последующие события или явления. Явления и события изложены в проблемном контексте.
Глава II посвящена расцвету и становлению афинской демократии. Данная глава также написана в проблемном контексте при понимании сути феномена афинской демократии, ее парадокса и «аномалии» развития афинского полиса в классический период.
Источниковедческий анализ
Методически более грамотно было бы указать, что, главным образом, были использованы такие источники, как сообщения античных авторов.
Сейчас эти источники представлены достаточно широко. Практически все произведения античных авторов, имеющие ключевое значение для данной темы, переведены на русский язык и опубликованы. При работе с этой группой источников следует учитывать: время создания произведения, происхождение автора, его политическую ориентацию, источники информации, которыми пользовался автор, наличие позднейших интерполяций в произведении и т.д.
Главными среди нарративных источников для нашей темы являются исторические произведения, охватывающие значительный промежуток времени, в которых освещены основные события античной истории того или иного периода. Сюда следует отнести в первую очередь "Историю" Фукидида и "Афинскую политию" Аристотеля.
Особую ценность представляет то, что труд Фукидида - это современная ему история, в которой он играл не последнюю роль. Фукидид, создавая свой труд, имел цель описать Пелопоннесскую войну (I.1).
Первая книга фукидидова труда - экскурс в историю (о том, как афиняне достигли своего могущества перед Пелопоннесской войной). Изложение военных событий начинается во второй книге - 431 г. до н.э., и заканчивается восьмой книгой - 411 г. до н.э.
Особо важен метод Фукидида. В начале первой книги (I.20-22), он заявляет, что не будет приукрашивать, и преувеличивать события и исключает из своего труда все мифическое и анекдотическое. Другими словами, Фукидид впервые применил метод критического анализа.
Плутарх. Родился между 46 и 51 г. н.э. и умер между 120 и 130 г. н.э. Уроженец Херонеи. Получил образование в Афинах. На родине Плутарх занимал различные государственные должности: смотрителя за постройками, архонта, беотарха, и даже пожизненного жреца Дельфийского Аполлона. Его исторические сочинения носят заглавия «Сравнительные описания». Это биографии выдающихся исторических лиц, греков и римлян, сгруппированные попарно, так что в каждой паре одна биография грека, другая - римлянина; в каждую пару выбираются такие лица, между которыми есть сходство в каком-либо отношении.
Плутарх по своему происхождению был беотийцем. Он использовал местную эпиграфику, изречения местных оракулов, а также пользовался местной беотийской историографией, которая дошла до нас только через Плутарха.
Одними из самых важных для нашей темы являются источники, которые содержат сведения о государственном устройстве античных полисов. Это «Политика» и «Афинская полития» Аристотеля.
Материалы настоящей дипломной работы могут быть использованы для преподавания школьного курса «История древнего мира», а также быть задействованы в лекциях по "Теории государства и права" и "Истории политических и правовых учений".
Глава I. На пути к зарождению афинской демократии
Становление афинской демократии, как и любые другие процессы, произошло не сразу. Этому предшествовали различные события и явления. Так какие же процессы, протекавшие в афинском полисе, способствовали зарождению демократии? Это мы и попытаемся выяснить в этой главе.
§1. Аристократия и демос в архаический период (VIII-VI вв. до н.э.)
Начало целого периода архаики (VIII-VI вв. до н.э.) было знаменовано рождением греческого полиса. Однако в это время для него еще незнакомо такое понятие, как народный суверенитет. Это знакомство произойдет позже, а именно, в классическую эпоху. К примеру, в VIII-VII вв. до н.э. широкие массы демоса еще абсолютно нигде в греческом мире не играли сколько-нибудь значительной роли в общественно-политической жизни. В сущности, крестьяне, не говоря уже о ремесленниках и торговцах (впрочем, прослойка этих последних в раннеархаических полисах должна была быть просто ничтожной), не были еще даже полноправными членами гражданского коллектива. Следует сказать и о том, что в это время греческие полисы были по своей сути аристократическими полисами. Отстранив от власти басилеев, аристократы создали вместо них своеобразные республиканские режимы. Эти режимы больше известны как олигархические, во главе которых стояли те самые aristoi, т.е. «лучшие», как они сами себя определяли. К тому же аристократам принадлежали все рычаги власти в полисах.
Народное собрание в таком полисе не то чтобы не существовало, но не представляло собой реального противовеса власти аристократического истеблишмента. Кроме этого аристократы отличались в физическом плане от рядовых общинников (не случайно они называли себя kaloi kagathoi - «прекрасными и доблестными»). Это были, как правило, стройные, подтянутые, мускулистые, с длинными, ниспадающими на плечи волосами люди, они должны были резко выделяться в толпе на улицах греческих городов. О том, как выглядели аристократы архаической эпохи, можно составить полное представление по куросам - статуям обнаженных мужчин, дошедших от этого времени в немалом количестве. Таким образом, аристократы выступали в качестве самой развитой, самой мобильной части гражданского коллектива, обладавшей наиболее широким кругозором. Более того, они были довольно восприимчивыми ко всем новым веяниям. Не случайно во главе любых реформ, любых прогрессивных перемен и сдвигов всегда стояли в это время именно представители знатной элиты.
Между тем в среде знати (да и не только ее) общераспространенным явлением в это время становится стремление к богатству. Вот что на этот счет сообщает нам Аристотель: «Надо иметь в виду, что вообще государственный строй был олигархическим, но главным было то, что бедные находились в порабощении не только сами, но также их дети и жены. Назывались они пелатами и шестидольниками, потому что на таких арендных условиях обрабатывали поля богачей. Вся же вообще земля была в руках немногих. При этом если эти бедняки не отдавали арендной платы, можно было увести в кабалу и их самих и детей. Да и ссуды у всех обеспечивались личной кабалой…» (Ath. Pol., 2,2. Пер. С.И. Радцига). Об этом стяжательстве как о настоящей «болезни века» неоднократно говорит в своих элегиях Солон, современник и чуткий наблюдатель происходящих событий. Материальные ценности нужны были аристократам не для накопления, а для демонстративного потребления, увеличивавшего их престиж. Как верно отметила А.В. Мастыкова, анализируя смысл моды в варварских обществах эпохи Великого переселения народов, приходит к следующему умозаключению: «мода интернационального характера была изначально аристократической, т.е. отражала культуру наиболее мобильной, полиэтничной и подверженной внешним влияниям социальной группы. В этом социальном стратуме мода играла престижную роль маркера правящей группы, она подчеркивала особое положение ее носителей, их политическую и культурную ориентацию, их связи с другими престижными кланами и правящими фамилиями Европы и Азии. Аристократическая или «княжеская» мода рано или поздно начинает копироваться другими слоями населения. При этом инородное происхождение тех или иных элементов в костюме, как правило, уже не осознается».
Куросы и коры архаического периода
Но постепенно, приблизительно с середины архаического периода, происходят довольно значимые перемены. Аристократия очень медленно, но неуклонно начинает утрачивать свои позиции. Существует множество различных факторов, способствовавших этому. Однако чрезвычайно важную роль, в данном случае, сыграли преобразования в военном деле, а именно складывание фаланги гоплитов. В этой связи для определения новой роли фаланги в социально-политическом развитии греческого общества следует обратиться к вопросу о социальном статусе гоплитов. По мнению Э. Снодграсса и Р. Дрюса тяжеловооруженными пехотинцами были исключительно обеспеченные аристократы, в то время как рядовые граждане полисов не имели не средств для приобретения дорогого снаряжения, ни времени для военных упражнений. Такое чрезвычайно распространенное в историографии мнение о большой стоимости гоплитского вооружения опровергается данными источников. Одним из таких является декрет VI в. до н.э. о саламинских клерухах (владения граждан какого-либо древнегреческого государства, располагавшиеся вне его пределов), в котором сообщается о том, что афинские колонисты должны были приобрести перед отправкой в колонию вооружение стоимостью в 30 драхм. Если принимать во внимание, что состояние зевгитов, которые составляли основу афинской армии, оценивалось в 200 медимнов зерна, а сам медимн зерна стоил во времена Солона одну драхму, в результате чего получается, что паноплию (т.е. вооружение греческих гоплитов) могли приобрести не только граждане среднего достатка, но и часть фетов. Можно вспомнить, как Архилох, постоянно сетующий на свою бедность, бросив щит при отступлении, отнюдь не впадает в уныние: «И пускай пропадает щит мой, не хуже ничуть новый могу я добыть».
Между тем с утверждением Э. Снодграсса и Р. Дрюса не позволяют согласиться также и соображения чисто технического плана. Эффективное применение фаланги в сражении предполагает участие в ней большого числа воинов. Если допустить, что в состав входили только аристократы, то успех ее использования представляется довольно сомнительным.
О широкой социальной основе при комплектовании гоплитской армии свидетельствует важное замечание Аристотеля: «С ростом государств и тяжеловооруженная пехота получила большое значение, а это повлекло за собой участие в государственном управлении большого числа граждан» (Pol., IV, 10,10. Пер. С.А. Жебелева). Именно гоплитское право, по мнению философа из Стагиры (Аристотеля), ранние греки называли демократией.
