Жанровая специфика "Кентерберийских рассказов" Дж. Чосера

«Длинные отрывки, представляющие описания храмов, обрядов, доспехов воинов, подчеркивают вычурную роскошь рыцарской жизни. Описания богаты образностью и метафоричны, хотя, как отмечают некоторые исследователи, стандартны: "…Palamon in this fightyng were a wood leon, and as a crueel tigre was Arcite…" ("…Паламон в сраженьи этом как безумный лев, и как свирепый тигр -- Арсита…"); при описании пленников, Паламона и Арситы; автор не выходит за пределы стандартных эпитетов: "woful" ("бедный"), "sorweful" ("грустный"), "wrecched" ("несчастный"), "pitous" ("жалкий") - эпитеты, повторяющиеся на протяжении всего повествования» [27].

Центральными фигурами повествования (разворачивание действия) являются Паламон и Арсита, но большинство исследователей отмечают, что центральным образом является герцог Тезей. Он представлен в самом начале рассказа как идеальный образ, воплощение благородства, мудрости, справедливости и воинских достоинств. Повествование открывается представлением герцога, описанием его достоинств, хотя было бы логичным ожидать в самом начале рассказа представление центральных фигур повествования, Паламона и Арситы. Тезей предстает как образец рыцарства, идеальная фигура, а далее - судья в споре между Арситой и Паламоном. Величие герцога подтверждается военными победами и богатством:

Тезей является образом идеальным в плане рыцарских достоинств: он защищает тех, кто в этом нуждается, обладает рыцарской доблестью в сражениях, рассудителен в спорных делах, чуток к страданиям других.                                     Итак, как мы убедились, герцог Афин, Тезей, представлен читателю как образец рыцарского поведения, идеальный образ, который затем выступит как судья в споре между двумя братьями.

«Структура рассказа необычна для простого повествования как развития какого-либо сюжета. Симметрия структуры рассказа, симметрия образов, вычурные статичные описания, богатый символизм предполагают не фокусирование внимания на поисках искусно вырисованных образов, не на моральных выводах - все внимание читателя сосредотачивается на эстетическом впечатлении от рассказа» [19].

На лексическом уровне было отмечено большое количество эпитетов (при описании персонажей, храмов, обрядов), но стандартность, повторяемость эпитетов не позволяет определить стилистическую окрашенность текста. В большей мере стилистическая окраска текста, лиризм рассказа представлен при помощи параллельных конструкций, перечислением (то есть, на синтаксическом уровне).

«Представленные образы в большей степени символичны, чем реальны. Образы раскрываются структурой рассказа - структура предполагает роль и положение каждого героя в рассказе, его характеристики (если есть таковые), символизм» [19].

Рассказ представляет читателю дополненный образ Рыцаря как образ романтического героя.

Это доказывает присутствие в данном произведении элементов рыцарского романа.

Вместе с тем, Чосер переосмысливает жанровую традицию рыцарского романа. Писатель представляет все персонажи, как неповторимые индивидуальности, обстоятельно подходит к их описанию; создает идеальный образ Рыцаря, как воплощение достоинства благородства и чести; употребляет большое количество эпитетов и метафор; особенно богаты образностью его описания природы и местности.

1.3. ВЛИЯНИЕ ДРУГИХ ЖАНРОВ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ НА «КЕНТЕРБЕРИЙСКИЕ РАССКАЗЫ»

Как было сказано ранее, «Кентерберийские рассказы» представляют собой энциклопедию поэтических жанров: здесь и куртуазная повесть, и бытовая новелла, и лэ, и фаблио, и басня, и пародия на рыцарскую авантюрную поэзию, и дидактическое повествование в стихах.

Басенный характер имеют рассказы монастырского капеллана и эконома. Рассказ продавца индульгенций перекликается с од­ним из сюжетов, использованных в итальянском сборнике «Новеллино», и содержит элементы фольклорной сказки и притчи (поиски смерти и роковая роль найденного золота приводят к взаимному истреблению друзей).

