Серебряный век
Серебряный век занимает совершенно особое место в российской
культуре. Это противоречивое время духовных поисков и блужданий, породило
целую плеяду выдающихся творческих личностей. Оно значительно обогатило все
виды искусств и философию. На пороге нового века начали меняться глубинные
основы жизни. Представления о любви и смерти, о реальности и душе,
незыблемые на протяжении столетий, перестали действовать автоматически.
Традиционные регуляторы существования - религия, мораль, право - не
справлялись со своими функциями. Начинался век модерна.
В начале ХХ века происходит разложение гуманистической культуры XVII -
XIX веков, отрицание ее ценностей, получившее название декаданса.
Особенную популярность приобретает учение Ницше. «Именно Ницше раньше и
острее других сформулировал новую для человечества и отныне главную для
него проблему - проблему обоснования обыденной жизни. Ницше же наметил и
главное направление в поисках ответа: человеком движет то в нем, чего он не
может осознать, и это больше и сильнее его. Индивидуальное и коллективное
бессознательное занимает в новом мире место старого Бога.»[1] Крушение
старой картины мира происходило одновременно во всех областях: модерн в
искусстве, нигилизм ницшианской философии, теория относительности
Эйнштейна.
В этот период люди ищут новые основания для своей духовной и
религиозной жизни. Очень распространенными оказываются всевозможные
мистические учения. А если предыдущие десятилетия российской истории не
вызывали сочувствия у людей Серебряного века, то события столетней
давности, напротив были предметом моды. Новый мистицизм охотно искал свои
корни в старом, в мистицизме александровской эпохи. Возникла своеобразная
мифология, в которой люди начала ХХ века продолжали дело, которое не
удалось закончить столетие назад. Как и на сто лет раньше стали популярны
учения масонства, скопчества, русского раскола, западных гернгутеров,
квакеров и иных мистиков. В своих мемуарах Максимилиан Волошин описывает
свои «этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство,
оккультизм, теософия, Р. Штейнер. Период больших личных переживаний
романтического и мистического характера»[2]. Среди русских литераторов
Серебряного века особенно тяготели ко всему потустороннему символисты. В
статье «Наследие символизма и акмеизм» Николай Гумилев пишет, что «русский
символизм направил свои главные силы в область неведомого. Попеременно он
братался то с мистикой, то с мистикой, то с теософией, то с оккультизмом.
Некоторые его искания в этом направлении почти приближались к созданию
мифа.»[3]
Многие творческие люди того времени принимали участие в мистических
обрядах, хотя и не все они до конца верили в их содержание. Магическими
экспериментами увлекались Брюсов, Андрей Белый, Мережковский, Гипиус,
Вячеслав Иванов, Михаил Кузьмин, Бердяев и многие другие. В 1908 году Блок
и Ремизов ездили на «заседание» хлыстов, после чего Блок в письме матери
сообщал: «пошли к сектантам, где провели несколько хороших часов. Это - не
в последний раз. Писать об этом - как-то не напишешь».[4]
Особое место среди распространившихся в начале ХХ века мистических
обрядов занимала теургия. Теургия мыслилась «как единомоментный
мистический акт, который должен быть подготовлен духовными усилиями
одиночек , но, свершившись, необратимо меняет человеческую природу как
таковую».[5] Предметом мечты было реальное преображение каждого человека и
всего общества в целом. Символисты мало задумывались механизмах и массовых
последствиях такого массового преображения. Однако в узком смысле задачи
теургии понимали почти так же как и задачи терапии. Идея преображения
человека, присутствовавшая и в работах Ницше, оказала значительное влияние
не только на символистов. Идею о необходимости создания «нового человека»
мы на находим и таких революционных деятелей как Луначарский и Бухарин.
Пародия на теургию представлена в произведениях Булгакова: «преображение»
Ивана Бездомного в «Мастере и Маргарите», «Собачье сердце».
