Проблема освоения иноязычных заимствований русскоязычными индивидами

Министерство Образования РФ

Тверской Государственный Университет

Кафедра английского языка

ПРОБЛЕМА ОСВОЕНИЯ ИНОЯЗЫЧНЫХ ЗАИМСТВОВАНИЙ

 РУССКОЯЗЫЧНЫМИ ИНДИВИДАМИ

Курсовая работа

Выполнила:

Ефимова И.Ю.

4 курс

Научный руководитель:

к.ф.н., доцент

Шумова Н.С.

Тверь, 2005

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ   3

ГЛАВА 1 

СУЩНОСТЬ ПРОЦЕССА ЛЕКСИЧЕСКОГО ЗАИМСТВОВАНИЯ            И ПРОБЛЕМА АССИМИЛЯЦИИ ИНОЯЗЫЧНЫХ СЛОВ   4

ГЛАВА 2  13

ПРОЦЕСС ОСВОЕНИЯ ИНОЯЗЫЧНЫХ СЛОВ В КОНЦЕ ХХ СТОЛЕТИЯ  

2.1. МОРФЕМИЗАЦИЯ КАК СОВРЕМЕННЫЙ СПОСОБ освОЕНИЯ ИНОЯЗЫЧНЫХ СЛОВ   13

2.2. ГРАФИЧЕСКОЕ ОФОРМЛЕНИЕ НОВЕЙШИХ ЗАИМСТВОВАНИЙ   17

ГЛАВА 3  20

ИНОЯЗЫЧНЫЕ ЗАИМСТВОВАНИЯ В СОЗНАНИИ ИНДИВИДА   20

ЗАКЛЮЧЕНИЕ   34

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ    37

ВВЕДЕНИЕ

На протяжении истории языка в его составе постоянно появляется большое количество новых слов, однако далеко не все закрепляются в его словарном составе. Оставшиеся же слова претерпевают суще­ственные изменения, приспосабливаясь к фонетической, грамматической и лексико-стилистической системе  языка.

Заимствования в разных языках по-разному влияют на обогащение словарного состава. В некоторых языках заимствования не имеют такого влияния, которое могло бы существенно отразиться на словарном составе языка. В других языках в разные исторические эпохи они оказали столь значимое влияние на словарный состав языка, что даже служебные слова, заимствованные из других языков, вытесняли исконные.

Вопрос о целесообразности использования заимствований связывается с закреплением лексических средств за определенными функциональными стилями речи. Употребление иноязычных слов, имеющих ограниченную сферу распространения, может быть оправдано читательским кругом, стилевой принадлежностью произведения. Иностранная терминологическая лексика является незаменимым средством лаконичной и точной передачи информации в текстах, предназначенных для узких специалистов, но может оказаться и непреодолимым барьером для понимания научно-популярного текста неподготовленным читателем.

Отсутствие научного подхода к проблеме освоения иноязычной лексики проявляется  в том, что ее употребление порой рассматривается в отрыве от функционально-стилевого закрепления языковых средств: не учитывается, что в одних случаях обращение к иноязычным книжным словам стилистически не оправдано, а в других - обязательно, так как эти слова составляют неотъемлемую часть лексики, закрепленной за определенным стилем, обслуживающим ту или иную сферу общения.

Следует учитывать и наметившуюся в наш век научно-технического прогресса тенденцию к созданию международной терминологии, единых наименований понятий, явлений современной науки, производства, что также способствует закреплению заимствованных слов, получивших интернациональный характер. Это обусловлено длительной историей развития русского языка: многие заимствования совершенно обрусели и не имеют эквивалентов, являясь единственными наименованиями соответствующих реалий. Этот факт даёт основание предположить, что освоение иноязычных слов является необходимым и неизбежным для развития русского языка процессом. В отношении к заимствованным словам нередко сталкиваются две крайности: с одной стороны, перенасыщение речи иностранными словами и оборотами, с другой - отрицание их, стремление употребить только исконное слово.

Именно поэтому проблема освоения иноязычной лексики русскоязычными индивидами всегда важна и актуальна и имеет достаточно материала для рассмотрения и исследования, так как живой язык — явление динамичное, постоянно развивающееся.

Целью данной работы является исследование процессов освоения иноязычной лексики системой русского языка.

ГЛАВА 1

СУЩНОСТЬ ПРОЦЕССА ЛЕКСИЧЕСКОГО ЗАИМСТВОВАНИЯ И ПРОБЛЕМА АССИМИЛЯЦИИ ИНОЯЗЫЧНЫХ СЛОВ

В разные исторические периоды (общеславянский, восточнославянский, русский) в исконный русский язык проникали слова из других языков. Это было обусловлено тем, что русский народ вступал в эко­номические, культурные, политические связи с другими народами, отражал военные нападения, заключал воен­ные союзы и т.д. Одна из основных функций иноязычных слов - называния новых предметов, качеств, трудовых процессов, а также не знакомых ранее поня­тий, явлений и т. д. Поэтому древние тюркские, гре­ческие, готские, скандинавские и другие заимствова­ния  это - прежде всего наименования предметов обме­на, а в дальнейшем — и торговли, бытовых реалий и др. Эта функция характерна и для активно проникающих в древнерусский язык старославянизмов, которые служат для наименования ре­лигиозных понятий, литургических церемоний и церков­ных реалий. Однако в целом, по мнению исследова­телей, языковые заимствования в русской лексике со­ставляют сравнительно небольшой процент. Так, Ф. П. Фи­лин отмечает, что заимствований из старославянского языка не более 10%, а греко-латинских, западноевро­пейских и других в литературном языке около 14 %. Н. М. Шанский считает, что общее число всей заим­ствованной лексики не превышает 10 % [Шанский, 1972].

Существующие в настоящее время в русской лек­сике иноязычные слова пришли в нее в разное время из самых различных языков. В общей лексической системе языка лишь небольшая их часть выступает в качестве межстилевой общеупотребитель­ной лексики; подавляющее большинство их имеет сти­листически закрепленное употребление в книжной речи и характеризуется в связи с этим узкой сферой приме­нения (выступая как термины, профессионализмы, вар­варизмы, специфически книжные слова и т.д.).

Определяя то или иное слово как иноязычное, сле­дует отграничивать от заимствованных лексических единиц слова, возникшие на базе иноязычных уже в русском языке. Слова ерунда, га, жоржйк, ямщик, фляга и т.п., хотя и возникли на базе иноязычных слов (ср. латинское слово герундий, французское гек­тар, французское Жорж, тюркское ям, польское flaszka), являются исконно русскими по своему возник­новению словами.

В своем подавляющем большинстве бытующие сей­час иноязычные слова были заимствованы вместе с вещью, явлением, понятием и т. д. (зонтик — из гол­ландского языка, диск — из греческого, вензель — из польского, бульвар — из французского, бокс — из ан­глийского, чалый — из тюркского, помпа — из латинско­го, квартет — из итальянского, штатив — из немецкого и т.д.), однако немало их пришло в русский язык и в качестве новых обозначений того или иного факта, имевшего до этого исконно русское наименование       (ср. специфический, вояж — из французского языка, денди — из английского, февраль — из латинского и исконно русские особенный, путешествие, щеголь, лютый).