Итак, как мы можем констатировать, ядро гоплитской армии составляли средние слои населения полисов.
Как справедливо отмечает С.М. Жестоканов, «с появлением фаланги демос, недовольный засильем аристократии, получил грозное оружие для подкрепления своих требований. Нежелание родовой знати идти на уступки приводило ее к падению. Однако непосредственный переход от аристократического правления к демократии был невозможен. Демос не обладал еще опытом самостоятельного управления государством».
Нельзя не заметить, что в это же самое время происходит постепенное обнищание аристократов, в то время как верхушка демоса начинает богатеть. По всей видимости, демонстративное расточение знатью своих богатств в престижных целях постепенно подрывало ее экономическое могущество.
Еще одной значимой тенденцией в это время становятся матримониальные браки между демосом и аристократией (подобный процесс известен в ранней истории древнего Рима, когда плебеи, обладавшие богатством, но не происхождением, старались породниться через эти же самые матримониальные связи с патрициями, создавая тем самым «новую» элиту. Очевидно, здесь протекали точно такие же процессы).
Однако не стоит преувеличивать значение противостояния аристократов (крупных землевладельцев) с незнатной торгово-ремесленной верхушкой. Это противостояние могло в определенных ситуациях подрывать стабильность в полисе, выступая, таким образом, причиной гражданской смуты, но само по себе не порождало позитивных преобразований в развитии общества. По мнению И.Е. Сурикова, «в любом хотя бы сколько-нибудь мобильном социуме (нельзя отрицать, что архаическая Греция, бесспорно, была весьма мобильным социумом) старой элите периодически приходится делиться властью с отдельными представителями более низких слоев, так сказать, включать их в свой «клуб». Но создавать принципиально новые реалии, то есть выступать в революционном качестве, такого рода процессы могут в двух случаях: либо когда место старой элиты целиком стремится занять новая и преуспевает в этом, либо когда в борьбу элит втягиваются широкие массы населения, что сразу сообщает событиям совсем иной масштаб».
Активность демоса в политической борьбе была двух видов:
.Традиционная (практически нулевое участие, роль пассивных зрителей происходящего, послушно следующих за вождями).
.Спонтанный взрыв социального недовольства, сметающий все элиты, как старые, так и новые, и приводящий, по сути дела, к анархии.
Для полисов архаической эпохи была особенно характерна аристократическая борьба. В этом противостоянии участвовала не только аристократия, но и демос. Такая борьба была ему «на руку» и полностью отвечала его интересам. В итоге в каждом полисе, быстрее или медленнее, протекал процесс становления демократического режима. Не всегда, а лишь в редких случаях, конечным итогом такого развития происходило становление демократии, так сказать, «афинской чеканки», демократия крайняя, включавшая в гражданский коллектив торговцев, ремесленников, поденщиков и пр. Следует указать также на то, что большинство полисов останавливались на стадии так называемой «гоплитской демократии», при которой гражданами были и всей совокупностью прав пользовались лица не ниже гоплитского статуса. Именно такое устройство имеет в виду Аристотель, говоря, что «наилучшее государство не даст ремесленнику гражданских прав». Однако подобного рода ограниченную демократию можно в той же мере назвать и умеренной олигархией: ее суть от этого не изменится.
Кроме того, такое противостояние индивидуального (в лице аристократии) и коллективного (в лице демоса) способствовало расцвету законодательной деятельности для всей Эллады архаического периода. К примеру, в ряде полисов (не обязательно передовые в экономических и политических отношениях) были изданы первые своды писаных законов, которые вводили единые и обязательные для всех нормы поведения в рамках гражданского коллектива. Эти законы вводились не «под натиском демоса», как обычно считают, а скорее именно для урегулирования межаристократических отношений, для предотвращения вспышек стасиса (т.е. гражданской смуты) между знатными вождями. Между тем, зададимся вопросом, какое же революционное значение это имело для развития и становления демократии (или демократических режимов)? В политическом отношении введение писаных законодательств, обусловленное в большей степени ростом социальной напряженности (противостояние аристократических кланов) в VII-VI вв. до н.э., представляло собою особый тип компромисса между противоборствующими социальными группами. Как отмечали многие исследователи, переход от устного обычного права к писаным законодательным кодексам способствовал утверждению приоритета и главенства закона в общественной жизни, став важнейшим фактором в процессе становления суверенной гражданской общины, т.е. собственно полиса. Кодификация права создала необходимый фундамент для формирования в будущем основ античной демократии.
Таким образом, мы можем констатировать, что противостояние аристократических группировок, участие в этой борьбе демоса, а также кодификация права, возможно, стало первым этапом на пути установления демократического режима. Мы уже приводили мнение С.М. Жестоканова о том, что «с появлением фаланги демос, недовольный засильем аристократии, получил грозное оружие для подкрепления своих требований. Нежелание родовой знати идти на уступки приводило ее к падению. Однако непосредственный переход от аристократического правления к демократии был невозможен. Демос не обладал еще опытом самостоятельного управления государством». Именно поэтому в условиях социальной нестабильности для подавления сопротивляющейся знати и установления внутреннего порядка была крайне необходима временная концентрация власти. По этой причине установление тирании является вполне закономерным процессом.
§2. Тирания как переходное явление от аристократического режима к демократическому
В VII-VI вв. до н.э. практически во всех крупных центрах древней Греции промежуточной ступенью при переходе от аристократического правления к демократическому режиму стала тирания.
Поводов для появления тирании в греческих полисах было предостаточно. Одними из таких можно назвать недовольство правящей аристократией задавленной нищетой и долгами крестьянской массы. Достигнув нужного накала, все эти накопившиеся недовольства выливались в стихийные выступления. Кроме крестьянской массы недовольство проявляли и торгово-ремесленные слои. Благодаря развитию торговли и ремесла многие представители этого нового сословия сколотили определенное богатство. Однако это богатство не позволяло им, по причине концентрации власти в руках аристократии, участвовать в управлении государством. Естественно, что такое несоответствие экономического положения с политическим не могло не вызвать волну недовольства среди представителей торгово-ремесленных слоев, требовавших, прежде всего, уравнения своих прав с аристократией, а также иметь возможность управлять государством.
Как было отмечено выше, грозным оружием в руках демоса в его борьбе с аристократией стали перемены в области военного дела. Одним из таких кардинальных перемен стало возникновение гоплитской фаланги.
Грекам архаического периода были известны только две формы правления: монархия и аристократия. Последняя успела уже себя успешно скомпрометировать. Монархия же, сведения о которой черпались из эпических сказаний и оставалась в далеком прошлом, представлялась грекам в несколько идеализированном образе. По всей видимости, среди демоса стали распространяться иллюзии о добром и справедливом лидере, способный в силу своих качеств улучшить положение простых граждан. По причине этого после падения аристократии в большинстве греческих городов утвердилась тирания.
Процесс становления тиранических режимов происходило, возможно, следующим образом. Когда в VII в. до н.э. социальный антагонизм достиг своего определенного накала, честолюбивые устремления некоторых личностей нашли в нем благодатную почву. Между тем объективные причины, которые вели к свержению аристократических режимов, создали внешнюю среду, при которой в определенных условиях стало возможным установление автократических режимов. В этот момент отдельные личности, как правило, представители аристократии, оттесненные от власти другими знатными родами или, утратившие в силу каких-либо причин традиционную связь со своим сословием, начали выступать как «простаты-защитники» демоса и, заручившись его непосредственной поддержкой, достигали успеха в утверждении собственной власти.
Важным моментом на пути таких лидеров к власти было, вполне вероятно, завоевание авторитета в среде гоплитского ополчения. Не случайно большинство ранних тиранов до переворота или занимали командные посты в полисной армии, либо прославились во время военных кампаний. Так, Писистрат прославился тем, что возглавлял афинян в их борьбе с мегарянами за Саламин.
Необходимо принимать во внимание тот факт, согласно которому захват власти тираном мог быть осуществлен только при сочувствии демоса к потенциальному тирану или хотя бы его пассивной антипатии к правящему аристократическому режиму. Иначе попытки утверждения единоличной власти терпели фиаско, как это было в случае с Килоном в Афинах.
В современной историографии до сих пор существует несколько точек зрения, по разному решающих вопрос о социально-политической природе ранней тирании. Ряд исследователей полагает, что главной социальной базой тиранических режимов была масса разорившихся и нередко попадавших в долговое рабство мелких земледельцев. Именно крестьяне, которые были недовольны политическим и экономическим господством аристократии, по мнению сторонников данной теории, составили именно ту силу, благодаря которой их вожди-простаты добились успеха в свержении аристократических режимов и утверждении собственной единоличной власти. Возможно, такой вывод согласуется с утверждением Аристотеля о том, что «большинство тиранов вышло, собственно говоря, из демагогов которые приобрели доверие народа…» (Pol., V, 8, 1, 1310b. Пер. С.А. Жебелева).
