Гомосоциальность и гомосексуальность. О природе мужского общения

Гомосоциальность и гомосексуальность. О природе мужского общения

Гомосоциальность и гомосексуальность. О природе мужского общения.

Проблема и термины

Вопрос о психологической природе мужского общения и эмоциональных отношений между мужчинами (гомосоциальность) и его сексуально-эротических аспектах (гомосексуальность) с незапамятных времени привлекает к себе внимание исследователей. В философской литературе прошлого, начиная с античности, он чаще всего обсуждался как проблема соотношения дружбы и любви. Когда в ХIХЦXX вв. к философам присоединились историки, антропологи и психологи, стало ясно, что такой подход слишком узок. Проблема обрела новые ракурсы и стала формулироваться в новых терминах.

Соотношение сексуальных и несексуальных отношений и привязанностей выглядит сложным и изменчивым, его трактовка зависит от ценностей господствующей культуры. До тех пор, пока однополая любовь оставалась неназываемой, ученые избегали прямо говорить о сексуальных аспектах мужских (как и женских) взаимоотношений.

Сексуально-эротические мотивы мужской дружбы и товарищества зачастую не осознавались не только как исследователями, но и участниками таких отношений. Гетеросексуальным исследователям подобные мысли просто не приходили в голову, а ученые-гомосексуалы, желая реабилитировать собственные запретные чувства, сплошь и рядом вольно или невольно десексуализировали однополую дружбу, мужское товарищество и т.п. Кроме того, мешали цензурные запреты. В СССР они были особенно сильны. В статье "О понятии дружбы в Древней Греции", опубликованной в "Вестнике древней истории" в 1974 г., мне не позволили даже употребить слово "педерастия", которое пришлось заменить эвфемизмом "эти специфические отношения".

В последние 15-20 лет маятник качнулся в противоположную сторону. Новые архивные данные и более тонкие методы исследования (семиотика и психоанализ) позволили историкам и литературоведам деконструировать множество биографий великих людей, обнаружив за многими вполне респектабельными и асексуальными дружескими отношениями не только гомоэротические чувства, но и реальные гомосексуальные связи. В свете "эпистемологии чулана" Евы Седжвик (1985, 1900), гомосоциальность оказывается не только предпосылкой, но зачастую всего лишь скрытой, закодированной формой гомоэротизма. Аналогичным образом трансформировались историко-этнографическое понятия о древних мужских союзах, обрядах инициации и т.д.

Но если за любыми мужскими привязанностями стоит явный или тайный гомоэротизм, то отмена направленных против него социальных санкций неизбежно сделает его распространение всеобщим, оставив за разнополыми отношениями только функцию продолжения рода. Ничего похожего в современном обществе не наблюдается. Независимо от своей сексуальной ориентации, люди по-прежнему различают любовно- эротические чувства и отношения от дружеских. Выведение гомосексуальных привязанностей из гомосоциальности и сведение эмоциональных отношений между лицами одного и того же пола кажется одинакового односторонним.

Тем не менее проблема существует и рассмотрение ее придется начать с определения основных понятий и терминов.

Начиная с самого первого, венгерского, издания "Введения в сексологию" (1981) и разных изданий "Дружбы" (3 изд. - 1989), я разграничиваю следующие понятия.

Гетеро/гомосексуальность     -   предпочтение   сексуального   партнера противоположного   или   собственного   пола.   Это   понятие  описывает сексуальное   поведение   индивида,   степень   гетеро/гомосексуальности изменяется  числом  и  соотношением сексуальных партнеров того и другого пола - с кем человек целуется, обнимается и совершает другие сексуальные действия.

Гетеро/гомосоциальность     -            ориентация   на   общение   с   лицами противоположного  или  собственного  пола;  она  измеряется  тем,  с кем человек   предпочитает   вместе  работать,  проводить  свободное  время, развлекаться и т.д. Ее главный объективный показатель - круг социального общения индивида..

Гетеро/гомофилия - эмоциональное тяготение преимущественно к лицам противоположного или собственного пола, не имеющее выраженного эротического характера - с кем человек предпочитает дружить, кому он изливает душу и т.п. Это психологический, установочный аспект "поведенческой" гетеро/гомосоциальности.