Наиболее ярки и оригинальны рассказы мельника, мажордо­ма, шкипера, кармелита, пристава церковного суда, слуги каноника, обнаруживающие близость к фаблио и вообще к средневеко­вой традиции новеллистического типа.

Духом фаблио веет и от рассказа батской ткачихи о самой себе. В этой повествовательной группе — привычные как для фаблио, так и для классической новеллы темы адюльтера и свя­занные с ним приемы плутовства и контрплутовства (в расска­зах мельника, мажордома и шкипера). В рассказе пристава цер­ковного суда дана ярчайшая характеристика монаха, вымогаю­щего дар церкви у умирающего, и саркастически описывается грубая ответная шутка больного, вознаграждающего вымогате­ля вонючим «воздухом», который еще нужно разделить между монахами. В рассказе кармелита фигурирует в таком же сати­рическом ключе другой вымогатель, «хитрец» и «лихой ма­лый», «презренный пристав, сводник, вор» [9]. В момент, когда церковный пристав пытается обо­брать бедную старушку, а та в отчаянии посылает его к черту, присутствующий при этом дьявол уносит душу пристава в ад. Рассказ слуги каноника посвящен популярной теме разоблачения плутовства алхимиков.

Таким образом, мы пришли к выводу, что «Кентерберийские рассказы» Дж. Чосера являются уникальной энциклопедией средневековых литературных жанров. Среди них и куртуазная повесть, и бытовая новелла, и лэ, и фаблио, и народная баллада, и пародия на рыцарскую авантюрную поэзию, и басня, и дидактическое повествование в стихах.

2. РЕАЛИЗМ ДЖ. ЧОСЕРА И ЖАНРОВАЯ СПЕЦИФИКА ЕГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ

«Суть и основа книги — это ее реализм. Она включает портреты людей, их оценку, их взгляды на искусство, их поведе­ние— словом, живую картину жизни» [11, 236].

Недаром Горький назвал Чосера “отцом реализма”: сочная живопись портретов современников в его стихотворных “Кентерберийских рассказах” и еще больше их общая концепция, столь явное столкновение старой феодальной Англии и новой Англии купцов и авантюристов,— свидетельствуют о принадлежности Чосера к литературе Возрождения.

«Но категория реализма представляет собой явление сложное, не по­лучившее пока однозначного определения в научной литературе. В ходе дискуссии 1957 г. выявилось несколько точек зрения на реализм. Сог­ласно одной из них реализм, понимаемый как правдоподобие, верность действительности, может быть обнаружен уже в самых ранних памят­никах искусства. С другой точки зрения, реализм как художественный метод познания действительности возникает лишь на определенном этапе истории человечества. Относительно времени его зарождения среди сторонников этой концепции нет полного единства. Одни считают, что условия для возникновения реализма складываются только в XIX в., когда литература обращается к изучению социальной действительно­сти» [8, 50]. Другие связывают генезис реалистического искусства с эпохой Возрождения, полагая, что в это время писатели начинают анализиро­вать влияние общества и истории на человека.

Оба эти суждения в определенной мере справедливы. Действитель­но, реализм как художественный метод получил полное развитие толь­ко в XIX в., когда в европейских литературах сложилось направление, известное под названием критического реализма. Однако, как и всякое явление в природе и обществе, реализм возник «не сразу, не в готовом виде, но с известной постепенностью, переживая более или менее дли­тельный процесс становления, формирования, созревания» [цит. по 8, 50]. Закономер­но поэтому, что некоторые элементы, отдельные стороны реалистическо­го метода встречаются и в литературах более ранних эпох. Исходя из этой точки зрения, мы постараемся выяснить, какие элементы реалисти­ческого метода проявляются в «Кентерберийских рассказах» Чосера. Как известно, один из важнейших принципов реализма заключа­ется в воспроизведении жизни в формах самой жизни. Эта формула, однако, не предполагает обязательной для произведений всех истори­ческих периодов реалистичности или правдоподобия    в    современном смысле этого слова. Как справедливо отмечает акад. Н. И. Кондрад: «Понятие «действительность» несло в себе разное содержание для писа­телей разных веков. «Любовный напиток в романе „Тристан и Изоль­да" совсем не „мистика", а просто продукт фармакологии того вре­мени. . .»» [8, 51].