Согласно другой точке зрения, выдвинутой П.Н. Юром, тираны были выразителями интересов возглавляемого ими торгово-ремесленного сословия, занявшего в результате экономического прогресса VII-VI вв. до н.э. ведущие позиции в хозяйстве полисов, а также стремившегося получить доступ к их политическому управлению. Как полагает П.Н. Юра, будущие тираны сами являлись крупными предпринимателями: торговцами или владельцами ремесленных мастерских.
С середины XX века весьма популярной становится теория о так называемой «гоплитской революции». Ее сторонники считают, что утвердившиеся у власти тираны являлись предводителями гоплитского ополчения, состоявшего по преимуществу из представителей «среднего класса» (зажиточных крестьян, состоятельных торговцев и ремесленников). Став в результате этого решающей силой в военной организации полисов, они уничтожили ненавистную им монополию на власть аристократов и поставили во главе государств своих вождей. В качестве одного из главных аргументов в доказательство выдвинутой теории используется сообщение Аристотеля: «у древних, когда демагог становился вместе с тем и военачальником, государственный строй переходил в тиранию» (Pol., V, 4, 4, 1305a. Пер. С.А. Жебелева).
Также в историографии высказывались и другие мнения, одно из которых представляло тиранию следствием межнациональной напряженности, точнее борьбы местного порабощенного населения с пришлыми завоевателями (к примеру, дорийцами на Пелопоннесе).
Кроме этого ряд антиковедов, отрицая какую-либо роль низших сословий в появлении тирании, утверждают, что возникновение тиранических режимов стало результатом межклановой борьбы внутри самой аристократии. Из этого вытекает, что главной силой будущих тиранов, с помощью которой они добивались установления своей единоличной власти, были так называемые «личные партии» - гетерии, состоящие из ближайшего и, вероятно, связанного родственными узами аристократического окружения потенциальных тиранов, стремившихся к единоличной власти в полисе.
Иной точки зрения придерживается Г. Берве. Отвергая перечисленные выше теории, предполагает, что социальный аспект в появлении ранней тирании не имел первостепенного значения, ведущим же моментом в утверждении авторитарных режимов стало стремление отдельных честолюбивых представителей знати к занятию лидирующего положения в государстве. Р. Дрюс, в целом поддерживая это мнение, склонен усматривать, что многие тираны даже не являлись гражданами полисов, в которых они захватили власть, а являлись предводителями наемников.
Невозможно не заметить, что большинство теорий, рассматривающих и анализирующих причины возникновения ранней тирании, имеющие различия в своих построениях, были едины в одном: все они строятся на выделении одной причины, которая и провозглашается решающей. По мнению С.М. Жестоканова, реальность была сложней. Возникновение старшей тирании отличается наличием многих факторов, а не доминирование какого-либо одного. Общим же явлением для всех полисов в преддверии становления тирании - это наличие острой социально-политической напряженности и честолюбцев-аристократов, стремившихся к лидерству в полисной общине.
Придя к власти, тираны стремились улучшить положение демоса. Эти меры сводились к следующему:
.Конфискация имущества у оппозиционных тирану аристократов.
.Разрешение аграрной проблемы путем вывода части населения в колонии.
.Существенное развитие торговли и ремесленного производства.
.Стимулирование развития экономики и как следствие быстрое внедрение монет в торговые операции в качестве посредника при обмене товаров.
.Широкомасштабные строительные работы по благоустройству городов.
.Создание положительного образа правителя.
Таким образом, тиранические режимы возникли в греческих полисах, как можно было убедиться, вследствие роста социальной напряженности в ходе так называемой архаической революции VII-VI вв. до н.э. Между тем тирания представляла собой лишь переходную форму правления. После того как внутреннее положение в полисах стабилизировалось, то сохранение режима, не способного к развитию, уже не было необходимым. После того как демос смог перебороть сопротивление аристократов, то они начали тяготиться авторитарной властью тиранов, вследствие чего активно поднимались на их свержение.
Однако, несмотря на свой переходный характер и относительную кратковременность своего существования, тирания сыграла значительную роль в истории греческого общества, способствуя его дальнейшей демократизации. Это выражалось в следующем:
.Все сословия были практически нивелированы по отношению к тирану, превратившись в его подданных. После свержения автократических режимов в греческом обществе, уже привыкшие к относительному равенству, нивелирующие функции тирана были возложены на закон.
.В ходе борьбы с аристократами тираны привлекали на свою сторону демос, тем самым пробуждая их политическую активность и желание участвовать в управлении полисом.
К тому же тирания явила собой пример, указывающий на опасность сосредоточения широких полномочий в руках одного человека, тем самым подтолкнув общество к выработке механизмом (к примеру, того же самого остракизма), препятствующих чрезмерному возвышению отдельных личностей. Однако следует признать одно: тирания расчистила путь для последующей демократизации греческого общества, без существования которой этот процесс, по всей видимости, мог затянуться.
§3. Роль законотворчества на пути к афинской демократии (реформы Драконта, Солона и Клисфена)
Не последнюю роль в процессе становления демократического режима в Афинах сыграло законодательство. Выше мы отметили, в чем состояла значимость кодификации права. Какие же кардинальные перемены произошли в этой сфере в архаический период? Постараемся ответить на этот вопрос.
Одним из влиятельных институтов власти, игравших довольно заметную роль в жизни афинского демократического полиса, являлся суд.
В VII в. до н.э. в Афинах (как и во многих других полисах) происходят значительные изменения в области права и правосудия. Начальный этап этих изменений связан с появлением в афинской государственной системе должности фесмофетов.
Вместе с тем есть основания полагать, что наряду с древними установлениями обычного права фесмофеты могли в некоторых случаях создавать нормативные акты, фактически являющиеся законами. Об этом нам сообщает цитируемый Аристотелем один из ранних законов против тирании: «Если кто-либо станет устанавливать тиранию или способствовать установлению тирании, пусть и сам он, и род его подвергнутся атимии (одно из тяжелейших наказаний в гражданском праве Древних Афин, влекших за собой лишение прав гражданского состояния и публичное бесчестие и презрение провинившегося. Человек, подвергшийся атимии, не имел права выступать в Народном Собрании, занимать должности, служить в армии, участвовать в Олимпийских играх)» (Arist. Athen. Polit., 16, 10). По мнению многих исследователей, данный закон возник как закономерная реакция на попытку захвата власти Килоном в 636 г. до н.э.
Учреждение должности фесмофетов стало в истории Афин одним из первых опытов по созданию специальных институтов, связанных со сферой права и судопроизводства. Записанные фесмофетами нормы обычного права включали, наряду с новыми, продиктованные жизненной необходимостью нормативные акты, по своей сути приближающие их уже к законам. Однако, как известно, первым законодателем, кто дал Афинам писаные законы, традиция называет Драконта. В то время как фесмофеты записывали нормы обычного права исключительно для служебного пользования, Драконт не только создал свод законов, но и обнародовал их, сделал их общественным достоянием. Именно по этой причине, можно полагать, его деятельность имела более широкий общественный резонанс.
Таким образом, можно констатировать следующее. Деятельность афинских фесмофетов в VII в. до н.э. следует рассматривать лишь как первый, подготовительный этап кодификации права. Тем не менее, эти усилия не были напрасны. Драконт, будучи одним из фесмофетов, и имея, таким образом, доступ к их записям, не мог не использовать все то, что было наработано его предшественниками. В определенном смысле, Дракон подвел своего рода итог предшествующей деятельности фесмофетов.
Нередко древние авторы упрекали Драконта в чрезмерной суровости его законов, но анализ целого ряда источников отвергает этот факт. Наиболее часто в качестве наказаний за нарушение закона источники упоминают лишение гражданских прав и изгнание - т.е. те виды наказаний, использующиеся в судебной практике Афин в классический период. К примеру, знаменитый закон Драконта об убийстве демонстрирует удивительную мягкость и терпимость по отношению к убийце: законодатель предусматривает для него лишь изгнание; но также оговаривается возможность примирения убийцы с родственниками жертвы. Правда, следует иметь в виду, что дошедший до нас текст закона касается лишь непредумышленных убийств. Если же следовать интерпретации М. Гагарина, изгнание в равной степени полагалось и за умышленное убийство.
Самым же суровым наказанием, предусмотренным за хищение чужого имущества, была смертная казнь. Можно предположить, что такое наказание было обусловлено неприкосновенностью частной собственности, т.е. того, что до сих пор является священным для всей западной цивилизации, а также и ее основой (в противоположность России).
Между тем одной из мер, которые были направленны на совершенствование суда, стало введение Драконтом в судебную процедуру клятвы судей, содержащей в себе требование проявлять равную благосклонность к участникам судебного процесса. Регламентирование судебной процедуры, одним из элементов которой была приносимая судьями клятва, очевидно, было продиктовано стремлением законодателя повысить степень объективности принимаемых судьями решений (что не могло не быть своего рода демократическим устремлением законодателя, т.е. Драконта).
