Философско-эстетические взгляды Стефана Цвейга

Философско-эстетические взгляды Стефана Цвейга

Философско-эстетические взгляды Стефана Цвейга

Введение

Стефан Цвейг принадлежал к тому поколению европейских писателей, литературная известность которых началась вместе с XX веком. Первый сборник его стихов «Серебряные струны» вышел из печати в 1901 году, когда Стефану Цвейгу было девятнадцать лет. Последнее опубликованное им произведение - «Америго» - датировано 1942 годом. Сорок лет продолжалась активная литературная деятельность австрийского писателя. Каждый год этих четырех десятков ознаменован выходом в свет сборника стихов или драм, цикла новелл или романизированной биографии, а иногда и нескольких произведений.

Выходец из состоятельной австрийской семьи, получивший первоклассное образование, в молодости очень много путешествовавший, Стефан Цвейг рано начал видеть в литературе свое истинное и единственное призвание. Он много переводит - Верлена, Верхарна, Рембо, Бодлера, затем пробует свои силы в разных литературных жанрах - в лирике, драме, новелле, романе, в жанре романизированной биографии.

Нужно отметить, что творчеством Стефана Цвейга занималось очень мало исследователей. Многие писатели, включая Томаса Манна и Максима Горького, отмечали выдающийся талант Цвейга, его литературные успехи, но крупных работ по его творчеству написано мало, особенно в России.

В данной работе мы опирались на собственные воспоминания Цвейга из романа «Вчерашний мир. Воспоминания европейца», из эссе «Воспоминания о Эмиле Верхарне», из цикла «Встречи с людьми, городами, книгами», из его доклада, сделанном в Америке в 1939г «Таинство созидания». Кроме того, в работе были использованы материалы из монографий Д. Затонского «Австрийская литература в XX столетии», Дж. Кайзера «Стефан Цвейг: Смерть современного человека», главы из книг Б. Сучкова «Лики времени», Д. Затонского «Художественные ориентиры XX века», Л. Митрохина «Религия и культура», несколько вступительных статей (Архипова, Федина, Сучкова, Руслановой), несколько статей в периодике и эссе.

В главе «Стефан Цвейг, или Нетипично типичный австриец» из книги Д. Затонского «Художественные ориентиры XX века» исследователь пытается определить место Стефана Цвейга в мировой литературе, его писательский вклад в историю литературы. Также он анализирует его произведения - новеллы, романы, биографии с точки зрения философских взглядов Цвейга, влияние личности Стефана на героев его произведений.

В главе «Стефан Цвейг» из книги Б.Сучкова «Лики времени» дается анализ произведений Стефана Цвейга с точки зрения советского литературоведения, очень заметно влияние советской идеологии в попытках проанализировать поведение героев цвейговских произведений, и жизнь и смерть самого автора. В этом исследовании с одобрением написано о гуманизме Цвейга, о его критике буржуазной действительности, о разобщенности европейцев, о попытках воспитания духовной личности, о его вере в добро и в разумность человека. Но резко негативно Сучков оценивает «бедность социального фона», «либеральное мировоззрение» писателя, то, что Цвейг был занят «критикой морали буржуазного общества, а не самого буржуазного общества» Хотя Цвейг на самом деле оценивал не общее, а частное - человека, с его слабостями, ошибками. Тонкий психолог, он с поразительной точностью сумел передать все переживания, эмоции и надлом, происходящий с человеком в нестандартной ситуации, в которые очень часто попадали герои его новелл и романов.

В монографии Кайзера «Смерть современного человека» дается анализ личности Цвейга, его философских взглядов, трагедии его жизни и смерти с позиции правоверного иудея, с позиции глубоко верующего человека. Эта монография не претендует на научный стиль изложения, является просто мнением одного вдумчивого читателя.

Цель данной работы - очертить круг философско-эстетических взглядов Стефана Цвейга, ориентируясь на эволюцию их в течение жизни писателя, соотнести их с биографией писателя, с особенностями эпохи, в которой жил Цвейг, взяв за основу его собственные воспоминания и работы исследователей его творчества.

В связи с этим выделяются следующие задачи:

• Изучить литературу по теме и произведения Стефана Цвейга, в частности его воспоминания «Вчерашний мир» и другие;
• Определить место австрийской литературы в истории мировой литературы, место Цвейга в австрийской и мировой литературах;
• Проанализировать философско-эстетические взгляды Цвейга, опираясь на его работы и работы исследователей его творчества, его воззрения на творчество как процесс, его философские убеждения.

Глава 1. Место Стефана Цвейга в мировой литературе

В конце XIX - начале XX в. австрийская литература впервые занимает не просто заметное, но весьма влиятельное положение среди европейских литератур. На рубеже веков наблюдается заметный подъем духовной жизни Австрии.

Если раньше вклад этой страны в мировую культуру определяли почти исключительно музыка и театральное искусство, то теперь картина резко меняется. Мировую известность приобретают австрийская живопись (Г. Климт, О. Кокошка, А. Шиле), архитектура (О. Вагнер, А. Лоос), австрийская философская мысль (Э. Мах, З. Фрейд, М. Бубер). Привлекает к себе внимание во всем мире и творчество австрийских писателей - А. Шницлера, Г. фон Гофмансталя, Р. М. Рильке, Ст. Цвейга, Ф. Верфеля, Г. Тракля, Ф. Кафки, Р. Музиля и др.

Поначалу многие отказывали австрийской литературе в праве на самостоятельность, считая ее «слагаемым общегерманского художественного процесса». Но именно XX век - «звездный час» австрийской словесности. Не случайно одни лишь в наше время в полный голос заговорили о ее самобытности, о ее глубоких отличиях от словесности немецкой, а другие принялись это с жаром оспаривать. Именно в XX веке австрийская литература стала обретать черты литературы национальной.

