Русская Православная Церковь и большевистское государство в 1925-27 гг.

Русская Православная Церковь и большевистское государство в 1925-27 гг.

Содержание

Введение. 2
Глава 1. Русская Православная Церковь и большевистское государство в 1925-
27 гг. 4
Глава 2. Внутрипартийная борьба 1928-1929 гг. и антирелигиозный вопрос. 8
§1. Сталин и Бухарин: варианты дальнейшего пути. 8
§2. II съезд Союза Безбожников и постановление Политбюро о речи
Бухарина. 10
Выводы по главе. 15
Глава 3. Ужесточение репрессий в отношении религиозных организаций в 1928 –
29 гг. 16
§1. Советское законодательство в религиозной сфере. 16
§2. Закрытие церквей. 21
Выводы по главе. 26
Глава 4. Дискуссии о формах и методах антирелигиозной пропаганды в 1928-29 гг. 27
§1. Введение антирелигиозного воспитания в школах и критика Наркомпроса
“слева”. 27
§2. Критика Ем. Ярославского в комсомольской печати (июнь 1929 г.) 30
Выводы по главе. 33
Глава 5. Антирелигиозная комиссия ЦК ВКП(б) в 1928-1929 гг. 35
§1. Кадровые изменения в АРК. 35
§2. Дискуссия об АРК в Политбюро (1929 г.) и роспуск комиссии. 41
Выводы по главе. 44
Заключение 45
Источники и литература. 47

Введение.

Исследование взаимоотношений Русской Православной Церкви и большевистского государства в последние годы стало одной из самых популярных тем российской исторической науки. Долгие годы историки не могли заниматься этой тематикой без оглядки на официальные догмы, выходить за которые подчас было опасно. В этом свете вполне объясним тот факт, что в работах историков наблюдаются заметные “перекосы”. В первую очередь историки стремились исследовать такие темы, как гонения на священнослужителей в годы изъятия церковных ценностей, дело патриарха
Тихона и др. Не отрицая всей важности указанных тем, отметим, что время разоблачающих открытий безвозвратно прошло. Наступает период, когда на первый план выходит тщательный и кропотливый анализ всех исторических событий. Только это поможет получить действительно объективную картину
“нашего непредсказуемого прошлого”. О том, что этот факт вполне осознан нашей исторической наукой, свидетельствует появление высококвалифицированных работ, посвященных тем или иным аспектам советской истории.

Этот процесс характерен и для изучения истории различных религиозных конфессий в советский период. Все чаще историки обращаются к изучению механизма принятия и реализации партийных решений, касающихся религии. В этом свете изучение второй половины 1920-х гг. является одним из наиболее важных направлений, ибо этот период еще мало затронут историками религий. А ведь именно в это время среди партийных руководителей шли острые дискуссии о формах и методах ведения антирелигиозной пропаганды, которые стали одним из пунктов расхождений между И.В.Сталиным и Н.И. Бухариным. Между тем исследователи, занимавшиеся изучением внутрипартийной борьбы, почти не обращали внимания на этот факт. Поэтому тщательное рассмотрение этого аспекта позволит лучше понять методы и приемы, к которым прибегал Сталин в ходе борьбы с “правым уклоном”, оценить последствия, какие имела для религиозных групп победа Сталина во внутрипартийной борьбе.

Нужно отметить, что данная тема имеет и важное общественное значение.
Проблема сосуществования религиозных и государственных структур не решена и в наше время, о чем свидетельствует дискуссия, развернувшаяся вокруг закона о свободе совести в 1997 г. Изучение опыта прошлого особенно важно для того, чтобы избежать возможных ошибок и найти действительно взаимоприемлемый вариант взаимодействия государства и религиозных конфессий.

Приступая к изучению данного вопроса, автор поставил цель исследовать суть разногласий между сталинской группой и правым уклоном по антирелигиозному вопросу, показать, как эти разногласия были использованы
Сталиным для дискредитации Бухарина и какие последствия для религиозных организаций имела победа сталинского варианта борьбы с религией.

Источниковая база работы достаточно обширна и включает как опубликованные материалы, так и выявленные автором архивные документы.
Исследование их как исторических источников - тема отдельного исследования. Весь комплекс источников можно разделить на следующие группы:
1) делопроизводственные документы высших партийных и государственных органов: протоколы заседаний Политбюро ЦК ВКП (б) и Антирелигиозной

Комиссии ЦК, подготовительные материалы к ним и т. д.
2) Законодательные акты и циркулярные письма высших партийных и государственных органов.
3) Опубликованные выступления и работы партийных и государственных деятелей

(И.В. Сталина, Н.И. Бухарина и др.).
4) Письма верующих в высшие государственные инстанции и в прессу.
5) Партийная и антирелигиозная периодическая печать (“Правда”, “Известия”,

“Антирелигиозник”, “Безбожник”, “Безбожник у станка”).

Хронологические рамки работы ограничены 1927 – 1929 гг. Как известно, основные события, связанные с борьбой с “правым уклоном”, происходили в
1928 и особенно в 1929 гг., но первые признаки будущих столкновений появились уже в конце 1927г. В то же самое время начинается постепенное изменение политики партии и государства по отношению к религии, когда на смену относительно либеральному курсу приходит новая волна гонений на церковь.

Глава 1. Русская Православная Церковь и большевистское государство в 1925-
27 гг.

С 1923-1924 гг. начинаются некоторые изменения в “религиозной” политике партии. Их необходимость вызывалась, с одной стороны, отказом от политики
“военного коммунизма”, провозглашением курса на смычку города с деревней, потребностью в улучшении взаимоотношений с крестьянством. С другой стороны, эти изменения стали результатом нового соотношения сил в Политбюро. Л.Д.
Троцкий, главный инициатор и организатор антицерковных акций 1922 – 1924 гг., постепенно терял свои позиции. В противовес ему партийному
“большинству” нужно было выдвинуть идеи, отличавшееся от применявшихся
Троцким путей решения данной проблемы. Следствием всех вышеперечисленных факторов стало некоторое ослабление репрессий и появление лозунгов о чутком отношении к верующим, осторожном подходе к борьбе с религией и т.д.

Необходимо, однако, подчеркнуть один важный момент. Еще не до конца открыты многие архивы (в частности, по-прежнему малодоступны материалы
Лубянки), и мы не можем делать однозначных выводов. Было определенное снижение репрессий, но не их прекращение. Аресты церковных иерархов и священнослужителей, закрытия церквей не прекращались ни на минуту.

После смерти Патриарха Тихона согласно его завещательному распоряжению о преемстве высшей церковной власти Местоблюстителем Патриаршего Престола стал митрополит Петр (Полянский). Его можно считать продолжателем той политики сосуществования с властями, которая была намечена в 1923-1925 гг.
Патриархом Тихоном (в том же его так называемом “завещании”). Однако если он и считал возможным договориться с богоборческой властью о какой-то форме легализации церковной иерархии, то идти на какие-либо уступки обновленчеству отказывался.

Возможно, в 1925 г. намечались новые репрессивные меры в отношении
Русской Православной Церкви. Об этом свидетельствует целый ряд факторов: возобновление судебного преследования Патриарха Тихона, судебные процессы над иерархами (процесс митрополита Мелхиседека (Паевского), “дело барнаульских церковников” и др.). В этом плане арест митрополита Петра вполне закономерен.

Тем не менее на протяжении весны-осени 1925 г. Политбюро, занятое внутрипартийными склоками, на время как бы “забыло” о церковной проблеме, а
Антирелигиозная Комиссия долгое время не созывалась. Лишь 11 ноября 1925 г. Комиссия приняла решение нанести удар по митрополиту Петру: “в целях разоблачения монархических стремлений Петра (местоблюстителя патриаршества) поместить в “Известиях” ряд статей, компрометирующих Петра… одновременно с опубликованием ст. поручить ОГПУ начать против Петра следствие.” [1] Это явное отражение линии (Лубянки или Политбюро – это еще неизвестно) на новое антицерковное наступление.

Другим направлением деятельности Комиссии стало углубление раскола в
Русской Православной церкви. Часть епископов считала возможным пойти на гораздо большие уступки власти, чем это допускал митрополит Петр. АРК сразу же ухватилась за эту возможность, решив “ускорить проведение наметившегося раскола среди тихоновцев”.[2]

9 декабря 1925 г. митрополит Петр был арестован. Вскоре после этого, 22 декабря, 9 епископов во главе с архиепископом Григорием (Яцковским) собрались в Донском монастыре и объявили о создании Временного Высшего
Церковного Совета (ВВЦС), положившего начало “григорианскому” расколу. ВВЦС сразу же заявил о “совершенной законопослушности предержащей власти
Правительства СССР”. [3]

В то же время о своем вступлении в обязанности заместителя Патриаршего
Местоблюстителя объявляет митрополит Сергий (Старогородский), назначенный завещательным распоряжением митрополита Петра. Начинается долгая переписка между митрополитом Сергием и ВВЦС, взаимные обвинения в узурпации церковной власти. Лишь в 1927 г. митрополит Петр подтвердил все запрещения, наложенные митрополитом Сергием на “григорианцев”.

Другой крупный шаг по созданию еще одного раскола в церкви, организованный ОГПУ и впоследствии поддержанный и одобренный Комиссией – выступление митрополита Агафангела (Преображенского) с притязаниями на пост
Патриаршего Местоблюстителя. Такое решение митрополит Агафангел принял после встречи с Е.А. Тучковым, обещавшим ему свою поддержку.

Не вдаваясь в детали его переписки с митрополитом Сергием, отметим, что последнему удалось решить и это проблему. Однако именно в противодействии митрополиту Сергию (после явной неудачи “григорианского” раскола) был главный смысл выдвижения ОГПУ митрополита Агафангела.

Из перечисленных выше событий вытекают несколько важных выводов. Мы видим ставшее вполне определенным “разделение труда” в антирелигиозной работе. Всю реальную “черновую” часть дел по организации расколов осуществляло VI отделение Секретного Отдела ОГПУ в лице своего руководителя
Е.А. Тучкова и его помощников. В отдельных случаях (арест митрополита
Петра) ОГПУ действовало самостоятельно, не дожидаясь решений комиссии, которой оставалось задним числом одобрять действия Тучкова.

АРК была вполне довольна сложившейся ситуацией и решила всячески содействовать углублению раскола между митрополитами Сергием и Агафангелом при одновременном усилении ВВЦС: “Проводимую ОГПУ линию на раскол между митр[ополитом] Сергием (назначенным митрополитом Петром вр[еменным] местоблюдителем) и митр[ополит] Агафангелом, претендующим на патриаршее местобюстительство, укрепляя одновременно третью тихоновскую иерархию
Вр[еменный] Высш[ий] Церков[ный] Совет во главе с архиеп[ископом] Григорием как самостоятельную единицу. Выступление Агафангела с воззванием к верующим о принятии на себя обязанностей местоблюстителя – признать своевременным и целесообразным”.[4]

Но данная политика не оправдала себя. Митрополиты Сергий и Агафангел, как мы отмечали, сумели договориться и преодолеть свои разногласия ради церковного единства. Что касается “григорианского” раскола, то он не получил большого распространения и уже к 1930 гг. практически исчез.

Осенью 1926 г. архиепископ Илларион (Троицкий) предлагал провести нелегальные выборы Патриарха путем сбора подписей. Митрополит Сергий дал согласие, и епископ Павлин (Крошечкин) взялся за практическое осуществление задуманного. Его помощникам удалось собрать семьдесят две подписи епископов, но ОГПУ, отследившее всю акцию с самого ее начала, произвело массовые аресты. Был арестован и митрополит Сергий. [5]

После его ареста у руля управления церковью, сменяя друг друга, были митрополиты Иосиф (Петровых) и архиепископ Серафим (Самойлович). Ситуация в
РПЦ была очень сложной и относительно нормализовалась лишь после освобождения митрополита Сергия в апреле 1927 г. До настоящего времени не известны подробности “воспитательной” работы, которую провели с ним Тучков и его соратники, но тот факт, что “Декларация о лояльности” появилась благодаря обработке митрополита Сергия гэпэушниками несомненен.

Таким образом, начиная с 1924-1925 гг., линия партии и государства по отношения к Русской Православной Церкви несколько меняется. По тактическим соображениям на первый план стали выдвигаться идеи об антирелигиозной пропаганде, осторожном подходе и т.д. Репрессии, хотя и не прекращались, но все же по сравнению с предшествующими годами несколько снизились. Видя неудачу первого “штурма небес”, большевики решили испробовать другой путь – организации расколов внутри церкви с тем, чтобы столкнуть между собой образовавшиеся группы. Осуществление этой политики можно проследить в деятельности АРК в 1925-1927 гг., которая активно способствовала возникновению и углублению “григорианского” раскола, конфликта митрополита
Агафангела с митрополитом Сергием и т.д.

Глава 2. Внутрипартийная борьба 1928-1929 гг. и антирелигиозный вопрос.

§1. Сталин и Бухарин: варианты дальнейшего пути.

После окончательного разгрома троцкистской оппозиции в 1927 г. существование дуумвирата Сталин – Бухарин оказалось под вопросом. Бухарин, пользовавшийся огромной популярностью в партии, оставался последним
(вместе со Сталиным) партийным лидером, упомянутым в ленинском завещании, который еще входил в состав руководства. Столкновение между ним и Сталиным становилось неизбежным.