Заимствования из одних языков являются в нашем языке единичными, слова из других образуют более или менее многочисленные группы. Довольно большое количество слов, в частно­сти, заимствовано русским языком из тюркских языков, греческого и латинского, польского, а также немецкого, французского и английского. Значительно меньшие группы составляют слова, пришедшие в русский язык из голландского и итальянского. Остальные языки дали русскому языку лишь отдельные слова: борщ, бондарь, завзятый, буханка, буб­лик, парубок (из украинского языка); робот, полька, краля (из чешского); чай, каолин (из китайского); ковер, шалаш, хутор, гуляш (из венгерского); какао, эст­рада, колибри, сигара, серенада, томат, гитара (из испанского); халва, алгебра, гарем, нашатырь (из араб­ского); кимоно, гейша (из японского); инжир, сарай (из персидского); плис (из шведского); орангутанг, какаду (из малайского) и т. п.

Заимствуя то или иное слово, русский язык редко усваивал его в том виде, в каком оно бытовало в язы­ке-источнике. В процессе употребления большая часть слов, при­шедших из других языков (как правило, вместе с заимствованием тех или иных понятий, реалий и т.д.), упо­доблялась структуре заимствующего языка. Постепенно многие слова, ассимилированные русским языком, на­чинали входить в состав общеупотребительной лексики и переставали восприниматься как собственно иноязыч­ные. Так, в настоящее время слова броня, князь; мастер, сахар, свекла; артель, богатырь, чулок; ситец и др. вос­принимаются как собственно русские, хотя были заим­ствованы: первые два — из готского языка, третье, чет­вертое и пятое — из древнегреческого, три следую­щих — из тюркских языков, последнее — из голланд­ского. Заимствование — закономерный путь развития любого языка, так как «ни один народ, носитель и тво­рец того или иного языка, не живет совершенно изоли­рованной, обособленной жизнью» [Шанский, 1972: 86,87].

Иноязычные слова подвергались в процессе их освое­ния разного рода изменениям (фонетическим, морфологическим, семантическим), подчи­нялись законам развития русского языка, его функцио­нально-стилистическим нормам. Различия в звуковом строе, грамматике, семантико-словообразовательных свойствах, существую­щие между русским языком и тем, откуда приходило слово, вели к тому, что чужое слово подвергалось постепенному процессу ассимиляции.

Ассимиляцией называется уподобление одного звука другому в артикуляционном и акцетическом отношениях, приспособление заимствованных слов в фонетическом, грамматическом, се­мантическом и графическом отношении к системе прини­мающего их языка.

В процессе ассимиляции иноязычные слова приспосабливаются к звуковой системе русского языка, подчиняются правилам русского словообразования и словоизменения, в той или иной степени утрачивая, таким образом, черты своего нерусского происхождения. Как отмечает А.Р. Ивлева, степень ассимиляции может быть различной и зависит от того, насколько давно произошло заимствование, произошло ли оно устным путем или через книгу, насколько употребительно слово и т. д. [Ивлева, 2003].

Совершенно обязательна словообразовательная об­работка слова, состоящая в присоединении соответст­вующих аффиксов, в том случае, если заимствовался глагол или прилагательное. Слова, вроде немецкого marschieren и французского naif, становятся фактами русского языка, только получая характерные для рус­ских глаголов и прилагательных аффиксы  -овать и -ный: маршировать, наивный и т.д.

При заимствовании существительных такого пере­оформления может и не быть (ср. французское marche и марш, греческое lyra и лира, латинское norma и норма, английское dandy и денди и т. д.).

Конкретно при освоении иноязычного слова происхо­дит устранение в нем несвойственных русскому языку звуков и форм; звуки, составляющие его, подчиняются действующим в нашем языке звуковым законам, слово приобретает грамматические и словообразова­тельные свойства, характерные для того класса слов, куда оно входит, и вступает в новые семантические связи. Примеры преобразований такого рода приводит Шведова -  гласные звуки, не совпадающие с русскими (или не свойствен­ные им), передаются по-разному: сочетание гласных еu, аи или их долгота ее — как эв, ав, и (эвкалипт из гр. eukalyptos, автомобиль из нем. Automobil, митинг из англ. meeting и т. д.). Русифицируются многие соглас­ные при освоении японских заимствований. Например, в XX в. в русскую лексику пришло слово шимоза (си-мосэ) — взрывчатое вещество. (Шимозой называли также снаряд или гранату, начиненную этим вещест­вом.) Осовременено наименование рода борьбы при са­мозащите без оружия дзюдо (или дзю-до) — первона­чальное название джиу-джитсу (яп. дзю-дзюцу, восхо­дящее к китайским корням). Претерпели изменение согласные в слове банзай — ура (яп. бандзай — букв. десять тысяч лет), а также в слове Чио-Чио-Сан (яп. Тё-Тё — бабочка, мотылек + сан — госпожа, затем Тьо-Тьо-Сан, наконец, бытующая ныне форма) и т. д. Немецкое слово Losung на русской почве начинает произноситься с твердым звуком л и в соответствии со звучанием с твердым согласным на конце становится словом мужского рода, теряет артикль и производный характер основы (суффикс -ung в нем у нас не чув­ствуется), входит впоследствии в синонимические от­ношения со словом призыв и т. д. Латинское слово aquarium коренным образом меняет свои словообра­зовательно-морфологические свойства, превращаясь в русском языке из производного прилагательного сред­него рода  в непроизводное существительное мужского рода аквариум, в котором не осознается ни корня, ни суффикса, ни окончания (ср. лат. aqua — вода), ни этимологического родства со словами акварель, ак­вамарин, акведук [Шведова,2003]. Французское слово манто (manteau) при заимство­вании теряет несвойственный русскому языку носовой звук и превращается в слово отсутствующего во фран­цузском языке среднего рода; греческое существитель­ное среднего рода в форме им. пад. мн. числа seukla испытывает метатезу (еu > uе) и становится формой им. пад. ед. числа существительного женского рода свекла (-а из окончания им. пад. мн. числа становится окончанием им. пад. ед. числа) и т. д.

