что "в то время диссертация была огромным вкладом в науку и соответствовала нескольким, а не одной научной маленькой работке, как сейчас". Вместе с тем приходится признавать, что в условиях социальных потрясений, активизации политических идеологий второй половины XIX столетий очень многие работы, особенно по приближению к событиям 1905 - 1907 и 1917 гг., носили в некоторой степени субъективный оттенок, отражая политические предпочтения и социальные установки автора исследования.
Следует более подробно рассмотреть понятие "диссертационная культура". Вследствие различных подходов к определению места и значения диссертации в исторической науке достаточно сложно указать адекватный содержанию термин. В итоге можно прийти к выводу, что наиболее претендующим на объективность является определение, данное Н.Н. Алеврас, в рамках которой она понимает значение диссертационной культуры как "совокупность организационных структур, традиций и ритуалов со стороны научно-образовательных институций, экспертного сообщества и заинтересованных претендентов на достижение научного статуса, направленных на получение научно-исследовательского продукта (произведения), соответствующего принятым квалификационным требованиям и нормам профессиональной сертификации". Это определение во многом справедливо, хотя не лишено неизбежных неточностей и упущений, как, к примеру, неоднозначность упоминания о нормативно-правовых аспектах регулирования этого явления. Тем не менее, признавая в основном правоту данного термина, следует также сказать, что зачастую в рамках "диссертационной культуры" к интеллектуальным продуктам можно относить не только саму диссертацию, но и сопутствующие произведения - лекционный материал в период пробных выступлений, речь на защите, отзывы диспутантов и критиков, материалы рецензий и т.д.
Н. Алеврас и Н. Гришина предлагают обозначить это пространство "понятием "диссертационная культура", поскольку путь в профессорско-преподавательскую среду и сферу университетской жизни проходил, как проходит и сейчас, через экспертно-квалификационные процедуры подготовки и защиты диссертационных исследований. Попытаемся сформулировать самое общее определение диссертационной культуры, пригодное, как представляется, для описания различных этапов ее бытования. Под диссертационной культурой предлагается понимать совокупность организационных процедур, традиций и ритуалов со стороны научно-образовательных институций, экспертного сообщества и заинтересованных претендентов на достижение научного статуса, направленных на получение научно-исследовательского продукта (произведения), соответствующего принятым квалификационным требованиям и нормам профессиональной сертификации. Пространство диссертационной культуры формируется из событийных элементов диссертационных историй и результатов творческой деятельности ее активистов, связанных с созданием не только конечного и главного ее продукта - диссертации, но и промежуточных интеллектуальных "субпродуктов". Они в соответствии с логикой принятой модели формирования будущего профессора включают последовательную систему процедур-явлений, порождавших на каждом этапе его научно- образовательной подготовки некие творческие результаты освоения профессии университетского ученого. Среди них такие, как магистерский экзамен, пробные лекции, при положительном результате дававшие право на получение статуса приват-доцента, тезисы диссертации, речь на диссертационном диспуте, отзывы оппонентов, рецензии и отклики на диссертации, эго-произведения, описывающие различные этапы аспекты той или иной диссертационной истории.
Размышляя над тем, каким образом "разместить" диссертационную культуру историко-научного сообщества в пространстве университетской корпорации и истории исторической науки, авторы статьи приходят к выводу, что она может быть представлена в качестве научного феномена, задающего несколько познавательных ракурсов и подходов. "Предметное поле диссертационной культуры имеет прямой выход на историю профессионализации научного сообщества, тесно сопрягается с проблематикой государственной политики в отношении высшего образования, граничит с областью изучения научных карьер, связано с системой межличностных отношений ученых, со "схоларными" и "поколенными" процессами в науке. Отталкиваясь от традиций современной отечественной историографии, диссертационную культуру сообщества историков закономерно соотнести и с таким конструктом, как "историографический быт".
Характерной чертой европейской диссертационной культурой, отличной, к примеру, от современной российской, является процедура хабилитации. Само по себе явление хабилитации не прижилось в российской университетской практике присвоения ученых степеней. Однако попытки внедрить данную процедуру на уровне защиты диссертационного исследования были - так, например, в практике Московского и Петербургского университетов практически не представлялся возможным переход из экстраординарного в ординарные профессора без защиты специальной "докторской" диссертации.
.2 Диссертационные практики российского научного сообщества в конце XIX - начале XX столетия: порядок регулирования и механизм присуждения и утверждения ученых степеней
Значение диссертационных исследований в отечественной исторической науке играло ключевую роль во второй половине XIX - начале XX столетия, во многом это происходило благодаря концентрации научно - исследовательского потенциала общества именно в высших учебных заведениях. Университетские структуры, как подчеркивают исследователи, стали "локомотивами" развития диссертационных практик: "как в европейской, так и в российской практике XIX - начала XX вв. именно университеты, а не иные научно-образовательные структуры стали местом подготовки и защиты диссертаций". В первой половине XVIII столетия механизм воспроизводства научных кадров не был должным образом отлажен и структурирован, превалировало признание приоритета западноевропейской университетской системы квалификации над отечественной, вернее, последней по сути не было создано к тому моменту. Но уже в правление Екатерины II, принимается ряд актов в области естественных наук, позволявших производить аттестацию отечественных ученых данных специализаций на базе Московского университета.
Согласно Положению 1819 г. соискатель магистерской степени должен был пройти словесное испытание, ответив на неопределенное число устных и два письменных вопросов. Соискатель степени доктора, в свою очередь, должен был пройти следующие испытания: ответить на "неопределенное число вопросов словесных и, сверх того, по жребию, четыре письменных вопроса из числа приготовленных заблаговременно по четыре из каждого класса наук". Последующими Положениями число письменных вопросов постепенно сокращалось, но несмотря на это испытания по-прежнему представлять для соискателей большую сложность. Осознавая это, Министерство народного просвещения искало пути облегчения соискателем прохождения этих испытаний. Последовало увеличение "разрядов наук", по которым присуждались ученые степени. По Положению 1819 г. их было 14, по Положению 1844 г. - 22, а по Положению 1864 г. - 39. Число разрядов для степени доктора и для степени магистра было различным. Некоторые специальности долгое время оставались незаслуженно обойдены вниманием.
Так, например, только в 1915 г, был решен вопрос об установлении степеней магистра и доктора истории русского права.
Положением 1844 г. число письменных вопросов сократилось до одного. Положением 1864 г. письменный экзамен для будущих магистров предусмотрен не был, испытание ограничивалось устными вопросами. Существенным отличием дореволюционного порядка было наличие специальной экзаменационной процедуры, которая предшествовала защите докторской диссертации вплоть до 1864 г.
Такой экзаменационный марафон, как справедливо отмечает А.Е. Иванов, ставил испытуемых в чрезвычайно сложное положение безграничностью и непредсказуемостью предъявляемых к их знаниям требований, которыми в той или иной степени охватывались все науки конкретного факультета. На его фоне "кульминационный, казалось бы, этап научной аттестации - защита диссертации - утрачивал долженствующую, по современным понятиям, значимость".
Несмотря на то, что предварительным испытаниям соискателей придавалось большое значение, и в дореволюционный, и в современный периоды ключевую роль в процедуре присуждения ученых степеней играла все же подготовка и защита специального научного труда. Статус диссертации как главного узла в университетском механизме научной аттестации, по утверждению А.Е. Иванова, формировался на протяжении почти шести десятков лет - с 1803 по 1864 г.
В дореволюционный период разработчики проектов реформирования отечественной системы аттестации нередко обращались к зарубежному опыту правового регулирования в данной сфере и отстаивали необходимость перехода на западноевропейскую модель. Однако, ни один из разработанных проектов так и не был реализован на практике. "Длительная полемика по вопросам, связанным с присуждением ученых степеней, - обращает внимание Г.Г. Кричевский, - показывает, какое важное значение придавалось этой форме аттестации научных кадров в отечественных университетах". Устав 1834 г. способствовал дальнейшей институализации научных званий в систему университетского образования и науки, введя в оборот термин "действительный студент" как одну из ученых степеней. С нормативно-правовой точки зрения регламентация и процесс регулирования в присуждении ученых степеней во второй половине XIX в. осуществлялся на основании университетских Уставов 1864 и 1884 гг. Следует отметить, что развернулась серьезная полемика по вопросам выстраивания иерархии ученых степеней и их адекватного соответствия системе присвоения степеней, принятому в западноевропейских странах. В итоге произошел своеобразный раскол на два "лагеря", каждый из которых отстаивал свое видение данной структуры: "Если "новаторы" (определение А.Е. Иванова), ориентировавшиеся на европейский образец, считали возможным ограничиться одной ступенью - докторской, то "архаисты" высказывались за возвращение к трехступенчатой иерархии ("кандидат-магистр-доктор"). Победили "традиционалисты", которые предпочитали сохранить две ученые степени - магистра и доктора наук. По вине правительства так и остался нерешенным, несмотря на многочисленные комиссии, актуальнейший в условиях быстро развивающегося народного хозяйства вопрос об ученых степенях для специалистов, занятых прикладными науками, - профессоров и преподавателей технических, сельскохозяйственных, коммерческих и тому подобных учебных заведений". Однако, даже такая структура вызвала в научном сообществе повсеместное неудовольствие: так, например, попечитель Санкт-Петербургского учебного округа Иван Давыдович Делянов, характеризуя внедрение такой системы, яростно протестовал против "разбухания" этой иерархии "Доказано, кажется, опытом, что наука ничего не выиграла от множества ученых степеней". Во все времена завершающей стадией аттестационной процедуры являлось утверждение решения о присуждении ученой степени. В соответствии с Положениями 1819, 1837 и 1844 гг. удостоенные ученых степеней утверждались вышестоящей инстанцией: кандидат - попечителем учебного округа, магистр и доктор - министром народного просвещения. При этом санкция попечителя и министра не являлась простой формальностью. Более трех лет министр не подписывал диплома Н.Г. Чернышевскому, которого историко-филологический факультет Петербургского университета признал достойным ученой степени.
Общие требования к объему докторских диссертаций в дореволюционных Положениях не предъявлялись. В отношении диссертаций на степень доктора богословия Высочайше утвержденный проект Устава Духовных Академий 1814 г. предусматривал следующее правило: "Пространство предложенного сочинения достаточным, а достоинство оного уважительным признается: когда сочинитель обдумал... предмет со всех возможных сторон; когда столько написал об оном, сколько должно было написать; когда таким точно слогом изъяснился, какой сроден сущности предмета".
И в дореволюционный, и в современный периоды исследователи сравнивали российские диссертации с зарубежными и с гордостью заявляли о превосходстве отечественных.
Необходимо также сказать об исключениях из правил общего порядка присуждения ученых степеней, которые тем или иным образом снижали значение диссертации. К таким исключениям относится замена диссертации другим трудом научного характера, присуждение ученой степени без защиты диссертации, присуждение ученой степени доктора наук человеку, не имеющему предыдущую ученую степень, присуждение докторской степени вместо предыдущей, соответственно, в дореволюционной России за магистерскую, в СССР за кандидатскую диссертации.
В рамках развития новой системы 4 января 1864 года было утверждено "Положение об испытаниях на ученые степени". В связи с этим, степень "действительного студента", было отмененная в 1844 г., была возвращена, была также строго прописана процедура получения звания кандидата. Кроме того, был значительно расширен предметных направлений, по которым происходила аттестация на присвоение степеней магистра и доктора наук. Произошло некоторое ослабление требований к присвоению степени доктора - экзамен на его присвоение упразднялся, более того, было дозволено развивать положения докторской диссертации из материалов магистерской; оговорено лишь было, что докторская должна выступать как "более обширное исследование предмета магистерской диссертации, но не должна быть только повторением оной". В отношении процедуры защиты диссертации вводились или подтверждались следующие условия: 1) Диссертационное исследование могло быть представлено в виде и с жанровыми особенностями монографии; 2) Экземпляры диссертации должны быть распечатаны и растиражированы не менее чем за месяц до самой даты защиты; 3) должно было быть назначено не менее двух официальных оппонентов. Еще одной особенностью присуждения степени стала возможность этой процедуры без участия министра просвещения, исключительно в рамках университета.
С принятием Устава 1884 г. можно было констатировать уменьшение количества ученых степеней при сохранении числа научных направлений. Новый Устав оставил лишь две степени - степень магистра и степень доктора наук; степень действительного студента упразднялась, отныне навсегда.
Отныне выпускники университетов получали дипломы I и II степеней, причем, претендовать на магистерскую степень дозволялось обладателям дипломов обеих степеней. Для получения степени доктора отныне требовалась только защиты диссертации, за исключением разрядов наук на медицинских факультетах - там было еще включено дополнительная устная аттестация в форме экзамена.
Вторая половина XIX - начало XX вв. знаменовались существенным развитием различных отраслей научного знания, социогуманитарного в первую очередь, изыскания становились все более узкоспециализированными, не теряя при этом в фундаментальности. Это ставило перед научным сообществом и соответствующими бюрократическими структурами Российской империи совершенно новые задачи, которые и выносились на повестку дня: "особенно интенсивно обсуждался вопрос о совершенствовании номенклатуры специальностей в связи с активным процессом дифференциации наук". Осознавалась потребность в серьезном изменении существующей системы и порядка присвоения ученых степеней. На рубеже XIX-XX вв. появилось несколько проектов, которые предполагали различные варианты изменения существующего порядка присуждения ученых степеней. Вопрос о реформе существующей системы аттестации явился предметом обсуждения совещаний профессоров российских университетов, которые проводились Министерством народного просвещения. Поводом к первоначальной дискуссии, как отмечает Г.Г. Кричевский, послужила защита докторской диссертации Н.Д. Чечулина "Внешняя политика России в начале царствования Екатерины II 1762-1774 гг.", когда на диспуте обнаружилась недостаточная осведомленность диссертанта в литературе исследуемого вопроса. Сенсационность этого факта была подчеркнута публикацией отчета о защите в восьми газетах, присуждение докторской степени соискателю вызвало чрезвычайное недовольство в научных кругах. Промежуточным результатом данной деятельности стала разработка проекта 1906 г., в соответствии с которым предполагалось бы упразднить степень магистра и ввести вместо нее в оборот степень кандидата; кроме того, предполагалось значительно упростить набор требований, предъявляемых к соискателям ученых степеней. К этому моменту в Российской империи велись продолжительные споры о том, какой должна быть система научной аттестации. Общий вывод Комиссии 1906 г. состоял в том, что целесообразно учредить две ученые степени (кандидат и доктор), т.е. магистерская диссертация заменялась кандидатским сочинением, суть которого состояла в умелой компиляции научной литературы. Защита кандидатской диссертации должна была проводиться в закрытом университетском заседании, для презентации докторской - предполагался публичный диспут.
Понимание ситуации, связанной с российской спецификой диссертационной системы и процедурной стороной получения ученых степеней, вытекает из характера общего контекста университетской политики российской власти. Складывавшаяся национальная диссертационная система с ее "высокими" требованиями и бюрократическими преградами на пути к обретению соискателем ученых степеней, места в университетской системе, дала отмеченный уже "статистический" результат: число лиц с официальным "ученым" статусом в сравнении с западноевропейской практикой было чрезвычайно мало.
В России создавался особый "диссертационный режим". С одной стороны, он вынужден был соответствовать основному политическому курсу правительства в области высшего образования и академической науки. С другой - был ориентирован профессорской корпорацией на поиск возможностей приспособить его к научным задачам подготовки высококлассных специалистов.
Система присуждения ученых степеней в дореволюционной России может рассматриваться как инструмент государственной политики, регулирующий состояние научного сообщества - от численности и материального положения до его политических настроений. Но между этими крайними параметрами находится существенный элемент университетской системы и важнейшая функция научной корпорации: речь идет собственно о культуре "взращивания" ученого. Этот аспект позволяет обратиться к другой стороне "диссертационного режима", в связи с тем, что регулирование процесса "взращивания", практически, выходило за пределы компетенции власти. В этой связи, тема "высоких требований" к диссертациям российских соискателей может быть спроецирована в область творческой деятельности - и молодого ученого, создающего диссертацию и готовящегося к получению ученого звания, прежде всего магистра, и представителя старшего поколения, претендовавшего на докторство и зачастую выступавшего в роли наставника - учителя.
