Завершающий период - с 1987 г. по настоящее время, который отражает крах советского режима, с чем напрямую связан выход секса из подполья, применение западного опыта в этой сфере, а также возрождение сексуальной культуры.
Вторая периодизация была предложена Анной Роткирх. В книге "Мужской вопрос: любовь и секс трех поколений в автобиографиях петербуржцев" производится анализ автобиографий жителей Санкт-Петербурга, и в качестве основного критерия для разделения выделяется разница в социализации и повседневном опыте советских людей. В результате А. Роткирх описывает три поколения советских людей, два из которых не сильно отличались между собой - это "поколение, принужденное к молчанию" и "поколение персонализации", но явное отличие выделялось между двумя поколениями и третьим - "поколением артикуляции".
Таким образом, А. Роткирх отмечает следующие особенности трех поколений:
) Старшее поколение, психологически сформировавшееся в 1945-1965 гг., "поколение, принужденное к молчанию", когда публичный дискурс о сексуальности был запрещен.
) Среднее поколение, сформировавшееся в 1960-80е, "поколение персонализации", когда сексуальность становится более свободной и рефлексивной.
) Младшее поколение, сформировавшееся после 1980-х, "поколение артикуляции", для которого сексуальное поведение стало нормальной частью повседневной жизни. В этот период сексуальность становится более свободной и рефлексивной [Rotkirch, 2000].
Проводя исследование, А. Роткирх выяснила, что в обществе сначала произошли поведенческие сдвиги. Они принимались обществом, но это происходило не в публичной, а в приватной сфере, как приватная артикуляция между сексуальными партнерами. "Сексуальные практики изменились гораздо раньше публичной идеологии, которая только начинает это делать" [Rotkirch, 2000, P.175-176]. Это подтверждает и исследование, проведенное Ольгой Бочаровой, опирающейся на анализ данных ВЦИОМ. Она пишет, что "…шаг в сторону сексуальной пермиссивности был сделан не сейчас, а в 70-х, не нынешней молодежью, которая "подхватила эстафету", а предыдущим поколением… "Послеоттепельное поколение" разрушило старую нормативную структуру и отделило секс от семьи. Можно назвать этот ценностный сдвиг "бархатной сексуальной революцией", почти незаметно для современников подточившей одну из опор социального порядка" [Бочарова, 1994, С.106-107].
Данный сдвиг начинает происходить, поскольку изменяется общество: если в 1950-е и 1960-е публичное контролировало приватное, то в 1970-е этот контроль начинает видоизменяться. Для усиления эмоционального эффекта публичное может маскироваться под приватное. Так, герою повести "Компромиссы" С. Довлатова начальство дает указания: "Учтите, письмо должно быть личным… - Но при этом его будет читать вся страна… - Это должен быть рапорт… - Но рапорт самому близкому человеку…" [Довлатов, 2001, 185]. Использование приватного языка в публичной сфере для автора выглядит абсурдом, недопустимым и пошлым смешением стилей.
Именно социальные изменения влияют на трансформацию языка. Особый "язык любви", сложившийся еще в 1960-80-е при "поколении персонализации", в виде матерных слов и медицинских терминов, трансформировался вместе с государственной политикой. Поэтому важно отметить, каким образом была произведена смена публичного дискурса, медикализация языка, в этот период. Это позволит показать основу для изменений, произошедших в период Перестройки.
В период старшего и среднего поколений, с 1945-го по 1980-й год, согласно классификации Роткирх, речевые нормы официальной и литературной речи, определяемые государством, налагают запрет на описание телесных проявлений. Между "общенародной" и публичной (пристойной) речью в этом отношении проводится резкая граница, и происходит четкое разделение сфер употребления.
"Матерный язык" как язык "общенародный", несмотря на его богатство, "фиксирует только самый поверхностный, физиолого-технический уровень сексуального взаимодействия, но… неадекватен для выражения сложных эмоциональных переживаний. Медико-биологические термины большинству людей неизвестны, и они тоже, в силу своей стерильности, для выражения сложных переживаний не годятся" [Кон, 1997, С.82]. Это также можно проследить на примере повести С. Довлатова, когда журналистка из райкома в Пайдеском районе Эстонии заявляет, что выйдет замуж только за еврея, поскольку ему делают обрезание, и медицинскими терминами начинает объяснять, чем это лучше для женщины. Этот пример также отражает абсурдность ситуации, поскольку медицинский дискурс относился к публичной сфере, а вся сцена происходила в приватном пространстве. Таким образом, герою становится не по себе, когда начинается смешение противоположных сфер. Поэтому понятна и его реакция на ситуацию, он стремится заглушить этот диссонанс алкогольными напитками.
