Принципы и проблемы исследования философско-методологических оснований

Принципы и проблемы исследования философско-методологических оснований

ЭВОЛЮЦИЯ

ЗАПАДНОЙ ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ НАУКИ

Принципы и проблемы исследования

философско-методологических оснований

Симферополь

1987 – 1989 гг.

СОДЕРЖАНИЕ

4.1. Западная география, западная философия и власть имущие. Традиции взаимоотношений.

4.2. Взаимоотношения географической науки и философии в XVII – XIX веках.

4.3. Позитивизм и подходы к обоснованию географической науки в XIX веке.

4.4. Теоретико-географические исследования периода XVII – XIX веков (Петти, Тюнен, Риттер, Лаллан). Анализ гносеологических установок.

(раздел отсутствует)

4.5. Эволюция географии в традиционной социо-культурной системе Китая.

(раздел отсутствует)

5. Зарубежная географическая наука XX века. Основные направления развития.

5.1. Региональная парадигма в первой половине XX века.

(Большая часть раздела отсутствует)

5.2. Логика развития географической науки 1950-80-х годов.

5.3. Западная географическая наука 1950-60-х годов. Тенденции, особенности и противоречия развития.

5.4. ''Гуманистическая'' география. Опыт вариационного исследования оснований направления.

5.5. ''Радикальная'' география. Сущность, генезис, проблемы и перспективы.

5.6. Лундская школа ''временной'' географии. Особенности развития и основные проблемы.

5.7. Плюралистический подход к решению философско-методологических проблем в западной географической науке.

5.8. Тенденции развития западной географической науки второй половины 1980-х годов.

4.1.

ЗАПАДНАЯ ГЕОГРАФИЯ, ЗАПАДНАЯ ФИЛОСОФИЯ И ВЛАСТЬ ИМУЩИЕ.

ТРАДИЦИИ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ

Для адекватного осмысления современного состояния географической науки важно знать исторические особенности ее развития. Они играют весьма большую роль и на современном этапе, выступая в виде явных и неявных установок специалистов. Поскольку основное внимание уделяется философско-методологическим аспектам географических подходов к исследованию человека, проанализируем традиции взаимоотношения географической науки именно с философией.

Нами охвачен период с момента зарождения географии в античное время до начала 1950-х годов, то есть до времени становления современного образа географической науки. Рассматривается главным образом западноевропейская и североамериканская наука. В детальное описание истории вдаваться нет возможности. Ограничимся формулировками закономерностей и краткими примерами иллюстрирующими их.

 Уточним, что под закономерностью понимается преобладающая тенденция, характеризующая достаточно устойчивые связи, возникающие в процессе развития науки как сложной системы знания, деятельности и организаций.

Первое. Большинство географов не имело глубоких знаний по философии и еще меньшее количество могло плодотворно применить эти знания к решению философско-методологических проблем географической науки.

Вывод сделан из анализа многочисленных географических работ и программ вузовской подготовки географов за различные периоды времени. Данная закономерность является одной из фундаментальных черт определяющих специфику отношений географии с философией с XVIII по вторую половину XX веков. Это и причина и следствие. Многое в географии менялось. Она перешла в конце XIX века на новый уровень научного познания. Но отношения с философией остались без существенных изменений. Этому способствовала специфическая трактовка целей, задач и методов научно-географического познания, исключающая необходимость систематического применения таких методов как обобщение, абстрагирование и т.п.

В большинстве случаев географы были стихийными материалистами или идеалистами, не имеющими систематической философской подготовки и не видящими в ней смысла для решения проблем географической науки. Опыт, накопленный в ходе собственно географических исследований, всегда играл большую роль в постановке и решении философских, методологических и теоретических проблем географической науки, чем специальный философский и методологический подход. Философские и методологические проблемы были редуцированы к узкому кругу вопросов связанных с определением предмета географии, ее структуры и места в системе наук. Изучение философии не связывалось с применением всего богатства ее мысли к задачам научно-географического познания. Пропасть между философией и географией стала преодолеваться лишь в 1950 -70-е годы.

Были исключения из этого печального правила. Но они не более чем исключения. Эту традицию глубоко проанализировал Д.Харвей в книге “Научное объяснение в географии”[1].

Второе. Для научно-географического сообщества характерна разобщенность философско-методологических поисков лидеров направлений и большей части географов, занимающихся частными эмпирическими исследованиями. Происходит ''философское самоотчуждение''  большинства географов.

Важную роль в формировании такого положения сыграло убеждение, что для плодотворной постановки и решения методологических проблем основное значение имеет личный многолетний опыт конкретно-географических исследований. То, что речь идет о совершенно различных типах проблем, и что необходима специальная подготовка, не учитывалось. Рассмотрение философских и методологических проблем в географической науке носило элитарный характер. Вероятно, распространенное убеждение, что лишь корифеям доступно рассмотрение такого типа проблем и привело к философскому самоотчуждению от проблем своей науки большей части географов. Этому способствовало и отсутствие традиций сознательного философского подхода рассмотрения географических проблем, стереотип постановки географических проблем подобного типа как чего-то чуждого конкретно-географическим исследованиям.

Любопытно сравнить этот феномен с радикальным изменением положения в современной западной географической науке. Быстрый рост интереса к философии и осознание ее значимости для решения насущных проблем привели к массовому увлечению географов философскими и методологическими проблемами, резкому повышению научного уровня их решения.

Интересно с метагеографической точки зрения наблюдать противоречие между установками географов различного поколения, например, в советском научно-географическом сообществе. Представителями старшего поколения ранняя специализация на философско-методологических проблемах воспринимается порой, как попытка данного человека сделать карьеру, “пройти вне очереди” в официальные лидеры (в СССР очереди были везде и на все). С подобным нам приходилось сталкиваться особенно на периферии. Это связано с тем, что проблемы такого рода являются по традиции привилегией географов с высоким социальным статусом.

Третье. Большинство географов получало знание о философии из ''вторых рук''. Судя по литературе, с философией знакомились чаще всего по работам лидеров географических направлений.

Изучение и использование философии в позитивной научной деятельности требует специфических знаний, умений и навыков. Для этого необходим определенный стиль мышления. Система географической подготовки скорее противоречила, чем способствовала его формированию. Это вело к тому, что для усвоения философских идей необходимы были посредники, упрощающие философские положения, адаптирующие их применительно к задачам географической науки. Научно-географическое сообщество изучало философию по комментариям своих корифеев и из учебников философии.

Разделение труда между лидерами, адаптировавшими философию для географической науки и основной массой научно-географического сообщества, подтверждается анализом цитирования философских произведений в публикациях по философско-методологическим проблемам географической науки. Количество ссылок на философов, непосредственно выдвигавших фундаментальные идеи и на географов, их адаптировавших резко различается. Львиная доля ссылок приходится именно на географов. Серьезным доказательством рассматриваемой закономерности является то, что большая часть географов не видела противоречий между тем образом философии, который давался лидером географической парадигмы и фактическим содержанием философского направления. А таких противоречий была масса. Это показатель низкой философской культуры, незнания философских первоисточников, нежелания и неумения их использовать для решения собственных научных проблем.

Примером может служить отношение к неокантианству в географии начала XX века. Подробней этот пример мы рассматриваем ниже.

Четвертое. Большинство географов воспринимало философско-методологическое обоснование направления в работах лидеров некритически. Особенно это характерно для периодов жесткого доминирования парадигм в науке. Развитие положений лидеров в отношении философии и методологи и чаще носило эпигонский характер или являлось детализацией исходных принципов.

Не критичность восприятия философско-методологических обоснований является естественным следствием общего характера взаимоотношений географии и философии, сложившегося и разделения труда в научно-географическом сообществе.

В качестве примера эпигонства можно привести работы А.Гюйо. К.Риттер считал, что Европа занимает первое место в процессе мирового развития. А.Гюйо отдал пальму первенства Северной Америке. Принципы Риттера были оставлены совершенно без изменений. Поменялся лишь лидер. В этом заключалась вся научная новизна. Новаторство подобного рода высоко ценилось. В частности об идеях А.Гюйо чрезвычайно высоко отзывались многие русские географы, являющиеся лидерами отечественной географии XIX – начала XX веков.

Пятое. Философская культура географов была на низком уровне. Это приводило к тому, что допускались серьезные упрощения, искажающие реальное содержание исходной философии. Декларации по философским вопросам географической науки часто расходились с фактическим положением дел.

Проиллюстрируем эту закономерность примером обоснования географической науки с неокантианских позиций в начале XX века. До сих пор никто не задался вопросом - насколько полно и адекватно использовали географы начала XX века философию неокантианства? Мы специально рассмотрели этот вопрос и оказалось, что были использованы далеко не все возможности данной философии. С начала отметим те положения неокантианства, которые нашли отражение в географии. О неокантианской парадигме начала XX века мы судим по работам А.Геттнера, ее признанного лидера[2].

Географами использовался исторический подход. Его нельзя считать специфическим достижением неокантианской философии. Он пропагандировался многими другими философскими направлениями и был в активе географов далеких от неокантианства. Но он характерен и для сторонников неокантианства в географии.

Использовался тезис о единстве науки и ее разделении по дисциплинам в силу ограниченности человеческого разума. Была популярна классификация наук в духе этой философии.

 Много писалось об идеографических и номографических подходах. При этом возникли некоторые недоразумения. Они прослеживаются у А.Геттнера.

Основной чертой парадигмы, которая обосновывалась на основании неокантианства был хорологический подход. Убеждение в этом носит всеобщий характер. Следует отметить, что этот взгляд был типичен и для начала XX века.

К использованным элементам неокантианской философии следует отнести их трактовку пространства и времени географами. Этот вопрос весьма важен. У неокантианцев был также усвоен характерный для них либеральный подход. Это прекрасно выражено у А.Геттнера.

 Многое из того, что было в неокантианской философии и что могло быть усвоено географами осталось вне поля их зрения. В наибольшей мере А.Геттнер, а за ним и остальные сторонники данной парадигмы использовали положения Фрейбургской (Баденской) школы. Но и в ней остались неосвещенными многие аспекты. Например, географы могли заимствовать для методологического обоснования своей науки критику теории отражения данную этой школой. Ее суть в том, что познание не копирует действительность. Она не может быть отражена в понятиях, так как идет ее упрощение. Следовательно, понятие не копия действительности. Оно воспроизводит лишь отдельные ее стороны. Доказывалось, что наука несовместима с отображением мира в понятиях. Это странная, но большая тема для географической науки.

Многообразие мира преодолевается не за счет его отражения, а за счет упрощения. В образовании понятий существенным и решающим признавалось исключительно целевая ориентация исследователя, целевой принцип отбора материала для рефлексии. Различие между основными типами наук также связано с различием целей, принципов отбора. Иначе говоря, содержание понятий определяется не объективным содержанием предмета, а специфической задачей его познания. Критерий истины не адекватность понятия реальности, а целесообразность логической организации элементов понятия, их соответствие формально-логическим критериям.

 Сторонники неокантианского подхода в географии не использовали большое количество положений Марбургской школы. Философы этой школы пытались создать науку высшего типа, дать ей обоснование. Она связывалась с математикой и математическим естествознанием, считавшихся идеалом познания. Внесение в научно-географическое познание этой ориентации могло многое ей дать. Региональная парадигма смогла бы приобрести иную форму и не была бы столь враждебна номографическому подходу.

 Большое внимание сторонники Марбургской школы уделяли обоснованию метода науки и философии. Философия должна быть научной по методу и может быть лишь философией науки. Она является логикой чистого познания. Коренным образом было переосмыслено учение Канта о чувственном познании. Его трактовку пространства и времени как форм чувственного познания отвергли.

 Много говорилось, что предмет, о котором идет речь в науке, не безотносителен к сознанию познающего человека. Объект реальности последовательно определяется посредством актов категориального синтеза, превращающих его в предмет познания. В нем устанавливаются новые стороны и отношения, согласно априорным категориям и формам мышления. Этот процесс никогда не может быть завершен. Предмет познания связан с логическим мышлением. В нем всегда есть нечто иррациональное, непознаваемый остаток.

 Много и хорошо представители Марбургской школы писали об относительности познания. Все научные принципы несут печать гипотетичности. Прогресс в науке есть, но он относителен. О неизменных основах науки не может быть и речи. “Истина состоит в искании истины”.

Использование отмеченных принципов Баденской и Марбургской школ неокантианской философии было весьма возможно при обосновании парадигмы в географии, которую принято называть “неокантианской”. Почему это не было сделано трудно сказать. Рациональных объяснений нет. Скорое, причина в том, что Геттнер обращал внимание только на то, что его непосредственно интересовало. А его последователи были на порядок ниже в уровне философской подготовки и мало интересовались полнотой обоснования парадигмы в работах корифея. Да и были неспособны самостоятельно адаптировать философские принципы к географическому познанию. Задача последовательного использования достижений неокантианской философии для обоснования географической науки не стояла.

Еще раз подчеркнем, что сейчас речь не о том, что дало бы географической науке более полное использование принципов неокантианства и других философий. Речь о том, что географы при обосновании своих парадигм используют потенциал философии недостаточно. Причина не в избытке творческого отношения к поискам профессиональных философов и неудовлетворительности получаемых ими результатов, а недостаточной квалификации в этой области.

Отмеченная закономерность ставит вопрос о том насколько правомерно принятое обозначение географических парадигм на основании философско-методологической основы, декларируемой ее лидерами? Такие вопросы не ставились. Считалось, что раз лидеры парадигмы говорят, что они, например неокантианцы, значит так и есть. Усилия методологов направлялась на разбор декларируемой основы. Возникало немало противоречий, поскольку декларации не всегда соответствовали реальному положению дел.

Аналитическая работа подобного рода носит курьезный характер. Это важно учитывать как применительно к прошлому, так и настоящему географической науки. Декларации часто не связаны с реальным положением дел в географической науке.

Шестое. Характерно запаздывание усвоения достижений философии. Географы часто воспринимали философские положения, когда в самой философии и других науках от них большей частью уже отказывались и на смену им приходили более продвинутые подходы.

Наиболее характерным примером является долгое доминирование хорологической описательной концепции, опирающейся на некоторые принципы неокантианства и запоздалое усвоение сциентистской ориентации, связанной с позитивизмом.

Седьмое. Не все философские учения, которые могли быть усвоены с пользой для географического познания, получили признание научно-географического сообщества.

 Сказалась низкая философская культура, нездоровый сепаратизм и чрезмерная занятость собственными дисциплинарными делами. Это неизбежно вело к самоизоляции географов, игнорированию ими общенаучных тенденций. Подробно эта закономерность рассмотрена ниже.

Восьмое. Резко доминировал один подход (направление), базирующееся на определенной философско-методологической основе. Научно-географическое сообщество не могло сочетать различные методологические подходы. Это характерно и для относительно позднего периода.

Так, в первой половине XX века резко доминировала региональная парадигма. Это проявилось в различных социо-культурных условиях, например, в СССР и США. Ее выражали “районная” школа Н.Н.Баранского и региональная парадигма Р.Хартшорна. политические системы различные, но географическая наука фактически одинаковая. Сравнительный анализ работ классиков у них много общего.

Девятое. В тех случаях, когда географы усваивали передовую философию и применяли ее в решении проблем научно-географического познания наблюдался замечательный прогресс разработки философско-методологических оснований географической науки.

Создавались предпосылки выхода географии на мировой общенаучный уровень. Приведем два примера. В 1610 году была посмертно издана книга Бартоломеуса Кеккермана “Система географии”, ставшая первым шагом научной географии Нового времени. Ее ценность в том, что Кеккерман применил прогрессивную в это время философскую теорию двойственной истины к обоснованию статуса географической науки. Сама теория двойственной истины была сформулирована арабским философом XI века Аввероэсом. Кеккерман, ничего не добавляя, экстраполировал ее положения на географию. Отмечалось, что теология имеет ограниченное применение в географии и науке в целом. Библия - авторитет для наук о человеке. Эти науки направлены на спасение души и без библии им не обойтись. Но в естественных науках положение иное. В них нет дел человеческих. Они изучают природу и приближают знания человека в этой области к уровню всеведущего бога. Это способствует спасению души. Географию Кеккерман трактовал как естественную науку и, следовательно, четко ограничивал ее от теологии.

Подобный подход стал большим философско-методологическим достижением географии Нового времени. Он позволил сделать решительный шаг от средневековых устаревших нормативов географического познания, за счет адаптации передовой философии. Без теории двойственной истины подобное было затруднительно.

Философская позиция Кеккермана находилась на уровне науки своего времени с присущими ему противоречиями. Он, как и большинство ученых XVI - XVII веков, не мог и не хотел полностью избавляться от теологии. Она была органичной частью мировоззрения множества людей Западной Европы.

Традиционных позиций придерживался Кеккерман и по ряду других вопросов. Например, за основу брались натурфилософские взгляды Аристотеля, в их средневековой интерпретации. Именно этим объясняется то, что книга Б.Кеккермана была забыта, хотя сыграла большую роль в становлении научной географии. Когда встал вопрос о переиздании работы по географии, И.Ньютон отдал предпочтение книге Б.Варениуса, т.к. тот учитывал более продвинутые воззрения современных ему физиков. К 1617 году натурфилософские взгляды Аристотеля были анахронизмом. Но это ничего не говорит о работе Кеккермана. В том, что касалось географической науки, она была на очень высоком уровне. Следует учесть и исключительно быстрые, для того времени темпы развития науки. Между 1610 и 1647 годами лежит громадная дистанция в научной мысли и условиях для научной работы.

Б.Варениус сделал очередной шаг. Восприняв идею Кеккермана об отделении географии от теологии и ряд его метагеографических положений, он дополнил их передовыми взглядами естествоиспытателей первой половины XVII века. Оба применяли наиболее продвинутые идеи общенаучного характера к обоснованию географической науки и за счет этого достигли значительного прогресса в решении ее методологических проблем.

Закономерность иллюстрирует и пример статей Р.Вогонди[3] и Н.Демаре[4].

Десятое. Отношение философов к географии во все времена было пренебрежительным. О географии даже редко упоминают. В лучшем случае в философских работах встречаются примеры из географической науки.

Редким исключением являются работы И.Канта и Г.Гердера, посвященные физической географии и проблемам взаимоотношения общества и природы. Следует подчеркнуть, что для Канта преподавание географии не являлось главным и особенно значимым занятием, хотя он и занимался им десятки лет. Это определялось практическими интересами философа.

Подобное положение связано со спецификой отношения философии к частным наукам. Для философов они являются испытательным полигоном собственных разработок и источником фундаментальных идей, появляющихся часто в результате интерпретации выдающихся открытий науки. Для этого наиболее пригодны развитые, “передовые” области познания. Поэтому философов интересуют только лидеры естествознания и обществоведения. География в их число не входит. Если человек будущего, захочет узнать по работам философов, какие области научного познания существовали, то о существовании географической науки он не будет подозревать. География практически не попала в поле зрения философов. О наличии глубоких и важных проблем в ней философы стали узнавать только в последние годы. Это дало определенные результаты в повышении уровня их постановки и решения. Но основные перспективы связаны с философизацией подготовки географов, а не эпизодической помощью философов. Кант приятное исключение для географии.

В заключение отметим закономерность, характеризующую взаимоотношения западной географии с власть имущими и господствующими социально-политическими взглядами.

Одиннадцатое. Географы всегда или почти всегда подлаживались под запросы власть имущих. Самой радикальной позицией был либерализм. Никогда в западной географии не было направления, противоречащего их запросам на деле или хотя бы на словах.

Первым из географов обосновавшим подобный тип отношений был Страбон[5]. Не редкость в географии либеральная, гуманистическая позиция. Яркое выражение она нашла в работах А.Гумбольдта.

*            *            *

Описанные закономерности характеризуют различные аспекты сложных взаимоотношений географии с философией в основном на протяжении XVII- первой половины XX веков. Они позволяют многое объяснить в развитии современной географической науки, сделать ряд общих выводов. Можно заключить, что отношения географической науки с философией, за редкими исключениями, не были плодотворными и тесными, хотя положение могло быть существенно иным. Философская культура географов была невысокой, что негативно сказывалось на развитии, прежде всего, самой географической науки. Соотношение действительного и разумного состояния в эволюции географической науки было неоднозначно. Не все разумное действительно и не все действительное разумно. Одна из причин этого в отсутствии тесной связи между передовой философией и географией.

Отмеченные закономерности устойчивы. Их сила в том, что они проявляются на интуитивном уровне и имеют статус неявных аксиом. О возможности принципиально отличных подходов к развитию географической науки задумываются немногие географы.

4.2.

ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ НАУКИ И ФИЛОСОФИИ

В XVII – XIX ВЕКАХ

Весьма интересно рассмотреть особенности взаимоотношений между географической наукой и философией на протяжении XVII - XVIII веков. Мы пришли к выводу, что соотношение действительного и разумного в их взаимоотношениях за этот период неоднозначно.

В XV - XVII веках прошли великие географические открытия. Географический взгляд на мир резко расширился. Но предстояло еще многое открыть и описать. Этим занялись географы. Географическая наука стала развиваться по описательному пути. Он был доминирующим на протяжении XVII, XVIII и большей части XIX веков. Объяснить подобное легко. Но имеющиеся объяснения больше похожи на оправдания. Стало почти общепринятым, что кроме работ наподобие ''Космографии сиречь всемирного описания земли во едино пребывание и знаменование в кругах небесных'' других работ и быть не могло. А как же иначе? Ведь практика требовала описаний.

На этом фоне обычно объясняется и слабость метагеографической мысли, если конечно вообще допускается мысль о необходимости ее существования. На протяжении почти трех веков метагеографические исследования ограничивались определением предмета географии, ее структуры и места в системе наук. Были и исключения. О них речь ниже. Эти явления взаимосвязаны. Описательность собственно географии и примитивность метагеографии - звенья одной цепи. Описательность собственно научных работ всегда сочетается с ограниченностью метанаучного уровня. Никто из авторов бесчисленных описаний не поставил вопроса о методе исследования в географической науке. Для них подобные вопросы не имеют смысла.

 Описательность собственно географических исследований и ограниченность метагеографических взглядов были путем наименьшего сопротивления и наименьшей отдачи в научном плане. Этот путь безоговорочно приняли те географы, которые не задумывались над философско-методологическими проблемами своей науки и не пытались выйти на уровень эмпирического научно-географического познания.

Но был возможен и другой путь. Он реализован в ряде работ, которые стали исключением и не определяли общей направленности развития географии этого времени. Исключения географической науки были не отклонением от общенаучной нормы, а нормой. Большая же часть описательных географических работ была отклонением от передовых научных нормативов в худшую сторону. Это стало вынужденной мерой, но то, что она укрепилась в географической науке, в целом характеризует ее уровень с негативной стороны. Если лучшие представители науки становятся париями в кругах своих коллег-современников, значит в этой науке сложились нездоровые отношения и ее действительность нельзя считать разумной.

Рассмотрим некоторые подобные ''исключительно-нормальные'' географические работы, написанные в XVII и XVIII веках. Отметим, что мы не претендуем на полноту освещения вопроса. Это лишь иллюстрация к отмеченному выше положению. Все примеры взяты из книги А.Г.Исаченко[6].

 Л.Гвичардини (1521-1589) в 1567 году издал ''Описание Нидерландов'', труд, который можно считать научной экономико-географической работой, страноведческим описанием нового типа. Использовались элементы передовой гносеологии этого времени. Работа выдержала 35 изданий, но на создание подобных работ географов не вдохновила. Отмечается, что он опередил время, но думается дело не в этом. Гвичардини шел в ногу со временем, а географов он опередил потому, что сам географом не был. Гвичардини состоял представителем флорентийских торговых фирм в Антверпене. Он был коммерсантом, не ведающим географических кастовых традиций.

 В.Фавенс (Давентис) в 1561 году в Венеции издал работу ''О происхождении гор''. В ней писалось о причинах образования гор и прочих неровностей земной поверхности. К причинам относились землетрясения, заключенный в земле огонь, духи гор, действие водных потоков и т.п. Особый акцент делался на действие водных потоков. В работе уживалась фантастика и наука. Характерна попытка объяснить географическое явление.

 Х.Джилберт в 1567 году предложил схему движения вод в Атлантическом океане и отметил влияние течений на климат. Суровость климата Лабрадора объяснялась влиянием холодного течения приносящего льды и туманы. Была потребность в объяснении и оно было дано. Использовался передовой общенаучный норматив.

 С 1604 года, под руководством С.Шамплена, специальная экспедиция, подготовленная французской кампанией, владевшей монопольным правом на скупку пушнины, исследовала побережье Канады в устье реки Святого Лаврентия. С 1608 по 1609 год исследовался бассейн реки. В 1608 году Шамплен составил описание Канады с точки зрения оценки природных условий для колонизации. Случайность? Нет. Была потребность общества и использование передовой гносеологии. В итоге появилось эмпирическое географическое исследование. Кто решил эту задачу? Коммерсант, представитель торговой фирмы.

 В 1625 году вышла работа Н.Карпентьера, посвященная теоретическим проблемам географии. Он попытался систематизировать сведения о природе Земли в единое целое. Одна из двух частей работы посвящена географии. Сделана попытка объяснения изучаемых явлений. Труд Карпентьера вобрал положительное из работ Б.Кеккермана и стал предшественником работы Б.Варениуса.

 В 1643 году опубликована ''Гидрография'' Ж.Фурнье, в которой изложена теория морских течений.

В 1645 году выходит ''Естественная история Ирландии'' Г.Боута, где дана подробная характеристика климата, рельефа, вод Ирландии, объясняется своеобразие природы некоторых регионов на основании специфики их почв.

 Н.Стенон в 1669 году установил два важных принципа: принцип значительной географической протяженности каждого земного слоя и принцип первичного горизонтального положения его поверхности. Эти фундаментальные для почвоведения, геологии и географии в целом принципы были обоснованы на примере изучения Тосканы. Для данного района Н.Стеноном было установлено, что он прошел через шесть этапов геологического развития.

 Р.Гук в 1705 году высказал близкие идеи. Основным фактором формирования рельефа он считал землетрясения.

В начале XVIII века шведские ученые обратили внимание на изменение морского побережья Балтийского моря. За этим явлением установили наблюдение и было установлено, что уровень моря понижается со скоростью 13 мм в год. В 1765 году О.Руненберг высказал предположение, что поднимается суша, а не опускается море.

 А.Валлиснери в 1715 и 1721 годах положил начало учению о складкообразовании.

А.Моро и Дженерелли в середине XVIII века объясняли образование рельефа. Основным фактором они считали подземные движения.

Все перечисленные работы объединяет общая черта - стремление объяснить отдельные явления природы на основе использования передовой общенаучной гносеологии. Это позволяет говорить о них как об эмпирических работах в отличие от описаний. Конечно, они далеки от современных эмпирических географических работ и их научность следует понимать с учетом уровня познания того времени. Научные черты сочетались с описательностью и фантазиями, но основная тенденция была научно-эмпирическая.

Рассмотрим некоторые примеры из географии XVIII века. Обращают внимание работы Джеймса Геттона и Джона Плейфера, опубликованные соответственно в 1785 и 1802 годах. Исследования этих шотландских ученых посвящены геоморфологии. Дж.Геттон в ''Теории Земли'' проанализировал эволюцию земной поверхности как сочетание процессов размыва, отложения осадков и вертикальных движений в земной коре. Этим факторам он отводит основную роль в преобразовании земной коры и рельефа. Эволюция представлена в виде множества замкнутых циклов. Д.Плейфер развил идеи Геттона.

Работы этих авторов были известны, но особого влияния на современников не оказали. Коллеги не поняли, что они написаны с новых позиций и принадлежат уже эмпирической, а не описательной географии. Закономерно, что эти авторы занимают более значимое место в истории геологии, а не географии.

 Во французской географии XVII - XVIII веков следует выделить три имени: Н.Демаре, Ж.Вогонди и С.Вобан. Жиль Робер де Вогонди и Никола Демаре нас интересуют прежде всего своими заметками по географии в Энциклопедии.

 Ж.Вогонди предложил ввести разделение труда в научно-географическом познании. Географов, согласно его мнению, следует разделять по методу работы. “Одни считают целью этой науки знание частей королевства или провинций. Этих ученых называют топографами или инженерами... Другие охватывают в своей работе описание всей Земли. Это географы...первые - первооткрыватели, вторые - теоретики, они анализируют и обобщают работу первых, их научное чутье позволяет им исправлять ошибки первых”[7].

 Н.Демаре сформулировал принципы научно-географического познания. Выделено три общих класса их объединяющих.

1 класс – “принципы, касающиеся наблюдения факторов”, Для того, чтобы правильно наблюдать, исследователю нужно:

А. Иметь “предварительные понятия, приобретенные им путем изучения и достаточного развития”'.

Б. “Провести длительные наблюдения предмета в различных его аспектах...Чем больше фактов, тем меньше возможность ошибок в обобщениях”.

В. Обратить особое внимание на исключения из правил, стремиться раскрыть их суть, а не втискивать в принятые взгляды.

Г. Помимо знаний о внешней форме нужно иметь знания “о самой материи объекта, которая своими колебаниями производит внешние формы”, т.е. выяснить физико-химические свойства объекта опытным путем.

2 класс – “принципы, касающиеся увязывания фактов”.

 Нужно раскрывать связи, а не довольствоваться изолированными фактами. “'Истинная философия состоит в раскрытии связей, скрытых от близорукого взгляда и невнимательного ума”. Существует два типа связей – “связь порядка и собирания” и связь по аналогии.

3 класс – “принципы обобщения открытий”. Делаются общие замечания о пользе обобщений[8].

Иного типа работы Себастиана ле Претра Вобана (1633-1707). Вобану стоило бы поставить памятник. Он этого заслужил своими географическими работами, но географы не оценили и этого французского коммерсанта и государственного деятеля.

 Вобан выступил за развитие прикладной географии, систематическое использование географических знаний на практике. Он составлял анкеты и всевозможные таблицы, показывал их практическое значение. М.Флиппоно считает Вобана “отцом” прикладной географии и регионального планирования. И это не является преувеличением[9].

 Вобан создал труд “О средствах быстрого восстановления французских колоний в Америке и их расширения”. Это исследование должно было предшествовать освоению новых территорий. Высказано много замечательных мыслей. Подробно пересказывать их не станем, так как с ними можно познакомиться в книге М.Флиппоно.

 На этом мы прекращаем иллюстративную часть. Подумаем почему одни могут, а другие нет? Почему одни опережают науку на сто и более лет, а другие идут за своим временем сто и более лет? Почему современные географы не видят в этом чего-то большего, чем забегание отдельных специалистов вперед? Вопросы не праздные. Разбираясь в прошлом, мы выносим определенное суждение и о себе.

 Лишь один человек попытался осмыслить факты подобного рода не с традиционной точки зрения. Это Анри Болинг[10]. Он оценил их как отставание всей массы географов от своего времени. Статья Болинга посвящена анализу работ Геттона и Плейфера. Он непосредственно подходит к выводу о том, что не все действительное в географии разумно и не все разумное действительно. А.Болинг, вероятно, предвидел, что его мысль останется неоцененной. Может быть, поэтому работа проникнута грустным настроением. Напомним некоторые положения.

 А.Болинг пишет, что “история наук всегда производит впечатление и ободряющее и грустное. Ободряющее - благодаря примеру тех успехов, которые увенчивают проницательность, упорство и в особенности сосредоточенность мысли... Грустное - потому, что слишком часто мы наталкиваемся на упущенные возможности. Сколько раз мы видели правильно указанный путь, даже намеченный заранее, а потом покинутый и вновь найденный только после длительных отклонений” (с.17)[11]. А.Болинг показал, что география в целом и геоморфология в частности могли как науки возникнуть гораздо раньше. Он едва ли не первый рассмотрел историю географии не как историю одних триумфов, а также как историю потерь и поражений, историю трагедий идей и людей. Но проблема была лишь затронута.

 Причину извечного в науке явления - забегания одних и отставания других - частично вскрыли сами географы, хотя она и не получила должного анализа. Например, А.Г.Исаченко отметил, что “взгляды Варения формировались под сильным влиянием философии и физики Декарта... Варений был сторонником атомистического учения Демокрита, признавая гелиоцентрическую систему Коперника”[12].

М.Флипонно отметил, что поиски Вобана отвечали “мощному идеологическому течению, основывающемуся на убеждении, что разум человека - орудие улучшения условий его существования”[13]. Эти авторы выделили, с нашей точки зрения, основные аспекты, объясняющие рассматриваемое явление - ориентацию на прогрессивную философию и методологию науки, на запросы своего времени.

 Вспомним приведенные примеры. Кто был кто?

Гвичардини занимался торговлей. Он шел к научной географической работе от практических потребностей.

Шамплен выполнял запросы торговой кампании. К географии пришел из практической жизни.

Варениус - последователь Декарта. Человек компетентный в современной ему прогрессивной философии.

Геттон - последователь философов-материалистов XVII и XVIII веков. Он был дружен с Адамом Смитом, прекрасно знал работы Ньютона, Ф.Бэкона и других лидеров науки того времени.

Вогонди и Демаре - сотрудники Энциклопедии, воспринявшие общее для энциклопедистов увлечение идеями Бэкона, Гоббса, Локка.

Вобан - человек, стоящий в гуще практической жизни и идущий к географической науке от нее.

 Примеры говорят, что на подлинно научном эмпирическом уровне находились лишь те географы, которые либо воспринимали прогрессивные идеи философии, либо приходили к географии через непосредственное осознание нужд практики. Именно их работы опережали “время географической науки” на много лет и именно их работы соответствовали общенаучным нормативам своего времени.

Абсолютна ли реализованная версия развития географической науки в XVII - XVIII веках? Вероятно, нет. Ее развитие географии могло и должно было идти в двух направлениях - описательном и научно-эмпирическом. Наука дело коллективное и совершенно не обязательно всем идти сначала в одном направлении, пройти его до конца, а затем коллективно поворачиваться в иное направление. Различные подходы могут и должны сочетаться. Они должны сотрудничать между собой, а не бороться до победного конца, до тех пор пока один не уничтожит другого. Так в принципе могло быть и в географии XVII - XVIII веков, если бы географы были специалистами более высокой метанаучной культуры и больше интересовались тем, что делается в философии и других науках. Сочетание двух путей было реальной возможностью. Не реализовалась она по ряду причин. Одна из них в том, географы не имели необходимого уровня метагеографической культуры.

Для становления эмпирического научного направления в географии XVII - XVIII веков, которое сочеталось бы с описательным направлением, нужна была философско-методологическая база. Была ли она? Да, была. Нужно было лишь усвоить общеизвестные достижения прогрессивных философов и адаптировать их принципы к географическому познанию. Это и просто и трудно. Претворить это положение в жизнь пытались очень немногие. А задачу в целом должны были, если не решить, то осознать все, кто хотел оказать реальную помощь географической науке. Но в географии уже тогда сложилось глубочайшее неявное убеждение, что она сама себе философия и потому может обойтись без обращения к философии профессиональных философов. Это положение до сих пор доминирует в географическом образе мышления. Оно стало его родовой чертой.

 В “укор предкам и назидание потомкам” подробно рассмотрим гносеологическую базу эмпирической науки XVII - XVIII веков, которую разработали философы. Семнадцатый век справедливо получил название Нового времени. Он действительно стал новым временем в истории человечества. Коренным образом изменился взгляд на общество и науку. Идея опытной, экспериментальной, эмпирической и рационалистической науки, основывающейся на систематических исследованиях, буквально “носилась в воздухе”. Пропаганда новой науки проходит через весь век. Возникают академии и научные журналы, делающие акцент на опытных исследованиях. Век семнадцатый состоял из дихотомии - материальное и духовное, чувства и интеллект, человеческий и общественный разум. Но, несмотря на противоречия, основное устремление было одно - долой старые принципы и недостатки. Да здравствует новая наука с новыми целями, принципами и методами! Буквально все прогрессивные философы и ученые восприняли эти идеи. Особенно плодотворной оказалась гносеологическая линия: Бэкон - Гоббс - Локк. Они внесли решающий вклад в развитие детерминистического образа науки[14].

 Повторим известное, чтобы показать неизвестное - исключения, ориентирующие географию на эмпирический уровень, не были чем-то необычным в своем времени. Авторы этих работ не выделялись из основной массы прогрессивных ученых XVII и XVIII веков. Они были скорее правилом, чем исключением. Ориентация географии на эмпирический путь была делом совершенно естественным, отвечающим доминирующему пониманию задач и целей науки, принятому среди ученых этого времени.

Работы, которые в истории географии воспринимаются как опередившие свое время, в действительности таковыми не являются. Они целиком лежат в рамках времени. От своего времени отстала географическая наука в целом. Ее представители слишком односторонне восприняли запросы времени, упрощенно их истолковали. Смещение всей деятельности на описательную парадигму нельзя объяснить и оправдать какими-либо объективными обстоятельствами. Когда изыскиваются подобные причины, допускается фундаментальная ошибка. О запросах практики, о том что должно было быть, судят лишь исходя из того, что было реализовано в географической науке. Естественно, что при этом исчезают все нереализованные возможности.

Представляет большой интерес конкретный анализ основных философских работ, которые могли стать основой эмпирической географии в XVII - XVIII веках. Что бы могли усвоить географы? Насколько трудным было это усвоение? Были объективные трудности или нет? Попытаемся ответить на эти и другие вопросы.

 Рассмотрим идеи Ф.Бэкона, Р.Декарта, П.Гассенди, Т.Гоббса и Д.Локка. Остановимся лишь на некоторых положениях их гносеологии.

У Декарта географы могли бы усвоить очень многое[15]. Декарта и Бэкона часто противопоставляют - один рационалист, другой - эмпирик. Это не совсем верно. Нужно судить о них, помимо всего прочего, и с точки зрения ученых того времени. Для них различие между Декартом и Бэконом, вероятно, не было столь большим. Оба выступали, прежде всего, как представители науки нового типа.

У Декарта географам XVII - XVIII веков стоило воспринять его мудрый подход к науке. Он был человеком чрезвычайно тонкого ума. Самооценки Декарта говорят о нем не только, как о большом ученом, но и как большом человеке. Себя он считал мыслителем заурядным. Связывал успехи больше со случаем - ему в юности посчастливилось попасть на некоторые пути, которые привели к открытию метода. Декарт искренен, когда говорит, что “в суждении о себе я стараюсь склоняться скорее к недоверию, чем к самомнению”. Даже свой метод, составивший эпоху в науке, он рассматривает как попытку, а ни нечто абсолютное. Декарт открыто признавал, что метод может быть частично ошибочным.

Какое отношение это имеет к географии, что оно могло ей дать? Отношение самое прямое. Метагеографическая культура, способность усвоить правила научной деятельности как специфического образа жизни воспитываются научным сообществом, переносятся из поколения в поколение. Они должны войти в плоть и кровь научного сообщества. Если разумных традиций нет, их место занимает отсталое метанаучное знание. У географов таких традиций нет. Они исключительно редко пытались провести критический взгляд на оценку своих достижений и своего времени в географической науке. В результате сложилась метагеографическая культура, стоящая на порядок ниже потенциальных возможностей своего времени. В географической науке не понимается масштаб соотношения непознанного и познанного, нет разумного соотношения личных амбиций и достижений науки в целом и т.д.

Декарт говорил: “я хочу, чтобы знали, что то немногое, что я узнал до настоящего времени, почти ничто в сравнении с тем, чего я не знаю и что я не отчаиваюсь узнать” (с.308). Если бы географы, будь то в XVII - XVIII веке, или позднее придерживались таких позиций, заниматься географической наукой стало бы намного приятней и легче. Думается, был бы и более впечатляющим результат.

 Очень ценен для географов принцип универсального сомнения Декарта. Для него в философии “нет ни одного положения, которого нельзя было бы оспаривать и, следовательно, сомневаться в нем” (с.264). Это ни нигилизм, ни релятивизм и т.п. Для Декарта “знать - значительно большее совершенство, нежели сомневаться” (с.284). Эти принципа - позиция ученого, на себе испытавшего давление догматизма.

 Универсальное сомнение сочетается у Декарта с уверенностью в своих силах. Он не претендует на первые роли в мировой науке. Он изучает самого себя. Декарт говорит: ''Никогда мои намерения не шли дальше попытки реформировать мое собственное мышление и строить на фундаменте, который принадлежит мне'' (с.269). Это очень важное положение. Оно открывает право на риск, на собственный путь познания, на свободу научного творчества. То есть дает все то, чего не хватало географии как науки в прошлом.

 Метод Декарта и его правила для руководства ума просты и лаконичны. Они написаны ученым для ученых и сами просятся на применение в частных науках. Все многообразие гносеологических положений сведено к четырем правилам, которых нужно неукоснительно придерживаться.

1. - ''Никогда не принимать за истину ничего, что я не познал бы таковым с очевидностью, иначе говоря тщательно избегать опрометчивости и предвзятости и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и столь отчетливо, что ни дает мне никакого повода подвергать их сомнению''.

2. - ''Делить каждое из исследуемых мною затруднений на столько частей, сколько это возможно и нужно для лучшего их преодоления''.

3. - ''Придерживаться определенного порядка мышления, начиная с предметов более простых и наиболее легких в познании и восходя постепенно к познанию наиболее сложного, предполагая порядок даже и там, где объекты мышления вовсе не даны в их естественной связи''.

4. - ''Составлять всегда перечни, столь полные и обзоры столь общие, чтобы была уверенность в отсутствии упущений'' (с.272).

Правила сочетаются с верой в силу человеческого разума. ''Нет ничего ни столь далекого, чего нельзя было бы достичь, ни столь сокровенного чего нельзя было бы познать'' (с.273).

Мы придерживаемся совершенно аналогичных прицепов всю свою научную жизнь. Они во многом сформировались под влиянием работ Р. Декарта.

 Декарт разработал и расширенный вариант правил для руководства ума. Его система применима в любой области научного познания, в том числе и в географии.

1. ''Целью научных занятий должно быть направление ума таким образом, чтобы он выносил прочные и истинные суждения о всех встречающихся предметах''.

2. ''Нужно заниматься только такими предметами, о которых наш ум кажется способным достичь несомненных и достоверных познаний''.

3. ''В предметах нашего исследования надлежит отыскивать не то, что о них думают другие или что мы предполагаем о них сами, но то, что мы ясно и очевидно можем установить или надежно дедуцировать, ибо знание не может быть достигнуто иначе''.

4. ''Метод необходим для отыскания истины''. И далее говорит, что ''уж лучше совсем не помышлять об отыскании каких-либо то ни было истин, чем делать это без всякого метода''. В методе выделяется два аспекта: ''никогда не принимать за истину то, что ложно и добиваться познания всего''.

5. ''Весь метод состоит в том порядке и размещении того, на что направлено острие ума в целях открытия какой-либо истины. Мы строго соблюдаем его, если будем постепенно сводить темные и смутные положения к более простым и затем пытаться исходя из интуиции простейших, восходить по тем же ступеням к познанию всех остальных''.

6. ''Для того, чтобы отделять наиболее простые вещи от трудных и придерживаться при этом порядка, необходимого во всяком ряде вещей, в котором мы непосредственно выводим какие-либо истины из других истин, какие из них являются самыми простыми и как отстоят от них другие дальше, ближе или одинаково''.

7. ''Для завершения знания надлежит, относящееся к нашей задаче, вместе и порознь обозреть последовательным и непрерывным движением мысли и охватить достаточной и методической энумерацией''.

8. ''Если в ряде вещей встретится какая-нибудь одна, которую наш ум не может охватить, достаточно хорошо понять, то нужно на ней остановиться и не исследовать других, идущих за ней, воздерживаясь от лишнего труда''.

9. ''Нужно обращать острие ума на самые незначительные и простые вещи и долго останавливаться на них, пока не привыкнем отчетливо и ясно прозревать в них истину''.

10. ''Для того, чтобы сделать ум проницательным, необходимо упражнять его в исследовании вещей, уже найденных другими, и методически изучать все, даже самые незначительные искусства, но в особенности те, которые объясняют или предполагают порядок''.

11. ''После того, как мы усвоим несколько простых положений и выведем из них какое-либо иное, полезно обозреть их путем последовательного и непрерывного движения мысли, обдумать их взаимоотношения и отчетливо представить одновременно наибольшее их количество, благодаря этому наше знание сделается более достоверным и наш ум приобретет больший кругозор''.

12. ''Наконец нужно использовать все вспомогательные средства интеллекта, воображения, чувств и памяти как для отчетливой интуиции простых положений и для верного сравнения искомого с известным... так еще и для того, чтобы находить те положения, которые должны быть сравниваемы между собой; словом не нужно пренебрегать ни одним из средств, находящихся в распоряжении человека''.

13. ''Когда мы хорошо понимаем вопрос, нужно освободить его от всех излишних представлений, свести его к простейшим элементам и разбить его на такое же количество возможных частей посредством энумерации''.

14. ''Сказанное следует отнести и к реальному протяжению тел; это протяжение нужно всецело представить в виде простых фигур, таким образом оно сделается более понятным для интеллекта''.

15. ''Большей частью также полезно чертить эти фигуры и преподносить их внешним чувствам для того, чтобы таким образом нам было легче сосредотачивать внимание нашего ума''.

16. ''Что же касается измерений, не требующих в данный момент внимания нашего ума, хотя и необходимых для заключения, то лучше изображать их в виде сокращенных, чем полных фигур. Таким образом память не будет нам изменять и вместе с тем мысль не будет разбрасываться, чтобы удержать в себе эти измерения, в то время как она занята выведением других''.

17. ''Встретившуюся трудность нужно просматривать прямо, не обращая внимания на то, что некоторые из ее терминов известны, а некоторые неизвестны, и интуитивно следовать правильным путем по их взаимной зависимости'' (с.79-160).

 Географы могли бы позаимствовать не только методологию Декарта, но и его подход к критике и критикам. К этому вопросу он вынужден был обращаться не раз. Еще горели на кострах еретики и чтобы не повторить их судьбу Декарту приходилось всю сознательную жизнь изворачиваться. Признавая определенное значение критики, Декарт замечает, что его опыт '' не позволяет надеяться на какую-либо пользу от возражений, какие могут быть мне сделаны... Редко случалось, чтобы выдвигалось против меня какое-либо возражение, которого я бы своевременно не предвидел, разве только очень далекое от моего предмета. Вследствие этого я почти никогда не встречал такого критика моих взглядов, который не казался бы мне или менее строгим, или менее справедливым, чем я сам'' (с.310). Это следовало бы помнить тем, кто любую критику ставит выше критикуемого в силу того, что она критика.

 Зачем все это знать географам нынешним и тем, что жили в XVII и XVIII веках? Подобное знание необходимо для выхода на высокий уровень метагеографической культуры.

 Обычно связывают философско-методологические позиции Варениуса с Декартом. В этом есть большая доля условности. Какие-то элементы Варениус усвоил из философии Декарта. Но о восприятии ее в целом говорить сложно.

 Мимо географов прошли такие философы, как П.Гассенди и Д.Локк. Нам не известно ни одной попытки применить принципы их философии к географическому  познанию. Столь ли уж бесполезны географии идеи этих философов? Могли ли они принести какую-нибудь пользу географам XVII и XVIII веков?

 От Гассенди географы могли усвоить сенсуализм[16]. Гассенди утверждал, что чувства никогда не обманывают человека. Соответственно он определял и критерий истинности. ''Истинно то мнение, которое подтверждается или опровергается очевидностью чувства''. ''Ложно то мнение, которое опровергается или не подтверждается очевидностью чувств'' (с.125-126).

 Полезной географии могла быть и диалектика Гассенди. Многие положения, высказанные им, могли играть важную роль в научно-географическом познании. Так, Гассенди отмечал, что ''самым опасным является то, что если человек выступил с защитой какого-нибудь взгляда, то как бы он затем ни чувствовал, что истина не на его стороне, он будет считать для себя позором отступить'' (с.27).

Показано, что отказ от ошибочных взглядов должен быть делом естественным. Доказывается и относительность научной аргументации. ''Каждый по своему богат доводами и может быть ими доволен'' (с.778).

 Зачем философия П.Гассенди географам? Она ориентирует на поиск нового, учит критическому отношению к общепринятым взглядам, мнениям авторитетов. Она учит мудрому занятию научным трудом.

 У Д.Локка географы могли почерпнуть прямые указания относительно развития своей методологии[17]. Также как и у Гоббса, они могли воспринять и самую передовую для того времени социальную позицию. Локк утверждал, что '' в высшей степени важно весьма тщательно заботиться о разуме, заботиться о том, чтобы правильно вести его в поисках знания и его актах суждения'' (с.187).

 Последовательно и убедительно анализируются недостатки человеческого разума. Один из них характерен для людей, искренне и охотно следующих разуму, ''но за недостатком того, что можно назвать широким здоровым и разносторонним умом они не охватывают всего, что относится к вопросу и что может иметь значение для его решения. Мы все близоруки и часто видим только одну сторону дела'' (с.189). Локк выступает против односторонности, доказывая, что причина неудачи многих ученых часто ''лежит в том, что они обращаются с одним сортом людей, читают один сорт книг и склонны выслушивать только один сорт мнений''. Остальная часть интеллектуального пространства ''для них закрыта ночным мраком и они избегают близко подходить к ней'' (с.190).

 Локк не только констатирует, но и предлагает. ''Мы рождаемся на свет со способностями и силами, в которых заложена возможность освоить почти любую вещь и которые во всяком случае могут повести нас дальше того, что мы себе можем представить'' (с.194). Эти мысли он повторяет снова и снова. ''Мы родимся на свет с тем, чтобы стать, если мы захотим, разумными существами, но только практика и упражнения делают нас ими'' (с.199).

 Прогресс науки связывается, прежде всего, с активным самосознанием ученых. Люди на своем пути ставят столько препятствий, сколько природа не смогла бы поставить за множество лет. Гносеология Локка проникнута фундаментальной мыслью - посмотри на себя самого, избавься от собственных недостатков. Этим ты устранишь самое большое препятствие в научном своем познании. Он много и замечательно хорошо говорит о том, что для большинства людей чуждо понимание собственных недостатков. Все делается по привычке. Неудачи объясняются чем угодно, только не собственными ошибками. Ни о каком совершенствовании ума такие люди не задумываются (с.198). ''Каждый готов жаловаться на предрассудки, сбивающие с правильного пути других людей и партий, как будто он сам совершенно свободен от них. В этом все упрекают друг друга; следовательно, все согласны, что это недостаток и помеха знанию. В чем же в таком случае лекарство? Единственно в том, чтобы каждый оставил в покое чужие предрассудки и изучил бы собственные. Обвиняя других, никто не признается в собственном недостатке'' (с.206). Пройти через это, значит решить одну из первых задач, которой должен был бы заняться каждый, кто желает правильно вести свой разум в поисках истины и знания (с.207).

 Свободу разума Локк видит в беспристрастном отношении ко всякой истине и в проверке всех принципов, независимо от степени их давности и подкрепленности мнением авторитетов. В свободу разума включено глубокое знание учеными своих слабостей и достоинств. Верно подмечено, что многие люди ''неравнодушны к своим мнениям, но они... очень равнодушны к тому, правильны они или ложны'' (с.210).

 Локк непримиримый враг конформизма. Он пишет: ''Мы научаемся одевать наши души по общепринятой моде, как мы это делаем со своим телом, а если кто-нибудь поступает иначе, его считают фантазером или чем-нибудь похуже. Власть этого обычая (кто посмеет противиться ему?) создает близоруких ханжей и слишком осторожных скептиков, а те, кто отрекаются от него, рискуют впасть в ересь'' (с.240).

 Мы отметили лишь некоторые положения философии Локка. Его гносеология обширна и глубока. Осветить ее потенциальные приложения к методологии географии XVII - XVIII веков кратко невозможно. Для этого необходима специальная работа. Приведем еще лишь некоторые мысли. Локк отмечал, что его целью было ''исследование происхождения, достоверности и объема человеческого познания вместе с основаниями веры, мнений и убежденности''. Иначе говоря, он изучает ''познавательные способности человека, как они применяются к объектам, с которыми имеют дело'' (с.71). В основании исследования лежат следующие положения:

1. ''Полезно знать, как далеко простирается наша способность познания''.

2. ''Наши способности соответствуют нашему положению и нашим интересам''.

3. ''Знание своих познавательных способностей предохраняет нас от скептицизма и умственной бездеятельности'' (с.72-74).

 Идеи Локка играли важную роль в развитии гносеологии. Локк не ставит задачу лишь разработки метода, так как к тому времени она была в целом решена Бэконом и Декартом. Нужно было выяснить соотношение между двумя этими подходами и Локк данную проблему решил. Ставится задача исследования познания в целом. Это важно для философии, но затрудняет применение идей в частных науках.

Если работы Бэкона и Декарта можно было без существенных модификаций использовать в частных науках, то для работ Локка нужно было анализировать его объемные произведения в целом и давать соответствующие промежуточные версии, находящиеся между философией и частными науками. Это не столь уж трудная задача, но если учесть, что географы пытались обходиться без философии, не использовали даже те работы философов, которые специально ориентировались на применение в частных науках, то ясно, что решить проблему им было не под силу. Это обстоятельство не оправдывает географов, их пренебрежительного отношения к важнейшему источнику прогресса методологии своей науки, каким являлась философия Локка в XVII - XVIII веках.

 О возможности и необходимости применения идей Ф.Бэкона в географии XVII и XVIII веков можно и нужно было бы написать отдельную книгу. В ней бы говорилось лишь о возможностях, но не о реальностях. Из области действительного можно сослаться только на некоторые работы французских географов XVIII века. Мы имеем в виду работы Вогонди, Демаре и Вобана. Их замечательные достижения свидетельствуют о том, что усвоение идей Бэкона могло двинуть географическую науку резко вперед.

Можно лишь сокрушаться об упущенных возможностях. По иронии судьбы, география практически не соприкоснулась с философией Бэкона, хотя та и ориентировалась на частные науки. Семнадцатый и восемнадцатый век в географии был целиком отданы описаниям. В девятнадцатом веке тон задавала немецкая география, очень далекая от идей английского философа. В конце же XIX века под эмпирическую географию подводится философско-методологическая основа, которая исходила скорее из здравого смысла, не обремененного специальными знаниями, чем из гносеологии профессиональных философов.

