Творческий портрет американского журналиста 60-80-х гг. XX века Хантера С. Томпсона

Творческий портрет американского журналиста 60-80-х гг. XX века Хантера С. Томпсона

Содержание

Введение

Глава 1. Биография Хантера С. Томпсона и возникновение гонзо журналистики

.1. Биография Хантера Стоктона Томпсона

.2. Общественно-политическая жизнь США 60-80-х годов

Глава 2. Анализ публицистики и романов писателя

.1. Жанры и проблематика публицистических работ писателя

.2. Публицистическая направленность романов Хантера С. Томпсона «Ангелы Ада» и «Страх и отвращение в Лас-Вегасе»

Выводы по главе 2

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Американская журналистика всегда была одной из ведущих в мире. На методах и жанрах американской журналистики учились многие газеты и журналы различных стран мира. Также стоит упомянуть о том, что именно американская журналистика породила множество новых жанров в журналистике, такие как «движение макрейкеров», радио-выступления Рузвельта «У камелька». После Второй мировой войны, началом войны во Вьетнаме, образования различных протестных движений возникают такое специфическое направление в журналистике как «новая журналистика», внутри которой появился жанр гонзо-журналистики. Именно данный жанр, а также биографию и творческие методы создателя жанра Хантера С. Томпсона мы и рассматриваем в данной дипломной работе.

Знаменитый журналист, писатель, летописец «американской мечты» Хантер Стоктон Томпсон является создателем жанра гонзо-журналистики. Всем своим образом жизни он давал понять, что не намерен подстраиваться под обычных обывателей, истеблишмент, как он любил их называть. Своим видом, поведением, словами он провоцировал людей, внушая им страх, и не боялся показаться в их глазах сумасшедшим. Он вообще мало чего боялся. Постоянное употребление наркотиков и алкоголя делало свое дело - Томпсон видел настоящие лица политиков, полицейских, журналистов и прочих представителей власти. Он ненавидел журналистику, считал, что она мешает ему стать настоящим писателем, но был вынужден работать в ней, что бы заработать. Однако все его книги - это одни большие репортажи, наполненные автобиографией.

Гонзо-журналистика - новый жанр-ответвление так называемой «новой журналистики». Само понятие «новый журнализм» появилось в 60-х годах и означало новый вид журналистики, более приближенный к прозе. К сожалению, Хантер Томпсон является, пожалуй, единственным ярким представителем данного течения, однако влияние гонзо-журналистики на последующее развитие всей журналистики в целом неоспоримо. Следы «гонзо» можно, например, заметить в лучших проявлениях музыкальной и спортивной журналистике. А так же в интернет-блогах.

На наш взгляд актуальность данной темы объясняется тем, что гонзо журналистика как культурное явление, как жанр приобретает популярность не только в России, но и мире. Но при этом гонзо-журналистика практически не исследовалась в мировой науке и журналистике, а в российской науке вообще никогда. Данная дипломная работа является первой попыткой научного исследования этого направления журналистики. Тем интересна тема, что до сих пор Хантер С. Томпсон остается единственным представителем данного течения. Новизна работы заключается еще и в том, что при ее написании мы использовали неадаптированные источники. Статьи, использованные для анализа в данной теме, не переведены на русский язык, что еще раз доказывает актуальность данной работы.

Объектом исследования в данной дипломной работе являются публицистические статьи писателя и знаменитые книги, которые, в свою очередь, основаны на журналистской деятельности писателя.

Предметом исследования - являются творческие методы и приемы Хантера Томпсона использованные в его гонзо-журналистике.

Целью нашей дипломной работы является анализ публицистических произведений писателя, для выявления жанровых и тематических особенностей статей. Также мы проанализируем книги писателя для выявления в них журналистских методов и приемов, а также, на примере истории написания книг мы попробуем выявить особенности работы над произведениями.

В нашей дипломной работе мы рассмотрим творческую биографию Хантера С. Томпсона, выявим влияние общественно-политической ситуации и появление различных протестных движений на возникновение, и развитие «новой журналистики» и гонзо-журналистики в частности. Также мы попытаемся выявить жанровые особенности, тематику публицистических статей и методы использованные Томпсоном при их написании. Мы попробуем выделить основные особенности публицистики Хантера Томпсона и установить общие тенденции развития авторского стиля писателя в публицистике.

Рассматривая книги, мы попробуем отметить некоторые содержательные особенности и выявить особые методы работы над ними.

Практическую значимость дипломной работы мы видим в том, что материалы и выводы данной работы могут быть использованы в курсе «История зарубежной журналистики». А также на основе данной работы могут быть проведены новые научные исследования.

При написании работы мы использовали биографическую книгу о Томпсоне Яна Веннера и Кори Сеймура, книги и статьи самого Хантера Томпсона, документальные фильмы. Так же нами были использованы труды С. Михайлова, А. Дугина, Н. Гарница и других известных исследователей.

Глава 1. Биография Хантера С. Томпсона и возникновение гонзо-журналистики

.1 Биография Хантера Стоктона Томпсона

Он прожил дольше, чем ожидал сам или любой из нас. Он прожил великую жизнь, талантливую, полную друзей - правильную жизнь.

Ян Веннер. Основатель и редактор журнала «Rolling Stone»

Хантер Стоктон Томпсон родился 18 июля 1937 года в США в городе Луисвилл, штат Кентукки. В семье было еще два брата - Дэвисон и Джеймс. С самого детства Хантера считали хулиганом все в округе. Томпсон учился в Луисвилльской Высшей Школе для мальчиков, увлекался спортом: баскетбол, футбол (во время обучения он вступает в спортивный клуб «Кастлвуд»). Однако рост не позволял Томпсону заняться спортом профессионально, и на смену ему приходят другие «увлечения». Именно тогда он пристрастился к вредным привычкам.

В 1952 году умирает отец и мать, страдающая алкоголизмом, вынуждена воспитывать троих детей одна. Она, конечно, старалась контролировать детей, приносила детям книги из библиотеки, что во многом повлияло на выбор профессии писателя Томпсона. В Луисвилле существовало множество литературных клубов, Хантер вступил в самый старый и престижный, который назывался «Литературная ассоциация «Атенеум». Клуб выпускал литературный журнал «Очевидец», в котором Томпсон делает первые литературные шаги. Он берется за перепечатку книг Хемингуэя и, своего любимого, Фитцджеральда. На вопрос, для чего он это делает, Хантер отвечал: «Знаешь, мне нравится ощущать, как эти слова ложатся на бумагу».

Друзья удивлялись пробивной способности Хантера и умению завязывать знакомства. Он сам был выходцем из среднего класса, но в его знакомых числились и богатые, и самые бедные люди города.

Вскоре Томпсон получает третий приз за напечатанный в «Очевидце» очерк под названием «Открытое письмо молодежи страны». Но литературные и поведенческие «буйства» Хантера начинают мешать окружающим его людям - его выгоняют из «Атенеума». Постоянные нарушения закона привели Томпсона к рубежу, когда нужно было выбирать: или тюрьма, или армия. Юноша выбрал второе и отправился служить в ВВС.

На службе Хантер работает в армейской газете «Главный курьер» спортивным редактором. Помимо этого он подрабатывал в местной гражданской газете.

В ноябре 1957 года он уходит из армии и направляется в маленький городок Джерси-Шор, в местную газету. Там он также занимает должность спортивного редактора. Однако долго он там не задержался. Из-за конфликта с редактором, Томпсону приходится в спешном порядке покинуть город. Хантер решает отправиться в Нью-Йорк.

В Нью-Йорке Томпсон записывается в общеобразовательную школу Колумбийского университета. Он вступает в различные книжные клубы города и устраивается на работу в журнал «Тайм» редакционным курьером. Однако такая работа быстро надоедает Хантеру и, проработав четыре недели, он увольняется. В это время начинающий писатель приступает за свой первый роман «Принц Медуза», который, однако, так и не был закончен. Сам писатель трезво оценивал это свое произведение, хотя и не признавался, что оно ему не нравится. Он ощущал ограниченность, и это его пугало.

Томпсон устраивается в нью-йоркскую газету «Мидлтаун рекорд» репортером. Но и там неуживчивый и экстраординарный журналист не смог надолго задержаться. Одной из причин увольнения послужил конфликт с рекламодателем. Сам Томпсон позднее напишет: «Этих людей совсем не волновали мои тексты, но они готовы были всю душу из тебя вытрясти по поводу «склада характера»…Никогда у меня не было проблем из-за работы, которую я выполнял - всегда это был вопрос личных отношений с кем-либо».

После этого какое-то время Томпсон живет на пособие по безработице и пишет рассказы. Через некоторое время он находит объявление, что в Пуэрто-Рико начинает выходить спортивный журнал, которому нужны штатные корреспонденты. Не долго думая, Томпсон отправляется в южную страну. Однако журнал приказал долго жить, и Томпсон попытался устроиться в первую англоязычную газету на острове «Сан-Хуан стар». Однако получает отказ. Подрабатывая еще в нескольких изданиях и познакомившись позже с редактором «Стар», он начинает сотрудничать и с этой газетой. Проработав в Сан-Хуане несколько месяцев, Томпсон ввязался в драку, и ему пришлось срочно покинуть Пуэрто-Рико. Отправившись на Бермуды, Хантер начинает работать в нескольких газетах, однако позже улетает в Нью-Йорк.

Поработав в различных мелких газетах, Хантер Томпсон получает работу в журнале «Нэшнл Обсервер». Это издание становится первым, где Томпсон задерживается на довольно длительный срок. Наступают шестидесятые годы. Журнал решает отправить Томпсона в Южную Америку, что тот с радостью делает. В Южной Америке Томпсон оседает надолго. Он переезжает из Никарагуа в Бразилию, из Бразилии едет в Перу.

Одним из самых ярких его репортажей становится статья в «Обсервере» под названием «Вольный американец в логовище контрабандистов». Уже в этом репортаже проявляются черты будущего журналисткого стиля Томпсона, полное погружение в репортаж, описание его на основе собственных мыслей и переживаний. В 1963 году он возвращается из командировки и пребывает в эйфории от жизни Соединенных Штатов. Однако 22 ноября становится одним из самых грустных и поворотных дней для Хантера Томпсона. Он вспоминал позднее: «Когда убили Кеннеди, я был в Вуди-Крик.<…>Это известие чрезвычайно разгневало, потрясло и вывело меня из себя. Немедленно отправившись в город, я стал записывать реакцию людей на событие. Реагировали они столь бурно, что в «Обсервере» от текста отказались.

Только что вернувшись перед этим из Южной Америки, я вновь стал относиться к стране подобно поколению битников. Мне нравился великий Американский Запад, чувство обновления, мне нравилось то, какими становились Штаты.

Но в тот день эта страна внезапно оказалась другой, и мне стало ужасно грустно».

Его статьи в «Обсервере» становятся политическими и сводятся к критике и провокации. В этот период Томпсон хочет порвать с журналистикой и сесть за прозу. Такой случай подворачивается. В 1965 году Томпсон пишет положительную рецензию на «Конфетнораскрашенную апельсиноволепестковую обтекаемую малютку» Тома Вулфа. Мнение редакции не совпало с мнением автора, и Томпсон решил покинуть «Нэшнл Обсервер».

Положение ухудшается. Крупных заработков нет. Различные газеты, в которых Томпсон работает фрилансером, не приносят стабильный доход. Однако вскоре к нему обращается редактор журнала «The Nation» Кейри МакВильямс с предложением написать статью о мотоциклетной банде «Ангелы Ада», терроризировавшей всю Калифорнию. 17 мая 1965 года в «The Nation» печатается его статья «Мотоциклетные банды: Проигравшие и Аутсайдеры».

После выхода статьи Томпсону пришло сразу шесть предложений на написании книги о феномене мотоциклетной банды. В 1966 году в издательстве «Random House» выходит книга «Ангелы Ада. Странная и ужасная сага отверженных мотоциклетных банд».

Сам Хантер Томпсон вспоминал о работе над статьей и книгой так: «Сюжет был настолько необычен, что я впервые получил такое же удовольствие от написания статьи, какое мне доставляли мои рассказы. В то, что писал, я мог привносить такую же яркость и глубину и достигать такой же степени вовлеченности, как и с рассказами, потому что я имел дело с настолько интересными личностями, что сам бы в жизни таких не выдумал».

Многие друзья искренне недоумевали, зачем Хантер взялся писать о банде. Друг Томпсона Боб Гейгер вспоминал: «Я говорил ему: «Хантер, к чему вообще писать об этих подонках? Они ублюдки, а ты их славишь. Это же нули. Ты прославляешь их, хотя ничего хорошего о них не пишешь. Ты их рекламируешь». Он меня выслушивал. И резонно возражал: «Эти парни показывают, куда катится общество». И он был абсолютно прав».

Что бы написать книгу, Томпсон вошел в круг байкеров. Писатель путешествует с «Ангелами», участвует в попойках и оргиях, он берёт их на ранчо в Ла Хонда к Кену Кизи, для того, чтобы в кругу битников, хиппи, журналистов-экспериментаторов они прошли кислотный тест - употребление ЛСД. Автор романа словно испытывает исследуемый человеческий материал в различных чужеродных ему системах. С жёстким юмором, не взирая ни на какие опасности, Хантер Томпсон двигался напролом с блокнотом и магнитофоном.., он не пугался агрессивности и бескомпромиссности жизни, он действовал, будто военный корреспондент.

Эта книга - продолжительная и захватывающая экскурсия в самое сердце мрачной, жестокой, развратной, малоизученной и ошеломительно чуждой привычным представлениям стороне жизни американского общества. На этот раз авантюрный, бескомпромиссный писатель и отважный журналист Хантер Томпсон бросается в самую гущу одного из сообществ обитателей американского дна - он фиксирует жизнь, нравы и обычаи суб- и контркультурных группировок американских мотоциклистов-нонкомформистов, известных под названиями: «байкеров», «рокеров», «отверженных», мотоциклистов «вне закона», среди которых наиболее экстремальной на тот момент считается группировка, носящая название «Ангелы Ада».

В результате продолжительных скитаний и совместной жизни писателя с представителями «Ангелов Ада» на свет появляется захватывающее и объемное, почти публицистическое исследование так называемых «белых отбросов» Америки. Как заметил в отношении книги один из критиков: «Не знаю, насколько Томпсон был изначально заинтересован в Ангелах Ада, но его подход в корне отличался от всего, что предлагала тогдашняя журналистика. Вместо того, чтобы погрязнуть в изложении популярных фактов из истории Ангелов Ада, он предложил новый скорректированный издевательский репортаж-препарацию домыслов истеблишмент-медиа, он писал о том, что они означали лично для него, и как они затронули его жизнь. Презрев так называемую журналистскую объективность, он написал эту книгу через призму своего "Я" и умудрился остаться по-своему объективным».

Стоит отметить, что вся шумиха вокруг банды появилась именно из-за журналистских материалов различных СМИ страны. Именно СМИ превратили Ангелов Ада в объект национальной истерии. Благодаря газетной шумихе обычные граждане увидели в байкерах не только прямую угрозу, но и некую чудовищную альтернативу. Они всё больше напоминали отражение испортившейся системы со всеми её атрибутами: с кровавыми подавлениями гражданских бунтов, оголтелым расизмом, мясорубкой во Вьетнаме. Анализ Хантером Томпсоном происхождения и истинной сущности байкерских банд постепенно превращается из простого любопытства в пощечину всему государству.

Книга принесла Томпсону известность. На гонорар он покупает себе ставшее знаменитым ранчо в Вуди-Крик в Колорадо и продолжает работать в различных газетах, где освещает различные музыкальные фестивали и другие события местного значения. Тогда же в его жизнь начинают входить наркотики и алкоголь в больших количествах. Почти на всю жизнь они станут неотъемлемыми спутниками журналиста и писателя.

Издательство «Random House» предложило ему новый контракт на книгу, рабочее название которой было «Смерть Американской Мечты». Он решил отправиться на предварительные выборы-68 в Нью-Гемпшире. Томпсон считал, что «президентская предвыборная гонка - самое подходящее место для поиска Смерти Американской Мечты». После этого Томпсон отправляется в Чикаго, на демонстрацию, посвященную съезду демократической партии. Демонстрация закончилась плачевно - полиция разогнала демонстрантов у зала съезда, обстреляла толпу слезоточивым газом; людей избивали, увечили. Журналист оказывается в эпицентре всего этого. Случившееся становится для него поворотным моментом, который он никогда не забудет. «В Чикаго я стал свидетелем не менее десяти уличных побоев. В сравнении с ними бесчинства Ангелов Ада - детские шалости. Я уехал в истерической агонии, убежденный, что Американская мечта до смерти забивает саму себя дубинками»- написал Томпсон позже.

В то же время по стране начинают «расползаться» хиппи. Дошли они и до Аспена, где жил Хантер. Местные политики и правоохранительные органы рьяно взялись за искоренение нежелательных субъектов с территории спокойного городка. Томпсон решил вступиться за них, но решил это сделать по-своему. Так как это мог бы сделать только он. Томпсон решает баллотироваться на пост шерифа города Аспен. Именно тогда на него выходит основатель и редактор журнала «Rolling Stone» Ян Веннер. Веннер был впечатлен работой Хантера об Ангелах Ада, а Томпсон, в свою очередь, работой журнала над освещением Альтамонта, таким образом, было положено начало долгому и плодотворному сотрудничеству с журналом. Первой статьей Томпсона должен был стать материал о своей попытке выиграть выборы в Аспене. Это ему не удалось: радикальные меры по поводу легализации наркотиков перепугали жителей настолько, что на избирательные участки пришли голосовать даже инвалиды. Очень правдивый и увлекательный материал о шерифской гонке появился в «Rolling Stone» 1 октября 1970 года.

Еще одну волну успеха пришлось пережить Хантеру Томпсону в июне 1970 года. Именно тогда в журнале «Scanlans» появляется ставшая знаменитой статья «Дерби в Кентукки: упадочно и порочно». А все началось с предложения редактора журнала написать репортаж о ежегодных скачках в штате Кентукки. Томпсон хватается за эту идею, но требует к себе в помощники политического карикатуриста Пэта Олифанта, который сможет разглядеть и запечатлеть все это безумие на бумаге. Олифант был занят, и тогда Хантеру в помощь вызвали художника из Англии Ральфа Стэдмана. Творческий союз этих двух людей будет длиться всю дальнейшую жизнь. Гениальный репортаж родился спонтанно. Томпсон со Стэдманом беспробудно пили и употребляли наркотики на протяжении всего Дерби, и когда Хантеру нужно было сдавать материал, он просто отправил все свои записи - сделанные на салфетках, коробках, сигаретных пачках - редактору. Тот их соединил и вставил в номер. Это привело Томпсона в ужас: «Я думал это провал, одна из худших моих работ. И тут на меня посыпались письма и звонки о том, что я совершил прорыв в журналистике. Я подумал, что это нужно как-то назвать. Слово «гонзо» подходило к тому, что я делал. Оно мне нравилось. В нем звенела безумная энергия» (Д/ф «Gonzo. Жизнь и творчество Хантера С. Томпсона»).