Уже в конце 1927 г. Бухарина перестали приглашать на заседания
Секретариата ЦК, где рассматривались многие важнейшие вопросы. В феврале
1928 г. в Политбюро возникла дискуссия о хлебозаготовках, которая постепенно охватила более широкий круг вопросов. Не останавливаясь на них, мы затронем лишь интересующие нас противоречия, а именно споры о дальнейших шагах по борьбе с религией.

Сталин, уже неоднократно заявлявший об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму, увязывал с ней антирелигиозную пропаганду.
В беседе с американской рабочей делегацией 9 сентября 1927 г. он заявил:
“Партия не может быть нейтральной в отношении религиозных предрассудков, и она будет вести пропаганду против этих предрассудков потому, что это есть одно из важных средств подорвать влияние реакционного духовенства, поддерживающего эксплуататорские классы и проповедующего повиновение этим классам”.[6] “Подавили ли мы реакционное духовенство? Да подавили. Беда только в том, что оно не вполне еще ликвидировано”.[7] Сталин недвусмысленно давал понять, что ближайшая задача всех антирелигиозных мероприятий - уничтожение церкви как таковой.

К этому вопросу Сталин обратился и на XV съезде партии, заметив, что
“у нас имеется еще такой минус, как ослабление антирелигиозной борьбы”.[8]
Однако чтобы эта борьба была успешной, нужно, по мнению Сталина, увязать ее
“с борьбой за кровные интересы народных масс и повести ее таким образом, чтобы она, эта кампания, была понятна для масс, чтобы она, эта кампания, была поддержана массами”.[9] Такой кампанией должна была стать начавшаяся коллективизация.

Одной из первых, кто правильно сориентировался в сложившейся ситуации, была М. Костеловская[10]. В статье “Задачи безбожников в деревне” она определила религию как одну из главных противниц колхозного строя:
“Сопротивляется коллективизации частный капитал. И это вполне понятно, потому что коллективная деревня – это прямая смычка с социалистическим хозяйством города. А пауки – кулак и частник – должны при этом лететь к чортовой бабушке”[11] Именно служители церкви, эти “долгополые лакеи частного капитала”, своим “блудливым языком” тормозят коллективизацию.
Отсюда выводится и ближайшая цель: “Орудие безбожников – критика религии – должно быть направлено сейчас на то, чтобы помочь деревне сбросить влияние поповщины, влияние частного капитала, широко и свободно, более ускоренными темпом двигаться на строительство социализма”[12]

Взгляды лидеров “правого уклона” существенно отличались от сталинских трактовок. Бухарин выступал за пропагандистские мероприятия и широкое культурное строительство,[13] что согласовывалось с его теорией мирного врастания кулака в колхозное хозяйство.

Весьма четко обозначил свою позицию в речи на XIV Всероссийском съезде советов А.И. Рыков: “… в области таких мероприятий, как борьба с религией, административные меры и приказы часто не только не приносят пользу, но и вредят… мы, сторонники борьбы с религиозным дурманом, не собираемся применять против религии принудительных мер, но признаем в нашей конституции свободу религиозных исповеданий”.[14] Отвечая на нападки делегатов, обвинивших его в примиренчестве, Рыков подчеркнул, что
“неправильно, когда в борьбе с религиозным дурманом прибегают к излишним административным мерам”. [15]

Нужно отметить, что Бухарин и Рыков были не одиноки в своих воззрениях на методы антирелигиозной пропаганды. С ними был солидарен М.И. Калинин, вообще известный тем, что занимал достаточно либеральные позиции при решении каких либо вопросов, связанных с религией. Еще на I Съезде Союза
Безбожников Калинин подчеркнул, что “борьба с религией - это философская борьба. Это борьба такая – быть идеалистами или быть материалистами”.[16]
Об этом же он говорил и на втором Съезде Союза Воинствующих
Безбожников.[17] К тем, кто выступал против перегибов в борьбе с религией, следует отнести и А.В. Луначарского,[18] хотя он и не был против усиления антирелигиозной борьбы.[19] Против усиления гонений на церковь выступала и
Н.К. Крупская, считавшая самым эффективным средством борьбы научную пропаганду.[20] Таким образом, к 1929 г. четко обозначились теоретические расхождения между “большинством” и “правым уклоном” в антирелигиозной вопросе. Сталин полагал, что по мере построения социализма
“эксплуататорские классы” (в том числе и духовенство) усилят свою борьбу, и для успешного завершения коллективизации их необходимо обезвредить, не останавливаясь ни перед какими средствами.[21] В отличии от него Бухарин и
Рыков склонялись к проведению антирелигиозной пропаганды без помощи репрессивных мер, рассматривая борьбу с религией как столкновение двух идеологий. Было бы неправильно делать вывод, что Бухарин и его сторонники были нейтральны по отношению к церкви или тем более доброжелательны к ней.
Конечная цель и у них, и у Сталина была одна, но способы ее достижения различались весьма существенно.

§2. II съезд Союза Безбожников и постановление Политбюро о речи Бухарина.

Апрельский Пленум ЦК 1929 г. нанес серьезный удар по “правому уклону”.
Позиции Сталина существенно укрепились. Но говорить о его полной победе было рано. Чтобы нанести последний удар группе Бухарина и ее лидеру, нужно было что-то такое, что позволило бы лишний раз обвинить его в отступлении от “истинного марксизма” и “генеральной линии партии”. Таким предлогом стала речь Бухарина на II съезде Союза Безбожников.

Этот съезд, намеченный на июнь 1929 г. должен был стать важной вехой безбожного движения. От его исхода во многом зависело дальнейшее направление антирелигиозной работы – пойдет ли оно по линии, проводимой
АРК[22], или по тому варианту, который исходил от Сталина и его окружения.

27 мая 1929 г. вопрос о предстоящем съезде рассматривался на заседании
Политбюро. Было решено создать комиссию для просмотра тезисов по докладам, в которую вошли Криницкий, Бухарин и Ярославский. “т. Бухарину поручить выступить на открытии съезда от имени ЦК”. [23] Принятое Политбюро решение очень интересно. Из черновых протоколов заседания видно, что первоначально этот вопрос не был включен в повестку дня и возник в ходе заседания.
Решение Политбюро написано на простом листе бумаги рукой Ярославского и скреплено его подписью. Либо Ярославский просто зафиксировал решение
Политбюро, либо, что вполне возможно, он внес это предложение на заседание. Этот факт очень важен, ибо к тому времени стараниями Сталина
Бухарин уже превратился в одиозную фигуру, персонифицировавшую в себе все уклоны и расколы в партии. Возможно, не будучи в силах предсказать исход внутрипартийной борьбы, Ярославский колебался между двумя лагерями. Эти колебания хорошо заметны во всех его статьях и речах 1929 г., где он поддерживает антирелигиозные взгляды и Сталина, и Бухарина одновременно.

Для меня интересна и реакция противников Бухарина на это предложение[24]. К маю 1929 г. любые выступления стали для Бухарина большой проблемой, ибо Сталин тщательно следил, чтобы его противник не мог обратиться к партии. В деле отсутствуют результаты голосования, но сам факт принятия этого постановления говорит о том, что оно не встретило возражений со стороны Сталина. В самый разгар борьбы Сталин соглашается на то, чтобы Бухарин выступил перед огромной аудиторией делегатов. Возможно, этим самым он как бы провоцировал Бухарина. Зная о глубоких расхождениях по антирелигиозному вопросу между ним и Бухариным, Сталин, разрешая его выступление, создавал почву для будущих обвинений Бухарина в
“примиренчестве”, в отходе от “генеральной линии партии”. Как известно,
“генеральной линией” были взгляды самого Сталина и его окружения.

Съезд состоялся в июне 1929 г. На одном из его заседаний с докладом
“Реконструктивный период и борьба с религией” выступил Н. Бухарин. Если
Сталин в своем понимании антирелигиозной пропаганды исходил из обострения классовой борьбы и необходимости нового наступления на церковь, то Бухарин увязывал ее с задачей построения нового человека, совершения культурной революции. По мнению Бухарина, в наступившем этапе нужны новые люди, с новым складом ума, “нужна большая гибкость этого ума, творческая жилка у миллионов строителей”[25]

Бухарин был согласен с тем, что необходимо усиление антирелигиозной борьбы, ибо “именно по этой линии идет мобилизация сил враждебного нам лагеря”.[26] Но при этом предлагаемые им методы борьбы существенно отличались от тех, которые выдвигал Сталин. “Нужно отчетливо знать, что есть крупнейшая разница между городом и деревней, между крестьянином и рабочим… Задача не в том, чтобы “нажать”, а в том, чтобы убедить.[27]

Подводя итог, Бухарин подчеркнул, что при “общем развернутом фронте нашего наступления на врага мы должны наступать дифференцировано”. Нужна
“длинная” борьба, а не кавалерийская атака.

Речь Бухарина была не просто выступлением, посвященным антирелигиозной борьбе. В условиях давно начавшегося наступления на “правый уклон” Бухарин использовал каждую возможность, чтобы донести до партии свои идеи.
Совершенно прав С. Коэн, который полагает, что в этой речи “он в завуалированных выражениях протестовал против сложившейся атмосферы и сталинских требований беспрекословного партийного подчинения”.[28]

Речь Бухарина была издана отдельной брошюрой. Некоторое время никакой реакции со стороны Сталина не было. Наконец 8 июля 1929 г. Политбюро приняло постановление,[29] в котором речь Бухарина подвергалась разгрому, так как она якобы представляла “в замаскированной форме борьбу против партии и ЦК”. [30] Как и следовало ожидать, Сталин развивал прежние обвинения Бухарина в борьбе против партии. Важной победой Сталина был запрет на публикацию статей и речей Бухарина. Фактически “правые уклонисты” были лишены возможности излагать свои взгляды.

22 июля 1929 г. Бухарин пишет письмо членам и кандидатам в члены
Политбюро и Ярославскому, где пытается отвести все выдвинутые обвинения:
“Это экстраординарное решение, не знающее прецедентов в истории партии, представляется мне глубоко несправедливым и по существу, и по формальным соображениям”.[31]

Бухарин подчеркивает, что текст речи был предварительно согласован с
Ярославским и не вызвал у него никаких нареканий, а впоследствии был опубликован в “Правде” и отдельным изданием. Эти факты подтверждают мнения, что выступление Бухарина было разрешено вполне сознательно, чтобы на его почве выдвинуть новые обвинения. Конечно, это понимал и сам Бухарин, с горечью спрашивавший у своих бывших товарищей по партии, в чем смысл
“несогласованности” его речи с “генеральной линией” – “несогласованность, которую не замечал никто в течение примерно шести недель”.

Однако это письмо (вместе с последующим, касавшемся других вопросов), лишь усугубило “вину” Бухарина в глазах сталинской клики. 13 августа 1929 г. было принято постановление Политбюро, которое оценило эти письма как свидетельства того, что “т. Бухарин продолжает пользоваться избранным им в последнее время методом борьбы с партией и ее ЦК, делая вылазки против решений ЦК на стороне… и позволяя себе далее замаскированные нападки на линию партии в речах и статьях”.[32]

Отдельной критике еще раз была подвергнута речь Бухарина на съезде.
Учитывая важность этого момента, приведем данную часть постановления
Политбюро полностью: “тов. Бухарин также делает вид, что его выступление на съезде безбожников якобы не находится в противоречии с линией партии и ее
ЦК. Между тем на деле под прикрытием лозунга “Подвергай все сомнению”, направлявшегося Марксом на разрушение капитализма и на свержение власти буржуазии, тов. Бухарин ведет пропаганду недоверия к генеральной линии партии, стоящей во главе победоносного строительства социализма. Тем самым вместо содействия делу мобилизации широких масс трудящихся под коммунистическим знамением рабочего плана, тов. Бухарин в указанном выступлении – не говоря уже о полном попрании им Марксова метода диалектики – продолжает борьбу с партийным руководством, отражая своей позицией наличие в мелкобуржуазных слоях известных колебаний, неизбежных в условиях обострения классовой борьбы при развертывании наступления пролетариата на капиталистические элементы”[33]

Постановление принималось путем рассылки опросных листов, которое провел верный помощник Сталина – И.П. Товстуха. Он с самого начала позаботился о том, чтобы не возникло “недоразумений”. Рыков и Калинин, разделявшие взгляды Бухарина на борьбу с религией, не участвовали в голосовании. В деле также отсутствует лист Сталина – как это часто бывало, он не оставил следов, не желая, чтобы его обвиняли в сведении счетов с
Бухариным. Дало решили голоса верных соратников “вождя” – Микояна,
Молотова, Кагановича, Ярославского (который вообще не был членом
Политбюро), а также Баумана и Рудзутака, поддерживавших Сталина. Лишь М.
Томский проголосовал против, но его позиция уже не могла что-либо изменить.

Параллельно с этим надлежащие выводы сделал и Союз Воинствующих
Безбожников. 8 августа 1929 г. на экстренном (!) заседании фракции рабочего
Президиума Исполбюро Центрального Совета СВБ его члены заслушали сообщение о решении Политбюро. Последовали покаянные постановления: “Признать, что издание брошюры для широкого распространения без предварительного рассмотрения и обсуждения было ошибкой”.[34] Понять такую спешку можно, ведь именно ЦС СВБ совершил непростительный “грех” – разрешил издать речь
Бухарина.

В августе 1929 г. издание работ Бухарина и публикация его статей были полностью прекращены – постановление Политбюро тщательно выполнялось.
Совсем скоро, в ноябре 1929 г. Бухарин будет выведен из Политбюро, после чего он, Рыков и Томский выступят с покаянным заявлением. Сталин окончательно утвердится у власти.