 Что бы могли усвоить географы у Бэкона? Легче сказать, что не могли усвоить. Очень важно у Бэкона мудрое отношение к науке, к оценке своих собственных достижений[18]. Он отмечает, что ''преувеличенное представление о своем богатстве является одной из главнейших причин бедности'' (с.60). Бэкон боролся с ''хвалеными посредственностями'', которые приносят большой вред науке. Он боролся с конформизмом в научных кругах, совершенно верно отмечая, что едва ли возможно одновременно и преклоняться перед авторами и превзойти их. Здесь перед нами подобие воды, которая не поднимается выше того уровня с какого она спустилась. Такие люди кое-что исправляют, но мало двигают дело вперед. Они достигают улучшения, но не приращения (с.63).

 Бэкон поставил вопрос о методе науки во всей ширине и глубине этой проблемы. Цель Бэкона - выработка метода науки, который бы позволил избегнуть заблуждений и уравнял способности ученых. Он убежден, что его ''путь открытия знаний почти уравнивает дарования и мало что оставляет их превосходству, ибо он все проводит посредством самых определенных правил и доказательств'' (с.73). В индуктивном методе видится единственная надежда науки.

 Особое значение для методологии любой частной науки имеет учение Бэкона об идолах познания. Выделяется четыре вида идолов.

1. ''Идолы рода находят основание в самой природе человека... Все восприятия, как чувства, так и ума покоятся на аналогии человека, а не аналогии мира. Ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривленном и обезображенном виде''.

2. ''Идолы пещеры - суть заблуждения отдельного человека. Ведь у каждого помимо ошибок, свойственных роду человеческому, есть своя особая пещера, которая ослабляет и искажает свет природы''.

3. ''Идолы площади происходят как бы в силу взаимной связанности и сообщества людей''. Этот идол связан с плохим и нелепым установлением слов. ''Слова прямо насилуют разум, смешивают все и ведут людей к пустым и бесчисленным спорам и толкованиям''.

4. ''Идолы театра. Это идолы, ''которые вселились в души людей из разных догматов философии, а также из превратных законов, доказательств...мы считаем, что сколько есть принятых или изобретенных философских систем, столько сыграно комедий, поставляющих вымышленные и искусственные миры'' (с.19).

 Но человек не бессилен перед идолами. ''Построение понятий и аксиом через истинную индукцию есть несомненно подлинное средство для того, чтобы подавить и изгнать идолов'' (с.18).

 Бэкон высказал много принципиальных для психологии научного познания положений. Они имеют большую ценность для частных наук. Много у Бэкона ценных методологических указаний. Например, отмечено, что ''никто не отыщет удачно природу вещи в самой вещи - изыскание должно быть расширено до более общего'' (с.34). ''Величайшее невежество представляет собой исследование природы вещи в ней самой'' (с.50).

 Бэкон поставил вопрос об истории науки создаваемой ради прогресса научного познания. Он считает, что ''если бы история мира оказалась лишенной этой области, то она была бы весьма похожа на статую ослепленного Полифема, так как отсутствовало бы именно то, что как нельзя более выражает гений и талант личности'' (с.158). Об истории науки, как особой дисциплине, говорится много замечательных мыслей. Если бы географы восприняли эту мысль, то история географии вместе с эмпирической географией появилась бы значительно раньше. История науки должна формировать ученых-географов, их стиль мышления и культуру.

Бэкон писал, что история науки нужна не для того, чтобы восславить науки и устроить торжественную процессию из множества знаменитых ученых и не потому, что охваченные пылкой любовью к наукам, мы стремимся узнать, исследовать и сохранить все, что так или иначе касается их состояния, вплоть до малейших деталей. Цель истории науки важнее и серьезней. Она в том, чтобы с ее помощью можно значительно увеличить мудрость и мастерство ученых в научной деятельности и ее организации. Нужно описать движения и изменения, недостатки и достоинства истории научной мысли в такой же мере, как это делается в гражданской истории. Это даст возможности найти наилучший способ руководства наукой (с.159-160).

 Бэкон поставил вопрос о методологии, как специальной научной дисциплине. В географии аналогичный вопрос не получил позитивного решения до сих пор. В начале XVII века Бэкон восклицает: ''до сих пор игнорируется необходимость существования особой науки об изобретении и создании новых наук'' (с.280). Столетия спустя положение не намного лучше. Многие представители позитивных наук в целом и географы в частности в штыки встречают идею развития частных метанаук, например, метагеографии, которые вели бы их систематическое науковедческое исследование.

 Бэкон поставил вопрос о соотношении практических и теоретических аспектов в развитии науки. Соотношение плодоносных и светоносных опытов заслуживало пристального внимания географов. До сих пор в географии актуальны и не бесспорны слова о том, что ''не следует считать бесполезными те науки, которые сами по себе не имеют никакого практического значения, но способствуют развитию остроты и упорядочению мысли'' (с.368).

 Бэкон показал, что наука в своем развитии может и должна открывать все новые и новые разделы. Это естественный процесс. Он не сомневается, что она затрагивает ''не только то, что уже найдено и известно, но и то, что до сих пор упускалось из виду и только подлежит нахождению. Ведь в мире разума, как в мире земном, наряду с возделанными областями есть и пустыни'' (с.69).

 Много хорошего Бэкон говорит о критике и научных дискуссиях. Отмечается, что ''истинное согласие состоит в совпадении свободных суждений после того, как вопрос исследован'' и что ''общее согласие - самое дурное предзнаменование в делах разума, исключая дела божественные и политические'' (с.40). Самой известной из фантазий Бэкона является ''Новая Атлантида''. В ней дан образ науки нового типа. Это систематическая, организованная, профессиональная наука. Географы не поняли этого. Ни у кого не возникло мысли создания научной организации, объединяющей географические исследования, направляющей их в разумное русло. Зачем? Ведь надо было все описать и открыть. Сочетать это с эмпирическими исследованиями в рамках географии не приходило в голову.

 Многие положения философии Бэкона могли и должны были найти применение в географии XVII - XVIII веков. Они создавались для представителей частных наук и для их усвоения нужны были минимальные усилия. Нужно было прочесть и конкретизировать эти положения для своей науки. Для того, чтобы выполнить эти условия нужно было: а) уметь читать и б) хотя бы в какой то мере интересоваться общенаучными веяниями и их воплощением в философских работах. То, что географы XVII - XVIII веков умели читать, сомневаться не приходится. Остается второе. Научно-географическое сообщество само изолировалось от передовой гносеологии. Непостижимо, как можно было проигнорировать такую работу как ''Новый Органон''?! В результате география осталась на описательном уровне. Географы упустили великолепную потенциальную возможность подвести под свою науку индуктивную философскую основу, создать эмпирическую географию. Не поняли они и значения идей Бэкона об организации науки.

 Философия Бэкона открывала путь к принципиально новому этапу развития географической науки, переходу от описательности к научно-эмпирическому познанию. Для такого познания не обязательно было ехать ''за три моря''. Потенциальная возможность было совершенно не понята и не оценена. Вероятно, географы решили все описать, а затем осваивать научный уровень познания.

 Такой установке географов прошлого можно только сожалеть. Философия Бэкона, у самых истоков развития географии, открывала возможность органичного и плодотворного сочетания собственно-географических и метагеографических аспектов исследований. Могла сформироваться единая цепь: география - философия - практика. То есть то, чего научно-географическое сообщество пытается достигнуть до сих пор. С нашей точки зрения, современная низкая метагеографическая культура и отсутствие четкой взаимосвязи между географией, философией и практикой восходит к географии XVII и XVIII веков. Установки прошлого воплотились в определенный тип метагеографической культуры.

 Остался неизвестным для географов и Томас Гоббс. Между тем, его гносеология могла быть очень полезной географической науке[19]. Она давала реальную и разумную основу развития эмпирической географической парадигмы. Научное познание и практическую деятельность Гоббс связал в единое целое. Цель философии видится в том, что ''благодаря ей мы можем использовать к нашей выгоде предвидимые нами действия и на основании наших знаний по мере сил и способностей планомерно вызывать эти действия для умножения жизненных благ'' (с.55).

 Без метода Гоббс не мыслит развития науки и философии. ''Метод при изучении философии есть кратчайший путь к тому, чтобы на основании знания найти и прийти к познанию их действий'' (с.104). Он отдает должное и аналитическим и синтетическим методам исследования. Они объединяются в единое целое.

 Органично связано с трактовкой метода и понимание науки. Под наукой Гоббс понимает ''истины, содержавшиеся в теоретических утверждениях, т.е. во всеобщих положениях и выводах из них. Когда речь идет лишь о достоверных фактах, то мы говорим не о науке, а о знании. Наука начинается с того зрения, благодаря которому мы постигаем истину, содержавшуюся в каком-нибудь утверждении: она есть познание какого-нибудь предмета на основании его причины, или познание его возникновения посредством правильной дедукции'' (с.235).

 Т.Гоббс развил учение Бэкона, придал ему более механистическую форму. В то время это было достоинством, а не недостатком. Главным достижением стал синтез эмпиризма Бэкона и рационализма Декарта, объединение их подходов к познанию в нечто целое. Решение проблемы вполне удовлетворяло науку XVII и XVIII веков.

 Рассмотрим некоторые черты гносеологии французских энциклопедистов, которые пожалуй ближе других стояли к частным наукам. В области гносеологии французские энциклопедисты мало оригинальны, но для географов это не было столь важно. Географии нужна была гносеологическая база и ее можно найти в философии энциклопедистов.

Создание Энциклопедии (1750 - 1770 гг.) было тесно связана с буржуазной революцией 1789 - 1794 гг. Она стала своего рода теоретической базой этой революции. Позиция энциклопедистов - социальная и гносеологическая была наиболее прогрессивной для того времени. Социальные изменения предъявили  новые требования к науке. И наука прореагировала очень быстро. Вне увлечения эмпирической наукой и философией Бэкона, Локка и Гоббса остались очень немногие ученые. Приходится констатировать, что географы за редким исключением и тут оказались не на высоте своего времени.

 В центре гносеологических поисков философов стояли следующие проблемы - соотношение чувств и разума, происхождение человеческих знаний, их объективность, влияние истины на жизнь, соотношение веры и разума. Вокруг этих и других проблем концентрировались поиски энциклопедистов. Они высказали много мыслей, которые при должной конкретизации могли принести географической науке много пользы. Важна для географии, например, философия Э.Кондильяка. Он не был непосредственным сотрудником Энциклопедии, но его идеи лежали в общем русле с энциклопедистами. Идеи Кондильяка были проигнорированы географами и в проигрыше остались только они[20].

 Географы могли бы использовать сенсуализм Кондильяка. В этом вопросе он пошел гораздо дольше Локка и прочих сенсуалистов. Источник знаний Кондильяк определил в ощущениях, отвергнув значимость внутренней рефлексии. Его идеи слишком упрощали процесс познания, но для своего времени были достаточно плодотворными. Кондильяк имел громадное влияние на современников. После революции 1789 года его труды были положены в основу философского образования Франции. Со временем они были заменены, но важен факт, что некоторое время гносеологические принципы, близкие к идеям энциклопедистов, были официальной государственной философией.

 Задачи, которые ставил перед философией Кондильяк, были конструктивны. В одном из трудов он отмечает, что ''главный предмет, который мы никогда не должны терять из виду, - это изучение человеческого ума не для того, чтобы открыть его природу, а для того, чтобы познать его действия, проследить, посредством какого искусства они сочетаются и как мы должны ими управлять, чтобы достичь всего того умственного развития, на которое мы способны'' (с.69). И это не осталось фразой. Дается систематическое изложение т теории познания. Ставится множество вопросов и даются на них ответы. Очень важны мысли о методе научного познания. Например, отмечено, что ''метод, который привел к одной истине, может привести и к другой и что самый лучший метод должен быть одинаковым для всех наук. Значит достаточно поразмыслить об открытиях, которые были сделаны, чтобы научиться делать новые открытия'' (с.285).

Но была целая плеяда философов, которые боролись за новую науку. Эта борьба не была делом чисто французским. Почти в каждой развитой европейской стране были философы, высказывающие мысли близкие идеям энциклопедистов. Например, в Англии таким философом был Джозеф Пристли[21]. Он не создал оригинальной философской системы, но высказал столько ценных мыслей, что они могли лечь в основание эмпирической парадигмы географии.

Не будем вдаваться в детали его философии. Отметим лишь одну мысль. Пристли писал: ''теория и эксперимент неизбежно идут рука об руку, причем всякое движение вперед связано с принятием некоторой специальной гипотезы...Самыми слепыми и самыми оригинальными экспериментаторами являются те, которые, представляя свободу своему воображению, допускают сочетание самых далеких друг от друга идей. И хотя многие из этих идей впоследствии окажутся дикими и фантастическими, другие из них могут привести к величайшим и капитальнейшим открытиям. Между тем, очень осторожные робкие трезвые и медленно мыслящие люди, никогда не дойдут до этих открытий'' (с.265).

В теории научно-географического познания это могло иметь важное значение. Отмечено, что в XVII - XVIII веках в географии были примеры работ написанных с позиций эмпирической науки. Показано также, что такие работы были закономерным результатом развития науки своего времени и не выделялись из общей массы аналогичных публикаций в других областях познания. Их естественность в общенаучном плане сочеталась с исключительностью в географической науке. Напрашивается вывод, что основная масса географических работ не соответствовала уровню передовой науки своего времени. С чем это связано уже отмечено. Причины лежат в философском неведении, кастовой ограниченности, возведении дисциплинарного сепаратизма в ранг добродетели. В итоге реальные возможности перехода на эмпирическую стадию развития были упущены, вернее проигнорированы. Те географы, которые разбирались в философии, были близки прогрессивным тенденциям в передовых науках или которые интуитивно улавливали общие тенденции, оказались далеко впереди научно-географического сообщества и влияния на него не оказали.

 Нам известен лишь один географ этого времени, последовательно и целенаправленно применявший передовую философскую методологию в географической науки. Это Н.Демаре[22]. Он первый и последний из географов изложил принципы научного познания применительно к географии. Следует учесть и то, что принципы были изложены очень кратко и в статье написанной для Энциклопедии, а не в специальном научно-географическом труде. Насколько нам известно, Демаре не настаивал на их повсеместном внедрении в практику географических исследований, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Такая задача не ставилась. Можно допустить, что тогда эти принципы, особенно во Франции, были делом естественным. Но вряд ли. Географы не пытались связать развитие географии и философией Бэкона. Никто из них даже не поставил проблему метода в географии.

 Насколько работы философов были доступны представителям частных наук в XVII - XVIII веках? Исследование показало, что все основные работы философов, в которых излагались принципы гносеологии, были хорошо известны ученому миру.

''Новый Органон'', ''Рассуждение о методе'', другие многочисленные произведения Бэкона, Декарта, Гассенди, Гоббса, Локка издавались много раз. Ученому не знать о них было нельзя. Философы были своего рода маяками науки того времени. К началу XVIII века были изданы и работы, оставшиеся в рукописном виде. Например, в 1701 году издаются ''Правила для руководства ума'' Декарта. Это раннее произведение философа позволяло применить строгий научный метод даже самым философски неграмотным ученым. Детальные исследования личных библиотек ученых XVIII века убеждают, что не знать о работах выдающихся философов и их гносеологии было невозможно.

Остановимся еще раз на вопросе - почему географы XVII и XVIII веков не поставили вопрос о необходимости развития эмпирической географии?  Образцовой работой XVII – XVIII веков, которая дала начало научной географии, принято считать ''Географию генеральную'' Б.Варениуса, изданную в 1647 году. Историки географии утверждают, что именно с нее началось формирование географии как науки, т.е. формирование эмпирической географии. Этот процесс завершился к концу XIX века. Подумаем над этим утверждением.

Возникают вопросы. Почему Варениус не поставил вопрос о подведении под географию философской основы нового типа? Почему он не связал борьбу за новую географию с аналогичной борьбой за науку и философию нового типа на более высоком уровне? Почему он не поставил проблему метода географического познания? Выскажем несколько предположительных ответов.

 Может быть, Варениус не знал о философии Декарта и в особенности Бэкона? Или будучи представителем частной науки, вообще мало интересовался философией? Может быть он отождествлял всю философию со схоластикой, которая в это время все еще оставалась реальной силой? Эти предположения-ответы весьма естественны, но мало правдоподобны. Философия Декарта и Бэкона была широко известна и очень популярна среди ученых XVII века. Связь философии с частными науками была очень тесна. Альтернативность новой философии схоластике не была тайной. Так что эти предположения отпадают.

Весьма вероятно, что Варениус принадлежал к ученым того типа, которые решительно отвергали связь с философией. Может быть его пренебрежительное отношение к философии связано с неприятием идей Бэкона. Пренебрежительное отношение к Бэкону особенно широко было среди физиков XVII века, вследствие того, что версия индуктивного метода Бэкона была мало продуктивна в этой области и того, что Бэкон придерживался весьма устаревших физических взглядов.

Это правдоподобная гипотеза. В ее пользу говорит и то, что Варениус был хорошо знаком с физикой, придерживался в ней самых современных и прогрессивных ему позиций. Именно в этом и заключалось главное отличие его труда от работы Б.Кеккермана, написанной в 1610 году. Но это может объяснить лишь пренебрежение лично к Бэкону и его философии, но не объясняет общей антифилософской позиции Варениуса

 Не совсем ясно почему Варениус ограничился определением предмета географии и проведением классификации географических наук, но не поставил проблему метода исследований в географии. Ответить на этот вопрос, не вдаваясь в гипотетические рассуждения, сложно. Может быть, Варениус считал, что о новом индуктивном методе вообще не стоит распространяться, так как это дело философов, а дело географов конкретно проводить эти методы. На классификации он остановился потому, что нужно было как-то упорядочить возможное многообразие географических исследований. Философы этого бы делать не стали и Варениус вынужден был остановиться на данном вопросе.

Может быть и так. Но факт остается. Проблема метода в географии поставлена не была. Вероятно, уже у Варениуса проявилась столь свойственная географам различных стран и времен черта, выражающаяся в сильной самоизоляции от философии. Сепаратизм от философии является каким-то роком географической науки. Можно предположить и то, что Варениус просто не успел поставить эту проблему  по причине ранней смерти.

 Для нас остается загадкой, почему проблема метода научно-географического познания не была поставлена географами и в более позднее время. Необходимость в этом была очень большая, но не всякая необходимость в науке получает должную реализацию. Остается непонятным отсутствие коллективных попыток развить эмпирическую географию, как самостоятельное направление, сочетающееся с описательной географией. Еще можно как-то понять почему это не было сделано в XVII веке, но почему это не было сделано в XVIII веке трудно объяснить. Ведь подобное развитие географической науки было реально и необходимо.

 Если бы в XVIII веке, скорее в конце, в географии развилась эмпирическая парадигма? Как могла сложиться эволюция географии? Однозначно на вопросы ответить сложно, но ряд предположений высказать можно.

Первое. Если бы эмпирическая география возникла, то скорее во французской или английской науке. Немецкая география исключена. Это связано с тем, что в немецкой географии и науке в целом традиции английских и французских философов XVII - XVIII веков, заложивших основы гносеологии эмпирической науки, не получили признания. Иной гносеологической базы для развития эмпирической географии в XVIII веке не было. Если бы эмпирическая парадигма реализовалась, то в XIX веке немецкие ученые не имели столь сильного влияния на развитие мировой географии.

Второе. Если бы география усвоила философскую основу, подводящую под нее научно-эмпирическую базу, возникла бы необходимость и возможность восприятия позитивизма во второй половине XIX века. Мы считаем, что философия Бэкона и его последователей и позитивизм XIX века, являются генетическими ступенями становления эмпирической науки. Для развития эмпиризма в частных науках было две возможности - первая, в XVII - XVIII веках связана с философией Бэкона и его последователей. Вторая связана с позитивизмом в XIX веке. Для научных сообществ пропустивших первую возможность, был шанс, связанный с позитивизмом.

Конечно, это упрощенная картина, но с точки зрения представителей частной науки, она правдоподобна. Эти две ступени позволяли любой частной дисциплине прочно стать на эмпирическую основу, независимо от того, насколько сложен предмет ее исследования.

 Это соотношение рассмотрено с точки зрения частных наук. В чисто философском плане, прямой связи между индуктивной философией XVII - XVIII веков и позитивизмом XIX века не прослеживается. Чтобы понять правомерность и подобной точки зрения следует учесть то, что громадное большинство представителей частных наук имело свое представление о философских системах и в научной деятельности руководствовались не теми принципами, которые выдвигали философы, а тем образом, этих принципах, которое сложилось именно у них. Это не одно и тоже. В любом случае, в географии и первая, и вторая возможность подведения философской базы под развитие эмпирической парадигмы были упущены. В результате оказалось, что география стала развиваться без четкой научно-философской основы, без метанаучного обоснования.

 Еще раз расставим акценты в истории с географией и философией. В XVII и XVIII веках, благодаря усилиям многих философов, была создана надежная база развития эмпирического научного познания в любой дисциплине, независимо от специфики предмета. Отдельные географы пытались провести эти принципы в географической науке, но оказались в одиночестве. Научно-географическое сообщество занималось чисто описательной работой и проигнорировала эти усилия. О развитии эмпирической парадигмы, сочетающейся с описательным подходом, мало кто думал.

Основной причиной этого стало самоотчуждение географов от прогрессивных общественных веяний и философское невежество научно-географического сообщества. У философов XVII - XVIII веков нужно было усвоить универсальную методологию эмпирического познания, попытки устранения заблуждений разума, борьбу с его предрассудками и т.д. Эти аспекты взаимосвязаны и составляли единое целое. Для представителей большинства частных наук более близким оказалось усвоение идей относительно разработки метода познания. Вопрос об устранении заблуждений разума не был осмыслен в полном объеме. На принципиально новом уровне он снова поставлен во второй половине XX века. Географы проигнорировали отличные потенциальные возможности. Результатом стало изменение сроков становления эмпирической географии. Процесс становления прошел далеко не оптимальным путем. Это оказало серьезное влияние на дальнейшее развитие географической науки.

4.3.

ПОЗИТИВИЗМ И ПОДХОДЫ К ОБОСНОВАНИЮ

ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ НАУКИ В XIX ВЕКЕ[23]

 Широко распространено мнение, что позитивизм вошел в западную географическую науку в 1950-е годы. Позитивистская философия стала основой развития направления, получившего название ''новой'' географии и связана с количественной революцией. Это положение воспринимается как неоспоримый факт. Нам оно таким не кажется. По этому вопросу есть иное мнение. Оно касается как особенностей использования позитивизма в 1950-60-е годы, так и того какие отношения складывались у него с географической наукой в XIX и первой половине XX веков. Рассмотрение вопроса имеет большое значение для понимания закономерностей развития географической науки.

 Проанализируем особенности взаимоотношений позитивизма с географией в XIX веке и попытаемся определить влияние тех давних событий на развитие  западной географии в XX веке. Начинать анализ необходимо с истории произошедшей в 1826 году в городе Париже. Там начал читать лекции по положительной философии двадцативосьмилетний ученый Огюст Конт. Через некоторое время они были прерваны по причине болезни лектора. Незаконченный курс положил начало развитию позитивизма - философского учения, отношения которого с географической наукой мы рассматриваем.

 В предисловии к изданному позднее курсу Конт отмечает, что лекции ''с первых своих шагов удостоились лестных отзывов многих первоклассных ученых, в числе которых я могу назвать членов Академии наук Александра Гумбольдта, Пуансо и де-Бленвиля, с постоянным интересом следивших за изложением моих идей''. Фраза отмечает один из начальных моментов отношений позитивизма и географии. Они столкнулись во время когда позитивизм только зародился, а география не была наукой в современном понимании этого термина.

Этот мало примечательный эпизод не привлекал внимания историков науки. Это понятно. Мало ли кто не читал лекций в Париже и мало ли кто их не слушал. Отмеченный эпизод не представляет собой исключения для деятельности А.Гумбольдта, который был большим любителем публичных лекций. Относительно интерпретации ''лестного отзыва'' Гумбольдта и его постоянного интереса к лекциям также достаточно ясная ситуация. Гумбольдт, будучи человеком умным и тактичным, не прибегал к резкой критике чужих взглядов, даже если они противоречили его собственным. Его отзывы столь изысканы, что их нетрудно принять за лестные, даже если они таковыми не являются. Особенно если  отзывы делались в устной форме. Нет оснований считать, что Гумбольдт действительно не говорил похвальные слова о курсе положительной философии  Конта, так как эти лекции были событием выдающимся в истории науки и философии XIX века.

 Понятно и отношение Конта к отзыву и интересу Гумбольдта. Какой молодой  человек не отметит, что всемирно известный ученый, академик проявил благосклонность к его идеям? Подобная ссылка была для Конта рекламой,  констатацией приятного факта и одним из несомненных свидетельств значимости его идей.

 Это очевидно. Но предположим невероятную ситуацию. Конт проявил глубокий интерес к географии и решил на ней апробировать свои идеи развития науки на основе строгой позитивной философии. Гумбольдт проявил глубокий интерес к позитивистской философии и решил реализовать ее принципы в географии. То есть допускается обратное тому, что произошло в реальности. Конт не считал географию наукой, а Гумбольдт не сделал ничего, чтобы применить позитивизм в географии.

 Рассмотрим сначала ''невероятную вероятность'' относительно Конта. Невероятность ситуации в том, что география в первой половине XIX века была описательной областью познания. Ее образ ассоциировался именно с описаниями. Применять позитивистские идеи к отчетам о путешествиях и тому подобных работам у Конта мысли не возникло. Будучи выпускником Политехнической школы, он был очень далек от географии и стоял ближе к точным наукам, которые служили ему образцом.

Но допустим обратное. Конт включил географию в один из томов курса положительной философии и написал ''Философию географии'', подобную ''Философии математики ''. Наверное он как и в других случаях очертил бы предмет географии, обсудил ее связи с другими науками и т.д. А большую часть работы отвел бы конкретно-научным вопросам, давая систематическое изложение географии как целостной системы научного знания. Возможно были бы намечены направления разработки недостаточно развитых разделов географической науки.

Такая работа нашла бы горячее сочувствие Гумбольдта. Для него наиболее привлекательным было бы два момента: попытка систематического изложения основ географии и стремление выйти на строго научный уровень. Аналогичные задачи и А.Гумбольдт решал в ''Космосе''.

В гипотетической ''Философии географии'' Конту пришлось бы столкнуться со сложными проблемами адаптации идей позитивизма первой половины XIX века к географии. Он, наверное, попытался бы конкретизировать в географическом аспекте закон ''трех стадий развития общества'', провести идеи ''социальной физики'', ставшей основой будущей социологии, применить собственные гносеологические принципы к обоснованию методологии научно-географического познания и т.п. Что дала бы такая работа? Изменилась бы разработка философско-методологических оснований географии в XIX веке? На поставленные вопросы ответим позже, а сейчас рассмотрим другую ''невероятную вероятность''.

 Допустим, что А.Гумбольдт решил применить принципы позитивизма к географии и написал систематический труд по этому вопросу, либо постановочную работу в которой отметил большое значение позитивизма для методологии географии и ее прогресса в целом. Невероятно тут следующее. Пятидесятивосьмилетний академик-немец меняет свои взгляды под влиянием молодого философа-француза. Слишком велика разница в возрасте, месте в иерархии ученых и социо-культурных традициях. Трудно представить что человек в зрелом возрасте откажется от своих идей, которые принесли ему мировую славу. Трудно это допустить и потому, что наиболее выдающиеся работы Гумбольдта приходятся именно на поздний период его жизни. Но все же следует отметить, что ничего рокового не было в бесплодности встречи Конта и Гумбольдта.

 Пожалуй, основным фактором, определившим не восприятие Гумбольдтом идей Конта, стало глубокое различие философско-культурных традиций. Это невидимая граница оказывает серьезное влияние на деятельность ученых. У Конта четко выраженная сциентистская ориентация. Она, естественно, не получила той законченной формы как в позитивизме XX века, но она очевидна. А.Гумбольдт стоял на философско - культурных позициях традиционных для немецкой культуры конца XVIII - начала XIX веков и тесно связанных с классической философией этого периода. У него, скорее, романтический подход к науке, весьма близкий позициям Гете. От Конта его отделяла пропасть. Сближало Конта и Гумбольдта стремление сделать науку наукой без примеси спекуляций, поставить ее на строгую позитивную основу. Но конкретно задача решалась различно.

Все это так, но предположим, что Гумбольдт написал работу о позитивизме Конта и показал целесообразность его применения в географии. Как бы тогда сложилась история географической науки в XIX веке, разработки ее философско-методологических оснований?

 Теперь снова о Конте. Его гипотетическая работа по географии привлекла бы внимание сторонников позитивизма к этой науке. География могла бы попасть в общее русло увлечения позитивизмом. В этом случае связь между нею и позитивизмом налаживалась со стороны философов. Насколько прочной она бы оказалась сказать трудно, но ясно, что философы-позитивисты знали бы о возможности применения своих идей в географической науке и последовали за своим учителем не только в физику и социологию, но и географию. Доказательством этого является механизм распространения позитивистских идей в XIX веке.

 В отношении Гумбольдта следует исходит,  прежде всего, из его громадного влияния на географов XIX века. Он задавал норматив, служил образцом для подражания, которое чаще вырождалось в эпигонство. Любые идеи Гумбольдта находили сторонников. Даже такая явно утопическая мысль как создание единой науки о Космосе нашла горячий отклик у многих географов. В десятках географических работ середины и второй половины XIX века можно найти декларации о необходимости ее создания. При этом упускалось из виду, что на ''Космосе'' Гумбольдта лежит слишком сильная печать его личности. ''Космос'' уникальное законченное произведение. Оно подводит итог исследований выдающегося ученого, но не является основой нового научного направления. Оно находится на грани с искусством и философией. Воспроизвести его нельзя. Это исключало возможность широкого плодотворного развития науки о Космосе в понимании Гумбольдта.

 Аналогичное явление произошло бы с гипотетической работой Конта о позитивизме в географии. Даже простое подражание, слепое следование за Учителем привели бы к мысли, что географии нужна позитивистская философия. Об этом стали бы говорить с начала декларативно, затем, может быть, со знанием дела, конкретизацией общих положений позитивистской философии в географической методологии. Гумбольдт мог направить географов к позитивизму. Конт мог направить философов-позитивистов к географии. Объединение внешней и  внутренней тенденций ввело бы географию в общенаучный и культурный позитивистский бум второй половины Х1Х века.

 Позитивизм был моден. Он был откровением, с которым связывали громадные надежды. Увлечение им охватило образованное общество того времени. Это  коснулось как Европы, так и России. Связь русской научной мысли с европейской в это время была очень тесной и правомерно рассматривать особенности положения позитивизма в России, как общеевропейские. ''О Конте и позитивизме вдруг заговорили все. Можно сказать, что не было почти ни одного философа, естествоиспытателя, публициста и т.д., которые не выразили того или иного отношения к Конту и позитивизму. Говоря современным языком, указанный отрезок  времени 1865 - 1866 гг. можно было бы назвать '' годом Конта '' в философской  жизни России '' .'' С этого времени позитивистская волна прямо -  таки захлестнула страницы русской печати, да и не только русской ''. Для нас особенно важно, что позитивизм был особенно популярен среди научной  общественности второй половины Х1Х века.

 Среди философий, которые были тогда доступны широким слоям ученых, позитивизм был наиболее прогрессивным учением. Его принципы оказывали значительную помощь ученым в их деятельности. Например, гносеология позитивизма была очень популярна у биологов. Почему биология стала позитивистской? Потому что сталкивалась с изучением сложных объектов и нуждалась в четкой реалистической гносеологической основе, дающей больше конкретных рекомендаций научного познания и затрагивающей меньше метафизические проблемы. Такую основу биологам в середине XIX века давал только позитивизм.

Биологам не хватал слов,  чтобы выразить свое восхищение позитивизмом в целом и Контом в частности. Например, К.А.Тимирязев называл Конта гениальной личностью и писал , что с его рабочего стало не сходят “заветные шесть томов Конта”. Он считает,  что Конт - ''учитель, возвестивший миру наступление эры свободной науки - свободной от связывающих ее пут теологии и метафизики''. Сомневаться в искренности увлечения позитивизмом нет оснований. Нет оснований считать, что  это увлечение было малозначащим, эфемерным явлением для биологии и науки в  целом. Вероятно, многое из того что делалось в науке XIX века было не связано с  позитивизмом, но в целом именно он определял тон науки второй половины XIX века. В прогрессивности позитивизма, особенно для естественных наук, в этот период  сомневаться не приходится.

 Гораздо большую продвинутость биологии по сравнению с географией в XIX и XX веках можно объяснить , помимо всего прочего и тем, что биологи на достаточно раннем этапе подвели четкие продуктивные гносеологические основания под научно-биологическое познание. Объект биологии не менее сложен , чем географии, но она не тяготеет в такой степени к идеографическому подходу. В XVII - XVIII веках продуктивность четкой гносеологической основы для выхода на номографические позиции продемонстрировала политэкономия. Географы упустили шанс и в это время.    Позитивизм перерабатывался учеными XIX века в материалистическом духе. Это было характерно для европейской и русской научной мысли. Отмечено, что ''материалистически толкуемый позитивизм или позитивизм, понимаемый исключительно в духе материализма - вот формула, вот определение, которое дано самим временем и которое наиболее адекватно отражает специфическую окраску  философского материализма, представляемого крупнейшими русскими мыслителями -   естествоиспытателями второй половины XIX - первых десятилетий XX века''.

Это положение носит общий характер. Если бы географы восприняли позитивизм они могли бы пойти скорее по пути его материалистической трактовки.  Усвоение такой философской основы дало бы географической науке прочную базу прогресса на многие десятилетия. Но этого не случилось. Конт не написал работы  о позитивистской интерпретации географии, а Гумбольдт о значении позитивизма для методологии географической науки. Не наладил связи и никто другой. Хотя можно предположить и противоположный ход событий.

 Гипотетическая история с возможными научными контактами Гумбольдта и Конта не столь невероятна, как может показаться на первый взгляд. А.Гумбольдт прочно связан с развитием позитивизма в XIX веке. Он не только одним из первых прослушал курс лекций по позитивизму, но и в дальнейшем имел тесную связь с позитивистски настроенными учеными. Например, поддержал, наряду с такими выдающимися учеными как Гексли, Либих и Геккелль, идеи Литтре, одного из первых критиков контизма ''слева'', с материалистических позиций. На основании этого некоторые авторы зачисляют самого А.Гумбольдта в число позитивистски настроенных ученых. Включение ''Космоса'' в позитивистские работы , с нашей точки зрения, неправомерно. Но факт существования подобных интерпретаций говорит о многом.

 Позитивисты XIX века пропагандировали работы А.Гумбольдта. Например, А.Ходиев активно занимался такой пропагандой, будучи уверенным, что делает большое для позитивизма дело.

Но это все были отдельные эпизоды. Связь между позитивизмом и географической наукой не наладилась. Можно понять почему философы-позитивисты пренебрегли географией. Для большей части из них география была наука второго сорта, обреченной вечно нести бремя описательности. Это мнение устойчиво держится у профессиональных философов на протяжении многих десятилетий. Но невозможно понять почему географы пренебрегли позитивизмом. А.Гумбольдт не отнесся к нему с должным вниманием. Это вполне понятно. Тем более следует учесть, что идеи фундаментального характера, отличающиеся новизной, редко доходят с первого раза даже до умнейших мира сего.

В дальнейшем научно-географическому сообществу не раз представлялись возможности встать на позитивистские позиции. За это говорили все объективные условия. К этому вела логика развития науки. Были примеры плодотворности применения позитивистской философии в других науках. Но никто не попытался применить принципы этой философии к географии, хотя для прогресса она остро нуждалась в надежной гносеологической основе, ориентированной на эмпирическое познание. Такую основу мог дать позитивизм. Географы проигнорировали позитивистскую философию, а вместе с ней упустили возможность последовательного перехода на эмпирические позиции. Причин того, что эта реальная возможность была упущена много. Одна из них связана с сепаратизмом географии как области профессиональной научной деятельности.

 Для подтверждения сказанного выше рассмотрим более подробно распространение позитивизма в России и отношение к нему Д.Н.Анучина, официального лидера русских географов и основателя русской университетской географии. С начала несколько слов о распространении позитивизма. Отмечено, что ''весьма слабый в 30-е годы процесс распространения позитивизма в России в 40-50-е годы заметно усилился. Понятие ''позитивный'' (положительный) стало ходовым''. Шло интенсивное распространение позитивизма вширь. ''В 60-е годы почти повсеместно в Европе и Северной Америке позитивизм ''вынырнул из глубины на поверхность'' бурного потока социальной жизни, науки и философии. Позитивистский бум дореформенной России - одно из сильнейших явлений развития мировой духовной культуры ''. ''В 60-90-е годы ''первый позитивизм'' в России выступал еще действующей идейной силой и проповедь позитивизма, его философии и социологии еще возбуждала сладостные надежды и радужные идеалы, содействуя распространению идей ''позитивной'' философии и социологии, особенно среди интеллигенции''. ''В русской науке уже на рубеже 80-х годов становится заметным проникновение позитивистских идей решительно во все области научных знаний''.

 Теперь проанализируем деятельность Д.Н.Анучина на общем фоне тенденций развития науки. Большей частью о нем говорят исключительно в хвалебном тоне. Некоторые основания для этого есть. Хотя нетрудно усмотреть и связь этого превознесения с борьбой против космополитов в 1947-53 годах. Именно в   это время и на этой волне стало явно переоцениваться место русских географов XIX века в мировой науке. В период краткой , но интенсивной борьбы с космополитами сложились многие нормативы и каноны интерпретации истории географической науки, являющиеся доминирующими до сих пор. На современном этапе есть возможность отойти от шаблонов прошлого. В частности не следует игнорировать промахи Д.Н.Анучина. Он был лидером русской географии и с него спрос особый. Следует отбросить ненужный пиетет и разобраться в положении объективно.

 Перед русской географией в конце XIX века стояла задача перехода на эмпирическую научную основу. Это требовало обоснования географии,  подведения под нее метанаучной основы. Вопрос должен был ставиться прежде всего о методе, ведь наука отличается от не науки именно методологией. География нуждалась в четкой методологической основе. Что же делал Д.Н.Анучин, как он решал эту задачу первостепенной важности?

 Д.Н.Анучин лишь определял предмет географии, ее задачи, структуру и место в системе наук. Но кто их тогда не определял? По этому вопросу накопилась громадная литература, которая во многом дублировала общеизвестные положения. Другие проблемы методологии научно-географического познания не рассматривались. Д.Н.Анучин создал курс по истории землеведения (1882). Курс читался много лет, но он не был оригинальным. К этому времени было написано несколько солидных монографий по истории географии. Читались аналогичные курсы лекций во многих странах. Работа Д.Н.Анучина от них в принципе не отличались. Все они исходили из курса по истории науки созданного Риттером в начале XIX века.

Д.Н.Анучин написал много статей посвященных различным деятелям науки и культуры. Среди тех кому они посвящались, не было ни одного философа и ни одного позитивиста. Это показывает, что Д.Н.Анучин не понял основной  задачи стоящей перед географической наукой того времени. Им не была осознана необходимость подведения под географию четкой гносеологической основы, а такой основой тогда с успехом мог быть только позитивизм. Анучин пошел проторенной географами тропой игнорирования философии и прогрессивных тенденций развития научной методологии, с успехом используемой в других науках.

Сложно упрекать человека за то, что он не сделал нечто или что сделал не столь много, как хотелось бы для прогресса географической науки. Но наш вывод касается того, что Д.Н.Анучин не смог подняться выше кастовых предрассудков профессионального географического сообщества конца XIX века. Вместо четкой философской основы география имела аморфную систему принципов, основанную главным образом на здравом смысле не обремененном специальными знаниями по гносеологии. В этом заключается основной недостаток метанаучной культуры географов конца XIX века и Д.Н.Анучина в частности. Географы упустили возможность подвести под географию надежную гносеологическую основу, которой тогда являлся позитивизм.

 Консерватизм географов проявился и в том, что они не захотели или не смогли отказаться от стереотипов немецкой географии начала и середины XIX века. Вся географическая наука XIX века развивалась по пути, проложенному А.Гумбольдтом, К.Ритттером и некоторыми другими корифеями. Географы восприняли все что угодно, только не их философскую культуру. Она носила уникальный характер и в качестве социальной эстафеты не была передана. Философией географы даже не пренебрегали, так как для этого нужно было, по крайней мере, ее замечать. Философии просто не существовало для географов. И в этом отношении они превзошли самых последовательных позитивистов, утверждавших, что наука сама себе философия. Географы в отличие от них не делали декларативных заявлений. Они конкретно без лишних слов проводили губительный для научно-географического познания принцип - ''География сама себе философия''. Это лейтмотив развития географии того времени. Позитивистский принцип привел к тому, что был проигнорирован даже позитивизм, который обосновал его.

 Парадокс. Последовательная реализация принципа позитивизма привела к его игнорированию. Но географы дошли до этого принципа сами и может быть поэтому он столь успешно используется на протяжении длительного времени. Принцип был выработан самостоятельно и передается в виде неявного знания от одного поколения к другому. В этом смысле географы ушли далеко вперед позитивистов, которые не всегда последовательно реализуют свои декларации. Это сомнительное достижение привело географию к тому, что в конце XIX века она осталась без логически необходимой и практически полезной философской гносеологической основы развития эмпирической парадигмы.

 Возникает вопрос о причинах приверженности географов философским и методологическим установкам немецкой географии. Вопрос сложный и практически не исследованный. Гораздо более популярно выделений различий между немецкой школой и , например, французской или русской. Явление приверженности русских географов XIX века немецкой школе сложный феномен общественной психологии. Оно объяснимо отчасти личным влиянием Гумбольдта и Риттера на географию XIX века. Причины феномена , вероятно, лежат в том, что немецкие географы задавали тон в метагеографии. Это вело к тому, что в стратегических вопросах коллеги других национальностей, мало интересовавшиеся метагеографической проблематикой, следовали за ними. Кроме того, разработкой стратегии развития географической науки занималось ограниченное количество людей. Громадное большинство представителей научно-географического сообщества все внимание уделяли конкретным вопросам и не вникали в метагеографические проблемы. Это в значительной степени характерно и для развития географии в XX веке.

 Мы рассмотрели соотношение возможного и действительного во взаимоотношениях географической науки XIX века с позитивизмом. Как могла измениться история географической науки если бы позитивизм был усвоен в качестве основы методологии эмпирической географии? Вопрос сложный. Для аргументированного ответа необходимо провести комплекс исследований с позиций вероятностной метагеографии. Это дело будущего. Сейчас отметим лишь возможные изменения.

1. Направление подобное ''новой'' географии, связанное с количественной революцией, могло развиться гораздо раньше. Трудно, если вообще возможно, точно сказать когда бы это произошло, но несомненно, что количественная революция не отодвигалась бы до середины XX века. Нюансы могли быть другими, но суть революционных изменений осталась бы прежней. Географическая наука получила бы нормативы, ориентированные на выявление законов и закономерностей пространственной организации общества и географической среды.

2. В западной географической науке первой половины XX века не было бы резкого доминирования неокантианского подхода в методологии. Следовательно, не играла бы столь существенное значение концепция А.Геттнера. Это связано с тем, что позитивизм альтернатива неокантианства и в методологическом обосновании частных наук занимает более прочные и прогрессивные позиции. Если бы неокантианская методология и развилась, то у нее был бы серьезный оппонент.

3. Более раннее усвоение позитивизма в географии и развитие направления в духе количественной революции привело бы к тому, что его альтернативы ''гуманистическая'' и ''радикальная'' географии также могли возникнуть как самостоятельные программы раньше. Особенно это вероятно для ''гуманистического'' направления, истоки которого восходят в западной географической науке к 1920-м годам. Более раннее появление аналогов  'новой'' и ''гуманистической'' географии существенно изменило бы расстановку сил в мировой географической науке XX века.

4. Становление позитивистской географической науки в XIX веке могло бы изменить отношение географов к разработки методологии и теории географической науки в целом. Методология географической науки сводилась к определению предмета географии, ее структуры и места в системе наук. В ней отсутствует большое количество разделов, исследование которых необходимо для эффективного научно-географического познания. Позитивизм помог бы поставить эти вопросы шире и глубже.

 Нами изложены некоторые результаты исследования отношений географии с позитивистской философией XIX века, полученные в 1983-85 годах.  Основополагающим принципом в постановке и решении проблемы был тезис о неоднозначности соотношения разумного и действительного состояний в истории географической науки и науки в целом. Разработка этого принципа в рамках вероятностного образа науки[24] имеет большое значение для выработки разумной стратегии и тактики развития географической науки.

5.2

ЛОГИКА РАЗВИТИЯ

ЗАРУБЕЖНОЙ ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ НАУКИ В 1950 - 80-е ГОДЫ[25]

Первое. Анализировать современную географическую науку можно с различных методологических позиций. Можно привести сотни фамилий и тысячи названий работ. Это путь идеографический. Идя по нему нельзя много достигнуть в понимании процессов, происходящих в географической науке за последние десятилетия. За чередой фамилий и названий не увидеть главного - логики. Возможны иные позиции - на основании анализа конкретного материала осмыслить фундаментальные закономерности эволюции географической науки XX века и с помощью общих моделей интерпретировать конкретные географические работы. Для нас более интересен второй путь.

 Рассмотрим проблему построения концепции развития современной зарубежной географической науки. Это одна из наиболее сложных в методологическом отношении и наименее разработана в метагеографии проблем. Причин такого положения много. Одна из них в общей слабости методологии теоретических науковедческих исследований. Мы делаем акцент на возможности построения достаточно строгой теоретической модели столь сложного явления как развитие зарубежной географической науки второй половины XX века. В содержательном плане предложенная концепция один из возможных вариантов осмысления эволюции географической науки. Она будет совершенствоваться.

Второе. Детальный анализ современной зарубежной географической науки и попытка ее теоретического осмысления привели к тому, что удалось сформулировать концепцию, показывающую логичность ее эволюции. Существование четкой логики нет оснований считать характерным лишь для послевоенного периода. Для других периодов подобный анализ не проводился. Если бы такая задача стояла, то, вероятно, можно было бы проследить логику и для них. Анализ, проделанный по науке XVII - XX веков убеждает, что развитие географической науки не хаотично. На строгом уровне нет возможности сформулировать логику всей истории географической науки. Исследование логики развития мировой географической науки может иметь большое значение для определения разумной стратегии научно-географических исследований.

 Правомерно ли говорить о зарубежной и западной географической науке в целом? Мы считаем, что вполне правомерно. Существуют фундаментальные тенденции, проявляющиеся в различных областях научно-географического познания, независимо от их предметной и методологической специфики. Они есть и в советской географии. Но она не входит в предмет нашего исследования и поэтому систематически на этом вопросе останавливаться не будем.

 Общие закономерности анализируются на основании большого массива публикаций зарубежных географов. Не делается глобальных выводов по нескольким случайно отобранным работам. Эмпирическая база обобщений надежная. Есть необходимый теоретико-методологический аппарат. О том насколько разумно обобщение представленное в модели нужно судить уже по конкретным результатам.

Третье. Применяя эти понятия развитие зарубежной географической науки в 1950-80-е годы можно представить как цикл, состоящий из стадий математизации, философизации, умеренности и плюрализма. Она характеризует качественно специфичный этап развития географической науки. Детально на описании стадий останавливаться не будем. Это делается в соответствующих главах. Отметим лишь временные границы. Они описываются по западной географической науке, где цикл проявился наиболее четко.

Стадия математизации нашла выражение в ''новой'' географии. Ее подъем приходится на вторую половину 1950-х и первую половину 1960-х гг. Спад на вторую половину 1960 - начало 1970-х годов.

 Стадия философизации (гуманизации) - альтернатива количественной революции, математизации. Она отражена в двух вариантах. Представлены такие непохожие друг на друга феномены как ''гуманистическая'' и ''радикальная'' географии. Их объединяет акцент на применении. Достижений философии и социальных наук, внимание к проблемам человека с учетом его ценностных ориентаций и внутреннего мира и негативное отношение к количественной революции.

 Датировать стадию едиными хронологическими границами нельзя. ''Гуманистическая'' и ''радикальная'' география имели различное время подъема и спада. ''Радикальная'' география значительно быстрее прошла пик популярности у широкой научно-географической общественности западных стран. Подъем пришелся на конец 1960-х - начало 1970-годов. К середине 1970-х годов наступил спад. ''Гуманистическая'' география имела более длительный период подъема (с конца 1960-х до второй половины 1970-х годов). Спад начался с конца 1970-х годов и протекал не столь резко.

 Стадия умеренности и плюрализма нашла отражение в плюралистическом подходе к решению философско-методологических проблем географической науки и росте популярности Лундской школы ''временной'' географии. Ее резкий подъем можно объяснить именно доминированием этой стадии.

 Первые попытки синтезировать количественную и философскую революции в географической науке появились в конце 1960-х годов, когда четко определилась их альтернативность. Но сочувствие они стали получать только с конца 1970-х годов. На современном этапе стадия умеренности и отмеченный цикл в целом перешли на новый уровень. Начался новый цикл.

Четвертое. Логику развития зарубежной географической науки можно отразить следующей моделью.

Модель приведена в статье опубликованной в “Известиях ВГО”. 1989. №2, с.152 – 157. В данном тексте ее воспроизвести не удалось.

 Абстрактная модель развития западной географической науки 1950-80-х годов. А - стадия математизации. Б - стадия философизации. В - стадия умеренности и плюрализма.

 С учетом волнового характера протекания стадий и временных параметров модель приобретает следующий вид.

$

 Качественно-временная модель развития западной географической науки 1950-80-х годов.

 Поскольку западная географическая наука, на основании анализа которой создана данная модель, существует не изолированно, а испытывает более фундаментальных тенденций развития науки в целом и сама оказывает влияние на географическую науку стран где она развита не столь хорошо, модель можно представить следующим образом.

$

 Общая абстрактная модель развития зарубежной географической науки 1950-80-х годов. А,Б,В - общенаучные тенденции на Западе. А-1, Б-1, В-1 - тенденции наиболее продвинутой западной географической науки. А-2, Б-2, В-2 - тенденции менее развитой географической науки.

С учетом волнового характера протекания стадий и временных параметров модель приобретает следующий вид.

$

 В модели характеризующей волновой характер эволюции географической науки, учтено по одной оси время, по другой интегральная качественная характеристика развития. Ей сложно дать количественное выражение. В интегральной характеристике учтено следующее:

Появление работ заложивших теоретические основы подхода и в  последствии трактуемых как классические.

Этапы интенсивной разработки принципов подхода, последующего преимущественно экстенсивного развития и стагнации.

Появление четко выраженной альтернативы, выявившей принципиальные недостатки данного подхода и стремящейся преодолеть или устранить их.

Появление новых веяний в социо-культурной среде, новых социальных заказов.

 Эти параметры учитываются в комплексе. Еще раз подчеркнем, что дается идеализированная качественная модель. Ее сложно подтвердить или опровергнуть прямыми наукометрическими измерениями по одному из параметров. Это будет явно неадекватный подход верификации.

 Пятое. Данный цикл развития мы рассматриваем как мировой, хотя он выделен в основном на материале англо-саксонской географии. По нему представляется разумным анализировать развитие географической науки второй половине XX века в целом.

В наиболее ярком виде цикл представлен в англо-саксонской географической науке. Если еще уточнить, то следует говорить об американской географии. В географической науке других стран наблюдаются более или менее существенные отклонения от описанной модели. Четкость проявления цикла в американской географии связана с тем, что научно-географическое сообщество США наиболее динамично, работает в наилучших технико-информационных условиях и наукофильной социо-культурной среде.

Большую роль в быстром прогрессе американской географии сыграло отсутствие канонизированных традиций. Американские географы очень охотно откликаются на новинки. Любое новшество может найти горячих поклонников. Так называемый ''здоровый консерватизм'' сведен до минимума. Это крайне положительно сказывается на развитии географической науке в США, по сравнению с другими странами.

 Американские географы активно усвоили основные теоретические достижения, существовавшие в европейской географической науке первой половины XX века. Многие предшественники количественной революции были немцами (В.Криссталлер , А.Леш , Ф.Шэфер и др.). Отклик их идеи нашли, прежде всего, в США. Затем вернулись в Европу на крыльях заокеанской количественной революции. Это представляется закономерным. Подобный феномен определяется разницей потенциалов интенсивности развития научно-географического сообщества США и других стран[26].

 Чисто американским достижением стала ''гуманистическая'' география как самостоятельное направление. Немало ее сторонников и в европейских странах. Среди них есть такие, кто внес выдающийся вклад в развитие этого направления, например А.Баттимер[27]. Но как направление ''гуманистическая'' география получила развитие только благодаря американскому научному сообществу.

 Следует констатировать факт - американское научно-географическое сообщество оказалось наиболее подготовленным к работе в условиях научно-технической революции. Это отчасти связано с внешними условиями (разумная система ассигнований на исследования и т.п.) Но основная причина в самом сообществе, особенностях его исторического и современного развития, доминирующих метагеографических принципах.

 Шестое. В странах, где были устойчивые традиции научно-географического познания, связанные с первой половиной XX века и более ранним периодом, проявилось отставание от переднего края, в частности от американской науки. Наиболее ярким примером служит географическая наука Франции. Для французской культуры характерны такие черты как традиционализм, противоречие центра - периферии (Париж - остальная Франция), замкнутость в рамках собственного языка и страны и т.п. Для французского научно-географического сообщества характерно наличие сильного градиента в социальном статусе официальных лидеров и остальной массы географов. Это и многое другое привело к тому, что французские географы не уловили и/или сознательно не подключились к тенденциям переднего края географической науки. Естественно, они имеют собственное мнение на этот счет и, вероятно считают, что передний край зашел не туда куда следовало. В этом сообществе по прежнему большую роль играют традиционные географические исследования в духе школы Видаль де да Блаша. Школа Видаля не прошлое, а национальная традиция, передаваемая как социальная эстафета от одного поколения французских географов к другому.

 Количественная революция получила во французской географии слабое отражение. Исследования, выполненные в духе ''новой'' географии редко выходили на уровень мировых стандартов, задаваемых американскими географами, и запаздывали. Они были скорее проявлением рефлективной волны.

