Основные положения и результаты исследования были опубликованы в виде статьи в ежегодном научном журнале «Культура народов Причерноморья», ТНУ им. В. И. Вернадского. Содержание магистерской работы отражено в материалах предыдущих курсовых работ, результаты неоднократно заслушивались на студенческих конференциях.
1. Россия в рецепции английских писателей
.1 Исторические связи России и Британии
Взаимоотношения между Россией и Великобританией имеют давние и прочные традиции, которые уходят своими корнями в XVI век. Их контакты всегда носили сложный характер, во многом обусловленный противоборством двух стран на международной арене. Несмотря на это взаимный интерес русского и английского народа к истории и культуре друг друга никогда не ослабевал.
Изучение культурных взаимоотношений позволяет воссоздать объективную картину всего спектра диалога России и Англии в конце XIX - начале XX века.
История взаимодействия русской и британской культуры легко может быть вписана в рамки основных закономерностей и явлений, характеризующих отношения культуры России и Западной Европы в целом. Относительно активные связи русских княжеств с европейскими государствами в эпоху Киевской Руси сменяются затишьем и их изоляцией, которую все же никак нельзя назвать полной, во время подчинения государству Чингизидов. Усиление Московского государства в конце XV - начале XVI вв. ведет к новому налаживанию отношений со странами Запада, отделенными от России землями Польши, Литвы и Ливонского ордена. Успехи дипломатии приводят к появлению в Москве иностранных мастеров, к расширению кругозора и к обновлению приемов русского средневекового искусства. На протяжении XVI века происходит освоение новых мотивов русскими мастерами; одновременно увеличивается число иноземцев-европейцев, работающих на московского государя. XVII век - время дальнейшего расширения границ и все более активного впитывания культурных влияний, наибольший вес среди которых приходится в это время на долю единоверцев и непосредственных соседей - Белоруссии, Украины, Польши, Германии. Число иностранцев, работающих в русском государстве, увеличивается, отчасти из-за войн, отчасти - благодаря многочисленным искателям заработка и приключений, которые нанимаются на "государеву службу". Однако, среди иностранцев, живших и работавших в XVII веке в Московском государстве, большинство - торговцы, наемники, военные инженеры, дипломаты, то есть - практики. Представителей "высокой" культуры - философов, литераторов, художников среди них мало [1].
Однако идущее на протяжении всего XVII века "поглощение" европейских веяний не проходит даром для русской культуры - «западничество» времени Алексея Михайловича и Федора Алексеевича подготовило почву для радикального поворота петровского времени. За одно-два десятилетия реформ русское общество (не без нажима со стороны царя-императора и его сподвижников) приняло европейский стиль жизни и восприняло западные стили в искусстве; в течение первой половины XVIII века происходит быстрое, как бы "спрессованное" усвоение норм западной культуры Нового времени, и ко времени Екатерины II Россия уже окончательно входит в ареал Западноевропейской культуры, начинает пользоваться (в прямом, и в переносном смысле) ее языками и осознает себя частью Европы. С XVIII века общеевропейские культурные предпочтения отражаются на русской культуре: русские художники (также как и мастера других стран) учатся в Италии, мода на французское периода классицизма сменяется модой на немецкое и английское эпохи романтизма, и т.д. Даже инспирированные мироощущением романтизма споры о национальной самобытности, под знаком которых проходит XIX век, одинаково свойственны для России и для стран Западной Европы. Всплеск интереса запада к России, вызванный победой над Наполеоном, сменяется постоянным растущим на протяжении XIX века интересом. Наконец, в начале XX века, с появлением авангарда, Россия и Запад на краткий период "меняются местами" - роль таких русских художников, как В. Кандинский, К. Малевич, В. Татлин, К. Мельников становится ведущей в создании модернизма - стилевого направления, определившего вектор развития искусств на протяжении большей части XX века [2, 3403-51].
1.1.1 Первая страница истории русско-британских отношений (ХVI век)
Историю русско-британских дипломатических и торговых отношений принято отсчитывать от середины XVI века, с того момента, когда путешественник Ричард Ченслер был принят в Москве Иваном Грозным. Однако существуют также смутные упоминания британских хроник и русских летописей о присутствии двух принцев с Британских островов при дворе Ярослава Мудрого.
Более определенные сведения о русско-британских контактах относятся уже к XVI веку - в 1524 году Британские острова посетили князь И.И. Засекин-Заславский и дьяк С.Б. Трофимов.
Однако установление тесных и постоянных контактов относится все же к 1550-м годам, времени правления молодого царя Ивана IV (Грозного), только что покорившего Казанское и Астраханское ханства и находившегося в зените своего успеха.
В 1553 году "Английское общество купцов-искателей для открытия стран, земель, островов, государств и владений, неведомых и доселе морским путем не посещаемых" (Merchant Adventurer's Company), созданное в Лондоне незадолго до этого, снарядило экспедицию для поиска северо-восточного пути в Китай и Индию. Опасный путь этой экспедиции был прерван штормом, разметавшим корабли по Белому морю. Во время шторма погиб адмирал экспедиции Х. Уиллоби, и все корабли, кроме одного, под названием "Эдуард Бонавентура" (Edward Bonaventure), которому удалось отыскать рыбацкую пристань одного из северных монастырей, в устье Северной Двины [3].
"Главный кормчий" Ричард Ченслер, принявший на себя обязанности начальника экспедиции, был вскоре принят в Москве Иваном Грозным, которому он преподнес в подарок серебряную, позолоченную и гравированную церковную чашу - потир, сохранившуюся в царской сокровищнице и ныне выставленную в Оружейной палате Кремля. Как минимум, трое участников экспедиции - адмирал Х. Уиллоби, штурман С. Берроу и Р. Ченслер - по тогдашнему европейскому обычаю оставили дневники с описаниями путешествия. Ченслер, вернувшись в Британию в 1554 году с посланием от русского царя к королеве, составил для Кристофера Фротингема сочинение под названием "Книга о великом и могущественном царе России и князе Московском, о принадлежащих ему владениях, о государственном строе и о товарах его страны, написанная Ричардом Ченслером". Он также составил отчет, обработанный Клименсом Адамсом - "Anglorum navigatio ad Moscovitas" (Английское морское путешествие в Московию) [3].
Путешествие Ченслера, послужившее началом развитию торговых дипломатических отношений Британии и России, было отмечено в русских летописях - Двинской и Патриаршей (Никоновской), и воспето британскими поэтами XVI века. Уильям Уорнер (William Warner, 1558 - 1609) описал его в 11 книге поэмы "Albion's England" (1602), Майкл Дрейтон (1563 - 1633) - в 19 песне поэмы "Poly-Albion"(1613) [4, 180-181].
Описанные в дневниках богатства страны, в которую был открыт морской путь, были сейчас же оценены британскими торговцами - недаром в заглавии книги Ченслера упоминание о товарах занимает далеко не последнее место.
1.1.2 Россия и Британия (вторая половина XVI - начало XVII вв.)
В XVI веке хорошо заметно различие целей, преследуемых Британией и Россией при налаживании дипломатических отношений: интересы королевы ограничивается торговлей, царь же настойчиво добивается политического союза против Польши и Ливонского ордена, - союза, на который Британия пойти не могла и который заключать не собиралась; однако в интересах собственных купцов она стремилась поддерживать в московском царе надежду на вероятность заключения договора как можно дольше. Именно в надежде на политический союз Иван Грозный предоставляет британским купцам многочисленные привилегии, а когда надежда на договор угасает, многие привилегии отбираются, и Москва начинает отдавать предпочтение голландским купцам, конкурентам британских [5].
В конце своей жизни Иван Грозный, надеясь на союз, даже планировал жениться на племяннице королевы Елизаветы, Марии Гастингс. Однако в интересы британской короны не входило столь очевидное сближение с не очень понятным восточным государством иной веры, форма правления которого оценивалась современниками как тираническая.
Можно сказать, что новый этап в истории взаимоотношений русской и британской культуры начинается в период правления Бориса Годунова (1598-1605). Недолгое правление царя Бориса Федоровича характеризовалось новым, имперским размахом замыслов и активным привлечением иностранных мастеров, врачей и других специалистов, а также кратковременным расцветом искусства при дворе нового государя.
Задумав создать Университет, Годунов делает попытку пригласить в Россию ученых из разных стран, а восемнадцать юношей отправляет учиться за границу. Эта первая поездка русских за границу на обучение, была организована на столетие раньше знаменитых пенсионерских поездок "птенцов гнезда Петрова" [3]. Четверо из этих молодых людей были отправлены в Англию, в Винчестер, Итон, Кембридж и Оксфорд. Возвратиться в Россию им не пришлось. С появлением в Польше первого Лжедмитрия и смертью Годунова в московском государстве начинается долгая Смута, растянувшаяся до 1613 года (год венчания на царство основателя новой династии Михаила Федоровича Романова), и даже дольше - военные действия были прекращены только в конце 1618 года. Однако правительство Романовых все же сделало попытку разыскать русских выучеников в Британии, и в результате поисков выяснилось следующее: двое из них отправились в Ост-Индию и были там убиты, один "… съехал в иные государства неведомо куды", а четвертый сделался англиканским священником и отказался возвращаться из опасения быть наказанным [4, 180 - 181].
Однако правительство не отказалось от идеи посылать талантливых юношей на обучение за границу, и в 1617 году с много сделавшим в Смутное время для Москвы послом Джоном Мериком в Лондон уехал Иван Алмазенов, сын переводчика Посольского приказа (последнее позволяет предположить некоторое знание иностранных языков). Он учился в Кембридже, где его имя звучало как Джон Эльмсон, а затем был отправлен во Францию и Италию. К сожалению, дальнейшие следы этого образованного студента теряются, что, скорее всего, говорит о том, что он либо не смог ничем себя проявить на родине, либо не вернулся в Москву, последовав примеру своих предшественников.
1.1.3 Русско-британские отношения в конце XVI - XVII вв.
Культурные взаимосвязи России и Британии становятся в первой половине XVII века все более заметными.
Знания русских о Британии никак нельзя назвать обширными, однако и преуменьшать их тоже не стоит. В России XVII века были переведены лучшие европейские труды по географии, включавшие описания быта, культуры и достопримечательностей многих стран, в том числе и Британии. Среди них "Атлас, или космографические размышления о строении мира" Герарда Меркатора, опубликованный в Амстердаме в 1606 г. (переведен в 1637); "Theatrum orbis terrarum …" голландского автора Блеу (1643), переведен в середине XVII в. под названием "Позорище всея вселенныя …", "Космография сиречь всемирное описание земель" А. Ортелиуса (издана ок.1570г.), "Описание Британии Уильяма Кэмдена", переведено Исайей, входившим в кружок Епифания Славинецкого. В этих сочинениях описывается, в частности, Лондонский мост через Темзу, Кембридж, Оксфорд, Эдинбург и другие достопримечательности страны [4, 180-181].век также оставил свидетельства о попытках русских людей изучать английский язык. Сохранилась составленная в 1640 - е годы рукопись посадского человека города Ярославля, содержащая английскую азбуку, словарь и разговорник. Несомненно, основным стимулом к изучению языка была необходимость понимать продолжавших торг в России британских купцов - коллег и конкурентов.
Ближе к середине XVII века русские послы, в свою очередь, становятся свидетелями государственных потрясений Британии. Секретарю посольства Дохтурова приписывают составление интереснейшей "Росписи городу Лундану" - первого описания Британии, составленного русским. В краткой но насыщенной "Росписи…" автор коснулся архитектуры города. В частности, были упомянуты Биржа, мост через Темзу, Тауэр, зверинец [4, 180-181].
События английской революции стали причиной внезапного разрыва поступательно развивающихся в течение уже почти ста лет дипломатических отношений. Причиной разрыва стала казнь короля Карла I. Первого июня 1649 года появился указ Алексея Михайловича о высылке всех британских купцов с такими словами: "а ныне … всею землею учинили большое злое дело, государя своего, Карлуса короля, убили до смерти, и за такое злое дело в московском государстве вам быть не довелось" [6, 47].
После казни Карла I в Москве появляются переводы английских брошюр и памфлетов, изданных роялистами. В перечне переводов, сделанных Епифанием Славинецким, упоминается не дошедшее до нас сочинение "Сказание как англинского короля Карлуса Стюварта казнили …"[6, 47]. Одновременно в Британии (1650) появилась сделанная роялистами фальшивая "Декларация", якобы перевод указа Алексея Михайловича. Приблизительно в то же время, в 1654 году в Лондоне появился неожиданный анонимный памфлет, подписанный J.F., автор которого, явный поклонник Бориса Годунова, хвалил Россию за демократические основы законодательства; это неожиданное сочинение, противоречащее традиционному (и более обоснованному) мнению англичан о русском государственном устройстве.
Итак, с 1649 года все дипломатические и торговые отношения с Британией были прерваны. С этим было связано неизбежное ослабление интереса к России. Кроме того, с 1649 по требованию пуритан были закрыты все театры, с шекспировских времен бывшие источником широкого распространения сведений о "Московии". Отметим, что вскоре после открытия театров в Британии (1661), в Москве в Посольском доме на Покровке был устроен спектакль у английского посла графа Карлейля (прибывшего к Алексею Михайловичу для нового налаживания торговых отношений). Этот английский спектакль в Москве пришелся на время становления русского театра.
Однако после восстановления отношений былой интерес к России не возродился. Во второй половине XVII века он приобретает в большей степени исследовательский, чем практический характер. Однако именно в Британии, в Оксфорде, была напечатана первая русская грамматика для иностранцев, "Grammatica Russica" (1696), составленная англизировавшимся выходцем из Саксонии Вильгельмом Лудольфом, и содержащая сведения о русских писателях, в частности, Симеоне Полоцком [7, 16].
Нельзя не признать, что XVI век был более удачен для развития русско-британских культурных взаимосвязей, чем XVII. Отношения Британии и России в XVII веке переживают один из наиболее драматических моментов. Разрыв, вызванный событиями революции, стал причиной охлаждения и исчезновения многих связей, созданных за предшествующее время.
В целом взаимоотношения двух стран в XVI - XVII веках не столько культурные, сколько торговые и дипломатические. Британия заинтересована в привилегиях для своих купцов; Россия - в приезде квалифицированных специалистов; разговоры о политическом союзе заканчиваются в 1624 и более не возобновляются. Приезжающие в Россию британцы - в большинстве своем торговцы, часто исполняющие дипломатические поручения; из приглашаемых специалистов несомненное большинство - военные и представители инженерных специальностей, представителей "свободных искусств" среди них практически нет. Однако в течение XVII продолжает развиваться традиция издания описаний России, мы знаем о попытках русских людей знакомиться с английским языком, а в конце века публикуется первая грамматика для изучения русского языка. Таким образом, ко времени начала петровских преобразований обе страны были уже достаточно хорошо знакомы с культурой и укладом жизни друг друга, и достаточно стабильные отношения между ними можно было считать налаженными [1].