Существовали проблемы и гендерного характера. Только в 1911 г. был законодательно урегулирован вопрос о присуждении ученых степеней женщинам: "...лица женского пола, выдержавшие успешно испытание в звании университетского курса..., могут приобретать от университетов ученые степени магистра и доктора. Дипломы на степени магистра и доктора выдаются по правилам, определенным в уставах университетов для лиц мужского пола, и с присвоением прав, предоставленных сим заведениям на ученую и учебную деятельность, а также на службу в учебных заведениях, согласно уставам сих последних". Однако реализуемая в букве закона, на практике данная попытка новаторства претерпела крах.
Вместе с тем кардинального решения проблемы системы аттестации не произошло и вопрос оказался "провисшим" вплоть до событий 1917 г. А уже в 1918 г. особым декретом от 1 октября 1918 г. "пережитки" старой образовательной системы, в том числе степени магистра и доктора были упразднены, а чуть позже было введено обобщающее звание "научный сотрудник".
Новым витком в развитии диссертационной культуры стали нормативно-правовые изменения 1934 г., когда советское руководство, негласно апеллируя к наиболее значимым для него элементам и традициям имперского прошлого, внедрило "новый старый" присуждения ученых степеней и процедуру защиты диссертационного исследования
.3 Проблемы научного руководства и складывание культуры диссертационного диспута отечественных историков дореволюционного периода
Современную систему подготовки и аттестации научных кадров нельзя представить без института научного руководства. Традиции научного руководства при проведении диссертационного исследования стали закладываться еще в дореволюционный период, и уже тогда начали возникать его особые специфические черты.
Говоря о процессе подготовки и защиты диссертации, нельзя обойти внимание диссертационный диспут как неотъемлемый ее элемент. Предмет исторической науки среди прочих сфер социогуманитарного знания в высшей мере полемичен. Однако традиции западноевропейской науки встретились с политическими реалиями самодержавной России: к примеру, в правление Николая I ввиду опасений вольнодумства, диспуты не только не были публичным мероприятием, но еще и тщательно регламентировались во имя соображений цензуры. Вместе с тем XIX столетие было насыщено довольно яркими и неоднозначными процедурами защиты, во время которых устраивались яростные дебаты - особенно в случае созвучия темы диссертанта с наиболее острыми и актуальными социально-политическими проблемами Российской империи того периода.
Многие дореволюционные исследователи расходились во мнении по вопросу научной обоснованности проведения диссертационного диспута. Видный юрист Г.Ф. Шершеневич выступал с предложением упростить порядок зашиты, исключив из нее как "ненужное явление" процедуру диспута и обсуждения. В ответ на данное заявление историк права В.И. Сергеевич заявил, что возможности текстуального изложения мыслей ограничивают потенциал историка, поскольку в рамках полемики им может быть вынесено гораздо больше позиций к обсуждению. Данный спор двух исследователей был не единичен, на протяжении всего века научное сообщество так и не пришло к единому мнению по данному вопросу. Тем не менее, к примеру, Устав 1884 г. об устроении и порядке в университетах гласил, что не только оппоненты, но и все желающие, присутствующие на процедуре защиты, могут выступить со своим мнением по отношению к предмету диссертации. Несмотря на многие упреки в "ненужности" устроения диспута, заметим, что все во многом зависело от личности оппонента в процедуре защиты диссертации. Так, к примеру, в рамках диспута на защите диссертации англоведа С.М. Середонина его оппонентами выступали А.С. Лаппо-Данилевский и С.Ф. Платонов. И если последний довольно мягко указал на ряд неточностей в исследовании Середонина, то Лаппо-Данилевский довольно въедливо и строго раскритиковал изыскания диссертанта; исходя из собственных убеждений как ученого, он подверг критике источниковый анализ С.М. Середонина, неаккуратность в обращении с рядом фактического материала при аргументации и повсеместном небрежении актуальной историографией. Завершил же свое оппонирование ученый в почти что разгромными выводами: неспособность исследователя "выковать логически последовательную и стройную цепь рассуждений" трансформировало диссертацию в "искусственную схематизацию", и, как заявил оппонент, это "лишает жизни сочинение г. Середонина". Отзыв был настолько проникновенным и не лишенным живого участие в проблемном поле, поднятом диссертационном исследовании, что еще на протяжении недель был предметом обсуждения в академических кругах историков. В связи с этим, характеризуя культуру диспута научного сообщества дореволюционной России, можно согласиться, что "диспуты в виде живого диалога, яркой полемики стали заметным явлением в культурной и общественной жизни университетских городов, благодаря вниманию прессы способствовали повышению престижа науки. Можно лишь сожалеть, что в последние 20-30 лет серьезные дискуссии при защите кандидатских и докторских диссертаций стали большой редкостью". Вместе с тем следует признать, что наиболее острая полемика происходила в случае, если представляемая диссертантом научно-практические результаты не просто пересекались с проблематикой изысканий оппонента, но и вступали в противоречия с его убеждениями по каким-либо аспектам вопроса.
Большой интерес представляют "Записки" Е.Ф. Шмурло за 1889 - 1892 где подробно можно ознакомиться с диспутами по случаю защиты диссертаций таких видных петербургских историков как В.Г. Дружинина "раскол на Дону в конце XVIII века", М.А. Дьяконова "Власть московских государей". Что касается защиты В.Г. Дружинина, Е.Ф. Шмурло отметил, что, вопреки ожиданиям, диссертант защищался свободно и уверенно, "все шло как по маслу". Зато его оппоненту Е.Е. Замысловскому дает не лестные оценки: "говорил тупые вещи", "по существу - ничего серьезного - целых пол часа мозолил вопрос..." и т. п. Тем не менее, Е.Ф. Шмурло, соглашаясь с замечанием последнего, указывает, что В.Г. Дружинин "слишком формально отнесся к своим документам: чего прямо те не говорят, того он не допускает, забывая, что часто общий тон, смысл речи дает возможность к важному обобщению". Возражения второго оппонента С.Ф. Платонова по существу тоже "были не верны". Да и сам С.Ф. Платонов оценивал их как "придирки", упрекал в "излишней осторожности и боязливости сказать последнее слово, естественно напрашивающийся вывод", зато, подчеркивая достоинства книги, выделил "стройность", "прекрасную обработку", "научность". После сухого тона академических прений, атмосферу развеял священник Перетерский, который с большим увлечением и напрягом, с "наивной горячностью и отсутствием спокойной солидности" указывал на некоторые ошибки, неверные выражения диссертанта, тем самым, оживляя публику.
Диспут М.А. Дьяконова носил несколько иной характер, здесь, наряду с профессиональными прениями, высвечиваются межличностные отношения в научной среде и личностные особенности ее представителей. Е.Ф. Шмурло отметил "необыкновенно очень живые и остроумные нападения" оппонента Сергиевича. Автор "Записок" соглашается с выводами последнего об ошибочности выбора хронологических рамок - XVI веком, "ибо развитие самодержавия продолжалось и дальше и в конце века никакого перелома в этом процессе не совершалось", кроме того, говоря о самодержавии, "необходимо было уяснить самый этот термин и показать, что и как автор его понимает". Однако, Е.Ф. Шмурло, упрекая оппонента в применении "односторонне-юридической мерки" к книге Дьяконова, не соглашается с утверждением, что "поучения монахов, наставления и проповедь духовенства, поскольку оно касалось отношений подданных к государю, отнюдь не имело политической подкладки и значения, да и вообще, что будто бы духовенство далеко было от мысли подчинять себя светской власти, а наоборот стремилось к полной независимости, что особенно ярко проявилось в Никоне". Со вторым оппонентом Латкиным было проще, но менее приятно: он "вел спор очень не умно и нетактично: говорил, точно с цепи сорвался, и совершенно бездоказательно". После чего В.Г. Васильевский и сам Е.Ф. Шмурло попытались сгладить "впечатление нападок", отметив несомненные исторические достоинства книги, отметив, что работа является одной из важных звеньев в цепочке разработки настоящей темы.
Официальный оппонент изучает диссертацию, автореферат и публикации соискателя по теме диссертации. На основании этого оппонент представляет диссертационному совету письменный отзыв, в котором оценивается актуальность избранной темы, степень обоснованности научных положений, выводов и рекомендаций, сформулированных в диссертации, их достоверность и новизна, а также дается заключение о соответствии диссертации требованиям Положения о порядке присуждения ученых степеней.
Состав диспутантов решался темой диссертации, а также проблемами, которые в данной диссертации были затронуты. Г.Г. Кричевский пишет, что официальный состав оппонентов определялся факультетом из профессорско-преподавательского состава. Реже оппонентами назначались представители другого факультета данного факультета. В связи с тем, что ученую степени имел право присвоить университет, оппоненты из других высших учебных заведений как правило не приглашались. Также стоит отметить, что официальный оппонент не обязательно должен был иметь ту ученую степень, на которую претендовал соискатель. Количество неофициальных оппонентов не ограничивалось и на некоторых защитах доходило до пяти человек. В XIX веке существовал еще один образ оппонента. Приватных оппонентов создавали студенты, которые активно участвовали в диспуте, а для этого активно готовились к нему, обсуждая тему и проблематику предстоящей защиты диссертации. Немаловажно отметить, что официальными оппонентами могли выступать и научные руководители. С.М. Соловьев оппонировал В.О. Ключевского, В.И. Герье - Н.И. Карееву, В.О. Ключевский - П.Н. Милюкову.
А.Е. Иванов отмечает, что резкий характер дебатов был более ритуальным, чем реальным и как правило всегда после бурного и чересчур эмоционального выступления соискателя и оппонентов коллегия профессоров факультета принимала решение о состоявшейся защите.
В XIX веке диссертант не знал о том, что скажет оппонент, вся защита, весь диспут были импровизированным диалогом, который требовал остроумия, живого ума, находчивости и прекрасного знания предмета. Время на дискуссию ограничено не было, и споры могли продолжаться очень продолжительное время. Именно поэтому, по мнению М.В. Нечкиной, защита раньше была интереснее, чем сейчас.
Официальный оппонент изучает диссертацию, автореферат и публикации соискателя по теме диссертации. На основании этого оппонент представляет диссертационному совету письменный отзыв, в котором оценивается актуальность избранной темы, степень обоснованности научных положений, выводов и рекомендаций, сформулированных в диссертации, их достоверность и новизна, а также дается заключение о соответствии диссертации требованиям Положения о порядке присуждения ученых степеней.
Необходимо особо остановится на таком ключевом элементе диспута, как речь диссертанта. Многими исследователями, в частности, Н.Н. Алеврас, подчеркивалось особое ее значение в формировании соответствующего интеллектуального пространства: "особо подчеркивается значение речей историков на диссертационных диспутах, которые в XIX в. начинали приобретать статус значимых фактов (интеллектуальных продуктов) и текстов (интеллектуальных феноменов) диссертационной культуры". Разумеется, что требования к ее содержанию были очень высоки, так как по своей структуре речь должна была представлять сжатое, емкое, логичное и аргументированное изложение результатов научно-теоретического исследования, и при этом содержать элементы художественно-артистической ретрансляции, апеллировать не только к научным убеждениям аудитории, но к их личным воззрениям и эстетическому чувству. Помимо этого, речь историка на защите несла массу различных функций. К сожалению, протоколирования выступления диссертантов не производилось, за редким исключением, в основном можно довольствоваться лишь конспектами, подготовленными некоторыми из них для выступления, как, например, речь А.С. Лаппо-Данилевского, Г.В. Вернадского и многих других. В первую очередь речь выступала формой репрезентативной подачи не только концептуальных положений, содержащихся в исследовании, но и как правило, интеллектуальной культуры и совокупности всех мировоззренческих черт историка. В редких ситуациях, речь на диссертационный и иные материалы были предаваемы огласке на страницах периодической печати с целью как популяризации научных идей, так и образовательного воздействия на широкую аудиторию; в данном контексте показателен пример В.И. Семевского, разместившего не только свои исследования, но и свою речь, а также части своей диссертации на страницах редактируемого им журнала "Русская старина". Таким образом, происходила популяризация узкопрофессиональных научных достижений в среде российской читающей публики. Речь могла испытывать серьезное, в том числе и мешающее научной объективности, воздействие со стороны политико-идеологических взглядов ее автора, и как следствие, формировать ответный, также не всегда положительный отклик как со стороны корпоративной прослойки профессионального исторического сообщества, так и интеллектуального слоя в целом. Так, например, размешенные М.И. Семевским материалы речи на магистерском диспуте ("Русская старина", 1889, с. 565-578) по диссертации на тему "Крестьяне при Екатерине II" до того были пронизаны духом либерального народничества, что видный историк К.Н. Бестужев, зная о его воззрениях, препятствовал постановке на защиту данной диссертации и защищать ее Семевскому пришлось на кафедре Московского университета. В итоге, речь диссертанта, при учете всех внешних факторов, приобретает совершенно иное значение: "Первично заданная роль речи на диссертационном диспуте, вытекая из предназначения и наделения ее смысловыми акцентами со стороны авторов, позволяет взглянуть на этот интеллектуальный продукт творческой деятельности как на феномен современной им научной культуры в контексте исторической эпохи". Характерно, что по своей структуре формально речь могла быть выполнена в более чем свободной форме и произвольно, однако на деле к ней предъявлялись серьезные академические требования со стороны профессорского состава университета.
Среди произведений диссертационной культуры речь диспутанта выступает как одна из самых важных возможностей выражения собственных мыслей и идей, отраженных в диссертационном исследовании. Если смотреть на защиту диссертации, как на сценарий, то речь является завязкой, фокусирует на себе внимание присутствующих и задает тон всего дальнейшего общения диспутантов. Авторы диссертационной речь, как правило, сохраняли индифферантность в отношении к событиям, лежащим за пределами диссертационной культуры, но в ряде случаев в силу особенностей социокультурной или политической ситуации, наполняли ее рефлексиями по поводу происходящего в обществе. В конце XIX - начале ХХ вв. не существовало нормативных документов, регулирующих правила оформления текстов, материалов, презентации, речей, отзывов. Таким образом, выступление соискателя осуществлялось в свободной форме, его структура и содержание складывались из авторского понимания цели и смысла данного этапа защиты диссертационного исследования. К началу ХХ века речь соискателя стала приобретать признаки стандартизации и унификации. Вероятно, эта тенденция стала наблюдаться вследствие того, что некоторые из соискателей стали интересоваться тем как должна выглядеть речь на защите.
Едва ли не впервые в опыте презентационных выступлений диспутантов в речи А.С. Лаппо-Данилевского на защите его магистерской диссертации озвучивались историографические, источниковедческие и методологические аспекты защищаемой диссертации. По сути, Лаппо-Данилевским была представлена новая модель выступления на диспуте, ориентированная на презентацию методологических принципов диссертации. Нельзя также не заметить особую тщательность подготовки им текста речи к публикации, что подчеркивает признание историком особой значимости подобных научных текстов.
Речь соискателя на защите диссертации можно рассматривать с нескольких ракурсов. В первую очередь она может быть способом выражения авторской точки зрения. На этапе подготовки к диспуту будущая речь фиксировалась в форме рукописи автографа. Это является очень важным моментом. Так как автор старается в нескольких листах выразить весь смысл своего исследования и таким образом заявить о себе в мире науки. Задачи перед каждым диспутантом стояли свои. Кто-то хотел кратко и лаконично заявить о своем исследовании, кто-то - обстоятельно выразить теоретико-методологические обобщения. Уникальны по своему содержанию и структуре выступления на своих защитах таких историков как Г.В. Вернадский, И.М. Гревс, О.А. Добиаш-Рождественская, А.А. Кизеветтер, В.О. Ключевский, А.С. Лаппо-Данилевский, С.Ф. Платонов, А.Е. Пресняков, А.И. Яковлев. Во время своих речей эти историки не только заявляли о себе в мире науки, но и раскрывались как ученые. Для них речь во время диспута - результат персонализации научного творчества, выражение индивидуального мышления и личностного знания.
С.Ф. Платонов построил свою речь иначе. Его выступление - это рефлексия, размышления на заданную тему. Он считал, что выводы комиссия и факультет могут прочитать в книге, а себе он отводил роль молодого ученого, который должен раскрыть и показать всем свою творческую и научную индивидуальность.
Речь являлась не только способом научного самовыражения, но и играла роль своеобразной просветительной лекции для всех присутствующих, не принадлежащих к группе научного сообщества. Для корпоративной научной среды речь была определяющим фактором научной квалификации и профессионализма соискателя.
Так же на речь диссертанта могла влиять общественно-политическая обстановка в вузе, городе и стране. В своем выступлении соискатель мог отразить свое отношение к политической ситуации.