 Философская революция получила более яркое отражение. Она больше соответствовала привычным географическим исследованиям, не требовала радикальной перестройки ценностей французского научно-географического сообщества. Ее можно было безболезненно вписать в сложившуюся систему высшего географического образования. Это очень важно для французского научного сообщества, адаптации им принципиальных новинок.

 Развитие географической науки во Франции послевоенного периода чрезвычайно интересно проанализировать с метагеографических позиций. Она является примером проявления самобытного развития в условиях современной науки. Феномен связан с формированием наукофобной системы ценностей на уровне научно-географического сообщества в рамках наукофильной западной социо-культурной среды.

 Своеобразно проявился цикл развития географической науки в СССР. Это самостоятельная тема. Коснемся ее лишь вскользь. По ней есть авторские разработки, но включить их в текст не представляется возможным, так как это не соответствует основной цели данной работы.

 Советское научно-географическое сообщество оказалось неготовым к развитию географической науки в условиях НТР, по пути наметившемуся с середины 1950-х годов. В самом начале количественная революция встретила активное сопротивление. Ее всячески старались принизить до уровня методического новшества. Затем сопротивление перешло в пассивную и более эффективную форму. Большинство представителей советского научно-географического сообщества, особенно старшего поколения, воспитано в традициях районной школы Н.Н.Баранского. Принципы районной школы несовместимы с принципами количественной революции. Расхождения идут по принципиальным методологическим вопросам. За счет численного перевеса и гармоничного сочетания сторонников районной школы с социо-культурной средой того времени проиграла теоретическая география.

Характерна в этом отношении научная биография Б.Б.Родомана, одного из наиболее видных представителей количественной революции в советском научно-географическом сообществе. Вне научные факторы сыграли основную роль в победе районного направления над принципами количественной революции. Четко прослеживается связь между разгромом школы номографов и центрографов в начале 1930-х годов и тем, что теоретическая география не смогла реализовать свой потенциал и в 1950-60-е годы. В обоих случаях теоретические подходы подавлялись сторонниками региональной парадигмы. Применялись все возможные методы давления. К тому времени пока идеи количественной революции были восприняты советским научно-географическим сообществом, они потеряли свою прежнюю актуальность, прошли пик развития.

Мимо советского научно-географического сообщества прошла философская революция. Идеи количественной революции, хотя и с большим опозданием, но нашли отражение. Идеи философской революции и двадцать лет спустя после их широкого развития в мировой географии остаются ''землей неизвестности'' для большинства советских профессиональных географов. Они настолько не соответствуют доминирующему образу географической науки, что их искренне не замечают. Игнорирование столь органично и глубоко, что экстравагантными кажутся даже работы по анализу ''гуманистической'' географии. В таких условиях заниматься аналитической работой сложно. Слишком много времени нужно тратить на элементарное ознакомление с идеями западных коллег. Нюансы интерпретации их достижений воспринимаются с трудом. В них не видят смысла.

Что касается ''радикальной'' географии, то ее идеи не могли быть плодотворными для советской географии, поскольку лежат в одном с ней марксологическом русле. В силу идеологических сложностей, все еще играющих важную роль, контакт затруднителен. Для понимания взаимоотношений советских географов с ''радикальными'' западными коллегами необходимо учитывать и особенности застойного периода в СССР. Общий застой отразился и на географической науке.

 Не может быть и речи об усвоении принципов стадии плюрализма и умеренности. Для этого нет объективных оснований. Плюрализм программ в советском научно-географическом сообществе на методологическом уровне фактически носит полулегальный характер.

 Неподготовленность советской географической науки к развитию в современных условиях связана со многими причинами. Отметим важнейшие из них.

Изолированность от мирового научно-географического сообщества.

Глубочайшая уверенность в собственной прогрессивности в принципах, по причине базирования на марксистской основе.

Жесткие традиции районной школы.

Агрессивная метагеографическая культура, активно подавляющая поиск принципиально новых путей научно-географического познания.

Неразумная организация научно-географических исследований.

Слабость системы формальных научно-географических коммуникаций.

Наличие оскорбительного человеческое достоинство противоречия ''центр - периферия'', которое впрочем, активно поддерживается и самим научно-географическим обществом СССР.

 И так далее и тому подобное. Причин можно привести еще много. По каждой из них можно написать десятки страниц. Оставим это для другой работы. Сейчас еще раз отметим, что речь идет лишь о результате. Он выразился в том, что в советской географической науке цикл 1950-80-х годов не получил должного развития. Графическая модель этого цикла для советской географии будет резко отличаться от той, какую мы видим в американской географической науки.

 Седьмое. Насколько правомерно применять концепцию, разработанную в основном на примере англо-саксонской географии, к анализу развития географии в других странах, в частности к географической науке СССР? Мы считаем, что это правомерно делать. В мировой географической науке, на протяжении длительной истории были различные лидеры. Во второй половине XX века лидером стала американская география человека. Это наше глубокое убеждение и мы готовы его отстаивать. Смена лидеров закономерное явление. Она связана со сменой лидерства культур и другими причинами. При анализе мировой географической науки необходимо исходить из наиболее развитых форм. Для оправдания отставания всегда найдется множество причин, и ориентироваться на них неразумно.

Восьмое. Развитие и смена стадий в зарубежной географической науке 1950-80-х годов подчиняется уравнениям, описывающим волновые процессы. Принципиальные моменты ясны, но сложно провести строгое математическое описание конкретно. Хотя это разрешимая задача.

 Более сложная и важна проблема соотношения различных стадий. Смена стадий становится актуальной в западной географической науке примерно через каждые 8-10 лет. Этого времени достаточно, чтобы доминирующая стадия перешла из разряда быстро прогрессирующих в депрессивную. Разработка ее принципиальных методологических и теоретических оснований резко замедляется. Начинается шлифовка частностей. Так было два раза. Первый раз с количественной эволюцией, второй с философской. Теоретических объяснений этого феномена нет. Не ясно почему именно десять лет, а не больше и не меньше. Почему вообще определяется среднее время подобной смены фундаментальных парадигм?

Можно высказать предположение, что в условиях англо-саксонской географической науки, с ее очень хорошей организацией, возможностью новому подходу быстро укрепиться в науке, пробиться, десять лет является временам при котором новая программа успевает реализовать свой потенциал в основных чертах, пройти логически необходимые стадии развития (от резкого подъема до спада). В условиях не благоприятных эта эволюция не столь интенсивна и может растягиваться на длительное время.

 Американская географическая наука имеет структуру, способную быстро перестраиваться и органично синтезировать фундаментальные новинки. Плюрализм программ порождает некоторые сложности, но в целом географическая наука от него выигрывает. Другой формы устойчиво добиваться прогресса в науке не существует. На стыках многочисленных программ появляются эмерджентные новинки, существование которых в иных условиях невозможно.

 Оптимальность организационной структуры науки можно оценить с точки зрения того насколько она позволяет развиваться новинкам. Если новинка не может раскрыть свой потенциал, и процесс растягивается на неподобающе долгое время это ведет к стагнации данных структур и деградации собственно-географического познания. В неразумных организационных структурах искусственно подавляются точки роста, отодвигается естественно назревающий период бифуркации. Это дурно влияет на последующее развитие.

 Девятое. Что позволяет говорить о цикле применительно к послевоенной географической науке? Оснований для этого несколько.

1. Представлены основные возможные и необходимые аспекты развития.

2. Они логически взаимосвязаны, обусловливают друг друга. Кризис региональной парадигмы в середине XX века обусловил дальнейшее развитие по сциентистскому пути. Особенности сциентистской основы в географии привели к альтернативной философской революции. Многие предшествующие достижения отвергались ее сторонниками. Это вызвало следующий логический шаг - формирование стадии плюрализма и умеренности.

3. Развитие географии, после того как реализовались три стадии данного цикла пошло по иному пути. Невозможно представить, чтобы западные географы вернулись к односторонней интерпретации математизации или философизации и попыткам их плюралистического сведения в нечто цельное. Это будет повторением пройденного.

 Одновременно происходят фундаментальные изменения в образе науки. Современная географическая наука переходит к вероятностному образу. Отставшие научно-географические сообщества развиваются по детерминистическим метагеографическим принципам.

Десятое. Наша концепция развития зарубежной географической науки 1950-80-х годов дает общее идеализированное отражение реального процесса, объясняет фундаментальную тенденцию. Ее построение стало возможным за счет применения абстрагирования и идеализации при анализе массива научно-географических публикаций рассматриваемого периода. Смысл модели в не объяснении каждой работы, демонстрации того, в какую клеточку обширной классификации ее отнести, а выявлении и описании тенденции, направленности развития географической науки в целом.

Среди факторов, осложняющих идеальное проявление модели, назовем следующие:

Хронологические рубежи стадий меняются в зависимости от социо-культурных условий развития географической науки. Колебание может быть равно нескольким годам. Оно различается в зависимости от типа волн. Для генерирующей географической волны колебание незначительно. Эта волна протекает одновременно во всех странах. В случае запаздывания в определенной стране она меняет свою сущность и переходит на уровень рефлективной волны. Это касается пространственного проявления волн (стадий). В отношении срока проявления волны также есть различие между генерирующей и рефлективной типами. Пик популярности генерирующей волны вряд ли будет превышать несколько лет (не более 5-6 лет). Это связано с высоким темпом развития современной географической науки. Рефлективная географическая волна может иметь длительный период существования. Ее хронологические рамки сложно определить. В социо-культурных условиях она может существовать десятки лет. Это характерно для закрытых культур и закрытых национальных научно-географических сообществ.

 По мере реализации потенциала цикла, приближения к его логическому завершению наблюдается затухание активности географов, работающих на переднем крае. Это неявная закономерность. Каким образом она влияет на проявление различных волн пока неясно. Опять же, основное влияние будет, скорее всего, на генерирующую географическую волну. Если гипотеза о затухании цикла верна, то именно такие волны будут терять в активности проявления и времени доминирования.

 Серьезное влияние на теоретическую модель может оказать появление новинок принципиального характера. Нет возможности учесть потенциальные возможности их появления. Этот процесс сложен и непредсказуем. Можно лишь выделить наиболее вероятные точки роста, благодаря которым будут сделаны очередные шаги в интенсивном развитии географической науки. Вспышка интереса к определенной проблематике, и связанной с ней методологией, может деформировать теоретически предсказанное появление стадий и выражающих их волн развития.

 Отклонения от модели могут быть связаны с ее несовершенством, тем что отражение получили не все и не самые существенные аспекты исследуемого объекта. Предсказать заранее, что именно окажется малопродуктивным в теоретическом обобщении сказать сложно. Как правило, это делается апостериори. Естественно ценность такого обобщения будет не столь высока. Но оно важно в методологическом отношении, для отработки соответствующей метагеографической методологии осмысления географической науки.

 Вероятно, есть немало других факторов и причин, ведущих к искажениям теоретической модели.

 Одиннадцатое. По привычке застойного времени сложно ставить вопрос о том есть ли прогресс в развитии зарубежной и особенно западной географической науки. Автор хорошо помнит как в 1982 году приходилось объяснять в симферопольском госуниверситете, что термин ''перспектива'' применим не только к советской географии, но и к ''гуманистическому'' направлению западной географической науки. Альтернативная точка зрения состояла в том, что перспективу имеют только советские географы. Остальные имеют тенденции. Если тенденция не имеет перспективы, то должна вести к стагнации и деградации. Иного не дано. Это частный случай и оценивали подобным образом ''гуманистическую'' географию не все советские географы, но факт существования подобных мнений весьма показателен для того уровня на котором приходится анализировать зарубежную географическую науку.

История развития западной географической науки 1980-х годов показала, что деградации в западной географической науке не произошло. Поэтому мы с легким сердцем будем использовать не только термин ''перспектива'', но и термин ''прогресс''.

 Говоря о том, есть ли прогресс в зарубежной и западной географической науке и если да, то насколько он велик, мы не станем детально излагать содержание основных направлений и школ. Приведем лишь общие выводы. К вопросу о прогрессе будем возвращаться не раз при рассмотрении соответствующих направлений и школ.

 Для ответа на вопрос следует отказаться от упрощенного понимания прогресса в науке. Концепция цикла развития позволяет уточнить это понятие. В ней отражена мысль о том, что научное познание может идти достаточно извилистым путем и неадекватная оценка возможна лишь с учетом общей направленности развития. Неправомерно ставить вопрос о том является ли прогрессом любой новый научный подход сам по себе. Географическая наука проходит через соответствующие стадии, каждая из которых решает специфические задачи и в рамках которых конкретные подходы имеют смысл и значение.

Например, в той форме, как протекала философская революция она не была прогрессом относительно стадии математизации. В ней был отражен иной аспект становления географической науки. Нельзя считать прогрессом и стадию умеренности - плюрализма. Она стала вынужденным завершением цикла развития западной географической науки. В ситуации, которая сложилась в западной географической науке иного быть не могло. Оценивая же цикл в целом, на вопрос о прогрессе западной географической науки можно ответить совершенно однозначно. Есть очевидный прогресс. За тридцать с небольшим лет западными коллегами проделана исключительно большая работа. Произошли революционные изменения.

 Прогресс западной географической науки мы связываем со следующим:

Вырос научный уровень работ. Освоены новые фундаментальные области познания, которые помогают в развитии географической науки. Это, прежде всего математика, философия и психология. То, что они используются западными коллегами не всегда предельно эффективно не ставит под сомнение позитивность сдвига в целом. Проводятся пионерные исследования и требовать от них безошибочности невозможно.

Западная географическая наука радикально отошла от традиционной описательной проблематики. Особый интерес представляют географические исследования человека. Здесь апробированы принципиально новые для географии подходы.

Западная географическая наука значительно сблизилась с общей системой наук. Стена самоизоляции географии от общенаучных тенденций разрушена. Западные географы оперативно стали усваивать общенаучные тенденции. Это сопровождалось некоторыми перегибами, излишним увлечением новинками, слишком большим влиянием моды. Но прогрессивность данного сдвига несомненна.

 Понятие прогресса науки достаточно многозначно. В него мы включаем и негативный опыт, полученный передовой наукой. Отрицательные результаты продвинутой западной географии чрезвычайно важны для методологического осмысления эволюции географической науки. Для использования этого вида опыта необходима специальная работа с позиций системной метагеографии.

Двенадцатое. Из анализа цикла развития зарубежной географической науки в 1950-80-е годы можно сделать ряд выводов.

 1. Интенсивность развития стадий в зарубежной географической науке определяется следующим. А. Степенью совпадения общенаучной и географической генерирующей волн. Это идеальный случай при котором создаются наиболее благоприятные условия развития географической науки. Чем меньше лаг между волнами различного типа, тем выше интенсивность развития географической волны.  2. Интенсивностью общенаучной волны, ее значимостью и глубиной. Чем более развита общенаучная генерирующая волна, тем более развитыми могут быть генерирующая и рефлективная географические волны. В. Активностью географов по развитию стадии и степенью их близости к общенаучный волне.

  Низкая интенсивность географических волн генерирующей и рефлективной определяется наличием противоречий между ними и общенаучной генерирующей волной, неадекватностью понимания задач общенаучной волны, недостаточно активной работой географов.

 2. Существует лаг в развитии стадии общенаучного и географического уровней. Он проявляется для генерирующей географической волны. Лаг может быть различным и зависит от массы особенностей. Его наличие позволяет на основании анализа общенаучной волны предвидеть основные тенденции развития географической науки переднего края. Для реализации этой возможности нужна соответствующая метагеографическая методология.

 3. Ни одна из стадий цикла не исчезает после прохождения пика популярности. Всегда найдутся сторонники стадии даже полностью утратившей свои лидирующие позиции. Различные стадии одновременно находятся в разной степени развитости. Соотношение между ними меняется. По доминированию определенной программы определяется стадия развития.

 4. Соотношение географической науки переднего края и отставшей в развитии проявляется как генерирующая и рефлективная волны. Генерирующая волна четко связана с западной географической наукой. Но западное научно-географическое сообщество неоднородно. В его рамках есть свой ''спектр'' продвинутости. Изменения, происходящие в западной географической науке через определенный промежуток времени начинают проявляться в географической науке развивающихся стран. Лаг приблизительно равен 4 - 5 годам. Но он может значительно колебаться.

 Наличие лага между генерирующей и рефлективной географическими волнами связано со следующими причинами. Значительная часть географов развивающихся стран получает высшее географическое образование в странах Запада. Здесь же они получают ученые степени. Студенты учат то, что на данный момент занимает ведущее место в высшем географическом образовании. Естественно, существует лаг между развитием новинки на переднем крае науки  и ее проникновением в систему высшего географического образования. Следовательно, студенты усваивают вполне устоявшиеся в науке положения, имеющие альтернативу на переднем крае. Пока молодой географ из развивающейся страны получит возможность эффективно работать на научном и педагогическом поприще проходит время. Намечается еще больший отрыв его знаний от того уровня, который достигнут на переднем крае.

 Это объяснение слишком общее. Можно привести фамилии некоторых специалистов из развивающихся стран, внесших вклад в развитием географической науки. Но в целом характерен репродуктивный подход к воспроизведению научных новинок усвоенных в западных странах. В рамках отставшего национального научно-географического сообщества работать на высоком научном уровне очень сложно. Сказывается общий низкий уровень научной мысли.

 5. Пики активности (популярности) новых стадий в развивающихся странах (на уровне рефлективной волны) не столь велики, как на уровне генерирующей географической волны. Это объясняется тем, что далеко не все географы, работающие в этих странах, имеют высокий образовательный и научный уровень. Сказывается изолированность от основных научных центров. Значение традиционных географических исследований для таких стран велико. Это дополнительный фактор, тормозящий развитие в них географической науке, не дает ей прогрессировать.

 6. В результате существования лага пики популярности в научно-географических сообществах отставших в развитии приходятся на время, когда в наиболее развитых сообществах в них намечается кризис. Это прослеживается четко.

 Тринадцатое. С чем связано затухание цикла? Точный ответ дать невозможно в виду не изученности явления. Можно предположить, что стадия дающая начало циклу предопределяет характер его развития. С первой стадией связаны надежды многих географов. Она ориентируется на решение всех проблем. Но оказывается, что есть много такого, что не может получить удовлетворительного решения. Наступает разочарование в ее эвристических возможностях. Последующая стадия также вызывает массу надежд, но предшествующие уроки дают о себе знать. После кризиса второй стадии, если она носит альтернативный характер относительно первой, наступает эпоха умеренности и плюрализма. Это вдохновляет далеко не всех специалистов. Энергия постепенно затухает. Все происходит в рамках цикла. Наступает новый цикл и все начинается с начала. Для цикла западной географической науки 1950-80-х годов затухание особенно наглядно для третьей стадии. Здесь оно не вызывает сомнений. Соотношение первых двух стадий по убывающей может вызвать немало возражений. С учетом сказанного, гипотезу затухания цикла можно отразить и иной моделью.

$

 Представлена ситуация когда стадии А и Б равны, а третья стадия значительно ниже по потенциалу развития. Это объясняется антиномичностью первых стадий, ставших основой развития цикла. Математизация и философизация в мировой географической науке развивались не по пути диалектического отрицания в духе Гегеля, а по пути антиномий в духе Канта. Одна волна стала отрицанием другой. Попыток синтеза положительных черт не делалось. В этом не видели смысла. Задача не представляла интереса. Это связано с отсутствием точек соприкосновения альтернатив. Синтезировать в этой ситуации положительные черты предшествующей стадии практически невозможно.

 Наличие фундаментальных альтернатив являющихся антиномиями не может быть нормальным явлением в науке. Необходимо что-то делать с ними, например, искать контакты и т.п. Во всяком случае, в рамках традиционной системы принципов научного мышления, развивающейся с XVII века, это полагается делать. Подобная ориентация выразилась в стадии умеренности и плюрализма. Она явно слабее первых двух. Ее параметры не идут в сравнение с предшествующими двумя. Если учесть, что большую роль играют ставшие на умеренные позиции представители предшествующих стадий, ясно, что данная волна гораздо слабее и малочисленнее. Она представляет временное решение антиномичной ситуации, удобное в практическом, но мало эффективное в научном отношении.

 Если интерпретировать цикл подобным образом, то можно ли говорить о его затухании по мере реализации потенциала? Думается можно. Соотношение первой и второй стадий относительно равное. Третья стадия явно слабее. Затухание очевидно. Другое дело, что проявляется иная модель затухания, относительно той, которая приводилась ранее.

 С анализом затухания много неясного. Основные проблемы связаны с отсутствием наукометрических данных, описывающих цикл. Это трудность технического порядка. Провести подобные исследования теоретически не сложно. Существующая методология наукометрии позволяет это делать. Но нет специалистов, способных реализовать потенциальные возможности наукометрии применительно к анализу географической науки. Много сложностей с информационным обеспечением исследования. Сдерживают решение проблемы трудности практического порядка.

Четырнадцатое. Возникает вопрос о том единственный ли это возможный вариант развития географической науки в 1950-80-е годы? Может при определенных условиях развитие могло пойти иначе? Дать четкий ответ на современном этапе изученности вопроса сложно. Выскажем предварительные замечания.

 Мы пришли к выводу, что жесткой однозначной связи соотношения стадий в рамках цикла нет. Общенаучная волна может не проявляться в полной мере или отсутствовать вообще если научно-географическое сообщество не готово к ее восприятию, адекватному пониманию. Примером служит то, что географы не усвоили в 1860-70-е годы относительно прогрессивный позитивизм[28]. Волна более высокого порядка может восприниматься специфически и приспосабливаться к особенностям  передовых и отставших научно-географических сообществ. Возможны другие искажения при переходе с одного уровня на другой. Вопрос исследован недостаточно хорошо, но в целом ясно, что соотношение различных типов волн внутри определенной стадии и различных стадий в рамках цикла является сложной динамической вероятностной системой с механизмом самоорганизации.

Например, развитие сциентистского подхода, получившее последовательное выражение в ''новой'' географии могло произойти значительно раньше. Если бы изменились сроки его становления это могло бы привести к более раннему развитию и философизации мировой географической науке. Реальность этой потенциальной возможности подтверждают работы Д.К.Райта 1920-40-х годов[29]. Направление подобное ''гуманистической'' географии могло развиться уже в это время. Естественно, оно носило бы иной характер. Вероятно, не было бы попыток столь явно опираться на феноменологию, хотя она уже была известна и популярна в западном ученом мире. Могли быть выбраны другие философские подходы антисциентистского толка. Недостатки в них западная философия XX века не испытывала.

 Между количественной и философской революциями однозначной связи нет. Можно допустить возможность их обратного соотношения. Первой могла произойти философская революция, а затем количественная. Ничего необычного в этом нет. Разумеется, они обе изменили бы формы проявления. В результате другими могли быть и отношения географической науки с математикой и философией.

 Есть основания заключить, что циклы в западной географической науке не имеют жесткой структуры. Соотношение различных стадий, их временные границы, качественное содержание определяются специфическим сочетанием условий и факторов развития науки. Особенности протекания первой стадии в значительной степени определяют специфику последующих. Цикл в развитии мировой географической науки можно представить как мозаику, в которой несколько составляющих элементов формируют определенные структуры. Реальное соотношение элементов определяется сложным набором трудно учитываемых условий и факторов. Есть возможность создания и новых элементов.

 Для понимания особенностей развития географической науки необходимо конкретно анализировать историю. Это позволит выяснить почему реализовалась та, а не другая структура. Думается подобный подход дает больше для понимания развития географической науки, чем построение кинематической модели только реализованной версии. Хотя, несомненно, вероятностный анализ, проводимый с учетом жестких требований метанаучной методологии достаточно сложен.

Пятнадцатое. Важный урок, вытекающий из анализа современной западной географической науки, связан с осмыслением факта динамичности образа зарубежной и особенно западной географической науки. Часто у советских географов знания о западных коллегах связаны лишь с географическим детерминизмом и аналогичными взглядами первой половины XX века. Это стереотип очень устойчив и не позволяет осмыслить происходящие изменения. Неадекватные представления о зарубежной географической науке второй половины XX века часто встречаются у студентов. Если учесть, что будущие кандидаты и доктора наук выходят из этой среды и не всегда избавляются от представлений времен молодости по данному вопросу, ясно, что положение не разумно.

 Современные представления многих советских географов о мировой географической науке весьма далеки от реальности. Многие процессы остаются неосмысленными и, следовательно, нет возможности целенаправленно усваивать достижения мировой науки. Необходимо проводить систематические метагеографические исследования с учетом новейших достижений науковедения.

Шестнадцатое. Анализ логики развития географической науки второй половине XX века показывает наличие серьезного разрыва уровней философской гносеологии и гносеологических позиций именно географов. Ряд принципиальных положений тривиальных в философии, например, о субъект - объектных отношениях в процессе познания, остаются вне метагеографической культуры географов. В том числе они не могут найти отражение в методологии исследования зарубежной географической науки советскими географами. Необходимо повышать метанаучную культуры научно-географического сообщества и ликвидировать разрыв, образовавшийся между уровнями философской гносеологии и гносеологическими позициями географов. Это стратегическое направление, имеющее важнейшее значение для прогресса географической науки.

Семнадцатое. Задним числом можно понять, что отмеченный цикл развития можно было описать значительно раньше. Почему это не сделано? Причина в отсутствии методологии и ориентации на исследования подобного рода. Когда есть методология цикл можно выявить в начальной его стадии. Для этого можно использовать имитационное моделирование. Оно позволяет определить набор вариантов по которым может пойти развитие. Анализируя эти варианты можно гораздо раньше определить реализующиеся тенденции и направленность эволюции географической науки.

 Если методологии нет, то необходимо дожидаться времени пока цикл разовьется до такой степени, что станет достаточно очевиден для анализа. Останется констатировать свершившийся факт. Пользы от подобного осознания гораздо меньше. Но и данное осознание требует определенной методологии. Без стремления увидеть за хаосом гармонию, без применения абстрагирования и идеализаций невозможно увидеть цикл. Будет множество имен, названий, проблем, подходов, но не будет логики, связи частного и общего.

Восемнадцатое. Верификация изложенной концепции развития географической науки достаточно сложна. Имея дело с концепциями большой степени общности, редко удается добиться однозначной, надежной проверки теоретических положений. Обилие фактического материала и различие ценностных установок позволяют дать обоснование множеству концепций, в том числе носящих альтернативный характер. Для каждой найдутся факты ее подтверждающие. Можно отделаться общими ссылками на практику как критерий истины. Но это малопродуктивный путь. Практика сама по себе ничего не доказывает. Ее результаты также интерпретируются и целиком определяются исходными ценностными установками, соотношением желаемого и действительно, а в ряде случаев и тем, что Дж.Оруэлл в ''1984'' назвал двумыслием. Разобраться в этом крайне сложно.

 Реальную помощь в верификации концепции может сыграть проведение наукометрических исследований. Они позволят уточнить многие вопросы, связанные с динамикой волн развития. Но и здесь есть немало сложностей. Основные две. Первая связана с тем, что проведение подобных исследований в современной метагеографии фактически ненаучная фантастика. Вторая связана с тем, что наукометрические данные также можно интерпретировать различно. Однозначной связи между ними и теоретическими выводами нет.

 Предложенная концепция вызовет немало возражений. Основным ее недостатком можно считать схематизм. За живым делом развития географической науки оказывается жесткая схема. Она слишком абстракта. Возражение подобного рода справедливо. Но это вынужденные недостатки. Нет возможности обобщить логику развития географической науки, не идеализируя и не схематизируя ситуацию. Естественно, при этом возможны определенные промахи. Но важно учитывать, что жесткая логическая модель необходима для лучшего понимания и объяснения конкретного материала. Она не выступает как самодостаточный интеллектуальный продукт. Это шаг к познанию развития географической науки. Сущность концепции лучше можно понять, если вспомнить, что в географической науке аналогичный подход  применяется, например, в теории центральных мест и других теоретико-географических построения объясняющих логику пространственной самоорганизации.

 Критика предложенной концепции возможна в отношении того, что она не открывает дальнейших перспектив, не дает их описания. Это верно. Но ее задачей не является прогнозирование развития западной географической науки на длительный период. На современном уровне необходимо объяснить то, что полностью или частично реализовано. Кроме того, сложно определить перспективы развития зарубежной географии, особенно наиболее продвинутой американской, так как она завершила рассмотренный цикл и вошла в новый.

Вероятно, могут разойтись мнения относительно правомерности включения ''гуманистической'' и ''радикальной'' географии в одну стадию. Это действительно спорный вопрос. В зависимости от исходных теоретико-методологических установок его можно решать различно. Разнообразие мнений, вероятно, будет согласовываться по принципу эквивалентности, равноправности различных версий решения одинаковых проблем.

 Важно чтобы был несколько альтернативных концепций, сформулированных на строгом теоретическом уровне и обеспеченных эмпирическим материалом. Это позволит лучше понять особенности развития географической науки, осветить ее с различных точек зрения. Один подход сколь угодно разумный, вряд ли даст удовлетворительную географическую картину реальности.

Девятнадцатое. По словам Гегеля, сова Минервы вылетает поздно вечером, чтобы писать серым по серому. Иногда может вообще не вылетать. Изменить в этом что-либо сложно. Аналогичное происходит с данной концепцией. Ни в коей мере не претендуя на лавры Минервы, приходится констатировать, что концепцию удалось четко сформулировать когда цикл развития подошел к логическому завершению. Он проявился достаточно явно и может быть описан даже на современном уровне.

 Но данная концепция не бесполезна. Во-первых, цикл завершен только в наиболее продвинутой англо-американской географической науке. Он будет проявляться еще длительное время в менее развитых научно-географических сообществах. Во-вторых, концепция дает фундаментальное знание о развитии современной географической науки, позволяет проанализировать ее достоинства и недостатки. В-третьих, концепция позволяет подойти к вероятностному моделированию развития географической науки. Это имеет не только ретроспективное значение. В-четвертых, данный цикл не последний в мировой географической науке. На основании имеющегося знания можно лучше подготовиться к новейшим изменениям.

 Грустно видеть, как за творческими усилиями ученых проявляется логика. Неизбежно возникает мысль, что ученый марионетка, управляемая Демиургом. Но это поверхностное суждение. Более глубокий вывод можно сделать если учесть, что структура цикла не носит жесткого характера. Это вероятностная синергетическая система, формируемая научно-географическим сообществом в процессе его эволюции. Пока не совсем понятно, что нужно сделать, чтобы развитие географической науки пошло более разумным путем и можно было более эффективно использовать ее потенциал. Но думается ответ на вопрос можно получить. Для этого нужно исследовать географическую науку с позиций вероятностного науковедения.

5.3.

ЗАПАДНАЯ ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ НАУКА 1950-60-Х ГОДОВ.

ТЕНДЕНЦИИ, ОСОБЕННОСТИ И ПРОТИВОРЕЧИЯ РАЗВИТИЯ

Для понимания особенностей развития новейших подходов к исследованию человека и общества, появившихся в западной географической науке за последние два десятилетия важное значение имеет анализ не только исторических закономерностей эволюции, но и изучение ситуации непосредственно предшествовавшей их становлению. Для этого необходимо исследовать западную географию 1950-60-х годов. Именно в это время развились те идеи отрицание которых стало базой новейших подходов. Данный период мы рассматриваем, прежде всего, с этой точки зрения. Отметим, что он исключительно интересен сам по себе. Это один из наиболее героических периодов мировой географической науки и его значение увеличивается по мере удаления от него. Все более осознается значение тех радикальных нововведений, которые были сделаны в это время.

О развитии западной географии в этот период написано множество работ. Об этом писали как советские, так и зарубежные авторы. Многие вопросы получили детальное освещение. Не стоит в очередной раз, например, пересказывать содержание теории центральных мест и т.п. Об этом дает хорошее представление имеющаяся литература[30]. Остановимся лишь на том, что наиболее важно для понимания логики эволюции западной географической науки во второй половине XX века.

Основным направлением развития западной географической науки в 1950-60-е годы является ее ориентация на сциентистский путь, воплотившаяся в так называемой ''новой'' географии. Существуют различные обозначения данного направления. Мы будем пользоваться данным термином. Этапами развития западной географической науки этого периода можно считать борьбу ''новых'' географов за признание идей, их быстрое распространение в мировом научно-географическом сообществе и кризис данного направления.

 Название - ''новая'' география обязывает ко многому. Действительно ли это направление было новым в истории мировой географической науки? И да, и нет. Относительно господствовавших философско-методологических позиций, характерных для географии первой половины XX века, оно было безусловной новинкой. Разрыв с традиционной методологией был радикальным и их мало что связывает. Но в то же время можно найти немало предшественников этого направления. Подробный анализ их работ займет слишком много времени. Мы уже отмечали что некоторые теоретико-географические работы периода XVII - XIX веков были построены на методологических позициях близких современной ''новой'' географии. Среди них особого внимания заслуживают исследования В.Петти, И.Тюнена и Л.Лаллана.

 В XX веке также было немало аналогов ''новой'' географии. Одним из наиболее интересных в этом отношении был подход номографической школы А.В.Чаянова. Если бы ее не уничтожили в 1930 году, заодно с другими номографами. Причины быстрого развития ''новой'' географии во второй половине XX века в том, что доминировавший идеографический подход (концепция уникальности географических объектов) показал несостоятельность в изменившихся условиях. Он полностью исчерпал возможности и не мог ничего дать географической науке нового. Последний по времени вклад в философско-методологическое обоснование идеографического географического подхода был сделан в начале века А.Геттнером. Его идеи не были в полной мере поняты и оценены, хотя о них писалось множество раз. А.Геттнер был глубже и разумней любых форм геттнерианства как реального, так и вымышленного.

 Позднее подход лишь конкретизировался, приобретал различные версии, но не менялся по существу. Так работы А.Хартшорна носят уже комментаторский характер[31]. География рассматривалась как область познания связанная с исследованием уникальных объектов. Фактически она должна была развиваться по пути совершенствования описаний. Если для первой половины XX века такая позиция была относительно приемлемой и частично оправданной, хотя и в это время были ее серьезные альтернативы, то позднее она стала явным анахронизмом. Это не могло не породить широкого развития альтернативного подхода сциентистского толка. Он воплотился в ''новой'' географии.

 Реализовать ориентацию на номографический путь ''новые'' географы могли только на пути использования принципов и методов общенаучной методологии, разрабатываемой в основном сторонниками позитивизма. Новая для географии методология должна была ориентироваться на познание категории общего. Абстрагирование, идеализации, моделирование и тому подобные методы стали основным средством познания. Их введение в географию было тесно связано с использованием математики. Хотя связь неоднозначная. “Новые”' географы ее упростили и фактически отождествили математизированность с теоретичностью в географии. Это нашло выражение в некоторых наиболее радикальных сциентистских подходах. Они широко представлены в журнале ''Geographical Analysis''. В этом проявилось одно из фундаментальных противоречий данного направления.

 Важное достижение западной географической науки 1950-60-х годов в разрыве с традициями географической науки прошлого, в ее отношении к методологии. Был совершен радикальный прорыв к общенаучной методологии и философской гносеологии. Это наиболее ярко проявилось в американской географической науке. Процесс сопровождался различного рода перегибами, творческими неудачами связанными со сложностью применения общенаучной методологии в географическом познании, недостатком научной культуры у географов, неподготовленностью научно-географического сообщества к подобной деятельности и многим другим. Но, тем не менее, произошел качественный скачок.

 В это время наметилось разделение мирового научно-географического сообщества на две принципиально различные группы. Четко выделились научные сообщества, где процесс математизации и ориентации на новые гносеологические установки прошел в полной мере и научные сообщества, которые лишь частично усвоили достижения количественной революции или совсем их пропустили. Соответственно сложились различные возможности для дальнейшего прогресса. Основное было не в том насколько географы овладели собственно математическими методами. Важнее насколько они освоили общенаучные принципы познания. Очень существенна глубина адаптации новинок. В этом отношении различие национальных научно-географических сообществ можно уподобить тем кто написал книгу и тем кто ее прочел. Их знания не равнозначны. У них различный потенциал. Западные географы писали книгу количественной революции. Остальные научно-географические сообщества, за исключением отдельных их представителей, ее читали.

 Особое место в истории западной и мировой географической науки 1960-х годов занимает Д.Харвей[32]. Основная его заслуга в том, что он показал сильнейшее противоречие между философией науки, философско-методологическим обоснованием географии и конкретными географическими исследованиями. Был намечен путь, который позволял ликвидировать это противоречие. С высоты времени можно констатировать, что полностью реализовать потенциальные возможности подхода Д.Харвея не удалось даже в наиболее продвинутой американской географической науки. Но несколько сгладилась разница уровней философской гносеологии и методологии географической науки. У географов уровень стал не столь низок. Остается существенное противоречие между уровнем обоснования географической науки и реализацией этих принципов в конкретных исследованиях. Значительная часть научно-географического сообщества продолжает работать на низком метанаучном уровне, явно отстающем от возможностей современной гносеологии. Это характерно для американского и тем более остальных научно-географических сообществ.

 Важно выяснить были ли ''новые'' географы позитивистами? Это существенно так как противники ''новой'' географии дружно обвиняют ее в позитивизме. На этом основании часто отрицается значение направления в целом, пути который развивается в нем. Подобные утверждения характерны как для советских, так и зарубежных географов.

 В многолетней критике позитивизма ''новой'' географии есть крайне уязвимое место. Никто из критиков не провел детальный систематический сравнительный анализ принципов позитивистской философии и ''новой'' географии. Вероятно, это казалось тривиальным занятием. Мы самостоятельно изучили их соотношение и установили, что произошла подмена позитивистской философии тем ее образом, который сложился у географов. Этот образ весьма далек от оригинала. К такому выводу мы пришли в результате сравнительного анализа основных параметров философско-методологических систем позитивизма и ''новой'' географии.

Рассматривались - трактовка задач науки, взаимоотношений философии и науки, причинности, уровней научного познания, соотношения здравого смысла и науки, интерпретация законов науки и природы, верификации научных результатов, истины, гипотетико-дедуктивного пути познания, научного объяснения, соотношения ценностного и научного подходов, предвидения, простоты в науке. Также сравнивались принципы бихевиоризма и географии поведения, в трактовке ''новых'' географов, отношение к марксизму и подходы к познанию социальных явлений. Оказалось, что по большинству вопросов ''новые'' географы либо прямо не принимают принципы позитивистской философии, либо противоречат им, выдвигая альтернативные подходы.

Особенно показательна в этом отношении известная монография Д.Харвея, которую можно считать символом антипозитивизма в западной географии, а не наоборот как считают многие пишущие по данному вопросу. Сциентистская философско-методологическая позиция ''новых'' географов, не лишенная элементов позитивизма, была принята за последовательный позитивизм. В этой связи можно заключить, что многолетняя критика “новой” географии по данному аспекту, является во многом надуманной и малопродуктивной. Она явно не продвигает науку вперед. Географические альтернативы подменены философскими штампами, на основании неправомерных отождествлений. Для многих противников ''новой'' географии оказалось более важным критиковать ее мнимые недостатки, хотя было немало и недостатков реальных, чем понять то позитивное, что было сделано ее представителями .

 Текст сравнительного анализа позитивистской философии и ''новой'' географии не приводится в этой работе. Это заняло бы более 40 страниц малоинтересной информации воспроизводящей то, что хорошо известно. Представление о принципах позитивистской философии можно получить из обильной советской философской критической литературы по этому вопросу, русскими переводам работ позитивистов и их же работ на оригинальных языках. Каждый может без труда проделать подобное сравнение в случае необходимости[33].

 Впервые описанный сравнительный анализ был проведен нами в 1983 году. Позднее , размышляя над особенностями взаимоотношений философии и географической науки, мы пришли к выводу, что строгое сравнение их принципов неправомерно. Например, позитивизм различается как философское направление и как источник вдохновения представителей частных наук. Это проявлялось в XIX веке. Положение не изменилось и позднее.

 Д.Харвей опирался на позитивизм при разработке методологии географической науки. Не на что другое в западной науке он практически и не мог опираться. Многие проблемы, рассматриваемые в позитивизме, и крайне необходимые представителям частных наук, систематически не исследуются ни в одной другой философии. Но опора на позитивизм у Д.Харвея не была его копированием. Она именно стала основой постановки и решения проблем методологии научно-географического познания. Многие положения позитивистской философии им радикальным образом переработаны.

Можно ли считать, с учетом сказанного, работу Д.Харвея позитивистской? Мы считаем, что нет. Позитивизм стимулировал поставку проблем, дал базу. Предлагаемые решения существенно отличаются от его положений. У Харвея самостоятельная версия интерпретации проблем. Подобное усвоение позитивизма очень плодотворно для географической науки, и не только западной. К сожалению, книга Д.Харвея уникальна в этом отношении. Даже 25 лет спустя у нее нет аналогов в мировой географической науке.

 Анализ ''новой'' географии является важным источником постановки и решения методологических проблем научно-географического познания. Так на основании ее осмысления можно уточнить методологические подходы к определению соотношения географической науки и математики. Мы обращаем внимание лишь на один аспект проблемы, которому уделяется неправомерно мало внимания при исследовании западной географической науки.

 Для плодотворного контакта математики и географической науки необходимо выделять уровни в отношениях этих наук и учитывать специфику каждого из них. Это позволит избежать крайностей в оценке количественной революции и сциентистского направления в целом. Первый уровень включает частные математические положения, которые можно применять в географических исследованиях непосредственно без дополнительной адаптации. Второй уровень представлен фундаментальными идеями и принципами, не поддающимися прямой экстраполяции из математики в географию и частные науки. Смешение уровней приводит к неадекватной оценке отношений географии с математикой.

 В западной географической науке 1960-х годов основное внимание было обращено на первый уровень. Отношения с математикой пытались строить путем прямого переноса ее достижений в область географии. Подобный тип отношений рассматривался как единственный и естественный. Многочисленные предметы исследования, не поддающиеся переформулировке в терминах математики, и решению на основании существующего математического аппарата, не учитывались. Это неизбежно вело к фрагментарности теории географии, создаваемой по образцу строгих наук. Частные положения, поддающиеся формализации занимали неподобающе важное место. Отдельные строго сформулированные связи рассматривались как общие законы. Итогом такого подхода стал глубокий кризис количественной революции. Они давали отдельные успешные примеры строгого научно-географического решения и не объясняли массу других явлений. Они просто игнорировались.

 Основным методологическим просчетом было то, что отношения математики и географии понимались слишком упрощено, без должной дифференциации уровней. Нужно было разрабатывать и уровень где использование математики было возможно только на основании ее глубокого переосмысления с учетом специфики географической информации. Было бы разумно четко выделить и уровень на котором математика мало что могла дать географической науке в решении ее проблем. Это не было сделано.

 Оставляя в стороне случаи когда математика не способна существенно помочь географии, рассмотрим тип отношений при котором необходимы преобразования исходных математических научных положений. Суть подхода в том, что отношения математики с частными науками будут эффективными лишь в случае если математические положения осмыслить как общенаучные. Это требует переформулировки исходных математических версий в форму отвечающую запросам частных наук. Из математики необходимо брать фундаментальные идеи, опуская по возможности их строгую форму, в которой они выражены. Последняя носит специфический и предельно идеальный характер. Попытки ее проведения в частных науках наталкиваются на множество сложностей. Это может вести и к компрометации самой идеи. Подобный путь отношений с математикой не столько попытка избавиться от тягот овладения ею, сколько шаг к разработке реалистической и эффективной стратегии отношений различных наук. Приведем примеры, демонстрирующие реальность сформулированного тезиса.

 Пример первый. Отношения метаматематики, метагеографии и метанауки в целом. Первой из метанаук в современном их понимании, развилась метаматематика. Работы, где содержался этот термин уже в названии, стали появляться в начале XX века. Метаматематика понимается различно, но в общем ее можно определить как теорию доказательств, область направленную на обоснование математического познания. Когда, во второй половине 1960-х годов, стали появляться другие частные метанауки, например, метагеография, метагеология и т.п. это было воспринято как экстраполяция опыта метаматематики. Этому способствовало и то, что новые метанаучные области порой понимались как нечто подобное метаматематике самими авторами. Например, метагеография порой рассматривалась как приложение логики к географической науке и обязательно как математизированная область. Последовала жесткая критика, в которой говорилось, что математика одно, а география другое и что в метагеографии, создаваемой по образцу метаматематики, неизбежно будут смешены различного рода закономерности и т.п. Сама идея создания такой дисциплины расценивалась с позиций примитивного марксизма, как в корне порочная[34].

 Логика дискуссии о метагеографии шла в плане попытки переноса образца разработанного математиками как некоего идеала в географию. Использовалась не общая идея, а образец с его частностями. Произошло смешение первого и второго уровней отношений математики с географией. В итоге многое пришлось доказывать из того, что было вполне очевидным. Смешение уровней негативно сказалось на развитии метагеографии, привело к формированию у многих представителей научно-географического сообщества ее неадекватного образа. Даже много лет спустя трудно переубедить научно географическую общественность, что метагеография не прямой перенос метаматематики. Последняя является частным случаем более общего подхода.

 Пример второй связан с определением отношений между математической и общенаучной топологией. Математическая топология существует почти столетие. Ее идеи получили применение в различных областях научного познания и, вероятно, этот процесс будет продолжаться в будущем. Но прогресс научных исследований поставил и другую задачу. Нужно создать общенаучное учение о неметрических видах пространства и времени. Это необходимо в связи с интенсивным развитием частных научных пространственно-временных исследований, в том числе географического характера. Решение этих проблемы во многом тормозится отсутствием общенаучной топологической теории.

Например, географическая топология станет учением о неметрических видах географического пространства и времени. Она выступает как теоретическая основа решения таких проблем как разработка топологической картографии, направленной на картографирование, например, социально-географического пространства. Еще раз отметим, что математическая топология трактуется в общенаучном плане. На основе фундаментального подхода создается новая теория, более приемлемая в частных науках, чем математический вариант топологии. Они выполняют различные функции и ни в коей мере не исключают друг друга. Математическая топология становится частным случаем учения о не метрическом пространстве и времени.

 Третий пример связан с математическим и общенаучным понимаем вероятностного подхода. Понятие вероятности и вероятностного подхода не должно ограничиваться математической трактовкой. В математике они имеют наиболее строгую форму, которую никогда не приобретут в других науках. Но это ничего не говорит об эффективности использования неформализованной версии теории вероятностей. Вероятностный подход следует последовательно распространять на обществоведение. Это принципиальный этап в его развитии. Стоит задача разработки теории вероятности для тех областей познания где предметы слишком сложны, чтобы их можно было адекватно отразить в утрированно идеальных терминах современной математики. Нужна теория вероятности не квантифицируемых объектов. Проявляется принцип соответствия. На основе фундаментальной идеи математиков строится более общая система знания, в которой математический вариант становится частным случаем. Некоторые конкретные результаты построения вероятностной теории и методологии не квантифицируемых объектов изложены нами применительно к науковедению.

 Примеры различные, но механизм отношений между математикой и частными науками один. Проявляется общий тип коммуникации идей в науке. Зародившись и получив строгую формулировку в так называемых ''передовых'' науках (математике, физике и т.п.), некоторые научные положения приобретают общенаучный статус. Важно своевременно избавить их от узкой математической или физикалистской трактовки. Без этого разумное усвоение этих идей в частных областях познания затруднительно. Эти общие положения в полной мере касаются и географической науки.

 Рассмотренный тип отношений математики с географией мы не абсолютизируем. Это частный случай общей системы. Важно сочетать различные типы в разумном соотношении и каждому логически необходимому и практически возможному подходу уделять должное внимание.

 Отношения географии с математикой по рассмотренному типу ставят большое количество методологических проблем. Сложно выявлять математические идеи, способные перейти на общенаучный уровень. Очень сложно определить пути перевода идеи с одного уровня на другой. Это требует построения общих теорий. Многое проясняется только задним числом. Но если изучить отношения наук с системных метанаучных позиций их можно оптимизировать. Опыт количественной революции прошедшей в географической науке 1950-60-х годов чрезвычайно важен в этом отношении.

 К середине – концу 1960-х годов положение в ''новой'' географии было, казалось бы благополучное. Ее сторонники вошли в редколлегии ведущих географических журналов, идеи направления получили признание в системе высшего географического образования. Создавались новые модели и теории. Шло совершенствование имевшихся подходов. Тем не менее в это время четко проявились кризисные черты. Новое поколение географов Запада уже не смотрело на ''новую'' географию как на революционный научный подход. Она была не новинкой, а стала чем-то естественным, своего рода рутиной. Многие западные географы усомнились в разумности принципов ''новой'' географии. Начался отход и лидеров направления. Мы имеем, прежде всего, В.Бунге[35] и Д.Харвея[36]. В основании кризиса ''новой'' географии лежали фундаментальные причины как внешнего социального, так и внутри научного имманентного характера.

 Основной внутренней научной причиной кризиса ''новой'' географии стала узость ее трактовки задач количественной революции. Десятилетний интенсивный опыт показал, что идея построения строгой номотетической географической науки на пути ее математизации и теоретизации не принесла желаемых результатов. Увлекаясь строгими формальными построениями и достигнув на этом пути значительных для географов успехов, что крайне важно, ''новые'' географы недостаточное внимание уделили прогрессу на содержательном уровне. Возникло сильное противоречие между успехами формально-математического характера и слабыми содержательными сдвигами в научно-географических исследованиях. Стало ясно, что любая сколь угодно гибкая и строгая математика не способна поднять географическую науку на принципиально новый уровень сама по себе. Стало ясно и то, что именно содержательные посылки определяют успех географического исследования. Формальная сторона носит дополнительный характер. Это не могло не вызвать снижения интереса к пути разрабатываемому в ''новой'' географии и повышенного интереса к альтернативным подходам. Альтернативой формального пути является путь содержательный и самая важная в нем наука - философия. Так и получилось, что западные географы обратились от математики к философии. Она стала очень модной.

 Узость понимания отношений математики с географией привела к трагической для ''новых'' географов ситуации. Теория, на разработку которой они положили все силы, оказалась утрированно упрощенным отражением географической реальности, из которого выпадали многие существенные моменты. Пренебрежение содержательным уровнем привело к тому, что в ''новой'' географии категория человека трактовалась слишком абстрактно. Их человек был очень мало похож на людей встречающихся в повседневной жизни. Подобное естественно и оправдано для самих ''новых'' географов, так как они ориентировались на построение общих моделей. Но для других это выглядело как принципиальный порок, неисправимый в рамках данного направления и требующий развития альтернативных подходов.

Четко выявилось два основных недостатка ''новой'' географии. Первый. Человек в ней слишком идеализирован. Своего рода, Homo Geographicus Theoreticus. К тому же, полностью игнорировался его внутренний мир. Второй. Этот человек совершенно изолирован от социально-политической жизни. Он придерживается нейтральных позиций по социальным вопросам. Вернее, они вообще не существуют для него. Эти недостатки стали предпосылками появления двух альтернативных направлений “новой” географии. Первое – направления, где категория человека трактовалась более конкретно, с учетом обыденных проблем и внутреннего мира. Второе - направления где большое внимание уделялось острым социальным проблемам западного общества, а категория человека рассматривалась в конкретном социально-политическом контексте. Появились Homo Geographicus Humanisticus & Homo Geographicus Politicus.

 Эти ''точки роста'' обусловили развитие альтернативных ''новой'' географии подходов и логически вытекали из ее реальных недостатков. Вероятно, реализация данных потенциальных возможностей могла пойти и несколько иначе, чем это произошло в западной географической науке, где сформировалось ''гуманистическое'' и ''радикальное'' направления.

 Основной внешней причиной кризиса ''новой'' географии стало резкое изменение социально-политической обстановки в западных странах со второй половины 1960-х годов. На это время приходится бурное развитие радикального и гуманистического движений в западном обществе. Сциентистский подход к социальным проблемам вступил в сильное противоречие с запросами общества, потерял доминирующее значение в общественных науках.  Результатом сочетания этих внешних и внутренних факторов стало интенсивное развитие ''гуманистической'' и ''радикальной'' географии. Они носили столь же закономерный характер, как и ''новая'' география и стали дальнейшим шагом в развитии западной географической науки.

5.4

“ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ” ГЕОГРАФИЯ[37]

Одним из самых своеобразных и популярных направлений современной западной географической науки является ''гуманистическая'' география. Она стала частным случаем общего процесса гуманизации западной общественной науки. Процесс связан с глубоким разочарованием ученых Запада 1960- гг. в сциентистских путях познания человека и общества и ориентации на донаучные и альтернативные формы познания. ''Гуманистическая'' география - явление сложное, противоречивое, объемное. По ее анализу нами опубликован ряд работ и здесь мы ограничимся исследованием наиболее общих принципов и проблем направления.

 История гуманистико-географических идей

 ''Гуманистическая'' география, ставшая одним из последних достижений западной географической науки, имеет давнюю историю. Чем глубже исследуется этот вопрос, тем больше появляется у нее предшественников. Существуют две попытки систематического описания ее истории, предпринятые М.Боуденом[38] и Э.Бианчи. Особого внимания заслуживает статья Мартина Боудена. В ней дан наиболее глубокий анализ. Он выделил три этапа в развитии ''гуманистической'' географии. Первый этап (1920-1926 гг.) отмечен работами Д.Райта и К.Зауэра. Второй этап (1941-1949 гг.) связан с дальнейшей разработкой ими своих идей. Третий этап (1959 -1976 гг.) характеризуется широким ростом влияния идей Райта и Зауэра, развитием географии восприятия и становлением направления в целом.

 М.Боуден верно отметил особенности эволюции ''гуманистической'' географии. Сделана попытка объяснения особенностей ее перехода с этапа на этап. Работы М.Боудена и Э.Бианчи дают первое приближение к пониманию истории ''гуманистической'' географии. Наш очерк также не даст полного представления о ее развитии. Ограничимся изложением основных моментов истории направления.