При ассимиляции также русифицируются суффиксы и окончания, изменяют­ся категории рода и числа иноязычных слов. Например: а) не свой­ственные русскому языку суффиксы заменяются более употребительными (иногда тоже иноязычными); ср. гр. harmonikos — гармонический,   amorphos — аморфный, лат. verticalis — вертикальный, illustrare — иллюстри­ровать, фр. reglementer — регламентировать, нем. marschieren — маршировать, голл. oester — устрица, sits — ситец и т. д.; б) изменяется род заимствованных имен существительных: нем. die Karaffe, ж. р.— графин, м. р.; das Karnies, ср. р.— карниз, м. p.; die Schrift, ж. р.— шрифт, м. р.; фр. la methode, ж. р.— метод, м. р.; гр. systema, ср. р.— система, ж. р.; лат. aquarium, ср. р.— аквариум, м. р. и т. д.; в) изменяется категория числа: так, слова, заимствованные в форме множественного числа, воспринимаются как формы единственного, и на­оборот: нем. Klappen, мн. ч.— клапан, ед. ч.; англ. cakes, мн. ч.— кекс, ед. ч.; исп. silos, мн. ч.— силос, ед. ч. и т. д. Наблюдаются изменения и первоначальных (искон­ных) значений слов; ср.: нем. der Maler — «живописец» и русск. маляр — «рабочей по окраске зданий, внутрен­них   помещений»;   фр.   hasarad — «случай»   и   русск. азарт — «увлечение, запальчивость, горячность»; тюркск. tavar — «скот, домашнее животное» (как объект обме­на) — русск.   товар — «все,   что  является   предметом торговли», соответственно — tavar + is (товар+ищ) — «компаньон в обмене скота» и русск. товарищ —      1) «друг, приятель»; 2) «член советского общества».

Нередко  семантические  изменения  тесно  связаны со структурно-грамматическими особенностями. В этом случае наблюдается изменение характера соотношения между родственными по происхождению словами. На­пример, между словами консервы, консерватор и кон­серватория в русском языке нет никакой связи, тем бо­лее что они пришли разными путями из различных язы­ков: консервы из французского (conserve), консерватор из латинского (conservator), а консерватория из италь­янского (conservatorio). Однако все три слова восходят к латинскому глаголу conservo — сохраняю, оберегаю (от лат. conservare — сохранять). В процессе освоения промежуточные однокоренные образования, ха­рактерные для данных слов в тех языках, из которых они пришли, в русском языке были утрачены. Заим­ствованным оказался только один член ряда, и семан­тическая  связь между родственными  образованиями, существовавшая в родном языке, оборвалась, т. е. про­изошла так называемая «деэтимологизация». Так же нарушена была семантическая и словообразовательная связь между родственными по происхождению словами роман, романский и романс (фр.), аквариум и акварель, (лат.), гонор и гонорар (лат.), гимнастика и гимназия (гр.), тральщик и траулер (англ.), канцлер и канцеля­рия (нем.)  и др.

Изменение значения заимствованных слов бывает обусловлено и тем, что в русском языке укореняются не все значения слова, свойственные ему в родном язы­ке. Например, произошло сужение таких многозначных в английском языке слов, как бизнес; ср.: business — 1) «занятие, дело, профессия»; 2) «торговое предприя­тие; фирма»; 3) «выгодная сделка»; спорт; ср.: sport — 1) «развлечение, шутка»; 2) «болельщик»; 3) «щеголь». У первого в русском языке утвердилось третье значе­ние, у второго — первое, но с семантическим уточнением и дополнением [Шведова, 2003].

Но не все заимствованные слова подвергаются пол­ному грамматическому переоформлению и переосмысле­нию. Есть немало примеров использования иноязычных слов с частичным изменением (ср.: денди, леди — англ. dandy, lady) или совсем без изменения (ср.: скетч — англ. sketch; фольварк, франт — польск. folwark от ста­рого forwak, frant; форма, формула — лат. forma, for­mula).

Конечно, не всегда русификация какого-либо ино­язычного слова проводится последовательно, до конца. Некоторые из заимствованных слов живут в русском языке с некоторыми свойствами, ему чуждыми. К ним можно отнести: из фонетических — произношение твер­дых звуков д, т и других перед е (ср. ателье, модель, шоссе, мер и т. п.), из морфологических — свойство не склоняться  (ср. пальто, бюро, какаду, досье и т. д.).

Помимо целостных номинативных единиц неисконно­го происхождения в русском языке существует некоторое количество, как правило, малопродуктивных, заимство­ванных словообразовательных морфем (например, суф­фиксы -изм, -ист, -аж, -ер, -ация и т. п., приставки а-, анти-, ре-, де-, архи- и пр.). Они изучаются, как и исконно русские словообразовательные элементы, в морфологии. Следует отметить, что сло­вообразовательные аффиксы, как таковые, не заимст­вуются. Перенимаются слова, содержащие эти морфе­мы. Выделение того или иного словообразовательного элемента происходит уже потом, когда образуется хотя бы небольшая группа одноструктурных слов, пришед­ших в русский язык вместе с родственными словами (ср. суффикс -аж в словах массаж, пилотаж, тоннаж и т. п., бытующих у нас рядом со словами массировать, пилот, тонна и пр.).

При изучении вопроса об иноязычной лексике всегда надо помнить, что развитие каждого языка носит само­бытный и самостоятельный характер.

В составе заимствованной лексики можно выделить, с одной стороны, слова, использование которых не обя­зательно, так как их вполне можно заменить русскими словами, а с другой — слова, использование которых целесообразно.

Рассмотрим первую категорию слов. Эти слова не долго остаются в языке. Они быстро переходят в пассив­ный лексический запас, а чаще всего вообще исчезают, поскольку не находят применения в речевой практике общества.  Ничем не мотивированное использование иноязыч­ных слов связано прежде всего с жаргонным словоупотреблением. Л.Л. Аюпова  подчеркивает, что иноязычные слова жаргонного характера имеют весьма узкую сферу распространения, ограниченную со­циальными рамками. Они предназначены или для такого обозначения понятий, явлений, которое противопостав­лено обозначению тех же понятий и явлений в литератур­ном языке, или для обозначения понятий, явлений, рас­пространенных в узком социальном кругу (таковы, на­пример, слова редингот, офраншировать, сюркуп и т. п.) [Аюпова, 1991].

Из заимствованных слов остаются в языке те, кото­рые обозначают понятия и явления, жизненно важные для народа, представляющие общественную ценность. При этом сохраняются слова, обозначающие какое-либо понятие, явление, вещь, какой-либо оттенок смысла, эмоциональный оттенок, для которых в русском языке нет особого наименования, или русское слово, обозна­чающее что-либо из перечисленного, имеет иное рас­пространение и применение, сложившееся в речевой практике общества.

Иноязычные слова, использование которых целесооб­разно, остаются в нашем языке, как правило, на продол­жительное время, а то и навсегда, органически сливаясь со структурой современного русского литературного языка.

Однако, когда, как уже было сказано выше, в процессе ассимиляции заимствованные слова входят в грамматическую систему русского языка изменяясь также и семантически, это приводит к утрате этимологических связей с родственными корнями языка-источника. В результате деэтимологизации значения иноязычных слов становятся немотивированными.

Как известно, не все заимствования ассимилированы русским языком в равной мере: различие между явно нерусскими по происхожде­нию словами и словами,  которые не обнаруживают своего иностранного происхождения, объясняется и време­нем их заимствования, и сферой их употребления. Дав­ние заимствования общенародного характера в ряде случаев настолько прочно вошли в плоть и кровь рус­ского языка, что стали принадлежностью его основного лексического фонда (ср. слова тетрадь, свекла — из гре­ческого языка; билет, суп — из французского языка; карман, деньги — из тюркских и т. д.), иные же сохраняют отдельные черты языка-оригинала. Этот случай частичной ассимиляции можно наглядно рассмотреть на примере нефо­нетических чередований нерегулярного характера    з/т, з/ст, зм/ст, с/т. В словах современного русского языка встречаются че­редования, которые не объясняются ни действующими фонетическими законами, ни историческими процессами, действовавшими в более ранние эпохи развития русского языка. Это в основном терминологическая лексика, которая может употреб­ляться одновременно в разных терминологических системах: прогноз -прогностика, прогностический; афоризм - афористический, сарказм -саркастический, хиазм - хиастический; демос - де­мотический, ересь - еретик, еретический. Поскольку эти слова являются по происхождению греческими, то объяснение следует искать в языке-источнике.