Естественным для исследователей этого периода становится наблюдение за существующими адаптивными практиками, которые начинают использовать и подростки. Об этом свидетельствует школьная детская скабрезная поэзия, формирующаяся на основе классической литературы, на которую обращают внимание исследователи современного городского фольклора [Лурье, 1992].
Подобное отражение наблюдается и в случае с журналами "Мурзилка" и "Веселые ребята", спор о которых не затихает до сих пор. Считается, что в одном из этих журналов были опубликованы в конце 1970-х - начале 1980-х гг. загадки с неоднозначными, вульгарными отгадками, что не могло произойти, поскольку цензура на детские издания была очень серьезной [Загадки из "Мурзилки"]. И, если просмотреть архивы обоих журналов, то никакой подобной информации в них нет. Это позволяет предположить, что эти загадки были придуманы школьниками, как школьная скабрезная поэзия. При этом она имела массовое распространение. Но в результате происходящих в обществе изменений, стирания границ между приватным и публичным, произошло переосмысление, которое привело к необходимости легализации источника информации. В результате кто-то начал ссылаться на периодические издания. И эта история про загадки в советских журналах начала жить собственной жизнью через фольклор, а позднее и распространение в социальных сетях.
Немного иной была ситуация с классической литературой. В 1950-60-е из нее была вырезаны некоторые части любовной поэзии, которые так или иначе затрагивали интимные темы [Блюм, 1996]. Что касается специализированной литературы, то необходимо отметить, что в связи с запретами, достать ее можно было только через доступ к отделу специального хранения в библиотеки, но даже там, как пишет И. Кон, нужно было писать объяснение. "Почти вся сексологическая литература лежала на спецхране вплоть до 1987 г. Администрация библиотек "бдела" еще больше цензоров" [Кон, 1997, C.97]. Однако чаще всего такой литературы в библиотеках не было совсем.
Таким образом, можно говорить о том, что повседневный язык, язык общения на приватные темы и об интимных вещах был либо матерным, либо медикализированным, но наряду с ним существовал и язык экспертов, который подвергался всевозможному умолчанию и ограничению со стороны государства. В публичной сфере, даже в научном обществе существовала цензура и изучать какие-либо процессы, связанные с сексуальной сферой было запрещено.
В качестве примера отношения к подобным опросам и исследованиям можно привести защиту кандидатской диссертации С.И. Голода на тему "Социологические проблемы сексуальной морали". Защита в результате партийных пересмотров все время откладывалась, так как в ней был опубликован результат опросов, по которым "советская молодежь, как и всякая другая, практиковала нелегитимные сексуальные контакты, не центрированные на матримониальное поведение, и оценивала это по-разному" [Голод,, 2005, С.73].
Когда в 1969 г. диссертация Голода, которую он писал вдвое дольше положенного срока, "была представлена к защите, последовал грозный звонок из обкома: кто посмел писать о таких вещах?! Защиту пришлось отменить" [Кон, 1997, С.98]. Но данные, полученные Голодом, опубликованные в ряде книг и статей [Харчев, Голод, 1969; Голод, 1984; Голод, 1990; Голод, 1996], являются единственным социологическим документом о сексуальном поведении и установках советской молодежи 1960-1980-х годов. "При всей социально-политической и культурной изолированности советского общества от Запада, динамика сексуального поведения и установок советских людей в основном и главном была той же, что и там" [Кон, 1997, С.99].
Что касается медико-биологической темы, то многие исследователи связывают 1960-1970-е гг. с рождением медицинской науки "сексопатологии". Название говорит о многом. Сексуальность подразделялась на "нормальную" и проблемную, при этом акцент ставится на изучение и устранение аномалий. В советском медицинском и правовом дискурсах к ним относились "мужеложство", которое преследовалось УК с 1934 г. и лесбиянство, считавшееся психическим отклонением и подлежащее принудительному лечению.
"Создание сексопатологии было попыткой поставить сексуальность под врачебный контроль. Но медикализация секса всегда дополняется его педагогизацией - лечение неотделимо от профилактики и, следовательно, просвещения. В педагогике же наследие сталинизма было еще тяжелее, чем в медицине" [Кон, 1997, С.104]. Результатом стало сексуальное невежество.