1.1.4 Русско-британские культурные связи в XVIII веке
Несмотря на то, что степень ознакомленности России с культурой европейских стран в XVI - XVII веках была существенно большей, чем это принято считать, петровские реформы остаются переломным этапом в истории отношения России к западной культуре. С петровского времени начинается активное освоение понятий европейской культуры Нового времени, "ускоренное" обучение, в ходе которого России пришлось примерно за полвека освоить достижения нескольких столетий истории Запада.
Поворот в поведении и политике молодого царя Петра Алексеевича может быть обозначен его участием в "Великом посольстве" 1697 - 1698 года. Царь поехал инкогнито под именем "волонтера" или "десятника" Петра Михайлова, хотя практически все, кто принимал посольство, были осведомлены о его личности. О пребывании в Англии свидетельствует "Юрнал (журнал) 205 году", и записи о пребывании русского самодержца, ставшие затем историческими реликвиями [8].
Царю и его помощникам удалось завербовать для работы в России многих британцев, среди них военные, инженеры, медики, строители. Одним из приглашенных был капитан Перри, специалист по кораблестроению, сооружению каналов, и морскому делу в целом. Его перу принадлежит подробное сочинение о России. Для организации Школы математических и навигацких наук - первого военно-морского училища, из Британии были приглашены А. Фарварсон (Farquarson, здесь именовавшийся Андреем Даниловичем), Стефан Гвин (Gwyun) и Ричард Грейс.
Культурные связи России с европейскими странами становятся в XVIII веке значительно более активными, больше иностранцев приезжает в Россию, и существенно больше студентов едет за границу на обучение. Однако не все страны сразу приобретают равное значение. Связи с Британией в первой половине носят в большей мере научный (преподаватели, академики), технико-практический (врачи, оружейники, строители) и коммерческий характер. Художников, архитекторов и литераторов среди британцев, живущих в России в начале XVIII века, практически нет. Отчасти это вызвано их востребованностью у себя на родине, т.к. именно в XVIII веке происходит складывание английской художественной школы, отчасти - невысоким интересом к английской культуре на европейском континенте, где в течение большей части столетия преобладает французская мода, и работают умелые итальянские мастера.
Здесь намечается некоторое сходство, а точнее, параллелизм в развитии культуры России и Англии: обе страны отстают от процесса смены европейских стилей, что позволяет им сохранить национальное своеобразие. Несомненно, что для России этот разрыв существенно шире, тем большее расстояние приходится ей преодолеть на протяжении XVIII века. Итак, в первой половине XVIII века среди пригашенных иностранных художников много немцев, итальянцев, швейцарцев, французов, а британцев практически нет. То же происходит и в освоении английской литературы, которую если и переводят, то не с оригинала, а с французского или немецкого переводов.
Из переводов британской литературы в начале XVIII века получают распространение тексты английских печатных листков. Бравшиеся из Лондонской прессы сюжеты в России приобретали заглавия и нравоучительный оттенок. Примерами могут быть английские журналы "Зритель" (выпущенный под русским именем "О полезном употреблении времени"), "Скиталец", "Опекун" и другие, печатавшиеся в Лондоне Ричардом Стилем и Джозефом Аддисоном [4, 180 - 181].
В 1745 А. Строгановым был переведен c французского прозаического текста "Потерянный рай" Мильтона. Русский перевод "Опыта о человеке" Александра Попа, сделанный по совету М.В. Ломоносова Иваном Шишкиным, выдержал пять переизданий.
Русско-британское культурное сближение намечается в период правления Екатерины II, что связано как с личными интересами императрицы, так и с общеевропейским повышением интереса к английской культуре, который достигнет затем своего пика в эпоху романтизма.
Со второй половины XVIII века в России известен английский философ Э. Берк, с которым состояла в переписке Екатерина II. Проводниками его взглядов были дипломаты Дж. Маккартней и С.Р. Воронцов.
В русском восприятии англофилия становится своеобразной альтернативой "галломании". В английском сентиментализме видят противовес французскому классицизму с его излишним рационализмом, в нравстенно-этических ценностях английской культуры ищут спасение от французского вольнодумства, почитаемого вредным для русских умов [2, 340].
Интерес к британской культуре особенно усиливается в связи с развитием сентиментализма. В России переводят стихи английских поэтов-сентименталистов, а также пьесы Шекспира и Р.-Б. Шеридана, романы С. Ричардсона, Л. Стерна, Г. Филдинга, сочинения А. Попа, Дж. Локка, историка У. Блейкстоуна.
Н.М. Карамзин был страстным англофилом и считал "Англию приятнейшею для сердца". В "Письмах русского путешественника" он утверждал, что Англия "… по характеру жителей и степени народного просвещения есть, конечно, одно из первых государств Европы" [2, 340 - 351].
.1.5 Русско-британские культурные связи в XIX - начале XX вв.
Новая стадия взаимного интереса Британии и России связана с событиями войны 1812 года, с одной, и развитием романтического мироощущения, с другой стороны.
Со времени войн с Наполеоном страны Европы начинают смотреть на Россию как на равноправного, сильного партнера. В свою очередь, Россия к концу XVIII века окончательно входит в русло европейской культуры.
Немалым был интерес русских литераторов эпохи романтизма к английской литературе. Особым явлением стало увлечение поэзией Байрона, коснувшееся А.С. Пушкина. Сам лорд Байрон также проявлял некоторый интерес к России - уезжая из Британии на восток, он даже рассуждал о поступлении на русскую службу. Байрон был знаком с русским дипломатом П. Б. Козловским, встречался в Англии с генералом П. В. Чичаговым. Подруга Байрона Клер Клермонт, после его смерти какое-то время (1825 - 1827) была гувернанткой в России, где жила сначала в имении Иславском Посниковых, а затем Елагиных и Кайтасаровых, была знакома с Пушкиным [2, 340 - 351].
Время романтизма стало пиком увлечения Англией в России. Дальнейшие культурные контакты не менее многочисленны, но хуже изучены.
В конце XIX - начале XX века Британия, родина социализма, стала притягательной для русской оппозиционной интеллигенции. В конце XIX века в Лондоне выпускались такие журналы и газеты как "Накануне", "Народоволец", "Хлеб и воля"; в Лондоне базировались и устраивали свои съезды русские революционеры. По мнению русских философов и политиков Британская и Российская империи были подобны. Раздавались призывы к сближению двух империй. В Лондоне устраивались Дягилевские сезоны, тогда же там оживляется интерес к русской живописи и литературе [4, 180 - 181].
После революции число русских эмигрантов, отправившихся в Британию, было небольшим. Из литературной эмиграции наиболее яркая фигура - англофил В.Д. Набоков, приехавший в Британию в надежде продолжить борьбу с большевизмом [6, 47].
В Британии эмигрантам не удалось создать такой же закрытой колонии, как в Германии или во Франции. Здесь, в отличие от других стран, русская интеллигенция была вынуждена ассимилироваться, научившись "говорить на языке английской культуры" так, как это произошло с В. В. Набоковым. Однако роль русской эмиграции для приобщения англоязычного мира к русской культуре была очень велика. Кроме того, в Британии существовал также и интерес к советской России. В 1921 Великобритания первой из европейских стран заключила торговое соглашение с СССР, в 1924 - также первой наладила с советской Россией дипломатические контакты. В 1930-е гг. политические и культурные связи между Британией и Россией испытывают постоянные колебания, однако в июле 1934 в Россию приезжает Г. Уэллс, познакомившийся с русскими социал-демократами еще на их съезде 1907 г. в Лондоне. Но это касается отношений между государствами, а в области культуры - значение русского авангарда для формирования такого интернационального явления, как модернизм, переоценить трудно [7, 16].
Итак, русско-британские культурные связи в целом следуют основным колебаниям истории отношений России и Западной Европы. Однако особенности развития культуры двух стран, а также многочисленные исторические случайности, неизменно сопровождающие закономерности развития, определяют "персональный" характер истории русско-британских отношений в области культуры и искусства.
1.2 Образ России в произведениях английских авторов
Сведения, публикуемые путешественниками (а в еще большей мере, видимо, распространявшиеся устно), быстро проникают в общество, и уже в XVI веке в произведениях британской литературы появляются многочисленные упоминания о Московии.
Шекспир в одном из ранних произведений - "Напрасных усилиях любви" посвятил целую сцену переодеванию в костюмы "московитов"; героиня "Зимней сказки" Гермиона называет своим отцом русского императора. В "Генрихе V" и "Макбете" Шекспир упоминает русских медведей.
Многие современники Шекспира также используют некоторые сведения о России в своих сочинениях: К. Марло в "Парижской резне" (1590 - 1592) говорит о войнах России c Польшей и демонстрирует некоторое знание "Московии", упоминая об Уральском хребте, Татарии, реке Волге. В пьесе "Тамерлан Великий" завоеватель назван "разбойником с Волги". Волгу также упоминает Роберт Грин в "Неистовом Роланде", а в новелле "Пандосто" он же повествует о дочери русского императора.
Джон Уэбстер в пьесе "Белый дьявол" говорит о распространенном в России наказании батогами; Томас Лодж (Lodge, 1558 - 1625) построил сюжет пьесы "Маргарита Американская" на истории любви фантастического южно-американского императора Куска к "дочери московского короля". Любопытны упоминания о русских медведях в комедиях Мидлтона и Доккера "Рычащая девушка" (The Roading Girl, or Moll Cut-Purse), и Доубриджа "Ганс пивная кружка" (Hans Beer-Pot). Таким образом, благодаря нередким упоминаниям на театральных подмостках, страна "московитов" должна была стать известной лондонской публике [9, 92].
Результатом частых посольств стало появление в Британских библиотеках русских книг и возникновение у британцев, особенно связанных с торговыми делами в «Московии», интереса к изучению русского языка.
По сообщению Дж. Горсея, королева Елизавета, просматривая русскую грамоту и слушая объяснения о звучании русских букв, заметила "I could quickly learn it" (я бы скоро этому выучилась) и порекомендовала лорду Эссексу изучить русский язык. В интересах развития торговли королева также заботилась о подготовке штата переводчиков.
А. Дженкинсон составил карту России, которая была издана в Лондоне в 1562 году. После Дженкинсона, в елизаветинское время послами Британской короны в Москве были Фома Рандольф, Еремей Боус, Джером Горсей и Джильс Флетчер. Последние оставили наиболее интересные сочинения, информирующие нас о России второй половины XVI века [9, 92].
Следует отметить, что сочинения в жанре дневника путешественника или рассказа очевидцев были достаточно популярны в Европе того времени; некоторые из них выдерживали по несколько переизданий; эти же сочинения, составленные очевидцами, служили затем для компиляций и географических трактатов.
Джером Горсей (Jerom Horsey, ? - 1627 ) начал свою карьеру в России, успешно освоил поприща дипломата, торговца и политика. Горсей уехал из России после смерти Ивана Грозного, а его мемуары появились в 1590-е гг., и при жизни автора были опубликованы в популярном историко-географическом сборнике Пергаса. В мемуарах ("Записки о Московии сэра Джерома Горсея"), которые отличает непосредственность восприятия, Горсей описывает преимущественно современные ему события. Он создал первые словесные портреты Грозного и Федора Иоанновича. Мемуары Горсея использовал Карамзин для написания "Истории государства Российского" [4, 180 - 181].
Автором другого, не менее известного сочинения о России - "О государстве русском" ("Of the Russe Common Wealth") стал Джильс Флетчер (1548 - 1611), приезжавший в Россию в 1588 - 1589 гг. для поддержания перед русским правительством ходатайства англо-московской компании о монополии на торговлю с северорусскими портами. Историки в сочинении Флетчера находят факты, обладающие несомненной ценностью [9, 92].
Вторая половина XVI века - время взаимного знакомства Британии и России, идущего на фоне бурного развития получившей привилегии британской торговли в московском государстве. В Британии издаются записки путешественников и сочинения дипломатов о России, упоминания о Московии сравнительно часто встречаются в британской литературе XVI века, в частности, у Шекспира; английские купцы и дипломаты делают первые попытки изучения русского языка.
Русский же интерес к Британии обусловлен не столько торговлей, сколько политическими интересами и желанием пригласить в Москву иностранных мастеров. Русские купцы посещают Британские острова значительно реже [10, 175 - 185].
Изучением английского языка в Москве почти не занимаются; переговоры ведутся на латыни, а в отчетах русских дипломатов - "статейных списках"- содержится преимущественно подробная информация о ритуале приема послов и некоторые сведения о политике. Все это не дает оснований предполагать отсутствие интереса к британцам и Британии - напротив, одна история о знакомстве Федора Никитича с Джеромом Горсеем говорит о значительном интересе, однако, к сожалению, русская культура того времени не давала возможности появления значительных письменных свидетельств, что лишает нас письменных источников. Устное же распространение знаний о государстве, послы которого часто появлялись при московском дворе, а купцы были одними из самых удачливых, по всей видимости, заменяло сочинения путешественников, печатавшиеся за морем. Кроме того, многие косвенные свидетельства позволяют предположить, что со второй половины XVI века в московское государство было достаточно хорошо информировано о Британии.
Стоит заметить, что достаточно большое количество британцев посещало Россию во время Смуты и сразу после нее. Отношения с Британией, протестантской страной, приобрели в начале XVII века новый оттенок. Самыми серьезными врагами России и чистоты православной веры в это время по праву считались католики, иезуиты и польский король Сигизмунд, претендовавший на польский престол, захвативший значительную часть русских земель (в том числе Смоленск), и до 1619 года державший в плену отца нового московского царя, Филарета Никитича. В британцах (также как и в голландцах) в это время видят наиболее вероятных союзников, или, по меньшей мере, доброжелателей; немалую роль в этом сыграл факт их неучастия в интервенции. Как уже говорилось, британский посланник Джон Мерик сыграл важную посредническую роль в признании царя Михаила Федоровича иностранными государствами - Британия первой признала нового московского государя, и много способствовал заключению необходимого Москве мира между Россией и Швецией [9, 92].
Британия начала XVII века проявляла интерес и сочувствие к событиям российской "смуты". Лондонские уличные листки публиковали известия о Самозванце, из уст в уста передавались и публиковались рассказы очевидцев. Одним из них был человек со сложной судьбой Дэвис Гильберт (Gilbert), служивший в русском войске при Годунове, Лжедмитрии, затем перешедший на службу к полякам, и попавший в плен к русским. Он написал и опубликовал сочинение "Известие о кровавой и страшной резне в городе Москве" (1606, имеется в виду восстание против Лжедмитрия и поляков, приведшее не трон Василия Шуйского). Генри Бреретсон в 1614 году опубликовал свои воспоминания под названием "Новые известия о нынешних бедствиях России".
В 1682 году в Британии была опубликована "Краткая история Московии" (A brief history of Moscovia and of other less known Countries lying eastward of Russia as far Cathay. Gather from the writings of several eyewitness. By John Milton. London, 1682), написанная поэтом и политиком, идеологом английской революции и автором "Потерянного рая" Джоном Мильтоном около 1650 года, еще до потери зрения. Мильтон никогда не был в России, и его труд - умелая компиляция имевшихся в его сочинениях путешественников, составленная, скорее всего, по политической необходимости. Трактат выгодно отличается от ставших традиционными воспоминаний и дневников путешественников логичной организацией и отбором материала, он содержит достаточно обширную географическую информацию [9, 92].