Есть много толкований этого слова, но сам Томпсон дал этому такое определение: «гонзо-журналистика» - по сути «искусство» придания (или насильственное навязывание) журналистскому содержимому формы рассказа», и для того, чтобы этим заниматься, «необходим талант, непосредственность и спонтанность мастера живого репортажа, глаз художника или фотографа и стальные яйца актера».

Следующей и, пожалуй, самой главной работой Томпсона становится репортаж для «Sports Illustrated» о мотоциклетной гонке «Минт-400», ежегодно проводимой в Лас-Вегасе. Как позже выяснится - репортаж перерастет в самую неоднозначную и одну из самых ярких книг, написанных в 20 веке. Томпсон подошел к вопросу освещения гонки и своего собственного расследования своеобразно: в путешествие им был взят набор различных алкогольных напитков и наркотических средств на любой вкус. «У меня была идея, - писал Томпсон, - купить толстую записную книжку и регистрировать все, что с нами происходит, затем послать её в издательство для публикации - без редактуры. Но это очень тяжело сделать, и в итоге я обнаружил, что мне навязывают необходимую литературную композицию, балансирующую на грани между правильной и сумасшедшей журналистикой. Как настоящая гонзо-журналистика это уже совсем не работало - а даже если и проходило, я не мог это принять. Только чёртов лунатик мог написать такую вещь и потом кричать на всех углах, что это правда».

Роман появлялся постепенно. Сначала в октябре-ноябре 1971 года на страницах журнала «Роллинг Стоун» в двух номерах появляются главы из романа некоего Рауля Дьюка «Страх и Отвращение в Лас-Вегасе. Дикое путешествие в сердце американской мечты» с иллюстрациями Ральфа Стэдмэна. Позже, когда вокруг напечатанных глав поднялась шумиха, псевдоним был раскрыт и, несмотря на протесты, издан в 1972 году. И совсем скоро роман стал культовым.

Теперь уже на Томпсона свалилась настоящая слава. Он стал культовой фигурой американской журналистики и литературы. Получает должность корреспондента по национальным вопросам. Томпсону стали подражать многие, но все попытки хоть как-то приблизится к стилю и образу Томпсона не приводили к успеху.

Следующей крупной литературной и журналистской работой стало освещение в «Роллинг Стоун» предвыборной гонки 1972 года. Позднее вышла книга «Страх и отвращение по следам предвыборной кампании». Томпсона прикрепили к кандидату от демократов Джорджу Макговерну. Главным преимуществом Хантера в освещении гонки было то, что его никто не знал в политических кругах и среди пишущей братии. Ян Веннер вспоминал: «Хантеру понадобилось какое-то время, чтобы определиться, найти свой голос, прочувствовать канву. Он работал над стилем, определял, как далеко сможет зайти в смысле «гонзирования» материала в пределах, допустимых конкретикой политической игры». После нескольких публикаций к мнению Томпсона стали прислушиваться, и «Роллинг Стоун» стал одним из главных печатных органов Демократической партии.

Томпсон писал: «Это скорее сумбурный дневник о кампании, нежели отчет или анализ президентской гонки 1972 года». Френк Манкевич, стратег кампании Макговерна, как-то сказал: «Это был самый правдивый и наименее фактический отчет о кампании». От Хантера доставалось всем, но главной мишенью был Никсон: «Никсон олицетворяет все, что я презираю. Все, что должно быть искоренено. Он был дешевым мошенником и безжалостным военным преступником, который уничтожил больше людей в Лаосе и Камбодже, чем США потеряли во второй мировой войне» (Д/ф «Gonzo. Жизнь и творчество Хантера С. Томпсона»). «Страх и отвращение по следам предвыборной кампании» - книга о поиске честного политика» - говорит журналист Тим Крауз.

В 1974 году Томпсон решил собрать всех своих знакомых на конференцию, на которой он хотел предложить путь для нового этапа развития американского либерализма и демократической партии. Однако собравшиеся так и не выработали стратегии, просто переругавшись друг с другом.

Хантер Томпсон постепенно входит в кризис. Долгое время не может ничего написать. Журнал направил его в Заир, для освещения боксерского боя Али и Формана. Но Хантер так и не написал ничего.

год. Последний репортаж-выстрел Томпсона как корреспондента. Он побывал во Вьетнаме, обозревая заканчивающуюся сорокалетнюю войну в регионе. Эти репортажи были опубликованы в 1985-м. Хантер, впрочем, как и всегда, держал марку - политическая сатира, цинизм журналистов-обозревателей, неугомонные американцы, продолжающие совать свой нос в чужие дела. Однако после этого Томпсон разругался с Веннером и его сотрудничество с «Роллинг Стоун» прекратилось.

С конца 70-х по 80-е годы Томпсон жил в своей ферме «Сова» и практически ничего не писал. Вот что он сам вспоминал о той поре в своей жизни: «Я наслаждаюсь жизнью в горах на высоте 8,000 футов, глубоко в снегах и лесах; и то, что я вношу в жизнь все время - конфронтация. Потому что идет Война. Я давно сделал свой выбор. Кое-кто говорит, что я превратился в ящерицу без пульса. А правда?... Да Бог ее знает... Я никогда не думал, что проживу больше двадцати семи. Каждый свой день я поражаюсь этому, как и любой, кто понимает, что я всё ещё жив».

В 1979 году выходит его книга «Великая акула Хант», в которой собраны его самые лучшие работы за все время работы в журналистике.

В конце 80-х годов, проживая в «Сове», Хантер Томпсон не перестаёт вести активный образ жизни и за пределами фермы: он много путешествует по стране, посещает футбольные игры, делает ставки на игры и шансы политиков, освещает политические происшествия. Кроме того, он общается с множеством людей, среди которых и политические обозреватели, и редакторы печатных изданий, представители власти, художники, писатели, кинематографисты. В результате активной журналисткой деятельности Хантера Томпсона в конце 1980-х (а именно накануне президентских выборов 1988 года) рождаются материалы, которые входят в книгу под названием «Поколение свиней».

В этот раз Доктор Томпсон предлагает нам экскурсию по территории «поколения свиней», где короткие репортажи, словно быстро мелькающие кадры, выплёскиваются в лицо читателя крупицами живой Истории. История творилась в зоне нашего особого внимания и с которой мы были неразрывно связаны совсем недавно, - мы относились к этой Истории по-разному: со страхом, ненавистью, уважением, подобострастием, завистью, но даже представить себе не могли, что изнутри эти события могут выглядеть так… так, как их видит безжалостный и цепкий глаз Хантера Стоктона Томпсона.

В 1990-х годы американские власти нашли, за что упрятать Хантера Томпсона за решетку. По нескольким обвинениям его пытаются посадить в тюрьму, однако не одно из них не прошло в суде, и его оправдали. Разъяренный Хантер пишет книгу «Песни обреченного», в которой собирает свои некоторые ранние статьи и описывает весь этот фарсовый процесс.

Следующей работой Томпсона становится книга «Лучше, чем секс». Вновь в свойственной ему манере писатель рассказывает о предвыборной кампании Билла Клинтона. Он разочаровался в нем, считал, что тот подвел демократов.

В 1994 году выходит экранизация самой популярной и лучшей книги Томпсона «Страх и отвращение в Лас-Вегасе». Томпсон сам обсуждал сценарий и лично попросил Джонни Деппа, давнего друга, сыграть самого себя.

Последние годы жизни Доктор Хантер Стоктон Томпсон проводил в «Сове», просто оставаясь самим собой. К нему прислушивались.
Он вёл спортивную колонку в газете, которая называлась «Эй, Руб: Кровавый спорт, доктрина Буша и нисходящая спираль бессловесности».
Объектами его критики, его язвительных «чёрных» насмешек, его бескомпромиссного стиля были и хозяева Белого дома (так продолжалась традиция, начавшаяся ещё с критики президента Ричарда Никсона в 1972 году). Досталось и Джорджу Бушу младшему… Последнего Томсон называл «придурком» и «неудачником»… «Соединенные Штаты обанкротились, мы проигрываем эту глупую, лживую и грязную войну в Ираке», - писал Томпсон, - «нас презирает весь мир, кроме горстки коррумпированных британцев. Мы - проигравшие, и это единственный грех в Америке, который не прощается никому»(www.sports.espn.com.go).
Последней его книгой стала «Царство страха». В ней он анализирует собственную жизнь и много страниц уделяет современной американской политике. Хантер Томпсон анализирует последствия событий 11 сентября 2001 года, когда над миром сгустился страх, а подозрительность и паника стали заурядным явлением. В конце жизни Томпсон много болеет. Переносит несколько операций на ногах, практически не может ходить. Он сам решает поставить точку на всем.
февраля 2005 Хантер Стоктон Томпсон был обнаружен на ферме «Сова» в Вуди Крик поблизости от города Аспен, штат Колорадо с огнестрельным ранением в голову. Свидетелей происшествия не было, жена Томпсона, Анита, которая жила вместе с мужем, ушла из дома незадолго до рокового выстрела. Больше в доме на тот момент никого не было. Тело писателя нашел в прихожей его сын, Хуан Томпсон. Писателю и журналисту было 67 лет.

Похожие мысли высказывает и вдова писателя Анита: «Для Хантера, как мастера политических ходов и приверженца идеи контроля, совершенно нормальным было решение покончить с жизнью по собственному графику, своими собственными руками, а не отдавать власть над собой судьбе, генетике или случайности. И хотя мы будем горько о нем сожалеть, мы понимаем его решение. Пусть мир знает, что Хантер Томпсон умер с полным стаканом в руках, бесстрашным человеком, воином» (Д/ф «Gonzo. Жизнь и творчество Хантера С. Томпсона»).

Последним написанным его рукой остается такая записка: «Никаких больше игр. Никаких бомб. Никаких прогулок. Никакого веселья. Никакого плавания. 67. Это на 17 лет больше, чем 50. На 17 больше, чем я нуждался или хотел. Скучно. Я всегда злобный. Никакого веселья ни для кого. 67. Ты становишься жадным. Веди себя на свой возраст. Расслабься - будет не больно».

Похороны прошли помпезно, без оплакивания писателя. Собрались сотни его друзей и через пушку, в виде значка гонзо-журналистики, кулака прахом Томпсона выстрелили в ночное небо над Колорадо.

Вторая жена Хантера Анита является наследницей творческого багажа Томпсона. В Америке не перестают издаваться книги Томпсона, снимаются документальные фильмы. В 2011 году, после долгих мытарств, выходит фильм «Ромовый дневник» по раннему роману Хантера.

В России Томпсона стали издавать в 2000 годах в рамках совместного проекта издательства «АСТ» и издательства «Adaptec/T-ough Press» в серии «Альтернатива». Однако испугавшись серьезных санкций со стороны ФСБ и Госнаркоконтроля издательство «АСТ» прекратило выпускать данную серию в 2007 году. Однако в начале 2012 года - издательство запустило серию переизданий. В социальных сетях в интернете существует множество групп посвященных Хантеру Томпсону и гонзо-журналистике.

Хантер Томпсон несомненно оказал большое влияние на культуру США в 70-х, а также журналистику. Оставаясь при этом единственным ярким представителем гонзо-журналистики.

.2 Общественно-политическая жизнь США 60-80-х годов

В первой главе нашей курсовой работы мы рассказали о писателе и создателе гонзо-журналистики Хантере С. Томпсоне. Следующую главу мы посвятим освещению общественно-политической жизни Соединенных Штатов Америки. Мы считаем это необходимым для того, что бы глубже понять тематику и проблематику статей Хантера Томпсона.

Одной из главных причин появления различных студенческих общественных организаций, различных молодежных нонконформистских субкультур, стал военный конфликт во Вьетнаме. Остановимся на истории возникновения и развития этого конфликта чуть подробнее.

Вьетнамская война, вооруженное столкновение на п-ове Индокитай в Юго-Восточной Азии, начавшееся в конце 1950-х годов как партизанская гражданская война в Южном Вьетнаме и переросшее после 1965 в международный конфликт с участием США и Северного Вьетнама.

Вьетнам был колонией Франции, однако к концу сороковых годов различные общественные организации стали вести подрывную деятельность, дабы стать независимой страной. Партизанские столкновения с французской армией постепенно выросли в полномасштабную войну. Однако война была непопулярна во Франции и в 1954 году французские войска потерпели поражение при деревне Дьенбьенфу и война прекратилась.

Согласно Женевским соглашениям, подписанных сразу после поражения французских войск, территория Вьетнама была временно разделена по 17-й параллели на две части. Северный Вьетнам перешёл под контроль Вьетминя. Южный Вьетнам оставался под властью назначенной французами местной администрации. Здесь у власти находился профранцузски настроенный император Бао Дай. Воссоединение страны предполагалось осуществить после всеобщих свободных выборов, которые должны были состояться не позднее середины 1956 года.

В это время начала резко возрастать роль США во вьетнамских делах. После победы коммунистов в Китае администрация США рассматривала события во Вьетнаме как часть коммунистической экспансии в регионе и стала оказывать военную помощь Франции в продолжавшейся войне. После Женевских соглашений США взяли курс на замену Франции в качестве противовеса коммунистическим силам во Вьетнаме. Американская администрация сделала ставку на Нго Динь Дьема, премьер-министра Южного Вьетнама. В октябре 1955 года Дьем одержал победу на национальном референдуме, после чего провозгласил создание суверенной Республики Вьетнам. Таким образом, выборы оказались сорваны, а перспектива воссоединения Вьетнама - отодвинута на неопределённый срок.

Дьем единолично принимал многие важнейшие государственные решения. Одной грубых ошибок Дьема была отмена деревенского самоуправления, что нарушало многовековые вьетнамские традиции. Подобная политика вызвала протесты среди местного населения, и правительство Дьема теряло популярность. С осени 1957 года южновьетнамские коммунисты развернули малоинтенсивную партизанскую войну.

В декабре 1960, когда стало очевидно, что режим Нго Динь Дьема постепенно теряет контроль над сельскими районами, Северный Вьетнам объявил об объединении повстанцев в Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама (НФОЮВ) - возглавляемую коммунистами коалицию, в которую вошли различные религиозные, националистические и социальные группировки. Вооруженное крыло НФОЮВ, известное как Национально-освободительная армия, южновьетнамское правительство называло «Вьетконгом» (используя этот термин в отношении всех вьетнамских коммунистов). Политическая программа НФОЮВ предусматривала замену режима Нго Динь Дьема демократическим правительством, осуществление аграрной реформы, проведение Южным Вьетнамом политики нейтралитета на международной арене и, наконец, объединение страны.

До 1964 года вмешательство США во вьетнамскую войну было незначительным и ограничивалось лишь предоставлением незначительной военной помощи силам Южного Вьетнама. Однако после инцидента в Тонкинском заливе, где войсками Северного Вьетнама, как утверждалось, был атакован американский эсминец, в качестве ответной меры президент Л. Джонсон приказал американским военно-воздушным силам нанести удар по военно-морским объектам Северного Вьетнама. Джонсон использовал эти нападения как предлог, чтобы добиться от конгресса принятия резолюции в поддержку его действий.

Конгресс США принял так называемую «Тонкинскую резолюцию», дававшую право новому президенту США Линдону Джонсону при необходимости использовать военную силу в Юго-Восточной Азии.

Джонсон не спешил воспользоваться данным ему правом. Накануне очередных президентских выборов в США (ноябрь 1964 года) он выступал как «кандидат мира».

Однако ситуация в Южном Вьетнаме продолжала стремительно ухудшаться. Более того, с конца 1964 года Северный Вьетнам начал отправлять на юг уже не «советников», а регулярные воинские подразделения. На этом фоне 7 февраля 1965 года партизаны атаковали американские военные объекты в Плейку, в результате чего пострадали десятки американских военнослужащих. Это было не первое нападение на американские объекты, но в этот раз Джонсон принял решение о нанесении ответного удара по Северному Вьетнаму, считая его ответственным за расширение активности партизан.

В марте 1965 года для охраны стратегически важного аэродрома Дананг в Южный Вьетнам были направлены два батальона Корпуса морской пехоты. С этого момента США превратились в участника гражданской войны во Вьетнаме, придав ей новый характер. К концу 1965 года в Южном Вьетнаме находилось около 185 тысяч американских военнослужащих в составе двух полных дивизий и нескольких бригад. В последующие три года контингент был значительно увеличен, достигнув на пике войны 540 тысяч человек.

Ричард Никсон, сменивший Джонсона на посту президента в январе 1969, объявил о переходе к «вьетнамизации» войны, что предусматривало поэтапный вывод из Вьетнама американских сухопутных войск. Оставшихся военнослужащих было решено использовать в основном в качестве советников, инструкторов, а также для оказания технической помощи и авиационной поддержки южновьетнамским вооруженным силам, что означало перенос основной тяжести боевых действий на плечи южновьетнамской армии. Прямое участие американских войск в боевых действиях прекратилось с августа 1972.

В апреле 1973 Вьетнам покинули последние американские воинские части, а в августе Конгресс США принял закон, запрещающий любое использование американских вооруженных сил в Индокитае. С падением Сайгона 30 апреля 1975 года, закончилась Вьетнамская война.

С 1961 по 1975 погибло 58 220 американских военнослужащих, 303 654 человека получили ранения. Из них 47 434 человека потеряны в результате действий противника. 10 786 человек погибли в транспортных происшествиях, в инцидентах с оружием, умерли от болезней, покончили жизнь самоубийством.

