Правящие политические элиты российских республик в современном пространстве власти (на примере Башкортостана и Татарстана)
Правящие политические элиты российских республик в
современном пространстве власти (на примере Башкортостана и Татарстана)
P.P. Галлямов
Новейший этап развития отечественного общества в 90-е
годы радикально отличается от предыдущих
в большей степени благодаря тому, что в этот период в российскую политику
буквально «ворвался» совершенно новый, особенный феномен, который специалисты
уже окрестили «региональным вызовом» областных и республиканских элит
остальному политическому истеблишменту страны.1
Специфически особенную группу региональных
политических элит, вследствие системного воздействия различных политических
факторов, и в процессе трансформации, и в смысле современного эволюционного
развития, составили политические элиты республик в составе Российской
Федерации. В отличие от центрально-федеральной российской политической элиты и
элит большинства административно-территориальных (областей и краев) регионов,
процесс формирования политических элит в национальных республиках имел целый
ряд существенных особенностей. В кадровоструктурном плане это выразилось в том,
что здесь не произошло «выбрасывания» из правящей обоймы партийно-хозяйственной
номенклатуры, сложившейся к началу преобразований; не выплеснулись на
руководящеполитическую поверхность какие-либо группы совершенно новых для
данной сферы, демократически ориентированных деятелей; существенное влияние оказал
мощный процесс этнизации политических элит. В институциональном смысле
своеобразие трансформации политических элит большинства российских республик
было основано на том, что они, умело педалируя идею «суверенной
государственности» и использовав таким образом в своих целях феномен
«суверенизации» сполна, добились создания государственно-политического
механизма власти, с очень высокой степенью автономности по отношению к
общероссийской конституционной системе. Одновременно сформировался и получил
развитие феномен этатизации политических элит в республиках России. Наконец,
принципиально отличаются политические элиты российских республик от элит других
регионов и по способам идеологического обоснования, а также — механизму
легитимации проводимых в социально-экономической и политической сфере
преобразований.
В настоящей работе, выполненной в рамках виртуальной
мастерской «Власть и общество в политическом и этноконфессиональном
пространстве России: история и современность», я рассматриваю две основные
группы тенденций новейшей эволюции правящих элит российских республик прежде
всего в связи с тем, что именно в них, по моему мнению, с наибольшей силой
проявилась специфика трансформации последних. Это процессы этатизации и
этнизации властвующих элит в республиках Российской Федерации. Дело в том, что
мне уже приходилось писать о данных тенденциях в постановочном и, главным
образом, констатирующем плане.2 Однако процессуальные характеристики этих
тенденций, а также — проблема их взаимосвязи, взаимозависимости пока не
рассматривались.
Основываясь на анализе политических элит нескольких
российских республик и выявляя при этом общие закономерности, я в значительной
степени опираюсь на исследование эмпирических данных по Татарстану и
Башкортостану как двум наиболее ярким и представительным субъектам Российской
Федерации «республиканского» типа. Поэтому мое исследование будет в
определенной степени компаративным, сравнительно политологическим. И как
показывает анализ, рассматриваемые мной тенденции, присущие и татарстанской и
башкортостанской властвующей элите, в каждом конкретном случае обладают
спецификой, задаваемой особенностями исторического и этнополитического развития
этих республик в новейшее время.
По Башкортостану, наряду с анализом опубликованной и
заархивированной информации об элитах, использованием материалов масштабных и
экспертных опросов (в том числе — с участием автора), было проведено
специальное исследование полных биографических данных политической элиты
республики с 1986 по 1999 г.г. в двух основных аспектах. Во-первых, подробно
изучалась личная и политическая биография каждого в отдельности. Во-вторых, на
основе сопоставления этапов жизненного пути, анализировались закономерности и
особенности эволюции элиты в целом и ее отдельных группировок. Внутриэлитные
группировки политического руководства Башкортостана рассматривались мной с
позиций статусно — функционального подхода на основе выделения трех основных
сегментов. Первая группа это «высшая» политическая элита республики, обладающая
основным объемом прав и полномочий, формирующая кадровый состав элиты,
неподконтрольная другим группам. В следующую группу мы относим политическую
элиту «второго» уровня, занимающую подчиненное положение по отношению к высшей,
но осуществляющую главные направления политики в рамках ведомственного
подчинения на всей территории республики. Во всех случаях это руководители и
члены правительства Башкортостана. Наконец, к третьей группе республиканской
элиты относится так называемая «территориальная» составляющая, находящаяся в прямом
подчинении у «высшей» и в определенной зависимости от «второй» группировок,
представленная первыми руководителями городов и районов. В целом, выборочная
совокупность по Башкортостану составила 506 единиц анализа, приблизительно
пропорционально распределенных по основным хронологическим этапам.