На три года раньше (1679) был издан французский перевод сочинения Самюэля Коллинза (Samuel Collins, 1619 - 1670), выпускника Оксфорда и Кембриджа, служившего лейб-медиком при дворе Алексея Михайловича - "Современное состояние России" (The present State of Russia …) [9, 92].
Петр I становится популярной фигурой в Британии; распространяются книги о царе-преобразователе. Британцы с тревогой следят за развитием событий Северной войны - к примеру, Дж. Свифт был очень огорчен, узнав о победе русских под Полтавой и несчастьях шведского короля; в произведениях Свифта находится место для упоминаний о России ("Канделиус и Ванесса", "Сельская жизнь"). Д. Дефо, в одном из ранних памфлетов нелестно отзывавшийся о "невежественных московитах", позднее включил во вторую часть истории Робинзона Крузо, историю путешествия по России. Описание Сибири у Дефо грешит однообразностью, однако автору знаком город Тобольк, где его герой встречается с находящимся в ссылке князем Голицыным, и даже помогает уехать за границу сыну изгнанника. Через два года после появления второй части "Робинзона" Дефо под чужим именем публикует "Беспристрастную историю жизни и деяний Петра I", правда, обрывающуюся на 1714 году[9, 94].
В 1718 году увидела свет поэма Эрона Хила (Haaron Hill, 1685 -1750) "Северная звезда", посвященная Петру I, прославляющая его как просветителя. В ответ на присланный экземпляр поэмы Петр собирался отослать автору золотую медаль, что было осуществлено лишь после смерти императора Екатериной I.
По понятным причинам вся Британия внимательно наблюдала за событиями 1812 года в России. В Лондоне печатались карикатурные листки с изображениями различных персонификаций русской зимы, например "Генерал Мороз, бреющий маленького Бони (Бонапарта)" [9, 97]. Особенно же интересовались русскими казаками - героями войны. Когда в Лондон прибыл казак Александр Земленухин с донесением о взятии Гамбурга, его портреты были гравированы в пяти видах, и в его честь была сложена песня.
Исследование культурных связей показывает не превосходство одной национальной культуры над другой, а их взаимную пользу от обмена духовными ценностями, позволяет определить значимость международных связей, в частности, раскрыть влияние русской культуры на развитие английской, и наоборот. Под влиянием сотрудничества в духовной сфере у широких слоев населения, как России, так и Великобритании формировался образ друг друга. Во многом именно из впечатлений, вынесенных от прочтения публицистической и художественной литературы, от посещения спектаклей, балетных представлений и концертов, в сознании общества складывалось представление о целой нации, одного народа о другом. Рубеж XIX - XX веков был временем активного взаимодействия России и Великобритании в области культуры. Данному явлению способствовали, с одной стороны, сближение России и Англии в преддверии Первой мировой войны, с другой, небывалый расцвет русской художественной культуры, ее широкий выход на международную арену, повлекший за собой становление и интенсивное развитие культурного сотрудничества с рядом европейских стран. Развитие русско-английских культурных связей в конце XIX - начале XX веков проходило не равномерно и претерпевало своеобразную эволюцию. Так, к началу исследуемого периода английская культура была лучше известна в России, чем русская в Великобритании. Однако к концу XIX века и, особенно, в начале XX столетия русская культура и искусство получили широкое распространение в Англии. Русская культура впервые широко показала свои достижения, высокий уровень развития многих отраслей, наличие и своеобразие национальных школ в искусстве, огромный творческий потенциал и готовность к диалогу. Это, прежде всего, относилось к русской литературе. Впервые за всю историю русско-английских культурных взаимоотношений был достигнут паритет, на основе которого стало строиться сотрудничество России и Англии в культурной сфере.
2. Путевые заметки Льюиса Кэрролла о пребывании в России
.1 Жанровые особенности путевых заметок
Путевые заметки - жанр в художественной литературе не новый, сложившийся уже давно. Он возник на грани фиктивного и эмпирического нарративов. Путешествие придает повествованию в глазах как автора, так и читателя объективный характер, производит реалистический эффект: писатель оказывается одновременно участником событий и сторонним наблюдателем [11].
Для читателя отчет путешественника - это возможность познакомиться с уровнем жизни, обычаями и нравами людей, которых автор встречает во время своих странствий. Как правило, в путевых заметках происходит открытие чего-то нового, познание неведомого или развенчание традиционных мифов. Причем дорожные описания и рассуждения нередко приобретают исторический и социально-политический угол зрения. Самым ярким и классическим примером развития социально-политических взглядов в художественной литературе, написанной в жанре путешествия, может служить книга Александра Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». Также в качестве примера можно привести написанные в форме сатирического памфлета, высмеивающего нравы общества и государства, фантастические путешествия Гулливера английского писателя Джонатана Свифта (жившего, как и Радищев, в эпоху Просвещения).
.1.1 Признаки путешествия как литературного жанра
Описания странствий известны в мировой литературе с древности. Уже в античности существовало деление описания путешествий по морю - периплы (περίπλος) и по суше - периегезы (περιήγησις). Однако в современном литературоведении до сих пор нет единого мнения относительно границ и признаков путешествия как литературного жанра. В 60-е годы этот вид текстов не определялся в советском литературоведении как жанр. «Краткий словарь литературоведческих терминов» М.П. Венгерова и Л.И. Тимофеева толкует путешествие как «произведение, в котором повествуется о бывшем в действительности или вымышленном путешествии в чужой, неизвестный или малознакомый край. В путешествии описываются наблюдения, впечатления путешественника, его открытия и приключения» [11, 124]. В приведенном определении обозначен лишь предмет изображения, характерный для этой группы текстов.
Следует отметить, что попытки выявить жанровую сущность «путешествия» имеют свою историю. Такую попытку предпринимал Н.Г. Чернышевский, который определял путешествие как жанр, который, «соединяя в себе элементы истории, статистики, государственных наук, естествознания и, приближаясь к так называемой легкой литературе своею формою, как рассказ о личных приключениях, чувствах и мыслях отдельного человека в столкновениях его с другими людьми, - людьми, жизнь которых тем любопытнее для нас, что они живут в условиях иной обстановки, нежели публика, для которой предназначается книга, - путешествие совмещает в самой легкой форме самое богатое и заманчивое содержание. Путешествие - это отчасти роман, отчасти сборник анекдотов, отчасти история, отчасти политика, отчасти естествознание. Каждому читателю дает оно всё, что только хочет найти он» [12, 978]. Данное определение, с одной стороны, не задает границ жанра, а, наоборот, предельно расширяет их, отмечая крайне широкий спектр свойств и особенностей текстов путешествия.
С другой стороны, Н. Чернышевский отмечает наиболее важную черту жанра путешествия - способность синтезировать черты других жанров. Более того, Н. Чернышевский удивительным образом приближается по сути к самым современным литературоведческим характеристикам жанра, делая акценты на его динамизме, открытости, жанровой многосоставности.
Отечественные исследователи жанра путешествия (Н. Маслова, В. Михайлов, М. Шадрина, О. Скибина) в качестве наиболее полного и терминологически корректного называют определение В. Гуминского: «Путешествие - жанр, в основе которого лежит описание путешественником (очевидцем) достоверных сведений о каких-либо, в первую очередь, незнакомых читателю или малоизвестных странах, землях, народах в форме заметок, записок, дневников, журналов, очерков, мемуаров. Помимо собственно познавательных, путешествие может ставить дополнительные - эстетические, политические, публицистические, философские и другие задачи; особый вид литературных путешествий - повествования о вымышленных, воображаемых странствиях <…> с доминирующим идейно-художественным элементом, в той или иной степени следующие описательным принципам построения документального путешествия» [13, 314-315]. Среди жанрообразующих аспектов формы и содержания путешествий В. Гуминский выделяет «сложное взаимодействие документальных, художественных и фольклорных форм, объединенных образом путешествующего героя (рассказчика)», противопоставление «своего» «чужому», отмечает характерную ориентированность повествования на отношение к родине, которая выступает своеобразным центром произведения.
В числе современных определений жанра путешествий следует отметить то, которое дает в своей диссертации «Эволюция жанра путешествия в произведениях русских писателей XVIII-XIX вв.» (1999 г.) В.А. Михайлов: «Путешествие - жанр художественной литературы, в основе которого лежит описание реального или мнимого перемещения в достоверном (реальном) или вымышленном пространстве путешествующего героя (чаще героя-повествователя), очевидца, описывающего малоизвестные или неизвестные отечественные, иностранные реалии и явления, собственные мысли, чувства и впечатления, возникшие в процессе путешествия, а также повествование о событиях, происходивших в момент путешествия» [14, 45]. Автор присоединяется, таким образом, к исследователям, безоговорочно относившим жанр путешествия к художественной литературе, который, по мнению Ю. Лотмана, «судить надо по законам художественного текста» [15, 567].
Однако ряд авторов рассматривают путешествие только как жанр публицистики. Например, Н. Маслова строго делит путешествия на «реальные» и «фантастические» (вымышленные), анализируя при этом только «реальные», документальные путешествия, всецело относя их к публицистике в узком смысле. В путешествиях же «фантастических» сам факт путешествия выступает лишь в качестве литературного приема. К числу жанровых особенностей путешествия Н. Маслова относит «создание целостной картины отображаемой социальной действительности, многосторонность ее описания и активную роль автора-путешественника, очевидца как действующего лица описываемых событий, субъективность авторского подхода» [16, 72].
Советская литературоведческая традиция, отразившаяся в работах таких исследователей путешествия, как В. Михельсон, В. Канторович, Д. Молдавский, Б. Костелянец, не рассматривала путешествия в качестве отдельного, самостоятельного жанра, касаясь его лишь как разновидности очерка. Н. Маслова спорит со своими предшественниками, исследуя путешествие как самостоятельный жанр. Она остается последовательной в своих научных взглядах и рассматривает путешествие исключительно как жанр публицистики. Предложенное ею деление путешествий исключительно на документально-публицистические и беллетристические, вымышленные, по нашему мнению, сужает границы жанра.
2.1.2 Расширение границ жанра путешествия
В современных исследованиях жанра путешествия (работах Е. Стеценко, М. Шадриной, О. Скибиной, В. Михайлова), напротив, прослеживается тенденция к расширению границ жанра путешествия. Акцентируется, прежде всего, синтетичность жанра, сочетание в нем элементов других жанров, смешение документального и беллетристического, вымышленного начала в его структуре. Путешествие рассматривается как «собирательная литературная форма», включающая «на правах целого элементы разных жанровых образований, не делая разграничения между видами научными и художественными» [17, 83]. Действительно, путешествие по своей природе находится на грани искусства и науки: в нем органически сочетается то, что, казалось бы, находится на разных полюсах: документы, цифры, статистика и мир образов, включающий в себя все его элементы: портрет, пейзаж, интерьер, а главное, самого повествователя как обязательный элемент, формирующий структуру любого текста в жанре путешествия.
Автор монографии Е. Стеценко определяет черты этого жанра на основании изучения изменений, которые происходят в рамках жанра путешествия в ходе его эволюции в истории литературы США. Она отмечает, что «путешествие» возникает изначально в форме небеллетристических записок. Затем, если отслеживать линию развития жанра в самом общем смысле, происходит постепенный переход от небеллетристических текстов к художественным. Причем, ряд текстов в истории американской литературы исследовательница считает промежуточным этапом, который нельзя в полной мере отнести ни к документальной, ни к художественной прозе. Подобный путь развития наложил отпечаток на свойства путешествия как сформировавшегося жанра художественной литературы. Автор считает обязательными чертами жанра путешествия присутствие в тексте небеллетристических элементов, к которым относит следующие: путешествие как основа сюжета; автобиографичность; описание природы; центральный образ автора-рассказчика; дневники и письма; устные истории [18, 160].
При описании особенностей текстов этого типа Е. Стеценко делает акцент не только на синтетическом характере жанра, но и на его некоей многоуровневой двусоставности. «Это, несомненно, диалектический жанр, - пишет исследовательница, - создающий сложное взаимодействие объективного и субъективного, реальности и фантазии, статики описаний и динамики пути, ожидаемого и действительного, общего и частного. В нем происходит формирование целостной картины бытия из разрозненных деталей, индивидуальное соотносится с универсальным, личность и нация находятся в процессе самопознания» [18, 11]. Можно сделать вывод, что уже в самой жанровой сути путевых записок содержится принцип гротеска, проявляющийся в соединении в одном тексте противоположных характеристик.
В докторской диссертации М.Г. Шадриной «Эволюция языка «путешествий»» нет единого определения этого жанра. Автор предлагает условное обозначение группы соответствующих текстов - «путешествия» и подчеркивает, что избранное ею понятие определяется широко, границы его подвижны, и предлагает ряд синонимичных терминов, встречающихся в литературоведении: литература путешествий, записки путешествий, хождения, путевые записи, путевая проза, очерки по пути, дневные записи, путешествия. Для обозначения круга изучаемых явлений исследователь использует определение Д.С. Лихачева, который под термином «литература путешествий» подразумевал «широкий круг источников, написанных в виде путевых дневников или по материалам, собранным во время путешествий». М.Г. Шадрина предлагает следующую классификацию путешествий: литература паломническая, религиозные путешествия; научные (ученые) путешествия; литературные путешествия. Термин «литературные путешествия» употребляется применительно к тем произведениям путевой прозы, которые отражают особенности творческого мировосприятия героя-повествователя и обладают яркими чертами беллетристического стиля. «Характер отбора дорожного повествовательного материала, - считает М.Г. Шадрина, - и его стилистическое воплощение находятся в прямой зависимости от социально-профессионального статуса пишущего» [19, 42]. Таким образом, в основу определения жанра путешествия автор ставит фигуру повествователя.
М.Г. Шадрина называет путешествия «литературой в литературе, где так же, как и в большой литературе, существуют противоположные и промежуточные формы» [19, 81], которые так же делятся на научную и художественную прозу. «Путешествие» - жанр, с точки зрения М.Г. Шадриной, - в основе своей документальный (или, точнее, тяготеющий к чисто информационному ряду): автор и герой-путешественник нерасчленимы, они, по сути дела, составляют одно и то же лицо; литературный мир путешествия - возможно точный слепок с действительности, параметры и качество которого определяются позицией субъекта (путешественника) в объективном мире и той культурной ролью (ученый, купец, посол и т.д.), которую он в этом мире играет» [19, 312]. Исследовательница считает главной особенностью текстов, написанных в жанре путешествия, синтез документального и беллетристического начал, проявляющихся в установке на информативность в сочетании с подчеркнутым субъективно-авторским отношением и отбором фактов реальной действительности.