Не ограничиваясь такими отдельными процедурными нововведениями, Драконт создает в Афинах новый судебный орган, т.е. фактически проводит судебную реформу, связанную непосредственно с новым подходом к уголовному законодательству. Этим новым судебным органом стала коллегия эфетов, возникновение которой еще более усложнило систему судебных органов, сложившихся в Афинах к концу VII в. до н.э. В пользу учреждения эфетов Драконтом сообщает Поллукс в своей VIII книге «Ономастикона»: «Эфетов в количестве пятидесяти одного, избираемых из знати, учредил Драконт» (Pollux., VIII, 125). Создание такого судебного органа, состоящего из пятидесяти одного члена, представляло собой принципиально новое явление и являлось первым шагом в сторону создания еще более массового судебного учреждения (гелиэи) в начале VI в. до н.э. (которой еще обязательно будет уделено внимание).
Несомненно, законодательство Драконта внесло серьезные изменения в афинскую судебную систему. В начале VI в. до н.э. еще более значительные перемены в этой сфере были произведены Солоном.
Великий законодатель принадлежал к аристократическим кругам. Он был выходцем из рода Кодридов (Медонтидов), когда-то являвшегося царской династией. Тогда мало кто в Афинах мог похвастаться более знатным происхождением, чем Солон. Нет сомнения в том, что этот факт прибавлял ему авторитета: одним из базовых критериев оценки индивида в афинском полисе, и в целом в античной Греции, всегда оставалась его родословная. Правда, судя по всему, та ветвь обширного рода Кодридов, членом которой являлся Солон, к концу VII в. до н.э. уже обеднела, так что он был не очень богат.
Прежде всего, стоит отметить, что Солон, еще в молодости, был свидетелем создания и обнародования первого письменного законодательства Афин. Законодательная же деятельность Солона, по сообщениям древних авторов, по своему размаху и значению превзошла все то, что было создано другими греческими законодателями. Например, Аристотель, давая краткий обзор ранних законодательств, ставит вровень с Солоном толькоV Ликурга, в соответствии с тем вкладом, который был внесен ими в реформирование своих государств (Arist. Polit., II, 9, 1, 1273b). Действительно, законотворчество Солона коснулось самых разных областей государственной жизни - экономики, системы государственного управления, суда и права. Многие установления Солона продолжали действовать вплоть до V-IV вв. до н.э.
Многие современные исследователи связывают солоновские нововведения с проведенной им судебной реформой, которая, наряду с процедурными законами включала и создание нового судебного органа - гелиэи. Однако древние авторы предоставляют ограниченные сведения о раннем периоде существования этого судебного института. Одной из целей гелиэи была возможность расширить участие в судебной деятельности демоса. По сообщениям Аристотеля и Плутарха, Солон предоставил возможность участвовать в суде низшему имущественному классу (фетам) и тем самым это следует рассматривать как важное социальное достижение законодателя (Arist. Athen. Polit., 7,3; Plut. Sol., 18,2-3). Таким образом, если бы участие фетов не было таким представительным, то такая оценка вряд ли была бы возможна. Из этого вытекает, что гелиэя Солона являлась весьма крупным по тем временам судебным органом.
Можно добавить, что все те же Аристотель и Плутарх связывают появление гелиэи именно с введением процедуры апелляции. Если так, то она обладала качественным отличием от прежних судов - наделение нового судебного органа полномочиями апелляционного суда. Аристотель относит право апелляции к числу трех наиболее демократических устремлений законодательства Солона (Arist. Athen.Pol., 9,1).
Как полагают современные исследователи, процедура апелляции распространялась на приговоры, вынесенные должностными лицами, т.е. собственно архонтами. Возможно, что и решения коллегиальных органов - Ареопага и эфетов - могли быть обжалованы в гелиэю. По мнению Л.А. Пальцевой, «целью законодателя было установление своего рода народного контроля над всеми ранее сформировавшимися судебными инстанциями. Благодаря процессу апелляции гелиэя, представляющая все слои населения Афин (в отличие от сугубо аристократических органов), получила реальную возможность противопоставить совокупное мнение народа решениям старых аристократических институтов власти».
Еще одним демократическим введением Солона стала процедура судебного преследования лиц, совершивших правонарушение. Об этой новой процедуре нам сообщает Аристотель: «разрешение любому желающему заступаться за обижаемых» (Arist. Athen.Pol., 9,1).
В результате всего этого, Солон, развивая инициативу граждан, давая им возможность активно влиять на общественную жизнь, законодатель тем самым создавал условия для формирования в Афинах гражданского общества. Уже в классический период предложенное Солоном расширенное толкование права судебного преследования стало одним из краеугольных камней афинской демократии.
Также Солоном, согласно свидетельству Аристотеля, особым законом была утверждена процедура исангелии (Arist. Athen.Pol., 8,4). В IV в. до н.э. она заключалась в донесении, сделанном гражданином в Народное собрании, о государственной измене или о заговоре с целью ниспровержения демократии. При Солоне исангелия имела такой же политический характер, но с той лишь разницей, что дело рассматривалось Ареопагом. Предполагаемым мотивом для введения исангелии, по мнению некоторых исследователей, стало противодействие возможным попыткам изменения государственного устройства и тираническим проявлениям. Передавая дела этой категории именно Ареопагу, Солон тем самым учитывал сложившуюся к его времени репутацию этого аристократического совета как хранителя основ государственного устройства. В дошедшем до нашего времени законе Солона об амнистии, в котором названы судебные органы, действовавшие до Солона, и указана область их компетенции, Ареопаг выступает в качестве инстанции, осуждавшей на изгнание причастных к попыткам установления тирании (Plut.Sol., 19). Все это делалось, по всей видимости, с одной единственной целью - расширить влияние рядовых граждан в системе афинского правосудия и в конечном счете повысить их политическую активность. Ведь, как мы знаем, именно политическая активность рядовых граждан и есть проявление демократических устремлений любого государства.
Наш обзор афинского законотворчества в архаический период будет неполным, если не упомянуть о деятельности Клисфена - «отца-основателя» афинской демократии. Именно с него и следует начинать отсчет истории классической афинской демократии. Так в чем же заключается заслуга Клисфена?
Прежде всего, привлекает реформа административного деления афинского полиса, создание новой системы из десяти фил, делящихся на триттии и демы. Несомненно, значение этого новшества не следует недооценивать; особенно важным представляется учреждение дема как первичной единицы полисной структуры. Однако реформа административного устройства сама по себе еще не приводит к появлению демократии. Подобные реформы известны в греческом мире и до Клисфена, в архаическую эпоху, но ни в одном случае их плодом не стало формирование демократического полиса.
В «Афинской политии» Аристотеля отмечаются еще некоторые нововведения Клисфена, такие как учреждение Совета Пятисот, коллегии стратегов, а также закон об остракизме (десятилетнем изгнании из полиса видных политиков, осуществлявшееся посредством голосования надписанными глиняными черепками). Здесь нужно оговориться. Во-первых, остракизм не должен вопреки распространенному мнению считаться институтом, характерным исключительно для тех греческих государств, где существовала демократия; во-вторых, Клисфен, скорее всего, не изобрел его, а модифицировал ранее употреблявшуюся в какой-то иной форме процедуру; в-третьих, закон об остракизме был порожден к жизни конкретными перипетиями внутриполитической борьбы в Афинах конца VI в. до н.э., а не принципиальными идейными установками.
Между тем и сама коллегия стратегов (т.е. должностных лиц, избиравшихся общим голосованием демоса и наделенных значительными полномочиями), тоже сама по себе еще не может считаться особенно «демократичной». Как известно, архонты в Афинах избирались народным голосованием еще до реформ Клисфена. К тому же первоначально роль стратегов в политической жизни была далеко не столь велика, какой она стала впоследствии. Даже на полях сражений, т.е. в главной сфере своей компетенции, они еще в 490 г. до н.э. подчинялись архонту-полемарху (Геродот, История. VI. 109). Выход стратегов из этого подчинения имело место, по всей вероятности, лишь после реформы 487 г. до н.э., когда архонтов стали избирать согласно жребию. Наконец, знаменитый Совет Пятисот также не был чем-то абсолютно новым; он появился на свет в результате преобразования Совета Четырехсот, созданного еще Солоном (преобразования, обусловленного в основном чисто технической причиной, увеличением количества фил (10 вместо 4)). Иногда подчеркивается, что Совет Пятисот отличался от предшествовавшего ему органа тем, что в нем получили представительство, прежде всего, все аттические демы. Однако, строго говоря, в настоящий момент ничего не известно о принципах комплектования Совета Четырехсот. Ни в коей мере нельзя исключать, что в нем тоже были представлены низшие административные подразделения полиса (например, для времени Солона таковыми должны были являться навкрарии).
