М.С. Горбачев в роли генсека

1. М.С. ГОРБАЧЕВ В РОЛИ ГЕНСЕКА

1.1 Внешняя политика М.С. Горбачева

На посту генсека М.С. Горбачев большое внимание уделял внешней политие СССР. Не случайно его авторитет на Западе достаточно высок и поныне. Среди успехов, достигнутых им во внешней политике следует сказать прежде всего о разрушении “железного занавеса”, прекращение холодной войны и окончание ядерного противостояния.

В 1985-1988 годах Горбачев произвел радикальные изменения во внешнеполитическом курсе СССР. На XXVII съезде КПСС (февраль — март 1986 года) он обнародовал советскую программу построения безъядерного мира к 2000 году. В том же году во время визита в Индию подписал Делийскую декларацию о принципах ненасильственного и свободного от ядерного оружия мира.

В мае 1985 года на праздновании 40-летия победы над фашизмом Горбачев впервые за 20 лет упомянул в положительном контексте имя Иосифа Сталина, что вызвало бурные овации присутствовавших. На первой (закрытой) встрече с творческой интеллигенцией сказал, что сейчас не время возобновлять антисталинскую кампанию: "Мы же народ лбами столкнем!".

С ноября 1985 по декабрь 1988 года состоялось 5 встреч Горбачева с президентом США Рональдом Рейганом, в ходе которых были выработаны соглашения по сокращению некоторых видов ядерных и обычных вооружений.

Например, ходе встречи М.С. Горбачева с президентом США Рональдом Рейганом в ноябре 1985 года стороны признали необходимость улучшения советско-американских отношений и оздоровления международной обстановки в целом. Заключены договоры СНВ-1,2. Заявлением от 15 января 1986 года М.С. Горбачев выдвинул ряд крупных внешнеполитических инициатив:

1.   Полная ликвидация ядерного и химического оружия к 2000 году.

2.   Строгий контроль при хранении ядерного оружия и уничтожении его на местах ликвидаций

Во время визита Михаила Сергеевича в Индию была подписана Делийская декларация о принципах свободного от ядерного вооружения и ненасильственного мира.

Кроме того, именно М.С. Горбачеву принадлежит основная заслуга в окончании войны в Афганистане и деле воссоединения Германии.

2.1.1 Завершение войны в Афганистане

Новое руководство страны во главе с Горбачевым осознала всю полноту ошибки - ввода войск в Афганистан. Горбачев понимал, что это война не дала Советскому Союзу ничего, кроме "цинковых гробов" и мирового осуждения.

Летом 1987 г. были сделаны первые, хотя, в основном, популистские шаги к миру. Новое просоветское правительство во главе с Наджибуллой предложило противоборствующей стороне перемирие.

В апреле 1988 г. СССР подписал в Женеве соглашение о выводе своих войск из Афганистана. Уже 15 мая первый воинские подразделения начали покидать страну.

15 февраля 1989 г. Афганистан покинули последние советские солдаты. Эту церемонию провели как можно более торжественнее, показав, тем самым, что СССР не бежит из страны, а лишь выводит оттуда свои войска.

15 февраля отмечается десятилетие окончания вывода советских войск из Афганистана. В этот день для Советского Союза закончилась самая длительная в его истории война, которая в общей сложности продолжалась девять лет, один месяц и восемнадцать дней. Через эту войну прошло 525 тысяч солдат и офицеров советской армии, 90 тысяч военнослужащих комитета государственной безопасности и 5 тысяч военнослужащих и сотрудников МВД. На афганской войне погибли 14453 солдата и офицера, в том числе 13833 военнослужащих Министерства обороны, 572 - КГБ и 28 - МВД. Численность же санитарных потерь (раненые, контуженые, заболевшие и т. п.) невероятно высока - 469685 человек. Потери военной техники не менее впечатляющи: самолетов - 118, вертолетов - 333, танков - 147, БМП, БМД, БТР - 1314, автомашин различного назначения - около 13 тысяч.

          Чтобы понять значение вывода советских войск из Афганистана, рассмотрим предшествующие этому события. У СССР были очень сложные, доходящие до военных конфликтов, отношения с Китаем, натянутые взаимоотношения с Ираном. Фактор безопасности приобретал дополнительную остроту из-за действий США в этом регионе. Газета "Нью-Йорк таймс" от 11 июля 1971 года писала, что "основная черта доктрины Никсона - стремление сохранить политическую и военную причастность к делам Азии... ведение войны руками других, помощь оружием... Поэтому Вашингтон продолжает посылать и оказывать помощь Пакистану". Таким образом, к началу 70-х годов на южных границах страны только с Афганистаном у нас были по-прежнему дружеские отношения. Но и в этой стране назревали события, которые вскоре повлекли за собой далеко выходящие за рамки этой страны последствия.

17 июля 1973 года в Афганистане произошел военный переворот, в результате которого король М. Захир Шах был низложен.

В стране была провозглашена республика, во главе которой стал бывший премьер-министр и член королевской семьи М. Дауд. Надо отметить, что советские специалисты по Афганистану не придали этому событию должного внимания. Смену власти у нас посчитали типичным "восточным эпизодом". Однако за этим прослеживались действия определенных сил как внутри страны, так и за ее пределами. Внутри страны к этому времени возникло и начало быстро набирать силу национально-демократическое движение и общественно-политическое течение - исламское фундаменталистическое движение.

В этот же период США значительно расширили проникновение в страну. Американский публицист Ф. Боноски в книге "Секретная война Вашингтона против Афганистана" указывал, что еще в 1973 году ЦРУ "начало оказывать нажим" на афганское правительство с целью заставить его занять антисоветские позиции. В антиправительственном заговоре ставка делалась прежде всего на военную секцию "мусульманской молодежи". После раскрытия в декабре 1973 года заговора боевиков против режима М. Дауда его участники нашли убежище в Пакистане. В секретных пакистанских лагерях была организована подготовка пяти тысяч афганских фундаменталистов, которые стали ядром антиправительственных сил внутри Афганистана. В июле 1975 года сторонники Г. Хекматьяра, Б. Раббани и других руководителей мусульманских организаций объявили джихад "безбожному режиму" М. Дауда. В ряде провинций вспыхнули вооруженные мятежи. Однако поднять вооруженное восстание по всей стране им не удалось. Таким образом, существующее мнение о том, что только апрельская (1978 г.) революция в Афганистане стала причиной многолетней гражданской войны, не подтверждается.

Апрельский же военный переворот 1978 года в Кабуле, когда были расстреляны президент М. Дауд и его ближайшее окружение, а власть в стране перешла в руки Народно-демократической партии Афганистана во главе с М. Тараки, оказался полной неожиданностью для советского руководства. Растерянность царила и в Вашингтоне. На фоне приближавшихся событий в Иране ЦРУ не уделяло достаточного внимания Афганистану и просмотрело готовившийся переворот. 30 апреля 1978 года Москва признала новый режим в Кабуле. Признание было оправдано, как по идеологическим, так и по историческим традициям. Советскому Союзу было выгодно иметь на южной границе послушного если не союзника, то хотя бы хорошего соседа. Однако уже первый год развития апрельской революции в Афганистане показал узость ее социальной базы.

Дальнейшее развитие событий в этой стране показало, что у вдохновителей революции не было четкой программы политических и экономических преобразований, отсутствовал практический опыт государственного строительства. Амбиции же отдельных руководителей только усугубили межпартийную рознь, а социалистические лозунги активизировали борьбу мусульманских фундаменталистов против новой власти. В марте 1979 года вспыхнул контрреволюционный мятеж в провинции Герат. Участились вооруженные столкновения в других провинциях страны. Вашингтон в связи с потерей Ирана принимает решение о переориентации во внешней политике в этом регионе, пытается максимально извлечь пользу из афганских событий в борьбе против СССР. Увеличивается военная помощь Пакистану, наращивается сближение с Китаем. Америка отказывается от договоренностей по Ближнему Востоку и прекращает переговоры по Индийскому океану. После событий в Герате (кстати, здесь во время мятежа погибли два советских гражданина) правительство Афганистана стало систематически обращаться с просьбами к правительству СССР об оказании военной помощи. Таких просьб с марта по декабрь 1979 года было около двух десятков. Высшее советское руководство неоднократно рассматривало эти просьбы афганского правительства и, несмотря на сложность обстановки вокруг и внутри этой страны, всегда отказывало в их удовлетворении. Между тем положение дел в Афганистане непрерывно ухудшалось. Вооруженная оппозиция сжимала кольцо вокруг Кабула, где к этому времени резко обострилась борьба между лидерами НДПА.

В сентябре 1979 года в результате межпартийных распрей был убит М. Тараки. В октябре-ноябре 1979 года Политбюро ЦК КПСС практически постоянно обсуждает проблемы Афганистана. Высшие чины КГБ и Минобороны регулярно курсируют между Кабулом и Москвой. Наконец, 12 декабря 1979 года в кабинете Л.И. Брежнева вновь собирается Политбюро и по информации председателя КГБ Ю.В. Андропова, министра обороны Д.Ф. Устинова и министра иностранных дел А.А. Громыко принимает решение о вводе ограниченного контингента советских войск в Афганистан для "оказания помощи и содействия в борьбе против внешней агрессии... и исходя из общности интересов обеих сторон в вопросах безопасности". Сегодня можно предполагать, что данное решение, во-первых, продиктовано вмешательством империалистических стран в дела Афганистана и могло бы создать угрозу безопасности наших южных рубежей; во-вторых, должно было предотвратить становление террористического режима Х. Амина и защитить афганский народ от геноцида; в-третьих, учитывало то, что использование советских войск в других странах (Венгрия, Чехословакия) ранее обходилось без тяжелых внутренних и международных последствий. Естественно, в политическом решении о применении военной силы была опора на международное право - межгосударственный договор, заключенный между СССР и Афганистаном 5 декабря 1978 года, где указывалось, что "в интересах укрепления обороноспособности Высоких договаривающихся Сторон они будут продолжать сотрудничать в военной области". Думаю, что в роковом решении присутствовал еще один аспект, существовавший в те годы, так называемый "вождизм", то есть неограниченные полномочия генерального секретаря, решения которого тогда не подлежали обсуждению. Конечно, сам способ принятия столь фатального решения, полное игнорирование в этом вопросе мнения аналитиков-профессионалов, общественного мнения, наконец, советского законодательства, не могут вызвать ничего, кроме осуждения. Но это мы сейчас можем так рассуждать. А тогда, в 1979 году, у нас в стране было очень мало людей, которые могли бы публично высказать иную (от Политбюро) позицию. В этом плане приведу два примера. Достоверно известно, что Генеральный штаб Министерства обороны СССР был категорически против ввода войск в Афганистан. Но что из этого получилось? Рассказывает генерал армии А.М. Майоров: "Из доверительного разговора с Огарковым (Огарков Н.В. - маршал Советского Союза, в 1977-1984 гг. начальник Генштаба) мне было известно, что, когда на заседании Политбюро решался вопрос о вводе войск в Афганистан, он решительно выступил против, заявив: "Мы восстановим против себя весь восточный исламизм, и политически проиграем во всем мире". Его оборвал Андропов: "Занимайтесь военным делом! А политикой займемся мы, партия, Леонид Ильич". А вот как ответил бывший министр иностранных дел Э.А. Шеварднадзе на вопрос журналиста в декабре 1991 года: "За что вы можете упрекнуть себя в афганском вопросе?" "Когда было принято решение о вводе войск, мне и другим надо было кричать, что совершается ошибка, глупая, с тяжелыми последствиями. Тогда я не нашел в себе сил, смелости сказать об этом. Ведь я десятки раз выступал на пленумах, съездах партии. Я не могу простить себе, наверное, другие мои единомышленники такого же мнения. Надо было сказать правду, пострадали бы, естественно. Ну и что - гибли же люди в Афганистане. Надо было говорить, я признаю, совесть мучает". История вывода советских войск из Афганистана - одно из ярчайших подтверждений ошибочности принятого в декабре 1979 года высшим руководством СССР решения о военном вторжении в эту страну. Это и доказательство того, что войну можно начать, но трудно заканчивать. Я уже упоминал, что против ввода войск в Афганистан возражал только Генеральный штаб Министерства обороны. Мотивы Генштаба были весьма убедительны: внутренние конфликты афганские руководители должны разрешать исключительно самостоятельно; ввод войск чреват падением авторитета в глазах советского народа, народа Афганистана и мировой общественности; вполне вероятно, что советское военное присутствие в этой стране спровоцирует развязывание боевых действий; слабое знание обычаев и традиций афганского народа, особенностей ислама, национально-этнических и родоплеменных отношений поставит советских солдат в весьма затруднительное положение. Буквально через несколько месяцев после ввода советских войск в Афганистан прогноз Генштаба начал оправдываться. О неправильном решении советского правительства вскоре заявили сами афганцы. Главный военный советник в Афганистане с 1980 по 1981 год генерал армии А.М. Майоров вспоминает о встрече с генерал-полковником Хусейном - отцом Б. Кармаля - главой Афганского государства. На утверждение А.М. Майорова: "Все равно рано или поздно мы победим", афганский генерал ответил: "Нет, Афганистан победить нельзя. Афганистан можно только купить. А вы беднее и нефтяных королей, и беднее Америки..." Спустя некоторое время эту же самую мысль в беседе с А.М. Майоровым высказали командир корпуса афганской армии полковник Халиль (позднее он занимал должность первого заместителя министра обороны Афганистана) и министр по делам национальностей и племен С. Лаек в правительстве Б. Кармаля. Полковник Халиль, например, заявил: "Войска шурави надо вывести из Афганистана... Победы не будет. Даже через десять, пятнадцать и двадцать святых рамазанов". В середине 1980 года академик Г.А. Арбатов и политический обозреватель газеты "Правда" Ю.А. Жуков добились приема у Л.И. Брежнева и внесли ему предложение хотя бы о частичном выводе ограниченного контингента советских войск из Афганистана. Вскоре после съезда партии, 22 марта, на совещании в Кремле под председательством Ю.В. Андропова, где рассматривались афганские проблемы, военные специалисты высказались о необходимости поэтапного вывода советских войск из Афганистана. Реакции на это предложение не последовало. Однако осенью 1981 года Политбюро одобрило предложение министра иностранных дел А.А. Громыко по организации дипломатического процесса, целью которого являлся бы вывод советских войск из Афганистана. Эта конструктивная позиция советского руководства была замечена в ООН. В конце 1982 года во время похорон Л.И. Брежнева Ю.В. Андропов - новый лидер партии и государства, встретился с президентом Пакистана Зия Уль-Ханом. В ходе встречи была затронута афганская проблема. 28 марта 1983 года Ю.В. Андропов в беседе с генсеком ООН высказал желание о мирном решении афганского вопроса. Однако стремление американской администрации извлечь максимум политических выгод из афганского конфликта и втянуть ОКСВ в боевые действия существенно затруднило посредническую миссию ООН. После смерти Ю.В. Андропова в феврале 1984 года активность посреднической деятельности ООН по разблокированию афганского конфликта заметно снизилась. Параллельно с этим начала резко возрастать военная помощь США афганской оппозиции. Более того, ЦРУ стало настойчиво подталкивать моджахедов к рейдам на территорию Узбекистана и Таджикистана, и такие попытки были предприняты. Тем не менее благодаря постепенному снижению порога конфронтации в советско-американских отношениях в 1985-1986 гг. в афганском тупике забрезжил свет. Осенью 1985 года в Москве М.С. Горбачев заявил Б. Кармалю и другим афганским руководителям о намерении вывести советские войска. И действительно, в октябре 1986 года по решению советского правительства из Афганистана вышли шесть боевых частей: один танковый полк, два мотострелковых полка и три зенитных общей численностью 8,5 тысячи человек. Между тем процесс женевских переговоров под эгидой ООН по афганскому вопросу, начатый еще в 1982 году, хоть и с большими трудностями, продолжался в 1985-1986 гг. и, наконец, завершился 14 апреля 1988 года подписанием пакета соглашений полномочными представителями Афганистана и Пакистана, а также СССР и США в качестве гарантов реализации политики урегулирования многолетнего афганского конфликта.