В.М. Гуминский оперирует понятием «идеи свободы» в качестве основной характеристики жанра путешествия [20, 41]. «Идея свободы», по В.М. Гуминскому, не означает отсутствия композиционной стройности, соотнесенности в них части и целого. Как бы ни назвали свои произведения «путешественники»: «записки», «заметки», «письма с пути», «путевые очерки», «портреты и пейзажи», «путевые дневники», - все они подчинены законам жанрового единства и жанровой автономии. Мы разделяем эту точку зрения. Современное литературоведение относит названные выше виды путешествий к «гибридному», промежуточному, но, тем не менее, отдельному и самостоятельному жанру путешествия.
«Идея свободы» как конструктивный принцип, на котором основывается жанр путешествия, воплощается в том, что в этом жанре автор имеет максимум возможностей для ничем не ограниченного выбора предметов изображения и перехода от одного предмета к другому исключительно по воле автора, не подчиняясь закономерностям, присущим произведениям с четко выстроенной фабулой. «Идея свободы» выражается также в том, что текст путешествия не является замкнутым внутри себя как отдельный литературный объект. Он непосредственно связан с действительностью, отражая реальные ее моменты. Принцип жанровой свободы в путешествиях можно также усмотреть в отсутствии литературных условностей и канонов, которых следовало бы придерживаться автору, пишущему в этом жанре.
2.1.3 Общие структурные особенности и закономерности построения текстов путешествий
Однако, несмотря на свободу как центральное и многоаспектное понятие в определении жанра путешествия, можно все-таки отметить некоторые общие структурные особенности и закономерности построения текстов путешествий. Н. Маслова в качестве элемента, определяющего бесспорно свободную, бессюжетную структуру путешествия, вводит понятие маршрута как заранее намеченного или установленного пути следования. Выбор автором маршрута зависит от многих субъективных и объективных причин, в том числе и от авторской цели, интересов, склонностей. В соответствии с маршрутом произведение наполняется теми или иными фактами; их выбор и акценты на тех или иных аспектах определяют авторские выводы и оценки. Без преувеличения можно сказать, что именно маршрут формирует весь сюжет произведения. В ходе поездки автор сталкивается с различными фактами из разных областей жизни, попадает в какие-то истории, становится свидетелем и участником тех или иных событий, знакомится с огромным количеством людей. Совершенно разнородный материал мог быть воплощен в публицистических и беллетристических текстах разных жанров. Материалы, объединенные маршрутом, тем, что автор видел, над чем размышлял, что изучал в целом составляют предмет особого жанра - путешествия. Кроме того, маршрут как структурообразующее понятие произведения в жанре путешествия отражает такую особенность текста, как синтез объективных фактов, с которыми сталкивается путешествующий независимо от своей воли, и субъективный авторский отбор этих фактов, поскольку маршрут поездки в той или иной степени определяется в конечном итоге волей путешественника.
Еще одной особенностью, присущей большинству текстов, написанных в жанре путешествия, являются однородные, повторяющиеся почти в каждом тексте мотивы, составляющие сюжет произведения. Эта повторяемость обусловлена сходством ситуаций, в которые обычно попадает человек во время поездки. Все эти ситуации подробно перечисляет и классифицирует в своем исследовании М. Шадрина. Обычно это факты, носящие информативный характер: какие города посетил повествователь, где останавливался, с кем знакомился. Текст путешествия состоит из событий и ситуаций, формирующихся вокруг двух основных пространств: дороги (процесса перемещения, поездки, плавания по морю) и города (любых пунктов, где на более или менее долгое время останавливается герой). К типичным «дорожным» мотивам и событиям относятся аварии, стихийные бедствия, болезни, потери документов, общение с попутчиками. Пространство «города» обычно в путешествиях вмещает посещения трактиров, ресторанов, обеды, знакомства с людьми, пребывание в гостиницах, знакомство с самим городом, развлечения героев.
Особняком стоит мотив таможни, один из самых используемых в произведениях о путешествиях. Кроме того, необходимо отметить такую особенность, как прямое линейное построение событийного ряда, обусловленное необходимостью рассказывать о перемещениях путешественника и событиях, с ним происходящих, в хронологическом порядке. Повествователь в этом жанре не имеет права переходить из будущего в прошлое и наоборот, произвольно менять порядок событий. Он «обязан» вести читателя за собой строго по маршруту. Мы рассматриваем повторяемость мотивов и сюжетных ситуаций как атрибутивный признак текста, позволяющий отнести его к жанру путешествия.
2.2 Творческая биография Льюиса Кэрролла
Льюис Кэрролл (1832-1898) - литературный псевдоним английского писателя, математика и логика Чарлза Лютвиджа Доджсона. Автор популярных повестей для детей «Алиса в стране чудес» (1865) и «В Зазеркалье» (1871). Научные работы Кэрролла предвосхитили некоторые идеи математической логики.
Льюис Кэрролл родился 27 января 1832 года в Дарсбери, графство Чешир, Англия в многодетной семье англиканского священника. Окончив с отличием колледж Церкви Христовой (Christ Church College) Оксфордского университета по математике и классическим языкам и получив степень магистра (Master of House), Доджсон принял младший духовный сан диакона и стал «доном» - членом колледжа Церкви Христовой, которым оставался до конца жизни. Обязанности члена колледжа не были особенно обременительными и оставляли много свободного времени, которое «дон» мог заполнять по собственному усмотрению. Доджсон предпочитал проводить долгие часы за конторкой, занимаясь литературным творчеством [21, 24].
Издатель журналов и писатель Эдмунд Йетс посоветовал Доджсону придумать псевдоним, и в «Дневниках» Доджсона появляется запись от 11 февраля 1865: «Написал мистеру Йетсу, предложив ему на выбор псевдонимы: 1) Эдгар Катвеллис [имя Edgar Cuthwellis получается при перестановке букв из Charles Lutwidge]; 2) Эдгард У. Ч. Вестхилл [метод получения псевдонима тот же, что и в предыдущем случае]; 3) Луис Кэрролл [Луис от Лютвидж - Людвик - Луис, Кэрролл от Чарлза]; 4) Льюис Кэррол [по тому же принципу «перевода» имен Чарлз Лютвидж на латынь и обратного «перевода» с латыни на английский]». Выбор пал на Льюиса Кэрролла. С тех пор Чарлз Лютвидж Доджсон все свои «серьезные» математические и логические работы подписывал настоящим именем, а все литературные - псевдонимом, упорно отказываясь признавать тождество Доджсона и Кэрролла.
В нерасторжимом союзе скромного и несколько чопорного Доджсона и яркого Кэрролла первый явно проигрывал второму: литератор Льюис Кэрролл был лучшим математиком и логиком, чем оксфордский «дон» Чарлз Лютвидж Доджсон.
Неповторимое своеобразие кэрролловского стиля обусловлено триединством его литературного дара мышления математика и изощренной логики. Вопреки распространенному мнению о том, будто Кэрролл наряду с Эдвардом Лиром может считаться основоположником «поэзии нелепостей» («nonsense poetry»), Льюис Кэрролл в действительности создал иной жанр «парадоксальной литературы»: его герои не нарушают логики, а наоборот, следуют ей, доводя логику до абсурда.
Самыми значительными литературными произведениями Кэрролла Льюиса по праву считаются две сказки об Алисе - «Алиса в Стране Чудес» (1865) и «Сквозь Зеркало и что там увидела Алиса» (1871), обычно для краткости называемая «Алиса в Зазеркалье». Смелые эксперименты с языком, множество затрагиваемых в сказках об Алисе тонких логических и философских вопросов, многозначность («полисемантичность») высказываний действующих лиц и ситуаций делают «детские» произведения Кэрролла излюбленным чтением «седовласых мудрецов».
Черты уникального кэрролловского стиля отчетливо ощутимы и в других произведениях Кэрролла: «Сильви и Бруно», «Охоте на Снарка», «Полуночных задачах», «Истории с узелками», «Что черепаха сказала Ахиллу», «Аллен Браун и Карр», «Евклиде и его современных соперниках», письмах к детям [22, 47].
Л. Кэрролл был одним из первых английских фотохудожников. Его работы отличаются естественностью и поэтичностью, особенно снимки детей. На знаменитой международной выставке фотографии «Род человеческий» (1956) английские фотографы 19 века были представлены единственным снимком работы Льюиса Кэрролла.
В России Кэрролл пользуется широкой известностью с конца прошлого века. Сказки об Алисе неоднократно (и с различным успехом) переводились и пересказывались на русский язык, в частности, Владимиром Владимировичем Набоковым. Но один из лучших переводов осуществил Борис Владимирович Заходер. Истории, придуманные Кэрролом, любят не только дети, но и взрослые.
Льюис Кэрролл скончался 14 января 1898 года, в Гилфорде, графство Суррей, Англия.
2.3 Путешествие Льюиса Кэрролла в Россию
.3.1 Предпосылки путешествия в Россию
Жизнь преподавателя математики Оксфордского колледжа Христовой церкви Чарлза Лютвиджа Доджсона (более известного под литературным псевдонимом Льюис Кэрролл) вряд ли можно назвать богатой событиями.
Выбор маршрута был далеко не тривиален: большой любитель парадоксов, Кэрролл и здесь остался верен себе. Автор книги "Как возникла "Страна Чудес"" Д. М. Урнов так характеризует Кэрролла-путешественника: "Он начал странствовать, как Йорик, герой "Сентиментального путешествия" Стерна".
Обратимся к предложенной Лоренсом Стерном классификации путешественников: праздные, пытливые, лгущие, гордые, тщеславные, желчные; путешественники поневоле и путешественники в силу besoin de voyager ("охота к перемене мест", как сказал Пушкин), несчастливые и невинные, простодушные и, наконец, сентиментальные путешественники. Льюис Кэрролл не будет соответствовать ни одному, как выразился Стерн, "экземпляру этого подразделения". Он проводил время в пути достаточно свободно, однако не настолько, чтобы оказаться праздным, так что ни одно из качеств не определило бы его, и нам придется, пожалуй, ввести в эту шкалу еще одну грань, чтобы назвать Льюиса Кэрролла путешественником-парадоксалистом.
"Обязательностью необязательного" (выражение академика И. Я Крачковского), или "неизбежностью судьбы" (выражение самого Льюиса Кэрролла), - печатью неустанной деятельности таинственного внутреннего механизма, неизменно "срабатывавшего", стоило попасть в поле зрения Кэрролла даже весьма слабому признаку парадоксальной ситуации, - отмечены и его дорожные заметки "Дневник путешествия в Россию в 1867 г.". Они-то и помогут нам воссоздать картину этого необычного путешествия
Итак, в июле-августе 1867 г. Льюис Кэрролл, по приглашению своего друга и коллеги Генри Парри Лиддона (1829-1890) совершил вместе с ним поездку в Россию. Это путешествие было предпринято не из одного лишь желания повидать далекую и в те годы малоизвестную в Англии страну. Оно имело целью установление более тесных связей между Англиканской и Русской православной церквами и было приурочено к пятидесятилетию пастырского служения главы Русской православной церкви, митрополита Московского Филарета, которое праздновалось 17 августа в Троице-Сергиевой лавре и широко отмечалось по всей России [24, 68].
Оба друга были стипендиатами колледжа Крайст-Черч, который в то время считался чуть ли не лучшим среди оксфордских колледжей (во всяком случае, королева Виктория именно туда посылала своих сыновей для получения университетского образования). Это значило, что Доджсон и Лиддон были членами ученого совета колледжа и имели пожизненную стипендию, дающую им возможность заниматься науками или богословием в стенах Крайст-Черч, пользоваться его библиотекой и всеми другими возможностями, а при желании и преподавать. И Доджсон, и Лиддон были священнослужителями. Лиддон к этому времени уже был священником и пользовался репутацией талантливого проповедника и серьезного богослова. Доджсон был математиком, но - по непременному условию тогдашнего статута Крайст-Черч - должен был принять и сан священнослужителя. После долгих колебаний он ограничился посвящением в сан диакона (то есть младшего священника, который может при желании читать проповеди, но не ведет никакой работы в приходе). И Доджсон, и Лиддон были сторонниками «объединения» Восточной и Западной церквей, которое широко обсуждалось в те годы, как на Западе, так и в России [25, 7].
Лиддон вез рекомендательное письмо к митрополиту Филарету от влиятельного деятеля Англиканской церкви епископа Оксфордского Сэмуэла Уилберфорса (1805-1873), которого близко знал и Доджсон. Были у них и письма к другим видным россиянам, лицам церковным и светским. К сожалению, в жаркую летнюю пору они мало кого застали в городе. Зато с митрополитом Филаретом встреча состоялась (в Троице-Сергиевой лавре 12 августа 1867 года, за несколько дней до празднования юбилея) и произвела на обоих англичан глубокое впечатление. Об этом они писали в своих дневниках и в письмах домой, в частности Сэмуэлу Уилберфорсу.
Разумеется, помимо церковных дел, Доджсона и Лиддона многое интересовало в России, что и нашло свое выражение в дневниках, которые вели оба [26, 18].
Дневник Кэрролла писался для себя - для памяти - и не предназначался к публикации. Лишь спустя 37 лет после смерти автора он был впервые издан Джоном Фрэнсисом Макдермоттом.
2.4 Образ России и русских в путевых заметках писателя
Маршрут, описываемый в заметках, разделен на несколько частей. Первая часть - от Лондона до Кенигсберга, вторая касается описания Петербурга, третья охватывает Москву, Нижний Новгород и Сергиев Посад.
Путешествие от Лондона до Кенигсберга не содержит значительных описаний фактов, которые бы заинтересовали Л. Кэрролла. Он с юмором описывает некоторые моменты, как например ожидание заказанных отбивных:
…ожидая, когда нам приготовят отбивные. Это великое событие произошло спустя полчаса. Мы пытались обратить свои мольбы к бродившим по залу официантам, но те лишь заявляли успокаивающим тоном: "Скоро будут готовы, сэр!". Мы пытались выразить резкий протест, но в ответ услышали лишь те же слова: "Скоро будут готовы, сэр!", правда, произнесенные несколько более обиженным тоном. После всех наших напоминаний официанты удалились в свои комнатушки и укрылись за буфетом и крышками от тарелок до тех пор, пока не подоспели отбивные. Мы (с Лиддоном) единодушно решили, что из всех добродетелей, которыми может быть наделен официант, умение ретироваться наименее желательно [27].
Здесь имеет место актуализация темы национальной кухни. В родной стране или городе на это можно не обратить внимания, но в другой стране это повод для пристального наблюдения и анализа. То же самое относится к теме общения с местным населением, которое зарабатывает деньги на путешествующих. Л. Кэрролл пишет, что он со своим компаньоном высадился в Кале и попал «в окружение толпы дружественно настроенных местных жителей, наперебой предлагавших всевозможные услуги и рекомендации…». Такая ситуация имеет место сплошь и рядом, особенно если приезжают туристы из более развитых стран в менее развитые.