Но что же все-таки нового появилось при Клисфене? Можно выделить следующее:
.Экклесия (народное собрание), а не какой-либо иной орган, стала отныне высшим органом власти, реальным носителем верховного государственного суверенитета.
.Резкое возрастание степени участия рядовых граждан в управлении государством.
.Принцип так называемой «исономии» (равенства перед законом), зародившийся уже раньше в аристократической среде, с клисфеновских времен распространился на весь гражданский коллектив; представители знати не имели теперь ровно никаких привилегий по сравнению с массой демоса.
Эти три новшества и породили классический демократический полис.
Как полагает И.Е. Суриков, именно апелляция Клисфена к демосу - вот что стало поворотным пунктом, так сказать первым актом, создавшим классическую афинскую демократию. Впервые за всю историю демос ощутил себя не орудием в чьей-то чужой игре, а самостоятельной и мощной силой, способной распоряжаться собственным полисом и брать на себя ответственность за принимаемые им решения. В этот момент как раз в его руки и перешла власть.
Итак, к каким важным выводам (или аспектам) в понимании феномена афинской демократии как единого целого приводят нас процессы, протекавшие на всем протяжении архаического периода? Отправной точкой стала борьба аристократических группировок с дальнейшим привлечением каждой стороной демоса, тем самым привлекая его, пусть и довольно скромному, участию в государственном управлении. Ситуация начинает меняться в результате кардинальных изменений в военном деле - возникновение гоплитской фаланги, ряды которой, как можно было убедиться, пополняют представители среднего сословия. Тем самым демос получает грозное оружие для борьбы с ненавистной ему аристократией. К тому же не стоит забывать и о том, что постепенно аристократия начинает разоряться, в то время как представители демоса, наоборот, богатеют. Вхождение демоса в ряды аристократов посредством матримониальных браков только облегчают дальнейшее включение демоса в политическую жизнь полиса. Однако демос еще не умеет самостоятельно управлять государством, следствием чего требуется концентрация власти в руках сильного правителя. Этот этап знаменует собой возникновение тирании, оказавшая немалую услугу демосу на пути его демократических устремлений. В результате репрессий и опалы на оппозиционно настроенных к тирании аристократов, последние утрачивают свои лидирующие позиции. Не последнюю роль в ограничении аристократического произвола и восхождении демоса на политический Олимп сыграло законотворчество Драконта и Солона (бывшие по своему социальному происхождению аристократами), создавшие тем самым реальные возможности для народовластия в лице демоса. После знаменитой «Клисфеновской революции» произошло окончательное становление демоса как реальной политической силы, которое способствовало, главным образом, рождению классического афинского полиса как цитадели нового политического режима - демократии. Таким образом, нет ничего удивительного в том, что афинскую демократию в полной мере можно назвать детищем так называемой «другой» или «демосной» аристократии, представители которой осознали выгоды и всю значимость союза с демосом.
Глава II. Становление и расцвет афинской демократии
Выше мы отмечали, что процесс зарождения демократии был связан с так называемой «другой» или «демосной» аристократией. Это положение находит свое объективное подтверждение. Как верно заметил И.Е. Суриков, «само формирование классической (в любом смысле слова) афинской демократии, в ходе своего развития оттеснившей древнюю знать на периферию общественной жизни, являлось во многом результатом волевых действий ряда аристократических по своему происхождению, положению, менталитету лидеров: Солона, Писистрата, Клисфена, Фемистокла, Перикла». Такая апелляция к демосу не была случайной. В данном случае сыграли свою решающую роль не какие-то принципиальные «демократические» убеждения части аристократов, а, напротив, их стремление опереться на помощь нового и одновременно сильного союзника в борьбе со своими соперниками. Эта обращенность к демосу воспринималась как еще один механизм власти и влияния. Такой новый метод борьбы за власть доставлял отдельным аристократам сиюминутные выгоды, но в перспективе приводил к перетеканию властных полномочий из их рук к инициированным ими же демократическим институтам. Таким образом, именно аристократы внесли наибольший вклад в демократизацию афинского полиса.
§1. К оценке исторического феномена афинской демократии
афинский демократия архаический
Известный российский историк-антиковед Э.Д. Фролов в одной из своих работ высказывает интересные мысли, касающиеся проблемы становления демократии, которые непременно заслуживают внимания.
В первую очередь очевидна социально-политическая заданность деятельности афинских лидеров - она естественная в силу их происхождения из знати, их воспитания в традициях аристократического честолюбия, ориентировавшего их на борьбу за первенство с другими, себе подобными, но, в условиях уже победившей в целом демократии, но только при помощи суверенного народа (яркий пример тому - выступления Перикла против Кимона и Фукидида, сына Мелесия).
Отсюда вытекает политическая ориентация и стиль деятельности этих политиков: претензия на лидерство в демократическом обществе оборачивалась необходимостью служить державным интересам демоса, а соответственно и личное поведение политика приобретало черты демагогии (подобное можно встретить позднее в Риме у нобилей «популярской», или, как теперь принято говорить, популистской ориентации).
Далее Э.Д. Фролов отмечает, что существует также и проблема взаимоотношений афинской демократии и ее руководителей. Для классического периода лидеры афинской демократии были скорее политическими, нежели социальными руководителями народа (это справедливо и в случае с Фемистоклом). В силу их аристократических претензий дистанция между ними и народом всегда сохранялась, а завершением карьеры таких руководителей чаще всего была личная катастрофа.
К тому же афинская демократия постоянно пользовалась услугами своих аристократических лидеров, но достигала сознания подлинной суверенности своих прав именно посредством и в результате последовательного устранения этих ею же вознесенных политиков.
Ярким и очевидным парадоксом и действительной исторической трагедией стало то, что демократия в Афинах не могла достичь полной зрелости не иначе, как под руководством и одновременно при устранении своих аристократических лидеров. Такое исчерпание аристократических кадров (это хорошо иллюстрирует вакуум, возникший после Перикла) не случайно, по всей вероятности, совпадает с началом упадка афинской демократии. В целом, трагедия афинской и вообще античной демократии состояла в том, что она не обладала возможностями подготовить нужных ей лидеров из собственной, народной среды. Такое положение вещей объяснялось, в частности, отсутствием в период античности таких характерных для нового времени школ политического воспитания, как профессиональные союзы и массовые политические партии. Известный полисный принцип «согласия», т.е. социально-политического компромисса, доставлял народной массе или гражданскому коллективу, необходимых политических лидеров из верхушечного слоя, но элементарное чувство самосохранения диктовало этому коллективу также и необходимость истребительной борьбы против указанных лидеров, т.к. последние в своих претензиях и влиянии порой преступали диктуемую полисом норму. Вследствие всего этого демократия начала тяготеть к охлократии (вырожденной формы демократии, основанной на меняющихся прихотях толпы, постоянно попадающей под влияние демагогов), а государство постепенно клонилось к упадку. Это отчетливо проявится после Пелопонесской войны (катастрофической по своему характеру войны между Афинами и Спартой за главенство в греческом мире, итог которой стал не только началом упадка демократии, но также и полиса).
Однако проблема взаимоотношений демократии с аристократией не ограничивалась только вопросами взаимоотношений демократической массы с аристократическими лидерами. Она решалась также и в другом институционализированном аспекте - взаимодействии основной массива демократического строя с таким известным и своеобразным «вечным» пережитком аристократической поры, каким был Совет Ареопага, комплектовавшийся из бывших архонтов. Как нам известно, даже Солон не решился посягнуть на «отеческую» роль этого древнего института: создав новый государственный Совет Четырехсот, он оставил между тем за Ареопагом важные функции охраны законов и надзора за государственным порядком. Следует добавить, но уже во времена острых гражданских кризисов, стало заметным возрождение прежнего политического значения и роли Ареопага как своеобразного «отеческого» опекуна - до такой степени, что уже в IV в. до н.э., в эпоху кризиса полиса, идеологи полисной элиты стали связывать свои надежды на оздоровление хиреющего гражданского общества с этим древним институтом.
Э.Д. Фролов высказывает предположение, согласно которому не заключалась ли причина столь страшного, на первый взгляд, явления в более или менее осознанном стремлении афинского народа укрепить или подстраховать на всякий случай недостаточно прочную конструкцию своей демократии таким более устойчивым и более надежным в силу своей патриархальности и консервативности институтом, каким являлся Совет Ареопага? Это вполне вероятно. В некоторой степени известной параллелью сказанного может служить особенное положение Верховного Суда в государственной структуре США.
В качестве еще одной особенности афинской демократии следует выделить наличие свобод для собственных граждан с одновременным подавлением чужеземцев. В целом для афинской демократии была характерна вполне осознанная ориентация на собственную исключительную этно-социальную корпоративность. В качестве подтверждения выступает принятый по инициативе Перикла чрезвычайно жесткий закон о гражданстве и всей системы правовых ограничений для рабов и переселенцев из других городов (т.е. метеков). Причина введения такого закона вполне очевидна: создать максимум возможностей для своих граждан - коренных жителей Аттики, но только для них и за счет других.
