Куликовская битва в литературных произведениях и исторических источниках

Министерство образования и науки Российской Федерации

Первое высшее техническое учебное заведение России

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования

Санкт-Петербургский государственный горный университет

Кафедра истории

Реферат

По дисциплине «Отечественная история»

Тема:

Куликовская битва в исторических источниках и литературных произведениях

Выполнила: студентка гр. БА-11

Воронина О. С.

Проверил: доцент Шайдуров В.Н.

Санкт-Петербург 2011

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение

Глава 1. Предсказания

Глава 2. Мамаево побоище

Глава 3. Былины, предания, песни

Заключение

Список литературы и источников

Приложение

Введение

В истории каждого народа есть события, которые не теряют своей притягательной силы даже по прошествии многих столетий. К таким вершинам отечественной истории, несомненно, относится Куликовская битва 1380 года. С тех пор минуло более шести столетий, а интерес к этой теме не погас и поныне.

Если на первых порах исследователи довольствовались случайными материалами, попавшими в их руки поздними летописями, включающими не самые ранние списки «Сказания о Мамаевом побоище», рассказом о битве 1380 года из «Синопсиса», изданного в 1680 году в Киеве, и другими, то сейчас в их распоряжении достаточно хорошо изученный комплекс произведений конца XIV-первой половины XV века, объединённых под названием «Памятники Куликовского цикла». В него входят Краткая и Пространная редакции Летописной повести, «Задонщина» и «Сказание о Мамаевом побоище», богатые сведениями различного происхождения как письменного, так и устного, преданиями, отрывками народных песен, былинными образами.

Их можно разделить на три группы. К первой относятся летописные повествования о битве. Редкий русский летописный свод не содержит рассказа о Донском побоище, а списков таких сводов насчитывается несколько сотен. Вторую группу составляет «Задонщина»-произведение о победе над Мамаем, написанное в подражание «Слову о полку Игореве». Наконец, третью группу образует «Сказание о Мамаевом побоище»- наиболее обстоятельное описание сражения русских ратей с полчищами Мамая, но описание, до сих пор порождающее сомнения в точности и достоверности содержащихся в нем деталей. Сказание известно в 10 различных редакциях, оно сохранилось более чем в 150 списках, и все же по сей день остается наименее изученным из памятников Куликовского цикла. В настоящем сборнике публикуются все три группы произведений о битве на Куликовом поле.

Также в данном реферате использовалась работа Владимира Проппа «Русский героический эпос», в которой подробно рассматривается богатый и литературно непревзойдённый русский героический эпос. Цель автора состоит в том, чтобы дать в руки любому читателю, не имеющему специальной подготовки, такую книгу, которая, прежде всего просто ознакомила бы его с русским эпосом, которая помогла бы ему понять народную мысль, заложенную в эпосе, показала бы, что русский эпос связан с русской историей, с русской действительностью, с вековой борьбой народа за свою национальную независимость, за свою честь и свободу.

В реферате встречается цитирование Ипатьевской летописи ПСРЛ Т 2. Летопись можно назвать натуральным и непредвзятым восстановлением картин прошедшей эпохи. Именно поэтому использование этого ресурса незаменимо при составлении данной работы.

В изучении Куликовской битвы условно можно выделить два направления:

в первом проводился анализ самих источников, уточнялась датировка, их происхождение, состав, степень достоверности и т.д.

во втором-непосредственно анализ самой Куликовской битвы: исследование обстоятельств столкновения с Мамаем, характеристика численности, тактики обеих сторон, результатов битвы и её исторического значения.

Целью данной работы является изучение литературных произведений и исторических памятников, связанных с Куликовской битвой, воссоздание связующей нити между этим величайшим событием русской истории и творчества людей, выявление причин интереса к битве со стороны летописцев.

Глава 1: Предсказания

Смысл происходящего, согласно средневековому мировоззрению, в значительной мере предопределялся и предсказывался. Выраженная в виде знамений «воля Божья», по представлениям того времени, управляла всем ходом истории. Солнечное затмение было мрачным предзнаменованием поражения князя Игоря во время похода 1185 года против половцев. Знамение, происшедшее в 1236 году, во время которого солнце стало походить на месяц, предваряло другое печальное событие-начало монголо-татарского ига.

Но если во времена Игоря предводитель похода говорил по поводу знамения: «Тайны Божия никто не весть, а знамению творец Бог и всему миру своему. А нам что сотворить Бог или на добро или на анше зло, а то же нам видити», то в XIV-XV веках суть знамений уже «разгадывают» наиболее достойные люди. Право предвидеть результат предстоящего давалось не каждому: чаще всего провидцами выступали люди, испытавшие в полной мере «тяготы добродетельной богоугодной жизни», либо, наоборот, причинившие много зла окружающим, но внезапно «прозревшие».

Роль главного пророка в эпоху Куликовской битвы приписывалась Сергию Радонежскому (приложение 1). К нему в Троицкий монастырь, едва прослышав о Мамаевых приготовлениях, поспешил великий князь Дмитрий за советом и благословением. (приложение 2) Авторитетный священнослужитель и политик, которого хотел видеть на престоле митрополита умирающий Алексей, митрополит Московский, был фактически «пастырем Руси». Он-то и посоветовал Дмитрию Ивановичу сначала задобрить Мамая (приложение 3) дарами, а если не получится - выступить против него с оружием в руках. Именно Сергий предсказал Дмитрию Ивановичу: «…имаеши победити супостаты свояго». Но предсказание победы не достигло русского воинства: старец просил сохранить своё предвидение в тайне. Зато, как отметил автор «Сказания о Мамаевом побоище», присланное на Дон Дмитрию послание Сергия Радонежского как раз накануне Куликовской битвы подняло дух русского войска. Сергий благословлял русичей на ратный подвиг. Немало способствовал ещё большему повышению авторитета Сергия тот факт, что решающее сражение было начато Александром Пересветом (приложение 4), по версии «Сказания…», его постриженником.