Так сложилось, что австрийская литература была связана с судьбами габсбургской государственности, следовательно, отчетливо просматривается исторически обусловленная социальная природа ее искусства. Тому способствовала и катастрофичность крушения тысячелетней Дунайской империи, она столкнула Австрию лицом к лицу с неизбежностью больших общественных перемен как началом новой эры. Все это невольно овладевало умами австрийских писателей и проникало в их произведения. Австрийская литература становилась отражением всей жизни страны, а не только критиком или защитником ее государственности. Также культура Австрии обогащалась за счет иноязычных, инонациональных влияний, превращаясь в своеобразного посредника между германским и славянским культурными мирами, между Западной и Восточной Европой. Аккумуляция разнообразнейших влияний является еще одним признаком австрийской литературы. На Додерера влияла Испания, на Рильке - Франция, Стефан Цвейг хорошо себя чувствовал в Англии, Брох считал вторым своим домом Америку. А к России в той или иной форме тянулись все австрийские писатели: Додерер здесь начинал как писатель, в произведениях Йозефа Рота изображается Россия, один из рассказов Барбары Фришмут именуется «Время читать Чехова», одна из новелл Герберта Айзенрайха - «Приключения, как у Достоевского».

Следовательно, национальная австрийская литература, сформировавшаяся в XX веке, сочетает в себе и историческую обусловленность, и социальную значимость, она является самобытным австрийским явлением и в то же время аккумулирует разнообразнейшие влияния иностранных литератур, в частности, русской классики. Кроме того, австрийская литература XX века является своеобразной ареной острой борьбы идей, столкновением различных философских взглядов.

Стефан Цвейг - один из самых ярких представителей австрийской литературы. Но в то же время он является, по словам Д.В.Затонского, «нетипично типичным австрийцем». В своих «Воспоминаниях европейца» Цвейг пишет, что считал себя гражданином всего мира и с легкостью отказывался от своей родины. Он поначалу вообще не ощущал себя австрийцем. В 1914 году в журнале «Дас литерарише эхо» он опубликовал заметку «Об «австрийском» поэте», где между прочего заявил: «Многие из нас (а о себе самом могу сказать это с полной определенностью) никогда не понимали, что это значит, когда нас именуют «австрийскими писателями». Потом, даже живя в Зальцбурге, он почитал себя «европейцем». Его новеллы и романы, правда, остаются австрийскими по теме, зато «романизированные биографии», «Строители мира» и прочие сочинения документального жанра обращены на широкий мир. И в то же время «европейца» Цвейга тянуло бежать от реальной габсбургской узости, габсбургской закостенелости. Тем более в годы между двумя мировыми войнами, когда от великой державы остался, по собственным его словам, «лишь обезображенный остов, кровоточащий из всех вен» .

Но позволить себе роскошь не считаться с австрийской своей принадлежностью мыслимо было только до тех пор, пока хоть какая-то Австрия существовала. Еще создавая «Казанову», Цвейг как бы предчувствовал это. «Старый citoyen du monde, - пишет он, - начинает мерзнуть в когда-то столь любимой беспредельности мира и даже сентиментально тосковать по родине».

В Англии, где Стефан Цвейг жил некоторое время, с началом аншлюса он превратился в нежелательного иностранца без подданства, а с начала войны - в выходца из стана врага. «...Человеку нужна, - сказано во «Вчерашнем мире», - лишь теперь, став скитальцем уже не по доброй воле, а спасаясь от погони, я ощутил это в полной мере, - человеку нужна исходная точка, откуда отправляешься в путь и куда возвращаешься вновь и вновь». Таким образом Цвейг признавал себя австрийцем, а не космополитом, хоть космополитические взгляды были ему близки.

Воистину Цвейг - этот нетипичный австриец - оказался полномочным представителем искусства своей страны. И так было между двумя мировыми войнами не только в Западной Европе или Америке, но и у нас. Когда один говорил: «австрийская литература», другому тотчас же приходило на ум имя сочинителя «Амока» или «Марии Стюарт». И не удивительно: с 1928 по 1932 год издательство «Время» выпустило двенадцать томов его книг, и предисловие к этому почти полному на тот момент собранию написал сам Горький.

Но на вопрос, каково сегодня место Стефана Цвейга в мировой литературе, невозможно дать однозначный ответ. Ученые, изучающие жизнь и творчество Цвейга, по-разному оценивают его вклад в мировую литературу.

Вот что пишет М.Зонненфельд, профессор немецкого языка и литературы в Университете штата Нью-Йорк, Фредония Колледж:

«Несмотря на то, что его произведения были самыми широко переводимыми в двадцатые годы нынешнего столетия, все они оказались забыты массовым читателем, хотя и художественная проза Цвейга, и его эссе - результат такого проникновения в человеческую психику, которое никогда не устареет, а сила чувства в его трудах не может оставить равнодушным даже самого изощренного читателя, каковой редко способен увлекаться эмоциями других. И, кроме того, его «Вчерашний мир» является цепью блестящих прозрений относительно европейской и, в частности, австрийской культуры XIX-первой половины XX вв., а также некоторых великих людей той эпохи, которых Цвейг знал лично.

Даже среди специалистов по немецкой литературе найдется очень немного знатоков и еще меньше ученых-специалистов, которые бы занимались непосредственно сочинениями Цвейга и определением его места в мировой литературе.»

Следующую оценку дает творчеству Стефана Цвейга доктор филологических наук, известный германист Ю.Архипов:

«Стефан Цвейг - один из самых популярных в мире австрийских писателей. Он захватывает читателя с первых строк любой своей книги, щедро одаривая радостью узнавания и сопереживания до самых последних страниц.

