Крепление резины к металлам

Крепление резины к металлам

А.А.Исаев

МИФОЛОГИЯ ИНДОЕВРОПЕЙЦЕВ:

ОПЫТ РЕКОНСТРУКЦИИ

Казань

2016

УДК  291.8

ББК  Э 2

И 18

Рецензенты:

Ермолаев И.П. – доктор исторических наук, профессор

Набиев Р.А. - доктор исторических наук, профессор

Исаев А.А.

Мифология индоевропейцев: Опыт реконструкции: Монография / А.А. Исаев; отв. ред. Б.М. Ягудин. – Казань: Intelpress+, 2016. – 186 с.

В монографии исследуются вопросы сравнительного изучения мифологических систем различных индоевропейских народов. Книга предназначена как для специалистов – историков, культурологов, религиоведов, этнологов, так и всех, кто интересуется историей религий.

УДК  291.8

ББК  Э 2

И 18

Оглавление

Введение......................................................................

          От потопа до Трои: миф и история .............................       

Чужеземцы на Олимпе ...............................................         

Лабириты волшебной сказки ....................................

Великая богиня вод ....................................................          

Герой на царской службе,

или таинство посвящения ……………………………………  

Острова в океане …………………………………………………. 

Верховные триады .....................................................

Космологическая традиция......................................

Заключение………………………………………………………..

Приложения………………………………………………………..

Библиография……………………………………………………..

Мифы полезны прежде всего потому, что они требуют толкования и не дают мысли бездействовать.

Саллюстий

ПРЕДИСЛОВИЕ

Тема, вынесенная в заглавие книги, бездонна, и мы затронули лишь некоторые ее аспекты, частные и более широкие. Существование в неолитической древности общей для всех индоевропейцев религии сегодня признается безоговорочно – множество явных параллелей обнаруживается в мифологических системах различных индоевропейских народов от Индостана до Атлантики. Предлагаемая вниманию читателя работа является еще одной попыткой проследить«родственные связи»срединаиболее известных нам индоевропейских мифологических комплексов. Восстановление столь древних пластов коллективного сознания неизбежно наталкивается на сложности, обусловленные фрагментарностью и/или искажением первоначального материала и, следовательно, в немалой степени носит характер догадок и предположений. Так что многие заключения, к которым приходит автор, не могут не носить дискуссионного характера. К тому же, в индоевропейской мифологической тематике присутствуют и заимствования у соседних народов: семитов, хурритов, тюрков, финно-угров и др., а некоторые мотивы и сюжеты имеют «общечеловеческий характер». Однако, раз ставши имманентными рассматриваемому кругу мифологий, они также станут предметом нашего рассмотрения.

Индийские веды донесли до нас, пожалуй, хронологически древнейшую картину зарождения, устроения и последующей гибели мира по представлениям арийских кочевников, однако древность ведийской традиции обусловила и наличие в ведийском мифологическом комплексе множества противоречащих друг другу сюжетов. К этому культурному кругу примыкает и религиозная традиция Иранского нагорья, которая, дожив до середины первого тысячелетия н.э., была практически полностью вытеснена культурой ислама, перекочевав в последнюю в виде ересей.

Мифология малоазиатских хеттов (а также лувийцев и палайцев), унаследованная родственными им народами античной эпохи, известна во фрагментарной форме, что обусловлено хрупкостью глиняных табличек – основных носителей информации. К тому же верования этих народов подверглисьсильнейшему влиянию автохтонного населения и соседних высокоразвитых неиндоевропейских цивилизаций Ближнего Востока, что придало значительное своеобразие древнеанатолийской мифологической системе. Не всегда однозначно трактуются и переводы с языков, на которых записаны тексты.

Греко-римский религиозный комплекс предстает перед нами в форме законченной стройной системы с четко распределенными между божественными персонажами ролями, в большинстве случаев с раз и навсегда установленной генеалогией и сюжетными линиями, т.к. основные сведения мы черпаем из литературных обработок мифов античными поэтами и драматургами. Это скорее художественная литература на религиозные темы: «Гомер и Гесиод, - по словам Геродота, - научили эллинов богам: они распределили между богами священные имена, принадлежащие каждому, и закрепленную за ними область владычества, и подобающий каждому вид почитания; они наглядно описали образ каждого божества».[1] В свою очередь религиозно-мифологические представления оказали огромное влияние на формирование эллинской философии, что позволяет нам в определенной мере обращаться и к трудамантичных философов.

Материал по кельтской мифологии представлен в основном в сагах, записанных уже после христианизации Западной и Северной Европы, в которых древние боги низведены переписчиками-христианами до уровня эпических героев, а мифы дегенерировали в эпические сказки, в которых первичная теология персонажей в значительной степени «размыта». Сведения, сообщаемые римскими авторами о местныхкультах, представляют собой настоящий ребус, т.к. мифология галлов воспринималась завоевателями через призму собственной религии, местные божества, как правило, названы даже не своими именами, а имеют римские теонимы. Нельзя забывать и о нежелании друидов профанировать свое эзотерическое учение, что обусловилоотсутствие каких бы то ни былооригинальных записей.

Лишь отрывочные сведения о языческих представлениях древних славян известны в изложении христианских авторов; в заметно стертом, зачастую - искаженном виде они рассыпаны по сказкам и былинам. В своем «посмертном» варианте, известна и германо-скандинавская мифология, сюжеты которой тоже были записаны уже в христианскую эпоху.

       Тем не менее, на наш взгляд, представляется возможным попытаться реконструировать основные контуры некогда единой традиции индоевропейских народов даже на столь неполном и во многом вторичном материале.

      В работе использованы рисунки с сайтов:

#"Resim 2" src="/wimg/1/93733.files/image001.jpg" alt="Açıklama: 3 от потопа до трои">

ОТ ПОТОПА ДО ТРОИ: МИФ И ИСТОРИЯ

История и мифология античных греков известны нам, пожалуй, лучше, нежели история и мифология любых их современников – именно в Элладе зародились такие науки как историография и религиоведение. Древние греки не просто передавали из поколения в поколение рассказы о своих богах и вождях, но и выработали вполне научный подход к историческим и мифологическим событиям и персоналиям, опираясь в своих рассуждениях на логику и критический анализ (например, философы Милетской школы, Геродот).

Общепризнан тот факт, что мифологическая история находится вне онтологии, вне хода реального времени. События ее разворачиваются во «время оно»,  имеющее вдобавок циклический характер, и пытаться наложить их на линейную историческую хронологию – занятие неблагодарное. И все-таки…

В мифологической традиции Эллады огромную роль играют герои – как правило, дети богов и смертных, зачастую имеющие не только подробную биографию, но и генеалогию, которая прослеживается на протяжении многих поколений. В этом смысле можно говорить о «мифологической истории» Героического века, имеющей вполне линейный характер. Нам известны десятки персонажей, мы можем даже выстроить последовательность событий, но без привязки к конкретным датам, разумеется. Конечно, попытка составить последовательную генеалогию персонажей, а тем более, соотнести их друг с другом во времени наталкивается на серьезные трудности ввиду того, что разные мифы зачастую содержат противоречивую информацию: Пеласг в разных вариантах является сыном то Триопа, то Агенора; Ниоба (старшая) – то матерью, то дочерью Форонея; Лид – либо сыном Атиса и Каллитеи, либо Геракла и Омфалы и т.д.  Еще две тысячи лет назад Диодор Сицилийский сетовал: «...несогласованность множества родословных древних героев, полубогов и иных мужей делает изложение весьма затруднительным».[2]

Тем не менее, при лакунах в генеалогической последовательности «синхронизировать» персонажей помогают упоминания об их современниках, привязка их к определенным событиям: потопу, Троянской войне, путешествию аргонавтов, Калидонской охоте и проч. Так или иначе реконструкция «поколенной» истории Героического века становится вполне осуществимой (См. Приложение 1). В спорных ситуациях, возникающих в этой связи, мы отдавали предпочтение вариантам, изложенным в энциклопедии «Мифы народов мира» (далее – МНМ).[3] За время жизни одного поколения мы принимаем временной отрезок в 33,3 года, как чаще всего поступали сами греческие авторы.[4]Надо отметить, что проблема построения «хронологии мифологии» занимала умы уже античных ученых: наиболее известными попытками датировать события мифологической истории являются труд Кастора Родосского (I в. до н.э.), «Хронография» Эратосфена (II в. до н.э.) и так называемая «Паросская хроника» (III в. до н.э.).

Для синхронизации мифологической (относительной) и фактической (абсолютной) истории нам необходима «точка отсчета», которая позволила бы  привязать обе традиции к одному событию. Очевидно, что такой точкой является Троянская война, в которой, с одной стороны, участвовало множество героев с известной нам родословной и которую можно датировать более или менее точно, с другой. В мировой историографии предпринималось бесчисленное множество попыток определить время войны. Их рассмотрение выходит за рамки нашей работы, но, согласно большинству современных исследователей, великий поход греков на Трою имел место во второй половине XIII века до н.э., вероятнее всего в 1230-1240 годах.[5] Если Троянская война является заключительным актом «героического века», то начало ему было положено Девкалионовым потопом, событием, также затронувшим практически всю Элладу.

Конечно, при построении общей схемы неизбежны нестыковки: известно, что Минос, является современником Дедала, чья собственная генеалогия отдаляет его на четыре поколения от критского царя, и Тесея, родившегося через семь поколений. Но Дедал и Тесей тоже оказываются современниками. Что ж, не будем забывать, что нашим материалом являются все-таки легендарные сказания, а не протоколы заседаний СБ ООН. Неудивительно, что такие лакуны смущали уже античных греков, стремившихся упорядочить все, что только поддается систематизации. Выход был найден во включении в мифы сюжетов о даровании богами за те или иные заслуги отдельным героям долгой жизни, например, прорицателю Тиресию – равной 7 (или 9) человеческих жизней, брату Миноса, Сарпедону  –  трем и т.д.

Предлагаемая ниже схема, конечно, охватывает далеко не всех персонажей Героического века. В соответствие с задачами настоящей работы нас интересуют прежде всего герои, имеющие протяженную генеалогию или иллюстрирующие географическую динамику мифо-исторического процесса. Еще такой момент: приводимые нами поколенные цепочки не всегда отражают родственные связи героев, иногда они указывают просто на временную последовательность (например, Кекроп, Кранай и Эрихтоний, последовательно правившие в Афинах, родственниками не являются). Для нас важнее число и последовательность поколений.

Географические рамки исследования охватывают территорию Эгеиды, т.е. материаковой Греции, островов Эгейского моря, западных областей Малой Азии. С юга регион ограничен островом Крит.

          На нашей схеме слева по вертикали приведены основные вехи мифологической истории Эллады, справа – известные нам исторические события и процессы. Пунктиром отмечены временные лакуны с указанием числа отсутствующих поколений.

Прародителями рода человеческого стали сыновья титана Иапета - Прометей и Эпитамей, - а также речной бог Инах. Первые люди появляются в началеXVII в. до н.э., и уже это поколение «накрывает» Огигов потоп, произошедший при жизни Огига и сына Инаха, Форонея. Примечательно, что историки отмечают: где-то на рубеже XVIII и XVII веков до н.э. на Крите были разрушены практически все так называемые «старые дворцы» - раннеминойский период критской истории сменился среднеминойским.

Во второй половине XVI века до н.э., согласно нашей схеме, боги насылают на человечество новую напасть – Девкалионов потоп, пришедшийся на поколение Краная, Ликаона, Девкалиона и Пирры. Мифы красочно живописуют картины глобального катаклизма, после которого выжили лишь единицы, а Девкалиону и Пирре пришлось создавать новое поколение людей, бросая за спину камни – «кости матери-земли». Геологические изыскания на Крите и на отстоящем от него на 120 км.острове Фера (Санторин) подтверждают: около 1580 и 1520 гг. до н.э. здесь произошли два мощных извержения вулкана, вероятно, сопровождавшиеся землетрясениями и цунами, опустошившими северное побережье Крита. Кроме того, обильное выпадение вулканического пепла погубило пашни и виноградники – основу экономики острова. У балканских греков две последние катастрофы, по-видимому, слились в одно воспоминание о страшном Девкалионовом потопе.[6]

Минойцы нашли в себе силы оправиться от катастрофы, и вскоре их цивилизация достигает политического апогея, формируя Критскую морскую державу, контролировавшую значительную часть островных и прибрежных территорий на востоке Средиземноморского бассейна. Мифы помнят об этом, отмечая (конец XVI в. до н.э.) целую плеяду героев, чьи имена связаны не только с Эгеидой, но и с другими районами Восточного Средиземноморья: это Европа, Кадм (основатель и первый правитель беотийских Фив), Киликс (основатель и первый правитель малоазиатской Киликии), Фойникс (основатель и первый правитель Финикии), Эгипт (эпоним Египта), Кефей (первый правитель Эфиопии – Куфа), Данай (эпоним данайцев). Налицо воспоминание о знакомстве со многими народами региона именно в этот период.

Но ведь микенские греки (а мы говорим именно о греческой мифологии) в то время еще не выходили за пределы Балканского полуострова! Остается предположить, что мифы этого периода стали следствием позднейшего заимствования культурной традиции минойцев – ведь именно их корабли открывали в ту эпоху все новые и новые земли и их сказители «фиксировали» все новые и новые этносы.

В середине XV века до н.э. после очередного разрушительного землетрясения Крит завоевывают греки-ахейцы, к которым теперь переходит ведущая роль в истории Эгеиды. Мифы иллюстрируют этот процесс рождением плеяды эпонимов греческих племен (1500-1450 гг. до н.э.), сыновей Эллина: Дора (дорийцы), Эола (эолийцы), Ксуфа и его сыновей – Ахея (ахейцы) и Иона (ионийцы). Дорийцы, правда, вышли на историческую арену много позже, но греческая мифология в окончательном виде сложилась именно в классический,  дорийский, период истории Эллады, и позднейшие мифографы, скорее всего, просто удлинили историю своего народа.

          Во второй половине следующего столетия ахейцы осваивают морские пути и приступают к колонизации Малой Азии, о чем свидетельствует появление в мифах героев, связанных с этим регионом: это царь Лидии Тантал, его дети Пелопс, Ниоба, Тмол (топоним местной горы), фригийские цари Гордий и Мидас, братья Трос и Ил (эпонимы Трои-Илиона). На престол Ликии в эти годы восходит коринфец Беллерофонт, который избавляет Ликию от чудовищ и враждебных племен, превращаясь таким образом в символ греческой колонизации Малой Азии. Затем там утверждается его сын Гипполох.

          Следующая веха истории-мифологии это Троянская война (на нашей схеме это Демофонт, Идоменей, Полиник, Телеф, Эврипил, Приам, Гектор, Главк, Менелай, Агамемнон), разведшая по противоборствующим лагерям и погубившая практически всех «могучих и славных героев» того поколения. Отметим, что в мифологии никак не отражено имевшее место примерно в это же время нашествие «народов» моря, докатившееся до границ Египта, перекроившее карту Леванта и сокрушившее, очевидно, могущественную империю малоазиатских хеттов. Объяснить это можно тем, что ахейцы («акайваша» египетских хроник) сами принимали активное участие в этом процессе, и для них воспоминаниями о тех событиях являются все та же Троянская война и последующее многолетнее странствие Менелая по Египту, Ливии, Финикии и Кипру.

Разветвленную последующую генеалогию имеют лишь два участника войны – троянец Эней, переселившийся на Апеннины, и Главк, сын Геракла. Римская мифология не является предметом нашего рассмотрения, и о потомках Энея мы говорить не будем. Что до Главка, то его потомки – Гераклиды (Клеодей, Аристомах, Темн, Крисфонт, Аристодем, Прокл, Евресфен), вставшие во главе дорийских племен, в течение жизни нескольких поколений завоевали Пелопоннес. Исторические источники также относят дорийское завоевание Пелопоннеса к XII - началу XI веков до н.э.

          Затем в Эгеиде наступает бесписьменный период «темных веков», подведший черту и под мифическим «веком героев», и под исторической Микенской Грецией, отделив их долгой эпохой молчания от архаической и классической Эллады, или другими словами, – отделив мифологическое прошлое древней Греции от ее профанного настоящего.

ЧУЖЕЗЕМЦЫ НА ОЛИМПЕ

            Западная часть Малой Азии, входившей в зону «Благодатного полумесяца» - региона, где началась неолитическая революция, - одновременно была частью и Эгейского мира, где зародилась современная европейская цивилизация и культура. Отсюда древние греки заимствовали многих богов и многие мифы. Достаточно вспомнить, что неподалеку от Смирны жил Тантал, обреченный после смерти на «танталовы муки», здесь Парис вручил золотое яблоко раздора Афродите, после чего десять лет пришлось воевать друг с другом, а заодно и с Олимпийскими богами, героям Троянской войны. Здесь Беллерофонт укротил крылатого Пегаса и с его помощью избавил мир от огнедышащей химеры, здесь Геракл сражался с амазонками и был на службе у царицы Омфалы, наряжавшей героя в женскую одежду и заставлявшей его прясть -  занятие это у лидийцев было в большом почете. Вдоль берегов Геллеспонта, Пропонтиды и Босфора пролегал путь аргонавтов.

            Из греческих мифов нам известно о музыкальных состязаниях, на которых самому Аполлону приходилось принимать вызов то фригийского сатира Марсия, то пастушьего бога Пана. С побежденного Марсия сын Зевса заживо содрал кожу, а фригийскому царю Мидасу, присудившему победу во втором музыкальном конкурсе сопернику, вытянул уши, превратив их в ослиные. Мидас известен еще и тем, что получил от Диониса «золотой дар» - способность обращать в золото все, к чему он прикоснется. Возрадовался сначала царь, ну а потом опечалился: в золото превращалась и пища, которую он пытался съесть, и вино, которое пытался выпить. В конце концов, несчастный Мидас, забывшись, взял за руку свою дочь! Взмолился царь великому Дионису: Забери свой дар обратно. Сжалился великий бог и повелел смертному омыться в реке Пактол. Дар-проклятие исчез, а воды Пактола стали златоносными, заложив основу богатства фригийских, а затем и лидийских царей…

            Древнейшим малоазиатским (и вообще индоевропейским) народом, оставившим письменные свидетельства о своей мифологии, были хетты (неситы), под властью которых некоторое время находился почти весь Анатолийский полуостров. Их религиозный комплекс, подобно слоеному пирогу, состоял из нескольких культурных пластов. Во-первых, со своей прародины они принесли в Малую Азию свою религиозную систему, восходящую к общей индоевропейской основе (См. очерк Верховные триады).

            Во-вторых, пришельцы переняли местные, хаттийские, культы, связав их со своими. Прежде всего, это культ верховного Бога Бури, как правило, не называемого по имени (лишь в городе Нерик его местная аватара носила имя Тару). К нему обращались как к «царю небес, владыке страны Хатти». Наряду со своей супругой, богиней Солнца города Аринна (Вурусему), он считался помощников в ратном деле. Впрочем, в некоторых районах женами главы пантеона значились другие богини. Вурусему почитали как «царицу земли Хатти, царицу Неба и Земли, госпожу царей и цариц земли Хатти, направляющую царя и царицу Хатти в их правлении». Именно к ней царь обращался в первую очередь за помощью в войне и в других случаях, когда что-то угрожало благополучию страны.

            Одним из наиболее почитаемых и богов пантеона был сын этой пары Телипинус - божество животворящих сил природы. Бог бури так характеризует своего отпрыска: «Этот сын мой могуч; он боронит и пашет, он орошает поля и взращивает урожаи». Центральный миф о Телепинусе повествует о том, как этот бог вдруг впал в гнев и удалилися в спешке, «надев правый башмак на левую ногу, а левый — на правую…  Боги задыхались, овцы задыхались в овчарне, волы задыхались в хлеву, овца отвергала ягненка, корова отвергала теленка. Ячмень и эммер перестали расти, коровы, овцы и люди перестали зачинать, а те, кто носил плод, не смогли выносить». Люди и боги начали голодать: «Великий бог Солнца устроил пир и пригласил тысячу богов; они ели, но не насытились, они пили, но не утолили жажду. Тогда Бог Грозы вспомнил своего сына Телипинуса: «Телипинус покинул страну; он разгневался, ушел и забрал с собой все, что есть хорошего»». Боги, в том числе и сам Бог Грозы, пытались найти и вернуть Телипинуса, но безуспешно.

            Затем обратились за помощью к праматери богов Ханнаханне («Бабушке», она же, возможно,  Камрусепа – «богиня пчелиного роя»), которая посоветовала  послать на поиски пчелу. Так и поступили. После долгих поисков  пчела нашла Телипинуса спящим на лугу близ священного города Лихцин. Она ужалила бога и тот, проснувшись, снова впал в ярость. С этого места текст становится фрагментарным, но понятно, что бог все-таки возвратился. Богиня Камрусепа произнесла заклинания, чтобы изгнать из Телипинуса гнев. И «Телипинус возвратился в свой храм. Он подумал о земле... Он избавил угли в очаге, он избавил овец в овчарне, он избавил волов в хлеву. Мать обратилась к ребенку, овца обратилась к ягненку, корова обратилась к теленку. Телипинус [подумал о] царе и царице, он подумал, как даровать им жизнь и силу». [7] В другом варианте мифа исчезает сама Ханнаханна, что вызывает в памяти известный греческий сюжет о похищении владыкой подземного царства  Аидом Персефоны/Коры. Ее мать, богиня живительных сил природы Деметра, в горе покинула Олимп. Растения и животные перестали плодоносить, женщины - рожать. Тогда Зевс приговорил, чтобы две трети года Персефона жила на Земле с матерью, треть – под землей с мужем. Мировой порядок был восстановлен.

            Отголоском мифа о Телепинусе можно считать также рассказ безымянного автора «Псевдо-Илиады» о мисийском царе Телефе (ср. Телепинус), которого случайно ранил Ахилл. Разгневавшись на греков, Телеф покинул свою страну и удалился в Арголиду. После исцеления вернулся «на царство» и исправно снабжал греческую армию, осаждавшую Трою, продовольствием.

            У хаттов были заимствованы солнечные богини Меццуллас и Хуллас, бог Луны Каска, богиня-защитница Инара, бог-гора Цалиянус, его супруга Цахапуна и наложница Таццувасу, бог войны и мора Сулинкатти, божества подземного мира Лельванис, Истустаяс и Панайяс, солнечный бог Истанус, а также Бог-престол. Из примерно десятка известных нам божеств родственных хеттам палайцев четверо также имеют хаттийские имена. Это — верховный бог Цапарва (по-видимому, божество грозы), богиня Катахципурис, бог-кузнец Хасамилис, богиня Камамае и бог Солнца Тияц. В областях Сарисса и Карахна существовал культ бога, который в текстах наделен эпитетами «дух-защитник» или «провидение». Он изображался стоящим на олене (своем священном животном) с зайцем и соколом в руках. Культ его, очевидно, восходит к глубокой древности – ритуальные статуэтки оленей встречаются в захоронениях, датируемых еще III тысячелетием до нашей эры. Вообще, многие хеттские божества изображались стоящими на спинах посвященных им животных: льва, леопарда, лошади, барана. Очевидно, это дань традиции, пришедшей из Месопотамии.

            В-третьих, немалое влияние на религию хеттов оказали верования их «родственников» и соседей - лувийцев. О собственно пантеоне последних известно немного. Бог света, дневного неба звался Тиват. Лувийским божеством был Санта («Царь»), которому поклонялись еще в античную эпоху под именем Сандон в юго-западной Анатолии. Неподалеку от современного Ивриза (тогда – территория Лидии) сохранился барельеф, на котором бог Санта держит в руке пшеничный колос и виноградную лозу.

            Бога бури лувийцы почитали под именами Датта и Тархунд. Именно Тархунд почитался в качестве главы пантеона большинства поздних, младохеттских, княжеств. Ему был атрибутирован двойной топор «лабрис», «унаследованный» затем греческим Зевсом. Его теоним перекликается с именем этрусского героя  Тарквиния (напомним, что античная традиция называла этрусков выходцами из Малой Азии). Причем, Тарквиний считался сыном упоминавшегося выше Телефа. Лувийская богиня Кувава/Кубаба в известных нам мифах играет незначительную роль, однако, это божество послужило прообразом великой фригийской Кибелы, матери богов и людей.

            И, наконец, в последние века существования государства Хатти хеттская религия попала под мощное влияние хурритской традиции. Грандиозный скальный храм Язылыкая украшен барельефами, изображающими 63 божества; практически все они носят хурритские имена. Богиня, возглавляющая здесь женскую процессию, именуется Хепат. В молитве, авторство которой приписывается царю Хаттусили, Хепат напрямую отождествляется с Богиней Солнца города Аринны. Рядом с богом, возглавляющим мужскую процессию, помещены иероглифы, означающие «небесный бог бури». Учитывая то, что его супруга названа хурритским именем, можно не сомневаться, что это хурритский Тешшуб. Он изображен в облике бородача с булавой в правой руке. Правой ногой бог опирается на две человекообразные фигуры, символизирующие священные горы (на других изображениях Тешшуб встоит на колеснице, запряженной быками). Хурриты поклонялись также сыну этой супружеской пары — Шарруме (отождествленному хеттами с Телепинусом?). Его символом служит пара человеческих ног; на рельефах в Язылыкая он изображен дважды: в процессии богинь за спиной матери и на барельефе в малой галерее у входа в главное святилище, где он покровительственно обнимает царя Тудхалияса. Важную роль в хурритском пантеоне занимала крылатая богиня Шаушка, отождествлявшаяся с месопотамской Иштар и подчас фигурирующая в текстах под этим именем. Этой хурритской Иштар поклонялись в Самухе и в ряде других городов Тавра. В Язылыкая и на многих других изображениях она стоит на спине льва.

            Религиозная традиция хеттов не умерла вместе с их царством.  Она продолжала жить в культуре народов, ставших преемниками хеттско-лувийской цивилизации. В центре религиозного комплекса фригийцев находился культ великой богини Кибелы (хеттско-лувийской Кубабы), а также ее любовника (часто — еще и сына) Аттиса, умирающего и воскресающего к новой жизни. Кибела, центром поклонения которой был город Пессинус неподалеку от Гордиона, почиталась в качестве прародительницы богов и вообще всего сущего на земле. Культ ее надолго пережил Фригийское царство, проникнув в Грецию и Рим, где ее называли «Великой матерью горыИда», не осмеливаясь даже упоминать ее имя. Особым почитанием римлян богиня пользовалась за то, что символизировавший ее черный камень, как считалось, спас Рим от армии Ганнибала. В 205 году до нашей эры, во время войны с карфагенянами, проходившей отнюдь не по римскому сценарию, этот метеорит перевезли из Писсинуса в Рим. Грозный противник, стоявший под стенами «Вечного города», по непонятным для римлян причинам отступил. Изображалась Кибела стоящей на колеснице, влекомой двумя львами, или на троне, фланкированной ими. Иногда львы стояли на задних лапах, возложив передние богине на плечи. Один из ее храмов, судя по археологическим находкам, располагался в центре нынешней турецкой столицы Анкары.

            Теоним Кибела принято возводить к лидийской Куваве, а ее, в свою очередь – к лувийской Кубабе, хурритской Хепат. В хеттскую эпоху она считалась покровительницей города Каркемыш в Северной Сирии. Вероятно, отсюда ее культ заимствовали лувийцы, переименовав в Хепат, и уже через них почитание Кубабы распространилось по всему Хеттскому царству. Примечательно, что хетты отождетвили хурритско-лувийскую Хепат с главной богиней своего пантеона – супругой верховного Бога бури - богиней солнца города Аринна (хаттской Вурунсему).

            Центральный миф фригийской религии повествует о том, что Аттис, изменив Кибеле со смертной женщиной, забыл свою божественную пассию. Увидев богиню в числе гостей на своей свадьбе и вспомнив ее, в припадке безумия Аттис оскопил себя. Кибела, пытаясь спасти непутевого любовника, превратила его в сосну, чья смола ассоциировалась во Фригии с кровью божества. Во многом этот сюжет перекликается с греческим мифом о трагической любви Афродиты и Адониса. В Каппадокии, Киликии и Понте Кибела звалась Ма («мать»). Здесь она «отвечала» не только за фертильность, но была и богиней войны, и в этой ипостаси ее культ был перенесен римскими легионерами в Италию, где богиня получила имя Беллона.

            Лидийцы считали, что их первый царь Лид был сыном Аттиса и Кибелы (в Лидии она носила имя Кувава и, вероятно, возглавляла местный пантеон). Позднее, в Эфесе греки называли ее Артемидой (Артиму по-лидийски) Эфесской, перенеся на местное фертильное божество имя своей богини-девственницы. Лидийского бога Натри греки впоследствие отождествили со своим Аполлоном, а богиню Асве - с Афиной, победившей в состязании местную пряху Арахну и превратившей ее в паука за то, что та осмелилась бросить вызов божественной покровительнице ремесел. Сохранились свидетельства об оргиастических культах в честь умирающих и воскресающих богов лидийцев — Аттиса, Сандона, Сабазия. О боге Кандавле («душителе собак») мы знаем только то, что в жертву ему приносили щенков и что греки отождествляли его с Гермесом – вестником, психопомпом, покровителем воров и торговцев. Поклонялись лидийцы также лувийскому Тиуату (Тиву).

            Верховное божество пантеона ликийцев – безымянная богиня-мать. Почитались и фригийская Кибела (возможно, это различные ипостаси одной верховной богини). В античные времена ликийцы особо чтили Лето и ее детей - близнецов Артемиду и Аполлона — эти три божества имели общее святилище в Летооне неподалеку от Ксанфа, столицы Ликийского союза. Здесь поклонялись и богини Малии (это имя встречается уже в хеттских текстах), отождествленной в античную эпоху с греческой Афиной; богу, чье имя передается в надписях как Трккс (Тархунд?) и богине Хба (Хепат). 

            Карийцы чтили лунного бога по имени Мэн, который «отвечал» и за царство мертвых, и за плодородие природы. Геродот упоминает о почитании ночной богини Гекаты и Зевса, в отличие от греческого громовника имевшего еще и ипостась покровителя воинов. Очевидно, под этими именами скрываются какие-то местные божества — греки вообще считали, что все народы поклоняются одним и тем же богам, хотя и называют их разными именами, и всегда стремились отождествить чужеземных божеств со «своими» Олимпийцами. На горе Латмос, неподалеку от Милета, находилось святилище погруженного в вечный сон Эндемиона, видимо, местного бога сна (смерти?), возлюбленного лунной богини Селены, навещавшей его каждое утро, после обхода неба.

            Принято считать, что  малоазиатские по происхождению греческие боги в Троянской войне поддерживали троянцев. Это Аполлон, Артемида, Афродита, Арес. К анатолийским божествам относят также Гекату и Диониса. 

            Однако для двух персонажей из этого круга Малая Азия, скорее всего, не являлась «родиной», здесь лишь произошло знакомство греков с ними. Ареса (Ἄρης) обычнополагаютбожествомфракийскогопроисхождения. СофоклназываетегорожденнымвоФракии[8] , где, если верить Гомеру, находился дворец бога.[9]  В качестве аlter ego Ареса в «Илиаде» выступает Рес -  союзный Трое фракийский царь, убитый во время ночной вылазки Диомеда и Одиссея. Здесь же можно вспомнить и сына Ареса Диомеда (не путать с ахейским героем) – еще одного царя фракийцев. Всех троих объединяет общая черта: они обладали необыкновенными конями. Арес – разумными, Рес – ослепительно белоснежными, обеспечивавшими победу, Диомед - питавшимися человеческим мясом. Покровительство, оказываемое Аресом троянцам, можно объяснить этническим составом населения Троады, состоявшим из сплава носителей фракийского и (вероятно) лувийского

языков. [10]

            Традиционно местом рождения богини красоты и любви, плодородия, браков, «детопитательницы» Афродиты (Ἀφροδίτη), называлиПафоснаКипре. Этот город и стал центром ее культа. В Малой Азии богине поклонялись в Эфесе и Колофоне (Иония), Книде (Кария), Абидосе (Троада). Ее сын Приап, чьи анатомические особенности выдают его «специализацию» в качестве божества плодородия, первоначально почитался (по мифологической терминологии - родился) в районе города Лемпсак в Троаде. Вероятно, и Кипр, через который культ богини проник и в Малую Азию, и в Элладу, не является ее «родиной». Скорее всего, он был занесен на остров купцами или переселенцами из Сирии, а сам теоним восходит к семитской Астарте (Эсдар, Иштар, Атаргатис), подательнице плодородия и благополучия. Примечательно, что последний вариант семитского имени коррелирует с греческим. Нередко семитская богиня изображалась в окружении львов, входивших в «свиту» и Афродиты. Греки считали, что сила любви, исходившая от нее, укрощала даже самых диких животных.

            Лучезарный Аполлон (Ἀπόλλων), богсветаигармонии, губительицелитель, предсказательбудущего, –одинизярчайших, запоминающихсяобразовгреческой мифологии, хотя в пантеоне олимпийских богов он «прочно обосновался лишь в эпоху колонизации греками Малой Азии (с 7 в. до н.э.)».[11]  В пользу его чужеземного происхождения говорит тот факт, что этимология теонима не объясняется данными греческого языка.

            Местом рождения Аполлона традиционно считается остров Делос, но существует и альтернативная версия, согласно которой он появился на свет в Ликии. Большинство святилищ Аполлона в Малой Азии расположено в западной части полуострова: в Вифинии, Мисии, Троаде, Эолии, Ионии, Карии, Ликии, Памфилии, Писидии, Лидии и Фригии. В Дидимах, неподалеку от Милета, находился второй по значимости, после дельфийского, оракул Аполлона. Но особенно много храмов и алтарей было посвящено богу в Троаде и на близлежащих островах. Об этом, в частности, писал Страбон, указывая на особое почитание божества здешними жителями.[12]  Не случайно греки считали, что Аполлон и Посейдон возвели городские стены Илиона, укрепили близлежащий Византий. Здесь уместно вспомнить о боге Апалиун(ас)е, чье имя фигурирует в договоре правителя Вилусы (Трои-Илиона) Алаксандуса с хеттским царем Муваталлисом (ок. 1280 г. до н.э.). Анализируя документ, В.Л.Цымбурский отмечает: «Соседство Апалиуна c Богом Грозы военного стана и Богом сторожевых постов, говорит о его охранительной роли по отношению к Вилусе (Трое)».[13]  Ряд устойчивых эпитетов Аполлона также свидетельствует о его охранительной функции: Боэдромий («спешащий на помощь»), Фирей («дверной», в значении страж ворот), Эпикурей («помощник»). Второй район, с котормм тесно связано имя греческого божества, это его «родная» Ликия. По альтернативной версии именно в ликийских Патарах, а не в Гиперборее, Аполлон проводил зимние месяцы, в Ликию на вечное упокоение он перенес тела своих «земляков» -  троянской царицы Гекубы и ликийца Главка, погибших под Троей.

            Примечательно, что Аполлона никогда не называют по отцу, хотя родителем его был сам Зевс, но по матери –  Летоид, а чаще по бабке - Феб. А у ликийцев, мы знаем, была принята как раз матрилинейная система счета родства, казавшаяся столь странной эллинам. Само имя Лето сейчас принято возводить к ликийскому lada - «жена», «мать».[14]  Гомер наделяет Аполлона эпитетом «ликегенос», который толкуют то как «волчий», то как «ликийский». [15] Более того, ликийцы именовали Лето и ее детей «отчими богами». Тот же эпитет Аполлону присвоили и соседние карийцы, [16] а царь Лидии Крез на разгорающемся костре искал заступничества именно у Аполлона, «своего» бога. Наконец, в «Метаморфозах» Овидия бог сам свидетельствует: «...мне Дельфийский крaй, Тенед, и Клaр, и дворец Пaтaрейский покорны». [17] Отметим, что Тенедос, Кларос и Патары находились на юго-западе полуострова.

            Образы Зевса и Аполлона в эллинской религии сходны до такой степени, что второй напоминает «дублера» Громовника: Зевс поражает чудовищного Тифона, Аполлон – не менее  жуткого Пифона (даже имена противников схожи!); Зевс уничтожает своих противников разящими без промаха молниями, Аполлон – столь же меткими и столь же смертоносными стрелами; Зевс царствует над одиннадцатью богами на Олимпе, Аполлон – над девятью музами на Парнасе; только Зевс и Аполлон имели свои оракулы. Ну и такой штрих: мало кто из олимпийцев может сравниться с ними в любвиобилии, и, следовательно – в многочисленности потомства.