Таким образом, речь Бухарина на съезде СВБ отводившуюся ей роль.
Спровоцировав Бухарина, Сталин затем использовал его выступление для обвинения в “правом уклоне”, отходе от “генеральной линии” и т.д., что было весьма важным моментом в деле разгрома “правых”. Вместе с другими подобными факторами (теория о мирном врастании кулака в социализм, споры о культурной революции и т.д.) речь Бухарина была использована для дискредитации его в глазах партийцев, что помогло осуществить его изгнание из Политбюро.

Выводы по главе.

1928-29 гг. ознаменовались новым этапом внутрипартийной борьбы, в результате которой Н. Бухарин и ряд других партийных руководителей были отстранены от руководства, а позиции Сталина окончательно укрепились. В этой борьбе существенную роль сыграли противоречия между Сталиным и
Бухариным по антирелигиозному вопросу. Сталин умело использовал эти разногласия, чтобы обвинить Бухарина в отступлениях от “генерального курса” и тем самым дискредитировать его позицию в глазах партийных масс. С этой целью он сознательно допустил выступление Бухарина на II съезде Союза
Безбожников, ставшее затем предметом обсуждения на Политбюро. В итоге
Бухарину было запрещено выступать с речами и печатать свои статьи, что имело огромное значение для ослабления его позиций.

Глава 3. Ужесточение репрессий в отношении религиозных организаций в 1928 –
29 гг.

§1. Советское законодательство в религиозной сфере.

1927-29 стали временем принятия целой серии законодательных актов, осложняющих положение религиозных конфессий и в первую очередь РПЦ.
Большинство их приходится на конец 1928 – начало 1929 г., однако начало этому процессу было положено еще в 1927 г.

Одной из основных задач данного законодательства было ухудшение и без того тяжелого положения духовенства. Со своей стороны властные органы сделали все, чтобы сделать жизнь священнослужителей невыносимой. 21 февраля
1927 г. Наркомат труда СССР своим постановлением лишил “бывших и настоящих служителей культов; членов [их] семей”[35] права на пенсию и пособие по безработице. Это означало “официальное” признание духовенства нетрудовым элементом со всеми вытекающими отсюда последствиями (фактически же духовенство стало относиться к “эксплуататорам” сразу же после революции).

Следующим шагом стал циркуляр Наркомзема РСФСР от 13 марта 1928 года о правах на землепользование служителей культов. Теперь для того, чтобы получить для ведения хозяйства участок земли, священнослужителю приходилось обращаться в уездные земельные управления, которые могли отказать им, если сочтут необходимым. Теоретически наделение землей служителя церкви должно было проводиться в самую последнюю очередь.[36] Однако на практике наделение священника землей было абсолютно нереальным делом.

Свой вклад в дискриминацию духовенства внес и Наркомпрос, который 5 июня 1928 г. постановил: “Приравнять служителей религиозных культов и их детей в отношении взимания с них платы за обучение к лицам, живущим на нетрудовые доходы”.[37]

Большинство приходских священников имело очень низкие доходы и оплатить учебу своих детей для них было достаточно сложно. Фактически данное постановление делало невозможным получение образования для детей священнослужителей.

Параллельно с принятием вышеперечисленного законодательства в аппарате ВЦИК был подготовлен проект инструкции “О порядке проведения в жизнь декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви”, которая модифицировала многочисленные постановления и циркуляры различных ведомств. Проект повторял все декларативные фразы большевистского законодательства о свободе совести и т.п., но вместе с тем в нем было немало важных моментов. Особенно подчеркивалось, что “запрещается выносить какие-либо постановления или распоряжения, которые бы стесняли или ограничивали исполнение верующими обрядов культа…” (п.4)[38]

Вместе с этим в инструкции появляется упоминание о “двадцатках”, которые будут окончательно закреплены законом от 8 апреля 1929 г.

В проекте также отмечалось, что “ликвидация молитвенного здания не допускается, если она приводит к невозможности дальнейшего отправления культа данной религиозной общиной…”[39]

Данный проект был передан на рассмотрение в СНК РСФСР, отдельный экземпляр был передан Ем. Ярославскому. Однако даже такой проект вызвал недовольство некоторых партийцев, занятых антирелигиозной работой. В письме П.Г. Смидовичу от 4 мая 1928 г. наркомюст Н. Янсон отмечал, что
“издание такой инструкции политически нецелесообразно… такая инструкция, изданная от имени Правительства, может произвести впечатление новой декларации прав религиозников и, несомненно, осложнит борьбу с ними”.[40]

Данный материал позволяет сделать ряд важных выводов. Мы видим, что относительно умеренный проект инструкции был подготовлен аппаратом ВЦИК, возможно, при непосредственном участии П.Г. Смидовича и несомненно, был одобрен М.И, Каменевым. Однако, даже эти робкие попытки как-то повлиять на беззакония, творившиеся в отношении церкви, встречали сопротивление со стороны репрессивных органов государства, в руках которых и была настоящая власть.

Нужно также отметить, что данный проект имеет сильное текстологическое сходство с законом от 8 апреля 1929 г., который разрабатывался при непосредственном участии АРК. Возможно, инструкция вызвала одобрения членов комиссии, так как соответствовала их представлениям о характере борьбы с религией.

Одной из самых сложных проблем оставалось лишение избирательных прав.
На практике зачастую лишали прав всех, кто так или иначе был связан с отправлением культа. 11 февраля 1925 г. нарком внутренних дел А.Г.
Белобородов разъяснял Смидовичу, что “… лица, обслуживающие культ в вокальном, декламационном, музыкальном, художественном, санитарном и т.п. отношениях принадлежат к обслуживающему здание культа техническому персоналу и … не являются лишенными избирательных прав…”[42]

Однако на местах продолжалась прежняя тактика, в связи с чем Президиум
Всероссийского Центризбиркома в апреле 1929 г. сделал еще одно разъяснение:
“… рядовые члены религиозных объединений, хотя бы они (члены) и являлись активными верующими, не лишаются избирательных прав”.[43]

Все эти разъяснения местные власти часто просто игнорировали. Вот лишь несколько характерных примеров из жалоб в “Крестьянскую газету”.
Крестьянин Н. Тюрин из с. Партизанского Липецкого уезда Тамбовской губернии был лишен избирательного права за то, что с 1911 по 1915 г. был послушником. Бывший красноармеец Г. Петренко стал “лишенцем” из-за того, что его отца выбрали церковным старостой. Лишенные прав К. Первозванский и
Хавдатова были детьми священнослужителей, Н. Булавин и Кравченко – церковными старостами.[44] Это лишь отдельные примеры, которые можно продолжить.

В феврале 1929 г. АРК приняла постановление о лишении избирательных прав председателей религиозных общин и членов их исполнительных органов.
При этом, однако, рекомендовалось учитывать, получали ли они содержание от общин: “При определении избир[ательных] прав председателей религ[иозных] общин и членов их исполнительных органов, необходимо исходить не только из того, что они являются служителями религ[иозных] культов, но также принимать во внимание получаемые ими от религиозных организаций содержания”.[45] Однако можно смело предположить, что на местах на такие тонкости далеко не всегда обращали внимания.

2 марта 1929 г. Комиссия рассмотрела проект закона о религиозных объединениях. Как мы отмечали, по тексту он близок упомянутому выше проекту инструкции. Возможно, она и была взята за основу. В прежний параграф добавлена фраза о лишении религиозных обществ прав юридического лица; этим обществам также запрещено было заниматься какой-либо деятельностью, кроме “удовлетворения религиозных потребностей”. [46]

Этот дополнительный вариант был отправлен для утверждения во ВЦИК и принят 8 апреля 1929 г.

Закон вводил вместо традиционного прихода пресловутую “двадцатку” - религиозное общество.: “Религиозное общество есть местное объединение верующих, достигших 18-летнего возраста, одного и того же культа, вероисповедания, направления или толка, в количестве не менее двадцати лиц, объединившихся для совместного удовлетворения своих религиозных потребностей”.[47] Как уже отмечалось, они не обладали правами юридического лица. Свою деятельность общества могли начать только после регистрации в местных органах власти (п. 4-7). Церкви и церковное имущество рассматривались как государственная собственность, которую власти, как бы делая одолжение верующим, передавали для использования бесплатно. Собрания и различные обряды могли проходить только с разрешения местных исполкомов; они же могли удалять из общества отдельных его членов.

Перечень того, что запрещалось делать религиозным обществам, чрезвычайно широк: “создавать кассы взаимопомощи кооперативы, производственные объединения … оказывать материальную поддержку своим членам … организовывать специальные детские, юношеские, молитвенные и другие собрания, как и общие библейские, литературные рукодельческие, трудовые, по обучению религии и т.п. собрания, группы, кружки, отделы, а также устраивать экскурсии и детские площадки, открывать библиотеки и читальни, организовывать санатории и лечебную помощь”.[48]

Несомненно, данный закон существенно ограничивал права верующих, делал их полностью зависимыми от произвола местных властей. Не случайно И.Р.
Шафаревич писал, что этот и другие законы “во многих важнейших вопросах не обеспечивают достаточных гарантий нормального развития религиозной жизни
…”.[49] И все же следует подчеркнуть, что Комиссия, утверждая проект закона, не добавила ничего такого, что не было бы испытано в ходе борьбы с церковью. Она лишь подвела “правовую” базу под уже сложившиеся практические взаимоотношения между государством и религиозными конфессиями.

22 июля 1929 г. АРК рассмотрела сразу два вопроса, связанных с ухудшением гражданских прав священнослужителей. Было подтверждено, что служители культов как нетрудовые элементы не могут состоять в промысловой кооперации, а также быть членами профсоюзов. В последнем случае все же было сделано исключение для тех, кто “хотя и обслуживает тот или иной культ, но в то же время являются и обслуживающими общественные или госуд[арственные] нужды, как, например, сторожа церквей…”.[50]

4 ноября, рассматривая проект циркуляра о правах землепользования служителей культов, АРК признала необходимым лишить земли священнослужителей. Вместе с тем права на землю священников, “открыто порвавших с религией”, оставались нетронутыми.[51] Здесь уже чувствуется прямое влияние сталинской догмы о “попе –сообщнике кулака”, которому “нет места в колхозе”.

Как видим, целью многих принятых законов и постановлений было ухудшение положения священников. Мощный удар, нанесенный в предыдущие годы по епископату, не разрушил организационную структуру церкви, и теперь власти начинают действовать по-иному.

Вместе с тем принятие репрессивного законодательства разворачивается перед началом и в ходе осуществления коллективизации. Между этими событиями есть тесная взаимосвязь. Подчинение деревни и выкачка из нее средств для нужд индустриализации – лишь одна из целей раскрестьянивания.
Для создания тоталитарной государственной системы была нужна соответствующая социальная база. Отсюда стремление Сталина опереться на люмпенизированные слои общества вообще и деревни в частности. Однако большинство крестьян было против свертывания НЭПа и нужно было сразу избавляться от будущих проблем. Поэтому острие репрессий в ходе коллективизации было направлено против значительной части сельского населения.

Данная борьба шла и по идеологической линии. Религия, как известно, является сильным объединяющим фактором. Пример того – годы Ордынского Ига, когда православная церковь играла роль несуществующего государства, объединяя русскую нацию. Точно так же православие было фактором, сплачивающим крестьянство, одним из условий его самоосознания себя как единого социального слоя. Без разрушения православия невозможно было уничтожить крестьянство как самостоятельную часть общества. Именно по РПЦ пришелся основной удар безбожной власти. И не случайно Ем. Ярославский относил победоносное завершение наступления на церковь к тому же времени, когда планировалась окончательная коллективизация всех оставшихся единоличных хозяйств – к концу 1930-х гг.

Для будущего “коммунистического” общества был нужен новый человек с новой системой ценностей, в которой религии уже не было места. Однако для ее вытеснения из сознания человека большевики использовали совсем не идеологические методы борьбы.

§2. Закрытие церквей.

Эта проблема, возникшая в первые же годы после революции, всегда была одной из самых острых. Каждый год уничтожались сотни памятников архитектуры, многие из которых – свидетели исторических событий прошлого.
Особый всплеск закрытия храмов пришелся на годы изъятия церковных ценностей, затем их количество несколько пошло на убыль, но сам этот процесс никогда не прекращался.

1928-1929 гг. – очередное усиление компании по закрытию церквей. Даже только по цифрам видно, как быстро менялась ситуация в этом вопросе. По данным В. Цыпина, в 1928 г. было закрыто 534 церкви, а в 1929 г. уже
1119.[52] Эти кампании сопровождались оскорблениями верующих, нарушениями даже дискриминационного к религии советского законодательства, что приводило к столкновениям между властями и верующими людьми.

Такой широкий размах вызывал опасения у некоторых осторожных большевиков, которые призывали умерить кампанию по закрытию церквей. В 1928 г. это вызвало тревогу даже у руководителей Союза Безбожников, не очень-то беспокоившихся о подобных вещах. В информационном письме Центрального
Совета СБ от 2 ноября 1928 г. отмечалось, что “в последнее время закрытие церквей на местах начинает приобретать несколько стихийный характер.
Советы или ячейки СБ без достаточной и оправдывающей себя подготовки форсируют закрытие церквей. Самое главное, часто начинают эту работу, предварительно не согласовав ее с парторганами, органами административного надзора и пр.; не выявив как следует настроений и возможных затруднений, в результате чего дискредитируют СБ, подрывая авторитет советский и партийных органов”.[53]

Однако все подобные письма и записки оставались пустым звуком. Закрытия церквей продолжалось в прежнем темпе.