Провидцем выступает и посланник Сергия - Ослябя: он «видит» раны на теле своего «брата» Пересвета и упавшую в ковыль голову своего сына Якова. Андрей Ослябя и Александр Пересвет, устойчиво причисляемые литературной традицией к постриженникам Сергия, в 1380 году монахами не были. Андрей Ослябя стал монахом под именем Родион после 1393 года, Пересвет известен только со светским именем. Что касается Александра Пересвета, то известно о его владениях в городе Алексин, а факт его гибели весьма вероятен.

Многочисленные приметы предсказывали страшную сечу. Ещё задолго до предстоящего сражения на поле прибежали волки, «выюща грозно, непрестанно», слетелись «орли же мнозии» (иногда-«вороны»), «ждуще того дни грозного». Подобное знамение описывается в Ипатьевской летописи под 1249 г., когда перед войском слетелись орлы и аороны, крича и играя. «И се знамение не на добро бысть»,-подытоживает летописец. Волками и воронами называет «Слово о полку Игореве» половцев. Волки и вороны, согласно «Сказанию о Мамаевом побоище», «ждущие трупа человечя».

Толкователем «ратных примет» назван в «Сказании…» и свояк Дмитрия Ивановича, муж его сестры Анны, известный воевода, «уряжавший полки» на поле Куликовом, Дмитрий Боброк-Волынский (приложение 5). Он наблюдает за угасающей зарёй, которая была «аки кровь». Этот признак в летописях трактуется как предвестник кровавых событий. Вместе с великим князем Дмитрий Волынец приходит на ничейную землю и встаёт между двумя «великими силами». Стук и крики, подобные грому, «аки торжища снимаются и аки грады зиждуще», раздававшиеся с татарской стороны, тонули в «тихости велией» русского лагеря. «Господине княже, благодари Бога и пречистую Богородицю, и великого чюдотворца Петра, и все светыа: добро убо знамение суть…»-заключает Дмитрий Боброк и, сойдя с коня, припадает ухом к земле. «Что есть?» - спрашивает великий князь. Не сразу ответил воевода: «Слышал землю плачущу надвое (то есть скорбь о смерти близких ожидает обе стороны). Едина убо страна, аки некаа жена, напрасно плачющи, дерзающи, и кричащи татарским гласом о чадех своих… А другаа страна земли, аки некаа девица, плачющи и воплющи, аки свирелным плачевным гласом, в скорби, в печали велице». В равной мере пожалев татарских и русских вдов, Боброк-Волынец всё-таки предсказал победу: «…уповай на милость Божию, яко одлети имаши над татары».

К «испытанию примет» оказывается причастен и сам Дмитрий Донской. Он «растолковывает» видение стоящего на страже разбойника Фомы Кацибеева. В двух «светолепных» юношах, изгоняющих татар, Дмитрий Иванович видит своих «сродников» - Бориса и Глеба. Подобно Сергию Радонежскому, князь Дмитрий запрещает Фоме рассказывать о «чюде, покамест Божия милость сотворится». Подобное же предостережение - «никому же сего поведати» - было высказано великим князем купцам Василе Капице и Семёну Антонову, которым «привиделся» митрополит Пётр, изгоняющий эфиопов жезлом, символизирующим его духовную власть. Все эти видения предсказывали одно: русские одержат победу.

Уже началась схватка и ордынцы теснили русских, когда «верный самовидец от полка Владимира Андреевича» якобы видел венцы, спускающиеся из багряного облака на головы русских воинов. Те самые «победоносные венцы», о которых в своём послании на Куликово поле сообщил Сергий Радонежский, предсказывая победу русскому воинству. Исход сражения был предрешен.

Многочисленные видения и предсказания исхода предстоящей битвы, обнародованные уже после завершения того или иного действия, хотя и не оказывали прямого воздействия на творцов событий, рассматривались в средневековой истории как определяющий фактор.

Видения, возникшие как результат обостренного восприятия Божественного промысла, органично вписывались нашими предками в контекст происходящих событий и давали ключ к их истолкованию. С одной стороны, люди, прославившиеся «прозорливостью», порой оказывают серьёзное влияние на политические события. С другой стороны, сами «видения» становятся заметным звеном в формировании исторического образа события.

Авторитет Сергия Радонежского в русской средневековой литературе, прежде всего, связывается с его пророчеством грядущей победы. Именно эта роль Сергия отражается в различных произведениях Древней Руси: его «провидения» становятся своеобразной заставкой при описании более поздних сражений. На самом деле, выдающийся религиозный деятель эпохи Куликовской битвы, сделавший немало для возвышения Москвы и политического единения русских земель, совершенно неизвестен нам как непосредственный организатор военной победы. Главное же значение Сергия Радонежского в этом мероприятии заключается в том, что он поддержал Дмитрия Донского в его стремлении к решающему сражению.

Благодаря толкованию «ратных примет» воевода Боброк-Волынский был удостоен особой чести. «Воистину, Дмитрей, не ложна есть примета твоя,-сказал ему после битвы великий князь,-подобает ти всегда воеводою бытии».

