Утверждение жизни
Утверждение жизни
Пластова Т. Ю.
Аркадий
Аркадьевич Пластов знаком многим как автор картин "Фашист пролетел" и
"Жатва", как лауреат Сталинской, Ленинской и Государственной премий.
Но его творчество, хотя и получило официальное признание в советскую эпоху,
было сложнее и интереснее, чем большинство картин, отвечавших требованиям
идеологии того времени. Кроме того, художник всю жизнь посещал храм и выполнял
для себя зарисовки из церковной жизни, даже в 1950-60-е годы. Об особенностях
произведений Аркадия Пластова и православных истоках его творчества
рассказывает Татьяна Юрьевна Пластова, кандидат филологических наук, президент
Фонда поддержки творческой молодежи имени А.А. Пластова.
"…Радуйся,
брат, каждому листочку радуйся – смерть кончилась, началась жизнь… Самый сюжет,
бесчисленные цветы, блеск и сверкание солнца в небе, на ветках берез, на
стволах, шелест и трепетание листвы и трав, фигуры косцов, утопающие в
зеленовато - золотистых рефлексах и прозрачной кристальной атмосфере, еле
уловимой голубизне утреннего воздуха. Ласкающая пестрядь тихо качающихся
цветов, их благоуханная нежность, доведенного мной до возможного предела
иллюзорности и цветности – все это встает перед глазами с первого же взгляда
каким-то сказочным-обаятельным видением…Я собрал воедино все самое
безоговорочно прекрасное, что бывает в это время года, в этот благословенный
час в лесу…".
Так
вспоминал Аркадий Пластов о работе над картиной "Сенокос", написанной
летом победного 1945 года. "Сенокос"- это гимн Победе, метафора
вечной, обновляющейся жизни. Живые и скошенные цветы, натюрморт первого плана
со шмелями, бабочками, бронзовками, - особый, живущий своей непостижимой жизнью
мир, в котором всякое дыхание, всякая сущность красотой и неповторимостью своей
славит Творца… Колокольчики, ромашки, купина, примула, клевер, царские кудри,
купава - это не просто цветы одного луга (обычно эти цветы не цветут
одновременно) это все цветы Родины, распустившиеся во славу Победителей.
Картина
как жанр – это целостный образ мира, законченное и ясное слово художника,
отражение его мировоззрения. Особенность картин Пластова - почти полное
отсутствие фабульного содержания, заменяемое содержанием пластическим и
живописным.
"Изображение
труда, преподнесенное как красивая песня, как гимн и славословие, как радость и
сияние, без всякого сентиментальничания, фальши и подсахаривания – действует на
всех как музыка, делает людей мягкосердными и умиротворенными, и так приятно
видеть на лицах зрителей этот блеск, внезапно посетившего их счастья…".
Представление
об изначальной гармонии мира, религиозное сознание, почти утраченное людьми в
железном, безбожном двадцатом веке, было дано художнику изначально. Потомок
священников и иконописцев, сын псаломщика и просвирни, он с самого раннего
детства был приобщен к православной культуре. Именно в храме, построенном и
расписанном его дедом, глядя как приехавшие богомазы подновляют старые росписи
Григория Пластова, он решает "быть живописцем и никем больше".
"Как
зачарованный, я во все глаза смотрел, как среди розовых облаков зарождается
какой-нибудь красавец в хламиде цвета огня и потрясающий неведомый восторг,
какой-то сладостный ужас спазмами сжимал мое сердце… Особенно поразили
потемневшие евангелисты и Бог Саваоф в куполе, писанные дедом, и верхняя часть
иконостаса… Живопись иконостаса я помню отлично, она вся в памяти. Дед был
любителем густых, насыщенных до предела тонов. Он любил сопоставлять глубокие
зеленовато-синие тона с кроваво красными, перебивая их лимонно-изумрудными, фиолетовыми,
оранжевыми; фоны были золотыми, почва под ногами – сиена жженая или тусклая
розово-серая. Все головы писались какой-то огненной сиеной, тени – зеленой
землей. Носы, завитки волос, губы глазницы, пальцы – все прочерчивалось
огнистым суриком, и когда бывало, за вечерней, солнце добиралось до иконостаса,
невозможно было оторвать глаз от этого великолепия".
Родители
мечтали видеть сына священником. Он поступает в Симбирское духовное училище, а
затем духовную семинарию. "Учись, старайся, может, архиеерем будешь, -
напутствовал его отец.
"Помимо
узко философской и богословской, у нас была прекрасная библиотека по литературе
и естественным наукам. Религиозное воспитание не выпячивалось на первый план.
Религиозные доктрины не вколачивались безапелляционно, а преподносились,
оснащенные всякими научными и логическими доказательствами, сложнейшими
философскими рассуждениями доводами. С некоторыми педагогами мы вступали в
самые ожесточенные споры по самым щекотливым религиозным доктринам, и если наш
оппонент вставал в тупик, от нашего юного пыла и доводов логики, он с
неизменной вежливостью напоминал нам, что мы совсем зря кипятимся и упираем на
вульгарную логику – мы забываем, что высшая и совершенная форма познания есть
безусловная вера и божественное откровение".