Педагогизация все-таки была, но она связывалась с проблемами семьи, которая становится актуальной в середине 1960 - х гг., поскольку семья как "важная ячейка социалистического общества" [Этика и психология семейной жизни, 1984] должна была выполнять социальные функции. Семья становится под контроль государства. Но напрямую этот контроль не осуществлялся, в качестве посредника выступала школа, именно она наделялась полномочиями по воспитанию молодой семьи. Эта особенность запечатлена даже в кинематографе изучаемого периода. Так, в кино можно наблюдать сцену, когда родители вызывались в школу либо классной руководительницей, либо даже директором школы, и с ними проводилась воспитательная беседа, целью которой было избежание конфликтных ситуаций в семье, а также стремление к "правильному" воспитанию молодежи. Особо это прослеживается в фильме "А если это любовь?", выпущенном на экраны в 1961 году. Данный канон был актуален и в 1980-е гг., например, в фильме "Вам и не снилось!" 1980 года.
Важно отметить, что беседы проводились и с самими школьниками, поскольку, несмотря на то, что подростки имели представления о сексуальном поведении, из легенд, придуманных сверстниками, или других "непроверенных" источников, необходимо было направить эти знания в нужное русло. Для этого начали использовать другие инструменты - сексуальное просвещение, первые шаги к которому предпринимались и в 1960-е годы. Такой вид просвещения воспринимался учителями и родителями как теоретизация нравственной морали, которая никак не затрагивала темы, интересующие подростков, поэтому важных практических знаний оно не приносило. Однако этот опыт продлился недолго, и уже вы 1965 году сексуальное просвещение в школах было отменено. Возобновилась эта практика только на рубеже 1985-86 гг. Таким образом, половые отношения в просвещении становится фигурой умолчания. Вопросы, связанные с сексом, школьникам отдаются на самостоятельное изучение. Так, например, курс "Анатомии человека" в рамках школьного предмета "Биология" был рекомендован в пособиях для учителей к изучению школьниками в форме самостоятельного обучения.
Но, несмотря на закрытость и запретность темы, обучение учителей в этот период все-таки проводилось. Как отмечает С.И. Голод, "есть основания полагать, что одним из каналов для "инструктажа" (педагогов) являются и печатные издания. Действительно, из 73 публикаций по социальным проблемам сексуальности, вышедших в течение 1960-х годов, 35 были посвящены вопросам "полового воспитания" детей и подростков". Важным является то, что эти публикации "не продвинулись вперед по сравнению со своим коллегами, писавшими на ту же тему в начале столетия и в 20-е годы" [Голод, 2005, С.62]. В среде профессионалов, таких как врачи и психологи, так и не сформулировали основные положения просвещения подрастающего поколения. "Тем не менее жизнь брала свое. Подростки почему-то не хотели отвлекаться от сексуальности спортом, а молодые супруги горько сетовали на свою непросвещенность, в чем их поддерживали некоторые врачи" [Кон, 1997, C.105].
Однако проблема была и проявлялась даже в научных изданиях. Так, в изданиях БСЭ (Большой Советской Энциклопедии) за разные годы, статья "Половая жизнь", сначала использовало физио-гигиенический и медицинский дискурсы. Затем произошло частичное сокращение статьи, из нее были исключены все термины, отражающие сексуальную, приватную сферу. В 1960-е эта статья была полностью удалена из энциклопедии. И только в издании от 1970-х годов, "половую жизнь" решили восстановить, но ничего социального в этой статье не осталось.
Как отмечает А. Роткирх, в этот период в употребление входит слово "секс". Оно начинает использоваться вместе с термином "интимные отношения", который применялся в газетных публикациях и являлся традиционным выражением, обозначающим половой акт [Кон, 1997]. Такое заимствование иногда было нерационально, поскольку в русском языке существовали эквивалентные слова. Это прослеживали и современники, так, в исследовании Анны Роткирх, в одной автобиографии выявляется это недопонимание: "В определенном смысле я согласен с мнением, что "секса у нас не было, т.е. не было такого термина, как "секс". Вся Россия обходилась другими, простыми на бытовом уровне, словами. И мне до сих пор не совсем понятно, почему сказать "занимаюсь половым актом, "вступил в половую связь" вполне пристойно. И совсем непонятно, почему тот же смысл (действие - глагол или существительное) выразить по-русски на "е или "ё" считается непристойностью" (мужчина 1936 год рождения, № 31) [В поисках сексуальности, 2002, C.153-154].