Гетеро/гомоэротизм - сексуально-эротическое влечение преимущественно к лицам противоположного или собственного пола. Это психологический аспект "поведенческой" гетеро/гомосексуальности. Однако эти параметры могут и не совпадать - можно предпочитать одно, а делать другое.

Все эти параметры (плюс - гетеро/гомосексуальные фантазии, самоидентификация и стиль жизни) присутствуют в Решетке Сексуальной Ориентации Фрица Клайна (1985, 1990), которая воспроизводится и в моем "Лунном свете" (1998) и в новом "Введении в сексологию" (1999). Но сейчас меня интересует не психодиагностика, а гораздо более широкие, междисциплинарные вопросы. А чем шире круг рассматриваемых дисциплин, тем больше терминологическая чересполосица.

Хотя все вышеперечисленные термины давно уже употребляются в науке, разные авторы и разные дисциплины вкладывают в них неодинаковый смысл. Особенно многозначны гомосоциальность и гомофилия.

Вопреки мнению молодых исследователей, приписывающих его изобретение Еве Сэджвик, слово гомосоциальность появилось в социальной психологии задолго до нее и обозначало просто общение с себе подобными, без всяких сексуально-эротических коннотаций (например, Maisonneuve, 1966). Сексология лишь конкретизирует его применительно к собственным задачам. По мнению Джона Гэньона и Уильяма Саймона (1973, р. 68-69), гомосоциальность - прежде всего возрастной феномен, когда общение, включая сексуально- эротические интересы, мальчиков и девочек локализовано среди сверстников собственного пола. Дело не в том, что и с кем подросток сексуально делает, а на кого он ориентируется, какова его референтная группа. Хотя среди взрослых мужчин среднего класса гомосоциальные ценности сохраняются, гендерная сегрегация ослабевает, мужчины и женщины живут в общем социальном мире и их деятельности и интересы постоянно пересекаются. The Complete Dictionary of Sexology Роберта Франкура (1995, pp.283-284) определяет гомосоциальность как тенденцию некоторых лиц общаться преимущественно с людьми собственного пола, гендерную сегрегацию, которая в одних обществах поощряется, а в других - нет.

Еще многозначнее слово гомофилия. В самом общем виде оно обозначает просто тяготение к подобному, в отличие от гетерофилии, тяготеющей к различиям. Уже Аристотель обсуждал вопрос, с кем люди предпочитают дружить - с похожими на себя или непохожими? С появлением социологии дружбы, американские социологи Роберт Мертон и Пол Лазарсфельд (1954) операционализировали это понятие, разграничив социально-демографические (пол, возраст, социальное положение, образовательный уровень и т.д.) и индивидуально-психологические (ценности, интересы и т.п) сходства (об этом достаточно подробно говорится в моей "Дружбе" , 1987 или 1989).

Это значение термина принято и в социологии брака, любви и сексуальности. Например, Эд Лауманн подразумевает под "гомофилией" тот факт, что "отношения чаще формируются между людьми со сходными свойствами" (Laumann et al., 1994, p. 226), причем речь идет не об эмоционально-эротических, а о социодемографических свойствах. Иногда в том же значении употребляется заимствованный из биологии термин гомогамия, - неслучайное спаривание индивидов, похожих друг на друга по одной или нескольким фенотипическим чертам (Murstein, 1971, p.120-121). Напротив, Джон Мани (Gay, Straight, and In-Bewteen. Oxford 1988) считает гомофилию синонимом гомоэротизма, обозначающим сексуальное влечение и любовь к лицам собственного пола Так же определяет это понятие и сексологический словарь Р.Франкура (1995, р.280)

Но оставим терминологию и обратимся к существу вопроса.

Гомосоциальность как свойство маскулинности

Насколько распространены среди людей гомосоциальность и гомофилия и типичны ли они только для мужчин или также для женщин? Ответ на эти вопросы могут дать, с одной стороны, историко-этнографические, а с другой - психологические исследования. Первые идут от социума к индивиду, рассматривая гендерную сегрегацию как социальный институт. Вторые идут от индивида к социуму, изучая главным образом индивидуальные склонности и особенности поведения людей в малых группах.