Серебряный век - время противопоставлений. Основное противопоставление
этого периода - оппозиция природы и культуры. Эта идея постоянно
повторялась, хотя и под разными названиями, как плоть и дух, Дионис и
Аполлон, хаос и космос, бессознательное и сознание, наследственность и
среда. «Выстроив оппозицию природы и культуры мысль пыталась преодолеть ее
множеством способов».[6] Модерн сдвигает границу между природой и
культурой. Естественные проявления человека кажутся мнимыми и вторичными.
Они скрывают за собой более глубокую реальность, которая и имеет подлинное
значение. Главной задачей представляется постижение этой реальности,
которая скрывается за пределами обыденной жизни и неведома обычному
человеку. Эта реальность - феномен культуры, а не природы.
Владимир Соловьев, философ, оказавший огромное влияние на формирование
идей Серебряного века, считал, что победа культуры на природой приведет к
бессмертию, так как «смерть есть явная победа бессмыслия на смыслом, хаоса
над космосом». Мысль о победе над смертью занимала многих в начале
столетия. К победе над смертью должна была в конце концов привести и
теургия. По мнению Розанова смерть побеждается деторождением. А Федоров
призывал ко всеобщей борьбе со смертью и единому акту оживления всех
умерших с помощью новейшей науки, которая должная была «превратить энергия
эротическую в энергию воскрешающую».
Таким образом, тесно связывались проблемы смерти и любви. «Любовь и
смерть становятся основными и едва ли не единственными формами
существования человека, главными средствами его понимания; а став таковыми,
они сливаются между собой в некоем сверхприродном единстве».[7] Такое
понимание любви и смерти сближают культуру русскую Серебряного века и
психоанализ. Фрейд также признает основными внутренними силами
воздействующими на человека либидо (сексуальность) и танатос (стремление к
смерти).
По мнению Вл. Соловьева человек смертен из-за разделения полов. Таким
образом задачей любви становится единство мужского и женского, которое в
реальности не достижимо, а половой акт является лишь суррогатом любви, так
как не позволяет достичь человеку своей высшей сущности, андрогинной
целостности. Любовь рассматривается не как средство для продолжения рода, а
как цель сама по себе. «Дионис и Гадес одно и то же». «Дионис, молодой и
цветущий бог материальной жизни в полном напряжении ее кипящих сил, бог
возбужденной и плодотворной природы, - то же самое, что Гадес, бледный
владыка сумрачного и безмолвного царства отшедших теней. Бог жизни и бог
смерти - один и тот же бог».[8]
В статье «Смысл творчества» Бердяев рассматривает проблему пола и
творчества. По его мнению, половой акт - поиск утраченного андрогинизма,
лишь призрачное соединение. Он пишет, что «половое влечение есть творческая
энергия в человеке... Существует глубокий антагонизм между творчеством
вечного и рождением временного».[9] Бердяев считает, что должен наступить
новый природный порядок. В котором творчество победит. «пол рождающий
преобразится в пол творящий.»[10]
* * *
Как же воплощались идеи Серебряного века в жизни людей творческих?
Судьбы многих из них так же причудливы и необычны как и само это время. Им
свойственно стремление вырваться за пределы обыденной жизни, поиск иной
реальности. Их жизнь насыщена и переполнена переживаниями. Личность часто
не отделяется от творчества. Жизнь претворяется в искусство, а искусство в
жизнь. Ярким пример этому может служить судьба Николая Гумилева. Он не
просто мечтал о далеких странах, но и объездил многие трудно доступные
уголки Африки и Азии, не только прославлял в своих стихах подвиги, но и
стал героем Первой мировой воины.