Это вызывает и неоднозначную оценку и со стороны исследователей, поскольку использование термина "секс" должно было заимствовать и западные коннотации. Однако в СССР почему-то этого не произошло и "в публичном "экспертном консультировании" по поводу сексуальности главное внимание уделялось обсуждению вреда мастурбации и риску венерических заболеваний" [Kon, 1995,. P.85-106].
Кроме того, запрет на обсуждение темы в публичном пространстве СССР накладывал свой отпечаток и на психотерапию, брачное консультирование и различные формы групповой самопомощи, которые начали развиваться на Западе в начале 1970-х годов. Все это было связано с попытками власти удержать контроль над приватной сферой. А потеря контроля над частной жизнью советских людей была ничем иным как отражением социальных и политических изменений, происходивших в советском обществе в конце 1960-х гг.
Предпосылки к потере были заложены процессами, которые активизировались самим государством. Первыми шагами к этому стали: "настоятельная необходимость стабилизации кадрового состава промышленных предприятий… Аутсайдерство ближайшего окружения Сталина и нижестоящей номенклатуры…" [1956: незамеченный термидор, 2012, С.210]. Но государство не могло предугадать, что эти необходимые меры по улучшению обернутся потерей контроля над одной из сфер деятельности советских граждан.
По мнению А. Казанкова, появление приватного пространства было заложено совместным постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР "О мерах по дальнейшей индустриализации, улучшению качества и снижению стоимости строительства" от 23 августа 1955 года и последовавшим за ним постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР "О развитии жилищного строительства в СССР" от 31 июля 1957 года. Оба постановления сводились к началу формирования приватного пространства, поскольку предусматривали получение благоустроенных квартир для заселения одной семьи. Таким образом, "подавляющее большинство новоселов 1950-х - начала 1970-х впервые получило отдельное, современное благоустроенное жилье. Обживаясь в нем, они, фактически, с чистого листа выстраивали пространство приватной автономии" [1956: незамеченный термидор, 2012, С.210]. Однако это приводило к тому, что у советских людей возникало противоречие: они не понимали разделения на частную (приватную) и публичную сферы. Поэтому в России развитие приватной сферы в последствие заместилось артикуляцией интимных тем среди друзей и любовников. Однако умолчание темы секса и полового воспитания подростков не вернуло контроль над этими сферами в руки государства, а только приостановило поток, получаемой информации из основных, государственных источников. Это "отразилось на организации сексуальной жизни советских людей и явилось отличительной особенностью СССР по сравнению с европейскими капиталистическими странами" [Rotkirch, 2000, P. 203].
Таким образом, многочисленные исследования, которые затрагивают период с конца 1960-х по начало 1980-х, свидетельствуют о том, что предпринятые шаги по "медикализации" сексуальности и ее "педагогизация" не привели ни к каким положительным результатам. "Попытки "окультурить" советский секс были чересчур медленными и нерешительными" [Кон, 1997,. C.113]. Но под "окультуриванием" автор подразумевает возвращение под контроль государства, что было практически невозможно сделать в этот период, поскольку сказалось влияние социальных изменений. Так, старые практики уже не действовали и нужно было придумывать новые. Однако те, кто пытался реформировать эту систему, сами плохо понимали, к чему стремятся и что для этого нужно. Их стратегия в сфере сексуальности в СССР полностью провалилась так же, как хрущевские и косыгинские реформы - в сфере экономики. А сталинское наследие в виде общественного контроля и запретов на обсуждение темы, было слишком сильным, чтобы просто отказаться от него. Кроме того, свою роль сыграла и идеологическая составляющая.
Так, если на Западе сексуальная революция начиналась с переоценки положения молодежи в обществе, с требований общей сексуальной свободы и с "несогласия нового поколения принимать двойные моральные стандарты: это прежде всего относилось к молодежи" [В поисках сексуальности, 2002, C.151], то в советской идеологии все было иначе: "отношение к молодежи как объекту коммунистического воспитания сохранялось вплоть до 1980-х годов" [В поисках сексуальности, 2002, C.151]. Однако сама молодежь "обычно не воспринимала авторитетный дискурс буквально" [Юрчак, 2014, C.77].