В одной из своих статей Горький писал об "изумительном милосердии к человеку", которое отличает книги Стефана Цвейга. Восторженные отзывы о нем оставили также К.Федин, А.Фадеев, Алексей Толстой и другие видные русские писатели.

Не ослабевает любовь к Стефану Цвейгу и нашего многомиллионного читателя. Поистине можно сказать, что писатель обрел у нас свою вторую родину. Во всяком случае, Стефан Цвейг издается у нас значительно чаще и гораздо большими тиражами, чем не только в Австрии, но и во всех странах немецкого языка, вместе взятых»

Вот что пишет о Цвейге доктор филологических наук, действительный член Европейской академии наук в Зальцбурге, Д.В.Затонский: «Сегодня многое изменилось. Теперь корифеи австрийской литературы нашего столетия, ее повсеместно признанные классики - это Кафка, Музиль, Брох, Рот, Хаймито фон Додерер. Они все (даже Кафка) далеко не так широко читаемы, как был некогда читаем Цвейг, но тем более высоко почитаемы, потому что и в самом деле являются художниками крупными, значительными, художниками, выдержавшими испытание временем, более того, возвращенными им из небытия.

А Цвейг как будто испытания не выдержал. По крайней мере, с высшей ступени иерархической лестницы спустился на место куда более скромное. И возникает подозрение, что на пьедестале он стоял не по праву, если вообще не узурпировал литературную корону. Горделивая самоирония Броха и, тем паче, злорадство Р. Хегера недвусмысленно на это указывают. Складывается нечто вроде антилегенды, в согласии с которой Цвейг был просто капризом моды, баловнем случая, искателем успеха...

С таким его образом, однако, плохо согласуется оценка, данная ему Томасом Манном, и то уважение, которое испытывал к нему Горький, писавший в 1926 году к Н. П. Рождественской: «Цвейг - замечательный художник и очень талантливый мыслитель». Примерно так же судили о нем и Э. Верхарн, и Р. Роллан, и Р. Мартен дю Гар, и Ж. Ромен, и Ж. Дюамель, сами сыгравшие выдающуюся роль в истории новейшей литературы. Естественно, отношение к вкладу того или иного писателя изменчиво. И не просто потому, что меняются вкусы, что у каждой эпохи - свои кумиры. Есть в изменчивости этой и своя закономерность, своя объективность: что полегковесней, вымывается, выветривается, что помассивней, остается. И еще: Цвейг спустился на более скромное место или другие поднялись на более высокое? Если верно последнее, то он попросту остался, где был, и происшедшая «перегруппировка» его как художника не унижает». цвейг мировоззрение мораль литература

Итак, практически все исследователи, критики и литераторы дают произведениям австрийца высокую оценку, признают в Стефане Цвейге талантливого писателя, внесшего значительный вклад в мировую литературу своими многочисленными произведениями. Но все они отмечают некоторую «полузабытость», спад читательского интереса к его произведениям, вызванного, возможно, появлением новых, более ярких, талантливых или более «модных» авторов.

Глава 2. Философско-эстетические взгляды Цвейга

По своей сути Стефан Цвейг - чистый гуманист и гражданин мира, пацифист, антифашист, поклонявшийся либеральным ценностям.

Написав автобиографию «Вчерашний мир. Воспоминания европейца» Цвейг не только описал свою жизнь, но и судьбу Европы в преддверии и во время Первой и Второй мировых войн, написал, конечно, с позиций своих философских взглядов.

Стефан Цвейг родился в Вене в 1881 году. То был год, когда умер Флобер, сделавшийся циником от созерцания демократии и прогресса, Александр II, освободитель русских крестьян от крепостной зависимости, был убит анархистами, а 53-летний Толстой переписывал свою «Исповедь», повествующую о его обращение к гуманистической форме христианства.

Цвейг пришел в мир, где господствовала новая вера во множестве вариантов: дарвинизм, нигилизм, социализм, капитализм, толстовство, позитивизм, материализм. Библия подвергалась нападкам науки, все сильнее подрывая веру, и без того ослабленную озабоченностью общества материальным преуспеванием.

Семейство Цвейгов было одним из тех, кои наслаждались плодами наполеоновского освобождения евреев из оков гетто. Молодой Цвейг воспитывался в благосостоятельной и «хорошей» еврейской семье. Благосостояние было от отца, а «хорошесть» - от матери. Его мать была глубоко уверена, что «добропорядочный» еврей должен интересоваться вещами более высокими, нежели деньги. «Подлинная воля еврея, его имманентный идеал, - замечает Цвейг во «Вчерашнем мире», - это взлет в духовные выси, в более высокую культурную сферу.» Озабоченность матери Цвейга избеганием мирского, несомненно, оставила на нем свой отпечаток.

Уже в молодом возрасте Цвейг занимал достаточно высокое место в области словесности, одновременно впитывая новую религию своего отца - веру в прогресс. Его отец был одним из первых, кто осознал перспективы машинного ткачества для хлопко-текстильной промышленности. Он начал с маленькой фабрики, которая потом выросла в огромное предприятие. «… в этот «прогресс» верили уже больше, чем в Библию, а его истинность, казалось, неопровержимо подтверждалась что ни день чудесами науки и техники», - писал Цвейг. Он воспитывался и вырос в ту эпоху, которая искренно верила, что она на прямой и верной дороге к лучшему из всех возможных миров и в то, что технические достижения во благо идут рука об руку.