Говоря о 1960-х гг., нельзя обойти вниманием небывалое движение массового протеста против американского участия во вьетнамской кампании: университетские диспуты, сжигание повесток и бесконечные дебаты, вызванные войной. Размах антивоенного движения объяснялся исключительно жестоким характером войны во Вьетнаме: использование напалма против женщин и детей, бомбардировка деревень и селений, насильственное изгнание миллионов вьетнамских жителей из родных мест, использование химических средств с целью уничтожения лесного покрова и посевов, разрушение древней культуры Вьетнама. Вторжение 500 тыс. американских солдат и ассигнование 150 млрд. долларов на войну, которая велась вопреки нормам международного права и американским законам, - имело целью удержание у власти то один, то другой диктаторский режим в Сайгоне. С другой стороны размах антивоенного движения объяснялся неравенством сил противников - самая мощная держава в мире обрушивала миллионы тонн бомб и снарядов на одну из самых слабых стран мира. Немногие американцы имели представление о последствиях налетов американских самолетов в Южном Вьетнаме, где обширные районы были объявлены «зонами свободного огня». Политическая активность этого периода во многом связана с антивоенным движением. Почти десятилетие Вьетнам находился в центре общественного внимания, и более всего эта тема заботила студентов, преподавателей и других интеллектуалов. Решение Джонсона не выставлять свою кандидатуру на новый срок, о чем было объявлено одновременно с отказом от бомбардировок Северного Вьетнама, явилось результатом развернувшегося внутри страны движения протеста против проводимой им политики во Вьетнаме.

По данным американского института Гэллапа, в 1964-1972 гг. именно война во Вьетнаме занимала первое место в числе наиболее важных проблем, волновавших общественность. Война всколыхнула американское общественное мнение, и практически впервые привлекла внимание американцев к вопросам международного плана. Повышение интереса на массовом уровне к внешнеполитическим проблемам в свою очередь сказывается на повышении роли общественного мнения в процессе формирования и осуществления внешней политики.

Разочарование молодежи в политическом курсе страны стало проявляться еще в начале 50-х: корейская и «холодная» война породили «битников» - молодежь, отрицающую меркантильность и бюрократизм американского общества. Но это был пассивный протест, попытка уйти из активной социальной жизни в мир иллюзорной независимости от общества. Но на фоне нигилистического протеста появилось новое отношение американской молодежи к обществу - все большее число юношей и девушек выбирали путь активной борьбы.

Летом 1967 года на тротуарах Телеграф-авеню в Беркли (Калифорния) и Гринвич-вилиджа в Нью-Йорке появились первые живописные группки неряшливых, длинноволосых юношей и девушек, а в обиход вошло словечко хиппи. Американцы отнеслись к этому явлению как к очередному крику моды. Однако скоро стало ясно, что дело здесь не в преходящем чудачестве чьих-то избалованных отпрысков, а это явление по сути своей имеет гораздо более серьезный характер. К весне следующего года семимиллионное население университетских городков почти целиком было захвачено веяниями нового сознания, решительно, казалось, порвавшего с отцами, отвергавшими их образ жизни, их мораль, их искусство и т.д.; «drop out» - отпадение от существующих институтов стало для них лозунгом дня. Университетский мир раскололся: преподавательский оказался как бы в осаде, вокруг него воцарилась новоявленная богема, исповедующая любовь ко всем, раскованная, непредсказуемая, скабрезная, инфантильная и мистическая. Но этот мятежный стан в свою очередь обступала остальная Америка, с изумлением, переходящим в негодование, наблюдавшая за тем, что в нем происходит. Встревоженные отцы заговорили о новых варварах, угрожающих существованию цивилизации; парадоксальным выглядело то, что ни в лесах или диких степях обосновались варвары, как в иные времена, а на хорошо подстриженных газонах кампусов.

Основными элементами мировоззрения «хиппи» были: пацифизм, аполитичность, игнорирование любой власти и неудовлетворенность социальными институтами, поиск глубокого духовного удовлетворения и саморазвития, сознательное упрощение жизненных условий, употребление наркотиков, фестивали, путешествия, терпимость к добрачным и внебрачным связям, к гомо- и бисексуальности.

Радикалы-активисты и пассивные хиппи в идейном отношении имели много общего между собой, они преследовали одинаковые цели, отвергая господствующую социальную систему. Однако методы достижения этих целей были противоположными. Одни видели выход в активном вмешательстве в политическую борьбу, другие - в духовной и физической изоляции от окружающего их буржуазного мира.

В «откровениях» духовных наставников хиппи аполитичность и богемный стиль сочетались с леворадикальной фразеологией. Проповедуя «наркотический экстаз» в качестве самого радикального средства борьбы с «системой», хиппи отвлекали часть оппозиционно настроенной молодежи от активного политического протеста. Они видели пути социального и духовного освобождения через наркотики, «секс-революцию» и приспособленные для американского потребителя восточные религиозные культы.

Антивоенные настроения сказались в ходе избирательной кампании 1968 года. В августе 1968 г., когда в Чикаго проходил национальный съезд демократической партии, в городе состоялись многочисленные антивоенные демонстрации. В них приняли участие как либерально настроенные сторонники сенатора Маккарти, так и радикалы, которые считали, что подобные выступления должны показать самостоятельность антивоенного движения, его независимость от так называемых «кандидатов мира». В эти августовские дни власти широко применили полицейские репрессии, продемонстрировав весь арсенал средств борьбы с демократической оппозицией. В состояние боевой готовности были приведены 12 тыс. чикагских полицейских, пожарные команды и агенты секретных служб в Чикаго были стянуты 6 тыс. национальных гвардейцев и 6 тыс. солдат регулярных воинских частей. Между тем число демонстрантов, даже по официальным данным, не превышало 10 тыс. Хотя на проведение демонстраций антивоенные организации получили разрешение городских властей, полиция разгоняла их участников, применяя дубинки и слезоточивый газ.

Демонстрации в Чикаго и реакция на них общественности показали, что протест против агрессии во Вьетнаме принял действительно массовый характер. Расширилась социальная база движения, охватив представителей всех классов и социальных групп.

Идейные и этические поиски леворадикальной молодежи выражали растущую общественную неудовлетворенность существующим образом жизни и образом мысли и потребность в иных ценностных ориентирах. Попытки «бунтующего поколения» создать альтернативу буржуазной культуре выразились в особом культурно-историческом феномене, получившем название контркультуры и представляющем собой комплекс социально-психологических и идейно-мировоззренческих установок. Зафиксированное американскими исследователями в конце 60-х годов явление контркультуры знаменовало дальнейшее совмещение двух граней молодежного протеста - левого политического радикализма и движения хиппи. И хотя контркультура, провозгласившая своей целью «революцию посредством изменения сознания», ограничивала социальный протест сферой культуры, тем не менее, ее острие направлялось против авторитарно-бюрократических тенденций современного монополистического капитализма, и прежде всего его дегуманизирующей роли.

Идейно-психологические процессы, обозначаемые понятием «контркультура», происходили одновременно во многих странах, затрагивая главным образом молодежь, принадлежавшую по своему социальному происхождению к средним слоям. Наиболее полное развитие этих процессов было отмечено в США, где они обнаружились раньше по времени и в более четких формах.

Центральные мировоззренческие установки контркультуры связаны с утверждением абсолютной ценности личности и апологией свободы самовыражения «естественного человека». В исследованиях, посвященных анализу контркультуры, эти установки получили название этики самоосуществления, или самореализации.

Обладая известной концептуальной базой и имея своих идеологов, контркультура, однако, не представляла собой стройную идейно-мировоззренческую систему. Контркультура была, прежде всего, практическим поиском «нового образа жизни». Этим понятием обозначался особый тип мировосприятия и жизненного стиля, в основе которого лежало стремление к утверждению этических ценностей, несовместимых с господствующими тогда. Этими ценностями должны были стать антипотребительство и приоритет духовности, эгалитаризм и альтруизм в качестве основы межличностных отношений и т. д. Сторонники контркультуры пропагандировали разрыв с окружающим обществом.

Этическое и идеологическое творчество американской леворадикальной молодежи, направленное против господствующих ценностей и норм, так и не смогло их преодолеть. «Тотальное отрицание» ценностей американской системы, провозглашенное молодыми бунтарями, во многом оставалось чисто внешним. Более всего это проступало в особой манере поведения и одежды, наркомании и морали так называемой «сексуальной революции».

В целом контркультура воспринималась рядовыми американцами как явление чуждое и часто враждебное, а в начале 70-х годов утратила привлекательность даже для своих бывших сторонников. Однако, будучи реакцией на кризисные явления современного капитализма, установки контркультуры оказали определенное влияние на массовое сознание американцев. Отрицание ею потребительского идеала и напряженные поиски духовной самореализации личности положили начало сдвигам в общественной психологии американцев, характерным для последующего десятилетия 70-х годов.

Далее стоит рассмотреть процессы, происходившие в журналистике в 60-80-е годы.

К 1950-1960 годам в американской газетной прессе преобладают региональная и местная печать. Как пишет С. Михайлов: «К середине XX столетия явно наметились тенденции с одной стороны - к бурному развитию прессы пригородов с весьма насыщенной рекламой в связи с активной миграцией населения больших городов в направлении пригородов, а с другой к появлению междугородных газет в результате сближения интересов двух и более связанных между собою полисов, в основном в индустриальных штатах с плотным населением».

К началу 1960 годов вся система периодической печати США насчитывала 19458 изданий, в том числе 1855 ежедневных газет, издававшихся в 1205 городах.

Заметным явлением в журналистике данного периода стал так называемый «новый журнализм». «Возникший на стыке журналистики и литературы, «новый журнализм» поставил своей важнейшей целью обогатить арсенал выразительных и изобразительных средств журналистики богатством приемов художественной литературы и тем самым повысить ее общественную роль». Так же как и рассмотренные выше общественные движения «новый журнализм» появился род влиянием Вьетнамской войны, нападками на журналистику администрацией президента Никсона и т.д.

«Новыми журналистами» стали Томас Вулф, Джимми Брейслин, Гай Тализ. А так же известные писатели Трумен Капоте и Норман Мейлер.

Прежде всего «новый журнализм» должен был изменить современную журналистику путем обогащения ее художественной литературой в области формы. А так же применять стили приемы литературы к журналистским текстам. «Новые журналисты» утверждали, что наиболее достоверное, истинное изображение своего времени может быть достигнуто только с помощью художественного вымысла. При этом они отвергали упреки в искажении действительности. Они подчеркивали, что залогом истинности в «беллетризованных» репортажах является предшествующее процессу их написания самое скрупулезное изучение фактов реальной жизни.

В 1973 году (когда у "нового журнализма" была уже почти десятилетняя история) выходит подготовленная Вулфом и его соратником Джонсоном "Антология новой журналистики". В предисловии Вулф излагает его принципы и выделяет четыре основополагающих момента, лучше всего движение характеризующих.

) Журналист должен наблюдать события лично, не полагаясь на источники, и предельно полно, "посценно", излагать их.

) Максимально содержится передача диалогов создает эффект достоверности и способствует более основательному созданию характеров.

) Для того, чтобы дать читателю полное представление о происходящем, можно рассказывать от третьего лица, превращая, таким образом, персонаж как бы в героя романа и "обращаясь" с ним соответствующим образом.

) Для глубины анализа (Вулф называет это "социальным вскрытием") необходимо подробное наблюдение обстановки.

Производя "новый журнализм" от литературы, Вулф не думал ограничивать его журналистикой; недовольный положением дел в современной отечественной словесности, Вулф взывал к Золя и Диккенсу и заявлял, что "новый журнализм" в известном смысле заместит собою роман и даст читателю то ощущение присутствия. "Новый журнализм" обращался к широкому диапазону актуальных тем - и Вулф не замыкался на сугубо социальной проблематике; его книга "Крашеное слово" (1975) посвящена современному искусству, а "От Баухауса к нашему дому" (1981) - современной архитектуре. "Новый журнализм" становится важным и влиятельным обстоятельством американской культурной и социальной действительности, повлияв как на культурную, так и на социальную журналистику.

Именно из течения «нового журнализма» и возникла гонзо-журналистика Хантера Томпсона. С научной точки зрения гонзо-журналистика не может быть полезна. Субъективность описания событий не позволяет трезво взглянуть на объект журналистского исследования. Однако с культурной точки зрения гонзо-журналистика - это бриллиант публицистики. Ведь в данном случае наибольшую ценность представляет возможность самому окунуться в происходящее, вместе с автором прочувствовать окружающую атмосферу, взглянуть на события с неожиданного ракурса.

В целом, гонзо-журналистика, а точнее ее расцвет в 70-х годах 20 века стал одним из проявлений той знаменитой американской свободы. Тот самый дух свободы, возможностей и приключения с легкостью можно прочувствовать в произведениях прежде всего Томпсона и Вульфа. Иными словами, для гонзо-стилистики важно не столько что происходит, а как это чувствуется, какие эмоции провоцирует. Революционность этого подхода для обычно суховатой журналистики, где цель - донести факты до читателя, переоценить невозможно.

Глава 2. Анализ публицистики и романов писателя

.1 Жанры и проблематика публицистических работ писателя

В начале шестидесятых годов Хантер Томпсон начинает сотрудничество с журналом «Нэшнл Обсервер». Сотрудничество оказывается довольно долгим и весьма продуктивным. За период с июня 1962 по декабрь 1964 года для «Обсервера» им было написано 44 статьи. Журнал решает сделать Хантера своим южноамериканским корреспондентом, от чего Хантер не отказывается. Он переезжает из страны в страну и отсылает свои статьи в редакцию. В этих ранних статьях начинает проявляться будущий стиль Томпсона.

Одним из ярких примеров такого репортажа является статья «Заплутавший американец в логове контрабандистов». В статье явствует свойственная Томпсону манера изложения и авторский стиль. Одна из основных особенностей публицистики писателя - это рассказ о месте действия или месте написания статьи. Томпсон очень подробно описывает каждую мелочь, каждую деталь, тем самым погружая в место действие читателя, заставляя последнего чувствовать себя на месте журналиста. «В Пуэрто-Эстрелла, Колумбия, кроме разговоров, заняться нечем. Но трудно понять, о чем именно разговаривают жители деревни, потому что говорят они на собственном языке - он называется гуахиро, немного похож на арабский, что не слишком хорошо на слух белого человека». Далее Томпсон рассказывает о том, что Пуэрто-Эстрелла «крайне важный порт, но не для людей, а таких товаров, как виски, табак и драгоценности».

В этой статье можно заметить и фирменную черту Томпсона-писателя его своеобразный юмор. «Еще в Аруба можно услышать, что мужчины одеты «только в галстуки, завязанные чуть ниже пупка». От такой информации любому станет не по себе, и, карабкаясь по крутой тропинке, сгибаясь под тяжестью багажа, я решил, что при первых же признаках неприятностей начну, как Санта-Клаус, раздавать галстуки, а потом буду рвать рубашки».

Следующей частью статьи является рассказ о быте и жизни деревни, которая существует лишь благодаря контрабанде. В заключительной части статьи Томпсон сокрушается о том, что «от попыток уехать можно поседеть». Однако ему это удается и заканчивается статья словами: «У меня возникло такое ощущение, что никто не верил, что я на самом деле там побывал. Когда я заговаривал про Гуахиру, люди сочувственно улыбались и сворачивали на другое».

Как видим эта статья посвящена простому описанию жизни далекой колумбийской деревушки, и больше смахивает на путевой очерк, чем на серьезную проблемную статью. Совершенной противоположностью является статья «Почему к югу от границы часто дует ветер антигринго» опубликованной через год - 19 августа 1963 года. По проблематике и даже уже по названию можно заметить, какие перемены произошли в восприятии Томпсоном южноамериканской действительности. Уже с первого абзаца становится ясно, что проблема будет серьезной. «Самое яркое мое воспоминание о Южной Америке: мужчина с клюшкой для гольфа запускает мячи с террасы пентхауса в Кали, Колумбия. Высокий британец со «стильным брюшком» вместо талии, как говорят англичане.

У него был недурной удар, и каждый мяч летел низко и далеко над городом. Куда падали эти мячи, ни он, ни я, ни кто-либо еще на террасе понятия не имели». Со следующих абзацев и начинается размышление Томпсона над тем, почему так ведут себя американцы и другие белые, и за что и почему их ненавидит местное население. Как всегда все это основывается на личных примерах Хантера.

Во второй части статьи Томпсон, выдвигает идею того, что такие настроения формируются по нескольким причинам, в доказательство своей теории он приводит несколько примеров. По мнению Томпсона одной из таких причин является собственное поведение приехавших в страну англо-американцев. Ярким примером такой позиции является описание поведения американского бизнесмена в Латинской Америке. «Живущие в латиноамериканских странах американцы зачастую большие снобы, чем сами латиносы. «…человек, которому зачастую не больше тридцати, в Штатах живет в типовом домике, но в Рио это будет непременно вилла на Капокабана».

Кое-кто говорит, что американец сам портит собственный имидж в Южной Америке: вместо того, чтобы быть мерилом демократии, он не только подражает богатым, антидемократичным латиносам, но иногда даже их превосходит». Еще одной проблемой понимания - является алкоголь. Из-за того что человек не чувствует себя комфортно в чужой стране, испытывает разные неприятные ощущения и подвергается напряжению с разных сторон - он начинает пить. Обычно это превращается в зависимость.

Подводя итог, Томпсон прибегает к сравнительному методу. Он сравнивает свои ощущения с ощущениями от прочитанной книги «какого-нибудь политика, объехавшего за шесть недель континент туром «все включено» и говорившего исключительно с президентами», вердикт простой - «проблемы и задачи становятся вдруг кристально ясными - какими не были, когда эти проблемы тебя окружали.

Теперь, вспоминая типа с клюшкой для гольфа, легко увидеть в нем дурака и невежду. Но я точно помню, каким нормальным он казался на тот момент, и как бы я удивился, если бы кто-то на террасе вскочил, чтобы запротестовать».

В 1967 году в Калифорнии, в Сан-Франциско набирает популярность новое молодежное течение, именующее себя хиппи. В мае 1967 года в «Нью-Йорк Таймс Мэгэзин» выходит статья Хантера Томпсона «Хэшбери» - столица хиппи». В довольно объемной статье, Томпсон рассказывает о возникновении движения, об основных принципах жизни хиппи. В самом начале статьи Томпсон рассказывает читателю об университете Беркли, в котором в 1965 году возникали «новые левые», однако подъем революционных настроений спал уже к 1966 году, и в другой части города в районе Хэйт-Эшбери возникает новая «культура». «Хэшбери» - новая столица быстро развивающейся культуры наркотиков.

Его обитателей называют не радикалами или битниками, а «хиппи», и, вероятно, половина их - беженцы из Беркли и старого центра в Норт-Бич, колыбели и гроба так называемого поколения битников».