Как отмечает профессор Н.В.Юшманов, звуковые различия з/т, з/ст, зм/ст, с/т наблюдались в греческом языке при образовании прилагательных(analysis - analytikos; krisis - kritikos, metastasis - metastatikos,narcosis – narkotikos) - в русском языке эти прилагательные переоформлены с помощью суффиксов –ичн-, -ическ-( аналитический, критический. метастатический, наркотический). От некоторых греческих существительных с основой на -з, -с в русском языке создаются прилагательные, аналогичные греческим, только без участия чередований в корне: апокалиптический - апокалипсический, эллиптический – эллипсический. Нерегулярные чередования з/т, з/ст, зм/ст, с/т, типичные для греческого языка, представлены в зна­чительном числе примеров в терминологической лексике совре­менного русского языка. Однако намечается тенденция вытесне­ния иностранных слов с рассматриваемыми чередованиями под влиянием процесса "выравнивания" основ [Юшманов, 1972].

Недавние заимствования узкой сферы применения в ряде случаев удерживают в своем составе даже не­которые чуждые русскому языку фонетические и мор­фологические свойства (ср. пенсне, денди, интервью, модель, репертуар, кенгуру, нокаут, жюри и т. д.).

Естественно, что иноязычность вторых ясна любому носителю русского литературного языка, в то время как неисконное происхождение первых становится из­вестным только после специальных этимологических разысканий.

Устанавливая, из какого конкретно языка идет за­имствование того или иного слова, т. е. откуда оно поступает в русский язык, необходимо четко разграни­чивать этимологический состав слова и его возникно­вение как слова в том или ином языке, а также учитывать, является ли оно коренным переоформлением в данном языке      какого-либо иноязычного слова, или этот язык выступает лишь как язык-пере­датчик.

Нельзя, например, слово велосипед, основываясь на том, что оно состоит из латинских корней velox (быстрый) и pedes (ноги), считать латинским, так как оно возникло во французском языке. Неверно будет слова гранит, гранат и граната (имея в виду их ко­рень латинского происхождения granum — зерно) счи­тать все латинскими словами. Тогда как слово гранат действительно является латинским словом (ср. granatum — зернистое яблоко), слова гранит и граната яв­ляются соответственно: первое — итальянским, второе — немецким.

Вряд ли будет правильным считать слова гвалт, фортель, рынок, герб немецкими заимствованиями: в русском языке это полонизмы, так как и значения этих слов, и их звучание коренным образом отличаются от тех немецких слов, которые были заимствованы  польским языком  (ср. Gewalt, Vorteil, Ring, Erbe).

Выше отмечались уже трудности при определении источника заимствования того или иного иноязычного слова. Следует особо обратить внимание на необходи­мость осторожного использования (при установлении, откуда слово пришло в русский язык) указываемых в пособиях примет. Во-первых, в ряде случаев имею­щиеся там приметы одинаково могут характеризовать слова целого ряда языков. Например, в некоторых учебниках начальный звук э указывается как харак­терная примета слов из греческого языка. Но этим звуком могут начинаться также и слова из латинского (эгоизм, элемент, эра), из древнееврейского (эдем), из французского (экипаж, эссеист, экран, эшелон), из английского (эль), из немецкого (эндшпиль, эльф), из испанского (эмбарго, эскадрон) и из арабского (эмир) языков.

Во-вторых, в ряде случаев даются такие приметы словообразовательно-морфологического характера, кото­рые могут быть выделены в подавляющем большинстве слов этого типа только при знании соответствующего языка. Поэтому в практических целях после пред­варительного  определения   происхождения   анализируемого слова по приметам следует прибегать к помощи словарей (как словарей иностранных слов, так и тол­ковых, и этимологического).

В подавляющем большинстве иноязычные слова того или иного грамматического класса являются сло­вами той же самой грамматической категории и в рус­ском. Однако в некоторых случаях такого соответствия не наблюдается: слово, являющееся в русском языке именем существительным, генетически может вос­ходить не только к слову иной части речи, но и к це­лому словосочетанию или какой-либо форме слова: рояль — франц. royal (королевский); кандидат — лат. candidatus (одетый в белое); омнибус — лат. omnibus (всем); кворум — лат. quorum (которых) из quorum praesentia sufficit (присутствие которых достаточно); кредо — лат. credo (верую); ноктюрн — франц. nocturne (ночной); проформа — лат. pro forma (для формы); республика — лат. res publica (общественное дело) и т. п.

Процесс обмена словами между народами приобре­тает иногда своеобразные формы. Есть факты, свиде­тельствующие о том, что слова, заимствованные из одного языка в другой, возвращаются в язык-источник преобразованными в соответствии со своеобразием заимствовавшего их языка. Немецкое Pistole — от чешского pistal (ср. фр. pistolet). Это слово возвращается в сла­вянские языки (русск. пистолет, чешск. pistole), преобра­женное под влиянием германских и романских язы­ков. Русский карп — германизм, но, как полагает  Л. И. Соболевский,  герм. karpo заимствовано в свою очередь из славянских языков: ср. древнерусск. коропъ, карп, польск. krop, сербск. крап [Соболевский, 1995: 173].

Некоторые слова кочуют из языка в язык, каждый раз принимая новое обличье в соответствии с особен­ностями того или иного языка. Появившись в Европе в XVI в., кар­тофель, вывезенный из Южной Америки, получил в итальянском языке название tartufalo (по сходству клуб­ней картофеля с трюфелями). Из итальянского tartufalo переходит в немецкий язык сначала в виде Tartuffel, потом Kartoffel, откуда прони­кает в XVIII в. в русский язык.

Среди заимствований есть и не освоенные русским языком слова, которые резко выделяются на фоне русской лексики. Особое место среди таких заимствований занимают экзотизмы - слова, которые характеризуют специфические особенности жизни разных народов и употребляются при описании нерусской действительности. Так, при изображении быта народов Кавказа используются слова аул, сакля, джигит, арба и др. Они, как правило, поначалу бывают мало известны носителям того языка, в кото­ром употребляются. К ним относятся, например, наиме­нования:    государственных    учреждений — бундестаг (нем.), меджлис (тур.), риксдаг (шв.), хурал (монг.) и т. д.; должностей, званий, рода занятий, положения людей — бонза, гейша, самурай, микадо (яп.), клерк, констебль (англ.), ксёндз (польск.), консьерж(-ка), кю­ре (фр.), лама (тиб.), янычары (тур.) и др.; селений, жилищ — аул    (кавк.),   вигвам    (индейск.),   кишлак (среднеаз.), сакля  (кавк.), юрта (южносиб.), яранга (чук.) и под.; видов одежды — бешмет (кавк.), кимо­но  (яп.), сари  (индийск.), паранджа  (аз.), кухлянка (чук.)   и др.; кушаний,  напитков — бешбармак, плов, чал   (среднеаз.);   мацони,   лаваш,   сулугуни   (кавк.) и т. д.; денежных знаков, монет — доллар (амер.), гуль­ден (голл.), йена (яп.), пфенниг, марка (нем.), лира (ит.), франк (фр., бельг.), юань (кит.) и др. Экзотизмы не имеют русских синонимов поэтому обращение к ним при описании национальной специфики продиктовано необходимостью.