Поскольку речь соискателя на защите является элементом особой диссертационной культуры, она должна быть эмоциональна и художественна, текст должен быть убедительным, логичным и аргументированным. Особый интерес представляет то, как велась подготовка к написанию и само написание речи соискателя. Черновые варианты выступлений могут многое сказать о настроении соискателя о его психо-эмоциональном состоянии накануне защиты.
Текст речи Г.В. Вернадского, сознанный в октябре 1917 г. В условия предреволюционных событий, не только своим содержанием, но и внешними признаками свидетельствует о драматизме ситуации, в которой должен был проходить диспут. Запись речь на дешевой бумаге, представляющей небольшие тетрадные листочки, помарки - как внешнее проявление поспешности, в которой оставлялся текст. Нервный почерк с большим количеством правок и вставок, смысловые акценты речи - все это позволяет предположить тревожное психологическое состояние человека, предчувствующего приближение социальной катастрофы.
Некоторые соискатели, например, С.Ф. Платонов придавали своей речи историографический смысл, печатая ее вместе с книгой своей диссертации.
При всем разнообразии и важности речи она является только лишь завязкой диспута. Немаловажную роль играют оппоненты соискателя ученой степени.
В современной науке функции научного руководителя в подготовке молодых диссертантов четко определены и формализованы. В любой отрасли современной науки функции научного руководителя в подготовке диссертации и самом руководстве соискателем четко прописаны, определены и понятны. Научное руководство определяется как целенаправленный процесс реализации основных функций управления научными исследованиями, который происходит при взаимодействии научного руководителя и того, над кем осуществляется руководство.
При этом нормативных документов, регулирующих научное руководство во всех высших учебных заведениях не существует. В свою очередь, каждое образовательное учреждение готовит индивидуальный документ, регулирующий порядок утверждения, содержание работы, права и обязанности, а также порядок оплаты обязанностей научного руководителя. В XIX в. система научного руководства только складывалась, а само понятие "научный руководитель" подменялось более широким и неопределенным - "учитель".
В дореволюционной России термин "научный руководитель" не использовался. Упоминаний о назначении лиц, призванных руководить написанием диссертации, в Положениях о присуждении ученых степеней нет. В воспоминаниях широко используется термин "учитель", который характеризует больше этическую, чем правовую сторону отношений с "подопечным". Вмешательство учителя в работу над диссертацией было ограничено требованием о самостоятельности диссертации. Так, в правилах, установленных Казанским университетом, было оговорено, что диссертацию "никто другой поправлять не должен и даже давать мнения, советовать и помогать, разумея, что сочинение рассматривается как бы продолжением испытаний и должно служить дополнительным доказательством в тех обширных познаниях и способностях, какие требуются высочайше утвержденным положением об испытаниях в ученые степени". Интересен тот факт, что так называемые научные руководители дореволюционной России на защитах своих соискателей выступали в качестве официальных оппонентов на публичных защитах.
Многие историки в своих воспоминаниях говорят о своеобразие и загадочности В.О. Ключевского, его абсолютно своей, особенной, ни с чем не сравнимой и недоступной подражанию манере. В общении с В.О. Ключевским, как вспоминают современники, постоянно чувствовалось, что "имеешь дело с оригиналом - самородком, а не с копией с кого-либо или с чего-либо". П.Н. Милюков, описывая ум и талант учителя, отмечает и его лукавство "подчас злое, подчас веселое, насмешливое, задорное"; размеренные остановки речи, смягчавшие естественное заикание и "превращавшие в милую особенность самый недостаток произношения"; "нервные пальцы", периодически поправлявшие волосы на лбу, где был характерный шрам.
Если оценки В.О. Ключевского как лектора расходятся в воспоминаниях историков, то, как руководителя семинарских занятий авторы
единогласно указывают на отсутствие "пользы для лучшего понимания работы с источниками". Для исторического отделения Московского университета В.О. Ключевский вел семинарии, но сам их не любил и тяготился ими. Возможно, этим и объясняется специфика его семинаров, которые походили более на специальные лекции, где ученый предлагал личные "чрезвычайно индивидуальные" комментарии к разбираемому источнику. Причем, как вспоминают историки, между окончательным выводом преподавателя и состоянием знаний слушателей оставалась "непроходимая пропасть". Все это было интересно и познавательно, но, по словам студентов, В.О. Ключевский не учил работать с источниками. Давая "блестящий готовый результат", он не давал материала для их анализа и критики. исследовательский научный сообщество
Несмотря на выделенные отрицательные нюансы педагогической методики, с полной уверенностью первое руководящее место в "Московской школе" заслуженно принадлежало великому талантливому В.О. Ключевскому, внесшему огромный вклад в изучение истории России. Создание "Московской школы" и роли В.О. Ключевского в ней нашли отражение в воспоминаниях П.Н. Милюкова и C.B. Бахрушина.
О роли В.О. Ключевского как руководителя начинающих ученых нашло отражение в воспоминаниях П.Н. Милюкова, Ю.В. Готье. Оба историка отмечают полную самостоятельность их работ. Причем, П.Н. Милюков, указывает, что В.О. Ключевский неохотно впускал студентов в "святилище своей учености". С некой долей сарказма говорит о причислении его к первым (хронологически) ученикам В.О. Ключевского, подчеркивая самостоятельность своих изысканий. Ю.В. Готье с другой стороны смотрит на этот вопрос, соглашаясь с методикой работы В.О. Ключевского, приводит случай в его глазах, объясняющий "холодное руководство" учителя к молодому ученому.
Можно предположить, что В.О. Ключевский в большей степени был исследователем, чем педагогом, но его ученики, да и более поздние поколения историков учились и продолжают учиться на его уникальных неповторимых научных работах. Исследователь, умевший оригинально подойти к анализу фактов, "разлагал их на части и комбинировал отдельные факты в стройные системы", которые затем обобщал в "грандиозную общую систему", открывал в исследуемых фактах никем не замеченные новые черты, своеобразно их освещал, отыскивал причины и следствия того или иного исторического факта.
В высказываниях многих ученых XIX в. преобладает критическое восприятие сложившихся в России условий для осуществления научной деятельности, в которых оказывались претенденты "на получение профессорского звания". Неблагоприятным, в частности, считался тот факт, что штатных единиц для лиц, оставляемых при университете, нормативными положениями не предусматривалось. Тревога по поводу "крайнего недостатка в подготовленных молодых людях для замещения вакантных кафедр в университетах" вполне ощутима в предписании Министерстве Народного Просвещения (май 1901 г.) попечителю Московского учебного округа. Ему вменялось в обязанность собрать сведения о сложившейся ситуации на историко-филологическом, физико-математическом и юридическом факультетах Московского университета.
Подготовка диссертации в целом требовала существенных материальных затрат. Ученым-современникам было ясно, что диссертации, кроме научных задач, выполняли квалификационную функцию, создавая возможность обладателям ученых степеней продвигаться по карьерной лестнице. Поэтому иногда собственно "ученая карьера", связанная с получением степеней и званий, противопоставлялась свободному научному творчеству и высокому профессионализму ученого. Но вместе с тем, конкретные диссертационные истории, а также общая картина, характерная для российской диссертационной практики, свидетельствуют о складывании такой ее специфической черты как "высокие" требования, предъявляемые в российских университетах к подготовке и защите диссертаций.
Научное руководство - это достаточно широко распространенный феномен, оно очень различно как с точки зрения участвующих в нем субъектов, так и с точки зрения особенностей процессов взаимодействия этих субъектов. Так, с позиции участвующих в нем субъектов научное руководство можно разделить на: 1) научное руководство отдельной личностью - самый типичный случай научного руководства, в данной ситуации один научный руководитель руководит студентом или аспирантом в процессе подготовки ими курсовой работы, диплома, магистерской или кандидатской диссертации; 2) научное руководство рабочей группой. В этой ситуации научный руководитель руководит группой лиц, в процессе реализации конкретного научного проекта, где каждый из субъектов реализует свою часть общей научной задачи; 3) научное руководство организацией. В случае научного руководства организацией научный руководитель помогает решить научную задачу, которая стоит перед всей организацией в целом. В ряде случаев он сам формулирует и ставит научную задачу организации и показывает основные пути и направления ее решения, а также осуществляет целый ряд других функций. Также необходимо заметить, что бывают смешанные типы научного руководства, так, например, в процессе руководства организацией может потребоваться руководство отдельной научной группой или группами, а процесс научного руководства личностью может сочетаться с руководством целой организацией.
С точки зрения особенностей взаимодействия субъектов научное руководство можно разделить на две большие группы:
1.Формальное научное руководство - в этой ситуации официально назначается научный руководитель, который осуществляет научное руководство личностью, группой и организацией, имея на это документально зафиксированные полномочия. Например, когда научный руководитель руководит аспирантом при подготовке кандидатской диссертации.
2.Неформальное научное руководство, в таком случае какое-либо лицо или группа лиц осуществляют научное руководство стихийно, не последовательно, не формально, без каких-либо официальных прав и полномочий. Например, когда студент или аспирант советуется с профессором, не являющимся его научным руководителем, последний реализует деятельность неформального научного руководителя.
Но говоря о научном руководстве, мало сказать только о формальной стороне взаимодействия руководителя и руководимого.
К. Казак пишет: "Существуют два типа научных руководителей: первый тип наиболее удобен для аспиранта - такой научный руководитель во всем помогает своему подопечному: проверяет данные его эксперимента, помогает их интерпретировать, находит для него возможности публиковаться, правит статьи, советует, как сформулировать цель, задачи, гипотезу исследования и т.д. Аспиранту, имеющему такого научного руководителя, живется легче, но при этом от него требуется и меньше творчества. В результате такой аспирант может так и не приобрести навыков самостоятельных занятий научной работой. Второй тип научных руководителей можно назвать "ленивыми" - они не удосуживаются даже почитать материалы диссертации, отделываются от своего ученика общими советами. Аспирантам с таким научным руководителем очень трудно, особенно на начальном этапе обучения, но в дальнейшем, если такому аспиранту все же удастся написать и защитить диссертацию, он будет являть собой тип сформированного научного работника. Он легко сможет взяться за продолжение темы (например, для докторской) или за другую тему исследований, за научное руководство собственными аспирантами и т.д. По опыту научной деятельности он будет значительно превосходить аспиранта, которого три года водили за ручку. Лучше, конечно, если Ваш научный руководитель представляет собой нечто среднее между двумя крайними типами, описанными выше".
Среди профессоров Московского университета наиболее эффективная система подготовки магистрантов сложилась у В.И. Герье (1837-1919 гг.). Выбрав в среде студентов наиболее талантливых, профессор приобщал их к азам научного исследования в университетском историческом семинарии. Своих избранников он приглашал для дополнительных занятий домой в вечерний семинарий. При этом Герье стремился поддерживать учеников и морально (добиваясь присуждения им медалей за студенческие конкурсные сочинения), и материально (присуждением им стипендий, приисканием денежных уроков или переводов). По окончании ими курса он ходатайствовал об оставлении их при университете для приготовления к профессорскому званию, составлял программу для подготовки к магистерскому экзамену, "выбивал" для них заграничные научные командировки. Затем, как свидетельствует переписка, он внимательно следил за их заграничными занятиями в университетах, архивах, библиотеках. Именно на этом этапе происходило уточнение темы будущей магистерской диссертации. По возвращении Герье консультировал магистранта при подготовке текста диссертации, помогал найти материальные источники для печатания книг. Так как процесс написания диссертации иногда затягивался на годы, Герье стремился помочь своим ученикам с устройством приват-доцентами в Московский университет либо в другие учебные заведения (что материально порой было выгоднее). По окончании диссертации Герье представлял отзыв в Совет факультета, помогал с организацией диспута и выступал официальным оппонентом. При любой возможности он старался добиться для своих учеников присуждения им премий, денежных пособий и даже одновременного присвоения магистерской и докторской степеней. Этот процесс "выращивания" молодых ученых был в общих чертах сходным для всех учеников Герье (Н.И. Кареева, П.Г. Виноградова, М.С. Корелина, Р.Ю. Виппера и др.)
Тем не менее, стиль научного руководства и обращения Владимира Ивановича со студентами и своими магистрантами встречал и критику. Вспоминая первую встречу с профессором, П.Н. Милюков отмечает неприятные ощущения: "он точно задался целью унизить нас, доказать нам, что мы дураки". В данном случае, возможно, П.Н. Милюков, как и большинство, увидел внешнюю сторону личности профессора. Более глубокое и тонкое понимание В.И. Герье как человека, отразили в своих воспоминаниях A.A. Кизеветтер, Ю.В. Готье. Историки, указывая на строгость, холодность, часто резкость, язвительность и бестактность своего учителя, объясняют эти качества своего рода защитной оболочкой человека, в глубине души застенчивого, обидчивого и капризного. Кроме того, В.И. Герье "коробила" недобросовестность большей части студентов, их претензии, их внешняя неопрятность, что в свою очередь не могло не отразиться на отношениях со студентами.
И все же, за исключением, П.Н. Милюкова, историки, говоря о В.И. Герье, с величайшей благодарностью вспоминают его лекции и семинарии, где требовалась самостоятельная работа. С точки зрения научного руководства или покровительства молодым ученым Владимир Иванович Герье был прямой противоположностью Василию Осиповичу Ключевскому. Выбрав в среде студентов наиболее талантливых, профессор приобщал их к азам научного исследования в университетском историческом семинарии.
Своих избранников он приглашал для дополнительных занятий домой в вечерний семинарий. При этом Герье стремился поддерживать учеников и морально (добиваясь присуждения им медалей за студенческие конкурсные сочинения), и материально (присуждением им стипендий, приисканием денежных уроков или переводов). По окончании ими курса он ходатайствовал об оставлении их при университете для приготовления к профессорскому званию, составлял программу для подготовки к магистерскому экзамену, "выбивал" для них заграничные научные командировки. Затем, как свидетельствует переписка, он внимательно следил за их заграничными занятиями в университетах, архивах, библиотеках. Именно на этом этапе происходило уточнение темы будущей магистерской диссертации. По возвращении Герье консультировал магистранта при подготовке текста диссертации, помогал найти материальные источники для печатания книг. Так как процесс написания диссертации иногда затягивался на годы, Герье стремился помочь своим ученикам с устройством приват-доцентами в Московский университет либо в другие учебные заведения (что материально порой было выгоднее). По окончании диссертации Герье представлял отзыв в Совет факультета, помогал с организацией диспута и выступал официальным оппонентом. При любой возможности он старался добиться для своих учеников присуждения им премий, денежных пособий и даже одновременного присвоения магистерской и докторской степеней.
Этот процесс "выращивания" молодых ученых был в общих чертах сходным для всех учеников Герье (Н.И. Кареева, П.Г. Виноградова, М.С. Корелина, Р.Ю. Виппера и др.), но в наиболее целостном виде может быть проиллюстрирован на примере сохранившейся переписки П.Н. Ардашева (1865-1924 гг.). Письма Ардашева представляют наглядную картину не только подготовки и прохождения магистрантами соответствующих испытаний, но и подлинно наставнической деятельности Герье как научного руководителя.
Герье создал достаточно надежную и эффективную систему подготовки молодых ученых. Для того чтобы подчеркнуть некоторые стороны этой системы Герье, сравнил её с характером отношения к своим ученикам В.О. Ключевского. Во-первых, для системы подготовки Герье характерна тесная личная связь между учителем и учеником. На примере Ардашева мы видим, что Герье строго контролировал ход его работы на всех этапах, внося необходимые коррективы в эту работу. При этом воодушевление ученика на различных этапах (успех в студенческом конкурсе на медаль, успех от архивных изысканий) поддерживалось заботливым, теплым отношением к нему со стороны учителя. Герье заботился не только о научной работе учеников, но и о выделении им стипендий и об их трудоустройстве. Ученики же Ключевского нередко сталкивались с холодным отношение к ним их научного руководителя. Так, М.М. Богословский писал в своих воспоминаниях о Ключевском: "Ни разу за всё многолетнее наше знакомство, за многие годы, пока я писал две диссертации, он о них не спросил ни слова и совершенно не знал, о чем я пишу". Во-вторых, "герьевская" система подготовки обеспечивала достаточно быстрое продвижение к научной карьере. Заметим, что после заграничной командировки Ардашев в течение двух лет успел приготовить диссертацию. Ученики же В.О. Ключевского, несмотря на то, что им не надо было специально отправляться в заграничную командировку для сбора материала, тратили на подготовку диссертации десять и более лет. Герье, как правило, поддерживал своих учеников во время защиты диссертации, чего нельзя сказать о В.О. Ключевском. И тем не менее большинство учеников Ключевского всегда с гордостью причисляли себя к его школе, свято чтили память учителя, создав, по словам Н.В. Гришиной, "апологетическую традицию её изучения". Высокая оценка наследия и деятельности Ключевского закрепились в отечественной историографии в немалой степени именно благодаря его ученикам. В противовес этому некоторые ученики Герье, став учеными во многом благодаря его заботливой опеке, в дальнейшем выражали сомнение в самом существовании школы Герье, а иные прямо проявляли неуважение к памяти учителя. Искать объяснения этому парадоксу только в особенностях непростого характера Герье было бы слишком элементарно.