Интересны причины, побудившие вставить в повествование о Куликовской битве «видения» купца Василия Капицы и разбойника Кацибея. Василий Капица - историческое лицо, он был направлен вместе с войском на Куликово поле в числе десяти гостей-сурожан. Эти купцы, осуществлявшие торговлю с Византией, Турцией и итальянскими городами через крымский город Сурож (ныне Судак), должны были поведать в разных странах о победе над Мамаем. Привидевшийся ему митрополит Пётр был первым русским митрополитом, перенесшим центр метрополии из Владимира в Москву и тем самым «освятившим» новую столицу Руси. Пётр был первым канонизированным московским святым и главным «защитником» Москвы от пришельцев. Прославление Петра было фактическим прославлением Московского княжества и московской объединительной политики.

Кацибей, как считают исследователи, вымышленное лицо, а сама легенда о видении им Бориса и Глеба заимствована из «Жития Александра Невского». Но в отличие от «Жития», где киевские князья-мученики оказались узнанными самим «сторожем» Пелгусием, в «Сказании…» своих «сродников» распознает Дмитрий Донской. Тем самым как бы подчёркивается родство киевских и московских князей, делается намёк на права московских князей на киевское наследие.

Предсказания, сочинённые уже после Куликовской битвы и выраженные в традиционной форме религиозного «провидения», были подчинены и определённым политическим задачам. Они отразили роль Москвы как государственного и религиозного центра, подчеркнули преемственность оборонительной стратегии, воспринятую Дмитрием Донским от Александра Невского и Бориса и Глеба, отметили необходимость объединения разрозненных русских земель в единое государство.

Глава 2: Мамаево побоище

Утро наступающего дня 8 сентября было хмурым. Туманная мгла опустилась на Куликово поле. И только в 8 часов (3 часа по древнерусскому времени) выглянуло солнце и «тьма уступила свету». Рано утром затрубили русские трубы, а ордынские «яко онемеша». Полкам предстояло принять боевой порядок. Ещё за день до предстоящего боя, когда от предводителя сторожей Семёна Мелика поступили сведения, что враг уже недалеко, на Гусином броде, был продуман порядок расстановки войск. (приложение 6) Тогда же была проведена поучением воеводы Боброка-Волынца очередная после Коломны расстановка полков.

А сейчас стройными рядами войско шло навстречу врагу. Авангард составлял передовой полк. Центральное место занимал основной полк, самый большой по численности, справа и слева следовали полки правой и левой руки. Тылы и фланги надёжно заслонял сторожевой полк. В строю не было только Владимира Андреевича и Боброка-Волынца, они ещё отправились с удалыми молодцами вверх по Дону в Дубраву.

В одиннадцатом часу, когда туман начал рассеиваться, показались ордынцы. Войска сближались. «И бе страшно видети две силы великиа, сънимающеся на кровопролитие, на скорую съмерть». Начавшаяся битва вызывала ассоциации с буйством природы: «силныи тучи ступишася, а из них часто сияли молыньи и загремели громы велицыи. То ти ступишася руские сынове с погаными татарами за свою великую обиду». Ордынское войско, одетое в тёмные одежды, с деревянными щитами, обтянутыми кожей, выглядело мрачным. Напротив, «русская сила…в светлых доспехах, аки некаа великаа река лиющися или море колеблющеся и солнцу светло сияющу на них лучя испущающи и аки светилницы издалече зряхуся».

Бой начался поединком богатырей. С ордынской стороны выезал воин Темир-Мурза (по другим источникам, Челубей), подобный Голиафу. Интересно, что в большинстве списков Темир-Мурзу называют печенегом. Должно быть, русские книжники в поисках примеров воинского героизма Древней Руси обращались к летописным известиям о единоборствах русских богатырей с врагами. Наиболее ярким историческим примером такого рода был поединок великого князя Мстислава с косожским богатырем Редедею, происшедший в 1022 году. Летопись подчёркивает: «…бе бо велик и силён Редедя».

Обыкновенно изображался Александр Пересвет, вышедший навстречу Челубею, «показывающему своё мужество перед всеми». Пересвет - когда-то знаменитый наездник и военачальник, умеющий «полки рядити», а ныне «старец», как иногда его величают на страницах «Сказания о Мамаевом побоище». Предание иногда почти полностью обезоруживает Пересвета, вручив ему вместо воинских доспехов «нетленое оружие, крест Христов на схимах» и монашеский куколь, а вместо копья старческий посох. Изготовив копья, соперники сближались. Страшный удар потряс коней и всадников. Пронзив друг друга, всадники упали замертво. Началось сражение, какого ещё не знала русская история.

На много вёрст покрыли войска Куликово поле. Но задыхались люди от «великой тесноты», сражаясь не только оружием, но и руками, давили друг друга конями. И перемешалась кровь христиан и иноверцев.

Зачастую битва в древнерусской литературной традиции уподоблялась пиру, где многим предстояло «испити смертную чашу». Образ «пира» отразился и в описаниях Куликовской битвы: «…се уже гости наши приближилися и ведуть промеж собою поведенную, преднии уже испиша и весели быша и уснуша…уже бо время подобно, и час прииде храбрость свою комуждо показати».