В молодости Цвейг, окруженный любящими и богатыми родителями, мог наслаждаться всеми мыслимыми внешними благами. Его венский знакомый, Артур Шницлер, говорил, что Стефан Цвейг мог бы быть незаурядным и талантливым учеником, которому все знания "небрежно валились бы в руки", но он предпочел подвергнуть свое будущее испытанию. Быть свободным! Его необычайно привлекала незнакомая бурная жизнь, вне венских городских стен и ближайшего окружения, освобожденная от принуждения школы и родительского дома. Полные приключений чужие страны, о которых он постоянно мечтал мальчиком, - не те каникулярные поездки с родителями в аристократические отели Швейцарии, Италии или места, где он маленьким ребенком глотками наслаждался первыми радостями мира, - нет, он хотел дальше, глубже, и прежде всего в одиночестве! Наконец перед ним оказался открытый мир, в котором он, несмотря на все приключения, должен был себя сохранить…

Цвейгу было легко верить в прогресс, разумность и единение людей благодаря своему раннему успеху. Он впервые получил признание как новое многообещающее дарование в возрасте 20 лет, когда несколько его стихотворений были опубликованы в престижной венской газете Die Neue Presse.

Везение, успех, удача сказываются на людях по-разному. Многих они делают самовлюбленными, легкомысленными, поверхностными, эгоистичными, а некоторым, накладываясь на внутренние позитивные свойства характера, внушают прежде всего непоколебимый житейский оптимизм, отнюдь не чуждающийся самокритичности. К этим последним принадлежал Цвейг. Долгие годы ему представлялось, что окружающая действительность если не хороша, не справедлива сегодня, то способна стать хорошей и справедливой завтра, даже уже находит себе дорогу к этому. Он верил в конечную гармоничность своего мира. «Это был, - писал много лет спустя, уже после его самоубийства, другой австрийский писатель, Ф. Верфель, - мир либерального оптимизма, который с суеверной наивностью верил в самодовлеющую ценность человека, а по существу, в самодовлеющую ценность крохотного образованного слоя буржуазии, в его священные права, вечность его существования, в его прямолинейный прогресс. Установившийся порядок вещей казался ему защищенным и огражденным системой тысячи предосторожностей. Этот гуманистический оптимизм был религией Стефана Цвейга... Ему были ведомы и бездны жизни, он приближался к ним как художник и психолог. Но над ним сияло безоблачное небо его юности, которому он поклонялся, небо литературы, искусства, единственное небо, которое ценил и знал либеральный оптимизм.»

Очень сильно повлиял на молодого Цвейга Эмиль Верхарн, встреча с которым стала знаковой в жизни Цвейга. Вот что Стефан пишет о нем: «Ныне я полностью сознаю, чем я обязан этому человеку <…> Я говорю не о чувстве признательности Верхарну-поэту, повлиявшему на мое поэтическое творчество, а о великой благодарности чудесному мастеру жизни, который первым открыл моей юной душе подлинно человеческие ценности, чья жизнь, в каждом ее мгновении, учила меня тому, что лишь совершенный человек может стать великим поэтом. Вместе с любовью к искусству он вселил в меня нерушимую веру в высокую человечность и чистоту души поэта».

Дух, который формировался в высокой атмосфере его юности, в предвоенной Вене, разнородной, окультуренной, наднациональной, в которой легко было быть европейцем, был рафинированным, лишенным грубости. Цвейг с друзьями проводил время в задушевных беседах и жарких спорах о литературе. Его спутницами были искренность и чистосердечность. Отец сумел внушить Цвейгу убеждение, что «жизнь следует проживать серьезно». Серьезность, сосредоточенность и любовь к интеллектуальному сотовариществу являлись составными его характера на протяжении всей жизни.

Как уже писалось ранее, Цвейг верил, что окружающая действительность если и не вполне хороша и справедлива сегодня, то способна стать хорошей и справедливой завтра и уже становится такой.

Первый удар по этой вере (мы имеем в виду мировую войну 1914-1918 годов) он пережил не как пассивный созерцатель: всплеск ненависти, жестокости, слепого национализма, которым, по его представлениям, прежде всего была та война, вызвал в нем активный протест. Известно, что писателей, с самого начала войну отвергших, с самого начала с нею боровшихся, можно перечесть по пальцам. И Э. Верхарн, и Т. Манн, и Б. Келлерман, и многие другие поверили в официальный миф о «тевтонской» или, соответственно, «галльской» за нее вине. Вместе с Р. Ролланом и Л. Франком Цвейг оказался среди немногих.

В окопы он не попал: его одели в мундир, но оставили в Вене и прикомандировали к одной из канцелярий военного ведомства. Это предоставило ему определенную свободу. Цвейг переписывался с единомышленником Ролланом, пытался вразумлять собратьев по перу в обоих враждующих лагерях, сумел опубликовать в австрийской газете рецензию на роман Барбюса «Огонь», в которой высоко оценил его антивоенный пафос и художественные достоинства. Не слишком много, но и не так мало по тем временам. А в 1917 году Цвейг опубликовал драму «Иеремия». Она была поставлена в Швейцарии еще до конца войны, и Роллан отозвался о ней как о лучшем «из современных произведений, где величавая печаль помогает художнику увидеть сквозь кровавую драму сегодняшнего дня извечную трагедию человечества».

С юности Цвейг мечтал о единстве мира, единстве Европы - не государственном, не политическом, а культурном, сближающем, обогащающем нации и народы. В той интерпретации, в какой мечта эта существует у него, она, разумеется, иллюзорна. Но не в последнюю очередь именно она привела Цвейга к страстному, активному отрицанию мировой войны как фатального нарушения человеческой общности, уже начинавшей (так ему казалось) складываться за сорок мирных европейских лет.

Его взгляды претерпевают эволюцию, как у каждого человека, прошедшего войну. «Преображение наций и народов преображает каждого из нас, знаем мы о том или нет, уносит поток, и мы даже не ведаем, куда. Никто ни может отгородиться: наш мозг, наша кровь участвуют в кровообращении целой нации <…> Когда лихорадка отпустит мир, все приобретет для нас новую ценность, все прежнее станет другим».