Во второй части статьи Томпсон переходит к описанию жизни хиппи. «Писать о Хэйт-Эшбери трудно именно потому, что те, с кем есть смысл разговаривать, так или иначе вовлечены в торговлю наркотиками. У них есть веские причины не доверять любознательным чужакам. Пароль на Хэйт-Эшбери - «любовь», но образ жизни - паранойя. Никому не хочется в тюрьму.

При этом марихуана повсюду. Почти любой на улице в возрасте от двадцати до тридцати лет - наркоман, то есть употребляет либо марихуану, либо ЛСД, либо и то и другое». Далее появляются размышления молодых и старых хиппи о будущем новой культуры. И вот тут, давая разные комментарии, Томпсон показывает нам, что не все уверены в полной состоятельности движения. Достаточно прочитать два мнения, что бы в этом убедится: «Я никуда не спешу, - сказал он. Сейчас просто развлекаюсь, плыву по течению» - с одной стороны и «Возврат к природе хорошо, когда тебе двадцать - сказал один. - Но когда тебе впереди маячит тридцать пять, хочется знать, что ты к чему-то идешь». И наконец, Томпсон подводит неутешительный итог словами Эда Денсона - бывшего битника, а ныне менеджера рок-группы, который утверждает, что не относится к хиппи.

«То куда все катится, не внушает оптимизма, - говорит он. - В настоящий момент для многих все хорошо. Движение пока открыто миру. Но я не могу не вспоминать, что было в Беркли. Там тоже был огромный оптимизм, но посмотрите, куда все пошло. Поколение битников? Где оно сейчас? Большинство знакомых мне хиппи даже не понимают, в каком мире живут. Я устал слушать, какие мы чудесные люди. Будь хиппи чуть реалистичнее, у них был бы больший шанс выжить». Последний абзац этой части, подводит итог, но и начинает следующую часть статьи - рассказ об общинах и коммунах хиппи.

Одной из самых интересных частей статьи Томпсон рассуждает о работе над статьей и политической активностью хиппи. Здесь проявляется неприятие Томпсоном американской законодательной системы. «Но подлые эксцессы нашего законодательства о наркотиках не допускают (или превращают в бесчеловечную) попытку представить более широкую картину. Перед журналистом, имеющим дело с «головами», встает странная дилемма. Правдиво писать о происходящем можно, только самому в нем участвуя. Самая простая банальность заключается в том, что любой пытающийся писать о них, не попробовав сперва на собственном опыте, мошенник и глупец. С другой стороны, писать, исходя из собственного опыта, - значит признаться в нарушении закона.<…>Поэтому, невзирая на тот факт, что вся журналистика полна тайных «голов», мало вероятно, что в ближайшем будущем в общественной печати появится откровенный и основанный на фактах рассказ о психоделическом андерграунде». За влияние над хиппи борются различные политические активисты, однако им не удается этого добиться: «Теперь стремятся не к «переменам», «прогрессу» или «революции», а лишь к бегству ради жизни у дальней окраины мира, который мог бы возникнуть, должен был возникнуть, и выживать в нем исключительно на личных условиях.

Эта статья, одна из первых работ, где Хантер Томпсон пытается проанализировать культуру хиппи, однако в ней чувствуется его сарказм и обреченность к «детям цветов». Окончательную точку в размышлениях он поставит в своей книге «Страх и отвращение в Лас-Вегасе», однако к этому мы обратимся чуть позже.

Самыми яркими статьями в карьере Хантера Томпсона являются работы о политике. Будучи демократом, Томпсон ненавидел республиканскую партию и всех ее лидеров. Главной мишенью его нападок становился Ричард Никсон. Всю свою жизнь Хантер нелестно отзывался как о времени его правления, так и о нем самом. Как всегда это бывает у Томпсона, не стесняясь никаких выражений. Одной из самых сильных и примечательных работ о президенте Никсоне является статья в ежемесячном журнале «Pageant» - «Представляем: кукла «Ричард Никсон» (пересмотренная модель 1968 года)». Статья написана в 1968 году во время предвыборной гонки, которую, как известно, выиграл Никсон, став 37 президентом США. Статья насквозь пропитана сатирой и неприятием Томпсоном будущего президента. Вместе с тем содержит трезвые рассуждения на тему PR кампании Никсона и его окружения. Никсон для Томпсона является куклой в руках его PR службы.

Без предисловий Томпсон переходит к теме статьи. «Ни одно интервью с Ричардом Никсоном не заканчивается, пока он по меньшей мере один раз не назовет себя «государственным человеком». Подразумевается, что его противники всего лишь «политики».<…>

Крупные опросы и подсчеты голосов по стране позволяют предположить, что Никсон, возможно, прав, невзирая на возмущенный вой тех избирателей, которые твердят, мол, выбор между Никсоном и Джонсоном это вообще не выбор. Сенатор Юджин Маккарти назвал его «выбором между непристойностью и вульгарностью». А ведь Маккарти политический наследник Эдлея Стивенсона, который сказал, что «народ имеет то правительство, которого заслуживает». Если это так, то 1968-й скорее всего станет годом, в котором великий американский петух вернется на свой насест…во благо или на беду».

Далее Томпсон разъясняет читателю причины того, почему он взялся за такое задание. «Моим заданием как пресс-корреспондента было отыскать за масками человека или попробовать доказать, что никаких масок нет вовсе, что в свои пятьдесят пять лет Ричард Никсон в точности таков, каким кажется: пластмассовый человечек в пластиковом мешке, окруженный наемными пиарщиками, которые так осторожничают, что сами кажутся пластмассовыми. На сей раз этих дрессировщиков от политики подбирали за хладнокровие и сноровку лишь на одном поприще: добиться, чтобы Ричард Никсон стал следующим президентом Соединенных Штатов».

В следующем абзаце Хантер Томпсон рассказывает о том, почему он ненавидит Никсона, в этом отрывке он не стесняется проводить жуткие сравнения и использовать едкие выражения.

« Ричард Никсон так и так никогда не числился среди моих фаворитов. Многоие годы я считал само его существование памятником всем протухшим генам и ущербным хромосомам, которые сводят на нет перспективы Американской мечты. Он был гадкой карикатурой на себя самого: человек без души, без внутренних убеждений, с порядочностью гиены и стилем ядовитой жабы. У Никсона, которого я помнил, напрочь отсутствовало чувство юмора: немыслимо было представить, как он смеется над чем-то, помимо безного паралитика, который хочет голосовать за демократов, но не может дотянуться до рычага на автомате для голосования.

После 1960-го я уже не воспринимал его всерьез. Два года спустя он провалился на выборах в губернаторы Калифорнии и недвусмысленно дал понять, что сам себя всерьез уже не воспринимает - во всяком случае, как политика. Он выставил себя дураком на всю страну, обвинив в своем поражении «враждебность прессы». Созвав пресс-конференцию, он рявкнул в микрофон: «Вам больше не пинать Дика Никсона, джентльмены, потому что это моя последняя пресс-конференция».

Этот пассаж Томпсона является квинтэссенцией его политической журналистики. Во многих своих публицистических произведениях он будет повторять эту мысль, только сказанную другими словами.

Успехи Никсона на выборах Томпсон объясняет тем, что у Никсона великолепный политический опыт.

«Ричард Никсон всю свою жизнь в политике - двадцать один год - отирался на самом верху, и ему везло. Чутье у него, как у профессионального игрока, который выигрывает чаще, чем проигрывает: его «умение» на девять десятых состоит из опыта, на одну - из врожденного таланта, его представления о политике - чисто механические.

Никсон - технарь от политики и на сей раз в помощники нанял технарей от политики. Как команда они весьма внушительны».

В следующей части статьи Томпсон задевает животрепещущую тему для каждого американца того времени - войну во Вьетнаме. Однако здесь он не получает вразумительного ответа от кандидата в президенты. «Никсон признался, что знает, способ положить конец войне, но ничего не скажет. И очень патриотично объяснил почему: «Ни один ответственный человек, решивший занять этот пост, не должен выдавать свои позиции до переговоров». (Жена Никсона Пэт уверена в его способности справиться с Вьетнамом. «Дик ни за что не даст Вьетнаму так затянуться», - говорит она.)».

Далее Томпсон вновь хвалит Никсона в его умении разбираться в политических играх. «Ему нельзя отказать в тонком понимании американского политического процесса. Я отправился в Нью-Гэмпшир, ожидая увидеть ревущего осла, а уехал оттуда с убеждением, что Никсон один из лучших умов в политике. Он очень быстро схватывает суть проблемы: почти слышишь, как работает его мозг, когда он сталкивается с трудным вопросом.<…>Тот факт, что он часто искажает вопрос, а потом либо отвечает на него нечестно, либо уходит от темы, обычно теряется за риторикой. <…> «Старый Никсон» спорил на публике, «новый Никсон» этого делать не станет. Он выучил урок, пусть и не без урона для себя».

Одним из интересных моментов статьи является воспоминание Томпсона о его интервью с Никсоном, в котором они говорили о футболе. Никсон произвел впечатление на Томпсона, однако и здесь Хантер не может удержаться от язвительных комментариев: «Происходящее было настолько нереальным, что мне захотелось рассмеяться слух: я несусь по бесплатной трассе Новой Англии в огромной желтой машине, за рулем спецагент, а я на заднем сиденье болтаю о футболе с моим старым корешом Диком Никсоном, человеком, которому ста тысяч голосов не хватило, чтобы в 1960-м заставить меня сбежать из страны».

Заключительным аккордом статьи становится выводы Томпсона касательно новой «модели Никсона». И выводы неутешительные.

«Теперь у нас есть «Никсон, модель IV», и, думаю, честно будет сказать, что это последняя модель, возможно, отличается от предыдущих, возможно, даже в чем-то их лучше. Но как покупатель я и близко к ней не подойду, разве только с шокером для скота на длинной палке.

Да, «новый Никсон» более раскрепощенный, разумный, спокойный. Но я узнаю человека, сказавшего студенческой аудитории в университете Нью-Гэмпшира, что больше всего проблем в политике ему доставляло то, что он не слишком хороший актер, не умеет притворяться и до сих пор отказывается от грима. Через три недели тот же самый человек, выиграв первичные выборы в Нью-Гэмпшире, со смехом приписал свою победу новому гриму, который на него наложили. Он счел это смешным, хотя бы отчасти, но в остальном говорил истинную правду».

Продолжает тематику Ричарда Никсона и выборов статья в «Boston Sunday Globe» «Мемуары о гадостном уик-энде в Вашингтоне», опубликованная в феврале 1969 года. Можно сказать, что данный репортаж является логическим продолжением статьи о «Кукле Никсоне». Репортаж Томпсон ведет из Вашингтона во время инаугурации Никсона на пост президента. В самом начале статьи Томпсон рассказывает о том, что после «контринаугурационной» демонстрации вспыхивает драка, которую подавляют полицейские. На все это действо обреченно смотрит Джерри Рубин, организатор и участник многий демонстраций с 1964 года. «- Ужасно! бормотал он. - Все это угнетает, никакой жизни, никакого направления. Возможно это последняя демонстрация.

Его слова вторили моим мыслям, которые я только что набросал в блокноте: «Никаких больше песен, никаких больше речей, прощай все это…» Я понимал, что имеет в виду Рубин».

Обоим становится понятно, «что атмосфера резко изменилась.

Нынешними темами стали насилие и конфронтация. Сама концепция «мирного протеста» умерла в Чикаго на съезде демократической партии.<…>Сейчас в моде злобное диссидентство. Никто не садится на мостовую. Забросав копов камнями, демонстранты бегут, а две минуты спустя объявляются в другом месте и снова бросают камни».

Меняются не только сами демонстрации, меняется вообще вся ситуация. Даже журналист должен решать, на чьей он стороне. В Чикаго Томпсона избили полицейские, в Вашингтоне чуть не избили демонстранты.

Весь уик-энд в целом не понравился Томпсону. «Уик-энд инаугурации во всех отношениях обернулся дрянным. То, как Никсон принимал присягу, обреченность и озлобленность протеста, непрекращающийся ливень, реки грязи и армия богатых свинопасов, заполонившись бары гостиниц, старушенции с голубыми перманентами, обсидевшие рестораны, - вот уж точно шоу ужасов».

Для Томпсона кончается эпоха. Президентом США становится Ричард Никсон. Худшего нельзя было выдумать.

Далее Хантер Томпсон поясняет, что решил поехать на инаугурацию «по нескольким причинам, в основном, чтобы убедиться, что она не трюк телевизионщиков. Трудно было поверить, что такое происходит взаправду: президент Никсон».

Томпсон сообщает читателям, что некоторые люди делают прогнозы на то, что что вскором времени случится какая-то революция. Такие прогнозы плохо влияют на все протесты. «От этой зловещей перспективы уже дала трещину хрупкая солидарность «новых левых». До сих пор война во Вьтнаме была своего рода «зонтиком», дававшим видимость единения мешанине антивоенных группировок, у которых больше ничего общего не было. «Контринаугурационый» в Вашингтоне очень ясно показал, что этот альянс распадается<…>даже молодые активисты новых левых, в рядах которых сейчас еще большее смятение, чем у либеральных демократов, у которых есть хотя бы номинальный глава. Что бы ни заявляли организаторы, вашингтонский марш протеста потерпел крах… и по причинам иным, нежели дождь и грязь».

Вся статья очень пессимистична, и конец также не внушает оптимизма.

«…появилось смутное ощущение поражения. Более восьми лет назад в Сан-Франциско я всю ночь сидел у телевизора, чтобы смотреть в записи трансляцию выборов, и когда Никсон провалился, почувствовал себя победителем.

Сейчас этим воскресным вечером 1969г., президента Никсона почтили ни много ни мало шестью инаугурационными балами. Какое-то время я мрачно это обдумывал, а потом решил попозже пойти в «Хилтон» и кому-нибудь врезать. Кто угодно подойдет, но хотелось надеяться, что подвернется шеф полиции Нэшвила или еще какой-нибудь поддонок. А пока оставалось только вернуться в отель и смотреть по телеку новости. Может, покажут что-нибудь смешное, вроде клипа о публичных наказаниях».

В июне 1970 года, Хантер Томпсон, уже, будучи известным автором «Ангелов Ада», по заданию журнала «Scanlans Monthly» отправляется в родной штат Кентукки на знаменитые скачки. Томпсон подхватывает эту идею, и просит к себе в помощники фотографа Пэта Олифанта, тот оказывается занятым и Томпсону рекомендуют поработать с английским художником Ральфом Стэдманом. Таким случайным образом образуется знаменитый союз, давший миру замечательные тексты и иллюстрации к ним.

Так появилась статья «Дерби в Кентукки упадочно и порочно»

Впервые перед нами предстает статья со ставшим позже привычным почерком Томпсона. Больше похожая на рассказ, чем привычный журналистский репортаж, статья становится прорывом и фактически олицетворяет в чистом виде - гонзо-журналистику. Отказ от привычной формы репортажа позволил Томпсону полностью погрузится в атмосферу безумия скачек, этот прием заставляет сделать тоже самое читателя. Как вспоминал сам Хантер, перед отправкой статьи он пытался написать продуманный журналистский текст, но позже, когда понял, что не успевает сдать материал в срок, отправил все свои записки, сделанные на салфетках, сигаретных пачках, клочках бумаги в редакцию. Это заметно и в тексте статьи, однако именно такие наброски, сделанные в самой гуще событий и неотредактированные, и представляют собой всю самую главную часть статьи.

Итак, в самом начале статьи без предисловий Томпсон рассказывает нам о своем приезде на дерби. С присущим ему чувством юмора Томпсон в разговоре с одним из приезжих поясняет ему, что приехал не на Дерби, а для того чтобы снимать готовящиеся беспорядки. Этот обман подействовал безотказно, в то время по всей Америке действительно прокатывалась волна крупных студенческих беспорядков, приезжий пугается и в отчаянии заявляет: «Господи Иисусе, да что же, скажите на милость, творится в этой стране? Где от этого укрыться?» Чуть позже Томпсон раскрывает причины своего обмана - он ненавидит людей, которые считают, что им дозволено все. Томпсону также противно и само Дерби, в выражениях он не стесняется и называет его «пресыщенным атавистическим психодромом, из плюсов у которого только один: «традиция», на которой можно сделать хорошие деньги».

В дальнейшем мы узнаем, что Томпсон встречается со Стедманом, они достают пропуски во все ложи клуба, кроме тех лож, где располагается местная власть. Однако именно туда и стремится Томпсон. «В отличие от остальных в ложе для прессы нам было решительно наплевать, что творится на беговой дорожке. Мы здесь, чтобы посмотреть, как ведут себя настоящие монстры».

Далее следует еще более подробное описание того, во что превратится ипподром во время скачек. Томпсон здесь, как и во многих своих произведениях не стесняется использовать крепкие выражения, они наиболее точно характеризуют безумие людей во время гонок.

«- Брось, в клубе будет не лучше. Тысячи орущих, спотыкающихся пьяных, которые все больше распаляются по мере того, как теряют все больше денег. Часам к четырем они между забегами будут в два горла пить мятный джулеп и блевать друг на друга. По всему ипподрому будут стоять плечом к плечу. Передвигаться тут сложно. В проходах будет скользко от блевотины, люди будут падать и хватать проходящих за ноги, чтобы на них не наступили. Пьяные будут мочиться в штаны в очередях в кассы. Ронять пригоршни денег и драться за то, чтобы наклониться и подобрать».

Стедман делает различные зарисовки, однако сам Хантер не видит особого типа лица, которое может им понадобиться для главного рисунка. Стоит заметить этот момент, он важен в дальнейшем.

«Такое лицо я тысячи раз вдел на каждом дерби. Мысленно я видел его как собирательную маску разбогатевших на виски: напыщенная смесь алкоголя, несбывшейся мечты и фатального кризиса личности, неизбежный результат чрезмерного инбридинга в замкнутом и невежественном кругу.<…> Поэтому лицо, которое я старался отыскать на Черчилл Даунс в те выходные, было воплощением всей обреченной атавистической культуры, которая делает Кентуккийское дерби тем, что оно есть».

Наступает утро субботы, дня Больших скачек. Герои сами напиваются и, как пишет сам Томпсон «мы утратили всяческий контроль над событиями, и остаток уик-энда нас носило по морю пьяных ужасов». Именно здесь кончается продуманный Томпсоном текст, и начинаются заметки, сделанные на различных вещах, в частности в большой красный блокнот.

Рваными, рублеными фразами Томпсон рассказывает о том, как они попадают на Дерби в клуб.