Путь от Кале до Брюсселя, по словам Кэрролла, был "скучным и однообразным". В Брюсселе и в Кельне все выглядело слишком обычно, чтобы привлечь внимание "путешественника-парадоксалиста", и компаньоны задержались в этих городах ровно на столько времени, сколько потребовалось для беглого осмотра достопримечательностей. В Берлине остановка была более продолжительной. Посещение Потсдама с его знаменитыми парками и скверами навело Кэрролла на следующие размышления: "…Мне кажется, что архитектура Берлина основана на двух принципах. Если на крыше дома найдется удобное местечко, туда необходимо поставить фигуру человека. Лучше всего, если он будет стоять на одной ноге'' [27].
Наконец, в пятницу, 26 июля (поездом, отправлявшимся из Кенигсберга в 12.54) Кэрролл и Лиддон выехали в Петербург. Цель путешествия - далекая и загадочная Россия - была совсем близка.
Одним из мотивов путешествия является мотив ожидания. Туристы собирают различную информацию, советы относительно тех мест, куда они держат путь. Один из таких случаев описан у автора. Среди попутчиков Кэрролла и Лиддона оказался англичанин, проживший в Петербурге 15 лет и возвращавшийся в Россию после поездки в Париж и Лондон. Л. Кэрролл пишет:
"Он чрезвычайно любезно ответил на наши вопросы, дал нам множество советов относительно того, что следует посмотреть в Петербурге, как произносятся русские слова, и нарисовал весьма мрачную перспективу, сообщив, что лишь немногие говорят на каком-нибудь другом языке, кроме русского. В качестве примера необычайно длинных слов, встречающихся в русском языке, наш спутник привел слово "защищающихся", которое, если его записать английскими буквами, выглядит так: zashtsheeshtshayoushtsheekhsya. Это устрашающее слово - родительный падеж множественного числа причастия. Попутчик оказался весьма приятным пополнением нашей компании. На второй день я сыграл с ним три партии в шахматы, которые, судя по тому, что исход их не был записан в дневнике, закончились моим поражением" [27].
Первое же знакомство с Петербургом принесло Льюису Кэрроллу множество свежих впечатлений. Острый глаз "путешественника-парадоксалиста" подмечал новое, необычное, сравнивал, сопоставлял. Данное поведение автора отображает тему познания чужой культуры, связанный с путешествием. Дневниковая запись гласит:
"Необычная ширина улиц (даже второстепенные улицы шире любой из улиц Лондона), экипажи, мчащиеся во всех направлениях и, по-видимому, совершенно игнорирующие опасность сбить кого-нибудь (вскоре мы обнаружили, что за этими экипажами нужен глаз да глаз, поскольку кучеры не издают предостерегающих криков, как бы близко они ни находились от вас), огромные освещенные вывески магазинов, гигантские соборы и церкви, их купола, выкрашенные в синий цвет и покрытые золотыми звездами, местные жители, говорящие на совершенно непонятном языке, - все это принадлежит к числу чудес, открывшихся перед нами во время нашей первой прогулки по Петербургу" [27].
Тема познания чужой культуры пронизывает все произведение Л. Кэрролла. Перед ним и его спутником предстают общественные места (Исаакиевский собор, Невский проспект ("…по моему мнению, одна из красивейших улиц мира"), Сенатская площадь, ("…по-видимому, самая большая площадь в мире"), собор в Петропавловской крепости, Васильевский остров). Для каждого объекта Льюис Кэрролл находит соответствующий эпитет. Обращают на себя внимание писателя и памятники, например, конная статуя Петра I, а также статуи львов:
"Неподалеку от Адмиралтейства, - делится впечатлениями Кэрролл, - стоит великолепная конная статуя Петра Великого. Нижняя ее часть представляет собой не обычный пьедестал, а как бы дикую скалу, оставленную бесформенной и необработанной. Лошадь поднялась на дыбы, а у ее задней ноги извивается змея, на которую, как мне кажется, лошадь наступила. Если бы этот памятник был воздвигнут в Берлине, то Петр, несомненно, был бы самым деятельным образом вовлечен в убийство чудовища. Здесь же он не обращает на змею никакого внимания: теория "умерщвления" в России не признана. Мы обнаружили также две гигантские фигуры львов, бывших до такой степени трогательно ручными. [27]
Затрагивает Льюис Кэрролл и лингвокультурный аспект. Он и Лиддон хотели снять экипаж. В качестве примера приводится диалог между писателем и одним из кучеров.
Я. Гостиница Клее (Gostinitia Klee).
Кучер (быстро произносит какую-то фразу, из которой мы смогли уловить последние слова). Три гроша. (Три гроша = 30 копеек)
Я. Двадцать копеек? (Doatzat Kopecki)
К. (негодующе). Тридцать!
Я. (решительно). Двадцать.
К. (с убедительной интонацией). Двадцать пять? (Doatzat pait?)
Я. (с видом человека, сказавшего свое последнее слово и не желающего больше иметь с ним дело). Двадцать.
С этими словами я беру Лиддона под руку, и мы отходим, не обращая ни малейшего внимания на крики кучера. Не успели мы отойти на несколько ярдов, как услышали сзади стук экипажа: кучер тащился вслед за нами, громко окликая нас.
Я (мрачно). Двадцать?
К. (с радостной улыбкой). Да! Да! Двадцать!
И мы сели в пролетку.
Подобное происшествие забавно, если случается лишь однажды, но если бы, нанимая кэб в Лондоне, мы должны были каждый раз вступать в подобные переговоры, то со временем это слегка бы прискучило… [27]
В данном диалоге упоминаются русские реалии (грош, копейка, пролетка), в том числе и ономастические (Гостиница Клее). Со своей стороны, Льюис Кэрролл, как представитель британской культуры, меряет расстояние ярдами (Не успели мы отойти на несколько ярдов) и милями (Предприняли продолжительную прогулку по городу, прошли миль 15 или 16), а средство передвижения для него - кэб (нанимая кэб в Лондоне).
Следует обратить внимание и на транскрибирование произношения русских слов, которое имеет для русскоязычного читателя ироническую окраску (Gostinitia Klee; Doatzat Kopecki; Doatzat pait). Дополняет диалог невербальный компонент, который указывается в скобках после каждой реплики.
Процесс изучения русского языка Льюис Кэрролл продолжает и учит новые слова:
Я выучил из словаря 2 слова: хлеб ("Khlaib") и вода ("Vadah"). Их оказалось достаточно, чтобы получить требуемое" [27].
Воодушевленный первым успехом, Кэрролл и в дальнейшем отчаянно штурмовал языковый барьер, изъясняясь в случае необходимости по-русски "в простой и суровой манере, опуская все слова, кроме самых необходимых".
Случайный попутчик Кэрролла и Лиддона в поезде из Кенигсберга в Петербург оказался мистером Мюром, совладельцем известной торговой фирмы "Мюр и Мерилиз". В один из дней он навестил наших путешественников и пригласил их совершить совместную экскурсию в Петергоф. Предложение было с восторгом принято. День, предшествовавший поездке в Петергоф, Кэрролл и Лиддон провели за осмотром сокровищ Эрмитажа и Александро-Невской лавры.
Утром 1 августа в гостиницу за Кэрроллом и Лиддоном заехал компаньон Мюра мистер Мерилиз, чтобы доставить наших путешественников в Петергоф. Они осмотрели 2 императорских дворца и множество летних домиков. Л. Кэрролл пишет, что «по разнообразию красоты и совершенству сочетания природы и искусства парки Петергофа, на мой взгляд, затмевают парки "Сан Суси"».
Тема транспорта также обращает на себя внимание. Для путешественника важно знать, каким образом он может добраться до того или иного пункта назначения. Л. Кэрролл со своим другом поехали из Петербурга в Москву 2 августа, в пятницу. Далее он описывает особенности такого вида транспорта как поезд в России:
Сиденья и перегородки исчезли, появились валики и подушки. Наконец, мы улеглись на вышеуказанных полках, оказавшихся весьма удобными постелями. На полу должны были бы разместиться на ночлег еще трое пассажиров, но, к счастью, они так и не появились. Я проснулся около часа ночи и почти все время оставался единственным обитателем площадки в конце вагона. Площадка эта обнесена перилами, и имеет сверху крышу. С нее открывается великолепный вид на проплывающую мимо местность. К числу недостатков избранного мной наблюдательного пункта следует отвести тряску и шум, гораздо более сильные, чем внутри вагона. Время от времени на площадке появлялся проводник, но пока было темно, он не возражал против моего пребывания там. Быть может, он страдал от одиночества. Но когда я попытался выйти на площадку утром, его охватил приступ деспотизма, и он загнал меня внутрь вагона" [27].
Как видно из цитаты, Льюис Кэрролл столкнулся с нелегким характером российских проводников. Благополучно прибыв в Москву, путешественники остановились гостинице Дузе. Москва сильно заинтересовала Кэрролла.
Льюис Кэрролл сталкивается с праздниками и торжествами в России и особенностями работы русских извозчиков в такие дни:
и извозчиков, настаивающих на особой плате в 30 копеек сверх положенного "ради праздничка" (дня рождения императрицы) [27].
Далее путь лежал на знаменитую нижегородскую ярмарку. Путешественники остановились в гостинице Смирнова. Интересен комментарий Кэрролла о том, что эта гостиница «поистине гнусное место». Далее опять возникает тема национальной кухни. Писатель пишет:
Кормят здесь очень хорошо, но со всеми остальными услугами дело обстоит чрезвычайно плохо. За обедом вас утешало сознание, что мы служим предметом живейшего интереса 6 или 7 официантов, одетых в белые рубахи, подпоясанные по животу, и белые штаны. Выстроившись в ряд, они с весьма сосредоточенным видом глазели на странные существа, поглощавшие пищу… Время от времени в их сознании пробегал слабый проблеск мысли, что они, строго говоря, не выполняют высокого предназначения официанта. Тогда они спешно ретировались в дальний конец комнаты и получали необходимую консультацию у огромного буфета, в котором, насколько можно бы судить, не находилось ничего, кроме ложек и вилок [27].
Тема познания чужой культуры включает в себя и знакомство с театром. Л. Кэрролл пишет такой отзыв о посещении выступлений:
Особенно мне понравилась игра исполнителя роли Аладдина Ленского и актрисы Сорониной, игравшей в другой пьесе. Кроме "Аладдина" в тот вечер давались "Кохинхина" и "Два гусара" [27].
Будучи страстным театралом, Кэрролл продолжил знакомство с русской сценой и по возвращении в Москву. Он побывал в Малом театре.
Побывав на приеме у митрополита Леонида, Кэрролл и его спутник, преподобный Лиддон, получили приглашение посетить Троице-Сергиевскую лавру. Как путешественника-парадоксалиста Кэрролл описывает так общение с патриархом:
"Во второй половине дня мы посетили патриарший дворец и были представлены патриарху митрополитом Леонидом. Патриарх мог говорить только по-русски, поэтому беседа между ним и Лиддоном (весьма интересная и продолжавшаяся более часа) велась чрезвычайно оригинальным способом. Патриарх произносил фразу по-русски, митрополит переводил ее на английский язык, затем Лиддон отвечал по-французски, а митрополит переводил его ответ на русский язык для патриарха. Таким образом, разговор двух людей велся на трех языках! [27]
Имеются случаи, когда несколько мотивов переплетаются вместе. Любознательность Кэрролла отнюдь не ограничивалась посещением храмов, картинных галерей и дворцов. Не менее обстоятельно в дневнике путешествия записаны и впечатления от русской кухни:
"14 августа, среда… Обедали в трактире "Москва". Обед был истинно русским с русским вином". Далее приводится меню:
"Суп и пирожки (soop ee pirashkee)
Поросенок (parasainok)
Осетрина (acetrina)
Котлеты (kotletee)
Мороженое (marojenoi)
Крымское (krimskoe)
Кофе (kofe)" [27].
Кэрроллу пришлись по вкусу и менее изысканные яства. По дороге в Новый Иерусалим он вместе со своими спутниками зашел в крестьянскую избу, чтобы под благовидным предлогом осмотреть ее изнутри. "Черный хлеб и молоко оказались очень вкусными".
Далее, после посещения России, писатель и его компаньон повернули назад. После нескольких дней пути, посетив Варшаву, Бреславль, Дрезден, Лейпциг, Эмс и Париж, путешественники сели на пароход, отправлявшийся из Кале в Дувр.
Так закончилось это удивительное путешествие - единственное, которое совершил за всю жизнь Льюис Кэрролл, Странствуя по Европе и России, он как бы все время оставался в центре магического круга, расцвечивая необычайными узорами своего восприятия то, что ускользало от внимания всех остальных людей. Перефразируя слова Королевы из Зазеркалья, можно сказать, что бега его хватило только на то, чтобы оставаться на том же месте. Чтобы попасть в другое место, нужно было бежать вдвое быстрее.
Путевые заметки Л. Кэрролла описывают тему России начала ХХ в. Льюис Кэрролл лишь однажды выезжал за пределы Англии <#"justify">3. Россия в творчестве С.Моэма
.1 Творчество С. Моэма: краткая характеристика
Английский романист, драматург, автор коротких рассказов и самый высокооплачиваемый (в 30-е годы) в мире писатель. Несмотря на популярность, Моэм не получил серьезного признания публики, о чем он размышляет в автобиографии "Подводя итоги" (1938), замечая, что "стоял в первом ряду второразрядных"[29]. В его романах, действие происходит в разных странах, повествование ведется в простом и изысканном стиле. Его литература примыкала к натурализму, драматургии и натурализму. Уильям Сомерсет Моэм - один из самых проницательных писателей в английской литературе XX века. Его называют «английским Мопассаном». Ведущая тема произведений Моэма - столкновение незаурядной творческой личности с обществом. Моэм родился 25 января 1874 в Париже, в семье юриста британского посольства во Франции. Окончил школу Кингз-скул в Кентербери, учился в Гейдельбергском университете, затем шесть лет изучал в Лондоне медицину. В 1897 получил право заниматься врачебной практикой, но оставил медицину вскоре после того, как были опубликованы его первые литературные произведения. В 1897 вышел первый роман Сомерсета Моэма "Лиза из Ламбета", основанный на впечатлениях, полученных во время медицинской практики в бедном квартале Лондона. Этот период его жизни косвенно отражен в его романах "Бремя страстей человеческих" и "Пироги и пиво, или Скелет в шкафу". Несколько написанных следом романов денег не принесли, и Моэм обратился к драматургии. В 1903 была поставлена первая пьеса - "Человек чести". После громкого успеха комедии "Леди Фредерик", поставленной на сцене в 1907 г., Моэм стал преуспевающим автором. С этого времени он часто и много ездил по свету. В годы 1-й мировой войны 1914-1918 являлся агентом британской разведки, в том числе в России, откуда был выслан за деятельность, несовместимую со статусом дипломата. Об этом периоде своей жизни он поведал в сборнике рассказов "Эшенден, или Британский агент" (1928). В том же году он купил виллу на французском Лазурном берегу, в местечке Сен-Жан-Кап-Ферра, и жил там постоянно. Умер Сомерсет Моэм 16 декабря 1965 во Франции - в Сен-Жан-Кап-Ферра . Урна с прахом Моэма, согласно его воле, захоронена у стены, созданной на его деньги и носящей его имя библиотеки школы "Кингз Скул". Плодовитый писатель, Сомерсет Моэм создал 25 пьес, 21 роман и более 100 рассказов [30, 25]. Драматург и эссеист. Моэму принадлежат легкие комедии характеров и положений, злые сатиры на нравы и социально-психологические драмы типа "За заслуги" (1932) с острым конфликтом и точной прорисовкой исторического времени. Его пьесы - в 1903-1933 годах их было поставлено около 30 - отличаются динамичным действием, тщательной разработкой мизансцен, компактным живым диалогом.