«Прекрасный новый мир», который строился к востоку от Европы, вызывал энтузиазм у всех «правильно мыслящих» интеллектуалов поколения. Интернациональные мечтатели были столько же страстными в своих убеждениях, сколь и далекими от реальности. «Мы полагали, что делаем достаточно, мысля как европейцы и как братья-интернационалисты, проповедуя в нашей сфере идеалы взаимопонимания и интеллектуального братства, перешагивающего языковые барьеры и политические границы, и стараясь лишь косвенным образом влиять на ход мировых дел», - признавался Цвейг, оглядываясь назад во «Вчерашнем мире».

И вот Цвейгу пришлось разочароваться в «прекрасном новом мире», в идее «единства Европы», в разумности других.

Сквозь все написанное в его дневниках проходит красной нитью мысль, что все дурное - война, паспортный режим, нетерпимость - сводятся к «недостатку разумности», к «недо-разумению». Варварство, неудержимо охватывавшее Европу и Германию в 1935 году, виделось ему как некий общественный скандал, возникший из-за неспособности людей сплотить силы разума. В конце жизни Цвейг понял, что верил в разумность других слишком сильно. «Слепая вера в то, что разум остановит безумие в последнюю минуту, была одним из наших главных недостатков… мы полагались на Жореса, на Социалистический интернационализм, мы верили, что железнодорожники скорее разберут полотно, чем позволят отправляться на фронт составам, набитым их товарищами, мы рассчитывали на женщин, которые откажутся жертвовать своими мужьями и детьми… Наш всеобщий идеализм, наш оптимизм, основывающийся на прогрессе, привели нас к тому, что мы неверно оценивали и игнорировали очередную опасность.»

Его путь к разочарованию и освобождению от иллюзий начался одновременно с его первым международным литературным успехом. Во время войны Цвейг отстаивал свои взгляды и боролся за просвещение народа, за веру в разумность действий человека. За это в собственной стране его клеймили пораженцем за его сомнения в том, что победа оправдывает бойню. Однако уже в 1917 году австрийское правительство, уставшее от войны, разрешило постановку в нейтральной Швейцарии его антивоенной драмы «Иеремия». Пьеса показала всю жестокость и бессмысленность войны между европейскими братьями.

Широкое признание «Иеремии» сделало Цвейга влиятельной фигурой среди тех, кто представлял антивоенную, антишовинистскую сторону европейского сознания.

С падением Австрии и расчленением ее империи Цвейгу пришлось решать, оставаться ли ему в спокойной Швейцарии или возвращаться домой. Австрию он описывал как «бледно-серую, неподвижную тень прежней величественной монархии… Все, что от нее осталось - это изуродованное тело, кровоточащее отовсюду». Его чувство долга возобладало, ибо «в этот тяжелый час, казалось, сами семейные и домашние узы призывали». Будучи автором «Иеремии» и моральным авторитетом для молодежи, он полагал, что не возвратиться было бы трусостью. «Я чувствовал ответственность за преодоление поражения средствами искусства. Если бы даже ничего не вышло, все равно было бы удовлетворение от того, что разделил со всеми предначертанное страдание».

Цвейг подчеркивал: «Нашей ролью является показать свет ума, защитит этот свет, собрать вокруг него разбредшихся овец человеческих <…> Человечество нуждается в людях, которые способны объявить войну коллективным порывам, сражаться против стадного чувства… Миру нужны свободные души и сильные характеры. <…> Слишком много интеллектуалов ставило свои науку, искусство и разум на службу государству, мысль слишком долго была инструментом страсти». В этом призыве поставить разум во главе человечества, во главе прогресса и дальнейших социальных преобразований и содержалась основа нравственных убеждений Цвейга.

Эстетические взгляды Цвейга начали формироваться под влиянием творчества писателей группировки «Молодая Вена». Они выступали против натурализма с его пафосом научного объяснения человеческой личности как продукта социальной среды и биологической наследственности. В литературе, таким образом, происходит переход от реализма к модернизму. Восприняв революционные идеи «Молодой Вены», С. Цвейг, однако, был далеко не самым радикальным. Он не бунтовал открыто против традиций, считал своими учителями не только символистов, но и реалистов. Избрав основным предметом изображения жизнь современного ему общества, Цвейг во многом сохраняет такие существенные черты реалистического метода. И всё же ни реалистом, ни натуралистом С. Цвейг не был. При внешней близости к реалистической традиции, принцип подхода к действительности у него иной, новый.

В то время как реализм стремился воссоздать в литературе самый предмет, у Цвейга, как и у его предшественника Шницлера, целью описания становится передача впечатления, эмоционального ореола, которым предмет этот окружён. В то время как реализм выводил характер героев из социального положения, профессии, быта, психологическая жизнь и поведение персонажей Цвейга коренится преимущественно в бессознательном и всецело определяется прихотливой игрой нервных импульсов.

В новеллах Цвейга мы видим человека неудовлетворённого, питающего иллюзию счастья и ею обманутого, человека, отмеченного неизгладимой печатью эпохи кризиса, упадка, декаданса.

«Если я люблю какое-нибудь литературное или музыкальное произведение, - писал Цвейг, - то мне хочется знать возможно больше о его возникновении. А процесс творчества я особенно чувствую по «рисунку» рукописи, причем в неизмеримо большей степени по рукописи первых набросков, чем по рукописи перебеленной, подготовленной к печати».

Во время пребывания в Париже Цвейг познакомился с великим скульптором Огюстом Роденом, чья творческая мощь во время работы оставила у Цвейга неизгладимое впечатление. Цвейг писал в своих мемуарах, что, раз видев Родена за работой в его студии, безразличного к чьему-либо постороннему присутствию, он «узрел Вечный Секрет всякого великого искусства, всякого достижения смертной твари: сосредоточенность, собранность воедино всех сил, всех чувств, выход за рамки мирского, присущий всякому художнику». Цвейг пишет, что получил урок на всю жизнь.