В марте-апреле 1929 года произошли многочисленные столкновения с верующими, вызванные закрытием церквей. Остановимся более подробно на двух из них.

Первое произошло в селе Дятьково Бежецкого уезда Брянской губернии.
Горсовет поселка привлекала перспектива получить некоторое количество чугуна, из которого был сделан склеп генерала Мальцева, находившийся при поселковом храме. Сразу же были проведены “митинги” рабочих, разработаны соответствующие “ходатайства”, и 28 февраля 1929 г. Президиум Брянского губисполкома разрешил ликвидировать склеп “с использованием полученных средств на надобности дорстроительства”. [54]

В постановлении ничего не говорилось о закрытии самой церкви, но горсовет Дятькова подошел к делу творчески. В своей жалобе М.И. Калинину прихожане церкви отмечали, что 4 марта 1929 г. комсомольцы и милиционеры
“разгромили храм, уничтожили помещение сторожа, а самого сторожа вместе с семьей выселили на улицу, уничтожены иконостас и престол, сожжена большая часть икон”.[55]

Жалобу верующих П. Сидорович препроводил прокурору республики Н.В.
Крыленко, отметив, что “сущность дела требует немедленного, тщательного и срочного разбирательства на месте”.[56]

Из имеющихся в нашем распоряжении документов трудно установить, какого рода “расследование” было проведено на месте, но его результат характерен: как утверждал Крыленко, заявление прихожан полностью ложно, никакого закрытия, надругательств и т.п. не было.[57] Президиуму ВЦИК ничего не оставалось, как “принять к сведению” записку Крыленко и потребовать привлечения виновных к суду за клевету.[58]

Второй инцидент произошел в городе Рыкове и в деревне Веровка
Рыковского района Артемовского округа. Местные безбожники повели активную кампанию за закрытие сельской церкви, что протесты верующих. Несмотря на это, было принято решение закрыть храм. В жалобе верующих в Президиум ВЦИК было отмечено, что “рыковская милиция … вместе с секретарем комячейки и веровскими комсомольцами ворвалась в наш храм, разбили иконостас, иконы, осквернили престол и всю церковную утварь. Этот погром был совершен в присутствии верующих со слезами просивших не глумиться над святынями”.[59]
Через несколько дней стало известно, что ВУЦИК отклонил просьбу верующих о сохранении церкви. В результате, по описаниям прихожан, у церкви собралось около тысячи человек, которые вступили в драку с милицией и комсомольцами.

10 мая 1929 г. М. Калинин обратился к председателю Всеукраинского ЦИК
Г.И. Петровскому с просьбой провести расследование и особенно советовал обратить внимание на то, “нужно ли в действительности закрытие поименованной церкви”. [60]

Расследование было поручено ГПУ УССР, которое представило свою версию событий. По мнению председателя ГПУ Балицкого, во всем были виноваты “поп
Скритченко и его кликуши”, которые собрали около “150 женщин”. Все же остальное население г. Рыково активно поддержало идею о закрытии церкви.[61]

В данном документе очевидна тенденция показать, что население выступило за закрытие. Однако само упоминание о протестах противоречит общей направленности документа. Скорее всего, именно эта часть донесения истинна, хотя цифры, возможно, сильно преуменьшены. Решение о закрытии церкви вызвало протест со стороны рыковского населения, а надругательство над храмом только ускорило выступление верующих. К сожалению, нам не известно, чем закончилась эта история.

Приведенные выше примеры позволяют отметить один важный факт. М.И.
Калинин и возглавляемые им “законодательные органы” не имели никакой реальной власти и не могли никак повлиять на процесс закрытия церквей. Их просьбы о расследовании не давали никакого результата, и Калинину приходилось довольствоваться лишь отписками от ОГПУ, которое в каждом случае поступало по-своему.

Нужно отметить, что в ходе этих кампаний не делалось различий между
“обновленцами” и “тихоновцами”. Закрывали церкви, принадлежащие как тем, так и другим. В конце марта (точная дата отсутствует) 1929 г. митрополит
Вениамин (Муратовский) просил у М.И. Калинина оставить общине обновленцев города Ашхабада Михаило-Архангельскую церковь. Заместитель председателя общины Прошутинский сообщал, что в ходе закрытия “… попраны кресты с куполами… с музыкой сняты колокола, собрания верующих запрещены”.[62]

Другой аналогичный случай произошел в Москве. 19 апреля 1925 г.
Президиум Моссовета принял решение о закрытии часовни Пантелеймона у
Никольских ворот, принадлежавшей обновленцам.[63] Однако митрополит
Вениамин и А.И. Введенский обратились с жалобой к Калинину, отмечая, что
“Пантелеймоновская часовня является одной из немногих церковных единиц обновленческой ориентации г. Москвы”. Еще более важным фактором было то, что она давала сорок процентов всего дохода обновленческого Синода.

Эту часовню до поры оставили в покое, но обновленцы все же лишились другой – Иверской. 19 июня 1929 г. Президиум Моссовета принял решение о ее закрытии. ВЦИК 5 июля 1929 г. утвердил это решение, потребовав, однако, чтобы была сохранена часовня Св. Пантелеймона.

Закрытие церкви был для властей достаточно простым делом. Требовалось собрать митинг “трудящихся”, провести на нем соответствующее постановление
– и церковь, несмотря на протесты верующих, была обречена. Впрочем, даже эти процедуры вызывали недовольство местных властей, изо всех сил боровшихся с “поповским дурманом”. 5 марта 1929 г. временный председатель
ЦИК Башкирской АССР Мансуров просил ВЦИК облегчить процесс закрытия церквей: “Башкирский Центральный Исполнительный считает вполне возможным, чтобы дела о ликвидации церквей разрешались окончательно ЦИК-ами автономных республик…”[64] (т.е. решение о закрытии приводилось бы в исполнение немедленно, не дожидаясь ответа ВЦИК).

Такая оценка вызвала неприятие у П.Г. Смидовича, который велел “в ответе сослаться на новый закон”[65], но даже его принятие ничего не изменило: процесс закрытия церквей продолжался прежними темпами. По данным
НКВД УССР, только на территории Украины за период с 1 января по 1 октября
1929 г. было закрыто 135 церквей (это лишь по постановлениям ВУЦИК).[66]

Процесс закрытия церквей сопровождался такими беззакониями, что созданная позже под руководством Смидовича Постоянная Комиссия ВЦИК по делам культов отменила ряд подобных решений. 24 октября 1930 г. было предписано вернуть верующим Успенскую церковь в г. Гурзуфе и единоверный храм в г. Воронок Покуровского района (губерния не указана), решение о закрытии которых было принято в 1929 г. 24 октября 1930 г. были приняты аналогичные постановления в отношении ряда других закрытых церквей.

Однако все это не более чем капля в море. Ни компания Смидовича, ни сам
Калинин не могли оказать какого-то существенного влияния на этот процесс.
Более того, им самим приходилось в некоторых случаях идти на поводу у ОГПУ, которое реально владело ситуацией. 20 ноября 1929 г. начальник Секретного
Отдела ОГПУ Я.А. Агранов и Е.А. Тучков послали Калинину записку, в которой просили его “об ускорении закрытия Владимирской церкви в г.
Актюбинске”.[67] Калинину пришлось отклонить просьбу верующих об оставлении за ними храма.[68] 1 декабря 1929 г. Президиум ВЦИК отклонил просьбу верующих Петропавловской церкви с. Дуван.[69] 26 января 1930 г. комиссия рекомендовала Президиуму ВЦИК пересмотреть прежнее решение о сохранении церкви “Большое Вознесение”.[70] При этом Смидович остался при особом мнении: “К пересмотру вопроса во ВЦИКе нет оснований”.[71]

Очевидно, в этих и во многих других случаях вопрос уже был решен партийными органами или ОГПУ. От ВЦИК требовалось лишь законодательно оформить это решение, а его особое мнение мало кого интересовало. Не придавалось особого значения и словам об осторожном подходе к этому вопросу. 29 января 1930 года на совещании секретарей окружкомов Средне-
Волжского крайкома ВКП(б) было решено: “Движение в деревне за снятие колоколов и закрытие церквей должно быть охвачено партийным руководством; никакое сдерживание его сверху не должно иметь места”.[72]

Не оказывали никакого воздействия и волнения верующих, которые теперь стали рассматриваться как кулацкие мятежи и подавляться со всей жестокостью. Процесс закрытия церквей широко развернулся в годы коллективизации и продолжался все последующее время вплоть до 1941 г.

Выводы по главе.

1928-1929 гг. стали началом нового ожесточенного наступления на церковь, цель которого – уничтожение ее организационной структуры, полное вытеснение из народной жизни. Была принята серия законов, которые значительно ухудшали и без того нелегкое положение священнослужителей, низводили их социальных статус до уровня маргинальных групп.

Усилились гонения на верующих, по всей стране шло массовое закрытие церквей. Отдельные попытки некоторых партийцев (М. Калинин, П. Смидович, некоторые члены АРК) как-то смягчить этот удар не дали результатов. Церковь рассматривалась как общественная сила, противостоящая коллективизации.
Партийная пропаганда провозглашала, что без уничтожения религии невозможно построение нового общества. Победа сталинской линии обусловила всю тяжесть удара, который был нанесен по религиозным конфессиям в годы коллективизации.

Глава 4. Дискуссии о формах и методах антирелигиозной пропаганды в 1928-29 гг.

§1. Введение антирелигиозного воспитания в школах и критика Наркомпроса
“слева”.

В исследуемые годы антирелигиозная пропаганда постепенно все более усиливается и приобретает систематический характер. Среди безбожников возник ряд споров о том, как должны осуществляться на практике партийные директивы и решения ЦС СБ.

Особенно большое внимание уделялось антирелигиозному воспитанию детей и школьников и привлечению к антирелигиозной пропаганде учителей. Безбожники понимали, что проще сформировать человека-атеиста, чем заставить верующего, глубоко преданного своей религии, отказаться от нее. Антирелигиозная пропаганда должна была охватить даже детей-дошкольников, которых для этой цели предлагали организовывать в специальные группы (о практическом использовании этих планов данных не имеется). [73]

В 1929 г. все громче звучали голоса о необходимости замены безрелигиозного воспитания антирелигиозным: “Пора, наконец, покончить со всякими разговорами о ненужности и невозможности антирелигиозного воспитания в дошкольном возрасте”.[74]

Вопрос о введении антирелигиозного воспитания в школах неоднократно обсуждался в исполбюро Центрального Совета Союза Безбожников. 2 октября
1928 г. была рассмотрена резолюция о работе среди детей и юношества. Один из самых активных поборников этой идеи, Н. Аносов, указывал: “Нужно всю работу пропитать антирелигиозным воспитанием… Антирелигиозное воспитание нужно начинать с самого раннего возраста”.[75] В принятой резолюции указывалось, что антирелигиозную работу среди детей нужно “вести по линиям воспитания в школе и по линиям внешкольной работы с детьми”[76] Особое внимание этому вопросу должны уделять пионеры и комсомольцы.[77] Однако реализация этих планов встретила сопротивление со стороны Н.К. Крупской, занимавшей в те годы пост заместителя наркомпроса и считавшейся одним из специалистов по антирелигиозным вопросам. Крупская справедливо полагала, что такое резкое введение антирелигиозной пропаганды в школе принесет лишь негативные результаты и отрицательно относилась к этому, по ее словам,
“балалаечному” уклону. Существующее безрелигиозное воспитание, по ее мнению, вполне удовлетворяло задачам работы безбожников в школе. Эти идеи вызвали редкое неприятие в ЦС СБ, считавшего любое вмешательство в антирелигиозную работу нарушением его монополии.[78] В подготовленный проект докладной записки об антирелигиозном воспитании в школе, направленной в ЦК ВКП(б), был внесен пункт с обвинениями руководства
Наркомпроса в бездеятельности.

При обсуждении этого пункта почти все члены исполбюро ЦС СБ проголосовали за его включение. Лишь В. Кобецкий робко предложил “Исключить пункт, направленный против т. Крупской, заменить его общим пунктом о существовании среди работников Наркомпроса течения с критикой его, защищающего принципы “безрелигиозного воспитания”[79] Однако Ф. Олещук настоял на сохранении критики Крупской, “так как она упорно продолжает отстаивать свою точку зрения”.[80] Его поддержали В. Зыбковец, Н. Амосов,
И. Стуков и в итоге данный абзац был включен.[81]

Правда участники заседания все же были вынуждены соблюсти ритуал и решили “прибавить пункт о недопустимости методов “издевки”, “наскока”,
“административного нажима” в школе”.[82] Однако эти фразы никак не мешали сути самого документа.

Записка подчеркивала необходимость антирелигиозного воспитания в школе, ибо “в последнее время религиозные организации стали вести среди детей громадную работу”[83] Позиция Наркомпроса подверглась резкой критике: “… руководители Наркомпроса, так например, т. Крупская, все еще не признали своей ошибки с выпуском письма о безрелигиозном воспитании…[84] Громадный вред делу антирелигиозного воспитания принесло также выступление тов.
Луначарского на юбилейном вечере в Яснополянской школе имени
Толстого”[85].