Представление о действительности, нашедшее свое выражение в « Кентерберийских рассказах», в значительной мере основывалось на средневековых идеях. Так, «действительность» в позднем средневековье включала астрологические представления. Чосер относился к ним впол­не серьезно. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что в «Кентер­берийских рассказах» характеры и ситуации часто определяются поло­жением звезд и небесных светил. В качестве примера можно привести «Рассказ рыцаря». Астрология во времена Чосера объединяла средне­вековые предрассудки и научные астрономические знания. Интерес к ним писателя проявляется в прозаическом трактате «Об астроля­бии», в котором он объясняет некоему «маленькому Льюису», как пользоваться этим древним астрономическим прибором.

Средневековая философия часто объявляла реальными не только окружавшие человека предметы, но и ангелов, и даже человеческие души. Влияние этих идей можно проследить и в «Кентерберийских рас­сказах» Чосера. Его представление о мире включает и христианские чудеса, о которых повествуется в «Рассказе аббатисы» и в «Рассказе юриста», и фантастику бретонских лэ, которая проявляется в «Расска­зе ткачихи из Бата», и идею христианского долготерпения — в «Рас­сказе оксфордского студента». Все эти представления были органичны для средневекового сознания. Чосер не подвергает сомнению их цен­ность, о чем свидетельствует включение подобных мотивов в «Кентерберийские рассказы». Для Чосера как писателя самого раннего этапа английского Возрождения характерно не отрицание средневековых идеалов, а несколько ироническое к ним отношение. Проявляется это, например, в «Рассказе оксфордского студента», который подробно излагает популярную в те времена историю терпеливой Гризельды. Дочь бедного крестьянина, она становится женой крупного феодала, требую­щего от нее безоговорочного послушания. Желая испытать Гризельду, ее муж и повелитель приказывает отобрать у нее детей и инсценирует их убийство. Затем он лишает Гризельду всего имущества и даже одежды, изгоняет ее из дворца и объявляет о своем решении жениться вновь на молодой и знатной девушке. Гризельда безропотно выполняет все приказания супруга. Поскольку послушание — одна из основных христианских добродетелей, в конце истории Гризельда вполне за нее вознаграждена. Муж возвращает ей свое благоволение, она снова ста­новится повелительницей всей окрути и встречается с детьми, которых считала убитыми.

«Герой Чосера добросовестно пересказывает известную притчу. Но его заключительные слова ироничны:

It were ful hard to fynde now-a-dayes

In al a toun Grisildis thre or two.

В наши дни было бы очень трудно

Найти во всем городе две-три Гризельды.

Заключение повествователя-студента очень показательно. В нем от­разилось понимание нереалистичности, неправдоподобия представле­ний, являвшихся частью средневековой действительности» [8, 51].

Реалистические тенденции в искусстве Чосера не сложились полно­стью, они находятся в становлении. Применительно к литературе XIV в. вряд ли можно говорить о воспроизведении действительности в формах самом действительности. Однако автора «Кентерберийских рассказов» отличает вполне осознанное стремление к    правдивому изображению жизни. Подтверждением могут служить слова, которые писатель вкла­дывает в уста паломника по имени Чосер. В 'прологе к «Рассказу мель­ника» он высказывает опасение, что не все рассказчики будут соблю­дать в своих историях правила хорошего тана. «Извиняясь за встречаю­щиеся в некоторых рассказах непристойности, Чосер-паломник говорит:

... I moot reherce

Ніг tales alle, be they bettre or

        werse

Or elles falsen son of my mateere.