Говоря о таких известных историках как В.О. Ключевский и В.И. Герье нельзя не сказать об ученике В.И. Герье, профессоре Московского университета П.Г. Виноградове, создававшем свою школу. У него был определенный круг учеников и почитателей. В обращении со студентами П.Г. Виноградов, по замечанию М.М. Богословского, "был замечательным педагогом, прекрасно умевшим действовать обоими педагогическими средствами: и строгим требованием, и похвалою". В воспоминаниях П.Г. Виноградова, в большей степени характеризуют его высокопрофессиональные качества, нежели личностные особенности его поведения. Лекции П.Г. Виноградова, представлявшие собой законченное целое, отличавшиеся ясностью мысли, строгостью плана, последовательностью изложения, являлись "шедевром педагогического искусства". В плане научного руководства и покровительства в защите диссертаций Павел Гаврилович Виноградов был достойным учеником В.И. Герье. Помощь в организации защит и диспутов, публикации, написание отзывов и стремление привлечь в историческую науку как можно больше достойных молодых ученых были свойственны П.Г. Виноградову.
В рамках диссертационных исследований в указанный период затрагивались обширные сферы исторического знания.
Диссертационная культура предполагает больший акцент на социальные, историко-культурные и собственно научные характеристики российской диссертационной системы через изучение ее организационно - научного потенциала и эффективности.
О наибольшей активности научного сообщества может сказать статистика защищенных диссертаций. В российских университетах защищалось значительно меньшее количество диссертаций. Например, по данным Т.М. Бона, только с 1860 по 1909 гг. "немецкими историками в университетах было написано 3976 диссертаций".
Из общего числа защищенных в 1805-1919 гг. диссертаций (2939) на историко-филологические факультеты российских университетов приходилось 862 работы, что составляло 29,3%. Ученые-историки высшей квалификации составили немногим более 30% от общей численности диссертаций историко-филологических факультетов.
Глава 2. Анализ трансформации научно-методологических подходов к восприятию и изучению феномена диссертационной культуры дореволюционной России
.1 Диссертационная культура того периода с позиций формально- юридического подхода (школа историков-правоведов)
В рамках классической отечественной историографической традиции отечественную литературу по истории изучения диссертационной культуры дореволюционной России мы условно разделили на два периода:
1)исследования, посвященные данной теме, написанные в ХХ веке;
2)исследования, посвященные данной теме, написанные в XXI веке.
Все изученные нами исследования мы рассматриваем с точки зрения двух подходов - формально-юридического и с позиции "истории повседневности".
В данном параграфе рассмотрим более подробно историографию по изучению диссертационной культуры дореволюционной России с позиций формально-юридического подхода.
Суть формально-юридического подхода заключается в том, что право изучается как таковое: оно ни с чем не сравнивается, не увязывается с экономикой, политикой, моралью и другими социальными явлениями. В данном случае предметом исследования становится право в его чистом виде, рассматриваются его определения, признаки, категории, конструкции, юридическая техника и др.
Специалисты считают, что данный метод можно с наибольшим основанием назвать частным, так как его применяют только при изучении права. При этом можно узнать "из каких элементов состоит юридическая норма, как должна строиться ее санкция, какие составные части обязательны для каждого нормативно-правового акта и т.д.".
Рассмотрение диссертационной культуры дореволюционной России с точки зрения формально-юридического подхода обусловлено спецификой научно-отраслевого понимания исторических текстов, принадлежащих перу историописателей, включая обширный пласт трудов российских авторов.
Мы предполагаем, что с точки зрения данного подхода исследования ученых связаны конкретно с темой диссертационной практики историков дореволюционного периода, включая рассмотрение вопросов порядка присуждения ученых степеней, законодательства в области подготовки научных кадров, истории диссертационных исследований и т.п. вопросы.
Разграничим проанализированные нами исследования согласно определенных нами периодов.
Первый период изучения диссертационной культуры дореволюционного периода - это исследования, написанные и опубликованные до 2001 г., т.е. исследования ХХ века. К ним мы отнесли исследования (в хронологическом порядке):
-Кричевский Г.Г. История ученых степеней в России (1984 г.);
-Соболева Е.В. Наука и учёные в пореформенной России (1985 г.);
-Павлова Г.Е. Организация науки в России в первой половине XIX века (1990 г.);
-Иванов А.Е. Ученые степени в Российской империи. XVIII в. - 1917 г. (1994 г.);
-Табачников А.В. Диссертации в России до 1917 года (1995 г.);
-Якушев А.Н. О производстве в ученые степени в России: (1802-1917 гг.): Указатель дел РГИА (1995);
-Кричевский Г.Г. Магистерские и докторские диссертации, защищённые на юридических факультетах университетов Российской империи (1755-1918): Библиографический указатель / Посмертное. изд. А.Н. Якушева (1998 г.);
-Хохлова Д.А. История научной подготовки и аттестации кадров на историко-филологическом факультете в архивных документах Казанского университета (1804-1918) (1998 г.);
-Воропаев И.Г. Порядок присуждения учёных степеней в России и СССР (1802-1995) (2000);
-Лаута О.Н. Научная подготовка и аттестация кадров на историко-филологическом факультете Московского университета (начало XIX-XX вв.) (2000 г.);
-Эйдельнант Ю.В. Развитие идей, проектов и правил о порядке присуждения учёных степеней в Российской империи: историко-сравнительное исследование (2000 г.).
Здесь необходимо отметить, что подобных исследований ХХ в. мы обнаружили лишь небольшое количество. Считаем, что причиной этому является то, что поступательное развитие исторической науки в то время было ограничено жесткой идеологией, это отразилось на тематике и содержании исследований данного периода. Авторские тексты изучались преимущественно с точки зрения общественно-политической направленности их содержания.
Гораздо более значительное количество исследований диссертационной культуры дореволюционной России были написаны именно в XXI в. Это уже современный период развития отечественной исторической науки, отличительной чертой которого является появление новых подходов и методов к изучению дореволюционной истории России. Произошли изменения в проблемном поле истории исторической науки, стали рассматриваться новые исследовательские задачи, значительно обновилась источниковая база. Внимание стало уделяться истории написания диссертационных исследований историками дореволюционной России, более подробно стали исследоваться диссертации отдельных ученых данного периода.
К данным проанализированным нами исследованиям XXI в. мы относим (в хронологическим порядке):
-Якушев А.Н. Порядок присуждения ученых степеней в России (1747 - 1918): развитие и реализация правовых идей, проектов, законопроектов и нормативных правовых актов (на опыте научного направления) (2001 г.);
-Ловянникова Н.В. История присуждения ученых степеней в Российской империи: разработка и реализация отечественных программ научных исследований (2003);
-Хохлова Д.А. Исторический опыт присуждения ученых степеней на историко-филологическом факультете Казанского университета (1814-1919) (2003 г.);
-Якушев А.Н. Развитие и реализация правовой мысли и нормативных правовых актов о порядке присуждения учёных степеней в России (1747- 1918) (2003 г.);
-Якушев А.Н., Апольский Е.А. История учений о гражданском праве и процессе в диссертационных исследованиях университетов Российской империи (2004 г.);
-Якушев А.Н. Статистика присуждения учёных степеней в Российской империи (1794-1918) (2005 г.);
-Зайцева Л.А. Генезис присуждения ученых степеней в России (2006 г.);
-Казначеев Д.А. Порядок присуждения ученых степеней в университетах Российской Империи: развитие научного и профессионального правосознания (2006 г.);
-Якушев А.Н., Кузнецов А.В. История русской диссертации в исследованиях Г.Г. Кричевского (2007 г.);
-Ишанова М.В. Статус диссертаций в Российской империи и СССР: сравнительно-правовой анализ (2007 г.);
-Климов А.Ю. История создания Положений о производстве в ученые степени в архивных документах Российской империи (2008 г.);
-Боярченков В.В. Местная проблематика в диссертационных исследованиях по русской истории середины XIX в. (2010 г.);
-Алеврас Н.Н., Гришина Н.В. Российская диссертационная культура XIX - начала ХХ веков в восприятии современников: к вопросу о национальных особенностях (2011);
-Феофанов А.М. Ученые степени в Московском университете во второй половине XVIII в. (2011 г.);
-Сухова Н.Ю. Подготовка и аттестация научно-педагогических кадров в православных духовных академиях в контексте высшего образования в России (1808-1918 гг.) (2011);
-Алеврас Н.Н. Диссертационная культура второй половины XIX - начала ХХ в.: речь историка на защите диссертации (2012 г.);
-Сандерс Т. Третий оппонент: защиты диссертаций и общественный профиль академической истории в Российской империи (2012 г.);
-Вишленкова Е.А., Ильина К.А. Об ученых степенях, и о том, как диссертация в России обретала практическую и научную значимость (2013 г.);
-Алеврас Н.Н. А.С. Лаппо-Данилевский и диссертационная культура русских историков в конце XIX - начале ХХ вв. (2014);
-Алеврас Н.Н., Гришина Н.В. Диссертации историков и законодательные нормы (1860-1920-е гг.) (2014);
Мамонтова М.А., Соганова Е.Ю. Трансформация нормативной стороны "диссертационной культуры" в СССР в 1930-1970-е гг. (2014 г.).
Отметим, что это далеко не все исследования, посвященные интересующей нас тематике. Из их значительного количества мы отобрали те из них, которые представляют для нас интерес и являются наиболее значимыми исследованиями вопроса диссертационной культуры дореволюционного периода с точки зрения формально-юридического подхода.
Далее охарактеризуем наиболее интересные и фундаментальные исследования интересующего нас вопроса с точки зрения формально- юридического подхода. Начнем с исследований ХХ века.
Значимую роль в исследованиях диссертационной культуры дореволюционного периода играют исследования Г.Г. Кричевского, советского библиографа и историка, автора многих научных исследований в области ретроспективной библиографии диссертаций университетов Российской империи.
В 1938 г. Г.Г. Кричевский составил программу научных исследований по истории русской диссертации, в соответствии с которой он проанализировал, систематизировал и описал диссертационные труды историков. В 1939 г. он разработал ещё и программу научных исследований по истории учёных степеней в Российской империи. Основными дидактическими единицами содержания программы являлись: упоминание терминов "доктор", "магистр", "бакалавр" и их смысл.
Эту программу Г.Г. Кричевский смог частично реализовать в 1984 г., когда подготовил в рукописном варианте библиографический указатель "Диссертации университетов России. 1805-1919 гг.". Как верно указал один из ведущих российских учёных в области истории высшей школы дореволюционного периода А.Е. Иванов, "был создан беспрецедентно полный указатель магистерских и докторских диссертаций". Свод включал в себя официальные названия диссертаций, сведения об их публикации и печатных на них рецензиях, регистрацию отчётов в периодике о публичных диссертационных диспутах, списки оппонентов, научно-справочный аппарат. Кричевский более чем последователен и педантичен в характеристики сложившегося научно-методического материала, охвате и учете накопленного научно-исследовательского материала.
Рассматривая в своих исследованиях развитие законодательства и опыт научной аттестации кадров, Г.Г. Ключевский в одной из своих последних работ сделал такой вывод: "История учёных степеней в России ждёт своих исследователей".
В 1985 г. защитила докторскую диссертацию Е.В. Соболева на тему: "Наука и учёные в пореформенной России". Одна из глав диссертации под названием "Подготовка научных кадров" посвящена анализу нормативно - правовых актов, которые регулировали присуждение учёных степеней в Российской империи в 60-80-е годы XIX в. Е.В. Соболева очень досконально и тщательно исследует процесс законодательного оформления понятия "учёный" в пореформенной России.
Проблеме диссертационных исследований дореволюционной России посвящены и исследования А.Е. Иванова. Его труды значительно продвинули научно-историческую мысль в рассматриваемом направлении. В его книге очень содержательно и точно воссоздана история появления ученых степеней, формирования системы подготовки и аттестации научно-педагогических кадров по мере развития в России науки и высшего образования.
В монографии "Ученые степени в Российской империи. XVIII в.-1917 г." (1994) А.Е. Иванов более тщательно изучил сложившуюся в начале XIX в. имперскую систему научной аттестации. Данная система, лишь частично изменяясь, просуществовала до 1917 г.
С захватывающим интересом читается глава, посвященная "технологии" научной аттестации. Мы узнаем, что публичной защите кандидатской (до 1884 г.), докторской (до 1864 г.) и магистерской диссертаций в университетах предшествовали сложнейшие и строжайшие испытания - устные и письменные экзамены по главным и вспомогательным предметам факультета. А.Е. Иванов справедливо называет эту процедуру "экзаменационным марафоном", который был очень долгим и сложным. При этом он лишь тормозил формирование научно-преподавательских кадров.
А.Е. Иванов прав, утверждая, что "благодаря повышению требований к диссертации как самостоятельному исследованию в пореформенный период этот вид научного труда пользовался высокой репутацией. Добавим, что в дореволюционной России, в отличие от советской эпохи, временной разрыв между защитой магистерской и докторской диссертаций, как правило, составлял всего 3-5 лет".
За 120 лет работы по присуждению ученый степеней в России, как отмечает АЕ. Иванов, "...было защищено около 8 тысяч магистерских и докторских диссертаций по фундаментальным наукам истории, философии, юриспруденции, естествознанию, богословию, медицине...". Шел активный процесс формирования научного сообщества - ученых, которые профессионально занимались наукой. Многие нормы, сложившиеся в XIX в., востребованы в современной системе диссертационных защит.
Также активно разработкой проблемы диссертационной культуры в Российской империи занимается доктор исторических наук, профессор А.Н. Якушев. Он разработал комплексную программу научных исследований, которая реализуется в рамках аспирантуры и докторантуры по истории науки и техники в Ставропольском государственном университете (1994-1998) и Невинномысском государственном гуманитарно-техническом институте (с 1999 по настоящее время). Перед написанием программы А.Н. Якушевым было написано и издано справочное пособие о количестве лиц, которые были утверждены в ученых степенях в университетах Российской империи.
Важную роль занимают исследования А.Н. Якушева, посвященные развитию законодательства о порядке присуждения учёных степеней. Результатом стали две диссертации - кандидатская и докторская. В них определены причины возникновения законодательства о научной подготовке и аттестации кадров в университетах Западной Европы и России; проанализировано примерно 250 нормативно-правовых актов в области подготовки "профессорских стипендиатов" и присуждения учёных степеней в университетах России; раскрыты особенности развития процедуры присуждения учёных степеней; проведен анализ тематики защищённых юридических диссертаций в дореволюционной России. Под научным руководством А.Н. Якушева по исследуемой проблеме выполнили и защитили кандидатские диссертации по историческим и юридическим наукам Д.А. Хохлова, О.Н. Лаута, И.Г. Воропаев, Ю.В. Эйдельнант, Горошко О.Н., Артёмова Л.В. и др.
А.В. Табачников в своем кандидатском исследовании "Диссертации в России до 1917 г." (1995 г.) попытался определить статус и место диссертации в системе высшего образования, а также выявить характерные черты диссертаций на разных этапах развития науки в России.
Значительное число исследований, посвященных диссертационной культуре дореволюционного периода, принадлежит двум женщинам-ученым Челябинского государственного университета - Н.Н. Алеврас и Н.В. Гришиной.
Н.Н. Алеврас - профессор кафедры истории России и зарубежных стран, доктор исторических наук. Поле интересов ученого - диссертационная культура в дореволюционной исторической науке как феномен и фактор формирования профессиональной культуры сообщества российских историков, научные школы в российской исторической науке, школа В.О. Ключевского.
Н.В. Гришина - кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России и зарубежных стран, декан историко-филологического факультета Челябинского государственного университета. Область научных интересов - история исторической науки, научные школы, диссертационная культура, взаимоотношения власти и общества в XX веке.