Этот же мотив, по всей видимости, обусловил тесную связь развития демократии в Афинах с империалистической внешней политикой Афинского государства, с созданием Афинской морской державы. Это же обстоятельство отметил в своей фундаментальной работе и В.П. Бузескул: «эпоха борьбы с персами была тем моментом, когда создались Афины, которые мы видим и в «Периклов век». Тогда окончательно определилось направление всей дальнейшей истории их; тогда они вступили на новый путь, которым потом лишь продолжали идти. Тут начало всех последующих явлений, характеризующих афинскую историю V в., - морского могущества Афин, их гегемонии, их чистой демократии». Стоит обратить на один факт, на который обращали внимание уже древние авторы: осуществление в Афинах многоразличного «кормления», т.е. социального обеспечения своих граждан за счет союзников.
Это социал-империалистское качество афинской демократии находит выражение в распространении среди современников взгляда на державный демос и его политику как на вид тирании. Особенно примечателен в этой связи взгляд историка Фукидида. Он сводится к двум положениям: державная политика афинян отличилась инициативностью, а по существу в отношении прочих эллинов оказывалось тиранией.
Насколько корректным выглядит сопоставление державной политики Афин с тиранией? В этой связи обнаруживается разительное соответствие афинской политики тираническому режиму. Э.Д. Фролов выделяет следующие черты сходства:
.Резкое выдвижение одной политической индивидуальности (личности или государства) над сонмом ей подобных в качестве безусловного главы, или властителя.
.Обострение социально-политической ситуации как необходимое условие или основание для такого выдвижения (смута или война).
.Характерная комбинация демагогии и террора как ведущий стиль политики новоявленного абсолютного лидера.
.Известные попытки подкрепить эту новую систему новым управленческим аппаратом.
.Гораздо более эффективные внешние жесты или угрозы, направленные на возвеличивание и прославление творца этой новой системы, - тирана или державного полиса.
Таким образом, констатирует исследователь, складывается парадоксальное положение: последовательное развитие нормативного для полиса демократического принципа, наиболее ярко представленного афинским опытом и, будучи воплощенным в жизнь, оборачивается своей социологической противоположностью - тиранией.
Такому повороту событий способствовали в некоторой степени внешние факторы: греко-персидские войны с последующими итогами морской программы Фемистокла, стимулированное войной утверждение античной (т.е. экзогенной, за счет чужеземцев) формы рабства и соответственное укоренение этно-социальной корпоративности в афинском народе, а также создание Афинской морской державы. Обозначенные факторы будут рассмотрены подробно ниже.
§2. Перикл как пример роли личности в становлении афинской демократии
По своему происхождению Перикл принадлежал к афинской аристократии, к одной из самых знатных и влиятельных фамилий; он был сыном Ксантиппа, победителя при Микале, и Агаристы, племянницы знаменитого Клисфена; по матери он происходил, значит, от могущественных Алкмеонидов, которые в течение целых поколений играли такую выдающуюся и влиятельную роль в афинской истории и связи которых простирались далеко за пределы Аттики. Но и со многими другими представителями тогдашней афинской знати, с первыми фамилиями города, Перикл находился или в родстве, или в довольно близких отношениях. Таким образом, Перикл выдавался уже своим происхождением, и, благодаря последнему, ему заранее открыт был путь к влиянию и к широкой политической деятельности, так как и в демократических Афинах древность и знатность рода, а тем более заслуги близких предков, в действительности всегда много значили.
Детские и юношеские годы Перикла как раз совпали с временем греко-персидских войн, и тот общий подъем духа, который был результатом торжества над врагом, должен был глубоко отразиться и на молодом даровитом Ксантиппове сыне. Это был момент, когда Афины становились главой и школой Эллады, ее умственным и художественным средоточием, когда сюда начинали уже стекаться со всех концов греческого мира философы, поэты и художники.
Как точно отметил В.П. Бузескул, Перикл, сам по происхождению аристократ, да и по натуре своей всего менее демократ, именно демократической партии «посвятил свои великие дарования, свое высокое положение и свой чистый характер», выражаясь словами английского историка Дж. Грота. Тут могли действовать также и фамильные предания - пример его знаменитого родственника Клисфена, тоже, несмотря на свою знатность, ставшего вождем демоса и сделавшегося первым организатором настоящей демократии в Афинах; к этому могло побуждать и личное честолюбие, так как место вождя аристократической партии было занято Кимоном и при тогдашних обстоятельствах для талантливой и честолюбивой личности удобнее всего было стать в ряды партии демократической. Но существовали и другие, не эгоистические мотивы. Справедливо замечают, что истинно великие люди тем и отличаются, что, стремясь к удовлетворению своего честолюбия и личных интересов, они вместе с тем удовлетворяют и великим интересам и потребностям своей страны и своей эпохи. Так и в данном случае. Перикл мог ясно видеть, что в Афинах именно демократической партии принадлежит будущее. В демократии он видел силу Афин, залог их величия и могущества, - такую форму, которая являлась результатом прошлого, окончательная победа которой была своего рода неизбежной необходимостью и которая одна только и могла быть более или менее прочной, устойчивой, обеспечивающей внутренний мир и порядок, полное развитие богатых сил Афин.
Перенос в период греко-персидских войн союзнической казны в Афины (454 г. до н.э.) по приказу Перикла спровоцировал волну недовольства этим решением. По словам Плутарха, в народном собрании враги Перикла кричали, что афинский народ покрывает себя срамом и приобретает худую славу, перенеся союзную казну в Афины под тем предлогом, что тут она будет в большей безопасности, и теперь вдруг употребляя ее на постройки; они говорили о страшном насилии и явной тирании по отношению к Элладе со стороны Афин, так как деньги, собираемые с союзников и предназначаемые на войну, тратятся на украшение города, который, точно тщеславная женщина, увешивает себя драгоценными камнями, статуями и храмами в тысячи талантов. В ответ на такие нападки Перикл доказывал, что «афиняне не обязаны давать отчет союзникам в употреблении союзных денег, так как афиняне сражаются вместо них и защищают их от варваров, неся на себе все тягости, а союзники доставляют только деньги; эти деньги принадлежат уже не тому, кто дает, а тому, кто их получает, если только последний выполняет принятые взамен того на себя обязательства. Так как город достаточно снабжен всем необходимым для войны, то следует излишек употреблять на такое дело, которое доставит Афинам бессмертную славу, распространит благосостояние в среде населения, вызовет разнообразную деятельность и различные потребности, оживит всякие искусства и ремесла, займет все руки, так что почти весь город будет на жалованье, сам себя украшая и вместе с тем питая». Таким образом, Перикл стоял за централизацию, за безусловное главенство и господство афинян над своими союзниками.
Правление Перикла в Афинах получило название «золотого века» или «века Перикла».
Замечательную характеристику Перикла, как вождя афинского демоса, дал в своем труде Фукидид. «Перикл был первый из афинян своего времени, сильный словом и делом», - говорит этот историк (I, 139)... «Стоя во главе государства в мирное время, он правил умеренно и охранил его безопасность. Афины достигли при нем высшего могущества... Перикл, сильный нравственным достоинством и умом и явно неподкупный в высшей степени, свободно правил массой, и не столько она руководила им, сколько он ею, потому что он приобрел власть, не прибегая к недостойным средствам, и не имел вследствие этого нужды льстить толпе, но, пользуясь уважением, мог и резко противоречить ей. Так, когда он видел, что афиняне не во время смелы, он своими речами пробуждал в них страх, и наоборот, - видя их падающими духом без основания, он внушал им смелость. По имени это была демократия, на деле же - правление первого мужа» (II, 65).
Именно при Перикле Афины достигают своего максимального расцвета, могущества и величия.
Перикл
Афинский акрополь, реконструкция Лео фон Кленце 1846 года (над акрополем возвышается статуя Афины Промахос)
§3. Феномен развития афинского полиса в классический период как предпосылка к дальнейшему становлению феномена афинской демократии
Феномен афинской демократии невозможно также рассматривать вне контекста вопроса о характере Афин как типа полиса, его уникальной специфики. Представляется, что такое обращение к истокам позволит во многом понять, в чем же состоял именно феномен афинской демократии, окончательно сложившийся в классический период. Ведь, к примеру, подобная демократия или некий ее аналог не сложился в таком полисе, как Спарта. Напротив, это был также по своей природе отличный от Афин полис. Как верно отметил (уже неоднократно упоминавшийся нами) исследователь истории античной Греции И.Е. Суриков, «двух «полисов-близнецов» в Греции просто не было».
Так в чем же заключалась особенность афинского полиса в рассматриваемый период? Так называемая «афинская исключительность» сложилась далеко не сразу. Их исключительность складывалась на протяжении V-IV вв. до н.э. К примеру, в результате законодательства Солона, а также реформ Клисфена, Афины продолжали оставаться более или менее «нормальным» классическим полисом. Серьезное отклонение в их развитие произойдет немного позже - в середине V в. до н.э. В это время решающую роль в процессе становления, если так можно выразиться, аномалии сыграли реформы Эфиальта - Перикла, благодаря, которым в «городе Паллады» установилась самая развитая демократия античного мира, опирающаяся по большей части на гегемонию в имперской по своей сути Афинской архэ. Важно отметить, что данный шаг не был сделан ни одним другим греческим полисом.