            Интерес представляет местная иконография Аполлона. В Лидии и Фригии на монетах и каменных стеллах он изображался всадником, вооруженным обоюдоострым топором-лабрисом. На посвятительных надписях и монетах, найденных на территории Карии и Лидии, лабрис даже выступает в качестве символа Аполлона, порой заменяя изображение божества. Вспомним, что лабрис атрибутировался хеттскому громовнику Тешубу (так, по-хурритски зывался глава хеттского пантеона в период Империи, или Нового царства – XV-XII вв. до н.э.). Хеттская религиозная традиция знает и бога-всадника. Это Пирве - покровитель царской дружины. Воинская функция повсеместно присуща громовникам, стоявшим во главе большинства анатолийских (и шире – индоевропейских) пантеонов; к тому же имя хеттского бога коррелирует с именами громовников Парджаньи, Перуна, Перкунаса.

            А в карийской Алабанде Аполлон напрямую отождествлялся с Зевсом.[18]  По свидетельству Геродота, карийцы поклонялись Зевсу Карийскому, в отличие от греческого Зевса имевшему еще и ипостась покровителя войска, а Cтрабон упоминает карийское святилище Зевса Лабрандия, т.е. Зевса, вооруженного лабрисом.[19]

            Остановимся чуть подробнее на родственных связях Аполлона. Что прежде всего бросается в глаза, так это его необыкновенно тесные отношения с сестрой-близнецом Артемидой. Братьев и сестер среди греческих богов немало, но никто так не близок друг другу, как эти двое. В целом ряде сюжетов они действуют вместе, широко было распространено их совместное почитание: во многих местностях они имели общие храмы, совместно принимали жертвы. Вспомним, что так называемый Большой храм в столице Хеттского царства, где отправлялся культ Бога бури, имел две целлы, что позволяет предположить поклонение здесь и супруге главы пантеона – Богине солнца города Аринна. Аполлон крайне ревниво относится к своей сестре: он убивает великанов, вздумавшись подняться на Олимп, чтобы овладеть Артемидой, а когда сестра полюбила Ориона, бог устроил великану-охотнику коварную ловушку. В одном из вариатон мифа Орион заплыл далеко в море, и Аполлон, указав сестре на голову ее возлюбленного, высказал сомнение в том, что она сможет попасть в еле видимую черную точку из лука. Ничего не подозревавшая Артемида приняла вызов и пустила стрелу прямо в цель.[20]

            Это уже похоже не столько на братскую заботу, сколько на изощренную и жестокую месть обманутого мужа неверной жене. Все это позволяет предположить наличие более близких отношений, нежели братско-сестринские.

            Одной из наиболее устойчивых индоевропейских мифологем ученые считают инцест между божественными разнополыми близнецами[21]: Йамой и Йами у индийцев, детьми царицы Канеша у хеттов, Конхобаром и Дехтире, а также братьями Финдеамна и их сестрой у ирландцев, безымянными «детьми бога» у балтов, наконец, Иваном да Марьей у славян. Так что вполне вероятно, что некогда Аполлон и Артемида считались не только братом и сестрой, но и любовниками, если не супругами. Никого же не удивляло, что Зевс был женат на своей родной сестре Гере. Да и родителями Громовника были тоже брат и сестра - Крон и Рея. При этом близкодственные браки в греческом обществе не допускались.

            Зато такие браки нередко заключались между членами царских династий в Восточном Средиземноморье. Ярчайший пример тому – Египет, да и хеттские законы не запрещали кровосмесительных союзов между родственниками одного поколения. Ученые допускают, что родоначальники правящей династии Древнего царства хеттов, передавшие свои имена в качестве титулатуры хеттским царям и царицам, – Лабарна и Таваннана были не только супругами. [22] Во всяком случае, известно, что царь Арнуванда I был женат на родной сестре. [23] Теперь предлагаем читателю небольшое отступление - догадку о происхождении имени Аполлона. На наш взгляд, оно может происходить от титулатуры хеттских царей (tabarna) или имени первого из них (Labarna, Laparna с окончанием - S).

            T/L      А          B/P      A          R          -           N         A          (S)

            -           A          P          U         L          IU        N         (A)       (S)

            -           Ἀ         π          ό          λλ         ω         ν          -           -          

            Выпадение начального согласного звука в обоих случаях может быть объяснено так же, как и превращение имени «Лабарна» в титул «табарна». По мнению Освальда Герни, в неиндоевропейском хаттском языке имя Лабарна (а оно, судя по всему, хаттское) содержало труднопроизносимый для хеттов звук, который они трансформировали в более для них комфортный t.[24]  Так и жители Троады могли совсем убрать из слова «лабарна» чуждый им звук, превратив имя в теоним «Апулиун(ас)», с некоторыми изменениями в дальнейшем заимствованный греками. Далее: b и p – просто звонкий и глухой вариант одного и того же звука. К тому же имя основателя хеттской династии иногда огласовывают как «Лапарна(с)», [25] что еще больше сближает его с греческим теонимом. Что касается перехода звука r в l, то он хорошо известен лингвистам. Оба звука – сонорные, схожи по многим акустическим признакам: они согласные, звонкие, переднеязычные, одинаковы по способу прохождения воздушной струи; только r – звук вибрирующий, а l - нет. Неспроста дети всех национальностей так часто путают их между собой. Японцы, в языке которых звук l отсутствует, в заимствованных словах меняют его на r: например, «тейбуру» от английского «table». Ну а их соседи, китайцы, поступают с точностью до наоборот. А древние египтяне на письме обозначали эти звуки динаково.

            Но тогда возникает вопрос: почему троянский правитель, заключая договор сцарем хеттов, призывает в свидетели или его самого, или полулегендарного основателя хеттской династии? Однозначного ответа у нас нет, но можно сделать  следующее предположение. Известно, что после смерти хеттские цари обожествлялись, пополняя обширный пантеон («он стал богом», - говорили об усопшем правителе), а при жизни выполняли обязанности главного жреца Бога бури и в какой-то степени в глазах «провинциальных» соседей могли ассоциироваться с этим божеством. Ну а «первым среди равных» в ряду богов-царей был, конечно, Лабарна. Во втором случае речь может идти не о табарне людей, а о табарне богов – Боге бури местного пантеона, чье имя, возможно, было табуировано. Вспомним, что и хетты часто называли своего Громовника не по имени, а по основной функции – «Бог бури». Инкорпорация иноземных божеств в местные пантеоны в древности была широко распространена среди народов Восточного Средиземноморья, в частности, - в Малой Азии, а боевые колесницы распространили культурно-политическое влияние Хеттской империи практически на весь полуостров, включая его западные окраины. Так что нельзя исключить заимствование в Вилусе культа главного божества могущественных соседей, на образ которого наложились плохо понятые рассказы хеттских послов об основателе правящей династии.

            Тем более, что хеттское влияние в Вилусе, очевидно, было длительным. По признанию Муватталиса, «Страна Вилуса ни в коем случае не отпадала от страны Хатти. Издавна она была дружественной царям Хатти и посылала им регулярно послов. Когда же (хеттский царь) Тудхалияс вошел в страну Арцава, в страну Вилуса он не вторгся, так как она была дружественней ему страной и регулярно посылала ему послов. Когда же затем страна Арцава вновь затеяла войну, то дед мой Суппилулиумас пришел и поразил страну Арцава. Царь Вилусы же по имени Куккуннис был дружественным ему правителем, и Суппилулиумас не вторгся к нему. И Куккуннис регулярно посылал послов моему деду Суппилулиумасу». [26]

            Таким образом, у нас есть основания считать греческого Аполлона прямым наследником Бога бури, чей культ был повсеместно распространен на полуострове. В позднейшей, эллинизированной, Малой Азии он отождествлялся с Зевсом, а в материковой Греции был кооптирован в олимпийский пантеон, естественно, с понижением статуса – у греков уже был свой верховный бог.

            Тогда Артемида (Ἄρτεμις) должна быть «наследницей» анатолийской царицы богов?  Не будет преувеличением сказать, что практически все разнообразие образов женских божеств Восточного Средиземноморья развилось из двух архетипов - Богини-матери и Хозяйки диких зверей. Позднее оба архетипа сближаются: по всему Ближнему Востоку и в Анатолии атрибутами богинь плодородия (главной богини Чатал-хеюка, Иштар, Богини Солнца города Аринна, Кибелы) являются львы или леопарды.

            В Артемиде – покровительницы охоты, диких животных, но при этом - родовспомогательнице, обеспечивавшей счастье в браке – переплелись обе линии развития этого образа. Атрибутивным животным богини была не только «традиционная» лань, иногда эту функцию выполняли львы. Главные святилища Артемиды располагались в Книде (Кария), у озера Колоя (Лидия), в Пигелах (Иония) и, конечно, в Эфесе, где был возведен громадный храм, причисленный древними к семи чудесам света. Культовые статуи, найденные здесь, являют совсем «неклассический» образ «легконогой охотницы», богини-девственницы. Артемида Эфесская изображалась с несколькими рядами грудей (некоторые исследователи считают их бычьими тестикулами, что, впрочем, не меняет сути образа божества, отвечающего за плодородие во всех его проявлениях), в тяжелом и длинном восточном одеянии, украшенном изображениями различных животных и пчел. «Пчела, как мы видели, одно из культовых прозвищ оргиастической Артемиды», - напоминает В.Иванов.[27]

            На сакральной семантике пчелы имеет смысл остановиться подробнее. В Малой Азии и в Балканской Греции пчела атрибутивна Богине-матери; при этом женское чрево уподобляется улью, а сама Богиня – пчеле.[28]  Отзвуком таких представлений можно считать тот факт, что жриц Артемиды Эфесской, Кибелы, Деметры и Персефоны называли «мелиссами» - пчелами. Пчела присутствует на изображениях не только малоазиатской Артемиды, но и фригийской «матери богов» Кибелы, почитавшейся по всей Малой Азии под именами Кивевы, Диндимоны, Идейской матери, Великой матери богов.

            Вспомним, Ханнаханна послала пчелу на поиски Телепинуса; с пчелами каким-то образом связана и хеттская Кумрусепа, само имя которой можно истолковать как «дух пчелиного роя». Упоминаний о ней сохранилось немного, в дошедших до нас мифах она «развязывает» (в значении «освобождает») диких животных, реки, произносит заклинания, освящает ребенка, т.е. совершает действия, традиционно относимые к области магии. Впрочем, прямой связи ее с Артемидой не прослеживается.

Некоторые черты сближают Артемиду с другими божествами, почитавшимися в регионе в то же время или ранее. Например, с нуристанской Дисани, которая одаривала людей молоком, покровительствовала скоту, ведала посевами зерновых. Изображалась богиня с луком в руках, а иногда в облике дикой козы. В том же зооморфном образе выступала в некоторых мифах нуристанская же Крумай - хозяйка гор и диких животных. Из абхазской мифологии известна Анана («мать») - богиня плодородия, охоты и… пчеловодства. 

            Богиней колдовства греки считали «ночную охотницу» Гекату (Ἑκάτη) –древнеедоолимпийскоебожество, чьеимявыводятизтеонимаХепат. В греческой мифологии она занимает не очень заметное место, это довольно «пассивная» богиня, особо не вмешивающаяся в дела богов и людей. Тем не менее, свидетельством тождества ночной богини с самой царицы богов можно рассматривать факт получения ею от Зевса власти над судьбами земли и моря. А еще до него Уран даровал ей «великую силу». [29]

            Гекату называли «ночной Артемидой», известно, что образы двух богинь в сознании греков переплетались тесно,  вплоть до отождествления. Центром почитания Гекаты был храм близ города Легина в Карии, здесь проводился фестиваль в ее честь. Характерно, что был еще только один фестиваль, посвященный Гекате, - общегреческий, не привязанный к какому-то конкретному месту. Храмы в честь богини были воздвигнуты также в Афродисии и Эфесе, т.е. в районах, непосредственно примыкавших к Карии. Здесь имеет смысл напомнить, что одним из эпитетов Артемиды был «Кариатида», т.е. «карийская».

            Загадочной фигурой предстает перед нами Дионис (Διόνυσος, Διώνυσος) - бог растительности,  виноделия, производительных сил природы и религиозного экстаза. Ахейские надписи XIV в. до н.э. свидетельствуют, что ахейцы почитали его еще до Троянской войны, называя di-wo-nu-so-jo. Вместе с тем считается, что в число олимпийских, верховных, богов дорийцев он был включен довольно поздно – где-то в VIII - VII веках до.н.э.

            Удивительна история его рождения. Родителями первого Диониса (Загрея) считали Зевса и Персефону (иногда Деметру). Ревнивая Гера, решив погубить плод незаконной любви своего супруга, наслала на дитя титанов. Тому какое-то время удавалось устрашать своих преследователей, обращаясь то в дракона, то в тигра. Когда же он принял образ быка, титаны напали на него и растерзали. Все тело, кроме сердца, они съели. Зевс испепелил убийц молниями, и из их пепла, смешавшегося с кровью Загрея, произошел человеческий род. Затем Зевс проглотил сердце сына и дал ему второе рождение через смертную Семелу. Вырвав из чрева погибающей Симелы недоношенный плод, Зевс зашил его у себя в бедре и успешно выносил. А в надлежащий срок распустил швы, и дитя вновь появилось на свет, теперь уже из отцовского бедра.

            После вторичного рождения, Зевс превратил сына в козленка, а Гермес отнес его в область, называемую Нисой, и препоручил заботам местных нимф. Так Дионис обрел одно из своих прозвищ – Нисей. Область эту помещали где-то на обширном пространстве между Финикией и Нилом. В частности, Геродот пишет, что Нису населяли эфиопы, которых греческая традиция помещала «где-то на юге». Особо опекала младенца помогавшая «родам» Зевса Гипта, чье имя опять же перекликается с хурритско-лувийской Хепат. Интересно, что мифологическая традиция называет Гипту владычицей лидийского Тмола, т.е. события происходили все-таки в Малой Азии?

            Так или иначе, Гера отыскала Диониса и наслала на него безумие. Скитаясь по Египту и Сирии, юный бог достиг Фригии, где богиня Кибела исцелила его и приобщила к своим мистериям. Из Фригии Дионис отправился в индийский поход, продлившийся три года. В Индии бог обучил людей виноделию и богопочитанию, основал города, ввел законы, учредил суды. Наконец, через Лидию и Фригию он пришел в греческие Фивы. В «Вакханках» Еврипида сам Дионис так рассказывает о своем маршруте: «Богатой Лидии равнины я покинул/ И Фригию, и Персии поля,/ Сожженные полдневными лучами,/ И стены Бактрии, и у мидян/ Изведав холод зимний, я арабов/ Счастливых посетил и обошел/ Всю Азию».[30]

            Теперь о семантике теонима. Существует несколько версий на этот счет. Во-первых, высказывается мнение, что первоначально его формой было di-wo-nu-so-jo, т.е. «сын Дия» (Зевса), из которой затем возникло «промежуточное Diwonus (s)os» микенских табличек.[31]  Во-вторых, теоним выводят из хеттского Сиу-Суммис, «бог наш», как именуется в документах Богазкейского архива один из древнейших богов этого народа.[32] В-третьих, «Дионис» рассматривается как «бог из Несы» (Канеша), древней столицы все тех же хеттов, по названию которой сами они именовали себя «неситами».[33]Наконец, в-четвертых, его возводят к имени шумерского божества умирающей и оживающей природы Думузи, чье имя в арамейской передаче звучит как Таммуз, в греческой - Даозос, Даоннос.[34]  Известен миф о его любви к богине Инанне - ассирийской Иштар. Владычица Иного мира отпустила попавшую в ее царство Инанну только с условием, что она пришлет в «страну без возврата» кого-нибудь вместо себя. Инанна отправилась искать себе замену, и придя в свой город, увидела, что ее возлюбленный в полной мере наслаждается жизнью вместо того, чтобы сокрушаться о ее смерти. В гневе богиня указала сопровождавшим ее демонам на Думузи. Тот обратился в бегство, трижды меняя облик (превращаясь в газель или в ящерицу), но демоны настигли его и разорвали на части. Позднее оживленный Думузи вынужден был полгода находиться в Подземном мире, а полгода наслаждаться жизнью на земле.

            Перифразом месопотамской истории можно считать греческий миф об Адонисе – изначально финикийском божестве Адонаи (от Думузи) со сходными функциями и теонимом. Миф повествует о рождении Адониса из ствола миррового дерева, его любовной связи с Афродитой и о гибели на охоте от клыков кабана (в вавилонском варианте мифа Думузи также гибнет на охоте). По одной из версий смерть юноши стала следствием того, что Афродита и Персефона никак не могли поделить его внимание, и в результате полгода юноша стал проводить с Персефоной в аиде, полгода – с Афродитой на земле. Причем, орфики напрямую отождествляли его с Дионисом. Почти «по мотивам» предыдущего составлен миф об Аттисе – малоазийском двойнике Адониса. Один вариант повествует о том, что Аттис учредил в Лидии оргиастические мистерии Кибелы и погиб от клыков насланного на него Зевсом кабана. Вдругом варианте мифа породившая героя Кибела – Агдитис (иногда его родителями считались речная нимфа и миндальное дерево) влюбтлась в  своего отпрыска и, пытаясь помешать его свадьбе со смертной женщиной, лишила Аттиса рассудка. В припадке безумия он оскопляет себя и умирает под сосной, ставшей в Малой Азии символом его последующего воскресения.[35]

            И у Диониса, и у восточных персонажей мы отмечаем смерть и воскресение, гибель от терзания демонами (титанами) или кабаном, помешательство, связь с богиней-матерью (Иштар, Кибела Афродита), рождение из дерева (одним из устойчивых эпитетов Диониса был «Дионис-в-дереве», причем атрибутивным деревом бога считалась сосна). Не говоря уже о сходстве до тождества имен Диониса и Думузи.

ЛАБИРИНТЫ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ

Предметом нашего рассмотрения станетмифологема Пути в русской волшебной сказкев понимании ее В.Я. Проппом: «... тот жанр сказок, который начинается с нанесения какого-либо ущерба или вреда (похищение, изгнание и др.) или с желания иметь что-либо (царь посылает сына за жар-птицей) и развивается через отправку героя из дома, встречу с дарителем, который дарит ему волшебное средство или помощника, при помощи которого предмет поисков находится. В дальнейшем сказка дает поединок с противником (важнейшая форма его - змееборство), возвращение и погоню. Часто эта композиция дает осложнение. Герой уже возвращается домой, братья сбрасывают его в пропасть. В дальнейшем он вновь прибывает, подвергается испытанию через трудные задачи и воцаряется и женится или в своем царстве или в царстве своего тестя. Это - краткое схематическое изложение композиционного стержня, лежащею в основе очень многих и разнообразных сюжетов».[36] Мы разделяем мнение о том, что волшебная сказка есть результат процесса десакрализации мифа, что позволяет рассматривать ее как один из пластов общего индоевропейского культурного наследия, а следовательно, - привлекать материал из родственных мифологических систем.

Путь, который проделывает герой (реже героиня) в поисках невесты (жениха), либо выполняя поручение царя или старшего родственника,отмечен стандартными метками. К ним относятся, в частности, встречи с персонажами, указывающими маршрут, переправа в Иной мир, бой с хтоническим противником, женитьба и т.д. На обратном пути герою нередко приходится спасаться от преследования противника. Порой он даже погибает, но помощники оживляют его с помощью мертвой и живой («целющей и живущей») воды.

Начало Пути не имеет четкой географической привязки, этим подчеркивается, что история могла призойти где угодно: «В некотором царстве...» («Василиса Прекрасная», «Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что»)[37]; «В некоторой было деревне...» («Емеля-дурак»); «В некотором царстве, за тридевять земель – в тридесятом государстве...» («Жар-птица и Василиса-царевна»)» «В этаких местах, в этаких больших деревнях...» («Волшебное кольцо»); «За тридевять земель, в тридесятом царстве, не в нашем государстве...» («Чудесная курица»); «В некотором селе...» («Неосторожное слово»); «В некоем царстве, не в нашем государстве...» («Елена Премудрая»); «В некоем (вариант: одном) городе...» («Соль, поющее дерево и птица-говорунья»); «В некотором селе, не далеко, не близко, не высоко, не низко...» («Незнайко»); «... в некотором царстве, за триста земель, в трехсотенном государстве» («Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде»). Но вне конкуренции остается формула «В некотором царстве, в некотором государстве...» («Буря-богатырь Иван коровий сын», «Кощей бессмертный», «Марья Моревна», «Хрустальная гора»,» Сказка об Иване-царевиче, жар-птице и сером волке», «Волшебный конь», «Притворная болезнь», «Мудрая жена», «Царь-девица», «Скорый гонец», «Заколдованная королевна», «Василий царевич и Елена Прекрасная», «Василиса Поповна» и др.). Иногда встречается географически более или менее детерминированная привязка: «... на водах, на землях, на русских городах» («Иван крестьянский сын и мужичок сам с перст, усы на семь верст»); «В одном городе было два монастыря, вот хоть бы так, как у нас в Питере: Невский да Смольный» («Монах и игуменья»); «В некотором царстве, в некотором государстве, а именно в том, где мы живем...» («Солдат-скрипач и нечистый»); «Жили - были два богатых купца: один в Москве, другой в Киеве» («Сосватанные дети»). Такое конкретизирование следует отнести к поздним искажениям текста: как правило, в этих сказках фигурируют реалии XVIII века и более поздних эпох: Санкт-Петербург с Невским и Смольным монастырями, административно-территориальные единицы - губернии, появившиеся в том же веке, должности персонажей - урядник, генерал. Впрочем, сказка может сделать «царя Владимира» (имеется в виду князь Владимир Красное Солнышко – А.И.) современником «салтана турецкого» («Болдак Борисьевич»).

Покидая «свое» пространство дома (лиса схватит, даже если выглянуть из окна  - «Кот, петух и лиса»), дворца, двора («будь умна, береги братца, не ходи со двора» - «Гуси-лебеди»), деревни, герой, как правило, оказывается в лесу. Место, которое отводится в сказках лесу, - полагал В.Ключевский, - определяется отношением к нему наших предков: «...лес всегда был тяжел для русского человека... Этим можно объяснить недружелюбное или небрежное отношение русского человека к лесу: он никогда не любил своего леса. Безотчетная робость овладевала им, когда он вступал под его сумрачную сень... И древнерусский человек населил лес всевозможными страхами. Лес — это темное царство лешего одноглазого, злого духа-озорника, который любит дурачиться над путником, зашедшим в его владения».[38] Именно в лес отводят детей (животных), от которых хотят избавиться («Похороны кобеля», «Волк-дурень», «Морозко», «Дочь и падчерица»); в чаще леса, либо на его опушке находится избушка Бабы-яги или ее субститута («Баба-яга»; «Перо Фениста – ясного сокола»; «Лихо Одноглазое»). Бессистемность, неупорядоченность лесного ландшафта позволяет с большой долей уверенности соотнести его с окраиной Иного мира, мира Хаоса: «Понесла меня лиса, понесла петуха за темные леса, в далекие страны, в чужие земли, за тридевять земель, в тридесятое государство» («Кот, лиса и петух»); «...метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за лесом» («Гуси-лебеди»). Вспомним, что лес окружает и Дантов ад: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу».

Остановимся чуть подробнее на избушке Бабы Яги. Как правило, это первый «инаковый» пункт на Пути героя. По мнению В.Проппа, избушка не только наделена символикой гроба, но и, что вполне логично, является «сторожевой заставой» Иного мира, воротами в него, где герой подвергается целому ряду испытаний, имеющих целью выяснить, может ли он следовать дальше. Пройдя испытания, герой, как правило, покидает избушку на животном-перевозчике, в сапогах-самоходах или следуя за волшебным клубком, птичкой, указывающими направление движения. Ведь вновь прибывший не знаком с потусторонней «географией».[39]

Сама граница Иного мира чаще всего является водной - в полном соответствии с основной индоевропейской мифологической парадигмой. На мосту через пограничную реку (Смородину) во многих сказках происходит поединок со Змеем; «За тридевять земель, в тридесятом государстве, за огненной рекой живет баба-яга» («Марья Моревна»); «Пришли к огненной реке, за ней высится гора, а в ней дверь» («Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что»); «Если ты не пойдешь на такой-то перевоз, то не бывать тебе в тридесятом царстве, не называться моим мужем» («Заколдованная королевна»). Особняком стоит «молочная речка кисельные берега», но она выступает символом не границы, а самого потустороннего мира: «Сюжет о молочных реках с кисельными берегами как о воплощении мотива изобилия является древним, имеет аналоги в разных культурах и отображает представления об идеальной счастливой стране. Согласно древнейшим представлениям, молоко как «генетический» продукт (материнское молоко), первая пища человека наделяется сакральным значением и осмысляется как питательный источник, дарующий человеку здоровье и жизненные силы. Слово кисельные (берега), по-видимому, свидетельствует о национальной самобытности образа, поскольку кисель является обрядовым блюдом (преимущественно поминального и жертвенного характера), распространённым у восточных славян».[40]

В качестве водной границы выступает и море, тогда иной мир располагается на противоположном берегу или на острове: фрейлину с незаконнорожденным ребенком или героя с царевной в бочке (т.е. в гробу) волны выносят на остров («Подземный ход», «Емеля-дурак», «Елена Премудрая»); в поисках смерти Кощея герой переходит море по гигантской щуке («Кощей бессмертный»); тридесятое королевство находится за морем («По щучьему веленью»); «...за тридевять земель, на краю света, где (из «синя моря» – А.И.) восходит красно солнышко, живет Василиса-царевна», а посреди моря лежит большой камень, под ним ее подвенечное платье («Жар-птица и Василиса-царевна»); «Ну, Иван купеческий сын, тридесятое царство за этим морем лежит» («Царь-девица»); «Вот клубочек катился-катился – и прямо в море; море расступилося, дорога открылася; дурак ступил раз-другой и очутился... на том свете» («Мудрая жена»). Морской берег также служит местом битвы с хтоническим чудовищем: «...пошли в такие места – змеиные края, где выезжают из Черного моря три змея шести, девяти и двенадцатиглавые»... «догнал братьев близ Черного моря у калинова моста; у того моста столб стоит, на столбе написано, что тут выезжают три змея»...(«Буря-богатырь Иван коровий сын»). В сказках и заговорах море, как правило, называется Океаном, встречаются названия Черное, Чермное, Белое, Хвалынское (т.е. Каспийское) и даже Кавстрийское: «Есть в западной стороне море Черное; в том море есть остров. На том же острову выросло дерево»; «Есть святое Океан-море, на том святом Океан-море есть стоит остров»; «...пойду перекрестясь, из избы в двери, из ворот в вороты, в чистое поле, на восток, в восточную сторону, к Океан-морю, и на том святом Океан-море стоит стар матер муж»; «На море на Океане, среди моря Белого стоит медный столб, от земли до неба, от востока до запада»...».[41]

Субститутом моря на континентальной Руси часто выступают озера как места обиталища всяческой нечисти: «Обернись-ка спиной к озеру да ступай задом!...сделал шаг-другой... и очутился под водой в белокаменных палатах...» («Неосторожное слово»); «Съезди на Чертово озеро, да спроси у нечистых...» («Поп – толоконный лоб»); «Да хочу пруд вычищать да вас, чертей, из воды таскать» («Шабарша»); «Иван Медведко отправился на озеро, сел на берегу и начал из песку веревки вить. Вдруг выскочил из воды чертенок...» («Иван Медведко»).

Иногда лес и водная граница объединяются: «... все земли проехал и попал в трехсотенное государство, где только лес да вода» («Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде»); «... приехали они к огненной реке, через реку мост лежит, а кругом реки огромный лес» («Иван крестьянский сын и мужичок сам с перст, усы на семь верст»).

Пограничная функция сохраняется за водной преградой и в позднейших сказах русских землепроходцев: «Лукоморские горы, достигающие небес, окружены водами моря..., что превращает Лукоморье в остров или, точнее, в айсберг, сияющая надводная вершина которого устремлена к Полярной звезде, а нижнее подводное основание погружено в мрачную пучину «синя моря».[42] Как отмечал Б.Успенский, в сакральной географии Руси, священная страна Беловодье сополагается с областью моря (Беломорье): «На Беловодье, на море, на островах живут святые люди», и «если попасть туда, то можно живым сделаться святым и взойти на небо»; «святых людей видели ходившие на Беловодье; святые люди верхом на конях по водам подъезжали к ним и звали, но кони, ходившие на Беловодье, тонут, и святые люди уезжают обратно».[43]

Герой, ведомый судьбой, тем или иным способом пересекает границу между двумя мирами, однако для других персонажей она остается непреодолимой преградой: солдат «уговаривается с чертом, чтоб нечистому  не подходить к царевненому дворцу за сто верст, а солдату не выходить из дворца дальше тридцати верст. Если выйдет дальше, да попадется нечистому – тот его задушит («Солдат-скрипач и черт») - здесь, правда, 70 верст нестыковки, но не будем забывать, что действие происходит в тридевятом царстве, а там «все не так»; черт предупреждает солдата: дальше 30 верст от дворца не отходить, ни то худо будет («Беглый солдат и черт»); «... молодец-удалец на свою землю пробрался и ее (ведьму – А.И.) не опасался: сюда она скакать не смела»; («Жар-птица»); «...тридесятое царство за этим морем лежит; перенести тебя на ту сторону я не в силах («Царь-девица»).

Переправившись за море, герой нередко попадает в город. Как правило, он не имеет названия и не удостаивается описания, являясь лишь местопребыванием царского дворца, в котором завязывается сюжетная линия многих сказок – в основном вокруг царской дочери – и в этом аспекте выступает одним из символов сакрального центра Иного мира, «тридевятого царства тридесятого государства». Даже в столь историзированном повествовании как «История о славном и храбром богатыре Илье Муромце и Соловье-разбойнике» вполне конкретный Киев – не более чем место палат князя Владимира. В позднейших редакциях могут упоминаться реальные города: «Вот посылает его раз в Ревель за лекарем» («Муж да жена»), «Жили-были два богатых купца: один в Москве, другой в Киеве» («Сосватанные дети»); «Пристал корабль к городу Хвалынску» («Птичий язык»).

          Иной мир располагается не только за водой. Иногда он находится на небесах, и в этом ощущается уже влияние христианского мироустройства: «На небесах стоит церковь – из пирогов складена, шаньгой покрыта, калачом заложена... В церкви-то все не по-нашему: паникадило репяное, свечи морковные, образа – пряничны; стоит поп железный, пономарь оловянный, жестяная просвирня» («Не любо – не слушай»); под водой («Морской царь и Василиса Премудрая», «Неосторожное слово»). А нередко - под землей, и тогда в подземное царство проникают через «дыру в земле», закрытую камнем («Три царства – медное, серебряное и золотое»); либо братья сбрасывают героя в пропасть, куда он падает три дня и попадает в «подземельное темное царство, где люди все делают с огнем» («Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде»); через подземный ход, который ведет в пропасть («Елена Премудрая»).

А иногда – на горе. Впрочем, «идеальная» гора должна доставать до неба, поэтому вершину горы следует рассматривать как астный вариант небес. Не случайно в старославянском языке эпитет «горний» амбивалентен, имея значения «горный» и «небесный». Традиционно в мифологии гора символизирует Центр мира. У восточных славян, жителей равнин, Мировая гора зачастую трансформируется в бел-горюч камень Алатырь, чаще помещаемый на дальнем острове (Буяне). Недоступность, «инаковость», горы иногда иллюстрируется тем, что попасть на нее можно только по воздуху («Золотая гора») или выполнив определенные культовые действия, например, забросив на нее «чугунный камень» («Кощей бессмертный»). На эту гору, в свой мир, Змей-похититель относит царевну и мать героя («Кощей бессмертный», «Хрустальная гора»). Инаковость этого места подчеркивают его описания: «... чего он (на горе – А.И.) не насмотрелся! Всяки тут леса, всяки ягоды, всяки птицы... огромный дом, дверей не видно» («Кощей бессмертный»).

Гора может представлять собой непосредственную угрозу, в частности, втягивая в себя тридевятое царство, тридесятое государство («Хрустальная гора»), или таить опасность в будущем – под ней ждут своего часа чудовищные народы, когда-то усмиренные Александром Македонским: «И зашел он на край света и нашел такие народы, что сам как ни храбр был, ужаснулся их: свирепы пуще лютых зверей и едят живых людей; у иного из них один глаз – и тот во лбу, а у иного три глаза, у иного одна только нога, у иного три... Имя этих народов было Гог и Магог... И загнал их в такие трущобы, пропасти и горы, что ни в сказке сказать, ни пером написать... Он свел над ними одну гору с другим сводом, и поставил на своде трубы, и ушел назад в свою землю... они выйдут оттудова перед самою кончиною света» («Сказание об Александре Македонском»).

          Направление движения задается либо подсказкой помощника, в роли которого может выступать Баба-яга (когда она не является антагонистом героя), некая «старушка», «старичок» и т.п., либо надписью на столбе, установленном на распутьи: «А в чистом поле стоит столб, а настолбу написаны эти слова: «Кто поедет от столба сего прямо, тот будет голоден и холоден; кто поедет в правую сторону, тот будет здрав и жив, а конь его будет мертв; а кто поедет в левую сторону, тот сам будет убит, а конь его жив и здрав останется» («Сказка об Иване-царевиче, жар-птице и сером волке»); «... приехал к одному столбу; на этом столбе написано три дороги: первая для коня сытна, а самому голодна, вторая – не будь самому живому, а третья коню голодна, самому сытна» («Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде»); «...и на столбе написано: кто пойдет направо, тот царство получит, а кто пойдет налево, тот много горя примет, да зато женится на прекрасной царевне» («Чудесная курица»); «... на росстани стоит дуб, на дубу подписано: вправо ехать – мертвому быть, а влево ехать – к Ирине мягкой перине попадешь, спать мягко и хлебать кисель» («Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и жвой воде»). Здесь герою предлагается выбрать свое будущее. Но вчитавшись внимательнее, мы понимаем, что дилеммы как таковой не существует, выбор, как правило, очевиден: жизнь или смерть. Так что столбы с «указателями» фактически направляют героя по единственно возможному пути.

Довольно неопределенно трактуется расстояние, предолеваемое на пути к цели странствия. Иногда расстояние совершенно условно, протяженность маршрута явно не интересует рассказчика,  для него Путь безусловно превалирует над Пространством: «Долго ли ехал, скоро ли приехал – не ведаю» («Морозко»); «...пошел куда глаза глядят. Шел долго...» («Иван-царевич и Марфа-царевна»); «Ехал он близко ли, далеко ли, коротко ль, очутился у государева двора...» («Волшебный конь»); «Шел он куда глаза глядят, долго ли коротко ли...» («Царь-девица»); «Это место на краю света, далеко-далеко» («Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что»). Реже, вероятно, в позднейших вариантах, расстояние измеряемо: «Вот однажда поехал поп с казаком по сено, верст за десять» («Сказка о том, как поп теленка родил»); «... не доехав до своего государства за двадцать верст..»(«Сказка об Иване-царевиче, жар-птице и сером волке»).

Но чаще всего мы имеем дело с хронотопом, т.е. пространством-временем. Героиня сказки «Баба-яга» вышла перед рассветом, пришла в лесную избушку к вечеру. Выйдя из дворца Марьи Моревны, Иван-царевич дошел до дворца своего шурина сокола на рассвете третьего дня; еще на рассвете третьего дня – шурина орла; еще на рассвете третьего – шурина ворона, а еще на третий день он добрался и до похищенной Марьи Моревны («Марья Моревна»). Через три дня пути конный герой встретил серого волка, через день его, уже пешого,  нагнал тот же серый волк («Сказка об Иване-царевиче, жар-птице и сером волке»). Сброшенный братьями в пропасть герой летел «три дня» («Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде»). «За тридевять земель, в тридесятом государстве есть остров, на котором ходит олень – золотые рога», и плыть до него три года, а в «туда – не знаю куда» идти девять лет («Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что»). Выехав из дворца, герои на четвертый день подъехали к дремучему лесу («Вещий сон»). До «нового царства» от избушки Бабы-яги «Пешему тридцать лет идти, на крыльях десять лет нестись; а я (говорит южный ветер – А.И.) повею – в три часа доставлю» («Заколдованная королевна»). «Идет день, идет другой, идет третий – и зашла в чужую землю» («Свиной чехол»). Казна Соловья-разбойника хранится в селе Кутузове, куда «гонцы гоняют по два месяца, а скоро-наскоро – месяц» («История о славном и храбром богатыре Илье Муромце и Соловье-разбойнике»). «И шел он ровно десять суток и пришел в некое государство» («Сказка об Иване-богатыре крестьянском сыне»).