Именно эти две женщины-ученые ввели в научный оборот понятие "диссертационная культура" в статье "Российская диссертационная культура XIX - начала ХХ веков в восприятии современников: к вопросу о национальных особенностях" (2011). В данной статье проведен анализ особенностей российской диссертационной культуры второй половины XIX - начала XX вв. Приводятся данные статистики о количестве диссертаций, которые были защищены в российских и германских университетах.
Н.Н. Алеврас и Н.В. Гришина формулируют определение диссертационной культуры следующим образом: "Под диссертационной культурой предлагается понимать совокупность организационных процедур, традиций и ритуалов со стороны научно-образовательных институций, экспертного сообщества и заинтересованных претендентов на достижение научного статуса, направленных на получение научно-исследовательского продукта (произведения), соответствующего принятым квалификационным требованиям и нормам профессиональной сертификации".
Л.А. Зайцева в статье "Генезис присуждения ученых степеней в России" (2006 г.) подчеркивает, что формирование законодательства, которое регулировало присуждение ученых степеней с середины XVIII по конец XIX вв. шло постепенно, отвечая потребностям времени. По сравнению с западом, российская система ученых степеней отличалась более строгим порядком их присуждения, а также более высокими требованиями к соискателям. Это определялось государственным регулированием данной деятельности.
Д.А. Казначеев в своей диссертации "Порядок присуждения ученых степеней в университетах Российской Империи: развитие научного и профессионального правосознания" (2006 г.) указывает, что основные принципы научной аттестации кадров в России были заложены в именно дореволюционный период. Ученый делает вывод, что период с 1802 по 70 годы XIX в. характеризовался почти полным отсутствием единства в научно-правовых идеях российских ученых по вопросу о порядке присуждения ученых степеней. Начало 90-х годов XIX в. отмечено увеличением числа публикаций в научных изданиях Российской империи, а в начале XX века деятельность ученых, которая была направлена на совершенствование законодательно закрепленного порядка присуждения ученых степеней, приобрела системный характер.
В диссертационном исследовании Н.В. Ловянниковой "История присуждения ученых степеней в Российской империи: разработка и реализация отечественных программ научных исследований" (2003) выявлено и охарактеризовано содержание программы научных исследований библиографии диссертаций Г.Г. Кричевского; раскрыто содержание программы научных исследований в сфере истории присуждения учёных степеней А.Н. Якушева; охарактеризована база данных об учёных, защитивших магистерские и докторские диссертации в университетах Российской империи; описаны новые официальные документы и информационные технологии по истории присуждения учёных степеней в Российской империи.
В исследовании А.М. Феофанова "Ученые степени в Московском университете во второй половине XVIII в." (2011 г.) на основе данных формулярных списков преподавателей и периодических изданий собраны упоминания об ученых степенях в Московском университете с момента основания до введения устава 1804 г. Автор считает, что накопленный опыт стихийного возведения в ученое достоинство, характерный для Московского университета второй половины XVIII в., был учтен и развит при создании в начале XIX в системы научно-педагогической аттестации.
Н.Ю. Сухова в диссертационном исследовании "Подготовка и аттестация научно-педагогических кадров в православных духовных академиях в контексте высшего образования в России (1808-1918 гг.)" (2011 г.) провела комплексный анализ концепций, проектов, мнений, идей по развитию системы подготовки и аттестации научно-педагогических кадров в православной высшей духовной школе Российской империи в XIX - начале XX в. Значительная часть исследованных записок и частных проектов впервые были введены автором в научный оборот. В исследовании подробно изучена деятельность всех органов системы подготовки и аттестации научно - педагогических кадров в православной высшей духовной школе Российской империи в XIX - начале XX в.
Таким образом, историография проблемы свидетельствует, что разработка отечественных исследований по изучению диссертационной культуры дореволюционной России наиболее активно проводилась и проводится в XXI в. Свидетельством этому является значительное число исследований с 2001 по 2015 гг., посвященных изучаемому вопросу.
Рассмотрев историографию вопроса с точки зрения формально- юридического подхода, перейдем к рассмотрению этого же вопроса с позиции иных научных подходов и направлений.
.2 Диссертационная культура с позиций казусного подхода в истории ("казусная история")
"Казусная история" - одно из основных, если не основное направление микроисторического анализа. Основным элементом, с которым работаю исследователи в данном ключе, является "казус", который один из апологетов микроистории К. Гинзбург обозначает как "история одного события, явления, человека". Под последним подразумевается не какая-либо популяризованная в рамках классической научной парадигмы личность, а скорее "рядовой" персонаж исторического процесса, который тем не менее, занимает свое место и значение в его течении. В рамках данного подхода происходит акцентуация на частностях, уникальных проявлениях пространства исторического знания; если марксистский подход в исторической науки был озабочен поиском закономерностей, то казусный подход нацелен на нахождение того особого, спонтанного, что может дать новое знание о предмете исследования. На протяжении веков в истории доминировали макроподходы, и, как следствие, в конечном итоге это привело к известному кризису исторической науки. Это особенно явственно просматривается на основе диссертационной культуры отечественных ученых. Игнорирование научным сообществом перипетий в биографиях историков, отказ от признания значимыми многих, даже порой абсолютно абсурдных научных исследовательских стратегий, восприятие самого "казуса" как некоего исторического "артефакта". Складывавшаяся в 19801990-х гг. новая парадигма социальной истории демонстрировала явную потребность в охвате исследователем как можно большего числа сфер жизни, социальных связей, общественных структур и явлений как проявления динамической системы. В итоге концепция социальной истории приобрела значительную долю обновленного антропоцентризма, в котором уже "частный" человек как субъект исторического действия испытывал дуальное проявление самого себя - с одной стороны, он выступал как итог культурно- исторического наследия предшествующих эпох, с другой - как элемент воплощения всех сложностей и противоречий современного ему периода, общества, социальной коммуникации и проч.
Таким образом, диссертационная культура историка принимает с позиций данного подхода особое звучание. Теперь это не просто частный факт, событий, процесс или даже часть социокультурного пространства в биографии известного ученого или малоизвестного исследователя - этого своего рода "субъективная реальность" мира науки, которая персонифицируется в лице как самого диссертанта, так и связанных с ниц косвенных субъектов - научного руководителя, оппонентов, присутствующих на процедуре защиты и проч. Так, с позиций казусного подхода Н.Н. Алеврас раскрывает проблемное поле диссертационной культуры на основе становления А.С. Лаппо-Данилевского как профессионального историка. С точки "классического" историографического подхода данный труд и связанные с его подготовкой и защитой события и лица не являются значимыми - интересно лишь само содержание этой диссертации, концептуальные построения и научно практические выводы. Иное дело "казусная история" - с данных позиций все вышеперечисленное входит в "казус" истории исторической науки, благодаря своим специфическим чертам: "Магистерская диссертация Лаппо-Данилевского (1890 [2]) стала значимым фактом в русской науке, а ее защита - ярким событием в истории диссертационной культуры". На протяжении всей статьи автор постулирует идеи казуальности диссертационных исследований Лаппо-Данилевского, породившей в свою очередь цепочку иных казусов в диссертационной культуре дореволюционных ученых - в частности, методологическую неоднородность, оригинальность экзистенциальных смыслов и академического оформления при выступлении диссертанта, динамичность диссертационного диспута и проч. Казуальность в диссертационной культуре мы можем, обнаружить, к примеру, в выявлении косвенных субъектов - профессоров, сокурсников, иных представителей социального окружения диссертанта, которые так или иначе оказывали воздействие на формировании им интеллектуальных доминант при подготовке диссертационного исследования. Так, к примеру, Г.И. Вернадский в мемуарах отмечал, что особое влияние на определение проблемного поля его диссертации оказали некоторые из его учителей - А.С, Лаппо-Данилевский, С.Ф. Платонов, Я.Л. Барсков, и др. - равно как и на некоторые другие этапы работы над ней. Но, стоит заметить, ученый прямо не говорить, какие именно "научные столпы" служили ему теоретико-методологическими авторитетами при формировании концепции его диссертации. Другим примером может служить работа над диссертациями Н.М Дружинина - практические занятия по истории русского права и земского самоуправления М.М. Богословского, увлечения его трудами по вопросам модернизации русского общества в XVIII столетии побудили его остановить свой выбор на таких темах, как "Северное общество и конституция Никиты Муравьева" и "П.Д. Киселев и его реформа 1837 - 1838 гг.", хотя и являлся также учеником Р.Ю. Виппера, как известно, активно изучавшего проблемы зарождения и развития христианства.
В настоящее время в методологии исторической науки сложно говорить о какой-либо однозначной трактовки предмета и особенностей "казусного подхода". Ю.Л. Бессмертный, один из основных представителей "казусной истории" в отечественной историографии, настаивал на следующем понимании данного элемента микроисторического анализа: "Соглашусь, что индивидуальное поведение может изучаться и через анализ случаев, в которых человек выбирает между различными вариантами принятых норм. Но наиболее показательны все-таки казусы, в которых персонаж избирает вовсе не апробировавшийся до сих пор вариант поведения. Это может быть поведение, пренебрегающее нормами или, наоборот, абсолютизирующее их (и потому шокирующее окружающих попыткой воплотить недостижимые для большинства идеалы). В таких случаях виднее, что может человек данной группы в данное время и в данной конкретной ситуации; этот тип казусов показательнее для решения нашей сверхзадачи - осмысления возможностей отдельного человека на разных этапах исторического прошлого". В рамках изучения диссертационных практик такая трактовка может быть верифицирована рядом историографических фактов. Так, например, А.С Лаппо-Данилевский в рамках своей диссертации "Организация прямого обложения в Московском государстве со времен Смуты до эпохи преобразований" впервые за всю историю анализа налогообложения в русском государстве высказал оригинальное и точное определение "живущей четверти" как податной единицы. В дальнейшем этот постулат спровоцировал нешуточный резонанс в мире исторической науки, спровоцировав полемику между крупными научными школами - это казусное событие вошло в мир историографии как "спор Лаппо-Данилевского, Милюкова и Дьяконова". Иногда казуальной выступала не какая-либо часть магистерской или докторской диссертации, но и само диссертационное исследование в целом, как своего рода новое слово в лакуне исторического знания. Так, например, профессор М.М. Богословский, отзываясь о диссертационном труде М.К. Любавского, заявил, что "впервые привлекает к изучению исторические источники с обилием, до него неизвестным, ставит и разрешает вопросы с небывалой до него широтой и оставляет после себя глубоко вспаханное поле там, где до его трудов были только первые попытки, первые пробные борозды", более того, по мнению Богословского, последний "не имеет себе равных среди его предшественников в области изучения исторической географии России". Таким образом, несмотря на то что данная оценка является субъективным восприятием частного специалиста, можно заключить что возникали диссертационные труды прецедентного типа, и их можно отнести к сфере классического восприятия "казуса" истории исторической науки.
Зачастую "казусом" могла выступать как речь диссертанта на защите, так и речь оппонента во время диспута. В таком качестве, возможно, выступает оппонирование А.С Лаппо-Данилевским во время защиты диссертации М.А. Середониным. Как уже упоминалось, Лаппо-Данилевский крайне редко выступал в качестве оппонента на защите диссертации, однако зачастую его участие становилось знаковым событием. С.М. Середонин, по мнению ученого, позволил себе вольное обращение с терминологией, в том числе с определением вышеупомянутого понятия "четвертей" как единицы налогообложения - чем вызвал нешуточную критическую реакцию последнего. Речь Лаппо-Данилевского казусная и уникальная по своей сути хотя бы потому, что представляло собой как бы "контрдиссертацию", пусть и изложенную в устной форме. Как замечала Н..Н. Платонова, речь Лаппо-Данилевского растянулась более чем на полтора часа, о ее содержательных элементах была составлена рукопись. В результате во многом это наложило отпечаток на дальнейший профессиональный путь и становление С.М. Середонина как историка, и хотя последний был оставлен профессором русской истории в историко-филологическом институте, в научном мире сфера его интересов была очерчена достаточно узким, в особенности для того период, кругом проблем.
Казуальность диссертационной культуры может проявляться и во вполне "бытовых" аспектах деятельности диссертанта, связанных с подготовкой защиты, как-то определение места защиты, подготовка печатных экземпляров диссертации, регламент состава присутствующих на защите и пр. Зачастую такие "незначительные" факторы, которые могут быть отнесены к разряду обыденных явлений, оказывали серьезное влияние на сложение интеллектуальной культуры исследователя. Весьма показателен в данном случае эпизод из истории защиты Г.В. Вернадского: "Нестандартная диссертационная история Г.В. Вернадского, учившегося в Московском университете, а добивавшегося статуса магистранта в Петербургском университете, хотя может не рассматриваться абсолютным исключением, но все же относится к одному из нетипичных случаев". Опционально данный историографический казус, вероятно, способствовал тому, что самим Вернадским направление его диссертационного исследования было после защиты свернуто.
Одним из значимых проявлений "казуальной истории" в рамках микроисторического анализа выступает так называемая "эмоциональная история" ("история эмоций"). Диссертационная культура в высшей степени полемична, поскольку это диктуется требованиями исторической объективности, однако вместе с тем острота проблематики зачастую порождала в членах научного сообщества живой эмоциональный отклик, который находил соответствующее выражение в диссертационном диспуте. Пожалуй, наиболее показательным исследование здесь выступает статейный обзор С.И. Посохова. В этом и подобном ему исследованиях акцент смешается на чувственный мир исследователя в процессе подготовки диссертации, его рефлексия на каждом этапе диссертационной работы. Во многом, "эмоциональная история" компенсирует лакуны знания в истории исторической науки; зачастую представление о субъективных факторах взаимодействия диссертанта с научным сообществом оказывает дальнейшее влияние на сложение научного направления или школы, либо, напротив, оказывается своего рода "лакмусовой бумажкой". Так, например, П.Н. Милюков вспоминал: "По обычаю, профессора, один за другим, меня приветствовали с поцелуями у кафедры. Ключевский, когда дошла до него очередь, неловко и поспешно пожал мне руку. А я, со своей стороны, нарушил другой университетский обычай. После диспута обыкновенно кандидат, удостоенный степени, устраивал пирушку. Я пригласил на нее к себе домой моих молодых друзей - и не пригласил Ключевского. Это был уже форменный разрыв. Но пирушка прошла дружно и весело". Как можно обнаружить, это с одном стороны, якобы не помешало Милюкову с почтением и восторженно относится к персоне своего учителя, с другой стороны, было явно обозначено отмежевание диссертанта от своего наставника, в первую очередь в рамках научно-методологических позиций. По легенде, значительная часть университетского совета в рамках исключения настаивала на присуждении Милюкову сразу степени доктора за его магистерскую диссертацию - но именно В.О. Ключевский воспротивился этому, из-за чего произошли последующие события. Таким образом "незначительный" с точки зрения классической научной парадигмы "казус" оказал влияние на формирование целого научного направления и структуру научной школы. Таким образом, "эмоциональная история" провоцирует огромный реконструктивный потенциал для истории исторической науки: изучая, например, конфликтное взаимодействие субъектов, диссертанта и его оппонента в рамках диспута, где "реконструкция межличностного столкновения как детализированного процесса локального взаимодействия" позволяет исследователю сделать выводы и дальнейшем влиянии тех или иных аспектов диссертационной культуры не только на личность исследователя или целой школы, но и на общественные структуры или социально-политические процессы, либо оказывали влияние на облик интеллектуальной культуры. Так, например, по одной из версий, П.Н. Милюков в своей диссертации, посвященной податной реформе Петра I, настаивал на спонтанности и хаотичности в проводимом самодержцем реформаторском курсе - что, кстати, по некоторым версиям, вызвало неудовольствие Ключевского, но, с другой стороны, прочно вошло в ряд современных учебников и монографий, и зачастую подчеркивается многими исследователями петровской эпохи.