Уже полегла на поле пешая рать передового полка, «аки древеса сломишася, аки сено посечено». «Горько было смотреть кровопролития,-замечает древнерусский автор,-аки морская воды, а трупу человечая аки сенныа громады». Образ «сенных громад» складывается постепенно на протяжении всего монголо-татарского ига, перекликаясь ещё с Батыевым походом, когда кочевые ратники шли по Руси, «секуще люди якоже траву».

Уже добрались ордынцы до великокняжеского знамени и изрубили рынду, знаменосца. Воинство Мамая начало одолевать. Под конскими копытами лежали сановитые воины и простолюдины. И сам великий князь был сбит с коня. И левый фланг русских захлестнуло ордынское воинство. Развязка приближалась.

Долго томились в дубовой роще воины засадного полка. Не раз порывался Владимир Андреевич броситься в атаку на наступающих ордынцев, но опытный воевода Дмитрий Михайлович Боброк сдерживал порывы храброго князя. «Что убо плъза стояние наше? Который успех нам будет?» - вопрошал Владимир Серпуховский. «Беда, княже, велика, не уже пришла година наша»,- отвечал Волынец.

Уже создалась видимость победы ордынцев, когда, наконец, Дмитрий Михайлович молвил: «Наше время приспе, и час подобный прииде!... Братья моа, друзи, дръзайте…». Этого момента Русь ждала со времён Калки.

Напрасно Мамай поминал богов, увидев бегство своих ратников. Не откликнулись на мольбы Мамая ни языческий Перун-бог войны и оружия, ни мусульманский пророк Мухаммед, которых якобы призывал на помощь неудачливый полководец. Такое смешение религий было свойственно татарскому населению, несмотря на то, что официальной религией был признан ислам. В литературных произведениях Куликовского цикла Мамай представлен как «идоложрец и иконоборец, злый христианский ненавистник и разоритель».

Тема религиозного подвига очень чётко прослеживается во всех древнерусских описаниях Куликовской битвы. Честь победы отдавалась Троице и Богородице. В «небесном воинстве», возглавляемом Михаилом Архангелом, день которого праздновался 6 сентября, накануне переправы через Дон, «сражались» Дмитрий Солунский, патрон Дмитрия Донского, святой воин Георгий, русские чудотворцы Борис и Глеб, Пётр-митрополит. Русским святым отводилась почётная роль защиты Отечества.

Вступление в бой резерва решило исход сражения, продолжавшегося свыше трёх часов. Более тридцати вёрст гнали русские татарских всадников. Увидев, что битва проиграна Мамай с тремя вельможами (по другим данным, с четырьмя) бежал от преследования на свежих конях, не использовавшихся в схватке. На юге он собрал «остаточные силы», желая вернуться на Русь изгоном, но был разбит ханом Тохтамышем. Эта битва произошла у рек Колмак и Кальченка, по версии «Сказания…», на «Калках» (приток Ворсклы). Здесь позже можно было встретить названия, связанные с именем Мамая: Мамаево урочище, Мамай-Сурки и др. Не исключено, что Мамай с остатками своих войск решил встретить своего противника вблизи литовской границы, где он мог рассчитывать на помощь своего союзника Ягайлы. Тем не менее, русские летописцы, жаждавшие справедливого возмездия татарам за поражение 1223 года на реке Калка, называют место встречи Мамая с Тохтамышем именно эту реку. По версии летописной повести, прибежавший в Кафу (ныне Феодосия) Мамай был опознан «неким купцом» и убит на месте.

Печальное зрелище представляло собой поле Куликовской битвы (приложение 7): тысячи тел лежали как «сенные стога», только изредка мертвую тишину нарушали стоны раненых да крики ворон. По образному выражению «Задонщины», «трупы татарскими поля насеяша, а кровию протекли реки», из-за чего «борз конь не может скочити, в крови по колено бродят…»

Спустя некоторое время после погони под знамёна своих полков стали возвращаться русские воины. А под великокняжеским чёрным знаменем «стал на костях» Владимир Андреевич. Последний факт, изложенный в «Сказании…», вызвал недоверие некоторых исследователей. В самом деле, мог ли Владимир Андреевич, не удостоверившись в смерти Дмитрия Ивановича, встать под его знамя и тем самым присвоить себе честь одержанной победы? Нет сомнения в том, что Владимир Серпуховский (приложение 8) по достоинству получил прозвище Храброго. Но почему Дмитрию Донскому не уделено в тексте «Сказания…» должного внимания? Некоторые разъяснения на этот счёт даёт само «Сказание о Мамаевом побоище»: в нём великий князь не находится в центре внимания во время битвы, и только отдельные свидетельства очевидцев, мельком видевших его, помогают воссоздать картину героического поведения Дмитрия Ивановича во время боя. Простые воины, среди которых сражался князь, единодушны в оценке действий Дмитрия Донского на разных этапах сражения. В начале битвы великого князя, сражающегося железной палицей, видел Юрка Сапожник. Чуть позднее Васюк Сухоборец наблюдал, как «крепко бился» князь. То же самое подтвердил Сенька Быков, видевший его некоторое время спустя. В разгар сражения, по свидетельству Гриди Хрулеца, бился Дмитрий Иванович с четырьмя татарами. А перед выездом засадного полка из Дубравы Степан Новосельцов заметил, как на великого князя «наезжали три татарина», один из них ранил Дмитрия копьём. Это был последний русский воин, видевший Дмитрия Донского во время боя. Но не смог Степан Новосельцов помочь князю, так как за ним гнались три ордынца.