Интенсивная этатизация политических элит национальных
республик России начала осуществляться в постперестроечный период, на основе
причудливого переплетения феномена «суверенизации» и инерционных последствий
внутренней борьбы в центрально-федеральной правящей элите, развернувшейся после
августовского (1991г.). Тогда, после событий 1991г. Б.Н.Ельцин, под предлогом
необходимости «не обострять политическую ситуацию накануне радикальной
экономической реформы», провел через парламент решение об отмене процедуры
выборов глав регионов и о назначении их Президентом. В республиках это
постановление было продублировано применительно к «своим» городам и районам.
Однако если на федеральном уровне подобный подход считался временным, в
республиках он приобрел форму закона и был закреплен в принятых позднее
конституциях. Одновременно, в республиканских законах о порядке формирования
легислатур было закреплено положение, разрешающее совмещать работу в
исполнительных органах с депутатством в законодательных ассамблеях. Это, в
конце концов, полностью подчинило законодательные собрания республик
руководству исполнительной власти, разрушило возможность реализации принципа
разделения властей.
В дальнейшем, феномен этатизации политических элит,
под которым я понимаю не количественное увеличение ее «государственных
характеристик», а двуединый процесс, с одной стороны, авторитарной и
номенклатурной узурпации власти, с другой — отчуждения от системы власти
широких слоев населения, в российских республиках эволюционировал в рамках
доминирования нескольких тенденций властных отношений, приобретя тем самым
более или менее сформировавшееся состояние.
Во-первых, это унификация пространства власти на
основе объединения исполнительной и законодательной ветвей и полного подчинения
последней высшему политическому руководству в лице президента и его
приближенных.
Во-вторых, создание системы жесткого контролирования
местного управления в городах и районах, превращение его даже на муниципальном
уровне почти в исключительно государственное. Практическое отсутствие, несмотря
на некоторую законодательную базу, местного общественного самоуправления,
являющегося, как известно, социальнополитическим фундаментом гражданского
общества; полное отчуждение от местного самоуправления властного и
финансово-экономического ресурсов.3 При этом на уровне района или города
происходит совмещение должности назначаемого президентом главы администрации с
постом председателя соответствующего представительного органа либо посредством
формальных «выборов», либо даже методом кооптирования.
В-третьих, фактическое подчинение республиканской
исполнительной власти правоохранительных и фискальных (минюст, МВД, налоговая
инспекция, налоговая полиция и т.д.) органов, наличие «собственных» контролирующих
организаций (например, в Башкортостане Государственный Контрольный Комитет),
использование в отдельных случаях во внутриреспубликанских политических
«разборках» региональных отделений службы национальной безопасности.
В-четвертых, небезрезультатные попытки властвующей
элиты российских республик подчинить себе систему судебной власти или создать
свою «оригинальную» систему судоустройства. Не случайно, именно по вопросу о
подчиненности системы судебной власти и о структурных способах ее организации
между республиканскими элитами и федеральным руководством в последние годы
развернулись наиболее ожесточенные дискуссии.4
В-пятых, исключительное (иногда с нарушением
гражданских прав) «своеобразие» избирательных систем по поводу выборов
«местных» легислатур и глав исполнительной власти президентов, абсолютная
зависимость руководства республиканских избиркомов от президентских служб. Это
позволяет политическим лидерам республик в составе РФ при помощи особых
«избирательных» технологий (нарезка округов, безальтернативность выдвижения,
регистрация кандидатов и т.д.) полностью контролировать процесс выборов и
удачно парировать попытки оппозиционеров бороться за власть еще на этапе
регистрации, не доводя их до «собственно» выборов.5
В-шестых, полное подчинение руководству российских
республик местных электронных СМИ и периодических печатных изданий.
Неоднократные факты преследования оппозиционной печати, политика сокращения и
даже попытки прекращения трансляции национальных телевизионных каналов.
Процесс такой вот масштабной по размерам и глубине
этатизации правящих элит и всего политического процесса в российских
республиках привел к своеобразному, парадоксальному, на мой взгляд, развитию
пространства власти. С одной стороны, власть как особенный феномен человеческой
цивилизации, в полном соответствии с процессами демократизации, охватившими
нашу страну, в территориальном смысле приблизилась к народу как к главному
носителю и объекту «властвующего воздействия». В то же время в сущностном
значении движение власти «от центра к человеку» не только «остановилось» на
уровне республиканских элит, но и «встретилось» там с некоторыми сегментами,
отобранными у местного управления. Таким образом, в основном смысловом значении
власть отдалилась от общества, а степень взаимоотчуждения населения и властных
структур увеличилась. Даже в условиях советской тоталитарной системы, в случае
произвола со стороны республиканской власти, конкурирующие с ней политические
акторы, могли апеллировать к «руководству партии и страны» и, таким образом,
сыграв на противоречиях центральной и региональной правящих элит, имели
некоторую возможность для политического маневра. Современные оппозиционеры,
находящиеся в противоборстве с правящими элитами российских республик
практически «один на один», в условиях отсутствия достаточно развитых
демократических процедур и традиций политического волеизъявления, вынуждены
действовать по правилам «теневой» номенклатурной политики, не появляясь «на
поверхности» публичной политической борьбы.