Еще одна особенность Пути – его петляние,  возвращение героя назад и повторное прохождение уже пройденного маршрута. Причем, этот «маневр» зачастую крайне слабо мотивирован, явно не обсуловлен развитием сюжета: приходится возвращаться то за забытым подвенечным платьем, то за перстнем и проч. Иногда кажется, что возвращается он просто потому что «так надо». Две «петли» в двух локосах мы встречаем в сказках «Поди туда – не знаю куда, принеси то - не знаю что», «Сказке о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде» и в «Царь –девице»; две «петли» в одном локосе в «Елене Премудой»; три петли в одном локосе в «Ивашко и ведьма»; по две «петли» в двух локосах в «Притворной болезни» и в «Золотой горе»; четыре «петли» в двух локосах в «Скором гонце»; пять «петель» в двух локосах «Звериное молоко» и т.д. При внимательном прочтении замечаем еще один интересный момент. «Едет он морями месяц, и два, и три, пристает в земли чужестранные...», а обратно пешком, идя кружным путем,  герой возвращается за шесть месяцев («Заколдованная королевна»). «В тридесятое государство кривой дорогой три года ехать, а прямой – три часа, только прямо-то проезду нет!». Хотя туда можно напрямую перелететь на Гриб-птице, которая «всякую падаль да на тот берег носит» («Заколдованная королевна»). «Плывет год, плывет другой, а на третий год приезжает к некоему богатому стольному городу и останавливает свои корабли в гавани», а вот сестра героя позже «приехала в стольный город наскоро» (то есть напрямик), только по дороге перчатку связать успела! («Оклеветанная купеческая дочь»). Иван-царевич несколько месяцев добирается до дворца царь-девицы, несколько месяцев обратно. Она приезжает за ним, и в ее царство герои отправляются уже на кораблях («Сказке о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде»). За Василисой на коне Иван-горох едет два года, обратно – на корабле «по реке лебединой» («Сказка о Василисе золотой косе, непокрытой красе и об Иване-горохе»). А нередко ковер-самолет, волшебная птица, чудесные молодцы или Шмат-разум «вмиг» переносят героя обратно в его царство, будто и не было долгого и полного опасностей странствия. Сказочное пространство организовано так, что к цели, в Иной мир, ведет длинный и кривой путь, притом что существует и прямой, короткий, но в направлении «туда» недоступный или запретный.

Интересные сюжетные параллели с русскими сказками содержат античные мифы, например, описание десятилетнего странствия Одиссея. Вкратце напомним читателю приключения хитроумного героя. Оставив дома жену и сына, во главе небольшой флотилии он отправляется с Итаки в Авлиду – место сбора ахейского войска. Отсюда флот по ошибке причалил к берегам Мисии и вновь вернулся в авлидскую гавань. Со второй попытки греки уже попали в Троаду. На обратном пути из Трои буря заносит корабли Одиссея в заморскую Ливию, в земли логофагов, питающихся лотосом. Считалось, что чужеземцы, отведавшие это растение, забывали о своей родине. Здесь просматривается образ потустороннего мира – по верованиям греков, души умерших, попавшие в Аид, прежде всего пили воду Леты – реки забвения. Затем гомеровский герой попадает на остров циклопов, где вступает в схватку с чудовищным Полифемом. Отметим, что чаще всего античные авторы «селили» циклопов на Сицилии. Следующей остановкой флотилии становится остров Эола (считалось, что он находится где-то в Тирренском море), откуда она отплывает на Итаку. Почти достигнув цели, из-за шторма корабли, возвращаются на Эолию. Далее путешественники оказываются на острове великанов лестригонов, потопивших все корабли, кроме одного. Племя этих чудовищных людоедов античные авторы помещали опять же на Сицилии, много реже – на острове Кизик в Пропонтиде (Мраморном море). Следующей остановкой путников стал остров волшебницы Кирки (Гомер называет остров Ээя, античные авторы отождествляли его с Энарией у побережья Лация), на котором Одиссей со своим отрядом «гостил» год. Отсюда царь Итаки совершил поездку на материк с тем, чтобы спуститься в Аид и расспросить его насельников о своей дальнейшей судьбе. Вскоре после отплытия греки встретили сирен, обитавших где-то у берегов Сицилии, потом корабль оказался между Сциллой и Харибдой, стороживших добычу на берегах Мессенского залива между Калабрией и все той же Сицилией. Следующий эпизод гомеровской поэмы рассказывает об убийстве моряками быков Гелиоса, чье пастбище также «находилось» на Сицилии. Далее, потерявший всех спутников Одиссей оказывается на острове Огигия в гостях у нимфы Калипсо – древние отождествляли его то с Гоцо (Мальтийский архипелаг), то с Нимфеей (современный Сазани у берегов Эпира – сегодняшней Албании). После годичного (или семилетнего) пребывания у полюбившей его богини Одиссей на плоту добирается до племени фелаков на остров Схефия (Керкира-Корфу) и уже оттуда на предоставленном ему корабле возвращается на родную Итаку, где истребляет досаждавших Пенелопе женихов.

Таким образом, герой проходит типичный «сказочный путь»: попадает в Иной мир (при этом в Аиде узнает о своих будущих странствиях и скитаниях), сражается с хтоническим одноглазым чудовищем, по одному разу возвращается обратно в Авлиду, на Эолию и Ээйю, кружит вокруг Сицилии, оказываясь на ней целых четыре раза, и в конце концов вновь возвращает себе жену и трон, отвоевывая их в схватке с множеством соперников.

          Велико сходство с архетипическим сюжетом волшебной сказки и мифа о Тесее. Герой появляется на свет в городке на юго-востоке Арголиды и в шестнадцать лет, следуя отцовскому завету идти в Афины, отправляется на север в надежде занять принадлежащий ему по праву афинский трон. По дороге он совершает ряд подвигов, истребляя чудовищ и разбойников. Однако планам его пока не суждено сбыться: Тесею приходится отплыть на Крит, где он завоевывает сердце царевны Ариадны и, спустившись в Лабиринт, поражает чудовищного Минотавра. Далее следует бегство от царя Миноса через острова Наксос (здесь ему приходится расстаться с Андромедой) и Делос обратно в Афины. Смерть несчастного Эгея освобождает дорогу к трону.

          Ясон во главе аргонавтов пускается в долгое и опасное плавание за Золотым руном. Во фракийской Салмидессе о дальнейшем пути ему рассказывает Финей. Вход в Иной мир в этом мифе выполняют, вероятно, Симплегады – сходящиеся скалы на выходе из Босфора в неведомое грекам Черное море. В Колхиде Ясон расправляется с драконом и выросшими из земли воинами, завоевывает любовь царевны Медеи и, уйдя от погони, преодолев по пути множество препятствий, возвращается в Иолк.

Все основные «сказочные» элементы содержит и «Энеида» Вергилия, повествующая о странствиях троянца Энея. Бежав из объятой пожаром Трои, Эней со своими спутниками приплывает сначала во Фракию, затем на остров Делос, где получает пророчество Анея о дальнейших станствиях и славной судьбе (в разных вариантах мифа в этой роли могут выступать также тени Гектора, Креусы, Полидора или Анхиза). Неверно истолковав пророчество, Эней отплывает на Крит, где осталвляет часть спутников во вновь основанном городе. Затем на одном из Строфадских островов в Эгейском море троянцы вступают в схватку с гарпиями. Оттуда их путь лежит в Эпир, далее – на Сицилию, где происходит встреча с Полифемом, к тому времени уже ослепленным Одиссеем. Потом корабли делают остановку у другого побережья Сицилии, откуда направляются к Лацию. Разразившаяся буря относит флотилию к Карфагену, и здесь Эней обретает (правда, ненадолго) жену. Вновь направившиеся к побережью Лация корабли попадают в шторм, который опять отбрасывает их к берегам Сицилии. Отсюда они плывут в Кумы, Эней спускается в Аид и встречает тень своего отца. После чего, наконец, герой прибывает в Лаций и женится на здешней царевне, предварительно «отвоевав» ее у прежнего жениха. Опять налицо все обязательные атрибуты «сказочного» сюжета, включая многократное петляние вокруг Сицилии.

Схожая ситуация встречается в обрядности ежегодных праздников, отмечавшихся в государстве хеттов и проходивших в форме объезда царем сакральных локосов государства. В каждом пункте маршрута (в том числе и при переправах через водные преграды) совершались определенные обряды. Так, во время праздника антакшум маршрут, начинавшийся в столице Хаттусе,проходил через Тахурпу – Типпуву – Хаттусу – Мателлу – Аринну – вновь Хаттусу – Таурис (здесь выполнялись ритуалы, связанный с рекой, источником) – гору Пискурунува – Харранасу – Ципланду – Анкуву, где справлялся праздник дождя. Отметим переправу через священную реку и два возвращения в Хаттусу. Маршрут на праздник нунтариясха также начинался в Хаттусе и после переправы через реку Хисурла проходил через Тахурпу, Аринну, Титисгу ....(далее в тексте лакуна), Харран, Ципланду, Катапу, Тахурпу, Типпуву, реку Нирханта, опять Хаттусу, Нерик и заканчивался все в той же Хаттусе, где царя встречала царица: переправа через две реки, возвращение в Тахурпу и дважды – в Хаттусу, воссоединение с царицей.Чаще эти маршруты трактуются как магический обряд объезда границ царства с целью оградить их от внешних угроз.[44] Но эта версия не объясняет «петляния», прямо разрушающего сакральную целостность и непрерывность границы.

Основные работы В.Проппа («Морфология волшебной сказки» и «Исторические корни волшебной сказки») во многом посвящены доказательству тезиса о том, что парадигматическим сказочным сюжетом является обряд инициации: «Обряд этот совершался при наступлении половой зрелости. Этим обрядом юноша вводился в родовое объединение, становился полноправным членом его и приобретал право вступления в брак... (Как тут не вспомнить, что свадьба венчает большинство волшебных сказок! – А.И.) Предполагалось, что мальчик во время обряда умирал и затем вновь воскресал уже новым человеком».[45] Это мнение разделяет Е.М.Мелетинский: «Испытания героя в волшебной сказке сопоставимы с испытаниями, характерными для посвятительных (инициационных) либо брачных (более поздних) ритуалов в архаическом обществе и соответствующих мифов».[46] М.Элиаде в этой связи подчеркивал, что «смерть в посвящении необходимо как «начало» духовной жизни. Ее функция определяется тем, что она готовит рождение к более высокой форме жизни, к высшему предназначению».[47]

Итак, пересекая границу неведомого, славянский ли, эллинский или латинский герой отправлялся по волшебному пространству в опасный, но предопределенный кружной путь, во время которого нередко предстояло умереть и воскреснуть, но зато в конце, как правило, его ожидали жена и трон. И здесь мы позволим себе предположить, что материальная символика этого пути была запечатлена в нашем, профанном, мире и даже сохранилась до сего времени.

Речь о лабиринтах Северной Европы и античного мира. Последние, правда, сохранились лишь в изображениях на монетах, в легенде о Минотавре и в описании Геродотом Фаюмского дворца. Возраст древнейших изображений лабиринтов, найденных в Средиземноморском регионе, насчитывает до четырех тысяч лет, а время создания североевропейских каменных кругов определить сложнее, но вероятно, речь можно вести как минимум о раннем средневековье. Общее число североевропейских лабиринтов превышает 500: больше всего их в Швеции  - около 300, в  Финляндии – около 140 ив Карелии – примерно пять десятков. Средневековые скандинавы считали лабиринты делом рук гномов; в Западной Европе авторство в их создании приписывали феям и называли «кругами фей». С XII века изображения лабиринтов стали наносить на напольное покрытие христианских соборов, и в христианстве лабиринт воспринимался как аллегорический образ тернистого пути человека к Богу, как Крестный путь Христа или как паломничество в Святую землю. Пожалуй, наиболее известными из них являются лабиринты в Шартрском и Реймсском соборах.

Вопрос о предназначении этих сооружений остается открытым. Разные исследователи видят в них объекты, связанные с промысловой магией, солярным культом, инициациями, культом мертвых, приписывают им календарное значение. Мы, вслед за Рене Геноном[48], придерживаемся той точки зрения, что прохождение лабиринта является символом инициации, и, таким образом, егоможно считать материальным выражением духовной эволюции, пути посвященного. В центре такого сооружения происходила ритуальная смерть «старого» человека и рождение «нового». Это мнение разделяют Г.Керн,[49] и М.Элиаде: «Высший обряд инициации заключается в том, чтобы войти в лабиринт и выйти из него, но и любая человеческая жизнь, даже очень бедная на события, напоминает путешествие по лабиринту (…).Образом лабиринта, например, являются сложные изгибы интерьера храма, трудные паломничества по святым местам, и даже самоистязание аскета, ищущего путь к самому себе…».[50]

Показателен и тот факт, что северные лабиринты в большинстве своем расположены у сакральной водной границы Иного мира - на островах, мысах и в устьях рек, впадающих в северные моря. Как подметил В.Пропп, путь сказочного героя лежит на север: для того, чтобы попасть в жилище Бабы Яги, избушку – первый пункт «запредельного» путешествия - следует развернуть «к лесу задом, а ко мне передом». Ведь в «нормальном» состоянии она должна быть обращена к северу, который во многих мифологиях Евразии, в частности – у скандинавов, карелов, древних тюрок, иранцев, индийцев, китайцев ассоциируется с царством злых духов, мрака, холода и смерти. Добавим еще, что героя «Заколдованной королевны» до избушки Бабы-яги доставить за три часа обещает южный, т.е. дующий в северном направлении ветер.

Сооружения, находящиеся в глубине материка, также как правило, тяготеют к водоемам. Так, например, «аллея», ведущая к наиболее известному европейскому лабиринту – Стоунхенджу, - начинается у здешней реки.

Рис.1

Примечательно, что в отличие от эпохи Возрождения, когда блуждание по путаным дорожкам превратилось в светскую забаву, спирали древних, сакральных лабиринтов античности и средневековья не имеют тупиков и развилок, и заблудиться в них невозможно. (Рис.1.2) Начало пути находится совсем близко от его конца, то есть центра лабиринта, но прямого доступа туда нет (разве что по воздуху – на ковре-самолете, орле или на руках «молодцев»?). Человек, проходящий лабиринт, кружит по виткам одной единственной спирали, которая то подводит почти к центру, то поворачивает на 180 градусов и уводит назад, раз за разом прочерчивая почти полный, но так и не замыкающийся круг. И, наконец, вступивший в лабиринт попадает в центр сооружения - упирается в тупик, отмеченный, как правило, кучкой камней – символизирующих, очевидно, Центр Мира - Мировую Гору. Здесь, в Центре, и происходит преображение героя, изменение его онтологической модальности. Движение по кругу, повороты назад, смерть и возрождение к жизни, обретение нового статуса - мужчины, вождя – объединяет инициацию в лабиринте и Путь героя волшебной сказки.

Нужно отметить, что конструкция северных лабиринтов иногда отличается от классической критской схемы, описанной выше. В некоторых существует два направления движения – по часовой стрелке и против ее хода. Выбор первого из них приводит в боковой тупик, выбор второго – в центр лабиринта. Однако этот путь короток, большая часть лабиринта остается непройденной (Рис.2).

Рис.2

В редких случаях центр представляет собой сквозной проход, который выводит на уже проделанный маршрут, и лабиринт можной покинуть не поворачивая в его центре обратно. (Рис. 3).

Рис.3

Возможно, боковой тупик как-то коррелирует с временной смертью (и оживлением) сказочного героя, а сквозной проход через центр лабиринта намекает на то, что герой не остался в «тридесятом государстве», а вернулся с суженной домой, о чем повествует примерно половина сказочных сюжетов? Об этом можно только гадать.

Почему такое огромное, если не сказать решающее, значение древние придавали инициации, почему осколки этого ритуала живут до сих пор в детских сказках, в литературных творениях и философских трудах? Не будем забывать, что обряд инициации воспроизводит посмертное странствие души – похоже, что этот сюжет более других волновал людей во все времена и на всех обитаемых континентах, что подтверждают грандиозные «Книги мертвых» Египта, Тибета, южноамериканских индейцев и т.д. Да, в общем, все религии, как и наука, прежде всего ищут ответ на сакраментальный вопрос: А что ждет нас «Там», «ПослеВсего»?

ВЕЛИКАЯ БОГИНЯ ВОД

Дунай, Днестр, Днепр, Дон, Донец... названия многих рек, протекающих по обширной территории северного Причерноморья, явно произошли от одного корня, принадлежащего к языку какого-то древнего народа. Вероятно – древнейших индоевропейцев, по наиболее распространенной гипотезе, сложившихся в этническую общность именно в южнорусских степях.

В настоящее время установлено, что на гипотетическом праиндоевропейском языке корень d-n имел значение «влага», «вода», таким образом, в основе своей вышеперечисленные гидронимы являются не столько названиями отдельных рек, а обозначают «реку», «водный поток».[51] Кстати, однокоренные названия встречаются и в других районах расселения родственных народов: это реки Калмдон (в Ирландии), Дон, Кройдон, Ледон, Лоддон, Литл-Дон (в Англии), Дон (в Шотландии), залив Донегол (в Ирландии), Дон (во Франции), Дунаец и Дунавец в центральной России, Белоруссии и Польше.

В мифах многих индоевропейских народов фигурируют персонажи с именами, очевидно, восходящими к тому же корню. Это индийская Дану – богиня, олицетворяющая первобытные воды, мать семерых данавов – демонов-асуров, находящихся в подводном дворце Варуны. Этимологически близка ей кельтская Дану -  прародительница основной группы богов ирландской мифологии, составивших (или возглавивших?) Племена богини Дану (Туата де Дананн) и правивших Ирландией до прихода на остров предков современных ирландцев. Правда, ее связь с водой прослеживается слабо: можно отметить лишь то, что в Ирландию Туата де Дананн пришли из-за моря, с каких-то северных островов. В осетинском эпосе фигурирует Донбеттыр («водный Петр») – повелитель вод и покровитель рыбаков. Греческая Даная зачала Персея от Зевса, явившегося к ней в виде золотого дождя. За этот проступок отец повелел заточить ее вместе с младенцем в деревянный ящик и бросить в море. Конечно, «водная» Даная не погибла в родной стихии, и волны благополучно вынесли ящик к острову Сериф (по римской версии - к побережью Лациума). Отметим, что в микенских текстах встречается имя, по всей видимости, божества - da-nwa.[52] Возможно, это Диона — титанида, богиня дождя. Гесиод причисляет ее к океанидам, называя дочерью Океана и Тефиды[53].В Додоне (Эпир) существовал культ Дионы -супруги Зевса.

Греческая мифология знает и мужских персонажей с подобными именами. Это, например, Данай, внука морского бога Посейдона и божества реки Нил. Данай научил жителей тогда безводного Аргоса рыть колодцы, а пятьдесят данаид – его дочерей – отыскали для аргивян источники воды. После смерти за убийство своих мужей они были осуждены в аиде беспрестанно наполнять водой бездонную бочку.

Сыном Данаи в римской мифологии считался Давн – царь италийских рутулов. Дочь Давна Ютурна стала возлюбленной Юпитера, который даровал ей власть над водами и выдал замуж за Януса. От последнего она родила Фонта, ставшего, что неудивительно, богом источников.

Ряд потомков индийской и ирландской богинь - данавов и Туату де Дананн - можно дополнить греческими данайцами, чей этноним, вероятно, также восходит все к тому же теониму. Во всяком случае, Страбон, ссылаясь на Еврипида (пьеса «Архелай»), рассказывает о том, как Данай, прибыв в Аргос, постановил, чтобы местные пеласги отныне назывались данайцами.[54] Согласно широко распространенному мнению, этим именем Гомер в «Илиаде» называет всю совокупность эллинских племен, принявших участие в Троянской войне. Однако это положение в последнее время все чаще оспаривается: внимательное прочтение эпоса показывает, что великий аэт порой разделяет эллинов и данайцев.[55] Отметим еще, что египетские источники, повествующие о войне с «народами моря», при перечислении племен, напавших на земли Египта, также не смешивают друг с другом «данунов»-данайцев и «акайваша»-ахейцев.

Л.А.Гиндин и В.Л.Цымбурский предприняли попытку обосновать тезис о том, что данайцы являлись одной из групп древнейшего индоевропейского суперэтноса, чьи представители расселились на обширной территории Евразии от Индостана до западной Европы: «Сохраненное эпосом древнейшее название греков данайцы (Δανᾱοί) насамомделеимеетпрямыепараллеливиндоиранскоммире. П.Кречмерубедительноотождествилданныйэтнонимпоформесавест. Dānava, наименованием какого-то приречного кочевого племени, вед. Danava, названием группы демонов... Та же самая основа отражена в иранских по происхождению названиях крупных рек юга России — Дона, Днепра, Днестра. В «Авесте» гидронимом Дану обозначена Сырдарья, а именем данавов — сырдарьинские скифы, которых можно видеть и в демонизированных данавах «Ригведы». К иранским формам присоединяются кельтские: Danuvius как название Дуная, фракийского Истра, откуда через посредство гот. Dōnawi происходитслав. Dunajь; кимр. Donwy, а также речное название Don в ряде мест Англии < *Danuu̯ia».[56]

Кстати, о «сырдарьинских скифах». В МНМ читаем: «По мнению некоторых ученых (напр., немецкого ученого X.Нюберга), культ  Ардвисуры Анахиты, как богини воды сложился у кочевых иранцев, обитавших у берегов Сырдарьи и образовавших общину Ардвисуры Анахиты, в отличие от общины Митры - оседлых иранцев».[57] Иранская богиня, помимо того, что она олицетворяла воды, считалась еще подательницей благ и родовспомогательницей. В изложении Геродота до нас дошел миф о рождении прародителя скифов – Таргитая – от Зевса и дочери Борисфена (Днепра).

А есть ли следы теонима d-n в славянской мифологической традиции? Женское имя с аналогичным звучанием в России только одно – Дуня, уменьшительное от Евдокии. Вот все производные русские варианты этого греческого имени: Евдокиюшка, Евдя, Евдоня, Доня, Дона, Доняха, Доняша, Евдося, Дося, Евдоха, Евдоша, Доша, Евдуня, Дуня, Дуняра, Дунятка, Дуняха, Дуняша, Евдуша, Душа, Авдотьюшка, Авдотька, Авдоня, Авдоха, Авдоша, Авдуля, Авдуся, Дуся. Двенадцать из двадцати восьми имен содержат звукосочетание d-n при том, что в корне исходного имени звук n вовсе отсутствует! Очень похоже на то, что «русскую Дану» наши предки «спрятали» в православной Евдокии. Почему именно в ней?

Очевидно, дело здесь не столько в этимологии самого имени, сколько в календаре. Первое, что обращает на себя внимание, - связь Евдокии с водой. По Григорианскому календарю память святой отмечается 14 марта. А по Юлианскому приходится на 1 марта – до XV века на Руси в этот день начинался новый год, праздновалось ежегодное обновление мира. В народной культуре эта дата чаще называлась Авдотья-плющиха (оттого что она «плющит» снег). Другие названия - Евдокия–Капельница, Замочи подол, Подмочи порог. Именно в этот день в русских деревнях начинали белить холсты, т.к. «весенняя вода очень этому способствует». На Руси верили, что св. Евдокия распоряжается ключами от весенних вод: захочет — рано пустит воду, не захочет или прогневается — задержит.[58] Говорили, что «на Евдокию все подземные ключи закипают», «На Авдотью-Плющиху курочка воды напьется». Мартовскую талую воду полагали целебной, и знахарки даже собирали «авдотьевский» снег, растапливали и потом использовали при лечении разных недугов. Верили, что теплый, ясный, с водой и капелью, Авдотьин день сулит теплое лето и урожайную осень. Украинцы «на Удокей» освящали в церкви воду и выливали ее в колодцы, чтобы вода в них была хороша; а на Русском Севере, наоборот, колодезную воду в этот день лили в реки, помогая им вскрыться ото льда.[59]

Амбивалентнсть образа Дуни сохранил и русский фольклор. Есть несколько народных песен о героине с этим именем: в одной она «держит перевоз» на Дунае(«Перевоз Дуня держала»), определяя кого переправлять на тот берег, а кого оставить; в другой - осушает реку, когда белит в ней сукно («Дуня тонкопряха»). В обоих случаях героиня выступает в роли «хозяйки воды», а в первом – еще и переправы в Иной мир (см. мифологема Реки).По свидетельству С. Максимова, в олонецких былинах «… Днепр предстает в виде женщины под именем «Непры Королевичны»… она вступает в богатырский спор на пиру князя киевского с Доном Ивановичем. В единоборстве она осталась побежденной. Дон убил ее каленой стрелой, и сам, в отчаянии, пал на ножище-кинжалище. Вот от этой-то крови и потекла «Непра-река…».[60] Образ богини вод, связанной, если не отождествленной с великой рекой, в народном подсознании оказался столь живуч, что Днепр принял женский образ! У южных и западных славян мотивы женщины, изобилия и мирной жизни, культ реки, ее плодотворящих вод ассоциировались и с Дунаем.[61]

Другую сторону образа раскрывают народные песни «Во кузнице...», «Дуня», «Ой, Дуня, Дуня», «Не пускают Дуню на гулянье», «Зародилася Дуняша», в которых на первый план выходит эротический аспект образа (он присутствует и в уже упомянутой «Перевоз Дуня держала»). Интересно, что большинство этих песен принадлежит к казачьему фольклору, т.е. бытует в ареале исконного распространения гидронимов с корнем d-n.Эротика образа Дуни явственно проступает в народных сказках «Пастух» и в «Сказке о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде». В последней Дуня - дочь и помощница колдуньи, которая укладывает путников в кровать дочери, откуда они проваливаются «в подпол», где вынуждены заниматься подневольным трудом. Амбивалентность образа – связь одновременно с эротикой и водной стихией – сохранилась в стишке из детского фольклора: «Распустила Дуня косы, а за нее все матросы».

Первый день весны считался на Руси «бабским праздником», поэтому женщины «не пряли, не сновали», не выполняли другую обычную работу. Замужние женщины в этот день заказывали перед иконой св. Евдокии молебен, чтобы не остаться вдовыми, вдовы тоже присоединялись к ним в надежде повторно обрести семью. Заметим, что 1 марта (до календарной реформы Юлия Цезаря) в древнем Риме замужние женщины (матроны) отмечали праздник Матроналии, посвященный Юноне - покровительнице брака и семьи.

У румын существуют легенды об аналогичном персонаже - Бабе Докии (Евдокии), превратившейся в ручей, а болгары 1 марта отмечают день Бабы Марты, получившей имя, очевидно, по месяцу, который претворяется этим днем. Не исключено также, что этот образ коррелирует с образом Мары (Морены, Маржаны) — общеславянской богини плодородия, одновременно олицетворявшей и смерть. Чучело Mорены сооружали из соломы, подвязывали поясом последней вышедшей в этом году замуж девушки, носили по селу, а затем уничтожали за околицей: топили в реке, реже сжигали или разрывали на части, веря, что уничтожение чучела сохранит село от наводнений и от пожара, а девушкам обеспечит замужество.

Сходное имя имеет героиня русской сказки «Марья Моревна». Сказка повествует о том как после смерти родителей Иван-Царевич выдает замуж трех сестер, а сам женится на степной воительнице Марье Моревне. Через некоторое время Марья уезжает и наказывает супругу не заглядывать в один чулан ее дома, «не то худо нам будет». Иван, конечно, ослушался, обнаружил в чулане плененного супругой и скованного цепями Кощея Бессмертного и из жалости дал ему напиться чудодейственной воды. Таким образом злодей вернул себе силы и унес Марью в свой дворец. Иван-царевич отправился за помощью к мужьям своих сестер: Ворону Вороновичу, Соколу Соколовичу и Орлу Орловичу. Следуя полученным от них советам, герой трижды похищает свою супругу из заточения, но Кощей каждый раз настигает его на своем волшебном коне. Два раза он щадит похитителя (из-за того, что тот когда-то помог ему освободиться), на третий — убивает. Ворон, Сокол и Орел с помощью мертвой и живой воды оживляют героя и советуют добыть волшебного коня. После ряда приключений Иван обзаводится таким конем, убивает в поединке Кощея и возвращает себе жену.

Можно предположить, что все эти персонажи семантически восходят к образу восточнославянской богини Мокошь (Mokoška, Mokoš, Mukus, Mukeš, Mococize). Это единственный женский персонаж «пантеона Владимира», что свидетельствует о значительной его роли в древнеславянском религиозном комплексе. Как и то, что почитание ее на Руси дожило до XV века, причем в основном – среди женщин.[62] Общепринятым является мнение о том, что после христианизации славян некоторые признаки и функции Мокоши были перенесены на св. Параскеву («Пятницу»). Ее иконописные и скульптурные изображения (хотя в православной традиции не принято делать скульптур святых, это еще одно подтверждение языческих корней образа) помещались у источников и водоемов, которые находились под покровительством Параскевы. Русский мифолог С.Максимов приводит выдержку из «Орловских Епархиальных Ведомостей» (1884, № 157), суммирующую «народное представление о св. мученице Параскеве, нареченной Пятнице: «Св. Параскева считается покровительницею воды и имеет, по народному взгляду, особую близость к ней. На это верование указывают существующие в народе предания о том, что образ св. Параскевы чудесно являлся иногда на воде, на реке или в колодце. Вследствие чего вода приобрела особую силу. На этом основании, и теперь нередко ставится икона св. Параскевы при источниках, над ключами и колодцами. Далее, она считается покровительницей, главной у простого народа, женской зимней работы – пряжи. Это видно из того, что в народе она носит название «льняницы», и со дня ее памяти, т.е. с 28 октября, повсюду обыкновенно начинают мять лен. Но главное в народных верованиях относительно св. Параскевы то, что она считается покровительницей соименного ей дня недели – пятницы и поэтому все поверья, какие существуют в народе насчет Пятницы, относятся и к лицу св. Параскевы»».[63]Последнее замечание подтверждает связь Параскевы с Мокошью как главным женским божеством славян: вспомним, что в романских языках название пятого дня недели происходит от имени Венеры (vendredi во французском, venerdì в итальянском, viernes в испанском, divendres в каталонском, vennari в корсиканском, vineri в румынском), а в германских - от имен сходных по функциям и между собой, и с Венерой богинь Фригг иФрейи (Friday в английском, Freitag в немецком, Vrijdag в голландском,  fredag в шведском, норвежском и датском языках).

Теоним Мокошь обычно возводят к слову «мокрый» (реже – к mokos - «прядение»).[64] Как здесь не вспомнить, что имя богини d-n имеет то же значение! С другой стороны, нельзя исключить, что изначальное имя божества у славян было табуировано, и Мокошь – это локальный эпитет великой богини – повелительницы вод, покровительницы женщин, распоряжающейся жизнью и смертью.

ГЕРОЙ НА ЦАРСКОЙ СЛУЖБЕ,

ИЛИ ТАИНСТВО ПОСВЯЩЕНИЯ

Выполнение царевичем или «служивым» поручений царя (варианты: сыном – поручений отца, женихом – поручений невесты и т.д.)  – распространенный мотив и в мифах и волшебных сказках многих народов. В частности, по поручению микенского царя Эврисфея Геракл совершает свои двенадцать подвигов; аналогичную «работу» выполняют его славянские alter ego - «иваны-царевичи». 

Напомним, что преследовавшая Геракла Гера наслала на героя безумие, в припадке которого он убил своих детей. Придя в себя, Геракл отправляется  к Дельфийскому оракулу, где получает указание  поступить на службу к микенскому царю Эврисфею и совершить десять подвигов (всего сын Зевса совершил двенадцать деяний, но два не были «засчитаны») во искупление греха детоубийства. Ниже мы приводим эти свершения в изложении МНМ; сказки цитируются (если не указано иное) по сборнику: А. Афанасьев. Народные русские сказки. Полное издание в одном томе. М., 2014.

I

Прежде всего он добывает шкуру немейского льва. Так как лев был неуязвим для стрел, то Г. смог его одолеть только задушив руками. Когда он принес льва в Микены, Эврисфей так испугался, что приказал Г. впредь не входить в город, а показывать добычу перед городскими воротами. Эврисфей даже соорудил себе в земле бронзовый пифос, куда прятался от Г., и общался с ним только через глашатая Копрея (Apollod. II 5, 1).

          Львы в русских сказках активными персонажами не являются, они лишь изредка упоминаются в качестве стражей. Единственный активный персонаж из семейства кошачьих - это Кот Баюн, который «…сидит на высоком столбе в двенадцать сажон и многое множество всякого люду насмерть побивает». Герой должен добыть диковинное существо по приказу царя, который старается погубить героя, чтобы завладеть его женой. Единоборство с Котом оказывается не из легких: «Кот Баюн прыг ему на голову — один колпак разбил и другой разбил, взялся было за третий. Тут добрый молодец ухватил его клещами, сволок наземь и давай оглаживать прутьями; наперво сек железным прутом; изломал железный - принялся угощать медным, изломал медный – пустил в дело оловянный. Этот гнется, не ломится, вкруг хребта обвивается. Кот Баюн начал сказки рассказывать: про попов, про дьяков, про поповых дочерей: а купеческий сын не слушает, знай его нажаривает. Невмоготу стало коту, видит, что заговорить нельзя, он и взмолился: «Покинь меня, добрый человек! Что надо, все тебе сделаю». – «А пойдешь со мною»? — Куда хошь – пойду». Как и в греческом мифе, царь пугается плененного зверя: «Кот свои когти точит, на царя их ладит; хочет у него белую грудь раздирать, из живого сердце вынимать. Царь испугался и стал молить Бездольного: «Уйми, пожалуйста, кота-баюна! Все для тебя сделаю» (Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что).

Интересный штрих: герой одолел Кота не оружием, а металлическими прутьями. Быть может потому что, как и немейский лев, он неуязвим для оружия?

II

Надев на себя шкуру немейского льва, Г. отправляется выполнять второе распоряжение Эврисфея — убить лернейскую гидру, которая похищала скот и опустошала земли в окрестностях Лерны. У нее было 9 голов, из них одна — бессмертная. Когда Г. отрубал одну из голов, на ее месте вырастали две. На помощь гидре выполз Каркин — огромный рак и вцепился Г. в ногу. Но Г. растоптал его и призвал на помощь Иолая (своего племянника, ставшего с этого времени верным спутником Г.), который прижигал свежие раны гидры горящими головнями, так что головы уже не отрастали вновь. Отрубив последнюю, бессмертную голову, Г. закопал ее в землю и привалил тяжелым камнем… (Apollod. II 5, 2). Эврисфей отказался включить этот подвиг в число 10, предназначенных выполнить Г., т. к. ему помогал Иолай.

Сказочные аналоги гидры – змеи (чудо-юды) - устраняются героем походя, как препятствия на пути к выполнению основной миссии. Головы их не отрастают вновь, но возвращаются на место, когда змей проводит по ним «огненным пальцем»: «Размахнулся своим острым мечом и срубил чуду-юду три головы. Чудо-юдо подхватил эти головы, черкнул по ним своим огненным пальцем – и тотчас головы приросли, будто и с плеч не падали!...  В другой раз размахнулся Иван Быкович сильней прежнего и срубил чуду-юду шесть голов; чудо-юдо подхватил их, черкнул огненным пальцем – и опять все головы на местах… В третий раз размахнулся он еще сильнее и срубил чуду-юду девять голов; чудо-юдо подхватил их, черкнул огненным пальцем – и головы опять приросли… Богатырский конь прибежал, начал бить его копытами; а Иван Быкович тем временем вылез из земли, приловчился и отсек чудо-юду огненный палец. После того давай рубить ему головы, сшиб все до единой…» (Иван Быкович). В русской сказке, как и в греческом мифе, у героя есть помощник. Но если Гераклу помогает племянник, то русскому богатырю, как правило, – конь. Интересно, что отрубленные головы русских сказочных змеев победители также придавливают тяжелым камнем.

III

Третьим подвигом Г. была поимка керинейской лани. У лани, принадлежавшей Артемиде, были золотые рога и медные копыта. Г. преследовал ее целый год, дойдя до земли гипербореев (Pind. Ol. III 26 след.), и поймал, ранив стрелой.Аполлон и Артемида хотели отобрать у него лань, но Г. сослался на приказ Эврисфея и принес лань в Микены (Apollod. II 5, 3).

Аналог златорогой лани есть и в русском фольклоре; добывает ее сказочный герой по приказу царя, который старается погубить героя, чтобы завладеть его женой, либо по простой царской прихоти: «…Сослужи-ка мне службу, поезжай за тридевять земель, в тридесятое царство – там есть остров, на том острове ходит олень золотые рога; поймай его живого и привези сюда»; «В тот же час позвал государь стрелка и отдал ему приказ, чтобы непременно добыл козу золотые рога» (Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что); «…Поскакал как птица и добыл оленя золоторогого» (О Иванушке-дурачке). Процесс поимки не описывается, сказки содержат лишь указание на то, что чудесный зверь обитает в далеких краях.