Желание
быть живописцем не покидало его. С четвертого курса семинарии он собирается в
Москву – поступать в Училище живописи, ваяния и зодчества, и ректор семинарии
благословляет его послужить народу художником. В этом служении Пластов пребудет
всю свою жизнь. "Искусство есть служение и радость. Служение художника,
который его творит и создает для того, чтобы вовлечь и нас в сослужение с
собою. Радость художника, создающего и, вот создавшего в своем произведении
новый способ жизни, и подарившего нам, созерцающим, эту незаслуженную
радость…", - писал И.А. Ильин в начале 1930-х годов.
В
это время в советской России художник Аркадий Пластов, пройдя через невероятные
жизненные невзгоды (самыми страшными из которых был арест и пожар, уничтоживший
почти все его работы) впервые представил свои картины в Москве. В середине
тридцатых годов он создает три монументальные работы – "Праздник
урожая", "Купание коней" и "Стадо". Тема праздника
урожая, благодарения – древняя, идущая от античности. Нищей, голодной, разоренной
русской деревне (пластовские герои с трудом выдерживали позирование со
специально испеченными для этого случая пирогами) праздновать было нечего.
Художественная правда картины далека от примитивно понимаемого реализма. Она -
во вдохновенном утверждении нормы жизни, любовании ею, стремлении сохранить эту
уничтожаемую норму для живущих и будущих жить людей. Изобилие земных даров и
радость людей – жизнеутверждающее торжество правды истинного бытия над
уничтожающей ее реальностью. Картина "Купание коней" исполнена к
выставке "20 лет РКК" 1938 года. Вместо предполагаемых тематикой,
словно покрытых пылью истребителей и танков и портретов наркомов, отличившихся
в братоубийственной войне - сильные тела, сверкающие крупы коней в солнечных
рефлексах и прозрачных тенях, животворная стихия воды и света. Задачей
художника здесь было показать людям истинную радость бытия. Картина
"Стадо", написанная, по иронии судьбы, к выставке "Пищевая
индустрия", была задумана художником давно. "Положительно мне везло –
мне совершенно не надо было ломать голову над незнакомой или чужой темой, к
которой ты равнодушен. Собирать для этой картины материал было истинное
наслаждение". Бык в сдержанном жухлом осеннем колорите вырастает до
первозданного символа жизни, вобравшего в себя богатый ассоциативный ряд
образов мирового искусства (Пластов постоянно работал над композициями по
античным сюжетам).
Грянувшую
войну художник воспринял как еще с древнейших времен воспринимали русские люди
нашествие неприятеля – как великую народную беду и как общее дело. Все мирные
замыслы были отложены. Рабочие альбомы этого времени наполнены рисунками и
композициями на военную тему, среди них много потрясающих драматических,
разрывающих душу сцен. Впечатление не только из радиосводок, газет и рассказов очевидцев
– зимой 1943 года в составе группы художников едет на Сталинградский фронт, где
происходило решающее сражение Второй мировой. Но в картинах, в том слове, с
которым он обращался к зрителю нет ужасающих кровавых сцен, нет насилия и
жестокости. В первые месяцы войны Пластов пишет картину "Немцы идут"
(Подсолнухи").
"Писал
я ее очень волнуясь. Я представлял себе эту трагедию очень ясно, как будто все
это совершается перед моими глазами. Было тогда чудесное лето, все было такое
свежее, подсолнухи в сажен высоты. И вот я представил себе, как все это горит,
трагически нелепо ломается, цветущая земля засыпается пеплом, ясный воздух
застилает гарь. Я сделал много этюдов – все хотелось написать так, чтобы было
солнце, свежая зелень, гарь и пожарище и среди всего этого родные люди, смелые
и непреклонные".
Картине
"Немец пролетел" - таково ее авторское название, впоследствии
замененное на "Фашист пролетел", суждено было стать его самой
известной военной картиной. В ноябре 1943 года полотно это висело в залах Советского
посольства в Тегеране во время проведения совещания глав трех великих держав
России, США и Великобритании, где решался вопрос об открытии второго фронта.
Это было вкладом художника в Великую Победу.
"Осень
тогда у нас стояла тихая, златотканая, удивительно душевная и теплая. Я люблю
осень, всегда испытываю в это время страшно приятное особое состояние
творческого возбуждения. И вот что-то непомерно свирепое, невыразимое по
жестокости, что трудно было даже толком осмыслить и понять даже при большом усилии
мысли и сердца, и что неотвратимо надвигалось на всю эту тихую, прекрасную
безгрешную жизнь, ни в чем ни повинную жизнь, чтобы все это безвозвратно с лица
земли смести без тени милосердия вычеркнуть из жизни навек. Надо было
сопротивляться, не помышляя ни о чем другом, надо было кричать во весь голос…
Надо было облик этого чудовища показать во всем его вопиющем беспощадной мести
обличье. Под влиянием примерно таких мыслей и чувств, общих тогда всем нам
русским, стали у меня зарождаться один за другим эскизы на данную тему…".