Мы видим, что по вопросу о введении безрелигиозного воспитания в школе
СБ занял самую крайнюю радикальную позицию, которой противостояли более умеренные взгляды руководителей Наркомпроса. При этом идеи СБ в целом соответствовали положениям Сталина об усилении борьбы с религией.
Противодействие Крупской и Луначарского этой позиции создавало опасность для них быть обвиненными в “правом уклоне”.

Тем не менее, Наркомпрос еще и в 1929 г. пытался бороться с указанной позицией Союза Безбожников. 4 апреля 1929 г. Комиссия НКП поручила комиссии в составе Крупской, Я.А. Эпштейна и К.А. Попова подготовить проект обращения ко всем отделам народного образования по вопросу об антирелигиозном воспитании. Вскоре Крупская подготовила вариант докладной записки, идеи которой кардинальным образом отличались от позиции Союза
Безбожников. По мнению Крупской, безрелигиозное воспитание должно быть включено в общую систему культурного строительства. При этом особо подчеркивалось следующее положение: “Было бы однако величайшей ошибкой думать, что школа учебой может вести подлинную борьбу с религией”[86] По мнению Н. Крупской, лишь целый комплекс мероприятий может оказать какое либо воздействие, а насмешки над верующими детьми и учителями ни к чему не приведут.

Эти тезисы были отредактированы К. Поповым, который не внес в них каких-либо принципиальных изменений.[87] Вместе с тем, сама Крупская понимала уязвимость своей позиции, пыталась изменить документ в соответствии с “духом времени”.[88] В переделанном варианте тезисов были усилены слова об обострении классовой борьбы: “Недовольные элементы стремятся влиять на массы всеми путями, в том числе и путем организации религиозных сект”.[89] Чтобы придать своим идеям “легитимность” Крупская добавила в текст ленинских цитат. Однако в целом принципиальных изменений не произошло.

Но эти тезисы уже не понадобились. Ситуация вокруг антирелигиозной борьбы изменилась настолько, что идеи Крупской выглядели еретическими. В
1929 г. на смену Луначарскому на руководство Наркомпросом пришел А.С.
Бубнов, бескомпромиссный сторонник сталинской линии, сразу же взявший за основу установку “вождя”. В ноябре 1929 г. в Наркомпросе побывал инспектор по антирелигиозной пропаганде Главполитпросвета Ив. Пронин. Он дал критическую оценку ведения безбожной работы в Наркомате: “Состояние антирелигиозной работы в Наркомпросе, на мой взгляд, не отвечает задачам, поставленным партией и общественностью в области антирелигиозной пропаганды и воспитания”.[90]

Наркомпрос, бывший ранее чуть ли не в оппозиции Сталину, под руководством Бубнова начал превращаться в надежного проводника “генеральной линии партии”.

Таким образом, на протяжении 1928-29 гг. шли споры среди безбожников по вопросу об антирелигиозной пропаганде в школе. Руководство Наркомпроса в частности, Н.К. Крупская[91] и А.В. Луначарский, считали вполне нормальной сложившуюся ситуацию, когда школа фактически оставалась нейтральной.

В то же время им противостояли руководители Союза Безбожников, которые выдвигали крайне радикальные идеи и предлагали превратить школу в один из центров антирелигиозной борьбы. Нельзя не отметить, что позиция Крупской перекликалась с идеями “правого уклона”, а Союза Безбожников – с
“генеральной линией”. Победа последней означала укрепление позиций СБ и введение антирелигиозного воспитания в школе.

§2. Критика Ем. Ярославского в комсомольской печати (июнь 1929 г.)

В 1929 г. для “главного воинствующего безбожника”, как позже именовали
Ярославского борзописцы, наступили нелегкие времена. Нужно было безошибочно рассчитать, на чьей стороне будет победа, чтобы не допустить роковой ошибки и не оказаться выброшенным из когорты вождей.

Забегая вперед отметим, что Ярославский прекрасно справился с “вызовом времени”. Когда его старые соратники один за другим погибали в годы репрессий, он чувствовал под ногами твердую почву. Ярославский был один из тех, кому Сталин доверил написать Библию нового времени – “Краткий курс
ВКП(б)”. Благополучно переживший страшные тридцатые годы он в итоге удостоился чести умереть своей смертью и оказаться в Кремлевской стене.

Однако в 1929 г. его позиции еще не были так прочны. Сталин продолжал относиться к Ярославскому с некоторым недоверием. 9 сентября 1929 г. он писал Молотову, что Ярославский “при всех своих незаурядных качествах… слаб по части политического руководства (любит плавать по волнам настроений
“масс”)”[92]

Возможно, чтобы лишний раз убедить Ярославского в правильности избранной им линии, а также нанести очередной удар по “правым уклонистам”, была организована компания в комсомольской прессе с обвинением Ярославского и других антирегиозников в “примиренчестве” и т. д.

7 июня 1929 г. в “Комсомольской правде” появилась статья М.
Галактионова “На поводу примиренческого отношения к религии”, подвергшая резкой критике Союз Безбожников. В то время как “рабочие массы, почуяв опасность со стороны классового врага, выступающего под религиозной оболочкой, все шире и активнее поднимаются на борьбу с религией”[93], Союз
Безбожников ничего не делает для активизации антирелигиозной работы. Вина этому – “ошибки идеологического руководства”. Нужно, по мнению М.
Галактионова, “взять четкую классовую линию, ибо наша задача не заменять религию, а разрушать ее”.

Еще более ясно высказался А. Лукин в статье “Ошибочные теории”. В полном соответствии с идеями Сталина он рассматривал религиозные организации “как орудие борьбы с социалистическим строительством всех врагов советской власти”.[94] Особенно досталось Рыкову и Луначарскому:
“Теория тов. Рыкова о необходимости уничтожать дурман из голов трудящихся, которые еще не расстались с религией,[95] как и теория тов. Луначарского в корне противоречит марксистской теории и всему опыту классовой борьбы”.

Были и другие статьи, однако их содержание в основном перекликается с двумя вышеупомянутыми, поэтому мы на них не останавливаемся. Критика Союза
Безбожников продолжалась и после его съезда. 9 августа 1929 г. на заседании
Бюро ВЛКСМ было принято постановление: “Бюро ЦК, считая правильной основную политическую линию Центрального Совета Союза Безбожников в его работе вместе с тем считает необходимым проведение более усиленной борьбы комсомола с примиренческим отношением к религии, имеющиеся в практике работы организации Союза Безбожников[96].

Нельзя не отметить, что данное утверждение надумано. Мы видели, что
Союз Безбожников стоял на “правильных” позициях и предлагал наиболее радикальный вариант борьбы с религией.

Ярославский в общем-то верно отметил, что “ЦК ВЛКСМ не приведет ни одного факта, ни одного случая примиренческого отношения к религии со стороны организации СБ”.[97]

Несмотря на эту критику, Ярославский еще пытался отстаивать свои идеи.
Это особенно хорошо видно из подготовленного комиссией Политбюро под его председательством проекта резолюции об антирелигиозной пропаганде.
Резолюция, хотя и упоминает об усилении классовой борьбы, все же основной упор делает на то, что “антирелигиозная пропаганда должна быть поднята на необходимую принципиальную высоту и по своему содержанию и формам, и не должна сходить с марксистско-ленинской линии в вопросах борьбы с религией”.[98] Скорее всего, именно по этим причинам резолюция так и не была принята.

К осени 1929 г. поражение Бухарина во внутрипартийной борьбе стало уже отчетливым. Началась коллективизация, насильственное принуждения крестьянства к вступлению в колхозы, готовились планы раскулачивания.

В этой обстановке Союз Безбожников окончательно занял просталинскую позицию, высказываясь о необходимости резкого усиления борьбы с религией с использованием любых, даже самых жестких мер. В информационном письме Союза
Безбожников от 10 сентября 1929 г. сообщалась, что “антирелигиозная пропаганда в связи с хлебозаготовительной компанией должна разоблачать блок кулачества с церковниками и сектантами”.[99] Эти идеи затем будут неоднократно повторяться в письмах ЦС СБ. 25 ноября 1929 г. ЦС СБ сообщал, что “нашей ближайшей и основной задачей должна стать пропаганда пятилетнего плана и разоблачение классовой роли религии и деятельности религиозных организаций, как сил, тормозящих проведение пятилетки, обслуживающих врагов рабочего класса и трудового крестьянства”.[100] Союз Воинствующих
Безбожников превратился в орган идеологического подкрепления коллективизации, стал одним из основных рупоров сталинских идей.

Таким образом, на протяжении 1929 г. в среде антирелигиозников вновь развернулась полемика. Ярославский и другие безбожники, главным образом старые большевики, были подвергнуты резкой критике со стороны комсомольцев.
Зная характер тогдашних “дискуссий”, можно смело утверждать, что эти нападки были инициированы сверху. Цель их была заставить Ярославского и других безбожников окончательно стать на позиции сталинской группы. В то же время Союз Воинствующих Безбожников принял сталинскую трактовку усиления классовой борьбы и увязки с этим всей антирелигиозной пропаганды. СВБ стал одной из надежных опор Сталина.

Выводы по главе.

Внутрипартийная борьба 1928-29 гг. разбила и без того не бывшую однородной среду безбожников. Постепенно все более четкими становились два направления. Одно из них выступало за сохранение сложившихся методов антирелигиозной пропаганды; к нему тяготели Крупская и Луначарский. В то же время руководители Союза Безбожников заняли радикальную позицию, взяв за основу сталинские установки. Проблема была в том, что позиция “умеренных” во многом совпадала со взглядами “правых уклонистов”, что сразу же делало их идеи еретическими. В ходе инициированных сверху дискуссий “умеренные”, а заодно и колебавшийся Ярославский, подверглись резким нападкам. Победа
Сталина одновременно означала и победу предлагавшегося им варианта антирелигиозной политики.

Глава 5. Антирелигиозная комиссия ЦК ВКП(б) в 1928-1929 гг.

§1. Кадровые изменения в АРК.

Как мы ранее проследили, в 1928 г. прежнее “партийное большинство” в руководстве ВКП(б) начало распадаться. Все более очевидным становились разногласия между Сталиным и Бухариным по важнейшим вопросам реконструкции промышленности и сельского хозяйства, дальнейшего развития страны. Эти разногласия и стремление Сталина к единовластию привели к новой внутрипартийной борьбе. По разным сторонам фронта оказались так называемое
“большинство” (Сталин) и “правый уклон” (Бухарин, Рыков, Томский).
Остальные члены Политбюро либо примкнули к сталинской группе (Молотов,
Каганович, Ворошилов), либо занимали неопределенную позицию, лавируя между противоборствующими сторонами. Новый внутрипартийный конфликт закончился, как известно, поражением сторонников Бухарина и установлением фактически безраздельного господства Сталина в партии.

Партийные функционеры, как ранее, вновь должны были, исходя из своих убеждений, а чаще всего из желания оставаться на плаву, выбирать, на чьей стороне им находиться. Члены АРК не были исключением. Однако теперь вопрос
“с кем быть?” решался многими из них иначе, нежели ранее, в 1925-1927 гг.

13 июня 1928 г. Комиссия приняла решение просить утвердить ее новый состав. [101] При этом ряд ее членов, фактически не принимавших участие в ее работе, как бы автоматически выбыл из состава Комиссии. Помимо оставшихся членов[102] АРК в состав Комиссии вошли Г.В. Чичерин (народный комиссариат иностранных дел), В.А, Ральцевич, (Агитпроп ЦК), Д.Т,
Лукачевский (ЦС СБ), П.И. Лебедев–Полянский (Главлит), Я.Э. Стэн (АПО ЦК),
С.М. Диманштейн (АПО ЦК), Ф.М. Путинцев (ЦС СБ), И.Н. Стуков (ЦС СБ).[103]
Каким же образом эти изменения были связаны с внутриполитической борьбой?

Г.В. Чичерин, один из старейших большевиков, не принадлежал к сторонникам Сталина. В 1923-1924 гг. он был за менее жесткую антирелигиозную политику. Более того, он выступал за возможность контакта и сотрудничества с капиталистическими странами, в то время как Сталин, наоборот, подчеркивал нарастание противостояния двух миров в результате побед социализма. [104] Постепенно Чичерин оттесняется от руководства советской внешней политики. Назначение в АРК, куда вошли в основном представители среднего звена управленцев, было для него явным понижением.
Возможно именно поэтому Чичерин старательно игнорировал ее заседания.

И.Н. Струков, член ВКП(б) с 1905 г., успел “запятнать” себя участием во всевозможных оппозициях. В 1918 г. он был наиболее радикальным “левым коммунистом”, призывал к немедленному прекращению переговоров с немцами и началу революционной войны.[105] В 1920-25 гг. он был сторонником
“децистов”, затем участвовал в троцкистской оппозиции, поднимая платформу
83-х. Впрочем, он сумел вовремя покаяться, остаться в партии и даже стал заместителем председателя правления Гостехиздата. [106] Он же сменил М.
Костеловскую на посту редактора “Безбожника у станка” и с этого времени принимал активное участие в работе АРК. Как видим, по своим политическим воззрениям он никак не может быть назван верным сталинцем. [107]

П.И. Лебедев-Полянский также принадлежал к первому поколению большевиков (член РСДРП с 1902 г.). В 1918-20 гг. он возглавлял
Пролеткульт, сумел привлечь к сотрудничеству с ним ряд крупных поэтов и писателей – В. Брюсова, А. Блока, Вересаева, но при этом “испытывал влияние его [Пролеткульта][108] ошибочных установок”[109] В 1928 г. Лебедев-
Полянский возглавлял Главлит. Как видим, его политическая биография также небезукоризненна, и бывший выпускник Дер??? Университета вряд ли мог оказаться в одной команде с теми, чье образование ограничивалось в лучшем случае “Азбукой Коммунизма”.