Особое внимание в рамках "эмоциональной истории" в условиях современной постнеклассической парадигмы уделяется речи диссертанта на защите. Это вполне очевидно, поскольку академическая культура и этика дореволюционной научной школы требовала подачи результатов исследования не только с позиций научности, но и художественной, некой эмоциональной рефлексии по отношении к изучаемому предмету. Как уже говорилось выше, из-за отсутствия практики протоколирования данные о речах исследователи диссертационной культуры получали и получают даже не во вторичной, а скорее в третичной обработке - из записок присутствующих на защите третьих лиц, воспоминаний оппонентов, других участников диспута, и это порождает определенные риски. Во-первых, согласно Уставу 1884 г., на заседания могли допускаться любые желающие, а следовательно, их профессиональная компетенция как ученых-историков может быть подвергнута сомнению, а фиксируемые ими элементы речи - превратно поняты с научной точки зрения, во вторых к этому же добавляется наслоение их собственного эмоционально-волевого восприятия, в том числе под воздействием симпатий или антипатий к диссертанту. Это бросает некоторую тень на объективность получаемых результатов в рамках "эмоциональной истории". Тем не менее, к примеру, при анализе эмоциональной составляющей в речи Г.И. Вернадского следует учитывать иные "казуальные" проявления его диссертационной культуры, как например, тот факт, что его становление как историка происходило под влиянием основателей нескольких исторических научных школ, в том числе В.О. Ключевского, А.С. Лаппо-Данилевского, С.Ф. Платонова и др., что уже само по себе довольно специфическое явление для мира науки того периода.
В рамках казуальной истории следует отметить еще одну проблему пространства диссертационной культуры дореволюционного периода - это нередко встречавшаяся купированность диссертационных исследований, отсутствие привязки этих научных результатов самими историками в их дальнейшей исследовательской практике. Так, например, произошло с магистерскими диссертациями В.И. Герье, Г.И. Вернадского и др.
2.3 Диссертационная культура российских историков в рамках "интеллектуальной" истории и сквозь призму "интеллектуальной биографии"
Прежде чем приступить к характеристике диссертационной культуры с позиций интеллектуальной истории, следует несколько подробнее остановиться на характеристике данного научного направления. Одна вещь, которую стоит отметить сразу - различие между "интеллектуальной истории", употребление которой может быть делом несколько запутанным, поскольку этот термин иногда используется как синоним "истории идей": "История идей" является довольно старомодной фразой, в настоящее время не состоящей в академическом дискурсе (хотя есть отличный журнал для приверженцев этой концепции, публикующийся под названием The Journal of the History of Ideas.) Но если мы обеспокоены точными определениями, а не популярным использованием, можно сказать, что разница состоит в том, что "история идей" является дисциплиной, которая исследует крупные концепций, их зарождение и трансформации в течение времени. Историк идей, как правило, будет организовать исторический нарратив вокруг одной крупной идеи, а потом будет следить за развитием или метаморфозой этой идеи, как это проявляется в различных контекстах и времени, почти как музыковед может проследить тему и все ее вариации на протяжении всей симфонии. Пожалуй, самым классическим примером является книга Артура Лавджоя, "The Great Chain of Being" (изначально изложенной на William James Lectures в Гарвардском университете в 1933 году). Этот подход имеет много достоинств, например, это позволяет нам распознать общие мысли несмотря на огромные различия в контексте, тем самым привлекая внимание к мысли, что человечество, похоже, всегда занято некоторыми казалось бы "вечными" идеями. Но это преимущество может также быть недостатком. Настаивая на том, что идея всегда являет собой то же самое, несмотря на все его контекстные вариации, история идей имеет платоническую тенденцию поощрять восприятие идей как чего-то, что предшествовало контекстам их возникновения; этот подход постулирует, что постоянные идеи лишь появляются на определённых платформах, которые есть их своеобразная "подстройка".
Изучение Лавджоя и его "The Great Chain of Being" показало, что существует внутреннее противоречие в его концепции, напряженность, которая в конечном итоге превращается в оригинальную идею и в итоге приводит к его саморазрушению. Как показывает практика Лавджоя, история идей как истории масштабных концепций, в которых историческое повествование происходит, как бы "из себя", как если бы их нарратив существовал и развивался по их собственной внутренней логике.
Методологические дискуссии в дисциплине интеллектуальной истории, как правило, сосредоточены на шести важных вопросах. Во-первых, цель интеллектуальной истории: если стремления ученых в этой области, прежде всего, направлены на восстановление исторического развития мысли, в основном ограничиваясь пересмотром и воссозданием "архивов" идей, или же они обсуждают актуальные проблемы ориентированной на будущее "лаборатории" Ideenpolitik. Во-вторых - и это связано с первым вопросом - существование многолетних вопросов: могут ли интеллектуальные историки исследовать свой предмет, не впадая в ловушку анахронизмов, смогут ли они изобрести новые способы анализа, отличные от тех, которые использовали мыслители, начиная с Платона, смогут ли они рассмотреть вопросы, которые принимаются как "вневременные" и, очевидно, способны игнорировать исторические периоды? В-третьих, объяснение интеллектуальных трансформаций: как интеллектуальные историки отмечают изменения идеи с течением времени? Какие стратегии они могут принять, чтобы разгадать сложные отношения между интеллектуальными и социальными изменениями? В-четвертых, взаимосвязь текста и контекста, часто называют, хотя и несколько обманчиво, как внутреннее и внешнее взаимодействие, которое относительно. Как интеллектуальные историки должны расположить идеи, которые прослеживаются в текстовых высказываниях, в дискурсивной сети других текстов, а также в контексте социальных структур, культурных средах, политических систем и институтов? В-пятых, объекты исторического исследования: должны ли интеллектуальные историки, прежде всего, исследовать идеи, концепции, идеологии или "языков"? Если они, прежде всего, имеют дело с одним или двумя лицами, или они должны исследовать большие группы людей, возможно даже "коллективы мысли"? Если они сосредоточены на "великих мыслителях" и/или "интеллектуалах" (общеизвестно оспариваемый термин), или они должны сосредоточиться на других, потенциально менее эзотерических агентах мысли, в том числе, народных массах? В-шестых, и это связано с первым вопросом, источниковедение интеллектуальной истории: если интеллектуальные историки ограничиваются текстовыми высказывания (в строгом смысле - словами), или они должны протянуть пределы своей области и обратиться к визуальному и звуковому материалу, и если да, то как?
Зачастую постулируется отличие интеллектуальной истории от истории идей.
Из вышеизложенного можно сделать вывод, что есть много видов интеллектуальной истории, и каждый из них имеет свои собственные методологические особенности. Пожалуй, наиболее полезный способ думать о различных тенденциях в интеллектуальной истории сегодня - сравнить их с внутренними дисциплинами интеллектуальной истории и теми дисциплинами, что находятся на её "орбите". К ним относятся: философия, политическая теория, история культуры и социология.
Возвращаясь к проблемному полю диссертационных практик дореволюционного периода, следует заметить, что восприятие их как особого элемента интеллектуальной культуры происходило весьма неоднозначно и специфично.
Особое внимание в рамках данного научного направления следует обратить на диссертационное исследование Г.В. Вернадского. Очень важно подчеркнуть следующую деталь - и в преамбуле диссертационного исследования, и в речи перед диспутом, и в материале тезисов диссертации Вернадский настаивал, что его работа является историей идей. Таким образом, это усложняет анализ пространства его диссертационной культуры, поскольку данное направление послужило "отправной точкой" для развития интеллектуальной истории. Сам Вернадский допускает в своих тезисах терминологию, которая как раз несет в себе проблемность именно последнего подхода - "самосознательность", "русское общественное мнение", "устойчивый тип русского образованного человека с его сознанием "внутреннего мира" и др.; тем самым Вернадский претендует на постижение среза интеллектуальной культуры человека XVIII столетия и здесь мы можем увидеть "наслоение" паттернов восприятия изучаемого объекта с собственными мировоззренческими установками историка, которые в свою очередь выступят объектом для изучения исследователя с позиций интеллектуальной истории. Такая "многослойность" постижения диссертационной культуры ученого создает для данного подхода в известной мере риски утраты верифицируемости научного результата.
Одним из недавно вошедших в научно-методологический аппарат исторической науки подходов является так называемая "интеллектуальная биография". Биография - изучение конкретных историй жизни определённых исторических лиц. Она обращает внимание не только на существенные события в жизни человека, но и его внутренние характеристики, поиск мотивов чьих-то действий, его психологии и ментальности.
Интеллектуальная же биография как таковая являет собой одну из ключевых и ярких точек, которыми отмечен подход интеллектуальной истории к своей собственной методологии. Так как интеллектуальная история в первую очередь сконцентрирована на выработанной эпохой интеллектуальной парадигмой и соответствующим конгломератом идей, основной темой интеллектуальной биографии является интеллектуальное творчество индивида, представляющего собой автора, внесшего вклад в строительство фундамента мыслей, ставшего опорой соответствующего ему исторического периода.
Интеллектуальную биографию можно назвать в своём роде "кирпичиком", атомом интеллектуальной истории. Обычно она представляется в рамках урезанной картины жизни того или иного человека, представителя интеллигенции или интеллектуалов. "Урезание" происходит посредством вычленения основной информации о тех или иных взглядах носителя интеллектуальной идеи в ущерб его жизнеописанию. Тщательно документируется его материальное и духовное наследие, которое может послужить источником его интеллектуальной биографии.
Принципы интеллектуальной биографии несут в себе основы методы микроистории. Основная её задача - сосредоточиться на анализе личности того или иного индивида, определить социальную среду, к которой он принадлежал и в которой функционировал. Макроисторический же подход в определённой мере скрывает или не замечает черты, качества и нюансы личности. Для того, чтобы рассмотреть личность под микроскопом, требуется микроисторический подход. Те детали, которые макроскопический подход воспринимает как ненужную мелочь, микроисторический подход старается учесть и тщательно проанализировать. Артикуляция человека в данных ему условиях изучается не как совокупность тех или иных причин и следствий, но как сцепленная последовательность жизненных событий в сфере интеллектуальной деятельности, в "истории в целом".
Как направление биографических исследований интеллектуальная биография появилась в русле "обновленной" интеллектуальной истории: ее "возрождение" на рубеже 1980-1990-х гг. было связано с "лингвистическим поворотом", который, в свою очередь, во многом способствовал начавшемуся процессу переосмысления всего историографического опыта "истории идей" в том виде, в каком в "западной" традиции "история идей" сложилась как "биография идей" - с изъятием собственно "носителя" идей и их социокультурного контекста. Одновременно под влиянием "новой социальной истории" появилась "история интеллектуалов", институциональное оформление которой во Франции началось с создания (по инициативе Ж.-Ф. Сиринелли) специальной междисциплинарной группы (1985). В эти же годы научная деятельность П. Нора и Ф. Ариеса приводит к появлению в контексте нарратологии "ego-histoires", нового направления в историописании, цель которого - анализ взаимосвязи личностной истории ученых с их "научной лабораторией", конструкций их "жизненных нарративов" и способов конструирования ими "исторических (мета) нарративов". "Расцвет" исторической антропологии в 1980-е гг. ("антропологический поворот") актуализировал интерес к "человеческому измерению" в интеллектуальной истории. В 1980-е гг. проблема "биографического анализа" в интеллектуальной истории находилась в дискуссионной плоскости евроатлантического научного поля. Примечательно, что проблемы биографии были подняты и активно обсуждались представителями истории экономической мысли. Центральным в полемике оказался вопрос об отношении между идеями и жизнью, между тем, "как мы думаем, и тем, как мы живем". Дискуссии отразили наличие двух оппонирующих "платформ": представители первой отрицали познавательную ценность биографической информации, рассматривая биографию в качестве "иллюстрации"; представители второй считали, что без обращения к "личной ментальной истории" ученого нельзя понять его концепцию, выявить социокультурный и интеллектуальный контекст его творчества, генезис его идеи, специфику принятия его наследия научным сообществом.
Поскольку данное направление находится на стадии формирования и активно развивается, существует как масса трактовок его содержания, так и сложностей в определении предмета, задач, методов и проч. К примеру, мы можем определить интеллектуальную биографию как своеобразный комплексный синтез биографического, текстуального и социокультурного анализа. Вместе с тем данное направление историографического знания активно развивается, поскольку по мнению многих исследователей (Л.П. Репина, В.Л. Зубова, Н.В. Некрасова) именно когнитивный потенциал данного направления способен восполнить имеющиеся к настоящему времени пробелы в социогуманитарном знании. Отличие интеллектуальной биографии, от "классической" исторической биографии, в первую очередь заключается в акцентуации на индивидуальности и зачастую игнорируемых исследователями аспектах жизненного пути, творчества, социального окружения или иных сторон, связанных с персоналией ученого. Как справедливо замечал П.Л. Карсавин, "биография выступает как история индивидуальной души", и в этом раскрывается значение данного подхода, в частности, при анализе диссертационной культуры.
К настоящему времени интеллектуальная биография в рамках отечественной истории исторической науки в первую очередь представлена изучением посредством ее методов биографий преимущественно зарубежных историков, философов, экономистов, тем не менее, уже сформирован значительный пласт таких исследований в отношении российских историков дореволюционного периода. В настоящее время происходит переосмысление значения университетского периода жизни историка, и в отличие от прежних исследований, в рамках которых предпринималась попытка обнаружить закономерности становления личности историка "от обратного": на основании концептуальных положений историков в их зрелом периоде исследователи пытались обнаружить предпосылки и закономерности на этапе и формирования и становления как профессиональных ученых. Разумеется, это далеко не самым лучшим образом сказывалось на формировании комплексной исторической биографии. В рамках методологических подходов "новой биографии" (интеллектуальной биографии) можно наблюдать прямо противоположную тенденцию - в период обучения историка в университете и работы его над магистерской или докторской диссертации производятся попытки обнаружить нечто особое, специфичное, порой прямо противоречивое его дальнейшему творческому пути. Так, к примеру, диссертационное исследование Г.В. Вернадского во многом дистанцируется от последующих изысканий ученого.
В рамках "новой биографии" большее внимание уделяется, казалось бы, такие ранее игнорируемые факты, как гендерная, социальная, этническая, конфессиональная самоидентификация диссертанта, которая субъективно влияла на его теоретико-методологические предпочтения. Так, к примеру, Г.В. Вернадский имел довольно серьезные противоречия в определении своей национальной принадлежности, что серьезно повлияло на его диссертационную и в последствии в целом интеллектуальную культура; сам он замечал, что является "и украинцем, и русским одновременно". Здесь мы можем обнаружить, на первый взгляд, сильное расхождение с его диссертационной работой ("Русское масонство в царствование Екатерины II") и дальнейшей научной направленностью. Иным примером может служить принципиальная позиция А.С. Лаппо-Данилевского, воспринимавшего себя русским и тем не менее скептически рассматривавшем привязки и стереотипы какого-бы то ни было ненаучного толка; будучи личностью очень скрупулезной, он был строг и беспощаден к себе в период подготовки своей диссертации, и позднее отличался подобным отношением как к своим ученикам, так и к оппонентам. Более того, как уже отмечалось, следствие этого он отличался фундаментальным подходом к делам своих диссертантов, выступая для них не столько формально назначенным научным руководителем, сколько наставником и отчасти "путеводной звездой" в мире науки. С точки зрения интеллектуальной истории особого внимания заслуживают не методологические изыскания Лаппо-Данилевского, сколько сам факт того, что ученый, в силу своих профессиональных принципов, предпочитал оппонировать либо оставлять отзывы на те исследования, которые напрямую пересекаются с проблемным полем его научных интересов. Почти все исследователи едины во мнении, что именно принципиальность и отсутствие прагматизма в его научных предпочтениях побудило в буквальном смысле разгромить на диссертационном диспуте магистерский труд М.А. Середонина.
В настоящее время в изучении творческого пути ученых, в особенности при учете их диссертационной деятельности, ряд исследователей, в первую очередь Л.П. Репина, настаивают на актуальности такого термина, как "персональная история". Предлагается два подхода к реализации в научной практике данного направления - "социальный" и "экзистенциальный" и в отношении диссертационной культуры историков наиболее уместным представляется именно последний. К сожалению, отсутствие должно количества необходимой информации ставит на пути исследователя "интеллектуальной" биографии диссертанта ряд вызовов, которые, в частности, могут быть разрешены на основе ментальной реконструкции стиля мышления изучаемого объекта. Однако и в этом случае вся полнота скрытой мотивировки, приоритетов ученого при выборе темы, работы над диссертационным исследованием на всех его этапах, структуры речи перед диспутом и самого поведения в условиях полемики с оппонентом до конца не может оставаться раскрытой, даже не смотря на потенциал "интеллектуальной биографии".
Персональная история (или "индивидуальная история") - новое направление, основой которого является восстановление модели "истории одной жизни". Несмотря на широкое разнообразие, для всех типов личной истории, будь то микроистория, психоистория и др., существует определённый набор схожих факторов. Объединяет их подход и концентрация исследователя на частной жизни и судьбе исторических лиц, формирование и развитие их интеллектуальной парадигмы, исследование следов их деятельности в различных интервалах масштаба пространства и времени действия. В результате их собственной личной истории в качестве аналога используются новая биография, используемая для уточнения социального контекста, а не наоборот, как в случае традиционной исторической биографии.
