Еще раз о мифологеме "дуб"
"…У священного дуба, который
вырос до самого неба, Лада пела
свои любовные песни и заговаривала…"
(из древнерусского заговора любви)
Как известно, на процесс становления и развития культуры действуют самые
различные факторы. Но, как правило, современные их признаки всегда покоятся на
прошедших. Национальная специфика языка, поэтому, всегда, по сути,
ретроспективна: поиск образца всегда обращен в проверенное прошлое, а живые
инновации кажутся отходом от культуры, забвением национально-исторического
опыта определенного народа. При этом традиция, как основа культуры, является не
только продолжением, но и творческим отрицанием многих исторических крупиц
опыта, накопленного поколениями и существующего в народной памяти. Однако
собственно национальная окраска как раз этими крупицами опыта живет, достигая
максимума в специфически-национальном, где этот опыт иногда оказывается
замкнутым. Собственно говоря, наиболее ярка эта окраска в фольклоре, бытовом
устройстве, в памятниках письменности древнерусского языка, где традиционно-национальны
и специфичны и форма и содержание. Словом, язык, оказываясь наряду с формами
быта, народной поэзией и памятниками письменности наиболее устойчивой частью
национальных культур, уверенно хранит как специфически-национальное содержание
и специфически-языковую форму выражения, так и инокультурные элементы.
Ощущение языковой культуры создается не только общечеловеческими
факторами в национальном образе, в событиях и лицах истории народа, в народном
сознании, но и в мифах, народных сказаниях, в картинах природы. В этом
отношении лингвокультурный код "дуб" был явно небезразличен для
развития и существования древнерусской культуры, древних обычаев и нравов
русского народа. Прямо или косвенно из этого факта выводится сущность множества
явлений - от объяснения многих "темных" мест русской истории (ведь
места, например, народных судов издревле назначались среди лесов, под сенью
священных деревьев, и что в шелесте их листьев искали предвещаний о грядущих
судьбах) до современного ее состояния и развития.
В этом отношении лингвокультурный код "дуб", который является
основой мифологического пространства национальной культуры у многих народов,
широко представлен также в культуре русского народа. Еще А.Ф. Лосев отмечал,
что "…простолюдины до сих пор убеждены, что где-то далеко (на востоке)
есть страна вечного лета, насажденная садами из золотых и серебряных деревьев и
оглашаемая песнями райских птиц, в которой реки текут молоком и медом, серебром
и золотом…" (7, 131). В мифах и народных поверьях русского народа со всей
достоверностью запечатлены религиозные (точнее, языческие) обряды и события
древности, на которых можно положиться как на исторические свидетельства: для
этого достаточно понять их язык и сделать поправку на возможные ошибки при
переписывании (что часто встречается в древнерусской письменности), неверные
толкования забытых обрядов, а также произвольные изменения, внесенные по
моральным или политическим соображениям.
Судя по исследованиям ученых-этнографов, в памяти древних славян сказание
о дубах существовало еще "до сотворения мира" и по преимуществу было
связано преданиями о "мировом дереве". Так А.Н. Афанасьев писал:
"В колядке карпатских руссов поется, что еще в то время, когда не было ни
земли, ни неба, а только одно синее море (воздушный океан), среди этого моря
стояло два дуба, а на дубах сидело два голубя: голуби спустились на дно моря,
достали песку и камня, из которых и создались земля, небо и небесные светила… В
одной из апокрифических повестей о создании вселенной также упоминается о
железном дубе "еже есть первопосажден", на котором держится вода
(воздушное море, небо), огонь (пекло, ад) и земля, а корень его стоит на силе
Божией…" (1, 308). По свидетельству же заговоров, "…на море, на
океане, на острове на Буяне стоит дуб мокрецкий, а под ними лежит змея Гарафена
(Горыныч?) …" (8, 110). Другой эпитет, придаваемый этому дереву, однако,
именует его святым. Так, любопытно следующее заклятие ратника, идущего на
войну: "На святом окиян-море стоит … сырой дуб кре (я) ковистый, и
рубит тот сырой дуб старый мастер муж своим булатным топором, и как с того
сырого дуба щепа летят - такожде бы и от меня (имярек) валился на сыру землю
борец-молодец по всякий день, по всякий час…" (1, 308-309).
По всей видимости, именно к указанному кругу образов восходит
распространенное в дохристианской Руси предание о дубе как о мировом дереве.
Следуя примеру "богов", собиравшихся решать судьбы человечества под
всемирным деревом, древний русский народ также творил суд и правду под старыми
дубами и глубоко верил, что все поставленные под их сенью приговоры изрекались
по внушению "божества". Эти места считались "святилищем":
сюда сходился народ (вече) с князем для судного приговора. Духовный регламент в
числе суеверных (языческих) обрядов древних славян указывает следующий факт.