Историко-антропологические исследования однозначно свидетельствуют, что какие-то формы гендерной сегрегации, вплоть до существования замкнутых мужских и женских культур, институтов и культов, существуют в любом человеческом обществе. Чем глубже мы уходим в прошлое, тем более жесткими и непроницаемыми выглядят границы между этими двумя мирами. При этом у мужчин тенденция к обособлению от женщин и созданию закрытых мужских сообществ и союзов, способствующих формированию и поддержанию специфических маскулинных ценностей, самосознания и стиля жизни, гораздо сильнее, чем у женщин, а сами мужские организации и группировки качественно отличаются от женских.

Среди многочисленных институционализированных форм мужского общения (male bonding) наибольшее внимание ученых издавна привлекали два главных сюжета: мужские союзы (групповое общение) и парная мужская дружба (индивидуальное общение).

Особые мужские дома, союзы и тайные общества существовали едва ли не во всех архаических обществах. Немецкий этнограф Генрих Шурц в книге "Возрастные классы и мужские союзы" (1902), опираясь на обширный эмпирический материал из жизни нескольких африканских, одного индийского и четырех североамериканских народов, пришел к выводу, что возрастные классы - древнейший тип социальной организации, основанный, с одной стороны, на общности возрастных переживаний и антагонизме поколений, а с другой - на противоположности полов. В отличие от женщин, жизнь которых целиком подчинена потребности рожать и воспитывать детей, причем эта потребность удовлетворяется в семье, мужчины, движимые сексуальным и социальным импульсом, создают все общественные и политические институты. Главная предпосылка общественной жизни, по Шурцу, - "инстинктивная симпатия" между мужчинами, из которой вырастают все социальные связи, патриотизм и воинские доблести. Но эта инстинктивная симпатия, как вскоре уточнили Бенедикт Фридлендер и Адольф Бранд, неизбежно является сексуально-эротической, как то было, например, в классической античности.

Идеи Шурца получили дальнейшее развитие в книгах Ганса Блюера "Немецкое молодежное движение как эротический феномен" (1912) и "Роль эротизма в мужском обществе"(1917). Агрессивные арийские мужчины постоянно воевали, покоряли другие народы и основывали империи. Проводя большую часть жизни в походах, они часто, наряду с женами, рожавшими им детей, имели любовников-мужчин, эти связи только укрепляли их воинское братство. В основе современных молодежных союзов и движений также лежит, по Блюеру, гомоэротическая дружба, с сочетании со строгой половой сегрегацией и беспрекословным повиновением вождю. Принцип элитарных и иерархически организованных мужских союзов Блюер открыто противопоставлял идее женского равноправия и политической демократии.

Хотя сегодня идеи Шурца и Блюера кажутся безнадежно устаревшими, универсальность мужских союзов не вызывает у этнографов сомнений. Более того, сходные по типу группировки самцов существуют и у некоторых животных, включая приматов (Wrangham and Peterson, 1996).

Автор знаменитого бестселлера "Мужчины в группах" (1970) Лайонел Тайгер, собравший множество разнородных данных о различных мужских союзах и сообществах, начиная с животных и кончая современными тайными обществами, пришел к выводу, что феномен мужской солидарности и группирования по половому признаку является исторически всеобщим и имеет биолого-эволюционные предпосылки. Поскольку все мужчины когда-то были охотниками, выживание и жизненный успех не только отдельного мужчины, но и всей человеческой группы зависел от способности мужчин координировать свои усилия в борьбе с общим врагом. Групповая солидарность и эмоциональная привязанность мужчин друг к другу и к группе как целому были предпосылкой и условием жесткой групповой дисциплины, уменьшая внутригрупповую конкуренцию и связанное с ней социальное напряжение.

Солидарность была необходима мужчинам также для того, чтобы поддерживать свой привилегированный статус и власть над женщинами (патриархат и "война полов"). Процессы и институты социализации мальчиков и девочек в первобытных обществах также были разными, что способствовало созданию и укреплению гендерных особенностей и различий (подробнее об этом - в моей книге "Ребенок и общество. Историкоэтнографическая перспектива", 1988, и в серии книг о традиционных формах воспитания детей у народов мира "Этнография детства", 1983, 1988, 1992).