 Истоки ''гуманистической'' географии уходят в XIX век. Одним из ранних ее предшественников стал А.Гумбольдт. Творчество Гумбольдта настолько многогранно и притягательно для географов, что его зачисляют в ''отцы'' и новейшего направления. Это предопределено спецификой философских позиций Гумбольдта. Немецкая классическая философия была знакома ему из “первых уст”, от самих ее творцов. Особое влияние на А.Гумбольдта оказали Шеллинг и Гете. Соединение науки и искусства, пантеистический взгляд на природу - характерные черты его мировоззрения. Они в целом характерны для того времени. Много страниц А.Гумбольдт посвятил тому, что позднее в США стало называться географией восприятия. Эстетические тенденции в его работах сейчас подвергаются переоценке западными географами. Этим занимается например, Э.Банксе. Эстетический аспект географических исследований А.Гумбольдта им выдвигается на первый план. Получается, что А. Гумбольдт самый ранний “гуманистический” географ.

 Гуманистическая тенденция в географии XIX века с современным ''гуманистическим'' направлением связана через французскую географию человека и немецкую антропогеографию. Особое влияние на гуманистическую географию оказала школа Видаль де ля Блаша. Это отмечают М.Боуден (р.20), почти все авторы сборника ''Гуманистическая география'' и многие другие. И.Боуден считает, что ''если имеется философия для современной географии, так это у Поля Видаль де ла Блаша'' (р.1). Столь высокая оценка не случайна. В концепции французской школы современных ''гуманистических'' географов привлекает следующее.

1. Антропоцентризм. Человек ставился французскими географами в центр исследований.

2. Холистический подход, стремление к целостному познанию географических объектов на различных уровнях

3. Отказ от абстрактного теоретического подхода. Индивидуализация каждого индивидуального случая. В те времена, это делать было просто.

4. Акцентирование внимания на внешних, пейзажных особенностях географических объектов.

 Эти черты в полной мере присущи работам современных ''гуманистических'' географов.

 Серьезное влияние на французскую школу, а через нее и на современную ''гуманистическую'' географию оказал Эмиль Дюркгейм. Он обратил внимание на значение целостного мировоззрения социо-культурной системы для познания общества, развивал холистический подход. Э.Дюркгейм создал стройную и оригинальную систему взглядов на общество, отражавшую и существенные черты ''гуманистического'' подхода западных ученых. Эту систему взглядов во многом восприняли современные географы.

 Влияние немецкой школы антропогеографии также вполне очевидно. А.Геттнер отмечал правомерность существования версии географии подобной ''гуманистической''[39]. Он считал, что ''наряду с теоретической географией, существует эстетическая география; наряду с географией-наукой, существует география-искусство'' (с.139). Дано определение их сути. ''Эстетическая география остается в пределах науки. Она является в некотором смысле отраслью эстетики, применяя ее точку зрения к географическим фактам. Она взвешивает эстетическую ценность или красоту явлений природы'' (с.140). Аналогичные взгляды высказывались и другими представителями немецкой школы антропогеографии, которые отводили ''гуманистической'', эстетической тенденции второстепенное место, рассматривали как дополнение географии - науки.

 Эти научные школы подготовили почву развития ''гуманистической'' географии в XX веке. Но в реальности отношения к ней не имели. У описанных авторов, это был только частный и явно подчиненный случай. Непосредственными ее основателями стали Джон Кертлэнд Райт и Карл Ортвин Зауэр[40].

Зауэр и Райт, живя в одно время и работая в одном направлении, не оказывали существенного влияния друг на друга. Каждый из них занимал важнейшие посты в официальной американской географии. Оба были, в разное время, президентами ассоциации американских географов. Они не могли не знать о работах друг друга, но оставались каждый сам по себе.

Общая судьба их работ. Важнейшие идеи Зауэра и Райта десятилетиями не находили сочувствия у географов. Это не совсем обычное явление. Находясь на вершине официальной науки оставаться в одиночестве – дело редкое. В ученом мире почтение к начальству развито очень сильно. Но факт остается фактом. Их идеи получили развитие лишь в конце шестидесятых – начале семидесятых годов.

Общая судьба идей не означает их единства. У Райта и Зауэра были принципиальные различия, Зауэр ставил в центр своих исследований человека в культурном ландшафте и культурный ландшафт, в связи с человеком. Райта же интересовал, прежде всего, сам человек. В особенности личность географа – ученого.  Райт интересовался деятельной личностью, но эта деятельность трактовалась  лишь в интеллектуальном смысле. Человек понимался не как конкретный индивидуум, находящийся в определенном пространстве и времени, и принадлежащий к определенному классу, а как абстрактное воспринимающее информацию о мире существо. Это различие в трактовке предмета  географического исследования и предопределило некоторое различие места Райта и Зауэра в современной западной географии.

С именем Карла Зауэра связывает начало гуманистической географии целый ряд географов. Например, Дэвид Ли (5, р.249), Мартин Боудэн (2, р.199), Джеймс Джонсон и Вальтер Фаррэл (4, р.5). Идеи Зауэра не всегда можно отнести к гуманистической географии. Для этого нужна их определенная интерпретация, что и делается большинством западных географов.

Философские истоки мировоззрения К. Зауэра исследованы недостаточно. Больше всех этому вопросу уделили внимания М. Боудэн. Он считает, что Зауэр находился под влиянием французской школы Видаль де ла Блаша, валлийской школы антропогеографии, представленной Фоксом, Фэром и другими, и культурного релятивизма американской антропогеографии. Иначе говоря, культурно-исторического релятивизма тридцатых – сороковых годов XX века (2, р.201). Особое внимание М. Боудэн обращает на влияние Бенедикто Кроче на К. Зауэра.

М. Боудэн прав в том, что эти философские и научные школы оказали влияние на Зауэра. Но вряд ли целесообразно проводить столь прямые, однозначные связи между идеями Зауэра, Б. Кроче и указанными школами. Например, М. Боудэн пишет, что “Зауэр под влиянием Бенедикто Кроче выяснил, что культурный ландшафт не объективная трехмерная реальность, которая может изучаться только научным методом. В дополнение к трем традиционным измерениям также прибавляется качество и время. Дополняются эстетическое и историческое измерения, требующие усвоения одновременно гуманистического подхода и философских положений идеализма Кроче: знание порождает мир, ландшафт не существует помимо сознания и, следовательно, должен быть ценен с субъективной точки зрения” (2, р.200).

Реальная картина несколько искажена. Идеям Зауэра дана современная интерпретация. Сам Зауэр не делал подобных крайних идеалистических выводов. Нет и подобной связи с философией Кроче. Зауэр считал, что культурный ландшафт не поддается полному научному изучению, что за ним скрыто нечто необъяснимое, невыразимое словами. Это свойство ландшафта можно только почувствовать, осознав сущность этого места. Его осознание возможно отчасти научным путем (постижение исторической и эстетической ценности). Но более оптимален обыденный путь познания. Он прост. Нужно жить в данном ландшафте и стремится постигнуть его суть.

Эти идеи Зауэр высказал в 1925 году в “Морфологии ландшафта”. Они не носили четкой теоретической формы. Тем не менее, феноменологический призыв к географическому изучению без предвзятости (без предпосылочности), узкого сухого понятийного подхода был очевиден. Призыв к изучению ландшафтов без априорных категорий и гипотез с переносом основного внимания на вживание в объект не мог привлечь географов того времени. Он рассматривался как ненаучный и непродуктивный, хотя в нем были и интересные моменты.

Зауэр не был одинок в своих поисках. Была небольшая группа географов, которые также считали важными больше внимания обращать на субъективную, эстетическую сторону географического познания мира. Но все это были исключения из общего правила.

Непризнание идей, высказанных в “Морфологии ландшафта”, не заставило Зауэра отказаться от них. Он еще не раз их высказывал. Особо следует отметить 1940 год. В этом году Зауэр предпринял очередную попытку пропаганды своих идей. Для еретических взглядов  форма высказывания была несколько необычной – президентское послание Ассоциации Американских географов. Возвращался к рассмотренному методу познания культурных ландшафтов Зауэр и в более позднее время.

Современные западные географы ставят знак равенства между методов “Морфологии ландшафта” и феноменологическим методом философов. Это заблуждение. Метод Зауэра отражает лишь некоторые стороны феноменологического подхода. Очень существенные стороны феноменологии Зауэр не затронул. Возникает вопрос, о том знал ли Зауэр о философском феноменологическом методе Э. Гуссерля и его последователей? На вопрос трудно ответить однозначно.

Более широко поставил задачу развития  гуманистической географии Джон Райт. С его именем связывают становление гуманистической географии гораздо большее количество географов, чем с идеями Зауэра. Это связано с акцентом Райта на человеке самом по себе.

Самые ранние работы Райта посвящены географическим библиографиям. В 1923 году вышла его книга “В помощь географу-исследователю”. Интерес к этой тематике Райт сохранил на протяжении всей жизни. В 1937 году он опубликовал книгу “Текущие географические библиографии”, переизданную с дополнениями 25 лет спустя.

Райт активно интересовался и другими проблемами, например, картографическим отображением статистических данных. Но чем бы ни занимался Райт, его всегда интересовал  человек. Об этом говорят и названия работ. Например, “Картография и человек” (1942 год). В этой работе рассматриваются личные качества картографов, идеи и мотивы, руководствуясь которыми они занимаются своей наукой. Обратил внимание Райт и на другой аспект. На отношения между личными характеристиками потребителей картографической информации и особенностями ее усвоения.

Славу Райту принесли его философские размышления об истории географии. Три фундаментальные области познания – человек, география, история – дали оригинальный и глубокий сплав. В результате размышлений Райта появилось много работ, с которыми можно, а иногда и нужно не соглашаться, но мимо которых  нельзя пройти. Они оригинальны, глубоки и просты. Их отличает мудрая простота, являющаяся самым высоким знаком качества в науке. В наследии Райта привлекают современных географов именно такие работы.

Первой такой работой Райта стала его диссертация, защищенная в 1920 году, и опубликованная пять лет спустя. Она называлась “Географические представления в эпоху крестовых походов”. В ней делается попытка реконструкции географических представлений людей средневековья. Здесь были изложены многие фундаментальные положения, которые легли в основу гуманистической географии. Райт допустил правомерность существования ненаучной географии, наряду с научной. В ненаучную географию были включены описания путешествий и т.п. Они, согласно мысли Райта, лучше всего отражают географическое мировоззрение людей прошлого.

В двадцатые годы Райт поставил еще ряд подобных проблем. Например, исследовал географические концепции первобытных людей, географическое мировоззрение Данте и Леонардо да Винчи. Рассматривались и особенности географии поведения людей различных наций и народностей. Все это было оригинально, но не нашло широкого отклика у географов.

Много внимания Райт уделял и теоретическим обобщениям. Одной из таких работ, стал его доклад “Там, где встречается география и история”, сделанный на Восьмом Североамериканском научном конгрессе, в 1940 году. В нем впервые была поставлена Райтом проблема геософии, получившая впоследствии широкий резонанс среди западных географов. В 1941 году Райт выдвинул первую в истории гуманистической географии программу исследований.  Она касалась, прежде всего,  исследования поведения. В декларировании ее  общегеографического значения без труда можно увидеть  попытку редуцирования географической науки до сугубо человеческой проблематики.

Программа включала три фундаментальных вопроса:

1. Реконструкция познанного мира, который формирует поведение.

2. Сравнение воспринимаемого и реального мира.

3. Оценка воздействия конкретного опыта на изменение во взглядах на мир, продиктованные углублением знаний о нем.

Квинтэссенцией теоретических поисков Райта принято считать его президентский доклад Ассоциации американских географов в 1946 году. С этим докладом многие западные географы связывают начало исследования восприятия в географии. Такого мнения, например, придерживается Д.Ф. Батлер-Адам (3,р.63). М.Боудэн назвал теоретические положения этого доклада “поистине революционными” (2,р.202).

Поразительные тезисы встречаются с самого начала. Смешанное чувство удивления, любопытства и недоверия вызывает уже самом название “Terrae incognitae: место воображения в географии”. Сразу же излагаются принципиальные положения. “Terrae incognitae” это миры воображения (6,р.68). Сирены неизведанных миров призывают к себе географов. В географии следует изучать не столько реальный мир, сколько идеальный. Осознание человека, его восприятие мира – важнейшие и интереснейшие области географического познания, которые ждут своих первооткрывателей. Подобное определение предмета географии стало первым революционным моментом в докладе Райта.

Радикальная переориентация требует и новых методов исследований. И, согласно Райту, на первое место должно выйти воображение. Выделяются эстетическое и интуитивное воображение. Это не вспомогательные методы, а самостоятельные и самодостаточные пути познания мира. Райт считает, что “большая часть человеческой мудрости была получена не строгим применением научного метода, а благодаря искусному интуитивному воображению, или инсайту философов, артистов, ученых” (6,р.75).

Но обращение к субъективному, воображаемому миру лишает географию критерия научности. И тут вступает в силу “геософия”. Проблема устраняется. Райт отмечает, что геософия “изучает географическое знание со всех возможных точек зрения”. Она “распространяется за пределы чисто научного географического знания”, включает изучение верных и ложных идей всех людей (6, р.83). Таким образом, научная география предстает как частица общего целого.

Доклад заканчивается весьма симптоматично. Райт призывает к обучению “гуманистическому чувству” в географии высказывает мнение, что terrae incognitae “лежит в разуме и сердце человека” (6, р.79).

Этот доклад стал первой работой, содержащей относительно целостное изложение философских оснований гуманистической географии. Доклад стал вершиной теоретических поисков Райта. Масштабность всего сделанного им в географии, стала ясна после выхода в свет сборника лучших статей, написанных в разные годы. В 1966 году была опубликована “Сущность человека в географии”.

Карл Зауэр и Джон Райт начинали свою деятельность в начале века, на заре гуманистической географии. Завершили ее в конце века, в самом преддверии бурного развития гуманистической географии на Западе.

Современные “гуманистические” географы приняли все основные положения Зауэра и Райта.

Мысль об ограниченности строго научных методов познания в географии.

Перенос внимания на интуицию и воображение.

Уравнивание научных и ненаучных знаний.

Акцентирование внимания на субъективных, личностных аспектах.

Антропоцентрическая трактовка предмета географии.

Абстрактная либеральная трактовка сути человека.

Эти принципы стали основой развития гуманистической географии, как самостоятельной парадигмы.

 История ''гуманистической'' географии насчитывает много других имен. Большая часть предшествовавших ей работ, в свое время не получила широкого признания. Эти исследования были разобщены и оказали очень незначительное влияние на современников. Приведем некоторые имена.

 В 1916 году Д.Ф.Анстед выдвинул идею ''естественного'' района, который охватывает природу и человека. Природа должна рассматриваться в географии только в связи с человеком (с.264).

 В 1920 году Отто Шлютер высказал идеи, объединяющие антропогеографию с французской школой географии человека. Основным объектом географии считался ''культурный ландшафт'', понимаемый как сочетание природных и человеческих элементов (р.287)[41].

 В 1928 году опубликована книга В.П.Семенова-Тян-Шанского ''Район и страна''. В ней высказываются идеи сходные с современной ''гуманистической'' географией. Он считал, что ''география, наука, прежде всего антропоцентрическая'' (с.35). Подробно и глубоко исследовано соотношение географии и искусства, много и хорошо сказано против их резкого обособления. ''География есть наука изобразительная, наука зрительных представлений, зрительной памяти'' (с.260). Идеи Вениамина Петровича Семенова Тян-Шанского были незаслуженно забыты. Они остались в стороне  от своего времени. По прошествии многих лет их можно оценить очень высоко.

 В 1920 году Ф.Йонгхасбенд главной задачей географии считал изучение внешнего облика земли. Наиболее характерной чертой признается красота среды и влияние, оказываемое ею на человека. Географ должен изучать, прежде всего, именно красоту земли.

В 1936 году издана книга Вулдридж по исторической географии англосаксонских поселений, близкая в методологическом отношении взглядам Райта. Он писал, что необходимо исследовать поселения, смотря на них глазами и практическим разумом фермеров-иммигрантов, их основавших. Только это позволит понять географию прошлого времени (р.65).

 В 1943 году опубликована книга Рэлфа Брауна ''Зеркало для американцев'', в которой исследовалось восточное побережье США периода 1790 - 1810 годов. На основании исторических материалов воспроизводились взгляды людей этого времени на данный регион. Браун - последовательный сторонник идей Райта и Зауэра. Позднее возникло даже разногласие о том, кто из них оказал большее влияние на него. Д.Джонстон и В.Фаррел считают, что книга была написана под влиянием Зауэра (р.5)[42]. М.Боуден связывает ее больше с идеями Райта (р.199)[43].

Выделяются работы В.Кирка. Он целенаправленно осваивал идеи Райта и Зауэра. Антропоцентрический подход рассматривается как основной в географической науке. Ее будущее связывалось только с этим подходом. В 1952 году Кирк ввел понятие реальной и воспринимаемой (поведенческой) среды, сыгравшие важную роль в ''гуманистической'' географии. Реальная среда – мир физических фактов. Поведенческая среда - их психофизическое поле, синтезирующее факты в определенные структуры, включающие и субъективные оценки. Основное внимание предлагалось концентрировать на воспринимаемой среде.

 В конце 1950-х годов стали появляться первые группы сторонников ''гуманистической'' географии. В университете штата Небраска (США) сформировалась группа специалистов по исторической географии. Они реконструировали восприятие засушливых земель в различные времена. Одним из ее членов был М.Боуден.

 В 1957 году Христиан ван Паассен высказал мысль, что ''географическая наука имеет фактически феноменологический базис. Это видно из происхождения феноменологического сознания. С одной стороны географы развивают его и делают общество заинтересованным в географии, но, с другой стороны, прогресс географической науки зависит от сущности донаучного и естественного географического сознания'' (р.21).

В 1959 году Г.Лоузер рассмотрев возможность развития исторической географии, на основании методологии Коллингвуда, пришел к положительным выводам относительно ее применимости и эффективности (р.564). Много позднее эту точку зрения систематически развил Л.Гэлке[44].

 В 1960-е годы количество подобных работ резко возросло. Расширилась проблематика ''гуманистико'' - географического подхода. Работы этого периода целесообразно относить к ''гуманистической'' географии уже как самостоятельному направлению. Особо выделяется статья Дэвида Лоуэнталя, ставшая одним из важнейших этапов становления ''гуманистического'' направления.

 Для объединения разрозненных исследований в нечто цельное и вскрытия значения работ Зауэра и Райта, нужно было сформулировать проблему развития ''гуманистической'' географии в такой форме, чтобы она привлекла внимание нового поколения географов. Это сделал Д.Лоуэнталь. Он поставил в 1961 году проблему с учетом изменившихся на Западе условий[45].

В западной географической науке статья Лоуэнталя оценивается чрезвычайно высоко. Э.Бианчи связывает с ней становление географии восприятия. Д.Батлер-Адам считает, что она положила начало эффективному использованию поведенческого подхода в географии (р.64)[46]. Эти и многочисленные другие утверждения не противоречат мысли, что ''отцом'' ''гуманистической'' географии и географии восприятия является Райт. Следует учесть акценты. Райт заложил философские и методологические основы. Лоуэнталь сделал возможным широкое использование подхода в географических исследованиях, перевел ее на рутинный уровень.

Программный характер статьи Лоуэнталя отражен в названии - ''География, опыт и воображение: на пути к географической эпистемологии''. Центральным предметом новой эпистемологии выступает ''персонализированный географический мир'', который должен сконцентрировать специалистов по географии человека. Тезис выдвигается в связи с интерпретацией идей Райта. Лоуэнталь пишет, что его ''работа раскрывает сущность положения о земле неизвестности и связи между внешним миром и его отражением в нашем сознании'' (р.77)[47].

 Поставленную задачу Лоуэнталь выполнил. Он конкретизировал общие принципы Райта, раскрыл конкретную проблематику географических исследований в этом направлении. Проблематика в основном связывается с изучением географии восприятия. Лоуэнталь поставил следующие проблемы: составление карт восприятия, изучение отношения групповых и индивидуальных представлений о пространстве, общее и различное в восприятии пространства людьми одних возрастов, культурных и социальных групп, воздействие коллективного опыта на индивидуальное восприятие, соотношение общего социального и индивидуального географического мировосприятия; географические представления у слепых и сумасшедших; субъективные элементы в личностной географии.

 Данный калейдоскоп проблем характеризует работы Лоуэнталя. Если учесть, что объем статьи 19 страниц, ясно, что о глубокой разработке речи быть не могло. Но это и не было задачей статьи. Она должна была стать введением в проблематику современной ''гуманистической'' географии. Она и стала таким введением для большей части географов, работавших в 1960-е годы.

 Основную мысль Лоуэнталя можно выразить примерно так: каждый человек художник и архитектор ландшафта, созидающий его порядок и организацию. Он творит пространство, время и причинность в соответствии со своими индивидуальными чертами. Поэтому изучение человека в географической науке нужно начинать именно с него самого, с личностной географии. Личностная география - ключ к познанию объективного мира. Но возможно, она сделает такое познание вообще ненужным, ибо все что можно реально познать лежит в рамках ''персонализированного географического мира''. В этом есть глубокая, хотя и непривычная логика.

 Лоуэнталь находит новые аргументы в пользу геософии и идет дальше Райта в радикальности постановки проблемы. Он считает географическим недоразумением ''уверенность в том, что более узкий, то есть научный, взгляд человечества есть в то же время, более сознательный, правильный, объективный, устойчивый, универсальный и теоретический, чем обычное воззрение на сущность вещей'' (р.77).

 Также как и Райт, он пропагандирует идею географии, которая ''охватит истину и ложь, конкретные факты и абстрактное, взаимосвязи, законы самосознания и гипотезы, факты приведенные в естественных и общественных науках, историю, здравый смысл, интуицию и мистический опыт'' (р.78). Этот синтез отличается крайней радикальностью. То, что у Райта намечается, получает у Лоуэнталя последовательное развитие. Подчеркивается ограниченность географии как академической дисциплины. Показывается, что '' мир географических дискуссий... не определяет географов; это лишь часть миллиардов географов всего земного шара'' (р.78). Границы географического познания должны быть расширены до всей совокупности индивидуальных географических миров .

Для изучения столь тонкого и сложного предмета, как личностная география. Традиционные методы, применяемые в географической науке использовать невозможно. Они ориентированы на другую область и не учитывают, что ''наша частная среда... гибка, пластична, частично аморфна'' (р.85). В ней нужно учитывать самые тонкие детали, потому что даже ''структурный аспект языка влияет на мировоззрение'' (р.88).

 Очень показательны выводы Лоуэнталя. Земная поверхность, как и все остальное в этом мире преломляются через культурологические и личностные линзы традиций и фантазии. Мы творцы. Ландшафт есть архитектура создаваемая по определенному порядку организации пространства, времени, причинности, в соответствии с субъективными оценками и предпочтениями.'' География мира - объединяет только человеческую логику и оптику, свет и цвет создания''.

 Традиционные представления о географичности исследований Лоуэнталь решительно отбросил и ввел новый норматив. Это имело исключительно важное значение для ''гуманистического'' направления. Его проблематика настолько необычна и далека от традиционного образа географии, ее ''старых добрых времен'', что сомнения в географичности ''гуманистических'' исследований могли возникнуть у большого количества специалистов. Введение нового норматива решало проблему, позволяло направлению развиваться широко. Подобное произошло, прежде всего, в западном научно-географическом сообществе, что позволило быстро добиться освоения новой проблематики. Это стало принципиально новым шагом развития западной географической науки.

В советском научно-географическом сообществе смены нормативов не произошло и гуманистико-географическая проблематика находится на уровне аналогичном тому, который был в западной науке примерно в начале 1960-х годов. Есть отдельные экстравагантные исследования. Они любопытны, но систематически ими не занимаются. Они воспринимаются не более как курьез, которым можно заниматься в свободное от основной работы время.

 После появления статьи Лоуэнталя развитие ''гуманистической'' географии пошло намного быстрее. Это, разумеется, не только заслуга этого автора. Изменились условия и настроение научно-географического сообщества. Лоуэнталь отразил идею ''носящуюся в воздухе'', оказался пионером ''гуманистической'' волны, покатившейся по западной географической науки со второй половины 1960-х годов.

С этого времени началось интенсивное формирование различных подходов в рамках направления. Особенно быстро и успешно развивалась исследования по географии восприятия, области на стыке психологии и географической науки. Появилось множество работ где отмечалась необходимость учета субъективных аспектов, системы ценностей исследователя и исследуемых людей в географической науке. Стали появляться и научные школы. Например, Чикагская школа, специализирующаяся на изучении оценки и восприятия стихийных бедствий и других природных явлений. За истекшие годы она расширилась и заняла самостоятельное место в рамках ''гуманистической'' географии.

 Вклад в развитие ''гуманистического'' направления вносили и географы, непосредственно к нему не принадлежащие. Например, Т.Хегерстранд с конца 1950-х годов высказывал идеи близкие ''гуманистическому'' направлению. Позднее его работы были переосмыслены в духе философской революции. Сделаны попытки интерпретировать их как частный случай ''гуманистической'' географии. Это не совсем верно, с нашей точки зрения. Подробно данный вопрос рассматривается при анализе Лундской школы ''временной'' географии.

''Гуманистические'' тенденции в науке Запада

Становление ''гуманистической'' географии не было исключительным событием в западной науке. Это был частный случай общего процесса. Если обобщить историю ''гуманистической'' волны в различных областях познания, получится следующее. Почти во всех гуманитарных дисциплинах в 1920-30-е годы стали появляться отдельные публикации в которых говорилось о значимости акцента на субъективных аспектах, ценности феноменологического метода, полном переносе внимания на исследование человека, как мыслящее и познающее существо. Эти работы не получали широкой поддержки научного сообщества, отвергались как ненаучные. Они выступали в качестве альтернативы позитивизму и объективному познанию, которые, как правило, отождествлялись. Альтернативность была слабой и не принималась всерьез. Конкуренции позитивизму данный подход составить не мог. С началом кризиса позитивизма и краха претензий на абсолютно объективистское познание человека и общества ставки ''гуманистического'' подхода резко возросли. Интерес научного сообщества стал смещаться к антисциентизму и на этой волне поднялись ''гуманистические'' направления в большинстве наук.

Коротко некоторые факты истории развития ''гуманистического'' подхода в антропологии, социальной психологии и социологии.

 Л.Гроссман, проведя сравнительный анализ развития ''гуманистического'' направления в географии и антропологии, отметил его общую судьбу. Начало ''гуманистической'' антропологии положено в первой половине 1920-х годов Боасом (1901 г.) и Малиновским (1922 г.). Их идеи остались незамеченными. В конце 1950 - начале 1960-х годов приобрела популярность этноэкология, являющаяся частью этнонауки. Это дало толчок развитию ''гуманистической'' антропологии. Ее основные интересы сконцентрировались на изучении восприятия людьми окружающего мира, познавательных аспектах человеческой жизнедеятельности. Антисциентизм постепенно стал доминирующим научным подходом.

 Ярко проявилась аналогичная тенденция в психологии. Здесь представлена почти идеальная модель развития гуманитарного направления. Кризис бихевиоризма породил интерес к учениям, акцентировавшим внимание на внутреннем мире человека. Популярность приобрела гештальтпсихология, как основная альтернатива позитивизму. Вспомнили об антибихевиористских работах 1920 - 30-х годов. Усвоили опыт послевоенных исследований, в тех случаях когда они шли в разрез с бихевиоризмом. В результате появилась когнитивная психология, рассматривающая человека как познающее существо. Помимо когнитивной психологии представлена и собственно ''гуманистическая'' психология, исходящая из ''человека играющего''.

Интерпретация основ ''гуманистической'' географии

Еще раз остановимся на том, что сделало феноменологию привлекательной для ''гуманистических'' географов. Насколько разумна и адекватна ориентация географов на эту философию? Имеет ли она перспективы? Для ответа попытаемся отойти от традиционных позиций, не рассматривать свои привычные понятия как единственно возможные и разумные. Нужно вникнуть в психологию и мышление людей западной культуры, увидеть смысл в том, что советскому специалисту, воспитанному в рамках марксизма, кажется бессмысленным. Необходимо сочувственное отношение к поискам западных географов, направленное на понимание, а не конфронтацию. Выскажем соображения несколько отличные от тех, что говорилось выше. Это связано с изменением необходимых установок.

 Работы Гуссерля вряд ли разумно анализировать с точки зрения согласованности того, что он говорил в различные периоды своей жизни. Его работы - поток поиска, а не система. Есть и система, но ее можно понять лишь в контексте ее непрерывного построения. В западной философии XX века особым признанием пользуются именно такие работы-потоки (Шестов).

 К Гуссерлю привлекает глубина постановки проблем. Его тезисы можно многократно перечитывать и каждый раз, в меру понимания, находить нечто новое. Работы Гуссерля стимулируют научный поиск даже в том случае, когда прямо не связаны с тематикой интересов читателя. Это одно из свойств классических работ.

Гуссерль повернулся к новой проблематике - структуре осмысления реальности как целостного непрерывного процесса. Эта проблема волновала многих. Например, она нашла яркое отражение в литературе (“Улисс” Джойса, произведения М.Пруста). Проблемы подобного рода стали одним из проявлений фундаментальных изменений в евро-американском сознании. Заслуга Гуссерля в том, что он уловил это и стал ориентировать философию в новом направлении.

Наиболее привлекательна для ''гуманистических'' географов поздняя ориентация Гуссерля на жизненный мир, выступающий как основа объективного познания и наиболее значимой научной деятельности. Свою роль сыграло то, что к этим идеям Гуссерль пришел после сциентистских увлечений, попыток сделать философию строгой наукой. Это придавало ''гуманистической'' географии дополнительный вес и как бы показывало, что это общий и закономерный путь – от сциентизма к антисциентизму, гуманистическим позициям. Так было в философии, так случилось и в географической науке. В 1960-е и начале 1970-х годов подобная основа могла выглядеть привлекательной и быть аргументом в пользу ''гуманистического'' направления.

 Поворот Э.Гуссерля к жизненному миру интерпретируется различно. В советской философской литературе он, чаще всего, рассматривается как серьезное противоречие. От Гуссерля, пошли и некоторые иррационалистические учения, например, экзистенционализм. Это рассматривается как доказательство противоречивости идей Гуссерля. Мы расцениваем подобное положение иначе.

 Своей критикой традиционной науки Гуссерль дал много ценного. Конечно, можно бесконечно продолжать линию развития науки идущую от Ф.Бэкона. Можно было бы и гносеологию понимать лишь в духе французских материалистов XVIII века. Но это будет явным повторением пройденного. Одно и то же, но в разное время, не вполне тождественно. От времени портятся не только бананы. Гуссерль пошел по новому, более сложному и перспективному пути. В рационализм он ввел человека, как субъекта когнитивной деятельности, для которого большое значение имеет обыденный мир. Это был фундаментальный поворот, позволивший поставить ряд новых проблем. Естественно, решить их все Гуссерль не мог.

 Эти достижения Гуссерля можно оценить с точки зрения динамики глобальных образов науки. Фундаментальный поворот к обыденному человеку является шагом к более продвинутому вероятностному образу науки.

То, что из работ Гуссерля выросли иррациональные учения является естественным следствием его метода и системы. У Гуссерля широкая исследовательская программа, которую можно интерпретировать различно, в том числе и с иррационалистических позиций. Для нас должно быть более важно, что сделал Гуссерль, а не то, что сделали его различные продолжатели. Тем более, нельзя ставить в вину феноменологии развитие экзистенционализма, давшего исключительно много для понимания личности.

На Западе наука традиционного объективистского типа вошла в полосу кризиса в 1920-30-е годы. В это время стали проявляться и признаки , связанные с переходом от детерминистического к вероятностному образам науки. Общий процесс захватил все области познания, в том числе и философское осмысление науки. Критика традиционной науки велась Гуссерлем с позиций ориентированных на рационализм нового типа. Другое дело насколько это удалось реализовать.

 Проблему создания рационализма нового типа Гуссерль не решил. Ее и нельзя было решить в 1920-30-е годы. Это вряд ли возможно и на современном уровне. С нашей точки зрения, проблема может быть удовлетворительно решена только в рамках вероятностного образа науки и вероятностного науковедения[48].

 Одним из привлекательных моментов феноменологии Гуссерля является то, что она задает направление, но не уточняет детали и не требует жесткого соблюдения буквы принципов своего подхода. В ней есть принципы исследовательской программы и элементы коллекторской программы. Они четко не определены и позволяют относительно свободно использовать их в зависимости от специфики ценностных установок и научной специализации. В этой гибкости один из секретов плодотворности феноменологии, ее устойчивого влияния в науке XX века.

 У феноменологии широкая экстенсивная область деятельности. В основном исследуется сознание человека. Это делает область приложения феноменологии весьма узкой. Но сознание может рассматриваться как фильтр между субъектом и объектом и, следовательно, феноменологическую философию можно использовать практически в любой области научного познания. Где есть субъект и объект, там может быть и философия феноменологического типа. Примеров ее, казалось бы невероятного применения, достаточно в западной науке. Осознано это было давно, но в науке XX века радикально изменилась оценка потенциальной возможности подобного развития феноменологической философии. Она приобрела первостепенную значимость.

К интерпретации философских и методологических основ ''гуманистической'' географии, как и любого другого научного направления, можно подходить различно. В зависимости от исходных точек зрения, будут получаться строго определенные результаты исследования. Чтобы адекватно осмыслить западную географическую науку, и ''гуманистическое'' направление в частности необходимо анализировать собственные конкретные установки. Нет разумных оснований считать, что один человек может говорить от имени всей марксистско-ленинской мысли по специальным научным проблемам. Слишком долгое время и слишком многие говорили подобным образом. Научного же обоснования такой подход не имел никогда. От него необходимо избавляться. Адекватное познание западной географической науки возможно лишь на основании строгой рефлексии исходных установок, выраженных в эксплицитной форме и глубоком изучении предмета с позиций системного науковедения.

 Рассмотрим противоположные оценки принципов ''гуманистической'' географии, зависящие от исходных установок. Одной из ее экстравагантных новинок стал солипсизм, при философском обосновании направления. Об этом наиболее четко и резко писал Д.Лоуэнталь. Его мысли уже приводились. Во многом аналогичные взгляды встречаются у других специалистов.

 В идеалистической сути философских оснований ''гуманистической'' географии не может быть сомнений. Ее сторонники множество раз говорили об использовании положений феноменологии, которая однозначно интерпретируется как идеалистическая.

 Как относиться к этому? Если мы ориентированы на конфронтацию, то получим богатый материал для критического анализа. Можно много и привычно писать о материалистическом понимании мира географических систем и процессов. Можно привести много общеизвестных цитат классиков марксизма-ленинизма о пагубности идеализма для науки и т.п. В итоге станет ясно, что ''гуманистическая'' география, как направление, принципиально порочно и не может быть оценено положительно. В лучшем случае, можно говорить об усвоении отдельных частных положений. На таких позициях мы стояли долгое время и все работы до 1985 года по анализу ''гуманистической'' географии написаны подобным образом.

 Но декларациями о солипсизме можно пренебречь. Для этого необходимо следующее. Первое - понять суть ''гуманистической'' географии, ее предметную и методологическую основу. Второе - проанализировать соотношение деклараций и реального положения дел в этом направлении. Третье - отказаться от ориентации на конфронтацию. Западные коллеги не враги советским географам. Мы занимаемся научно-географическим познанием, а не находимся по различным сторонам баррикады.

Основное достижение ''гуманистической'' географии в том, что она акцентировала внимание на блоке сознания. Внешний (объективный) мир, ''гуманистических'' географов интересует лишь поскольку он связан с исследованием его преломления через сознание. Это вполне соответствует установкам на то, что вне сознания для феноменолога нет предмета исследования. Объективный мир, сам по себе, остается вне предмета их исследования.

Была графическая модель, которую восстановить не удалось

Эту установку можно понимать различно. Первоначально, в интерпретации ''гуманистического'' направления мы исходили из того, что для феноменолога весь мир вмещается в сознании. Изучая сознание, он постигает мир. Это понимание слишком упрощало ситуации и фактически ее искажало. Более разумно интерпретировать феноменологический тезис в том смысле, что сознание есть атрибут познания. Оно всегда стоит между человеком познающим и объектом. Феноменолог обращает внимание именно на этот факт. Он не может рассматривать сознание как ''черный ящик'' или игнорировать его посреднические функции, как это делается в большинстве методологических подходов. Он изучает его как фильтр между субъектом и объектом познания.

В существующей методологии географической науки крайне примитивно рассматривается связь ''субъект - объект''. Это стало устойчивой традицией, характерной для всего мирового научно-географического сообщества, независимо от множества различий в его рамках. Об учете активной роли субъекта, сознания как фильтра речи никогда не было. Уже отмечалось, что философские знания географов редко были на высоком уровне. В данном случае это проявилось в интерпретации процесса познания на основании феноменологической версии теории отражения. В этом аспекте традиционная методология географической науки XX века не поднялась выше уровня французского материализма XVIII века. Результатом стала слабость научно-географического познания. Гуманистическая география стала принципиальной новинкой.

 В ''гуманистической'' географии акцент на сделан соотношении субъекта познания и его сознания как фильтра через который преломляется реальность. Такое изменение интересов географов привело к разработке методологии, адекватной новому предмету исследования. Достижением ''гуманистического'' направления стало то, что были показаны тесные связи результата деятельности географов от их сознания. В географической науке ничего подобного, до появления ''гуманистического'' направления не делалось. Отдельные высказывания по этому поводу не в счет, поскольку они реально не влияли на развитие географической науки.

 Как можно, после сказанного выше, истолковать солипсистскую базу ''гуманистической'' географии? К ней можно отнестись спокойнее. Дело в том, что эти декларации отражают реальную предметную область направления и могут быть интерпретированы как экстравагантное определение объекта исследования. Реальность оценивается через фильтр сознания. Сторонников ''гуманистической'' географии интересует именно этот фильтр и они могут моделировать предметную область исходя из того, что наиболее удобно и рационально для познания связки ''географ (субъект познания) - фильтр сознания - географическая реальность (объект познания)''.

 Влияет ли солипсизм на конкретные результаты исследования? Привычный стереотип мышления подсказывает, что влияет и не самым лучшим образом. Но, если стоять ближе к реальности, можно проще и надежнее проанализировать это соотношение на конкретных научно-географических работах. Мы провели такой анализ и пришли к однозначному выводу об отсутствии какой бы то ни было связи между декларациями о солипсизме философских оснований ''гуманистической'' географии и конкретными научными результатами, получаемыми в рамках этого направления. Подобное противоречие между философско-методологическим обоснованием и конкретными исследованиями нами отмечалось и раньше. Но четкого разграничения реальных и декларируемых основ не проводилось.

Утверждения о субъективно-идеалистической сути ''гуманистической'' географии могут служить основанием интерпретации направления как субъективно-идеалистического. Объяснять их наличие можно различно. Они связаны со спецификой предметной области направления, его опорой на некоторые принципы феноменологической философии и особенностями развития аналогичных ''гуманистических'' направлений в западной науке. Конечно, наличие подобных деклараций и сочувственное отношение к ним западных географов, во всяком случае, непопулярность явной критики, характеризуют философские и методологические ориентации западных коллег, но однозначно негативно оценивать их нельзя, даже если исходить из других деклараций. Необходимо учесть особенности социо-культурной среды, стимулирующие положительное отношение к подобного рода обоснованию и то ценное, что внесло ''гуманистическое'' направление в мировую географическую науку.

 Другим примером неоднозначности трактовки оснований ''гуманистической'' географии служит интерпретация идеи геософии Дж. Райта. С одних позиций, она символизирует мракобесие и попытки всячески принизить роль науки. Можно об этом говорить много и убедительно. Особенно убедительно для тех, кто не читал в оригиналах работы ''гуманистических'' географов и в частности книги Райта.

Если оценить идею геософии в более широком аспекте, она представляется весьма плодотворной. ''Гуманистические'' географы показали, что помимо знания профессиональных географов, есть разнообразное географическое знание непрофессионалов. Любой человек в определенной степени географ. Различие лишь в специальной подготовке. Один учится для географического познания. Другой осваивает его спонтанно. Как бы ни оценивать соотношение различных типов географического знания, следует признать, что они относительно самостоятельны и реально сосуществуют. У каждого свои достоинства и недостатки. Их невозможно редуцировать друг к другу. Нет оснований оценивать обыденное географическое знание как некий второй сорт. Равно третировать научно-географическое знание за его динамизм и профессиональную узость. У них различные функции и области приложения.

Безусловно, верна идея геософии. Она продуктивна в том, что спектр географического знания очень широк. Априори сказать какой тип географического знания более истинный сказать невозможно. Вопрос не стоит подобным образом. Каждый вид знания выполняет определенные функции и занимает самостоятельную экологическую нишу в геософии. Постановка вопроса о том какое знание более истинно, приводит к конкуренции различных типов и выделению одного из них в ущерб остальным. Типы географического знания несводимы друг к другу. Это важно и для оценки географического знания различных культур мира.

 Когда мы пытаемся понять смысл идеи геософии, то начинаем понимать, непродуктивность поиска одной-единственной истинной версии географического знания в его реально существующем многообразии. Нельзя сравнивать географические знания китайского рыбака или монаха-буддиста со знаниями американского специалиста по пространственному анализу. Неразумно это делать и в случае, если берется меньший разброс типов знаний, то есть относительно однородные социо-культурные условия и одна узкая область географического познания.

 Плодотворна ли идея геософии? Безусловно, да. Географическая наука обедняет себя тем, что игнорирует иные виды географического познания, за исключением ныне доминирующей точки зрения. Они могли бы оказать существенную пользу и в решении научных проблем. Различные виды знания нужно воспринимать в той среде в которой они появились и существуют. Они вписаны в эту среду. Если предъявлять им неадекватные требования, они не выдержат критики, будет неверно поняты. Сравнению различных видов географического знания необходимо учиться. Процедура требует специальной методологии. Ее пока нет. Разработки ''гуманистических'' географов в этом направлении отсутствуют. Нет и понимания  значимости этой проблемы у представителей иных научно-географических подходов. Это существенный элемент текущей метагеографической культуры.

 Дополнительным аргументом в пользу подхода ''гуманистической'' географии может служить признание наличия различных видов теоретизации научного географического знания и научного знания в целом. Это факт несомненный, хотя и мало изученный. Теоретизация в сциентистском духе - один из возможных путей. Он не единственный. Обладая определенными достоинствами, сциентистская ориентация на теоретизацию научно-географического знания ограничена возможностями логического, понятийного познания и формализацией. Она практически не учитывает особенности сознания как культурного фильтра между субъектом и объектом в когнитивном процессе. В этом типе теоретизации не предусмотрено исследование реального множества явлений и объектов. Они выступают в виде бесчисленной череды частных случаев, якобы укладывающихся в общий закон. Но этого в действительности нет.

 Теоретизация антисциентистского толка, развиваемая в феноменологии, также имеет право на признание. Она необходима и дополняет сциентистский подход. Акцент делается на преломлении связи субъект - объект через фильтр сознания. Массив типов теоретизации изучается и оказывается не столь однородным как можно заключить из работ позитивистски настроенных географов. В этом типе теоретизации находит отражение и обыденное знание.

 Оба подхода дополняются и выступают в виде антиномии. Можно сказать, что следует избавляться от их крайностей и давать диалектический синтез. Может быть это справедливо. Но справедливо и то, что дальше деклараций о ''диалектическом синтезе'' дело не идет. Конкретные примеры ''диалектического синтеза'' антисициентистской и сциентистской теоретизацией столь же редки, как “снежный человек”. О них все слышали, но мало кто видел, несмотря на настойчивое желание. А из тех кто видел, никто не может доказать остальным, что ему не привиделось.

 В методологии географической науки вряд ли удастся достичь синтеза различных видов теоретизации. Этого не могут добиться и профессиональные философы. Географы вряд ли что-либо изменят. Следовательно, разумно исходить из наличия антиномии и взаимно развивать противоположные подходы.

 Если принять этот тезис, значение ''гуманистической'' географии следует оценить весьма высоко, несмотря на некоторые ее слабости и экстравагантность. Они, во многом, есть дело непривычности этого направления.

Последний момент, на который хотелось бы обратить внимание, связан с анализом противоречивости ''гуманистической'' географии. В наших работах раннего периода демонстрации этих противоречий отводится большое место. Показано, что есть сильнейшее расхождение между декларациями ''гуманистических'' географов и фактическим положением дел в их области. Показаны причины противоречий. Казалось бы, двух мнений быть не может в виду очевидности феномена. Но противоречивость ''гуманистической'' географии также можно оценить с иных позиций. Феноменологическая философия изначально очень терпимо относится к ''ересям''. Она позволяет существовать под одним названием различным подходам. История феноменологической философии, по мнению многих специалистов, это история гуссерлианских ересей.

 Опираясь на эту особенность развития феноменологии можно иначе интерпретировать противоречия западных географов, пытающихся опереться на нее. Во-первых, нельзя представлять феноменологическую философию как нечто монолитное. Это в неявном виде выражено в наших прошлых работах и в этом их серьезная слабость. Во-вторых, суть феноменологической философии допускает широкий спектр применения основных принципов. Каждый представитель частной дисциплины волен выбрать интересующие его принципы, игнорируя другие и считать при этом, что он феноменолог, последователь Гуссерля. Это вполне нормальное явление. Поэтому и ''гуманистическую'' географию можно рассматривать как применение феноменологии в частных науках. Осознавая подобное, важно видеть и расхождения. Это позволит лучше понять особенности его развития.

Работы ''гуманистических'' географов весьма сложно интерпретировать с философской и методологической точки зрения. Даже самые существенные и однозначные положения этого направления можно трактовать с противоположных позиций. При этом, они будут сосуществовать по принципу эквивалентности, то есть иметь равные права и не пересекаться. В виду того, что осмыслить много вариантность интерпретации гуманистической географии очень важно, приведем пример противоположной интерпретации ''гуманистической'' географической работы.

 В 1988 году историками был опубликован русский перевод книги Дж.Райта ''Географические представления в эпоху крестовых подходов''[49]. Книга была оценена именно как исторический труд. Как отмечалось это была диссертация Райта. Это уникальный пример диссертации, с интересом читаемой представителями различных специальностей и переводимой на различные языки и десятки лет спустя.

 В книге Райт реализовал принципиальные для него положения геософии. Приведем некоторые мысли. Из нее можно почерпнуть массу интересных мыслей.  Нетривиален вопрос о трактовке географических представлений. Подчеркнуто различие современных и средневековых географических представлений. Средневековые представления не были аморфными.

 Теоретическое введение в книге очень короткое. Райт не считал нужным более детально пояснять свои позиции. Ориентация была на то, чтобы текст говорит сам за себя. Сделана попытка посмотреть на мир глазами средневекового человека, посредством вживания в мир прошлого и анализа средневековых источников. Аналитическая часть у Райта сведена к минимуму. Она проявляется не столько в непосредственных интерпретациях, сколько закодирована в структуре описания. Это сделать очень сложно. В реальности задача и ее реализация такого типа есть показатель высокого профессионализма. Но для неподготовленного читателя, подобную “кодировку” сложно понять.

 В результате появилась книга, содержащая громадное количество фактического материала и скрытые методологические посылки. Это открывает большие возможности ее интерпретации, в случае понимания методологии и обеспечивает восприятие как энциклопедии и собрания цитат в случае непонимания.

Несколько слов о стиле данной работы и научной деятельности Райта в целом. Его отличает глубокий профессионализм. Когда он берется за тему, никакие дисциплинарные рамки его не сдерживают. Нет проблемы узкой научной специализации. Идея геософии проводится очень последовательно. Для Райта не важно где начинается история и где кончается география. Его интересует конкретный вопрос и без лишних деклараций он проводит его междисциплинарное исследование. Не случайно историки признают эту работу своей и считают возможным переиздать на русском языке более 60 лет спустя после первой публикации.

 Райт не разрушает контекст использованных им произведений средневековых авторов, и не просто собирает цитаты из них. Он рассматривает источники в специфическом срезе, в рамках, которого информация приобретает смысл и целостность. Но поскольку отдельно суть методологии не изложена, то работа может восприниматься с традиционной точки зрения.

 Для Райта характерно то, что свои философские и методологические позиции он декларирует, но ничего не доказывает. Обоснования нет. Сообщил и считает это достаточным. В более поздних работах, теоретические посылки, изложенные впервые в 1925 году обоснованы более детально, например, в работах 1940-х годов. Но и в них много осталось нераскрыто. Подобный стиль изложения в целом характерен для Райта. И дело, вероятно, не в отсутствии обоснования вообще, не в том, что автор не рефлектировал над этими вопросами, а в том, что он считал излишним занимать им место в итоговых текстах. В них давались конечные результаты исследований. Промежуточное отметалось, а обоснование попадало именно в промежуточный материал.

 В предисловии к русскому переводу А.Я.Гуревич достаточно подробно излагает мысль о том, что Райт позитивист. Совершенно неожиданный вывод. С нашей точки зрения, Райта можно скорее охарактеризовать как последовательного марксиста-ленинца, чем как позитивиста. Основанием для этого вывода является восприятие текста Райта без попытки выявления заложенной в нем неявной методологической установки.

По мнению А.Я.Гуревича ''Райт...''. Много говорится, что Райт не различает понятие науки и не науки, смешивает богословие, поэзию, географию и т.п. Объясняется это недостаточной работой с источниками и позитивистскими установками. ''Одержимый....

 В продолжение данной мысли говорится, что автор ''не останавливается...Объясняется это не спецификой методологии Райта, а недостаточным уровнем развития методологии исторической науки 1920-х годов. ''Сказанное...

 Много и убедительно пишет А.Я.Гуревич об отсутствии у Райта исторического подхода к изучаемому предмету. Подчеркиваются отдельные конкретные недостатки. Например, Райт “'не дает...”. Он не учитывает, что “география средневекового...”.

 Заключительным аккордом являются справедливое опровержение мнения о том, что будто бы средневековые взгляды примитивны. Оно приписывается позитивистам. “'В те...”.

 Сделан вывод, что книга Райта есть позитивистское произведение.

Наша интерпретация книги Райта противоположна. Все положения, на основании которых А.Я.Гуревич сделал вывод о позитивизме Райта, у нас служат основанием для вывода о феноменологическом содержании книги.

Детально останавливаться на феноменологической интерпретации книги Райта не станем. Она совпадает с тем, что говорилось при философско-методологическом анализе ''гуманистического'' направления в целом.

 Вывод о позитивизме Райта сделан А.Я. Гуревичем по следующим причинам.

1. Автор не знаком с другими работами Райта, особенно философско-методологического характера.

2. В период 1920-х годов наиболее популярен был позитивизм. Феноменология была достаточно слаба и сложно предположить, что в одной из частных дисциплин сделана столь мощная и последовательная попытка реализации ее принципов.

3. Книга Райта оценивается только с точки зрения медиевистики. Между тем она писалась в рамках геософии, стоящей ближе к географии, чем истории. Средние века являются для Райта лишь примером. Для А.Я. Гуревича все сводится только к средним векам.

4. У критика, ориентация на позитивистскую трактовку стала фиксированной установкой. Из некоторых положений (нейтральное описание и т.п.), которые можно интерпретировать и как позитивистские, делается общий категорический вывод. Все, что противоречит этой установке не замечается.

 Таково наше мнение. А.Я.Гуревич, являющийся специалистом по средним векам, мог бы без труда показать слабости в изложенном подходе. Это важно в методологическом плане для понимания потенциальной много вариантности интерпретации работ ''гуманистических'' географов.

Все цитаты, которые приводились из работы Райта удовлетворительно объясняются концепцией геософии. Например, принципиальное уравнивание всех возможных видов знания научного и обыденного. Это один из основных принципов феноменологии. Позитивизм подтягивает обыденное знание до уровня научного, оценивая его по критериям науки. С этим связан отмеченный позитивистский ''пафос научности'' Райта. В феноменологии обратная процедура - научное знание сводится до уровня обыденного. Их соотношение можно рассмотреть и иначе. В феноменологии вертикаль знания ''верх - низ'' модифицируется и рассматривается в измерении где нет ни верха, ни низа. Она носит более сложный и неоднозначный характер. С нашей точки зрения, это более характерно для Райта.

Райт личность глубоко цельная. Начиная со своих первых публикаций, он шел путем разработки собственной версии методологической в географической науке. Его работы ценны именно цельностью и последовательностью. Нельзя рассматривать отдельные произведения такого типа вне контекста общего развития личности их автора. Они при этом лишаются смысла.

 В книге ''Географические представления в эпоху крестовых походов'' Райт стоит задача конкретизации концепции геософии, доведение ее до такого уровня, когда научные результаты не нуждаются в декларациях, поясняющих их. В результате появился труд, который переводят на другие языки и десятки лет спустя. Это показатель высокого уровня. Самое важное значение в книге имеет методология. Книга не может устареть, как не может устареть и выдающееся художественное произведение. Оставлять за ней лишь фактологическое значение, все равно что оценивать памятник архитектуры с точки зрения сохранности камней, с последующей ориентацией на их использование при новом строительстве. И именно так оценивается книга Райта историком Гуревичем.

 Выбор средневековой географии для конкретизации концепции геософии разумен. В этот период различные виды географического знания были наиболее тесно связаны. В дальнейшем началась их дифференциация. Выбор этого материала ставил ряд сложных проблем, но и давал возможность показать почти идеальный вариант сочетания различных видов знания. Книга может служить отправной точкой дальнейшего анализа географического знания с точки зрения концепции геософии. Но такая работа после Райта не проводилась. Насколько нам известно, нет продолжения даже в западной географической науке.

Пример ''гуманистической'' географии показывает насколько сложны связи между философско-методологическим обоснованием направления и реализацией принципов в конкретных научно-географических исследованиях. Есть много декларативных работ, расходящихся с содержанием конкретных реализаций. Есть фундаментальные конкретизации принципов ''гуманистической'' географии, которые можно интерпретировать с прямо противоположных позиций. И это при слабой изученности направления! Если бы его удалось изучить более детально и с большим количеством специалистов, количество мнений, скорее, неизмеримо возросло бы. Это связано со сложностью разработки оснований ''гуманистического'' направления и сильным влиянием исходных установок читателя на их восприятие. Историк-медиевист видит в этих работах одно. Географ-методолог другое.

 Нет смысла ставить вопрос о единственно возможном прочтении работ Райта и других лидеров ''гуманистической'' географии. Любой достаточно сложный научный текст, написанный на стыке различных дисциплин всегда будет восприниматься в зависимости от исходной точки зрения. Задача в том, чтобы полностью раскрыть возможные подходы, добиться их развитого разнообразия.