IV

Затем Эврисфей потребовал от Г. эриманфского вепря (четвертый подвиг… Эриманфского вепря Г. поймал, загнав в глубокий снег, и отнес связанным в Микены (Apollod. II 5, 4).

Сказочный кабан «водился» и на Руси. Добывая его, герой выполняет волю злой снохи, которая решила сгубить непосильным заданием брата героя: «День он идет, другой, на третий день попадается ему вепря-кабан, носом роет, хвостом боронит, взади хлеб растет. Когда увидал кабан Ивана-царевича и налетел на него, хотел своими клыками засечь, а Иван-царевич навстречу махнул платочком, и кабан стал смирнее теленка. Тогда Иван-царевич пошел передом, а кабан пошел за ним. (Буй-волк и Иван царевич).[65]

Еще встречается огромная свинья-людоед, в которую обратилась ведьма: «Свинья… высунула язык на целую сажень; Буря-богатырь схватил ее за язык клещами и вскричал кузнецам: «Возьмите прутья железные, катайте ее хорошенечко!». До тех пор ее колотили, пока ребра оголились. «А ну, - сказал Буря-богатырь, - возьмите-ка ее подержите: дайте я ее попотчую!» Схватил он железный прут, как ударит ее – так все ребра пополам... Он схватил ее за уши; свинья харкнула – и выскочили оба брата с лошадьми. Тогда Буря-богатырь приподнял ее и со всего размаху ударил о сырую землю; свинья рассыпалась аредом» (Буря-богатырь Иван коровий сын).

V

Пятым подвигом Г. было очищение им от навоза огромного скотного двора царя Элиды Авгия. Г., заранее выговорив себе у Авгия в виде платы десятую часть его скота, проделал отверстия в стенах помещения, где находился скот, и отвел туда воды рек Алфея и Пенея. Вода промыла стойла. Но когда Авгий узнал, что Г. выполнял приказ Эврисфея, он не захотел с ним расплатиться, а Эврисфей, в свою очередь, объявил этот подвиг не идущим в счет, т. к. Г. выполнял его за плату (Apollod. II 5, 5).

Сказочные герои тоже получают порой «хозяйственные» задания, хотя и не похожие на очистку скотного двора. Да и выполняют их за героя те или иные чудесные помощники.

VI

Шестым подвигом Г. было изгнание стимфалийских птиц с острыми железными перьями, которые водились на лесном болоте около города Стимфала (в Аркадии) и пожирали людей (Paus. VIII 22, 4). Получив от Афины изготовленные Гефестом медные трещотки, Г. шумом спугнул птиц и потом перебил их (Apollod. II 5, 6); по другому варианту мифа, часть птиц улетела на остров в Понте Эвксинском, откуда их впоследствии криком прогнали аргонавты.

          В заговорах читаем: «четыре птицы востроносы и долгоносы, окованы носы»;[66] «На море на окияне, на острови на Буяне лежит бел камень, горюч алатырь, на етим камне алатыри стоит дуб, на етим дубу 33 сука, на каждом суку 33 птици с жилезными носами, с вострыми, прямыми, крепкими ногтями…».[67] Есть они и в сборнике Афанасьева: «Вдруг прилетают вороны черные, носы железные, ухватили падаль, унесли на гору и ну клевать; съели лошадь и стали добираться до купеческого сына» (Золотая гора). Правда, у славян никто с ними не воюет.

VII

Затем Эврисфей приказал Г. привести критского быка (седьмой подвиг), отличавшегося необыкновенной свирепостью. Получив разрешение царя Миноса, Г. осилил быка и доставил его Эврисфею. Потом Г. отпустил быка, и тот, добравшись до Аттики, стал опустошать поля в окрестностях Марафона (Apollod. II 5, 7).

          Русский, тоже островной, бык вовсе не свиреп, а, скорее, являет собой разновидность скатерти-самобранки: «… На острове Буяне стоит бык печеный в заду чеснок толченый; с одного боку-то режь, а с другого макай да ешь». (Незнайко)

VIII

Г. было назначено привести свирепых кобылиц фракийского царя Диомеда, который держал их прикованными железными цепями к медным стойлам и кормил человеческим мясом. Г. убил Диомеда, а кобылиц пригнал к Эврисфею (Apollod. II 5, 8) (восьмой подвиг).

          Кони-людоеды, от которых герою приходится спасаться бегством, упоминаются лишь в одной сказке: «Ну, - говорит жеребенок, - садись скорей на меня да погоняй больше, чтобы я что есть силы скакал; не то кобылицы съедят нас!» (Жар-птица и Василиса-царевна)

IX

По просьбе своей дочери Адметы Эврисфей приказал Г. добыть пояс Ипполиты — царицы амазонок (девятый подвиг). Ипполита согласилась отдать пояс прибывшему на корабле Г., но Гера, приняв облик одной из амазонок, напугала остальных известием, будто чужеземцы пытаются похитить Ипполиту. Амазонки с оружием, вскочив на коней, бросились на помощь царице. Г., решив, что нападение коварно подстроено Ипполитой, убил ее, захватил пояс и, отразив нападение амазонок, погрузился на корабль. Проплывая мимо Трои, Г. увидел прикованную к скале и отданную на съедение морскому чудовищу дочь царя Лаомедонта Гесиону. Г. обещал Лаомедонту спасти девушку, потребовав в качестве награды божественных коней. Г. убил чудовище (вариант: прыгнул в его глотку и вспорол ему печень, но при этом потерял волосы от огня, исходившего из внутренностей зверя, Schol.Lycophr. 33 след.), но Лаомедонт не отдал обещанных коней.Пригрозив возмездием, Г. поплыл в Микены, где отдал пояс Ипполиты Эврисфею (Apollod. II 5, 9).

Что касается амазонок, то в сказках они присутствуют: «Клубочек доведет тебя до тех самых мест, где царствует красная девица; живет она в большом золотом дворце и часто выезжает с своим войском в зеленые луга тешиться… Смотрит царевич – все войско из одних девиц набрано…». Герой овладевает красной девицей, пока она спит, а позже женится на ней (Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде). «Однажды он услышал, что за тридесять земель, за тридесять морей, в тридесятом царстве, в славном девичьем государстве живет прекрасная Царь-девица» (Буй-волк и Иван царевич).[68]  Пояс, это не только символ власти царицы, но и брачный символ. В античную эпоху пояс был знаком супружеской верности и преподносился мужчиной в качестве подарка невесте на их свадьбе. Однако в русских сказках пояс не добывают. Его аналог – рушник - дает герою мать или жена как опознавательный знак для своих волшебных родственников.

X

Потом Г. было приказано Эврисфеем доставить в Микены коров Гериона с острова Эрифия, лежащего далеко на западе в океане (десятый подвиг). Достигнув Тартесса, Г. поставил на северном и южном берегах пролива, отделяющего Европу от Африки, две каменные стелы — т. н. Геракловы столпы (вариант: раздвинул закрывавшие выход в океан горы, создав пролив — Гибралтарский пролив, Pomp. Mela I 5, 3). Страдая в походе от палящих лучей солнца, Г. направил свой лук на самого Гелиоса, и тот, восхищённый смелостью Г., предоставил ему для путешествия через океан свой золотой кубок. Прибыв на Эрифию, Г. убил пастуха Эвритиона, а затем застрелил из лука самого Гериона, имевшего три головы и три сросшихся туловища. Г. погрузил коров в кубок Гелиоса, переплыл океан и, возвратив Гелиосу его кубок, погнал коров дальше по суше, преодолевая на пути многочисленные препятствия… (Herodot.IV 8—10).Когда Г. пригнал коров в Микены, Эврисфей принес их в жертву Гере (Apollod.II 5, 10).

Параллель обнаруживается в одной сказке, где царская невеста, не желающая выходить замуж, дает аналогичное задание своему жениху, а тот препоручает его слуге: «Ты должен пригнать из Огненного моря златорогих быков и коров» (Про Анну Престоянну).[69] Удалось это сделать после того, как помощник (конь) одолел в схватке златогривого быка – вожака волшебного стада.

XI

Эврисфей назначил Г. принести золотые яблоки от Гесперид (одиннадцатый подвиг). Чтобы узнать дорогу к Гесперидам, Г. отправился на реку Эридан (По) к нимфам, дочерям Зевса и Фемиды, которые посоветовали ему узнать дорогу у всеведущего морского бога Нерея. Г. захватил Нерея спящим на берегу, связал его и, хотя тот принимал различные обличья, не отпускал до тех пор, пока Нерей не указал ему путь к Гесперидам. Дорога вела сначала через Тартесс в Ливию, где Г. пришлось вступить в единоборство с Антеем. Чтобы одолеть Антея, Г. оторвал его от земли и задушил в воздухе, т. к. тот оставался неуязвимым, пока соприкасался с землей (Apollod.II 5, 11)… Переправившись на Кавказ, Г. освободил Прометея, убив из лука терзавшего его орла. Только после этого Г. через Рифейские горы (Урал) пришел в страну гипербореев, где стоял, поддерживая небесный свод, Атлант. По совету Прометея Г. послал его за яблоками Гесперид, взяв на свои плечи небесный свод. Атлант принес три яблока и выразил желание отнести их к Эврисфею, с тем чтобы Г. остался держать небо. Однако Г. удалось перехитрить Атланта: он согласился держать небосвод, но сказал, что хочет положить подушку на голову. Атлант встал на его место, а Г. забрал яблоки и отнес к Эврисфею (Apollod. II 5, 11) (вариант: Г. сам взял яблоки у Гесперид, убив сторожившего их дракона, Apoll. Rhod. IV 1398 след.). Эврисфей подарил яблоки Г., но Афина возвратила их Гесперидам.

          Мифологема яблока, яблочного сада широко представлена в мифах многих индоевропейских народов: греков, германцев, кельтов, славян. Волшебные яблоки даруют молодость, красоту, силу и, как правило, тщательно охраняются – в русских сказках они растут в саду, обнесенном высокой стеной, через которую героя переносит помощник: конь, волк, птица. «Один царь очень устарел глазами и обнищал (Примечание Афанасьева:Стал плохо видеть, ослеп), а слыхал он, что за девять девятин, в десятом царстве, есть сад с молодильными яблоками, а в нем колодец с живою водою: если съесть старику это яблоко, то он помолодеет, а водой этой помазать глаза слепцу – он будет видеть» (Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде). «Привиделось мне во сне, что в некотором царстве, за триста земель, в  трехсотенном государстве, есть Елена Прекрасная, и есть уней живая и мертвая вода и моложавые яблоки; не можете ли вы, детки, достать?» (Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде).  «… В том саду росли разные дорогие деревья с плодами и без плодов, и была у царя одна яблоня любимая, и на той яблоне росли яблочки все золотые. Повадилась к царю Выславу в сад летать жар-птица;… Летала она в тот сад каждую ночь и садилась на любимую Выслава-царя яблоню, срывала с нее золотые яблочки и опять улетала» (Сказка об Иване-царевиче, жар-птице и сером волке). «… За тридевять земель в тридесятом царстве, в подсолнечном государстве есть живая и мертвая вода и яблоня, на которой растут такие яблоки, что и старому от них можно сделаться молодым. Как бы добыть этой воды и этих яблок»? (Сказка о трех королевичах). «Взяли его королевские воины, привели в сад, поставили возле яблони и говорят: «Карауль, чтоб не пропало ни одно яблочко»!... В скором времени пишет королю трехглавый змей: «Отдай свою дочь, не то все королевство огнем сожгу, пеплом развею»! (Заколдованная королевна)

          На обратном пути, в Ином мире, герой спасает царевну, предназначенную на съедение морскому змею (ср. Геракл и Гесиона): «повели прекрасную царевну Полюшу к морю, в трехстенную крепость…». (Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде); или сразу трех царских дочерей, предназначенных трем морским змеям  (Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде, другой вариант). Русские герои яблоки похищают; Геракл же берет их силой, или ему помогает Атлант – отец Гесперид.

XII

Двенадцатым и последним подвигом Г. на службе у Эврисфея было путешествие в царство Аида за стражем преисподней Кербером. Перед этим Г. получил посвящение в мистерии в Элевсине. Под землю в царство мертвых Г. спустился через вход, находившийся недалеко от мыса Тенар в Лаконии… Владыка преисподней Аид разрешил Г. увести Кербера, если только он сумеет одолеть его, не пользуясь оружием. Г. схватил Кербера и стал его душить. Несмотря на то, что ядовитый змей, бывший у Кербера вместо хвоста, кусал Г., тот укротил Кербера и привел к Эврисфею, а затем по его приказу отвел обратно.

          Посещение Иного мира – неотъемлимый эпизод любой волшебной сказки. Иногда упоминаются его охранники, в том числе и волк: «А у них защита–оборона — Волк — посконный хвост, а он сколько людей поел уж… в нем половина человечьего, половина — волчьего». [70] Но похищение такого персонажа в русских сказках не встречается.

На наш взгляд, вышеприведенная совокупность сюжетов коррелирует с этапами посвящения в Элевсинские мистерии, которые ежегодно проводились в Аттике, начиная с XV века до нашей эры и до конца IV века нашей эры – на протяжении почти двух тысяч лет. Подробности ритуала, как и сам смысл мистерий, хранились в глубокой тайне, разглашение которой каралось смертью. Известно, что посвященные в них, проходя через ритуальную смерть и возрождение,  обретали «жизнь вечную» и могли не страшиться предстоящей встречи с загробным миром.

Суммируя доступные нам свидетельства о мистериях, вкратце мы можем представить такую картину.  В гомеровском гимне «К Деметре» рассказывается о том, как дочь великой богини, Персефона вместе с подругами играла на лугу, собирая цветы. Из расселины в земле появился Аид и умчал деву на золотой колеснице в свое подземное царство (пояс Ипполиты).[71] Безутешная Деметра наслала на землю засуху и неурожай, и Зевс приказал Аиду отпустить Персефону на свет. Владыка Подземного мира подчинился, но дал супруге вкусить зернышко граната, чтобы она снова вернулась к нему.

Малые Элевсинские мистерии носили «подготовительный» характер и включали пост, ритуальное очищение (скотный двор Авгия) и жертвоприношения.

Первый акт Великих мистерий состоял в перемещении неких священных предметов из Элевсина в Афины. В первый день на Агоре зачитывалась воззвание к тем, кто готовился принять посвящение. А вечером священные предметы переносили в храм Деметры неподалеку от Акрополя.

Второй день был посвящен ритуальному омовению в море (скотный двор Авгия), вечером приносили в жертву свиней.

На следующий день также приносили жертвы богам.

Четвертый день был посвящен ритуальному очищению (скотный двор Авгия)тех, кто опоздал к началу церемоний.

На пятый день начиналось шествие в Элевсин. Из Афин процессия выходила через кладбище Керамик и по пути посещала святилища Аполлона, Деметры, Персефоны, Афины, Афродиты. Вечером в свете факелов ее участники входили в Элевсин.

На шестой день женщины чествовали Деметру пляской вокруг священного колодца, вечером богине подносили жертвенный хлеб.

На следующее утро участники мистерий обходили близлежащие храмы Посейдона, Артемиды, Гекаты и Триптолема. Затем инициаты (посвящаемые) и иерофанты (верховные жрецы) вступали в храм Деметры. В его центре находился анакторон - небольшое каменное сооружение, в которое могли входить только иерофанты. Здесь хранились священные предметы, с которыми жрецы совершали какие-то действия. «Под темными сводами разыгрывалась сакральная драма, люди шли тесными проходами, слышали завывания и зловещие голоса, видели фигуры чудовищ и вспышки молний. То был символ мытарств души, проходящей загробное очищение», - так реконструировал происходящее там Александр Мень.[72]Другими словами, на этом этапе мист должен был превозмочь демонов загробного мира (льва-людоеда, ядовитую гидру, уничтожавшую посевы лань, убивавшего людей вепря, чудовищных птиц-людоедов, бешеного быка, коней-людоедов). Затем происходила встреча Деметры и Персефоны, и возвещалось рождение сына Персефоны – Бримоса (Диониса?). Немалую роль в ритуалах играл пшеничный колос, как символ плодородия и возрождения (коровы Гериона, яблоки Гисперид). Мист возвращался к новой жизни, вооруженный сакральным знанием (путешествие через Океан на золотом челне, посещение царства Аида).

На девятый день совершались поминовение умерших предков и  возлияния богам, после чего процессия возвращалась в Афины.

Можно предположить, что деяния Геракла представляют собой как бы развернутое в профанный мир таинство посвящения – неслучайны его изображения среди элевсинских божеств: Деметры, Персефоны, Аида, Триптолема (одна из ваз с таким рисунком хранится в Эрмитаже). Павсаний в «Описании Эллады» свидетельствует, что в Мегалополе была установлена скульптурная группа, изображавшая Деметру и Персефону, а рядом с ними – Геракла; героя связывали с храмом Деметры на горе Тайгет, а в Аркадии в храме Великих богинь около статуи Деметры стояла статуя Геракла. [73]Вспомним, что и сами Малые мистерии были учреждены Деметрой специально для очищения Геракла от убийства кентавров, дабы он, будучи в Аттике иностранцем, смог приобщиться таинств Великих мистерий.[74]

Параллели в славянской мифологии, а также не рассмотренные здесь – в кельтской, германской, арийской, позволяют отнести зарождение мистериальной традиции к далекой эпохе индоевропейского единства.

ОСТРОВА В ОКЕАНЕ

Первым дошедшим до нас письменным упоминанием о таинственном острове-материке за Геракловыми столпами следует, вероятно, считать труд Гелланика Митиленского «Атлантида». В нем говорится о Посейдоне, его первенце Атланте и потомках последнего, якобы, населяющих во времена жизни автора остров Крит.

Однако основные сведения об Атлантиде, как известно, содержатся у Платона в двух диалогах: «Тимей» и «Критий». Родоначальником атлантов, по Платону, был Посейдон, от которого смертная девушка Клейто родила пять пар близнецов мужского пола во главе с первенцем, Атлантом, ставших основателями десяти царских родов. Платон подробно описывает природные богатства и плодородие острова, процветающую торговлю его городов. Однако, пока в атлантах сохранялась божественная природа, они пренебрегали богатством, ставя превыше его добродетель; но когда божественная природа растворилась в человеческой, они погрязли в роскоши, алчности и гордыне. Возмущенный Зевс решил погубить островной народ и созвал богов на совет. На этом текст — во всяком случае, дошедший до нас — обрывается.

В V в. неоплатоник Прокл, в своих комментариях к «Тимею», пишет: «То, что остров такого характера и размеров некогда существовал, явствует из рассказов некоторых писателей, которые исследовали окрестности Внешнего моря. Ибо, по их словам, в том море в их время было семь островов, посвященных Персефоне, и также три других острова огромных размеров, один из которых был посвящен Плутону, другой Амону, а затем Посейдону, размеры которого составляли тысячу стадиев; и жители их сохранили предания, идущие от их предков, о неизмеримо большем острове Атлантиде, которая действительно существовала там и которая в течение многих поколений правила всеми островами и точно так же была посвящена Посейдону».[75] Отметим упоминание о божествах загробного мира  – Персефоне и Плутоне (Аиде).   

Что до Посейдона, то существует несколько преданий о проигранных Посейдоном спорах с другими богами за почитание в различных областях Эллады. Наиболее известен спор заАттику с Афиной, когда оливковое дерево богини «перевесило» источник, выбитой из скалы богом вод. Еще он судился с Афиной за Трезен, с Герой за Арголиду, с Зевсом за Эгину, с Дионисом за Наксос, с Аполлоном за Дельфы, с Гелиосом за Родос и Коринф. Скорее всего, эти сказания стали отголоском вытеснения культа Посейдона культами новых богов завоевателей-дорийцев, тогда как в эпоху доклассической древности Балкан Посейдон превосходил по значению самого Зевса.

Обратим внимание на следующий сюжет. Рассказывая о великой войне Афин с Атлантидой, Критий упоминает, в частности, афинского царя Эрехтея. О котором из мифов известно следующее: в битве с элевсинцами Эрехтей убил Эвмолпа, сына Посейдона, а затем погиб, либо сраженный трезубцем Посейдона, либо по просьбе Посейдона пораженный молнией Зевса. У Еврипида же он утонул в собственном доме, затопленном повелителем водной стихии. То есть речь идет о помощи Посейдона «своим» в противостоянии с афинянами.

«Отец истории» Геродот писал о племени атлантов, живущих в Северной Африке: «Далее еще через десять дней пути [приходим] опять к соляному холму с источником, вокруг которого также обитают люди. К этому-то соляному холму примыкает гора под названием Атлас. Гора эта узкая и круглая и, как говорят, так высока, что вершин ее не видно. Зимой и летом она постоянно покрыта облаками. Местные жители называют ее столпом неба, и от имени этой горы они и получили свое название. И действительно, их зовут атлантами. Рассказывают, будто они не едят никаких живых существ и не видят снов».[76] Упоминают современных им атлантов Диодор Сицилийский, Плиний Старший и другие авторы.

          Впрочем, в нашу задачу не входит подтверждение либо опровержение существования загадочной земли, мы ограничимся мифологемой Атлантиды.

          На наш взгляд, остров Платона не следует рассматривать в отрыве от других мифических областей на западе Ойкумены, составляющих устойчивый мифогеографический комплекс. Прежде всего, по созвучию, вспоминается титан Атлант (Атлас), поддерживавший небесный свод на западном краю обитаемой земли. Персей обратил его в скалу, показав лик Медузы Горгоны – так и возникли Атласские горы. Атлант был связан с Садом Гесперид, располагавшимся где-то «неподалеку» - ведь именно он принес оттуда Гераклу золотые яблоки, пока герой держал небо. Отметим: яблоки из сада Гесперид – это свадебный подарок царице богов Гере от богини родящей земли Геи. Молодильные яблоки, возвращающие молодость, фигурируют в русских сказках, а скандинавская богиня Идунн («Обновляющая») обладала яблоками, обеспечивавшими вечную молодость богам. Во всех трех случаях семантика очевидна – это молодость и плодовитость. Недаром яблоко считалось в Элладе атрибутом Афродиты. Лишь с помощью золотых яблок завоевал руку неприступной Аталанты Меланион – он сумел победить в беге охотницу, бросая ей яблоки, которые она поднимала, и выиграть состязание, что было условием женитьбы.

Диодор Сицилийский рассказывает о стране Гесперитиде («закатной», «вечерней», то есть – западной), которой правили братья Геспер и Атлант. Геспер отдал свою дочь в жены Атланту, и та стала матерью Гесперид: Айглы, Эрифии, Гесперии, Аретусы. По другим версиям Геспер был сыном или братом Атланта. [77] Вероятно, платоновский и «классический» Атланты – один и тот же мифологический образ, разделенный позднейшей традицией надвое. «Трудно предположить, будто Платон, делая царем и эпонимом Атлантиды Атланта, имел в виду какого-то «другого» Атланта — тогда он и назвал бы его по-другому. У такого внимательного комментатора и такого дотошного знатока мифологии, как Прокл, тождество титана Атланта и царя Атланта не вызывает ни малейших сомнений: он пишет, что страна названа по Атланту, так как тот — «величайший титан», - отмечает Елена Рабинович.[78]

С именем одной из Гесперид перекликается название расположенного где-то здесь же острова Эрифия («Красная»), на котором жил трехтелый великан Герион, владевший стадом чудесных красных коров.

Согласно Гомеру, нимфа Калипсо, дочь Атланта, жила со своими служанками на острове Огигия «далеко в море». Страбон же помещал Огигию в Атлантическом океане.[79] Отметим, что имя нимфы означает «та, что скрывает», что очевидно коррелирует со смертью. Деревья, которые окружают ее пещеру, - черный тополь, ольха, кипарис – у древних греков были связаны с погребальным культом. Семь лет провел у нее Одиссей, хотя нимфа старалась оставить его у себя навсегда.

          На крайнем западе расположены и Острова блаженных (Элизиум, Элизий), населенные душами праведников в понимании греков того времени. Правителем Островов является титан Крон. Здесь царит вечная весна, души гуляют по Елисейским полям неувядающих цветов и наслаждаются вечной жизнью.

          В преданиях бриттов большое место занимает расположенный в Западном море остров Авалон («яблочный»), который служит местом пребывания бессмертных героев (в частности, короля Артура) и волшебников. Чудесные яблоки, произрастающие на острове, даруют им бессмертие. Кельтская мифология также помещает потусторонний мир посреди океана: на западе располагались волшебные острова «числом трижды пятьдесят». В ирландских сагах, относимых к категории «Плавания», описываются Острова вечной молодости и счастья: «Земля (или страна) юных (или живых)», «Долина наслаждений», «Страна женщин». Здесь остановилось время, царят изобилие и молодость.

Одним из популярных богов языческой Ирландии был Мананнан Мак Лир — владыка моря, живущий в Эмайн Аблах («Яблоневый Эмайн», «Яблочное имение»). В раннесредневековой саге «Путешествие Брана» Мананнан фигурирует в качестве провожатого героя, отправляющегося на поиски Страны женщин. Через какое-то время Бран и его спутники пристали к острову Эмайн и провели там один год. Когда они вернулись к родным берегам, Бран назвал жителям свое имя и в ответ услышал, что Брана, сына Фебала, давно уже нет в живых, что он много столетий назад ушел в море и не вернулся. Один из спутников Брана спрыгнул на берег, и, как только он ступил на землю, сразу же превратился в дряхлого старика, после чего рассыпался в прах. Тогда Бран навсегда уплыл из Ирландии.

В саге «Плавание лодки Майль-Дуйна» повествуется о том, как вождь Майль-Дуйн взял с собой 60 воинов и отправился на запад. После долгого плавания путники прибыли на Остров женщин, жители которого не знали ни старости, ни болезней. На острове Майль-Дуйна и его спутников встретили королева и ее семнадцать дочерей. Женщины стали уговаривать их остаться на острове навсегда.

Примечательно, что в саге «Плавание Брана» знакомство героя с Островами бессмертных начинается с того, что он слышит чудесную музыку и видит яблоневую ветвь, усыпанную цветами. В «Плавании Майль-Дуйна» рассказывается о яблоке, обеспечившем путешественников едой и питьем в течение сорока дней и ночей. [80]

          Схожие сюжеты есть и в индийском мифологическом комплексе. В пуранах упоминается о «дальних белых островах Запада», а в «Махабхарате» содержится рассказ о путешествии мудреца Нарады на Белый остров у берегов Молочного океана, населенный людьми, «преданными Вишну» - божеству, в чьем ведении находится, в частности, водная стихия. В то же время Вишну-пурана наделяет его эпитетом «держатель земли»[81] (ср. образ Посейдона как владыки вод, а ранее – увлажненной, плодоносящей земли). Девибхагавата-пурана повествует о путешествии Брахмы, Вишну и Шивы на Жемчужный остров, где царствует Великая Богиня. Здесь они превращаются в молодых женщин и возносят ей хвалу. Богиня наделяет их шакти-супругами и поручает им исполнение обязанностей по творению, поддержанию и разрушению вселенной. После чего три бога покидают остров и только после этого возвращают себе мужское обличье.[82]

          Теперь можно сделать некоторые выводы. В мифологических традициях греков, индийцев и ирландцев «острова на Западе» обладают схожими чертами. Расположение за водой и целый ряд других характеристик указывает на потусторонний характер, принадлежность к иному миру. И еще миру «прежнему», что подтверждается господством там «прежних богов»: Варуны, оттесненного с небесного престола Индрой, Посейдона, исторически смещенного Зевсом, или Крона, свергнутого все тем же Зевсом, согласно мифологической традиции. Но это не мрачный мир Поталы или Аида, а плодоносящий, изобильный сад, в котором время застыло. И постоянно повторяющийся мотив яблока как символа любви и жизни, и явное доминирование женского начала в западных землях, говорят о возрождении к новой жизни, о новом воплощении душ. Та же семантика присутствует и в красном цвете – цвете жизни – острова Эрифия, и в путешествии на этот остров Геракла в челне Гелиоса, в котором бог Солнца каждую ночь отправлялся с запада на восток, чтобы вновь «родиться» наутро.

          И в заключение все-таки несколько слов о проблеме физической Атлантиды. Ну не получается обойти ее молчанием! Значительное место в спекуляциях атлантологов занимает фигура Кетцалькоатля – ацтекского (тольтекского) бога, выброшенного волнами на восточный берег Атлантики. Рыжеволосый и бородатый пришелец стал культурным героем местных жителей, обучив их многим хозяйственным и культурным навыкам, в том числе - возделыванию кукурузы. Позднее он вернулся в восточную заморскую страну Тлилан-Тлапаллан. Отметим также, что свою легендарную прародину майя называли Тулан, а ацтеки - Ацтлан. Причем, страна эта, якобы, представляла собой остров посреди большого озера. Нельзя не заметить, что все три топонима в общем коррелирует с названием легендарного материка. Близки к нему и имена ацтекских божеств, связанных с водной стихией: Атлакамани — богини штормов, берущих начало в океане, Атлауа и Атля - богов воды, покровителей рыбаков. И ацтеки, и майя верили, что предыдущий мир погиб в «большом потопе», когда небо упало на землю, и свет исчез.

Интересные параллели прослеживаются в сакральной географии ацтеков и кельтов Ирландии, разделенных многими тысячами километров вод Атлантики. И те и другие делили свою страну в горизонтальной плоскости на пять частей – четыре по сторонам света и область в центре. Над центром у ацтеков властвовал бог огня, у ирландцев центральную область определяла идея царской, верховной власти, с которой во многом коррелирует огонь. Ацтекский Восток считался страной изобилия, ирландский – также землей процветания и изобилия. Южный район ацтекских земель расценивался как область зла, ирландских – как район, посвященный музыке, искусству, но вместе с тем (и очень неожиданно!) – свирепости и неистовству. Запад ацтеков пребывал под покровительством одного из воплощений культурного героя Кетцалькоатля, и в Ирландии считался стороной, где властвует мудрость, учение,  знание о прошлом. Наконец, север был подвластен ацтекскому богу смерти, а ирландцами воспринимался как страна битв, распрей, агрессии и жестокости. Параллели довольно очевидны, и вполне можно предположить, что такая картина обитаемого мира и к тем, и к другим пришла из одного источника.

Впрочем, так оно и есть, если, конечно, поверить Платону: «На этом-то острове, именовавшемся Атлантидой, возникло удивительное по величине и могуществу царство, чья власть простиралась на весь остров, на многие другие острова (Антильские и Багамские? – А.И.) и на часть материка (Американского? – А.И.), а сверх того, по эту сторону пролива они овладели Ливией вплоть до Египта и Европой вплоть до Тиррении». [83]

ВЕРХОВНЫЕ ТРИАДЫ

Попытки реконструкции первичного индоевропейского пантеона предпринимались неоднократно, но успехом они не увенчались в силу недостатка имеющихся в распоряжении исследователей данных. Тем не менее было предложено несколько обоснованных теорий относительно набора основных персонажей. Мы не ставим перед собой столь грандиозной задачи как реконструкция всего пантеона и рассмотрим лишь его основу, «костяк», а именно - верховных богов.

Для начала попробуем определиться с тем, что такое пантеон? Последователи мифологической школы (Якоб Гримм, Макс Мюллер и др.) считали богов олицетворением небесных сил и природных феноменов. Эмиль Дюркгейм придавал основное значение социальной «нагрузке» божеств – по его мнению, их следует воспринимать в качестве персонификаций социальных сил, под влиянием которых протекает человеческая жизнь. Согласно С.А. Токареву,  «...это объединение племенных божеств подчиненных племен вокруг божества племени-объединителя».[84]Такие подходы определяют скорее принцип формирования общности божественных персонажий, но не суть явления. Нам больше импонирует тезис Вяч.Вс.Иванова и В.Н.Топорова. Отмечая, что наиболее распространенным числом персонажей пантеона у разных народов было семь (иранцы и скифы, восточные славяне) или двенадцать (этруски, греки, римляне, германцы), они приходят к выводу: «семь или двенадцать  определяет идею целостности, законченности как макрокосма, так и микрокосма».[85]  Мы придерживаемся той же точки зрения, а именно: мифологическое мышление наших предков в форме собрания божеств оформило всю совокупность и окружающего их мироздания, и социального порядка. Теперь остановимся вкратце на различных подходах к анализу структуры индоевропейских пантеонов.

Прежде всего, следует сказать о Жорже Дюмезиле, который в 1938 году выдвинул теорию трехчленной социальной организации индоевропейцев периода их единства. Он считал - и сегодня это общепринятое положение, - что основными социально-культурными стратами древнего индоевропейского общества являлись жрецы, воины и общинники-производители материальных благ. Соответственно, и основных божеств Дюмезиль группировал, исходя из выполняемых ими функций: жреческой («магическо-сакральной», включавшей в себя магию, ритуалы, поэзию), военной и хозяйственной. У италиков это Юпитер, Марс и Квирин (т.н. докапитолийская триада); у индоариев – пара Митра-Варуна, Индра и братья Ашвины (Насатья). Аналогичное тройственное членение обнаружил ученый на древнегерманском и кельтском материале.[86] Вспомним, что, например, во Франции основанная на этом разделении трехсословная система как юридическая реальность дожила до 1789 года.

Мирча Элиаде основное внимание уделил рассмотрению смены поколений богов (в хеттской и греческой традициях, например, одинаково называемых «старшими» и «младшими»).

Вяч.Вс.Иванов и Т.В.Гамкрелидзе акцентировали внимание на дуалистической структуре индоевропейской религии, видя ее проявление в разделении богов на две антогонистические и при этом, как правило, родственные  группы: это дева и асуры индоариев, ахуры и дэвы древних иранцев, ваны и асы скандинавов, олимпийцы и титаны греков и т.д. В качестве основных архетипов божеств они вслед за Ж.Дюмезилем и М.Элиаде определяли «дневное сияющее небо», обожествленную землю, близнецов – детей неба, часто воплощенных в Солнце и Месяце, и Громовника.

В центре внимания А.Н.Фанталова также находятся основные персонажи пантеона. По его мнению «базовыми типами» пантеона древнейших индоевропейцев являются Бог ясного неба, Бог грозы, Бог земных сил, в разных мифологических системах в большей или меньшей степени коррелирующий с Культурным героем, и Великая богиня – прародительница богов и людей.[87]

Как отмечают авторы МНМ, «В настоящее время можно считать доказанным, что не позднее периода перехода к производящему хозяйству у индоевропейцев верховным божеством становится оплодотворяющее землю Небо».[88] Согласно М.Элиаде, «Небо (или Бог Неба) – прежде всего Отец: индийский Дьяус-питар, греческий Зевс патер, иллирийский Дайпатурес, латинский Юпитер, скифский Зевс Папай, фрако-фригийский Зевс Паппос».[89] Этот ряд можно продолжить, например, лувийским TataTiwad – «отцом Тиватом».

Румынский ученый считал, что «Многие первобытные племена... имеют представление о Верховном Существе, которое почти не принимает никакого участия в религиозной жизни. О нем очень мало известно, мифы о нем немногочисленны и обычно довольно просты. Считается, что это Верховное Существо создало мир и человека, но очень быстро отошло от дел, удалилось на небо. Иногда оно даже не заканчивает работу по творению и поручает ее своему сыну или своему представителю».[90] На смену ему приходит новый верховный бог - Громовержец: «Поскольку небесные и атмосферические иерофании играют здесь главную роль, не удивительно, что известное число богов называется словом, обозначающим гром: германский Донар (Тор), кельтский Таранис (Танарос), балтийский Перкунас, протославянский Перун и т.д. Возможно, что уже в индоевропейскую эпоху бог неба – высший бог, поскольку он является творцом мира, космократом, - начал уступать место богу грозы; в истории религий это нередкое явление».[91]

Громовник, как правило, предстает не только в образе борца со всевозможными чудовищами, обладающего наиболее совершенным оружием – молнией, воплощаемой в молоте, палице или топоре, но и отличается завидной плодовитостью. Он разъезжает по небу на колеснице (коне). Ему атрибутированы орел как сильнейший представитель воздушного царства, бык, с переходом к земледелию начавший символизировать производительное начало в процессе вспахивания («оплодотворения») земли, и дуб – наиболее крупный, прочный и долговечный представитель растительного царства. Отправление культа Громовника проходило на возвышенностях – ближе к небу, на котором он обитает. Однако, основной его обязанностью все-таки являлась борьба с хтоническими чудовищами, т.е. защита упорядоченной обитаемой вселенной от порождений окружающего ее Хаоса; нередко еще и систематизация, обустройство мира.