Каждая культурно-историческая эпоха, "логос" каждой национальной культуры, имеет свои дискурсы и самосознания, в частности, собственную эволюционную типологию биографических текстов. Это не означает отсутствие общих законов и корпус отличий от развития традиционного биографического жанра, но это учитывает специфику, которая находит свое выражение в трансформации дисциплинарных традиций, оригинальной разработки определенных областей знаний. Задача состоит не только в реализации "генеалогии", определении понятий начальной лексической формы и т.д., но также корреляции в использовании различных терминов, сочетании его в той же области исторического и биографического исследования.
Существует четыре варианта применения понятия "персональная история". Первым из них являются "персонифицированной истории", где используются традиционные методы психоаналитического анализа; вторым является "личная история" - изучение жизни индивида через призму его индивидуальных частных отношений; третий вариант - история личности как "внутренней биографии" (развития внутреннего мира человека), в отличие от "внешней" или "публичной"; наконец, четвёртый вариант - автобиография.
В российской историографии сегодня в ходу две версии персональной истории, которые сосредотачиваются на различных исследований проблемы личной истории и "истории вообще": экзистенциальная биография и т.н. "новая биографическая история (иначе - "новая биография".
В 1990-е гг. исследовательский интерес к "человеческому измерению" в интеллектуальной истории нашел свое продолжение и наиболее рельефное выражение в "новой биографической истории", ориентирующейся не просто на воссоздание персональной судьбы, но на анализ его многообразных проявлений в постоянно изменяющемся социально-интеллектуальном пространстве.
Особое внимание при изучении диссертационной культуры историков указанного периода уделяется проспографическому подходу. Зачастую его именуют "старым новым методом" интеллектуальной биографии. Одним из основных проблем, стоящих перед любым историком, является вопрос о репрезентативности исходного материала. В исторических исследованиях он всегда должен остерегаться делать выводы из отдельных случаев и обобщений из горстки красноречивых примеров.
Просопография может рассматриваться как попытка преодоления этой опасности. Подвергая идеально большое количество членов из заранее определенного населения к одному и тому же варианту опроса, конкретные характеристики этой популяции в целом становятся видимыми.
Просопографическое исследование историков в соответствии с традициями диссертационной культуры поздней российской империи может заглянуть внутрь жизни "среднего" ученого, его взгляды и концепции, минуя при этом уникальное в концептуальном дискурсе конкретных личностей Использование и развитие просопографии, следовательно, тесно связано с проблемой дефицита исторических данных. Просопография не заинтересована в уникальной, но в среднем, общем, в "общности" в истории жизни более или менее большого числа лиц. В отличии от истории частных лиц и исключительным важным представляется тот факт, что просопографическое исследование предоставляет информацию о коллективных массах. Для просопографа выдающиеся личности (например, Цезарь, Шекспир, Наполеон или Бисмарк) являются менее привлекательными, потому что они являются "из ряда вон выходящими".
Просопография - коллективная биография, описывающая внешние черты групп населения, между которыми исследователь определил имеет что-то общее (профессии, социальное происхождение, географическое происхождение и т.д.). Начиная с анкеты биографические данные собираются о хорошо определенной группы людей. На основе этих данных можно найти ответы на некоторые исторические вопросы. Просопографический метод состоит в описании характеристик материала на более или менее однородную группу лиц путем сбора как можно большего массива информации из материальных элементов, которые позволяют нам описать человека и тех духовных элементов, которые позволили бы нам перейти от человека к личности. В этом и заключается разница между просопографией и биографией, хотя это не означает, что просопография не играет существенную роль в биографии и наоборот.
Просопография является собой изучение общих характеристик группы посредством коллективного изучения их жизни. Под термином "просопография" мы имеем в виду базы данных и список всех лиц из конкретной среды, который определяется в хронологическом порядке.
Таким образом, в контексте просопографического подхода можно говорить о сложении такой категории, как "диссертанты". Задача просопографии здесь заключается в том, чтобы как раз не установить общие тенденции или закономерности в сложении интеллектуальной элиты профессиональных историков, а скорее выявить специфические и уникальные черты, которые бы характеризовали неоднозначные и противоречивые явления пространства диссертационной культуры, так называемые "субъективные факторы", которые, тем не менее, позволили бы сделать выводы об общем облике диссертанта. В этом смысле просопографию нельзя воспринимать исключительно как метод количественного сбора информации об историках-диссертантах дореволюционного периода.
.4 Диссертационная культура с позиций "истории повседневности"
В начале параграфа дадим краткую характеристику понятию "история повседневности".
"История повседневности" - это новая отрасль исторического знания, предметом изучения которой является сфера человеческой обыденности во множественных историко-культурных, политико-событийных, этнических и конфессиональных контекстах. В центре внимания истории повседневности - комплексное исследование повторяющегося, "нормального" и привычного, конструирующего стиль и образ жизни у представителей разных социальных слоев, включая эмоциональные реакции на жизненные события и мотивы поведения.
Возникновение истории повседневности как самостоятельной отрасли изучения прошлого является одной из составляющих так называемого "историко-антропологического поворота" в гуманитарной мысли Запада. Он начался в конце 60-х гг. XX века в результате крушения великих идей, вместе с революцией "новых левых" и ниспровержением всех старых объяснительных концепций.
В России понятие "повседневность" в исторических исследованиях употребляется с середины 1980-х годов. Отчасти на его внедрение в наш научный тезаурус повлияло падение "железного занавеса" и расширение возможностей знакомства наших ученых с западной литературой, а отчасти - риторика этнографических исследований, в которых под изучением повседневной жизни подразумевалось изучение трудового и внерабочего быта.
Доктор наук Н.Л. Пушкарева следующим образом определяет понимание категории повседневного. На ее взгляд, она включает:
-событийную область публичной повседневной жизни, прежде всего, мелкие частные события, пути приспособления людей к событиям внешнего мира;
-обстоятельства частной, личной домашней жизни, быт в самом широком смысле;
-эмоциональную сторону событий и явлений, переживание обыденных фактов и бытовых обстоятельств отдельными людьми и группами людей.
Особенностью российского понимания истории повседневности является ее отнесение к разделу культурологии или даже почти этнологии, а потому при исследовании повседневного пользуются этнологическими методами и приравнивают ее к истории быта. Однако соотношение истории быта (как предмета этнографических описаний) и истории повседневности (как нового направления именно в исторических исследованиях) не столь просто.
Для анализа повседневности характерно иное вчитывание в текст источника, попытки проникнуть в его внутренние смыслы, учет недоговоренного и случайно прорвавшегося. Историк, ставящий задачу реконструировать с помощью сохранившихся источников "типичное" для определенного времени и определенной социальной группы, старается выяснить мотивацию действий всех исторических акторов и через это приблизиться к их пониманию.
В нашей работы мы рассматриваем историографию исследований диссертационной культуры дореволюционной России с позиции "истории повседневности" в плане анализа исследований, посвященных быту ученых- историков дореволюционной России, характеристике их деятельности, их культуры, описанию их речей на защитах диссертаций, диссертационным диспутам и др. "бытовым" вопросам.
Проанализированные нами исследования мы также разграничиваем на два периода:
1)исследования, посвященные данной теме, написанные в ХХ веке;
2)исследования, посвященные данной теме, написанные в XXI веке.
Начнем обзор с исследований, написанных до 2001 года. Нами были изучены и проанализированы следующие работы (в хронологическом порядке):
-Галкин К.Т. Высшее образование и подготовка научных кадров в СССР (1958 г.);
-Щетинина Г.И. Послужные списки как исторический источник о составе профессоров в пореформенной России (1977 г.);
-Фундаминский М.И. Социальное положение ученых в России XVIII столетия (1984 г.);
-Савельев А.Я., Момот А.И., Хотеенков В.Ф. и др. Высшее образование в России: Очерк истории до 1917 года (1995 г.);
-Галиуллина Р.Х. Михаил Николаевич Мусин-Пушкин - попечитель Казанского учебного округа (1827-1845 гг.) (1997 г.).
Как и в предыдущем параграфе работы, мы отмечаем наличие гораздо большего количества исследований изучаемого вопроса после 2001 года по настоящее время. К данным исследованиям мы относим (в хронологическом порядке):
-Павловская С.В. Воспоминания и дневники отечественных историков как исторический источник изучения общественно-политической и научно-педагогической жизни России конца XIX - начала XX веков (2006 г.);
-Корзун В.П., Сидорякина Т.А. К проблеме трансформации "профессорской культуры" (2009 г.);
-Гришина Н.В. "Школа В.О. Ключевского" в исторической науке и российской культуре (2010 г.);
-Алеврас Н.Н. Речь на магистерском диспуте Г.В. Вернадского в контексте его диссертационной истории (к публикации источника) (2010 г.);
-Антощенко А.В. Диссертации П.Г. Виноградова (2010 г.);
-Бычков С.П. Диссертация как завершение пути в науку. Особенности научного становления в стенах духовных академий русской православной церкви во второй половине XIX - начале ХХ в. (2010 г.);
-Винокуров Д.А. Из истории научных конфликтов в отечественной историографии XIX века: полемика вокруг магистерской диссертации И.П. Хрущова (2010 г.);
-Гришина Н.В. "Написать такую книгу подвиг не малый...". Речь, произнесенная Екатериной Яковлевной Кизеветтер, в честь защиты А.А. Кизеветтером магистерской диссертации (2010 г.);
-Никифоров Ю.С. Культура российского историка последней трети XIX - начала XX в. (на примере представителей "русской исторической школы") (2010 г.);
-Гришина Н.В. Диссертационная история И.П. Сенигова в системе коммуникаций историко-филологического сообщества (2011 г.);
-Алеврас Н.Н. Диссертационный диспут как событие и традиция университетского быта второй половины XIX - начала XX века (2011 г.);
-Алеврас Н.Н. Проблемы источника и метода в академических отзывах В.О. Ключевского о диссертациях петербургских историков (2011 г.);
-Файер В.В. "Слава богу, моя диссертация оказалась неудачной...": особенности воспоминания в небольшой научной корпорации (2011 г.);
-Мягков Г.П. Научное сообщество историков дореволюционной России в свете "старой" и "новой" модели историографического исследования (2011 г.);
-Корзун В.П. Научные сообщества историков России: практики антропологического описания (из лекционного опыта) (2012 г.);
-Жибоедов В.В. Защита кандидатской диссертации Н.М. Дружининым (2012 г.);
-Посохов С.И. "Считаю для себя неприличным...": этические аспекты процесса защиты диссертаций в университетах Российской империи Х 1Х - начала ХХ вв. (2012 г.);
-Мягков Г.П., Хамматов Ш.С. "Печальная история моего диспута", или как состоялась "лучшая страница в моей жизни": Казань в научной судьбе И.В. Лучицкого (2013 г.);
-Алеврас Н.Н., Корзун В.П. Речь А.С. Лаппо-Данилевского на диссертационном диспуте (2014 г.);
-Гришина Н.В. Диссертационные диспуты конца 1920-х гг.:
становление новых дисциплинарных нормативов (на примере диспутов Н.М. Дружинина и А.И. Неусыхина) (2014 г.);
-Гришина Н.В. "Работа... не является марксистской...", или формирование канона экспертизы научных исследований в 1920-е гг. (на примере диссертации Н.М. Дружинина) (2014 г.);
-Фельдман Д.М. К диагностике диссертационного скандала в научно-образовательном сообществе (2014 г.);
-Ильина К.А. Защита диссертации С.П. Шевырёва, или рождение "русского профессора" (2015 г.).
Так же, как и в предыдущем параграфе работы, отметим, что это далеко не все исследования, посвященные интересующей нас тематике. Мы отобрали наиболее интересные из них, которые можно рассматривать с позиции "истории повседневности". Охарактеризуем далее некоторые наиболее интересные исследования.
С.В. Павловская особо отмечает, что "дневники и воспоминания историков являются системообразующим мемуарным комплексом, который занимает особое место в структуре общеисторических источников личного происхождения. Он выделяется тем, что наряду с общепринятыми признаками мемуарного комплекса, в нем присутствует научно- исследовательское отражение действительности. В воспоминаниях и дневниках историков отражены актуальные темы отечественной истории, проблематика отечественной исторической науки, и в этом смысле источниковый комплекс является ценнейшим, уникальным историографическим источником, раскрывающим творческий процесс деятельности ученого. Существенной особенностью данного комплекса является то, что в нем содержится информация трех видов: личностная, общественно-политическая и научно-историографическая. Авторы мемуарных текстов (осознанно или неосознанно) выступают в разных ролях: как личности, представители общественного слоя интеллигенции, как граждане - участники и современники событий общественной, политической жизни эпохи и как историки-исследователи, профессиональная особенность мышления которых отражается в оценках и интерпретации событий".
Другое интересное диссертационное исследование ученого Ю.С. Никифорова "Культура российского историка последней трети XIX - начала XX в. (на примере представителей "русской исторической школы")" (2010 г.) посвящена исследованию деятельности либеральных историков последней трети XIX - начала XX в., контексту их профессиональной жизни, особенностям научных коммуникаций и поведенческих стереотипов.
Ю.С. Никифоров отмечает, что "изученные им воспоминания и мемуары в наибольшей степени позволяют проникнуть в культуру историков, раскрыть обстоятельства их жизни и творчества, обнажить скрытые механизмы формирования научных и общественных взглядов ученых, объясняют мотивацию тех или иных интересов или с поступков, дают возможность прочувствовать дух пореформенного времени".
В своей книге "Школа В.О. Ключевского" в исторической науке и российской культуре" (2010 г.) Н.В. Гришина рассматривает историографические образы "школы В.О. Ключевского", анализирует ее исследовательские, коммуникативные и педагогические основания. В книге раскрывается деятельность представителей "школы Ключевского" на общественно-политическом поприще, в сфере образования и просвещения и в пространстве русских литературно-художественных традиций, исследуется общественное восприятие В.О. Ключевского и его учеников.
В заключении Н.В. Гришина делает вывод, что "рост общественного интереса к результатам научных исследований наряду с относительной демократизацией системы высшего образования способствовал сближению науки и социума. В этой ситуации В.О. Ключевский и его ученики взяли на себя роли воспитателей и просветителей, понимание которых вписывалось в либеральный публицистический дискурс того времени, всячески подчеркивавший значимость образования. В сознании русского общества когорта учеников историка сформировалась в виде самобытных образов ученых-историков, общественных деятелей, талантливых педагогов".
Интересное исследование было проведено Н.Н. Алеврас, посвященное диссертационному диспуту. В статье "Диссертационный диспут как событие и традиция университетского быта второй половины XIX - начала XX века" автор указывает, что диспут являлся кульминационным событием диссертационной истории (сейчас это называется "защита диссертации"). "Именно диссертационный диспут, хотя и имевший некоторую "сценарную режиссуру", идущую от нормативных положений министерских документов, дополнялся различными ритуалами и традициями его проведения, возникавшими в научном сообществе на неформальной основе, а потому он превращался в своеобразный научный "спектакль". Основной его тон и коллизию задавали оппоненты (в дореволюционных университетах по традиции, идущей еще от диссертационных практик первой половины XIX в., их нередко называли "возражателями"). Диспут, как правило, привлекал немало "зрителей" и превращался в факт культурной жизни не только университета, но и университетского города, получая отражение в периодической печати и возбуждая внимание общественности. Диссертационный диспут заложил основу создания диссертационных текстов "малых форм", сопровождавших защиту соискателя. Среди них особое значение имеет речь диссертанта перед аудиторией, в которой он публично выражал свой научный замысел. Характер выступления диссертанта и степень его интеллектуального воздействия на аудиторию во многом определяли в научной и общественной среде оценку как самой диссертации, так и достоинств и слабостей ее автора".
Итак, анализ работ, посвященных исследованию диссертационной культуры дореволюционной России с позиции "истории повседневности", показал некую направленность современной историографии на личность ученого, стремление проникнуть на глубокий уровень прочтения его научного творчества, понять "чем он жил" и "о чем думал" на так называемом "бытовом" уровне.
В заключении рассмотрения нашего вопроса мы может констатировать тот факт, что исследования диссертационной культуры дореволюционной России начали проводиться, в основном, уже в XXI в.