У нас есть возможность детально познакомиться с остальными работами Райта и установить предпочтительность определенной интерпретации его конкретной работы. Но такая возможность есть не всегда. Приходится интерпретировать конкретные географические исследования без знания того каких философско-методологических взглядов придерживается автор и что он хотел сказать своей работой. Вся информация заложена в тексте. Это сложная задача. Для ее решения нужна специальная методология, аналогичная той, которая разрабатывается в герменевтике. Указанные тексты могут служить отличным полем деятельности для нее. Было бы любопытно, и в методологическом отношении важно, попытаться определить весь мыслимый набор вариантов интерпретации работ Райта.

Еще раз отметим, что столь подробно на работах Райта мы остановились, чтобы показать сложность и неоднозначность исследования философско-методологических оснований западной географической науки в целом. Пример интересен тем, что представляет две последовательные и противоположные реализованные точки зрения на одну книгу. В пользу каждой из них можно высказать немало убедительных аргументов. Вероятно, аналогичная ситуация с интерпретацией других направлений, школ и работ. Чтобы в этом убедиться достаточно заняться детальными исследованиями большому количеству специалистов работающих самостоятельно. Это быстро даст великолепное разнообразие подходов в интерпретации процессов. Если, конечно, нет вне научных факторов ведущих к тотальной гомогенности высказываемых мнений.

Не были оригинальными в этом отношении и западные социологи. Идеи Э.Гуссерля легли в основание феноменологической социологии, основного противника сциентизма в понимании общества и личности. Внимание было сконцентрировано на субъективных аспектах. Первые идеи подобной социологии относятся к началу века. Затем были и фундаментальные  монографии. Например, работа Ч.Р.Миллза ''Социологическое воображение'' (1959). Но до 1960-х годов эти подходы были не популярны. После того, как интерес к позитивизму снижаться, ''гуманистическая'' социология стала очень популярной, порвав связи с традиционной позитивистской социологией и выступая как ее радикальная альтернатива.

 Аналогичное развитие ''гуманистического'' направления шло и в таких науках, как археология, архитектура, эстетика. Например, с конца 1960-х годов, стала бурно развиваться ''эстетика восприятия'', уделявшая основное внимание соотношению восприятия и прошлого ''лингвистического опыта''.

 Все это было проявлениями ''гуманистического бума'' в западной науке, пик которого пришелся на конец 1960-х и начало 1970-х годов. На смену ''бесчеловечному'', негуманистическому позитивизму пришла наука, ставящая человека в центр исследований.

 Логика становления “гуманистического” направления западной географической науки

 В западной географической науке общие особенности становления ''гуманистических'' направлений , характерное для западной науки в целом, не имели специфических черт. Основной причиной его становления было разочарование в ''новой'' географии, охватившее широкие слои западных географов. ''Новые'' географы много обещали, но исполнили не все. Попытка сделать географию строгой наукой не удалась на 100%. Следует учесть, что недостатки ''новой'' географии сочетались с ее большой сложностью. Это не могло не привести к тому, что нашлись люди, которые отказались долгое время осваивать “малопродуктивную” методологию географических исследований. Негативная реакция была неизбежна и ''гуманистическая'' география стала одним из ее проявлений.

 Обращает внимание антипозитивистский источник популярности ''гуманистической'' географии. Никто из географов, ранее высказывающих свои ''гуманистические'' идеи, не связывал их с альтернативой именно позитивизму. Современные же ''гуманистические'' географы сделали именно это отправной точкой. Они отождествили, далеко не тождественные понятия ''новой'' географии и позитивизма в географии. Произошел прямой перенос конкуренции философов в географическую науку. Общепризнанные философские альтернативы позитивизма, такие как феноменология, экзистенционализм и т.д., стали основой ''гуманистической'' географии и были отождествлены с ней. Фактически получилось, что выступали не столько ''гуманистические'' географы против ''новых'' географов, сколько феноменологи против позитивизма. Подмену географии философией объяснить не сложно. Отчасти она имеет объективную основу. Географические альтернативы частично соответствуют философским альтернативам. Слишком большой акцент на философии обусловлен и тем, что ''новую'' географию конкретно раскритиковать сложно. В ней много ценного. К тому же  она весьма  сложна сама по себе. Для критики нужно много знать. Позитивизм же скомпрометирован в глазах общественности и его можно отвергнуть, не вдаваясь в детали. Это и было сделано.

 При определенных обстоятельствах ''гуманистическое'' направление могло появиться в западной географии еще в 1920-е годы. Следующая возможность была в 1950-е годы. Обе эти возможности приходятся на период смены парадигм в западной географической науке. На них приходился пик активности ''гуманистических'' географов. Это отмечает и М.Боуден (р.203)[50]. Убедительно он объясняет и неудачу этих попыток создания гуманистической географии. Первая волна ''гуманистической'' географии умерла в 1926 году, что есть ''прямой результат неожиданной смены парадигм в американской географии от энвайронментального детерминизма к хорологии'' (р.200).

В 1940-50-е годы неудачи связаны со становлением ''новой'' географии. Эти парадигмы заняли ведущие позиции, оттеснив ''гуманистических'' географов на второй план. Вероятно, чтобы ''гуманистические'' идеи получили широкое развитие, география должна была пройти через увлечение сциентизмом. После этого поворот к ней был более реален. Ведь позитивизм, как воплощение сциентизма, отождествлялся именно с таким познанием. Появись позитивистская парадигма раньше , например, во второй половине девятнадцатого века в географии и ''гуманистическая'' география могла бы возникнуть раньше. Но это предположение. А случилось то, что случилось. Подробней рассмотрим становление ''гуманистического'' направления. В это время сформировались его многие важные черты.

Начать нужно с оценки ''новой'' географии, как позитивизма. Это мнение очень популярно среди гуманистических географов. Э.Лихтенбергер говорит, что ''новая'' география базируется на позитивистской философии, хотя и не очень четко (р.362). Д.Фэйн безоговорочно связывает ''новую'' географию с логическим позитивизмом (р.407). Такого же мнения придерживаются Д.Энтрикин[51], Д.Хафферд, Д.Уолфорз, Д.Грегори[52], Р.Джонстон[53] и многие другие. Общая мысль звучит так - ''с 1954 года научная работа географии была почти полностью логически позитивистской'' (р.358). Ее выразил Н.Смит. Под ней может подписаться множество западных географов.

 Важным шагом в становлении ''гуманистического'' направления стало радикальное переосмысление количественной революции и значения сциентистского подхода в географии. С.Гейл считает, что ''произошедшие за последнее время изменения в философии географической мысли весьма затруднили исследования''. Направление ''география как геометрия'' не дало заметных результатов. ''Встает вопрос: какие же философские направления смогут заменить его в области преподавания и научных исследований?'' (с.28).

П.Гоуд с горечью заключил, что методы” (подходы), с которыми мы познакомились за последние двадцать лет - статистика, оптимизация, системный анализ, операционные исследования, даже некоторое общее пространство математики - не сделали нас способными видеть общее в особенном, случайный пример как специальный, закономерный случай более общего положения...” (р.145)[54]. Позднее он пришел к еще более негативному выводу, что ''новая'' география принесла больше вреда, чем пользы.

Р.П.Мосс, говоря о количественной революции, задается вопросом - ''действительно ли это был шаг вперед в науке?''. И дает на него в целом отрицательный ответ (с.74). Д.Уайтхенд и П.Эдмонстон утверждают, что для большей части географов Запада ''влияние ''количественной революции'' отошло в историю'' (р.278). Аналогичных мнений придерживались Х.Мейсон, Д.Грегори[55], Дж.Уолперт[56]. Их взгляды на позитивизм в географии крайне пессимистичны.

 Отрицание позитивизма сочеталось с акцентом на антисциентистских философиях и, прежде всего феноменологии. География, построенная на основе феноменологии, рассматривается как альтернатива, не оправдавшей надежд позитивистской географии. Это мнение очень популярно. Достаточно посмотреть работы Н.Смита, Д.Энтрикина, С.Уайта, Р.Мюгерауэра, Д.Уолфорза и многих других.

 Не удивительно, что становление ''гуманистической'' географии западные географы связывают с альтернативой позитивизму. Д.Джонсон и В.Фаррел отмечают, что ''в ответ на отсутствие убедительной философской базы и, следовательно, неточность теории, некоторые географы усвоили нетрадиционный подход: они восприняли феноменологию как средство установления теории в географии человека'' (р.3)[57]. Такого же мнения придерживаются Д.Ли[58], Р.Хэлл, М.Боуден и указанные выше географы.

 Были допущены слишком большие упрощения. Отношения между ''новой'' географией, позитивизмом, ''гуманистической'' географией, феноменологией и экзистенционализмом не столь однозначны, как это представлялось.

История становления ''гуманистического'' направления очередной раз показала, что метагеографическая культура географов не достаточно высока, как это желательно для оптимального развития современной науки. Помимо всего прочего, это связано с тем, что сторонники ''новой'' географии выступили сами против ''гуманистов''. Они сами сталкивались с непониманием и откровенным недоброжелательством в академических кругах. Их классики, например, В.Криссталлер, десятилетиями не получали должного признания. И все же из этого не были сделаны соответствующие выводы.  История развития мировой географической науки остановилась на этом направлении.

Проявился эффект М.Планка, гласящий, что новые идеи старое поколение ученых, как правило, отвергает, а новое принимает сразу, выступая затем против новейших тенденций, которые, соответственно, усвоит и разовьет следующее поколение. Этот эффект проявился в классическом виде. Сначала отвергали ''новую'' географию, затем ''гуманистическую''. Этот эффект проявился, несмотря на заявления лидеров ''новой'' географии об относительности их взглядов. В.Бунге, говоря о большом значении теории в географии отмечал, что ''из этого вовсе не следует, что только теоретическая география научна, потому что окончательным судьей в мире науки являются исследуемые факты, то есть реальный мир'' (с.20)[59]. Он говорил о том, что выдвигаемая методология ''носит предварительный характер, так как о ее ценности можно будет судить лишь по ее способности обеспечивать появление ценных географических исследований'' (с.36). Д.Харвей хотел, чтобы его книга не послужила основой новой ортодоксальной методологии (с.16)[60]. Пожелания остались словами. Не было более резких противников ''гуманистического'' направления, чем сторонники ''новой'' географии. Абстрактную возможность правомерности других взглядов они допускали, но когда дошло до конкретного признания альтернативы все было забыто.

Активный протест ''новых'' географов против ''гуманистической'' географии объясняется и тем, что ''гуманистическое'' направление посягнуло на самое дорогое, что было у них - на ТЕОРИЮ. Это не могло не вызвать взрыва возмущения. ''Гуманистические'' географы его не избегали конфликта. Основные причины появления столь серьезной альтернативы остались скрытыми для многих ''новых'' географов. Например, В.Бунге считал, что уникальность стала кличем географической молодежи, страдающей от трудностей усвоения математики. Это , конечно, играло свою роль, но не было основной причиной.

Общий вывод по истории ''гуманистической'' географии Запада следующий. ''Гуманистическое'' направление возникло лишь после того, как географы убедились в невозможности удовлетворительного и целостного построения основ своей науки на основе сциентизма. Развилась антисциентистская, ''гуманистическая'' ориентация.

 История науки показывает, что подобный ''гуманистический'' подход не является временным и дисциплинарным явлением. В нем есть нечто более фундаментальное. Другое дело, что фундаментальные черты не всегда четко выражены и не всегда проявляются одинаково. Люди, живущие в различные времена и различных местах, совершенно независимо высказывают принципиальные единые мысли. Это объяснимо тем, что рациональная наука не у всех вызывает симпатию.

Одним из первых ''гуманистическую'' точку зрения высказал Блез Паскаль, отвергнувший рациональную науку, чтобы заняться человеком. Он говорит: ''я провел много времени в изучении отвлеченных наук; недостаток сообщаемых ими сведений отбил у меня охоту к ним. Когда я начал изучение человека, я увидел, что эти отвлеченные науки ему несвойственны, что я еще больше удалился от своего положения, углубляясь в них, чем другие... Неумение изучать человека заставляет изучать все остальное'' (с.92)[61].

Впоследствии на аналогичных позициях стояли многие ученые. Встречаются подобные взгляды и в советской географии. Их самым ярким представителем является Н.Н.Михайлов. В 1948 году была опубликована его замечательная статья ''Образ места''. Н.Н.Михайлов дает определение сущности ''места'', как предмета географического исследования. Отмечено, что ''это понятие должно быть эластичным. Масштаб может быть разным. Город или улица, долина реки или отдельная поляна - географ передвигает поле зрения в поисках типического и характерного, как фотограф передвигает экран увеличителя'' (с.193). Основная мысль Н.Н.Михайлова заключается в том, что ''географ должен воспринимать ландшафт всеми пятью чувствами'' (с.195). Автор высказывает много интересных идей, предвосхитивших современные ''гуманистические'' взгляды западных географов.

 Вероятно, аналогичных воззрений придерживались многие географы, но не все высказывали свою точку зрения. Помимо ее ''не солидности'' с точки зрения даже региональной географии, было сложно опубликовать подобное. Особенно это характерно для географической науки социалистических стран, представители которой не могут свободно излагать свои мысли в печати, если они не совпадают с официальными. Публикация статьи Н.Н. Михайлова есть во многом дело случая. Для лучшего понимания судьбы данного направления в советской географической науке стоит учесть личную судьбу Н.Н. Михайлова, который вынужден был оставить географию, после неудачной защиты докторской диссертации и далее до конца своих дней писал книги. За них он был дважды удостоен Государственной премии СССР.  Гуманистическая география, в интерпретации Михайлова, переместилась в художественную. Литературу, но советская географическая наука категорически не отреагировала на эту потенциальную возможность своего развития.

 Приведенный пример подтверждает, что ''гуманистический'' подход в географии есть фундаментальное явление. Западная ''гуманистическая'' география лишь его частный, хотя м наиболее развитый, случай. Подход к географическому познанию мира определяется не только социально-экономическими условиями, практикой, но и сугубо личностными чертами ученого. ''Гуманистический'' подход правомерен и необходим географическому познанию.

Mы рассмотрели три вопроса - о солипсизме, геософии и противоречивости ''гуманистической'' географии. Показано, что во всех случаях можно найти дополнительные аргументы в пользу трактовки, выдвигаемой самими '' гуманистическими'' географами. Для этого необходимо сочувственно отнестись к их поискам. Важно решить, что важнее для географической науки - принять и развить новое достижение или заострить внимание на его экстравагантных формулировках для общей дискредитации. В зависимости от выбора будет и тактика отношения к ''гуманистической'' географии. Мы выбираем первое. При этом не обязательно игнорировать те реальные противоречия и слабости, которые есть в направлении, особенно его философско-методологическом обосновании. Аналогично можно оценить любое другое направление и школу западной географической науки.

 Философский и психологический подходы в ''гуманистической'' географии

 В рамках ''гуманистической'' географии есть два основных подхода - философский и психологический. Между ними нет четкой границы, но все же они развиваются относительно самостоятельно. Существует неявное разделение труда. Оно нигде не декларируется, но сложилось фактически, что более существенно. Одни занимаются философско-методологическим обоснованием направления. Другие - конкретными эмпирическими исследованиями. Подобное разделение объясняет и особенности каждого из подходов. Связь между ними сложная, опосредованная. Но принципиальное единство, при общем анализе современной западной географической науки, не вызывает сомнений.

 Свою основную задачу представители философского подхода ''гуманистической'' географии видят в разработке оснований направления. Центральное место в конкретных исследованиях , проводимых в его рамках, занимает проблема выяснения сущности ''места''. ''Место'' противопоставляется пространству и рассматривается как центр человеческого опыта определенной территории. На основе этого понятия делаются попытки подойти к географическому познанию человека[62]. Важна проблема исследования персонализированного географического мира, поставленная Д.Райтом и Д.Лоуэнталем. Она связана с изучением географических взглядов людей чем-либо проявивших себя в истории. Отнесение указанной проблематики к философскому подходу ''гуманистической'' географии связано с ее философской загруженностью.

 В рамках данного подхода идет конкретизация феноменологического метода в картографии. Одна из наиболее радикальных попыток предпринята Дж.Вудом. Он поставил вопрос о необходимости преобразования картографии, которая должна отражать реальность в феноменологическом духе. ''Картография действительности должна быть человеческой, гуманистической, феноменологической и феноменалистской'' (р.207).

Выделено три основных принципа картографирования действительности.

1. Только индивидуальный человеческий опыт есть надежная мера реального мира.

2. Реальный мир приемлем только для каждого из людей в отдельности.

3. Познание структуры реального мира, природной геометрии должно базироваться на индивидуальном человеческом опыте (р.209).

 Психологический подход в ''гуманистической'' географии представлен исследованиями внутреннего мира людей, связи субъект - объект в географической реальности. Доминирует исследование восприятия географической реальности. Очень популярен анализ мысленных карт[63]. В теоретическом плане представители этого подхода опираются на гештальтпсихологию и когнитивную психологию, которые в свою очередь базируются на феноменологии.

 Многие пришли к психолого-географическим исследованиям после того, как попытались взять за основу феноменологию или экзистенционализм. Логика, вероятно, была следующая. Сначала разочарование или неприятие сциентизма в географии. Затем обращение к его философской альтернативе. Далее от деклараций имеет смысл  переходить к конкретным исследованиям. И тут основное внимание было обращено на восприятие географической реальности. Для этих исследований потребовалась более конкретная теоретическая основа, которая была взята из гештальтпсихологии и когнитивной психологии.

 В начале 1970-х годов перспективы развития гуманистической географии казались безграничными. Научно-географическое сообщество было воодушевлено раскрывающимися возможностями. Западные коллеги шутили по этому поводу. Например, на титульном листе журнала ''Area'' (1973, № 3) была следующая картинка. Летит воздушный шар с надписью современность. На нем два флага ''поведение'' и ''восприятие''. Из гондолы шара выбрасываются камни с надписями ''модели'', ''факторный анализ'', и т.п. Камни в виде могильных плит.

 Прошло около пятнадцати лет и журнал мог бы опубликовать аналогичную картинку. На этот раз на выбрасываемых могильных камнях можно написать слова ''восприятие'' и ''поведение''. Изменилось очень многое. Не случайно , что такой картинки не появилось. Кроме смены содержательных научно-географических парадигм изменилось восприятие географами характера развития своей науки. Осознана неразумность отказа от прошлых достижений, если они не решили всех мировых проблем.

Перспективы ''гуманистической'' географии

Чтобы выяснить перспективы ''гуманистического'' направления на современном уровне следует подвести итоги его развития и учесть изменения, происшедшие в западном обществе и географической науке за последние годы.

 Против развития ''гуманистической'' географии, как научного направления, говорит следующие:

1. В мире изменилась социально-политическая обстановка. “Гуманизм” в его описанном понимании перестал быть манящим идеалом, к которому стремились значительные слои западной интеллигенции в конце 1960-х годов - первой половине 1970-х годов. Социальные корни направления подорваны. Консервативная волна, захлестнувшая Запад и особенно США, находится в противоречии с задачами ''гуманистической'' волны конца 1960-х годов.

 2. В ''гуманистической'' географии стали очевидными серьезные внутренние противоречия, которые ранее не замечали или предпочитали рассматривать как “болезни роста”. Сейчас ясно, что они носят принципиальный характер и их устранение невозможно без радикальной перестройки оснований направления.

 3. Осознаны перегибы ''гуманистических'' географов в критике научного сциентистского подхода. Все большее количество западных географов понимает, что в этом отношении сделал определенный шаг назад. ''Гуманистическое'' направление потянуло географию к идеографическому подходу, от которого она с большим трудом начала избавляться. Симпатии многих западных географов постепенно переходят к идеям, которые развивались ''новыми'' географами, но они приобретают существенно иное выражение.

 4. Проблемы, поставленные в ''гуманистической'' географии, оказались сложнее, чем представлялось у ее истоков. Дать их удовлетворительное решение не удалось.

 5. Многое из того, что в интерпретации ''гуманистических'' географов казалось чрезвычайно важным для прогресса географии, оказалось малопродуктивными.

 6. ''Гуманистическая'' география перестала быть экстравагантной новинкой, привлекающей к себе внимание именно своей новизной. Этот фактор имеет важное значение в современной западной науке, особенно американской.

 Есть серьезные обстоятельства, говорящие в пользу развития ''гуманистической'' географии, сохранения ею своего важного места в западной географической науке.

1. Несмотря на многочисленные недостатки, ''гуманистическое'' направление убедило географов в том, что исследование человека должно быть целостным, обязательно учитывающим его внутренний мир. Реальной альтернативы ''гуманистам'' в географической науке нет и вряд ли она появится. Ни одно из существующих направлений не способно решить задачу подобного исследования человека и добиться при этом лучших результатов, чем ''гуманистические'' географы. ''Радикальная'' география не в состоянии стать ее конструктивной альтернативой из-за слабости методологических оснований. Кроме того, проблематика ''радикальной'' географии стоит далеко от интересов ''гуманистического'' направления. Для устранения последнего необходимо решение проблем именно в той области, которой занимаются его сторонники. ''Новые'' географы также занимаются иными вопросами. Это делает ''гуманистическое'' направление незаменимым.

 2. ''Гуманистическая'' география прочно закрепилась в системе официальной науки. Ее лидеры занимают ответственные посты, входят в редколлегии ведущих научно-географических журналов. Ее проблематика попала в громоздкую и инертную, даже в США, систему защиты диссертаций. Это делает экстенсивное развитие направления устойчивым. Фактор исключительно сильный.

 Можно, вероятно, привести еще немало аргументов ''за'' и ''против'' развития ''гуманистической'' географии. Но в целом ситуация достаточно ясна. Положение нам представляется аналогичным тому, в котором находилась ''новая'' география в конце 1960-х годов. Современные ''гуманистические'' географы добились признания и получили возможность быстро и устойчиво развиваться в экстенсивном плане. Далее выяснилась принципиальная ограниченность направления, неустранимая в его рамках. Осознание этого сочетается с верой, что ''гуманистический'' подход, в том виде, в котором он разрабатывается западными географами, есть единственно возможная форма целостного исследования человека в географии. Отсутствие развитых альтернативных подходов подтверждает это убеждение.

 Из общей ситуации в западной географии вытекает два основных варианта развития дальнейшей эволюции ''гуманистического'' направления. Первый – попытка перестройки философско-методологических оснований в рамках традиционной для ''гуманистических'' географов ориентации на антисциентизм. Второй – ориентация на синтез ''гуманистической'' географии с другими направлениями западной географической науки, как ныне существующими, так и теми, которые появятся в будущем. В появлении будущих новинок сомневаться не приходится.

 Возможные попытки разрешения философско-методологических проблем ''гуманистической'' географии в рамках антисциентизма выглядят противоречиво. Выше было показано, что данное направление не является последовательно антисциентистским и новое обращение лишь к подобной философии может показаться парадоксом. Это так и есть. Но следует учитывать, что для большей части сторонников и противников ''гуманистической'' географии, она прочно связана именно с философией антисциентистского толка. Новые усилия в этом отношении будут восприняты как логическое развитие принципов ''гуманистического'' направления. Как конкретно будет идти эволюция ''гуманистической'' географии по этому варианту сказать сложно, так как антисциентистских философских школ много. Важно, то что вероятность подобного развития высока.

Второй вариант эволюции ''гуманистического'' направления связан с налаживаем его связей с ''новой'' и ''радикальной'' географиями. Попытки их объединения на философско-методологическом уровне стали обычным делом в 1980-е годы. Встречается два основных подхода. Первый связан с ''синтезом'' ''новой'' и ''гуманистической'' географией. Второй подход идет дальше и включает еще и ''радикальную'' географию. Цель связана с устранением противоречий между направлениями, посредством разделения сфер влияния, четкого разграничения предметных и методологических областей. ''Позитивистам'' отдается естественная география и формализованные географические исследования. ''Феноменологи'' занимаются человеком, а ''радикалы'' разного толка, острыми социально-политическими вопросами современного общества. Подобная расстановка сил устраивает многих западных географов. Детальный анализ этой версии дан в главе посвященной плюрализму в новейшей западной географической науке.

Давать окончательную оценку ''гуманистической'' географии рано. Направление развивается, хотя в основном экстенсивно. В нем нашла отражение общенаучная тенденция усиления внимания к исследованию человека, его холистическому познанию. ''Гуманистические'' географы попытались конкретизировать эту тенденцию и в этом их основная заслуга. Ими введен в предмет географической науки человек как субъект, личность с внутренним миром. Важное достижение ''гуманистических'' географов в том, что они поставили между географической реальностью и исследователем-географом блок сознания, показали его важность и роль в географическом познании, как обыденном, так и научном.

 Значение ''гуманистической'' географии состоит в постановке принципиально новых проблем. Решать их нужно длительное время. Подобно тому, как ''новые'' географы ввели в географическую науку математику и строгость постановки географических проблем, ''гуманистические'' географы ввели в географическую науку философию, холистическое отношение к человеку и познанию географической реальности.

 Помимо оценки ''гуманистической'' географии как самостоятельного направления современной западной географической науки, необходимо ее рассмотреть с фундаментальной точки зрения. Как говорилось, ''гуманистическая'' география стала первым подходом в мировой географической науке, исследовавшим сознание как фильтр между географом и человеком в целом, и реальностью. Это достижение следует развивать. Оно не обязательно связано с версией, получившей реализацию в данном направлении. Можно предположить наличие иных подходов к данному предмету в географической науке. Они могут опираться на иные философские и методологические основы. В прямом копировании современной ''гуманистической'' географии Запада нет необходимости. Да и сами ''гуманистические'' географы, вероятно, не остановятся на прошлых достижениях.

Феноменология в ''гуманистической'' географии

''Гуманистические'' географы Запада считают своей философской основой феноменологию. Некоторые связывают ее с экзистенционализмом. Понятия ''феноменологической'' и ''гуманистической'' географии стали синонимами. Феноменология - одно из наиболее распространенных, интересных, сложных и влиятельных течений западной философии двадцатого века. Взгляды ее основоположника Э.Гуссерля прошли сложную эволюцию. В раннем варианте феноменология претендовала на построение философии как ''строгой науки''. Позже основным предметом Э.Гуссерля стало изучение кризиса европейского общества и науки, проблема ''жизненного мира''.

 Декларации о феноменологии как основе географии человека появились давно. Особенно популярны они стали в конце 1960-х и начале 1970-х годов. Формы выражения этой мысли различны. Например, И-Фу Туан считает, что его книга ''Топофилия'' (1974) в философском плане связана с феноменологией Э.Гуссерля. В ней выделяются слои значения (смысловые контексты), с которыми автор оперирует при анализе среды. Тем самым реализуется принцип феноменологической редукции в географии[64]. Эдвард Рэлф. в книге ''Место и безместность'' подчеркивает, что исходит из феноменологического метода, который единственно приемлем для исследования места[65]. О феноменологической базе ''гуманистической'' географии говорят Д.Энтрикин[66], Э.Лихтенбергер (р.363), Р.Мюгерауэр, Д.Ли[67], Н.Эвернден и многие другие.

Различия в ее трактовке касаются деталей. Некоторые связывают географию только с феноменологией Э.Гуссерля (И-Фу Туан). Другие больший акцент делают на феноменологию А.Шютца. Например, Н.Смит, признав большое значение идей Э.Гуссерля, отмечает, что ''представляется более плодотворным исследовать феноменологию глазами Альфреда Шютца''. У А.Шютца географов привлекает адаптация им феноменологии к социальным наукам, что позволяет избежать поверхностного декларирования общих философских положений и быть ближе к позитивным исследованиям [(р.365).

Некоторые связывают философскую основу ''гуманистической'' географии с феноменологией и экзистенционализмом одновременно. Например, Д.Фейн. Но как бы то ни было, в их основе лежит феноменологический метод. Из него исходят и феноменологи, и экзистенционалисты. И выбор то ли Гуссерля, то ли Шютца, то ли кого-либо из лидеров экзистенционализма не играет принципиальной роли для географии. Следует учесть и то, что философский бум в западной географии 1970-х годов сделал модными ссылки на философов. Это особенно ясно при сравнении взглядов ''гуманистических'' географов с философскими работами, на которые они ссылаются. Есть масса противоречий.

Говоря о феноменологической основе, западные географы не всегда последовательны. Представления о феноменологии весьма приблизительны. Об этом можно судить по анализу публикаций. В них часто произвольно оперируют философскими понятиями и принципами, искажая их, а порой и придавая противоположный смысл. При этом ссылаются на философов, отмечая, что следуют их указаниям.

В гуманистико-географической литературе, насчитывающей тысячи публикаций, множество из которых нами учтено, нам не известно ни одной публикации, где бы давалось последовательное изложение и применение идей философской феноменологии к географии. Вероятно, таких работ нет , иначе на них были бы ссылки. Это приводит к тому, что исходные философские принципы, переходя из одной географической работы в другую, постепенно искажаются. Проявляется эффект ''испорченного телефона''. Ярким примером подобного является редукция методологии феноменологии к вживанию субъекта в объект, устранению дихотомии между ними. В ''синтезе'' объекта и субъекта видится основной принцип, заслуга или недостаток феноменологии. Такой трактовки придерживаются Н.Эвернден, Р.Джонстон, Д.Уолфорз, Н.Смит и другие.

 Классическое выражение трактовка получила в работах Л.Гэлке[68] и его последователя Д.Хафферда. Суть идей Л.Гэлке сводится к тому, что необходимо восстанавливать рациональное мышление прошлого, которое может объяснить развитие процессов современной географии человека. Он убежден, что изменения, происходящие с человеком - продукт рационального мышления. Основная задача географии видится в его реконструкции. Методологией является вживание в образ людей прошлого. Подобная позиция названа ''идеалистической альтернативой'' позитивизму в географии. Она проводится и в конкретных работах. Например, в 1974 году Л.Гэлке защищена докторская диссертация на тему ''Ранние европейские поселения в Южной Африке'', где конкретизированы описанные выше общие методологические положения.

 Основанием неадекватно узкого понимания феноменологического метода является его восприятие из вторых рук. Классиков феноменологии, вероятно, читали не все, но все знают о применении феноменологического метода в таких науках, как история и т.п. Из них феноменологический метод переходит в географию. Так произошло с идеями Р.Д.Коллингвуда. Его ''Идея истории'' оказала сильное влияние на методологические позиции западных географов, в частности Л.Гэлке. Географы приняли интерпретацию метода за сам феноменологический метод, не учитывая, что многие его существенные черты либо выпали из поля зрения Р.Коллингвуда, либо сознательно им опускалась. Метод, используемый в конкретных науках под названием ''феноменологического'', порой не более, как искаженная копия философской феноменологии. Тем не менее, западные географы продолжают говорить о ''феноменологической'' географии. Не замечается, что процедура вживания субъекта в объект не содержит чего-либо специфического, характерно лишь для данной философии. Например, Р.Гайм еще в середине ХIХ века использовал этот метод для изучения философии Гегеля. Его использовали множество раз вне всякой связи с феноменологией и задолго до нее.

Методологи географии, в общем, верно пересказывают некоторые принцип феноменологии, но вырывают их из общей системы понятий и принципов этой философии. Усвоив подобным образом один из фрагментов философской системы, человек пишет работу, где пытается его применить в рассмотрении того или иного географического вопроса. Менее сведущие коллеги принимают небольшой фрагмент феноменологии или другой философии, за всю систему и начинают хвалить или ругать ее применение в географии в целом на основании данной работы. Так было множество раз.

Есть и другие формы проявления невысокого уровня философской культуры, чрезвычайно путающие географов. Одна из них связана с пересказом и переносом понятий феноменологии без специфического смысла, вкладываемого в термины философами. Например, Н.Смит отмечает, что феноменология ''делает ударение не на абстрактной концептуализации и объективном подходе позитивизма, а больше на конкретную заботу о действительном жизненном опыте'' (р.365).Что кроется за этой ''конкретной заботой о действительном жизненном опыте'' не говорится и судя по остальному тексту фраза интерпретируется с обыденных позиций. Но в эти термины феноменологи вкладывают смысл, противоположный общепринятому, обыденному.

Рассмотрим суть феноменологии и частично экзистенционализма как философских основ ''гуманистической'' географии. Каковы основные идеи феноменологии, в чем источник ее привлекательности для западных географов?

Больше всего западных географов заинтересовала методология феноменологии. Это естественно. Вникать в тонкости феноменологии как системы можно, но применять ее в практике географических исследований крайне затруднительно. Методологию же применить значительно легче. Метод феноменологии западные географы представляют в общем одинаково. Наиболее известны два его изложения, данные Марком Биллинджем, Джеймсом Джонсоном и Вальтером Фарреллом[69]. Их понимание феноменологического метода, применяемого в географии, несколько различается, но не принципиально.

 М.Биллиндж выделяет три аспекта:

1. Феноменологическое проникновение в предмет, ''инсайт'', понимание, осознание предмета за счет интуиции.

2. Целостность феноменологического анализа. Антиредукционистская направленность исследований.

3. Абсолютная беспредпосылочность, исключение  априорных допущений (р.59-60).

Согласно М.Биллинджу, эти аспекты метода феноменологии свидетельствуют не об антинаучности ее метода, а противоположности ее позитивизму (р.61). Не более.

 Д.Джонсон и В.Фаррелл также выделяют три стадии феноменологического метода:

1 Критическое описание феномена без предварительных идей , теорий и гипотез. Географ должен непредвзято изучить, уловить сущность феномена. Затем следует описать связи между “сущностями”.

2. Усвоение отношения феномена и того, как объект воспринимается.

3. Исследование сформированного феномена в сознании[70].

Эти стадии, по мнению Э.Рэлфа, к которому присоединяются указанные авторы в понимании философских основ ''гуманистического'' направления, исследуют формирование целостной структуры феномена во всех возможных значениях. Ключом феноменологической позиции является ''интенсиональность'', т.е. взгляд на мир глазами его участника (р.5)[71].

 Даже в этих работах, дающих наиболее подробное представление о феноменологии в географии, есть существенные отклонения от позиций самих феноменологов.

 Главным требованием феноменологического метода является изучение либо сознания, либо реальности через призму сознания. Вне сознания для феноменолога нет предмета исследования. Это проводится и в конкретных науках. Например, Майкл Филипсон считает , что феноменологическая социология ''принимает интенсиональное ''Я'' в качестве отправной точки социологического анализа и считает сугубо человеческий уровень абстракции - уровень социальных значений - фундаментом социологической рефлексии и абстрагирования '' (р.160). Пытаются проводить данный принцип и географы, но они не столь радикальны в декларациях и не столь последовательны в их проведении. Последнее, скорее, просто невозможно.

В западной географии есть книги, подобные ''Географии разума'', где природные феномены изучаются через призму человеческого восприятия. Но географы упустили из виду, что в феноменологии речь не об обычном создании человека. Э.Гуссерль и другие феноменологи сознание конструируют в качестве особого предмета феноменологического анализа. Обыденное сознание является его исходным моментом.

Конструирование “рафинированного” сознания достигается за счет феноменологической редукции, позволяющей избавить его от всего эмпирического. Первым этапом является ''эйдетическая редукция '', заключающаяся в том , что весь ''реальный мир'' заключается в скобки. В результате вычленяется субъективность в чистом виде. На втором этапе в скобки заключаются все суждения и мысли человека о сознании и духовных процессах. После этого исследователь выходит на трансцендентально-феноменологическую позицию. Проделать подобную процедуру в географии не удалось пока никому. Во всяком случае в публикациях это не нашло отражения. Можно пожелать коллегам успехов, но, скорее, все останется на уровне деклараций.

 ''Гуманистические'' географы упустили и другой важный момент. Согласно принципам феноменологии ученый должен научиться работать с сознанием , как с бесконечным потоком, чтобы вычленять сущности познания , как сущности целостного потока переживания. В ''гуманистическом'' направлении об этом ничего не говорится, хотя из данного положения вытекает ряд методологических следствий.

 Важное значение имеет понятие феномена, через который познается мир. Феномен - частица потока переживания истины, его элемент. Он есть непосредственная очевидность и единство с истиной, которые ни в коем случае не являются результатом рассуждений. Феномен обладает сложной структурой , в которой выделяется ряд уровней: словесная оболочка, психические переживания, сопровождающие словесную оболочку, ''смысл'' и ''значение'' выражения, познавательного переживания и, наконец, полагаемый через значение предмет. В феноменологии исследуются лишь два последних уровня.

Феноменологической редукцией методология не исчерпывается. Есть еще ряд существенных положений. Важное значение имеют понятия интенциональности и интенционального анализа. Интенциональность акцентирует внимание на способе отношения сознания к предмету. Способ зависит от типа сознания и безотносителен к конкретному содержанию предмета. Интенциональный анализ предполагает следующие этапы.

 1. Рассмотрение ''Я'', сознания в качестве прямо направленного на предмет и изучение всех оттенков в различии предметностей.

 2. Анализ форм, модусов сознания (восприятия, желания, фантазии и т.п.).

 3. Исследование субъекта во всех оттенках рефлектирующего мышления непосредственно включенного в поток сознания. В интенциональном анализе значительное поле деятельности отводится пересечению этих аспектов.

 Важное значение в интенциональном анализе имеют понятия ноэма и ноэсис. Ноэма - предметный аспект сознания. Ноэсис - вопрос о том воспринимаем ли мы предмет или представляем его себе, высказываем о нем суждение или конструируем его в воображении. Понятие касается определенности акта сознания. Ноэма и ноэсис отличаются от реального предмета. Возникает проблема - как их единство, обеспечиваемое активной синтезирующей деятельностью сознания, придает актам сознания смысл и создает возможность отношения сознания к реальному предмету. Здесь отмечена активная роль сознания.

 Последовательно никто из западных географов интенциональный анализ пока не применил. Редко встречаются и основополагающие понятия ноэма и ноэсис. А если встречаются, только при пересказе идей Э.Гуссерля. Иногда появляются упрощенные попытки отождествить интенциональный анализ с исследованием роли восприятия или фантазии в географической науке. Насколько можно понять, нет и усвоения мысли феноменологии об активной роли сознания. Она особенно важна для методологии географической науки, которая безусловно очень недоразвита.

 Рассмотренные процедуры являются неотъемлемыми чертами методологии феноменологии. Они раскрывают феноменологический метод, главная задача которого в анализе потока сознания. Он характеризуется как способ интуитивно-созерцательного усмотрения сущности через феномены. Применение метода подразумевает одновременное взаимосвязанное выполнение некоторых специфических процедур.

Метод делится на несколько этапов. На первом этапе восстанавливается доверие к интуитивно-созерцательному познанию. Затем уясняется возможность интуитивного усмотрения истины. После этого нужно обращаться к феномену, непосредственно входить в поток сознания. В феноменологическом методе есть и частные моменты, например культивирование особой способности “феноменологического воображения”.

 Основа метода - интуиция. Это особенно привлекает ''гуманистических '' географов. Интуиции придается громадное значение. Э.Гуссерль писал, что ''философия в своей научной работе принуждена двигаться в атмосфере прямой интуиции и величайшим шагом, который должно сделать наше время, является признание того, что при философской в истинном смысле интуиции, при феноменологическом постижении сущности открывается бесконечное поле работы и полагается начало такой науки, которая в состоянии получить массу точнейших и обладающих для всякой дальнейшей философии решающим значением различий без всяких косвенно символизирующих и математизирующих методов, без аппарата умозаключений и доказательств'' (с.56). Столь высокая оценка роли интуиции познания нашла отражение и у западных географов. В теоретической форме она высказывается не часто, но проводится в ''гуманистическом'' направлении повсеместно. Это находит отражение, например, в познании сущности места И-Фу Туаном, Э.Рэлфом и другими.

''Гуманистические'' географы предпринимают усилия по конкретизации феноменологических требований интуитивного, атеоретического познания. Есть несколько любопытных попыток их реализации. Так, И.Тессиер и К.Коззет рассмотрели вопрос о применении фотографирования в географии. Выделено два типа фото отображений - ''экспрессивные образы'', посредством которых автор выражает свою мысль и ''иллюстративные образы'', дающие объективное отображение реальности. Отмечено, что фотографирование, как и картографирование, являются важнейшими средствами географического познания. Говорится о необходимости более широкого внедрения фотографирования в практику географических исследований, вплоть до создания ''фотографических статей'' о территориях. Другой работой является методологическая статья Д.Покока, посвященная анализу соотношения зрения и знания. Рассматривается роль зрения в географическом познании, отмечается его громадное значение. Основной акцент сделан на относительности познания, его зависимости от личностных свойств исследователя и опыта определяющих особенности зрительного восприятия.

 Если рассматривать эти статьи вне контекста философско-методологических оснований ''гуманистической '' географии, ничего специфического в них нет. Но так оценивать указанные работы не стоит. Их авторы - активные сторонники феноменологии. Они делают попытку воплощения философских принципов в конкретные собственно географические проекты. ''Фотографические статьи'' действительно станут последовательным воплощением феноменологической методологии. Ни теории, ни абстракций. Смотри на фото, и интуитивно постигай смысл отображенного места и мысль автора.

 Феноменологическая трактовка научного познания порождает большое количество теоретических проблем. Одна из главных связана с интерпретацией истины. В феноменологии истина носит персонализированный характер. Для феноменологов это неоспоримый факт. Сложнее с определением ее критериев. Э.Гуссерль, вслед за Р.Декартом считает, что ''самым совершенным признаком истинности служит очевидность: она для нас как бы непосредственное овладение самой истиной'' (с.10).

Но очевидность ненадежный критерий. Он не поддается верификации. Исправить положение попытался А.Щютц. Он определил три постулата обоснованности научных выводов, выполняющих роль критерия истины. Это постулат логической строгости, согласно которому конструкты должны быть ясными, отчетливыми и следовать законом формальной логики. Постулат субъективной интерпретации, предполагающий построение моделей индивидуального сознания, способных объяснить полученные данные. Важную функцию выполняет постулат адекватности. Каждый термин и понятие должны конструироваться таким образом, чтобы реальное действие, организованное согласно модели, могло быть понято действующим лицом и другими людьми в терминах обыденной интерпретации. Это обеспечивает согласованность научных и повседневных конструкций опыта (с.252).

 Возникает необходимость поиска критерия истинности второго порядка, метакритерия. Все используемые постулаты носят субъективный характер и нуждаются в дополнительной верификации. Не случайно один из наиболее популярных аргументов против феноменологии и ''гуманистической'' географии связан с непроверяемостью ее выводов и, следовательно, не научностью.

Много внимания феноменологи уделяют определению соотношения научного и обыденного знания. Обыденное знание считается более фундаментальным. Оно оценивается одновременно как рациональное и моральное'' (с.40). Научное знание необходимо сводить к обыденному. В объяснении нужно исходить из тех значений, которые соответствуют обыденному опыту индивидуумов.

 ''Гуманистические'' географы в этом вопросе имеют прочные традиции. Феноменологический принцип реализован в концепции геософии Д.Райта и Д.Лоуэнталя. Его пытаются проводить и современные ''гуманистические'' географы. Д.Фэйн не находит принципиальных различий между обыденным знанием личной географии и ''дисциплинарным знанием академической географии''. Наиболее фундаментальным уровнем признается здравый смысл и личностная география (р.411). Он отмечает, что ''гуманистические'' географы исходят из мысли о глубоких, донаучных корнях происхождения личностного географического знания (р.414). Научное знание жестко критикуется. Говорится о множестве его недостатков и ненужности жизни.

 Одним из самых привлекательных моментов в феноменологии для ''гуманистических'' географов является критика науки Э.Гуссерлем, в поздних работах. Для Э.Гуссерля не вызывает сомнений строгость науки, теоретические достижения. Переоценка связана с ее оторванностью от реальной жизни, потерей значения для обыденного бытия. Вопрос о смысле и бессмысленности человеческого существования остался за пределами науки, хотя имеет важнейшее значение для человека. Позитивистская псевдонаучность и псевдообьективность мало что дают человеку. Наука должна совершить радикальную переориентацию и все внимание обратить на сферу непосредственно очевидного. Нужно изучать жизненный мир, который ''не что иное как мир простого мнения, к которому стали по традиции относиться так презрительно'' (р.465). Жизненный мир понимается как сфера первоначальных очевидностей не рефлектированного верования, трактуется как основа объективного познания.

 Поворот Э.Гуссерля к жизненному миру фактически означал отказ от воплощения трансцендентального подхода. Но от своих ранних принципов он не отказался. Они сохраняют значимость в феноменологии. Кто становится на феноменологические позиции должен применять не только концепцию жизненного мира, но и концепцию радикального трансцендентального подхода. В этом кроется глубокое противоречие. Оно отчасти объясняется расхождением между ссылками географов на феноменологию и отказам от некоторых ее основополагающих принципов.

''Гуманистические'' географы восприняли в основном идеи позднего Гуссерля. Географии жизненного мира посвящен ряд монографий и статей. В 1980 году вышла первая совместная работа географов и философов Общества феноменологической и экзистенциональной философии. В ней сделана попытка реализации феноменологических принципов, исследования структуры обыденного опыта личности в географии. Конкретная проблематика сводится к исследованию эмоционального отношения к месту, соотношению наблюдательности и озабоченности о месте и т.п.

 Экзистенционализм, герменевтика и религия в ''гуманистической'' географии

Менее популярен среди сторонников рассматриваемого направления экзистенционализм. Это связано с тем, что он базируется на феноменологическом методе и не представляет самостоятельного методологического интереса для географов и тем, что четко не делится на систему и метод. Экзистенционализм чрезвычайно сложно применить в географии. Он не ориентирован на постановку конкретных научных вопросов и во многом носит антинаучный характер. Все же экзистенционалистские мотивы проступают в работах ''гуманистических'' географов. Примером может служить статья Робина Хэла. Феноменологию и экзистенционализм он объединяет, и рассматривает в связи с проблемой восстановления гуманизма в географической науке. Р.Хэлл считает что наиболее фундаментальной основой географии человека является экзистенционализм. Один из аргументов в пользу этого вывода связан с тем, что из него исходят не только ''гуманистические'', но и ''радикальные'' географы - неомарксисты (р.7).

 Об экзистенционалистской основе ''гуманистической'' географии говорит Дж.Фэйн. Он также четко не различает феноменологию и экзистенционализм, но основной акцент делает на экзистенционализме. Отмечено, что ''многие черты гуманистической географии базируются на двух ключевых принципах экзистенционализма - субъективности человеческого опыта и личной ответственности человека за направление и значение его жизни'' (р.408). Эти положения используются, например, при изучении ''экзистенционального смысла'' ландшафта.

 Интересной попыткой применения экзистенционалистских принципов на уровне методологии географии является статья профессора Амстердамского университета Христиана ван Паассена. Он отмечает, что в современной географии происходит смена ''одежды''. Пространственная парадигма в ''старой одежде''. Парадигма ''социальной материальности'', ''социального онтологизма'' в новой. В ее основании экзистенциональная антропология. Х.Паассен делает выбор между альтернативными парадигмами в пользу второго подхода. Рассматриваются его основы. ''Я принимаю аксиому, что другие люди имеют нечто общее со мной, а именно они также мыслят, чувствуют и решают. Другими словами я допускаю иную физическую субстанцию, опыт первой личности. Эта аксиома раскрывается в таких понятиях как интенсиональность, рациональность, аутентичность и т.д.'' (р.326). Социально-научный характер научной дисциплины ''определяется опытом и связью с человеческой индивидуальностью как автономным источником знания''. Связь может проявляться только через ''физический субстанциональный характер человеческой индивидуальности''. География знакомится с человеком через его жизненную материальность.

 Из аксиомы выводится четыре антропологических принципа, являющихся одновременно условием и задачей для анализа в географии человека.

 1. ''Человек есть интегрально (цельно) - индивидуальное психофизическое существо'' (р.326). Фундаментальное значение имеет трагичность человека. Он делится на внутреннее ''Я'' и внешнее ''Я''. Внешнее ''Я'' сохраняется всегда, несмотря на близость людей. Трагичность в противоречии между ними и в том, что люди не могут физически восстанавливаться. У человека нет ни абсолютной интеграции, ни автономии (р.328).

2. ''Человек не самодостаточен, не автономен''. Он социально-культурный и физико-биологический организм. Человек имеет трансцендентальную способность, являющаяся условием проявления его индивидуальной сущности. Трансцендентальная способность нечто большее, чем простой обмен со средой. Человек трансцендентален во времени. Он живет в определенных ситуациях. Ситуационность играет фундаментальный характер и дополняет концепцию индивидуальности. Антропологический подход подразумевает единство этих концепций (р.328).

 3. ''Человек обладает способностью материальной трансформации природы и способен выражать себя в материальных формах'' (р.328).

 4. ''Человек обладает институционно-регулятивной способностью, которая связана с ''третьим миром'', то есть институтами (р.329).

 Согласно работе Х.Паассена эти постулаты вскрывают экзистенциональную материальность человека и общества. Они оцениваются как достаточные для построения теории географии человека. Эта теория должна изучать его экзистенциональную и ситуационную материальность (р.320).

 Для применения в конкретных географических исследованиях изложенные положения необходимо детализировать, приблизить к проблематике географической науки. Х. ван Паассен развивает свои идеи далее. Вместо традиционной дихотомии двух миров, он предпочитает использовать концепцию трех мирах. 1. Нематериальный мир (культура). 2. Природа. 3. Мир психофизической материальности, являющийся ''рефлективной экзистенциональной системой'' отражающей сущность человека. Далее автор выступает против узкого толкования социальной роли географии человека. Социальная роль науки сводится к изучению выборочного восприятия социальной реальности. А социальная реальность понимается как ''членораздельная структура, где пересекаются различные подсистемы психофизического мира''. Х.Паассен призывает к связи между географией человека и физической географией, на основе создания ''антропологической социоцентрической'' физической географии (р.332).

 Самостоятельное место в ''гуманистическом'' направлении занимают работы, трактующие географию как герменевтическую дисциплину. Такого подхода придерживаются Г.Баренберг, Р.Мюгерауер и другие. Они исходят из герменевтики, концентрирующей внимание на проблеме понимания и смысла. Герменевтика опирается на феноменологическую методологию и ее вряд ли можно считать самостоятельной в этом отношении. В виду недостатка места не станем детально рассматривать работы этого типа. Но следует сказать, что понимание географической реальности, с точки зрения герменевтики (интерпретации реальности) очень важно.  Другое дело, как реализовывать эту установку.

 Есть попытки исходить из религии, как основы развития ''гуманистической '' географии. Р.Дэти считает, что для '' гуманистической '' географии религия обеспечит глубокое понимание культуры и значимости природы. Западная христианская мысль очень богата. Ее герментивтика и библейская экзегетика много даст географии. Теологические дисциплины не допускают генерализации, следовательно, географам необходимо избегать ее. ''Также нужно избегать допущения о связи внешней простой причины и следствия между идеей и практикой, отношением и поведением, воззрением западного человека и связью с естественным миром''. Религия обеспечит географу полноту жизни (р.244).

 Автор приведенных соображений профессиональный географ, работающий в Техасском университете. В заключение отметим, что попытки обоснования ''гуманистической'' географии на основе религии редкость. Они носят декларативный характер. Конкретные реализации отсутствуют. В частности, не удалось обнаружить конкретных работ указанного автора. 5.5.

''РАДИКАЛЬНАЯ'' ГЕОГРАФИЯ ЗАПАДА

Из всех новых подходов к исследованию человека и общества в западной географической науке, ''радикальная'' география изучена советскими специалистами в наибольшей мере. Ей посвящено несколько специальных статей. О ней нередко говорится и в публикациях непосредственно не посвященных анализу западной географической науки. Эти публикации стали появляться конца 1970-х годов и продолжают выходить до сих пор[72]. Стараясь не дублировать эти работы, остановимся на некоторых вопросах связанных с пониманием феномена ''радикальной'' географии.

Несмотря на “благополучие” изучения, обращает внимание отсутствие детальных знаний о ''радикальной'' географии у большинства советских географов. Это полностью соответствует тому положению, которое сложилось с изучением зарубежной географической науки в целом. Первые критические работы по ''радикальной'' географии появились только в конце 1970-х годов. К этому времени она существовала уже более десяти лет. По направлению было написано множество книг и статей. В поле зрения советских географов оказалась лишь их незначительная часть. До сих пор нет монографических исследований по этой теме.

 Положение с изученностью ''радикальной'' географии осложняется тем, что достать (именно ДОСТАТЬ) литературу по ней крайне сложно. Основные периодические издания радикалов - ''Антипод '' и ''Геродот'' отсутствуют в библиотеках ведущих научно-географических учреждений страны. Они достояние спецхранов. Из личного общения со специалистами, занимающимися исследованием западной географической науки, можно установить, что есть некоторое количество этих журналов находящихся на руках. Это в основном результат заграничных командировок. Нет многих монографий, без которых сложно получить систематическое представление о ''радикальной'' географии. Вероятно, часть радикальной географической литературы есть в спецхранах, но доступ к ней очень ограничен. Такую литературу сложно искать и использовать.

 Отсутствие литературы по ''радикальной'' географии в СССР является одним из результатов недавнего застоя в жизни страны. Все, что было связано с политической сферой, жестко регламентировалось. Принцип ''лучше не знать, чем знать проявился очень четко. В работах ''радикальных'' географов есть немало критических замечаний в адрес политики СССР и эта информация не допускалась к широкой научной публике. Можно было подумать, что радикалы сообщают нечто неизвестное советским географам, способное поколебать их мировоззрение. По сравнению с современной перестроечной литературой, например, журналом ''Огонек'' или ''Московскими новостями'' их замечания выглядят очень скромно.

Следует отметить, что для советских специалистов знакомство с радикально-географической литературой не всегда интересно. Не стоит утомлять себя поисками и чтением текста на английском или французском языке, чтобы узнать то, что хорошо известно и до оскомины привычно. При знакомстве с западной географической литературой гораздо разумней искать то, чего нет в советской географии. Хотя и это делается очень немногими.