Раз пантеон объемлет все мироздание, не будет преувеличением априори предположить, что «образцовая» индоевропейская верховная триада должна воплощать как трехфункциональное единство общества (сословия жрецов, воинов, общинников – производителей материальных благ), так и три уровня мироздания. 

          С течением времени и по мере смена ареала обитания менялись и  верования различных индоевропейских народов, все больше удалявшихся от своей прародины. В частности, божества со сходными функциями объединялись (Митра-Варуна в Индии) или наоборот, та или иная функция распределялась среди нескольких персонажей, что, как мы увидим, особенно заметно у кельтов и у западных славян. Тем не менее  троичность религиозного комплекса в той или иной степени прослеживается у всех индоевропейских народов.

Верховные триады богов и станут предметом нашего рассмотрения.

Индоарии Изучение ведической мифологии имеет долгую и богатую историю, по этой тематике издано огромное количество работ – достаточно сказать, что именно на индийском материале Ж.Демюзиль и М.Элиаде во многом построили свои основные труды. Тем не менее, амбивалентность персонажей и множественность, а нередко и противоречивость сюжетов, по-прежнему оставляют немало «белых пятен» в верованиях индоариев.

В ведической традиции власть первоначально принадлежала Дьяусу («день», «дневное небо») – персонифицированному Небу, оплодотворяющему Землю (Притхиви) дождем. Плодами их союза считались многочисленные божества, среди которых фигурировали и основные персонажи индоарийского пантеона: Индра, Варуна, Митра, братья Ашвины, Парджанья и др. (впрочем, родословные нередко разнятся). Мифы о Дьяусе нам практически неизвестны, в Ригведе нет ни одного гимна, посвященного ему, и уже в древнейших частях вед мы читаем о Варуне, восседающем на небесном престоле. Это бог, «отвечающий» преимущественно за магико-юридическую сферу, раздающий советы и указания другим божествам. Явно просматривается его связь с водной стихией: он освобождает мировые космические воды, прокладывает путь потокам, укрывает океан, наполняет море водой. Его место пребывания – это море и реки, которые считаются его сестрами. Он мало интересуется людскими делами, насколько можно судить, неантропоморфен, что свидетельствует о большой древности образа. Основой его могущества является обладание магической силой майа, позволявшей Варуне поддерживать мировой порядок, одновременно космический, литургический и нравственный.

Известен миф о бессилии Варуны в ритуале введения в должность арийских вождей, объясняющий передачу верховной власти, которая не может принадлежать физически ущербному лицу. Именно по причине бессилия, очевидно, в послеведийскую эпоху на небесном престоле его и сменил Индра.

С Варуной тесно связан и во многом дополняет его Митра, «друг, понимаемый как второй участник договора»,[92] консолидирующий  людей в социальную структуру, карающий за совершенные грехи. «Бином Митра-Варуна уже в самую древнюю эпоху играл значительную роль в выражении божественной власти.» – отмечал М.Элиаде.[93]

Впрочем, «царем богов» и даже «царем вселенной» именуется и Индра. В некоторых мифах именно он утвердил Варуну в качестве космократа и хранителя вселенского закона (порядка) – риты. В Ригведе Индре посвящено 250 гимнов – больше, чем любому другому небожителю. По словам М.Элиаде, «Это образцовый герой, образцовый воин, грозный противник даса… Но одновременно Индра выступает как творец и оплодотворитель, как персонификация жизненного изобилия, космической и биологической энергии».[94] Его главным подвигом стала победа над хтоническим демоном Вритрой, открывшая путь небесным водам и обустройству космоса. Бог вооружен ваджрой – грозным оружием, символизирующим, судя по всему, молнию. И атрибуты, и «биография» Индры позволяют с уверенностью отнести его к ряду божеств, восходящих к архетипу Громовника. Часто в боях его сопровождает бог ветра Ваю («ветер», «воздух»), а порой оба персонажа даже сливаются в один образ, воспринимаемый в качестве божества грома-ветра – Индры-Ваю. Таким образом, здесь правильнее будет говорить не о Громовнике, а о Боге бури. Именно такой образ верховного божества встречается, например, в анатолийской мифологической системе (см. ниже).

          Ведийская мифология знает и другого громовержца – Парджанью («дождевая туча») – тоже бога - оплодотворителя, истребителя демонов и злодеев, шествующего в сопровождении грома и молний. В поздних текстах это имя относится к Индре. Нельзя исключить, что образ и культ Индры «поглотили» Парджанью, а возможно, «Индра» - не более чем один из эпитетов древнего бога, со временем превратившийся в теоним (некоторые исследователи говорят об этимологической связи этого имени с эпитетами «ядреный», «яростный»).

Многие исследователи вслед за Ж.Дюмезилем считают, что третья, производственная, сторона жизни индоариев находилась в ведении небесных близнецов Ашвинов (часто их называли Насатья, по имени одного из братьев) – целителей и подателей благ, которым в ведах посвящено около 50 гимнов. Это Насатья и Дасра (имя последнего и означаетсобственно  «податель»), которые «...приносят для ариев богатство, пищу, коней, коров, быков, детей, свет, счастье, победу, дают долгую жизнь, жизненную силу...».[95]Насатья вслед за Митрой, Варуной и Индрой (Митрашшиль, Урванашшиль, Индра, Насатьянна) упомянуты в тексте договора, заключенного между хеттским и митанниским царями, что свидетельствует об их высоком статусе и позволяет нам включить их в  верховную триаду.

Сходными функциями обладает и Пушан (120 упоминаний в Ригведе) – психопомп, приносящий пищу, богатство, успех, открывающий сокровища, покровитель скота. Со временем он умаляется во второстепенноге божество.

Итак: у индоариев первоначально верховным божеством выступает Дьяус (Небо), чьей основной функцией является обеспечивающее продолжение жизни оплодотворение Земли. Его сменяет Варуна – бог магов и «законников», в понимании той эпохи – жрецов. Однако чаще веды во главу пантеона помещает Индру/Ваю-Парджанью – божество бури и воинов. Триаду с ним составляют несколько отошедший на второй план Варуна, а также дополняющий его вплоть до слияния в один образ Митра, организующий и регулирующий социальные отношения. Физическое благополучие людей обеспечивают Ашвины (Насатья) или не входящий в верховную триаду Пушан.

ИранцыО древнейшем периоде бытования мифологии ариев, не ушедших в Индостан, а оставшихся на Иранском нагорье, мы знаем совсем немного. Наиболее ранняя из известных нам иранских триад состояла из наделяющего царей властью Ахурамазды («господь премудрый») – творца мира и хранителя космической духовности, которого М.Элиаде сравнивал с индийским Варуной;[96] Митры («договор», «согласие») – блюстителя космического закона, охранителя социального порядка на земле и подателя благ; и Ардвисуры Анахиты («Ардви могучая, беспорочная») имевшей отношение к воде и плодородию одновременно.После реформы Заратуштры, заменившей древних божеств абстрактными понятиями, во главе зороастрийского пантеона остался сохранивший свой статус Ахурамазда («воздействующее слово»), дополненный образами Аша Вахишты («праведность» – праведное дело) и Воху Мана («благая мысль» - праведное помышление).

Один из дозороастрийских мифов повествует о том как Ахурамазда проводит обряд в честь Митры, после чего сам остается в «Доме Песни», а Митра спускается на землю и продолжает следить за сохранением социальной структуры ариев, наделяет их всевозможными благами, преследует клятвоотступников и сражается с чудовищами. Для выполнения последней функции бог вооружен булавой-вазрой (ср. ваджра Индры). Другими словами, еще до реформы Заратуштры власть переходит к деятельному Митре, а его предшественник устраняется от непосредственного участия в земных делах. В дальнейшем Митра стал почитаться и как бог справедливой войны, сражающийся на стороне праведных против нарушителей договоров. Очевидно, на каком-то переходном этапе оба бога воспринимались в неслиянном единстве, подтверждением чему служит часто встречающееся сочетание «Митра-Ахура».

          Небесная триада получила и земное, социальное отражение: согласно «Яште» (XIII в.до н.э.) старший сын Заратуштры стал родоначальником и главой жрецов, средний – земледельцев, младший – воинов.

          Родственным собственно иранскому мифологическому комплексу является скифо-сарматский. Геродот, чья «История» заключает большую часть письменной информации о скифах, перечисляет семь скифских божеств, указывая, что три из них являются высшими: это верховная богиня Табити (Геродот соотносит ее с греческой богиней очага Гестией), бог Папай (Зевс) - большинство исследователей интерпретируют этот теоним как «отец» - и богиня Апи, связанная с водной стихией (ср. Анахита). Примечательно, что Геродот называет ее греческой Геей – богиней земли. В рамках нашей темы интерес представляет скифский миф, согласно которому во времена Таргитая (ср. хеттский Тархун) – «внука Зевса» (Папая?) с неба упали золотые предметы: плуг с ярмом, топор и чаша – символы трех индоевропейских варн – общинников-производителей, воинов и жрецов. В руки они дались только младшему сыну, что позволило ему стать царем Скифии.         

          Итак: образ Бога Неба у иранцев эпохи фиксации древнейших пластов их мифологии не сохранился, и перед нами предстает уже триада, состоящая из Ахурамазды - бога духовной сферы; Митры - бога законников и воинов и вместе с тем - подателя благ; а также Анахиты - богини, в ведении которой находятся воды и плодородие земли (а, следовательно, и общинники-производители). Вероятно, усиливающийся Митра отбирает полномочия у прочих участников триады, все больше обретая черты верховного божества, каким позже он предстанет в религии митраизма. При этом фиксируется передача небесного престола внутри триады, уже отмеченная у индоариев. Процесс этот был нарушен реформой Заратуштры, кардинально изменившей весь иранский религиозный комплекс.

Анатолия Индоевропейские истоки эклектической мифологической системы хеттов и лувийцев, уже в глубокой древности переселившихся в Малую Азию, с трудом поддаются анализу в силу малого объема информации об индоевропейском пласте их верований. Клинописные таблички сообщают нам имена древнейших богов («богов Несы» - первой столицы хеттов): Пирве - бог-защитник, восседающий на коне и сопровождаемый орлом, связанный с царской дружиной; Сивас/Сиват – бог ясного дня, впоследствии вытесненный местным хаттийским Эстаном, но сохранившийся у лувийцев как Тиват, а у палайцев как Тият; Сиу-Суммис – «бог наш»; а также Тархун («могущественный») – Бог бури. Впрочем, два последних имени больше походят на эпитеты.

Хурритская, но принятая хеттами «Поэма о царствовании на небесах» повествует о последовательном переходе небесного престола от Алалу к Ану, а затем - к Кумарби и Богу бури.

Верховный бог пантеона громовник Тархун, чаще именуемый просто Богом бури или хурритским теонимом Тешшуб, возглавляет борьбу богов с порождениями хаоса. В главном святилище Хеттского царства неподалеку от столицы - Хаттуши - он изображен стоящим на вершинах двух гор. Бог бури покровительствует войску, ему уподобляется царь, в образе быка раздвигающий горы. В позднейший период младохеттских княжеств широкое распространение получает культ лувийского громовника Тархунта, идентичного хеттскому Тархуну.  В его распоряжении находились молния, молот или топор. По текстам и изображениям прослеживается связь этого божества с быком, конем, горами и, что интересно, - с виноградом и зерном. А в основном лувийских по этническому составу младохеттских государствах Табал и Тиуана он напрямую обеспечивал изобилие.

Вместе с тем «специализированным» Подателем благ можно считать сына Бога бури Телепинуса, относящегося к категории исчезающих божеств. Ряд исследователей считает, что это божество покоренного хеттами местного, неиндоевропейского населения было инкорпорировано в пантеон завоевателей. В широко известном хеттском мифе вместе с уходом Телепинуса из мира уходит жизнь: «Телепинус прочь ушел, и с собой он забрал зерно, Богиню Полей, рост растений, их цветение и насыщение соками. Телепинус ушел в поля, в луга и в болота. В болоте лесном он остался. Там его опутали водяные лилии. И ни полба, ни ячмень больше не цветут. Коровы, овцы и люди больше не дают потомства. А те, что были беременны, не могут никак разродиться. Горные долины засохли. Деревья засохли, и новые побеги не растут. Пастбища засохли. Источники пересохли. И в стране начался голод, так что и люди и боги умирают с голоду».[97] Посланный на поиски бога всевидящий орел и сам Бог бури, отправившийся на поиски, возвращаются ни с чем. Найти Телепинуса удалось лишь пчеле, причем обнаружила она его спящим на открытой поляне. Остается предположить, что поляна эта находилась в области, недоступной взору богов и живых существ, то есть - в преисподней. Хеттский Податель благ, таким образом, оказывается связанным с Нижним миром. Это предположение подтверждается параллельным сюжетом об исчезновении Бога бури города Нерика, в котором прямо сказано, что божество уходит вниз, «в дыру».[98]

После пробуждения и умиротворения бога с помощью соответствующего обряда, «Мать обратилась к ребенку, овца обратилась к ягненку, корова обратилась к теленку. Телипинус [подумал о] царе и царице, он подумал, как даровать им жизнь и силу. Затем перед Телипинусом поставили вечнозеленое дерево эа. На вечнозеленое дерево повесили шкуру овцы. В нее положили бараний жир, в нее положили пшеницу, скот и вино, в нее положили долгие дни и потомство, в нее положили блеяние овец, в нее положили процветание и изобилие… и Телепинус вкладывает в руки царя овечью шкуру. И он ему дает все блага».[99]

Итак: хетто-лувийскому населению Анатолии были знакомы и Бог неба (Сиуас/Тиуат), и Бог бури (Пирве, Тархун), который очевидно покровительствовал воинам, отвечая также за  обеспечение благосостояния народа. В хурритской традиции два брата последнего носят знаковые имена Тасмису (Гора) и Аранцах (Река), что указывает на разделение полномочий членов триады по областям мироздания. В таком случае Бог бури, как ему и «полагается», должен был иметь своим владением небо. В значительной степени двойником Тархуна является Пирве, связанный с царем и дружиной, в чем мы видим явное обращение к архетипу Громовеника. В этой связи теоним Тархун («могущественный») можно рассматривать как эпитет Пирвы (ср. Индра-Парджанья), чье имя логично встраивается в ряд имен индоевропейских громовержцев. Имя Бога неба Сиуаса/Тиуата позволяет предположить, что именно ему принадлежала верховная власть до Пирве. Подателем благ выступает Телепинус. Жреческого бога идентифицировать не удается. Известно, что наиболее почитаемыми богами имперского периода державы хеттов являлись Бог бури, богиня Солнца города Аринны и их сын Телепинус. Ответ на вопрос о том, можно ли их считать триадой остается открытым: Громовержец и Податель благ вроде бы стоят «на своих местах», но вот женский персонаж в качестве божества магов больше ни у кого не встречается.

Греки Последовательность«престолонаследия» на греческих небесах выглядит следующим образом: Из Хаоса родилась Гея (Земля), самостоятельно породившая Урана (Небо). Их дети составили поколение титанов во главе с Кроном (уже много позже ставшим персонификацией Времени). Впрочем, мифы и об Уране, и о Кроне крайне скудны – перед нами явно «боги отдыхающие». Во главе актуального поколения небожителей стоит Зевс, разделивший со своими братьями сферы мироздания: Аид властвует над преисподней, Посейдон – над морями. Самому Зевсу в управление досталось небо.

Зевс полностью соответствует архетипу Громовика, главе пантеона, обладающему молниями, защитнику Космоса от хтонических чудовищ, покровителю земных царей. К тому же он повелевает ветрами и посылает на землю дождь. Птицей Зевса, как и других Громовников, является орел, растением – дуб, животным - бык. Но вместе с тем Зевс – «не только» Громовник, он несет в себе черты и других божественных архетипов. Так, например, он ыполняет одну из жреческих функций – следит за исполнением законов и клятв. А само имя царя олимпийцев вызывает ассоциации с «классическим» небесным  персонажем, особенно если вспомнить, что в родительном падеже оно звучит как Диос (Δῖος), анадорическомдиалекте - Дан (Δάν).

Водной стихией Эллады повелевал Посейдон, чье имя интерпретируется чаще как «владыка вод». Он вызывает бури на море и в ряде мифов своим трезубцем выбивает из земли источники пресной воды. Но ряд исследователей видит в его образе «супруга земли» (Posis Das - так можно прочитать его имя в дорийской форме), а водный его характер объясняют связью бога с влагой, оживляющей землю (ср. иранцы, скифы, балты): «Древнейшее представление о П. связано с плодородием земли, пропитанной влагой, поэтому имя П. можно понимать в его дорийской форме как «супруг земли... отсюда эпитеты П. — «колебатель земли» (Hom. Od. V 366), «земледержец» (I 68). С другой стороны, древнейший П. связан с индоевропейским зооморфным демоном плодородия, выступавшим в облике коня или быка, и таким образом сближается с неиссякаемой порождающей силой земных недр, а значит, и с водной стихией... С расселением греческих племён на островах П. стали отождествлять не только с влагой, дарующей жизнь земле, но и с просторами моря».[100]Живущий в морской пучине и редко появляющийся на Олимпе, чувствующий себя ущемленным при дележе власти над стихиями, Посейдон находится то в скрытой, то в явной оппозиции к Зевсу. Тем более, что судя по расшифрованным табличкам, у микенских греков (ахейцев) Посейдон был главой пантеона и уступил власть Зевсу лишь с дорийским завоеванием. В этой связи интерес представляет один из вариантов мифа о Кроне, согласно которому Рея спасла не Зевса, а Посейдона, дав Крону проглотить жеребенка. Напомним, что атрибутивное животное морского бога было совсем не морское - конь.

          В подземном царстве власть принадлежала Аиду, которого уже Гомер связывал с понятием богатства. Этот аспект божества, возможно, послужил отождествлению его с Плутосом – собственно богом богатства, наделявшим смертных достатком и обилием стад. Следует отметить, что уже издревле Аид носил и второе имя – Плутон, и нельзя исключить, что функция наделения материальными благами была присуща ему изначально, а уже позже рационализм греков заставил отделить бога смерти от бога, дарующего богатство: «Имя же Плутона пошло от богатства, так как богатство приходит из-под земли».[101] Напомним еще такой эпизод: Аид, отпуская свою супругу Персефону (между прочим, богиню весеннего возрождения природы!) на землю, дал ей отведать гранатовых зерен, обеспечивающих возвращение назад. Таким образом, в распоряжении подземного бога находится гранат – символ плодовитости у греков.

Итак: греческая традиция первовоначально помещает на небесный престол Бога неба, чье имя, однако, выпадает из общего ряда его индоевропейских собратьев, но вполне коррелирует, например, с небесным Варуной, - Урана. Кстати, в микенских текстах встречается и имя божества Di-we.[102] Далее, согласно общей парадигме, власть должна была бы перейти к триаде, однако, здесь эллины идут своим путем, возводя на небесный трон «промежуточного» Крона. Вслед за ним на Олимпе воцаряется громовник Зевс, заодно повелевающий и ветрами, - т.е. скорее Бог бури (ср. Индия, Малая Азия), но унаследовавший имя древнего Бога неба. Власть над водами (и землей – т.е. Средним миром?) достается Посейдону, «отодвинотому» на второй план Зевсом. Таким образом «колебатель земли» может претендовать на роль Жреческого бога. В Нижнем мире царствует Аид/Плутон, выполняющий еще и функцию Подателя благ.

          Римляне «Источники относятся к более позднему времени (I-IV вв.н.э.) и часто содержат ложные этимологии богов и интерпретации их функций». - Отмечают авторы МНМотносительно древнейшей мифологии италиков.[103] К тому же «... римская история от основания города заменяла мифологию людям, для которых все ценности определялись их городом, и ни окружающий его мир, ни времена, которые ему предшествовали, не представляли особого интереса.» – Заметил М.Элиаде.[104] И вдобавок не будем забывать, что римляне охотно заимствовали образы и сюжеты из этрусской и греческой мифологии, поэтому не все их мифологемы можно считать имманентными собственно римской традиции.

          Об истории престонаследия на римских небесах нам известно следуеющее: Сатурн, свергнутый собственным сыном Юпитером, нашел пристанище  в Лации, где в то время правил Янус, разделивший с беглецом власть. Таким образом, просматривается последовательность Янус – Сатурн – Юпитер. Янус, во всяком случае, в классическую эпоху почитался как бог договоров и союзов, всякого начала (первого месяца в году, первого дня каждого месяца, начала жизни человека), а также как бог ворот (эпитеты: «отпирающий», «запирающий») и переходов. В пользу первичности Януса свидетельствует, в частности, миф, согласно которому этот бог возник из шара, находившегося в изначальном Хаосе.

Скорее всего, под греческим влияением Сатурн позднее отождествлялся с Кроном прежде всего на том основании, что оба считались царями «золотого века». Сатурн научил подданных земледелию, виноградорству и цивилизованной жизни. Ничего другого, по сути, мы о нем не знаем.

Вероятно, римлянам был знаком миф о переходе верховной власти от получающего увечье божества, только в римской «историзированной мифологии» вместо богов фигурируют полулегендарные вожди. Так увечие ведет к потере государственных должностей Горацием Коклесом и Муцием Сцеволой.

          Актуальную триаду возглавляет громовержец Ю(питер – «отец»)/Йови, имеющий ряд черт, роднящих его с Зевсом. Первоначально римского бога почитали под именем Диовис («сияющий», «блестящий») – явная отсылка к архетипу Бога неба. Юпитер считался гарантом верности клятве, покровительствовал  императорам Рима. Из дней недели ему был посвящен четверг, в мире животных - орел, в царстве растений – дуб.

          Вторым участником верховной докапитолийской триады был Марс – бог войны классической эпохи, которому, однако, был посвящен первый месяц весны, месяц пробуждения природы, что свидетельствует об амбивалентном характере древнего божества. Он сопровождал войско в походе, у него же земледельцы просили дать плодородие полям, здоровья семьям, рабам и скоту. «...Есть основания полагать, что первоначально Марс был верховным богом общины»,[105] отвечающим за ее всестороннее, в том числе военное и хозяйственное благополучие.

          Производством материальных благ, согласно Ж.Дюмезилю, ведал Квирин - изначально племенной бог сабинов, позднее – «мирная» ипостась Марса.

Итак: первичного бога латинов (или всех италиков?) Януса сменяет заметно эллинизированный впоследствии Сатурн (ср. Уран, Варуна). А его в свою очередь - Юпитер, совмещающий черты Громовника и еще более древнего Бога неба Диовиса (чье имя он подобно Зевсу наследует). В триаду входят также Марс и Квирин – первоначально всеобъемлющие племенные боги латинов и сабинов, со временем получившие соответственно военную и «производственную» специализацию.

          Кельты Неоднократно предпринимались попытки идентифицировать кельтских богов и соотнести их с теми или иными архетипами. Сделать это очень непросто, так как имеющиеся у нас сведения часто противоречивы, континентальные кельты не оставили письменных документов, письменная фиксация ирландских и валлийских саг относится уже к христианскому периоду. Кроме того, мы располагаем информацией о пантеонах как континентальных (галлов), так и островных (ирландских и британских) кельтов, и пантеоны эти слабо  коррелируют друг с другом. Более подробная информация имеется о мифологии островных кельтов, прежде всего – гэлов Ирландии, где древние сказания, фиксировавшиеся со времен Раннего Средневековья, сохранились наиболее полно.

До появления Луга во главе Племен богини Дану (сообщества кельтских богов) стоит Нуаду, обладающий разящим без промаха волшебным мечом (ср. ниже Тиу). Возможно, имя его означает «собиратель облаков», и в этом качестве он претендует на роль Бога неба.[106] В одном из сражений Нуаду лишается руки (ср. Тиу), а вместе с ней – и власти: физический изъян по законам мифологического мышления делает неизбежным ее потерю: «…человек, страдающий недугом, не может оставаться королем», - утверждает ведунья из саги «Битва при Мак Туиред».[107] Любой вождь в той или иной степени воспринимался древними (и нередко продолжает восприниматься сейчас) как сакральная личность, символизирующая всю общину, племя, государство и т.д., и его неполноценность означает ущербность всего коллектива подчиненных, т.е. грозит последнему гибелью. В качестве рецидива этой парадигмы вспомним европейские легенды о «больном короле», в частности, - широко известный эпизод из цикла сказаний о Граале.

Нуадувынужден уступить тронБресу, на поверку оказавшимуся недостойным правителем. Однако бог врачевания Диан Кехт делаетдля Нуаду серебряную руку, что позволяет тому вновь взойти на трон. На время начавшейся войны с фоморами Нуаду передает власть пришельцу Лугу, а сам гибнет в решающем сражении. Во главе божественного племени оказываются Луг, Огма и Дагда, причем главное место в триаде явно принадлежит последнему из них.

Дагда («хороший, добрый бог»), прозванный также Эоху Оллатир (Всеотец) - хозяин котла изобилия, от которого «никто не ушел голодным», трех постоянно плодоносящих деревьев, повелевающий грозой, молнией, дождями. Егоназываютвеликим воином и всеведующим чародеем, богом друидов и поэтов. Имя друида Мог Руид, который в сагах является воплощением или субститутом Дагды, переводится как «Служитель колеса». Напомним, что колесо - это астральный символ солнца или молнии (Таранис континентальных кельтов часто изображался с колесом, на русских избах крепилось изображение колеса, «отводившее» от дома молнию). В качестве символа молнии может быть истолкован еще один атрибут Дагды - палица, которая была так велика и тяжела, что ее приходилось перевозить на специальной повозке. Авторы МНМ отмечают, что у континентальных кельтов персонажем со сходными функциями мог быть Суцелл.[108] В качестве Всеотца Дагда напоминает подземного Диспатера (римского бога подземного мира), которого, по утверждению Цезаря, галлы «считали своим отцом».

Именно он распределяет находившиеся внутри холмов сиды (участки Подземного мира) между богами, именно он представляет богов на переговорах с вторгшимися в Ирландию Сыновьями Мила (следующего, смертного населения Ирландии). Согласно Лейнстерской книге, «Велика была сила и власть Дагды над сынами Мила, ибо боги лишили людей молока и зерна, так что смертным пришлось заключать мир с Дагдой. Лишь после этого, заручившись поддержкой богов, они смогли собирать урожай и пить молоко от своих коров».[109]

Но затем и его власти приходит конец. Дагда вынужден отдать  собственный сид одному из своих сыновей и удалиться в заморскую Яблочную страну. Новым вождем боги избрали другого его сына.

Анализируя «Записки о Галльской войне» Гая Юлия Цезаря (I в. до н.э.), М.Элиаде пришел к заключению о том, что «Меркурий» Цезаря, видимо, - Луг... В ирландской традиции Луг («сияющий») представлен как военный вождь, использующий для достижения победы свой магический дар, как большой поэт, и мифический предок одного из исторических племен. Он и плотник, и кузнец, и арфист, и «сведущий в делах старины» филид, и врачеватель, и кравчий, и воин, за что прозван Самилданахом - «опытным во многих искусствах». Все эти черты, сближают его с Одином-Вотаном, которого Тацит также называл «Меркурием». Отсюда можно заключить, - продолжает Элиаде, - что Луг воплощает идею верховной власти в магическом и военном аспектах, покровительствуя не только воинам, но и бардам, и чародеям.[110]

Огму авторы саг часто называют сыном Дагды. Его как «великого воина» упоминает страж в знаменитом диалоге с Лугом, перечисляющим свои таланты. Наряду с огромной физической силой,Огма обладал даром провидца и рядом магических способностей. Его обещание перед решающей битвой с фоморами сразить вражеского короля и «трижды девять его приближенных», да еще и захватить в плен треть войска противника тоже свидетельствует о военной специализации. Кроме того, Огме приписывали изобретение письма огам, древнейшего кельтского  алфавита, а также функцию провожатого душ умерших в загробное царство.

Относительно третьей функции М.Элиаде отмечает; «Жорж Дюмезиль и Ян де Фрис показали, что вожди легендарного племени TuathaDeDanann, на самом деле, - боги, исполняющие две первые функции (которые распределены между ними), а племя фоморов, предыдущих обитателей острова, - третью».[111] Вывод сделан на основании эпизода, в котором Брес - фомор, живший среди Туата де Дананн, стремится спасти свою жизнь, обещая, что коровы Ирландии будут всегда с молоком, а народ острова будет собирать урожай во всех концах света, и, наконец, открывая благоприятные дни для вспахивания, сеяния и жатвы. При этом часто проводится параллель между Бресом и германским Фрейром, тоже отвечавшим за плодородие и тоже принадлежавшим к антагонистам небесных богов асов – к племени ванов. На наш взгляд, это положение достаточно спорно: все предложения Бреса, кроме последнего, были отвергнуты по той причине, что Туата де Даннан уже обладали этими знаниями.

В уже упоминавшемся выше отчете о походе в Галлию Цезарь, нарекая богов континентальных галлов более привычными ему именами, сообщает: «Из богов они превыше всего почитают Меркурия. Он имеет больше, чем все другие боги, изображений; его считают изобретателем всех искусств; он же признается указывателем дорог и проводником в путешествиях; думают также, что он очень содействует наживе денег и торговым делам. Вслед за ним они почитают Аполлона, Марса, Юпитера и Минерву. Об этих божествах они имеют приблизительно такие же представления, как остальные народы: Аполлон прогоняет болезни, Минерва учит начаткам ремесел и искусств, Юпитер имеет верховную власть над небожителями, Марс руководит войной».[112] Интересно, что в этом пассаже подчеркивается по сути превосходство «Меркурия» над «Юпитером», несмотря на то, что последний «имеет верховную власть над небожителями». Далее Цезарь пишет о «Диспатере», владевшем в римской мифологии подземным царством, которого кельты считали своим прародителем, а также о трех социальных стратах кельтов: воинах, жрецах и «простом народе».

Лукан примерно через 100 лет упоминает Тевтата, Езуса и Тараниса, называя богов уже галльскими именами. В более поздних надписях галло-римского периода часто встречаются те же имена: Езус, Таранукус (Юпитер Таранукус) и Марс Тутатис. Что нам известно о них?

Сохранившиеся до нашего времени изображения Тараниса в виде орла, сражающегося со змеей, принято толковать как отражение акта змееборчества галльского Громовника. Деревом, посвященном ему, был дуб. Таранис (согласно Лукану, «владыка воинств и величайший из всех небесных богов») требовал сожжения жертвы. Этого бога, судя по всему, можно считать богом молний и небесного огня от валлийского и бретонского tarann – «гром».

          О двух других информация более чем скудная. В галло-римскую эпоху Тевтат (от общекельтского «племя», «народ») ассоциировался с воинственным Марсом, при этом он еще и покровительствовал искусствам, ремеслам, путешествиям и торговле.[113] Жертв, предназначенных ему, топили в чане с водой.

Имя Езус, скорее всего, означает «добрый бог» или «бог-господин».[114] Для него жертву подвешивали на дереве и выпускали из нее кровь. Здесь уместно вспомнить скандинавского Одина, который принес себя в жертву, пригвоздив свое тело тоже к дереву. Известно, что в ряде источников этот скандинавский бог называется Меркурием (к тому же, днем недели, посвященным обоим была среда: mercredi – wednesday). Меркурием (а иногда Марсом) именуется Езус и в записанных между IV и Х веками «Бернских схолиях к Лукану».[115] С другой стороны, Меркурий в античных и средгедневековых источниках  ассоциируются с островным Лугом. Остается предположить идентичность Езуса и Луга, тем более что слово «Луг» переводится с кельтского как «сияющий» и скорее всего является эпитетом, а не именем (ср. Индра – Парджанья и т.д.). Широко почитаемый ирландскими кельтами Луг (валлийский Ллеу) явно был известен и континентальным галлам: посвящения богу Луговес найдены в Швейцарии и Испании, очевидно, от этого имени происходят названия городов Лигниц в Силезии, Лейден в Голландии, Лайон и Лион во Франции.

          Таким образом, можно предположить, что громовник Таранис ассоциируется с небом (огонь как небесная молния), Тевтат с водой и Луг/Езус – с землей (дерево как земное растение). Еще один персонаж претендует на власть над подземным миром.

          Несомненно, большое место в верованиях континентальных кельтов занимал бог Суцелл. «Его имя, вероятно, означает «тот, который хорошо бьет»... Изображался он обычно не то с молотом, не то с колотушкий в руке... Суцелл может быть богом подземного мира. Недаром его часто сопровождает похожая на Цербера трехголовая собака. Молот Суцелла также может быть интерпретирован как атрибут бога смерти... в Британи и на Британских островах... до сих пор в гроб кладут молоток, чтобы им стучать в дверь преисподней.» – Пишет Н.С.Широкова. И продолжает: «...силы подземного мира обладают амбивалентным характером. Подземный мир часто рассматривался как источник плодородия и вырастающего из него богатства (Pluto=Pluton). Пища, дарующая людям жизнь, произрастает из земли. Поэтому бог подземного мира может иметь мягкий, богатый благодатью облик».[116] Суцелла часто изображали с предметами, символизирующими материальные блага: круглой вазой, горшком, кошелем. Вероятно, этот бог и «скрывается» под римским именем Диспатер. Нередко его сближают с островным Дагдой.

Итак: параллели с мифологическими системами родственных народов позволяют считать Нуаду островных кельтов утратившим ключевую роль Богом неба. На роль божества Подземного мира, имеющего при этом черты Громовника, Мага и Подателя благ одновременно, претендует Дагда. В Огме, скорее всего,  персонифицируется военная функция, но в то же время ему не чужда и магия. Все умеющий и все знающий, «опытный во многих искусствах» и, добавим, - в магии – воитель Луг вполне подходит на роль Жреческого бога. При этом сколько-нибудь четкого распределения обязанностей между персонажами не наблюдается – магическая и военная функции в той или иной степени присущи всем членам триады. К третьему архетипу нередко отнесят и фомора Бреса, не входящего в триаду.

На континенете одним из трех верховных богов галлов скорее всего являлся Громовник и змееборец Таранис («Юпитер» Цезаря), царствовавший на небе.Водный мир находился в ведении Тевтата («Марса») – очевидно, первоначально племенного божества, на что указывает его имя (ср. ирл. Туата – «племя»). Луг/Езус имел непосредственное отношение к лесу (Среднему миру?). Подземный мир находится в ведении Суцелла. Но воды с их неизъяснимой глубиной тоже символизируют Нижний (как минимум, потусторонний) мир. Так что нельзя исключить, что Нижний уровень кельтской картины мироздани поделили между собой Тевтат и Суцелл, причем, последний выполняет функции бога – Подателя благ.

Германцы.В I веке н.э. Тацит писал, что германцы поклоняются Меркурию (отождествляемому сегодня, как правило, с Вотаном/Одином), Марсу (Циу/Тиу/Тивац/Тюр -  от tiwaz, соответствующего общеиндоевропейскому dieus), Геркулесу (Донар/Тунрац/Тор) и Исиде (скорее всего, это Нертус - богиня растительности, плодородия, сестра или женская ипостась бога Ньерда).

          Известно, что в шведской Упсале в одном храме почиталась триада - Один, Тор и Фрейер. Описание святилища оставил Адам Бременский в  1070 году.  Согласно его рассказу, сидячая статуя Тора, со скипетром в руках, находилась посередине, а по бокам располагались статуи Одина в доспехах и Фрейера - с огромным детородным органом. Может создасться впечатление, что главное (потому что центральное) место в этой группе занимал Тор. Однако, как отмечал Ж.Дюмезиль, «Привыкшие к классическому расположению, где центральный - главный, ганзейские путешественники сделали Тора potentis-simus, приняли его молот за скипетр, скипетр Юпитера, чуждый скандинавской символике. На самом деле иерархия Упсалы линейна: Один, Тор, Фрейр».[117] Характерно, что на месте этого храма в христианскую эпоху была воздвигнута церковь св. Троицы.

В космогоническом сюжете Один предстает в окружении двух братьев – Вилли и Ве, которые активно участвуют в создании мира и людей, но затем отходят на второй план. Появляются они лишь еще однажды: согласно Саге об Инглингах, в отсутствии Одина братья узурпировали и власть, и ложе Одина. Отцом всех троих является Бор («рожденный»), дедом – Бури («родитель»).

Верховным божеством германцев был Вотан (скандинавский Один) – глава пантеона богов-асов, собиравший в небесной Вальгалле павших на поле боя воинов, олицетворявший власть, мудрость, магию. Приносимые Одину жертвы вешали на дереве в память о том как сам он принес себя в жертву и девять дней висел на мировом ясене Иггдрасиле, пригвожденный к нему копьем. Одину была посвящена среда.

