|
З л о
|
Д о б р о
|
|
Я заброшен судьбой на мрачный, необитаемый остров и не имею никакой
надежды на избавление. Я как бы выделен и отрезан от всего мира и обречен на
горе.
|
Но я жив, я не утонул, подобно всем моим товарищам. Но зато я выделен
из всего нашего экипажа, смерть пощадила меня, и тот, кто столь чудесным
образом спас меня от смерти, вызволит и из этого безотрадного положения.
|
|
Я отдален от всего человечества; я отшельник, изгнанный из общества
людей и т.д.и т.п.
|
Но я не умер с голоду, я не погиб в этом пустынном месте, где
человеку нечем пропитаться
|
|
|
5. Повествование – в форме дневника героя. Записи кратки,
лаконичны, подобны пометкам в корабельной книге, и это тоже предусмотрено
автором в качестве залога правдоподобия. Описаний почти нет. Есть перечисление
событий, конкретных фактов, вещей, актов бытия Робинзона.
-
«Первым делом я наполнил
водой большую четырехугольную бутыль».
«Чтобы обезвредить воду, лишив ее свойств,
вызывающих простуду или лихорадку, я влил в нее около четверти пинты рому и
взболтал»
«Я отрезал козлятины и изжарил ее на угольях»
О чувствах Робинзон рассказать не умеет ( но так и должно
было быть: ведь он моряк, человек некнижный), когда же приходится касаться
чувств, то Робинзон беспомощен.
-
«Я не способен описать,
как потрясена была моя душа»
«Невозможно описать произведенное им на меня
впечатление»
Автор предоставляет самому читателю воссоздать в своем воображении
картину чувств.
Герой его характер, мировоззрение, цели
У Робинзона бодрый, оптимистический взгляд на
вещи. Он не поддается отчаянию. Все его размышления, в сущности, сводятся к
поискам выхода из всех трудных положений, в какие бросают его обстоятельства, и
он всегда находит выход и обретает радость и спокойствие духа.
«У нас всегда найдется какое-нибудь утешение»
«… по должности раздумье, я осознал свое
положение… все мое горе как рукой сняло: я успокоился, начал работать для
удовлетворения своих насущных потребностей и для сохранения своей жизни».
Робинзон много размышляет. Дефо великолепно нарисовал нравственный и
интеллектуальный облик своего героя, через его же записи. Робинзон – человек
скромный, непритязательный, искренний, средний горожанин Англии.
Мыслитель он неглубокий, но практически сметлив.
Богобоязненный в силу своего воспитания, он однако, далек от религиозного
рвения.
-
«Я даже и не думал о боге
и провидении, я действовал как неразумное животное, руководствуясь природным инстинктом,
внимал лишь повелениям здравого смысла».
Робинзон порицает в себе это равнодушие к провидению, однако повсюду мы
замечаем, что он больше полагается на здравый смысл и реальность вещей, чем на
какие-либо сверхчувствительные и сверхъестественные явления. Он постоянно
убеждается в том, что чудес нет, и все то, что он первоначально принимает за
чудо, оказывается при здравом рассмотрении вещью естественной. - «Чудо
исчезло, а вместе с открытием, что все это произошло самым естественным путем,
я должен сознаться, значительно поостыла и моя горячая благодарность
провидения».
Дефо не случайно коснулся этого вопроса. Через несколько
страниц, он снова вернется к этой мысли о чуде, провидении и естестве.
- «Прорастание зерна, как было уже отмечено в моем дневнике,
оказало на меня благодетельное влияние, и до тех пор, пока я приписывал его
чуду, серьезные благоговейные мысли не покидали меня; но как только мысль о
чуде отпала, улетучилось и мое благоговейное настроение».
Словом, перед нами не случайная деталь повествования, а
концептуальная мысль, очень важная для автора. Дефо вряд ли можно заподозрить в
не религиозности, он, конечно, был искренним христианином, но и практическим
человеком, который действовал по принципу: «На бога надейся , но сам не плошай!»
Главное в его концепции, как и в мировоззрении всего его поколения, была идея
волевой активности личности. Человек может и должен всего добиваться сам,
побеждать, ломать все преграды, как в мире природы, так и в мире людей.
Дефо писал историю самоутверждения человека в природе, в
обществе. Всюду он прославлял мужество и стойкость личности.