 Сложности взаимоотношений советского научно-географического сообщества с радикальными географами имеют исторические корни. В среде людей, придерживающихся левых взглядов, всегда было много противоречий. У каждого был свой рецепт спасения мира, его построения на принципах добра и справедливости. Дорога в страну Утопию у каждого своя. Когда в России победила социалистическая революция, отношения левых еще более осложнились. Образовалось два Интернационала. Социал-демократия в СССР долгие годы третировалась. Выдающийся вклад в раскол левого движения внес товарищ Сталин. Не станем приводить конкретных фактов. Важно другое. Был заложен миф о том, что марксисты, придерживающиеся отличных от принятых в СССР на данный момент мнений, есть ревизионисты. Они были злейшими врагами, даже в период борьбы с фашизмом в Испании и во время второй мировой войны. Этот стереотип очень устойчив. Он передавался как социалистическая эстафета и не мог не отразиться на советском научно-географическом сообществе. Советскому географу легче принять тезис представителя ''новой'' или ''гуманистической'' географии, чем радикала. Они не вызывают столько подозрений. Печально, но это реальность.

 Период гласности, перестройки и плюрализма мнений позволяет признать право радикальных географов Запада на свои представления о марксизме. Марксизм может иметь различные прочтения. Это факт несомненный. Потенциальные версии его интерпретации зависят от многого. Важную роль играют социо-культурные условия, в которых работает человек. Они детерминируют не только стили мышления, но и реальные возможности научной деятельности. Многое связано с общественными трудностями. Например, западным географам, стремящимся к использованию марксизма, сложно детально познакомиться с работами географов социалистических стран. Такие периодические издания как ''Soviet Geography'' делают большое дело, но дать полного представления о работе советских географов и тем более социалистических стран в целом они не могут.

''Радикальная'' география - практический альянс ''левых'' географов

 В западной географической науке не было феномена подобного ''радикальной'' географии. Она порождение новейшей западной, в основном, американской географической науки. ''Радикальную'' географию нельзя рассматривать как целостное направление подобное ''гуманистической'' географии. В ней отсутствует единая философско-методологическая основа постановки и решения научных географических проблем. ''Радикальная'' география включает марксистов различного толка - анархистов, левых либералов и многих других представителей, различных философско-социальных подходов. Ее философско-мировоззренческие установки хорошо характеризует рисунок, приведенный во втором номере ''Антипода'' за 1976 год. Изображена группа людей, собравшихся вместе, чтобы решать проблемы общества. Они оцениваются как вдохновители ''радикальных'' географов. Состав группы таков: (См. АНТИПОД. 1976.№2 – дается перечисление всевозможных политических лидеров, как теоретиков, так и практиков)

 Объединяет ''радикальную'' географию не единая философская и теоретическая основа, а установка на рассмотрение острых социальных проблем современного капиталистического общества. Различия предлагаемых вариантов решения проблем не играют основного значения для определения границ ''радикальной'' географии. Это позволяет сделать вывод, что ''радикальная'' география - практический альянс западных географов, стоящих на левых позициях. Как любой практический альянс, она существует до тех пор пока на первом месте стоят проблемы, способные объединять людей на различных философско-методологических позиций. Затем он неизбежно распадается. Все держится на противопоставлениях.

 Как показывает опыт истории левые практические альянсы прекращают существование в любом случае. Если они побеждают, то быстро начинается новый виток борьбы за власть. Это касается уже победителей. Если левый альянс не может реализовать свои идеи, он распадается в виду того, что лишается смысла объединение людей существенно различных взглядов. На первый план выступают разногласия. ''Радикальная'' география не исключение из этого правила.

 Недовольство географов капиталистической системой носит различный характер и ''спектр радикальности'' велик. ''Радикальная'' география - знамя, под которое становятся некоторые западные географы. При этом они сохраняют за собой право на самостоятельный выбор философско-методологической базы исследований. Для ''радикальной'' географии, как практического альянса, период консолидации характерен для конца 1960 - начала 1970 годов. В это время существовало объединение - ''радикальная география''. Его можно было относительно четко выделить из калейдоскопа подходов западной географической науки. По количеству публикаций, специфике философско-методологических позиций оно имело заметное и самостоятельное место.

К середине 1970-х годов, когда волна радикализма в западном обществе схлынула и на смену пришла консервативная волна, альянс стал распадаться. На первое место выступило различие методологических и социальных ориентаций, тех кто входил в ''радикальную'' географию. Между ними оказалось много противоречий. Дискуссии между ''радикальными'' географами стали не менее значимыми, чем критика капитализма (их общего врага). Выделить исследовательские группы и исследователи- одиночки.

К концу 1970-х годов радикальная география фактически прекратила свое существование, в том виде как возникла в конце 1960 годов. Сейчас нельзя говорить о ''радикальной'' географии, как неком цельном течении западной географической науки. Тем более, для второй половины 1980-х годов. Есть отдельные географы, придерживающиеся левых позиций. Есть небольшие исследовательские группы. Но направления или практического альянса более нет. То, что продолжают выходить ''радикальные'' географические издания не доказывает его существования. Однажды появившись на свет, журнал может длительное время существовать по инерции. Это тем более характерно для журналов с политической заостренностью, поддерживаемых силами отдельных энтузиастов.

Проблема определения границ ''радикальной'' географии

Приступая к рассмотрению ''радикальной'' географии следует хотя бы приблизительно уточнить ее границы. Это нужно делать при анализе любого направления или школы. В данном случае проблема особенно важна и сложна. Если этого не сделать, в ''радикальную'' географию придется включить множество работ самого различного характера. Попытаемся ввести критерии достаточно эффективные для решения проблемы определения того, что есть ''радикальная'' география в целом и применительно к отдельной публикации. Это необходимо, чтобы произвести селекцию массива публикаций.

Социальные предпосылки развития ''радикальной'' географии

Анализ социальных предпосылок ''радикальной'' географии имеет важное значение, так как она стала прямым ответом на существенные изменения в общественной жизни наиболее развитых стран Запада. ''Радикальная'' география выросла из конкретной социально-политической обстановки и является наиболее политизированным подходом современной западной географической науки.

 Для понимания социальных предпосылок появления ''радикальной'' географии необходим анализ социальных проблем стран Запада и особенно США 1960-х годов и основных подходов к их решению. Важно обратить внимание и на особенности проявления социальных движений 1960-х годов. Это весьма существенно для осмысления нюансов ''радикальной географии. Она была частным случаем общего движения и ни в коей мере не являлась самостоятельным феноменом общественной и научной жизни. В ней мало оригинального. Это экстраполяция на географическую науку тенденций, которые проявились в обществе. В эволюции ''радикальной'' географии общественный фон играет исключительно важную роль. Поэтому его анализ следует брать за основу. В итоге можно глубже понять ''радикальную'' географию и оценить тенденции ее развития

 В анализе социальных предпосылок развития ''радикальной'' географии мы особое место уделили анализу ситуации в США 1960-е годов. Это связано с тем, что ''радикальная'' география возникла, как самостоятельное течение, именно в США. Здесь она получила и наибольшее распространение. Кроме того, проблемы США 1960-х годов не носят уникального характера. Они в той или иной степени характерны для большинства стран развитого капитализма. Конечно, в Западной Европе не стояла столь остро расовая проблема, иной характер имели протесты против войны США во Вьетнаме и т.п. Но это частные отличия. Общим был кризис политической системы, нарастание противоречий в обществе. Наиболее ярким выражением этого стали волнения студенчества и молодежи. Из ''красных'' 1960-х годов западное общество вышло существенно измененным. С нашей точки зрения, был сделан важный шаг в его развитии.

Студенческое движение в США было порождено острейшими социальными проблемами. Его причиной была война во Вьетнаме и многочисленные внутренние проблемы США. Отдельные выступления студентов против правительства переросли к концу 1960-х годов в мощное движение, охватившее практически всю страну. В нем приняли участие десятки тысяч студентов. Помимо активистов, было много сочувствующих. На сцену американской истории вышло ''бунтующее'' поколение. Это было достаточно серьезно, так как к началу 1970-х годов лица в возрасте до 24 лет составляли половину жителей страны. В период президентских выборов 1968 года предстояло учесть 11.5 миллионов новых избирателей, многие из которых были настроены весьма радикально. Это свидетельство фундаментальности изменений данного периода.

 В 1970 году в США было около 8 миллионов студентов. Их количество, сравнительно с прошлыми годами, намного возросло. Имело место постоянное возрастание доли студентов, выходцев из рабочей среды. Сформировался ''университетский пролетариат''. Относительно 1950-х годов, изменилось сознание студенческих масс. Один из видных американских журналистов писал о студенчестве 1950-х годов следующее: ''Они готовы подчиняться законам, платить налоги и служить в вооруженных силах без жалоб, хотя и без особого энтузиазма. Они выполняют возлагаемые на них обязательства, хотя и не станут добровольно служить общественному благу. У них нет особого желания вмешиваться в политику. За исключением ритуала голосования они готовы отказаться от гражданских прав в политических делах, представим другим управлять и принимать правительственные решения. Они политически безответственны, а часто и просто безграмотны'' (с.243).

 Эту длинную цитату мы привели, чтобы показать различие поколений студентов 1950-х и 1960-х годов. Это важно и для понимания особенностей развития географической науки. С конца 1950-х годов географы увлекались количественной революцией и пытались всячески отстраниться от политических дел. “Новая” география яркое тому свидетельство. Конечно, нельзя проводить прямую параллель между узко научным подходом и общественным движением. Но характеристика американской молодежи этого периода в полной мере применима и к научно-географическому сообществу, той его части, которая делала количественную революцию. Ее делала, в основном, молодежь.

 Наиболее яркими причинами, изменившими ситуацию в стране, стали афро-американские волнения и война во Вьетнаме. Начались массовые выступления против сегрегации в студенческой среде темнокожих студентов. Их решительно поддержали белые студенты. Объектом недовольства был большой круг проблем США. Резко возрос интерес подростков и молодежи к социально-политическим вопросам. Книга Маркса, Маркузе и многих других критиков капитализма стали настольными книгами многих студентов.

 Душой и организатором студенческих выступлений были ''новые левые''. По их инициативе создан ряд студенческих и молодежных организаций. Среди них наиболее многочисленными были Студенческий координационный комитет ненасильственных действий (СККНД) и Студенты - сторонники демократического общества (СДО). Эти организации воплотили идеи ''новых левых''. СККНД объединила в основном выходцев из черных семей. Со временем в этой организации стал преобладать националистический уклон. СДО состояла преимущественно из белых студентов.

 Программа СДО исходила из того, что человеческая личность есть ''беспредельная ценность''. Выступали против деперсонализации общества. Смысл демократии виделся в том, чтобы каждый человек сознательно участвовал в общественной жизни страны и принятии политических решений. Большое внимание уделялось гуманистической стороне движения. Выступали за возрождение достоинства человека против ''обезличенной власти''. Объектом жесткой критики стали либералы и политическая система США. Помимо теоретической и пропагандистской работы, организовывались и практические акции.

 В отношении нюансов ''левой'' идеологии не ставилось жестких ограничений. Характерен лозунг СДО - ''Идеология разъединяет, действия объединяют''. Это привело к тому, что в СДО вошли люди существенно различных ориентаций - марксисты, маоисты, анархисты, троцкисты и т.п. Между ними шли постоянные выяснения отношений, по поводу теории преобразования капитализма в нечто более приемлемое для этой организации. На начальной стадии теоретические различия не являлись основанием для развала движения.

Члены СДО приняли решение ''идти в народ''. Они были знакомы с движением народников в России, изучали произведения русских революционеров. ''Хождение в народ'' было отчасти навеяно именно этим. Расселившись в трущобах городов США, они изучали жизнь американской бедноты. В 1966 году в этих исследованиях участвовало около 300 человек в 12 городах. Эти люди получали зарплату 50-60 долларов в месяц. Результаты своей работы публиковали на страницах студенческих газет и журналов. Политическая активность СДО в значительной мере питалась материалами ''хождений в народ''.

 Важным этапом студенческого движения 1960-х годов стало ''восстание в Беркли''. Оно положило начало волнениям в крупнейших университетах страны. Выступления студентов приобрели более широкий характер. Изменилась и политическая программа.

 Формы протеста были различные. Это ''сидения'' перед избирательными и призывными участками, сходки и т.п. Они сопровождались лекциями и диспутами. Проводились марши на Вашингтон. Возникли ''школы освобождения''. Их называли ''свободными университетами''. Первый ''свободный университет'' был создан в 1964 году после ''восстания в Беркли''. Через несколько лет их насчитывалось около сорока. Участники ''свободных университетов'' обсуждали различные экономические, социальные и политические проблемы. Они действовали главным образом летом, когда занятий в вузах не было. В списках рекомендованной литературы стояли имена Маркса, Энгельса. Ленина, Мао, Бакунина и других мыслителей и деятелей ''левого'' движения.

 Атрибутом студенческого движения было широкое развитие печати, получившей название ''подпольной'', которая выходила, впрочем, легально. Весной 1967 года создан Синдикат подпольной прессы, задача которого заключалась в бесплатной рассылке “левых” изданий. В октябре 1967 года возникло агентство ''Освобождение'', снабжающее материалами подпольные издания. В самом начале движения насчитывалось около 20 ''подпольных'' периодических изданий. К апрелю 1968 года их количество составило 187, из них 133 периодических издания. К осени 1968 года эти цифры соответственно составляли 400 и 155. Общий тираж периодических ''подпольных'' изданий колебался от 1 до 2 миллионов экземпляров.

 Название ''подпольная'' печать необходимо понимать символически. Это было ни нечто аналогичное ленинской “Искре” или советскому ''самиздату'' времен застоя, когда даже за хранение литературы можно было получить длительный срок заключения. ''Подпольная'' литература в США издавалась и продавалась свободно. Это было новый тип издательской деятельности, не преследующей коммерческие цели. Апогея ''подпольная'' печать достигла в канун президентских выборов 1968 года.

 События в Чикаго августа 1968 года, связанные с жестокой расправой полиции над студенческой демонстрацией, стали кульминационным моментом молодежного движения. Сказалась внутренняя противоречивость студенческого движения, на которую ранее не обращали внимания. Стал ощутим раскол в СДО. Из него в 1969 году была исключена большая группа маоистов. Два года спустя СДО распалась.

 В апреле 1968 года принят закон против ''мятежей'', в результате которого были официально разрешено использовать национальных гвардейцев и полицию на территории университетов при возникновении студенческих беспорядков. В 1968 году власти 107 раз прибегали к использованию войск против студентов. В операциях участвовало около 150 тысяч национальных гвардейцев. В 1969-70-е годы, в общей сложности было убито 8 студентов, около 500 ранено. Против наиболее активных участников выступлений возбуждены уголовные дела. Помимо карательных мер была разработано система мероприятий по предотвращению выступлений в дальнейшем. В начале 1970-х годов студенческое движение пошло на убыль. Оно стало важной вехой развития современного западного общества. Пожалуй, наиболее характерно было отношение к расовой проблеме в США.

Остановимся лишь на вопросе - могли ли западные географы пройти мимо социальных проблем американского общества. Если до 1960-х годов они успешно игнорировались географами, то в 1960-е годы подобное стало уже невозможно. Очень коротко причины интереса географов к расовой проблематике можно определить следующим образом.

Расовая проблема приобрела небывалую остроту и стала общегосударственной. Для ее решения чернокожее население готово было применить и насилие.

Среди географов появилось большое количество молодых людей настроенных радикально. Он были представителями ''бунтующей'' студенческой молодежи. Вероятно, среди них были и афро-американцы. Но количество последних было не велико.

Расовые проблемы имели географическую специфику, связанную с массовыми переселениями афро-американцев в крупные города. География городов являлась одной из любимых областей деятельности западных географов и они не могли не отразить происходящие изменения. Для специалиста по социальной географии и географии человека открывалось новое широкое поле деятельности.

Нужно было выработать практические мероприятия по организации жизнедеятельности в городах в новых условиях. Для этого нужны были специальные научные исследования, в том числе географические.

 Эти обстоятельства заставили географов обратиться к расовой проблеме и учесть ''радикальные'' подходы столь, популярные в это время. Конкретные подходы к решению проблем были различные. Это атрибут левого движения.

 Студенческое движение 1960-х годов не могло не найти отражения в научно-географическом сообществе США. Научно-географическое сообщество пополнялось из среды студенчества, многие представители, которого придерживались ''левых'' взглядов. ''Радикальные'' географические подходы в ряде случаев показали свою эффективность. Так, невозможно было объяснить происходящее с позиций ''новой'' географии. Никакие усовершенствования математических моделей пространственной организации, например, сегрегации, ни на шаг, ни приближали к пониманию ее причин, хотя описывали процесс. Радикально-географический подход показывал причины социальных катаклизмов и акцентировал внимание на их исследовании. Это было существенным его достижением.

В 1960-е годы в западную географическую науку вошла принципиально новая проблематика, связанная с анализом острых социальных проблем. Ранее географы Запада успешно уклонялись от нее. Конечно, отдельные работы радикального характера были, но не играли значимой роли. В 1960-е годы осмысление новой проблематики могло продвинуть географическую науку вперед, сблизить ее с практикой. Это и вызвало энтузиазм многих западных, особенно американских, географов. ''Радикальная'' география стала общественно значимым феноменом в западном научно-географическом сообществе. Неприятной и опасной, но новинкой.

История ''радикальных'' - географических идей

 В истории западной географической науки не было направления, открыто выступавшего против власть имущих. Были отдельные географы, например, Э.Реклю автор многих книг и участник Парижской коммуны, П.А.Кропоткин, выдающийся географ и революционер. Их творчество высоко оценивается современными западными специалистами. Но это были отдельные личности. Кроме того, их революционная деятельность фактически не была связана с научной разработкой. Из географических работ Реклю и Кропоткина нельзя заключить, что они использовали ''радикально'' - географическую методологию. Связь между их политическими и научными взглядами если и была, то носила очень опосредованный и неявный характер. В научной части их деятельности, особенно в том, что касалось методологии, все было достаточно традиционно, по “обывательски” научно. К слову сказать, сто тексты пережили революционные взгляды их авторов. Появление большой группы географов, претендующих на создание новой радикальной методологии, было новинкой развития западной географической науки второй половины XX века.

Но ''радикальная'' география, как и любая другая новинка науки XX века, имеет давнюю историю. После ее развития выяснилось, что можно найти немало примеров работ ''радикального'' - географического характера, появившихся много ранее. Особой и совершенно неисследованной темой является сравнение развития ''радикальной'' географии Запада и радикализации советской географической науки со второй половины 1920-х годов. Интересно проанализировать и результаты этих процессов. К чему могло бы привести западную географическую науку усиленное свободное развитие ''радикальной'' географии, ее монополизация если бы социо-культурная система способствовала этому? Думается, было бы нечто аналогичное тому, что случилось с советской экономической географией в 1930-е годы. Революции, несмотря на множество различий, имеют много общего. В науке изменения подобного рода приводят к однозначно негативным результатам. На основании вненаучного критерия, приобретающего гипертрофированное значение, идет переосмысление всей науки. Это нарушает преемственность ее развития, разрушает научное сообщество. Развитие ''радикальной'' географии было попыткой искусственной бифуркации в западной географической науке[73]. В силу социо-культурных особенностей западного общества попытка не удалась и ''радикальная'' география, в стерилизованном виде, вошла в те структуры, которые пыталась разрушить.

Рассмотрим работу ''радикального'' географического характера, предшествующую ее развитию в 1960-70-е годы. В 1946 году в Бразилии была опубликована книга Жозуэ де Кастро '' География голода''. Ее автор профессор географии человека Бразильского университета. Книгу, предтечей современной ''радикальной '' географии делает следующее:

1. Постановка острых социальных проблем, упорно не замечавшихся географами ранее.

2. Стремление выяснить социальные причины сложившегося положения и наметить пути выхода из него. Работа имеет практическую ориентацию.

3. Описание реального положения близко к публицистике, без академического обобщения и абстрагирования от крайне негативных социальных явлений.

 Ж. де Кастро открыто не опирается на марксизм или другое ''левое'' философско-социальное учение. Это, вероятно, следствие того, что работа написана по нормативам своего времени, и с учетом его реальных обстоятельств. Но радикальность позиций не вызывает никаких сомнений. Работа - гневное обличение империализма в Южной Америке.

 Важными методологическими достижениями книги Кастро, делающей ее актуальной для радикальной географии более позднего периода, является комплексность подхода к анализу голода и аргументированность каждого положения фактическими данными. Факты говорят сами за себя. Это убеждает большее количество людей, чем проклятия в адрес буржуазии и ее науки. Подобное выгодно отличает работу Кастро от ''радикальных'' географических исследований конца 1960-х и начала 1970-х годов. В них множество деклараций и мало географической науки.

 Кастро начинает работу с обоснования того почему столь массовое явление как голод усиленно не замечается географами и другими специалистами. Показано, что ''замалчивание...

 Задачей работы является географический анализ феномена голода. Как указывается, было задумано написать пять томов по географического исследования голода. Вероятно, реализовать в полном объеме эту задачу не удалось. Но определенно говорить об этом нельзя, так как нет достоверной информации.

 Проблема голода рассматривается как следствие социально-экономических особенностей развития Бразилии. Кастро с большой силой описывает основные социально-экономические беды Южной Америки... Как можно оценить книгу Кастро? В предисловии к ней, Л.Е.Родин говорит, что автор не может выйти за пределы западной идеологии. У него объективистский подход, при котором избегается освещение острых социальных проблемы и социальные причины голода подменяются биологическими. Акцентировано внимание на противоречивости подхода Кастро, утопичности ряда его предложений, боязнь назвать основную причину голода в Бразилии - империализм США и.д. Заслугой Кастро считается, прежде всего, фактологическая часть работы. Отмечено, что ''фактический материал... Л.Е.Родин не хочет ''умалить...

 С подобной оценкой книги Кастро согласиться нельзя. Автор представлен, по сути, как представитель ''гнилой либеральной интеллигенции'', по терминологии того времени. Это не совсем так. Кастро - ученый, написавший научный труд, а не просталинский политический памфлет. Книга писалась в 1930-40-е годы и исследование подобного рода проблемы было весьма опасным. У власти находился правый режим Дутры, тесно связанный с США. Радикальные настроения пресекались жестоким образом. Как мог Кастро, в легально изданной работе, высказать то, что говорилось из Москвы намного позднее? Насколько стабильны были мнения самого Л.Е.Родина и можно ли допустить мысль, что он или другой советский сторонник радикализма на чужой территории, выступили бы против официальной линии правительства и партии в своей стране? Как выяснилось, в истории советского государства более чем достаточно мрачных страниц, залитых кровью людей. Но, будучи конформистом, относительно линии правительства в своей стране, автор учит мужеству зарубежного коллегу.

 Кастро создал выдающееся произведение, опередившее современную ''радикальную'' географию и превосходящее ее по научному уровню. В книге гораздо больше науки, чем сиюминутным политических интересов. Поэтому она сохраняет значение и много лет спустя. Любой человек, прочитавший ее, поймет в чем причина голода в Бразилии и совершенно не обязательно делать много деклараций. Тем более, когда они фактически закрыли бы работе путь к публикации.

 Предшественники современной ''радикальной'' географии, за исключением некоторых знаменитостей, наподобие П.А.Крапоткина, основательно забыты. Их работы не использовались ''радикальными'' географами 1960-70-х годов. Это отчасти связано с тем, что мало кто из них интересовался историко-научными изысканиями. Другая причина в том, что поиск таких работ сложен и не всегда эффективен. Следующая причина в существенном различии ''радикальных'' работ XX века в отношении философско-методологического обоснования. Для ''радикалов'' 1960-70-х годов эксплицитный философско-социальный аспект играл очень большую роль и ему уделялось значительная часть работ. Важна была научная философская декларация. Для ''радикалов'' предшествующего периода он не играл столь значимой роли. Главенствующее место занимает позитивная разработка вопроса. Свою роль сыграла и прямая связь развития новейших ''радикальных'' географических исследований с социально-политической обстановкой. Они тесно связаны с конкретными весьма быстротечными ситуациями. Изменение ситуации требует модификации географического ''радикального'' подхода. Своего рода, маркетинг.

Для понимания сути ''радикальной'' географии важно проанализировать и новейшую историю ее развития. Для метагеографического анализа развития мировой географической науки в XX веке важное значение имеет сравнительный анализ развития ''радикальной'' географии на Западе в 1960-70-е годы и радикализации советской географической науки во второй половине 1920-х годов. Эти процессы не изучаются в сравнении и редко связываются вместе. Отметим причины этого.

 Основная причина видится в том, что процесс радикализации советской географической науки 1920-30-х годов практически не описан. Детальное освещение этого период находится под негласным запретом. Уже в 1930-е годы сложилась легенда о ''леваках'' как смертельной угрозе экономической географии. Она благополучно живет и десятилетия спустя. Новая информация о радикализации 1920-30-х годов стала появляться в научно-географической печати только в период гласности и перестройки. Систематическая работа по демифологизации истории советской географической науки практически не ведется. Во всяком случае, в печати это не находит отражения, что есть весьма существенное различие.

Радикализация географической науки в СССР 1920-х годов по-прежнему рассматривается как героический период становления советской географической науки. Западные географы такими исследованиями не занимаются потому, что мало интересуются историей становления советской географической науки. Важен языковый барьер и специфика советской географической науки. Советские географы этим не занимаются потому, что недостаточно знают ''радикальную'' географию и, главное, потому, что анализ радикализации советской географической науки 1920-х годов, приведший к монополии ''районной' школы Баранского есть тема далеко небезопасная для профессиональной карьеры. Слишком большое количество специалистов заинтересовано в том, чтобы миф оставался без изменения. Даже начальные попытки разобраться в вопросе вызывают резко негативную и активную реакцию большого количества коллег. Обсуждение научной проблемы анализа радикализации советской географической науки и влияния сталинизма на ее развитие переводится в плоскость обсуждения личности Н.Н.Баранского. Это исключает возможность эффективного обсуждения проблемы.

 В данной работе нет возможности провести подобное сравнение. Оно требует много места. Кроме того, необходимы дополнительные детальные исследования истории отечественной географической науки о которой в реальности известно еще меньше, чем о западной. Отметим лишь то, что ясно на данный момент и что можно изложить вкратце.

 Различие попыток радикализации следующее - в случае с советской географией она была результатом давления со стороны государства как типичного аппарата насилия. В случае с западной географией это была попытка неформальных энтузиастов снизу изменить науку на основании вненаучного политического критерия. В 1920-е и 1930-е годы аргументацией по поводу эффективности радикализации географической науки и плодотворности отказа от преемственности с традиционными метанаучными принципами развития науки можно было себя не утруждать. Основной прием состоял в наклеивании ярлыков и последующей передачи дела коллег органам ОГПУ. Стоял вопрос - кто кого? Важна была оперативность действия и энергичность обвинений. Еще более важна поддержка в партийных “верхах”. Ее наличие и привело к победе “районного направления Баранского. Это было не научное познание, не научное обсуждение проблемы, а борьба за выживание. Выживший становился монополистом.

О том, что это не пустые слова говорит трагическая судьба номографической школы А.В.Чаянова, центрографической школы, многих географов, которые стали буквальной жертвой идеологического преобразования географической науки. Постановлением 1934 года, инакомыслие было уничтожено столь основательно, что даже пятьдесят лет спустя, с большим риском для своей профессиональной карьеры, можно заниматься восстановлением истории.

 В случае с западной географической наукой радикализация протекала в условиях развитой демократической, а не складывающейся тоталитарной системы. Это принципиально меняло ее положение. Насилие над инакомыслящими географами было невозможно. Нужно было доказывать свои взгляды традиционным научным путем, то есть их аргументировать. Это сложно и это привело к тому, что ''радикальная'' география не заняла доминирующего положения. Странно, но без доминирования она не может существовать. Но она состоялась как фундаментальная новинка географической науки. Западное научно-географическое сообщество отвергло ее претензии на доминирование и предлагаемый отказ от традиционных метанаучных ценностей. Дело не в том, что одни выступали за социальные преобразования, а другие за сохранение статус кво. Переводить в эту плоскость соотношение ''радикальной'' географии с другими западными научно-географическими подходами нельзя. Дело в том, что ''радикальные'' географы фактически выступали за разрушение научно-географического сообщества. Нужно было поставить географическую науку на службу политике и конъюнктуре. Эти претензии были отвергнута западным научно-географическим сообществом.

Исключительно важно проанализировать с метагеографических позиций различие последствий попыток радикализации географической науки, одной удачной, другой неудачной. В случае с удачной радикализацией, то есть с советской географией, результатом стала тяжелейшая стагнация. Чистка научно-географического сообщества со второй половины 1920-х годов, привела к тому, что в нем остались только сторонники региональной парадигмы Н.Н.Баранского. Все остальные были враги Советской власти. Шла искусственная селекция нового типа ученого-географа, который должен быть полностью управляем. Действительно, был воспитан такой тип специалиста, являющийся частным случаем воспитания ''нового'' человека в тоталитарно-охлократический период развития государства Российского. Результатом стало то, что советское научно-географическое сообщество оказалось неготовым к развитию в условиях НТР. Оно с большим опозданием восприняло количественную революцию, проигнорировало философско-гуманистическую революцию и последующие изменения. В итоге - принципиальное отставание от переднего края мировой географической науки[74].

 Западное научно-географическое сообщество, в соответствии с идеалами и нормативами своей социо-культурной среды перебороло попытку уничтожения географической науки. В ходе спонтанного поиска, в 1980-е годы оно вышло на новый уровень. Развитие количественной и философско-гуманистической революций было спонтанным процессом. Изменения естественно вызревали в научном сообществе и могли быть органично восприняты им. Тенденция радикализации вела к искусственному изменению научно-географического сообщества. Она не могла быть плодотворной если бы одержала победу. Основательно переработанная западным научно-географическим сообществом, она достаточно эффективна, но это не та версия радикализации, которая выдвигалась в период 1960-70-х годов. От нее осталось очень мало. Главное в том, что устранена деструктивная ориентация относительно самого научного географического сообщества.

 Еще раз подчеркнем, что отмеченное различие судеб попыток радикализации не является заслугой лишь самих западных географов. В XX веке антиутопии реализуются быстро и легко. Личность не может сопротивляться тоталитарной системе в ее развитой форме. Не может сопротивляться ей и научное сообщество. Этот печальный вывод наглядно показывает история XX века. Массовый психоз, основанный на терроре, низведении человека до уровня животного и машины в зависимости от потребности государства ломает личность и научное сообщество. Отмеченное различие судеб радикализации есть результат различия социо-культурных систем. В России социо-культурная система способствовала становлению антиутопии. На Западе социо-культурная система отвергла ее. Демократические институты раз показали свою эффективность.

 Исследование попыток радикализации географической науки в различных типах социо-культурных систем и различных конкретно-исторических условиях имеет важное значение. Оно может стать одним из перспективных направлений развития метагеографии и дать много для понимания вероятностного механизма развития географической науки, возникновение и эволюция ее патологических версий.

Почему советские географы 1970 и 1980-х годов не нашли общего языка с ''радикальными'' коллегами Запада? Вопрос не тривиальный. Попытаемся ответить на него много. Есть как чисто технические, так и фундаментальные причины.

В советской географической науке слабо поставлены исследования зарубежной науки и о существовании ''радикальной'' географии советские географы узнали с большим опозданием. Еще позже было осознано, что это не эфемерное явление, сводимое к нескольким странным книгам и статьям. К тому времени пока это было сделано, ''радикальная'' география потеряла свою остроту и контакт не мог быть плодотворным. В конце 1970-х годов “радикальная” география уже вошла в полосу кризиса.

Это очевидная, но достаточно внешняя причина, объясняющая не очень много. Остается не ясным вопрос - почему в советской географии, столь много говорившей о радикализме и марксизме, нет интереса к зарубежному аналогу? Возможный ответ - это следствие попыток построения социализма и последующего коммунизма в отдельно взятой стране. Этот тезис нужно понимать широко. Он въелся в сознание миллионов советских людей. СССР всегда должна была выступать спасителем мира. И когда появляются зарубежные аналоги выполнения ее мессианских функций, это, вероятно, настораживает и раздражает. Мессия должен быть один, иначе он не мессия. Аналогичная ситуация в географической науке и науке в целом.

Горячие головы были всегда и в этом смысле ''радикальную' позицию можно считать чуть ли не родовой чертой личностей определенного типа. Всегда найдутся люди готовые выступить против власть имущих. Они ставят максималистские задачи, решение которых грозит миру множеством благ материальных и духовных. Примеров можно привести множество. Рассмотрим табористский радикализм, бывший важнейшим идейным источником гуситского движения. В нем нашли выражение мысли и чаяния крайне левого крыла гуситского движения. Его представители опирались на концепцию Яна Гуса. Обращение к ранним формам радикализма представляется плодотворным. Поздние вариации исходят из них и анализ истоков помогает лучше понять их суть. Чем кончилась борьба известно из истории.

Радикализм может проявляться не только в такой форме. Он всеяден и затрагивает самые высокие сферы человеческой мысли. Например, радикальному переосмыслению попытались подвергнуть искусство сторонники ''пролетарской культуры''.

Есть множество других проявлений радикализма в различных областях человеческой деятельности и различные времена. В основании широкой популярности радикализма в определенные периоды лежат объективные причины, а не личные амбиции и качества лидеров. Проявляются и общие особенности становления радикальных течений как широкого общественного явления. Они пока плохо изучены. Их осмысление может помочь в понимании и современной ''радикальной'' географии, ее прошлого и настоящего. Пока можно отметить только некоторые общие положения, характерные для становления ''радикальных'' направлений.

 1. Всегда есть люди стоящие на радикальных позициях и готовые от деклараций перейти к их практической реализации.

 2. Подобный переход и становление радикального направления как общественно значимого явления становится возможным в результате серьезных социально-экономических изменений, которые порой остаются скрытыми для участников событий.

 3. Становление радикального течение всегда вызывало определенный подъем умеренно либерально настроенных людей. Это было проявлением общего сдвига общества ''влево''. На некоторое время образовывался союз либералов с радикалами. Затем он распадался.

 4. По мере изменения условий и факторов, породивших радикальное течение, оно теряло значение и силу. Радикальные течения очень четко ориентированы на конкретные исторические условия их породившие. В иных условиях они не могут развиваться и существовать в прежнем виде.

 5. Для радикальных течений характерна некоторая ускоренность развития. Они быстро достигают пика широкой популярности и столь же быстро ее теряют. Радикальные течения можно сравнить с селевым потоком. Быстро появляется, делает много шума и быстро исчезает. Затем о нем долгое время говорят и разгребают мусор.

 6. Для развития науки радикальные направления приносили больше вреда, чем пользы. Основой их недостаток в том, что они нарушают преемственность развития науки как сложной системы, вносят в нее вненаучные факторы как доминирующие.

 7. В случае реализации идей радикального направления достаточно быстро становится ясно, что его представители не могут решить проблемы о которых столь горячо говорили. Они больше ориентированы на подавление альтернативных научных подходов, чем решение проблем. В конечном итоге, это приводит к стагнации науки. Она отбрасывается далеко назад. Возможны и необратимые изменения в развитии.

 Отмеченные черты в той или иной степени нашли отражение в попытках радикализации географической науки, имевших место в XX веке, как удачных, так и неудачных.

Распространение ''радикальной'' географии

Идеи ''радикальной'' географии получили развитие во многих странах. Они представлены практически во всех развитых капиталистических и развивающихся странах, где есть географическая наука.

Например, Wang отмечает, что ''радикальная'' география получила распространение в странах ''третьего'' мира и в частности Юго-Восточной Азии. Его статья опубликована на Филиппинах. Регулярно публикуются статьи ''радикально'' - географического содержания в австралийских географических журналах. Но самое широкое распространение ''радикальная '' география получила в США и Западной Европе периода второй половины 1960 – первой половины 1970-х годов. Именно проблемы западного общества и западное научно-географическое сообщество породили ''радикальную'' географию как направление. Географы развивающихся стран усвоили ее на уровне рефлективной волны и в этом вопросе. Проблем у их стран было не меньше и носили они специфический характер, но генерировать новое научное направление возможности не было, из-за слабости научно-географического сообщества. Пример книги Ж. де Кастро только показывает, что отдельные сильные работы могли появляться, но не направление.

Естественно, радикально-географические идеи широко представлены и в социалистических странах, где являются официальными. В них дается иной вариант радикализма и здесь они называются иначе. Это ''государственный радикализм''. Формирование ''государственной'' формы радикализма в географической науке и общественной жизни очень сильно его меняет. Рассматривать этот вопрос сейчас не будем. Это тема самостоятельного исследования.

Точные наукометрические данные по западной радикальной географии мы не можем привести ввиду их отсутствия в зарубежной географической литературе и невозможности самостоятельного подсчета ввиду фрагментарности, имеющейся ''радикальной'' географической литературы в СССР. Наукометрический анализ массива ''радикальных'' географических публикаций, вероятно, помог бы разобраться с тем каковы закономерности распространения этого течения в пространстве и времени. Пока же можно констатировать, что “радикальных” географических работ есть в различных странах.

Философские основания ''радикальной'' географии

В отличие от ''гуманистических'' географов, “радикальные” специалисты говорят о своих философских основаниях не столь часто и детально. Это связано с общей установкой, которую хорошо сформулировал в свое время Маркс - ''Философы лишь различным способом объясняли мир, а задача в том, чтобы его изменить''. Философские и методологические основания научно-географических исследований играют для “радикальных” географов второстепенную роль. Им отдается дать, но глубокой разработкой этих проблем занимается очень небольшое количество сторонников данного подхода. Все усилия направлены на практическое решение проблем. Это парадоксально сочетается с полным отсутствием каких бы то ни было практических результатов деятельности ''радикальных'' географов. Но тем не менее, данное противоречие игнорируется.

 Относительно ''гуманистической'' географии уровень философичности ''радикальной'' географии не столь высок, характерна большая ориентация на конкретную проблематику. Еще одно противоречие. Пренебрежение систематической разработкой философско-методологических оснований своего подхода сочетается с наличием множества деклараций, которыми пестрят работы ''радикальных'' специалистов. Получается следующий треугольник.

1. Философско-методологические основания выполняют сугубо служебную роль. Им отдается минимум времени. На них жалко время. Говорят, говорят. Делать надо …

2. Основные усилия направляются на конкретную проблематику и решение острых практических проблем.

3. В конкретных работах ''радикальных'' географов множество деклараций, не подкрепленных ни теоретическими разработками, ни практическими решениями.

В этом противоречивом, парадоксальном треугольнике и существует ''радикальная'' география. В силу специфики ''радикальной'' географии как практического альянса левых сил в мировой географической науке ее философско-методологические основания эклектичны. Они объединяют самые различные подходы, при чем часто не в их целостном виде. Могут объединяться отдельные принципы и понятия совершенно различных политических и научных подходов. Между ними множество противоречий.

''Радикалы'', группирующиеся вокруг ''Антипода'' не пытаются скрывать эклектичность своих философских оснований. Они воспринимают это с точки зрения практического удобства. Эклектика играет тактико-стратегическое назначение. Стремление к построению целостной теории играет второстепенную роль.

Наивно думать, что ''радикальные'' географы не видят противоречий между множеством левых авторов, идеи которых они пытаются использовать. На эти противоречия не обращается внимания до определенного времени. До какого времени? Четкого ответа нет. Вероятно, до победы радикального подхода в географической науке или мировой революции. Затем радикалы начнут выяснять отношения между собой и через некоторое время останется только один выживший подход, который и будет истиной. Так было много раз с радикальными движениями и нет оснований думать, что современные западные ''радикальны'' географы в чем-то отличаются от своих коллег работающих в других областях. Задача ''радикальных'' географов в объединении всех левых.

''Радикальная'' география не вызывает нашей симпатии за свою четко выраженную антинаучность. Одним из свойств ученого должно быть умение и желание увидеть общее за частностями. Для него должно быть характерно и умение рефлектировать, в том числе над самим собой. Этого у ''радикальной'' географии категорически нет. Ее сторонники работают так, как будто бы до них не было ничего аналогичного. Как будто в XX веке нет примеров реализации радикальных подходов на практике в очень широких масштабах. Все начинается с нуля и именно ''радикальные'' географы знают решение всех мировых проблем. Нужно только их слушать. Позиция знакомая по истории XX века. Это сочетается с большой утопичностью и слабой разработанностью предлагаемых решений.

При ознакомлении с ''радикальными'' географическими работами конца 1960- и начала 1970-х годов иногда возникает впечатление, что герои А.Платонова из ''Чевенгура'' перекочевали на Запад и продолжают свои полубессознательные попытки достижения идеального состояния. Глубокая антинаучность ''радикальной'' географии не может не вызывать сопротивления специалистов. Это попытка вернуться к пройденному этапу и практике советской географической науки 1930-х годов. Все подобное творчество блестяще отраженному в антиутопиях Платонова, Замятина, Хаксли и Оруэлла. Основная ориентация ''радикальной'' географии связана с проведением искусственной бифуркации в мировой географической науке. Следствием этого может быть только тоталитаризм. Придется десятки лет перевоспитывать заблудших, наказывать тех кто упорно не понимает до чего же хороша ''радикальная'' география и т.п. Аналоги такого есть в истории советской и китайской географической науки.

В современной ''радикальной'' географии можно выделить следующие философско-методологического подходы:

1. марксистский,

2. анархистский,

3. леволиберальный

4. неомарксистский,

5. марксистско-структуралистский,

6. радикально-экзистенционалистский.

Каждый представлен своими сторонниками и массивом публикаций. Различия между ними в ряде случаев достаточно условны и деликатны. К тому же они изменчивы во времени. Порой в одну и ту же реку не успеваешь войти и один раз, по причине быстрых перемен.

При наличии общих критериев их можно объединить в более общие группы. Но разумно оставить, так как это представляется самим ''радикальным'' географам. Они лучше знают. Отмеченная рубрикация дана, главным образом, на основании анализа массива англоязычной литературы по ''радикальной'' географии. Вероятно, анализ франкоязычной и испано-язычной литературы может дать иной набор подходов.

Приступая к анализу этих подходов отметим, что отнесение тех или иных зарубежных географов к ним не носит абсолютного характера. Во-первых, мы располагаем не полной информацией о зарубежной географии и в ряде случаев приходится судить по одной двум публикациям автора, не зная того, что он говорил ранее и позднее. Это не всегда способствует четкому определению авторских философско-методологических позиций. Во-вторых, постоянство взглядов не является распространенной добродетелью в ''радикальной'' географии. Ее сторонники меняют свои взгляды часто и порой весьма радикально. Поэтому причисление определенного географа к одному из отмеченных подходов следует понимать очень исторично. Аналогичный ''радикал'' может через некоторое время столь же решительно выступить с иных позиций.

Отмеченные подходы в ряде случаев пересекаются. В том числе это может иметь место и в работе одного автора. Поэтому их выделение очень относительно. Но они отражают основную направленность исследований ''радикальных'' географов. Скорее, стоило бы классифицировать не авторов, а публикации. Они могут отражать эволюцию их авторов. Но это не меняет сути.

Начнем рассмотрение ''радикальной'' географии с марксистского подхода. Сразу отметим, что понимаем опасность подобного определения в советской географической науке. Найдется много специалистов, которые способны много и хорошо говорить, что марксизм ''радикальных'' географов не есть марксизм, а одно сплошное извращение. Это совершенно естественное состояние всех левых. Но мы будем придерживаться обозначенной терминологии. Под марксистским подходом в ''радикальной ''географии мы понимаем ту версию марксизма, которая наиболее близка к принятой в СССР. Такой подход носит чисто прагматический характер. Но это единственный выход при обозначении данного направления. Иначе придется вдаваться в вопрос о том, что есть истинный марксизм.

Публикаций, которые можно отнести к этому подходу, в общем, немного. Сторонники этого подхода говорят о значении марксизма-ленинизма для географической науки, о том, что с его помощью можно сделать ее практически значимой областью познания. Противоречия и сложности начинаются, когда от деклараций географы переходят к конкретному анализу определенных теоретических положений и принципов. Декларации звучат более убедительно, чем конкретика.

 О своей марксистской сути заявляют многие географы. Например, Р.Волкер, Д.Слатер[75], М.Квини и другие. Положительно оценивают значение марксизма для географии Дж.Андерсон[76]. Конинк борется против ''профессорской идеалистической географии'' и призывает к более широкому использованию географами исторического материализма и материализма в целом.

 Пожалуй, самым последовательным сторонником марксизма в зарубежной географии является Ричард Пит. Пропаганде марксистского подхода в географии он посвятил большое количество работ[77]. Излагаются марксистские принципы по различным вопросам. Пересказывать работы Р.Пита не стоит. Они советским географам дадут очень мало. Все это давно знакомо по отечественной литературе.

Нет оснований сомневаться в искренности желания западных сторонников марксистского подхода опереться на него предельно последовательно. Весьма неудобна позиция советских географов в том, что они порой выступают в качестве критерия истины относительно того, что есть марксизм. Но практические успехи, как в развитии географической науки, так и сотворении государства реального социализма, после длительного их развития оказались достаточно скромными и не однозначными. В этой связи сложно анализировать последовательность позиций западных ''радикальных'' географов.

 Все же попытаемся рассмотреть насколько они последовательны в проведении исходных марксистских деклараций. Для оценки этого следует учитывать работы строго хронологически. Радикалы проходят часто бурную эволюцию. Например, Д.Харвей часто смешивает либеральный и марксистский подходы[78]. Это явное противоречие в его работах. Но если учесть их хронологию, то оно становится проявлением эволюции взглядов автора. В 1971 году Д.Харвей писал о Марксе и его взглядах весьма туманно. Его позиция к этому времени четко не определилась.

Со временем прослеживается явная тенденция к все более последовательному переходу на марксистские позиции. Но и в этот период не проводится четкого различия между марксизмом советского образца и неомарксизмом. В 1975 году Д.Харвей писал, что... Тут же он опирается на мнения Лефевра, Маркузе, Лукача и других неомарксистов, которые в СССР оцениваются как люди извращающие реальный марксизм.

У Д.Харвея подобного разграничения нет и он не видит ничего страшного в использовании работ неомарксистов. Подобное характерно для большинства его работ. В зависимости от их тематики акцент делается то на неомарксизме, то на версии марксизма близкой к советской. Оценивать это можно различно. С нашей точки зрения, основное тут в понимании особенностей западного понимания марксизма. Советский стереотип марксизма нельзя распространять на Харвея и упрекать его в противоречиях. Он является человеком другой социо-культурной системы.

 При оценке марксистского подхода в ''радикальной'' географии важно учитывать и то, что нельзя относить к нему работы по формальному критерию ссылок, на принятых в СССР классиков марксизма. Формальных ссылок может быть очень много. Может быть обилие цитат, но конкретно интерпретироваться они могут противоположно тому, что принято в СССР. Не всякая ссылка на классиков марксизма делает западного географа сторонником ''радикальной'' географии.

 Примерно подобное положение характерно и для других западных географов пытающихся опереться на марксизм. Наиболее последователен в этом отношении Р.Пит. Лишь одна работа ''бросает тень'' на его кристальную последовательность. Мы имеем в виду ответ советским географам относительно статьи о ''радикальной'' географии.... Основной упрек советских географов заключался в том, что ''радикалы'' недостаточно прочно базируются на марксизме-ленинизме. Были и другие замечания, но это основное.... В ответ Р.Пит и Д.Слатер пояснили, что ''радикальная'' география объединяет все левые силы и значит единства мнений в ней быть не может. Задача ''радикальной'' географии охватить широкий спектр левого движения. Была высказана мысль об автономности развития марксизма на Западе.

 Оценивать это можно различно. Привычные стереотипы подсказывают, что это “вредный” тезис, который ведет к расколу, что в нем отражено непонимание сути марксизма, его революционной роли и т.п. Но можно подойти и иначе. В условиях Запада марксизм находится в иной социо-культурной среде, чем в СССР. Это не может не накладывать на него специфики.

Путь выяснения того, что истинно марксистский, а что ревизионистский путь в ''радикальной'' географии является тупиковым. Такой подход в принципе неприемлем. Он исходит из большого количества явных и неявных посылок ведущих научное познание к застою. Так, в нем подразумевается, что существует единая версия марксизма, которая является истинной. Она может модифицироваться в зависимости от конкретных условий, но ее всегда можно отделить от ревизионизма. Далее - есть люди, которые знают, что есть истинный марксизм, а что его извращение. Они задают ориентиры оценки конкретных работ в зависимости от своих абсолютных критериев. Следующее важное положение, которое фактически неустранимо в рамках данной системы понятий и принципов мышления - неизбежно возникает вопрос о выяснении отношений между различными версиями левого подхода. Это путь бесконечный. История левых движений XIX и XX веков показывает, что позитивного решения данная проблема иметь не может. ''As many hits, as many wits''. Сколько людей столько и мнений. Если социо-культурные условия не способствуют победе левого подхода, то выяснение отношений затаривается на десятки лет. Если левые подходы добиваются диктатуры, то выяснение отношение между ними более быстротечно и неизбежно ведет к диктатуре одной из версий и физическим преследованием ее бывших противников. Это конец для научного познания.

 В этой связи попытки подобного подхода не могут быть эффективными для географической науки. Они отвлекают от познания, ставят некорректные вопросы. Довольно популярно в западной географической науке и науке в целом объединение марксизма и структурализма. Это связано с тем, что в обоих подходах основным фактором развития считается структура, которая детерминирует процесс общественной жизни. О марксистско - структуралистском подходе говорит например Р.Джонстон[79]. Теоретическая база под это объединение подводится очень редко. Одной из таких редких попыток является статья Данкэна и Ли. Она является наиболее показательной для данного подхода. Чтобы последовательно ее рассмотреть необходимо написать отдельную монографию, так как авторы затрагивают очень широкий круг вопросов.

 Развитие подобного структуралистско - марксистского подхода во многом связано с общим развитием структурализма в западной географической науке. Оно выступает как его часть, по одному из признаком входящая и в ''радикальную'' географию. Эффективность данного подхода в том, что он позволяет объединить сциентистский и радикальный подходы в единое целое. Это был весьма актуально для западной географической науки 1970 - 80-х годов. Можно было избежать сложных вариантов сочетания ''новой'' и ''радикальной'' географии в радикализированном структурализме. Но эта потенциальная возможность не развилась. Есть лишь некоторые декларативные работы. Широкой поддержки западного научно-географического сообщества она не получила.

 Самостоятельное место занимает подход на стыке ''радикальной'' и ''гуманистической'' географии, связанный с применением экзистенционализма, как основы ''радикальной'' географии. В западной философии есть немало аналогов подобных работ. В географической науке представлено небольшое количество работ. Наиболее характерны из них две статьи Хэлла и Косгрова...

 Можно ли относить такие работы к ''радикальной'' географии? Думается можно. При этом следует учесть, что одни и те же работы попадают одновременно в ''радикальную'' и ''гуманистическую'' географию. Но критерии различные.

Одним из наиболее популярных подходов ''радикальной'' географии является неомарксистский. Он имеет довольно сложные отношения со структурно-марксистским и марксистско-экзистенционалистскими подходами. Они своеобразно дополняются и образуют сложно формализуемое объединение. Разобраться в нем сложно, ввиду неопределенности границ и динамизма их соотношения. Общее для них то, что они исходят из необходимости модернизации традиционного марксизма с учетом современной ситуации в мире, в частности ее изменения в странах Запада. Общее и стремление соединить марксизм с каким-либо иным философско-социальным подходом.

Классический неомарксистский подход проводится во многих работах ''радикальных'' географов. Он занимает довольно прочные позиции на философском и методологическом уровнях в западной географической науки. Примером таких исследований могут служить работы Маршана, Эджа, Н.Смита, Сойи, Волфа, Брукфилда и многих других.

В детальный анализ неомарксистского подхода в ''радикальной'' географии вдаваться не будем. Он является экстраполяцией общих неомарксистских положений на предмет географической науки и, с нашей точки зрения, интереса не представляет.

 Вопрос соотношения с либеральным подходов в ''радикальной'' географии наиболее сложный. Проблема в том, можно ли относить этот подход к ''радикальной'' географии или нет? Однозначный ответ дать сложно. Мы считаем, что причисление либерального подхода к ''радикальной'' географии вполне правомерно. Он стал порождением общего ''радикального'' бума и уже в силу своего генезиса связан с этим течением западной географической науки. Но либеральный подход гораздо шире ''радикальной'' географии и “растворился” в географии человека и социальной географии Запада.

 В количественном отношении на либеральный подход приходится основная часть публикаций в рамках ''радикальной'' географии. Существует множество оттенков этих работ и их объединение очень субъективно. Можно сказать, что работы подобного типа образуют переходное звено между ''радикальной'' географической и остальной наукой. Уточнять дефиницию либерального подхода не станем. Это особая и бесконечная тема для рассуждений. Есть много различных точек зрения.

Мы включали в либеральный подход те работы в которых ставится проблематика порожденная ''радикальной'' географией, но ее изложение и решения проблем политически умеренные. Авторы таких работ не призывают выходить на баррикады, отказаться от всей предшествующей географической науки и т.п. Ставится вопрос о совершенствовании организации отдельных сторон западной социально-экономической системы. Наиболее характерными в этом подходе нам представляются исследования Д.Смита.

Несколько подробней рассмотрим взгляды одних из наиболее известных ''радикальных'' географов В.Бунге, Р.Пита и Д.Харвея.

В творчестве В.Бунге четко выделяется два этапа. Первый - сциентистский (конец пятидесятых – середина шестидесятых годов). Второй - ''радикальный'' (со второй половины шестидесятых годов до наших дней). Как для первого, так и для второго этапов характерны некоторые общие идеи, которые проводились В.Бунге, несмотря на существенную разницу проблематики этих периодов. ''Радикальные'' географические идеи В.Бунге разбросаны по многим работам и носят фрагментарный характер.

 Основной социальной задачей географической науки В.Бунге считает постановку и решение важнейших социально-политических проблем, стоящих перед капиталистической системой и человечеством в целом. Четкой грани между социалистической и капиталистической системами не проводится. Рассматриваемые проблемы приобретают у В.Бунге общечеловеческий статус. Их набор достаточно велик. Это прежде всего борьба за мир, против гонки вооружений и за выживание человечества, как вида ''человек разумный''. Частным, но очень важным случаем этой проблемы является спасение детей. Это занимает у Бунге очень важное место. Особое внимание уделяется также избавлению человечества от диктата машин и достижению новых отношений между людьми, их интеграции. Средством решения считается геобиологическая революция, противопоставляемая революции социально-политической[80].