Напротив, Владимир Андреевич, вступивший в бой в решающий момент, всегда находился на виду. Мы будто сами слышим его диалог в Дубраве с Дмитрием Волынцом и знаем о его горячем желании поскорее вступить в бой…

Между тем главного героя сражения, поднявшего Русь на врага, не сразу отыскали среди мёртвых тел. Его нашли «бита и язвена вельми и трудна, отдыхающи ему под сению ссечена древа березова». Судя по всему, князь серьёзно не пострадал.

Восемь дней «стоял на костях» великий князь, пока не отделили русские тела от татарских. А московский боярин Михаил Александрович из полка коломенского воеводы Микулы Васильевича (приложение 9) принялся считать, «коликих князей и воевод у нас несть и молодых людей». Потери составляли тысячи. Убитых сотнями укладывали в гигантские братские могилы-скудельницы, а для наиболее известных воинов выдалбливались из цельных дубовых стволов колоды, в которых погибших героев везли в Москву. А на поле брани остались «нечестивые телеса, зверем и птицам на расхыщение…».

Желая усилить значение победы 1380 года, как возмездия за былые поражения и тяготы, автор «Задонщины» использует образ бранного поля из «Слова о полку Игореве» для описания поля Куликова: «Черна земля под копыты, а костьми татарскими поля насеяша, а кровью их земля полита бысть. Уже бо въстонала земля татарская бедами и тугою покрышася». Напрасно плакали и татарские вдовы, «понеже убо умре нечестивые и погибе память их с шумом», как отмечал автор «Сказания…». Бесславная смерть ордынцев противопоставляется героической гибели русских воинов в битве за свою независимость. О тех, кто заслужил, русские хранят «достойную память» и в книгах соборных (синодиках) записывают их имена для тех, кто будет после них. Об этом гласят некоторые списки «Сказания…».

Тяжёл был обратный путь. Утомлённое в битве войско, везя многочисленных раненых и обозы военных трофеев, растянулось на несколько вёрст. Этим и воспользовался Ягайло, не решившийся вступать в открытый бой на Куликовом поле. Согласно немецким хроникам, литовцы захватили у русских военную добычу. Особый акцент немецких хроник на захват литовцами добычи заставляет думать, что столкновение произошло не с авнгардом русских войск, а с одним из его обозов. Правда, значимость этой «победы» сильно преувеличивается, так как в Москву русские войска пришли, доставив «корысть многу: погна бо собою многи стада, кони и верблюды и волы, им же несть числа, и доспехи, и порты, и товар».

Маловероятен факт вооружённого выступления Олега Рязанского уже после Куликовской битвы, о котором сообщают русские летописи. Действительно, если Олег не решился выступить против Дмитрия в составе объединённых войск Мамая и Ягайлы, то какой бы смысл идти одному против рати, только что одержавшей блистательную победу. Об участии рязанцев в разбойничьем грабеже, совершённом литовцами, немецкие хроники не сообщают. Не говорится об этом и в договоре великого князя Дмитрия Ивановича с князем рязанским Олегом в 1382 году. Тем не менее, русские летописи и «Сказание о Мамаевом побоище» пестрят известиями о враждебных действиях рязанцев до и после битвы.

Только через двадцать два дня добралось до Москвы измученное и израненное войско Дмитрия Донского. Простояв «на костех человеческих три дня и три ночи, разбирая христианские телеса и похорониша честно» и пройдя около двухсот километров, спустя восемь суток, 21 сентября, войско подошло к Коломне. Обратный путь был проделан на неделю быстрее, чем движение к месту боя. Вероятно, нападение литовского князя Ягайло на русский обоз носило настолько локальный характер, что ни в коей мере не повлияло на скорость продвижения войск. Отдохнув четыре дня в Коломне, «почив мало от труда ратного», Дмитрий Донской продолжил свой путь к Москве, где уже давно знали о победе и дожидались героев. Одиннадцатого сентября в столице было уже известно о великой победе, завоёванной многих тысяч русских сынов. А 30 сентября в подмосковном селе Коломенское отряд Дмитрия Донского поджидал шедшего другой дорогой Владимира Храброго, чтобы 1 октября, в день крупного религиозного праздника Покрова Богородицы, вместе вступить в Москву. Утром в праздничный день у юго-восточных монастырей-стражей Андроникова и Симонова москвичи встречали русское воинство.

Победа на Дону утвердила авторитет Москвы как организатора отпора русских земель монголо-татарскому насилию. В Северо-Восточной Руси по достоинству оценили роль новой столицы. «Который град глава всем градом? Был Владимир и Ростов, ныне глава всем градом славный град Москва!»

«Веселье и буйство» простирались по всей русской земле, а на татар возводилась «хула и пагуба». Слава о победе преодолевала границы, и с многочисленными паломниками-путешественниками и купцами, среди которых наверняка были гости-сурожане, взятые Дмитрием Донским на поле боя, разносилась по всему свету. «Шибла слава, - писал автор «Задонщины», - к Железным вратом, к Риму и к Кафы по морю, и Торнаву, и оттоле к Царюграду на похвалу: Русь великая одолела Мамая на поле Куликове». Набор упомянутых в «Задонщине» городов не случаен. Миновав Железные ворота (Дербент) в 1222 году, в Восточной Европе впервые появились татарские завоеватели. Религиозные центры православного и католического христианства-Царьград и Рим также названы умышленно. Любая победа в период средневековья над иноверцами представлялась как победа истинной веры. В данном случае это-православие, о победе которого сообщается Царьграду на славу, а Риму-с намёком. Куликовская битва в некоторых списках «Сказания…» предстаёт как противодействие всего славянского мира под руководством Руси захватчикам-иноверцам.