Сын Одина Тор – бог грома, бури и плодородия, защитник мира богов и людей, демоноборец, не претендующий на верховную власть и занятый в основном лишь борьбой с порождениями иного мира. Он разъезжал по небу на колеснице, запряженной козлами. Изображался вооруженным громовым молотом Мьелльнир, который всегда попадал в цель и сам возвращался обратно. Прослеживается связь божества с дубом, а из дней недели Тору, как и следовало ожидать, посвящен четверг (англ. Thursday, нем. Donnerstag от германского варианта имени божества – Доннар).

Фрейр был богом торговли, плодородия, брака, изобилия и мира, сыном вана Ньерда, который после войны ванов с асами попал к последним в качестве заложника (ср. ирландский Брес) и «прижился» у них. В культе Фрейра наличествуют оргиастические моменты – иногда его даже изображали просто в виде фаллоса. Значительное место мифы отводят и его отцу - доброму, мудрому и очень богатому Ньерду, который почитался как покровитель мореходства, повелитель морских ветров и течений, половину года проводивший в небесном Асгарде, а половину - в подземном Нифльхейме (и здесь связь бога – подателя благ с Подземным миром).  По мнению М.Элиаде, культ сына со временем вытеснил культ отца – их функции во многом идентичны, в текстах очень часто они упоминаются вместе.

Архетипическим предшественником Вотана/Одина следует считать, вероятно, Тиу/Тюра («Марса» римских авторов) – небесного бога, покровителя военных собраний и поединков, даровавшего победу в бою, популярного среди германцев и англосаксов, но редко упоминавшегося в скандинавских сказаниях. Согласно одному из мифов, он потерял руку в пасти чудовищного волчонка Фенрира (ср. Нуаду), но, тем не менее, остался непревзойденным воином, обладавшим неотразимым мечом (ср. Нуаду). По словам Ж.Дюмезиля, Тюр - «бледный, имеющий лишь незначительное число приключений, подчиненный Одину,... он явно находится в конце длительного отступления во времена, о которых говорят наши источники».[118] Интересно, что Фригг, жена Тюра, позднее перешла к Одину, по мнению Элиаде, - как символ верховной власти.[119]

Как отмечают авторы МНМ, «Исходя из римских наименований германских и кельтских богов и некоторых других параллелей, Тиу, Вотана и Донара=Тора можно сопоставить с кельтскими богами Нуаду, Лугом и Огма».[120]

Итак: наследование власти в скандинавской традиции видится как последовательность Бури – Бер – Один. Но это, так сказать, «генеалогическая» версия. Реальная картина должна выглядеть несколько по-иному: первоначально царствовавший на небесах Тюр уступил свою власть, олицетворенную богиней Фригг, богу магии Одину. Громовник Тор ограничился функцией защитника мира от порождений Хаоса и «не успел» стать главой пантеона. Наделением материальными благами ведал ван Фрейр, прижившийся среди асов Асгарда. Таким образом, у германцев не произошло передачи власти внутри триады. Их верховным божеством остался жреческий бог Один.

Справа от Перкунаса стояло изваяние приветливого безбородого юноши в венке из колосьев – Потримпса, бога рек и источников, подателя плодородия и хорошего урожая. Главным символом его была змея, обитавшая в глиняной урне, укрытой сеном. Считается, что Потримпс, как и Аутримпс – бог моря, - восходят к единому  образу – богу плодородия Тримпсу, поклонение которому подтверждается литовскими и латышскими данными.[122] Характер божества иллюстрирует древний латышский заговор: «Пусть Тримпус отвернется от твоих полей, от твоей скотины, от твоих лугов, садов и пастбищ».[123]

По левую сторону от Перкунаса находилась статуя Патолса («подземный», ср. Плутос) – бога преисподней и ночных призраков, воплощения ужаса. Его представляли бледнолицым, седобородым стариком с белым платком на голове (вариант: в рогатом шлеме). Символами Патолса были три черепа – человека, коня и быка. Позднее его почитали под именем Пеколс.

Те же персонажи, согласно «Прусской хроники» Симона Грунау (1526 г.), были изображены на знамени Видевита: Перкуно, Потримпо и Патолло.[124]

Итак: значительное место в мифологии балтов занимает уважаемый, могущественный, но уже не правящий миром Деивас. При этом верховная власть принадлежит Перкунасу, и огонь, горевший перед его статуей, следует воспринимать как символ молнии, другими словами – как свидетельство небесного характера божества. Отвечал за плодородие и был связан с водным царством Потримпс, очевидно, бог среднего уровня мироздания (атрибутированная ему змея – это распространенный символ земли). Третий персонаж триады – Патолс – царствует в Подземном мире, ассоциируется со смертью и лишен черт Подателя благ.

Славяне.Помимо «стандартного» набора сложностей, здесь, как и у кельтов, мы имеем дело с наличием двух пантеонов – восточных и западных славян (о мифологической системе южных известно крайне мало) – и должны установить, помимо всего прочего, соответствие между ними.

Вот что известно из древних источников о «предистории» славянской верховной триады. Устойчивое сочетание «мать-сыра-земля» позволяет предположить существование и отца-неба по аналогии с мифологическими системами других индоевропейских народов: «Явно до Перуна у славян был бог неба – оплодотворитель: по народным представлениям, дожившим чуть не до нашего времени, Небо-супруг изливал семя в виде дождя на Землю-супругу, оплодотворяя своей космической потенцией все сущее и обеспечивая плодоношение растений, животных, людей».[125] А в Ипатьевской летописи, точнее – в вставленном в нее отрывке из византийской «Хроники» Иоанна Малалы мы читаем, что до актуальной эры владычества Перуна в мире царствовали Сварог, а затем его сын Дажьбог. Имя Сварога, которого балтийские славяне именовали Zuarasiz,  вероятно,  восходит к ведическому svargas - «рай» (Индры). По другой теории теоним происходит от корня, который на санскрите звучит как «ишвара» и означает «повелитель», «верховный повелитель», другими словами - «верховный бог».

Это бог, обучивший людей обрабатывать металлы («...начали люди ковать оружие, а до того палицами и камнями бились») и введший моногамию («закон издал о том, чтобы женщины выходили замуж за одного мужчину и вели воздержный образ жизни, а кто впадет в прелюбодеяние, тех казнить повелел».[126]Часто обращают внимание на схожесть славянского теонима с индийским Варуной и греческим Ураном.

Из этого же источника становится известно об отождествлении даровавшего людям законы Дажьбога с богом Солнца Гелиосом: «... и после (Сварога) царствовал сын его именем Солнце, его же наричють Дажьбог... Солнце-царь, сын Сварогов, еже есть Дажьбог...».[127] По распространенному мнению этот теоним следует понимать как «добрый бог», «дающий бог», но нам представляется более убедительной версия о том, что дажь-является смягчением корня, содержащегося в имени древнего общего для индоевропейцев Бога неба.[128]

Известный по «Повести временных лет» киевский  «пантеон Владимира» состоял из идолов Перуна, Стрибога, Дажьбога, Хорса, Сварога, Мокоши и Семаргла. Отдельно, в «географической оппозиции» им, в низине, где располагался торгово-ремесленный Подол, находилось изображение Велеса.

Намек на старшинство богов содержится в сочинении Георга Андреаса Шлейзинга «Древняя и современная религия московитов» (1698 г.), где автор со ссылкой на более раннего путешественника описывает капище с идолами Перуна, Хорса, Стрибога и Мокоши. Вероятно, в этом случае мы имеем дело с триадой, дополненной Великой богиней. Что же известно об этих богах?

Во главе актуального пантеона мы видим Перуна – в белорусском и украинском языках слово «перун» до сих пор означает «гром», «удар грома». Уже в VI в., по свидетельству Прокопия Кесарийского, предки славян признавали повелителем вселенной одного бога-громовержца, которому жертвовали быка.[129] Его имя впервые встречается в летописи под 907 годом. После похода Олега на Византию, «...греки-христиане целовали крест, а Олега с мужами его водили в клятве по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном, их богом, и Волосом, богом скота, и утвердили мир».[130]

Культ Перуна отправлялся на возвышенностях, посвященным ему днем недели, как и у прочих громовников, был четверг, деревом - дуб. На «глиняном календаре» черняховской культуры, найденном под Киевом, день Перуна - 20 июля - отмечен колесом с шестью спицами. Известно, что такие «громовые знаки» еще в XIX в. вырезали па причелинах изб с тем, чтобы предохранить их от удара молнии. Этот бог был почитаем не только на Руси. Авторы МНМ пишут: «Есть основания предполагать, что Свентовит (Святовид), Триглав, м.б. Радгост западных славян восходят к образу Перуна, если не являются его эпитетами».[131]

О Хорсе неизвестно практически ничего. Теоним часто возводят к персидскому языку, где схожее слово означает «Солнце». По другой версии, имя происходит от названия города Херсонес, откуда мог быть заимствован культ божества. Тем не менее, он фигурирует в нескольких источниках и, как правило, в начале списка богов.

Стрибог упоминается в «Слове о полку Игореве», где ветры названы «Стрибожьими внуками». Отсюда – распространенное мнение о том, что это божество связано с атмосферными явлениями. При этом Б. А. Рыбаков высказал предположение о том, что Стрибог - не столько имя собственное, сколько эпитет: «Стрибог («бог-отец») – ... патриархальное мужское божество, пришедшее на смену архаичным представлениям о Небесных Владычицах».[132]  Сегодня известно, что слово «стрый» в древнерусском языке обозначало дядю по отцу, т.е. старшего родственника. Так что, скорее всего, под этим именем скрывается какой-то древний мифологический персонаж, возможно Сварог или Дажьбог - оба имели прямое отношение к небу. Следует отметить, что имена Стрибога и Дажьбога в большинстве дошедших до нас текстов упоминаются вместе, а в перечислении персонажей пантеона Владимира только между этими двумя именами отсутствует союз «и». Это позволяет предположить, что Стрибог или является эпитетом Дажьбога или частью формулы, аналогичной ведийской «Митра-Варуна»

Необходимо обратить внимание и на образ Велеса, чей кумир не вошел в пантеон Владимира. В текстах он фигурирует как «скотий бог», покровитель домашних животных и вместе с тме - сказителей и поэзии (вещий певец Боян в «Слове о полку Игореве» назван внуком Велеса). Как и Перун, Велес следит за соблюдением договоров: купцы клянутся его именем, тогда как воины призывают в свидетели громовника Перуна. Совместное упоминание этих божеств свидетельствует о высоком статусе Велеса. Его имя упоминается и в начале перечисления главных божеств восточных славян в таких источниках как «Слово Христолюбца», «Слово Григория Богослова», Киевский Синопсис (Об идолах Владимировых).

Далее: еще В.О.Ключевский отмечал: «Велес характеризуется названием «скотьего бога» в смысле покровителя стад, а может быть, и в значении бога богатства: на языке этой летописи слово «скот» сохраняло еще старинное значение денег».[133] Ему вторит Б.А. Рыбаков: «...Вплоть до средневековья слово «скот» означало не только домашних животных, но и имущество, деньги, богатство. Слово «скотолюбие» означало «корыстолюбие»; «скотник» — финансовый чиновник, стоящий между посадником и старостой; «скотница» — казна».[134] Кроме того, можно предположить, что в его ведении находился и урожай: еще в позапрошлом веке у русских крестьян существовал обычай после уборки урожая оставлять на поле «волосову бородку» - несколько стеблей несжатых злаков.

Образ этого божества амбивалентен. Вспомним: его истукан стоял не вместе со всем пантеоном, а внизу, у Днепра. Это, на взгляд ряда ученых, позволяет соотнести «скотьего бога» с Нижнем миром. Здесь кстати вспомнить, что в балтийской мифологии Велняс (Велс, Виелона) – бог смерти и преисподней, связанный вместе с тем со скотом (кони, быки, свиньи). У литовцев существовал особый праздничный ритуал, посвященный богу Виелоне: устраивать пир, на который «приглашали» Виелону вместе с мертвыми. День поминовения усопших у них называется «время Велса».[135] В христианскую эпоху в западнославянских землях Велеса часто напрямую отождествляли с «нечистым». Чешский писатель XV в. Ткадлечк упоминает «демона Велеса», у тех же чехов существовала поговорка «улетел за море к Велесу» в значении «отправился на тот свет».[136]

Говоря о западных славянах, Б.А.Рыбаков среди прочего отмечает одну из главных особенностей их патеона – его «милитаризированный» (ср. островные кельты) характер: «...некоторые имена славянских божеств узколокальны; о некоторых богах неизвестно ничего или практически ничего, кроме имени, зачастую их первичные функции отягчены позднейшими воинскими задачами».[137]

Очевидно, верховным богом западных славян являлся воинственный Святовит (Свентовит), которому было посвящено множество капищ. Описывая его храм в Арконе на острове Рюген, Саксон Грамматик сообщает, что четырехглавый кумир Святовита в правой руке держал рог, который каждый год наполнялся вином длягадании о плодородии следующего года. В святилище хранился и его огромный меч. Богу отдавали третью часть «добычи и хищения».[138] Имя божества восходит к слову «святой», так что скорее всего мы имеем дело с эпитетом, как принято считать сегодня, применимым к Перуну. В подтверждение этой теории уместно вспомнить, что «святой» относится, в частности, к балтийскому Перкунасу, а Зевс превратил в рог изобилия случайно отломанный рог козы Амальфеи, которая вскормила греческого громовника в младенчестве.

          На том же острове, но в городе Кореница существовали храмы Руевита (Яровита, Геровита), Поренута и Поревита, самым значимым из них было святилище Руевита, которого западноевропейские авторы отождествляли с античным Марсом (его статуя, согласно описаниям, имела 7 мечей у пояса и восьмой – в правой руке). Помимо выполнения военных функций, бог, очевидно, был связан с плодородием. Ему был посвящен соответствующий весенний праздник; в одном из источников приводится характерная речь, произнесенная от имени божества его жрецом: «Я бог твой, я тот, который одевает поля муравою и листвием леса; в моей власти плоды нив и дерев, приплод стад и все, что служит в пользу человека: все это даю чтущим меня и отнимаю от отвергающих меня».[139]

Идол второго члена триады (тоже вооруженный) имел 4 лица и пятое на груди. Исходя из звучания имени, Поренута можно отождествить с Перуном. Интересно, что Книтлинг-сага называет второе лицо местной триады Турупидом, и в этом теониме слышится «видовое» имя индоевропейского Громовника.[140]

          Поревит изображался без оружия и имел пятиглавого идола. «В городе Юлине… некоторые роды  сохраняли своих идолов… [в том числе] покровителей войны и торговли Яровита и Поревита, как бы Марса и Меркурия…».[141] В данном случае торговлю, вероятно, следует расматривать как один из способов обеспечения благосостояния общины (вспомним: именем Велеса клялись русские купцы), и невооруженный Поревит вполне мог быть богом, обеспечивающим производительную сторону жизни коллектива.

          Вероятно, славянская триада воплощалась в одном божестве – Триглаве, чью статую в Щецине описывали следующим образом: «(местность)… заключает в себе три горы, из которых средняя и самая высокая посвящена верховному богу язычников Триглаву; на ней есть трехглавое изваяние, у которого глаза и уста закрыты золотой повязкой. Как объясняют жрецы идолов, главный бог имеет три головы, потому что надзирает за тремя царствами, то есть небом, землей и преисподней...»[142]

Итак: На смену царствовавшим поочередно Сварогу (ср. Варуна, Уран, Сатурн) и Дажьбогу (=Стрибогу?) приходит Перун, но при этом Дажьбог остаетя в триаде, лишь уступая главенствующую роль Громовнику. На этом основании его можно считать богом-магом, нареченным «небесным» именем, подобно Зевсу и Юпитеру. Третьим ее персонажем, возможно, был Хорс – хотя бы в силу частоты упоминаний его имени, причем, всегда в начале перечисления богов, или же Податель благ и хозяин Нижнего мира Велес. В пользу второго предположения говорит его огромный авторитет – в свядетели клятвы русичи призывали Перуна и Велеса. В этом случае остается открытым вопрос о его отсутствии в пантеоне Владимира.

Западнославянская триада, видимо, состояла из Руевита, чья основная функция не очевидна, Поренута (Перуна - Святовита?) и Поревита, воплощающего функцию обеспечения материальным достатком. В этом случае по аналогии с другими пантеонами Руевит должен был быть по преимуществу жреческим богом.

*                 *                 *

Неолитическая революция, распространившись до Причерноморских степей, познакомила древнейших индоевропейцев с земледелием, вызвав кардинальные изменения в их религиозной системе. На смену Хозяину (или Хозяйке) диких зверей, даровавшему охотничью удачу, приходят новые обожествленные персонажи: плодоносящая Мать-Земля и Отец-Небо, оплодотворяющий супругу дождевой влагой. В этой связи основным атрибутом небесного бога стали дождевые тучи. «Теоним реконструируется путем сопоставления данных древних индоевропейских языков: хеттского - siunna- (бог), siuatt- (день); лувийского - Tiuaz (бог солнца); санскрита - Deva (бог), dyaus (небо, имя божества); древнегреческого - Zeus, Род.п. Dios (Зевс, бог ясного неба); латинского - Deos (бог), dies (день); древнеисландского Tivar (боги), литовкого - Dievas (бог).... Сегодня не вызывает сомнений, что в мифологической системе древних индоевропейцев наименование изначально верховного божества имело основу deiuo, «дневное сияющее небо».[143] К этому же архетипу можно отнести и выпадающих из фонетического ряда, но функционально схожих Нуаду, Урана, Сварога, возможно, Сатурна. Причем нельзя исключить, что фонетическая основа последних трех теонимов едина, на что обращают внимание многие авторы, добавляя сюда еще имя хеттского Аруны.

Переход к производящему хозяйству, обеспечивший накопление избыточного продукта и таким образом позаоливший содержать непосредственно не вовлеченных в производственный процесс людей, сделал возможным социальную трансформацию общин, в которых постепенно образовались страты магов-жрецов, воинов и общинников-производителей материальных благ. У каждой из них появляется свой небесный покровитель (аналогичный процесс можно наблюдать в феномене «специализации» христианских святых, патронировавших те или иные цеха в средневековых европейских городах). Таким образом, формируется верховная триада, в которую каждая из социальных страт «делегирует» своего покровителя. Следует отметить, что степень соответствия основным архетипам конкретных божеств варьируется весьма широко. Порой архетипические черты в них едва выражены, порой одно божество получает различные функции – таковы Зевс, Луг, Пирве-Тархун, божества континентальных кельтов и западных славян.

На начальном этапе верховной властью в триаде, очевидно, обладал Жреческий бог, что мы наблюдаем на примере Варуны, Ахурамазды, Дажьбога, а Один и Руевит сохранили свою власть и в дальнейшем. Объяснение этому феномену, на наш взгляд, следует видеть в той огромной роли, которую играли в жизни индоевропейских обществ  у этих народов жреческие касты: брахманы, мобеды, друиды, волхвы. Правда, Цезарь с удивлением отмечал, что у германцев «нет друидов,  руководящих обрядами богослужения»,[144] но уже через 150 лет Тацит обращает внимание на влияние, которым пользовались германские жрецы (sacerdotes), обладавшие гораздо большим авторитетом, нежели племенные вожди и военные предводители.[145]

С началом сопровождавшихся вооруженными столкновениями массовых переселений индоевропейцев в Индостан и в Центральную Азию, в Европу и на Ближний Восток выросло влияние воинского сословия, и на первый план вышел Громовник – покровитель воинов.Так, индийского Варуну оттеснил Парджанья/Индра, иранского Ахурамазду – Митра, славянского Дажьбога – Перун.Отметим, что в большинстве случаев Громовник наследует от Бога Неба оплодотворяющие землю облака: Парджанья ассоциируется с грозовой тучей, Зевс зовется «Тучегонителем», у хеттов во главе пантеона стоит Бог бури. Имя архетипического Громовника можно реконструировать по ряду Парджанья – Пирве – Перкунас – Перун – Поренут. Вместе с тем существует другой этимологический ряд: Тархун - Таранис – Тор (Донар), но скорее всего в его основе лежит один из эпитетов бога воинов, со временем вытеснивший собственно теоним (ср. Пирве/Тархун).У греков и римлян Громовник вместе с рядом функций наследует и имя Бога неба.

Амбивалентным характером обладает архетип Подателя благ. Как правило, он косвенно или напрямую связан с Нижним миром как Анахита, Телепинус, Плутон, Суцелл, Велес, Дагда, Ньерд. Очевидно, этот феномен обусловлен одной из наиболее распространенных по всему миру мифологем, согласно которой зерно, «умирая» в земле, дает новые всходы, с одной стороны символизирующие новую жизнь, с другой обеспечивающие людей пищей, необходимой опять же для продолжения жизни. Другими словами, производство благ соотносится не столько с землей (Средний мир), сколько с Нижним миром, где происходит чудо смерти-возрождения зерна. Подземные божества иногда даже считаются прародителями человеческого рода (Диспатер, Дагда) или же первый человек после смерти спускается в Нижний мир, чтобы царствовать в нем, как индоарийский Йама.

Водная глубь также рассматривается как часть Нижнего мира. Лишь в балтийской триаде Нижний мир – это, скорее, безжизненный мир смерти, за производство благ отвечает Потримпс - божество Среднего мира, впрочем, также связанный с водой.

При этом некоторые податели благ - Пушан, Брес, возможно, Суцелл и Велес, стоят вне верховной триады. Фрейер/Ньерд, будучи членом триады асов, «по крови» принадлежат к ванам, «иностранцами» являются Телепинус и Брес.Не может ли это означать, что Податель благ изначально явялялся богом иного этноса, на заре истории подчиненного индоевропейцами и инкорпорированного в их общность на положении податного населения? В подтверждение такого тезиса напомним, что Геродот описывал внутриполитическое устройство Скифии в виде иерархической пирамиды племен, говоривших на отличнающихся друг от друга языках, а завоевавшие Индостан индоарии дополнили свою социальную структуру четвертой варной шудр, включив в нее автохтонное население субконтинента.

Реконструкции первоначального имени Подателя благ помогает ряд Плутон (Плутос) – Велес (Велняс/Велс) – Патолс. Авторы МНМ выводят этимологию имени этого архетипа из представлений индоевропейцев «...о загробном мире как о пастбище, где пасутся души умерших, ήλύσιοςλειμών «елисейские поля», хетт, uellu, «луг», др.-исл. valholl, «вальхалла», литов. vëlë, «душа умершего», velines, латыш. velu laiks, день поминовения умерших», тохар. A walu, «мертвый», лувийск. ulant-, «мертвый». Противник громовержца (речь идет о т.н. «основном мифе» инодоевропейской мифологии – А.И.), как повелитель загробного мира, связан с властью и богатством; ср. тохар. A. wäl В walo, «царь», слав. volstъ, рус. «власть, владыка», словац. last, «собственность».[146]

Между членами верховной триады распределены не только основные социальные функции, но и власть над уровнями мироздания (См. Приложения 1, 2). У индоариев Варуна ассоциируетя с Верхним миром; Митра – со Средним; повелителя Нижнего мира определить не удается. Иранский Ахурамазда асооциируется с Верхним миром; Митра – со Средним; Анахита – с Нижним. Далее это распределение выглядит следующим образом: у хеттов Пирве - ? (хурритский Аранцах) -Телепину (хурритский Тасмису); у греков Зевс - Посейдон (не только морское божество, но и ««колебатель земли») – Аид/Плутон; у кельтов Таранис - Езус/Луг - Тевтат/Суцелл; у германцев Вотан/Один - (?) - Ньорд; у балтов Перкунас – Потримпс - Патолс; у восточных славян Перун - (?) - Велес.

Остается определить, как внутри триады социальные функции соотносятся с уровнями мироздания. На наш взгляд, ключом к решению этой проблемы может стать упоминавшийся выше скифский миф об упавших с небы волшебных предметах, а точнее, этимология имен пытавшихся овладеть ими сыновей Таргитая: Липоксай – «Гора-царь», Арпоксай – «Глубь-царь» и младший  Колаксай – «Солнце-царь». В то же время Колаксай ассоциируется с воинами, Липоксай – со жрецами и Арпоксай – с общинниками – производителями материальных благ.[147]

Итак, Верхний мир принадлежит покровителю воинского сословия Громовнику, Средний – Магу и Нижний – Подателю благ. Этот тезис в целом подтверждает следующая таблица сведения главных божеств индоевропейцев к общим архетипам.

КОСМОЛОГИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ

Космогенез

Индоарии верили, что первоначально в мире господствовал Хаос, в котором «...не было ни сущего, ни не сущего... не было ни смерти, ни  бессмертия, не было разницы между днем и ночью...».[148] Хаос символизировали первобытные воды, в которых плавало золотое яйцо Хираньягарбха. Из него появился демиург Праджапати (иногда - Брахма), силой мысли разделивший яйцо на две половинки: из верхней возникло небо, из нижней - земля. Сам демиург тоже разделяется на две ипостаси – мужскую и женскую. Иногда первичная космогоническая функция приписывается Индре, разъединившему небо и землю и утвердившему небесный свод. Другая традиция повествует о первоначальном едином божестве Дьявартхиви, затем разделившимся на мужскую и женскую ипостаси – небесного бога Дьяуса и богиню Притхиви, которые породили все живые существа.

Другая популярная древнеиндийская космогоническая версия рассказвает о происхождение Мира из первичного молочного Океана. Вначале из него появилась земная ось в виде горы Меру, вокруг которой обвился гигантский змей. Светлые Божества - девa - и темные демоны - асуры - вступили друг с другом в борьбу за власть: они схватили голову и хвост гигантского змея и принялись перетягивать его к себе. Вселенская гора начала вращаться, Океан стал сгущаться, в нем появилась суша и весь видимый мир. В ряде мифов говорится о сотворении мира из тела демона Вритры или первочеловека Пуруши.

Далее: по наиболее распространенному теогоническому сюжету, богиня Адити родила богов-адитьев: сначала Дхатара и Арьямана, потом Митру и Варуну, затем Аншу и Бхагу. Оставшиеся в материнском чреве четверта пара - Мартанда и Индра заявили: «Мы станем как Адитьи», после чего старшие братья почему-то задумали убить еще не родившихся младших. Им удалось вырвать их из материнского чрева, но Индра поднялся вверх, вдыхая воздух и оживая, а его близнец «мертвым яйцом» упал на землю. Адитьи все же оживили его, и Мартанда стал прародителем Ямы – первочеловека и первомертвеца.

По дозороастрийским верованиям иранцев, боги сотворили вселенную в форме ямчной скорлупы. В зороастрийской и митраистской традиции мир был образован в результате расчленения первосущества, быка Экадата, а близнецы-антагонисты Ангро-Манью и Ахура-Мазда вышли из чрева бога Зервана, разорвав его плоть.

Известный хеттам еще до переселения в Анатолию образ Солнца, поднимающегося из моря, возможно, является переработкой сюжета о золотом зародыше, появившемся из изначальноой хаотической стихии (в Малой Азии, где осели хетты, солнце встает из-за гор). Из дошедших до нас фрагментов хеттской космологической традиции известно, что Бог бури (представитель четвертого поколения богов) каменным ножом-серпом отделил Небо от Земли.

Орфики, подобно индийцам, считали, что мир рожден из золотого яйца, тогда как, согласно общепринятым представлениям древних греков, из предвечного Хаоса самопроизвольно возникли пассивная Гея (Земля) и активное мировое начало - Эрос (любовь). Сам Хаос воплотился в Тартаре (бездонной бездне, где коренятся корни всего сущего). Затем Гея породила Урана (Небо), которого в дальнейшем, оскопив, отсек от нее Крон. Известны также орфические гимны, в которых вселенная уподобляется частям тела Зевса.

Сведения о космогонии в славянской мифологической традиции крайне скудны, восстановить общую картину мы можем только путем собирания смутных намеков, рассыпанных по различным источникам. Кое-какие уже знакомые нам моменты найти, однако, удается. Так, в одной из записей знаменитого русского мифологического компендиума под названием «Голубиная книга» содержится аналогичное греческому положению о сотворении мира из тела Бога (уже христианского), а первочеловека Адама – из элементов Вселенной. Существование мотива вселенского брака Неба и Земли подтверждается тем, что еще в начале прошлого века русские крестьяне называли небо Батюшкой, а землю – Матушкой;[149] широко распространена в фолклоре формула «Мать-сыра-земля». Семантическая близость понятий «земля» и «жена», «женщина»  сохранилась и в ряде современных языков: земля – жена (рус); zamin - zaen (перс); ziemia - żona (пол); γῆ-  γυνή (греч).

Сотворение Космоса у кельтов в дошедших до нас источниках не отражено. Можно выискать лишь глухие намеки или косвенные сведения об их космогонических представлениях. Так, одной из наиболее значительных фигур валлийской мифологии является Старуха изБере, которой обязаны своим происхождением горы, озера и острова, выпавшие из ее подола. Она семь раз переживала юность с семью мужьями, поэтому потомки ее столь многочисленны, что исчисляются целыми родами. Это явно теллурический персонаж, с подчеркнуто репродуктивной функцией. В уже знакомый контекст укладывается и пассаж из одного ирландского трактата, в котором сказано, что Адам был сотворен из земли, моря, камней, света, ветров, огня и Святого духа,[150] что можно считать отголоском переработанного в христианской среде языческого мифа о сотворении мира из тела первосущества.

В германо-скандинавской мифологии ледяной мир возник путем постепенного заполнения льдом хаотической бездны Гинунгагап. Без всякого вмешательства извне появился гермафродитный (признак хаотической неразделенности) великан Имир, породивший великанов Гримтурсенов: мальчика, девочку и шестиголового Трудгельмира. Одновременно с ними возникла корова Аудумбла, вылизавшая из соленого льда великана Бури, в свою очередь породившего Бера - отца четвертого поколения небожителей: братьев Одина, Вилли и Ве. Восстав против Имира и остальных великанов, братья свергли их власть, расчленили Имира и создали мир из его тела.

Итак, изначально в мире существует только аморфный, а потому статичный Хаос, символом которого нередко выступает вода – недаром упорядоченный космос практически всех индоевропейских мифологий окружен водой - рекой или океаном. По словам Мирча Элиаде, «В тех религиозных ансамблях, где присутствуют Воды, они неизменно сохраняют свою функцию, растворяя, уничтожая формы, смывая грехи, очищая и возрождая. Их удел – предшествовать Творению, подготавливая и восполняя его, поскольку сами они не в состоянии превозмочь собственную модальность, то есть проявиться в виде форм. Воды не могут преодолеть условий виртуального, зародышевого, латентного. Все, что является нормой, проявляется над уровнем Вод, отделяясь от них. И напротив, оторвавшись от Вод, перестав быть виртуальной, любая форма подпадает под законы Времени и Жизни; она обретает границы, участвует во вселенском становлении, испытывает гнет истории, дряхлеет и в конце концов исчерпывает свою суть, которая может быть восстановлена лишь посредством периодических погружений в Воды, повторений Потопа с его космогоническими последствиями.».[151]

В какой-то момент в Хаосе по непонятным причинам появляется пока не мир, но его зародыш, дальнейшее саморазвитие и структуризация которого приводит к появлению собственно мира. Критическим моментом этого процесса становится перерастание единичности зародыша в множественность (чаще всего – в двойственность), проявляющуюся прежде всего в отделении Неба от Земли – разделении верха и низа, дня и ночи, мужского и женского начал и т.д. – то есть в привнесении в мир первой пары противоположностей, взаимодействие которых становится парадигмой дальнейшего расширения и диверсификации космоса.

По другой версии, Космос уже не создается из ничего, он возникает благодаря жертвоприношению или саможертвоприношению одного из богов (Праджапати, Зевса, бог «Голубиной книги»), сверхчеловека (Пуруши), изначального чудовища (Имира, Вритры), или животного (быка Экадата). Но и в этом случае созидание Космоса идет по тому же пути от единичности к множественности.

Устроение космоса.

Расширяющийся и самоутверждающийся Космос оттесняет Хаос на периферию, изгоняет из этого мира, но не преодолевает его до конца. За пределами обжитого и организованного, замкнутого Космоса простирается область неведомого, без-видного, владения демонов, неприкаянных духов, мертвых, область, куда вытеснен первобытный Хаос, не оставляющий попыток поглотить мир. Чаще всего «запредельность» представляется в виде воды, позднее, с развитием и конкретизацией представлений о Том свете, хаотические воды сужаются до пограничной реки между двумя мирами.

Основным мифом второго этапа космогонии становится борьба верховного божества с хтоническим чудовищем, чаще воплощенном в образе змея, как правило, тесно связанного с водой. В роли змееборца выступает верховный Громовник, иногда делегирующий эту функцию другим персонажам. Победа над хаотическим чудищем рассматривается в качестве первоакта устроения или защиты обитаемого Космоса. Не случайно сюжет змееборчества нередко связывается с историей основания населенных пунктов: на горе Драхенфальс в Германии жил дракон, питавшийся молодыми женщинами, и после победы над чудовищем, здесь была возведена крепость; польский герой Крак основал город, названный его именем, на горе, сразив жившего там дракона; город Корк был основан св. Файнбарром в ознаменование случившейся здесь победы над последним из драконов Ирландии и т.д.

Главным врагом индийского Индры становится скрытый в водах и «связавший» их демон Вритра, «неразделенный, непробудившийся, спящий, погруженный в глубочайший сон, распростертый»[152] - более точного описания Хаоса представить сложно! При этом он змееморфен: лишен рук и ног, издает шипение. Первая схватка Индры с другим хтоническим противником – демоном Балу окончилась неудачей, и взять реванш удалось только благодаря хитрости бога Вишну. Затем борцами с чудовищами выступают бог Рудра и герой Трит, одолевший трехглавого змея Вишварупа. Иранского трехглавого дракона Ажи-Дахака побеждает герой Траетаон (ср. Трит).

В курдской сказке некий Бог грома поражает змея, завладевшего сокровищами и пленившего девушку. Иранский Ангра-Манью (персонификация зла) некогда ворвался в мир извне и погубил его совершенство. Позднее он продолжил свои нападения на Космос вместе с сотворенными им демонами дэва и другими силами зла и тьмы. Первейшей задачей человека в зороастризме является помощь Ахура-Мазде (персонификация Добра) в перманентной борьбе с силами зла.

Хеттскому Богу бури тоже приходится сражаться с порождением Хаоса – змеем Иллуянка. В первом бою божество, как и его индийский «коллега», терпит поражение, причем лишается сердца и глаз. Впоследствие он реабилитируется с помощью смертного Хупасии, связавшего опоенного Иллуянку и его сыновей. Отметим, что обе битвы со змеем происходят на берегу моря – на границе миров.

Мифы греков повествуют о том, что Гея, обидевшись на богов за истребление своих детей титанов, породила от Тартара (прямое указание на отцовство Хаоса!) стоглавого змея Тифона. Победа в первом поединке с Зевсом осталась за змеем, который выререзал сухожилия у царя богов и запер его в пещере. Гермес и Эгипан выкрали зевсовы сухожилия и приладили их на место. Тем временем мойры убедили змея отведать отравленных плодов, в результате чего он обессилил. Зевс одолел его и низверг в Тартар, откуда дракон продолжает грозить Олимпу. Затем Гея породила племя змееногих гигантов. Между ними и богами, возглавляемыми Зевсом, началась упорная борьба. Победить в ней олимпийцам удалось только с помощью тогда еще смертного Геракла. Позднее Громовержец передал миссию защиты Космоса от порождений Хаоса вроде Лирнейской Гидры, Горгоны Медузы, змея Пифона и т.п. другим богам и героям - Аполлону, Гераклу, Персею и др.

Без устали сражаются со змеями богатыри русских фольклорных сказаний (кстати, как правило, герои эти рождаются различными чудесными способами, что позволяет предположить в них божественных детей). Егорий Храбрый убивает Царища Диоклетианища, который «яко змей летит», «визжит по-змеиному». Кузнец Козьма-Демьян, в чьем образе соединены двое христианских святых,[153] побеждает Черноморского змея, который предлагает герою разделить всю землю пополам. Богатырь притворно соглашается, запрягает змея в плуг и проводит до моря борозду, отделяя обустроенную ойкумену от хаотического мира нежити. Потом он меняет решение и ниспровергает чудище в воду, возвращая его обратно в стихию Хаоса. В другом варианте у моря он дал ему напиться – змей «расселся», и поползли из него малые змеи. Иногда с течением времени и изменением религиозной среды змей меняет свой облик, сохраняя, однако, черты рептилии: Соловей-разбойник в былине об Илье Муромце не только «свищет по-соловьиному и кричит по-звериному», но и «зашипит проклятый по-змеиному». Сражает его богатырь стрелой, в которой угадывается образ молнии бога-громовержца. Еще позднее образ посланца иного мира трансформируется в черта («перешедшего черту», границу), с которым воюют солдаты более поздних сказаний. Места битв героев со змеем, когда они указаны, почти всегда - на морском берегу, на реке Смородине, на огненной реке, на калиновом, железном, серебряном или золотом мосту – т.е. у водной границы.