С.М. Диманштейн (член РСДРП с 1904 г.) с 1924 г. занимал пост заместителя заведующего АПО ЦК. О его политических позициях нам ничего не известно, но можно отметить, что он и был замечен в активных выступлениях против “правого уклона”.

Более известны политические воззрения Я.Э. Стэна – любимого ученика
Бухарина, одно время преподававшего философию Сталину. В 1928 г. Стэн, как и Диманштейн, был заместителем заведующего АПО ЦК. Он известен как один из наиболее активных участников “правого уклона” и сама рекомендация АРК ввести его в свой состав говорит о том, среди каких людей ее члены искали единомышленников. [110]

А.Т. Лукачевский был одним из самых молодых членов АРК (родился в 1893 г.) и вступил в партию только в 1920г. Социальным происхождением он, вышедший из семьи предпринимателя, похвастать не мог. Анализ материалов, связанных с антирелигиозной борьбой во второй половине 1920-х гг., показывает, что Лукачевский был одним из тех, кто выступал против неоправданно жесткой линии в отношении церкви. Интересен также тот факт, что в 1924 г. он был исключен из ВКП(б) как “недостаточно связанный с партией и ничем себя не проявивший”.[111] Лишь вмешательства ЦКК помогло ему восстановиться. Впоследствии этот факт мог иметь для человека роковое значение.[112]

Еще одним членом АРК, принимавшим активное участие в ее работе, был
Ф.М. Путинцев. Он не принадлежал к числу старых большевиков, относительно поздно (в 1920) вступил в партию, но довольно скоро сделал карьеру и уже в
1925 г. стал заведующим антирелигиозным объединением АПО ЦК. Это выдвижение, возможно, было связано с его четко занятой позицией: в 1925 г. он подписал письмо студентов-коммунистов против Троцкого.[113] Решения АРК по “сектантским” вопросам (а Путинцев считался в нем главным специалистом) показывают, что он не отрицал возможность привлечения отдельных протестантских коммун к крестьянским коллективам при соответствующем идеологическом воспитании. Таким образом, он также был солидарен с общим курсом АРК на осторожный подход к делу антирелигиозной пропаганды, а это в
1929 г. уже не приветствовалось. Неприглядным для Путинцева был и тот факт, что его отец был раскулачен и сослан в Омск.[114]

Новым лицом в АРК был Василий Никифорович Ральцевич, работавший в АПО
ЦК и являвшейся преподавателем коммунистического университета трудящихся
Востока им. Сталина. В деятельности комиссии он активного участия не принимал и вряд ли оказывал какое либо влияние на ее общий курс. [115]
Кроме вышеперечисленных лиц, в АРК решением Политбюро был введен нарком внутренних дел В.Н. Толмачев.[116] Если для Чичерина подобное назначение было понижением, то для Толмачева дела обстояли иначе. Только что назначенный нарком внутренних дел Толмачев сразу начал конкурировать с
ОРПУ. Активное вмешательство в антирелигиозные дела, которыми раньше занималось только ОГПУ, свидетельствует о возраставшем влиянии этого ведомства.

Политические позиции Толмачева также достаточно характерны. В составленной в 1992 сотрудниками РЦХИДНИ биосправке зафиксировано обвинение начала 30-х гг.: “в 1927 г. Толмачев выступил с докладом на пленуме
Северокавказского Райкома КПСС по вопросу о применении новой избирательной инструкции, его выступление носило антисоветский характер”[117]. В 1930 г.
“высказывал свои правооппортунистические взгляды”, за это был исключен из партии. [118]

Последняя замена состава АРК произошла 18 мая 1929 г.: на места бывших
Стэна, Ральцевича, Лебедева-Полянского были введены Б.С. Ольховый
(заместитель заведующего Агитпропом ЦК) и А.В. Луначарский (нарком просвещения)[119]

Луначарский и до этого занимался вопросами антирелигиозной пропаганды
(при этом он также принадлежал к более либеральной части антирелигиозников). Известно и то, что его отношения с “чудесным грузином” были довольно натянутыми.

Гораздо интереснее было назначение Б.С. Ольхового. Тридцатилетний заместитель заведующего АПО ЦК (член РКП(б) с 1918 г. ), Ольховый в 1921 г. имел неосторожность голосовать за троцкистские тезисы о профсоюзах. Еще раньше, в 1917 г. его угораздило вступить в меньшевистскую партию. Этого было вполне достаточно, чтобы решить судьбу человека. Лишь за особые заслуги (как в случае с А.Я. Вышинским) можно было закрыть глаза на такие факты, и Ольховый старался изо всех сил. В 1929 г. он решает разгромить статьи против “правой опасности”, и также сочиняет “Азбуку ленинизма”.
Сей труд, предназначенный для аппаратчиков, (вряд ли постой обыватель читал такую ерунду на сон грядущий) по своей лживости и догматичности может сравниться с “кратким курсом”, и поэтому благополучно выдержал пять изданий. [120]

Тогда же Ольховый становится членом редколлегии “Комсомолки” и главным редактором журнала “Молодая гвардия”[121], где он сразу же повел наступление на учеников бухаринской школы. Один из них, Л. Шацкин, так писал о его методах “борьбы”: “… сочиняет какую-нибудь нелепость, берет ее в кавычки и приписывает мне, не умея, впрочем, опровергнуть даже и эти свои собственные измышления”.[122]

Мы видим, что в ходе внутрипартийной борьбы 1928 – 1929 гг. Ольховый занимал просталинскую позицию.

Вполне возможно, что он был введен в АРК, чтобы приглядывать за этим подозрительным собранием ветеранов, продолжавших в условиях “обострения классовой борьбы” лепетать о пропаганде и тактичном обращении с верующими.

Нужно отметить, что и “ветераны” в сложившейся обстановке вели себя неоднозначно. П. Смидович, как мы отмечали, находился под влиянием М.И.
Калинина, чья позиция была тогда скорее ближе к “правым”, нежели к сталинской группе.

То же можно сказать и о В.Р. Менжинском, который, конечно, не был
“уклонистом”, но и не выступал открыто на стороне Сталина. Имеются сведения, что руководители карательных органов отрицательно относились к плану коллективизации, справедливо полагая, что это приведет к крестьянским восстаниям. [123] Сам Менжинский отрицательно смотрел на компанию
“спецеедства” и организацию процессов над вредителями, за что особенно ратовал Сталин.

Одним из тех, кто активно поддерживал сталинскую политику и призывал к ликвидации “правого уклона”, был глава АРК Ем. Ярославский. Уже в сентябре
1928 г. он говорил о необходимости “борьбы направо, борьбы со всякого рода правыми уклонами”.[124] Однако имеются свидетельства, что Сталин не доверял до конца Ярославскому, зная, что тот легко может перекинуться на другую сторону с изменением положения в партии. 9 сентября 1929 г. в письме к В.
Молотову Сталин заметил, что Ярославский “при всех своих незаурядных качествах .. слаб по части политического руководства (любит плавать по волнам настроений “масс”)[125] Возможно, что июльская компания 1929 г. по травле Ярославского в “Комсомольской правде” была инициирована с целью
“корректировки” его позиций во внутрипартийной борьбе.

Нужно отметить, что в 1928-29 гг., когда Сталин укреплял партийный аппарат своими сторонниками, большинство членов АРК потеряло свои посты. В
1928 г. К.А. Попов перешел из АПО ЦК в Институт Красной Профессуры, что было явным понижением. Был вынужден уйти на “научно-редакторскую” работу из
Главлита П.И. Лебедев-Полянский, в 1930 г. оставил пост заместителя заведующего АПО ЦК С.М. Диманштейн. В 1928 –29 гг. и в 1930 ушли в отставку и другие партийцы: И. Струков, А. Луначарский, Чичерин. Все это показывает, что Сталину была не нужна “молчаливая оппозиция” в аппарате ЦК и в государственных учреждениях.

Таким образом, ситуация в АРК отражало то разделение сил, которое существовало в ВКП(б) на каждый конкретный момент времени. В 1925-1927 гг. в период борьбы с “новой оппозицией” члены АРК в большинстве своем поддерживали дуумвират Сталина-Бухарина. Однако по мере его распада и нарастания противоречия между бывшими союзниками большинство членов комиссии склонялось к “правому уклону” больше, нежели к “большинству”. Это объясняется и общностью судеб (большинство членов АРК – старые большевики с большим стажем и, добавим, образованием, в то время как Сталин делал ставку на тех, кто “не умел отличить Гоголя от Гегеля, Бабеля от Бебеля”), одинаковыми представлениями о дальнейшем пути развития государства.
Подробное скопление ненадежных политиков могло напомнить Сталину, отличавшемуся завидной подозрительностью, Общество Старых большевиков к которому (“обществу чаепитчиков”) вождь, как известно, не испытывал симпатии. Мы можем предположить, что это обстоятельство стало одним из факторов, обусловивши роспуск АРК в ноябре 1929 г.

§2. Дискуссия об АРК в Политбюро (1929 г.) и роспуск комиссии.

Изменение обстановки вокруг антирелигиозной борьбы потребовало некоторого подведения итогов и определения дальнейшей работы. В 1929 г.
(впервые после 1923-24 гг.) Политбюро наконец-то обратило внимание на деятельность АРК.[126] После отчетного доклада Комиссии Политбюро должно было в специальной резолюции дать оценку ее работе в предшествующие годы.
Однако именно в это время начинают разворачиваться интересные события.

6 июля 1929 г. Политбюро должно было заслушать доклад АРК. Однако было принято решение отложить выступление Ярославского.[127] Но ни на последующем заседании, ни далее доклад так и не был заслушан. Его переносили 20 июня, 27 июня и 4 июля 1929 г.[128]

Почему же возникла такая ситуация, когда Политбюро сочло невозможным выполнить обычную рутинную процедуру? Как мы помним, именно в это время состоялся II съезд Союза Безбожников, на котором Бухарин произнес свою крамольную речь. Вплоть до 8 июля вокруг нее царило молчание, после чего
Политбюро приняло разгромное постановление. В этой обстановке доклад АРК
(членам которой импонировали взгляды Бухарина на антирелигиозную работу) мог стать своеобразной поддержкой его позиции. Этого допускать, конечно же, было нельзя. С другой стороны, после выхода постановления о речи Бухарина появился “канонический” текст, на основании которого можно было оценить позицию АРК. Как известно, уже в 1929 г. ход заседаний Политбюро и круг рассматриваемых вопросов полностью контролировались Сталиным, поэтому можно утверждать, что перенесение вопроса об АРК осуществлялось с его одобрения.

8 августа 1929 г. доклад Комиссии наконец-то был заслушан. Политбюро создало комиссию для выработки резолюции по докладу АРК. В нее вошли
Ярославский, Бауман, Криницкий, Рахманов, К. Попов, Савельев, Смидович,
Акулов. Как видим, состав комиссии благоприятствовал тому, чтобы была выработана благожелательная для АРК резолюция. Кроме указанных лиц, к выработке проекта был привлечен Б.С. Ольховый.[129] В чем же причина этого пополнения, произошедшего по желанию Ярославского? К этому времени уже состоялась июньская травля Ярославского в комсомольской печати. Зная убеждения своих коллег, он вполне мог опасаться, что проект будет слишком либеральным, и Ольховый должен был играть роль противовеса “умеренным”. 24 августа 1929 г. Ярославский послал в Политбюро готовый проект резолюции по работе АРК, дававший недвусмысленную оценку ее деятельности: “Признать линию Антирелигиозной Комиссии в отношении проведения такой церковной политики, которая постепенно все более и более суживает круг деятельности религиозных организаций – правильной.

Также признать правильной проявленную Антирелигиозной Комиссией осторожность в деле проведения административных мер, затрагивающих широкие слои верующих”.[130]

Проект подчеркивал необходимость усиления борьбы с религией, но в самых общих словах: никаких практических мер по сути не предлагалось.
Вина за промахи в антирелигиозной пропаганде возлагалась на партийные и государственные органы. Одновременно были осуждены попытки “некоторых” в кратчайший срок “разрушить религию”, что нашло свое выражение на страницах комсомольской печати…”[131] Последние слова вписаны в проект Ярославским, который хотел поставить на место зарвавшихся комсомольцев, немало попортивших ему нервов в июле.

Следов какого-либо обсуждения данного проекта в Политбюро не обнаружено. Зато оно рассмотрело другой документ – резолюцию об антирелигиозной пропаганде, внесенную Ярославским 14 августа 1929 г. Как он отмечал, проект был принят “единогласно, кроме т. Смидовича, у которого имеются несколько поправок”. [132]

Данный проект значительно вырос в объеме по сравнению с резолюцией АРК, но суть его осталась та же. Все слова, одобрявшие деятельность Комиссии, были без изменений перенесены в новый документ.

15 августа 1929 г. Политбюро рассмотрело этот документ и отложило его принятие до следующего заседания, предложив своим членам дать поправки к нему. [133] 22 августа было принято постановление о новом переносе.[134] Мы видим, что принятие постановления вновь затягивается. Причина, по всей видимости, та же, что и в первый раз: в это время шел “разбор” Бухарина в связи с его оправдательными письмами, поэтому было не до АРК.