Тайгера и близких к нему авторов часто критикуют за биологический редукционизм, указывая, что не все древние общества промышляли охотой и что существуют другие способы проявления маскулинности (Gilmore, 1990; Connell, 1995). Но как бы ни объясняли феномен гендерной сегрегации и связанной с ним мужской групповой солидарности, он кажется исторически всеобщим. То же можно сказать и о некоторых особенностях социализации мальчиков.

Говоря словами Шекспира, "сын женщины есть тень мужчины, а не его подобие" (Шекспир. Генрих IV, часть 2, акт 3, сцена 2). Многие народы убеждены в том, что мальчика делают мужчиной не женщины, а другие мужчины, - собственный отец, с которым он идентифицируется, или взрослые мужчины, совершающие над ним обряд инициации, или сообщество однополых сверстников, о которых Франсуа Мориак писал, что они "лучшие воспитатели, чем родители, потому что они безжалостны".

В древних обществах закрытые мужские сообщества (мужские дома, возрастные группы и т.п.) и связанные с ними обряды инициации были институционализированы и имели священное, сакральное значение. Обобщение этнографических данных по 186 доиндустриальным обществам (Schlegel and Barry, 1990) показало, что в жизни мальчиков группа однополых сверстников играет значительно большую роль, чем в жизни девочек. Мальчики раньше отделяются как от родительской семьи, так и от общества взрослых мужчин, и имеют больше внесемейных обязанностей. Мальчишеские группы отличаются высокой внутригрупповой и межгрупповой соревновательностью, имеют выраженную иерархическую структуру и дисциплину. Кроме того девичьи группы обычно функционируют на основе принятых в данном обществе норм и правил, тогда как юношеские часто конфликтуют с ними, у мальчиков значительно больше антинормативного поведения, и взрослые считают это нормальным.

Раннебуржуазное европейское общество пыталось ослабить эти мужские узы, сосредоточив социализацию детей в родительской семье или передав их в руки профессиональных воспитателей. Однако неформальные однополые группы неизменно воссоздаются самими мальчиками как в школе ( даже при совместном обучении), так и вне ее, а дети, замеченные в нарушении этих символических границ и в кросс-гендерном поведении, подвергаются стигматизации и дискриминации. Несмотря ни на какие педагогические усилия, специфические нормы мужского общения, языка и ценностей сохраняются и передаются из поколения в поколение.

Верность своей группе - важнейшая нравственная ценность мальчиков и юношей. Хотя совместное обучение, преобладающее сегодня в большинстве стран, имеет много бесспорных плюсов с точки зрения воспитания гендерного равенства и смягчения мальчишеской агрессивности, у некоторых педагогов оно вызывает сомнения. Именно в однополых группах сверстников мужчины вырабатывают тот специфический кодекс чести, на который они оглядываются, и иногда корректируя его, в последующей жизни.

Однако говорить о мужской гомосоциальности вообще, без учета конкретной исторической обстановки, непродуктивно. Степень и формы гендерной сегрегации менялись в ходе истории и тесно связаны с социальной структурой общества и разделением мужских и женских деятельностей и функций. В одних обществах мужской и женский миры выглядят абсолютно полярными, в других дифференциация затрагивает только некоторые сферы жизни. К сожалению, социальная история гендерной сегрегации до сих пор не написана (в большинстве исследований речь идет главным образом об отношениях власти и угнетении женщин).

Однако по мере исчезновения или ослабления одних специфически мужских институтов, их немедленно заменяют другие. В средние века место первобытных мужских домов и тайных обществ занимают рыцарские ордена, позже их сменяют студенческие братства, масонские ложи и т.п. (Clawson, 1989, Hadley, 1999). Как бы сильно ни вовлекались мужчины в семейные узы, забота о доме всегда дополняются очень важным для мужчин внесемейным, преимущественно однополым, общением, для которого городская жизнь создает специальные институты - пивные, кофейни, клубы.