... Я должен передать

Все их рассказы, будь они хороши или

             плохи,

Или фальсифицировать часть моего

                 произведения» [8,52].

Поэт стремится воспроизвести эти истории в виде, максимально близком к тому, в каком они якобы были рассказаны во время палом­ничества. В «Кентерберийских рассказах» проявляется, хотя и в зача­точной форме, творческая установка на реалистическое воспроизведе­ние жизни.

Отечественные литературоведы независимо от того, признают ли они реализм в литературе, предшествовавшей XIX веку, считают, что выяв­ление черт реалистичности в произведениях разных эпох способствует правильному пониманию преемственности в развитии художественного творчества. Так, Р. М. Самарин, рассуждая о реализме эпохи Возрож­дения, отмечает его тесную связь с плодотворными традициями средне­векового искусства.

Творчество Чосера принадлежит к сложному и переходному исто­рическому периоду, объединяющему разноречивые тенденции: своеобра­зие «Кентерберийских рассказов» во многом проистекает от того, что писатель продолжает средневековые традиции, по-новому интерпрети­руя их. Это проявляется, например, в способах характеристики героев. Художественный метод реализма предполагает изображение типиче­ских героев в типических обстоятельствах. Французский исследователь Ж. Бедье, анализируя фаблио, один из основных жанров средневековой литературы, отмечал, что в нем была еще слаба типизация.  Вероятно, он имел в виду типизацию, как ее понимали в XIX в.

Характер героя того времени определялся его положением на иерархической лестнице, одна­ко еще со времен античности в научных трактатах и их популярных переложениях бытовали идеи о влиянии    внешних    обстоятельств    на характер человека. Разумеется, обстоятельства часто понимались в метафизическом, а то и в астрологическом духе. В эпоху Чосера и художественная литература начинает искать причины тех или иных осо­бенностей человеческой личности не просто в положении человека вну­три феодальной иерархии, а в нем самом и во внешних обстоятельст­вах. Попытки писателей позднего средневековья проникнуть в тайны человеческой психологии опирались на восходящее к Гиппократу уче­ние о темпераментах, согласно которому все люди подразделялись на холериков, меланхоликов, сангвиников и флегматиков. Каждому типу темперамента соответствовали определенные черты характера. Чосер, вероятно, был знаком с этим учением, поскольку его влияние чувству­ется, например, в портрете мажордома. Слова и поступки героя подтвер­ждают эту характеристику.

Одним из важнейших обстоятельств, формирующих характер челове­ка, во времена Чосера считалась астрология. Согласно астрологическим представлениям звезда, под которой родился человек, влияет на его характер. Так, ткачиха из Бата утверждает, что ее любвеобилие было предопределено Венерой, а воинственный дух — Марсом. Обе эти пла­неты находились в небе в час ее появления на свет.

В отдельных случаях Чосер показывает влияние обстоятельств со­циального плана на характер своего героя. Весьма любопытен в этом отношении образ мельника Симкина из «Рассказа мажордома». Нечест­ность мельников была общепризнанным фактом, поэтому не случайно во времена Чосера существовала загадка: «Кто самый смелый в ми­ре?»— «Рубашка мельника, потому что она каждый день обнимает мошенника». Изображая своего героя вором, писатель следует средне­вековым представлениям о людях его профессии. Однако Чосер не ограничивается только сословно-профессиональной характеристикой. Симкин—представитель зажиточных слоев третьего сословия, поэтому в его образе много черт, обусловленных именно этим обстоятельством. Он человек с ярко выраженным чувством собственного достоинства, комически переходящим в чванливость. Но никаких традиционных при­чин для гордости у него нет: происхождения он не знатного, великих рыцарских подвигов не совершил. Основа независимости мельника — его богатство, созданное им самим путем обмана и воровства. В лице Симкина в «Кентерберийских рассказах» дана попытка показать соци­ально-обусловленный характер.