Глава 3: Былины, предания, песни

В отличие от письменных исторических источников, оценка событий определяется не точкой зрения автора, а взглядами широких народных масс. Среди разнообразных жанров устного народного творчества особенно выделяется былинный эпос.

Возникновение былин восходит к глубокой древности. Складывание этих поэтических произведений происходило на протяжении многих столетий и достигло своего расцвета во времена Киевской Руси.

Выделяется целая группа былин, рассказывающих о татарском нашествии: «Илья и Калин», «Илья, Самсон и Калин», «Илья, Ермак и Калин», «Василий Игнатьевич и Батыга» и др. События в них разворачиваются вокруг наступления татарского царя на «стольный Киев-град». Царское воинство, сравниваемое с поднимающейся «грозной тучей», неисчислимо - ему нет «конца-краю»… Татарская сила производит страшный шум:

Как от покрику от человечьего,

Как от ржания лошадиного

Унывает сердце человеческо.

Подобное описание татарской осады Киева встречается в Ипатьевской летописи под 1240 год: «Приде Батыи Киеву в силе тяжьце многомъ множествомъ силы своей и окружи град…и не бе слышати от гласа скрипания телег его множества ревения вельблуд его и рьжания от гласа стада конь его…»

Предводителю татарского воинства - «царю» - противостоит не столько сам князь, сколько богатыри. От их готовности к битве зависит её успех. Князь же, ощущая свою беспомощность, уже готов «без кровопролития напрасного» сдать город (страну).

Серьёзным препятствием на пути татар, согласно некоторым вариантам, должна стать белокаменная крепость. К её созданию призывают бояре: «Стену надо делать белокаменну…» В другой былине есть и описание белокаменного Кремля:

И пришли оне ко стене белокаменной,

Крепка стена белокаменна,

Вороты у города железныя,

Крюки-засовы все медные.

Это описание созвучно литературному из «Повести о нашествии Тохтамыша»: «…не устрашемся нахожениа поганых татар…, еже суть стены камены и врата железны…» Похоже, что образ белокаменного града навеян в былине московской крепостью Дмитрия Донского, которая была в эпоху Куликовской битвы олицетворением прочности.

Богатыри не остаются в городе и не занимаются его укреплением. Их место - в «чистом» поле, где «гуляют» они в ожидании врага. Здесь в решающей битве богатыри одерживают полную победу. Но путь к победе в разных былинах имеет свои особенности.

Тема бескомпромиссной схватки с вражьей силой обычно связывается с «чистым полем», где в полной мере проявляются богатырские качества народных героев. В народном сознании с былинным «чистым полем» слилось поле Куликово, куда устремлялись богатыри в поисках славных потех: «В далече чисто поле…во Куликова-то». Это окраина Руси - граница, где «гуляли» они «не год, не два». В некоторых былинах и песнях Куликово поле трактуется как судное место-место, где происходит казнь и вершится справедливость. В песне о Марье Юрьевне героиня, спасаясь от татар, бежит на Куликово поле. Но чаще на нём происходит поединок. Здесь в одном из вариантов былины «Алёша Попович и Тугарин» богатырь дерётся со змеем. «На том поле, на Куликове» расставляет свою силу «собака Калин-царь». И только в редчайших случаях исследователи отмечают совпадения таких понятий, как Куликово поле и Мамаево побоище, и то в вариантах (былина о Хотене), содержание которых мало согласуется не только с 1380 годом, но и с русско-ордынскими отношениями в целом.

Сам бой с татарами в фольклорных памятниках складывается по-разному, но неизменно оканчивается полной победой русских. А сначала ситуация всегда оборачивается не в пользу последних. На стороне противника многочисленное войско, которому противостоит чаще всего один богатырь.

На риторический вопрос былин (например, былины «Калин-царь») об отражении татарского нашествия: «Зачем мать сыра земля не погнётся? Зачем не расступится?» - неожиданный ответ даёт в «Сказании о Мамаевом побоище» возмутившаяся природа: «Уже бо гроза есть велика, земля стонет, после же Куликово перегибается, а реки, аки живы, с мест своих вытупиша». Земля словно готова поглотить полчища иноземцев. Былинный образ использует в описании Куликовской битвы «Задонщина», как, впрочем, и «Сказание…»: «На том поле силныи тучи ступишася, а из них часто сияли молыньи и загремели громы велицыи».

В некоторых списках «Сказания о Мамаевом побоище» противник начинавшего битву Пересвета - татарский поединщик Темир-Мурза имеет внешность Идолища поганого из былины «Илья Муромец и Идолище»:

Трею сажень высота его,

А дву сажень ширина его,

Межу плея у него сажень мужа добраго,

А глава его аки пивной котёл,

А межу ушей у него-стрела мерная,

А межу очи у него, аки питии чары,

А конь под ним аки гора велия.

Не исключено, что некоторые сюжетные особенности этой былины также были применены в «Сказании…».