У соседей и близких родственников славян литовцев громовник Перкунас поражает летучего духа Айтвараса, имеющего все атрибуты дракона.

В кельтской мифологии сюжет змееборчества сохранился в чеканке, изображающей борьбу орла (птицы громовника Тараниса) со змеей, а также в навершиях колонн кельтских святилищ, венчаемых статуями божественного всадника, поражающего змееобразное чудовище. Кстати, в фоморах, многократно вторгавшихся в Ирландию из-за моря и в конце концов побежденных божественными Племенами богини Дану под предводительством Луга (редуцированный образ Громовника), также угадывается один из вариантов бесчисленных порождений Хаоса.

Войну скандинавских богов асов с древними хтоническими великанами ванами возглавляет Один. Уцелевшие по ее окончании ваны были оттеснены за границы «космологизированного» пространства (часть великанов, настроенных дружественно или нейтрально, подобно греческим титанам, была принята в Этот мир). Оставшиеся непримиримыми великаны не оставляют попыток подчинить себе Космос, и только сын Одина Тор сдерживает их натиск. Наиболее ярким его подвигом является победа над чудовищной змеей Ермунганд, лежащей на дне мирового океана и обвившей своим телом обитаемый мир. Змея тяжело ранена, но затаилась в глубине в ожидании последней битвы.

В германской традиции борец с порождениями Хаоса Тор воплотился в образе Сигурда (Зигфрида), сразившего дракона Фафнира, обитавшего на далеком угрюмом острове. Смертельно раненый Фафнир напрасно просит Сигурда заткнуть рану, предлагая в награду половину мира (ср. сказание о Козьме-Демьяне). Беовульф побеждает чудовищного Гренделя, а потом - и его мать, проникнув в ее подводное логово.

Победа над хаотическим змеем позволяет перейти к устроению и упорядочиванию обитаемого космоса. Выделившаяся из Хаоса земля еще остается в значительной степени слепком первого, наследуя многие его характеристики. Известно, что до того, как перейти к освоению новой территории, в различных цивилизациях совершались обряды, символически повторяющие первоакт творения; невозделанную область следовало прежде космилогизировать, а потом уже заселить. В общих чертах этот процесс заключался в проведении границ, наречении топонимов, но главное - в устроении сакрального центра мира – «точки опоры» мироздания. М.Элиаде считал даже, что само по себе «обнаружение или проекция точки отсчета – Центра – равносильно сотворению Мира».[154]

Одолев Вритру, Индра освобождает воды, связанные демоном и проливает их на землю, роет русла для рек, направляя стихию хаоса в упорядоченные потоки. Устроителем мира он выступает и в другом мифе, рассказывающем о том, что некогда у гор были крылья. Перелетая с места на место, горы засыпали камнями города и вообще причиняли всяческий вред людям. Последние взмолились Индре, и он сбил эти крылья своими стрелами. 

Аналогичную деяниям Индры работу выполняет у славян Егорий Храбрый (он же Георгий Победоносец), повелевая «горам толкучим не сходиться, не расходиться, а стать на одном месте, лесам не шататься, не качаться, а стать на одном месте», приказывая рекам «протечь по всей земле».[155]

После заключения мира с Фир Болг, верховный вождь (бог) Племен богини Дану (в одном варианте это Дагда, в другом его сын) делит все сиды (священные холмы с «обитаемой» подземной частью) между вождями, после чего удаляется в страну Эмайн Аблах – Мир иной. Таким образом, последнее поколение богов, свергнув власть своих предшественников (Фир Болг) и расправившись с хтоническими чудовищами (фоморами), систематизирует территорию Ирландии – обитаемого мира, распределяя ее между богами, олицетворяющими систему и порядок.

По окончании обустройства, мир индийцев принимает следующий вид: средоточием вселенной является Амаравати (Девапура) – столица Сварги (небесного царства Индры). В центре земли на горе Меру растет дерево ашваттха, корни которого уходят в первозданные воды, из которых был создан мир. Вселенную объемлет мировой змей Ахи Будхунья (в дальнейшем, уже в индуизме, он зовется Шеша). Иной мир находится под землей. Вход в него охраняют четырехголовые псы Сарамеи – дети Сарамы, собаки Индры (у иранцев функцию стража выполняет пес Сура, ср. Цербер). По другой верии иной мир отделен рекой Вайтарани или «космическими водами», повелителем которых считается Варуна.

В центре мира иранцев также возвышается Мировая гора Хара или Хукарья, на вершине которой расположилась обитель богов Гаронмана. С горы стекают две реки, объемлющие мир. У подножья горы раскинулось озеро Ворукаша, где у источника Ардвисуры растет мировое дерево хаома.

Иной мир хеттов находится под землей, там царствуют «божества минувшего, древние боги Подземного мира» Истустияс и Папаяс. Небеса поддерживает великан Упеллури. Другими сведениями о строении Космоса мы не располагаем. Имеется лишь описание Мирового дерева: «Телипинус [подумал о] царе и царице, он подумал, как даровать им жизнь и силу. Затем перед Телипинусом поставили вечнозеленое дерево эа. На вечнозеленое дерево повесили шкуру овцы. В нее положили бараний жир, в нее положили пшеницу, скот и вино, в нее положили долгие дни и потомство, в нее положили блеяние овец, в нее положили процветание и изобилие… и Телепинус вкладывает в руки царя овечью шкуру. И он ему дает все блага …».[156] Вокруг дерева эа стоят священные животные, что перекликается и со славянскими вышивками, и со скандинавским Иггдразилем, и с сюжетами кельтской чеканки.

Греческая Ойкумена представляла собой остров, омываемый мировой рекой Океаном. В сакральном центре мира находилось главное святилище Греции - Дельфы со священным омфалом. Этруски, а вслед за ними и римляне каждый город уподобляли Вселенной. Фокусом магии и космических сил считался камень Мундус, располагавшийся в геометрическом центре города, представлявшего в плане пересечение под прямым углом двух главных улиц. Он закрывал яму, носившую то же название, являясь воротами в царство мертвых. Значение, придававшееся границам города, иллюстрирует рассказ об убийстве Ромулом своего брата Рэма, проявившего неуважение к борозде, которой мифический основатель Рима наметил очертания будущих городских стен.

Держал небо на своих плечах, не давая ему упасть на землю, титан Атлант. Под землей находился Аид – место вечного упокоения душ смертных и Тартар – бессмертных существ. Вход в него охранял трехглавый пес Цербер. Отметим, что этруский владыка подземного мира Аита (ср. греческий Аид-Гадес) часто изображался с волчьим (собачьим?) скальпом на голове. Границей иного мира служила река Стикс, через которую переправлял души умерших Харон. Другая, более поздняя традиция, помещает области, населенные душами умерших, на островах, разбросанных в западной части Океана.

В центре славянского Космоса стоит дерево, чья макушка упирается в небеса, а корни достигают преисподней. В «Слове о полку Игореве» о нем сказано: «Боян же вещий, если хотел кому песнь слагать, то носился мыслию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками».[157] Сейчас принято считать, что «мысль» – это ошибка перепесчика, а должна быть «мысь» – т.е. белка. У Н.В.Гоголя в «Вечерах на хуторе бдиз Диканьки» сть рассказ о дереве, стоящем на краю земли, по которому Бог сходит на землю ночью перед праздником Пасхи. Вероятно, праславянская мифология знала и аналог греческого Атланта. Такой вывод можно сделать из барельефов на Збручском идоле (Польша), в нижней части всех четырех граней которого изображен один и тот же персонаж, поддерживающий среднюю «человеческую» и верхнюю «божественную» трети стелы. Четыре грани отражают четверичное деление пространства по горизонтали (русское «все четыре стороны» означает «всюду»).

Иной мир отделен в славянском фольклоре от Этого водной границей, что следует из сказок, чьи «тридевятые царства» расположены за рекой или морем, и народных апокрифов, в которых души умерших переправляет в лодке на тот свет то Михаил Архангел, то Николай Чудотворец, то Илья Пророк. У чехов существует поговорка «улетел за море к Велесу» в значении «отправился на тот свет».

В мифический период истории Ирландия была разделена на пять царств – четыре по сторонам света, плюс центральная область, которая являлась «первой среди равных», благодаря ее сакральному центральному положению. Иной мир размещался под землей, в сидах, но иногда это был остров или архипелаг. Границей подземного мира служила ледяная река, через которую был переброшен мост, или Адская река, текущая в пещере, из которой в языческие времена (рассказ ведется от имени христианина, якобы, побывавшего в ней) выходили призраки, похищавшие людей. Описаний подземного мира не сохранилось, известно лишь, что галльский Суцелл, которому присущ целый ряд черт бога Подземного царства, изображается в сопровождении трехголовой собаки.

В германо-скандинавской мифологии срединный мир людей Мидгард, окружали пустынные и холодные Утгард и Етунхейм, населенные великанами етунами. В океане, окружавшем космос, жил уже упоминавшийся змей Ермунганд. Скандинавский Мир мертвых располагался под землей, за рекой Гьолль, через которую был переброшен золотой мост. Девять миров скандинавской вселенной связывал воедино и поддерживал ясень Иггдразиль. По его стволу бегала белка, на макушке сидел орел, у корней стояли олени, под корнями обитал змей Нидхегг, пытавшийся погубить мировой ясень, отравляя его корни своим ядом, в чем препятствовал чудовищу орел Одина – змееборчество шло беспрестанно. Здесь мы видим почти абсолютное совпадение с древом Бояна, особенно, если учесть, что образы змея и волка в индоевропейских мифологических системах взаимозаменяемы – у сербов, например, даже есть эпос «О Вуке (волке) - Огненном Змее». В этой связи А.А.Потебня утверждал, что «…змей, кощей, железный мних, карлик, великан – формы одного и того же существа».[158] Четыре карлика поддерживали небо там, где оно всего ближе спускалось к земле.

Итак, важнейшими атрибутами нового мира является его центр – своеобразная «точка опоры» вселенной, а также границы, за которые оттеснен Хаос. Акцентирование центра и границ дает образ шара. Неспроста у Платона в диалоге «Тимей» сказано: «Он (Устроитель Мира – А.И.) …путем вращения округлил космос до состояния сферы».[159] С этим положением соглашался и Аристотель, несмотря на критику многих положений своего учителя: «…форма Вселенной шарообразна… ведь шар – первая из телесных фигур, ибо только он ограничен одной поверхностью…».[160]

Мир имеет три вертикальных уровня: небесный, земной и подземный, связанные по вертикали мировым деревом (горой) - центральной осью мироздания. У греков (в платоновском мифе об Эре) это - веретено богини Ананки (персонифицированной Неотвратимости), у хеттов – тоже веретено не названной по имени богини. Земной уровень мира ориентирован по четырем сторонам света. Таким образом, квадрат (и более обще - четырехугольник) символизирует земной мир, а круг (проекция сферы на плоскость) – Вселенную в целом. В этом смысле показательно описание Атлантиды - идеального Космоса у Платона: остров в плане представлял правильный четырехугольник с круглой столицей – его сакральным центром.

Круговорот жизни

«Если верно, что «наш Мир» – это Космос, то всякое нападение извне грозит обратить его в Хаос, и, так как «наш Мир» был образован по образу и подобию Творения Бога, т.е. космогонии, враги, нападающие на этот Мир, воспринимаются как враги богов – демоны, и в первую очередь архидемон, первый Дракон, поверженный богами у истоков времен. Нападение на «наш Мир» – это отмщение мифического Дракона, восстающего против творения богов – Космоса и стремящегося обратить его в небытие».[161] Эти нападения приводят к постепенному «изнашиванию» мира, приближая его к опасному рубежу коллапса. Описывается этот процесс в архетипическом мифе об умирающем и воскресающем млм исчезающем и возвращающемся боге.

Хеттский миф о круговороте жизни повествует, как исчезает  первенец Бога бури Телепинус. Растения и животные перестают размножаться, люди не могут приносить жертвы богам, которым угрожает голод. Пчела богини Ханаханны находит Телепинуса в лесу. Она жалит его, пробуждая ото сна, затем смазывает лицо медом, и он возвращается. В свой черед, разгневавшись, на что-то, исчезает и сама Ханнаханна, мать всех богов. Коровы и овцы перестали плодиться, человеческие и животные матери - заботиться о своих детях. Потом гнев ее «улетучивается в преисподнюю», и она возвращается. Жизненный цикл восстановился. Героями сходных мифов выступали  также Бог бури, богини Инара и Анцили.

О круговороте жизни рассказывают греческие мифы. Афродита полюбила смертного Адониса, который погиб, охотясь на кабана, подосланного обманутым любовником богини богом Аресом. Сжалившись над безутешной сестрой (по другой версии – дочерью), Зевс распорядился, чтобы Адонис полгода жил в Аиде, полгода – на земле с Афродитой. Аид похитил Персефону (Кору), и ее мать Деметра в горе покинула Олимп. Растения и животные перестали плодоносить. Тогда Зевс приговорил, чтобы две трети года Персефона жила на Земле с матерью, треть – под землей с мужем. Умирающим и возрождающимся богом был Дионис, а Аполлон осень и зиму проводил у гипербореев (или в Лидии), на весну и лето возвращаясь в Дельфы.

Мифологему рассеченного на части, а затем воскресенного мертвой и живой водой Ивана Царевича тоже, вероятно, следует рассматривать как отголосок мифа о растерзанном, умирающем и воскресающем боге.

Отголоски того же мифа сохранились в кельтской легенде о том как Грайне - жена предводителя воинского союза фениев, полюбила Диармайда, который погиб, охотясь на кабана. На каменных «ложах Диармада и Грайне» ирландские девушки должны были отдаваться незнакомцам, воспроизводя жизненную энергию, способную, должно быть, оживить героя, т.е. способствуя очередному возрождению мира. Известно, что аналогичная практика была обычной среди жриц любвиобильной Афродиты.

Скандинавский миф о жизненных циклах повествует о том, как Ньерд, отец бога плодородия Фрейра, женился на великанше Скади, дворец которой стоял среди безжизненных льдов (один из образов иного мира). Полгода они жили в этом дворце, на 6 теплых месяцев перебирались к морю, в жилище Ньерда.

Борьба за возобновление жизненных сил Космоса происходит в форме совершения ритуалов, воспроизводящих акты творения, в результате чего мир как-бы рождается заново, и жертвоприношений, пополняющих силы богов – змееборцев и божеств, «ответственных» за ежегодное возрождение природы. Человек становится субъектом космологического процесса, выполняющим ответственную функцию помощи божествам, стоящим на страже этого мира. «Молодая кровь жертвы, таким образом, пополняла истощившуюся энергию бога (ибо так называемые божества плодородия тратили свою собственную субстанцию в усилиях, предпринимаемых для поддержания мира и обеспечения его изобилия; таким образом, они сами нуждались в периодическом возрождении)».[162] В основном ритуалы возрождения мира приурочены к Новому году - моменту, когда космос, ветшая, возвращается к своему недифференцированному состоянию, и следует заново синтезировать его, повторив все этапы его становления, имевшие место в «изначальные времена». «…Можно заметить, что в аграрных обществах и обществах городского типа сценарий празднования Нового года включает в себя серию драматических элементов, наиболее важные из которых – повторение космогонии посредством символического возвращения Хаоса, оргиастическое смешение, ритуальные битвы и конечная победа бога, изгнание грехов и возвращение мертвых, зажжение нового огня, регенерация времени путем «создания» 12 месяцев народившегося года, «предрекание» урожая и т.д».[163] Новый год, таким образом, – это возобновление Времени с его начала, то есть повторение космогонии. В армянском и сербском фолклоре есть предания о том, что накануне Рождества черт перегрызает сковывающие его цепи (сходные сюжеты имеются у немцев, персов, албанцев). Даже много более поздний христианский литургический год также основан на воспроизведении событий земной жизни Христа.

Интересно, как коррелирует с представлениями индоевропейцев - язычников «видение» шведского мистика Эмануэля Сведенборга (XVIII в.), воспринимавшего чуждую христианской ментальности категорию Хаоса в форме более привычного Ада: «Должно знать, что ады постоянно нападают на небеса и стараются уничтожить их, а что Господь постоянно охраняет небеса, отвращая их жителей от зла, исходящего от соби, и содержа их во благе, исходящем от Него самого… Я также видел иногда вскипания некоторых адов: это были усилия, чтоб себя освободить и все уничтожить».[164]

Мировые циклы

Космос, родившись, приобретает свою историю, наиболее часто воплощаемую в смене поколений богов.

Мир индоариев от рождения до гибели проходит четыре этапа, каждый из которых длится один миллион 80 тысяч лет, а все вместе они составляют великий период бытия -  махаюгу общей протяженностью 4 миллиона 320 тысяч лет (12 тысяч божественных лет). Вот как звучит эта мифологема в передаче Мирча Элиаде: «Критаюга – это совершенный век, вот почему он называется еще сатьяюгой, то есть «реальным веком»… В течение Критаюги нравственный закон Вселенной - дхарма, соблюдается неукоснительно… Следующий «век», третаюга, «триада»… знаменует собой известный упадок… Исполнение долга не осуществляется само по себе, ему надо учиться… В эпоху двапараюги на земле сохраняется лишь половина дхармы… В калиюге, «темном веке», остается лишь четверть дхармы… Человек и общество достигают в калиюге крайнего предела вырождения. Заканчивается все махапралаей – возвращением всех форм и модальностей существования к пракрити, изначальной неоформленной субстанции».[165] Напомним, что выше шла речь о четырех поколениях (рождающихся парах) ведийских богов-адитьев.

Маздеистский текст «Судкар-наск» повествует о четырех веках жизни мира по представлениям древних иранцев: Золотом, Серебряном, Стальном и «с примесью железа». Поздняя Авеста тоже излагает четверичную историю вселенной: первые три тысячелетия Космос пребывал в идеальном духовном состоянии, в следующие три тысячелетия был создан материальный мир, пребывавший сначала в блаженном состоянии «золотого века», на протяжении следующих трех тысяч лет идет борьба света и тьмы, и последний цикл, в котором Заратуштра получает материальное воплощение, еще не наступил, он закончится Страшным судом.

В хеттской мифологии теогонический сюжет содержится в «Поэме о царствовании на небесах», имеющей, вероятно, хурритское происхождение. Следует отметить, однако, что индоевропейские элементы в мифологии хурритов были очень сильны, ввиду того, что господствующий класс в созданном ими государстве Митанни составляли завоеватели-арии, чьими богами даже клялись хурриты при подписании межгосударственных договоров. Таким образом, в этом случае можно предположить возвращение индоевропейского сюжета в культурно родственную среду. Поэма рассказывает о том, что в небесном городе Кумми царствовал Алалу, ему прислуживал Ану, через девять «небесных лет» свергший первого и заключивший его в подземный мир. Воцарившемуся Ану стал прислуживать Кумарби, который также через девять лет сверг Ану, птицей поднявшегося в небо. Однако Кумарби успел откусить фаллос своего предшественника, зачав при этом Бога бури, реку Аранцах (р.Тигр) и гору Тасмису. Когда настало время им родиться, братья вышли из проломленной камнем головы Кумарби и одержали над ним победу с помощью бога Ану.

У греков Гея породила Урана (Небо), воцарившегося в мире, а от него - целый сонм хтонических титанов: циклопов, бриареев, сторуких и других. Отец возненавидел своих отпрысков и заключал их обратно в недра Земли, что приносило той все новые страдания в дополнение к непрерывным родильным мукам. Гея уговорила младшего сына - титана Крона - свергнуть Урана и передала ему серп, которым Крон и отсек Небо от Земли, оскопив своего родителя и принеся долгожданный покой матери. Воцарившись, Крон взял в жены сестру Рею. Памятуя о судьбе отца, он глотал своих новорожденных детей. В конце концов Рея сжалилась над младшим Зевсом и подменила его на завернутый в пеленки камень. Повзрослев, Зевс заставил отца изрыгнуть своих братьев и сестер. Вместе с ними он повел борьбу с Кроном и большинством титанов за власть над миром. Для достижения победы Зевсу пришлось вернуть на землю сторуких, которые и сыграли решающую роль в достижении победы. Титаны вместе с Кроном были низвергнуты в Тартар. В мире воцарились боги-олимпийцы во главе с тремя братьями – Зевсом, Посейдоном и Аидом, поделившими между собой небо, океан и подземный мир и оставившими землю в совместном владении.

Согласно теогонии орфиков, первыми владыками Вселенной были Эврином и Офиона – змеевидные существа, владевшие Олимпом и низринутые позже вглубь Океана. По другим верованиям, сам Океан был прародителем всех богов. Платон в «Тимее» также перечисляет четыре поколения богов, во главе которых стояли поочередно Уран, Океан, Крон, Зевс.[166] Таким образом, можно считать олимпийцев четвертым поколением небожителей. Олимпиадор в комментариях к платоновскому «Федону» выстраивает иную последовательность: «У Орфея рассказано о четырех царствах: первое – Урана, которое наследовал Крон, после Крона царствовал Зевс, преемником Зевса был Дионис».[167]  О четвертичной истории мира повествуют Гесиод и Овидий, выделяя в порядке регресса Золотой, Серебряный, Медный и Железный века. В последнем, наиболее порочном, и существует актуальное человечество. В гесиодовском списке между Медным и Железным помещен еще Век Героев, но это явная вставка в более древнюю, «металлическую», схему.

Мифологические представления древних славян прошли следующие этапы: хаотическая «Досварогова» эра (дикость, «жены блудяху»), эра Сварога, в течение которой обустраивался мир (начинается использование металлов, устанавливается моногамия), эра Дажьбога (продолжение процесса государственного и общественного устройства, дарование законов), и, наконец, «современная» эра четвертого поколения богов, возглавляемых Перуном.[168] Отголоски четвертичной истории мира встречаются и в русских сказках:  герой, попавший в Иной мир, проходит последовательно Золотое, Серебряное, и Медное царства, сражаясь с хтоническими персонажами, наделенными железными зубами и когтями.

Из четырех циклов, на которые делится ирландская эпическая литература, первый повествует о мифическом периоде истории Ирландии. Согласно входящим в него сагам, первая волна переселенцев прибыла на остров под предводительством королевы (богини) Кессайр и погибла в результате потопа. Вторую возглавил Парталон, начавший выводить землю из состояния первичного Хаоса, создавая озера, реки, равнины, распахивая новь, изобретая рыбную ловлю, охоту, земледелие, скотоводство. Его подданные погибли от какой-то эпидемии, разразившейся на острове. Переселенцы третьей волны, во главе с Немедом, продолжили было обустройство мира, но часть их попала под власть обитавшего где-то за морем и обладавшего магическими знаниями хтонического народа фоморов, а часть вынуждена была бежать. Потомки последних вернулись в Ирландию под именем Фир Болг. Переселенцы четвертой волны – носители эзотерического знания - Туата де Дананн («Племена богини Дану») прилетели на тучах и одержали победы над Фир Болг и фоморами. Следующими упоминаются уже исторические гойделы («Сыновья Миля» как они названы в сагах). И здесь мы встречаемся с четырьмя поколениями богов (героев в координатах ирландской традиции), последнее из которых представлено тремя братьями – «тремя богами Дану» (см. ниже).

Выше упоминалось, что, первым властителем скандинавского Космоса был гермафродитный великан Имир, породивший великанов Гримтурсенов. Волшебная корова Аудумбла вылизала изо льда великана Бури, породившего Бера - отца четвертого поколения небожителей: братьев Одина, Вилли и Ве.

Наиболее подробно мифы освящают приход к власти актуального поколения богов и их борьбу с предыдущим, третьим, поколением. Побежденные боги (или их часть) инкорпорируются в новый пантеон, в котором они, как правило, отвечают за материальное благополучие.

Начнем с дошедшей до нас в наиболее подробном изложении греческой традиции. Гомер, Гесиод, Аполлодор и другие авторы рассказывают о космической битве олимпийцев с их предшественниками – титанами. Это бессмертные дети Урана и Геи, шесть братьев и шесть сестер, вступивших в брак между собой, составив супружеские пары: Крон и Рея, Океан и Тефида (Тетис), не принимавшие участия в войне с олимпийцами, Кей и Феба, Гиперион и Тейя, а также Крий, Япет, Фемида и Мнемосина, не нашедшие себе супругов среди сестер и братьев. С титанами сражались родившиеся на тот момент шестеро олимпийцев: Зевс, Посейдон, Аид, Гера, Деметра, Гестия. Война между титанами и олимпийцами длилось десять лет, пока на помощь Зевсу не пришли гекатонхейры (сторукие). Титаны были побеждены; часть из них подчинилась новой власти, остальные были низвергнуты в Тартар. Помилованные титаны вошли в новый пантеон, и многие из них даже связали себя узами брака с олимпийскими богами. Греческой мифологии известен во многом перекликающийся с вышеприведенным сюжет, героями которого являются смертные гиганты. Они появились на свет из крови оскопленного Урана, впитавшейся в землю, или же Гея породила их от Урана после того, как титаны были отправлены Зевсом в Тартар, чтобы отомстить за своих детей. Битва олимпийцев с гигантами произошла  на Флегрейских полях, в Халкидике. Победа зависела от участия в битве на стороне богов смертных, и по совету Афины Зевс призвал для участия в битве Геракла. Всего гигантов было 150, но 13 были наиболее сильными. Геракл сразил Алкионея, набиравшегося силы от земли; Зевс – могучего Порфириона, посягавшего на Геру (в той системе координат символизировавшей верховную власть), Аполлон - Эфиальта, Дионис - Эврита, Геката - Клития, Гефест - Миманта, Посейдон – Полидора (Полибута), Гермес - Ипполита, Артемида - Гратиона, мойры - Агрия и Тоона, Афина обрушила на Энкелада остров Сицилия, содрала кожу с Палланта. Остальных поразил молниями Зевс. Вероятно, здест мы имеем дело с двумя версиями одного и того же мифа, но версиями, разошедшимися настолько, что они начали жить своей жизнью. Титаны/гиганты предстают по сути зеркальными, но хаотическими отображениями космичесуих богов. Титанов, как и олимпийцев, двенадцать,  гигантов тринадцать (возможно, Агрий и Тоон, сраженные медными палицами мойр, - один персонаж, тогда их тоже двенадцать).

Четкое зеркальное отражение высшей семерки благих духов (богов) Амеша Спента в стане зла мы встречаем в зороастризме.

Воху Мана (благая мысль) противостоит Ака Мана (злая мысль);

Аша Вахишта (наилучший распорядок) – Друдж (ложь);

Хшатра Варья (прочная власть)  - Душ Хшатра (трусость, подлость);

Спента Армайти (святое благочестие)  - Тарамаити (ложная гордость, спесь);

Хаурватат (целостность)  - Аветат (ничтожество, деградация, болезнь);

Амертат (бессмертие) - Меретин (смерть).

Венчает этот список антиподов, конечно, верховная пара близнецов Ахурамазда – Ангро-Майнью. В целом дэвов - бесчисленное множество, но их образы слабо индивидуализированы.

          Считается, что и после начала распада индоиранской общности многие иранские племена почитали и дэвов, и ахуров в качесьве богов и четкий дуализм стал результатом лишь реформы Заратуштры.[169] Забегая вперед, скажем, что и у индоариев был такой же этап: древнейшие Ригведа и Самаведа называют главных божеств (Савитара, Сурью, Пушана, Индру, Варуну, Митру, Агни, Апам Напата, Марутов, Рудру) и дева, и асурами. Выход из коллизии был найден с помощью следующего мифа, содержащегося в «Гатах» («Авеста»): Когда два верховных духа-близнеца, благой и злой, создали мир, они предложили людям и дэвам сделать выбор, на чью сторону встать. Дэвы предпочли зло (по некоторым версиям, будучи обманутыми Духом зла). Согласно «Видевдату» («Закону против дэвов») духи зла имеют теллургическую природу – они обитают под землей, в горах и пещерах. Этот же источник причисляет к ним некоторых персонажей ведийской мифологии: Индру, Сарву и Нахатью (Насатью).[170] Надо отметить, что в иранской мифологии дэвы не являются предшественниками ахуров – это две современные друг другу группы божеств.

В Ведах, наоборот, асуры олицетворяют зло, а боги дева принадлежат к противоположному «лагерю». Хотя Ригведа и Самаведа разделения еще не знают, и как говорилось выше, к одним и тем же небожителям применяются оба названия. Более поздние источники (начиная с Атхарваведы, середина I тыс. до н.э.) содержат многочисленные рассказы о противоборстве светлых девов, и прежде всего Индры, с уже зловредными асурами. О разделении богов существует несколько вариантов одного мифа. Общее в них то, что во время пахтания изначального Молочного океана из него появляется прекрасная богиня, несущая напиток бессмертия (амриту, или суру), которое принимают девы и от которого, увлекшись богиней, отказываются дайтьи. С тех пор последних именуют а-сурами, «лишенными суры». Согласно другой версии, слово асуры, наоборот, означает «обладающие жизненной силой». Изначально асуры жили на вершине космической горы Сумеру, но опьяненные, были сброшены девами вниз. Попытки асуров вернуться на гору силой не увенчались успехом. По другой версии, возгордившиеся асуры преисполнились зла, и «счастье отвернулось от них».[171] Тогда Индра сокрушил их в битвах, а Рудра испепелил три небесных города асуров и низверг их с неба. Гибнущие в сражениях с богами асуры удаляются в царство Варуны – в глубины подземного океана.

          Впрочем, были и контакты иного рода: дева Шакра берет в жены Суджу, дочь вождя асуров, Индра – Шачи, дочь убитого им асура Пуломана

          Часто под общим именем асуры понимают дайтьев, данавов и других потомков божественного мудреца Кашьяпы. Данавы являются его детьми от Дану, одной из дочерей Дакши. Другой его дочерью была богиня Адити (мать адитьев-дева). В Ригведе говорится о семи Дану, то есть данавах. Они выступают здесь как гиганты, живущие во дворце Варуны и сражающиеся против богов-девов. Старшая же дочь Дакши, Дити, стала матерью дайтьев, тоже великанов и тоже противников богов-дева. Впрочем, иногда дайтьи и данавы отождествляются друг с другом. Таким образом, не напрямую, но подразумевается, что первыми родились дайтьи, следом – данавы и уже потом – адитьи, младшее поколение богов.

          В древнегерманской (скандинавской) мифологии рассказывается о войне между ванами и асами. Поводом к войне послужил приход к асам злой колдуньи Хейд (или Гулльвейг) из ванов. Асы забили ее копьями и трижды сжигали, но она снова возрождалась. Войну начал глава асов Один, бросив копье в сторону войска ванов, но те стали теснить асов, подступая к самому Асгарду, небесному городу последних. Впрочем, война закончилась миром и обменом заложниками.

Авторы фундаментальной энциклопедии «Мифы народов мира» называет ванов богами плодородия. Им приписываются кровосмесительные связи между братьями и сестрами, колдовство, пророческий дар и ритуальное миролюбие. Жилище ванов обозначается Снорри Стурлусоном в «Младшей Эдде» как Ванахейм, но в другом месте он же называет жилище Фрейра Альвхейм, что свидетельствует о смешении великанов-ванов с великанами- альвами.[172] Из ванов чаще в мифах фигурируют три персонажа: Ньерд, Фрейр и Фрейя.

          После войны Ньерд становится заложником у асов и поселяется в Ноатуне («Корабельный двор»), который расположен, согласно «Младшей Эдде», на небе, но, вместе с тем, у моря. Ньерд очень богат, ему подвластны море, ветер и огонь, он покровительствует мореплаванию, рыболовству, охоте на морских животных.    

Сын Ньерда Фрейр — миролюбивый бог плодородия и лета. Ему подвластен солнечный свет, он посылает людям обильные урожаи, зачастую его изображали в виде фаллоса. В «Саге об Инглингах» он фигурирует в качестве шведского короля, основоположника династии Инглингов, одаривавщего свою страну плодородием и драгоценными металлами даже после смерти). Фоейр состоит в кровосмесительной связи со своей сестрой Фрейей.

Фрейя — богиня любви и войны. Помимо любви, Фрейя «отвечает» за плодородие, урожай и жатву, но также может принести победу в битве. Фрейя научила асов искусству волшебства и колдовства, которое было распространено среди ванов. Она мать дочерей Хнос («драгоценный камень») и Герсими («сокровище»).

В ирландской традиции подробно рассказывается о войне актуального поколения богов - Туата Де Дананн - с хтоническим народом фоморов. Прародительницей последних считалась богиня Домну, чье имя, как считается, коррелирует с понятием «морская бездна». В эпохальной битве при Маг Туиред фоморы были разбиты и навсегда изгнаны с острова. И в ирландской мифологии два племени не только воевали: фомор Элата вступил в любовную связь с Эри из Племен богини Дану. У них родился сын, Брес, который впоследствии на время стал даже правителем Туатов. Другие мужчины и женщины Племени богини Дану тоже были связаны с фоморами династическими браками. Так, например, Луг приходился внуком вождю фоморов Балору и богу-врачевателю из Племен богини Дану - Диан Кехта.

Триада

Таким образом, процесс «космологизации» мира и одновременно его регресса проходит через четыре стадии, последняя из которых открывается захватом власти тремя божественными братьями, отнимающими ее у отца (в Индии – матери), из чрева которого они вырываются, выламываются (Адити, Зерван, Кумарби, Крон).

Один из братьев (младший) становится верховным небесным богом – Громовником и делит власть над миром с братьями. Так, победившие Крона Зевс, Посейдон и Аид разделили между собой небо, море и подземный мир, оставив землю в совместном ведении. В ирландском эпосе существует устойчивое выражение «три бога Дану», как правило, это - сыновья богини Дану – Бриан, Иухар и Иухарба, иногда – Гоибниу, Лухте и Кредне, иногда – Луг, Дагда, Огма. В хеттской мифологии трое братьев - Бог бури, Тасмису-Гора и Аранцах-Река вышли из черепа Кумарби, проломленного камнем. Скандинавский Один сотворил людей с помощью своих братьев Вили и Ве. Согласно зороастрийской традиции, в последнем четвертом, еще не наступившем 3000-летнем «веке» власть перейдет к трем сыновьям Заратуштры: Ухшиат-Эрету, Ухшиаг-Нему и Астват-Эрету. Скорее всего, три брата русских сказок – тоже стертый образ трех божественных братьев.

Впрочем, характер отношений между братьями был далек от идиллического: два  брата пытались отнять власть у своего счастливого соперника. Скандинавские Вили и Ве в отсутствие Одина правили державой богов, а однажды даже завладели его женой. Супруга ерховного правителя считалась в некоторой степени носителем верховной власти  –  в истории нередки случаи, когда для утверждения на троне новый правитель вступал в брак с супругой свергнутого или умершего предшественника. В русских сказках (и в курдской) два брата отбирают у младшего невесту и убивают его (обрекают его на верную смерть). В конце концов, предолев немыслимые испытания, вернувшись из Иного мира, младший возвращает себе невесту и отцовское расположение. Старшие братья получают заслуженное наказание.

          Гомер передает рассказ о заговоре против Зевса, возглавленном женой и братом Громовника – Герой и Посейдоном. Зевсу удалось сохранить власть, заговорщики были наказаны.

Порой во главе пантеона стоят три божества, не являющиеся братьями, что, вероятно, следует рассматривать как результат искажения первоначального сюжета. Так, древнейшую триаду римлян составляли Юпитер, Марс и Квирин, о родственных связях между которыми нигде не упоминается. При наличии братьев, отошедших на задний план, Один в дальнейшем почитался в окружении Тора (своего сына) и Фрейра (бывшего врага – вана), с которыми имел в Упсале один храм. В центре поклонения индуистов стоят Брахма, Шива и Вишну, а ведическая триада предстает в форме Митры-Варуны, Индры и двух Насатьев (на причинах двоичности первого и третьего членов ведической Триады мы останавливаться не будем, отослав читателя к классической работе Жоржа Демюзиля «Верховные боги индоевропейцев») и т.д. 