 Идея геобиологической революции имеет у В.Бунге основополагающую роль. Впервые она четко прозвучала в монографии ''Фитцжеральд: география революции''[81]. Это вероятно не случайно. Переселившись в объединенный совет Фитцжеральд, находящийся в Детройте с целью его исследования, В.Бунге прожил там несколько лет. Одним из главных выводов, который он сделал, было то, что для решения проблем жителей этого и остальных районов бедноты, заселенных в основном негритянским населением, нужна геобиологическая революция. Социально-политическая же революция не играет существенной роли. Все проблемы современного американского общества Бунге пытается решить за счет перевоспитания людей, главным образом молодежи и детей. Борьба с угрозой массового уничтожения, войнами, безработицей, дискриминацией, нищетой и многим другим должна опираться на идею геобиологической революции. Пример плодотворности подобного подхода он увидел в Фитцжеральде. В.Бунге подчеркнул, что ''революция в Фитцжеральде не расовая или политическая, а биологическая'' (р.242)[82].

С геобиологической революцией связывается программа борьбы за выживание человечества. Так отмечается биологический кризис у вида ''человек разумный''. В этой связи глобальные задачи ставятся и перед географической наукой. География должна избавиться от ''машинного'' объяснения. Географическая наука будущего должна активно помогать создавать человечество, которое изменит свое отношение к машинам. Она должна помогать в создании регионов, где будут защищены дети, молодежь вида и вид в целом.

Таким образом, геобиологическая революция является основным для В.Бунге путем решения социальных проблем, который позволяет коренным образом переосмыслить и задачи географической науки.

 В.Бунге активно борется за мир и выживание вида в целом. Мысли об этом в его работах встречаются очень часто. Современная цивилизация - атомная тюрьма. Если будут спасены дети, то процесс роста трущоб и угроза войны будут остановлены и соседи, города, нации и мир в целом будут спасены. Нужно лишь в соответствующем духе воспитывать наших детей (р.240)[83]. ''Земная поверхность - дом человека. Это географическое определение области исследования, но эта планета - дом ''человека разумного'' или его кладбище?'' (р.275). Высказываний подобного рода можно привести немало.

Большое значение имеют конкретные географические исследования В.Бунге по проблеме войны и мира. Например, ''Атлас ядерной войны'', опубликованный в 1982 году. В атласе 28 карт, не оставляющих сомнения, что в третьей мировой войне победителей не будет.

 В связи с постановкой острых социальных задач предполагается изменить существующий в западной географической науке подход к исследованию проблем. Целью географической науки должно стать изучение реальной жизни районов и людей, проживающих в них. География должна повернуться к людям от своих утрированно - теоретических проблем. Критерием выбора проблематики для географического исследования должны быть их социальная острота и обыденность, значимость для простых людей. В.Бунге призывает западных географов обличить империализм, показывать порочность американского образа жизни. Свою позицию он выражает так - ''Я крайний антикапиталист'' (р.320)[84].

 Помимо определения целей и задач географической науки, важнейшее значение имеет анализ методов решения ее проблем. Ведь в конечном итоге все определяется именно тем, как конкретно решаются эти проблемы. Основной методологический подход В.Бунге связан прежде всего с вживанием в исследуемый предмет. Географ должен не отрываться от народа, смотреть на его проблемы ''изнутри''. Чтобы это стало возможным, предлагается проводить многолетние экспедиции в различные районы. Географ должен сжиться с районами. В.Бунге, со свойственной ему решимостью, не только декларирует этот подход, но и реализует его на практике.

 Идея геобиологической революции может показаться странной. Представить себе такую революцию сложно. Мы привыкли к тому, что проблемы общества должны решаться за счет социально-политических революций. Отойти от этого стереотипа очень сложно. Но современное человечество стоит перед беспрецедентными проблемами. Никогда не стояло столь реальной угрозы его тотальной гибели. Экологическая ситуация стала до такой степени опасной, что нужно в корне менять привычные представления. Человечество не бессмертно. Его смерть может наступить очень скоро. Расширение озоновой дыры над Антарктидой под влиянием антропогенных химических веществ, возникновение принципиально новых болезней, таких как СПИД, нарушения в генофонде человечества и многое другое вносят коррективы и в мировоззрение людей. Классовые и прочие различия, которым уделяли ранее первостепенное внимание, отступают на второй план. Есть человечество, вид ''человек разумный'' и именно над ним нависла смертельная угроза. Не над каким-то классом или отдельной страной, а над всеми сразу. Над хорошими и плохими, коммунистами и либералами, умными и глупыми. Это все делает людей заложниками общего поведения. И в данной ситуации геобиологическая революция, в понимании Бунге, была бы весьма эффективным средством решения проблем. Правда непонятно как ее все-таки сделать. Позитивная программа этой революции у В.Бунге не очень убедительна.

Противоположностью В.Бунге является Р.Пит. Он последовательный марксист. Проблематика исследований Р.Пита носит типичный для ''радикальной'' географии характер. Отличает его четкость в проведении марксистских идей[85].

 Не касаясь творчества Р.Пита в целом, рассмотрим лишь его борьбу против либерально-буржуазных подходов в западной географической науке. Р.Пит вел дискуссии с географами-либералами на протяжении многих лет. Он выступил против одностороннего подхода к исследованию преступности в географической науке. Им отмечено, что в целом ряде географических работ, носящих псевдорадикальный характер, изучаются только преступления нижних классов капиталистического общества, негритянского населения и полностью игнорируются преступления высших и средних классов, ''белых воротничков''.

Результатом подобного рода исследований является искажение реальной картины социальной жизни исследуемой страны. Р.Пит считает, что либеральные географические исследования преступности ничего не объясняют и не направлены на изменение сложившегося положения. Они являются одним из элементов системы буржуазного государства. Либеральные географы сами являются идеологическим элементом этой системы. ''Либеральные географы, особенно те, кто интересуется преступностью, занимают позицию, которая обеспечивает защиту интересов и существование государства монополистического капитализма. Эта позиция не декларируется, но является единственным результатом''.

 Четкое разграничение марксистского и либерального подходов прослеживается во всех проблемах, которых касается Р.Пит. Он отмечает, что ''достижение социального равенства не может бать результатом либеральной политики распределения доходов... Подлинное социальное равенство может быть достигнуто только изменением сил производящих неравенство''. Необходим общественный контроль над способом производства (р.570)[86]. Географов, подобных Питу, в современной западной географической науке немного. Но они играют в ней активную роль. Сколь долго это будет продолжаться, сказать сложно.

Вильям Бунге - личность очень яркая. Связь между научной работой и личностными чертами прослеживается у него очень четко. От декларации до дела, один шаг.

 Обращает внимание то, что В.Бунге и Д.Харвей в течение долгого времени публикуют мало своих работ, а имеющиеся публикации 1980-х годов весьма слабы. Это представляется не случайным. Работа в духе ''новой'' географии их не устроила и как ищущие люди, они перешли в ''радикальную'' географию. Сделали для нее немало. Но программа деятельности и в этом направлении оказалась не очень эффективной. Можно, конечно, без особых проблем писать множество работ в духе ''радикальной'' географии и далее. Но для Бунге и Харвея это вероятно неприемлемый путь. Если бы они хотели благополучного существования, то продолжали бы работать в рамках ''новой'' географии. Они были лидерами, ''отцами'' этого направления и дивиденды получать из него можно было действительно долгое время.

 Гуманистическая география для этих авторов, вероятно, мало привлекательна. У них несколько отличный стиль мышления. Кроме того, в гуманистической географии уже решены основные теоретические и методологические проблемы на том уровне как они были поставлены в начале ее развития. Делать тривиальные работы для Бунге и Харвея не интересно.

 Долгое молчание Бунге и Харвея можно истолковать и в том смысле, что они устали от активных занятий наукой. Это естественно. Может быть так и есть. Но думается, основное в том, что программа ''радикальной'' географии оказалась малоэффективной.

 Как есть на самом деле можно было бы узнать у самих Бунге и Харвея. Они живы и где-то работают. Но проще, вероятно, найти неопубликованные письма А.С.Пушкина, чем коллег работающих за рубежом.

При анализе радикальной географии порой отмечается процесс марксизации западной географической науки в целом. Одним из примеров такой интерпретации являются наши собственные публикации. На современном уровне мы не придерживаемся подобного мнения. Процесс марксизации западной науки скорее желаемое для марксистов социалистических стран состояние, чем действительное. Те материалы, которые нам известны на данном этапе, говорят о том, что марксизации не происходит. Конечно, при исследовании острых социальных проблем западные географы и обществоведы в целом часто ссылаются на Маркса, Энгельса, Ленина. Следует учесть и то, что есть немало ссылок на таких представителей левых сил как Троцкий, Мао и т.д. Но ссылки мало о чем говорят. Они не являются надежным основанием для выводов относительно марксизации. В общем массиве публикаций, работы западных географов, опирающихся на марксизм, не играют особо значимой роли. Они явно выпадают из потока основных интересов научно-географического сообщества западных стран.

 Мы считаем, что радикальная география в какой-то степени повторяет тот путь, по которому прошла советская наука конца 1920 - первой половины 1930-х годов. Это путь интенсивной искусственной марксизации. Конечно, есть множество различий. Они касаются как социо-культурных условий протекания процесса, так и особенностей научно-географического сообщества. Но общее то, что проблемы географической науки пытаются решить на основании ее редуцирования к самому радикальному и передовому, по мнению его сторонников, мировоззрению. Якобы если географическая наука станет на левые позиции, в ней все изменится. Изменится, но не в том направлении, в котором предсказывают радикалы. Претенденты подобных процессов были.

 Радикальная география интересный пример для науковедения. Это пример временного альянса ученых, увлеченных социально-политической идеей, который существует до тех пор пока есть внешняя потребность в таком объединении. Было бы интересно детально рассмотреть процесс по различным стадиям. Как формировался этот альянс, как он функционировал и т.п.. Большое теоретическое значение имеет исследование особенностей функционирования сообщества, образующего этот альянс в различные периоды. Это все вопросы для будущих метагеографических исследований.

Большую помощь радикальным географам в их работе – пропаганде, могло бы оказать то, что страны реального социализма имеют выдающиеся успехи. Но этого нет. В экономическом отношении социалистические страны испытывают большие сложности. Жизненный уровень населения в большинстве из них оставляет желать лучшего. Карточная система стала нормой жизни в самой могущественной социалистической стране - СССР. Есть явно негативные черты и в развитии интеллектуальной сферы (науки и искусства). Все это не может не осложнять положения радикалов, которые призывают к использованию марксизма. Можно резонно возразить, указав на те проблемы, которые есть в странах и научных сообществах, базирующихся на марксизме.

 Развитие радикальной географии также как и гуманистической было в определенной степени реакцией на кризис ''новой'' географии. Ко второй половине 1960-х годов в ней проявились принципиальные противоречия и недостатки. Но “радикальная” география в значительно большей степени связана с социально-политическим движением, чем “гуманистическая”. В данном случае связь между социальным заказом и его отражением в географической науке слишком прямая.

 Наличие прямой связи между социальным заказом и реакцией на него в географической науке вряд ли можно считать разумным. У политики и науки различные измерения, разное характерное время. И подключение науки под темп развития политической жизни приводит к конъюнктурным работам, которые не имеют существенного значения. Наука попадает в прямую зависимость от политической ситуации. “Радикальная” география подтвердила этот тривиальный тезис. Изменение политической ситуации в западных странах резко повлияло на ее развитие. Аналогичное изменение в случае с “гуманистической” географией далеко не столь серьезно отразилось на ее положении. “Гуманистическая” география больше ориентировалась на фундаментальные научные результаты. “Радикальные” географы на немедленное изменение мира.

У радикальных географов критическая часть явно сильнее и убедительнее позитивной. Они убедительно критикуют капитализм за его пороки мнимые и настоящие. Но что делать для их устранения конкретно в условиях определенного пространства и времени, не совсем понятно. Аналогично, критическая часть явно преобладает при анализе альтернативных течений западной географической науки. Радикалы могут неплохо показать противоречия ''новой'' географии, но ничего равного ей в научном отношении не противопоставляют. Следуя за ними, можно отказаться от пространственного анализа. Что взамен? Набор проблем и методологических подходов, которые предлагают “радикальные” географы, может прельстить немногих.

 Какие перспективы имеет радикальная география в западной и мировой географической науке? Приведем некоторые аргументы, показывающие, что перспективы более чем скромные.

“Радикальные” географы не могут вызывать сочувствия западного научно-географического сообщества потому, что по сути выступили с деструктивной программой. Много раз говорилось, что научно-географическое знание малоэффективно для практики, что оно не решает насущных проблем, стоящих перед людьми и т.п. В качестве примера приводились исследования социальных проблем в Индии группой специалистов, работающих в духе пространственного анализа. Результат их исследований по мнению радикалов был нулевым для индийцев. А на проведение исследования были истрачены миллионы долларов. Призывая отказаться от подобных исследований, радикалы подрывают основы географической науки. Если бы деньги, затрачиваемые на теоретические фундаментальные исследования, использовать для помощи различным людям, испытавшим нужду и голод, это бы не решило их проблем. А географическая наука пострадала бы сильно.

 Деструктивный характер носят и призывы свести проблематику и методологию географической науки к исследованию лишь острейших проблем. Если бы была возможность оказать реальную помощь в решении этих проблем, то это стоило бы сделать. Но фактически за этими призывами радикалов стоит лишь фраза. Их новизна сводится к тому, что географические исследования этих проблем чаще всего сводятся к экстраполяции установки определенного политического лидера на ситуацию. Это как бы приложение, а политика очень изменчива. Науке не стоит повторять все ее зигзаги.

 Говоря о тенденциях развития ''радикальной'' географии, следует особое внимание обратить на возможность ее существования как направления в будущем. Уже отмечалось, что ''радикальная'' география в ее современной форме будет существовать до тех пор, пока западные географы не попытаются под нее подвести общую теоретическую и философскую основу. Здесь проявится все различие ''спектра радикальности'' и появится несколько различных, теоретически целостных подходов с крайне сложными отношениями. Когда это произойдет конкретно сказать трудно.

 ''Радикальная'' география возникла как следствие подъема левого движения в западных странах. С конца шестидесятых годов социально-политическая обстановка резко изменилась. Произошел сдвиг вправо. По сравнению с ''красными'' шестидесятыми годами резко снизилась активность и популярность различных форм радикализма, которые играли существенную роль и в западной географии. Происходит селекция воззрений. В ''радикальной'' географии остаются лишь самые стойкие. Что дальше?

Многие критики отмечают слабость ''радикальной'' географии в методологическом отношении. Эти критические замечания имеют под собой более чем достаточно оснований. ''Радикальные'' географы много пишут о сути своего подхода, его большом значении, еще больше пишут о недостатках других подходов. Это основная тема. Но систематической разработке научно-географической методологии уделяют очень немного внимания. Нет ни одного монографического исследования, в котором бы решалась задача систематического изложения методологии ''радикальной'' географии. Конечно, одной из ее версий. Это отчасти связано с тем, что в числе ее сторонников нет специалистов, способных выполнить эту задачу. Исключение составляет лишь Д.Харвей. Другой причиной является общее пренебрежение методологией. Если человек ждет с минуты на минуту мировой революции, ему не до систематической работы в области методологии. Это медленное и ненужное дело.

 Некоторые сведения о методологии ''радикальной'' географии можно извлечь из конкретных исследований. Например, Сантос анализирует социальные формации как теорию и как метод исследования в географии[87]. Эта работа касается скорее принципов исследования в географии. Конкретные методики не рассматриваются.

Собственно говоря, любая работа, в которой говорится, что абстрактный теоретический подход пространственного анализа несостоятелен, что не может быть чистой науки в классовом обществе и т.п. несет методологический смысл. Другое дело что у ''радикальных'' географов такие положения четко не определены.

 Чаще всего о методологических проблемах ''радикальной'' географии делаются лишь замечания. Это характерно как для критиков ''радикальной'' географии, так и для ее сторонников.

В методологии ''радикальной'' географии, как и любом другом подходе, не имеющем систематической разработки, существует противоречие между общими декларациями, которые можно рассматривать как принципы подхода и конкретными методиками. Методики разработаны наименее слабо. Им посвящено ничтожное количество работ.

 ''Радикальные'' географы не сделали никаких новаций в области методики научно-географических исследований. В этом отношении данный подход является скорее шагом назад. Существующие методы исследования человека и общества в географической науке достаточно разнообразны. С помощью их системного применения можно дать целостное представление о них. Не стоит задачи отказа о большей части этих методов, ради выделения какого-то их блока, связанного с анализом наиболее острых социальных проблем.

''Радикальная'' география не могла ничего изменить в области методики научно-географических исследований и потому, что является по сути коллекторской программой свободной от методических задач. Под определенный критерий в рамках этой программы собираются различные специалисты со своими идеями. Они объединяются под общими принципами. В области методики ничего конкретного нет. Единственное, что есть нормативы негативного характера, например, запрет на использование традиционной методологии пространственного анализа и т.п. Это является существенным недостатком ''радикальной'' географии, говорящем о ее несостоятельности как самостоятельного подхода. Она образовалась как практический альянс временного характера. Она подобным образом и просуществовала все время. Это же стало и причиной распада ''радикальной'' географии.

Редким примером методологической систематической работы "радикального'' географа является статья Дэвида Слатера, под характерным для этого подхода названием - ''Нищета географических исследований''[88]. Она посвящена критическому анализу методологии ''новой'' географии. В результате этого анализа оказалось, что ''новая'' география представляет собой последовательно буржуазное, упадническое явление.

 Для Д.Слатера характерно следование следующим принципам. Он придерживается марксизма. При этом скорее его ортодоксальной версии. Тезисы о невозможности нейтральной науки в классовом обществе, классовой борьбе доводятся до крайностей. Даже советскому географу видны многие перегибы его критики и порой возникает мысль, что это не статья западного специалиста, а перевод на хороший английский язык статьи ортодоксально настроенного советского или китайского географа 1960-х годов.

 Достоинством работы Д.Слатера является то, что он не ограничивается критикой, а проводит альтернативный взгляд, построенный целиком на марксистских основаниях.

Проблематика ''радикальной'' географии чрезвычайно разнообразна. Пишется о множестве самых различных вопросов. Приведем некоторые темы, без попытки их систематизации:

анализ стран ''третьего'' мира,

проблема нищеты, политика, общество и государство,

расовые проблемы,

классовая борьба,

территориальные проявления сегрегации,

тяжелое положение индейцев,

неравномерность развития,

репрессии империалистов,

благополучие одних и неблагополучие других,

преступность,

империализм и его власть,

борьба за мир,

эксплуатация,

сегрегация как явление общественной жизни.

защита детей и женщин,

революции в обществе,

критика буржуазной географии,

о рабочем классе,

социальное пространство,

социальное значение географической науки,

изучение городов,

изучение классов,

о землевладении,

о среде,

социальное планирование,

идеология и география,

социальная справедливость,

отчуждение,

образование и капитализм,

и т.д. и т.п.

Это перечисление можно продолжать очень долго. В кажущемся хаосе проблем своя логика. В “радикальной” географии делается акцент на тех проблемах, которые наиболее остры в социальном отношении. Ввиду того, что таких проблем очень много, проблематика ''радикальной'' географии становится неопределенной. С этой точки зрения ''радикальная'' география является дополнением той социальной географии, которая существовала до нее.

Указанные ранее различные подходы в рамках ''радикальной'' географии проявляются в рассмотрении этой проблематики. Дифференцировать их многообразие с учетом проблематики довольно сложно. Дело не только в сложностях четкой теоретически обоснованной делимитации подходов, но и в том, что пестрота проблематики имеет и обратную сторону. Часто по одной проблеме работает лишь один человек или, более того, есть только одна публикация.

 В детальный анализ ''радикальной'' географии по проблематике вдаваться не будем. Это тривиальное с методологической точки зрения занятие, и в этой работе им заниматься не стоит.

Проблематика ''радикально'' - географических исследований разнообразна. Ее объединяет ориентация на постановку и решение острых социальных вопросов. Предлагаемые практические и теоретические решения существенно различаются, но то, что в область интересов географов - ''радикалов'' попадают только такие проблемы, это факт несомненный.

 Методологические проблемы, решаемые в рамках ''радикальной'' географии, связаны прежде всего, с анализом социальных позиций представителей научных географических подходов, определением идеологического содержания различных географических работ. ''Радикалы'' считают, что претензия на нейтральность теоретико-географических исследований носит во многом иллюзорный характер. Нельзя быть ''нейтральным'', живя в классовом обществе и занимаясь некоторыми вопросами. Конечно, ничего нового в этих тезисах нет. Классиками марксизма ленинизма принцип партийности был разработан много лет назад. Но то, что западные географы адаптировали этот принцип, заслуживает внимания.

Среди конкретных географических проблем следует отметить анализ географии преступности. Здесь ''радикалами'' достигнуты определенные успехи. Показано, что развитие такого сложного социального явления как преступность, имеет четкую географическую дифференциацию, выявление которой может иметь значение в практическом отношении. Показываются особенности влияния западного общества на характер труда, как физического, так и интеллектуального. Географические закономерности выявлены и здесь. Вскрываются социально-экономические противоречия капиталистической системы и особенности их проявления в пространственной организации общества. Много внимания отводится неравномерности развития стран и регионов, различиям в уровнях благосостояния населения и т.д.

Когда ставится вопрос о проблематике ''радикально'' - географического направления следует учитывать отмеченные выше аспекты. Первый. При анализе проблематики следует обращать внимание на методическую сторону их постановки и решения. Второй. Нужно постоянно помнить, что в ''радикальной'' географии выделяется несколько направлений и единство в проблематике не означает единства в решении. ''Радикально'' - географическое направление в этом смысле уникально в западной географии. В данных научных направлениях, нет положения при котором ставились одни проблемы и предлагались существенно различные решения, порой диаметрально противоположные, именно в рамках этого направления.

 Проблематика довольно обширна. Но в то же время она отличается односторонностью. Все обращено к социально-политическим проблемам. Это характерное явление для всех ''радикальных'' направлений. В этом собственно и заключается их радикальность. Об этой односторонности можно много писать плохого и хорошего. Но факт остается фактом. ''Радикалы'' не считают это недостатком. Это достоинство. Причем мнения делятся на две группы. Одни ''радикалы'' абсолютизируют свою односторонность и трактуют географические науки только как общественную науку, нацеленную на острую социальную проблематику. Естественно-географические области познания отвергаются ими, чаще просто игнорируются. О них вроде бы не знают вообще. Другие ''радикальные '' географы считают, что ''радикальная'' география не исчерпывает всей системы географических наук и всех задач географической науки. Они признают естественно - географические дисциплины. Но среди общественно-географических дисциплин выделяют ''радикально'' - географический подход как самый плодотворный.

Место ''радикальной'' географии в западной географической науке

 ''Радикальная'' география занимает своеобразное место в западной географической науке. Его нужно рассматривать в контексте определенного времени. Оно было различным в разные периоды эволюции этого альянса западных географов.

 Место ''радикальной'' географии в западной науке определяется ее социальной сущностью. Степень негативного отношения к ней прямо пропорциональна стремлению ''радикальных'' географов перевести функционирование науки на базу вне научных критериев. Научное сообщество сопротивляется этой разрушительной тенденции. ''Радикальные'' географы не соблюдают правила научно деятельности, выработанные западным научным сообществом в течение длительного времени и это делает их париями.

 Вся сложность положения ''радикальной'' географии в западной науке хорошо видна по его месту в системе высшего географического образования. Если в ведущих географических журналах статьи ''радикального'' характера публиковались довольно часто, то система высшего географического образования не усвоила этот подход. Научно-географическое сообщества проявило большую настойчивость в сохранении традиционной системы подготовки кадров. Это хорошо отразил Уолфорз.

 Но противоречие между местом ''радикальной'' географии в западной науки и отсутствием ее в системе высшего географического образования осталось. Оно могло решить на основании компромисса. Его суть во введении в систему образования либеральной версии ''радикальной'' географии. Она наиболее умеренна и приемлема для большинства западных географов.

Положение ''радикальных'' географов, особенно сторонников крайне левых ее проявлений довольно сложно, вероятно, и в личном плане. Общеизвестна неустроенность профессиональной карьеры В.Бунге. Аналогично положение и других “радикальных” специалистов. Уолкер признается, что ''как марксист...”.

 Положение осложняется еще и попытками радикальных географов вести острые дискуссии в рамках западной географической науки. Наибольшую настойчивость на “фронте научных дискуссий” проявил Р.Пит. Он вел их на протяжении ряда лет с либерально настроенными специалистами по географии преступности.

 Конечно, ''радикальная география как научных подход слишком эклектична для того, чтобы можно было говорить о едином ее месте в западной географической науке. Его нужно рассматривать в зависимости от того, какой версии придерживается конкретный “радикальный” географ. У сторонников анархистского и либерального подходов будут совершенно различные особенности в научно-географическом сообществе.

Место ''радикальной'' географии в западной географической науке оценивается западными специалистами различно. Многие констатируют ее альтернативность ''новой'' географии и ''гуманистической'' географии. Об этом пишут как сторонники, так и противники ''радикальной '' географии. Ничего удивительного в этом нет. Это лишь констатация тривиального факта. Особенно много внимания уделяется анализу противопоставления "новой" и ''радикальной'' географии. К ''гуманистической'' географии ''радикалы'' относятся более спокойно потому, что ее не всегда замечают. Это аналогично тому, как ''гуманистическая'' география игнорируется в советском научно-географическом сообществе. Причина феномена в том, что существуют различные критерии географичности, различные образы географической науки. В образе, используемом многими ''радикалами'' ''гуманистическая'' география, со своей “странной” проблематикой просто отсутствует.

Одним из методов определения места ''радикальной'' географии в западной географической науке является детальное исследование дискуссий, которые имеют место между ''радикалами'' и другими географами. Таких дискуссий нам известно несколько. Это борьба Р.Пита против либералов. Дискуссия Гэйла и Д.Харвея. Дискуссия Кларка и Диэра с Р.Питом. Попытка дискуссии Чэппела с президентом США Дж.Картером. Короткий, но энергичный обмен мнениями Р.Пита и Д.Слатера с советскими географами, авторами одной из статей о ''радикальной географии. Вероятно, есть еще ряд дискуссий. Их выделение является достаточно искусственной процедурой. Вся ''радикальная'' география - дискуссия со всей западной географической наукой.

 Отличительной чертой дискуссий ''радикальных'' географов является их заостренность. Это совершенно естественно, если учесть характер этого феномена западной географической науки. Характерна не академичность обсуждения проблем. Благодаря ''новой'' географии в западной географической науке постепенно сложился стандарт обсуждения идей близкий к тому, что есть в естествознании. ''Радикальные'' географы пытаются его разрушить и ввести стандарт похожий на тот, то был в советской географии в 1930-е годы. Недостаток обоснованности и доброжелательного отношения к оппоненту замещается у радикалов избытком политической заостренности. Мнения делятся на диаметрально противоположные. Никаких компромиссов не допускается. ''Радикальные'' географы решают проблемы так будто идут в штыковую атаку.

 С нашей точки зрения анализ дискуссий ''радикальных'' географов с коллегами наиболее интересен не с содержательной точки зрения, того какие позитивные результаты получаются в итоге, а с метагеографической. Любопытно проанализировать каким образом в условиях демократической социо-культурной системы делается попытка радикализировать географическую науку, ввести стандарт мышления в целом характерный для иной системы.

Одним из достижений ''радикальной'' географии является то, что ее сторонники подняли темы борьбы за мир. Для мировой географической науки такая проблематика в целом нехарактерна. Есть отдельные работы, но чисто декларативного характера. ''Радикалы'' поставили эту проблему очень широко. Эта проблематика разрабатывается представителями различных версий ''радикальной'' географии (Чэппел, Бунге, Пит, Манн). Здесь представлен анархистской, марксистский и христианский подходы. Долго говорить о прогрессивности подобной работы излишне. Это одна из основных глобальных проблем современного человечества. Свой вклад могут внести в это и географы. Справедливости ради стоит отметить, что такая работа не стала массовым явлением и среди ''радикальных'' географов, хотя они занимаются этим больше , чем остальные.

 Нам представляется, что борьба за мир может стать одной из основ, способной объединить аморфную ''радикальную'' географию. Это особенно важно на современном этапе, когда ''радикальная'' география потеряла свою остроту и теряет социальную базу развития. Необходим поиск новых оснований. Нельзя замыкаться на проблематике конца 1960-х годов.

Значение ''радикальной'' географии

 ''Радикальную'' географию сложно оценить однозначно и без эмоций. В ней слишком много такого, что выходит за пределы научного познания и вторгается непосредственно в политические симпатии и антипатии. А в этой области сложно добиться строгой обоснованности. Рассмотрим некоторые аспекты значимости ''радикальной'' географии, как негативного, так и позитивного плана.

Значение ''радикальной'' географии в том, что впервые в истории западной географической науки появилось широкое движение географов, открыто протестовавших против власть придержавших и использовавших свои знания для того, чтобы реализовать альтернативную версию общественного развития. Это делалось не всегда удачно, но это было. Новизна ''радикальной'' географии в этом отношении сомнений не вызывает. Это можно также считать одним из достижений современного цикла развития западной географической науки. Период с 1950-х по 1980-е годы оказался чрезвычайно насыщенным.

 Значение ''радикальной'' географии и в том, что они показали возможность и необходимость более тесного контакта географов с другими специалистами и общественностью в решении острых проблем. Это приобретает все более важное значение

В целом, можно сказать, что феномен западной “радикальной” географии во многом не понят и не осмыслен. Это касается как советской, так и западной географической науки.

5.7.

ЛУНДСКАЯ ШКОЛА ''ВРЕМЕННОЙ'' ГЕОГРАФИИ[89]

Наиболее характерным и логически законченным выражением наступления, периода доминирования умеренности и плюрализма в западной географической науке является Лундская школа ''временной'' географии. В 1970-80-е годы ее популярность резко возросла. Она стала явлением сопоставимым по значимости с таким направлением как ''гуманистическая'' география. Подобно эмбриону, проходящему определенный путь развития и выводимому временем, на качественно новый этап, Лундская школа, остававшаяся долгое время в тени, вышла на передние позиции западной географической науки, когда сложились благоприятные условия.

На первый взгляд произошло невероятное. Частная, довольно узкая теория диффузии нововведений и небольшая группа исследователей, сформировавшаяся вокруг Т.Хегерстранда, дополняясь все новыми достижениями, как собственного производства, так и адаптируемыми из вне и постоянно приобретая новых сторонников, переросла в очень влиятельную научную школу. Это, тем более, необычно, что речь идет о Швеции, стране явно не блистающей своими научными традициями. Исследование этого превращения представляет большой интерес для понимания особенностей развития современной западной географической науки, формирования научных школ. Анализу этого явления посвящен ряд западных  науковедческих работ.

Лундская школа в советской географической науке изучена слабо. Есть только одна работа - препринт Н.В.Петрова[90]. На него мы в значительной степени опираемся при изложении фактологического материала в анализе данной школы. Это связано с тем, что Н.В.Петрову удалось добиться систематичности и ясности изложения оснований школы.

 Основателем и признанным лидером Лундской школы является шведский географ Торстен Хегерстранд[91]. Школа развивается на протяжении более двадцати лет в значительной степени на основе конкретизации и разработки его идей.

 Основополагающие положения, послужившие базой формирования школы, изложены Хегерстрандом в начале 1950-х и 1960-е годы. Им исследовался процесс диффузии нововведений. Проблема занимала западных географов и раньше, но Хегерстранд применил для этой цели математические методы, что позволило получить строгие и оригинальные результаты. Он изучил процесс диффузии как волновое явление. Подобный подход оказался плодотворным и ко многим другим проблемам, которые стали исследоваться с позиций их пространственно-временной динамики.

 Заслугой Т.Хегерстранда является то, что он, впервые опираясь на эмпирические данные, описал влияние соседства на пространственную диффузию нововведений. Восприятие новшеств рассматривалось с учетом психологических особенностей людей. Показано сопротивление принятию новшеств.  Дана математическая модель диффузии. Показаны возможности определения избыточности и недостаточности контактов людей с пространственно-временной точки зрения (Драмович).

 На начальном этапе исследование процесса диффузии нововведений в англосаксонской науке почти целиком проходило в духе ''новой'' географии. Учет отдельных элементов психологии людей был связан со спецификой проблематики. Определяющего влияния на постановку и решение проблем не имели. Работая в этом направлении Хегерстранд, внес существенные дополнения в свои первоначальные взгляды. В 1960-е годы им была сформулирована, в основных чертах, система принципов и понятий школы ''временной'' географии, которая сохраняется и поныне. Насколько можно понять, дальнейшего развития этой научной школы не происходит.

 Важным этапом эволюции научной школы стало создание в Лунде исследовательской группы по проекту ''Использование времени и экологическая организация''. В ее рамках Хегерстранд со своими коллегами Б.Ленторпом, С.Мартенссоном, П.Карлстейном, А. Предом[92] и другими продолжил исследования. Важнейшее значение для формирования школы имело и то, что Хегерстранд и его последователи имели англоязычный журнал ''Lund Studies in Geography. Human Geography'', в котором могли оперативно, и на доступном для громадного большинства географов мира языке, публиковать свои разработки.

 Для формирования школы сложились благоприятные условия. Был бесспорный лидер с идеями, способными увлечь научную молодежь. Результаты исследований находили применение в практике и высоко оценивались правительством Швеции. Был свой журнал. Это способствовало созданию жизнестойкой и продуктивной научной школы.

 Принципиальными положениями, лежащими в основании концепции Лундской школы можно считать стремление ее сторонников избавить географию от чрезмерного внимания к проблеме расстояния и описания, требовании рассматривать пространство и время, при исследовании географии человека в неразрывной связи. Важна ориентация географической науки на исследование человека в его повседневной, обыденной деятельности. За основу предлагают зять ''хореографию'' индивидуального и коллективного существования, а также отказаться от чрезмерной специализации в интересах целостного географического исследования человека и общества.

 Рассмотрим каким образом реализуются эти установки в конкретных исследованиях. При изучении пространственно-временной деятельности людей в Лундской школе принято исходить из следующей системы ограничений, сформулированной Хегерстрандом.

1. Неделимость человека.

2.  Ограниченная продолжительность жизни каждого человека.

3. Ограниченные возможности человека участвовать одновременно более чем в одном виде деятельности.

4. Факт наличия продолжительности каждого вида деятельности.

5. Факт расходования времени на передвижение между точками в пространстве.

6. Ограниченная вместимость пространства.

7. Ограниченные размеры земного пространства.

8. Факт наличия у любой ситуации корней в прошлом.

 Эти положения можно рассматривать как конкретно-научные принципы пространственно-временного исследования человека в Лундской школе. Они раскрываются в строгой системе понятий. Используются следующие понятия.

Структура окружения (среды) - система альтернативных видов деятельности и ресурсов для их обеспечения (возможности работы, социальных контактов, обслуживания и т.д.). Структура окружения относительна для каждого человека. Ее состав, в значительной степени зависит от его психических особенностей, культурного уровня и благосостояния.

 В зависимости от масштаба времени определяются повседневное окружение (географическое пространство пределов, которых индивид может достичь в рамках суточного цикла жизнедеятельности) и жизненное окружение (арена действий индивида в течение его жизни).

 Формой описания индивида в пространстве-времени является путь (траектория), берущий начало в точке рождения и заканчивающейся в точке смерти данного индивида. Это одно из центральных понятий. Оно отражает факт непрерывности в последовательной смене ситуаций. Выделяются суточная, недельная и жизненная траектории.

 В окружающем траекторию индивида пространстве и времени, выделяются колеи доступности (трубки). Их радиусы отражают способность индивида передвигаться и общаться с внешним миром. Первое кольцо доступности заключает пространство, находящееся в пределах непосредственной досягаемости. Второе - определяется параметрами слуха и зрения. Третье - заключает в себе все точки пространства, где индивид может побывать в течение дня, а также его жилище.

 Используется понятие острова, под которым понимается пространство передвижения индивида в течение дня, за пределы которого он не может выходить, при условии обязательного ежевечернего возвращения домой. Его пределы колеблются в зависимости от доступных человеку транспортных средств.

 Благодаря учету временного параметра, деятельность индивида рассматривается не в двумерном, а трехмерном пространстве и времени. Благодаря этому, вместо понятия острова получается понятие призмы человеческой жизнедеятельности.

 Под станцией понимается точка в пространстве, где индивидом совершается длительная остановка для участия в процессе общественной деятельности или потребления. Понятие гибкое. Станцией является город, в котором живет индивид, место его работы и т.д.

 Teрмином ''domеin'' обозначается другое понятие. На русский язык термин переводится как владение, имение, область, сфера. Но дословный перевод не раскрывает полностью сути обозначенного понятия. Поэтому разумно использовать термин без его буквального перевода. Под домэйном понимается, по определению Т.Хегерстранда, ''пространственно-временная ячейка, в пределах которой предметы и события находятся под контролем данного индивида или группы''. Примером домэйна может служить рабочий стол, жилище и т.д. Некоторые из них сохраняются силой привычки, другие системой юридических положений. Существует иерархическая связь домэйнов.

 Под связкой деятельности понимаются объединения людей, механизмов и материалов, возникающие в определенное время, определенном месте и с определенной целью. Значительная часть связок имеет строгую пространственно-временную локализацию.

 Фундаментальное значение имеет понятие проекта, охватывающее ''всю совокупность видов деятельности, индивидов и параметров, которые должны участвовать в достижении какой-либо определенной цели''.

 Т.Хегерстрандом введено и другое столь же общее понятие - диорамы. Диораму можно рассматривать как своего рода ''живой ландшафт'', включающий людей, являющихся инициаторами проектов, с их внутренним миром. Понятие диорамы практически не ограничено в объеме и может отождествляться с понятием общества. Жизнедеятельность людей в рамках диорамы определяется ''задающим темпом'' (временными доминантами с четкой ритмичностью, например, деятельностью предприятий, школ, поездов и прочих объектов, имеющих фиксированное время функционирования).

 Проблематика исследований Лундской школы разнообразна. В ее эволюции выделяется особенность. Начав с довольно узких проблем, сторонники школы постепенно перешли к все более общим вопросам географической науки. На современном этапе они имеют специфическое решение большей части из них. Стремительный экстенсивный рост проблематики школы является естественным этапом ее развития.

 Проблемами, на которых выросла Лундская школа, было исследование диффузии нововведений, миграций населения и роста городов. То, что в современной географической науке диффузии нововведений уделяется большое внимание, личная заслуга Т.Хегерстранда. Сторонники школы изучили также такие проблемы как разрастание сети шведских городов, развитие новой застройки в городах, распространение информации и многое другое. Эти исследования стали символом Лундской школы. Но изучается немало и других проблем. Для целей территориального планирования в Швеции и ряде других стран ведутся исследования пространственной доступности медицинских и культурных заведений. Анализируется способность отдельных лиц выполнять ежедневные трудовые операции в различных районах города, влияние повседневной деятельности на различные виды передвижения в разных районах города и т.д. Делаются попытки применить подход ''временной'' географии к исследованию регионов и эволюции ландшафтов. В этой области претензии ''временных'' географов велики. Некоторые пытаются создать новую региональную географию и радикально изменить методологию исследования ландшафтов. Суть подхода в том, что ''выбранный….

 Лундская школа вторгается и в область политической географии. Здесь также есть претензии на создание новой парадигмы, в которой внимание следует заострять на ''ограниченности.

Какие бы проблемы не рассматривались, в постановке и решении четко прослеживаются исходные понятия и принципы Лундской школы, позволяющие без особых затруднений выделить публикации из массы работ западных географов.

 Лундская школа уникальна. Она прошла без принципиальных изменений две научные революции в западной географии - количественную и философскую. У представителей этих диаметрально противоположных методологических подходов она считалась ''своим'' достижением. Сторонники ''новой'' географии, а затем и ''гуманистического'' направления видели в Лундской школе, прежде всего, то, что соответствовало их принципам. Инициатива интерпретации ее положений в соответствующем духе принадлежала сторонникам количественной и философской революций.

 Следует выяснить почему существует борьба за интерпретацию достижений школы в противоположных значениях? С чем связана их большая гибкость и привлекательность? Эти вопросы не имеют ответа, а без них невозможно дать адекватную оценку школе.

 Наиболее привлекательными для географов в Лундской школе являются, по нашему мнению, следующие черты:

 1. Школа является чистым продуктом географической науки. Она выросла в рамках географической науки и использует специфическую географическую методологию. Это отличает ее от ''новой'' географии и ''гуманистического'' направления в которых значительную роль играют математика и философия, привнесенные в научно-географическое познание. ''Новые'' и ''гуманистические'' географы основной акцент делали на них. Для лундских географов математика, философия и психология являются лишь вспомогательными средствами. Это находит прямое отражение в методологических и теоретических работах.

 2. Идеи, разрабатываемые в Лундской школе, открывают большие перспективы и дают хорошие теоретические результаты, имеющие непосредственный выход на практику.  Они являются ценным инструментом регионального анализа и планирования.

 3. Научные положения Лундской школы носят гибкий характер. Их можно интерпретировать и наполнять содержанием в зависимости от исходной установки. Это своего рода коллекторская программа, которую можно реализовать с точки зрения различных исследовательских подходов. Данное свойство обеспечивает живучесть и привлекательность школе.

 Эти общие черты по своему привлекают сторонников альтернативных направлений. Удивительно, каким образом их противоположные ориентации мирно уживаются в рамках одной цельной научной школы. Анализ этого феномена интересен с точки зрения определения разумной метагеографической культуры, исходящей из принципа сочувствия[93].

 Со сциентистской ''новой'' географией Лундскую школу сближает стремление ''временных'' географов отразить логику пространственного проявления исследуемого предмета в строгих моделях. В этом они немало преуспели и значительная часть их достижений вошла в фонд ''новой'' географии. При построении моделей вводится ряд допущений и исследование переводится в абстрактную плоскость. Широко используется математический аппарат, главным образом, метод Монте-Карло. Построено несколько вариантов моделей диффузии с нарастанием их сложности. От очень абстрактных и мало реалистических допущений, Хегерстранд и его последователи перешли к более сложным моделям, отражающим реальность полнее. Модели Хегерстранда воплощены в программы для компьютеров. Они написаны на Фортране. (Драмович)

 Можно привести много примеров такого подхода. Важно, что моделирование лежит в основе научной деятельности ''временных'' географов. Сложная и хорошо разработанная система понятий школы моделирует процесс пространственно-временной деятельности индивидуума очень гибко.

 Характерная черта, сближающая Лундскую школу и ''новую'' географию, связана с широким применением ими математического аппарата. Например, с 1966 года под руководством Хегерстранда, ряд специалистов занимается анализом прикладных проблем. В их решении используются математический аппарат и компьютеры. Так для исследования условий жизни населения в урбанизированных районах различной величины и местоположения, с целью определения степени использования индивидуумом в повседневной жизни их социального и физического окружения, использовалось моделирование. Создана имитационная модель PESASP / ПОМАМТ - программа оценивающая множество альтернативных модельных траекторий. На ее основе выделялись типы возможных дневных программ деятельности людей.

 Важную роль в сближении играет исторический фактор развития ''новой'' географии и Лундской школы. Он связан с тем, что многие работы ''новых'' географов публиковались в Лунде. Это вело к мнению, что Лундская школа является одним из центров производства идей в духе ''новой'' географии. Наиболее ярким примером сближения ''новой'' географии с Лундской школой на этой почве, вероятно, является публикация выдающейся книги В.Бунге ''Теоретическая география'' в Лунде[94].

 Конечно, некоторые различия работ представителей этой школы и ''новой'' географии были четко видны уже в первой половине 1960-х годов, но на них не обращали внимания. Да они и не играли принципиальной роли.

 Тесно связанный с применением моделирования, но имеющий и самостоятельное значение, метод абстрагирования в Лундской школе, так же как и ''новой'' географии применяется очень широко. Абстрагирование было основой подхода к географическому познанию, что резко их выделяло на общем фоне развития мировой географической науке 1950-60-х годов.

 Отмеченные положения сыграли основную роль в том, что Лундская школа долгое время рассматривалась как часть ''новой'' географии. О самостоятельной научной школе в период 1950-60-х годов, вероятно, нельзя говорить. Как школа она проявила себя в конце 1960 и первой половине 1970-х годов.

 Возникает вопрос. Почему эта мало выделяющаяся из ''новой'' географии концепция успешно прошла следующую альтернативную стадию развития географической науки и, более того, стала выдвигаться в лидеры западной географической науки. Ответ может быть получен из анализа того, что сближает Лундскую школу с ''гуманистической'' географией. У них немало общих точек соприкосновения. Они не столь очевидны, как в рассмотренном выше случае, но они есть и играют существенную роль в эволюции школы. С ''гуманистической'' географией ее сближают следующие черты.

 Сторонники школы отвергли бихевиористский подход рассмотрения человека. Анализ пространственно-временной деятельности людей ведется на иной основе. Учитывается внутренний мир человека как одна из составляющих предмета исследования географической науки. Для ''новой'' географии подобная постановка вопроса неприемлема. Для ''гуманистической'' географии она становится едва ли не самой существенной. В этом вопросе ''временная'' география полностью расходится с ''новой'' географией и сближается с ''гуманистической''.

 Внутренний мир человека учитывается в понятии структуры окружения, играющем важную роль. Структура окружения индивидуума связывается с его  психическими особенностями, культурным уровнем и т.п. Акцент делается на внутреннем мире. Структура окружения противопоставляется традиционному пониманию ее как чего-то ориентированного на внешнюю среду.

 В Лундской школе и ''гуманистическом'' направлении большое внимание уделяется исследованию соседства. Показывается его влияние на географические процессы в обществе. Есть и ряд других общих проблем.

 После широкого развития ''гуманистического'' направления ''временные'' географы гораздо больший акцент сделали на попытке целостного исследования человека в географии. Ими была усвоена не только терминология, но и важные принципы ''гуманистической'' географии. Это позволило некоторым полностью отнести концепцию Хегерстранда к ''гуманистическому'' направлению.

 Отмеченные положения достаточно весомы, чтобы сделать возможной интерпретацию Лундской школы и в духе ''гуманистической'' географии. Главным основанием этого является учет психологических особенностей человека в обоих подходах. Но между ними есть и существенное различие. Психологические процессы ''временные'' географы рассматривают в значительной мере как ''черный ящик''. Исследование сознания как фильтра определяющего особенности пространственно-временного поведения людей не является задачей школы. Это не согласуется с принципами ''гуманистического'' направления. Но его сторонники, стремящиеся сблизиться с Лундской школой, не акцентируют внимания на отличии.

 Отдавая должное общности Лундской школы с ''новой'' и ''гуманистической'' географией, не следует ее рассматривать как компромиссный вариант между этими направлениями. Лундская школа базируется на оригинальной концепции, способной за счет своей гибкости усваивать существенно различные подходы, перерабатывать их в соответствии с логикой своих принципов. ''Временные'' географы не бросаются в крайности и разумно относятся к новинкам появляющимся на сцене западной географической науки. Они пытаются усвоить их достижения, использовать для совершенствования своего подхода.

 Интенсивная радикализация западной географической науки в конце 1960 и первой половине 1970-х годов отразилась и на Лундской школе. Ее представители, исходящие из установки на усвоение всего ценного что есть в различных подходах, не могли пройти мимо столь фундаментального явления как ''радикальная'' география. Усвоение идей радикального подхода произошло в типичном для данной школы стиле. Все острое, конфликтное, что было в ''радикальной'' географии отбросили. Но в школу вошел блок новых проблем и аспектов исследовательского подхода радикальной географии. Адаптация радикализма весьма важна. Лундская школа и в этом случае удачно прошла, если применим данный термин, очередной катаклизм в развитии западной географической науки, отдав ему определенное место.

 Наиболее характерными в этом отношении нам представляются работы А.Преда[95], одного из наиболее активных сторонников Лундской школы в США.

 Трактовка Лундской школы как одного из проявлений стадии умеренности и плюрализма многое объясняет. Например, объясняются особенности критики школы. Она критикуется с различных точек зрения. Объяснить это можно возможностью различной интерпретации ее положений. Приведем некоторые примеры критики школы.

А.Янсен рассматривает Лундскую школу как одно из проявлений позитивистской географии. Он считает, что ее интегративная ориентация не принесла успеха. Это в принципе недостижимо на позитивистской основе.

 Наиболее обстоятельная критика пространственно-временной школы дана К.Роузом. Выдвинуто 6 пунктов критики.

1. Нет различий между исследованиями, проводимыми в рамках пространственно-временной концепции и исследованиями бюджета времени.

2. В концепции время физическое, а не социальное.

3. Существует противоречие между физикалистским подходом пространственно-временной концепции и психологическими детерминантами реального поведения.

4. Пространство-время Хегерстранда слишком примитивно по сравнению с существующими в науке пространственно-временными представлениями.

5. Слишком много внимания уделяется временному измерению в ущерб пространственному.

6. Модели, разрабатываемые в школе, носят упрощенный, физикалистский характер.

 Аргументы, выдвигаемые К.Роузом против Лундской школы, изложены в соответствии с работой Н.В.Петрова, проанализировавшего их детальным образом. Обстоятельные ответы на них даны Д.Парксом и Н.Трифтом[96].

 Приведенные замечания лишь один из примеров критики Лундской школы. Частично они справедливы, хотя специалисты детально знакомые с идеями Лундской школы могут на них весьма аргументировано возразить. Мы считаем, что критика К.Роуза характерна в том отношении, что отражает взгляд на школу со стороны человека, который в курсе основных ее работ, но не знает деталей и не работает самостоятельно в этом направлении. Это важный аспект, поскольку для популярности научной школы важнейшее значение имеет не только ее реальный научный багаж, но и представления о ней научного сообщества, имидж школы в глазах специалистов.

 Интерес представляет оценка Лундской школы Н.В.Петровым[97]. Он выделил в ней 10 принципиальных положений.

1. Это парадигма, расширяющая содержание социально-экономической географии и выводящая ее за рамки описательности.

2. Это метод конкретного, объемного, блестящего по наглядности описания с выходом на прогноз жизнедеятельности общества на всех уровнях.

3. Это собственно крупнейшее географическое открытие, многое меняющее в научно-географическом познании.

4. Это качественный скачок от динамики пространственных процессов к пространственно-временным процессам.

5. Это гармоничное и стройное научное построение, с изящной теоретической основой и непосредственно из нее вытекающей прикладной частями, вырастающий из фактов.

6. Это разновидность географической прогностики.

7. Это синтетическая концепция процесса-структуры, представляющая процесс как 4-мерную ''статичную'' структуру.

8. Это стержень, структурирующий и целенаправляющий огромную аморфную массу исследований в рамках целого ряда наук о человеке.

9. Это особая научная школа географии человека.

10. Это поворот к хроногеографии.

Со многими отмеченными положениями можно согласиться. По нашему мнению, значение Лундской школы для современной географической науки в следующем. Ее сторонники дали образец синтеза пространственно-временных характеристик в исследовании человека и общества. В их интерпретации пространство – время действительно единая система, а не различные слова соединенные черточкой на бумаге. Отражена динамика этих процессов. Показан путь, по которому можно придти к органичному соединению географических исследований человека и общества в единое целое. В других же направлениях между исследованиями на уровнях человека и общества есть серьезные различия и добиться их сложно.

 Большое значение школы связано с введением вероятностного подхода в географические гуманитарные исследования. Рассматривая столь сложные объекты, как человек и общество нельзя исходить из примитивного детерминистического подхода и пытаться обосновать однозначные выводы, там где их быть не может в принципе. Благодаря применению вероятностного подхода и развитой системе понятий, ''временные'' географы вышли на уровень пространственно-временных прогнозов человеческой деятельности.

 Выгодно отличает Лундскую школу стройность теории. Это стала возможным благодаря тому, что основной вклад в разработку теоретических оснований школы принадлежит одному человеку - Т.Хегерстранду. Вероятно, достижение стройности теоретических оснований возможно лишь при условии, что их разработкой занимается один человек или группа под руководством бесспорного лидера.

 У Лундской школы много достоинств и мало недостатков. Во всяком случае, на современном уровне развития географической науки они не очень видны. Один из них в том, что есть противоречие между мощной теорией и работами прикладного характера, которые явно недостаточны. Это отмечается и Н.В.Петровым. Подобное противоречие в целом характерно для географической науки. Лундская школа и в этом отношении является чисто географическим продуктом. Перевод достижений этой школы в прикладную плоскость дело инженерного, а не научного уровня. Теоретики и методологи вряд ли должны заниматься подобными проблемами. Пагубность отсутствия инженеров-географов, ориентирующихся на адаптацию теоретических положений с практической точки зрения, проявляется на этом примере очень четко.

После того как рассмотрено содержание концепции Лундской школы и показано ее место в современной географической науке можно дать обоснованный прогноз развития. Мы исходим из изложенной выше концепции развития географической науки 1950-80-х годов. В соответствии с ней, пик популярности Лундской школы связан с третьей, заключительной стадией цикла - стадией умеренности и плюрализма. До середины 1980-х годов эта стадия была ведущей в западной географической науке. Далее, по мере перехода к новому циклу, ее популярность будет падать и она разделит судьбу первых двух стадий. Датировать временными рамками этот процесс сложно, так как цикл выделен лишь до середины 1980-х годов. Теоретически осмыслить характер и скорость новейших изменений пока сложно.

 Рассмотрим перспективы школы более конкретно. К середине 1980-х годов Лундская школа имела устойчивое и выгодное положение в западной географической науке. Антиномичное состояние западной географической науки на философско-методологическом уровне требует позитивного решения. Плюрализм как философская основа не способен его дать. Для географов наиболее привлекательными становятся концепции лежащие на стыках различных подходов и направлений, ранее претендовавших на абсолютность. Такова концепция Лундской школы. Кроме умеренности и способности адаптировать новые точки зрения она отличается важными научными достижениями, значимостью для практики. Вероятно, возможности ее развития не исчерпаны. Количество проблем, которые можно исследовать с позиций ''временной'' географии велико. Принципиальные положения Лундской школы принимаются весьма благосклонно большинством западных географов. Это все говорит в пользу ее устойчивого положения.