С 15 мая 1988 года в соответствии с этими соглашениями начался поэтапный вывод советских войск из Афганистана. 15 февраля 1989 года, как и было предопределено женевскими соглашениями, из Афганистана вышли последние советские подразделения во главе с генералом Б.В. Громовым.

2.1.2 Объединение Германии

12 сентября 1990 года в московском "Президент-отеле" министры иностранных дел СССР, США, Великобритании, Франции, ФРГ и ГДР в присутствии Президента СССР М.С. Горбачева подписали Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии. Двадцать дней спустя, 3 октября 1990 года объединение Германии стало свершившимся фактом. В Берлине был спущен флаг ГДР, Германская Демократическая Республика перестала существовать.

Неординарность происшедшего 12 сентября определялось не только тем, что формально "закрывался" германский вопрос. Международная атмосфера была перенасыщена ожиданием гигантских преобразований, которым суждено было потрясти мир в последующие годы. Через пятнадцать месяцев перестанет существовать Советский Союз, разделившись на составлявшие его республики. Еще раньше исчезнут Организация Варшавского договора и Совет экономической взаимопомощи. Бывшие союзники по Варшавскому договору начнут свой дрейф в сторону НАТО. В Европе возникнет новое соотношение сил с пока неясными и трудно предсказуемыми последствиями.

Послевоенная история Европы в значительной мере складывалась под воздействием событий, разворачивавшихся вокруг германского вопроса. Возникновение холодной войны, раскол Европы, многолетнее противостояние двух военно-политических блоков - НАТО и ОВД с сопровождавшей его гонкой вооружений - все это так или иначе было связано с попыткой достичь послевоенного урегулирования в Германии.

Бывшим союзникам по второй мировой войне никак не удавалось выработать согласованные решения в отношении Германии, реализовав тем самым принципиальную схему урегулирования, намеченную в 1945 году в Потсдаме. Слишком далеко разошлись их интересы, слишком глубоким оказался ров между Востоком и Западом, слишком честолюбивыми - амбиции политических руководителей ведущих держав.

Воссоединение Германии немцы по праву расценивают как свое крупнейшее достижение. Они реализовали шанс, который предоставила им история. Канцлер Г. Коль впоследствии назовет объединение страны "подарком истории". Он прекрасно понимал, что в иной исторической ситуации "подарка" могло и не быть. Во всяком случае, даже в конце 1989 года среди политической элиты ФРГ было распространено мнение, что объединение Германии - дело далекой исторической перспективы. В ФРГ серьезно отнеслись к высказываниям М.С. Горбачева в беседе с Президентом ФРГ фон Вайцзеккером в июле 1987 года в Москве и в ходе визита советского руководителя в ФРГ в июне 1989 года, когда он заявил, что вопрос о воссоединении решит история. Никто, дескать, не может сказать, что произойдет через 100 лет. Фон Вайцзеккер был обескуражен таким ответом. В то же время Г.-Д. Геншер свидетельствует, что сам он усмотрел в словах М.С. Горбачева нечто иное - готовность считать германский вопрос открытым, а состояние раскола - неокончательным. Он был прав. Когда всего лишь через год воссоединение станет фактом, М.С. Горбачев не выразит удивления. Никто не мог ожидать, что история начнет работать так быстро, скажет он.

Известно, что даже в 1989 году мало кто на Западе, а тем более в Советском Союзе, считал реальным воссоединение Германии в обозримой перспективе. Достижение германского единства рассматривалось Бонном и его союзниками как стратегическая задача. Не более того. Правда, Э.А. Шеварднадзе в своих мемуарах, вышедших еще в 1991 году, отмечает как бы задним числом, что уже в 1986 году он пришел к мысли о неизбежности восстановления национальной общности немцев. Однако публично он продолжал излагать официальную точку зрения советского руководства о необратимости изменений на немецкой земле и неизменности существования двух германских государств.

Однако развернувшееся в восточноевропейских странах общественное движение за демократизацию, политический плюрализм и экономическую либерализацию захватило и ГДР, приобрело там к осени 1989 года крайне острый, взрывной характер.

"Перестроечная" волна, перекинувшись на ГДР, очень скоро приобрела особую германскую направленность. Движение, начавшееся под лозунгом "народ - это мы", уже через короткое время породило новый лозунг - "мы - единый народ". Общегерманский мотив стал доминирующим. Требование свободы выезда из ГДР, открытия границы между ГДР и ФРГ не осталось чисто декларативным. Сотни граждан ГДР, пользуясь возможностью безвизовых поездок в ЧССР, Венгрию и другие государства, стали осаждать посольства ФРГ, требуя выезда на Запад. Имевшиеся соглашения между ГДР и этими государствами не позволяли им допускать безвизовый выезд граждан ГДР в ФРГ. Обстановка накалялась.

Правительство ФРГ жестко нажимало на Будапешт, Прагу и Берлин, требуя разрешить выезд восточногерманских туристов на Запад. В ход пускались и обещания экономической помощи, крупных кредитов. В августе 1989 года в замке Гимних под Бонном состоялась секретная встреча канцлера Г. Коля с главой венгерского правительства М. Неметом. Венгрия дала согласие на выезд туристов ГДР в ФРГ и вскоре открыла свою границу, получив сигнал из Москвы о том, что советское руководство не будет возражать против выезда граждан ГДР на Запад. Впоследствии Г. Коль расскажет, что он имел на эту тему телефонный разговор с М.С. Горбачевым, из слов которого он и заключил, что венгры действовали с согласия Москвы. Он пришел также к выводу, что все эти события были "началом конца режима СЕПГ".

Вскоре правительство ГДР дало согласие на выезд находившихся в посольстве ФРГ в Праге граждан в специальных поездах при условии, что они будут следовать через территорию ГДР. Однако урегулирование конфликта с "посольскими сидельцами" не могло уже сдержать дальнейшее обострение политической ситуации в ГДР. Она перерастала в общегосударственный кризис. В Берлине, Лейпциге, Дрездене и других городах не прекращались многотысячные демонстрации с требованиями кардинальных перемен в стране. Митинговая волна катилась по ГДР, как и по другим восточноевропейским странам, сметая режимы, оказавшиеся неспособными эффективно руководить своими странами. Не спасла положение и отставка Э. Хонеккера в октябре 1989 года, сразу после празднования 40-летия ГДР. Присутствовавший на торжествах М.С. Горбачев покидал Берлин с мрачными впечатлениями. Его беседа с руководителем ГДР подтвердила полную невосприимчивость последнего к рекомендациям гостя. Да и время было упущено. У советского лидера было более чем достаточно оснований для тяжелых раздумий. Впрочем, М.С. Горбачев вряд ли предполагал, что не за горами время, когда встанет вопрос о его собственной судьбе, хотя, выстроив события в логическую цепь, уже можно было предвидеть неизбежность горьких последствий.

Новое руководство ГДР во главе с Э. Кренцем стремительно теряло почву под ногами, не находило в этой сложной ситуации эффективных решений вспыхнувшего политического кризиса. Было ясно, что использование силовых методов противопоказано и могло привести лишь к еще большему обострению, взорвать обстановку. Из Москвы ясно дали понять, что расквартированные на территории ГДР советские войска останутся в казармах и руководство ГДР не может рассчитывать на их поддержку.

Г.-Д. Геншер вспоминает разговор с венгерскими руководителями в ходе встречи в Бонне в августе 1989 года. Они рассказали, что на совещании глав государств - членов Организации Варшавского договора в Бухаресте ими было предложено включить в итоговый документ положение о праве каждого государства-члена самостоятельно решать вопрос о своем социальном и политическом строе. Это предложение первоначально не нашло одобрения, и лишь настойчивая поддержка М.С. Горбачева обеспечила его принятие. Г.-Д. Геншер сделал из этого вывод, что руководитель Советского Союза твердо стоит на позициях Совместного заявления СССР - ФРГ, подписанного в ходе его визита в Бонн в июне 1989 года, где было зафиксировано аналогичное по смыслу положение. Следовательно, он будет и дальше поддерживать стремление государств - членов Организации Варшавского договора к большей самостоятельности. Это обнадежило министра иностранных дел ФРГ. И он не ошибся в своих ожиданиях. Организация Варшавского договора быстрыми темпами двигалась к самороспуску.

Тем временем события в ГДР принимали драматический оборот. Перманентные демонстрации, жесткий прессинг со стороны оппозиции вынудили руководство ГДР объявить 9 ноября 1989 года об "открытии" Берлинской стены. Был снят контроль на пограничных переходах, и тысячи жителей Восточного Берлина устремились в западную часть города, а встречный поток западноберлинцев - в восточную.