Как показывает диахронный политологический анализ,
именно создание «замкнутой» авторитарно-номенклатурной системы власти в
российских республиках «потушило» всплеск «партийной» активности населения
начала 90-х годов, сделав политические партии «лишними» элементами государственно
-общественной жизни. Не случайно, даже в Татарстане, где многопартийность
поначалу складывалась достаточно бурно, а дополнительный мощный импульс
формированию партийной системы придавало интенсивное развитие многочисленных
этнообщественных и этнополитических объединений, выборы в первый состав
постсоветского парламента Госсовета продемонстрировали провал
«партийно-политических» иллюзий. Чуть больше 8% депутатов Госсовета в 1995г.
являлись представителями общественных объединений и партий. В дальнейшем, по
мере укрепления авторитарно-номенклатурной системы власти, роль партий в
элитогенезе продолжала падать.
В Башкортостане «партийно-романтический» период
политического развития был еще короче и к моменту первых выборов в Госсобрание
Курултай (1995г.) не смог как-нибудь отразиться на депутатском корпусе.
Показательно, что даже наиболее «пассионарные» лидеры этнополитических
движений, пытавшиеся избраться в парламент в преобладающих по составу населения
«башкирских» регионах республики, не смогли составить достойную конкуренцию
кандидатам, официально протежируемым исполнительной властью. На мой взгляд,
решающую роль в подобной «парламентской» слабости этнополитических партий и
организаций Башкортостана (по сравнению с Татарстаном) сыграли два обстоятельства.
Во-первых, в Башкирии этнонациональные движения раздроблены, пропорционально
проживающему населению, на три основные группы: башкирское, русское и
татарское, которые выступают часто соперниками, а то и противниками. Во-вторых,
официальная власть Башкирии, так же как и в Татарстане, показательно
дистанцируется от национальных объединений, в том числе титульных, с целью
создания имиджа «организатора» общереспубликанской гражданственности по формуле
«многонациональный народ Башкортостана», для политической мобилизации всего
населения республики против «унитарных» действий федерального центра,
Особенно хорошо заметна эволюция
«номенклатурно-партийного» состава законодательных собраний Татарстана и
Башкортостана при рассмотрении в динамике (см. табл. 1). Как видно из таблицы,
изменения да и то небольшие, в сторону «технократизации» происходят лишь внутри
контролируемых исполнительной властью парламентских элит. Неизбежно падает и
роль «партийной» составляющей политической жизни в законодательных собраниях
республик.
Существенное влияние на ослабление
«партийно-публичной» политической деятельности (в том числе — в парламентах) в
российских республиках оказывает формирование избирательных систем только на
основе территориальных округов, без пропорционального партийного
представительства. Как известно, «разные избирательные системы по-разному
влияют на процессы формирования партий. Пропорциональная модель выборов по
партийным спискам способствует созданию и развитию политических партий, выборы
по одномандатным мажоритарным округам тормозят этот процесс».6 При этом в
российских республиках (в Башкортостане и Татарстане во всяком случае), где
правящая элита не признает никакой оппозиции, никаких парламентских фракций на
партийной основе и выступает категорически против избрания хотя бы части
депутатов по партийным спискам, мажоритарная избирательная система, при полном
контроле над территориями и низкой гражданской активности населения, является
весьма эффективным способом удаления «с поля политической борьбы» оппонентов из
числа «политизирующей интеллигенции», объединяющейся обычно по партийным
пристрастиям.
Логическим следствием такой вот «жесткой» рекрутации
состава парламентских собраний исполнительной властью в РТ и РБ является
«номенклатурное» в основном происхождение властвующих политических элит.
Например, в Татарстане, по расчетам, основанным на различных методиках, от
59,5% до 92% правящей элиты составляют представители бывшей
«партийно-советской» номенклатуры.8
Таблица 1.
«Номенклатурно-партийный» состав законодательных
собраний Татарстана и Башкортостана в динамике (1995-1999г.г.), %.7
Похожие работы на - Правящие политические элиты российских республик в современном пространстве власти (на примере Башкортостана и Татарстана)
|