И вновь следуют точные описания морального разложения людей. Удивительно, но именно в состоянии опьянения, в состоянии таком же, в каком пребывают все посетители скачек, Томпсону и Стедману открываются истинные лица людей.

« - Только взгляни, какое разложение на этом лице» - прошептал он. - Посмотри на безумие, алчность, страх!

Посмотрев, я быстро отвернулся от столика, который он рисовал. Его жертва оказалась моим старым другом, футбольной звездой старших классов школы.

Но сейчас, десяток лет спустя, я узнал бы его только здесь. Косые оплывшие глаза и улыбка сутенера, синий шелковый костюм и друзья с внешностью закутивших банковских клерков».

Когда скачки закончились, Томпсон и Стедман вернулись в пресс-бар, где Томпсон делает вывод обо всем происходящем: «Мы оба были не в себе от чрезмерных возлияний, перегрева на солнце, культурного шока, недосыпания и упадочности происходящего».

На следующий день в номере отеля Томпсону открывается жуткая картина: «Глаза у меня наконец открылись настолько, чтобы сфокусироваться на зеркале, и увиденное меня потрясло. Но мгновение мне казалось, что Ральф привел с собой гостя - прообраз того особого лица, которое мы так искали. Надо же вот он… опухшая, перекошенная от пьянства, завшивевшая от болезней харя… как жуткая карикатура на снимок в старом фотоальбоме когда-то гордой матери. Как раз такое лицо мы искали и, разумеется, оно было мое собственное. Жуть…»

Окончательную точку в статье ставят слова Стедмана: «Мы приехали смотреть на жуть, люди набрались, злы до безумия, блюют друг на друга и все такое. А теперь, знаешь что? Это ведь мы…»

Хантер Томпсон был недоволен получившейся статьей. Однако журналистский мир отнесся к ней с большой симпатией. Именно такой стиль и назвали «гонзо-журналистикой». Статья была направлена против всего, того, что презирал сам Томпсон, но в итоге обнаружил и в себе. Он презирал всех богачей и сильных мира сего и именно против них, и была написана эта статья. Он знал Кентукки изнутри, знал мир этих богатеев и не хотел с ним мириться.

Плодотворное сотрудничество Хантера Томпсона с журналом «Роллинг Стоун» началось в октябре 1970 года, когда вышла статья Томпсона «Битва за Аспен». Статья представляет собой предельно откровенный и подробный рассказ о выборах в мэры городка Аспен в 1969 году друга Хантера Джо Эдвардса. Сам Томпсон охарактеризовал это предприятие, как «диковинная попытка переворота в маленьком городке». Данный материал был опубликован перед выборами самого Хантера Томпсона в шерифы города.

С самого начала статьи Томпсон сразу бросает нас в гущу событий, за два часа до закрытия избирательных участков. Всю кампанию мы вели из-за длинного дубого стола в «Джероме» на Мейн-стрит, отчаянно трудясь на виду у всех, чтобы любой мог посмотреть и, если захочет, поучаствовать. Но теперь, в последние часы, нам хотелось уединения. Чистая, хорошо освещенная комната, чтобы прикорнуть и ждать…<…>

Все шло к тому, что Джо Эдвардс, двадцатидевятилетний юрист и байкер и Техаса, на исходе дня выборов в ноябре 1969 г. Все-таки станет следующим мэром Аспена, штат Колорадо».

Далее Томпсон рассказывает о тех препятствиях, которые чинят различные противники Эдвардса. Например, уходящий мэр выступает по радио с угрозами любым лицам безумного или странного вида, которые могут появиться на избирательном участке. Однако соратники Эдвардса организуют хорошо спланированную публичную акцию, стараясь защитить своих потенциальных избирателей.

Рассказ Томпсона плавно переходит в описание того, на кого же полагались соратники Эдвардса и как она завоевывали доверие хиппи.

«Аспен полон чудиков, наркошей, волосатиков, панков и странных ночных типов всех мастей, но большинство их предпочли бы тюрьму или битье по пяткам, чем снести муку регистрироваться как избиратель. В отличие от большей части бюргеров и бизнесменов хипарям надо преодолеть себя, чтобы пробудить собственный, давно уснувший гражданский долг. В Аспене мы убедились, что нет смысла склонять к нему ребят без очень веской на то причины. А такой причиной способен стать крайне необычный кандидат или агитация сродни шаровой молнии.

Наша десятидневная регистрационная кампания была сосредоточена почти исключительно на культуре наркошей-хипарей: они знать ничего не хотели про активизм, и адских трудов стоило уговорить их хотя бы зарегистрироваться». В следующих абзацах Хантер кратко рассказывает читателям, что в Аспене хиппи оказались после своего бегства из Хейт-Эшбери. Неимоверными трудами цель была достигнута, и Томпсон делает выводы, о том, что «(поскольку мы не вели ни счета, ни списков, ни записей) мы никак не могли знать, ни сколько хиппи в самом деле зарегистрировались, ни сколько из зарегистрировавшихся придет голосовать. Поэтому испытали шок, когда под конец дня подсчеты наших наблюдателей показали, что Джо Эдвардс уже собрал более трехсот из четырехсот восьмидесяти шести новых регистраций.

Гонка обещала быть напряженной».

Невероятно, но когда соратники затевали такую кампанию никто не был уверен в победе, в том числе и сам Томпсон: « В комнатах воцарилась странная, безумная и наэлектризованная атмосфера, которой я не ощущал раньше. Прислонясь с банкой пива к стене, я наблюдал за работой избирательной машины. И через некоторое время понял, что изменилось. Впервые с начала кампании эти люди взаправду поверили, что мы победим - или хотя бы, что у нас есть сносный шанс». Именно в это момент журналист понимает, что даже если они и проиграют, то все равно они совершили большое дело. «Мы знали, что изменили саму структуру аспенской политики. Старая гвардия была обречена, либералы в ужасе, а андерграунд с пугающей внезапностью заявил о себе как очень серьезная сила».

В дальнейшем Томпсон переходит к размышлениям над программой Эдвардса, и обреченно констатирует то, что даже те, кто должны радоваться такой программе (а именно фермеры и старожилы города), воспринимают ее в штыки.

«Главным пунктом нашей программы было выгнать всех до одного грабителей от недвижимости, помешать департаменту дорог штата провести через город четырехполосное шоссе, вообще запретить машины на центральных улицах, сами улицы превратить в бульвары и скверы, чтобы любой, даже фрик мог бы делать то, что правильно. Копы стали бы сборщиками мусора и ремонтниками при парке городских велосипедов - бесплатных для всех.<…>

Платформа Джо Эдвардса была «против застройщиков», а не против старожилов и фермеров. Слушая последних, трудно было понять, как они могут оспаривать нашу программу - разве только они взаправду боялись, что с победой Эдвардса утратят возможность продать землю тому, кто больше предложит.<…>Покупай дешево, продавай этично. Свободное предпринимательство во всей красе.

Кампанией Эдвардса мы хотя бы положили конец глупой сентиментальной чепухе о «любящих свою землю старожилах».

Таким образом, мы чуть ли не в первый раз видим отношение Томпсона к капиталистической системе ценностей. Помимо этого он, как обычно, высмеивает и лицемерность американского общества.

После таких размышлений Хантер возвращается к событиям избирательного вечера. Эдвардс проиграл с разницей всего в шесть голосов. Видя такое положение дел, Томпсон дает свое согласие на участие в избирательной кампании по выборам шерифа и объясняет свое решением тем, что «в результате кампании Эдвардса политическая ситуация в Аспене настолько не стабильна, что победить сейчас способен любой кандидат от фриков». Далее Томпсон рассказывает о том методе, с помощью которого они чуть было не выиграли.

«Есть все-таки еще один формат, именно тот, на который мы наткнулись в Аспене. Почему бы не бросить вызов истеблишменту, выставив кандидата, о котором вообще никто не слышал? Который никогда не был подготовлен и натаскан для своего поста? Чей стиль жизни уже настолько странен, что мысль об «обращении» ему даже в голову не придет?

Иными словами, почему бы не подыскать честного фрика и не выпустить его на чужую территорию, пусть покажет всем « нормальным» кандидатам, какие они есть и всегда были никчемные лузеры? Зачем подстраиваться под сволочей? Зачем предполагать, что у них есть мозги? Откуда такая уверенность, что при кризисе они не сломаются?<…>

Такова суть того, что кое-кто называет «аспенским методом» в политике: не выходить за рамки системы и не сотрудничать с ней, но разоблачать ее блеф, сумев ввернуть ее наизнанку, постоянно при этом сознавая, что власть имущие не так уж умны. К концу кампании Эдвардса я, невзирая на собственные предубеждения, пришел к выводу, что Закон на самом деле на нашей стороне. Не копы, не судьи или политики, но сам Закон, пропечатанный в скучных и заскорузлых учебниках юриспруденции, с которыми мы постоянно справляемся, потому что у нас нет другого выбора».

В следующей части статьи критике Томпсона подвергаются аспенские либералы. Они должны были составить коалицию с Эдвардсом, однако отказываются от этого, только потому, что они усматривали что-то зловещее в поддержке, которую он получил среди андерграундной молодежи. Томпсон вновь рассказывает подробности платформы, отпуская резкие комментарии в адрес либералов, и напрямую называет некоторых из них. «Где-то к середине кампании Эдвардса даже либералы сообразили, что собственно означает его платформа. Они разглядели, что за ней собирается буря, что наши разумно подобранные слова пробьют брешь, через которую хлынут решительные действия. По долгому опыту они знали, что такие слова, как «экология» - это день в «патруле чистоты», который собирает пивные банки для получения денег за возврат тары, которую компания пошлет, разумеется, их любимой благотворительной организации.

Но мы вкладывали в это слово совершенно иной смысл: мы думали о лавине жестко ограничительных действий, которые раз и навсегда свяжут руки не только очевидным расхитителям нашей земли, но и подковерной кабале спекулянтов-либералов, заключающих сделки, чтобы не запачкать имидж».

Он перечисляет этих людей - это нью-йорксий «меценат» Арманд Бартос - застройщик, проклинаемый аспенцами. Это Уилтон Джэффи-младший - который продал землю своего ранчо горнодобывающей компании. Черту под рассуждениями о либералах Томпсон подводит основательную, выражаясь философскими афоризмами, а также хвалит свою платформу: «Аспенские либералы - постоянное меньшинство, которое, невзирая на вечные старания, вообще никогда ничего не выигрывало, а знаменитый аспенский «андерграунд» - меньшинство гораздо большее, которое никогда ничего не пыталось выиграть.

Интересной является часть статьи, в которой Томпсон рассказывает, почему они выбрали кандидатуру Джо Эдвардса и для чего сам Хантер решил участвовать в кампании. Как это характерно для Томпсона - кандидатура Эдвардса была намеренно вызывающей для простого истеблишмента. Как пишет Томпсон «мы сочли, что желательно подыскать кандидата, чьи Странные Вкусы и Паразаконное Поведение были б вне всяких сомнений, человека, чья кандидатура побьет все рекорды политической наглости, чье имя вызовет страх и шок в душе каждого бюргера и чья полнейшая напригодность для данного поста даже самых аполитичных наркодетишек из самого раздолбанного района заставит закричать: «Да! Я должен за такого проголосовать!». Однако Томпсон считает, что и Эдвардс не стопроцентно подходил на эту роль: «Для кислотников он был чуточку правильным, для либералов - чересчур странным, но оставался единственным кандидатом, хоть сколько-нибудь приемлемым и для того, и для другого крыла нашей неоперившийся коалиции».

Поучаствовать в кампании, Томпсона сподвигло «ощущение надвигающейся беды, ужаса перед политикой вообще». Хотя он и именует политику «подленьким развлечением».

Хантер Томпсон признается, что контроля над кампанией ни у кого не было и удачу связывает лишь с тем, что пик кампании пришелся на день выборов. В связи с этим, он не надеется на свою победу в выборах шерифа.

В конце статьи Томпсон размышляет над тем, как сложатся выборы шерифа, и какое влияние такая кампания оказала на политику. «Прошлой осенью нам не хватило шести голосов, и на сей раз мы, скорее всего, тоже будем близко. Память о кампании Эдвардса гарантирует серьезную явку, с опасным фактором ответного удара, способного полностью нас уничтожить, если только популяция хиппарей не возьмет себя в руки и не проголосует. Последствия этих выборов идут много дальше любых местных проблем или кандидатов. Это эксперимент в области совершенно новой политики, и над его результатами, какими бы они ни были, стоит всерьез задуматься».

Предсказания Томпсона сбылись - он не стал шерифом, так же проиграв в несколько голосов.

В своих статьях Хантер Томпсон никогда не стеснялся делать прогнозы, проводить параллели, подчас самые жесткие, делать выводы. Одна из таких статей-размышлений появилась в «Нью-Йорк Таймс» в 1974 году. Текст был опубликован 1 января 1974 года. В статье «Страх и отвращение в бункере» Томпсон размышляет на тему правления Ричарда Никсона и 1973 года в частности. Статья вышла после Уотергейтского скандала, но раньше, чем пришли сведения об отставке президента. Зная, чем кончилось дело, нам интересно посмотреть на эту статью с точки зрения точности прогнозов журналиста.

Статью Томпсон начинает с воспоминания о своем детстве в Луисвилле, когда он работал на молочника и требовал деньги со всех, кто хотел пить молоко. Томпсон находит связь с этим воспоминанием и событиями, происходящими в 1973 году. Томпсон не скрывает своей радости по поводу случившегося с президентом: «Ричард Милхауз Никсон, главный злодей моего политического сознания, сколько я себя помню, наконец делает то, что все эти годы советовал остальным, - крепится. Человек, которого на дух не переносили даже Голдуотер с Эйзенхауэром, окончательно зарвался и теперь сам пошел по доске - в эфире на всю страну, по шесть часов в день, - и Весь Мир Смотрит».

Томпсон предлагает свою версию почему же произошел кризис власти, как всегда не стесняясь выражений: «Пустив управлять страною сотню головорезов, посредников и фашистов всех мастей, он сумел разбередить почти все проблемы, каких касался, до сногсшибательного кризиса. Единственная катастрофа, какую он нам пока не устроил, это ядерная война с Россией, или Китаем, или ими обоими разом».

На взгляд Томпсона политическая апатия вышла из моды. Он предполагает, что в 1974 году народ будет рассержен и не обойдется уже простыми флагами и лозунгами.

Годы президентства Никсона и его администрации Томпсон сравнивает с похождениями «Ангелов Ада» и Чарльза Мэнсона. Однако если воздействия последних сказались лишь на немногих людях, то «алчная, фашистская некомпетентность президентства Ричарда Никсона оставит шрамы в умах и жизнях целого поколения, ляжет на его сторонников и политических союзников так же, как и на его оппонентов».

Далее Томпсон вновь размышляет над прошедшими пятью годами.

«Одна из странностей пяти ущербных, тощих лет президента Никсона - что, невзирая на варварские эксцессы людей, которых он подбирал для управления страной, не возникло ни реальной оппозиции, ни реалистичной альтернативы нищенской дешевке, какой выглядит в представлении Ричарда Никсона Американская мечта. Словно бы кислые выборы 1968г. Опустили занавес над профессиональными политиками.

Ужас американской политики сегодня не в том, что Ричард никсон и его подельники были ослаблены, преданы суду, опозорены и даже посажены в тюрьму, но что единственно доступные прочие кандидаты немногим лучше: все то же бесцветное стадо выдохшихся кляч, которые отравляли нам воздух галиматьей последние двадцать лет».

Томпсон задает вопросы, на которые и сам не дает ответа: «Стоит ли демократия всех рисков и проблем, необходимых для ее существования? Или мы станем счастливее, признав, что с самого начала она была дурацкой проказой и что раз она не сработала, долой ее?» Хантер вновь проводит параллель со своими воспоминаниями: «Молочник, отправлявший меня собирать деньги, был не дурак. Я исполнял его приказы и не задумывался, кто приказывает ему самому». Выводы Томпсоны страшны, он всопминает своих предшественников Джорджа Оруэлла и Олдоса Хаксли, которые «не слишком верили в будущее демократии для всех. Оруэлл даже назначил дату: 1984. А из всего, что всплыло на слушаниях прошлого года по Уотергейту, больше всего пугают не столько высокомерие и преступность прихвостней Никсона, сколько агрессивно тоталитарный характер всей его администрации. Гадко сознавать, как близко мы подошли к крайней черте Оруэлла».

Заканчивает статью Томпсон размышлениями о том, что же ждет страну на следующий год.

«Полгода назад у меня каждый день настроение улучшалось, когда я видел, как разворачивается кошмар. Теплое ощущение иронии судьбы, когда видишь как «судьба» изгоняет торговцев из храма, который они с такими усилиями старались украсть у его полноправных владельцев.<…>

Но тогдашний накал начал спадать, поблекнув до смутного ощущения страха. Теперь уже не так важно, что случается с Ричардом Никсоном, когда волки наконец выбьют его дверь. Он так долго просидел в своем бункере, что даже его друзья занервничают, если он попробует подняться. В настоящий момент просить от него можно лишь подобия сдержанности, пока не найдется способ тактично от него избавиться.

Перспектива не слишком радостная для мистера Никсона или кого-либо другого, но с ней было бы чертовски проще смириться, если бы мы могли увидеть хотя бы проблеск света в конце вонючего туннеля этого года, - лишь молочники и бешеные псы станут утверждать, что пережили его без серьезного ущерба для мозга».

Как видим во многом Томпсон оказался прав, он ошибся разве что в самых мрачных прогнозах касательно войны с Россией и Китаем.

В 80-х Хантер Томпсон писал мало, и статьи были не настолько интересными и точными в сравнении с его же работами в 70-х. Возможно, свою роль сыграли постоянное употребление наркотиков и алкоголя. Как бы то ни было в 1983 году в «Роллинг Стоун» выходит его статья «A Dog Took my Place». В 1983 году Томпсон приехал в Палм-Бич освещать нашумевший тогда судебный бракоразводный процесс между Хербертом Пулитцером и его молодой женой Роксаной. Статья представляет собой смесь репортажа с размышлениями самого Томпсона и является одним из немногих интереснейших текстов 80-х. В статье Томпсон обрушивается на тех, кого ненавидел с самого детства - на богачей.

Начало статьи напрямую никак не затрагивает сам бракоразводный процесс. Томпсон начинает свой рассказ с описания жизни богачей в Палм-Бич.