В этой связи представляется интересным рассмотреть вопрос о становлении морского могущества Афинского государства и его влиянии на развитие демократических тенденций.
Как мы знаем, создателем и вдохновителем морской программы Афин был Фемистокл. Он стремился, прежде всего, превратить Афины в гегемона Греции.
Уже не одно столетие греки жили в условиях, когда значимость того или иного слоя граждан в жизни государства определялась в большей степени тем местом, которое он занимал в системе вооруженных сил. Что касается экипажей военных кораблей, то они стали бы набираться в основном из фетов - беднейшего слоя афинского гражданства. Вот что на сей счет сообщает Плутарх в своем известном произведении «Сравнительные жизнеописания»: «Фемистокл не то чтобы «приклеил Пирей» к городу, как выражается комик Аристофан, а город привязал к Пирею и землю к морю. Этим он усилил демос против аристократии и придал ему смелости, так как сила перешла в руки гребцов, келевстов и рулевых. По этой причине и трибуну на Пниксе, устроенную так, что она была обращена к морю, тридцать тираннов впоследствии повернули лицом к земле: они думали, что господство на море рождает демократию, а олигархией меньше тяготятся земледельцы» (Plut. Them. 19, пер. С. Соболевского). Между тем самому Фемистоклу, как и его современникам, было вполне очевидно, что преимущественная ориентация на море может привести к росту демократических тенденций в обществе. Таким образом, Фемистокл, проводя в жизнь морскую программу, не мог не отдавать себе отчета в том, что она, по большому счету, имеет демократический характер. В этом смысле морская программа Афин как нельзя лучше отвечала этим устремлениям.
Как отмечает В.В. Шувалов, «хотя морская программа Фемистокла стала важнейшим этапом афинской морской политики, но нельзя забывать и того, что Афины начали свой путь к будущему морскому могуществу уже давно, по крайней мере, со времен Солона. Поэтому Фемистокла невозможно считать революционером-реформатором, направившим свое государство по какому-то совершенно новому пути - Афины шли по нему очень давно. Другое дело, что путь этот был не слишком явным и мало для кого очевидным, поскольку находился в своей начальной стадии. Историческая заслуга Фемистокла в том, что он ясно осознал те блага, которые дает Афинам море, понял, что именно там заключено будущее государства и направил все силы своего таланта на то, чтобы Афины вошли в это будущее, имея самую лучшую базу для развития государства и общества».
Между тем вопрос о роли морского могущества на процесс становления афинской демократии подробно рассмотрел в одной из своих работ В.Р. Гущин.
Исследователь приводит мнение П. Чеккарелли, которая Афины V в. до н.э. характеризуют два важных и значимых процесса: с одной стороны, рост морского могущества, проявляющийся в достижении господства на море (талассократии), с другой - развитие демократии, которая принимает все более радикальные формы. Не исключено, что рост морского могущества и процесс демократизации были взаимосвязаны. К тому же подобного взгляда придерживался и В.П. Бузескул. По его мнению, эта связь не только существовала, но и осознавалась самими афинянами. Французский исследователь Поль Клоше в своей работе, посвященной истории афинской демократии, замечает, что сама демократия - вещь довольно дорогостоящая, и поэтому Афины не могли позволить иметь ее у себя за свой собственный счет.
Противоположную точку зрения выдвинул В. Шуллер, согласно которому мощное внедрение демократии было тесно связано с созданием Афинского Морского союза. Также сам исследователь фиксирует возросшую активность афинского народного собрания (экклесии) вследствие появления Морского союза.
Несколько отличное от двух предыдущих точек зрения мнение была высказано американским исследователем Л. Сэммонсом, который, в отличие от В. Шуллера, предполагает, что связь в рассматриваемом аспекте должна быть обратной - не внешние факторы влияли на внутриполитическую ситуацию в Афинах, а, наоборот, процессы демократизации воздействовали на внешнюю политику, придавая им империалистическую окраску.
Согласно сообщениям античных историков (Фукидид, Диодор) талассократия являлась залогом могущества государств, обеспечивающая одновременно им лидирующие позиции в греческом мире. Нас же будет интересовать именно афинская талассократия. Согласно Фукидиду, «Фемистокл впервые высказал великую мысль о том, что будущее афинян на море, и положил таким образом начало строительству и укреплению Пирея, взяв это дело в свои руки…» (Thuc. I. 93.4-5, пер. Г. Стратановского). Заслуживает также внимания и сообщение Плутарха в его «Законах»: «…В государствах, обязанных своими силами флоту, почести достаются вовсе не лучшему из воинов: ведь там, где победа зависит от кормчих, пентеконтархов и гребцов, то есть от людей различных и не слишком дельных, вряд ли кто-нибудь сможет надлежащим образом распределить почести. А если государство этого лишено, может ли быть правильным его строй?» (Plato Leg. 707 b, пер. А.Н. Егунова).
К тому же Аристотель в своей «Политике отмечает, что «корабельная чернь, став причиной Саламинской победы и благодаря ей гегемонии Афин на море, способствовала укреплению демократии» (Arist. Pol. 1304 a 21-24, cf.: 1327 a40-b15, пер. С.А. Жебелева).
Но П. Чеккарелли относит возникновение идеи о связи между талассократией и демократией у греческих историков не раньше середины IV в. до н.э. В.Р. Гущин, ссылаясь на работу Фроста (Frost F.J. Themistocles place in Athenian politics // CSCA. 1968. Vol. 1.) склонен думать, что до конца Пелопоннесской войны афиняне вряд ли задумывались над тем, что, создавая флот, Фемистокл закладывал, таким образом, основы радикальной демократии.
После отражения нашествия Ксеркса Афинами Плутарх сообщает следующее: «Когда афиняне вернулись в свой город, Аристид понял, что они намерены установить демократический образ правления; полагая, что проявленной на войне доблестью народ заслуживает заботы о себе и что, с другой стороны, нелегко справиться с людьми, держащими в руках оружие, сознающими свою силу и гордящимися достигнутой победой, он предложил, чтобы впредь в управлении государством участвовали все без исключения) и чтобы на должность архонта мог быть избран любой гражданин» (Plut. Arist. 22, пер. С. Маркиш). Плутарх в своем сообщении предвидел следующий ход событий: уже в 457 г. до н.э. зевгитам, которые во время войны становились гоплитами, была представлена возможность избираться на должность архонтов.
В.Р. Гущина, касаясь вопроса о цели программы Аристида, склонен видеть в ней не превращение демоса (или фетов) в наиболее влиятельный слой, а уравнение его политических прав. По всей видимости, этого требовало достижение господства на море и гегемонии в Морском союзе, что могло и должно было осуществляться всеми гражданами, включая фетов. В то же самое время Т. Галпин назвал бы это koinonia. Для него это одно из свойств афинской демократии, базирующееся на общей гордости. Последняя, по его мнению, выражается в претензии господствовать над другими.
Стоит отметить, что проведение реформы Эфиальта не стоит связывать с упадком доминирования ареопага. Однако ее проведение связано как раз с отмечаемым В. Шуллером мощным внедрением демократии. Какое отношение имела эта реформа к достижению Афинами господства на море, т.е. талассократии? Ответ, по всей видимости, очевиден.
Нельзя игнорировать и то обстоятельство, согласно которому упоминавшиеся нами античные авторы говорят о связи талассократии и демократии в самых общих выражениях, сетуя в большей степени на рост влияния «морской черни». Такое своеобразное презрение к «черни» отражает скорее всего социальный эгоизм и снобизм, нежели недовольство политическим строем и какими-либо проведенными преобразованиями. Вероятнее всего, возникающие в это время заговоры (479 и 457 гг. до н.э.) - это реакция не на конкретные реформы, а на укрепление флота и, как его следствие, рост влияния «черни». И это было недовольство не развитием демократии (к примеру, реформой Эфиальта), а именно изменением социальных ролей. Таким образом, создание флота и достижение гегемонии Афинами на море действительно сопровождались смещением социального баланса в сторону низших классов. Именно это и вызывало недовольство. Однако не все, подобно Аристиду, отдавали себе отчет в том, что гегемония на море и в Морском союзе требовала усилий всего коллектива граждан, в том числе и «морской черни». Нельзя отрицать, что это и являлось основным содержанием koinonia, о которой говорил упоминаемый нами Т. Галпин. Не имея возможности в данный момент углубиться дальше в анализ конфликта, возникший между «верхами» и «низами», представляется интересным рассмотреть вопрос о том, что представляло собой так называемое «национальное» самосознание афинского истеблишмента к моменту становления Афин как демократического полиса, а также как и морской державы. Какие сдвиги произошли в результате этих кардинальных перемен? Однако эта тема совершенно отдельного исследования.