В другую группу выделяются варваризмы, т.е. перенесенные на русскую почву иностранные слова, употребление которых носит индивидуальный характер. В отличие от других лексических заимствований варваризмы не зафиксированы словарями иностранных слов, а тем более словарями русского языка. Варваризмы не освоены языком, хотя со временем могут в нем закрепиться. Таким образом, практически все заимствования, прежде чем войти в постоянный состав лексики, какое-то время были варваризмами. Например, В. Маяковский употребил как варваризм слово кемп (Я лежу,- палатка в кемпе), позднее достоянием русского языка стало заимствование кемпинг.

К варваризмам примыкают иноязычные вкрапления в русскую лексику: о'кей, мерси, happy end, pater familias. Многие из них сохраняют нерусское написание они популярны не только в нашем, но и в других языках. Кроме того, употребление некоторых из них имеет давнюю традицию, например alma mater.

Для них не характерно четкое национально-территориальное за­крепление. Они могут быть или переданы средствами заимствующего языка, или употреблены без перевода. Причем их первоначальная языковая закрепленность стирается, т. е. она легко восстанавливается этимологи­чески, но не является различительным признаком толь­ко той лексической системы, в которой они исконно употреблялись, например денди, мадам, синьор, сэр, хобби и др.

И те, и другие заимствования, кроме функции назы­вания, выполняют особые стилистические функции. Экзотизмы чаще всего придают «местный колорит» описа­нию или являются средством речевой характеристики: В большом ауле, под горою, близ саклей дымных и про­стых, черкесы позднею порою сидят... (Лермонтов). Варваризмы используются для передачи дословно непереводимых на русский язык лексических единиц и оборотов или как средство создания иноязычной ха­рактеристики. Нередко они придают юмористический, иронический или сатирический оттенок тексту: Сколько истинно-своднических способностей выказал он, перебе­гая из одного лагеря в другой и успевая пошептаться a parte со всяким из враждующих членов! [ Шанский, 1972:122], где a parte, ит.— букв. «в сторону (театр.), обособленно».

Таким образом, процесс освоения иноязычных слов русским языком обогащает наш родной язык, делает его еще более ёмким, выразительным и развитым. Это не только восприятие слов из других языков, а их творческое освоение на всех уровнях языковой сис­темы, формальное   и   семантическое   преобразование в соответствии с самобытными, исконными особенностя­ми русского языка и высокой степенью его развития.

ГЛАВА 2

 ПРОЦЕСС ОСВОЕНИЯ ИНОЯЗЫЧНЫХ СЛОВ В КОНЦЕ ХХ СТОЛЕТИЯ

2.1. МОРФЕМИЗАЦИЯ КАК СОВРЕМЕННЫЙ СПОСОБ ОСВОЕНИЯ ИНОЯЗЫЧНЫХ СЛОВ

Современное состояние русского языка характеризуется необычайно активными процессами заимствования обширных пластов лексики, относящихся к различным областям нашей жизни: экономике, политике, спорту, искусству и т.д. Порой заимствуются целые лексические ряды, оформленные однотипно (например, гамбургер, чисбургер, копбургер; йогурт, фругурт, апигурт, эмигурт; клипмейкер, имиджмейкер, ньюсмейкер, хитмейкер, плеймейкер). Такое обилие заимствованных слов неизбежно приводит к тому, что количество перерастает в качество: в таких рядах слов начинают выделяться определенные структурные элементы и параллельно с этим формироваться более или менее конкретное значение выделяемых отрезков. Таким образом, происходит становление иноязычных структурных элементов как самостоятельных морфем в русском языке, иными словами, осуществляется процесс морфемизации. Если какой-либо язык заимствует ряд слов, морфологически членимых в языке-источнике и принадлежащих в нем к одному словообразовательному типу, то при определенной типологической близости языков весьма вероятно, что и носителями заимствующего языка эти слова будут осознаны не как монолиты, но как слова, распадающиеся на части [Шведова, 2003]. Понятно, что это процесс долговременный, постепенный, предусматривающий ряд этапов и стадий приобретения иноязычным структурным элементом морфемных свойств в русском языке.

На первой, начальной, стадии иноязычные элементы выделяются лишь как регулярно повторяющиеся отрезки в ряде слов. Например, русским языком в последнее время заимствуется большой поток английских слов с суффиксом -инг- (маркетинг, кинднэппинг, холдинг, кастинг, боулинг, лизинг и т.д.). Однако на русской почве этот отрезок еще не сформировался как полноценный суффикс, так как слова, в которых он выделяется, лишены словообразовательной структуры; в русском языке отсутствует производящая основа, на базе которой образовано данное слово, что является необходимым условием становления структурного элемента как самостоятельной морфемы. Словообразовательный аффикс сам по себе не может быть вычленен из заимствованных слов, если в нем не вычленена образующая основа, не только формально, но и семантически. Для активизации чуждого аффикса необходимо, чтобы на новую почву заимствующего языка были перенесены не изолированные слова, а производные вместе с производящими, что составляет основу для проявления словообразовательной модели. В лингвистической литературе слова со структурным элементом -инг- квалифицируются как "слова с инговым элементом".

Фактором, способствующим развитию способности некоторых таких слов к членению в русском языке, служит заимствование соотносительных пар слов: скайсерфинг - скайсерфер, кикбоксинг - кикбоксер, бодибилдинг - бодибилдер. Однако говорить в этом случае о наличии словообразовательной структуры слова не приходится, так как в русском языке отсутствует производящая база для этих слов.

Лишь в единичных случаях на основе заимствования ряда однокоренных слов слова с иноязычным элементом начинают развивать свою словообразовательную структуру. Например, в слове тренинг уже выделяется суффикс -инг-, так как слово воспринимается как производное от глагола тренировать(ся) и включается в ряд однокоренных слов тренер, тренироваться, тренировка, тренаж. Здесь суффикс еще не обладает четко оформленным значением в силу единичности примеров, когда словообразовательная структура слова с иноязычным элементом складывается уже в русском языке; этот структурный элемент трактуется как "нерегулярная словообразовательная единица, выделяющаяся в имени существительном мужского рода, которое обозначает действие по глаголу, названному мотивирующим словом " [Ефремова, 2000: 357].