«В НАШЕ ВРЕМЯ ЖИЗНЬ в мире роскоши полна крушений. Даже самые богатые не чувствуют себя в безопасности, и люди пытаются разобраться - в чем же дело. Умные говорят, что ничего не понимают, в то время как дураки нюхают кокаин и топчут пол на роскошных дискотеках под лихорадочный бит.<…>

Такова сегодня ситуация в Палм-Бич; его обитателей она расстраивает. У богатых приняты определенные правила, вот одни из самых важных: любой ценой защищая неприкосновенность частной жизни и связи - не обязательно именно в таком порядке, по их утверждениям, это зависит от ситуации; и - все имеет свою цену, даже женщины».

Далее Томпсон уже вплотную подходит к теме статьи.

«Богачи дорожат своей частной жизнью; у них чрезвычайно развито территориальное сознание. Они убеждены, что Бог дал им мудрость решать свои проблемы самостоятельно. В Палм-Бич не случается ничего столь извращенно ужасного, чего нельзя было бы уладить, или, по крайней мере, закрыть на это глаза, пока история не выходит за пределы «семьи».

Именно такой историей и стал бракоразводный процесс Пулитцер против Пулитцер. Именно здесь конфликт вышел за пределы «семьи».

«Майами Геральд» назвала его самым отвратительным бракоразводным процессом в истории Майами - это был столь гадкий, серьезными последствиями, скандал, что полгорода, опасаясь быть в него втянутым, улетело во Францию или на Майорку».

Томпсона заинтересовал этот процесс потому, что Роксана Пулитцер, как и он, была из низших слоев общества. И на нее обрушилась «карающая десница правосудия». Однако этот процесс, по мнению Хантера, был не обычным - «под судом оказался стиль жизни всего города - весьма знаменитых людей обвиняли в совсем непрезентабельных проступках». И далее Томпсон еще больше обнажает проблемы богачей.

«Процесс «Пулитцер против Пулитцер» оставит незаживающие шрамы на некоторых из лучших семейств Палм-Бич. Грязные Американские Богачи были изображены по-настоящему грязными - племенем буйных пьяниц и содомитов, обезумевших от непрекращающихся кокаиновых оргий на собственном острове. Само название Палм-Бич, долго бывшее синонимом старого аристократического богатства, теперь ассоциируется с неистовым пороком - здесь ценники ничего не значат, богачи все время навеселе, в церквях открыто поклоняются изнеженным животным, а голые миллионеры публично терзают лифчики на грудях у собственных дочерей».

И жирную точку в размышлениях о Палм-Бич ставит совсем беспощадный вывод о морали обитателей острова.

«Сегодня в Южной Флориде появилась абсолютно новая мораль, не так уж сильно отличающаяся от корней старой Американской Мечты, несмотря на серьезное латиноамериканское влияние. Это в чистом виде свободное предпринимательство, беспредельный испаноязычный дарвинизм<…>Язык изменился, музыка ускорилась, мясо и картошка вышли из моды, но идея осталась прежней. Богатые сильны, бедные - слабы, а правительство работает на того, кто платит ему зарплату».

Наконец, Томпсон вплотную переходит к освещению судебного процесса. Однако начинает он со свойственной ему наблюдательностью и критикой. На этот раз он нелицеприятно отзывается о суде.

«Суд округа Палм-Бич почти не отличается от других судов в стране. Это обычная расчетная палата на улице разбитых грез, зловещий лабиринт с длинными коридорами, наполненными людьми, которые предпочли бы здесь никогда не появляться. Улыбаться в этой атмосфере могут только адвокаты.

На первый взгляд ничего сложного в этой истории не было. По сути, это была еще одна сказка о сбившейся с пути истинного Золушке, глупая маленькая сага о преступлении, надменности и наказании». Роксану Пулитцер муж обвинял в беспорядочных сексуальных связях и сильном употреблении кокаина. Томпсон и тут не остается в стороне, и с юмором комментирует это обвинение: «Роксану Пулитцер красавицей не назовешь. В ее теле и форме лица нет ничего особенного привлекательного, и в свой тридцать один год она скорее напоминает изнуренную старшую стюардессу, а не международный секс-символ».

Однако больше всего занимают журналиста обвинения в употреблении кокаина.

«Я провел немало времени, изучая копии налоговых деклараций Пулитцеров и финансовой отчетности, представленной их адвокатами в качестве свидетельств; в конце концов кое-что, хоть и не все, в этой истории для меня прояснилось.

Например, я понял, что эти люди по-настоящему богаты.

Был там, однако, и пункт, привлекавший особое внимание. В строке «разное и неустановленное» значилось $441 000. Ну да. Разное и неустановленное: $441 000. И никто в суда даже не моргнул. Два кокаиновых торчка явились в суд, потому что их брак, похоже, не сложился, плохо отражаясь на детской психике».

И далее продолжает свою мысль.

«Добро пожаловать в страну кокаина. Лихорадка белых дорог. Дурдом. К чему можно приговорить двух кокаиновых торчков, потративших за прошлый год $441 000 на «разное и неустановленное»?».

В дальнейшем Томпсон пускается в рассуждения о процессе, свидетелях и прочее. Нелестными выглядят замечания Хантера по поводу вынесенного судьей вердикта.

«Судья сам устроил похороны; причины он объяснил в жестоком судебном решении на девятнадцать страниц, разрушившем дело Роксаны подобно урагану. В конечном счете, ей досталось даже меньше, чем ее адвокату досталось две тысячи в месяц в течении двух лет - ни дома, ни детей, отсутствие возможности быстро найти работу и право оставить себе личные драгоценности и собственную машину.

$441 000, потраченные парой за прошлый год на «разное неустановленное» в четыре раза превосходили сумму, полагавшуюся жене по решению суда - после шести с половиной лет брака и двух рожденных в нем детей».

Так же критике подвергается и сам судья, который, по мнению Томпсона, не захотел вникать в суть дела.

«С недобрым блеском в глазах судья Харпер верховодил процессом, терпя бесконечный ряд лжесвидетельств обеих сторон, ежедневные жестокие споры и позерство команд местных адвокатов и цирковой парад-алле богатых идиотов, невежественных пройдох и торчков, повально ставших знаменитыми лишь благодаря нахождению в зале суда<…>

Из этого должен был быть какой-то вывод, но мы его не услышали. Судья для себя решил все сразу, остальное же было чистым шоу-бизнесом, странной рекламной пургой, несколько месяцев забавлявшей половину англоязычного мира - конец которой абсолютно ничего не значил».

В конце статьи Томпсон вновь возвращается к кокаину. Именно в нем он видит смысл всего произошедшего.

«Спустя долгое время после того, как процесс о разводе Пулитцеров был, наконец, окончен - после того, как огласили вердикт, исчезли заголовки, Роксану изгнали из города, и честь Палм-Бич была спасена; после того, как все адвокаты получили гонорары, неверные слуги были наказаны, а репортеры слезли с долгоиграющего кайфа, которым для них так долго являлаcь эта история<…>… долгое время спустя я все еще тайно размышлял о ней, пытаясь понять ее высший смысл.

Я обречен на поиски высшего смысла в абсолютно бессмысленных вещах. Речь ведь шла о спеси, ложном благоразумии и геройстве, что привело лишь к неприятностям.

А может все дело в кокаине. Эта мысль неоднократно приходила ко мне в голову во время бракоразводного процесса Пулитцеров. Кокаин - ближайший продающийся аналог самой настоящей спеси; найти его не сложно, любой дурак с лишней сотней долларов в кармане может загнать в голову грамм и найти смысл практически везде.<…>

В конце концов, бракоразводный процесс оказался процессом о кокаине, чем он, несомненно, и являлся с самого начала. Серьезных денег не было: Питер Пулитцер заплатил адвокатам, бухгалтерам, «свидетелям-экспертам» и прочим занятым в разбирательстве субъектам больше, чем то, на что бы с радостью согласилась Роксана, если бы дело вообще не дошло до суда».

Итак, подробный анализ в данном параграфе семи произведений Хантера С. Томпсона, три из которых созданы в жанре очерка и пять - в жанре статьи, позволил нам выявить интересную особенность: оба этих жанра Томпсон использовал для более эффективного и открытого выражения своих идей, прежде всего политических и философских взглядов, и данные жанры - статья и очерк - как нельзя лучше подходили для этой цели. Однако заметим, что здесь есть некоторые нюансы. Жанр очерка, являющийся достаточно трудным для освоения и считающийся показателем профессионального мастерства, чаще использовался Хантером Томпсоном для повествования о своих приключениях и авантюрах, так как именно этот жанр больше соответствовал содержательным особенностям таких произведений.

Например, исследованный нами «Заплутавший американец в логове контрабандистов» или «Дерби в Кентукки упадочно и порочно».

Тогда как жанр статьи, в узком смысле под которым понимают «публикации, анализирующие некие ситуации, процессы, явления, лежащие в их основе закономерные связи с целью определения их политической, экономической или иной значимости и выяснения того, какие позиции следует занять, как себя вести, чтобы поддержать или устранить такую ситуацию, такой процесс, такое явление» (Тертычный), более соответствует политическим проблемам, которые занимали Хантера Томпсона.

Также отметим выделенные нами свойства, присущие публицистическим произведениям Хантера Томпсона:

отсутствие длительных предисловий и заключений;

юмор и самоирония в, казалось бы, самых серьезных текстах;

исторические и литературные параллели;

яркая образность и метафоричность изложения.

Разумеется, четкую грань между тематикой и содержанием статей и очерков провести невозможно, да в этом и нет необходимости, так как и сам Томпсон никогда не стремился к какому-либо строгому делению собственных произведений.

.2 Публицистическая направленность романов Хантера С. Томпсона «Ангелы Ада» и «Страх и отвращение в Лас-Вегасе»

«Ангелы ада» и «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» - два романа Хантера Томпсона, вышедшие в 1967 и 1971 годах соответственно. Если «Ангелы ада» первый роман писателя, созданный в виде репортажа, то «Страх и отвращение…» - одно из ярчайших и знаковых произведений не только в творчестве Томпсона, но и в зарубежной публицистике ХХ века вообще. «Книга Вегаса» - как ее называл сам Томпсон - это самая скандальная книга XX века. Книга, которую осуждали и запрещали. Книга, которой исступленно восхищались.

История создания «Ангелов Ада» довольно интересна и вместе с тем логична. Идея создания книги о знаменитой байкерской банде давно витала в воздухе и Томпсон, можно сказать, выполнил социальный заказ. В 1965 году Томпсон со скандалом уволился из «Нэшнл Обсервер» и перебивался различными заработками. Но тут на него выходит редактор журнала «Нэйшн» Тери Макуильямс с предложением написать статью о мотоциклетной банде «Ангелы Ада». Предложение МакУильямса написать статью об Ангелах Ада для The Nation стало важнейшим поворотным пунктом карьеры Томпсона. 18 марта 1965-го Хантер пишет, что эта идея стала для него «приятным сюрпризом». «Я удивлен, что кто-то в редакционной обойме действительно заинтересован в подробном освещении этого явления». Не откладывая дела в долгий ящик, Томпсон отправляется в офис Главного Прокурора Калифорнии, где получает его печально знаменитый доклад, безжалостно высмеянный на страницах "Ангелов Ада". «С такой журналистикой, типа "247 шефов полиции обвиняют мотоциклетные банды", никакого толка у меня не выйдет. Ну и что с того? Шефы полиции обвиняют все, что только связано с шумом... Я не представляю, как можно обойтись в статье об этих мотоциклетных ребятах без их собственной точки зрения... Для меня, Ангелы Ада - вполне естественный продукт нашего общества... И я хочу выяснить следующее: кто они? Какие люди становятся Ангелами Ада? И почему? И как? Механизм». Знакомство с Ангелами произошло через неделю. «Безумный день закончился, - пишет Томпсон в письме приятелю 26 Марта. - В половине седьмого выпроводил последнего Ангела Ада из своей гостиной... Делаю статью о мотоциклетных бандах для The Nation - денег кот наплакал, но приколов куча».

Спустя два месяца в "The Nation" выходит теперь уже легендарная статья Томпсона, принесшая фри-ланс автору немедленную славу и контракт на книгу. «Как только вышел этот репортаж, по отделениям Ангелов была пущена малява, что со мной можно иметь дело. Немногие из них ее читали, а те, кто читал, сказали, что все в порядке. Это была моя верительная грамота, чтобы вернуться и написать книгу.

Они сказали, что это единственная честная вещь, когда-либо написанная о них. Им было плевать на брутальность или на всякие мерзости. Главное, что они смогли идентифицировать себя в реальности того, о чем они читали. Они понимали, что это был "правильный", честный отчет о всем, что с ними связано. Вот почему он и стал моей визитной карточкой. Они уже больше не беспокоились о том, что я напишу в своей книге».

Книга состоит из четырех частей, каждая из которых, поделена на главы. К каждой главе Томпсон подбирает эпиграфы, иногда и несколько. В содержании самой книги Томпсон много цитирует газетные статьи, полицейские сводки, что позволяет полностью взглянуть на панораму событий.

Книга начинается с описания событий произошедших ровно за сутки до происшествия, всколыхнувшего всю Америку - монтерейского изнасилования.

В самом начале книги Томпсон дает описание всей группе байкеров. Точность определений молодого писателя поражает.

«КАЛИФОРНИЯ. Уик-энд накануне Дня труда… Раннее утро, туман, приползший со стороны океана, все еще застилает улицы… во Фриско, Голливуде, Берду и Восточном Окленде мотоциклисты-беспредельщики, увешанные цепями, в темных очках и грязных джинсах «Левайс», выкатывают из промозглых гаражей, ночных забегаловок и заброшенных лачуг, где коротали время до рассвета, чтобы рвануть к полуострову Монтерей, к северу от Биг Сура.

Джин выпущен из бутылки. Ангелы Ада - герои набранных жирным шрифтом заголовков скандальной хроники - с шумом и ревом проносятся на бешеной скорости с первыми лучами зари по фривэю, крепко сидя в своих седлах… Ни одной улыбки на их лицах… они с остервенением продираются сквозь транспортный поток, и на скорости девяносто миль в час выруливают вниз по центральной полосе, чудом избегая, казалось бы, неминуемых столкновений… подобно Чингиз-Хану на железной лошади, они восседают на своих монстрах-конях с огнедышащим анусом, отрывая с мясом крышки пивных банок и успевая пощупать за ляжку твою дочь, не рассчитывая на хороший прием, не моля о пощаде и не щадя никого; показывая цивилам своего рода класс, давая им слегка дернуть от запаха тех приколов, о которых они, цивилы, никогда не узнают.

Далее Томпсон перечисляет различные байк-формирования, помимо Ангелов Ада. А так же погружает читателя в жизнь одного из них. Настроение у жителей и у Ангелов взаимно настороженное.

«Первый раз за многие годы «отверженных» встречали даже с некоей видимостью гражданского гостеприимства - и на поверку этот раз оказался последним. Когда солнце взошло этим изумительным тихоокеанским субботним утром, до знаменитого Монтерейского изнасилования, которое займет умы представителей национальной прессы и выплеснется огромными заголовками на первые страницы газет, оставалось менее суток. Вся страна скоро узнает, кто такие Ангелы Ада, и вся страна будет дрожать от страха при одном только упоминании о них. Их кровавый, пьяный и запятнанный спермой образ станет узнаваемым для всех читателей The New York Times, Newsweek, The Nation, Time, True, Esquire и The Saturday Evening Post. В течение шести месяцев во всех небольших городишках, на всей территории от одного побережья к другому, при одном лишь слухе о возможном «вторжении» Ангелов Ада жители будут вооружаться до зубов. Все три главных телевизионных канала начнут охотиться на них со своими камерами, и их публично осудит в Сенате США бывший чечеточник Джордж Мерфи».

Пресса раздула происшествие до бедствия национального масштаба. Сам Томпсон пишет: «Если верить газетным заголовкам, по крайней мере двадцать этих грязных наркоманов и пьяниц отбили двух девочек-тинейджеров, в возрасте четырнадцати и пятнадцати лет, у их до смерти запуганных приятелей, привезли в песчаные дюны, где «неоднократно изнасиловали».

Томпсон смеется над статьями и ставит логичные вопросы о поведении самих девушек. «В большинстве газетных публикаций был опущен один аспект этого дела, который следовало бы рассмотреть, вооружившись элементарной логикой: каким образом эти две молодые девушки смогли оказаться на пустынном пляже за полночь с несколькими сотнями пьяных головорезов на мотоциклах? Их похитили из бара «У Ника»? И если так, то что они тогда делали в этом месте, в возрасте четырнадцати или пятнадцати лет, болтаясь весь вечер в баре, забитом до отказа представителями наиболее одиозной мотоциклетной банды outlaws? Или их, истерично визжавших, схватили где-нибудь на улице, у светофора, перекинули через бензобак застоявшихся в стойлах «харлеев» и умчали в ночь, пока хилые свидетели каменели от ужаса?». Девушки сами были виноваты в случившемся: «Потерпевшие рассказали полиции, что они приехали на пляж, потому что «хотели посмотреть на мотоциклистов». Они просто умирали от любопытства». Сами Ангелы утверждают, что никакого изнасилования не было - все было совершено по взаимному согласию, что подтверждает один из Ангелов: «Мы - обычные ребята, - сказал Томми. - Большинство из нас работают. Думаю, почти половина - женаты, а у некоторых есть собственные дома. Копы доставляют нам неприятности везде где только можно просто потому, что мы любим ездить на мотоциклах. Это обвинение в изнасиловании - полное фуфло, и в суде оно не прокатит. Все решалось добровольно и полюбовно».

Вторая глава «Создание угрозы, 1965» рассказывает нам о том, как началась и развивалась информационная кампания против Ангелов. В ней Томпсон разбирает и анализирует газетные статьи и доклад прокурора Линча.