В 1710 г. в Лондоне на 800.000 населения было около 2000 мужских кофеен. Позже их сменили разнообразные закрытые для женщин мужские клубы. Сегрегация в общении консолидирует маскулинность, поэтому мужчины всячески охраняли ее, но одновременно затрудняла их взаимопонимание с женщинами. Английская писательница Джейн Остин писала в 1816 г., что " одна половина мира не может понять удовольствий другой половины" (Roberts, 1996, p. 55). Гомосоциальность кажется надстройкой над имманентными различиями мужских и женских интересов, но одновременно создает, усугубляет и воспроизводит эти различия.

В современном обществе число и удельный вес исключительно мужских сообществ и учреждений резко уменьшилось. Ломка гендерного разделения труда способствует тому, что мужчины и женщины все чаще работают совместно. Закрытые мужские клубы считаются дискриминационными. В молодежной субкультуре все слышнее женские голоса. Даже армия, включая военные училища, перестала быть чисто мужским институтом.

Однако потребность в закрытом для женщин общении с себе подобными у мужчин по-прежнему велика. Мужское товарищество и дружба остаются предметами культа и возрастной ностальгии. Чем заметнее присутствие женщин в публичной жизни, тем больше мужчины ценят такие занятия и развлечения, где они могут остаться сами с собой, почувствовать себя свободными от женщин, нарушить стесняющие их правила этикета, расслабиться, дать простор агрессивным чувствам и эмоциям. Это сопряжено с известными социальными издержками (хулиганство, пьянство, акты вандализма), но выполняет важные компенсаторные функции и потому не может быть искоренено.

Соревновательный спорт и рок-музыка непосредственно служат утверждению фаллического начала, мужской силы и солидарности, приобщение к ним психологически эквивалентно ритуалу мужской инициации. Подчас трудно понять, являются ли исключительно мужские формы развлечений и массовой культуры, как футбол, бокс или рок-музыка, проявлением специфически мужских пристрастий и интересов, или же их главный смысл заключается именно в консолидации мужской обособленности.

Изучение мужской групповой солидарности (товарищество) дополняется междисциплинарными исследованиями мужской дружбы (эта тема подробно освещается в моей книге "Дружба", 3 изд. 1989).

В отличие от любви, дружеские отношения, как правило, бывают и мыслятся однополыми (возможность неэротической дружбы между мужчиной и женщиной европейские философы стали допускать лишь в 18 веке), причем многие мужчины подчеркивают исключительность своих дружеских отношений, считая, что женщины к ним неспособны. Наличие прочных и интимных дружеских привязанностей между женщинами открыли только исследовательницы-феминистки (Fadermann, 1981). Однако женская дружба, в отличие от мужской, никогда и нигде не возводилась в ранг социального института, а ее психологические свойства существенно отличаются от тех, которые приписываются мужской дружбе.

Существенный вклад в понимание гомосоциальности вносит психология.

По данным современной психологии развития, обобщенным Элинор Маккоби (1998) и Дианой Рабл (1998), игровое общение детей имеет ярко выраженные гендерные предпочтения. У детей моложе двух лет гендерные предпочтения (выбор партнера собственного пола) еще малозаметны, но есть данные, что уже 14-месячные дети более совместимы с сиблингами своего, нежели противоположного, пола. Явное предпочтение к игре со сверстниками своего пола появляется на 3 году жизни, сначала у девочек, а потом у мальчиков. К 5 годам эти предпочтения уже определенно установлены. Дети, особенно мальчики, предпочитают играть с детьми своего пола.

Это связано с процессом формирования гендерной идентичности и усвоением соответствующих социальных стереотипов. Гендерные стереотипы, представления о подходящих данному полу занятиях и интересах, появляются у детей уже в 2.5 - 3 года. При этом девичьи стереотипы более гибки, а мальчиковые более ригидны. Это может быть связано как с опережающим когнитивным развитием девочек, так и с тем, что общество определяет мужские роли более жестко, чем женские, и придает им большую ценность.

Расстройствами гендерной идентичности (РГИ) страдают от 2 до 5% детей, но мальчиков приводят к врачу в несколько раз чаще, чем девочек; по разным источникам, разница составляет от 6:1 до 30: 1 (Ruble, p.951) Это явно связано с представлением, что у девочек проблемы пройдут сами собой и что они менее опасны. Женственный мальчик вызывает у взрослых и других детей гораздо больше беспокойства и отторжения, чем мужеподобная девочка.