На окказиональном уровне слова с подобными структурными элементами также могут восприниматься как образованные по определенной модели со значением действия по глаголу. Так, слова лизинг и маркетинг, характеризуя человека, который заклеивает конверты и наклеивает марки, в шутливом контексте "А это наш ведущий специалист по лизингу и маркетингу" воспринимаются как производные от глагола лизать и существительного марка с помощью суффикса -инг-. А окказионализм жабинг, образованный по модели "основа существительного + суффикс -инг-", характеризует издержки процесса омоложения лица. Пока еще небольшой материал окказионального характера предоставляет возможность наблюдать, как происходит расширение сферы действия иноязычного словообразовательного элемента, который присоединяется уже к русским основам, и не только глагольным, но и субстантивным.

Таким образом происходит первый "прорыв" иноязычного структурного элемента в систему русского языка, завоевание себе места в ней как самостоятельной морфемы.

На втором этапе иноязычный структурный элемент уже начинает формироваться как самостоятельная морфема в русском языке, так как слова, включающие данный компонент, уже четко осознаются в языке с точки зрения их состава, структуры. Они еще не получили широкого распространения в русском языке, но тем не менее уже сформировалось их словообразовательное значение, выделяется и четко осознается в русском языке производящая база. Кроме этого, они начинают в определенной степени развивать свою словообразовательную активность, что считается важным фактором усвоения иноязычных морфем заимствующим языком. Например, суффикс -аж- характеризуется как "достаточно регулярная, но непродуктивная словообразовательная единица, которая выделяется в именах существительных мужского рода, которые обозначают действие, названное мотивирующим глаголом, как процесс" (дубляж, зондаж, инструктаж, массаж, монтаж, пилотаж, саботаж, фиксаж) [Ефремова, 2000: 356]. Четкую структурную выделимость и значение получил и иноязычный элемент -мейкер- (плеймейкер (в футболе), ньюсмейкер, хитмейкер, клипмейкер, имиджмейкер), хотя в ряде слов в русском языке отсутствует производящая база для создания производного слова (плеймейкер, ньюсмейкер).

Структурный элемент -гейт- уже начинает утверждаться в русском языке как самостоятельная морфема - суффикс, поскольку имеет структурную выделимость и четко оформленное значение "скандал, связанный с каким-либо лицом или государством" (Уотергейт, Ирангейт, Кремлегейт, Кучмагейт, Моникагейт, Путингейт, Панамагейт).

В русском языке довольно часто и легко образуются новые слова со структурным элементом -мания-, имеющим значение "чрезмерное почитание кого-либо или чего-либо или приверженность к кому-либо, чему-либо" (битломания, курникомания, спайсогерломания, шпиономания, покемономания, "горбомания", леонардомания, евромания).

Однако словообразующая функция таких элементов еще недостаточна, они присоединяются по преимуществу к иноязычным основам. Переходными случаями следует считать образование производных слов на базе русских фамилий, но и оно происходит по образцу словообразования на базе иноязычных основ.

Третий этап характеризуется дальнейшим функционированием иноязычной морфемы в русском языке. На этом этапе морфема является многозначной. В качестве иллюстрации можно привести иноязычный суффикс -ант-, который в русском языке функционирует в нескольких значениях: 1) лицо по производимому действию или по роду деятельности (адресант, диверсант, квартирант), 2) лицо по объекту занятий или владения (дипломант, диссертант, музыкант, фабрикант), 3) лицо - объект действия (арестант), 4) лицо - участник совместного действия (конкурсант, концертант, экскурсант), 5) лицо по отношению к месту работы или учебы (курсант, лаборант), 6) лицо - член коллектива (оркестрант, сектант), 7) лицо по отношению к тому, кем оно готовится стать (докторант, магистрант). Но сфера действия таких морфем ограничивается пока только иноязычными основами (за исключением единичных случаев окказионального характера - содержант).

Четвертая ступень освоения иноязычных структурных элементов характеризуется определенной словообразовательной активностью иноязычных морфем в русском языке, когда становятся возможными единичные образования на почве русского языка с участием русских производящих основ, нередко окказионального характера. Так, элемент -дром- присоединяясь к иноязычным основам (велодром, танкодром, космодром), начал проявлять свою активность и на русской почве (смеходром, стиходром, скачкодром, скалодром). Также иноязычный суффикс -бельн-/-абельн-/-ибельн- присоединяется преимущественно к иноязычным основам (комфортабельный, контактабельный, презентабельный, рентабельный, транспортабельный, диссертабельный), однако в последнее время сфера действия данного структурного элемента расширилась: возник ряд производных слов на базе русских глагольных основ (решабельный, смотрибельный, промокабельный, рисовабельный, читабельный). Так же "ведут себя" и некоторые другие иноязычные морфемы: -фоб- (урбанофоб - женофоб, человекофоб); -фил- (англофил, неофил - русофил, славянофил).

На пятой стадии иноязычный структурный элемент уже прочно завоевывает свои позиции в системе русского языка. Это полноценная морфема, которая четко выделяется в русском языке как структурный элемент слова, имеет вполне определенное значение и функционирует в языке как продуктивный словообразующий формант, образуя новые слова и на базе русских основ. Прежде всего это относится к некоторым приставкам, поскольку именно приставкам присуща способность легко присоединяться к различным основам, не вызывая каких-либо изменений. Так, приставка анти- считается в русском языке регулярной и продуктивной морфемой, она образует новые слова как с иноязычными, так и с русскими основами со значением противоположности, противодействия или враждебности тому, что названо мотивирующим словом (антитеррор, антигуманный, антивирус - антивещество, антиискусство, антиток). То же самое можно сказать и о приставке супер- (суперэффективный, суперэластичный, супернегативный, суперрепортаж, супераншлаг, суперкомпьютер - суперновый, супермощный, супержвачка, супермама, супербомба, суперличность, супергерой). Особенно активизировалось действие этой приставки в русском языке в связи с развитием рекламы: Супержевачка по суперцене.

На шестом этапе морфемы иноязычного происхождения начинают развивать свою словообразующую активность, становиться все более продуктивными, притягивая к себе все большее число основ для образования новых слов, в том числе и на русской почве, тем самым расширяя свое значение и развивая многозначность. Например, суффикс -ист- прочно утвердился в русском языке, поскольку является чрезвычайно продуктивной словообразовательной единицей, с помощью которой образуются названия лиц, характеризуемые с различных сторон, что послужило основой для развития многозначности морфемы. Также в сферу действия данной морфемы активно включаются русские основы. Эта морфема характеризуется как регулярная и продуктивная словообразовательная единица, образующая имена существительные мужского пола с общим значением лица, которое характеризуется отношением к определенной сфере занятий, общественно-политическому, идеологическому, научному направлению, а также к предмету, отвлеченному понятию, бытовому явлению, предприятию или учреждению. Образования с суффиксом -ист- обозначают: 1) лицо по отношению к объекту занятий или орудию деятельности (гитарист, гуслист, журналист, металлист, очеркист, танкист), 2) лицо по сфере деятельности (вокалист, гигиенист, массажист, связист, шахматист), 3) лицо по действию или склонности (бойкотист, скандалист, службист, шантажист), 4) лицо по отношению к общественно-политическому, научному или религиозному учению (дарвинист, идеалист, коммунист, марксист), 5) лицо по принадлежности к учреждению, учебному заведению (гимназист, курсист, лицеист, семинарист), 6) лицо по принадлежности к группировке лиц (квартетист, хорист), 7) лицо по объекту изучения (болгарист, иранист, пушкинист, шекспирист) [Голубева Л.П., 2001].