Глава начинается едким замечанием Томпсона в сторону политиков, редакторов и полицейских. «Политики, как редакторы и копы, весьма падки на истории о грубом попрании закона». Сенатор Калифорнии поручает прокурору Линчу немедленно провести расследование по Ангелам Ада и всем остальным негодяям подобного толка, отсутствие социального статуса у которых ставило их в один ряд с «прочим отребьем». Прокурор Линч с особым рвением берется за это и через шесть месяцев появляется 15-страничный доклад. «Доклад был красочный, интересный, изобиловал деталями и следовательно постоянно щекотал нервы, т.е. являл собой стопроцентно образцовый документ для поднятия оглушительной шумихи в национальной прессе. Там было перечислено множество безумных акций, приведена масса примеров бессмысленного вандализма, оргий, уличных драк, извращений и показана странная вереница невинных жертв - всего этого даже на бумаге, даже при изложении скупым полицейским языком, было достаточно, чтобы подвергнуть тягчайшему испытанию доверчивость самого скучного полицейского репортера.<…> Большую часть доклада занимал раздел, озаглавленный «Хулиганская Деятельность», - краткий отчет о деятельности outlaws на протяжении последних десяти лет». Собственно так и получилось - «Газеты всего штата заполнились состряпанными из этого добра передовицами, наряду с заверениями Генерального прокурора, что проблема будет искоренена с помощью полиции. Большинство редакторов калифорнийских изданий отводили этой истории видную роль примерно день или два, а затем спокойно переключилось на другие темы».

Далее Томпсон переходит к безжалостному анализу газетных статей в крупных американских изданиях. Жесткой критике писателя подверглись статьи в «Тайм». Журналисты не стеснялись приукрашивать действительность, добавляя в выдержки из доклада собственные выдумки. «Последней каплей, переполнившей чашу терпения, было то, что две девушки-подростка были грубо отбиты у их молодых людей и жестоко изнасилованы несколькими членами банды". Это было возмутительной клеветой, потому что и месяца не прошло после ареста Терри, Марвина, Матери Майлза и Безумного Креста, как все обвинения против них были сняты. В своем остервенелом желании побыстрее добраться в истории до «клубнички» толкователи из Time, очевидно, второпях пропустили первую страницу доклада Линча, где ясно говорилось, что « в ходе расследования были поставлены следующие вопросы: было ли вообще совершено групповое изнасилование и действительно ли имело силу опознание личности потерпевшими». Однако тем было мало и «Тайм» возвращалась к инциденту и была категорична в своих высказываниях: «В Великом Обществе явно не было места для подобных вещей, и Time был категоричен в своих утверждениях: дескать, пришло время положить этому конец. Суровые и непреклонные фавориты-прихлебатели истеблишмента просто обязаны преподать урок этим мерзавцам».

Однако как пишет Томпсон, вся эта истерия ничего не стоила, потому что «к началу марта 1965-го Ангелы Ада фактически не существовали. В главном округе, где базировался клуб, по спискам значилось примерно восемьдесят пять человек, и все они находились в Калифорнии». Но публикация тем не менее воздействовала на умы читателей.

Согласно официальным данным Ангелы Ада были не самыми отъявленными негодяями, что дает повод Томпсону покритиковать американскую прессу. «Если «Сага Ангелов Ада» и доказывала что-то, так этим «что-то» была внушающая страх сила истеблишмента нью-йоркской прессы. Ангелы Ада, в том виде как они существуют сегодня, были фактически созданы Time, Newsweek и The New York Times». Томпсон сам объясняет, что он хочет доказать анализирую статьи в ведущих газетах страны: «цель моих разглагольствований на эту тему состоит не в том, чтобы подколоть какую-либо газету или журнал, а в том, чтобы указать на потенциально мощный массовый эффект от любой истории, фабула которой одобрена и тиражируется не только Time и Newsweek, но и сверхпрестижной The New York Times».

И сила этого эффекта действительно была мощной. Томпсон приводит рассказ бывшего Ангела, который стал жаловаться на произвол властей: «Если меня завтра вытурят с работы, и я снова начну ездить с Ангелами, я потеряю мою водительскую лицензию в течение месяца, сяду в тюрягу, выйду из тюряги, влезу в долги к поручителю, а легавые будут травить меня до тех пор, пока не свалю из этого района». Томпсон решает, что парень просто параноик, но однако когда сам обзаводится мотоциклом - понимает, что все действительно так. «Мой байк был прилизанным, заводского типа «B.S.A.», и не имел никакого «эстетического» сходства с каким-либо из «харлеев» outlaws. Не прошло и трех недель с момента покупки мотоцикла, как я уже три раза был арестован и заработал достаточно очков, чтобы распроститься с моей калифорнийской водительской лицензией. До того, как я стал владельцем мотоцикла, я в течение двадцати лет водил машины во всех штатах нашей страны, кроме четырех, и имел всего лишь два нарушения: оба раза был наказан за превышение скорости - впервые в Пайквилле, Кентукки, и другой раз где-то неподалеку от Омахи. Так что когда я неожиданно столкнулся с перспективой потерять мою водительскую лицензию за нарушения, совершенные в течение трех недель, состояние мое было близко к шоковому. Беспредел со стороны властей был настолько очевиден, что даже респектабельные мотоциклисты жаловались на излишнюю раздражительность со стороны полицейских».

Чуть позже Хантер Томпсон переходит к рассказу о том, как полностью стал своим у Ангелов. «К середине лета я стал настолько своим в кругу outlaws, что уже и сам не был уверен, провожу ли я исследование по Ангелам Ада или же они меня самого медленно, но верно, сжирают со всеми потрохами. Я обнаружил, что два-три дня каждую неделю провожу в барах Ангелов, в их домах, на пробегах и вечеринках. В самом начале моей «ангельской» эпопеи я не позволял им вторгаться в мой собственный мир, но спустя несколько месяцев для моих друзей стало совершенно обычным делом столкнуться с Ангелами Ада нос к носу в моей квартире в любое время дня или ночи. Их приезды и отъезды вызывали периодический шухер в соседней округе и иногда собирали толпы зевак на тротуаре». И Томпсон саркастически замечает, что «В воздухе витало совершенно четкое предчувствие, что кого-то должны изнасиловать, и это ощущение представляло реальную угрозу для жизненных ценностей этих собственников; квартал должен был быть очищен от мерзопакостных элементов!».

Томпсон также сообщает читателям о правиле «один за всех и все за одного», которое Ангелы соблюдают неукоснительно. Поэтому, когда дело до ходит до столкновений с Ангелами, нападающим приходится иметь дело не с одним мотоциклистом - а со всеми байкерами находящимися поблизости. Хантер приводит такой пример: «если тебя просят держаться подальше от бара, ты не просто даешь в морду владельцу - ты возвращаешься со всей своей армией и разносишь этот бар вдребезги, крушишь не только все помещение, но и все вокруг. Никаких компромиссов. Если человек начинает умничать - расплющь ему физиономию. Если женщина унизит тебя - изнасилуй ее. Это домыслы, но это и реальность, если уж разбирать подноготную действий Ангелов Ада. И эта этика дает толчок появлению на свет тех историй, которые попадают к редакторам еженедельников».

Примечательна глава, в которой Томпсон рассказывает о мотоциклах Ангелов. «Чем дальше Ангелы выходили за пределы своего круга, тем больше паники они вызывали. Вид компании «отверженных», впервые встреченной на хайвее, просто оскорбителен для любых расхожих представлений о том, что и как именно должно происходить в Америке; такая материализация «призраков шоссе» настолько необычна, что может быть принята за дурную галлюцинацию… именно в этом случае понятие «outlaw» как «стоящий вне закона» приобретает реальный смысл».

Ангел Ада относится к своему мотоциклу с большой любовью. «Мотоцикл - единственная вещь в жизни Ангела, которая полностью находится в его власти, в полном его подчинении. Это исключительный по значимости символ социального статуса байкера, держащий его на плаву. Лишившись байка, он становится не многим лучше панка, идиотничающего на углу. И он сам знает это». Байкеры рассматривают мотоциклы как памятники самим себе, ведь все они сделаны своими руками.

В последней части книги Томпсон рассказывает о том, как Ангелы добились признания на всей территории Америки и об их роли в студенческих демонстрациях 60-х.

Начинается часть с главы, в которой Хантер Томпсон размышляет на тему распространения наркотиков. Начинается она такими словами: «Отверженных» мотоциклистов обвинили в создании и поддержании функционирования системы распространения наркотиков, зловещей сети их продаж и доставок от одного побережья к другому. Федеральные наркоагенты утверждают, что в период с 1962 по 1965 гг. Ангелы Ада доставили из Калифорнии в Нью-Йорк марихуаны больше чем на миллион долларов, отправляя ее самолетами в ящиках с бирками - «Запчасти для мотоциклов». Такое количество травы огромно, даже исходя из уличных розничных расценок». Ангелы Ада от обвинений естественно отказываются. Томпсон доверяет в этом вопросе Ангелам, и, в свойственной ему манере, насмехается над действиями властей, приводя в пример собственный случай. Он называет таможенников «Эти джентльмены ненавидят дурь так же сильно, как они ненавидят сам порок; и когда они рыщут в ее поисках, то точно знают, кого хватать - извращенцев-битников и волосатых фриков в сандалиях.

Бородатых людей шмонают с ног до головы.

Я пересекал границу у Тихуаны больше десяти раз, но меня остановили и обыскали лишь единожды - после недели подводного плавания с аквалангом неподалеку от побережья Нижней Калифорнии. Мы втроем пытались вернуться в Штаты, и на наших физиономиях красовалась недельная щетина». Сила общественного мнения сильна, а «между тем, прямо на хайвее крупнокалиберные курьеры, начиненные дурью, проскакивали таможню с улыбкой на устах. Они были при галстуках и в деловых костюмах, ездили на взятых в прокате автомобилях последней модели, со всеми прибамбасами типа электробритвы».

В поддержку своей версии Томпсон приводит крепкий аргумент. «Ангелы - слишком колоритны, чтобы заниматься серьезной перевозкой наркотиков. У них и денег-то нет, чтобы выступать в качестве посредников, так что в итоге им самим приходится покупать большую часть продукта маленькими партиями по высоким ценам».

Тема распространения наркотиков вновь возбудила интерес к Ангелам со стороны прессы. А вот со сторны общества этот интерес приобрел причудливую форму. «К концу лета 1965 Ангелы превратились в серьезный фактор социальной, интеллектуальной и политической жизни Северной Калифорнии, с которым невозможно было не считаться. Их высказывания почти ежедневно цитировали в прессе, и ни одна полубогемная вечеринка не могла считаться первоклассной, если задолго до ее проведения не распускали упорных слухов (а этим делом обычно занимался сам хозяин), что на ней будут присутствовать также и Ангелы Ада». Естественно, что самим Ангелам, с одной стороны это нравилось, а с другой они «никак не могли врубиться в свой новый имидж, и это было действительно настоящей проблемой. Он озадачил, сбил их с толку - с ними обращались, как с символическими героями, те люди, с которыми у Ангелов не было ничего общего. Или почти ничего. А покамест они получили доступ к настоящим сокровищам - в виде женщин, бухла, наркотиков и новых приколов, на которые они жаждали наложить свою татуированную лапу…».

Популярность Ангелов Ада в прессе заставила обратить на них внимание студентов из Беркли, которые к тому времени готовились к своим демонстрация против войны во Вьетнаме. Студенты захотели заключить с Ангелами Ада союз. «Такой альянс виделся интеллектуалам вполне естественным.

Более того, агрессивная, антиобщественная позиция Ангелов - их отчужденность или, если хотите, своего рода умопомрачение - оказалась чудовищно привлекательной для Беркли, кишащего эстетами».

Однако продолжалось это недолго. «Идиллия закончилась резким разрывом 16 октября, когда Ангелы Ада атаковали демонстрацию под лозунгом «Вон из Вьетнама!» на границе Окленда с Беркли». Томпсон объясняет и причины этого шага. «Это нападение стало ужасным ударом для тех, кто видел Ангелов Ада пионерами человеческого духа. Однако для всех, кто знал их достаточно хорошо, такой поворот дела выглядел совершенно логичным. В целом Ангелы всегда придерживались фашистской точки зрения».

Чуть позже Ангелы Ада направят письмо президенту с просьбой отправить их во Вьетнам.

Подводя итог всей «ангельской» эпопее, Томпсон пытается разобраться в причинах феномена Ангелов и причинах их популярности. И выводы эти нелицеприятны для простых американцев.

«Отнюдь не будучи фриками, Ангелы Ада - логический продукт той культуры, которая сейчас заявляет, что она шокирована их существованием. Поколение, представленное редакторами Time, жило так долго в мире, полном целлулоидных «отверженных», ворующих зубную пасту и масло для волос, что не в состоянии противостоять реальности. Двадцать лет они просидели со своими детьми и любовались на вчерашних «отверженных», устраивающих погромы во вчерашнем мире…<…> Это то поколение, которое отправилось воевать за Маму, за Господа, за Яблочное повидло и за Американский образ жизни.<…> Нации запуганных тупиц всегда удручающе не хватало «отверженных», и тех немногих, кто прошел эту школу, всегда встречают с распростертыми объятьями».

Томпсон называет Ангелов неудачниками, которые просто объединились друг с другом. И здесь опять выступает на первый план само общество. «Между словами «неудачник» и «отверженный» все-таки есть существенная разница. Первый - пассивен, второй - активен… <…> они живут, воплощая в реальность мечты миллионов других неудачников, которые не цепляют на себя никаких вызывающих эмблем и которые даже не знают, что это такое - быть «отверженным». На улицах каждого города полным-полно людей, готовых выложить все свои деньги, лишь бы только превратиться - пускай всего на один день! - в волосатых громил со свинцовыми кулаками, которые переступают через тела упавших копов, вымогают халявную выпивку у запуганных до посинения барменов, а потом с диким грохотом уносятся прочь из города на огромных мотоциклах, изнасиловав дочь банкира. Даже те, кто считает, что всех Ангелов без исключения следует насильно усыпить или отправить в состояние анабиоза, вдруг понимают, что без труда могут сами перевоплотиться в этих чудовищ».

К Рождеству интерес к Ангелам спадает, и Томпсон уже редко встречается с ними. Но однажды пустячная ссора с Ангелом выливается в избиение Хантера. Разглядывая свое лицо в зеркало, Томпсон заканчивает книгу такими словами «Мое лицо выглядело так, словно его помял рванувший с места «харлей», и единственное, что заставляло меня бодрствовать, - спастическая боль в сломанном ребре.

Трип получился неважнецкий… в какие-то моменты быстрый и дикий, в какие-то - медленный и грязный, но при всех своих плюсах и минусах он выглядел настоящей подлючей кайфоломкой. На обратном пути в Сан-Франциско я пытался сочинить эпитафию, соответствующую этому случаю. Хотелось придумать что-нибудь оригинальное, но было невозможно отделаться от фразы Мисты Куртца, эхом звучащей из самого сердца тьмы: «Ужас! Ужас!.. Истребляйте всех скотов!». Именно эти слова казались подходящими, пускай и не совсем справедливыми».

Книга «Ангелы Ада принесла Томпсону успех. Он стал признанным журналистом, однако до признания его писателем было еще далеко.

«Ангелы Ада» - это образец не только отличной литературы, но и прекрасный пример социологического исследования, основанного на реальных фактах и событиях, а не только на сухих правительственных отчетах. Кроме того, смелость подобного поступка трудно переоценить - не каждый способен заниматься исследовательской работой настолько плотно.

Другая книга Хантера Томпсона, которую мы будем разбирать «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» возникла из небольшой заметки для «Спорт Иллюстрэйтед». Журнал поручил Томпсону съездить в Лас-Вегас и написать заметку о гонке «Минт-400». Томпсон в тот момент работал над большим расследованием об убийстве журналиста и его главным источником информации был его друг адвокат Оскар Акоста. Опасаясь слежки заинтересованных лиц, Томпсон принимает решение уехать в Вегас вместе с Акостой, чтобы поговорить в спокойной обстановке.

Многие, после прочтения книги стали воспринимать ее как настоящий гонзо-репортаж, однако Томпсон, в предисловии для первого издания книги отвергает это определение. «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» - провалившийся эксперимент в области гонзо-журналистики. У меня была идея - купить толстую записную книжку и регистрировать все, что с нами происходит, затем послать её в издательство для публикации - без редактуры.

На практике это не просто, и в конечном итоге я поймал себя на том, что втискиваю в вымученную рамочную конструкцию то, что втискиваю в вымученную рамочную конструкцию то, что началось как честный/ свихнутый репортаж.<…>

«Страх и отвращение» - получилась не такой, как я рассчитывал».

Несмотря на это книга получилась великолепной. И позже Томпсон признавал, что «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» - лучшая его книга. Вся книга с первой и до последней главы - погружает нас в атмосферу 1971 года, когда совершить наркотический пробег становилось большим риском, книга стала своего рода эпитафией наркокультуре 60-х. Не обходит в ней Томпсон и своих излюбленных тем - критики полиции, общественной жизни. Однако главные размышления повествуют именно об упадке культуры хиппи. Книга имеет подзаголовок «Дикое путешествие в сердце Американской Мечты». Именно Лас-Вегас является одним из проявлений Американской Мечты.

Ничего не скрывая, автор излагает свои впечатления с той простотой и ясностью, которые так свойственны его писательскому стилю, и которая придает произведению еще больший драматизм.

Книга состоит из двух частей и 26 глав. Вся книга предваряется небольшим эпиграфом, словами Доктора Джонсона» «Тот, кто становится зверем, избавляется от боли быть человеком…». Надо отметить, что эпиграф подобран очень удачно, и это становится понятно во время прочтения. Героями являются журналист Рауль Дьюк (альтер эго Томпсона) и адвокат, друг журналиста, Доктор Гонзо (Оскар Акоста).

Начинается книга, как и статьи Томпсона, без всяких предисловий - мы сразу оказываемся в центре событий.

«Мы были где-то на краю пустыни, неподалеку от Барстоу, когда наркотики начали действовать».

Героев начинают одолевать различные галлюцинации, пока они едут до Лас-Вегаса. Чуть позже, во время встречи с хитчхайкером, Дьюк объясняет, куда они едут, и что должны сделать.

«…я хочу чтобы ты знал: мы на пути в Лас-Вегас в поисках Американской Мечты.<…>…это очень опасное предприятие - можно так вляпаться, что и костей не соберешь…»

Далее он поясняет, что отправляется на освещение знаменитой мотоциклетной гонки «Минт 400» за счет редакции. Именно такую ситуацию Томпсон и называет Американской мечтой. «Господи, да еще час назад мы сидели в той вонючей клоаке, выжатые как лимон, без сил и планов на уикэнд, когда последовал звонок от совершенно незнакомого человека из Нью-Йорка, сказавшего, что мне надо отправляться в Лас-Вегас, - на расходы плевать, - и потом он посылает меня в какой-то офис в Беверли Хиллз, где другой абсолютно незнакомый мне человек дает мне налом триста баксов безо всякой на то причины… Говорю тебе, друг мой, это Американская Мечта в действии!». Однако каких либо мыслей по поводу будущего репортажа у Дьюка нет, он и называет его чистой гонзо-журналистикой.