Картина
потрясала и потрясает удивительным, почти парадоксальным взглядом художника на
сущность войны – смерть мальчика посреди мирной красоты природы. Тысячи
загубленных невинных жизней стали платой за высокомерные амбиции вершителей
новой истории.
Именно
в военные годы, в это страшное время потерь и неопределенности человеческих
судеб, крушений надежд на мирную, счастливую жизнь, любовь, Аркадий Пластов
создает первые эскизы будущей "Весны" - сияющие, перламутровые,
полные животворящей силы фигуры. Дать надежду и веру, жизнью разрушить смерть -
вот сокровенный смысл этих поздних военных картин. Отсутствие
"развернутого сюжета", принципы "бессобытийного жанра", как
отмечала еще прижизненная критика, становятся действительной основой его
художественного метод в поздний картинах: "Весна",
"Юность", "Лето", "Смерть дерева",
"Солнышко", иконоцветных композиций "Мама", "Из
прошлого". Содержание из бытового, событийного плана сразу, минуя
формальную сторону построения композиции, переходит в план духовный,
рассчитанный не на рассудочное постижение, но на постижение сердцем. Это и было
задачей художника.
"Надо,
чтобы человек непреходящую, невероятную красоту мира чувствовал ежечасно,
ежеминутно. И когда поймет он эту удивительность, громоподобность бытия, - на
все его тогда хватит: и на подвиг в работе, и на защиту Отечества, на любовь к
детям к человечеству всему…".
Долгие
годы скрытой от посторонних глаз, сокровенной стороной его творчества были
эскизы картин на православные, евангельские, библейские сюжеты. В гуашах и
акварелях Пластов сделал таинство церковной службы предметом живописи. В самых
искренних своих переживаниях он оставался художником. Живописная и пластическая
драматургия службы, осознание ее многовекового постоянства, неизменности
рождали поистине эпические картинные композиции. Закрытый в тридцатые годы, а в
пятидесятые варварски разрушенный на глазах у художника и его семьи храм в
Прислонихе, построенный и расписанный его дедом, продолжал жить в его картинах
и акварелях. Живя зимами в Москве он неизменно, каждую субботу и по праздникам
стоял среди верующих в Богоявленском соборе в Елохове или в храмах Сергиева
Посада.
"В
воскресенье зашел около полшестого на Дмитровку. Пели что-то, потом священник
сказал проповедь, а потом говорит: "Ну, братие, будем сейчас прощаться по
христианскому обычаю, а в это время споем Пасхальный канон". И запели,
правда, нестройно "Воскресения день…", а потом взялся за это дело хор
и на два клироса с одного на другой запорхал канон Светлого Христова Воскресения.
С начала до "Светися, светися Новый Иерусалиме" включительно. Я стоял
и чуть не плакал. Ты поймешь, какое было невыразимое от этого на душе чувство
печали и радости. Больше, конечно, печали, так как этот торопливый перекат,
бесконечную ласковость, ангельское веселье, весеннюю голубизну и светозарность
этих стихир просто нельзя было даже с усилием воспринять как что-то реальное,
осязаемое, что вот взял бы и унес с собой. Все казалось сном, неявью;
ежеминутно и ежесекундно просыпался в ужасающую рядом с этой действительность,
и опять, и опять, увлекаемый нежным порханьем и благоуханьем, не знал, что
лучше – продолжить это слушать, не отрываясь, или скорее, скорее умереть и
ничего, ничего не чувствовать. В конце концов воспоминания и ассоциации стали
душить невыносимо, и я, когда последняя стихира с певучим шелестом замерла в
воздухе, вздохнул свободнее. Запели потом что-то длинное, торжественное. Люди
молча нагибались, кланялись друг другу, и так же молчаливо целовались, - и все
это тихо, медленно, степенно и печально невыразимо".
Не
делая на богослужении зарисовок с натуры, художник, как правило, в тот же вечер
садился за акварель. Наполненное трепетными словами молитв и песнопений
пространство храма передавалось легкими акварельными касаниями, чередующимися с
густыми сочными заливками теней. Священники с праздничных облачениях,
возвышающиеся над толпой предстоящих, сверкающие лики икон – все это
стремительно и свободно являлось на больших листах – "В Успенском
соборе", "У древней иконы", "Троице Сергиева Лавра.
Трапезная", "У Николы". Крестные ходы, моленья о дожде, праздник
Флора и Лавра становились для него неиссякаемыми источниками вдохновенного
творчества.
"Конечно,
я не успел еще толком собраться с мыслями, но тот процесс, который рождает то,
что называется произведением искусства, ужу начался, набирает, как говорится
скорость... Все уже в брожении, в смутном говоре, в том торжественном,
непонятном для непосвященных передвижении отдельных лиц и предметов, после чего
начинается от века установленное рождение ... пасхальной службы ... Еще миг, и
в тени весенней прозрачной ночи, где-то далеко-далеко над тысячами голов, над
все разрастающимся пламенем бесчисленных огней багряных свеч, разнесется, щемя
сердце, "Христос Воскресе!".
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/