Уже не однажды удивляла учёных несообразностями легенда о переодевании князя Дмитрия Ивановича. Будто бы он перед Куликовской битвой поменялся великокняжеским одеянием и конём со своим любимым боярином Михаилом Бренком. Над ним же знамя «чермное» велел возить. Объясняя невозможность такого поступка - отказ от доспехов, подогнанных до мелочей, и боевого коня-верного друга и последней надежды воина в трудном бою, - историки не могли понять мотивов такого поведения героя битвы. Тем более что оно вряд ли согласуется с традиционными представлениями о личном героизме и месте полководца во время военных действий. Подвергая достоверность описанного эпизода сомнению, укажем на отсутствие сведений в «Задонщине» и вообще указаний на переодевание других высокопоставленных участников битвы, например князя Владимира Андреевича. Быть может, смысл переодевания Дмитрия Донского несколько прояснится, если принять этот эпизод как иносказание. В поисках ключа к его расшифровке мы и обращаемся к былине «Илья Муромец и Идолище». Отправляясь в Киев, занятый Идолищем, Илья Муромец переодевается в каличье платье, то есть в нищенствующего странника, и неузнанным попадает на пир к своему врагу. На пиру Идолище хвалится своей силой и грозится расправиться с Ильёй, который предстаёт перед ним обыкновенным человеком. Но всё происходит наоборот - победителем становится облачённый в нищенскую одежду ничем не отличающийся от прочих калик Илья Муромец.

И точно так же великий князь Дмитрий, подобно Илье Муромцу, переодевшись в доспехи простого воина, попадает на пир (здесь, пир кровавый-битва) и сокрушает хвалившегося своим многочисленным войском Мамая.

Для Мамая автор «Задонщины» тоже находит соответствующий образ былинного персонажа-волхва-оборотня. Если раньше, в дохристианскую пору, умение волховать воспринималось как проявление особой мудрости, то по прошествии четырёх столетий после принятия Русью христианства чертами оборотня могли наделить только крайне отрицательного героя. Сцена терпящего поражение татарского войска как бы усугубляется предательским поведением его предводителя: «И отскочи Мамай серым волком от своея дружины и притече к Кафы граду». Совершенно иначе действовал его былинный прототип Волх Всеславьевич:

Дружина спит, так Волх не спит:

Он обвернетца серым волком,

Бегал-скакал по темным по лесам и по раменью,

А бьет он звери сохатыя,

А и волку, медведю спуску нет,

А и соболи, барсы - любимый кус,

Он заицам, лисицам не брезгивал.

Волх поил-кормил дружину хоробраю,

Абувал-адевал добрых молодцов…

Забота Волха Всеславьевича о своей дружине в конечном счёте помогает ему завоевать «царство Индеиское» и стать тамошним царём. Мамая же в Кафе фряги (жители генуэзской колонии) встречают насмешливой речью, выдержанной в русском народном духе: «Нешто тобя князи руские горазно подчивали, ни князей с тобою нет, ни воевод? Нечто гораздо упился у быстрого Дону на поле Куликове, на траве ковыли?»

Подобно былинным героям действует в духовном стихе о Дмитрии Солунском святой патрон Дмитрия Донского. Осадивший родной город святого-Салим (Иерусалим, Солым), Мамай грозится, как и былинные злодеи, разорить его, а также уничтожить Салимскую церковь и взять в плен самого Дмитрия Солунского. Однако совершить обещанное Мамаю мешает один Дмитрий. Как настоящий богатырь, правда, уже не на коне, а на осле и в ризе вместо доспехов, выезжает он против Мамаева войска. И всё-таки победа Дмитрия Солунского - это подвиг не одного героя; сопровождающие его ангелы как бы указывают - побеждает тот, с кем Бог. Под впечатлением именно этого духовного стиха и появились на Руси иконы с сюжетом «Святой Дмитрий Солунский победи Мамая». Содержание духовного стиха сложилось в результате переосмысления как былинных, так и книжных мотивов греческого жития Дмитрия Солунского, и, возможно, литературных памятников Куликовского цикла. Иначе, откуда могла появиться информация о том, что Мамаю, несмотря на разгром его войска, удалось спастись бегством?

Совсем другой характер оценки борьбы с ордынским игом и Куликовской битвы, в частности, отразился в исторических песнях. Хотя окончательное сложение народных песен как жанра завершается только в XVI веке, они с гораздо большей определённостью связаны с ичторическими событиями, их композиции разнообразнее и динамичнее, а действующие лица не богатыри, а, как правило, обычные люди.

Песня «Щелкан Дудентьевич» совершенно определённо освещает условия ордынского ига:

Шурьев царь дарил,

Азвяк Таврулович,

Городами стольными:

Василия на Плесу,

Гордея к Вологде,

Ахрамея к Костроме…

Русские имена царских родственников не могут ввести в заблуждение-русскими городами владеют татары. Здесь же фигурируют «дани-невыходы, царски невыплаты», собираемые Щелканом с русских земель:

С князей брал по сто рублев,

С бояр по пятидесят,

С крестьян по пяти рублев;

У которова денег нет,

У того дитя возьмет;

У которова дитя нет,

У того жену возьмет;

У которова жены-та нет,

Тово самово головой возьмет.

Жестокие условия ордынского ига, разбойные поборы, надругательства и унижения «вдов и красных девиц», мужиков «старых», «богатых», и «посадских» приводят представителей удалых Борисовичей («от народа они с поклонами пошли») к расправе с «младшим Щелканом». Как описываемые события и имя ханского наместника, так и прямое указание в песне на город-«Тверь-ту старую, Тверь-ту богатую», однозначно выявляют историческую основу песни-народное восстание 1327 года в Твери.