Однако главный вклад писателя в литературу - это новеллы, романы и эссеистика, в т. ч. книга «Подводя Итоги» (1938), в которой свободное эссе о литературе и искусстве, осторожная авторская исповедь и эстетический трактат сплавлены в примечательное художественное целое. Рассказчик. Взыскательное мастерство формы - крепко выстроенный сюжет, строгий отбор материала, емкость детали, естественный как дыхание диалог, виртуозное владение смысловым и звуковым богатством родного языка, раскованно-разговорная и вместе с тем сдержанная, неуловимо скептическая интонация повествования, ясный, экономный, простой стиль - делает Моэма классиком рассказа 20 века. Многообразие характеров, типов, положений, конфликтов, сопряжение патологии и нормы, добра и зла, страшного и смешного, обыденности и экзотики превращают его новеллистическое наследие (подготовленное им в 1953 году полное собрание рассказов включает 91 произведение) в своего рода "человеческую трагикомедию". Однако этот свод смягчен бесконечной терпимостью, мудрой иронией и принципиальным нежеланием выступать в роли судьи ближнего своего. У Моэма жизнь как бы сама себя рассказывает, сама себя судит и выносит нравственный приговор, автор же не более чем наблюдатель и хроникер изображаемого. Романист. Достоинства объективной манеры письма и блестящего стиля, которым Моэм в немалой степени обязан своей любовью к мастерам французской прозы, присущи и его лучшим романам. Помимо "Бремени", это роман о художнике "Луна и грош" и роман об актрисе "Театр", образующие вместе с романом о писателе "Пироги и пиво" нечто вроде трилогии о творцах искусства, его смысле и отношении к реальной жизни, а также "Узорный покров", "Рождественские каникулы" и "Острие бритвы". За взаимоотношениями персонажей, столкновениями их устремлений, страстей и натур у Моэма отчетливо проступает художественно-философский анализ некоторых "вечных" тем мировой литературы: смысл жизни, любовь, смерть, сущность красоты, назначение искусства.
Постоянно возвращаясь к волновавшей его проблеме сравнительной ценности нравственного и прекрасного, Моэм в каждом случае, хотя и по-разному, отдавал предпочтение первому, как то явствует из логики созданных им образов: "...больше всего красоты заключено в прекрасно прожитой жизни. Это - самое высокое произведение искусства" ("Узорный покров"). Жизнь Ларри Даррелла, главного персонажа итогового для Моэма романа "Острие бритвы", и есть художественное воплощение этой высшей формы красоты [30, 26]. Широко бытует мнение, будто Моэм популярен постольку, поскольку писал увлекательно и просто. Смеем утверждать, что не меньшее значение имело то, о чем он писал. Не подходи он к жизни серьезно, без скидок на заниженные запросы любителей необременительного чтения, не задавайся он вопросами, требующими от читателя встречной работы мысли, - и популярность его была бы совсем другого рода. Это - основное. Но и без неповторимого "моэмовского" стиля, разумеется, не было бы того Моэма, которого ценит и любит самый разнокалиберный читатель. В вопросах формы писатель был так же взыскателен, как и в отношении содержания своей прозы. Он был профессионалом в хорошем смысле, писал каждый день, и только дряхлость положила конец этой привычке, с годами превратившейся в потребность. Он ни разу, даже будучи уже признанным мастером, не позволил себе представить на суд публики "сырую" или по каким-то причинам не удовлетворяющую его вещь. Он жестко следовал реалистическим принципам композиции и построения характера, которые полагал наиболее отвечающими складу своего дарования: "Сюжет, который автор рассказывает, должен быть ясным и убедительным; он должен иметь начало, середину и конец, причем конец должен естественным образом вытекать из начала...так же как поведение и речь персонажа должны вытекать из его характера" [31, 149] . Над фразой и словом он работал упорно, доводя каждое предложение до филигранной отделки.
3.2 Короткий рассказ в творчестве У.С Моэма
.2.1 Жанровые признаки короткого рассказа
Рассказ - малая форма эпической прозы, соотносимая с повестью как с развернутой формой повествования. Восходит к фольклорным жанрам (сказке, притче); как жанр обособился в письменной литературе; часто неотличим от новеллы, а с XVIII в. - и очерка. Иногда новеллу и очерк рассматривают как полярные разновидности рассказа. Прежде всего, нас интересует вопрос о рассказе как о явлении целостном, всегда изменяющемся во времени, но в то же время устойчивом. Каковы характерные признаки, позволяющие отличить рассказ от других видов литературы? Поиском ответа на этот вопрос литературоведы занимаются уже давно. Проблема жанровой специфики рассказа ставилась и решалась в работах И.А. Виноградова, Б.Н. Эйхенбаума, В.Б. Шкловского, В. Гоффеншеффера, и других критиков еще в 20-е, 30-е годы XX века [32, 56]. Корни рассказа лежат в фольклоре. Легенда, анекдот, сатира, песня, пословицы и другие виды народного творчества обусловили возникновение в художественной литературе повествовательного (рассказываемого) жанра. Именно с фольклора писатели черпали и способы реалистического изображения людей, картин природы, образы, темы и сюжеты для своих произведений.
Рассказ возник на почве жанров устного народного творчества, стал удобной формой художественного отображения действительности и получил широкое распространение. Элементы рассказа наблюдались еще в античной литературе ( II - IV в н. э.), но как отдельный жанр рассказ окончательно сформировался в эпоху Возрождения. Образцами первых произведений рассказываемого жанра явились «Кентерберийские рассказы» Дж. Чосера в Англии, в Италии - «Декамерон» Боккаччо. В рассказе материалом для перипетий выступают поступки, действия персонажей. Элементы композиции расположены почти всегда в причинно-логической последовательности. Детали тщательно отбираются, в основном наиболее яркие характеристичные, это создает лаконизм. Его задача - показать предмет, образ в его уникальности. Развязка рассказа представляет собой логическое умозаключение, которое и является идеей всего его. По мнению большинства литературоведов, основные характерные признаки рассказа таковы:- малый объем;- изображение одного или нескольких событий;- четкий конфликт;- краткость изложения;- закон выделения главного героя из среды персонажей;- раскрытие одной, доминирующей черты характера;- одна проблема и вытекающее из этого единство построения;- ограниченное количество персонажей;- полнота и законченность повествования;- наличие драматургического построения.
Исходя из названных признаков, можно вывести определение рассказа: Рассказ - небольшое повествовательное художественное произведение про одно или несколько событий в жизни человека или группы людей, в котором изображаются типовые картины жизни. Таким образом, рассказ обособляет частный случай из жизни, отдельную ситуацию и придает им высокий смысл [32, 59]. Главная задача рассказчика - передать событие, образ, в его доподлинной уникальности. Жанровое отличие рассказа ряд исследователей видит в особенностях изображения характера: в рассказе он статичен, то есть не меняется в поступках и действиях, а только раскрывается. Малый размер произведения влечет необходимость создавать строго ограниченный по объему материал, рассказ держит автора в строгости и композиционной, и стилистической. Особую роль в создании картины в рассказе играет художественная деталь, т.е. особо содержательная подробность. Она помогает автору добиться предельной сжатости изображения.
.2.2 Своеобразие короткого рассказа У.С. Моэма
«Рассказ - произведение, которое читается в зависимости от его длины, от десяти минут до часа и имеет дело с единственным, хорошо определенным предметом, случаем или цепью случаев, представляющих собой нечто цельное. Рассказ должен быть написан так, чтобы невозможно было ничего ни добавить, ни убавить» - У. С. Моэм [33, 69]. Моэм написал свыше 100 рассказов. Их условно разделяют на три группы. Первую серию рассказов, опубликованную в начале 20-х годов, объединяет антиколониальная тематика. Вторая серия рассказов, посвященная работе Моэма в «Интеллидженс Сервис», вышла отдельным сборником в 1928 году под заголовком «Эшенден, или Британский агент». Автор развенчивает миф, созданный буржуазной прессой вокруг «Интеллидженс Сервис», чья деятельность преподносилась в полулегендарном свете. Из третьей группы рассказов следует выделить рассказ "Падение Эдварда Бернарда". Моэм подвергает жесточайшей критике культ денег в буржуазном обществе. В одном из последних рассказов "Непокоренная" - Моэм выразил свое восхищение героизмом французского народа в его борьбе с фашистскими захватчиками [33, 71]. Произведениям Моэма присущ социальный протест, верность высоким моральным принципам, глубокий гуманизм, реалистичный подход к действительности.
Простота, ясность характеризуют произведения писателя. В начале XX века Моэм много экспериментировал с малой формой, по-разному объединяя рассказы для создания панорамной картины социальной жизни человека в переходный возраст. ( «Ориентиры», 1899, «Трепет Листа : маленькие истории островов Южного моря», 1921, «Каузарина», 1926, «Эшенден или британский агент», 1928, «Шесть рассказов, написанных от первого лица», 1931) . Материалом для данного исследования послужили рассказы из сборника «Эшенден или британский агент». Интересно то, что Моэм далек от романтизации шпионской жизни и отнюдь не склонен описывать разведчика как сверхчеловека. Так, британский агент Эшенден зачастую не обладает полной и точной информацией о том, что именно и главное с какой целью ему необходимо делать, судьбы сотен людей могут решаться посредством подбрасывания монетки. Рассказы-зарисовки из шпионской жизни связанны одним главным героем и каждый последующий является продолжением предыдущего. Рассказы Моэма - это уникальные произведения искусства, ироничные и невероятно образные, они заслуживают того, чтобы их читали. Намеренная абсурдность некоторых сравнений придает рассказам своеобразную прелесть. (Например, описание девушки, которая была так красива, что это должно было насторожить любого мужчину). Сборник состоит из нескольких рассказов, объединённых главным героем и темой - происшествия из жизни рыцарей "плаща и кинжала". Это неспешное повествование о происшествиях, где всё серьезное оборачивается фарсом: лучший агент, которого ставят всем в пример, безбожно лжет, недалёкая дама предаёт любимого, полицейские глупы, начальство цинично и хладнокровно. Постепенно напряжение нарастает, и Эшендену не удаётся остаться в стороне от трагических событий русской революции - он оказывается в Петрограде в переломный момент. Об этом последний, и, возможно, лучший рассказ в сборнике.
В каждом рассказе - целая жизнь, захватывающий сюжет, интрига и всегда в центре - столкновение незаурядной творческой личности с обществом. Сочные красивые слова, приправленные мудростью, юмором и спокойствием в любой ситуации.
Вне всякого сомнения, видение мира, которое Моэм излагает через свои рассказы, оригинально и нестандартно, хотя критики утверждали, что он не проявил новаторства и оригинальности ни в одном из жанров литературы. Наследие Моэма неравнозначно, а созданное им отмечено известной сдержанностью рационализмом в передаче биения жизни. Может быть, лучше своих критиков понимал это и сказал об этом он сам: "...в произведениях моих нет, и не может быть той теплоты, широкой человечности и душевной ясности, которые мы находим лишь у самых великих писателей" ("Подводя итоги") [29]. Но в его лучших книгах, выдержавших испытание временем и обеспечивших ему место в ряду классиков английской литературы XX века, ставятся большие, общечеловеческого и общефилософского плана, проблемы. Эмпирик и скептик, он приходит к вечным истинам на собственном опыте, предпочитая ничего не принимать на веру. Нужно отдать Моэму должное: он умел раскрыть примечательно индивидуальные, невообразимые, прямо-таки невероятные обличья, которые живут в реальном мире. В художественных произведениях - а Моэм значителен в первую очередь как художник - важна самобытность метода его художественного мышления, то, как именно он, У. Сомерсет Моэм, на своем материале и во всеоружии собственного стиля приходит к открытию известных истин о человеке и искусстве [33, 75].
3.3 Сомерсет Моэм в России
Лишь немногим известен невероятный факт о роли агента британской разведки и известного английского писателя Уильяма Сомерсета Моэма в организации антибольшевистского заговора в 1917 году, о котором сам Моэм достаточно подробно поведал в своей автобиографии «Подводя итоги», а также в своих рассказах о разведчике Эшендене, под именем которого вывел самого себя. Дело в том, что советские историки писали о подрывной деятельности разведок Англии, Франции и других стран против Советской власти, развязанной ими лишь после 7 ноября 1917 года. Деятельность же Моэма в России завершилась через несколько часов после начала Великой Октябрьской социалистической революции, а потому осталась вне внимания советских историков. После же свержения Советской власти российские историки старались как можно меньше говорить о вмешательстве иностранных спецслужб в дела нашей страны.
По натуре Моэм был человеком сугубо партикулярным, однако и ему доводилось соприкасаться с делами войны и мира. Речь идет не об участии в боевых операциях, а о том, что принято именовать "тайной войной". Первый раз это было в конце 1910-х годов. Моэм согласился тогда выполнить для британской разведки деликатную миссию. Он был послан в ряд европейских стран для тайных переговоров с целью, не допустить их выхода из войны. С той же целью и еще с заданием помочь Временному правительству удержаться у власти он прибыл в Россию после Февральской революции. Не без изрядной доли самоиронии он уже стариком писал о том, что миссия сия была неблагодарной и заведомо обреченной, а сам он - никудышным «миссионером» [29].
Тем не менее, и этот опыт, судя по всему, пригодился ему как писателю, обогатив знанием "тайной войны" во всей ее отнюдь не романтической, жестокой, а то и отталкивающей наготе.