Дальнейшее развитие Афинского морского союза способствовало его преобразованию в империю (arche). Но являлась ли она дальнейшим катализатором начавшегося ранее процесса демократизации и к тому же стала ли экономическим базисом этого процесса? Уже к концу 30-х гг. V в. до н.э. связь между демократией и империализмом уже была установленным и всеми признаваемым фактом. Более осторожные суждения были высказаны Дж. Обером. По его мнению, демократия могла возникнуть бы и без влияния греко-персидских войн и возникшей впоследствии империи, но особенности политического развития этого периода неизбежно вели к росту самосознания масс и смягчению финансового давления на элиту.
Проведенный В.Р. Гущиным анализ наводит его на мысль, согласно которой афинская империя не могла быть и не была гегемонией фетов или даже всего демоса. Также следует констатировать определенную активизации демоса (и его беднейшей части - фетов), который мог ощущать себя значимым и самым многочисленным компонентом созданной в Афинах политической системы. На наш взгляд, подтверждением сказанного могут служить слова, сказанные Периклом в его Погребальной речи, приведенные Фукидидом: «И так как у нас городом управляет не горсть людей, а большинство народа, то наш государственный строй называется народоправством» (Thuc. II. 37.1, пер. Г. Стратановского).
Таким образом, в свете всего вышесказанного, феномен афинской демократии кроется в становлении Афин как классического полиса в V веке до н.э. Можно предположить, что неким катализатором изменения «нормального» (по выражению И.Е. Сурикова) развития афинского полиса в классический период стал внешний фактор, а именно персидская угроза со стороны Ксеркса.
Осознание таким талантливым политиком, как Фемистокол, преимущества географического положения Афин с дальнейшей перспективой создания флота и организации Афинского Морского союза, и явилось той самой «аномалией», благодаря которой стало возможным дальнейшее развитие демократии, заданное еще в конце архаического периода. Это развитие базировалось на включении всего коллектива полиса, а не только его элитарной верхушки (афинского истеблишмента).
Первый Афинский морской союз к моменту Пелопонесской войны (431 - 404 гг. до н.э.
Последующее развитие афинской демократии (по сути уже ставшей тиранией) оказалось роковым. Державные (гегемониальные) устремления двух главных полисов Греции - Афин и Спарты с их последующим военным столкновением (прежде всего, столкновением двух абсолютно различных режимов - демократии и олигархии), больше известным как Пелопонесская война (431 - 404 гг. до н.э.), стало началом упадка не только афинской демократии, но также и полиса как социально-политической единицы. Историк Фукидид охарактеризовал эту войну следующим образом: «Из прежних событий самое важное - Персидские войны. Тем не менее и они решены были быстро двумя морскими и двумя сухопутными сражениями. Напротив, эта война затянулась надолго, и за время ее Эллада испытала столько бедствий, сколько не испытывала раньше в равный промежуток времени. Действительно, никогда не было взято и разорено столько городов частью варварами, частью воющими сторонами (в некоторых городах после завоевания их переменилось даже население), не было столько изгнаний и смертоубийств, вызванных или самою войною, или междоусобицами. Что рассказывается о прошлом на основании преданий и на деле подтверждается слишком редко, то стало теперь несомненным: землетрясения, охватившие разом и с ужасною силой огромную часть земли, солнечные затмения, случавшиеся чаще сравнительно с тем, как передают по памяти о прежних временах, потом засухи и, как их следствие, жестокий голод, наконец, заразная болезнь, причинившая величайшие беды и унесшая немало людей. Все это обрушилось зараз вместе с этой войной» (Thuc., I, 23, 1-3, пер. Ф.Г. Мищенко - С.А. Жебелева). Слова, сказанные Фукидидом, звучат как приговор всему предыдущему развитию афинской демократии, ставшей к этому времени, как уже отмечалось выше, по сути тиранией.
Заключение
Итак, в чем же заключается так называемый феномен афинской демократии? В чем его кардинальное отличие, равно как и ее исключительность, в контексте всей античной истории Греции? В ходе данных разысканий мы пришли к некоторым интересным и любопытным выводам.
Отправной точкой в развитии демократии в Афинах стала междоусобная аристократическая борьба с дальнейшим, но постепенным втягиванием в нее представителей демоса.
Кардинальные изменения, произошедшие в военном деле (возникновение гоплитской фаланги), период тирании, а также законотворческая деятельность Драконта, Солона и Клисфена подвели итог всему развитию Афин в архаический период (VIII-VI вв. до н.э.). К началу классического периода Афины представляли собой наиболее яркий пример демократического полиса.
Апогеем развития и одновременно парадоксом афинской демократии явилось становление Афин как морской державы, утверждения их в качестве основного гегемона во всем греческом мире. Парадокс развития демократии в Афинах в это время озвучил в одной из своих работ уже упоминавшийся нами Э.Д. Фролова. По его мнению, «последовательное развитие нормативного для полиса демократического принципа, наиболее ярко представленного афинским опытом и, будучи воплощенным в жизнь, оборачивается своей социологической противоположностью - тиранией».
Сам же феномен афинской демократии, как он видится нам, заключается в следующем. Именно в Афинах, а нигде больше, определенная часть аристократов осознала всю значимость и выгоды союза с многочисленным демосом в контексте междоусобной аристократической борьбы. Становление демократического режима под эгидой так называемой «другой» или «демосной» аристократии (т.е. той части аристократии, опиравшейся на демос) было революционным событием. Однако этот, если так можно выразиться, политический эгоизм аристократов не мог не сыграть свою злую шутку. Трагедией и одновременно серьезным недостатком афинской демократией стало существование в ее основе аристократического компонента, не подразумевавший по этой причине наличия правителя из среды самого демоса. Истощение кадров в среде аристократов сразу же влекло (что в дальнейшем и произошло) упадок афинского демократического режима. Присутствие аристократического элемента в афинской демократии явилось бомбой замедленного действия, которая при определенных условиях обязательно дала бы о себе знать со всей своей разрушительной силой. Как мы знаем, многие античные авторы таким фактором, обусловивший начало упадка не только демократии, но и полиса как социально-политической единицы, называли Пелопонесскую войну (431 - 404 гг. до н.э.).
Рассмотрение афинской демократии именно в той плоскости, в какой она была представлена в настоящей работе (аристократия - демос) является отличным и наглядным примером для современности. Несмотря на свой главный недостаток, а также продолжительность, афинская демократия до сих пор остается непременным эталоном демократического режима для нашего времени.
Использованная литература
1.Античный полис. Курс лекций. - М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010. - 240 с.
.Бузескул В.П. История афинской демократии. - СПб., 2003. - 480 с.
.Гущин В.Р. Талассократия, империя и демократия в Афинах // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. - 2013. - №13. - С.13-32.
.Жестоканов С.М. Ранняя тирания и становление демократии в древней Греции // Античный полис. Курс лекций. - М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010. - С.25-51.
.Мастыкова А.В. Женский костюм Центрального и Западного Предкавказья в конце IV - середине VI в. н.э. - М., 2009. - 502 c.
.Пальцева Л.А. К вопросу о составе законодательства Драконта // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. - 2007. - №6. - C.195-210.
.Пальцева Л.А. Раннегреческое законодательство и формирование полисного строя // Античный полис. Курс лекций. - М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010. - С.51-95.
.Проблемы античной демократии / Коллективная монография под редакцией Э.Д. Фролова. - СПб.: Санкт-Петербургский государственный университет, исторический факультет, 2010. - 508 с.
.Родс П. Дж. Афинская демократия // Античность и средневековье Европы. - Пермь, 1998. - С.40-52.
. Суриков И. Е. Аристократия и демос: политическая элита архаических и классических Афин: учебное пособие по спецкурсу для исторических факультетов вузов / И. Е. Суриков. - М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2009. - 256 с.
. Суриков И. Е. Афины в VIII-VII вв. до н.э.: становление архаического полиса (К вопросу о степени специфичности «аттического варианта») // ВДИ. - 2013. - №4. - С.23-43.
. Фролов Э.Д. Афинская демократия (к оценке исторического феномена) // Проблемы античной демократии / Коллективная монография под редакцией Э.Д. Фролова. - СПб.: Санкт-Петербургский государственный университет, исторический факультет, 2010. - С.95-107.
. Шувалов В.В. Морская программа Фемистокла // ВДИ. - 2006. - №2. - С.24-42.
. Шуллер В. Афинская демократия и Афинский морской союз // ВДИ. - 1984. - №3.
. Cloché Р. Démocratie Athenienne. Paris, 1951. 432 P.
. Galpin T.J. The Democratic Roots of the Athenian Imperialism in the Fifth Century B.C. // CJ. 1983-1984. Vol. 79. N. 2. P.100-109.
. Samons L. What wrong with democracy? From Athenian practice to American Worship. Berkeley, 2004. 307 P.