Правительство ФРГ отдавало себе отчет в том, что, прежде чем приступить к реальным шагам по объединению двух германских государств, надо развеять сомнения и опасения в лагере своих союзников, а также в Советском Союзе. Что касается союзников, то в Бонне были уверены, что смогут решить эту задачу. С Советским Союзом было сложнее, несмотря на сложившееся к этому времени взаимопонимание с М.С. Горбачевым и Э.А. Шеварднадзе.

На таком внутриполитическом фоне, который сложился в СССР к началу 1990 года, было не просто демонстрировать сильную, убедительную и эффективную внешнюю политику. Тем не менее еще сохранялся высокий международный авторитет Советского Союза, который заставлял партнеров считаться с его мнением при решении европейских и мировых проблем.

В разгар дискуссий о путях разрешения проблемы германского единства в начале января 1990 года советское руководство обратилось к канцлеру Г. Колю с просьбой о срочной продовольственной помощи. Разумеется, правительство ФРГ откликнулось положительно и оперативно. Уже 24 января Г. Коль подтвердил готовность поставки в СССР по льготным ценам 52 тыс. тонн мясных консервов, 5 тыс. тонн свинины, 20 тыс. тонн сливочного масла и другого продовольствия, выделив для субсидирования этих поставок 220 млн. немецких. Это было не единственное обращение руководства СССР за продовольственной помощью к ФРГ и другим западным странам. Вскоре последовали новые просьбы такого рода, а также обращения о предоставлении кредитов. Помощь обязывала, ставила руководство СССР в еще более сложное положение на переговорах с ФРГ.

Тем временем в Москве шла разработка позиции, стратегии и тактики предстоящих дипломатических контактов по вопросам объединения Германии. Работа шла трудно, разброс оценок и мнений был очень велик. Предлагавшиеся руководству рекомендации экспертов нередко получали там собственную интерпретацию, а при реализации обретали весьма далекий от первоначального замысла характер.

10 февраля Г. Коль в сопровождении Г.-Д. Геншера прибывает в Москву. Канцлер тщательно готовился к этой поездке. В канун визита представители правительств США, Великобритании и Франции выступили с заявлениями в поддержку объединительной политики Бонна. За объединение Германии высказались и новые руководители ЧССР, Польши, Венгрии, Румынии и Болгарии.

Г. Коля и Г.-Д. Геншера все же не покидали беспокойство и неуверенность. Они знали, что на состоявшемся перед их визитом пленуме ЦК КПСС политика М.С. Горбачева и Э.А. Шеварднадзе была подвергнута резкой критике со стороны многих членов ЦК. Внутреннее положение в СССР продолжало обостряться. Захочет и сможет ли М.С. Горбачев под давлением обстоятельств пойти на уступки ФРГ - этот вопрос не оставлял руководителей ФРГ.

Переговоры в Москве сложились, по признанию немецких участников, гораздо благоприятнее, чем они ожидали. На встрече в узком составе М.С. Горбачев сделал заявление, которое Г. Коль воспринял как сенсацию. Страницу газеты "Правда", где на следующий день было опубликовано заявление советского лидера, помощник канцлера Х. Тельчик бережно сохранит, поместит в рамку и повесит на стене своего кабинета как ценный сувенир.

Что же так обрадовало немецких гостей? В сообщении ТАСС, опубликованном "Правдой" 11 февраля 1990 года, говорилось:

М.С. Горбачев констатировал - и канцлер с ним согласился, - что сейчас между СССР, ФРГ и ГДР нет разногласий по поводу того, что вопрос о единстве немецкой нации должны решать сами немцы и сами определять свой выбор, в какие сроки, какими темпами и на каких условиях они это единство будут реализовывать".

Услышав это заявление, канцлер не мог не обрадоваться, ведь немцы фактически получали карт-бланш и полную свободу рук на внутригерманских переговорах. Немецкого гостя ожидал и другой приятный сюрприз. Когда Г. Коль заговорил о военном статусе объединенной Германии, М.С. Горбачев ответил весьма гибко. Он понимает, что для Г. Коля нейтралитет так же неприемлем, как и для других. Нейтралитет ставит рамки, которые унижают немецкий народ. М.С. Горбачев не знает, каким будет статус объединенной Германии, над этим предстоит еще подумать и "проиграть" различные возможности. Помощник канцлера Х. Тельчик записал в своем дневнике: "Еще одна сенсация: М.С. Горбачев не связывает себя окончательным решением; никаких запросов относительно цены, и уж совсем никакой угрозы. Что за встреча!".

Беседа дала и еще один результат - М.С. Горбачев одобрил внесенное накануне Дж.Бейкером предложение о проведении переговоров о внешних аспектах германского единства в формате "2+4". Он согласился с канцлером, что эти вопросы должны решаться четырьмя державами совместно с ФРГ и ГДР.

Уже на следующий день, 12 февраля, в Оттаве собралась первая и единственная конференция министров иностранных дел государств НАТО и Организации Варшавского договора. Она была посвящена проблеме "открытого неба", мерам по укреплению доверия в военной области. Однако в историю она вошла по совершенно иной причине. Г.-Д. Геншер поставил перед собой задачу уже на этой конференции добиться формальной договоренности о начале переговоров в формате "2+4". Дж. Бейкер активно поддержал его. Не возражали и министры иностранных дел Великобритании и Франции. Э.А. Шеварднадзе не был готов к столь быстрым темпам продвижения переговоров, но в конечном счете дал согласие на опубликование совместного заявления шести министров о начале переговоров для обсуждения "внешних аспектов достижения германского единства, включая вопросы безопасности соседних государств".

Все больше стал ощущаться цейтнот, в который поставили себя участники переговоров, уступив настойчивым устремлениям правительства ФРГ завершить их к осени 1990 года. На 31 августа было назначено подписание Договора об объединении ФРГ и ГДР, на 12 сентября - Договора об окончательном урегулировании в отношении Германии, на 3 октября назначены торжества в Берлине по случаю объединения Германии, на 20 ноября - встреча на высшем уровне СБСЕ, на 2 декабря - выборы в Бундестаг ФРГ. Канцлер Г. Коль стремился к тому, чтобы выборы проходили уже в объединенной Германии. Это давало бы ему несомненные преимущества перед социал-демократическими конкурентами.

Обстановка со дня на день нагнеталась. На участников переговоров давила взятая ими на себя обязанность непременно закончить работу к установленному сроку. Согласовывать в таких условиях договорные формулировки значило обрекать себя на риск неизбежных огрехов, появление нечетких, приблизительных текстов. А ведь оставались еще открытыми многие ключевые положения итогового документа "шестерки".

Вечером 14 июля в Москву прилетели канцлер ФРГ Г. Коль и министры - иностранных дел Г.-Д. Геншер и финансов Т. Вайгель в сопровождении делегации немецких экспертов. На следующий день в особняке МИД СССР на ул. Алексея Толстого (ныне Спиридоновка) начались переговоры, которые должны были расставить все точки в вопросе о статусе объединенной Германии и ее отношениях с Советским Союзом. Им предшествовала двухчасовая встреча М.С. Горбачева с Г. Колем в присутствии лишь помощников и переводчиков. Она, как, впрочем, и вся поездка, подробно описана в воспоминаниях канцлера, его помощника Х. Тельчика и других немецких участников. В немецком сборнике документов опубликована и сама запись этого разговора.

Квинтэссенцией беседы стало фактическое согласие советского президента с тем, чтобы ФРГ после объединения осталась в НАТО. Предложенная им формула предусматривала, однако, что на переходный период, пока на немецкой земле будут оставаться советские войска, территория ГДР не будет входить в сферу НАТО.

Первая часть заявления президента обрадовала Г. Коля. Он воспринял услышанное как "прорыв". Однако вторая часть вызвала у него настороженность. Он усмотрел в словах собеседника признак того, что объединенная Германия все же не обретет полного суверенитета, а в ходе последующих переговоров об условиях пребывания советских войск СССР сможет сохранить в своих руках возможности для давления и в вопросе о членстве Германии в НАТО. Канцлер хотел полной ясности и настойчиво добивался ее у М.С. Горбачева. Ответ он получил лишь косвенный. Президент сказал, что предстоит совместный полет на Кавказ. В горном воздухе многое, дескать, видится яснее.

Г. Коля не удовлетворила столь неопределенная перспектива. Он продолжал настаивать и заявил, что полетит на юг только в том случае, если в итоге бесед Германия получит полный суверенитет. Упорство гостя граничило с бесцеремонностью и явно коробило президента. Прямого ответа он так и не дал, но предложил все же полететь на Кавказ. Г. Колю стало ясно, что согласие будет получено. В тот же день обе делегации вылетели в Ставрополь.

В.М. Фалин, занимавший в то время пост заведующего международным отделом ЦК КПСС, свидетельствует, что ночью накануне прилета Г. Коля он беседовал по телефону с М.С. Горбачевым и изложил ему свое видение предстоящих переговоров, особенно нажимал на то, чтобы президент не давал согласия на включение объединенной Германии в НАТО. М.С. Горбачев ответил, что постарается сделать, что можно, но, по его мнению, "поезд уже ушел".

Признание президента говорит о многом. К моменту встречи в Архызе исход переговоров фактически был предрешен. Внутренняя обстановка в СССР, положение в ГДР и других государствах Восточной Европы, жесткий нажим со стороны западных партнеров оставляли советскому государственному руководству крайне ограниченный набор средств и вариантов действий. Приняв правила игры, диктуемые политикой "нового мышления", отказываясь от любых шагов, способных вызвать малейшее обострение обстановки и критику в свой адрес за рубежом, руководители СССР еще больше сузили политический коридор своих действий. Поток событий нес их все с большей скоростью, и у них оставалось все меньше шансов, а возможно, и желания, выбраться из него. До декабря 1991 года, когда в Кремле был спущен флаг Советского Союза, а М.С. Горбачев сложил с себя полномочия президента все еще могучего государства, оставалось полтора года. Однако на всех действиях высшего руководства страны уже лежала печать какой-то отрешенности и даже обреченности.

Тем не менее в Архызе по ряду вопросов переговоры шли довольно напряженно. М.С. Горбачев добивался окончательного и ясного подтверждения важных для СССР положений в предстоящем урегулировании. В частности, речь шла о том, что иностранные войска НАТО не будут развертываться на территории бывшей ГДР и там не будет размещаться ядерное оружие и средства его доставки. Канцлер согласился с этим. Президент настаивал на сокращении численности бундесвера и получил согласие Г. Коля на "потолок" в 370 тыс. человек (от более значительных сокращений канцлер категорически отказался). Убедил канцлера, что Германии необходимо оплатить расходы по пребыванию Западной группы войск (ЗГВ) на немецкой территории (правда, в течение четырех, а не пяти лет и в меньших размерах, чем надеялся) и по ее выводу на родину, включая строительство квартир для военнослужащих ЗГВ.

Все это должно было уравновесить согласие на членство объединенной Германии в НАТО и на размещение в бывшей ГДР не интегрированных в НАТО частей бундесвера непосредственно после объединения.

Встреча в Архызе практически открыла путь к завершению переговоров "шестерки". Так она и была повсеместно воспринята. Особое воодушевление итоги встречи вызвали в политических кругах Германии, превратив надежду на скорое объединение страны в твердую уверенность.

На следующий день, 17 июля, в Париже открылась третья встреча министров иностранных дел "шестерки". Э.А. Шеварднадзе и Г.-Д. Геншер прибыли во французскую столицу прямо из Минеральных Вод под впечатлением только что закончившихся переговоров. Достигнутые в Архызе договоренности предопределили ход парижской встречи. Спорить фактически было уже не о чем. Работа над итоговым документом "шестерки" быстро двигалась к завершению. У немецких участников укрепилась убежденность, что все закончится в срок, до 3 октября, а поставленные цели будут достигнуты. В Париже был согласован и остававшийся открытым вопрос о подписании германо-польского договора о границе, который должен был на двусторонней основе подкрепить положения об окончательном характере германских границ, согласованные "шестеркой" для Договора об окончательном урегулировании в отношении Германии. Для этого на заседание "шестерки" был приглашен польский министр иностранных дел К. Скубишевский.

Быстрое продвижение на переговорах Э.А. Шеварднадзе мотивировал тем, что достигнут значительный прогресс в рамках СБСЕ, а также в процессе трансформации ОВД и НАТО. Этот вывод оказался, впрочем, правильным лишь для Организации Варшавского договора, участники которой практически уже стояли на пороге самороспуска, что в действительности и стало финалом "трансформации". Что же касается НАТО, то после декларации о намерениях, провозглашенной в Лондоне, конкретные дела приобрели весьма своеобразное направление. НАТО не только сохранило все основные установки и характеристики военно-политического блока, но и "трансформировалось" за счет привлечения новых членов и продвижения сферы своего действия на восток Европы. Летом 1990 года на возможность подобного расширения НАТО никто не решался даже намекать. Более того, звучали заверения, что структуры НАТО не передвинутся за линию границы между ФРГ и ГДР. Всего через пару лет об этих заверениях было забыто.