Так, по мнению А.Н. Афанасьева, "еще Константин Порфирородный в своих
сочинениях отмечал, что "русы, приходя на остров Св. Георгия, совершали
жертвоприношения под большим дубом. Ср.: "Тако ж на ином месте попы с
народом молебствуют перед дубом, и ветви оного дуба поп народу раздает на
благословение…" (1, 310). В этом отношении ценный материал дает фольклор
украинского народа. По исследованию Я.Е. Боровского, на Украине в так наз.
Зеленую (Троицкую) неделю приготовляют игорный дуб, т.е. устанавливают на
выгоне или площади длинную жердь с прикрепленным вверху колесом, всю увитую
травами, цветами и лентами; вокруг ее окапывают небольшой ров и ставят
срубленные березки. Между Киевом и Переяславлем, как отмечает исследователь,
эта жердь называется "сухим дубом". Около нее совершаются игры, и
поется обрядовая песня. Обряд же состоит в призывании весны, животворная сила
которой приносит дождевые тучи и рядит леса в зелень и цветы. Далее Я.Е.
Боровский отмечает, что по преданию украинского народа свои любовные песни Лада
(кстати, как и у древнего русского народа Лада считалась богиней любви; в
древнерусских памятниках письменности это слово употреблялось также в значении
"супруга", "любимая" и т.п.) пела у высокого
дуба (см. подробно: 2, 37-38). Как видим, в сказании украинского народа
мифологема "дуб" является символом русского Перунова-дерева тучи. По
исследованиям А.Н. Афанасьева, "сохранившиеся также в Литве предания и
прусские хроники уверяют, что заповедные дубы Перкуна (= Перуна - А.З.), под
сенью которых ставились и его кумиры, были постоянно зелены - и летом, и зимою;
особенным почетом пользовались у литовцев старые, вековые дубы: их окружали
оградами, и в эпоху обращения в христианство народ скорее соглашался на
истребление идолов, чем на посечение этих деревьев…" (1, 310).
Утверждение о том, что у древних славян (в языческой Руси) дуб
действительно почитался в качестве священного дерева, по данным Ю.Г. Ивакина,
надежно подкрепляется как археологическими, так и письменными источниками. В
распоряжении исследователей в настоящий момент находятся два дуба языческой
эпохи явно мифологического, культового характера. Так Ю.Г. Ивакин пишет:
"В 1909 г. в 8 км от устья Десны между Остром и Черниговом был поднят дуб,
в ствол которого были врезаны четыре кабаньи челюсти - это однозначно говорит о
том, что у славян-язычников он выступал в качестве объекта поклонения. В 1975
г. же аналогичный дуб, но на этот раз уже с девятью кабаньими челюстями, был
найден в Днепре, чуть ниже устья Десны. Нижняя часть этого дуба, что весьма
интересно, носит следы огня - это свидетельствует о том, что у его подножия
горел священный огонь. С помощью радиоуглеродного анализа, кстати. Этот дуб
датируется 750 ± 50" (5, 40-41). Аналогичную картину мы находим и в
исследованиях Я.Е. Боровского, который также отмечает, что археологические
раскопки капища Владимира 980 г. в Киеве, в пантеоне которого Перун также
занимал главное место, были найдены следы дубовых дров вместе с костями
животных, в основном, быков, а также свиней и птиц. А самое главное, как
отмечает исследователь, были найдены ". обломки типичной для X века керамики, а в верхнем слое -
боевого железного топора - символа грозного Перуна…" (2, 38-39).
Следовательно, о связи мифологемы "дуб" именно с богом Перуном
свидетельствуют источники различного характера: на острове Хортица русы
молились Перуну как богу войны и мира, а вокруг него втыкали стрелы-атрибуты
громовержца; новгородское святилище в Перыни с неугасимым огнем из дубового
леса было посвящено Перуну; в киевском капище, судя по характеру жертв и
найденному топору, он явно занимал доминирующее место (подробно см.: 5, 31-47;
7, 151-188).
Интересно, что под влиянием указанных нами мифических представлений, дуб,
а равно как и другие деревья (например, осина, береза и т.п.), в которое
ударила молния, получили во мнении древних славян-язычников те же целебные и
живительные свойства, какие приписываются весеннему дождю и громовой стрелке.
Так, А.Н. Афанасьев утверждает, что "…в Пронском уезде еще в конце
прошлого столетия (т.е. в конце XVII
века - А, З) существовал толстый дуб с проемною скважиною, пользовавшийся
большим уважением в народе; сквозь его скважину протаскивали раза по три детей,
больных грыжею, и вслед за тем обвязывали дерево поясом или кушаком… В Тульской
губернии же поселяне старались отыскивать в лесных засеках старые дубы, при
которых вытекали бы ключи; сдирают с их веток кору. Вымачивают ее в роднике и
потом носят в ладанках - в предохранение от зубной боли…" (1, 311).