Об образе жизни литературной среды начала века рассказывает Андрей
Белый, описывая «башню» - дом Вячеслава Иванова: «И так день за днем;
попадая на «башню» - дня на три, живал до пяти недель; яркая, но
сумасшедшая жизнь колебала устои времен; а хозяин, придравшись к любому
предлогу, вколачивал принцип Эйнштейна: ни утра, ни ночи, ни дня; день -
единый; глядишь, - прошел месяц уже.»[11]
В своих воспоминаниях Владислав Ходасевич рассказывает о писательнице
Нине Петровской. Как писатель она не создала ничего выдающегося, но ее
личность повлияла на многие обстоятельства и события. Она прекрасно
соответствовала «духу времени». «Из жизни своей она воистину сделала
бесконечный трепет, из творчества - ничего. Искуснее и решительнее других
создала она «поэму из своей жизни».[12] Она стала героиней романа Брюсова
«Огненный ангел». Ее жизнь, как и жизнь многих людей ее круга протекала в
неистовом напряжении, постоянной лихорадке. «Все пути были открыты с одной
лишь обязанностью - идти как можно быстрее и как можно дальше. Это был
единственный, основной догмат... Разрешалось быть одержимым чем угодно:
требовалась лишь полнота одержимости».[13] Кратчайший доступ к кладезю
эмоцию открывала любовь, «все и всегда были влюблены: если не на самом
деле, то хоть уверяли себя, что влюблены; малейшую искорку чего-то похожего
на любовь раздували изо всех сил.»[14] Люди гнались за эмоциями, все
переживания считались благом, независимо от их последовательности и
целесообразности. Однако следствием такого накопления переживаний часто
оказывалась глубочайшая опустошенность. Поэтому судьбы многих людей
Серебряного века трагичны. И все же это непростое время духовных блужданий
породило прекрасную и самобытную культуру.
БИБЛИОГРАФИЯ
А. Эткинд «Эрос невозможного. История психоанализа в России.», С-Пб.,
Медуза, 1993
А. Эткинд «Содом и Психея. Очерки интеллектуальной истории Серебряного
века», М., ИЦ-Гарант, 1996
М. Волошин «Путник по вселенным», М., Советская Россия, 1990
Н. Гумилев, «Сочинения в трех томах», т.3, М., Художественная литература,
1991
А. Блок, «Новые материалы и исследования», Литературное наследство, М.,
Наука, 1982, кн.3
Вл. Соловьев, «Сочинения в 2 т.», т. 2, Философское наследие, М., Мысль,
1988
Н. Бердяев «Философия свободы. Смысл творчества», Из отечественной
философской мысли, М., Правда, 1989
А. Белый «Начало века», М., Союзтеатр, 1990
В. Ходасевич «Некрополь» и другие воспоминания», М., Мир искусства, 1992
-----------------------
[1] А. Эткинд «Эрос невозможного. История психоанализа в России.», С-Пб.,
Медуза, 1993, с. 48.
[2] М. Волошин «Путник по вселенным», М., Советская Россия, 1990, с. 160.
[3] Н. Гумилев, «Сочинения в трех томах», т.3, М., Художественная
литература, 1991, с. 18.
[4] А. Блок, «Новые материалы и исследования», Литературное наследство, М.,
Наука, 1982, кн.3, с. 340.
[5] А. Эткинд «Эрос невозможного. История психоанализа в России.», с. 56.
[6] А. Эткинд «Содом и Психея. Очерки интеллектуальной истории Серебряного
века», М., ИЦ-Гарант, 1996, с. 214.
[7] Там же, с. 228.
[8] Вл. Соловьев, «Сочинения в 2 т.», т. 2, Философское наследие, М.,
Мысль, 1988, с. 521.
[9] Н. Бердяев «Философия свободы. Смысл творчества», Из отечественной
философской мысли, М., Правда, 1989, с. 416.
[10] Там же, с. 417.
[11] А. Белый «Начало века», М., Союзтеатр, 1990, с. 345
[12] В. Ходасевич «Некрополь» и другие воспоминания», М., Мир искусства,
1992, с. 23.
[13] Там же, с. 26.
[14] Там же, с. 27.