Сюжетная линия былины о Василии Казимировиче и Добрыне имеет сходство с преданием о посольстве Захария Тютчева, включённом в литературное произведение о Куликовской битве- «Сказание о Мамаевом побоище». Желая предотвратить вторжение Мамая на Русь, Дмитрий Иванович посылает в Орду своего посла Захария Тютчева с дарами. На первых порах Захарий выполняет унизительное требование Мамая поцеловать ему ногу, но когда ордынский правитель идёт ещё дальше и пытается унизить великого князя, которого после разорения Руси обещает заставить «пасти стада верблюжьи», он ему резко возражает: «Бог елико хощет, то и сотворит, а не яко же ты хощеши». Сдержав гнев, Мамай предлагает Захарию перейти к нему на службу. Русский посол делает вид, что соглашается, но выждав время, помогает русским захватить сопровождающий его отряд. С одним из пленённых «худых татар» Захарий Тютчев отправляет Мамаю свой истинный ответ: «А служити аз, царю, рад есми тебе своим мечем над твоею главою!».

В основе предания о посольстве к Мамаю лежит, по-видимому, событие, имевшее место в действительности. Ведь сам Захарий Тютчев-историческая личность, один из основателей рода известного поэта и дипломата XIX столетия Фёдора Ивановича Тютчева.

Отзвуками песни о Куликовской битве явилось описание подготовки новгородской рати к походу на «Куликово поле», включённое в состав «Задонщины»:

Звонят колоколы вечныя

В Великом Новгороде,

Стоят мужи новгородцкие

У святыя Софеи Премудрые, а рку тако:

Уже нам, брате, не поспеть на посопь

К великому князю Дмитрию Ивановичю.

Какова степень исторической достоверности информации, почерпнутой из песни о походе новгородцев на помощь Москве, сказать очень сложно. Во всяком случае, о присутствии на Куликовом поле многотысячного отряда умалчивают практически все источники, в том числе и новгородские летописи. Вместе с тем, отрицать участие в сече отдельных жителей «вольного города» невозможно: в Синодике новгородской церкви Бориса и Глеба в Плотниках имелась поминальная запись о «на Дону убиеных братии нашей при велицем князи Дмитреи Ивановичи». Участие в Донском походе, наверное, должны были принять те новгородцы, которые в период его подготовки и проведения находились в Москве.

Помимо определённых исторических реалий, песня привлекает своей главной идеей - предстоящая битва рассматривается в ней как общерусское дело. Поэтому и звонят в Великом Новгороде колокола, собирая народ на вече. Поэтому и спешит новгородское войско «на пособь» Москве.

И хотя другие песни о событиях 1380 года до нас не дошли, можно с уверенностью отметить, что исторический смысл Куликовской битвы отложился в народном сознании достаточно прочно. В ряде былин и исторических песен XVI-XVII веков самого разнообразного содержания Куликово поле особенно часто переносится в Москву и называется местом казни преступников, подменяя сходное по назначению Кучково поле. Так с именем Москвы справедливо связывается название знаменитого бранного поля, на котором вершилась казнь преступного Мамая.

летопись былина куликовский мамаев

Заключение

Донское побоище было одним из самых выдающихся событий в жизни как Руси, так и всей Европы средних веков. Куликовская битва стала переломным этапом жизни русского народа. Эта битва не только содействовала, но и закрепила процесс образования русского централизованного государства.

В этом сражении проявились лучшие качества русичей: стойкость, мужество, храбрость, готовность жертвовать своей жизнью ради национального освобождения народа от тяжкого иноземного бремени.

Русский народ выдвинул выдающегося стратега и тактика Дмитрия Ивановича Донского, полководческая деятельность которого составила целую эпоху в истории русского военного искусства.

Прошло более шести веков с того времени, когда русские воины под предводительством великого князя московского Дмитрия Ивановича одержали победу над монголо-татарскими полчищами, возглавляемыми ханом Золотой Орды Мамаем, в битве на Куликовом поле, на Дону. За выдающийся полководческий талант, проявленный в этом сражении, князь Дмитрий Иванович был прозван в народе Донским.

Куликовская битва - величайшее событие в российской истории. Она нанесла сильнейший удар по владычеству Орды и положила начало процессу ослабления чужеземного ига, окончательного освобождения Руси от иноземного владычества. Важным следствием Куликовской битвы было усиление роли Москвы в образовании единого Русского государства.

Подвиг русских людей на поле Куликовом, ставший поворотным моментом в истории нашей Родины, увековечен в литературе и искусстве, публицистике и исторической науке.

Так, фельдмаршал М.И. Кутузов в суровые дни отступления русской армии и ее подготовки к контрнаступлению против Наполеона в 1812 г. писал, что предстоящие сражения русских воинов, пришедших в Тарутинский лагерь, потомки будут ставить в один ряд с победой на реке Непрядве.

Список литературы и источников

1. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ) Т.2. III. Ипатьевская летопись. Стлб.638

2.       Зимин А.А., Клосс Б.М. и др. Памятники Куликовского цикла. М.: «Блиц» 1998, 412 стр.

.        Пропп В.Я. Русский героический эпос. М. 1958. 356 стр.

Приложение 1

Святой Сергий Радонежский

Приложение 2

А. Немеровский. Сергий Радонежский благословляет Дмитрия Донского на ратный подвиг.

Приложение 3

Мамай

Приложение 4

Икона преподобного Александра Пересвета Радонежского

Приложение 5

Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский. Виктор Маторин

Приложение 6

Приложение 7

Утро на Куликовом поле. А.П. Бубнов.

Приложение 8

Владимир Серпуховский

Приложение 9

Памятник Коломенским ратникам и воеводе Микуле Васильевичу