Этот суффикс остается продуктивным и в настоящее время при образовании неологизмов и окказионализмов, например: юморист, иронист, сарказмист, ехиднист, степист, сумоист, брэйнрингист, галерист (художник, выставляющийся в галерее), пофигист, вуайерист, прогнозист.

2.2. ГРАФИЧЕСКОЕ ОФОРМЛЕНИЕ НОВЕЙШИХ ЗАИМСТВОВАНИЙ

Графическое оформление новейших заимствований представляет собой одну из самых сложных проблем современного русского правописания, хотя в некоторых случаях для ее решения достаточно воспользоваться морфемным (морфологическим) принципом русской орфографии: необходимо выяснить все существующие значения термина, а также установить его этимологию. Например, слово, обозначающее локомотив (электровоз), переоборудованный для перевозки работников железнодорожного транспорта, с возможностью остановки в любом необходимом месте на железнодорожном пути, употребляется в литературе в нескольких вариантах написания: матриса, матрисса, мотриса, мотрисса. Этим термином обозначается некий тип локомотива: специальный автоматизированный вагон на рельсах; пассажирская дрезина; скоростной поезд. Данное слово образовано от латинского motor 'приводящий в движение' посредством присоединения к корню (в котором происходит регулярное чередование о / нуль звука) суффикса -ис-, выделяющегося в именах существительных женского рода (актриса, директриса, биссектриса). Кроме того, существует также производное слово автомотриса - железнодорожный (пассажирский или служебный) вагон с собственным двигателем (франц. automotrice) [Розенталь, Теленкова, 1999]. Следовательно, единственно верным нужно признать написание мотриса.

Однако гораздо чаще морфемного принципа русской орфографии оказывается недостаточно, чтобы решить проблему, возникшую при оформлении заимствованных слов средствами русской орфографии. Например, при графическом оформлении названий кофейных напитков нередко возникает проблема поливариантности: кофе-гляссе, кофе глясе, глясе, глиссе; кофе-экспрессо, кофе экспрессо, эспрессо, эспресо. Проблем с правописанием подобных заимствований возникает сразу несколько: 1) с адекватной передачей гласных и согласных звуков, 2) с отражением долготы согласных звуков, 3) со слитностью/раздельностью написания частей слова.
Решению первой проблемы могут помочь сведения из области этимологии. Так, источником для названия напитка, который представляет собой кофе с добавлением мороженого, послужило французское слово glace (ледяной, замороженный), где после мягкого л звучит гласный а – что и передается русской буквой я. Элемент глиссе имеет совершенно иное значение (от фр. Glisser – скользить) и встречается в русском языке лишь в качестве корня в таких заимствованных словах, как глиссада, глиссандо, глиссер, глиссировать. Однако вопрос о том, одну или две согласные следует писать в слове гляс(с)е до конца не решен: «Толковый словарь иноязычных слов» Л.П. Крысина (1998) предлагает написание глясе, а «Словарь иностранных слов» Н.Г. Комлева (2000) – гляссе. Связаны эти разночтения с возможностью применения различных графических принципов при освоении заимствованного слова. Когда какое-либо иностранное слово входит в русский язык, мы вправе воспользоваться либо методом транслитерации, либо методом транскрипции. Написание глясе соответствует первому принципу, а написание гляссе – второму.

Со словом эспрессо возможен только один вариант написания, поскольку именно такой вариант соответствует и транскрипции, и транслитерации (от итальянского espresso – выдавленный). В русском языке словом эспрессо называют и кофе, приготовленный под давлением с помощью специального кофеварочного аппарата, и кафе, где готовят такой напиток.

Вопрос о раздельном или дефисном оформлении элементов гляс(с)е и эспрессо со словом кофе является источником споров между лингвистами. Так, в словаре Б.З. Букчиной и Л.П. Калакуцкой «Слитно или раздельно?» (1982) предлагается писать через дефис кофе-гляссе (хотя раздельно кофе арабика и кофе мокко), а в последних изданиях орфографического словаря В.В. Лопатина (Русский орфографический словарь. – М.: Азбуковник, 1999) – кофе глясе.

Слитные, дефисные и раздельные написания значимых элементов языка регулируются лексико-морфологическим принципом русской орфографии: раздельно должны писаться разные слова, а слитно – части одного слова, т. е. морфемы. Полуслитные же написания представляют собой некий своеобразный компромисс: через дефис пишутся такие элементы языка, в которых можно усмотреть как лексическое (свойственное слову), так и грамматическое (свойственное морфеме) значение.

Это особенно заметно при оформлении заимствований. Поэтому при колебаниях между слитным, дефисным и раздельным написанием частей заимствованных сложных слов следует предпочесть слитное в том случае, если на современном этапе жизни языка в этом слове нельзя выделить самостоятельного корня, дефисное – если относительной самостоятельностью обладает лишь одна из частей такого слова, и раздельное – если обе части такого слова уже приобрели полную лексическую и грамматическую самостоятельность. Так, например, слово яхтсмен пишется слитно – потому, что его невозможно разъять на отдельные части, а слово яхт-клуб пишется через дефис – потому, что часть клуб известна в русском языке в качестве самостоятельного слова, а вот отдельной части яхт не существует. Если написать яхт клуб раздельно, то у этого сочетания обнаружится уже совершенно иное значение: клуб (чего?) яхт (родительный падеж множественного числа существительного яхта). С течением времени написание таких заимствований может принципиально изменяться: название спортивной игры ватерполо, например, ранее рекомендовалось писать только слитно, однако с появлением слова поло в отдельном употреблении (водное поло, игра поло, стиль поло) появилась возможность  дефисного написания ватер-поло.

В современном языке наблюдается тенденция к раздельному написанию сочетаний: кофе гляс(с)е, кофе эспрессо, кофе мокко и т.п. – потому что эти слова нередко употребляются самостоятельно как названия сортов напитка: пить (что?) гляс(с)е, эспрессо, мокко и т. п., а, следовательно, гляс(с)е, эспрессо, мокко и т. п. уже воспринимаются как несклоняемые прилагательные.

Процесс освоения иноязычных структурных элементов в русском языке в конце 20 века- процесс длительный и многоступенчатый. Ему способствует целый ряд лингвистических факторов: 1) наличие "пустой ячейки" для выражения определенного значения (в качестве примера можно привести морфемы -дром- со значением "площадка для проведения соревнований или испытаний", -гейт- со значением "скандал, связанный с каким-либо государством или лицом" и под.); 2) необходимость синонимичного выражения определенных отношений (ср., например, суффиксы со значением отвлеченного действия  -н(я), -б(а) и -инг-, приставки со значением противоположности, противодействия противо- и анти- и под.); 3) наличие ряда однокоренных слов как основы для формирования у заимствованного слова словообразовательной структуры; 4) развитие словообразовательной активности иноязычного элемента с участием как иноязычных, так и русских производящих основ; 5) развитие многозначности иноязычных морфем в русском языке как результат их высокой словообразовательной продуктивности.