Об авторе, его характер,
мировоззрение, цель
Дед писателя, выступивший при Кромвеле против
революции, был посажен в тюрьму и лишен имущества, а десять его сыновей, в том
числе и отец писателя, пошли по миру. Судьба забросила отца Свифта в Дублин,
где он нашел место смотрителя здания местного суда, и умер еще до рождения
сына.
Ирландия стала родиной писателя. Угнетенная, подавленная,
терпевшая экономический гнет и оскорбительное высокомерие английского
правительства, Ирландия прибавила к личным невзгода Свифта свои всенародный
беды. Он полюбил ее еще больше за переживаемые ею несправедливости. Отсюда
повышенная чувствительность к политическим проблемам, связанная с событиями и
результатами буржуазной революции, сыгравшей роковую роль во всей личной судьбе
(бедностью унизительное прозябание в домах богатых покровителей) и роковую роль
в истории Ирландии, превращенной Кромвелем в колонию Англии. Так еще с юности
оттачивалось политическое зрение писателя.
Образование получил в доме богатого вельможи Темпля. Состоя при нем в
качестве секретаря, встречаясь с людьми его круга, дипломатами и политиками,
Свифт жил политическими и культурными интересами своего хозяина, и ему приоткрывались
иногда закулисные механизмы тайной дипломатии, что конечно, чрезвычайно
расширило его политический кругозор и одновременно усилило его недоверие к
официальной стороне государственной жизни.
О книге
Язвительные памфлеты Свифта в наши дни требуют уже разъяснений
историка. Многое в Англии переменилось с тех пор, как остановилось перо ее
величайшего сатирика. Писателя знает мир теперь, пожалуй, только как автора
бессмертного романа «Путешествия Гулливера», насмешливого и печального
размышления о судьбах человеческого рода.
Дефо уверял, что в «Приключении Робинзона Крузо»
каждое слово – правда, тогда, чтобы доказать, что все это ложь, написал
«Путешествие Гулливера» Джонатан Свифт. «Может быть, подобно другим
путешественникам, я мог бы удивить тебя странными и невероятными рассказами,
но я предпочел излагать голые факты наипростейшим способом и слогом, ибо
главным моим намерением было осведомить тебя, а не забавлять» – так заключает
свои записки капитан Гулливер. Свифт взялся повествовать с той же
«правдивостью», доводя ее до невероятной пародийности. Но результат получился
неожиданный, в «Гулливера» поверили.
В «Робинзона» и «Гулливера» верят, даже зная, что это выдумка. Однако
поддаются, как наваждению, невероятной достоверности рассказа.
Книга «Путешествие Гулливера» читалась (и читается по ныне)
как сатирический документ и относится он не только к своей эпохе, но и ко всей
новейшей истории человечества. «Мистификация» была рассчитана далеко вперед,
истинность «Путешествий» оказывалась не в том, что они якобы описывают
действительный существа и происшествия, а в доскональном портретном сходстве
мира, открытого Гулливером, и развернувшегося до своих горизонтов
цивилизованного общества. Причем сходство это не тускнело, а усиливалось, и с
каждым новым поворотом истории знакомые черты на портрете проступали все
яснее.
Повествование ведется в форме делового и скупого отчета
путешественника, что делает ее похожим на повествование «путешествия»
Дефо.«Англия с избытком снабжена книгами путешествий»- ворчит Гулливер, не
довольный тем, что авторы таких книг, рассказывая о всяких небылицах,
стремиться только развлечь читателей, между тем главная цель путешественника –
просвещать людей и делать их лучшими, совершенствовать их умы как дурными, так
и хорошими примерами того, что предают касательно чужих стран.
Ключ к книге Свифта, он хочет «совершенствовать умы», поэтому
в его фантазиях надо искать философский подтекст. Скромные и скупые записи
Гулливера, хирурга, корабельного врача, рядового англичанина, нетитулованного и
небогатого человека, выдержанные в самых непритязательных выражениях, содержат
в себе в своеобразном иносказании потрясающую сатиру на все сложившиеся и
бытовавшие формы человеческого общежития и в конце концов на все человечество,
не сумевшего построить общественные отношения на разумных началах. Ее смысл в
идеях и проблемах общечеловеческого характера.
Гулливер заявил себя решительным противником завоевательных
войн, и здесь тоже выступал не от имени партии тори или вигов, которые обе,
конечно, стояли за такие войны, а от имени республики гуманистов. Король
великанов, сообщает Гулливер, «был поражен, слушая мои рассказы о столь
обременительных и затяжных войнах, и вывел заключение, что или мы – народ
сварливый, или же окружены дурными соседями и что наши генералы, наверное,
богаче королей. Он спрашивал, что за дела могут быть у нас за пределами наших
островов, кроме торговли, дипломатических сношений и защиты берегов с помощью
нашего флота».