В упомянутой книге французский ученый сформуировал положение о том, что общеиндоевропейская идеология базировалась на трех фундаментальных принципах, носителями которых являлись три основных сословия в индоевропейских обществах. Это - поддержание космического и юридического порядка (сословие жрецов), физическая защита социума (сословие воинов) и обеспечение материального благополучия (сословие земледельцев и пастухов). Эта гипотеза подтверждается, в частности, и тем, что Платон представлял население своего идеального государства в виде совокупности се тех же трех сословий свободных граждан: правителей-ученых, воинов и ремесленников. Это, по его мнению, соответствовало общему строению Космоса: высший мир прообразов, душа мира и телесный мир вещей.[173]

Добавим, что сама троичная организация времени (прошлое – настоящее - будущее), космоса (подземный мир – земля - небо) и, как говорилось выше, общества подразумевала троичную же иерофанию. Таким образом, идея божественнй триады была призвана воплотить идею целостности и завершенности космической экзистенции. В философии Аристотеля «…«целое» и «все» определяется через число три: начало, середина и конец составляют число целого и при этом троицу. Вот почему, переняв у природы, так сказать, ее законы, мы пользуемся этим числом при богослужениях».[174] Сходных взглядов придерживались пифагорейцы и Плотин.

Верховной триаде индоевропейской мифологии посвящен следующий очерк.

Эсхатология

Актуальный мир индийцев в итоге разрушает Рудра: он насылает засуху, которая иссушает все воды на земле, потом выдыхает огромные облака, мечет молнии и вызывает ливень. Огонь, поднявшийся со дна океана, испепеляет мир.

По античным источникам восстанавливается ход иранской мировой катастрофы: четыре коня (огонь, вода, земля и воздух), что влекут космическую колесницу, выйдут из повиновения и будут драться друг с другом до тех пор, пока огонь не поглотит всех и вся. В зороастрийской традиции перед концом света наступит зима, вырвется из пут Ажи-Дахаки, мир погибнет в огне, а затем возродится в первоначальном виде.

          Греческая мифология не донесла до нас сколько-нибудь подробного эсхатологического сюжета. Существуют лишь намеки на опасность, подстерегающую олимпийцев «в конце времен». Это - пока не родившийся сын богини Метис, который, согласно предсказанию, полученному Зевсом, воцарится в мире. Это и поверженный, но не добитый Тифон, продолжающий грозить олимпийцам из Тартара вкупе со всеми ввергнутыми туда хтоническими чудовищами времен «начала начал».

          По свидетельству Страбона, «Не только (галльские – А.И.) друиды, но и другие утверждают, что души и вселенная неразрушимы, но все же в конечном счете огонь и вода одержат верх над ними».[175]

Эсхатологические мотивы наиболее ярко и полно сохранны скандинавской мифологией. Придут три небывало холодные зимы. Солнце скроется за туманом. Освободится от пут злой бог Локи, его чудовищные дети - волк, змея. Они возглавят великанов, которые атакуют асов. Боги и великаны перебьют друг друга, от огненного меча вспыхнет Иггдразиль и море поглотит сушу. Гигантские волки пожрут Солнце и Луну. Власть перейдет к богине смерти Хелль. Однако убитый с помощью козней Локи бог весны Бальдр воскреснет во время этой битвы и вместе с другими уцелевшими детьми асов построит новый мир. Сыновья Тора найдут отцовский молот, дочь богини Солнца заменит мать, а дети Одина Бальдр и Хед возьмут на себя функции отца.

Описаний этого сюжета в хеттской и славянской традициях не сохранилось.

*                 *                 *

Подведем итоги. Актуальному миру предшествует царство Хаоса, чаще представляемое в виде водной стихии. В нем обнаруживается зародыш нового мира, делящийся надвое, и с этого момента начинается уже история собственно Космоса, постепенно структурирующегося, ширящегося в пространстве.

Космологизация мира проходит четыре этапа, символизируемых четырьмя поколениями богов, сменяющими друг друга в результате бескомпромиссной борьбы (в зороастризме окончательная космологизация мира еще не наступила, она будет достигнута, когда на земле телесно воплотится Заратуштра). Четыре фазы – это полный жизненный цикл любого феномена: рождение, рост, убывание, смерть. Это четыре времена года, четыре части суток – «микрогода», четыре этапа человеческой жизни, четыре  фазы Луны. Не случайно четыре зверя и всадника Апокалипсиса ап. Иоанна, испытывавшего ощутимое влияние языческой античности, – символ исполнения времен. Интересно, что и человеческая история подчиняется тому же алгоритму: Джанбаттиста Вико, например, писал о четырех фазах внутри каждого исторического цикла, Арнольд Тойнби и Лев Гумилев также выделяли четыре фазы - зарождение, рост, надлом и распад в жизни всех идентифицированных ими цивилизаций (этносов). О четырех расах обитателей Земли говорят последователи т.н. «Традиции» (Е.П.Блаватская, Эдуард Шюре и проч.). Интересно, что и Э.Сваденберг писал о четырех поколениях людей от сотворения мира, в каждом из которых постепенно убывает благодать.[176]

Во главе актуального пантеона стоит Громовник, имеющий двух братьев. Все трое появились на свет, выйдя из тела своего отца – царя предшествующего поколения богов, что подчеркивает преемственность власти. В то же врея насильстенный, неестественный характер их рождения намекает на изначальную испорченность, греховность, обреченность актуального поколения. Троичность в мифопоэтической (и не только) традиции передает начало, развитие и конец каждой вещи, ее динамическую целостность. Три божественных единоутробных брата символизируют и объемлют весь феноменальный мир, становясь его альфой и омегой. В качестве иллюстрации этого у греков и, вероятно, у хеттов (у которых небесного Тешшуба (Бога бури) дополняют Река/вода и Гора/земля) божественные братья руководят тремя физическими мирами, а в Риме и Индии представляют три касты арийского общества. В этих рамках можно предположить идею единого божества, явленного в трех ипостасях. Здесь уместно напомнить, что в индуизме Брахма, Шива и Вишну прямо считаются воплощениями единого Брахмана.

Собственно жизнь Космоса началась с разделения Неба и Земли, значимость этого акта проявляется в наличии специального персонажа, поддерживающего Небо, не давая ему упасть на землю и вновь обратить мир в хаос. В центре Космоса высится Мировая гора и/или Мировое дерево, т.е. вертикально ориентированная структура, соединяющая все три мира; окружен он оттесненным на периферию Хаосом, воплощенным в мировым океане, или «Ином мире», границей которого служит опять же водная черта, через которую переброшен мост – связующее звено между космическим и хаотическим мирами. Вход в Иной мир охраняет многоголовая чудовищная собака.

В какой-то момент Космос вынужден остановиться в своей экспансии и обрести границу – ни одна система не может расширяться до бесконечности и не иметь пределов, в противном случае она погибнет от энтропии. Отсюда проистекает не просто невозможность окончательной победы Космоса над Хаосом, а обреченность конечного Космоса в борьбе с бесконечным Хаосом. Последний насылает на Этот мир, со структурной упорядоченностью которого он в силу своей природы смириться не в состоянии, свои чудовищные порождения, имеющие змеевидный или изоморфный облик, что должно иллюстрировать их принадлежность к миру Хаоса.

В «начале начал» противостоит им Громовник. Собственно, архебитву Громовника с Чудовищем следует рассматривать как акт окончательно разрыва Космоса с Хаосом, освобождения первого от власти второго. В силу циклического характера мифологического времени, год символизирует полный круговорот жизни, и в конце каждого года Хаос опять восстает на Космос. Битву приходится повторять снова и снова. Постепенно защитные функции переходят к сыну Громовника, а затем – и к смертным героям. Деградацию образа Защитника от верховного бога к смертному человеку следует рассматривать в рамках парадигмы «источения начального совершенства», предполагающей, что в начале Времен в молодом мире было разлито райское блаженство, господствовали неисчерпаемость и могущество. Однако протекание Времени предполагает все большее удаление от «начала», а следовательно, и утрату первоначального совершенства. Все, что происходит во времени, разрушается, вырождается и в конце концов погибает. Правда, на первых порах периодически уменьшающееся совершенство столь же периодически восстанавливается. «Вечное рождение и вечный распад, по мнению Филолая из Кротона, – вот удел проявленного, существующего во времени, тогда как то, что не рождает и не рождается, пребывает неизменным».[177]

          В нумерологической системе координат алгоритм жизни Космоса, т.е. жизни вообще предстает в следующем виде. В первичном Хаосе заключено единичное мировое яйцо, содержащее в себе потенцию всего разнообразия последующей жизни: «…единице соответствует бог, в качестве семени являющийся всем, что только существует в природе», - так утверждает Ямвлих.[178] Деление единого на первую пару означает переход ко всему дальнейшему многообразию множественности: «…от неопределенной двоицы и Единого произошли все Идеи и Числа…», - говорит Плотин.[179] Продолжение процесса описывает Григорий Назианзин: «…единица, изначально движущаяся к двойственности, останавливается на троичности».[180] Пришествие в мир божественной триады, окончательно утверждающей преодоление хаотических элементов в Космосе и символизирующей установление его трехчастной структуры, означает достижение завершенности мира. Согласно Ямвлиху, «…Всякая сущность, протекающая в природной последовательности, имеет три определения – начало, расцвет и завершение и как бы два предела и одну середину».[181] Устроение пространственной упорядоченности мира богами четвертого поколения приходится на последний временной цикл, когда в мире устанавливается гармония ритмов пространства и времени, ведь «временная» четверица в сумме с предшествующими «пространственными» числами дает совершенную величину – десятирицу, пифагорийский тетрактис: 1+2+3+4=10. В десятерице воплощается абсолютная предвечная единица как потенция и заданность бытия, которая, пройдя необходимые ступени эволюции, обретает завершенность, экзистенцию в себе самой. «В десятирице, - пишет Ямвлих, - находится природное равновесие, размеренность и совершенная целостность. Она все вбирает в себя в виде семени… она не знает сама по себе никакого присущего ей самой или естественного изменения, кроме как через периодическое возвращение к самой себе».[182]

Итак, времена исполнились – от воды и огня, противоположных по форме, но единых в своей хаотической природе субстанций, наступает гибель Космоса в результате истощения его жизненной энергии и ослабления способности противостоять давлению окружающего Хаоса. Ведь мирское время, согласно Платону, «возникло вместе с небом, дабы одновременно рожденные, они и распались бы одновременно».[183]

Мир возвращается к единице, т.е. «сворачивается» (подобно небу в Апокалипсисе ап.Иоанна) в эмбрион, имеющий форму шара (яйца), наиболее экономичную и устойчивую к агрессивному воздействию извне, ядром нового Космоса сохраняясь в опять победившем Хаосе.

И все начинается сначала.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Процесс осмысления бытия и мира, принявший форму мифотворчества, уже в глубочайшей древности сформировал стройную онтологическую систему, которая сохранилась в ментальности современного человека в несколько трансформированном виде.

Первичное единство пространства и времени обрело динамику в троичности, образом которой стала верховная божественная Триада. Интеллектуальный заряд этой мифологемы  оказался столь мощным, что смог трансформировать строгое семитское единобожие в образ христианской Троицы. Подобно тому, как братские узы трех верховных богов индоевропейцев символизировали внутреннее единство троичного мира и трехчастного социума, три ипостаси Бога стали «альфой и омегой» вселенной и человечества в представлении христиан.

Если картина Верхнего и Нижнего уровней  мироздания во многом имеет абстрактный характер, то сакральная география Срединного, «человеческого», уровня разработана более подробно. Последний имеет центр, неспокойные границы и ориентирован по четырем сторонам света, из которых запад, где ежедневно «умирает» и начинает путь к новому рождению Солнце, является местопребыванием человеческих душ. Но это (по аналогии с Солнцем) не просто царство смерти. Западные острова наполнены символами жизни. Человека ожидает не абсолютная, а временная смерть, за которой последует возрождение. «Репетицией» этого процесса стали мистерии, позволявшие подготовиться к круговороту смерти-жизни. Неразрывно связаны с мистериями инициации, позволяющие человеку позиционировать себя на каждом новом отрезке жизненного пути. 

Последовательно сменяющие друг друга эпохи жизни Космоса представлены четырьмя поколениями небожителей, причем, о первых сохранились лишь смутные «воспоминания». Так, по мифам разных индоевропейских народов рассыпаны лишь намеки о Богине пресных земных вод, вероятно, некогда распоряжавшейся плодородием земли и почитавшейся в качестве супруги верховного небесного бога.

Основные события мифологической истории протекают в период жизни непосредственных предшественников актуального человечества. Так, например, балканские дорийцы «запротоколировали» в мифах историю своих предшественников – микенских греков.

          История мира проходит четыре этапа и, совершая полный оборот, возвращается к своему началу, чтобы вновь повториться.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Таблица 1

«Героическая» история Древней Греции

Таблица 2

Верховные триады (функции)

Таблица 3

Верховные триады (уровни мироздания)

БИБЛИОГРАФИЯ

ИСТОЧНИКИ

Аристотель. Сочинения в четырех томах. М: Мысль,1981. - 2208 с.

Афанасьев А.Н. Народные русские сказки. Полное издание в одном томе. М:  Альфа-книга, 2014. - 1088 с.

Геродот. История. М: АСТ, 2006. - 671 с.

Гесиод. Теогония. Труды и дни: поэма. М: Директ-медия, 2004, - 125

Гностики или о «лжеименном знании». Киев: УЦИММ - ПРЕСС,1997. –476 с.

Голубиная книга. М: Авалон, 2010, - 256 с.

Гомер. Илиада.  Одиссея. М: Эксмо, 2008, - 896 с.

Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. М: Лабиринт, 2000, - 224 с.

Еврепид. Медея – Ипполит - Вакханки. М: Азбука-классика, 2006, - 256 с.

Кожемякина А.С. Сибирские сказки. Новосибирск: Западно-сибирское книжное издательство, 1973, - 217 с.

Луна, упавшая с неба. Древняя литература Малой Азии. М: Художественная литература, 1977, - 317 с.

Овидий. Метаморфозы. М: Азбука-классика, 2016, - 400 с.

Платон. Парменид, Кратил и другие диалоги. М: Наука, 2014, - 552 с.

Платон. Сочнения в трех томах. Т.3. М: Мысль, 1971, - 688 с.

Плотин. Космогония. М.-Киев: REFL-book, Ваклер, 1995, - 304 с.

Повесть временных лет. С-Пб: Наука, 2007, - 672 с.

Ригведа. Мандалы I-IV. М: Наука, 1989, - 678 с.

Софокл. Антигона. М: Искусство, 1983, - 120 с.

Страбон. География. М: Олма-Пресс, 2004, - 639 с.

Тацит. О происхождении германцев и местоположении Германии. М: Книга, 2011, - 38 с.

Фрагменты ранних греческих философов. Ч.1, М: Наука, 1989, - 576 с.

Цезарь. Записки о Галльской войне. М: Книги мудрости, 2010, - 420 с.

Эллинские поэты VIII-III вв. до н.э. М: Ладомир, 1999, - 517 с.

УЧЕБНАЯ И СПРАВОЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА

История древней Греции. Под ред. В.И. Кузищина. М: Высшая школа, 2005, - 399 с.

Мифы народов мира. Энциклопедия / Гл. ред. С.А. Токарев. – М: Советская энциклопедия, 1980 - Т.1 - 671с., Т.2 – 719 с.

Славянская мифология. Энциклопедический словарь. Изд. 2-е. М.: Международные отношения, 2002. – 512 с.

Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1 (XI — первая половина XIV в.). Л: АН СССР. ИРЛИ, 1987, - 512 с.

Предметно-понятийный словарь греческого языка. Микенский период. Л.: Наука, 1986. - 208 с.

Хрестоматия по древнерусской литературе / сост. М. Е. Федорова и Т. А. Сумникова. — М.: Высшая школа, 1985, - 256 с.

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб: 1890—1907.

ЛИТЕРАТУРА

Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор. М-Л: АН СССР, 1949, - 601 с.

Ардзинба В.Г. Ритуалы и мифы древней Анатолии. М: Наука, 1982, - 252 с.

Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. М.: Индрик, 1994, Т.1 – 800 с.

Афанасьев А.Н. Мифы древних славян. М.: Рипол-Классик, 2013, - 288 с.

Виллер Э.А. Учение о Едином в античности и средневековье. С.-Пб.: Алетейя,  2002, - 668 с.

Гаврилов Д.А, Наговицын А.Е. Боги славян. Язычество. М.: Рефл-Бук, 2002, - 464 с.

Генон Р. Символы священной науки. М.: Беловодье, 2002, - 496 с.

Гиндин Л.А. Население гомеровской Трои. Историко-филологическое исследование по этнологии Древней Анатолии. M.: Наука, 1993, - 210 с.

Гиндин Л.А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М.: Восточная литература, 1996, - 328 с.

Гиндин Л.А. и Цымбурский В.Л. Прагреки в Трое. М: Вестник древней истории. 1994. № 4.

Э.А.Грантовский. Индо-иранские касты у скифов. XXV МКВ. Доклады делегации СССР. М.: 1960.

Забылин М. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. М.: Издательство М.Березина, 1980, - 622 с.

Иванов В. И. Дионис и прадионисийство. С-Пб: Алетейя, 2000, - 343 с.

Ильинская Л.С. Легенды и археология. Древнейшее Средиземноморье. М.: Наука, 1988, - 176 с.

Керн Г. Лабиринты мира. СПб.: Азбука-классика, 2007, - 432 с.

Клейн Л. С. Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества. — СПб.: Евразия, 2004, - 480 с.

Ключевский В.О. Курс русской истории. М.: Мысль, 1987. Т. 1, - 432 с.

Курбатов В. Россия до Руси. По следам индоевропейцев. М.: Буки-Веди, 2013, - 528 с.

Леру Ф. Друиды. С.-Пб.: Евразия, 2000, - 283 с.

Лосев А.Ф. История античной эстетики: последние века. Кн.2, М.: АСТ, 1988, - 512 с.

Максимов С.В.. Легенды и мифы России. Ростов на Дону: Феникс; С.-Пб: Северо-Запад, 2006. - 414 с

Наговицын А. Тайны мифологии славян. М.: Акад.проект Традиция, 2009,  511 с.

Немировский А. А. Датировка Троянской войны в античной традиции: к легендарной хронологии «Героического века» Эллады. «Studia historica». Volume III. Москва, 2003.

Потебня А.А. Символ и миф в народной культуре. М.: Лабиринт, 2000, - 480 с.

Пропп В.Я. Исторические корни Волшебной Сказки. М.: Лабиринт, 2009, - 274 с.

Рис А., Рис Б. Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе. М.: Энигма, 1999, - 480 с.

Рыбаков Б.А. Язычество древних славян, М.: Наука, 1981, 608 с.

Сведенборг Э. О небесах, о мире духов и об аде. С.-Пб.: Азбука, 2000, - 472 с.

Соболев А.Н. Мифология славян. Мифология славян. — СПб.: Лань, 1999, - 271 с.

Теребихин Н.М. Метафизика Севера. Архангельск: Издание ПГУ, 2004, - 272 с.

Фаминцын А.С. Божества древних славян. С-Пб.: Алетейя, 2012, - 363 с

Фанталов А.Н. Индоевропейские мифологии: структурное ядро пантеона в историко-социальном аспекте // Культурологические исследования 01: Сб. научных трудов. – С-Пб.: Издательство РГПУ им. А.И. Герцена, 2001. – С.91 – 97..

Фомин В. Единое учение о едином боге в духовно-посвятительной традиции. М.: Индрик, 2001, - 568 с.

Фомин В. Сокровенное учение античности в духовном наследии Платона. М.: Аргус, 1994, - 288 с.

Цымбурский В. Л. Гомеровский эпос и этногенез Северо-Западной Анатолии. Дисс. канд. фил.наук. – М.: МГУ, 1987.

Широкова Н.С. Культура кельтов и нордическая традиция античности. С-Пб.: Евразия, 2000, - 352 с.

ЭлиадеМ. Мефистофель и андрогин. С.-Пб. Алетейя, 1998, - 374 с.

ЭлиадеМ. Миф о вечном возвращении. М.: Ладомир, 2000, - 414 с.

Элиаде М. Тайные общества. Обряды инициации и посвящения. М.; СПб.: Университетская книга, 1999, - 356 с.

ЭлиадеМ. Аспекты мифа. М. Инвест-ППП, 2000, - 240 с.

ЭлиадеМ. История веры и религиозных идей. От каменного века до Элевсинских мистерий. М.: Академический проект, 2008, - 624 с.

ЭлиадеМ. История веры и религиозных идей. От Гаутамы Будды до триумфа христианства. М.: Академический проект, 2008, - 688 с.

ЭлиадеМ. История веры и религиозных идей. От Магомета до Реформации. М.: Академическийпроект, 2008, - 463 с.

Gurney О.R. Thе Hittites, Bungay, Suffolk: Penguin books, - 242 p.

Dumezil G. Gods of Ancient Northmen. Berkeley: University of California Press, 1973, - 157 p.

Lloyd Seton. Türkiye’nin tarihi. Ankara: TÜBİTAK, 2012: - 283 s.

ИНТЕРНЕТ-РЕСУРСЫ

#"#_ftnref1" name="_ftn1" title="">[1]В.Иванов. Дионис и прадионисийство. С.-П., 2000, с.194.

[2]Цит. по: #"#_ftnref3" name="_ftn3" title="">[3]Мифы народов мира. Энциклопедия / Гл. ред. С.А.Токарев. - М., 1980.

[4]Подробнее см.: Немировский А. А. Датировка Троянской войны в античной традиции: к легендарной хронологии «Героического века» Эллады. «Studia historica». Volume III. Москва, 2003. С. 3—18.).

[5]Cм., например:  Гиндин A.A. Население гомеровской Трои. Историко-филологическое исследование по этнологии Древней Анатолии. - M., 1993, Гиндин А.А., Цымбурский В.Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. - М., 1962., Seton Lloyd. Türkiye’nin tarihi (пер. с английского). Ankara,  2012. c. 50-57. История древней Греции. Под ред. В.И. Кузищина. М.,  2005, с. 377.

[6]Подробнее о потопах см.: Ильинская Л.С. Легенды и археология. Древнейшее Средиземноморье. М., 1988. С. 17-33.

[7]Луна, упавшая с неба. Древняя литература Малой Азии. М., 1977- С. 55-61.

[8]Софокл. Антигона, 970.

[9]Гомер. Одиссея, VIII, 361.

[10]См. работы Л. Гиндина и В. Цымбурского: Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996; Прагреки в Трое. Вестник древней истории. 1994. № 4.

[11]МНМ, Аполлон

[12]Страбон. География, ХIII.2,5

[13]Цымбурский В. Л. Гомеровский эпос и этногенез северо-западной Анатолии. Автореф. дисc. ... канд. ист. наук. М., 1987. с. 14-16.

[14]МНМ, Лето.

[15]Гомеровский гимн I. К Аполлону Делосскому. В кн. Эллинские поэты VIII-III вв. до н.э. - М. 1999. - с. 125-137.

[16]см. Gürdal Tayyar. Anadolu’da Apollon kültü. DOI: 10.1501/Ankara-3528, с.131

(#"#_ftnref17" name="_ftn17" title="">[17]Овидий. Метаморфозы I, 521

[18]Gürdal Tayyar. Anadolu’da Apollon kültü, с.37.

[19]Геродот, I-171; Страбон, XIV-II-23.

[20]#"#_ftnref21" name="_ftn21" title="">[21]МНМ, Близнечные мифы.

[22]#"#_ftnref23" name="_ftn23" title="">[23]#"#_ftnref24" name="_ftn24" title="">[24]О. Gurney. Thе Hittites, Bungay, Suffolk,  p. 66.

[25]Древний мир. Энциклопедический словарь в 2-х томах. — М. В. Д. Гладкий. 1998. (#"#_ftnref26" name="_ftn26" title="">[26]#"#_ftnref27" name="_ftn27" title="">[27]В.Иванов. Дионис и прадионисийство. «Алетейя». С.-Петербург. 2000 С.107

[28]В.Фомин. Единое учение о едином боге в духовно-посвятительной традиции. М., 2001. с.231

[29]Гесиод. Теогония. 409-420.

[30]Еврепид, «Вакханки», 10.

[31]А.Бартонек. Златообильные Микены., М.,  1991, Гл. 14 (#"#_ftnref32" name="_ftn32" title="">[32]См. В.Цымбурский. Имя Диониса.( #"#_ftnref33" name="_ftn33" title="">[33]Там же.

[34]МНМ, Думузи

[35]МНМ, Аттис; Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб, 1890—1907. Аттис.

[36]Пропп В.Я. Исторические корни Волшебной Сказки. М., 2009. с.114

[37]Здесь и далее сказки цитируются по изданию: Афанасьев А.Н. Народные русские сказки. Полное издание в одном томе. М., 2014.

[38]Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1987. Т. 1, с. 83-84.

[39]Пропп В.Я. Исторические корни Волшебной сказки. с.152.

[40]Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М., 2002. с. 226.

[41]М.Забылин. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. М., 1980., с. 368—404.

[42]Плигузов А.И. Текст-кентавр о сибирских самоедах. М., 1993. с. 72-73. (Цит. По: Теребихин Н.М. Метафизика Севера., 2004. с.135.

[43]Успенский Б.А. Дуалистический характер русской средневековой культуры. (На материале «Хождения за три моря» Афанасия Никитина) // Успенский Б.А. Избранные труды.М., 1994. Т. 1. с. 255.

[44]Подробнее см.: В.Г.Ардзинба. Ритуалы и мифы древней Анатолии. М., 1982.

[45]Пропп В.Я. Исторические корни Волшебной сказки. с.149 .

[46] МНМ, Инициация и мифология.

[47]Элиаде М. Тайные общества. Обряды инициации и посвящения. М.; СПб., 1999. с.19.

[48]Рене Генон. Символы священной науки. М., 2002., с.234.

[49]Подробнее см.: Керн Г. Лабиринты мира. СПб, 2007, с. 7-33.

[50]М.Элиаде. Очерки сравнительного религиоведения. Гл. Х-145 (Символизмцентра) (#"#_ftnref51" name="_ftn51" title="">[51] МНМ, Индоевропейская мифология.

[52] Предметно-понятийный словарь греческого языка. Микенский период. Л., 1986, c.141.

[53] Гесиод. Теогония, 353.

[54] Страбон. География V 2, 4.

[55] Гомер. Илиада II, 527-535.

[56] Гиндин Л.А., Цымбурский В.Л. Троя и Пра-Аххиява. "Вестник древней истории, 1995, № 3 (#"#_ftnref57" name="_ftn57" title="">[57] МНМ, Ардвисура Анахита.

[58] С.В.Максимов. Легенды и мифы России. Ростов н/Д., Спб, 2006, c.275.

[59] #"#_ftnref60" name="_ftn60" title="">[60] С.В.Максимов. Легенды и мифы России, с.186.

[61] Мифологический словарь. В.В.Иванов, В.Н.Топоров #"#_ftnref62" name="_ftn62" title="">[62] Буланина Т. В. Слово святого Григория изобретено в толцех // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1 (XI — первая половина XIV в.) / АН СССР. ИРЛИ. — Л., 1987.

[63] С.В.Максимов. Легенды и мифы России, c.403.

[64] МНМ, Мокошь.

[65]#"#_ftnref66" name="_ftn66" title="">[66]Забылин М. Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. М., 1880, с.315.

[67]#"#_ftnref68" name="_ftn68" title="">[68]#"#_ftnref69" name="_ftn69" title="">[69] #"#_ftnref70" name="_ftn70" title="">[70]А.С. Кожемякина, Сибирские сказки. Новосибирск, 1973, С. 100.

[71] Гомеровский гимн V 1—20. В кн.: Эллинские поэты VIII-III вв. до н.э. – М. 1999.

[72]#"#_ftnref73" name="_ftn73" title="">[73]Подробнее см: Е.А Захарова. К вопросу о культе Геракла Сотера в северном Причерноморье. С.111-112. #"#_ftnref74" name="_ftn74" title="">[74]Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 14, 3.

[75] Цит. по: #"#_ftnref76" name="_ftn76" title="">[76] Геродот. История, Мельпомена, 184

[77] МНМ, Геспер

[78] Рабинович Е. Г. Атлантида // Текст: семантика и структура. #"#_ftnref79" name="_ftn79" title="">[79] Страбон. География VII 3, 6

[80] #"#_ftnref81" name="_ftn81" title="">[81] #"#_ftnref82" name="_ftn82" title="">[82] #"#_ftnref83" name="_ftn83" title="">[83] #"#_ftnref84" name="_ftn84" title="">[84]МНМ, Боги.

[85]МНМ, Индоевропейская мифология.

[86]Ж.Дюмезиль. Верховные боги индоевропейцев. М., 1986.

[87]А.Н. Фанталов. Индоевропейские мифологии: структурное ядро пантеона в историко-социальном аспекте. Культурологические исследования: Сб. научных трудов. – СПб., 2001.

[88]МНМ, Индоевропейская мифология.

[89]М.Элиаде. История веры и религиозных идей. От каменного века до Элевсинских мистерий. М., 2008, с.236.

[90]М.Элиаде. Аспекты мифа, М.,  2000, стр. 93.

[91]Элиаде. История веры и религиозных идей. От каменного века до Элевсинкских мистерий., с.236.

[92]МНМ, Индоевропейская мифология.

[93]М.Элиаде, История веры и религиозных идей. От каменного века до Элевсинкских мистерий., с.255.

[94] Там же.

[95]МНМ, Ашвины.

[96]М.Элиаде. История веры и религиозных идей. От каменного века до Элевсинкских мистерий., с.390.

[97]Луна, упавшая с неба. с. 55.

[98]В.Г.Ардзинба. Ритуалы и мифы древней Анатолии. М., Наука, 1982, С.89.

[99]Луна, упавшая с неба. с. 55-61.

[100] МНМ, Посейдон.

[101]Платон. «Кратил», 403а.

[102]В.Курбатов. Россия до Руси. По следам индоевропейцев. М., 2013, с.76.

[103]МНМ, Римская мифология.

[104]Подробнее см. Ж.Дюмезиль. Верховные боги индоевропейцев.,  с. 54.

[105] МНМ, Марс.

[106]#"#_ftnref107" name="_ftn107" title="">[107]Цит. по: Ф.Леру. Друиды. С.-Птб.,  2000, с.179.

[108] МНМ, Дагда.

[109]Кельтская мифология. Энциклопедия. Москва, 2002 (#"#_ftnref110" name="_ftn110" title="">[110]М.Элиаде. История веры и религиозных идей. От Гаутамы Будды до триумфа христианства. М.,  2008, с. 163-164.

[111]М.Элиаде. История веры и религиозных идей. От Гаутамы Будды до триумфа христианства. М.,  2008, с.162.

[112] Там же, с.161.

[113]Кельтская мифология. (#"#_ftnref114" name="_ftn114" title="">[114] МНМ, Езус.

[115]Н.С.Широкова. Галльский бог Езус по античным литературным и археологическим источникам. МНЕМОН. Исследования и публикации по истории античного мира. Выпуск 4., С.-Пт., 2005. с. 331 #"#_ftnref116" name="_ftn116" title="">[116]Н.С. Широкова. Кельтские боги Другого Мира. Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. Выпуск 3. Санкт-Петербург, 2004. с.399-400.

[117] Ж. Дюмезиль. Верховные боги индоевропейцев. (#"#_ftnref118" name="_ftn118" title="">[118] Dumezil G. Gods of Ancient Northmen. Berkeley, 1973, p.35.

[119]М.Элиаде. Очерки сравнительного религиоведения.#"#_ftnref120" name="_ftn120" title="">[120] МНМ, Германо-скандинавская мифология.

[121]М.Элиаде. История веры и религиозных идей. От Магомета до Реформации. М., 2008, с.38.

[122] МНМ, Потримпс.

[123]Ал.С.Фаминцын. Божества древних славян. М., 2012, с.95.

[124] МНМ, Балтская мифология.

[125]Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу., М., 1994, т.1, стр.135.

[126]Б.А.Рыбаков. Язычество древних славян. М., 1994, с.10,15.

[127]Цит. По: А.Н. Афанасьев. Мифы древних славян. М.,  2013. с.29.

[128]Подробнее см: Клейн Л. С. Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества. — СПб., 2004.

[129]А.Наговицын. Тайны мифологии славян. М., 2009. с.98.

[130]«Повесть временных лет»: 907 год.

[131] МНМ, Славянская мифология.

[132]Рыбаков, Язычество древних славян, М., 1981( #"#_ftnref133" name="_ftn133" title="">[133]В.О.Ключевский. Курс русской истории. Лекция VIII: #"#_ftnref134" name="_ftn134" title="">[134]Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 1981. с. 425.

[135] МНМ, Велс.

[136]Л.Нидерле. Славянские древности. – Боги славян. ( #"#_ftnref137" name="_ftn137" title="">[137]#"#_ftnref138" name="_ftn138" title="">[138]Ал.С.Фаминцын. Божества древних славян. М.,  2012,  с.22.

[139]#"#_ftnref140" name="_ftn140" title="">[140]Ал.С.Фаминцын. Божества древних славян., с.26.

[141]Давид Хитреус,  «Саксонская Хроника», бXVI в. (Свод…, т. II) #"#_ftnref142" name="_ftn142" title="">[142]См. Ebo. Vita Ottonts episcopi Bambergensis. III, 1. Ed. Jaffe, Monumnta Bambergensia (Bibliaiheca rerum Germamcarum 5, 1869) P. 580—692; ed. Wikarjak-Liman, Manumenta Polonine historica, ser. novas 7, 2 (1969).Cм.:  #"#_ftnref143" name="_ftn143" title="">[143]МНМ, Индоевропейская мифология.

[144]Цезарь. Записки о Галльской войне, VI, 21.

[145]Тацит. Германия, VII.

[146]МНМ, Индоевропейская мифология.

[147]См. В.И.Абаев. Осетинский язык и фольклор. М., 1949; Э.А.Грантовский. Индо-иранские касты у скифов. XXV МКВ. Доклады делегации СССР. М., 1960; МНМ «Скифо-сарматская мифология».

[148] Ригведа, X, 129

[149] А.Соболев. Мифология славян, С-П., 2000, с.31.

[150] Алвин и Бринли Рис. Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе. М., 1999, с.443.

[151] М.Элиаде. Миф о вечном возвращении. М., 2000, с.229.

[152] Цит. по: М.Элиаде. Миф о вечном возвращении.с.36.

[153] Козьма и Демьян – покровители брака, ремесел и домашней птицы, что придает им черты наследников дохристианских божеств – устроителей мира.

[154] М.Элиаде. Миф о вечном возвращении.с.260.

[155] Цит. по: А.А.Потебня. Символ и миф в народной культуре. М., 2000, с.292.

[156] Луна, упавшая с неба.с.61.

[157] Цит. по: М.Е.Федорова, Т.А.Сумникова. Хрестоматия по древнерусской литературе. М., 1985, с.47.

[158] А.А.Потебня. Символ и миф в народной культуре.с.283.

[159] Цит. по: В.Фомин. Сокровенное учение античности в духовном наследии Платона. М., 1994, с.231.

[160] Аристотель. Сочинения в четырех томах. Т.3. М., 1981. с.309, 313.

[161] М.Элиаде. Миф о вечном возвращении.с.273.

[162] М.Элиаде. Миф о вечном возвращении.с.91.

[163] М.Элиаде. Мефистофель и андрогин. С.-П., 1998, с.252.

[164] Эмануэль Сведенборг. О небесах, о мире духов и об аде. С.-П., 2000. с. 463.

[165] М.Элиаде. Миф о вечном возвращении.с.165.

[166] Гностики или о «лжеименном знании». Киев, 1997, с.129.

[167] В.Фомин. Сокровенное учение античности в духовном наследии Платона.с.61.

[168] См. Б.А.Рыбаков. Язычество древних славян. М., 1994, с.10,15.

[169] Православная энциклопедия. (#"#_ftnref170" name="_ftn170" title="">[170] #"#_ftnref171" name="_ftn171" title="">[171] МНМ, Асуры

[172] МНМ, Ваны

[173] Платон. Соч. в трех томах. Т.3, ч.1, М., 1971, с.579-580.

[174] Аристотель. Сочинения в четырех томах. Т.3. с.265.

[175] Цит. по: Н.С.Широкова. Культура кельтов и нордическая традиция античности. С-Пб, 2000, с.171.

[176] Эмануэль Сведенборг. О небесах, о мире духов и об аде.с.92.

[177] Фрагменты ранних греческих философов. Ч.1, М., 1980, с.143.

[178] Цит по: А.Ф.Лосев. История античной эстетики: последние века.М., 1974,  Кн.2, с.397.

[179] Плотин. Космогония. М., 1995, V.4.

[180] Э.А.Виллер. Учение о Едином в античности и средневековье., С.-П., 2002, с.441.

[181] Цит по: А.Ф.Лосев. История античной эстетики: последние века. Кн.2, М., 1988, с.405.

[182] Там же, с.415.

[183] Платон. Соч. в 3-х т. Т.3, ч.1, М. 1971, с.463