Одной из сложнейших проблем современного русского правописания  является графическое оформление новейших заимствований. Существует несколько проблем с правописанием иноязычных слов: 1) адекватность передачи гласных и согласных звуков, 2) отражение долготы согласных звуков, 3) слитность/раздельность написания частей слова. Вышеуказанные проблемы регулируются методами установления этимологического происхождения заимствованных слов и транслитерации, в то время как слитные, дефисные и раздельные написания значимых элементов языка определяются лексико-морфологическим принципом русской орфографии: слитно должны писаться части одного слова, т. е. морфемы, а раздельно - разные слова. Что касается полуслитных написаний: через дефис пишутся такие элементы языка, в которых можно усмотреть как грамматическое, так и лексическое значение.

Очевидно, что для более полного понимания некоторых фактов языка необходим выход за рамки лингвистики в сферу тех психических процессов индивида, посредством которых языковой материал организуется в человеческом мозгу и в нужный момент извлекается. Об освоении иноязычных слов в сознании индивида и пойдет речь в следующей главе.

ГЛАВА 3

ИНОЯЗЫЧНЫЕ ЗАИМСТВОВАНИЯ В СОЗНАНИИ ИНДИВИДА

Психические процессы освоения, хранения и извлечения языковых фреймов в сознании индивида являются предметом психолингвистики. Психолингвистика сложилась относительно недавно.  Но она прочно завоевала научное пространство не только своей междисциплинарностью, но и новизной подходов и, самое главное, результативностью исследований.

Рассматривая производство речи, психолингвистика описывает, как языковая система и правила построения речи позволяют человеку выражать свои мысли, как образы сознания фиксируются с помощью языковых знаков [Сахарный, 1989].

Основной чертой, отличающей ее от лингвистики, является, во-первых, фактор ситуации, в которой речевые высказывания конструируются и воспринимаются; во-вторых, фактор человека, производящего или воспринимающего речь. В центре внимания оказывается языковая личность, процессы порождения и восприятия текста рассматриваются как результат речемыслительной деятельности индивида, как способ отражения действительности в сознании с помощью элементов системы языка. Одной из центральных проблем психолингвистики является вопрос об особенностях производства и восприятия как слов, отдельных высказываний, так и целых текстов.

И. А. Зимняя выделяет три основных уровня восприятия речи. На уровне распознавания каждый входящий звуковой сигнал отдельно сличается с уже имеющимся в памяти реципиента эталоном. На уровне разборчивости учитывается возможность сочетания двух стоящих рядом звуков. На следующем этапе происходит осмысление упорядоченных звукосочетаний (слов и цельных синтаксических структур), которое может иметь либо положительный, либо отрицательный результат. Положительным результатом процесса осмысления и является понимание. Поэтому восприятие речи принято называть смысловым восприятием [Зимняя, 1961].

Таким образом, процесс восприятия и понимания представляет собой иерархическую систему, где в тесной взаимосвязи выступают низший, сенсорный, и высший, смысловой, уровни. Процесс понимания начинается с поисков общего смысла сообщения, с выдвижения гипотез и лишь потом переходит на более низкие уровни - сенсорные (распознавание звуков), лексический (восприятие отдельных слов) и синтаксический (восприятие смысла отдельных предложений). Адекватное осмысление сообщения может иметь место только тогда, когда между указанными уровнями осуществляется обратная связь, когда все уровни взаимообусловливаются и взаимоконтролируются [Дридзе, 1976].

При первом знакомстве с иноязычным словом реципиент использует различные опоры, он сразу же пытается увидеть в нем какие-то значимые части, ориентируясь по элементам отдельных слов, используя свой ментальный лексикон и речевой опыт. При этом особую роль играют структурные опоры. Их функциональная значимость формируется у реципиента по мере накопления им речевого опыта. Как билингвы, так и монолингвы используют следующие стратегии идентификации психологических компонентов иноязычных слов:

Отнесение к ситуации: рейтинг – депутат; брокер – биржа.

Идентификация через дефиницию: бизнесмен – деловой человек; ваучер – приватизационный чек.

Категоризация, т.е. отнесение к классу или подведение под более общее понятие: хит – песня; ланч – еда.

Стратегия, опирающаяся на сходство звуко-буквенного оформления слов: хит – кит; офис – овал.

Иллюстрирование примером: спикер – Хасбулатов; президент – Ельцин, Горбачев.

Соотнесение с однокоренным словом: фермер – ферма; бизнес – бизнесмен.

Эмоционально-оценочная стратегия: рэп – ерунда; парламент – сборище, болтовня.

Определение происхождения слова: бакалавр – Франция; президент – Америка.

При этом носители билингвизма также используют стратегию идентификации (обращения к иноязычному прототипу) в случаях, когда предъявленное иноязычное слово им незнакомо или необходимо уточнить его значение. При идентификации малоосвоенных слов билингвы прибегают к ассоциативной стратегии, используя знание  прототипа [Шумова, 1994].

С целью подтверждения или опровержения вышеперечисленных положений в ходе написания курсовой работы был проведен эксперимент со студентами факультета иностранных языков и международной коммуникации и исторического факультета ТГУ. В нем приняли участие две группы: первая экспериментальная группа ЭГ-1 включала 14 студентов четвертого курса факультета иностранных языков и международной коммуникации. Вторая экспериментальная группа ЭГ- 2 состояла из такого же количества студентов четвертого курса исторического факультета, никогда не изучавших английского языка. В качестве основы был взят эксперимент, проведенный Н.С. Шумовой и С. Калининой в 1994 в ТГУ [Шумова, 1994], но данное исследование было расширено с целью выявления взаимосвязей слов в рамках семантического поля. При проведении эксперимента были использованы англицизмы, имеющие русские аналоги [Маркова, www.ruscenter.ru]. Испытуемые должны были выполнить четыре задания за одну встречу с экспериментатором: 1. дать определение слова как знакомого или незнакомого, 2. записать первое пришедшее на ум слово в связи с предъявленным словом, 3. записать субъективную дефиницию каждого предъявленного слова, 4 составить предложение с каждым предъявленным словом.

Анализ результатов первого задания дает возможность оценить исследуемые слова по параметру новизны. В данном исследовании степень новизны определяется коэффициентом новизны, который высчитывается путем деления количества отрицательных ответов на общее количество ответов. Слова с коэффициентом от 0,72 и выше были охарактеризованы как имеющие высшую степень новизны и отнесены к 1 группе; от 0,36 до 0,72 – как имеющие среднюю степень новизны и отнесены ко 2 группе; от 0 до 0,36 как имеющие минимальную степень новизны и включены в 3 группу.  В табл. 1 слова ранжированы по степени новизны в зависимости от значения коэффициента.