И этим уроком он поделился с читателями в своем докладе, сделанном в Америке в 1939 году. В нем Цвейг раскрывает все свои выводы, сделанные в процессе собирания рукописей, а также высказывает свои взгляды на предназначение художника и творческий процесс. Он пишет, что творческий акт это таинство, как будто сам Всевышний пишет рукой художника за него; что художник, подобно убийце, совершившему свое злодеяние в состоянии беспамятства, сам внешне отсутствует при своем творческом процессе. «В процессе созидания он не живет в нашем мире, он существует в своем мире и поэтому не может быть свидетелем своего творческого акта. Поэт, который вспоминая, дает в стихотворении описание ландшафта - луга, неба, деревьев в весенний день, - в этот момент вдохновения не находится в своей комнате, в ее четырех стенах, нет, он видит зелень, он дышит воздухом весеннего дня <…> Ибо художник в этот момент предельной сосредоточенности всеми своими чувствами находится в другом мире, в мире своего произведения…»

Цвейг уверен, что для того, чтобы лучше понять художественное произведение, нужно хоть немного проникнуть в тайну его создания: «Художественное произведение дается не каждому с первого взгляда, оно подобно женщине, которая, прежде чем полюбить, желает, чтобы за ней ухаживали, добивались ее расположения. И для того, чтобы правильно чувствовать, мы должны воспринять, как собственные, переживания художника. И, чтобы правильно понять его замыслы, нам следует постичь, какие сопротивления он преодолел, осуществляя их. Мы должны представить их в своей душе - любое истинное наслаждение вызывается не просто чистым восприятием, а нашим соучастием в творчестве».

Также Цвейг говорит о том, что истинный художник должен прежде всего руководствоваться гуманистическими убеждениями и не бояться пострадать за них. «Велики только те художники, которые готовы страдать за свои убеждения <…> Художника должна переполнять не любовь к искусству, а любовь к человечеству»

Цвейг очень трепетно относится к творениям человеческого разума - к книгам. В своем эссе «Книга как врата в мир» Цвейг попытался представить, что случилось бы, если бы он не умел читать, если бы он жил без книг. И делает вывод - человек, который не умеет читать, «не ведает, бедняга, сколько наслаждения внезапно дарит человеку одна-единственная строка, сверкнувшая, будто серебряный месяц из-за темных туч, он не ведает глубоких потрясений, когда в тебе начинает жить чужая, выдуманная судьба. Он замурован в самом себе, ибо не знает книги, он влачит тупое существование троглодита, и нельзя понять, как он, отторгнутый от мира, выносит эту жизнь и не задохнется от собственной скудости». Книга, по мнению Цвейга, самое высокое из достижений человека, самое светлое и сильное. «Повсюду, не только в нашей жизни, книга есть альфа и омега всякого знания, начало начал каждой науки. И чем тесней ты связан с книгой, тем глубже открывается тебе жизнь, ибо благодаря ее чудесной помощи твой собственный взор сливается с внутренним взором бесчисленного множества людей, и, любя ее, ты созерцаешь и проникаешь в мир во сто крат полней и глубже»

В ноябре 1931 года Цвейгу исполнилось пятьдесят лет. По всем меркам ему было за что испытывать благодарность многим и многому. Его книги были переведены на все основные языки мира. Его друзья и почитатели составляли культурную элиту Европы - Фрейд, Швейцер, Роллан, Манн, Горький, Эйнштейн, Джойс и др. Своими литературными успехами он вернул себе то чувство защищенности, которое было у него до войны. Французский критик Жюль Ромэ называл его одним из семи мудрейших мужей Европы. В глазах Роллана Цвейг стал «Великим Европейцем».

Но Стефана угнетало чувство, что его жизнь сделалась слишком упорядоченной, уютной и безопасной. Он страшился того, что и его кончина будет предсказуемой и банальной. Не лучше ли было бы - мечтал он - если бы в его жизнь вошло нечто такое, что заставило бы его почувствовать себя более мятежным и молодым.

Вскоре его желание было исполнено таким путем, о котором он и помыслить не мог. Разразилась Вторая мировая война.

Надломился лихорадочный бег жизни, и летом 1941 г. в чужих американских отелях писатель снова размышляет о своих творческих порывах и о сложившихся обстоятельствах жизни - без предварительных заметок, дневников, писем, без любимых книг и так тщательно собранной коллекции рукописей. Все это осталось в прошлом - там, где растворился «художественный гений» Вены, и все мосты между миром, в котором он вырос, и миром сегодняшним бесповоротно сожжены. Сожжены насильственно, варварски. «Вопреки моей воле я стал свидетелем катастрофического поражения разума, разнузданного торжества дикости в нашем веке. А это значит, затоптаны прошлые упования и ростки надежд, придававшие перу легкость и силу. Если ты, однако, подлинный художник и всерьез ощущал «звездные часы» сопричастности с духовным опытом века, то превратности судьбы сделают твою писательскую миссию лишь более эмоционально напряженной и житейски неопровержимой. Только тот, кто познал рассвет и закат, войну и мир, триумф и поражение, - только тот истинно жил». Тогда отчаяние переплавляется в умудренность, непроницаемую для житейских неурядиц, в духовную стойкость, в которой нуждаются другие, чтобы разобраться в собственном бытии, обрести свое неповторимое Я и принять решения, которые невозможно переложить на чужие плечи. Если, продолжает писатель, «со свидетельствами, нам известными, мы способны из разлагающегося миропорядка сообщить грядущим поколениям хоть крупицу истины, то наши труды были не совсем напрасными».