Какие- либо поправки членов Политбюро на сегодняшний день не известны.
Однако в том виде, как подготовила комиссия, резолюция не могла быть принята. Линия АРК была слишком похожа на ту политику, которую предлагал
Бухарин и другие “правые” и которая только что была осуждена. Признать предложенную резолюцию означало одобрить взгляды “правых”, а такого, даже в непрямой форме, быть не могло.

Правда, Политбюро сделало еще одну попытку “улучшить” проект. 29 августа 1929 г. в состав комиссии по выработке резолюции вошли В.М. Молотов и Л.М. Каганович, верные сталинские прихвостни, и самой комиссии было поручено переработать проект.[135] Новое пополнение должно было направить его в соответствии с “генеральной линией”.

Однако это было уже ни к чему. К осени 1929 г. поражение “правых” стало очевидным. В этой обстановке АРК была уже не нужна.

Очень интересно поведение Ярославского. 18 ноября 1929 г. он пишет в
Секретариат ЦК о своем уходе в отпуск, в связи с чем просит оставить заместителем по АРК Красикова.[136] Он, конечно, не мог не знать, что в ближайшее время будет решаться судьба комиссии, но решил не вмешиваться в это дело. Хитрый и опытный политик, Ярославский исчез в самый ответственный момент, чтобы появиться в стане победителей, когда все уже было кончено.

30 ноября 1929 г. Политбюро в последний раз вернулось к рассмотрению вопроса об АРК. Было принято следующее постановление: “Считать необходимым ликвидацию Антирелигиозной Комиссии ЦК, передав все дела антирелигиозной пропаганды в Секретариат ЦК”.[137]

Это решение было принято спонтанно, в первоначальной повестке дня заседания Политбюро вопроса об АРК не было. Сам текст постановления написан от руки на листе тетрадной бумаги, а не на соответствующем бланке, которые готовились заранее. Наконец последнее заседание АРК показывает, что ее члены планировали продолжить работу и никак не думали о роспуске.

Таким образом, на протяжении 1929 г. руководители Комиссии пытались отстоять ту же умеренную политику, которой они придерживались в предыдущие годы, тем самым непроизвольно “солидаризируясь” с “правым уклоном”.
Упорное нежелание АРК принять новый курс в антирелигиозной работе предопределило ее судьбу.

Выводы по главе.

Мы видим, что в условиях очередного изменения партийной политики по отношению к религии АРК пыталась придерживаться своей прежней линии, считая ее наиболее эффективной. Проведенные в ней кадровые реорганизации способствовали сплочению старых большевиков, находившихся в молчаливой оппозиции сталинскому курсу. В условиях нового усиления антицерковных репрессий АРК пыталась проведение своих либеральных мер. Однако это не могло не вызвать недовольства Сталина, так как тем самым АРК объективно оказывала поддержку Бухарину. Между тем Сталин использовал противоречия в антирелигиозном вопросе между ним и “правыми уклонистами” для обвинения последних в предательстве интересов партии. В этих условиях АРК стала ненужным органом, и это обусловило ее роспуск.

Заключение

В 1928-29 гг. начинаются изменения в отношениях большевистского государства и религиозных конфессий. На смену применяемому относительно умеренному курсу приходит новый репрессивный этап. Это было связано с целым рядом причин.

После разгрома троцкистской оппозиции начали осложняться отношения между И.В. Сталиным и Н. И. Бухариным. Стремление к единоличной власти вынуждало Сталина начать борьбу теперь уже со своим недавним союзником. Эта борьба развернулась вокруг вопроса о методах коллективизации и дальнейших путях развития страны. Помимо прочих разногласий между Сталиным и Бухариным были разногласия и в вопросе о взаимоотношениях между государством и религиозными организациями. Сталин, исходя из созданной им теории обострения классовой борьбы по мере построения социализма, утверждал, что неизбежно новое наступление на церковь, ибо без ее уничтожения невозможно успешное осуществление коллективизации. В отличии от него Бухарин и Рыков считали необходимым вести борьбу с религией на идеологическом уровне, не прибегая к административным мерам.

Существенные разногласия были и в среде самих антирелигиозников.
Руководство Союза Безбожников стояло на радикальных позициях и стало надежной опорой Сталину. Старые большевики причастные к антирелигиозной работе и составлявшие ядро Антирелигиозной Комиссии ЦК ВКП(б), фактически поддерживали “правых уклонистов”, хотя открыто и не присоединялись к ним.
Глава АРК Ем. Ярославский лавировал между этими группировками, надеясь в итоге присягнуть победителям.

Эти разногласия были умело использованы Сталиным в своих целях.
Спровоцировав выступление Бухарина на втором съезде СВБ, где последний четко и последовательно изложил свои идеи, Сталин затем использовал это выступление для нападок на Бухарина. “Любимец партии” был обвинен в
“мелкобуржуазном уклоне”, “примиренчестве” и т.д. Это существенно ослабило его позиции и способствовало поражению “правого уклона”.

В то же время была организована печатная компания с травлей старых большевиков, и в первую очередь Ем. Ярославского. Однако АРК на протяжении всего 1929 г. продолжала отстаивать свою линию. Обвинить их в
“примиренчестве” и т.п. Сталин не мог, ибо они на словах были его союзниками. Но одобрить эту линию также было невозможно, ибо это означало реабилитацию только что осужденного Бухарина. Поэтому вопрос об оценке деятельности АРК неоднократно переносился, а затем Комиссия была распущена при первом удобном случае.

Победа Сталина в партийной борьбе одновременно означала и победу его варианта антирелигиозной политики. Начинаются новые гонения на религиозные конфессии, усиливаются репрессии, ужесточается законодательство, растет число закрытых церквей. Целью этих гонений было окончательное уничтожение церкви как социального института и разрушение ее организационной структуры, без чего, по мнению Сталина, была немыслима успешная коллективизация.

В итоге к концу 1930-х гг. удалось добиться почти полного уничтожения
Руссой Православной Церкви в том ее виде, который складывался на протяжении веков.

Источники и литература.

Архивные источники.

Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ).

Ф. Р – 5263 (Постоянная Комиссия по вопросам культа при Президиуме ВЦИК).
Ф. 5407 (Союз Воинствующих Безбожников СССР).
Российский Центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ)
Ф. 12 (Н.К. Крупская).
Ф. 89 (Ем. Ярославский).
Ф. 151 (П.Г. Смидович).
Ф. 17 (ЦК ВКП(б) – КПСС).

Оп. 3 (Беловые протоколы Политбюро ЦК ВКП(б)).

Оп. 60 (Агитпроп ЦК ВКП(б)).

Оп. 85 (Секретный отдел ЦК ВКП(б)).

Оп. 112,113 (Секретариат ЦК ВКП(б)).

Оп. 163 (Черновые протоколы Политбюро ЦК ВКП(б)).

Опубликованные источники.
1. Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917-1943 гг. М., 1994.
2. Архивы Кремля. Политбюро и церковь. 1922-25 гг. Издание подготовили:

Н.Н. Покровский, С.Т. Петров. Новосибирск: “Сибирский хронограф”, М.:

“РОССПЭН”. 1997. Т.1.
3. Олешук Ф.Н. Кто строит церкви в СССР? М., Л.: Московский рабочий.

Гидулянова. М., 1928.
5. Отделение церкви от государства. Дополнения к книге П.В. Гидулянова. М.

1929.
6. Письма И.В. Сталина В.М. Молотову 1925-1936 гг. Сборник документов М.

Россия молодая. 1995.
7. Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917- 1941 гг. Документы и материалы. М.: Библейский Богословский Институт Св.

Апостола Андрея. 1996.

Литература

1. Алексеев В.А. Иллюзии и догмы. М., 1991.
2. Он же. “Штурм небес” отменяется? М., 1992.
3. Андриенко Л.А. Атеист ленинской школы (жизнь и атеистическая деятельность П.А. Красикова) М., 1976.
4. Бабинов Ю.А. Государственно - церковные отношения в СССР. История и современность. Симферополь; Таврия, 1991.
5. Воронцов Г.В. Ленинская программа атеистического воспитания в действии.

(1917-1937). Л. , 1973.
6. о. Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия

Русской Православной Церкви ХХ столетия. Кн. 1 Тверь 1995 г., кн. 2,

Тверь 1996.
7. Емельянов Ю.В. Заметки о Бухарине: Революция. История. ,Личность. М.:

Молодая Гвардия, 1989.
8. Желнакова Н.Ю. Государственная политика по отношению к Русской

Православной Церкви 1920-30 гг. ДИМ?? Канд. Ист. Наук. М., 1995.
9. Ивницкий И.А. Коллективизация и раскулачивания (начало 30-х гг.) М.

Магистр. 1996
10. Иоанн (Сычев). Стояние в вере. Очерки церковной службы. СПб, 1995.
11. Кошеваров А.Н. Государство и церковь. Из истории взаимоотношений советской власти и Русской Православной Церкви. 1917-1945 гг. СПб, 1995.
12. Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1889-1938. М. 1992.
13. Козлов А.И. Сталин: борьба за власть. Ростов-на-Дону, 1991.
14. Куманев В.А., Куликова И.С. Противостояние: Крупская – Сталин. М.

Наука, 1994.
15. Кун М. Бухарин: его друзья и враги. М.: Республика. 1992.
16. Медведев Н.Г. Государство и церковь в России (1924-1954 гг.)

Автореферат … канд. ист. наук. М., 1997.
17. Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М.:

Республика, 1995.
18. Регельсон Н. Трагедия русской церкви. Рaris. [1977]
19. Рутенбург С.Г. Д. Моор – художник – атеист// Ежегодник МИРА. Вып. 5,

М., Л., 1961.
20. Рутенбург С.Г. Атеизм в творчестве советских художников. // Ежегодник

МИРА. Вып. 7, М., 1967.
21. Савельев С.М. Бог и комиссары (к истории комиссии по отделению церкви от государства при ЦК ВКП(б) – антирелигиозная комиссия) // Религия и демократия. На пути к свободе совести. Вып.II, М., 1993.
22. Савельев С.М. Ем. Ярославский и антирелигиозная пропаганда в конце 20 – начала 30 гг. // По этапам атеизма. М., Л., 1967.
23. Сенин А.С. А.И. Рыков. Страницы жизни. М., 1993 .
24. Цыпин В. История русской православной церкви. 1917-1990. М., 1994.
25. Шаров В.В. Иван Иванович Скворцов-Степанов. М., 1972.
26. Шафаревич И.Р. Законодательство о религии в СССР. Рaris. 1973.
27. Шелестов Д. Время Алексея Рыкова: эскиз политического портрета. М.:

Прогресс, 1990.
28. Шкаровский М.В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат. 1917-1945 г. СПб 1995.
29. Юровский С.В. Луначарский – воинствующий атеист. Л., 1967.
-----------------------
[1] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 112, д. 775, л. 39.
[2] Там же.
[3] Акты Святейшего Тихона, Патриарха московского и всея России, позднейшие документы и переписка о преемстве высшей церковной власти 1917-1943. М. ,
1994. С. 425.
[4] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 113, д. 353, л. 9.
[5] См. Цыпин В. История Русской Православной Церкви. 1917-1990. М., 1994.
С. 84.
[6] Сталин И.В. Сочинения. Т. 10, с. 133.
[7] Там же.
[8] Там же, с. 324.
[9] Там же. т. 11, с. 50.
[10] М. Костеловская – видный деятель безбожного движения, чьи взгляды были осуждены антирелигиозным совещанием 1926 г. как “левацкий уклон”.
[11] Безбожник у станка. 1928. №. I.
[12] Там же.
[13] См. подробное изложение его взглядов в следующем параграфе.
[14] Правда. 1929. 15 мая.
[15] Там же.
[16] Цит-ю: Андреенко Л.А. Атеист ленинской школы (жизнь и антирелигиозная деятельность П.А. Красинова). М., 1976. С. 123.
[17] Достаточно крамольные вещи Калинин говорил и в оценке кулака, что вряд ли могло вызвать восторг Сталина: “Кулак был характерным типом дореволюционной России. Во всяком случае, это не общественный слой и не группа и даже группка, это отмирающее явление”. Цит-ю: Кун М. Бухарин: его друзья и враги. М., 1992. С. 162.
[18] См.: Алексеев В.А. Иллюзии и догмы. М., 1991. С. 300.
[19] См.: Правда 1929. 17 мая. (речь Луначарского на XIV Всероссийском
Съезде Советов).
[20] О позиции Крупской подробнее будет рассказано ниже. См. также:
Ревякин Е.С. Н.К. Крупская (к оценке атеистического наследия) // Женщины
России в ХХ столетии: уроки прошлого, реалии и перспективы. Иваново, 1993.
С. 49.
[21] В знаменитой статье “Год великого перелома” Сталин подчеркнул, что “.. нам удалось организовать этот коренной перелом в недрах самого крестьянства и повести за собой широкие массы бедноты и середняков, не смотря на неимоверные трудности, не смотря на отчаянное противодействие всех и всяческих темных сил, от кулаков и попов до фашистов и правых оппортунистов”. Сочинения. Т. 12, с. 125. Неисповедимой сталинской логикой
Бухарин и Рыков поставлены на одну доску со священниками, которым они сами причинили немало горя.
[22] Об этой линии смотри подробнее в главе № 5.
[23] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 163, д. 787, л. 42.
[24] На заседании присутствовали Н.И. Бухарин, К.Е. Ворошилов, М.И.
Калинин, В. Куйбышев, В.М. Молотов, Я. Рудзутак, И.В. Сталин, М.П. Томский, кандидаты в члены Политбюро К.Я. Бауман, Л.М. Каганович, А.И. Микоян, Г.П.
Петровский.
[25] Правда. 1929. 12 июня.
[26] Там же.
[27] Там же.
[28] Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1889-1938. М.: Прогресс,
1992, с. 397.
[29] О его содержании мы знаем из письма Бухарина; сам текст постановления пока не исследован.
[30] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 163, д. 798, л. 57.