Итак, как писатель стал разведчиком? Хотя Великобритания не была единственной страной мира, в которой некоторые писатели были по совместительству «рыцарями плаща и кинжала», в этой стране раньше других сложилась традиция использовать авторов художественных произведений для тайного информирования правительства. Чтобы предотвратить новые революционные потрясения вроде тех, что случились в Англии в XVII веке, правящие круги этой страны старались получить надежные сведения о подспудных течениях в обществе, могущих дестабилизировать существующий строй. Известно, что граф Оксфорд, влиятельный вельможа при дворе королевы Анны (1702 - 1714 гг.), писал: «Было бы крайне полезно иметь на стороне правительства скромного писателя хотя бы даже для точного изложения истины» [34]. Справедливо рассудив, что острую наблюдательность писателя, его нешаблонный и независимый ум, способность найти емкие слова и яркие образы для изложения наблюдений и выводов можно использовать для получения своевременной и содержательной информации, глубоких и оригинальных суждений, граф привлек для конфиденциального информирования властей Даниеля Дефо и Джонатана Свифта. А вскоре автор «Робинзона Крузо» создал эффективную организацию для общенациональной системы слежки за настроениями в обществе, их анализа, принятия соответствующих мер. По мере же распространения британских владений по всему миру Лондон стал принимать меры, чтобы получить высококачественную информацию о том, что творилось на всей планете. Писатели использовались не только для сбора информации и аналитической обработки, но и для организации тайных операций, которые были возможны благодаря связям мастеров слова в различных общественных кругах многих стран земного шара, а также доверию к ним в обществе. Кроме Моэма британскими писателями-разведчиками были Грэм Грин, Ян Флеминг и немало других видных авторов. Возможно, что готовность писателей Альбиона превращаться в разведчиков объяснялась отчасти романтическим ореолом, которым была всегда окружена разведка в этой стране. До сих пор Великобритания заметно опережает другие страны мира по тиражам «шпионских романов». Более того, считается, что именно Сомерсет Моэм положил начало жанру современного шпионского романа книгой "Эшенден, или британский агент" (1928), которая частично была основана на личном опыте писателя. Альфред Хичкок использовал несколько отрывков из этого текста в фильме "Секретный агент" (1936), в частности истории "Предатель" и "Безволосый мексиканец".
Сам Моэм объяснял свое согласие сотрудничать с военной разведкой Великобритании так: «Работа привлекала меня благодаря моей любви к романтике и в то же время из-за тяги к абсурдным и смешным ситуациям». Судя по его автобиографии и его рассказам о разведывательной деятельности, начавшейся вскоре после вступления добровольцем в ряды британской армии в 1914 году, писатель получил в избытке романтику, а также немало абсурдных и смешных ситуаций [34].
У Моэма были неоднозначные мотивы для работы в разведке. Во время войны он ощущал себя патриотом, хотя до войны очень критично относился к собственной стране. После объявления войны он заявил, что сейчас единственное, что имеет значение - это спасение родины. Кроме того, Моэма очень интриговала сама профессия секретного агента. Он всегда хотел скрытно оказывать влияние, прячась за сценой, тайно дергать за нити других людей. Он любил больше слушать, чем говорить, любил провоцировать людей на откровения, что очень полезно в работе шпиона. Моэм восхищался русской литературой, изучал русский язык, говорил по-русски и очень любил посещать Россию. По всем этим трем причинам служба в разведке открывала для него очень интересные перспективы [35].
3.4 Россия в рецепции Сомерсета Моэма
Моэм прибыл в Петроград в августе 1917 года. Маршрут был непростым. Он добрался на пароходе до Владивостока, откуда должен был проследовать Транссибирским экспрессом в Петроград. Путь был очень далеким и далеко не каждый пассажир с легкостью осиливал эту дорогу. Моэм также не проявил фантастической выносливости, хотя начинался этот путь довольно приятно. Предоставим слово самому Моэму и вспомним, как он в рассказе «Белье Мистера Харрингтона» описывает дорогу в Петроград своего героя - тайного агента Эшендена: «Когда Эшенден поднялся на палубу и увидел впереди низкий берег и белый город, он почувствовал приятное волнение. Утро только начиналось, солнце едва встало, но море было зеркальным, а небо голубым. Уже становилось жарко, и день обещал палящий зной. Владивосток. Ощущение возникало такое, что ты и правда очутился на краю света. Позади Эшендена был долгий путь - из Нью-Йорка в Сан-Франциско, на японском пароходе через Тихий океан в Иокогаму, затем из Цуроги на русском пароходе - он единственный англичанин среди пассажиров - по Японскому морю на север. Из Владивостока ему предстояло отправиться на транссибирском экспрессе в Петроград» [36].
Транссибирский экспресс был в те годы настоящим "русским чудом". О нем писали газетчики, в сознании западного читателя возникали волнующие картины экзотической таежной жизни - бескрайние леса, высоченные деревья, волки и медведи. Этот маршрут всегда волновал кинематографистов разных стран, он предоставлял сценаристам и режиссерам уникальные возможности создания приключенческих лент на экзотическом сибирском материале. Но автор ничего не сообщает читателю об этой таежной экзотике. И дело тут вовсе не в том, что Моэм по натуре не был автором приключенческих романов. Просто его целиком поглощала возложенная на него миссия. Вот что пишет Моэм об Эшендене - герое, которого он написал с самого себя: «Такого важного поручения он еще не выполнял, и ему нравилось чувство ответственности, которое оно в нем вызывало. Он никому не подчинялся, он располагал неограниченными средствами (в потайном поясе под одеждой он вез аккредитивы на такую гигантскую сумму, что испытывал ошеломление всякий раз, когда вспоминал про них), и хотя от него требовалось сделать то, что превосходило человеческие возможности, он этого не знал и готовился взяться за дело в полной убежденности в успехе. Он верил в свою находчивость. При всем его уважении и восхищении эмоциональностью рода людского, интеллект себе подобных особого почтения ему не внушал: человеку всегда легче пожертвовать жизнью, чем выучить таблицу умножения»[36]. Путь из Владивостока в Петроград описывается Моэмом отнюдь не как цепь приключений, а скорее как контемплятивный диалог с самим собой. Это замечательный фрагмент психологической прозы. И все же в унылый распорядок вагонных будней вплетается какая-то приключенческая интрига.
Однажды пассажирам сообщили, что была попытка взорвать мост впереди, и что на станции за рекой какие-то беспорядки, и не исключено, что поезд остановят, и все, кто едет в нем, будут выброшены из вагонов или арестованы. Приключения на трассе, соединяющей Москву с Владивостоком, всегда волновали умы писателей и кинематографистов, а в частности, тот факт, что внешнее бытовое благополучие экспресса, налаженная жизнь пассажиров, не исключают интриги, приключенческих поворотов сюжета.
Этот этап путешествия Моэма прошел без приключений. Однако Транссибирский экспресс идет только до Москвы, а это означает, что в Петербург Моэм добирался по Николаевской железной дороге. Таким образом, Николаевский (ныне Московский) вокзал стал для него первой петроградской достопримечательностью. На масштабность здания обращали внимание многие зарубежные писатели. Например, Кнут Гамсун зашел в вокзальную часовню, описал ее в своих мемуарах. А немецкий художник Генрих Фогелер назвал Николаевский вокзал самым тихим в Европе. Известно, что Герберт Уэллс жил в Петербурге в "Астории", но Моэм выбрал другой отель. Он остановился скорее всего в "Гранд отель д'Юроп" и сразу же начал знакомиться с городом. Ведь до этого он знал Петербург лишь как место действия некоторых знаменитых русских романов. Гостиница "Гранд отель д'Юроп" (в советское время она называлась "Европейская") традиционно считалась одним из самых богатых отелей города. В разные годы в ней останавливались Клод Дебюсси, шведский король Густав Пятый, Герберт Уэллс, Бернард Шоу. Позднее, в послевоенное время - Элизабет Тэйлор [37] . В начале ХХ века в Петербурге было принято следовать так называемой нордической моде. Она охватывала широкие круги аристократии и интеллигенции и вошла в историю как одно из самых интересных модных поветрий. Оно проявлялось в разных формах, но главным образом в интересе читателей к скандинавской литературе. Россию буквально наводнили произведения Стриндберга, Гамсуна, Ибсена. Издавались прекрасно оформленные альманахи Фьорды и Северные сборники. Пьесы драматургов Скандинавских стран ставили лучшие театры.
Русские художники создавали полотна в манере крупнейшего шведского художника Андерса Цорна. Все это были разнообразные проявления русской нордомании - страсти ко всему северному [37]. Понятие "северное" чаще всего связывали с понятием "скандинавское". В Петербурге и Москве ставились пьесы Гамсуна и Стриндберга, в журналах печаталась графика норвежца Веренскьольда и датчанина Виллюмсена, женщины носили прически в стиле героинь шведского символизма и модерна. Туристы посылали в Россию почтовые карточки с видами стран Скандинавии. Отметим, что при этом в других странах не было такой всепоглощающей страсти к культуре Скандинавии и к той части своего собственного искусства, которая связана с Севером. Нордомании не было ни в США, ни в Великобритании, а в России она была. Ученые и публицисты написали горы статей об этом явлении и все же почти мистическая тяга к Северу, охватившая русский художественный мир, а затем и русскую публику, так и не нашла объяснения. В Великобритании не было понятия нордомания, но очень широкое распространение имело понятие ибсенизм. Процитируем еще несколько строк из рассказа Белье мистера Харрингтона:«Эшендену вспомнился "Росмерхольм". В свое время он был пылким ибсенистом и даже кокетничал с мыслью, не выучить ли норвежский, чтобы, читая мэтра в оригинале, проникнуть в тайную суть его мыслей. Однажды он видел Ибсена во плоти, тот допивал кружку мюнхенского пива» [36]. Итак, нордомания надолго поселилась в сердцах российской читающей публики. Россия словно вписывала себя в романтичный мир Скандинавии, стремясь слиться с северными народами. В этой атмосфере и протекала жизнь британского агента Сомерсета Моэма.
Мы не знаем, кого он приглашал к себе в гостиницу, а с кем виделся на рабочем месте, то есть в Британском посольстве. Однако до нас все же дошли сведения о том, какие задания было поручено выполнять прототипу Эшендена. Эти задания предполагали знакомство с английскими шпионами, которых в столице России было множество. Агенты Брюс Локарт и Сидней Рейли впоследствии стали героями легенд. Местом их встреч был ресторан "Вена" на углу Малой Морской и Гороховой улиц. Для Моэма общение с этими асами разведки было повседневностью. Итак, в августе семнадцатого писатель прибыл в Петроград и приступил к выполнению "разового" задания: исследовать общественные настроения. Он был проинструктирован, что важным источником информации являются уличные разговоры. Кто и как фиксировал эти разговоры, мы не знаем. Известно лишь, что Моэм начал анализировать случайные высказывания, но языковой барьер помешал "подслушиванию".
Тем не менее, информация собиралась и направлялась в "центр". Моэм не пользовался модной телефонной связью. Он увлекся шифровальным делом (к тому же в Швейцарии он прослушал курс по этой дисциплине) и с интересом наблюдал, как кодируются сообщения. Донесения были письменными: писатель был заикой и не мог вести долгих телефонных бесед. Поэтому он передоверял свои мысли бумаге, полагаясь на надежность шифровальных кодов. Но все эти действия были лишь верхним слоем деятельности британского агента. На него была возложена очень серьезная миссия, которая вовсе не была в чистом виде дипломатической.
Говоря о своей поездке в Россию, Моэм писал: «Я направлялся как частный агент, которого при необходимости могли дезавуировать. Мои инструкции требовали, чтобы я вступил в контакт с силами, враждебными правительству, и подготовил план, который бы удержал Россию от выхода из войны»[29]. В это время главной целью Великобритании было добиться продолжения участия России в Первой мировой войне. Между тем, по признанию бывшего британского премьер-министра Д.Ллойда Джорджа в его мемуарах, западные союзники прекрасно знали, что русских солдат гонят почти безоружными в бой.
Ллойд Джордж писал: «По храбрости и выносливости русский солдат не имел себе равных среди союзников. Но военное снаряжение русской армии по части пушек, винтовок, пулеметов, снарядов и транспортных средств было хуже, чем у всех, и по этой части русских били более малочисленные противники, часто уступавшие русским по боевым качествам; так убивали русских миллионами, в то время, как у них не было никакой возможности защиты или мести» [34]. Ллойд Джордж признавал: «Если бы французы со своей стороны выделили хотя бы скромную часть своих запасов орудий и снарядов, то русские армии, вместо того чтобы быть простой мишенью для крупповских пушек, стали бы в свою очередь грозным фактором обороны и нападения... Пока русские армии шли на убой под удары превосходной германской артиллерии и не были в состоянии оказать какое-либо сопротивление из-за недостатка винтовок и снарядов, французы копили снаряды, как будто это было золото» [34]. Рост антивоенных настроений в России и влияния большевиков за прекращение империалистической бойни в 1917 году беспокоили Лондон. Желая по-прежнему гнать «на убой» русских солдат, британское правительство стало готовить тайный заговор с целью предотвратить выход России из войны. «Рыцарь плаща и кинжала» Моэм должен был добиться того, чтобы новые миллионы русских людей гибли, защищая интересы Великобритании и других стран Антанты в их борьбе за мировое господство. По словам писателя, для реализации задания он имел «неограниченные денежные средства». После долгой поездки через Атлантический океан, США, Тихий океан и по Транссибирской железной дороге Моэм прибыл в Петроград. С первых же минут пребывания в петроградской гостинице Моэм смог убедиться в тогдашних трудностях России, к которым он не был готов после своей разведывательной деятельности в Швейцарии, Франции и других странах Западной Европы. В своем рассказе о разведчике Эшендене он писал, что во время первого же завтрака в первоклассной питерской гостинице он не смог получить хлеб, масло, сахар, яйца и даже картошку.
Знаменитому разведчику столичный город мог предложить на завтрак лишь рыбу и зелень.
Не лучше была и политическая обстановка в стране и ее столице. «Дела в России ухудшались, - писал Моэм. - Керенский, глава Временного правительства, был снедаем тщеславием и увольнял любого министра, который, как ему казалось, представлял угрозу для его положения. Он произносил бесконечные речи. Нехватка продовольствия становилась все более угрожающей, приближалась зима, и не было топлива. Керенский произносил речи. Находящиеся в подполье большевики активизировались, Ленин скрывался в Петрограде, говорили, что Керенский знает, где он находится, но он не осмеливался арестовать его. Он произносил речи» [36]. Англия решила свергнуть тщеславного болтуна и установить в России «твердую власть», необходимую ей для продолжения войны против Германии. В осуществлении этого замысла Моэм был не простым исполнителем, а инициативным организатором и вдохновителем политического заговора. Изобразив себя в автобиографическом рассказе о разведчике Эшендене, Моэм писал: «Составлялись планы. Принимались меры. Эшенден спорил, убеждал, обещал. Он должен был преодолеть колебания одного и бороться с фатализмом другого. Он должен был определить, кто был решительным, а кто самонадеянным, кто был искренним, а кто слабовольным. Ему приходилось сдерживать раздражение во время русского многословия, он должен был быть терпеливым с людьми, которые хотели говорить обо всем, кроме самого дела; он должен был сочувственно выслушивать напыщенные и хвастливые речи. Он должен был остерегаться предательства. Он должен был потакать тщеславию дураков и уклоняться от алчности корыстолюбивых и тщеславных. Время поджимало»[36].