Результаты переговоров "шестерки" позволили подтвердить дату их завершения и подписания Договора об окончательном урегулировании - 12 сентября в Москве. На уровне экспертов шла окончательная отработка текста договора. Параллельно велась подготовка советско-германского Договора о добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве, который было условлено парафировать в тот же день - 12 сентября, а также Соглашения между СССР и ФРГ о некоторых переходных мерах и Договора о пребывании и выводе советских войск из Германии. История этих переговоров полна острых, даже драматических моментов, но это самостоятельная тема.

Вокруг Договора об окончательном урегулировании споры шли до последнего момента. К середине августа с немецкой стороны в переговорный процесс был "вброшен" вопрос о приостановке прав и ответственности четырех держав уже с момента фактического объединения Германии. Дело в том, что указанные права и ответственность по Договору об окончательном урегулировании должны были исчерпать себя с ратификацией и вступлением его в силу. В Бонне, однако, не хотели, чтобы объединенная Германия в течение даже короткого времени до вступления договора в силу оставалась под четырехсторонним контролем.

16-17 августа Г.-Д. Геншер в ходе переговоров в Москве добился согласия с этим пожеланием. Советский министр уступил настойчивости Г.-Д. Геншера и в другом вопросе. Он принял предложенную схему оформления обязательства ФРГ о сокращении бундесвера, которая предусматривала, что соответствующее заявление будет сделано на переговорах в Вене, а не на встрече "шестерки". Руководство ФРГ не хотело делать это обязательство частью окончательного мирного урегулирования, предпочитая "вписать" его в общее соглашение о сокращении вооруженных сил и вооружений в Европе.

В Москве еще раз был также рассмотрен вопрос, которому суждено было на долгие годы после воссоединения стать серьезным раздражителем в отношениях между правительством ФРГ и наследниками латифундистов и бывших нацистов, лишенных собственности в соответствии с союзническими решениями в период 1945-1949 годов. С советской стороны была подтверждена позиция, согласно которой принятые в те годы меры не подлежали пересмотру. Г.-Д. Геншер не возражал против этого, хотя и ссылался на необходимость оставить немецкому судопроизводству возможность компенсировать собственность лицам, которые сами утратили ее в результате нацистских преследований. Речь шла об объектах, которые после конфискации у жертв преследований перешли к нацистам, а затем были изъяты у них на основе Потсдамского соглашения.

Г.-Д. Геншер выступал и против включения этого вопроса непосредственно в текст Договора об окончательном урегулировании. Все же немецкому министру пришлось согласиться с тем, чтобы к договору были приложены письма в адрес министров иностранных дел четырех держав, подтверждающие необратимость мер, принятых в 1945-1949 годах.

Не был решен вопрос о компенсации советским гражданам, угнанным в Германию в период временной оккупации части советской территории, а также узникам концлагерей. Г.-Д. Геншер был против включения этого вопроса в Договор об окончательном урегулировании, а Э.А. Шеварднадзе не проявил настойчивости и согласился сделать его предметом отдельного урегулирования. Последующие переговоры растянулись на долгие месяцы, и лишь в 1992 году вопрос был решен, хотя размер компенсаций оказался минимальным, не соответствующим тяжести моральных и физических страданий, выпавших на долю советских граждан в фашистской неволе.

11 сентября 1990 года в Москву прилетели министры иностранных дел США, Великобритании, Франции, а также двух германских государств. На следующий день предстояло завершить работу конференции "2+4" и подписать согласованный к этому времени Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии.

Дни, предшествующие этой встрече, были, наверное, самыми горячими в советско-германских дипломатических контактах. Крайне сложными оказались вопросы о финансировании вывода войск и их пребывания в Германии, о судьбе и стоимости недвижимости и иного имущества ЗГВ. Советская сторона, подсчитав свои потребности, назвала сумму в 35-36 млрд. немецких марок. Правительство ФРГ готово было выделить 8 млрд. марок. Переговоры приобретали порой драматический характер, в них включились лично М.С. Горбачев и Г. Коль. Чувствуя опасность срыва последнего раунда переговоров "2+4", правительство ФРГ вынуждено было пересматривать свои предложения в сторону увеличения выплат. Буквально накануне московской встречи были окончательно согласованы объемы финансирования из бюджета ФРГ. Г. Коль подтвердил готовность выделить 3 млрд. марок на пребывание советских войск, 1 млрд. марок на оплату транспортных расходов, 8,5 млрд. марок на строительство квартир для военнослужащих ЗГВ, 200 млн. марок на переобучение военнослужащих. Кроме того, выделялся 3-миллиардный беспроцентный кредит. Вопрос о стоимости имущества ЗГВ оставался нерешенным.

Уже после того как участники встречи собрались в Москве, вечером 11 сентября на переговорах возник последний "мини-кризис". Английская делегация потребовала внесения в текст статьи 5 договора изменения, позволяющего после вывода советских войск передислоцировать на территорию бывшей ГДР воинские контингенты других государств НАТО для проведения маневров и учений. Западные партнеры решили, видимо, "под занавес" вырвать последнюю уступку у Советского Союза, явно переступив при этом рамки политической благопристойности. Советская сторона выступила против, поскольку новые предложения, по существу, взрывали договоренности, достигнутые в Архызе.

Функции посредника в урегулировании возникшего дипломатического инцидента взял на себя Г.-Д. Геншер, крайне обеспокоенный возможными негативными последствиями британской инициативы. Для правительства ФРГ срыв намеченного графика завершения переговоров был совершенно неприемлем, и германский министр взялся за дело со свойственной ему энергией. В ходе ночных двусторонних встреч и утреннего совещания министров США, Великобритании, Франции и ФРГ был подготовлен проект протокольной записи, согласно которой вопросы, касающиеся временной передислокации, передавались на "разумное" и "ответственное" решение правительства Германии с учетом интересов безопасности участников договора.

Дипломатические контакты были продолжены утром 12 сентября, что почти на два часа задержало начало встречи "шестерки". После определенных колебаний советское руководство все же дало согласие на предложенный текст протокольной записи, и министры иностранных дел шести держав, наконец, поставили свои подписи под документом, подводящим окончательную черту под второй мировой войной.

Тем не менее история переговоров об объединении Германии этим не завершилась. Предстояла ратификация подписанного договора. Как и следовало ожидать, это оказалось далеко не рутинной процедурой. В Верховном Совете СССР значительная часть депутатов была настроена против ратификации. Правительству пришлось приложить огромные усилия, чтобы убедить депутатов в необходимости ратификации. Лишь к марту 1991 года процедура утверждения парламентом договора была завершена.

2.2 Внутренняя политика

Вся внутренняя политика Горбачёва была проникнута духом перестройки и гласности. Он впервые ввел термин "перестройка" в апреле 1986 г., которое сначала понималось только, как "перестройка" экономики. Но позднее, особенно после проведения XIX Всесоюзной партийной конференции, слово "перестройка" расширилось и стало обозначать всю эпоху перемен.

Первые шаги Горбачёва после избрания в основном повторяли меры Андропова. Прежде всего он отменил "культ" своей должности. На глазах у телезрителей 1986 г. Горбачёв грубовато оборвал одного оратора: "Поменьше склоняйте Михаила Сергеевича!".

В средствах массовой информации вновь заговорили о "наведение порядка" в стране. Весной 1985 г. вышел указ о борьбе с пьянством. Вдвое была сокращена продажа винно-водочных изделий, в Крыму и Закавказье вырубили тысячи гектаров виноградников. Это привело к росту очередей у винных магазинов и к повышению употребления самогона более чем в пять раз.

С новой силой возобновилась борьба с взяточничеством, особенно в Узбекистане. В 1986 г. арестовали, а позднее осудили на двенадцать лет заключения зятя Брежнева Юрия Чурбанова.

В начале 1987 г. Центральный комитет ввел некоторые элементы демократии на производстве и в партийном аппарате: появились альтернативные выборы партийных секретарей, иногда открытое голосование заменялось тайным, вводилась система выборов руководителей предприятий и учреждений. Все эти нововведения в политической системе обсуждала XIX Всесоюзная партийная конференция, происходившая летом 1988 г. Её решения предусматривали соединение "социалистических ценностей" с политической доктриной либерализма - был провозглашен курс на создание "социалистического правового государства", планировалось провести разделение властей, разрабатывалась доктрина "советского парламентаризма". Для этого был создан новый высший орган власти - съезд народных депутатов, а Верховный Совет было предложено сделать постоянно действующим "парламентом".

Изменению подверглось и избирательное законодательство: выборы предполагалось проводить на альтернативной основе, сделать их двухступенчатыми, одну треть депутатского корпуса формировать от общественных организаций.

Главной идеей конференции была передача части властных полномочий партии правительству, то есть усиление советских органов власти, при сохранении в них партийного влияния.

Вскоре, инициатива проведения более интенсивных реформ перешла к избранным на I съезд народным депутатам, по их предложению концепция проведения политических реформ была несколько изменена и дополнена. III съезд народных депутатов, заседавший в марте 1990 г. счел целесообразным ввести пост Президента СССР, тогда же была отменена 6-я статья Конституции, закреплявшая монополию коммунистической партии на власть, это позволило формировать многопартийность.

Так же в ходе политики перестройки произошла на государственном уровне переоценка некоторых моментов истории государства, особенно это касается осуждения культа личности Сталина.

Но в тоже время стали постепенно появляться и недовольные политикой перестройки. Их позицию выразила в своем письме редакции газеты "Советская Россия" ленинградская учительница Нина Андреева.

Одновременно с проведением реформ в стране, в ней появился, казалось уже давно решенный, национальный вопрос, который вылился в кровавые конфликты: в Прибалтике и в Нагорном Карабахе.

Одновременно с проведением политических реформ проводились и реформы экономические. Главными направлением социально-экономического развития страны был признан научно-технический прогресс, техническое перевооружение машиностроения и активизация "человеческого фактора". Первоначально основной акцент делался на энтузиазм трудящихся, но на "голом" энтузиазме ничего не построишь, поэтому в 1987 г. была проведена экономическая реформа. Она заключала в себе: расширение самостоятельности предприятий на принципах хозяйственного расчета и самофинансирования, постепенно возрождение частного сектора экономики, отказ от монополии внешней торговли, более глубокая интеграция в мировой рынок, сокращение числа отраслевых министерств и ведомств, реформа сельского хозяйства. Но все эти реформы, за редким исключением, не приводили к желаемому результату. Одновременно с развитием частного сектора экономики, государственные предприятия столкнувшиеся с совершенно новыми способами работы, были не способны выжить в условиях нарождающегося рынка.

2.2.1 Образование многопартийности в СССР

Постепенно КПСС стало утрачивать политическую власть и инициативу - это привело к формированию многопартийности в СССР.

Весной 1988 г. "Демократический союз", во главе с В. Новодворской, провозгласил себя оппозицией КПСС. В апреле того же года возникают народные фронты в Прибалтике. Позже аналогичные организации возникают и в остальных союзных и автономных республиках, позже они трансформируются в националистические политические партии и общественные организации. С развитием политической мысли и свободомыслия в СССР появляются всё новые организации, отражающие эти изменения.

Либеральные силы представлял "Демократический союз", христианские демократы, конституционные демократы, либеральные демократы. Наиболее крупной демократической партией стала "Демократическая партия России". Осенью 1990 г. возникла Республиканская партия Российской Федерации.

Социалистические и социал-демократические направления были представлены "Социал-демократической ассоциацией" и "Социал-демократической партией России", а также "Социалистической партией".

Но при всем многообразии политических сил реально соперничало лишь два направления: коммунистическое и либеральное.

В июне 1990 г. была образована Коммунистическая партия РСФСР, которое придерживалось достаточно традиционалистских позиций. Это привело к тому, что к XXVIII съезду КПСС правящая партия пришла в состоянии раскола. Однако съезд не преодолел кризиса в партии, не смог сплотить различные группировки, не стал он так же и реформировать саму партийную систему. Таким образом, выход из партии стал все более интенсивным (с 1985 г. по лето 1991 г. численность КПСС сократилось на 6 миллионов человек).