Согласно А. Юрчаку, "в период позднего социализма, в результате перформативного сдвига, который испытал авторитетный дискурс системы, советские люди получили возможность формировать сложное и дифференцированное отношение к различным идеологическим тезисам, нормам и ценностям системы. В зависимости от контекста они могли отвергать одни тезисы, нормы и ценности, равнодушно относиться к другим, активно поддерживать третьи, творчески переосмысливать четвертые и так далее. Отношение человека к различным высказываниям и провозглашенным ценностям системы не делилось по бинарному принципу: либо за систему - либо против нее. Это отношение не было определенным раз и навсегда и статичным. Оно было разноплановым, парадоксальным и постоянно развивающимся" [Юрчак, 2014, C.78-79].
Такое отношение к авторитетному дискурсу приводило к изменению в поведенческих практиках. Именно поэтому уже в конце 1970-х годов, как отмечают исследователи, "многие люди жили так, как будто сексуальная революция уже произошла, но ее артикуляция, прежде всего - публичная, но отчасти и приватная, между сексуальными партнерами, началась только потом" [Кон, 2001, C.50]. Реакция на ослабление внешнего контроля со стороны государства последовала незамедлительно, вся "идеальная" система "советских сексуальных ценностей и способов ее поддержания неминуемо должна была рухнуть, причем самым драматическим образом. Так и случилось после 1987 г." [Кон, 1997, C.113].
В послесталинское время под влиянием государственной политики изменяется и сама семья, закрепляется ее структура, меняются отношения между мужем и женой в сторону более равноправных. Изменение жилищной политики становится основой для четкого разделения на приватное и публичное пространство. Но если в предыдущие периоды в публичной сфере не было места приватному, то в период Перестройки эти границы начинают постепенно стираться. Ослабление контроля со стороны власти приводит к тому, что вопросы приватные, неожиданно стали обсуждаться в публичной сфере, меняя повседневность советских людей. Начинает изменяться и мир смыслов советских граждан. В период Перестройки происходит отход от привычной идеологии, общество оказывается в состоянии поиска новых смыслов и ценностей. Эти изменения ведут к тому, что сексуальные темы начинают осмысливаться иначе. А так как сексуальность становится частью публичного пространства, обсуждение вопросов интимности причудливым образом переплетается с политическими дискуссиями о прошлом и настоящем страны.
В качестве подтверждения можно привести пример избирательного бюллетеня от 1989 г. в процессе выборов в г. Перми, в котором ставится вопрос к делегатам: "почему вы… не требуете законов в борьбе с проституцией, с культурой (сколько можно показывать голых) в кино, телевизоре и т.д. И даже на улицах…" [Сопротивление несвободе, 2004]. Для автора этого текста, допустившего вольность в обращении с официальным документом, тема секса по значимости была в одном ряду с культурными и социальными проблемами. Шок, испытанный избирателем, не был индивидуальным. Этот пример позволяет говорить о том, что перед нами выражение противоречивого, конфликтного дискурса эпохи Перестройки. В этот период наряду с экономическими, политическими и социальными изменениями необходимо понимать и сексуальные, поскольку последние - явление новое, злободневное и волнующее людей эпохи гласности.
советская семья сексуальный гендерный
Литература
1.Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика / пер. с фр. сост., общ. ред. и вступ. ст. Г.К. Косикова. М.: Прогресс, 1989.616 с.
2.Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и ренессанса. Orange, Conn.: Антиквариат, 1986.525 с.
3.Борисова Н. Литература, гинекология, идеология. Репрезентации женственности в русской публицистике и женской литературе 1980-х - начала 1990-х годов // Русская литература и медицина: тело, предписания, социальная практика / сост., предисл. К.А. Богданов, Ю. Мурашов, Р. Николози. Москва: Новое изд-во, 2006.301 с.
.Бочарова О.А. Сексуальная свобода: слова и дела // Человек. Москва, 1994. № 5. С.106-107.
5.Блюм.А. Русская классика XIX века под советской цензурой // Новое литературное обозрение. Москва. 1996. №32. С.432-447.
6.В поисках сексуальности: Сборник статей / Под ред.Е. Здравомысловой и А. Темкиной. СПб.: Дмитрий Буланин, 2002.612 с.
7.Волков С. История русской культуры XX века от Льва Толстого до Александра Солженицына. М.: Эскимо, 2008.352 с.
8.Гевиннер И. Гендерные стереотипы: о чем свидетельствуют имиджи женщин в популярных женских журналах СССР и ГДР? // Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований. Иваново. 2014. № 6. С.25.
9.Голод С.И. Стабильность семьи: социологический и демографический аспекты. Л.: Наука, 1984.136 с.
10.Голод С.И. Личная жизнь: любовь, отношения полов. Л.: Знание, 1990.32 с.