Биография «Эразм Роттердамский» это наиболее соотнесенная с самим собой из всех биографий, написанных Цвейгом. Он отождествлял и свои чувства, и свою судьбу с чувствами и судьбой Эразма. В широчайше эрудированном, экуменичном, проникнутом духом гуманизма Эразме Цвейг видел свой идеал интеллигентной взвешенности и мудрой умеренности.

Эразм придерживался убеждения, что не существует абсолютной и единственной истины - ни в теологии, ни в философии. Истина складывается из множества вещей, и точно так же справедливость. «Фанатизм, - поясняет Цвейг, отображая идеи Эразма, - есть ублюдок, порожденный слиянием ума и власти, который воображает себя диктатором в царстве мысли и считает приемлемым только то, что он себе мыслит… Он раскалывает мир на друзей и врагов, правоверных и еретиков».

Оправдывая Эразма, Цвейг вовсе не собирался поднимать нейтралитет до статуса принципа. Скорее он хотел показать громадные моральные требования, предъявляемые независимой, мыслящей личности во время массового безумия. Он писал своему другу Рене Арко: «Мы слишком похожи на Эразма, чтобы взять верх над людьми, у которых вместо мозга - бараньи рога… Мы отравлены нашей гуманностью»

Трагедией Цвейга было то, что он очень хорошо понимал свой характер. «Ты должен либо господствовать, либо служить, быть либо молотом, либо наковальней». Однако он не мог быть молотом и не хотел - наковальней, несмотря на предостережение великого Гете. Он просто не мог изменить себя. Он не был создан для битв. Более всего он хотел оставаться «свободным».

Цвейг не сдается - пишет автобиографию, продолжает работу над жизнеописанием Бальзака, уже в Бразилии заканчивает «Шахматную новеллу», делает наброски будущей книги о Монтене. Но что-то неисправимо сломалось в этом прежде отлаженном писательском механизме, обескровились какие-то животворные токи. 22 февраля 1942 года писатель берется за перо и каллиграфически выводит прощальные строки: «...мир моего собственного языка исчез для меня, и мой духовный дом, Европа, разрушила самую себя». Поэтому только здесь, в Бразилии, он хотел бы построить новую жизнь. «Но когда тебе за шестьдесят, нужны необыкновенные силы, чтобы все начать заново. Те же, которые у меня есть, истощены долгими годами бездомных странствований... Я шлю привет моим друзьям. Может быть, им доведется увидеть утренний рассвет после долгой ночи. Я же, слишком нетерпеливый, ухожу раньше».

Свой долг писатель видел в том, чтобы описывать эпоху «честно и справедливо. Цвейг - прежде всего писатель-гуманист, а значит, если к нему применить слова Канта, он принимал «эстетическое участие во благе всех людей...»

«Что касается наших взглядов на жизнь, - пишет Цвейг во «Вчерашнем мире», - то мы уже давно отвергли религию наших отцов, их веру в быстрый и постоянный прогресс гуманности; банальным представляется нам, жестоко наученным горьким опытом, их близорукий оптимизм перед лицом катастрофы, которая одним-единственным ударом перечеркнула тысячелетние завоевания гуманистов. Но даже если это была иллюзия, то все же чудесная и благородная... И что-то в глубине души, несмотря на весь опыт и разочарование, мешает полностью от нее отрешиться... Я снова и снова поднимаю глаза к тем звездам, которые светили над моим детством, и утешаюсь унаследованной от предков верой, что этот кошмар когда-нибудь окажется лишь сбоем в вечном движении вперед и вперед».

Над гробом Йозефа Рота Цвейг провозгласил: «Мы не смеем терять мужества, видя, как редеют наши ряды, мы не смеем даже предаваться печали, видя, как справа и слева от нас падают лучшие из наших товарищей, ибо, как я уже сказал, мы находимся на фронте, на опаснейшем его участке». И он не простил Роту, что тот убил себя пьянством. А сам четыре года спустя в Петрополисе близ Рио-де-Жанейро вместе с женой добровольно ушел из жизни. Значит ли это, что война и изгнание были, по словам Верфеля, «ударом, который Цвейг не смог перенести»? Если да, то лишь в личном плане. Ведь свое предсмертное письмо он завершил словами: «Я приветствую всех моих друзей. Возможно, они увидят зарю после долгой ночи. Я, самый нетерпеливый, ухожу раньше их».

В плане мировоззренческом Цвейг так и остался оптимистом.

Заключение

Даже в сложные времена Цвейг продолжал свой писательский труд, написав и издав огромное количество интереснейших новелл, романов и биографий. Он боролся, как мог, за свои убеждения, но больше всего ему хотелось быть тем, кто примиряет: «Возможно, и сегодня, когда миллионы людей ввергнуты в безжалостную бойню, мы кажемся рассудительными и умными, смешными и недалекими, требуя, казалось бы, недостижимого, говоря о братстве и умиротворении наций». Но, возможно, он являлся не такой сильной личностью, какой хотел казаться. Столь сильная зависимость от обстоятельств отражала куда более глубинную незащищенность Цвейга, изъяны и слабости в общей архитектуре его представлений и характера. Чтобы вести борьбу, человеку нужно знать, за что бороться. Когда Цвейг понял, что борьба бесполезна, он ушел из жизни. А возможно, его уходу способствовала его изоляция, культурная и духовная, от привычного ему общества, которая привела к депрессии, его «оторванность от корней».

Но его произведения продолжают служить его убеждениям, его делу. В центре его произведений - человек. Проникнутые психологизмом, работы Цвейга учат принимать человека таким, какой он есть, с его слабостями и с его силой, учат задумываться, что двигает человеком, когда он поступает так, а не иначе, учат чувствовать и проникать глубже в души людей.

Цвейг занимает значительное место в мировой литературе как талантливый писатель, и особенно как писатель, стоящий у истоков жанра романизированной биографии. Он является ярким представителем австрийской литературы наряду с Кафкой, Музилем, Додерером.