[31] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 163, д. 798, л.57.
[32]Там же л. 54.
[33] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 163, д. 798, л. 54.
[34] ГАРФ ф. 5407, оп. I д. 25, л. 15.
[35] Отделение церкви от государства. Дополнения к книге П.В. Гидулянова.
М. 1929, с. 24.
[36] Дополнения … с. 23.
[37] Дополнения … с. 24.
[38] РЦХИДНИ ф. 89, оп. 4, д. 168, л. 7.
[39] РЦХИДНИ ф. 89, оп. 4, д. 168, п. 18.
[40] Там же, п. 4.
[41] РЦХИДНИ ф. 89, оп. 4, д. 168, п. 4 об.
[42] РЦХИДНИ ф. 151, оп. I, д. 50, л. I.
[43] ГАРФ ф. 5407, оп. I, д. 20, л. 153.
[44] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 85, д. 20, л. 76-79.
[45] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 113, д. 871, л. 29.
[46] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 113, д. 871, л. 30.
[47] Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства
РСФСР. 1929. П. 35, с. 474.
[48] Там же. с. 476.
[49] Шафаревич И.Р. Законодательство о религиозной жизни в СССР. Париж:
YMKA-PRESS, 1973. с. 66. Нужно отметить, что данная точка зрения характерна лишь для ранних работ этого автора.
[50] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 113, д. 871, л. 37.
[51] Там же, л. 48.
[52] Цыпин В. История Русской Православной Церкви. 1917-90 гг. М. 1994, с.
92.
[53] ГАРФ ф. 5407, оп. I, д. 24. П. 30-31.
[54] ГАРФ ф. Р-5263, оп. I, д. 3, л. 106.
[55] Там же, л. 111, 111 об.
[56] Там же, л. 113, 113 об.
[57] Там же, л. 100-101. Характерно, что тот же Н. Крыленко на 2 сессии
ВЦИК Х созыва отмечал: “… было бы неосторожно и не в духе общей политики советского правительства в отношении церкви стать исключительно на путь репрессий, путь репрессий не является путем, который смог бы дать непосредственно желательные результаты. (там же, л. 35). Слова и дела…
[58] Там же, л. 88.
[59] ГАРФ ф. Р. 5263, оп. I, д. 3, л. 50 об.
[60] Там же, л. 49.
[61] Там же, л. 47.
[62] ГАРФ ф. Р. 5263, оп. I, д. 3, л. 17.
[63] Там же, л. 10.
[64] ГАРФ ф. р – 5263, оп. I, д. 3, л. 5, 5об.
[65] Имеется в виду закон от 8 апреля 1929 г.
[66] ГАРФ ф. 5407, оп. I, д. 20, л. 132.
[67] ГАРФ ф. Р- 5263, оп. I, д. 3, л. 2.
[68] Там же, л. I.
[69] Там же, д. 120, л. 92.
[70] Уникальный исторический памятник г. Москвы, где венчались А.С. Пушкин и Н.Н. Гончарова и где в последний раз служил Патриарх Тихон.
[71] Там же, д. I, л. 3 об.
[72] Цит-ю: Ивинский И.А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М.: Матистр, 1996, с. 105.
[73] Антирелигиозник. 1928. № 12, с. 57.
[74] Там же. п.8, с. 84.
[75] ГАРФ ф. 5407, оп. I д. 14, л. 65.
[76] Там же. л. 36-37.
[77] Нужно сказать, что пионеры не рвались участвовать в указанных затеях безбожников, на что последние обижались: “Выходит, что пионеры не руководят работой, а тащатся в хвосте за детской мамой, - писал Н. Амосов - … пионерская и комсомольская печать сваливают вину на Союз безбожников, разлагают безбожную работу пионерских организаций”. Антирелигиозник 1929.
П. 1, с. 93.
Что касается комсомола то его “пропагандистские” методы хорошо всем известны. Даже Н. Бухарин, еще будучи одним из самых “левых” безбожников, говорил на Всесоюзном учительском съезде 17 января 1925 г.: “Например, нагадит комсомолец под окном у попа и думает, что он ведет антирелигиозную пропаганду. Это, т.т., просто хулиганство. Мы должны комсомольцу разъяснить, что есть разница между антирелигиозной пропагандой и хулиганством”. Правда. 1925. 4 февраля.
[78] Такая позиция Крупской удивительна, ибо по своим воззрениям она примыкала к старым большевикам, делавшим упор на пропаганду (Смидович,
Луначарский и др.): “При ведении антирелигиозной пропаганды надо вскрывать сущность религиозной морали, вскрывать ее непролетарский характер и противопоставлять ей новую коммунистическую мораль”. РЦХИДНИ ф. 89, оп. 4, д. 186, л. 21.
[79] ГАРФ ф. 5407, оп. I, д. 14, л. 3.
[80] Там же.
[81] Кобецкий и Олещук – заместители председателя Исполбюро ЦС СБ.
[82] Там же.

[83] Там же, л. 5.
[84] В опубликованных нормативных документах Наркомпроса данное письмо пока не обнаружено.
[85] РЦХИДНИ ф. 5407, оп. I, д. 14, л. 67.
[86] РЦХИДНИ ф. 12, оп. 1, д. 4ЭЗ, л. 5об.
[87] В записке Попову 3 мая 1929 г. М.И. Ульянова просит его поторопиться с редактированием документов. РЦХИДНИ ф. 12, оп. 1, д. 473, п. 4.
[88] См. недатированную записку Крупской Попову: “Константин Андреевич, при просмотре своих тезисов по антирелигиозной пропаганде я увидела, что они никуда не годятся. Перечла еще раз статьи Владимира Ильича “Об отношении рабочей партии к религии” и переделала тезисы с начала до конца. Теперь как будто лучше вышло. РЦХИДНИ ф. 12, оп. 1, д. 473, л. 47.
[89] Там же. л. 8.
[90] РЦХИДНИ ф. 12, оп. 1, д. 472, л. 17об.
[91] Нужно отметить, что среди людей имя Крупской связывалось с надеждой на продолжение той относительно умеренной линии по отношению к церкви, которая проводилась в 1925-28 гг. Сохранилось письмо Крупской жителя Ленинграда
П.Н. Столпянского от 27 сентября 1928 г.: “С глубоким удовлетворение прочел
Вашу статью о пропаганде безбожия. Вы кладете конец той вакханалии, которая, к сожалению, велась во многих местах, когда лекции по этому вопросу обращались в сплошной балаган и гаерство и результат получается не тот, который нужно было получить. РЦХИДНИ ф. 12, оп. 1, д. 496, л. 1.
[92] Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. 1925-36 гг. Сборник документов.
М., 1995 г., с. 161.
[93] Комсомольская правда, 1929 г. 7 июня.
[94] Комсомольская правда. 1929 г. 9 июня.
[95] Прямой намек на уже цитировавшуюся нами речь Рыкова на XIV
Всероссийском съезде Советов.
[96] ГАРФ ф. 5407, оп. 1, д. 22, л. 9об.
[97] ГАРФ ф. 5407, оп. 1, д. 22, л. 8.
[98] РЦХИДНИ ф. 89, оп. 4, д. 122, л. 19об.
[99] ГАРФ ф. 5407, оп. 1, д. 24, л. 73.
[100] ГАРФ ф. 5407, оп. 1, д. 44, л. 105.
[101] Нужно отметить, что в протоколах Политбюро за 1928 г. следов данного решения не обнаружено, хотя указанные изменения были, конечно, кем-то утверждены. Это говорит о том, что по сравнению с 1922-1924 гг., когда все изменения в составе АРК санкционировались Оргбюро и затем Политбюро, номенклатурный уровень и роль АРК значительно снизились.
[102] Ярославский, К. Попов, Менжинский, Красиков, Смидович, Тучков.
[103] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 113, д. 871, л. 14.
[104] Еще 2 ноября 1926 г. Чичерин писал Сталину по этому поводу: “… крайне неудобно в Ваших устах такие выражения как “или мы их поколотим, или они нас поколотят” о других государствах. Или мы готовим войну? Где наша мирная политика?” См. “Знаю, что Вы не нуждаетесь в похвалах.” Кто и зачем писал
И.В. Сталину // Источник 1994. П. 6. С. 86.
[105] 22 февраля 1918 г. Стуков подписал ультиматум большинству ЦК, выдвигавший требования “революционной войны”. Под этим документом были подписи других “левых коммунистов”, в том числе Бухарина, Бубнова,
Яковлевой. См.: Кун М. Бухарин: его друзья и враги. М.: 1992. С. 92.
[106] РЦХИДНИ. Отдел Использования Документов (далее О.И.Д.) Архив д. 14, т. I, п.225. В 1936 г. Стуков был арестован и расстрелян. (см.: Вечерняя
Москва, 1991. 13 июля).
[107] Нужно отметить, что еще с 1917 г. Стуков был тесно связан с
Бухариным, а в 1929 г. такой факт был не самой лучшей рекомендацией. См.:
Емельянов Ю.В. Заметки о Бухарине: революция. История. Личность. М.:
Молодая Гвардия, 1989. С. 170.
[108] Очевидно имеется ввиду установка Пролеткульта на разрушение старой
(“дворянско –буржуазной”) и создание новой (“пролетарской”) культуры, впоследствии осужденная как “левацкая”
[109] Большая Советская Энциклопедия. М, 1948. Т. 14, с 222.
[110] 19 июня 1937 г. Стэн приговорен Высшей Коллегией Верховного Суда СССР к расстрелу. См.: РЦХИДНИ. О.И.Д. Архив. д. 20, л.17.
[111] РЦХИДНИ О.И.Д. Архив, д. 7, л. 65.
[112] В 1937 г. из Лукачевского сделали “козла отпущения” за все недостатки в антирелигиозной работе, и он был репрессирован. См.: Алексеев В.А.
Иллюзии и догмы. М., 1991, с. 316-317.
[113] РЦХИДНИ О.И.Д. Архив, д. 7 (1992 г.), л. 86.
[114] РЦХИДНИ О.И.Д. Архив, д. 7 (1992 г.), л. 70. О.И.Д. Архив, д. 7 (1992 г.), л. 86
[115] В 1936 г. В.И. Ральцевич был осужден ОСО при НКВД СССР; в 1955 г. дело прекращено “за отсутствием состава преступления” (Определение судебной коллегии по уголовным делам в СССР от 31 июля 1995)
[116] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 3, д. 690, п. 8.
[117] РЦХИДНИ О.И.Д., Архив, д. 2с, т. 2, л. 333.
[118] В1937 г. Толмачев был расстрелян. В настоящее время он полностью реабилитирован
[119] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 113, д. 353, п. 35 РЦХИДНИ ф. 17, оп. 3, д. 690, п. 8.
.

[120] О политических позициях Б.С. Ольхового свидетельствует следующий пассаж из его статьи “Троцкизм и линия партии”: “…решительная борьба против правого уклона, решительное преодоление право-оппорунистических тенденций и примирительного к ним отношения внутри партии лишь поможет укреплению союза с средним крестьянством, так как союз с средним крестьянством не исключает, а предполагает беспощадную борьбу с кулаком, усиление наступления на капиталистические элементы.” См.: Правда. 1929 г., 10 апреля.
[121] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 163, д.799, п. 25.
[122] РЦХИДНИ ф. 17, оп.163, д. 798, п. 25.
[123] Конквекст Р. Большой террор. Рига: Ракстниекс, 1991, т. 2., с. 386.
[124] Против правой опасности и примиренчества. Сборник . М.-Л.: ГИЗ, 1929, с. 186.
[125] Письма И. В. Сталина В.М. Молотову. 1925-1936 гг. Сборник документов.
М.: Россия Молодая, 1995, с. 161.
[126] В марте 1928 г. Ярославский обиженно писал, что “пусть хоть раз в год
ЦК заинтересуется, что и как делается в этой области” (РЦХИДНИ ф. 89, оп.
11, д.131, л. 6.). Однако именно в это время ЦК было не до антирелигиозников – шли споры о методах ликвидации последствий кризиса хлебозаготовок.
[127] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 163, д.788, л. 28.
[128] Там же. д. 790, л. 24; д. 791, л. 32; д. 792, л. 16.
[129] На одной из копий постановления Политбюро сохранилась резолюция
Ярославского; “Вызвать, если можно, Ольхового”.
[130] РЦХИДНИ ф.89, оп. 4, д. 122, л. 6.
[131] Там же, л. 6 об.
[132] РЦХИДНИ ф.89, оп.4, д.122, л. 10. Впрочем, Смидович присоединился к большинству и вычеркнул пункт о своей особой позиции (л. 15).
[133] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 163, д.798, л. 24.
[134] Там же, д. 799, л. 33.
[135] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 3, д.755, л. 2.
[136] Там же, ф. 89., оп. 4, д. 122, л. 27.
[137] РЦХИДНИ ф. 17, оп. 163, д.813, л. 110.