Однако вера древних славян-язычников в таинственно-чудесные и исцеляющие
свойства растений и деревьев, в основном, носит смешанный религиозно-языческий
характер. Наряду с тем, что мифологема "дуб" олицетворялась у древних
славян с мировым деревом, на котором держится земля, она также ассоциировалась
и с ведьмами и колдунами. Всем известно, что по старинным русским поверьям,
ведьмы втыкают нож в дерево и тем самым заставляют течь из него молоко, т.е.,
вонзая острие молнии в дерево-тучу. Ведьмы проливают небесное молоко - дождь.
Русский народный эпос знает также дуб, под которым бывают сборища духов, с его
ветвей падает целебная роса и т.д. (подробно см.: 1, 307-311). В этом отношении
достаточно вспомнить пушкинское вступление к поэме "Руслан и
Людмила":
"У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом;
Идет направо - песнь заводит,
Налево - сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит…
Там русский дух…там Русью пахнет!"
В инокультурном пространстве мифологема "дуб" олицетворялась
также с деревом богов. По исследованию И.И. Киреевой, дуб, как седьмое дерево,
в кельтской культуре отождествлялось с деревом Зевса, Юпитера, Геракла, Дагды
(предводителя древних ирландских богов), Тора и др. божеств грома. "Лицо
Дуира, бога месяца дуба, обращено в две стороны потому, что он находится на
поворотном пункте года, а это уравнивает его с богом-дубом Гераклом, который
после смерти стал привратником богов. Его, наверное, можно отождествить с
британским богом Хлиром (Хлутом, Нутом), богом моря. Хлир-бог доримского
времени, и это позволяет нам утверждать, что он, подобно Янусу, был двуликим и
покровительствовал Новому году, только год у кельтов начинался не зимой, а
летом…" (6, 141). Как и древняя "религия" славян, так и друидов
(см.: 6, 135-144), основанная на культе дуба, впоследствии будет сметена новой
верой - христианством, а языческие боги будут томиться в забвении.
Отметим, что И.И. Киреева далее дает весьма интересные предположения
насчет мифологемы "дуб" в лингвокультурном аспекте. Она пишет:
"Слово "дуир" (название дуба в огаме), во многих европейских
языках означает "дверь": древнекельтское "дорус", лат.
"форус", греч. "тщура", нем. "Тур" произошли от
санскритского "dwar", да и
еврейская буква "Далетщ" также означает "дверь" (на месте
буквы "л" в этом слове когда-то была буква "р")" -
пишет И.И. Киреева (6, 141). Интересно, что в сербском языке связь между
священным деревом и громовержцем подчеркивалось тем, что "дуб" назывался
"грм", "грмов", а дубовый лес - "грмик". На Руси
эта связь не менее отчетливо прослеживается также в топонимике. Так, жалуя
Перемышльскому епископству село Рушевичи 3 октября 1302 г., галицко-волынский
князь Лев Данилович так очертил грани-цы своего дарения: "А отъ тои
горы до Перунова дуба горе Скломъ. А от Перу-нова Дуба до Белыхъ береговъ…"
(источник 1, 19). Как видим, само название Перунов Дуб ясно и недвусмысленно
указывает, какому языческому богу было посвящено данное дерево.
Весьма интересный пример мы находим также и в юридических памятниках
письменности древнерусского языка. Так, в Краткой редакции Русской Правды по
Академическому списку середины XV в.,
представляющей основу средневекового русского феодального права, мы читаем:
"А иже межу переореть любо перетес, то за обиду 12 гривне" (ст.34).
И в Пространной редакции Правды по Троицкому списку II пол. XIV в.
мы также находим аналогичные статьи: "Аже дуб подотнеть знаменьныи или
межьныи, то 12 гривен продаже" (ст.73); "Аже бортъ дубъ
подътнеть, то 3 гривны продаже, а за дерево полгривны" (ст.75) и др.
Во всех этих статьях говорится о нарушении знаков собственности: деревья в лесу
с пчелиными бортями или, скорее всего, участки леса с такими деревьями служили
знаками обозначения княжеской собственности. Данные статьи отражают борьбу
верви против наступления феодала на общинную земельную собственность ("раззнаменование"
каралось высшей ставкой продажи - "12 гривен"). Среди
деревьев русского леса, как известно, коннотативно отягощены: береза, дуб и
осина. Дубы - наиболее заметные и долговечные деревья - в Древней Руси служили
естественными ориентирами при установлении межи: на них наносились знаки
собственности.