Король великанов, а за ним стоит сам Свифт, пришел в ужас,
когда Гулливер рассказал ему о новейших изобретениях в области военной техники.
«Он был поражен, как может такое ничтожное
и бессильное насекомое… не только питать бесчеловечные мысли, но и до того
свыкнуться с ними, что его совершенно не трогают сцены кровопролития и
опустошения и изображение действий этих разрушительных машин, изобретателем
которых, сказал он, был, должно быть, какай-то злобный гений, враг рода
человеческого».
Все эти заявления писателя звучат чрезвычайно актуально и в
21 веке, когда изобретены еще более ужасные орудия.
Непритязательный, покладистый, терпеливый Гулливер, как и
надлежало быть англичанину, воспитанному в духе подобострастия перед сильными
мира сего все-таки нашел в себе силы и смелость отказаться служить делу
порабощения и угнетения народов.
«Я решительно заявил, что никогда не соглашусь быть орудием обращения в
рабство храброго и свободного народа».
Однако весь текст книги Свифта свидетельствует о том, что он вообще был
против всяких королей. Короли жестоки, жестоки беспредельно и при этом каждую
свою жесткость прикрывают маской человеколюбия.
«Ничто так не устрашает народ, как панегирики императорскому
милосердию, ибо горьким опытом установлено, что они пространнее и велеречивее,
тем бесчеловечней наказание и невиннее жертва».
Когда на государственном совете лилипутов решали судьбу Гулливера, то
некий министр, дружески к нему расположенный, предложил лишить его глаз, заявив
при этом, что «такая мера… приведет в восхищение весь мир, который будет
приветствовать столько же короткое милосердие монарха, сколь честность и
великодушие лиц, имеющих честь быть его советниками», что слепота заставит
Гулливера (народ) «смотреть на все глазами министров»
В первой книге («Путешествие в Лилипутию») ирония заключается
уже в том, что народ, во всем похожий на все другие народы, с качествами,
свойственными всем народам, с теми же общественными институтами, что и у всех
людей, - народ этот – лилипуты. Поэтому все притязания, все учреждения, весь
уклад – лилипутский, т.е. до смешного крохотный и жалкий.
Во второй книге, где Гулливер показан среди великанов,
крохотным и жалким выглядит он сам. «Понятия великого и малого суть понятия относительные»,
- философствует автор. Но не ради этой сентенции предпринял он свое
сатирическое повествование, а с целью избавить весь род человеческий от глупых
притязаний на какие-то привилегии одних людей перед другими, на какие-то особые
права и преимущества.
Свифт осмеивает пустые и глупые обряды, которые как дикие так
и цивилизованные народы придают идиотски великое значение.
Книга разграничена как бы на два полюса – положительный
(лошади) и отрицательный (люди). Иеху – отвратительные племя грязных и злобных
существ, живущих в стране лошадей. Это выродившиеся люди: безнравственные,
нечестные, злые, грязные людишки и по другому не назовешь.
Причины такой деградации рода – «общие болезни человечества»:
внутренние распри общества ( дворянство борется «за власть; народ – за свободу,
а король – за абсолютное господство»), войны между народами. Поводом их
является честолюбие монархов, которым все бывает мало земель или людей,
вовлекающих своих государей в войну, чтобы заглушить и отвлечь недовольство подданных
их дурным управлением» и т.д.
Аллегорический смысл притчи о лошадях достаточно ясен –
писатель зовет к прощению, к возврату на лоно природы, к отказу от цивилизации.
Два литературных жанра, возникшие еще во времена
Ренессанса, послужили Свифту образцом для создания его знаменитого романа, как
послужили они образцом и Даниелю Дефо, - жанр путешествий и жанр утопий.
-
«В юности я с огромным
наслаждением прочел немало путешествий, но… убедившись в несостоятельности
множества басен… проникся отвращением к такого рода чтению.