По мере формирования гендерной идентичности, игровое общение детей, равно как и их эмоциональные привязанности, все больше дифференцируются по полу. По данным лонгитюдного исследования Маккоби и Джеклин (1987) , у 4.5-летних детей однополые игры относятся к разнополым как 3:1, а у 6.5-летних - как 11: 1. В кросс-культурном исследовании Беатрисы Уайтинг и Кэрол Эдвардс (1988), объектом которого были дети десяти разных культур в Африке, Индии, Филиппинах, Мексике и США, 3-6-летние дети две трети игрового времени проводят с детьми своего пола, а 6-10-летние - три четверти. Та же картина наблюдалась при сравнении детей в США, Швейцарии и Эфиопии (Omark et al., 1973)

В среднем детстве гендерная сегрегация усиливается, между 8 и 11 годами мальчики и девочки почти все время играют отдельно. При этом, начиная с 4 лет, эту сегрегацию чаще инициируют и энергичнее поддерживают мальчики, осуждая и высмеивая тех, кто эти границы нарушает. Предпочтение гендерно- типичных игр и занятий у мальчиков сильнее и устойчивее, чем у девочек. Эта тенденция усиливается от 5 до 14 лет, однако девичьи предпочтения во всех возрастах более гибки, чем у мальчиков, которые особенно ценят общество мальчиков с обычными мальчишескими интересами. Для девочек в выборе подруг важнее одинаковость чувств, а для мальчиков - сходство занятий и интересов.

О повышенной гомосоциальности мальчиков-подростков говорят и их представления об идеальном друге. По данным крупнейшего отечественного исследования подростковой и юношеской дружбы (Кон и Лосенков, 1970), процент девочек, предпочитающих иметь ближайшим другом человека другого пола, во всех возрастах выше, чем процент мальчиков, причем с возрастом эта разница увеличивается. Только 14% юношей девяти= и десятиклассников выбрали в качестве "идеального друга" девушку. Доля девушек, предпочитающих дружить с юношей, в несколько раз выше - 56% в девятом и 65% в десятом классе (Кон, 1989, с.278).

Эти психологические особенности проявляются как в структуре, так и в характере деятельности мужских групп. Мальчиковые группы строже поддерживают принцип половой сегрегации и имеют более стабильное членство. Для них авторитетно только мальчиковое мнение. Мальчиковые группы более автономны и от взрослых. Рискованные приключения и нарушение установленных взрослыми правил поведения служат средствами сплочения группы и укрепления групповой солидарности и дисциплины. Нарушение "внешних" правил и одновременно - безоговорочное подчинение собственной группе, что считается важнейшим свойством маскулинности, формируется именно в детстве и раннем подростковом возрасте.

Поведенческая асимметрия дополняется когнитивной. По мнению Маккоби, когнитивные и поведенческие структуры формируются одновременно, как разные стороны одной медали, подкрепляя друг друга. Хотя мальчики и девочки имеют одни и те же гендерные стереотипы и усваивают их более или менее одновременно, мальчики сильнее идентифицируютcя со своим полом, выше ценят свое сходство с другими мальчиками, воспринимая свой гендер как коллективную общность. Экспериментальные исследования показывают, что мальчики лучше понимают мужские, чем женские гендерные скрипты, тогда девочки понимают их одинаково хорошо. Мальчики сильнее предубеждены против нарушения гендерных границ (сексизм!), девичьи установки обычно более гибки. Это проявляется, в частности, в отношении к гомосексуальности.

Различия между мальчиками и девочками, независимо от конкретного стиля их социализации, настолько велики, что Маккоби считает возможным говорить о существовании двух разных культур детства, благодаря которым формируются и закрепляются те свойства, с которыми чаще всего ассоциируются маскулинность и фемининность.

Подводя итоги, можно согласиться с Майклом Киммелем (1996, р.7), что маскулинность неотделима от гомосоциальности, одно не существует без другого. Хотя женщины и взаимоотношения с ними - важный элемент мужского мира, этот последний остается в какой-то степени самодовлеющим и самодостаточным. Для большинства мужчин на протяжении значительной части их жизни главной референтной группой и значимыми другими остаются другие мужчины и мужские сообщества, принадлежность к которым как бы подтверждает из собственную маскулинность и служит им критериями и эталонами самооценки.