Одна из основных черт реалистического искусства заключается в умении раскрыть типическое в индивидуальном и через индивидуаль­ное. Поскольку средневековой литературе подобный прием был неиз­вестен, писатели того времени обычно ограничивались краткой типиче­ской характеристикой, например в фаблио. В отличие от них, Чосер придает своим героям индивидуализированные черты. Индивидуализа­ция образов в «Кентерберийских рассказах» обусловлена определен­ными процессами, происходившими в обществе и идеологии XIV в. Раннее средневековье, как считает Д. С. Лихачев, «не знает чужого сознания, чужой психологии, чужих идей как предмета объективного изображения», ибо в это время личность еще не выделилась из кол­лектива (сословия, касты, корпорации, цеха). Однако во времена Чо­сера в связи с ростом предпринимательства и частной инициативы уве­личивается роль отдельного человека в жизни общества, что служит основой для появления в области идеологии индивидуалистических идей и веяний.

«В XIV в. проблема индивидуального звучит в литературе, искусст­ве, философии, религии. П. Мрожковски связывает тенденцию к инди­видуализации с идеями скотизма, который «подчеркивал красоту каждого данного отдельного предмета». Основоположником этого философско-богословского течения был Дуне Скот (1266—1308). В известном споре между средневековыми реалистами и номиналистами он зани­мал позицию умеренного номиналиста. По мнению Дж. Морса, в уче­нии Окота наибольшую ценность представляют два момента: идея при­мата воли над разумом и мысль об уникальности индивида» [8, 53-54]. Для нас более важно второе положение, которое связано со спором о реально­сти абстрактных понятий. По убеждению Дунса Скота, явления, обоз­начаемые этими понятиями, реально существуют: ведь человечество состоит из индивидов. Возможность объединения их в одно обуслов­лена тем, что разница между индивидами носит не родовой, а формаль­ный характер. Все человеческие души принадлежат к одному роду, у них общая природа, поэтому в совокупности их можно называть чело­вечеством. Но каждая душа обладает индивидуальной формой. «Само существование отдельной души,—пишет, разбирая взгляды Дунса Скота, Дж. Морс, —состоит в ее уникальности. Душа имеет не только quidditas ("whatness", духовность), но и haecceitas ("thisness", ...ин­дивидуальность)... Она не только „душа", но „эта душа"; также и тело имеет не только телесность, но и индивидуальность. Человек — не просто человеческое существо, он это  человече­ское существо, и данное -качество обусловливает его принадлежность к человечеству» [8, 54].

В «Кентерберийских рассказах» Чосер попользует различные спо­собы индивидуализации. Он подчеркивает особенности внешности и поведения участников паломничества: бородавку на носу у мельника, раздвоенную бороду купца, девиз на брошке аббатисы. Часто писатель прибегает к характеристике поступком. В этом отношении показателен образ плотника Джона. В «Рассказе мельника» нет авторского описа­ния этого героя, все черты его характера проявляются по мере разви­тия действия. Доброта плотника раскрывается Чосером в следующем эпизоде: он сам отправляется навестить Николаса, когда тот симулиру­ет отчаяние по поводу якобы ожидаемого потопа. Чосер делает Джона легковерным и не очень умным. Читатель понимает это, когда плотник принимает предсказание Николаса за чистую монету. Герой Чосера не эгоистичен, он способен заботиться о других. Когда он узнает о гро­зящем бедствии, он беспокоится не о себе,  а о своей  молодой  жене:

«Как? ну а жена?

Ужель погибнуть Алисон должна?»

Едва ли не впервые в истории английской литературы Чосер инди­видуализирует речь своих героев. Он использует этот прием при харак­теристике студентов Алана и Джона в «Рассказе мажордома»; В речи этих школяров заметен северный диалект .По мнению некоторых за­падных литературоведов, во времена Чосера северяне считались людьми грубыми и неотесанными. Этот факт усугубляет обиду, кото­рую наносят Алан и Джон своему хозяину. Они соблазняют его жену и дочь, «благородством происхождения» которых мельник весьма гор­дится.