- Признание делается, конечно, для того, чтобы убедить читателя
в точности и правдивости своего рассказа: «…уж если у других много всяких врак
и небылиц, то у меня, дорогой читатель, все досконально, я терпеть не могу
небылиц…», как бы говорит автор путешествий и целые страницы посвящает всевозможным
деловым подсчетам и расчетам, географическим справкам, указаниям на долготы и
широты, насыщает описания географическими и корабельными терминами, подчеркивая
всюду непритязательную точность и правдивость описаний, что мы видели и в
романе Дефо «Робинзон Крузо». Здесь этот прием используется для создания
иллюзии правдоподобия явно фантастического вымысла.
Ненасытное желание видеть чужие страны не давало мне покоя»,
- говорит о себе Гулливер. Такое признание могли сделать тысячи отважных
мореплавателей и первопроходцев со времен Васко де Гама, Христофора Колумба,
Магеллана. Средневековье уходило в прошлое. Люди отрешались от кропотливого
домоводства, стародавнего уклада быта и стремились на поиски неизведанных
земель, неведомых островов и континентов, гибли или возвращались, переполненный
впечатлениями. Европа открывала мир.
Экзотические страны, экзотические народы, экзотические нравы,
о которых рассказывали вернувшиеся путешественники, часто чудом уцелевшие,
дивили читателей, возбуждая в них страсть к поискам новых земель, а литераторам
и политическим мыслителям давали обширную пищу для социальных фантазий и
утопий. Так возник побратим жанра путешествий – жанр утопий, началом которого
послужила знаменитая книга Томаса Мора.
Книга Свифта, написанная через 7 лет после «Робинзона» и
подведшая итоги буржуазной революции прямо противоположна тем чувствам и своим
героем, «Робинзону».
И у Дефо и у Свифта есть разоблачения практики колониализма.
-
«… буря несет шайку
пиратов в неизвестном им направлении… они находят безобидное население,
оказывающее им хороший прием, дают стране новое название, именем короля
завладевают ею… Так возникает новая колония, приобретенная по божескому праву…
туземцы либо изгоняются, либо истребляются… полная свобода для совершения любых
бесчеловечных поступков, для любого распутства, земля обагряется кровью своих
сынов И эта гнусная шайка мясников, выполняющая столь благочестивую миссию,
образует современных колонистов, отправленных для обращения в христианство и
насаждения цивилизации среди дикарей – идолопоклонников" / «Гулливер»/
В «Робинзоне» Пятница зовет своего учителя к себе в свой род, но
Робинзон в недоумении «Что я там буду делать?» - « Много делать, хорошо делать:
учить диких людей быть добрыми, кроткими, смирными; говорить им про бога, чтобы
молились ему; делать им новую жизнь».
Но, увы, еще в 16 столетии Лас Касас рассказал о том, как
испанские колонизаторы «делали новую жизнь» американским индейцам, о чудовищных
актах против миролюбивых племен, об ужасах истребления.
Наставительные обличения Дефо были необходимым дополнением к
самой этой практике: буржуазная цивилизация уравновесила свои дела нравственной
риторикой. Дефо протестует против неприглядного осуществления идеалов нового
времени; Свифт, презрительно оговорив эту неприглядность по ходу дела,
перечеркивает всю эпоху с ее понятиями, замыслами, надеждами. Оптимист Дефо
радостно обводит взглядом, склоняя ее героев и распространителей к благонравию.
Свифт тычет раздетого догола современника носом в зеркало.
Французские просветители во времена Свифта прославляли разум,
полагая, что он, выведет человечество на путь благоденствия и справедливости.
Французы только еще готовились совершить буржуазную революцию, за которой, как
полагали они, последует эра разума, счастья и добра. Англичане уже к тому
времени совершили ее и вдоволь насмотрелись на «лага», ею принесенные. Их
разочарование в результатах буржуазной революции, в буржуазном прогрессе, в
буржуазных нравах отразилось в мрачном пессимизме Свифта, который своей книгой
намеревался «совершенствовать умы» или говоря его словами, «предпринял нелепую
затею реформировать породу иеху», но разуверился в возможности исправить мир и
«навсегда распрощался с подобными химерическими планами».
Список использованной литературы:
С.Д.Артамонов «История зарубежной литературы 17-18 веков» 1978 г.
Д.М. Урнов «Робинзон и Гулливер. Судьба двух литературных героев» 1973
г.
С.Джонатан «Путешествия Гулливера» 1993 г.; статья В.Муравьева
М.Л.Нересова «Даниель Дефо» 1960 г.
А.А.Аникст А.А. «Даниель Дефо. Очерк жизни творчества» 1957
С.Д.Артамонов и З.Т.Гражданская «История зарубежной литературы 18
в.»1956