2.2.2 Обострение национального вопроса в советских республиках

Начавшиеся относительная демократизация общества выявила наболевшие, но десятилетиями не решавшиеся национальные проблемы. Из заключения и ссылок стали возвращаться видные активисты национально-освободительных движений.

В декабре 1987 г. в ответ на назначение Г. Колбина вместо отправленного в отставку лидера Казахстана Д. Кунаева казахская молодежь устроила в Алма-Ате массовые акции протеста, которые были разогнаны властями.

20 февраля 1988 г. на сессии областного совета Нагорного Карабаха было принято решение о ходатайстве перед Верховными Советами Азербайджана и Армении о выводе области из состава Азербайджанкой ССР и включении ее в состав Армянской ССР. Это решение было принято массовыми митингами и забастовками в НКАО. Азербайджанское население города Сумгаите ответило на это кровавыми погромами армянского населения, которые продолжались двое суток. По официальным данным погибло 32 человека. С этих событий в 1988 г. начались национальные движения в Армении и Азербайджане. Это привело к росту беженцев - армяне покидали Азербайджан, азербайджанцы Армению. Советское руководство приняло меры против обоих национальных движений: всех членов армянского комитета "Карабах" арестовали, в Баку после не прекращавшихся погромов против армянского были введены войска, во время ночного штурма города погибло около 140 бакинцев. Но это привело лишь к тому, что национальные движения получали все большую поддержку среди населения своих республик.

В Литве в октябре 1988 г. сразу после создания "Движения перестройки" (Саюдиса) состоялась впечатляющая демонстрация. Около 200 тыс. человек прошли с факелами по улицам Вильнюса. Одни поддерживали политику Горбачёва, но уже слышались призывы к независимости республики. К 1989 г. лозунги поменялись: уже никто не поддерживал Горбачёва, требовали независимости. В конце 1989 г. и начале 1990 г. в странах Прибалтики прошли выборы в Верховные Советы. Победа всюду досталась народным фронтам. Следующий, весьма логичный шаг, первым предпринял Верховный Совет Литвы. 11 марта 1990 г. он провозгласил Литву независимой республикой.

В Москве этот шаг назвали антиконституционным. Сторонники СССР образовали "Комитет национального спасения", обратившись за помощью к советским десантникам. В ночь на 13 января советские десантники штурмом захватили здание Литовского радио и телевидения и телебашню в Вильнюсе. Во время штурма погибли 13 человек. Несмотря на поддержку из Москвы, войска не смогли захватить здание Верховного Совета. Национальное движение, таким образом, не только не ослабло, но и многократно повысило свой авторитет, власть же "Комитета национального спасения" не была утверждена, что привело к краху сторонников СССР в прибалтийских республиках.

8 апреля 1989 г. на площади перед Домом правительства в Тбилиси состоялся 10-тысячный митинг. Его участники требовали независимости Грузии. Вечером "в целях устрашения" по площади прошла колонна бронетехники. Это побудило многих остаться на площади на ночь. Утром, в четыре часа утра, начали разгонять митинг. Разгон превратился в кровавую резню. Погибло 20 человек, из них 16 женщин (причём младшей из погибших было 16 лет, старшей - 70). Как и другие подобные меры, эти события привели к усилению национально-освободительного движения. В 1990 г. на выборах в Верховный Совет Грузии победу одержали сторонники независимости.

3. НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ ПРОГРАММЫ ГОРБАЧЕВА

3.1 Крах политического курса М.С. Горбачева

В этой главе мы попытаемся ответить на вопрос, почему провозглашенная М.С. Горбачевым перестройка, получившая на первых порах всенародное одобрение, обернулась острейшим кризисом, поставившим Президента СССР на грань политического краха, а страну ввергла в катастрофу, из которой еще только предстоит найти выход? Но этого может и не случиться, если в анализе уже пройденного пути не удастся отделить зерна от плевел, вину М.С. Горбачева от его беды, субъективные просчеты, ошибки и заблуждения от того, что было продиктовано объективной политической логикой событий.

Проще всего представить М.С. Горбачева, как это часто делается, в прошлом, - олицетворением прогрессивных перемен, инициатором борьбы с застоем, а теперь - ренегатом перестройки, недальновидным политическим лидером, неспособным добиваться провозглашенных целей. Рассуждая таким образом, многие склонны считать М.С. Горбачева фигурой переходного периода и даже основным виновником того, что страна никак не может преодолеть этот болезненный этап. Но такая схема, по существу, ничего не объясняет. Она лишь фиксирует внешние проявления политического поведения М.С. Горбачева, не раскрывая побудительных мотивов принимаемых им самоубийственных решений. А разобраться нужно именно в этом.

Политическая биография М.С. Горбачева как инициатора перемен началась с его декларации о необходимости начать перестройку с КПСС. Для лидера правящей партии, которой в тот момент еще не противостояла ни в парламенте, ни в жизни организованная оппозиция, такая постановка вопроса была абсолютно правильной, открывающей перспективу возрождения и КПСС, и страны.

Была ли возможность такого развития событий? По всей видимости, да. Что касается рядовых коммунистов, то они давно и морально, и политически были готовы к крутому повороту: уже в открытую говорили о загнивании партии, зазнайстве, непомерном честолюбии и корыстолюбии высших руководителей КПСС. Протест должен был вот-вот выплеснуться наружу. С каждым годом становилось все более заметным сопротивление политическому курсу, проводившемуся геронтологическим политбюро и в руководящих органах КПСС, обкомах и райкомах.

Недовольство зрело не только внутри партии, но и в народе. Высшие эшелоны партийной и государственной власти все острее ощущали на себе возрастающее давление. В этих условиях одно крыло политбюро ЦК КПСС (впоследствии группа так называемых демократов) считало необходимым искать выход, другое (будущие консерваторы) - спасение. И как обычно случается в неясных политических ситуациях, на авансцене появилась неясная политическая фигура - М.С. Горбачев. С одной стороны, молод, энергичен, коммуникабелен, к тому же - выходец из народа, с другой - выдвиженец прежнего руководства, не раз демонстрировавший ему свою преданность, человек, прошедший все ступеньки партийной иерархии, опытный, осмотрительный аппаратный работник.

Понятно, что М.С. Горбачев был компромиссной фигурой. И вся его дальнейшая судьба зависела от того, какая из сторон станет преобладающей. На начальном этапе перестройки в партии фактически развернулась борьба за Горбачева. Это было первое и сразу генеральное сражение. От его исхода зависело все: если победу одержат силы, не утратившие связи с народом, открывалась перспектива обновления страны и возрождения партии; если верх возьмут представители консервативного крыла, то партия неизбежно должна была лишиться права на политическое лидерство, превратиться в тормоз на пути преобразований.

Объективно соотношение сил складывалось поначалу в пользу обновленцев. Курс на перестройку был встречен с энтузиазмом и в партии, прежде всего среди рядовых коммунистов, и в народе. Создавалось впечатление, что у Горбачева есть все, чтобы осуществить задуманное. Однако объективные предпосылки - одно, а позиция политического лидера - другое. Все зависело от того, какой выбор сделает сам М.С. Горбачев. Какое-то время он медлил, лавировал, пытаясь уйти от прямого ответа, пока вопрос выбора не был поставлен ребром. Случилось это на октябрьском (1987 г.) пленуме ЦК КПСС, когда секретарь МГК КПСС Б.Н. Ельцин попросил об отставке, мотивируя свое решение несогласием не только с методами, но и с некоторыми направлениями проводимой М.С. Горбачевым политики.

Тогда Б.Н. Ельцина помимо всего прочего обвинили в том, что он выбрал для своего демарша неподходящий момент. Страна - на пороге 70-летия Великого Октября. Народ охвачен пафосом революционного обновления. В Москву для участия в грандиозном политическом шоу приглашены главы правительств ведущих капиталистических государств. Начали прибывать в столицу на юбилейную встречу и делегации коммунистических и рабочих партий, других революционных, национально-освободительных, демократических движений. И тем, и другим должен был быть предъявлен в авторском исполнении эскиз так называемого нового мышления. И вот в этой обстановке совершает "политическое харакири" Б.Н. Ельцин - один из ближайших сподвижников, а в глазах народа - верный друг и единомышленник М.С. Горбачева.

На первый взгляд поступок действительно безрассудный, достойный осуждения. Но только на первый взгляд. В действиях Б.Н. Ельцина проявилось качество, которое создает крупного политика государственного масштаба, - безошибочная, политическая интуиция, умение поставить назревший вопрос в самую подходящую минуту. Не исключаю, что Б.Н. Ельцин и сейчас не сможет дать исчерпывающего объяснения, почему именно в тот момент он пошел на такой шаг. Здесь проявилась та самая политическая закономерность, которая сама найдет время, место и действующих лиц, чтобы реализоваться. Смысл же разыгравшегося в октябре 1987 года драматического акта состоял в том, что М.С. Горбачеву перед лицом не только своего народа, но и всего мира предстояло сделать выбор: с кем и куда идти?

Тогда он еще был свободен, не обременен невыполненными обещаниями и имел возможность, прислушавшись к предостережениям Б.Н. Ельцина, принять верное решение.

Однако в поведении М.С. Горбачева уже обозначилось намерение полакомиться первыми, недозревшими еще плодами перестройки, покрасоваться перед миром в образе коммуниста-реформатора, который со всеми умеет находить общий язык. Но тут и возник Б.Н. Ельцин со своей неуклюжей отставкой.

Осудив Б.Н. Ельцина, М.С. Горбачев проиграл партию в прямом и переносном смысле, собственноручно поставил крест на своей политической биографии как лидера перестройки. Она превратилась в нескончаемый "переходный период", поскольку Горбачев теперь не столько управлял вышедшими из-под контроля процессами, сколько балансировал на точке, которая не устраивала ни "верхи", ни "низы", ни "правых", ни "левых".

Начиная с октября 1987 года обновленческие тенденции пошли на спад. В обществе все отчетливее стали нарастать антипартийные настроения, хотя авторитет рядовых коммунистов какое-то время еще держался. На общесоюзных выборах в марте 1989 года и следующей весной в местные органы власти они встречали поддержку избирателей, а все нарекания адресовались, как правило, бюрократическому командно-административному аппарату.

Раздвоение политического лица партии быстро привело к тому, что уже сам факт принадлежности к КПСС стали воспринимать как каинову печать. Начался массовый выход из ее рядов. КПСС все больше замыкается в себе, становится все агрессивнее. Наконец летом 1990 года (XXVIII съезд КПСС и Учредительный съезд КП РСФСР) партия дала бой своему Генеральному секретарю. Бой решительный, но после того как М.С. Горбачев "обменял" 6-ю статью Конституции СССР на пост президента страны, по сути дела уже ничего не решавший.

Полагаем, не правы аналитики, представляющие дело так, будто столкновение делегатов обоих съездов с М.С. Горбачевым объясняется тем, что среди них большинство составляли партийные функционеры. Уверен, окажись Горбачев на любом партийном собрании, в любом коллективе, результат будет тот же - основная масса коммунистов не приемлет М.С. Горбачева. И для этого есть веские основания - Горбачев не сумел, будучи генеральным секретарем партии, осуществить и возглавить ее перестройку, упустил имевшиеся для этого шансы. Более того, партия оказалась в двусмысленном положении. На всех перекрестках и площадях ее проклинают, Генеральный секретарь делает вид, что ничего этого не замечает, а как только возникает нужда продвинуть угодное ему политическое решение, то мобилизуются именно партийные структуры. Ведь другой организованной силы, на которую М.С. Горбачев мог бы положиться, у него все равно нет. Хотя теперь, похоже, взаимоотношения между КПСС и Горбачевым становятся весьма сложными. Партия ничего не хочет делать для него бескорыстно, а ему становится все тяжелее с ней расплачиваться, не нанося ущерба своему политическому авторитету.

Еще одним подтверждением образовавшегося вокруг М.С. Горбачева политического вакуума стало выдвижение на пост вице-президента Г.И. Янаева. Дело даже не в том, что после возникших сомнений при голосовании за его кандидатуру на IV съезде народных депутатов СССР у президента не нашлось другого решения, кроме как настаивать на повторном голосовании. Хотя он должен был понимать, что, опуская бюллетени во второй раз, депутаты будут выражать свое мнение уже не по кандидатуре Г.И. Янаева, а по вопросу о доверии самому президенту. И одержанная победа была неубедительной.