Дьюк саркастически замечает, что путешествие, завязанное на наркотиках, является «классическим подтверждением всего правильного и порядочного, что есть в национальном характере.

Это был грубый физиологический салют фантастическим возможностям жизни в этой стране - но только для тех, кто обладал истинным мужеством. А в нас этого добра быль хоть отбавляй».

Итак, герои пребывают в Лас-Вегас. Здесь необходимо зарегистрироваться в отеле, однако Дьюка одолевают сильнейшие галлюцинации, которые, однако, показывают истинные лица окружающих: «Вокруг нас творились жуткие вещи. Рядом со мной сидела громадная рептилия и глодала женскую шею, по ковру разлилось кровавое месиво - на него невозможно было просто ступить, не то, чтобы ходить по нему…». Но Дьюк не переживает по поводу своих галлюцинаций, в Лас-Вегасе полно таких же как и он: «В городе, в котором полным-полно закоренелых психопатов, никто даже и не заметит кислотного торчка».

На следующий день Дьюк преступает к прямым обязанностям - идет на гонку. Он попадает в бар, в котором прибывшие журналисты пьют и которые совершенно не готовы к освещению гонки. «В помещении можно было вешать топор, стоял шум, гам, повсюду раздавались пьяные вопли. <…> Я отвернулся. Все это было слишком отвратно. А ведь мы являлись, помимо прочего, сливками национальной спортивной прессы».

Ровно в девять утра гонка начинается, однако к полудню, пыль от мотоциклов поднялась настолько, что нельзя было разглядеть ничего за сто шагов. И тут Дьюк начинает задумываться над заданием. «Пришло, время, чувствовал я, для Агонизирующей Переоценки всей картины происходящего. Гонка, несомненно, имела место. Я был свидетелем старта: вполне в этом уверен. Но вот что делать сейчас? Нанять вертолет? <…> Остро чувствовалась необходимость осесть на одном месте - поразмыслить над этим гнусным заданием и понять, как с ним справиться. Ласерда настаивал на Всеобъемлющем Репортаже». Дьюк же, совершенно обессиленный «окончательно вернулся в бетонный бар-казино, которое в действительности было «Стрелковым Клубом Минт», где начал основательно бухать, основательно думать и делать много основательных заметок…».

К концу трудного дня, полного наркотического угара Дьюк размышляет о происходящем. И вновь не совсем приятные определения по отношению к посетителям казино: «У игральных столов было по-прежнему столпотворение. Кто все эти люди? Что за лица! Откуда они только взялись? Выглядят как карикатуры на торговцев подержанными машинами из Далласа. Но они реальны. И их чертовски много - и их вопли раздавались за столами в полпятого утра в воскресенье. Все еще тискают Американскую Мечту, этот образ Большого Победителя, умудрившегося сорвать куш в последние минуты предрассветного хаоса в занюханном казино Вегаса».

В номере Дьюк размышляет о поколении 60-х и это размышление является одним из самых главных моментов в книге, выводы и идеи самого Томпсона здесь проявляются без всяких наркотических примесей. «Странные воспоминания лезут в голову этой беспокойной ночью в Лас-Вегасе. Пять лет прошло? Шесть? Похоже, целая жизнь пролетела или, по крайней мере, миновала Главная Эпоха - апофеоз, который никогда больше не повторится. Сан-Франциско середины шестидесятых был очень особенным местом и временем, неотъемлемой частью всего этого. Возможно, это что-то значило. Возможно, нет: слишком много воды утекло… но никакие объяснения, никакая мешанина слов или музыки… или память не сможет повлиять на то чувство, что ты был там, и остался жив в этом закоулке времени и мира. Что бы это ни значило…

Трудно понять историю до конца - всякий продажный сброд постарался - но даже если не доверять «истории», вполне уместно будет предположить, что время от времени энергия целого поколения вырывается наружу в восхитительной яркой вспышке, причин которой никто из современников по-настоящему не может понять, и, копаясь в прошлом, они никогда не объясняют, что же на самом деле произошло.<…>

Безумие творилось во всех направлениях, каждый час. Если не через Бэй, то вверх к Золотым Воротам или вниз по 101-ой к Лос-Альтос или Ла Хонде… Ты мог отрываться где угодно. Это было всеобщее фантастическое ощущение, что все, что мы делаем, правильно, и мы побеждаем…

И это, я полагаю, и есть та самая фишка - чувство неизбежной победы над силами Старых и Злых. Ни в каком-либо политическом или военном смысле: нам это было не нужно. Наша энергия просто преобладала. И было бессмысленно сражаться - на нашей стороне или на их. Мы поймали тот волшебный миг; мы мчались на гребне высокой и прекрасной волны…».

Однако сейчас, эта волна прошла: «И сейчас, меньше пяти лет спустя, можешь подняться на крутой холм в Лас-Вегасе и посмотреть на Запад, и если у тебя все в порядке с глазами, то ты почти разглядишь уровень полной воды - ту точку, где волна, в конце концов, разбивается и откатывает назад».

Без сомнения, Томпсон имеет ввиду ту самую эпоху хиппи, которая действительно появилась яркой вспышкой, но исчезла также быстро, как и возникла.

На утро адвокат уезжает рано, оставляя Дьюка в отеле, который тот решает покинуть не заплатив, и пока он ждет машины из гаража невозмутимо читает газету. Первая страница «Сан» пестрит криминальной хроникой. Дьюк видит заголовки: «ТРОЕ ВНОВЬ АРЕСТОВАНО ПО ОБВИНЕНИЮ В СМЕРТИ КРАСАВИЦЫ», «РАССЛЕДУЮТ СЛУЧАИ СМЕРТИ СОЛДАТ ОТ НАРКОТИКОВ», «ИСТОРИИ ПЫТОК ЗАСЛУШИВАЮТ В КОНГРЕССЕ».

Прочитав первую страницу Дьюк не чувствует себя преступником. «Я был относительно респектабельным гражданином - негодяем и пакостником, наверное, но конечно же не опасным». И окончательную точку в преступлениях ставит заметка о Мохаммеде Али, который отказался воевать во Вьетнаме и которого приговорили к пяти годам заключения.

Первая часть книги заканчивается. Во второй части книги Дьюк вместе с адвокатом, посещает «Конференцию окружных прокуроров по борьбе с наркотиками».

Дьюк пребывает в отель заполненный полицейскими - «свиньями», как он их называет, и наблюдает сцену препирательства копа с администратором отеля, который отказывал ему в регистрации. Уверенный в том, что номер в отеле забронирован Дьюк обращается к администратору, чтобы не «упустить шанс вставить пистон легавому и поставить его на место».

После очередных приключений Дьюк вместе с адвокатом добирается-таки до Конференции. Опасный эксперимент - присутствие наркоманов на конференции, посвященной борьбе с наркотиками, сопровождается едкими замечаниями друзей в адрес копов.

«Треть толпы выглядела так, как будто она мимоходом заглянула на это шоу, по пути на матч-реванш Фрэзиер-Али в «Конвеншн Центре» Вегаса на другой стороне города.<..>

В зале соответственно преобладали бороды, усы и супермодовская одежда. Конференция определенно притягивала как магнит значительный контингент секретных наркоагентов и других типов подозрительной наружности…<…>

Здесь собрались полицейские сливки со всей Средней Америки… и, о Боже, они выглядели и разговаривали, как банда пьяных фермеров-свиноводов!»

То что, полицейские сами не понимают с чем имеют дело, становится понятно потому, что герои совершенно спокойно пребывают на конференции под мескалином. «Эти бедные ублюдки не могли отличить мескалин от макарон».

Дьюк с сарказмом комментирует всю эту конференцию: «Здесь было больше тысячи высокопоставленных легавых, убеждавших друг друга, что «мы обязаны разобраться с наркокультурой», но они понятия не имели, с чего начинать. Они даже не могли вычислить, откуда у этой проклятой проблемы ноги растут. В предбаннике ходили слухи, что за этим стоит Мафия. Или, возможно, «Битлз».

Устав слушать подобный бред друзья покидают конференцию.

Далее мы вновь погружаемся в наркотические приключения героев, которые, однако, не являются чем-то откровенным. В один из моментов посещения ими бара на окраине Вегаса, Дьюк приводит разговор с официанткой, которою они спросили про Американскую мечту. Ответы официантки показательны, именно так простые американцы и Томпсон воспринимают Американскую мечту.

«Лу: Угу, это на «Парадайз»… старый «Клуб Психиатров» на Парадайз.

Адв: Он так и называется - старый «Клуб Психиатров»?

Лу: Нет, он так должен был называться, а потом его купил какой-то тип… но я ничего не слышала о том, что это Американская Мечта, что-то вроде того… ассоциируется с этим, ах вот… это психушка, где ошиваются все торчки.

Лу: Нет, дорогуша, там околачиваются все травяные барыги, все пушеры и прочая шваль. Перед тем как зайти внутрь, там раскумариваются подростки, и все такое… но оно не называется так, как ты говоришь, Американской Мечтой». Вот так - просто и безжалостно подводит черту Томпсон под определением Американской мечты. Американская мечта - психушка, приют для разного сброда.

Расставшись с адвокатом в голову Дьюку вновь приходят мысли о поколении шестидесятых - именно в них он ставит жирную точку в эпохе хиппи, которая никогда не повторится, но которая была обречена на исчезновение. «…что есть нормальность? Особенно здесь, «в нашей собственной стране», во времена обреченной на заклание эры Никсона. Мы все втянуты сейчас в путешествие по выживанию. Нет больше той скорости, которая была топливом Шестидесятых. Стимуляторы вышли из моды. Это фатальный просчет кислотного полета Тима Лири. Он сотрясал Америку, продавая «расширение сознания», даже не задумываясь о беспощадных лапах реальности, поджидавшей в засаде всех тех людей, которые восприняли его чересчур серьезно.

И не то чтобы они этого не заслуживали: несомненно, они все Получили То, Что Пришло К Ним. Bсe эти патетически нетерпеливые кислотные фрики, полагавшие, что они смогут купить Мир и Понимание по три бакса за дозу. Но все их потери и поражения- одновременно и наши потери и поражения… То, что Лири унес с собой, было главной иллюзией общего образа жизни, который он попытался создать… поколения вечных калек, падших искателей, никогда не понимавших основного, старого мистического заблуждения «Кислотной Культуры»: безнадежного предположения, исходной посылки, что кто-то-или, по крайней мере, какие-то силы - приведет к тому Свету в конце туннеля».

Заканчивается книга восклицанием Дьюка, обращенным к морским пехотинцам «Да пребудет с вами Господь, «свиньи»!».

Они думают, что Дьюк безумен, а тот чувствует себя «Человеком, Способным на Поступок, и просто достаточно больным, чтобы быть абсолютно уверенным в себе».

томпсон гонзо журналистика

Выводы по Главе 2

Итак, в Главе 2 мы рассмотрели Жанры и проблематику публицистики Хантера С. Томпсона, взяв для детального анализа несколько очерков и статей писателя, дабы установить их жанровое и художественное своеобразие, а также уделили особое внимание знаковым произведениям в творчестве Томпсона - книгам «Ангелы Ада» и «Страх и отвращение в Лас-Вегасе».

Произведенный подробный разбор каждого из этих произведений позволил нам выделить основные особенности публицистики Хантера Томпсона и установить общие тенденции развития авторского стиля писателя в публицистике - начиная с первого очерка «Заплутавший американец в логове контрабандистов». Отобрав для разбора очерки и статьи разных лет, мы смогли более обширно и предметно судить о публицистическом творчестве писателя, а также проследить за развитием Хантера Томпсона как публициста и отметить особенности его журналистской деятельности.

Для повествования о собственных приключениях и авантюрах, а также, для более художественной подачи материала, Томпсон прибегал к жанру очерка, тогда как, желая высказать свои политические взгляды или мнение по поводу какого-либо социально-значимого события, Томпсон использовал жанр статьи, в чем мы имели возможность убедиться, посредством подробного анализа публицистических произведений автора.

Рассматривая книги, мы смогли отметить некоторые содержательные особенности (драматизм, метафоричность, гротескность) произведения, а также отметили необычную структуру произведения: наличие точных статистических данных и фотографического материала, собранных самим автором, что позволяет говорить о беспрецедентном журналистском эксперименте, проведенном Хантером Томпсоном.

Все это дает нам возможность сделать вывод о журналистской деятельности Хантера Томпсона в целом: особенность его работы в данной области в том, что при богатейшей содержательности налицо скупость жанровых методов. Томпсон-журналист работал лишь в жанрах очерка и газетной статьи, что вовсе не умаляет ни его заслуг, ни значения творческого наследия писателя.

Огромной заслугой Томпсона здесь нам представляется его знание законов творческого труда - он знал как писать так, чтобы читатель чувствовал себя участником происходящего, и как воздействовать на него.

Заключение

В заключении нашей дипломной работы мы хотим подчеркнуть, что Хантер Томпсон несомненно оказал большое влияние на культуру США в 70-х, а также журналистику. Оставаясь при этом единственным ярким представителем гонзо-журналистики.

Мы узнали, что именно из течения «нового журнализма» и возникла гонзо-журналистика Хантера Томпсона. С научной точки зрения гонзо-журналистика не может быть полезна. Субъективность описания событий не позволяет трезво взглянуть на объект журналистского исследования. Однако с культурной точки зрения гонзо-журналистика - это бриллиант публицистики. Ведь в данном случае наибольшую ценность представляет возможность самому окунуться в происходящее, вместе с автором прочувствовать окружающую атмосферу, взглянуть на события с неожиданного ракурса.

Мы поняли, что для гонзо-стилистики важно не столько что происходит, а как это чувствуется, какие эмоции провоцирует. Революционность этого подхода для обычно суховатой журналистики, где цель - донести факты до читателя, переоценить невозможно.

В нашей дипломной работе мы рассмотрели творческую биографию Хантера С. Томпсона, выявили влияние общественно-политической ситуации и появление различных протестных движений на возникновение, и развитие «новой журналистики» и гонзо-журналистики в частности.

Подробный анализ семи статей Хантера С. Томпсона, три из которых созданы в жанре очерка и пять - в жанре статьи, позволил нам выявить интересную особенность: оба этих жанра Томпсон использовал для более эффективного и открытого выражения своих идей, прежде всего политических и философских взглядов, и данные жанры - статья и очерк - как нельзя лучше подходили для этой цели.

Также мы выделили свойства, присущие публицистическим произведениям Хантера Томпсона:

отсутствие длительных предисловий и заключений;

юмор и самоирония в, казалось бы, самых серьезных текстах;

исторические и литературные параллели;

яркая образность и метафоричность изложения.

Разумеется, грань между тематикой и содержанием статей и очерков очень размыта.

Рассмотрев книги, мы смогли отметить некоторые содержательные особенности (драматизм, метафоричность, гротескность) произведения, а также отметили необычную структуру произведения: наличие точных статистических данных и фотографического материала, собранных самим автором, что позволяет говорить о беспрецедентном журналистском эксперименте, проведенном Хантером Томпсоном.

Все это дало нам возможность сделать вывод о журналистской деятельности Хантера Томпсона в целом: особенность его работы в данной области в том, что при богатейшей содержательности налицо скупость жанровых методов. Томпсон-журналист работал лишь в жанрах очерка и газетной статьи, что вовсе не умаляет ни его заслуг, ни значения творческого наследия писателя.

Огромной заслугой Томпсона здесь нам представляется его знание законов творческого труда - он знал как писать так, чтобы читатель чувствовал себя участником происходящего, и как воздействовать на него.

Список использованной литературы

1. Михайлов С.А. Журналистика Соединенных Штатов Америки (учебное пособие). - СПб.: Изд-во Михайлова В.А., 2004 г.

. Веннер Я. Сеймур К. Gonzo.Жизнь Хантера Томпсона. Биография в высказываниях. - СПб, 2009.

. «The National Observer». «Adrift and Ad-Libbing: A Footloose American in a Smugglers Den». August 6, 1962 (p.13)

. «The National Observer». «The Casualties of Culture Shock: Why Anti-Gringo Winds Often Blow South of the Border». August 19, 1963 (p. 18)

. «The New York Times Magazine» - «The Hashbury Is the Capital of the Hippies», 14 may 1967

. «Pageant» «Presenting: The Richard Nixon Doll (Overhauled 1968 Model)» July 1968

. «The Boston Sunday Globe». «Memoirs of a Wretched Weekend in Washington». February 23, 1969

. «Scanlans Montly» «The Kentucky Derby is Decadent and Depraved», - Volume 1 issue 4. June 1970.

. «Rolling Stone». «The Battle of Aspen», - Issue 67, Oct 1st 1970

. «The New York Times». «Fear and Loathing in the Bunker» - January 1, 1974

. «Rolling Stone». «A Dog Took my Place» - Issue 400-401 (Double issue), 31july/4 august 1983

. Jacket Copy for Fear & Loathing in Las Vegas: A Savage Journey to the Heart of the American Dream 1971

16. Томпсон Х. Страх и Отвращение в Лас-Вегасе. Дикое путешествие в сердце Американской мечты. - М.: АСТ, 2010

. Томпсон Х. Песни обреченного. - М., 2006.

. Томпсон Х. Ангелы Ада. - М., 2005

. Томпсон Х. Царство страха. - М., 2006.

. Д/ф «Gonzo. Жизнь и творчество Хантера С. Томпсона»

19. ESPN: The Worldwide Leader In Sports www.sports.espn.com.go <http://www.sports.espn.com.go>

20. История США <http://www.history.vuzlib.net/book_o073_page_1.html>

. История США <http://www.ushistory.ru/>

22. The Great Thompson Hunt <http://www.gonzo.org>

23. Радиостанция факультета журналистики МГУ им М.В. Ломоносова <http://fmgu.ru/?p=66>

. История войны во Вьетнаме <http://vietnam-game.narod.ru/history1.html>

. Вьетнамская война <http://en.wikipedia.org/wiki/Vietnam_War>

. Литературный салон им. Хантера Томпсона <http://litsalon.com>

. Наркотики во Вьетнаме <http://www.library.vanderbilt.edu.htm>

. «ТЕ ЖЕ ЯППИ, ТОЛЬКО В ПРОФИЛЬ. Нонконформизм как сорт конформизма» Григорий Востряков. <http://old.novayagazeta.ru/data/2002/05/20.html>