Как это сказывается на мужской сексуальности?

Гомоэротизм как аспект гомосоциальности

Как показывают эмпирические исследования дружбы и других личных отношений, гомофилия, тяготение к подобному, желание найти в близком человеке "другое Я", в большинстве случаев сильнее гетерофилии, потребности в различии (см. Кон, 1989). Ориентация на различия и дополнительность преобладает лишь в сексуально-эротических, любовных чувствах, объектами которых в подавляющем большинстве случаев становятся люди другого пола, обладающие другими психофизическими чертами и свойствами.

Однако гендерная сегрегация и привязанность к сообществу людей собственного пола/гендера влияет и на сексуально-эротические чувства и отношения. Не случайно, среди мужчин, у которых уровень гомосоциальности значительно выше, чем среди женщин, гораздо чаще встречается и гомосексуальное поведение, даже если культура его запрещает. В известном смысле гомосоциальность исторически предшествует гомоэротизму и отчасти предрасполагает к нему. Более детальный анализ конкретных человеческих обществ и общностей указывает в том же направлении.

Хотя этнографы и антропологи давно уже отмечали распространенность в древних мужских сообществах гомосексуальных связей и ритуалов, интерпретация этих фактов остается проблематичной. Тайгер (1970, с.272) практически обошел этот вопрос, ограничившись указанием на то, что мужскую гомосексуальность можно рассматривать как специфическую черту более общего феномена мужской солидарности (malе bonding).

Во многих архаических обществах гомосексуальные контакты были обязательным компонентом мужских инициаций и обрядов перехода мальчика в следующий возрастной класс (rites de passage) или постоянным элементом мужской социализации (обзор этнографических данных см. "Лунный свет", стр. 88Ц97) . Иногда они служили также оформлению воинского союза, породнения или институционализированной дружбы.

В числе семи главных функций (обязанностей) института "нерасторжимой дружбы", существующего у некоторых архаических народов ( банту кавирондо, малекула, дагомейцы, мануа и нама), Иегуди Коэн называет сексуальные контакты между друзьями (Cohen, 1961, p.373). В тех обществах и культурах, где гомосексуальные связи осуждаются, их институционализация, разумеется, невозможна, но они могут практиковаться, так сказать, факультативно и приватно.

Обобщая данные статистических кросс-культурных исследований, Айра Рисс пришел к заключению, что в обществах, в которых господствуют мужчины, вероятность мужского гомосексуального поведения зависит прежде всего от степени жесткости определения мужской гендерной роли (Reiss, 1986, с.160). Иными словами, более жесткое определение мужской социальной роли влечет за собой более строгую гендерную сегрегацию и тем самым способствует большей распространенности гомосексуального поведения, которое вовсе не требует специальной категоризации и формирования особой сексуальной идентичности: если так ведут себя все или многие мужчины, нет нужды давать явлению особое наименование, превращающее его адептов в особую категорию людей.

То, что гендерная сегрегация и высокая гомосоциальность способствуют развитию гомоэротизма и гомосексуального поведения, доказывает и опыт любых закрытых мужских сообществ, начиная с аристократических и церковных школ и кончая военными и пенитенциарными учреждениями, вроде тюрем и концентрационных лагерей.

Чем более всеобъемлющим и закрытым является мужское сообщество, тем больше в нем будет гомосексуальных чувств и отношений. Среди обследованных в начале 1960-х учащихся английских школ-интернатов наличие гомосексуальных контактов признали 44% и собственное участие в них - 28% мальчиков, а среди учащихся обычных дневных школ соответственно 18% и 3% (Schofield, 1965, p. 58). В начале 1990х годов, учившиеся в закрытых школах англичане имели в 2,5 раза больше гомосексуального опыта и в 3 раза больше генитальных контактов с мужчинами, чем учащиеся смешанных школ (Wellings et al., 1994, p. 206) Среди 15-18 летних французов, обучавшихся в интернатах, наличие гомоэротических влечений признали 8.5%, а среди тех, кто жил дома, - только 5.2% ; у девочек разница еще больше: 10.3% и 5.6%. (Lagrange et Llomond, 1997, p. 203).