Еще в пути из США в Петроград Моэма сопровождали «четыре преданных чеха, которые должны были действовать в качестве офицеров связи между мною и профессором Масариком, имевшим под своим командованием что-то около шестидесяти тысяч своих соотечественников в различных частях России». [36]. Чехословацкий корпус был не единственной организованной силой, участвовавшей в исполнении замыслов Лондона. Моэм упоминал о своих постоянных контактах с вождем эсеровских террористов Борисом Савинковым, убийцей министра внутренних дел России В.К.Плеве и великого князя Сергея Александровича. Беспощадный террорист произвел на Моэма неизгладимое впечатление - «один из самых поразительных людей, с которым я когда-либо встречался»[29]. Вместе с Савинковым в организации заговора участвовали и другие правые эсеры - его единомышленники. Поскольку же Савинков был заместителем военного министра Временного правительства и комиссаром Юго-Западного фронта, он сблизился с генералом Алексеевым, когда тот заменил Корнилова после его ареста на посту начальника генерального штаба. Поэтому Моэм смог привлечь к заговору и военных, которые затем возглавили белую Добровольческую армию. К концу октября 1917 года Моэм завершил свою работу по созданию мощной подпольной организации. Он отправил зашифрованный план государственного переворота в Лондон. Моэм утверждал, что «план был принят, и ему были обещаны все необходимые средства»[29]. Однако великий разведчик попал в цейтнот. В немалой степени это было связано с тем, что правящие круги России проявляли патологическую неспособность к быстрым действиям даже во имя самосохранения. Моэм писал: «Бесконечная болтовня там, где требовались действия, колебания, апатия, когда апатия вела к разрушению, высокопарные декларации, неискренность и формальное отношение к делу, которые вызвали у меня отвращение к России и русским» [36].
«Отвращение» к власть имущим, перенесенное на страну и народ, помешало Моэму увидеть главные причины внутренней слабости верхов - их глубокий конфликт с народом, их неспособность выражать его интересы и действовать во имя народа.
Активности Моэма, беспощадности террориста и писателя Савинкова, деловой решимости руководителей чехословацкого корпуса и других участников заговора оказалось недостаточно. Им противостояла организованность большевистской партии во главе с Лениным, их бдительность по отношению к проискам врагов революции. Уже 14 сентября И.В.Сталин в своей статье «Иностранцы и заговор Корнилова» предупредил об активном участии британских подданных в заговорщической деятельности на территории России [34]. Тем временем, по свидетельству Моэма, в конце октября 1917 года «слухи становились все более зловещими, но еще более устрашающие параметры приобрела реальная активность большевиков. Керенский носился взад и вперед, как перепуганная курица. И вот грянул гром. В ночь 7 ноября 1917 года большевики восстали. Министры Керенского были арестованы»[36].
На другой же день после победы Октябрьской революции Моэма предупредили, что большевики разыскивают тайного резидента Великобритании. Отослав шифрованную телеграмму, вождь заговора срочно покинул Россию. Великобритания направила специальный боевой крейсер, чтобы вывезти своего супершпиона из Скандинавии. Моэм был крайне разочарован своей неудачей и до конца жизни был уверен, что «существовала известная возможность успеха, если бы я был направлен на шесть месяцев раньше» [29].
Рассматривая образ России в рецепции писателя, стоит упомянуть его заметки об искусстве. В новелле «Бельё мистера Харрингтона» Моэм обнажает оборотную сторону русского искусства, ломая стереотип, что русские писатели черпали стиль своего изложения из зарубежной литературы. Когда Европа открыла для себя русских классиков, она погрузилась в их произведения без остатка, английские писатели подражали и восхищались русской литературой: «Эшенден видел необъятные русские степи, и Кремль в перезвоне колоколов, и торжественную пасхальную службу в Исаакиевском соборе, и серебристые березовые рощи, и Невский проспект. Чего только он не видел в ее глазах, просто поразительно. Они беседовали об Алеше из "Братьев Карамазовых", о Наташе из "Войны и мира", об Анне Карениной и об "Отцах и детях"… Так похоже на русский роман! И он словно увидел перед собой страшные и трогательные страницы, и еще страницы, и еще страницы, на которых Достоевский описал бы подобный случай. Он знал, какие терзания испытывали бы персонажи - разбитые бутылки шампанского, поездки к цыганам, водка, обмороки, каталепсия и длинные-предлинные монологи, которые произносили бы все до единого»[36]. Тема Русской революции показана писателем в таком аспекте, что невольно проводишь для себя параллель с последними событиями современной России. "Этой стране не хватает цивилизации" [36], это по-прежнему сохранилось и, действительно, является поводом не только для размышлений, но и для определённых изменений в сознании. В своих рассказах Моэм показал истинных русских во всей красе: «Ах, эти русские! Как увлекательна их жизнь». Писатель дает яркие зарисовки русских, подчеркивая их характерные черты и особенности: «Ела она с аппетитом. Эшенден уже успел заметить, что аппетит у нее очень хороший. Он решил, что это русское свойство: ведь невозможно себе представить, что Анна Каренина днем обходится булочкой с кофе, не правда ли?» [36]. В рассказе Моэма мы находим строки, иллюстрирующие обескураживающее впечатление, производимое на англичан русскими: «- Странные они какие-то, эти русские. Вы знаете, что сделала Далила? сказал он внезапно. - Встала в экипаже посреди улицы и на глазах у всех прохожих сняла с себя панталоны. Разорвала их пополам и одну половину отдала мне, а вторую использовала как бинт. В жизни я не чувствовал себя так нелепо…эти русские очень эмоциональны…» [36]. Писатель так же подчеркивает выраженный патриотизм русских: «Я русская. Мое место здесь. Я не покину родину, когда родина особенно нуждается во мне» [36].
С. Моэм заостряет внимание на пропасти во взглядах, на полярности мировоззрений двух культур: «А не кажется ли вам, что в этом есть некоторая бессердечность? По-вашему, честно навязывать повару лишнюю работу? Вы, англичане! Вы все одинаковы, вы смотрите на слуг, как на автоматы. Вам не приходит в голову, что у них такое же сердце, как у вас, такие же чувства, такие же эмоции? Есть ли у вас право удивляться, что недовольство пролетариата закипает, когда буржуа вроде вас столь чудовищно эгоистичны?» [36]. Не смотря на многочисленные лестные отзывы о России, отношение писателя к стране в целом отрицательное, что демонстрируют строки из рассказа «Белье мистера Харрингтона»: «- Ну, хорошо, я уеду. И с удовольствием. Я здесь за все это время ни разу прилично не поел, и я пошел на то, о чем даже помыслить не мог - пил кофе без сахара, а когда мне выпадала удача и я получал ломтик ржаного хлеба, то был вынужден есть его без масла. Миссис Харрингтон просто не поверит, что мне пришлось перенести. Этой стране требуется организованность... Я натерпелся достаточно в этой стране и не намерен бросать здесь четыре отличные рубашки, чтобы их носили орды чумазых большевиков. Его настойчивость возвела это белье в символ»[36]. Моэм выражает негативное отношение к стране: «Я сыт ими по горло. Я сыт по горло Толстым, сыт по горло Тургеневым и Достоевским, сыт по горло Чеховым. Я сыт по горло интеллигенцией. Я стосковался по людям, которые не меняют своих намерений каждые две минуты, которые, обещая, не забывают о своем обещании час спустя, на чье слово можно положиться; меня тошнит от красивых фраз, от краснобайства и позерства...» [36].
Поездка в Россию и то, что увидел там этот проницательный наблюдатель, думается, могли укрепить его в некоторых соображениях, к которым он пришел еще у себя на родине и которыми позже поделился в книге "Подводя итоги": "Трудно примириться с тем, что у людей нет работы; что самая работа так уныла; что они, а с ними их жены и дети, живут впроголодь и впереди их не ждет ничего, кроме нищеты. Если помочь этому может только революция, тогда пусть будет революция, и поскорее"[29]. Тем более, маловероятным представляется, чтобы "русский" опыт и провал миссии в Петрограде не внесли своей лепты в признание Моэмом неизбежности и необратимости революционных преобразований общества: "Я не сомневаюсь, что пролетариат, все яснее сознавая свои права, в конце концов захватит власть в одной стране за другой, и я не перестаю дивиться, почему нынешние правящие классы, чем упорствовать в напрасной борьбе с этой неодолимой силой, не используют всякую возможность подготовить массы к выполнению предстоящих им задач, так чтобы, когда нынешних правителей отстранят от дел, их постигла бы менее жестокая участь, чем в России"[29]. Итак, подводя итоги, можно с уверенность заявить, в России Моэму не понравилось. Он видел в людях неискренность, напыщенные декларации, апатию и вялость. Образ жизни и нищета ему тоже не понравились. Он уехал из страны в глубоком разочаровании. Писателю никак не откажешь в трезвом понимании исторических процессов независимо от того, устраивали они его или нет. Тщательный анализ произведений писателя позволил выявить откровенные характеристики революции в России, и образ страны в представлении английских писателей в целом.
Заключение
Таким образом, оба писателя в своих произведениях создают образ стерео-типизированной России, Моэм в то же время превращает большинство стереотипов в предмет авторской иронии. Сложное сочетание клишированных представлений о России, сложившихся еще в XIX веке (страна нищеты, пьянства, но и большой литературы), вступает в диалог с тонкими наблюдениями путешественников, что приводит к созданию особой ситуации в произведениях, когда стереотипы, являясь предметом иронии, переосмысливаются, но не разрушаются окончательно. Путь в Россию оказывается для обоих писателей путем не столько познания страны, сколько самопознания, в результате которого путешественник осознает свои жизненные ценности, главной из которых оказывается его принадлежность традиции, характеризующей его как истинного британца. Поражает, как много общего между откликами Кэрролла и отзывами многих других иностранцев, посещавших Россию в разное время, вплоть до нашего времени. Восхищение загородными дворцами и картинными галереями и жалобы на быт, сложности в общении с извозчиками и благодарность незнакомым людям, которые уделяли иностранцу время, помогая справиться с «трудностями перевода». Есть много книг - описаний путешествий в Россию иностранных географов, дипломатов, историков. Однако исследуемые произведения оказались особенно интересными в освещении темы России ХХ века. Рассматривается образ России и россиян в более широком контексте, на более конкретном материале (учитывая специфику художественных текстов и жанров, заметно отличающихся, например, от научно-документальной прозы).
Список использованной литературы
.Очерки истории развития российско-британских культурных связей [Электронный ресурс]. М., [2007]. Режим доступа: #"justify">2.Partridge M. Russian, Russian Literature and London Library // Россия. Запад. Восток. Встречные течения. - С-П.: Наука, 1996. - с. 340-351
.История взаимоотношений Великобритании и России [Электронный ресурс]. М., [2008]. Режим доступа: #"justify">.Англо-русское литературное общество // Книжный вестник. -1893. №5.- С.180-181.
.Российско-британские отношения [Электронный ресурс]. М., [2007]. Режим доступа: #"justify">.The Russian Revolution. // The Review of Reviews. -1905. №81. - P.47.
.Чубарян А.О. Особый дух взаимного расположения // Родина. 2003. - № - 5 - 6. - с. 16
.Громыко, А. А. Россия - Британия: уроки минувшего века / А.А.Громыко [Электронный ресурс]. М., [2007]. Режим доступа: #"justify">.Михальская Н. П. Образ России в английской художественной литературе IX - XIX веков. - М., 2003. - С. 92 - 97.
.Боборыкин Н. Английское влияние в России // Северный Вестник. -1895.- №10. С.175-185.
.Борисенко А. Льюис Кэрролл: мифы и метаморфозы / А. Борисенко, Н.Демурова // "Иностранная литература" - 2003. - No 7; режим доступа к статье: #"justify">.Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. / Чернышевский Н.Г. - М.: ГИХЛ, 1948. - Т. IV. - 997 с.
.Гуминский В.М. Путешествие / В.М. Гуминский // Литературный энциклопедический словарь. - М.: Сов. энциклопедия, 1987. - С. 314-315.
.Михайлов В. Эволюция жанра путешествия в произведениях русских писателей XVIII-XIX вв.: Дис. … канд. филол. наук / В. Михайлов. -Волгоград, 1999. - 224 с.
.Лотман Ю.М., Успенский Б.А. «Письма русского путешественника» Карамзина и их место в развитии русской культуры / Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский // Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. - Л.: Изд-во лГУ, 1984. - С. 501-578.
.Маслова Н.М. Путевой очерк: проблемы жанра / Маслова Н.М. - М.: Знание, 1980. - 116 с.
.Скибина О.М. Творчество В.Л. Кигна-Дедлова: проблематика и поэтика / Скибина О.М. - Оренбург: Наука, 2003. - 214 с.
.Стеценко Е.А. История, написанная в пути…(Записки и книги путешествий в американской литературе XVII-XIX вв.) / Стеценко Е.А. - М.: ИМЛИ РАН, 1999. - 312 с.
.Шадрина М.Г. Эволюция языка «путешествий»: Дис. … д-ра филол. наук / М.Г. Шадрина. - М., 2003. - 394 с.
.Гуминский В.М. Проблема генезиса и развития жанра путешествий в русской литературе: Дис.… канд. филол. наук / В.М. Гуминский. - М., 1979. 184 с.
.Винтерих Дж. Приключения знаменитых книг / Винтерих Дж.; [сокр. пер. с англ. Е. Сквайрс]. - М.: Книга, 1985. - 225 с.
.Демурова Н.М. Льюис Кэрролл: Очерк жизни и творчества / Демурова Н.М. - М.: Наука, 1979. - 200 с.
.Падни Дж. Льюис Кэрролл и его мир / Падни Дж.; [пер. и прим. В. Харитонова, С. Сквайре]. - М.: Радуга, 1982. - 143 с.
24.Hudson D. Lewis Carroll. - L.: Constable, 1954. - 354 p.
25.Галинская И.Л. Льюис Кэрролл и загадки его текстов / Галинская И.Л. - М.: ИНИОН РАН, 1995. - 76 с.
26.Wood J. The Snark was a Boojum: A life of Lewis Carroll / Wood J. - N.Y.: Pantheon books, 1966. - 184 p.
.Lewis Carroll / Lewis Carroll; [Ed. with an introd. by Bloom H.] - N.Y. etc.; Chelsea house publishers, 1987. - 172 p.
28.Демурова Н. М.: Дневник путешествия в Россию в 1867, фрагменты книги / Демурова Н. М. - М.: «Иностранная литература». - 2007, №12. С. 312 - 348.
.Моэм У.С. Подводя итоги - М.: АСТ Москва, 2007.
.Качалкина Ю. Жизненный путь Уильяма Сомерсета Моэма //Книжное обозрение. - 2003. - № 7. - С. 25-31.
."Десять романистов и их романы" // Вопросы литературы. - 1964, № 4. С. 149.
.Михальская Н.П. История английской литературы./ Михальская Н.П. - М., 1995. с 56 - 75
.Гусева Е. Моэм и его герои //Вопросы литературы. - 1966. - №3. - С. 69-78.
.Юрий Емельянов Отечественные записки «Русский след Моэма.Писатель, которому было приказано сорвать Октябрьскую революцию. // Емельянов. Ю./ Советская Россия - 2007
.Селина Хастингс "Тайная жизнь Сомерсета Моэма" 2009
.Моэм У.С. Эшенден, или Британский агент М.; АСТ Москва, 2007. -