В выборе Г.И. Янаева вице-президентом, как в капле воды, отразился измельчавший политический масштаб личности М.С. Горбачева, то качество Президента СССР, которое довершает сейчас его политическую гибель, - непродуманность предпринимаемых ходов с точки зрения их неизбежных последствий. Сделав своей правой политической рукой Г.И. Янаева, М.С. Горбачев не только нанес невосполнимый урон своему авторитету и репутации государственного деятеля, но вновь - в который уже раз! - способствовал обострению конфронтации, усилению дестабилизации обстановки, чреватой для него и для народа тяжелейшими бедами.

Так что же делать в этой ситуации? Добиваться отстранения Президента СССР от власти?

В пределах конституционной процедуры это невозможно. Предложения лишить его поста, от кого бы они ни исходили, не получат необходимой поддержки. В аналогичной ситуации окажется и любая кандидатура, которую выдвинут на замену.

Невозможен и антиконституционный переворот, в силу не только внутренних, но и международных политических факторов.

Невозможно и развитие событий по восточноевропейским сценариям. Во-первых, процесс перемен в нашей стране пошел по иному политическому руслу. У нас он начался не снизу, а сверху. Во-вторых, советский народ в силу неоднородной политической зрелости и активности никогда не сможет взять в свои руки инициативу. А политической силы, способной под своими лозунгами вывести на улицу чуть ли не половину населения, как это случилось, скажем, в Чехо-Словакии, в нашей стране нет. Да, пожалуй, это и хорошо, что народ пока не рвется делать политику на улице. Не те у нас традиции, не та политическая культура, чтобы удержаться при этом в цивилизованных рамках.

Думаем, что у В.О. Ключевского были основания говорить, что массовые антиправительственные выступления в России если и не начинаются, то обязательно заканчиваются пугачевщиной. (Кстати, единственным политически мотивированным оправданием введения в стране военно-милицейского режима патрулирования можно считать лишь опасения народного бунта. Как известно, бессмысленного и беспощадного. Но об этом нынешние власти предпочитают всуе не поминать. Не накликать бы беды.)

Объективный анализ положения в стране приводит к выводу: все, что нам предстоит увидеть, будет не только жалкой и жестокой агонией политической карьеры Горбачева, но и часом страданий народа.

Спасение было возможно только в одном случае. Если сам М.С. Горбачев, осознав критический характер ситуации, сойдет с политической сцены добровольно. После отставки Б.Н. Ельцина в 1987 году и Э.А. Шеварднадзе в 1990-м целесообразность отставки М.С. Горбачева вычисляется так же просто, как валентность любого химического элемента по Таблице Менделеева.

Уход из официальной государственной политики Шеварднадзе, который возглавлял, казалось бы, наиболее эффективное направление перестройки, мог означать только одно - жесточайший удар по доверию к этой политике вообще, если это доверие еще у кого-нибудь оставалось. Как и в случае с Б.Н. Ельциным, демарш Э.А. Шеварднадзе поначалу вызвал недоумение, а затем серьезную тревогу: если корабль перестройки, которым командует М.С. Горбачев, покидает его первый помощник, значит, быть близкой беде или с кораблем, или с капитаном. А тут еще фраза: "Это мой протест против диктатуры".

В возникшей ситуации у Михаила Сергеевича, с точки зрения объективной политической логики, оставался единственный шанс отвести от себя подозрения и дезавуировать заявление Э.А. Шеварднадзе - любым способом уговорить его остаться в рядах президентской рати. Лучше всего в латах вице-президента, как вроде бы и планировалось до отставки министра иностранных дел, оказавшейся для президента, если верить его словам, сюрпризом. По существу, вопрос о сохранении Э.А. Шеварднадзе превратился в дело политической чести Президента СССР. Он удержать возле себя Э.А. Шеварднадзе не сумел или не захотел, предоставив тем самым возможность досужим политическим умам фантазировать на тему - то ли еще будет!

Добровольный уход М.С. Горбачева в отставку мог бы стал спасительной встряской для общества, заставить закусивших удила доморощенных демократов и консерваторов осознать гибельность конфронтации, понять наконец, что без консолидации и гражданского согласия спасение страны невозможно.

В конце концов случилось то, что и должно было случиться: партия как политическая сила оказалась на обочине перестройки. И произошло это не в последнюю очередь по вине ее лидера: этого ни те, кто остался в партии, ни те, кто из нее вышел, М.С. Горбачеву никогда не простят.

3.2 Причины и следствия провала перестройки как комплексной политико-экономической реформы

У политического поведения М.С. Горбачева наверняка должна быть какая-то универсальная формула. Ведь если человек вторгается в различные сферы жизни, но одинаково безуспешно, то здесь помимо конкретных причин неудач должен присутствовать некий коренной порок, даже добро превращающий во зло.

В благих намерениях М.С. Горбачева никто, пожалуй, не сомневается, даже те, кто сегодня изображает президента коварным политиканом и интриганом, чуть ли не заговорщиком и кандидатом в диктаторы.

Вспомним, с чего М.С. Горбачеву приходилось начинать. Страна плелась в хвосте мировых политических социально-экономических, научно-технических процессов, превращаясь постепенно из великой державы в третьеразрядное государство, мощь которого измеряется в основном ракетно-ядерным потенциалом. Было ясно, что вывести страну из застоя будет неимоверно трудно.

Тому, кто возьмет на себя смелость и ответственность начать процесс перемен, необходимо обладать не только политической мудростью, но и политическим мужеством.

М.С. Горбачев, конечно же, понимал, какую нелегкую долю он себе выбирает. Ход мыслей у него был верный, и форму выражения им он нашел адекватную: "Каждый начинает перестройку у себя". Среди перестроечных афоризмов, на которые так щедр Михаил Сергеевич, считаю эту формулу ключевой, способной многое объяснить и в политическом поведении, и в судьбе Горбачева. Он решил перестраивать партию и страну одновременно, пытаясь попутно вылепить из себя самого политического деятеля нового типа.

Что ж, игра стоила свеч, но вот осуществление задуманного оказалось Михаилу Сергеевичу не под силу. Слишком сложна была задача, да и оковы усвоенных в недрах старых партийных структур представлений о том, из чего складываются авторитет и влияние политического лидера, сковывали мысль и действия. Пока М.С. Горбачев созревал до очередного "смелого" решения, его пора было уже менять на иное, иногда прямо противоположное. В итоге многое делалось невпопад, с опозданием или, наоборот, преждевременно, с разрушительным для самого Горбачева и его политического авторитета эффектом. Переоценив себя, не осуществив в необходимых масштабах личной перестройки, М.С. Горбачев неизбежно должен был оказаться в незавидной роли вселенского обманщика. Что это, вина его или беда?

Теперь попробуем разобраться: кто в такой ситуации поддерживал М.С. Горбачева? Очень немногие.

КПСС - в той мере, в какой М.С. Горбачев, будучи у власти, постарается не допустить против партии политического геноцида.

Так называемые демократические силы - в той мере, в какой он способен сдерживать агрессивность консервативного движения, строящего свою политику на использовании усугубляющихся трудностей, которые сегодня многими рассматриваются как результат дилетантских действий "демократов".

Профессиональные, творческие, молодежные, женские союзы и массовые организации - в той мере, в какой они разделяют позиции демократического или консервативного крыла.

Общественное мнение - лишь в той мере, в какой оно опасается, что политика того, кто может прийти на смену Горбачеву, окажется еще более губительной.

Многочисленные группировки "неформалов" - в той мере, в какой они считают, что, до тех пор пока они окончательно не оформятся, будет лучше, если бразды правления останутся в руках М.С. Горбачева.

А кто был против Горбачева? Те же самые силы, но теперь уже в зависимости от того, какие у них имеются программы вывода страны из кризиса, поскольку абсолютно все убеждены, что М.С. Горбачеву сделать это не удастся. Процесс разрушения его политического имиджа, падения авторитета и влияния стал необратимым. Слишком много за минувшие шесть лет допущено ошибок, просчетов, сделано невыверенных политических ходов.

В этой ситуации М.С. Горбачеву помогает держаться у власти только страх "правых", что победят "левые", и страх "левых", что победят "правые". Политического центра, способного притягивать к себе хоть какие-то силы, в стране практически нет. Ситуация уникальная, по сути дела, тупиковая. Попытки самого Горбачева найти из нее выход заведомо обречены. Те, кто не понимал этого прежде, начинают сознавать сейчас, после того как начался процесс формирования новой президентской рати, вместе с которой М.С. Горбачев уже пообещал уйти в отставку, если не удастся стабилизировать обстановку, добиться перемен к лучшему.

Это заявление свидетельствует только о том, что президент политически дезориентирован и, похоже, деморализован. Иначе он должен был бы знать, что в обозримой перспективе сделать нечто такое, что можно было бы рассматривать как стабилизацию обстановки, а тем более как радикальный поворот к лучшему, ни ему, ни кому-либо еще не удастся. Развитие событий вышло из-под контроля, и в нынешней ситуации никто не сможет предсказать, какая очередная "бомба" взорвется на политическом полигоне страны. Но что бы ни случилось, вина за это будет возложена на М.С. Горбачева, на тот кабинет министров, который он формирует. Кто бы в него ни вошел, заведомо ясно, что там не будет ни одной действительно заметной личности, знающей себе политическую цену. Не исключаю, что именно по этим соображениям дистанцировались от президента А.Н. Яковлев и Э.А. Шеварднадзе, а также некоторые авторитетные эксперты из команды президентских советников.

К середине 1990г. советское руководство приняло решение о введении частной собственности на средства производства. Начался демонтаж основ социализма. Президенту было предложено несколько экономических программ перехода к рыночной экономике. Наибольшую известность из них получила программа под названием “500 дней”, созданная под руководством молодого ученого Г. Явлинского. Свою программу предложило и правительство СССР. Программы отличались в основном по степени радикализации и решимости. 500 дней нацеливали на быстрый и решительный переход к рынку, смелое введение различных форм собственности.

Правительственная программа, не отрицая необходимости перехода к рыночным отношениям, стремилась растянуть этот процесс на долгое время, оставить значительный государственный сектор в экономике, всепроникающий контроль за ней со стороны центральных бюрократических органов. Президент отдал предпочтение программе правительства. Ее реализация началась в январе 1991 года, с обмена 50 и 100 рублевых купюр в целях изъятия денег, приобретенных с точки зрения властей незаконным путем, а также уменьшения давления денежной массы на потребительский рынок.

Обмен проходил в сжатые сроки. В сберкассах выстраивались огромные многочасовые очереди. Люди должны были доказывать законность своих сбережений. Вместо планируемых 20 млрд. рублей, правительство получило от этой операции только 10 млрд. рублей. 2 апреля 1991 года, были в 2-4 раза повышены цены на продовольственные товары, транспорт, коммунальные услуги. Произошло падение жизненного уровня населения.

По данным ООН, к середине 1991 года СССР по этому показателю занимал 82-е место в мире. Официальное решение советского руководства о переходе к рыночной экономике позволило наиболее предприимчивым и энергичным людям создавать первые в стране легальные частнопредпринимательские фирмы, торговые и товарные биржи.

В стране появился и стал реализовываться слой предпринимателей, хотя существовавшие законы не позволяли им развернуть свою деятельность по производству товаров. Основная масса частных капиталов находила свое применение в сфере торговли и денежного обращения. Процесс приватизации предприятий проходил крайне медленно.

Вдобавок ко всему наблюдалось появление безработицы, преступности, рэкета. К концу 1991 г. экономика СССР оказалась в катастрофическом положении. Ускорялось падение производства. Национальный доход по сравнению с 1990 г. уменьшился на 20%. Дефицит государственного бюджета, т. е. превышение государственных расходов над доходами, составлял, по разным оценкам, от 20% до 30% валового внутреннего продукта (ВВП). Нарастание денежной массы в стране грозило потерей контроля государства над финансовой системой и гиперинфляцией, т. е. инфляцией свыше 50% в месяц, которая могла парализовать всю экономику. Неудачи в экономике все более подрывали позиции коммунистических реформаторов во главе с Горбачевым.

К несомненному свидетельству провала в экономике можно отнести антиалкогольную компанию. Изначальная задумка реформы была весьма положительной- уменьшить количество потребляемого алкоголя на душу населения в стране, начать борьбу с пьянством. Но в результате слишком радикальных действий этом направлении антиалкогольная кампания привела к плачевным результатам:

1.   Антиалкогольная кампания Горбачева и последующий отказ от государственной монополии привели к тому, что большая часть доходов ушла в теневой сектор. В 90-е годы немало стартовых капиталов было сколочено частниками на "пьяных" деньгах. Казна же стремительно пустела.