В то же время следует учитывать, что аналогичное положение было у региональной парадигмы в 1950-е годы, у ''новой'' географии в 1960- годы, ''гуманистической'' географии в 1970-е годы. Во всех случаях это заканчивалось быстрым развитием принципиально новых новинок и уходом с переднего края науки ''благополучного'' направления. Как будет на этот раз сказать сложно. Процесс еще продолжается.

Анализируя вопрос разумно остановится на том, какие конкретные недостатки приведут к тому, что концепция данной школы отойдет со временем на второй план. Когда это случится никто не знает, но то, что подобное произойдет сомневаться не приходится. В противном случае придется признать, что географическая наука достигла своей вершины. Это маловероятно.

 Среди принципиальных недостатков Лундской школы следует отметить то, что география сводится лишь к индивидуумам и пространственно-временной проблематике. Теория Лундской школы близка к своему пределу. Исходя из сформулированных принципов без выхода на качественно новый уровень, ее сторонники вряд ли смогут добавить нечто новое. Останется детализация, экстенсивные исследования. В анализе явлений сторонники школы не пытаются дойти до уровня фундаментальных причин и ограничиваются теоретическим описанием феноменологических процессов.

 В заключение еще раз отметим, что Лундская школа ''временной'' географии сделала оригинальный, важный и глубокий вклад в развитие мировой географической науки. Ценность ее достижений тем выше, что они пока не получили канонизированной формы и, вероятно, могут найти новые области приложения. Сторонники школы первыми показали путь на котором можно преодолеть противопоставление тенденций математизации и гуманизации географических исследований. Эту научную школу следует тщательно изучать.

5. 8.

ПЛЮРАЛИЗМ В СОВРЕМЕННОЙ ЗАПАДНОЙ ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ НАУКЕ[98]

Специальный анализ плюрализма в западной географической науке как феномена имеющего большое значение может вызвать сомнения. Работ написанных в этом духе не очень много и они теряются в потоке научно-географической литературы, по крайней мере, в количественном отношении. Выделить их можно по принципиальной установке на использование “коллективной мудрости географов и философов”, независимо от расхождений и противоречий их взглядов. Эта установка отличает сторонников плюрализма от адептов других подходов. Речь идет о взаимном сочетании, а не ничем не связанном сосуществовании научных направлений. С нашей точки зрения, есть основания выделить самостоятельное плюралистическое направление философско-методологических поисков западных географов.

 Плюралистическая волна является одним из проявлений цикла развития современной западной географической науки. Это стадия, однопорядковая со стадиями математизации и философизации. Однопорядковость определяется логической значимостью и местом в цикле, а не наукометрическими параметрами (количество сторонников, публикаций и т.п.). В последнем аспекте их оценивать как равнозначные нельзя.

 Выделение плюралистического подхода в западной географической науке сложно в том плане, что в рамках западной культуры плюрализм всегда занимал значимое место. Все западные географы, за редкими исключениями, являются в определенной степени плюралистами. Их позиции часто носят мягкий характер. Это скорее плюрализм признающий право на развитие любой обоснованной новинки. Он не подразумевает идеи синтеза всего многообразия подходов в нечто цельное. Признание права на развитие альтернативных подходов не исключает и права на их борьбу в поисках более адекватного решения проблем. В этом смысле плюрализм носит социо-культурный характер. Мы же будем говорить о плюрализме специально-научном. Его суть в том, чтобы добиться объединения научно-географических противоположностей, сведения их в единое целое. Версии этого подхода различаются, но принципиальная установка общая. В дальнейшем мы будем придерживаться указанного различия, и говорить о плюрализме только специально-научного плана.

 Для понимания современных плюралистический позиций западных географов исключительно важно воспринимать их в контексте западной социо-культурной системы. Плюрализм как форма мышления и подхода к решению специально-научных проблем имеет давние традиции. В истории философии есть немало примеров плюрализма. Его можно признать одной из атрибутивных форм мышления, которая имманентно присуща человеку и возникает спонтанно, или в силу социо-культурных особенностей временно подавляется.

 Плюрализм подразумевает наличие ряда условий и факторов своего возникновения и интенсивного развития. К ним можно отнести существование достаточно сложной и значимой методологической и теоретической проблемы, стоящей перед научным сообществом. Наличие развитого разнообразия мнений по ней. Взаимная исключаемость этих мнений. Каждый подход освещает один из аспектов и каждый адекватен в своей области. Научное сообщество должно конкретно убедиться в ограниченной адекватности имеющихся подходов и осознать дилемму - создавать новые подходы, которые решат стоящие проблемы или пытаться использовать накопленный опыт, вводя разделение функций между подходами.

 Дополнительным условием, способствующим интенсивному развитию плюрализма, может быть большая практическая и теоретическая значимость проблемы стоящей перед сообществом. Это стимулирует попытки ее быстрейшего решения, что затрудняет серьезную систематическую разработку новой версии. Дефицит времени может порождать поверхностность предлагаемых решений. Путь наименьшего сопротивления в плюралистическом сочетании различных подходов с их модификацией, не имеющей принципиального характера.

 Широкому развитию плюрализма способствует разочарование сообщества в исследовательских подходах на которые возлагались большие надежды и которые претендовали на абсолютность. Это важный фактор. Наличие таких подходов, после того как становится ясно, что претензии несостоятельны, является наглядным примером разумности плюралистического пути решения проблемы. Придумать нечто принципиально новое и придать ему развитую форму сложно всегда, а решать проблему надо. Это неизбежно приводит и к плюрализму.

Эти условия и факторы способствуют возникновению плюралистического подхода. Есть проблема. Есть ряд подходов, не оправдавших всех надежд. Есть усталое научное сообщество. Есть необходимость как-то идти дальше. Возникнет или нет плюрализм в науке,  при подобном состоянии, это уже другой вопрос. Многое зависит от наличия специалистов с достаточно широким кругозором, свободных от шаблонов прошлого периода и способных возглавить новое движение. Они должны дать общее представление о конкретных путях объединения развитого разнообразия подходов. Если в научном сообществе находятся такие люди, то плюрализм может получить мощное распространение. Чем закончится такая попытка сказать сложно. Есть условия и факторы, тормозящие формирование плюралистического подхода. Ситуации очень динамичны и утверждать нечто априори сложно. Очень многое зависит от личностных особенностей лидеров подходов, доминировавших в недалеком прошлом. Каждый из них прошел головокружительный путь к ''сияющим высотам'' науки. Каждый оказался в тяжелой ситуации осознания недостаточности, ограниченности своего подхода. Если они найдут мужество не бороться, в особенности с применением вненаучных методов, со своими научными коллегами-конкурентами и пойдут на сотрудничество, это дает много положительного для сообщества в целом.

 У научного сообщества есть выбор. Можно пойти по пути борьбы различных подходов до победного конца одного из них. Это выльется в бесконечные дискуссии, которые в принципе не могут иметь позитивного решения. Противоположные стороны говорят на различных языках и не слушают других. Но можно смягчить ситуацию, направить энергию на коллективное решение проблемы. Важно дать время для свободного поиска путей ее решения и довольствоваться временным плюралистическим объединением (сочетанием) различных подходов.

 Второй путь гораздо разумнее. Научное сообщество на нем может решить свои проблемы, выйти на принципиально новый уровень. Первый путь носит явно тупиковый характер. Если он и приведет к победе одного из подходов, за нее придется дорого платить. Это означает грядущий застой. Из развитого разнообразия ограниченно адекватных подходов один стал монополистом. Его научный потенциал от этого не увеличился, а не научные амбиции возрастут неимоверно. Такие подходы неизбежно занимают круговую оборону от дальнейшего научного прогресса.

 Плюрализм явление не только социально-классовое, но и культурологическое. Последнее, с нашей точки зрения, гораздо более существенно. В тоталитарных социо-культурных условиях плюрализм немыслим в виду отсутствия свободы поиска нового. Если разнообразие подходов и появляется, то очень быстро сводится к монополии одного из подходов. Плюрализм как культурологическое явление есть один из признаков демократической системы. Монистические культуры отличаются большей жесткостью и не способны адекватно адаптироваться к новым ситуациям.

 Интересно проанализировать периодичность возникновения плюралистических периодов. Чем они сменялись? Есть ли прецеденты научных сообществ, которые прогрессировали без периодов плюрализма? Если есть, то возможно ли подобное в условиях современной науки?

 Для понимания плюралистического подхода в решении философских и методологических проблем современной западной географической науки очень важно осмыслить плюрализм как фундаментальное явление. Поэтому мы и останавливаемся на общих вопросах. Приведем некоторые мысли, высказанные в различное время. Их ориентация едина - плюрализм есть благо, а не зло. Он жизненно необходим.

 Многократно раскритикованный А.А.Богданов, в 1906 году писал: ''Философские оттенки в рамках общего социального мировоззрения так же необходимы для развития партии, как оттенки практические в рамках общей программы''.

Валерий Брюсов: ''Мой дух не изнемог во мгле противоречий, не обессилел ум в сплетеньях роковых. Я все мечты люблю, мне дороги все речи, и всем богам я посвящаю стих''

 Анатоль Франс: ''Следует... допускать, чтобы каждый из нас придерживался одновременно двух или трех философских систем, ибо если речь идет о собственных наших доктринах у нас нет никаких оснований полагать, что только одна из них хороша, подобное пристрастие извинительно разве лишь у того, кто создает доктрины. Подобно тому как в обширной стране можно наблюдать области с совершенно различным климатом, во взглядах каждого человека широкого ума можно встретить множество противоречий'' (с.85)

 Количество подобных высказываний можно увеличить во много раз. Естественно, сами по себе они ничего не доказывают. Но их важно учитывать, чтобы подготовиться к конкретной оценке плюрализма в своей области деятельности. Связь между декларативным признанием разумности сочетания различных подходов и конкретной оценкой развитого разнообразия часто противоречивая.

 Для оценки ситуации в современной западной географической науке, важно выяснить не только как трактовался плюрализм в прошлом, но и как он понимается западными специалистами на современном этапе. Определений плюрализма существует множество. Приведем некоторые из них. Они касаются различных аспектов и в сумме могут дать неплохое представление о том, что есть плюрализм с точки зрения современных западных специалистов.

 Много определений связано с трактовкой плюрализма в целом. Х.С. Кариел: ''В области общественной деятельности и политического мышления плюрализм относится к специфическим институционным механизмам для разделения и совместного установления власти, к теоретической защите этих механизмов и к соответствующему подходу толкования политического поведения. Политический плюрализм, следовательно, представляет собой историческое явление, нормативную доктрину и определенный способ анализа. Как специфический способ организации и объяснения общественной жизни он является сердцевиной либеральной идеологии западного мира'' (с.164).

 В энциклопедическом словаре ''Государство и политика'' пишется: '' Под плюрализмом понимается одновременное параллельное существование и действие множества равноправных социальных групп в рамках одной государственной общности, чьи права обеспечиваются коституционными гарантиями'' (с.254).

 Помимо общекультурного и политического понимания плюрализма важно учесть как он понимается относительно философии и науки.

 К.Босл - ''плюрализм в мировоззрениях и религиозных убеждениях, плюрализм в хозяйстве, политике, науке, искусстве, культуре... есть естественная форма проявления человеческого существования и деятельности'' (с.131)

 И.Бохеньский - ''современные философы обычно являются плюралистами; они выражают бунт против идеалистического и материалистического монизма. Есть некоторые исключения...  Но они составляют меньшинство, чье влияние явно уменьшается'' (с.36).

 А.Дж.Рек, рассмотрев творчество 12 американских философов послевоенного периода отметил, что ''взгляды новых американских философов так же разнообразны, как силы и факторы американской культуры. Плюрализм американской философии является весьма ценным достоянием не только потому, что позволяет американскому мыслителю развивать и излагать свои идеи, но еще и потому, что вооружает его интеллектуальной гибкостью'' (с.348-349).

 В философском словаре, изданном в ФРГ, пишется: ''Современная философия, отвергая всякий монизм, в своих основных чертах является плюралистической, она признает множество самостоятельных, часто персонифицированных сущностей''(с.468).

 Не станем детально обсуждать эти мысли. Достаточно констатации, что западное общество приемлет идею плюрализма на самых различных уровнях. Она воспринимается как нечто неотъемлемое, подобное праву на свободу слова и совести. Западные географы не являются исключением из этого правила. Здесь же отметим и то, что в период перестройки и попыток создания социалистического плюрализма, мысли западных коллег могут восприниматься более лояльно, чем в недавние времена.

 В отношениях советских и западных географов много различных социо-культурных различий. Но нет, пожалуй, такого вопроса который бы столь сильно различал их, как отношение к плюрализму. Для советских географов, с традиционной точки зрения, существовавшей десятилетиями, плюрализм означает нечто в высшей степени упадническое. Для западных географов это естественная форма существования, потребность в которой бывает большей или меньшей на различных этапах эволюции науки. Плюрализм для них основа прогресса. Он не является чем-то позорным и неприемлемым. Плюралистические лозунги и практика общественной и научной жизни неотъемлемый атрибут западной культуры. Другими словами плюрализм называется свободой слова, печати, совести и т.п.

 От столкновения различных установок на оценку плюрализма пока не получилось ничего плодотворного. Они слишком различны и в принципе несовместимы. При оценке  плюрализма западной географической науки, как в никаком другом вопросе, нужно исходить из того образа, который развивается самими западными географами, а не собственного понимания их проблем. Нельзя оценивать плюрализм западной географической науки с позиций усвоенных со времен постановления 1934 года, подписанного Сталиным и Молотовым и определившим ''монизм'' советской географии.  Это явления различного рода.

Плюрализм - атрибут западной культуры и его можно оценить только с ее позиций. Остальные подходы будут искажать суть явления. Это сравнимо с тем, что китайские церемонии можно понять только в рамках китайской культуры. Вне ее, они абсурдны. В ее рамках приобретают смысл и значение. Мы попытались провести подобный подход к оценке плюрализма в западной географической науке. Насколько этот подход оказался удачным сказать трудно. Очень сложно избавляться от фиксированных установок, вбитых с самого раннего детства.

 Существование развитого разнообразия мнений является атрибутом западной географической науки. В ее истории не было периодов когда существовал бы только  один подход. Даже в период доминирования региональной парадигмы были четко выраженные альтернативные подходы. Другое дело, что они не пользовались большой популярностью. Такую ситуацию можно рассматривать как потенциально плюралистическую. Плюрализм в ней не выражен на уровне явных программ. Он проходит в виде потенциальных программ, которые в случае необходимости могли быть оперативно выведены на эксплицитный развитый уровень. Это один аспект плюрализма. Другой связан с утверждениями о необходимости сведения различных подходов к чему-то цельному. Эти аспекты следует четко различать.

Ситуация с оценкой развитости плюрализма в современной западной географической науке весьма неоднозначная. Если судить только по методологическим работам, можно сделать вывод, что плюралистический подход  очень слаб и не прижился в географической науке. Основанием вывода служит относительная не многочисленность публикаций, в которых специально обосновывается тезис о необходимости синтеза различных философских подходов. Кроме того, такие работы довольно слабы. Их уровень явно ниже методологических публикаций в свое время обосновывавших другие научно-географические направления. Это в основном мелкие и декларативные статьи.

 Трудно судить, поскольку нет точных наукометрических данных, но заметно, что подобные статьи не очень часто цитируются. По прежнему основной поток ссылок идет на работы пионеров трех ведущих направлений и, прежде всего на ''новую'' и ''гуманистическую'' географию. Имена идеологов плюрализма не очень известны широким слоям научно-географической общественности. Отчасти это связано с тем, что плюрализм не порождает сильных лидеров, в силу своей специфики. Наиболее сильными лидерами по прежнему выступают основоположники объединяемых направлений. Плюрализм носит во многом вторичный характер и развивается на основании определенного содержательного тезиса. Это положение проявилось и в западной географической науке.

 Если судить только по этому, можно сделать вывод о плачевном состоянии плюралистического подхода. Но есть и аргументы говорящие в его пользу. Так, лидеры ведущих направлений западной географической науки перестали претендовать на гегемонию в решении проблем географической науки. Они уже не рассматривают свои направления как единственный и неповторимый путь прогресса географической науки. Это вполне естественно, если учесть, что стадия интенсивного развития этих направлений приходилась на период 1960-х годов. От ''юношеского'' максимализма пионеры новинок прошлых дней давно отошли в силу возраста. Три направления, и ряд неявных программ, спокойно уживаются, а порой и сотрудничают. Хотя последнее характерно в меньшей мере. Скорее можно констатировать сосуществование. Вместо сомнительных выгод, от споров с коллегами по принципиальным методологическим проблемам, неразрешимыми в виду различия исходных установок, они имеют вполне реальные выгоды мирного сосуществования и работы в избранных направлениях.

 По прежнему продолжается развитие каждого из направлений. Их сторонники проявили большую настойчивость в этом. Поочередный кризис каждого из направления не отбил охоту искать новые подходы к развитию их оснований. Многие продолжают работать так будто бы ничего и не произошло. Кризис и проблема, только повод для работы. Это идеальная реакция.

Публикации, обосновывавшие плюралистический подход, являются теоретической базой сосуществования различных подходов. Но они ничего не дают для конкретных контактов между ними, поиска точек соприкосновения. На современном этапе, фактически плюрализм выражается в устойчивом разделении труда между основными направлениями. Методологические работы выполняют функцию индульгенции на плюрализм.

 При оценке плюрализма в современной западной географической науке следует учесть, что философско-методологические работы не определяют полностью особенности его состояния и развития. Значительная часть географов мало интересуется философскими спорами и продолжает традиционные исследования, но с использованием научных достижений других направлений и нового плюралистического веяния в целом. Установки таких специалистов весьма консервативны. Но их независимость относительна. Они неявно идут за решением общих проблем на философском и методологическом уровнях.

 У плюралистического подхода в его современном понимании западными географами почти нет истории. До недавнего времени в географической науке не было ничего подобного. Географы пытались решать ее проблемы на основании одного развитого и явно выраженного философско-методологического подхода. Развитого разнообразия подходов не было. Хотя всегда было большое количество неявных программ. В современной западной географии складывается принципиально новая ситуация. Сделан очередной шаг в развитии метагеографической культуры.

 Плюралистический подход развился столь широко после того как была осознана невозможность удовлетворительного решения проблем на основании принципов ''новой'' географии. Разочарование в сциентизме неминуемо вело к симпатиям антисциентистского толка. Следующим шагом стало объединение этих подходов.

 Основной причиной развития плюралистического подхода в западной географической науке является наличие трех мощных и самостоятельных направлений,  базирующихся на принципиально различных принципах. К середине 1970-х годов они раскрыли свой потенциал. Было дано философско-методологическое обоснование каждого из подходов. Общие методологические установки конкретизированы в частных работах. Оказалось, что ни одно из направлений не решает всех проблем. Более того, выяснилось, что, строго говоря, они не являются конкурирующими, так как имеют различные ''экологические ниши'' в западной географической науке, то есть, решают специфические задачи.

Фактором, способствующим развитию плюралистического подхода, является и наличие глубоких традиций плюрализма в западной культуре XX века. Он никогда не терял здесь своего значения. И если он и не считается крайне плодотворной точкой зрения, то воспринимается как нечто естественное.

 Западные географы говорят о наступлении эры плюрализма во второй половине 1970-х годов довольно часто. Ему посвящены и некоторые специальные исследования. Берд ставит вопрос - где мы сейчас? И, говорит, что западная географическая наука в стадии устойчивого плюрализма. Хорошо это или плохо? Четкого ответа не дается. Скорее, естественно.

 Плюрализм получил официальное благословение. Б.Берри, один из пионеров количественной революции, в своем президентском послании направленной 76 ежегодной сессии Ассоциации американских географов (1980) отметил, что предстоит дальнейшее....

Общим местом стало допущение теоретического плюрализма. Об этом говорят между делом многие географы. Например, Вин...

 Наиболее последовательно и развернуто плюрализм в понимании дополнительности различных подходов понимается Енсеном. Он пишет...

 Это весьма разумно. Действительно, чем более многосторонним будем подход, тем больше шансов на создание адекватной картины, образа объекта.

 Аналогичные взгляды высказывает Уолфорз. Им отмечается два факта современной западной географической науки. 1. Плюрализм и 2. Дополнительность различных подходов.

 Несомненен плюрализм и для Вэгстафа. Он отмечает растущее влияние исторического материализма в западной географии и противопоставляет ему плюрализм. По его мнению...

 Для плюрализма в современной западной географической науке характерны некоторые общие черты. К ним относится следующее.

1. Довольно критическое отношение к позитивизму. Не признается его абсолютный характер, но считается, что в определенных сферах он применим и незаменим. Позитивизм является монополистом в сциентистской версии научно-географического познания.

2. Проблематика не ограничивается, как это делается, например, в ''радикальной'' или ''гуманистической'' географии. За счет расплывчатости теоретических установок можно сочетать исследование самых различных проблем.

3. Прослеживается стремление завязать более тесные связи со смежными науками, изучающими человека и общество. Например, психологией, социологией, философией.

4. Предлагается не искать единую всеобъемлющую философскую и методологическую основу, а использовать философско-методологические разработки существующих направлений в зависимости от определенной научно-географической области познания.

 Рассматривая плюрализм следует различать две его версии - ориентацию на синтез различных подходов, их объединение на новой основе и разделение труда между подходами, четкое выделение сфер их влияния. Синтез различных подходов подразумевает наличие единой основы. Реализовать такой подход сложно, поскольку философских систем ориентирующихся на решение задач подобного рода мало. Необходимо детальнейшим образом анализировать каждый подход и выделять то, что применимо в единой системе. Это будет уже скорее не плюралистическое объединение, а ''диалектический синтез''. Проще продекларировать и придумать новые термины. Реализовать это, независимо от используемой терминологии, в равной степени тяжело. Необходимо давать конкретные образцы подхода, а это задача крайне сложная. Без конкретных образцов декларации ничего не изменят.

 Попытки реализации первого подхода западными географами нам неизвестны. Это задача требует принципиально новых подходов в методологии и философии науки. Со временем, возможно, появится более серьезная работа, которая подведет основу под подобную версию современной плюралистической тенденции в западной географической науке. Если она будет, то вероятнее всего за основу будет взят прагматизм, являющийся одним из наиболее радикальных обоснований плюрализма. Рассматривать суть прагматизма нет возможности. Литература по нему огромна.

В нем акцент делается на здравом смысле, радикальной плюралистичности, практической ориентации научных исследований и т.п. Это может стать привлекательным для многих западных географов. Хотя до сих пор нет серьезных попыток использования прагматизма в качестве философской основы решения проблем географической науки на плюралистической стадии ее развития. Это несколько странно, так как данная философия весьма уместна в подобной ситуации. Причины игнорирования прагматизма западными географами лежат, вероятно, в том, что он сейчас непопулярен в западной культуре.

 Второй подход, связанный с трактовкой плюрализма как разделения труда, сфер влияния более реалистичен и популярен. Для его реализации нет необходимости вводить новые методологические подходы, позволяющие добиться доселе невиданного синтеза “всего со всем”. Он вполне разрешим на том уровне постановки и решения метагеографических проблем, на котором находятся западные географы. Разделение труда предполагает сохранение имеющихся подходов. Единственное от чего они должны избавиться. В реальности это от пренебрежительного отношения к альтернативным точкам зрения и их жесткой критики. Вместо сложной и мало благодарной работы осмысления всего мыслимого разнообразия подходов, ради достижения унитарного идеала, необходимо решать задачу устранения острых углов различных подходов. Это касается, как правило, декларативных заявлений лидеров направлений, сделанных у истоков их становления. Нужно показать, что претензии на абсолютность несостоятельны и что все выиграют от мирного сосуществования.

 Второй подход не только более реалистичен, но и более плодотворен. Попытка переосмысления имеющихся подходов для включения их в общую систему научно-географического знания приведет к тому, что будет масса недовольных. Многие посчитают, что с их авторскими разработками поступили нехорошо (исключили нечто ценное, извратили и т.п.). Второй подход дает право на любые нововведения, как принципиального порядка, так и модификации имеющихся подходов, если они не ставят под сомнение право на существование альтернативных версий. Это легко достижимо в рамках метагеографической культуры западного научно-географического сообщества.

 Плюралистическая позиция в западной географической науке во многом исходит из здравого смысла. Важную роль в нем играет тезис о необходимости достаточно большого разнообразия философских оснований. Нет возможности познать природу, общество и человека на основании одной философии. Жизнь и объекты науки слишком сложны и их невозможно адекватно осмыслить на основе любых монистических позиций. Это хорошо описано А.Франсом. Его мысль уже приводилась.

 На основании предметных областей проявления, в западной географической науке можно выделить плюрализм двух типов: онтологический и гносеологический. Это соответствует его широко распространенному разделению. В рамках каждого типа можно и нужно провести более дробную классификацию. Для этого необходимо детально изучить все имеющиеся работы написанные в духе плюрализма западными географами. Реализовать задачу на данном этапе у нас возможности нет. Ограничимся только общим анализом типов.

 Онтологический плюрализм в западной географии характеризуется сочетанием заведомо противоречивых трактовок категорий направленных на осмысление географической реальности. Сюда входят такие географические и общенаучные понятия и категории как район, страна, государство и т.п. Это область собственно географии, если использовать принцип ориентации познания.

 Гносеологический плюрализм характеризуется сочетанием противоречивых философских и методологических подходов для обоснования географической науки, разработки стратегии ее развития на современном этапе. Исключается монизм любого вида. Это область метагеографии.

 Рассмотрим гносеологический вид плюрализма в западной географической науке. Наиболее популярна умеренно плюралистическая позиция, ставящая скромную задачу сочетания двух из трех основных философско-методологических подходов. Если судить по публикациям, количество сторонников позитивистско-феноменологического и позитивистско-марксологического объединения примерно одинаково. Чем определяется подобный выбор из текстов не всегда понятно. Вероятно, в его основе субъективные предпочтения и критическое отношение, то ли к ''гуманистической'' географии, то ли к ''радикальной''. Но всегда присутствует позитивизм и ''новая'' география. Они отвечают за научность географических исследований. Два других направления отвечают за заполнение гуманистического вакуума и ориентации западной географии на острые социальные проблемы.

Наиболее радикально настроенные плюралисты в западной географической науке предлагают объединить три направления современной географии – сциентистскую 'новую'' географию, антисциентистскую ''гуманистическую'' географию и марксологическую ''радикальную '' географию. Сторонниками такого подхода являются Graves, Clark.Dear..

 Интересен подход Карпентера....

 Бэйкер считает....Это весьма распространенная позиция. Теоретической основой является принцип дополнительности.

 Джонстон полагает... Здесь теоретическая база несколько иная. Автор не пытается лишь сочетать различные подходы. Он исходит из философии реализма, в основном концепций М.Брэдбери и А.Куинстона. Характерно довольно критическое отношение ко всем основным парадигмам современной географии. В то же время, есть основания говорить, что Р.Джонстон комбинирует их элементами, для создания парадигмы устраняющей имеющиеся  противоречия.

Энтрикин, географ с широкими и глубокими познаниями в современной философии, полагает, что применению противоположностей современной западной географии, таких, например, как экзистенционалистское и эмпирическое понимание пространства....

 Как видим, есть большое разнообразие мнений. Предлагается использовать и философию Э.Кассирера.

 Батцер, на базе создания плюралистической парадигмы пространственной организации, пытается уменьшить поляризацию материалистических и гуманистических школ..... Лихтенбергер приводит интересную схему, которая называется ''Сущностные и структурные географические дисциплины''....Основные философские и методологические подходы используются в различных областях и сочетаются.

В.Бунге, отметил одну из первых попыток философско-методологического плюрализма в современной западной географии. Она связана с попыткой Аккермана примерить неокантианскую и позитивистскую парадигмы[99]. Позиции Р.Хартшорна и Ф.Шэфера рассматриваются им как непротиворечивые. В.Бунге выступает резко против такой интерпретации. Он, в это время, был сторонником последовательной монистической сциентистской трактовки географии. Попытка Аккермана интересна тем, что предпринята сразу после того как четко определились основные альтернативы. Но идея не оригинальна. Она напрашивается сама собой. Ее затем повторяли множество раз.

 В заключение еще раз отметим, что плюрализм философских и методологических поисков западных географов не следует оценивать однозначно негативно. Его нужно понимать в контексте социо-культурной системы Запада. Важно учитывать и то, что речь идет об оценке наиболее продвинутых научно-географических идей, находящихся на переднем крае.

[1] Харвей Д. Научное объяснение в географии. - М.: Прогресс, 1974. - 502 с.

[2] Геттнер А. География: ее история, сущность и методы. - Л-М., 1930.

[3] Vougondi R. De. Geographie - Encyclopedie ou Dictionnaire raisonne des arts, des sciences et des metiers. V. VII. Paris, 1757.

[4] Desmarest N. Geographie physique – Encyclopedie ou Dictionnaire raisonne des arts, des sciences et des metiers. V. VII. Paris, 1757.

[5] Страбон. География. В 17-ти кн. - Л.: Наука, 1964. - 943 с.

[6] Исаченко А.Г. Развитие географических идей. М. Мысль. 1971.

[7] Vougondi R. De. Geographie - Encyclopedie ou Dictionnaire raisonne des arts, des sciences et des metiers. V. VII. Paris, 1757. Р. 613

[8] Desmarest N. Geographie physique – Encyclopedie ou Dictionnaire raisonne des arts, des sciences et des metiers. V. VII. Paris, 1757. Р.613

[9] Флиппоно М. География и практика. М. Прогресс. 1964.

[10] Болинг А. Очерки по геоморфологии. М. Иностранная литература. 1956.

[11] Болинг А. Очерки по геоморфологии. М. Иностранная литература. 1956.

[12] Исаченко А.Г. Развитие географических идей. М. Мысль. 1971. С.132

[13] Флиппоно М. География и практика. М. Прогресс. 1964. С.30

[14] Николаенко Д.В. Динамика образов науки. 1989. (Работа размешена на сайте www.geography.net.ru)

[15] Декарт Р. Избранные произведения. М. Госполитиздат. 1950

[16] Гассенди П. Сочинения. Т.1. М. Мысль. 1966; Гассенди П. Сочинения. Т.2. М. Мысль. 1964.

[17] Локк Д. Избранные философские произведения. Т.1. М. 1960; Локк Д. Избранные философские произведения. Т.2. М. 1960.

[18] Бэкон Ф. Сочинения. Т. 1. М. Мысль. 1977; Бэкон Ф. Сочинения. Т. 2. М. Мысль. 1978.

[19] Гоббс Т. Избранные произведения. Т. 1. М. Мысль. 1964.; Гоббс Т. Избранные произведения. Т. 2. М. Мысль. 1964.

[20] Кондильяк Э.Б. Сочинения. Т. 1. М. Мысль. 1980.

[21] Пристли Д. Избранные сочинения. М. 1934.

[22] Desmarest N. Geographie physique – Encyclopedie ou Dictionnaire raisonne des arts, des sciences et des metiers. V. VII. Paris, 1757.

[23] Содержание данного раздела изложено в статье Николаенко Д.В. Позитивизм и географическая наука ХIХ века. Некоторые особенности их взаимоотношений. - В сб. Теоретические и метагеографические проблемы географической науки: Депонировано Укр НИИ НТИ 2713. - Киев, 1985. - С. 56 - 70

[24] Николаенко Д.В. Динамика образов науки. 1989. (Работа размешена на сайте www.geography.net.ru

[25] Основные положения данного раздела опубликованы в следующих работах: Николаенко Д.В. Логика развития зарубежной социально-экономической географии // Известия ВГО. - 1989. - N 2. - С. 152 – 157; Николаенко Д.В. Современная западная социально-экономическая география: Деп. Укр НИИ НТИ. 2331 - 88. - Киев, 1988. - 107 с.

[26] Николаенко Д.В. Динамика образов науки. Симферополь. 1989

[27] Buttimer A. Grasping the dynamism of lifeworld // Annals Association of American Geographers. - 1976. - N 66. - P. 277 – 292; Buttimer A. Society and milieu in the French geographical tradition. - Chicago: Rand McNally, 1971.; Buttimer A. Values in geography - In: Commission on College Geography, Resource Paper 24. - Washington: Association of American Geographers, 1974.

[28] Николаенко Д.В. Позитивизм и географическая наука ХIХ века. Некоторые особенности их взаимоотношений. - В сб. Теоретические и метагеографические проблемы географической науки: Деп. Укр НИИ НТИ 2713. - Киев, 1985. - С. 56 – 70; Николаенко Д.В. Современная западная социально-экономическая география: Деп. Укр НИИ НТИ. 2331 - 88. - Киев, 1988. - 107 с.

[29] Николаенко Д.В. Д. Райт и К. Зауэр как основоположники гуманистической географии: Депонировано ВИНИТИ. 5991 - 82. - М., 1982. - 8 с.

[30] Бунге В. Теоретическая география. - М.: Прогресс, 1967. - 267 с.; Джонстон Р. Дж. География и географы. - М.: Прогресс, 1987. - 367 с.; Медведков Ю.В. Экономгеографическая изученность районов капиталистического мира. Вып. 3. Анализ конфигурации расселения. - М.: ВИНИТИ, 1966. - 156 с.; Хаггет П. География: синтез современных знаний. - М.: Прогресс, 1974. - 684 с.; Zipf G.K. Human behaviour and the principle of least effort. - New York: Hafner, 1949.

[31] Hartshorne R. The nature of geography. - Lancaster, Pennsylvania: Association of American Geographers, 1939.; Hartshorne R. On the mores of methodological discussion in American geography // Annals Association of American Geographers. - 1948. - N 38. - P. 492 – 504; Hartshorne R. Comment on “Exceptionalism in geography” // Annals Association of American Geographers. - 1954. - N 44. - P. 108 – 109; Hartshorne R. Political geography - In: P.E. James, C.F. Jones (eds.). American geography: inventory and prospect. - Syracuse: Syracuse University Press, 1954. - P. 167 – 225; Hartshorne R. Exceptionalism in geography re-examined // Annals, Association of American Geographers. - 1955. - N 45. - P. 205 – 244; Hartshorne R. The concept of geography as a science of space from Kant and Humboldt to Hettner //Annals, Association of American Geographers. - 1958. - N 48. - P. 97 – 108; Hartshorne R. Perspective on the nature of geography. - Chicago: Rand McNally, 1959.

[32] Harvey D. Editorial introduction: the problem of theory construction in geography // Journal of Regional Science. - 1967. - N 7. - P. 211 – 216; Harvey D. Models of the evolution of spatial patterns in geography - In: R.J. Chorley, P. Haggett (eds.). Models in Geography. - London: Methuen, 1967. - P. 549 – 608; Harvey D. Explanation in geography. - London: Edward Arnold, 1969.

[33] Текст детального сравнения в 2001 году установить не удалось. Но оно действительно тривиально. Вся проблема в большом объеме работы. Нужно провести сравнение монографии Д.Харвея, желательно в ее английском оригинале, с десятками работ позитивистов различного толка.

[34] Вопрос детально рассмотрен в работе Николаенко Д.В. Введение в метатеорию метагеографии. - Симферополь: СГУ, 1982. – Деп. ВИНИТИ. 5803-82. - 93 с.

[35] От: Bunge W. Theoretical Geography // Lund Studies in Geography, Series C 1. - Lund: C.W.K. Gleerup, 1962; second edition - 1966.; Бунге В. Теоретическая география. - М.: Прогресс, 1967. - 267 с.. К: Bunge W. Ethics and logic in Geography - In: R.J. Chorley (ed.). Directions in Geography. - London: Methuen, 1973. - P. 317 – 331; Bunge W. Fitzgerald: Geography of a revolution. - Cambridge, Mass: Schlenkman, 1971.; Bunge W. The Geography of human survival // Annals Association of American Geographers. - 1973. - N 63. - P. 275 – 295; Bunge W., Bordessa R. The Canadian alternative: survival, expeditions and urban change // Geographical Monographs, Atkinson College, York University. - Downsview, Ontario, 1975.

[36] От: Харвей Д. Научное объяснение в географии. - М.: Прогресс, 1974. - 502 с. К: Harvey D. A commentary on the comments // Antipode. - 1974. - N 4 (2). - P. 36 – 41; Harvey D. Class-monopoly rent, finance capital and the urban revolution // Regional Studies. - 1974. - N 8. - P. 239 – 255; Harvey D. Discussion with Brian Berry // Antipode. - 1974. - N 6 (2). - P. 145 – 148; Harvey D. Revolutionary and counter-revolutionary theory in Geography and the problem of ghetto formation // Antipode. - 1972. - N 4 (2). - P. 1 – 13; Harvey D. Social justice and the city. - London: Edward Arnold, 1973.; Harvey D. The limits to capital. - Oxford: Blackwell, 1982.; Harvey D. The Marxist theory of the state // Antipode. - 1976. - N 8 (2). - P. 80 – 89; Harvey D. The political economy of urbanization in advanced capitalist societies: the case of the United States - In: G. Gappert, H.M. Rose (eds.). The social economy of cities. - Beverly Hills: Sage Publications, 1975. - P. 119 – 163; Harvey D. What kind of Geography for what kind of public policy? // Transactions, Institute of British Geographers. - 1974. - N 63. - P. 18 - 24

[37] Значительная часть ссылок утеряна. Вероятно, более полная библиография есть в нашей кандидатской диссертации (Николаенко Д.В. Гуманистическая география Запада. Критический анализ. Диссертация на соискание ученой степени кандидата географических наук. Ленинград: Ленинградский государственный университет, 1983. 162 с). К сожалению, ее рукописи у нас не сохранилось. Посещение же соответствующих библиотек, где хранятся диссертации в данный момент невозможно.

[38] Bowden M.J. John Kritland Wright. 1891 – 1961 // Annals Association of American Geographers. 1970. Vol. 70. #2.; Bowden M.J. The cognitive renaissance in American Geography: the intellectual history of Movement // Organon. 1978. #14

[39] Геттнер А. География: ее история, сущность и методы. - Л-М., 1930.

[40] Николаенко Д.В. Д. Райт и К. Зауэр как основоположники гуманистической географии: Депонировано ВИНИТИ. 5991 - 82. - М., 1982. - 8 с.

[41] Bowden M.J. The cognitive renaissance in American Geography: the intellectual history of Movement // Organon. 1978. #14

[42] Johnston J.H., Farrell W.C. Phenomenology in Geography // Geographical Survey. 1979. Vol. 8. #2.

[43] Bowden M.J. The cognitive renaissance in American Geography: the intellectual history of Movement // Organon. 1978. #14

[44] Guelke L. Idealism - In: M.E. Harvey, B.P. Holly (eds.). Themes in Geographical thought. - London: Croom Helm, 1981. - P. 133 – 147; Guelke L. Problems of scientific explanation in Geography // The Canadian Geographer. - 1971. - N 15. - P. 38 – 53; Guelke L. The role of laws in human Geography // Progress in human Geography. - 1977. - N 1. - P. 376 - 386

[45] Lowenthal D. Geography, experience, and imagination: towards a Geographical epistemology // Annals Association of American Geographers. - 1961. - N 51. - P. 241 – 260; Lowenthal D. Past time, present place: landscape and memory // The Geographical Review. 1975. - N 65. - P. 1 – 36; Lowenthal D. The American scene // Geographical Review. - 1968. - N 48. - P. 61 – 88; Lowenthal D., Bowden M.J. Geographies of the mind: essays in historical geosophy in honour of John Kirkland Wright. - New York: Oxford University Press, 1975.

[46] Butler-Adam J.F. Deep as the sea: images form the World of Behavioural Geography // The South African Geography. 1978. Vol. 6. #1.

[47] Lowenthal D. The American scene // Geographical Review. - 1968. - N 48. - P. 61 – 88

[48] Примечание 2001 года. Данная идея категорически не оправдалась. Итогом весьма длительного исследования стало не вероятностное науковедение, а теория СКС, которая скорее детерминистична по своей сути.

[49] Райт Дж. Географические представления в эпоху крестовых походов: исследование средневековой науки и традиции в Западной Европе. - М.: Наука, 1988. - 477 с.

[50] Bowden M.J. The cognitive renaissance in American Geography: the intellectual history of Movement // Organon. 1978. #14

[51] Entrikin J.N. Contemporary humanism in Geography // Annals Association of American Geographers. - 1976. - N 66. - P. 615 – 632; Entrikin J.N. Philosophical issues in the scientific study of religions - In: D.T. Herbert, R.J. Johnston (eds.). Geography and the urban environment. Vol. 4. - Chichester: John Wiley, 1981. - P. 1 – 27; Entrikin J.N. Robert Park’s human ecology and human Geography // Annals Association of American Geographers. - 1980. - N 70. - P. 615 - 632

[52] Gregory S. Statistical methods and the geographer. - London: Longman, 1963.

[53] Johnston R.J. Political, electoral and spatial systems. - London: Oxford University Press, 1978.

[54] Gould P.R. On mental maps // Michigan Inter-University Community of Mathematical Geographers. - 1966. - Discussion Paper 9. - Reprinted in: Downs R.M., Stea D. Image and environment. - London: Edward Arnold, 1973. - P. 182 – 220; Голд Дж. Психология и география. Основы поведенческой географии. - М.: Прогресс, 1990. - 302 с.

[55] Gregory S. Statistical methods and the geographer. - London: Longman, 1963.

[56] Wolpert S. Geography and the Scientific – Technological Revolution. ”Geoforum” 1976, №5-6

[57] Johnston J.H., Farrell W.C. Phenomenology in Geography // Geographical Survey. 1979. Vol. 8. #2.

[58] Ley D. Behavioural Geography and the philosophies of meaning - In: K.R. Cox, R.G. Golledge (eds.). Behavioural problems in Geography revisited. - London: Methuen, 1981. - P. 209 – 230; Ley D. Cultural / Humanistic Geography // Progress in Human Geography. 1981. Vol. 5, #2.; Ley D. Geography without man: a humanistic critique. Research Paper 24. - School of Geography, University of Oxford, 1980.

[59] Бунге В. Теоретическая география. - М.: Прогресс, 1967. - 267 с.

[60] Харвей Д. Научное объяснение в географии. - М.: Прогресс, 1974. - 502 с.

[61] Паскаль Б. Мысли.

[62] Relph E. An inquiry into the relations between phenomenology and Geography // The Canadian Geographer. 1970. - N 14. - P. 193 – 201; Relph E. Place and placelessness. - London: Pion, 1976.; Relph E. Rational landscapes and humanistic Geography. - London: Croom Helm, 1981.; Tuan Yi-Fu. Place: an experiential perspective // Geographical Review. - 1975. - N 65. - P. 151 – 165; Tuan Yi-Fu. Space and place. - London: Edward Arnold, 1977.; Tuan Yi-Fu. Space and place: humanistic perspectives - In: C. Board et al. (eds.). Progress in Geography 6. - London: Edward Arnold, 1974. - P. 211 - 252

[63] Gold J.R. An introduction to behavioural Geography. - Oxford: Oxford University Press, 1980.; Gould P.R. On mental maps // Michigan Inter-University Community of Mathematical Geographers. - 1966. - Discussion Paper 9. - Reprinted in: Downs R.M., Stea D. Image and environment. - London: Edward Arnold, 1973. - P. 182 – 220; Gould P.R., White R. Mental maps. - Harmondsworth: Penguin Books, 1974.

[64] Tuan Yi-Fu. Geography, phenomenology and the study of human nature // The Canadian Geographer. - 1971. - N 15. - P. 181 – 192; Tuan Yi-Fu. Humanistic Geography // Annals Association of American Geographers. - 1976. - N 66. - P. 266 – 276; Tuan Yi-Fu. Images and mental maps // Annals Association of American Geographers. - 1975. - N 65. - P. 205 – 213; Tuan Yi-Fu. Place: an experiential perspective // Geographical Review. - 1975. - N 65. - P. 151 – 165; Tuan Yi-Fu. Space and Place. - London: Edward Arnold, 1977.; Tuan Yi-Fu. Space and place: humanistic perspectives - In: C. Board et al. (eds.). Progress in Geography 6. - London: Edward Arnold, 1974. - P. 211 – 252.

[65] Relph E. Place and Placelessness. - London: Pion, 1976.

[66] Entrikin J.N. Contemporary humanism in Geography // Annals Association of American Geographers. - 1976. - N 66. - P. 615 – 632; Entrikin J.N. Philosophical issues in the scientific study of religions - In: D.T. Herbert, R.J. Johnston (eds.). Geography and the urban environment. Vol. 4. - Chichester: John Wiley, 1981. - P. 1 – 27.

[67] Ley D. Behavioural Geography and the philosophies of meaning - In: K.R. Cox, R.G. Golledge (eds.). Behavioural problems in Geography revisited. - London: Methuen, 1981. - P. 209 – 230; Ley D. Cultural / Humanistic Geography // Progress in Human Geography. 1981. Vol. 5, #2.

[68] Guelke L. An idealist alternative in Human Geography // Annals Association of American Geographers. - 1974. - N 14. - P. 193 – 202; Guelke L. Idealism - In: M.E. Harvey, B.P. Holly (eds.). Themes in Geographical thought. - London: Croom Helm, 1981. - P. 133 – 147; Guelke L. Problems of scientific explanation in Geography // The Canadian Geographer. - 1971. - N 15. - P. 38 – 53; Guelke L. The role of laws in human Geography // Progress in human Geography. - 1977. - N 1. - P. 376 - 386

[69] Johnston J.H., Farrell W.C. Phenomenology in Geography // Geographical Survey. 1979. Vol. 8. #2.

[70] Johnston J.H., Farrell W.C. Phenomenology in Geography // Geographical Survey. 1979. Vol. 8. #2.

[71] Relph E. Place and placelessness. - London: Pion, 1976.

[72] Гохман В.М., Лавров С.Б., Сдасюк Г.В. Современные тенденции развития экономической и социальной географии Запада - В сб. Современные проблемы географии. - Л.: ЛГУ, 1980. - С. 46 – 55; Гохман В.М., Лавров С.Б., Сдасюк Г.В. Социально-экономическая география Запада на переломе // Известия ВГО. - 1979. - N 2. - С. 97 – 105; Лавров С.Б. Аспекты западной социальной географии: Экономическая и социальная география // Вопросы географии. - Сб. 115. - М.: Мысль, 1980. - С. 67 – 87; Лавров С.Б. Послесловие - В кн. Джонстон Р. Дж. География и географы. - М.: Прогресс, 1987. - С. 346 – 359; Лавров С.Б. Теоретизация экономической и социальной географии - В сб. Основные понятия модели и методы общегеографических исследований. - М.: ИГАН, 1984. - С. 32 – 39; Лавров С.Б., Преображенский В.С., Сдасюк Г.В. Современная “радикальная” география Запада: корни, история и позиции // Известия АН СССР. Серия географическая. - 1979. - N 2. - С. 135 – 145; Лавров С.Б., Сдасюк Г.В. Современная экономическая и социальная география. - М.: Знание, 1980. - 47 с.

[73] Николаенко Д.В. Динамика образов науки. Симферополь. – Книга размещена на сайте www.geography.net.ru

[74] Примечание 2001 года. Несмотря на свою эмоциональность, данный вывод полностью подтвердился после 1991 года. Постсоветское научно-географическое сообщество категорически не отреагировало на перемены после 1991 года. Основная реакция была связана с самосохранением. Географические факультеты вписали свою страницу в историю российской коррупции. Причины этого только в типе самого научного географического сообщества.

[75] Slater D. Geography and underdevelopment - 1 // Antipode. - 1973. - N 5 (3). - P. 21 – 33; Slater D. The poverty of modern Geographical enquiry // Pacific Viewpoint. - 1975. - N 16. - P. 159 - 176

[76] Anderson J. Ideology in Geography: an introduction // Antipode. - 1973. - N 5 (3). - P. 1 - 6

[77] Peet J.R. Inequality and poverty: a Marxist-Geographic Theory // Annals Association of American Geographers. - 1975. - N 65. - P. 564 – 571; Peet J.R. Poor, Hungry America // The Professional Geographer. - 1971. - P. 99 – 104; Peet J.R. Radical Geography. - London: Methuen, 1978.; Peet J.R. The development of Radical Geography in the United States // Progress in Human Geography. - 1977. - N 1. - P. 240 - 263

[78] Harvey D. A commentary on the comments // Antipode. - 1974. - N 4 (2). - P. 36 – 41; Harvey D. Class-monopoly rent, finance capital and the urban revolution // Regional Studies. - 1974. - N 8. - P. 239 – 255; Harvey D. Discussion with Brian Berry // Antipode. - 1974. - N 6 (2). - P. 145 – 148; Harvey D. Editorial introduction: the problem of theory construction in Geography // Journal of Regional Science. - 1967. - N 7. - P. 211 – 216; Harvey D. Revolutionary and counter-revolutionary theory in Geography and the problem of ghetto formation // Antipode. - 1972. - N 4 (2). - P. 1 – 13; Harvey D. Social justice and the city. - London: Edward Arnold, 1973.; Harvey D. The limits to capital. - Oxford: Blackwell, 1982.; Harvey D. The Marxist theory of the state // Antipode. - 1976. - N 8 (2). - P. 80 – 89; Harvey D. The political economy of urbanization in advanced capitalist societies: the case of the United States - In: G. Gappert, H.M. Rose (eds.). The social economy of cities. - Beverly Hills: Sage Publications, 1975. - P. 119 – 163; Harvey D. What kind of Geography for what kind of public policy? // Transactions, Institute of British Geographers. - 1974. - N 63. - P. 18 - 24

[79] Johnston R.J. Political, electoral and spatial systems. - London: Oxford University Press, 1978.

[80] Bunge W. Ethics and logic in Geography - In: R.J. Chorley (ed.). Directions in Geography. - London: Methuen, 1973. - P. 317 – 331; Bunge W. Fitzgerald: Geography of a Revolution. - Cambridge, Mass: Schlenkman, 1971.; Bunge W. The Geography of human survival // Annals Association of American Geographers. - 1973. - N 63. - P. 275 – 295; Bunge W., Bordessa R. The Canadian alternative: survival, expeditions and urban change // Geographical Monographs, Atkinson College, York University. - Downsview, Ontario, 1975.

[81] Bunge W. Fitzgerald: Geography of a Revolution. - Cambridge, Mass: Schlenkman, 1971.

[82] Bunge W. Fitzgerald: Geography of a Revolution. - Cambridge, Mass: Schlenkman, 1971.

[83] Bunge W. Fitzgerald: Geography of a Revolution. - Cambridge, Mass: Schlenkman, 1971.

[84] Bunge W. Ethics and logic in Geography - In: R.J. Chorley (ed.). Directions in Geography. - London: Methuen, 1973. - P. 317 - 331

[85] Peet J.R. Inequality and poverty: a Marxist-Geographic Theory // Annals Association of American Geographers. - 1975. - N 65. - P. 564 – 571; Peet J.R. Poor, Hungry America // The Professional Geographer. - 1971. - P. 99 – 104; Peet J.R. Radical Geography. - London: Methuen, 1978.; Peet J.R. The development of radical Geography in the United States // Progress in Human Geography. - 1977. - N 1. - P. 240 – 263.

[86] Peet J.R. Inequality and Poverty: a Marxist-Geographic Theory // Annals Association of American Geographers. - 1975. - N 65. - P. 564 – 571

[87] Santos M. Geography, Marxism and Underdevelopment // Antipode. - 1974. - N 6 (3). - P. 1 – 9.

[88] Slater D. The poverty of modern Geographical enquiry // Pacific Viewpoint. - 1975. - N 16. - P. 159 – 176.

[89] Восстановить сноски на публикации удалось в очень незначительной степени. Основные работы представителей Лундской школы можно посмотреть в общем списке литературы, прилагаемом к данному тексту.

[90] Петров Н.В. Пространственно-временной анализ в социальной географии: основные достижения и направления исследований шведской школы. Препринт. - М.: ИГАН, 1986. - 56 с.

[91] Hagerstrand T. Innovation diffusion as a spatial process. - Chicago: University of Chicago Press, 1968.

[92] Pred A. Behaviour and location: foundations for a geographic and dynamic location theory. Part I. - Lund: C.W.K. Gleerup, 1967.; Pred A. Behaviour and location: foundations for a geographic and dynamic location theory. Part II. - Lund: C.W.K. Gleerup, 1969.; Pred A. Industrialization, initial advantage, and American metropolitan growth // Geographical Review. - 1965. - N 55. - P. 158 – 185; Pred A. The choreography of existence: comments on Hagerstrand’s time-geography and its usefulness // Economic Geography. - 1972. - N 53. - P. 207 - 221

[93] Николаенко Д.В. Принцип сочувствия в научно-географическом познании: Деп. Укр НИИ НТИ. 2319 - 88. - Киев, 1988. - 10 с.

[94] Bunge W. Theoretical Geography // Lund Studies in Geography, Series C 1. - Lund: C.W.K. Gleerup, 1962.

[95] Pred A. Industrialization, initial advantage, and American metropolitan growth // Geographical Review. - 1965. - N 55. - P. 158 – 185; Pred A. Behaviour and location: foundations for a geographic and dynamic location theory. Part I. - Lund: C.W.K. Gleerup, 1967; Pred A. Behaviour and location: foundations for a geographic and dynamic location theory. Part II. - Lund: C.W.K. Gleerup, 1969; Pred A. The choreography of existence: comments on Hagerstrand’s time-Geography and its usefulness // Economic Geography. - 1972. - N 53. - P. 207 – 221.

[96] Carlstein T. Time, resources, society and ecology. - Lund: Department of Geography, University of Lund, 1980.; Carlstein T., Parkes D.N., Thrift N.J. (eds.). Timing space and spacing time (three volumes). - London: Edward Arnold, 1980.

[97] Петров Н.В. Пространственно-временной анализ в социальной географии: основные достижения и направления исследований шведской школы. Препринт. - М.: ИГАН, 1986. - 56 с.

[98] Большую часть ссылок по данному разделу восстановить не удалось. Сохраняем только русские транскрипции фамилий упоминаемых авторов.

[99] Бунге В. Теоретическая география. - М.: Прогресс, 1967. - с.8