Цвейг до конца жизни остался гуманистом, антифашистом. Он проповедовал философию разумности, неприятия войны, ему были очень близки космополитические взгляды, долгое время Цвейг считал себя гражданином всего мира, поэтому с болью и разочарованием взирал на бойню между своими европейскими «братьями». Вера в человека, в нравственность и чистоту всю его жизнь были его религией. Любовью к человеку и глубоким психологизмом проникнуты его произведения, которые и после смерти Цвейга продолжают служить его идеалам.

Список использованной литературы

1. Архипов Ю. И. [Введение: Австрийская литература на рубеже XIX и ХХ веков] // История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. - М.: Наука, 1983-1994. - На титл. л. изд.: История всемирной литературы: в 9 т. - Т. 8. - 1994 - С.347-348.
2. Архипов Ю. Триумф и трагедия Стефана Цвейга // Цвейг С. Нетерпение сердца. Исторические миниатюры. - М.: Правда, 1981 - С.410-415.

Аренс Ганс. Стефан Цвейг // «Слово\Word» 2006, №52. [Электронный источник. Режим доступа: <http://magazines.russ.ru/slovo/2006/52/ar18.html>]

Безелянский Ю. Стефан Цвейг. Исследователь человеческой души. [Электронный источник. Режим доступа: <http://www.c-cafe.ru/days/bio/18/zweig.php>]

1. Верфель Франц. Стефан Цвейг. - Нева, 1993. №8.
2. Взгляд в зеркало моей жизни // Цвейг С. Борьба с демоном: Гельдерлин. Клейст. Ницше. - М.: Республика, 1992, - 304 с.
3. Жеребин А.И. Критическая проза венских импрессионистов // Единство и национальное своебразие в мировом литературном процессе (Сборник). - СПб., 1999.
4. Затонский Д. Австрийская литература в XX столетии - М.: Художественная литература, 1985. - 444 с.
5. Затонский Д. Стефан Цвейг, или Нетипично типичный австриец //Затонский Д. Художественные ориентиры XX века. - М., 1988.
6. Затонский Д. Стефан Цвейг - вчерашний и сегодняшний // Цвейг С. Вчерашний мир. - М.: Радуга, 1991. - С.5-32.
7. Кайзер III Д.У. Стефан Цвейг: Смерть современного человека. Историко-литературное эссе // Пер. с англ. А.Верникова, 1996 - 63 с.
8. Кислинг Вольфганг. Путь в Петрополис - Иностранная литература, 1984, №6.
9. Кертман Л.Е. История культуры стран Европы и Америки 1870-1917. - М., 1987.

Кузнецов Г. Не дождавшийся рассвета. [Электронный источник. Режим доступа: <http://www.peoples.ru/art/literature/prose/roman/zweig/>]

1. Макаров П. Читая Стефана Цвейга: К 100-летию со дня рождения // Семья и школа, 1981, №11. - С.47-48.
2. Митрохин Л.Н. Мои философские собеседники. - СПб: Издательство Русской Христианской гуманитарной академии, 2005.

Митрохин Л.Н. Религия и культура [Электронный источник. Режим доступа: <http://iph.ras.ru/page47950938.htm> ]

1. Неопубликованные письма Стефана Цвейга // Вопросы литературы, 1984, №3. - С.275-278.
2. Пронин В. Популярность классика // В мире книг, 1981, №11. - С.60-61.
3. Русакова А. Новеллы Стефана Цвейга // Цвейг С. Новеллы. - Л.: Художественная литература, 1981.
4. Сучков Б.Л. Стефан Цвейг. // Цвейг С. Новеллы. - М., 1959.
5. Сучков Б.Л. Лики времени. - М.: Художественная литература, 1969.

Толстых А. Стефан Цвейг. Самоубийство в гостиничном номере. [Электронный источник. Режим доступа: <http://www.c-cafe.ru/days/bio/12/063_12.php>]

1. Федин К. Драма Стефана Цвейга // Цвейг С. Вчерашний мир. - М.: Радуга, 1991. - С.32-37.
2. Фрадкин И. М. Введение // История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. - Т. 8., 1994. - С. 11-20.
3. Хализев В.Е. Теория литературы. - М., 1999.

Хазанов Б. Стефан Цвейг. Эссе. [Электронный источник. Режим доступа: <http://www1.ku-eichstaett.de/ZIMOS/forum/docs/forumruss11/a14ZweigChasanow.pdf> ]

1. Художественные центры Австро-Венгрии, 1867-1918 (сборник) / Государственный институт искусствознания ; ред.: Н. М. Вагапова, В. Н. Егорова, Л. И. Тананаева. - СПб. : Алетейя, 2009. - 543 с.

Цвейг Стефан // Википедия. [Электронный источник. Режим доступа: <http://ru.wikipedia.org/wiki/Цвейг,_Стефан>]

1. Цвейг С. Собрание сочинений в 7-ми т. - М.: Издательство «Правда», 1963.

Цвейг Стефан // Электронная Еврейская Энциклопедия. [Электронный источник. Режим доступа: <http://jewishencyclopedia.ru/article/14593>]

1. Цвейг С. Вчерашний мир. Воспоминания европейца. - М.: Радуга, 1991 - 544 с.
2. Цвейг С. Таинство созидания // Нева, 1997, №2. - С. 231-239.

Цвейг С. Берта фон Зутнер // Пер. с нем. Л. Миримова. [Электронный источник. Режим доступа: http://www.krotov.info/history/19/1890_10_2/1843_zutner.htm#1 <http://www.krotov.info/history/19/1890_10_2/1843_zutner.htm> ]

1. Цвейг Ст. Борьба с демоном. - М.: Издательство «Республика», 1992 - 304 с.