Приведенные выше соображения позволяют, говорить о реализме «Кентерберийских рассказов», хотя «черты его но­сят еще первоначальный, зачаточный характер, отличный от характера реализма более позднего и зрелого. Эти черты обусловлены тесной связью литературы раннего Возрождения со средневековой культурой» [8, 55].

Реализм Дж. Чосера способствовал переосмыслению и переоценке жанровых канонов. Писатель не оставался в пределах канонов реалистических элементов внутреннего и внешнего мира. Реализм Чосера стал предпосылкой жанрового синтеза, о котором не раз говорили на протяжении работы.

ВЫВОДЫ

В данной курсовой работе мы рассмотрели художественное произведение Дж. Чосера «Кентерберийские рассказы». В определенной степени изучили явление жанрового своеобразия произведения.

У Чосера различные исходные жанры, которыми он опериру­ет, не только сосуществуют в рамках одного сборника (это име­ло место и в средневековых «примерах»), но взаимодействуют между собой, подвергаются частичному синтезу, в чем Чосер уже отчасти перекликается с Боккаччо. Нет у Чосера, так же как у Боккаччо, и резкого противопоставления «низких» и «вы­соких» сюжетов.

«Кентерберийские рассказы» представляют собой совершенно ренессансную (по типу) энциклопедию английской жизни XIV в., и вместе с тем - энциклопедию поэтических жанров времени: здесь и куртуазная повесть, и бытовая новелла, и лэ, и фаблио, и народная баллада, и пародия на рыцарскую авантюрную поэзию, и дидактическое повествование в стихах.

В отличие от крайне схематических изображений представи­телей различных социальных и профессиональных групп в сред­невековой повествовательной литературе Чосер создает очень яркие, за счет живого описания и метких деталей поведения и разговора, портреты социальных типов английского средневе­кового общества (именно социальных типов, а не «характеров», как иногда литературоведы определяют персонажей Чосера). Эта обрисовка социальных типов дается не только в рамках от­дельных конкретных новелл, но в не меньшей мере в изображе­нии рассказчиков. Социаль­ная типология паломников-рассказчиков отчетливо и забавно проявляется в их речах и спорах, в автохарактеристиках, в вы­боре сюжетов для рассказа. И эта сословно-профессиональная типология составляет важнейшую специфику и своеобразную прелесть в «Кентерберийских рассказах». Она отличает Чосера не только от средневековых предшественников, но также от большинства новеллистов Возрождения, у которых общечелове­ческое родовое начало, с одной стороны, и сугубо индивидуаль­ное поведение — с другой, в принципе доминируют над сослов­ными чертами.

«Кентерберийские рассказы» представляют собой один из за­мечательных синтезов средневековой культуры, отдаленно срав­нимый в этом качестве даже с «Божественной комедией» Дан­те. У Чосера также имеются, хотя и в меньшей мере, эле­менты средневекового аллегоризма, чуждого новелле как жан­ру. В синтезе «Кентерберийских рассказов» новеллы занимают ведущее место, но сам синтез гораздо шире и гораздо важнее для Чосера. Кроме того, синтез жанров у Чосера не завершен, не происходит полной «новеллизации» легенды, басни, сказки, элементов рыцарского повествования, проповеди и т. д. Даже новеллистические «рассказы», особенно во вступительных частях, содержат многословные риторические рассуждения о различных предметах с приведением примеров из Священного Писания и античной истории и литературы, причем эти примеры повествовательно не развернуты. Автохарактеристики рассказчиков и их споры далеко выходят за рамки новеллы как жанра или даже сборника новелл, как особой жанровой формации.

© 2003 - 2022 «Библиофонд»

Обратная связь

Пользовательское соглашение

Политика конфиденциальности

Полная версия

Помощь по учебным работам

Консультация по курсовой работе

Консультация по дипломной работе ВКР

Консультация по реферату

Консультация по отчетам о практике