Данные статьи направлены против нарушения знаков собственности: участки
леса с бортными деревьями ограничивались вырубленными на коре деревьев знаками;
вокруг отдельных полей ("рольи") шли межи - нейтральные
земельные полосы. Нарушение и уничтожение межей, как и установка "тына"
(забора, ограды), нарушающего границы дворового участка ("дворной
межи") наказывались продажей. В качестве "бортных деревьев"
со знаками на коре использовали именно дуб, а это, как видим, не случайно. Дело
в том, что предание о мировом дереве древние славяне по преимуществу относят к
дубу: в их памяти сохранилось сказание о дубах, которые существовали еще "до
сотворения мира". Первоначально слово "дуб" заключало в себе
общее поня-тие дерева, что до сих пор слышится в производных "дубина",
"дубинка", "дубец" - палка. Старинные древнерусские
грамоты, определяя по этому священному дереву границы родовых владений, называли
его Перуновым.
Следует отметить в итоге еще одно обстоятельство. Как известно, с
принятием христианства на Руси многие элементы язычества, в том числе и культ
священных деревьев, подвергся полному искоренению. Однако есть источники,
свидетельствующие об исключительной силе почитания дубов даже после
официального принятия христианства на Руси (после 988 г.). Так еще в петровскую
эпоху, как отмечает Н.М. Гальковский, Феофан Прокопович в "Регламенте
духовном" особо запрещал "пред дубом молебны петь". А в
"Житие св. Яцека" отмечается, что киевляне тайно собирались на
ближайшем к городу острове, где оказывали особое почтение находившимся там
старым дубам (3, 54). Отметим, что, хотя и христианство в некоторой степени и
смогло уничтожить прямые формы культа священных деревьев, но ему оказалось не
под силу уничтожить восприятие дуба в качестве символизирующего Вселенную
мирового дерева, свойственное едва ли не всем славянским народам. В этом
отношении Е.В. Евсюков пишет: "…порою космос и космическая ось попросту отождествляются.
В фольклоре это отразилось в виде загадки: "стоит дуб-стародуб, на том
дубе-стародубе сидит птица-веретеница; никто не поймает: ни царь, ни царица, ни
красная девица" (небеса и солнце)" (4, 165). Приведенное
свидетельство также говорит о том, что когда-то Вселенная могла восприниматься
как гигантское космическое дерево.
Таким образом, употребление мифологемы "дуб" в
лингво-культурологическом пространстве была обусловлена объективными причинами:
дуб во все времена присутствовал как на территории Древней Руси, так и в
западно-славянских землях. Как самое могучее, крепкое и долговечное дерево он
естественным образом связывался в мифологическом сознании с самым великим и
могучим из богов - священным деревом Зевса и Юпитера. Более того, славяне-язычники
воспринимали дуб не только как мировое дерево, но и как архетип всех земных
деревьев. Древнерусские переводчики священного писания и прочей христианской
литературы, кстати, словом "дуб" переводили те слова, которые в
подлиннике обозначали дерево вообще. Следы подобного воспроизведения
лингвокультурного кода "дуб" сохранились, как указали выше, и в
современном русском языке. Все это, может быть и действительно указывает на то,
что в "…языческом варианте "Голубиной книги" именно дуб был
"всем древам мати"" (8, 400).
Литература
1. Афанасьев
А.Н. Мифология Древней Руси. М.: Эксмо, 2005
2. Боровский
Я.Е. Язычество древнего Киева // История, культура, этнография и фольклор
славянских народов. IX Международный
съезд славистов.М., 1983, с. 36-39
3. Гальковский
Н.М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Харьков, 1916,
т.1.
4. Евсюков
Е.В. Мифы о вселенной. Новосибирск, 1988
5. Ивакин
Ю.Г. Священный дуб языческих славян // Советская этнография, 1979, № 2, с.31-47
6. Киреева
И.И. Лингвокультурный код "флора" как мистическая основа кельтской
культуры // Актуальные проблемы философии и филологии (сб. науч. ст). Самара:
СФ МГПУ, 2006, с.135-144
7. Лосев А.Ф.
Античная мифология в ее историческом аспекте. М., 1957.
8. Серяков
М.Л. "Голубиная книга". Священное сказание русского народа. М.:
Алетейа, 2001
9. Шиндин
С.Г. Пространственная организация русского заговорного универсума: образ центра
мира // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Заговор. М.,
1993, с.109-121
Источники:
1. Грамоты XIV века. Киев, 1974
2. Российское
законодательство Х-ХХ веков. Т.1. Законодательство Древней Руси (под ред. В.Л.
Янина). М.: Юридическая литература, 1984