2.   Вырубка ценнейших виноградников, в результате этого исчезновение целых секторов промышленности в некоторых республиках СССР (Грузия и т.д.)

3.   Рост наркомании, токсикомании, самогоноварения

4.   Много миллиардные убытки бюджета

Подводя итог вышеизложенному, следует сказать о том, почему, на наш взгляд, перестройка потерпела крах. Причин тому несколько:

1. Начиная перестройку М.С. Горбачев намеревался прежде всего осуществить ее в партии. И в этом была его фатальная ошибка.

2. Обещал разгромить политический и экономический тоталитаризм, открыть путь для подъема экономики и повышения благосостояния народа. На шестом году перестройки основные звенья командно-административной системы в основном сохранились. В лучшем случае в слегка модифицированном виде.

3. Михаил Сергеевич еще до перестройки, будучи инициатором разработки еще одной программы - продовольственной, обещал к 1990 году обеспечить изобилие продуктов и товаров сельскохозяйственного производства. Но до сих пор никто не знает, куда сгинули затраченные на реализацию "программы изобилия" миллиарды рублей.

4. На заре перестройки М.С. Горбачев уверял, что она приведет к процветанию каждую входящую в Союз республику. Сейчас СССР превратился в конгломерат враждующих друг с другом республик. Во многих регионах дело дошло фактически до гражданской войны.

5. И наконец, Михаил Сергеевич начиная перестройку заявлял о своей приверженности идеалам свободы, гуманизма, демократии, прав человека. Однако вместо демократических органов власти люди получили президента, который чем меньшего добивается, тем больших полномочий для себя требует. Законы тиражировались десятками и не исполнялись. Мощная волна преступности захлестнула страну.

Единственный закон, который позволил советским людям вдохнуть глоток свободы, - Закон о печати - тоже оказался под угрозой. С подачи президента его действие все хотели приостановить или, во всяком случае, ограничить. Предчувствия и настроения это намерение породило мрачные, в основе своей - антигорбачевские. Скептики, еще на заре перестройки сочинившие строки: "Товарищ, верь, пройдет она, так называемая гласность, и вот тогда госбезопасность припомнит наши имена", - злорадствовали. В очередной раз М.С. Горбачев совершил непростительную ошибку, говорящую об изъянах не столько его политического сознания, сколько обыденного, житейского - выпущенного из бутылки джинна невозможно загнать обратно силой.

Однако в обеих своих ипостасях, с шараханьем между реформаторством и ретроградством, с шагом вперед и двумя назад он все равно был человеком, словно пришедшим из другого мира, а не из провинциального Ставрополья. После старых, измученных болезнями генсеков, невежественных вождей "из крестьян" перед страной и миром появился человек, который на фоне остальных тамошних старцев выглядел, несмотря на раннюю лысину, едва ли не мальчишкой.

Да еще с университетским образованием, обуреваемый идеями и желающий что-то изменить. Общество, привыкшее к полуподпольным, полудиссидентским разговорам на кухне, с удивлением обнаруживало, что Горбачев, в 49 лет ставший членом Политбюро, которого мы считали либо выдающимся карьеристом, либо толковым мужиком, не тронутым маразмом, часами говорит без бумажки и, как мы, считает, что так дальше жить нельзя. Он объезжает всю страну, говорит с людьми, нарушая все каноны советского протокола и запреты службы безопасности, не скрывает своей любви к жене, которая почти всегда ездит вместе с ним.

Этого было вполне достаточно, чтобы влюбить в себя почти всю страну, отвыкшую от нормальной жизни, привыкшую бояться и презирать власть. Он дал людям надежду и волю.

Тому, что едва ли не всенародное обожание сменилось столь же единодушной неприязнью, есть много причин. Ну ясно же теперь, что Горбачев вовсе не хотел привести СССР к победе "капиталистического" труда! Да и о социал-демократии, что бы сегодня ни говорилось, он не помышлял.

Пожалуй, он думал о Дубчеке, о том социализме, какой не довелось построить в Чехословакии. Скорее всего, в процессе реформ, политических и экономических, он в какой-то момент с ужасом понял, что система нереформируема и скрещивание советской управленческой машины с элементами демократии невозможно из-за сопротивления старых, но все еще мощных партструктур, из-за слабости и пассивности общества. Из-за того, что практика неумолимо доказывала - социализм "с человеческим лицом" невозможен, и его старый университетский товарищ Зденек Млынарж ошибался - реальный социализм бывает только с тоталитарной мордой ГУЛАГа и тотальным же дефицитом. Из-за того, что единственный его политический конкурент, им же самим и созданный, Борис Ельцин все это понял и, решительно отказавшись от старых догматов, не побоялся порвать с партаппаратом и опереться на "улицу".

Горбачев хотел лишь приоткрыть шлюзы и первоначально пытался контролировать демократизацию и дозировать гласность. И временами он вел себя как типичный провинциальный партийный босс хрущевско-брежневских времен. Так было после чернобыльской катастрофы, когда власть следовала принципу: "если ничего никому не говорить, никто и не узнает". И когда он грозился уволить редактора "Аргументов и фактов", осмелившегося напечатать не очень лестный для Горбачева политический рейтинг. И когда устроил разнос "Московским новостям", опубликовавшим некролог "антисоветчику" Виктору Некрасову. Однако справляться с давлением внутри общества становилось все сложнее. Плотину прорвало.

Процесс, который "пошел", был сродни неуправляемой цепной реакции. И постепенно все то, за что народ полюбил Горбачева, стало вызывать только раздражение: остановиться не умеет, говорит, как заезженная пластинка, и жену зачем-то за собой таскает, и от жизни отстал, и окружил себя посредственностями типа Янаева. От него хотели четкой позиции и реального движения в ту или иную сторону. А он предлагал все новые и новые компромиссы, не допустимые в революционную эпоху. Он пытался казаться центристом, маскируя тем самым свой страх и нерешительность. В итоге номенклатура его возненавидела, а демократы от него отвернулись. Первые считали его предателем корпоративных интересов. Вторые корили его за отказ от программы "500 дней", презирали за то, что верит запугиваниям КГБ, и наконец не могли простить ему крови Тбилиси, Баку и танков в Прибалтике.

Запуская реформы, Михаил Горбачев исходил из того, что партийно-советская управленческая система в принципе вполне пригодна для построения светлого будущего, ее лишь следует слегка подремонтировать, сделать более гибкой, придать "человечности". Горбачев до самого последнего момента отказывался смириться с мыслью, что советская государственная машина в принципе порочна, что ее не исправит никакой капитальный ремонт, не говоря уже о косметическом. Он так и не признал, что главным его оппонентом, тормозившим реформы, на борьбу с которым уходило столько сил и средств (борьба всякий раз заканчивалась очередным консенсусом), была не интеллигенция, вышедшая на улицы Москвы, и не возбудившиеся по всей стране националисты, и тем более не Борис Ельцин. Его оппонентом всегда был номенклатурный аппарат, видевший в любом начинании генсека угрозу своему существованию - гарантированным пайкам и спецсанаториям.

Жесткая вертикаль тоталитарного режима не предполагала обратной связи, поскольку сам факт обсуждения, а тем более оспаривания отданного приказа подрывал ее основы. А главное, советская политическая система совершенно не допускала внутренней конкуренции. Пригодная для управления обществом тотального единомыслия, она стала разваливаться, едва Горбачев попытался привить ей отдельные элементы демократии.

3.3 Роль М.С. Горбачева в новейшей отечественной и мировой истории

После Горбачева, потомственного пахаря, в российской и мировой

истории осталась глубокая борозда. Можно ли однозначно оценить сделанное им, ведь его фигура, как и личность, до сих пор остаются предметом споров и разноречивых толкований даже в среде его соратников.

В своих книгах, вышедших почти одновременно, один - бывший секретарь ЦКи изначально активный сторонник генсека В. Фалин пишет, что так называемая перестройка, вместо того чтобы стать "революцией в революции", превратилась в "импровизацию в импровизации", выродившись в "авантюру", другой - А. Черняев - называет ее невиданным историческим прорывом. Для одних Горбачев - "могильщик" великой державы и коммунистической мечты, для других – пророк социализма с человеческим лицом. Он продолжает бросать вызов и тем, кто убежден, что такого социализма не существует, и тем, кто считает, что реальный социализм в человеческом лице не нуждается. Одни вменяют ему в вину идеализм и романтическую веру в "автоматизм демократии", другие - что был недостаточно решительным и жестким лидером в стране, привыкшей к царям и тиранам. Кто ближе к истине?

Уходящих в историю политиков мерили разной шкалой ценностей. Когда А. Пейрефитта, бывшего французского министра и пресс-секретаря де Голля спросили, какое наследство оставил после себя ушедший в отставку генерал, тот ответил: "пример". В этом слове для него соединилось политическое и нравственное величие выдающегося французского и мирового лидера.

 Советник другого президента Ф. Миттерана, нынешний министр иностранных дел Франции Ю. Ведрин считает: для оценки политика и государственного деятеля может существовать только один критерий - результат. Даже мораль политика измеряется не намерениями, а результатами: "Морально быть ответственным".

А вот человек, который никогда не был ничьим помощником, К. Любарский хвалит Горбачева не за намерения, а как раз за результат: "Хочется, прежде всего, сказать ему спасибо за то, что он сделал для нашей свободы больше, чем кто-либо иной, и не только его вина, что мы не смогли ею в полной мере воспользоваться. Не важно, что Горбачев делал это не всегда сознательно, иногда даже с противоположными намерениями, - в истории в конечном счете оценивается лишь результат, а он превзошел все ожидания".

По мнению А. Черняева, "...как политик Горбачев проиграл. Останется в истории, как мессия, судьба которых везде одинакова". Однако Горбачеву-политику, а не мессии, неожиданно приходит на помощь другой выдающийся европейский политик Франсуа Миттеран. Он считает, что бывают ситуации, когда деятельность политика можно охарактеризовать как неудачу, но только если оценивать ее "с ограниченной точки зрения: Власти, а не Истории". Немаловажный нюанс.

Собственно говоря, именно уважительная оглядка на историю, стремление угодить ей, угадать ее, скорее, чем желание ее переломить, превращает Горбачева в политика больше западного стиля, чем традиционного русского "царя". В этом одно из объяснений, почему за рубежом легче понимали (и больше ценили) Горбачева, чем в его собственной, не привыкшей к таким правителям стране. Не случайны и приводимые западными политологами параллели между ним и своими политиками. Одна из них - опять-таки с де Голлем.

Американец Саймон Серфати считает, что сближает этих двух, очень разных государственных деятелей именно способность вслушиваться в историю и с максимальной эффективностью использовать все возможности, которые она дарит.

Называя их обоих "оппортунистами Истории", он заключает: "именно это качество превращает государственного деятеля в истинного революционера".

Вопрос о том, действительно ли это подслушанный "шорох Истории" и умение "ухватить ее за полу", которым скромно гордится Горбачев, или, как считает еще один его бывший помощник Н. Петраков, способность приписать себе задним числом "заслугу умысла", в конце концов, для самой истории не важен.

Важно мужество не дрогнуть, не повернуть назад, даже если сталкиваешься с такими последствиями своего изначального выбора, которые не мог предвидеть.

"Совесть моя чиста, - говорил Горбачев журналистам в самолете во время ночного полета в Иркутск,его последней официальной поездки по стране в ноябре 1991 года, - впервые в истории страны была предпринята попытка ее цивилизованно очеловечить". Не было ли это его заявление косвенным признанием вины, вопиющей наивности человека, вознамерившегося реформировать Россию демократическими методами?

Ведь единственные великие реформы, которые она знала до сих пор, будь то петровские или большевистские, осуществлялись откровенно варварским способом.

Горбачев же, хотя, естественно, предпочитал, чтобы его называли революционером, а не оппортунистом, с самого начала не замышлял создать новый мир и новую страну на месте старой, а лишь хотел помочь ей измениться.

Избрав главными инструментами своего проекта реформы проповедь демократии и гласность, отказавшись вопреки совету Достоевского, от "тайны и авторитета" (зная к тому же, что "авторитет" правителя в России слишком часто завоевывается лишь неординарным злодейством), в глазах многих он превратился в "слабого", нерешительного лидера, которому оказалась не по плечу взятая на себя ноша.