Подобные данные можно привести не только по школам, но и по молодежным лагерям, военным училищам, воинским частям, исправительным колониям и тюрьмам. Закрытое мужское сообщество всюду и везде порождает гомосексуальные чувства и отношения. Однако эти чувства могут быть такими же разными, как вызывающие их обстоятельства.

Высокая концентрация в замкнутом пространстве молодых самцов усиливает их сексуальные желания, которые мужчины, при отсутствии других возможностей сексуальной разрядки, неизбежно обращают друг на друга. Тем более, что мужчинам свойственно описывать и символизировать любые свои отношения в сексуальных терминах. Пространственная близость и совместная деятельность неизбежно порождает между людьми, независимо от их пола, индивидуальные эмоциональные привязанности, которые при определенных условиях могут эротизироваться , превращая обычную дружбу в "романтическую" или "особенную" дружбу (это понятие уже в средние века служило эвфемизмом для обозначения однополой любви). Отношения внутри любого мужского сообщества , как правило, бывают иерархическими. В некоторых из них (уличные банды, армия, тюрьма) эта иерархия является особенно жесткой. Символическая сексуализация оформляет и закрепляет сложившиеся в группе отношения господства и подчинения. Подобно тому, как кобель "метит" мочой свою территорию, доминантный самец, "опуская" другого мужчину, своего потенциального соперника и конкурента, там самым утверждает свою неограниченную власть над ним, превращая его в свою собственность. Эта сексуальная собственность может быть как индивидуальной, так и групповой (армейская дедовщина, лагерная иерархия и т.п.). В любом мужском сообществе есть люди, внутренне предрасположенные к гомоэротизму. Гендерная сегрегация облегчает им реализацию своих желаний. Но если в первых трех случаях гомосексуальность производна от гомосоциальности, то в данном случае отношение переворачивается: преимущественное общение с мужчинами служит фоном, средством или прикрытием для реализации гомосексуального желания (армейские приключения Дм. Лычева, описанные в его "Интермиссии") .

Будучи имманентным свойством маскулинности, гомосоциальность порождает одновременно гомоэротизм и гомофобию. Гомофобия выражает страх не столько перед гомосексуалами, сколько перед другими мужчинами вообще, "страх, что другие мужчины могут разоблачить нас, лишить мужского достоинства, показать нам самим и всему миру, что мы не тянем, что мы не настоящие мужчины" (Kimmel, 1996, p.8). Именно неуверенность в себе порождает у мужчины напряженную потребность в гипертрофированных признаках маскулинности - высоком росте, физической силе, большом члене и т.п. Даже успех у женщин многим мужчинам важен не сам по себе, а как доказательство собственного превосходства над другими мужчинами. Но это превосходство можно утвердить и без помощи женщин, путем сексуального подчинения и овладения другим мужчиной.

Но хотя гомосоциальность и гомосексуальность взаимосвязаны, их нельзя ни вывести одно из другого, ни свести друг к другу. При попытке выведения гомосексуальность из гомосоциальности упускаются из виду биологические факторы и индивидуальные различия, предрасполагающие индивида к однополой любви независимо ни от каких социально-групповых предпосылок. Кроме того, гомосоциальность - по преимуществу мужской феномен, лесбийская любовь обходится без такой "групповой" предпосылки. Идея сведения гомосоциальности к гомосексуальности разбивается о явную "несексуальность" многих мужских (и женских) привязанностей и дружб, многозначность самого понятия гомосоциальности и общеметодологическую слабость редукционизма и монокаузальности.

Разграничение этих понятий имеет потенциальное практическое значение, облегчая понимание диалектики коммуникативных и сексуальных мотивов и потребностей личности. Эта тема часто возникает в связи с "репаративной терапией" Джозефа Николоси (1991) и теорией "псевдогомосексуальности" Лайонела Овси (1969), когда речь идет о неуверенных в своей маскулинности и стремящихся к мужскому обществу мужчинах, которые ошибочно переводят свои проблемы из коммуникативной (гомосоциальность) в сексуальную (гомосексуальность) плоскость, и в результате еще больше запутываются. Но это - для другой статьи.

Список литературы

И.С. Кон. Гомосоциальность и гомосексуальность. О природе мужского общения.