Внешне, возможно, это так и выглядело: ведь начав в 85-м с того, что он "мог все", Горбачев закончил к декабрю 91-го тем, что фактически уже не мог ничего. Те, кто клеймят его за то, что "промотал" доставшуюся власть, не учитывают, что его первоначальное могущество было всесилием должности, опиравшимся на партийную диктатуру, и что именно ее разрушение было частью его замысла. "Он разорвал историческую преемственность тоталитарного самовластия - "власти как самоцели", составляющей, по Дж.Оруэллу, единственный смысл существования тоталитарного государства, - написала в десятилетнюю годовщину начала перестройки "Литературная газета". - Его неудача была его сознательным выбором. Его неуспех был его позицией".

До сих пор многие упрекают его, что добровольно отдал власть, не обратившись к помощи армии. Что ж, тогда сегодня мы бы с сожалением вспоминали не о его отставке, а о том, что в декабре 1991 года Горбачев превратился в Ельцина. Слава богу, этого не произошло.

Власть не ушла, как песок или вода, из рук Горбачева - он начал сознательно передавать ее тем, кто был лишен доступа к ней, раздавать, как Христос свои хлебы, рассчитывая накормить ими всех. Но он не был Богом, и накормить всех, тем более властью, ему не удалось, к тому же произошло то, что обычно бывает при бесплатной раздаче: одни передрались, другим ничего не досталось. В результате число недовольных лишь увеличилось, и даже люди, поддерживавшие его в прошлом, не захотели простить ему не только плачевных итогов реформ, но и самого ее замысла.

И еще одно не прощают Горбачеву - что вместе с "растранжиренной" властью он попробовал вернуть каждому личную ответственность, восстановить суверенитет человека по отношению к государству. И не только тем, что, разрушив большевистский абсолютизм, снял ответственность с партии, которая была до этого "за все в ответе", но и тем, как себя вел, каким был сам. В великом Реформаторе не было ничего величественного. "Он оказался таким, как все мы", - с упреком бросают ему те, кто привык видеть в правителе вождя, опирающегося в своей власти на "тайну и авторитет". Потому что коварная формула "он такой же, как мы" лишает "нас" оправдания за то, что мы не поступаем и не ведем себя, как "он". Такое не прощается.

Горбачев к тому же подливает масла в огонь: "Не хочу приписывать себе ничего героического... Я просто оставался самим собой, вел себя, как человек совести и морали. И никогда у меня не было ощущения, что я - над своим народом. Я и сейчас в нем не разочарован. Хотя и считаю, это беда, что он себя так ведет. Терпит то, что другие не стали бы терпеть. Может быть, это просто действует инстинкт самосохранения?"

Горбачев, конечно, знал, что при кремлевском дворе не положено говорить вслух то, "о чем молчат" все, но он решил нарушить правила абсурдной игры и, не задумываясь о последствиях, сообщил миру, что "мы имеем дело с авантюрной моделью социализма" и что, стало быть, король гол. Но то, что у власти в не вполне нормальной стране оказался человек с нормальными нравственными рефлексами и чувством здравого смысла, стало фатальным для сложившейся Системы и в конечном счете для государства.

И как в таком случае этот "нерешительный", всюду и постоянно "опаздывающий" лидер ухитрился раньше многих войти со своими принципами и проектами в новый, еще только наступавший век, в будущее. Ведь именно в будущую, "возможную", с их точки зрения, Россию на самом деле эмигрировали Михаил с Раисой, не уезжая из своей страны. Как удалось ему, действуя больше словом, чем делом, и скорее примером (вспомним де Голля), чем принуждением, произвести всего за несколько лет, отведенных ему историческим случаем, такое потрясение, такой глубокий поворот в российской и мировой истории, что уже не только западные политики, признательные ему за разрушение Берлинской стены и "империи зла", но и недавние российские опросы общественного мнения начали называть Горбачева наиболее выдающимся политиком ХХ века.

Да и хорошо ли это, если не пророк, не политический мыслитель и не футуролог, а государственный деятель, по должности обязанный стоять обеими ногами на земле, больше связывает свою деятельность с будущим, чем с настоящим? И как быть людям возглавляемой им страны, которым он предлагает себя догонять? Ответ не только за ним, но и за ними...

Сейчас, спустя более чем пятнадцать лет с начала перестройки, многие согласятся, что не только сам Михаил Горбачев, может быть, не лучшим образом распорядился выпавшим ему историческим шансом (о причинах этого уже сказано), но и тогдашнее советское общество, в особенности его политическая элита и интеллигенция, да и мир в целом не использовали в полной мере "шанс Горбачева".

Партийная номенклатура предпочла политическое самоубийство августовского путча "дележу" власти с обществом, который он предлагал. Его формулу "мягкого Союза" отвергли национальные элиты, бросившиеся в передел "суверенитетов", природных ресурсов и военных арсеналов, решившие, что каждый выручит больше, торгуя ими на мировом рынке как "частник", чем как член союзного "колхоза". Интеллигенция, отступившаяся от него, за прошедшие годы разделилась на две неравные части: одна с облегчением вернулась в привычный статус обслуги "сильной власти", другая - разошлась по кухням, где продолжила свои пока еще дозволенные, но уже "нетелефонные" речи.

"Шансом Горбачева" пренебрег и Запад, получивший в итоге в партнеры хмурую и подозрительную, как в эпоху "холодной войны", Россию, угрожающую ему уже не ракетами (хотя и ими тоже), а распространением по миру грязных денег, отравленных отходов и нравов "Дикого Востока".

Романтический и грандиозный план поворота русла истории России в сторону сотрудничества с Европой и остальным миром, задуманный Горбачевым, в сущности, воспроизводил мечтания и надежды большинства предшествовавших ему российских реформаторов. Отличался он от них "только" тем, что предполагал готовность страны и ее политиков пойти за ним по эволюционному, а не революционному пути. Его расчет не оправдался.

"Горбачев пришел слишком рано", - говорит он, как бы отстраняясь от себя, как от независимой политической фигуры. Рано для чего? Чтобы быть услышанным и понятым? Или чтобы увидеть плоды своих трудов? Но кто за него и кроме него мог бы для этого загодя посадить плодовые деревья? Впрочем, он и сам это понимает и не ждет ни пожизненного признания, ни исторической "реабилитации". Он считает, что "все равно когда-то, что-то должно было начинаться". Про себя говорит: "Надо было крест нести. Даже когда уже было невмоготу..." Никто не может упрекнуть его в том, что он не попытался использовать свой шанс для того, чтобы "что-то началось".

По случаю 60-летия, которое он отмечал, еще будучи Президентом СССР, его сотрудники в поздравительном послании процитировали слова Авраама Линкольна: "Я делаю все, что в моих силах - абсолютно все, и намерен так действовать до конца. Если конец будет благополучным, то все выпады против меня не будут иметь никакого значения. Если меня ждет поражение, то даже десять ангелов, поклявшись, что я был прав, ничего не изменят". Но Михаил Сергеевич не был бы тем Горбачевым, которого он часто всуе поминает, если бы ждал заступничества от ангелов.

Спустя пятнадцать лет после своего избрания генсеком ЦК КПСС, "постоянно неугомонный" Михаил Горбачев вновь стал партийным лидером -председателем Российской объединенной социал-демократической партии. И хотя на этот раз его избрание происходило не в мраморном склепе на территории Кремля, а в скромном здании учебного центра подмосковного совхоза, бывший Президент СССР не подает признаков уныния. "Люди уже начинают лучше понимать, что к чему. Так что на следующих выборах одними деньгами всего не решить", - говорит этот "неисправимый оптимист".

Нет, недаром А. Синявский угадал в еще недавнем правителе второй мировой сверхдержавы родственную душу диссидента. Да и сам Горбачев, критикуя уже новую кремлевскую власть, говорит, что вдохновляется примером другого диссидента - второго из двух российских лауреатов Нобелевской премии мира - Андрея Сахарова. После падения "железного занавеса" в нескольких странах бывшие диссиденты стали президентами. В России произошло наоборот.

Горбачева это не смущает: он считает, что и раньше был диссидентом, даже когда занимал официальные должности. А для того чтобы "быть Горбачевым", должность не нужна. Достаточно просто "делать свое дело".

 А дело для себя он выбрал нешуточное: изменить Россию и примирить ее с миром. И здесь явно недостаточно одного человека и одной жизни. Как и положено реформатору - человеку, меняющему мир и заставляющему меняться людей, "Великий Горби", особенно после смерти Раисы Максимовны, обречен на одиночество. Что ж, в конце концов, это - привычное состояние бегуна на длинную дистанцию.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

История когда-нибудь расставит все по местам. Но пока даже бывшие соратники Горбачева не могут найти ответа на простые вопросы. Кем он был? Великим реформатором, задумавшим изменить систему, или выдающимся партийным функционером, рассчитывавшим вдохнуть новую жизнь в отмирающие бюрократические структуры КПСС? Могильщиком имперского социализма или неосторожным ремонтником, взявшимся за починку здания и задавленным при падении прогнившего фасада? Мудрым кормчим или очумевшим рулевым, не сознающим, что штурвал уже никак не связан с рулем и корабль несется по воле волн?

Когда лет 15 назад Михаил Горбачев впервые произнес ставшие знаменитыми слова: "Процесс пошел!", этот обрубок фразы каждый толковал по-своему. Всех занимал вопрос "Куда?". Ответа нет до сих пор.

Подводя итог данной дипломной работы следует вспомнить, чем мы обязаны Михаилу Горбачеву. Гласностью, завершившейся в конце концов принятием закона о свободе печати. Демократизацией, приведшей в итоге к отмене 6-й статьи Конституции о монополии КПСС и появлению института свободных выборов. Началом кооперативного движения и падением железного занавеса. А еще были вывод войск из Афганистана, возвращение Сахарова из Горького, окончательное разоблачение режима Ленина-Сталина, освобождение Восточной Европы, конец холодной войны, объединение Германии, участие в "большой семерке", конец ракетного противостояния в Европе, замирение с Китаем, вступление СССР в МВФ... Советский Союз в глазах Запада перестал выглядеть империей зла, а его руководитель как равный размышлял о судьбах мира с западными правителями. Он даже внешне выглядел вполне по-западному.

Страна, которой руководил Горбачев, очнулась от спячки и пробовала на зуб, казалось бы, навсегда забытые, а точнее - неведомые прежде свободы митингов и собраний (на площадях - сотни тысяч!). Исчезли "выездные" райкомовские комиссии. За доллары в бумажнике уже не сажают и не расстреливают. Цензура еще не исчезла, но хватка ее становится все слабее и слабее: с "полок" снимаются запрещенные некогда фильмы, а толстые журналы и партийные издательства печатают Солженицына, Зиновьева, Авторханова и несметное множество других "антисоветчиков". За три-четыре года страна вспомнила все, чего была лишена на протяжении почти семидесяти лет, в том числе и свою новейшую историю почти в полном объеме - от ужасов продразверстки и "красного террора" до Новочеркасска и истребления инакомыслящих.

Разрешив кооперацию, он же приходит в ужас от того, что Артем Тарасов заплатил аж 90 тысяч рублей партийных взносов, и инициирует прорву ограничительных законов, загоняющих коммерцию в тень. Думал об экономических реформах и сам же нанес удар по бюджету антиалкогольной кампанией, сделавшей его к тому же всеобщим посмешищем. Дал "добро" на разработку программы Григория Явлинского "500 дней" и сам же, испугавшись ее радикализма, предложил объединить радикальные новации с предложениями о постепенных преобразованиях, пропагандировавшихся премьером Николаем Рыжковым.

Спустя почти два года после того, как стал генсеком, освободил из ссылки Сахарова. И потом своим пренебрежительным, замешанным на обиде (ну как же, кто, как не Горбачев, вернул академика из Горького, а тот все время выступает против его политики, а если и поддерживает, то, видите ли, "условно") отношением к диссиденту-депутату отталкивал демократов. А печально знаменитый "окрик" стал едва ли не символом горбачевской измены делу свободы. Всем памятна картина съезда народных депутатов: Сахаров на трибуне, зал, "агрессивно-послушное большинство", освистывает и захлопывает, а Горбачев пытается усадить оратора на место...

Горбачев, не понимающий, как усмирить дикую энергию националистических движений. Он не был готов к межнациональным конфликтам, а потому не мог предложить иных рецептов, кроме старого средства "спустить все на тормозах". Карабах, Сумгаит, Баку, Таджикистан - он создает все новые комиссии для расследования этих трагедий и тем ограничивается.