Данный вывод подтверждается исследованием Н.Н. Алеврас, которая указала, что "российские историки науки, библиографы и историографы обратились к такому аспекту интересующей нас проблемы, как история формирования ученых степеней и званий в России в 1980-1990 гг. Однако непосредственный опыт создания системы подготовки претендентов "к профессорскому званию" и традиций, складывавшихся в этой области в российских университетах с начала XIX в., являлся скорее фоном, чем исследовательской целью большинства работ. Факты защит диссертаций, характеристика диссертационных диспутов оказывались в большинстве случаев иллюстративным материалом, а не объектом специального изучения. Сама диссертация как один из важнейших результатов подготовки ученого высшей квалификации не подвергалась специальному анализу как некий феномен научной жизни сообщества ученых. Социокультурные аспекты проблемы, рассмотренные с позиций культурной истории, в то время были более характерны для исследований западных коллег. В отечественной историографии проблематика, которую мы связываем с явлением диссертационной культуры и пытаемся рассмотреть в историко-антропологическом ракурсе, начинает формироваться только в первые десятилетия XXI в.".
Также в заключении отметим, что многочисленные примеры диссертаций российских историков изучаемого времени - незаурядных по проблематике, инновационных по методологии, оригинальных по замыслу и фундаментальных по источниковому обеспечению - дают основание рассматривать их в качестве значимых явлений в истории отечественной исторической науки. Профессорская корпорация российских университетов сумела использовать как условия официально-бюрократического происхождения, так и повышенные требования к содержательной стороне диссертаций, а также к процедуре их экспертных оценок, в целях подготовки ученых глубокой и разносторонней научной эрудиции, ориентированных при создании диссертационных исследований на поиск нового знания.
Заключение
Кризис современной исторической науки характеризуется значительным снижением когнитивного потенциала и продуктивности научных исследований. Упреки в отношении исторической науки были спровоцированы компрометацией ряда ее функций, прежде всего прогностической, реалиями исторического процесса. Неготовность историков-профессионалов дореволюционной России предвидеть контуры грядущих социально-политических изменений, краха современного им политического режима и иных трагических событий. Однако не только спецификой социально-политического развития страны объясняются данные кризисные явления. Произошедший в XX столетии "лингвистический поворот" в науке, ускоренный рост темпов научно-технического развития обозначил рывок многих отраслей научного знания. В тоже время история с присущим ей консерватизмом в освоении новых методологических подходов и традициями и отчасти неизбежно описательными приемами в историописании испытывала на себе данные процессы гораздо замедленнее. Следовательно, представляется возможным говорить уже о кризисе мировой, а не только российской исторической науки.
Диссертационная культура отечественных исследователей представляет собой в данном ключе представляет собой интересный феномен. Несмотря на скептическое отношение к описательным практикам историков XIX столетия, в настоящее время "новая историческая наука" знаменует переход к "старым новым" принципам историописания, условно говоря, "карамзинского" типа. В русле данной тенденции интерес к научному наследию диссертантов научного исторического сообщества дореволюционной России может представлять значимость с точки зрения синтеза междисциплинарного подхода таких величин исторической науки, как А.С. Лаппо-Данилевский, Г.И. Вернадский, В.И. Сергеевич и др.
Особое внимание следует уделить механизмам защиты и апробации результатов диссертационного исследования как неотъемлемой части диссертационной культуры - а именно аспектам речи историка и диссертационного диспута. В настоящее время существуют обвинения в формальности организуемых диспутов в рамках защиты диссертаций, отсутствие дискуссионности в риторике диссертантов, невысокий уровень устраиваемых полемических диалогов исследователей. Тем самым актуальной становится апелляция к опыту защит диссертантов XIX-XX столетия, насыщенных элементом эмоционального увлечения проблемами исторической науки и использования новых способов организации процедуры подготовки, защиты и апробации научного результата.
Весьма специфично и не совсем привычно для настоящего времени была представлена система научного руководства и самих стилей научного руководства. Сообщество профессиональных историков дореволюционной России представляло собой своего рода касту специалистов, не замкнутую, но ревностно регламентирующих и отстаивающих сложившиеся научные традиции. Научное руководство в данном ключе не было формализовано никаким университетскими структурами и представляло собой скорее особую форму наставничества. Зачастую сам научный руководитель выступал оппонентом диссертанта в рамках диспута. Нормы и правила функционирования механизма защиты диссертаций складывались на основании действия университетских уставов и зачастую отражали тенденции развития внутреннего научного мира научного заведения. Естественным образом это сказывалось и на общих тенденциях институционализации научного знания в Российской империи, зачастую приводя к излишней заорганизованности процессе.
Значение диссертационных исследований для современной исторической науки трудно переоценить. Априори мерилом научной зрелости и с формально-юридической, и с морально-этической позиции в настоящее время выступает диссертационное исследование, в отличие от многих зарубежных научно-исследовательских практик. При этом можно отметить, что как и в XIX и начале XX столетия, в настоящее время отсутствует эффективная институциональная и нормативно-правовая основа для выстраивания оптимальной системы аттестации научных кадров, отчасти это связано с замедлением отхода от советских принципов учета достижений историков. Попытка трансформации системы с частичным привнесением элементов как практик зарубежных аналогов, так и отечественной научной отрасли дореволюционного периода значимого результата не дали. Такая нерешенность научным сообществом данной проблемы может спровоцировать однажды уже имевший место быть прецедент, кода советская система аттестации научных кадров 1920-1930-х гг. привела к унификации диссертационных исследований, и критерием научной успешности стало соответствие работы диссертанта "научно- исследовательским стандартам", которые по своей сути являлись идеологическими штампами. После событий "перестройки" и краха советской идеологии возникла противоположная тенденция: уровень требований к защищаемым диссертациям стал резко снижаться, вследствие чего данный процесс ощутимо сказался на качестве представляемых работ. Сама же подготовка диссертационного исследования на всех уровнях воспринимается как элемент дополнительного и не всегда востребованного образования, что является не совсем верным. Как раз одной из приоритетных задач социокультурной сферы общества является обеспечение разумного и целостного интеграционного процесса элементов науки и образования в контексте развития концепции "непрерывного образования". Зачастую в рамках защиты диссертационного исследования внимание исключительно формальным аспектам, что не является верным, поскольку это роняет требования научной новизны, к которой были столь внимательны исследователи XIX - начала XX столетия.
При учете данного научного наследия оправдалась насущная необходимость исследовать проблемное поле диссертационной культуры в русле современных подходов парадигмы "новой исторической науки" и антропологического "среза". Многообразие подходов к анализу пространства диссертационной культуры провоцирует комплексное освещение всех аспектов диссертационных практик, особенно такие направления, как "казусная история" или "интеллектуальная история". Действительно, одним из главных преимуществ интеллектуальной истории сегодня, как представляется, является то, что она функционирует как своего рода гарант междисциплинарности в рамках более рациональной и регламентированной системы аттестации научных кадров, в которой большинство дисциплин, метафорически выражаясь, охраняют свои границы против методологических преступников. Интеллектуальная история поддерживает её интеллектуальный характер отчасти потому, что признает многообразный характер самого мышления диссертанта: его беспредельность, его отказ ограничиться от какой-либо одной дисциплины. Конечно, полезно возводить каноны легитимности, настаивать, что некоторые темы или методы свойственны данной дисциплине, в то время как другие исключены. Но такие каноны часто функционируют как барьеры против творчества. Интеллектуальная история в своих лучших проявлениях способна проследить пути мышления исследования в период его работы над диссертационным исследования, его коммуникации с остальным научным сообществом, преодоления формального характера диссертационного исследования, что открывает несомненно важные и серьёзные перспективы для современной исторической науки. "Казусный подход" направлен на выявление частностей, который, нося своего рода "микроскопический" анализ, вместе с тем не теряют своего значения для достижения научно-теоретического результата.
Список использованных источников и литературы
1.Алеврас Н.Н. А.С. Лаппо-Данилевский и диссертационная культура русских историков в конце XIX - начале ХХ вв. // Диалог со временем. - 2014. - № 46.
2.Алеврас Н.Н. Диссертационная культура второй половины XIX - начала ХХ в.: речь историка на защите диссертации // Известия Уральского государственного университета. - 2012. - Т.105. - № 3.
3.Алеврас Н.Н. Диссертационная культура как историографический концепт // Уральский исторический вестник. - 2014. - № 4. - С. 111-120.
4.Алеврас Н.Н. Диссертационный диспут как событие и традиция университетского быта второй половины XIX - начала XX века // История и историки в пространстве национальной и мировой культуры XVIII-XXI веков: Сборник статей. - Челябинск, 2011.
5.Алеврас Н.Н. Проблемы источника и метода в академических отзывах В.О. Ключевского о диссертациях петербургских историков // Вестник Челябинского государственного университета. - 2011. - № 23. - С.56-69.
6.Алеврас Н.Н. Речь на магистерском диспуте Г.В. Вернадского в контексте его диссертационной истории (к публикации источника)//Мир историка: Историографический сборник. Вып.6. - Омск, 2010.
7.Алеврас Н.Н., Гришина Н.В. Диссертации историков и законодательные нормы (1860-1920-е гг.) // Российская история. - 2014. - № 2.
8.Алеврас Н.Н., Гришина Н.В. Российская диссертационная культура XIX - начала ХХ веков в восприятии современников: к вопросу о национальных особенностях // Диалог со временем. - 2011. - № 36.
9.Алеврас Н.Н., Корзун В.П. Речь А.С. Лаппо-Данилевского на диссертационном диспуте // Мир историка: Историко-графический сборник. Вып.9. - Омск, 2014.
10.Антощенко А.В. Диссертации П.Г. Виноградова // Мир историка: Историографический сборник. Вып.6. - Омск, 2010.
11.Боярченков В.В. Местная проблематика в диссертационных исследованиях по русской истории середины XIX в. - Омск: Изд-во Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского, 2010.
12.Бычков С.П. Диссертация как завершение пути в науку. Особенности научного становления в стенах духовных академий русской православной церкви во второй половине XIX - начале ХХ в.// Мир историка: Историографический сборник. Вып.6. - Омск, 2010.
13.Винокуров Д.А. Из истории научных конфликтов в отечественной историографии XIX века: полемика вокруг магистерской диссертации И.П. Хрущова // Вестник Челябинского государственного университета. - 2010. - № 18.
14.Вишленкова Е.А., Ильина К.А. Об ученых степенях, и о том, как диссертация в России обретала практическую и научную значимость // Новое литературное обозрение. - 2013. - № 4. - С. 84-107.
15.В.О. Ключевский. Характеристики и воспоминания. - М., 1912.
16.Воропаев И.Г. Порядок присуждения учёных степеней в России и СССР (1802-1995). - Невинномысск, 2000.
17.Галиуллина Р.Х. Михаил Николаевич Мусин-Пушкин - попечитель Казанского учебного округа (1827-1845 гг.): Дис. канд. ист. наук. - Казань, 1997.
18.Галкин К.Т. Высшее образование и подготовка научных кадров в СССР. - М., 1958.
19.Гришина Н.В. "Написать такую книгу подвиг не малый.". Речь, произнесенная Екатериной Яковлевной Кизеветтер, в честь защиты А.А. Кизеветтером магистерской диссертации // Мир историка: Историографический сборник. Вып.6. - Омск, 2010.
20.Гришина Н.В. "Работа... не является марксистской...", или формирование канона экспертизы научных исследований в 1920-е гг. (на примере диссертации Н.М. Дружинина) // Вестник Омского университета. - Серия: Исторические науки. - 2014. - № 3.
21.Гришина Н.В. "Школа В.О. Ключевского" в исторической науке и российской культуре. - Челябинск: Энциклопедия, 2010. - 288 с.
22.Гришина Н.В. Диссертационная история И.П. Сенигова в системе коммуникаций историко-филологического сообщества // Вестник Челябинского государственного университета. - 2011. - № 23.
23.Гришина Н.В. Диссертационные диспуты конца 1920-х гг.: становление новых дисциплинарных нормативов (на примере диспутов Н.М. Дружинина и А.И. Неусыхина) // Харювський юторюграф 1чний зб 1рник. - 2014. - Т. 13.
24.Жарова Е.Ю. Положения о присуждении ученых степеней в Российской империи как отражение дифференциации биологических наук /Е.Ю. Жарова // NB: Исторические исследования. - 2012. - № 2. - С.236-272.
25.Жибоедов В.В. Защита кандидатской диссертации Н.М. Дружининым // Вестник Брянского государственного университета. - 2012. - № 1.
26.Зайцева Л.А. Генезис присуждения ученых степеней в России // LEX RUSSICA (Русский закон). - 2006. - №2. - С.428 - 435.
27.Иванов А.Е. Ученые степени в Российской империи. XVIII в.-1917 г. - М.: Институт российской истории РАН, 1994. - 196 с.
28.Ильина К.А. Защита диссертации С.П. Шевырёва, или рождение "русского профессора" // Российская история. - 2015. - № 1.
29.Ишанова М.В. Статус диссертаций в Российской империи и СССР: сравнительно-правовой анализ // Вестник Тамбовского университета. - Серия: Гуманитарные науки. - 2007. - Выпуск №1. - С.95-98.
30.Казначеев Д.А. Порядок присуждения ученых степеней в университетах Российской Империи: развитие научного и профессионального правосознания: дисс. .канд. ист. наук. - Пятигорск, 2006. - 280 с.
31.Климов А.Ю. История создания Положений о производстве в ученые степени в архивных документах Российской империи: дисс. ... докт.ист. наук. - Пятигорск: ПГТУ, 2008.
32.Корзун В.П. Научные сообщества историков России: практики антропологического описания (из лекционного опыта) // Вестн. ЧелГУ. История. - 2012. - Вып. 51. - С. 102.
33.Корзун В.П., Сидорякина Т. . К проблеме трансформации "профессорской культуры" // Культурологические исследования в Сибири. - Омск. - 2009. - № 1 (27). - С. 67-75.
34.Кричевский Г.Г. История ученых степеней в России. - М., 1984.
35.Кричевский Г.Г. Магистерские и докторские диссертации, защищённые на юридических факультетах университетов Российской империи (1755-1918): Библиографический указатель / Посмертное. изд. А.Н. Якушева. - Ставрополь: Сан-Сан, 1998.
36.Кричевский Г.Г. Ученые степени в университетах дореволюционной России /Г.Г. Кричевский // История СССР - 1985. - №2. - С. 144-153.
37.Лаута О.Н. Научная подготовка и аттестация кадров на историко- филологическом факультете Московского университета (начало XIX-XX вв.). - Невинномысск, 2000.
38.Ловянникова Н.В. История присуждения ученых степеней в Российской империи: разработка и реализация отечественных программ научных исследований: дисс. .канд. ист. наук. - Невинномысск, 2003. - 289 с.
39.Мамонтова М.А., Соганова Е.Ю. Трансформация нормативной стороны "диссертационной культуры" в СССР в 1930-1970-е гг. // Мир историка: Историографический сборник. Вып.9. - Омск, 2014.
40.Миронин С.С. Два способа развития науки и история диссертационного дела / С.С. Миронин // [Электронный ресурс] URL: http://www.biometrica.tomsk.ru/naukoved/mironin.htm. (дата обращения 18.04.2016)
41.Мнение доцента Н. Осокина о диссертации "Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции", представленной на степень магистра всеобщей истории приват-доцентом университета Св. Владимира И. Лучицким//Мир историка: Историографический сборник. - Вып.8. - Омск, 2013
42.Мягков Г.П. Научное сообщество историков дореволюционной России в свете "старой" и "новой" модели историографического исследования // Диалог со временем. - 2011. - №34. - С.206-214.
43.Мягков Г.П., Хамматов Ш.С. "Печальная история моего диспута", или как состоялась "лучшая страница в моей жизни": Казань в научной судьбе И.В. Лучицкого//Мир историка: Историографический сборник. Вып.8. - Омск, 2013.
44.Мякотин В.М. Диспут и ученая степень//Русское богатство. - 1897. - № 7.
45.Никифоров Ю.С. Культура российского историка последней трети XIX - начала XX в. (на примере представителей "русской исторической школы"): дисс. ... канд. ист. наук. - Ярославль, 2010. - 264 с.
46.Общая теория права: курс лекций / под общ. ред. проф. В.К. Бабаева. - Нижний Новгород, 1993.
47.Орлов Г.А. Рецензия на: Иванов А.Е. Ученые степени в Российской империи. XVIII В.-1917 г. - М.: Институт российской истории РАН, 1994. - 196 с. / Г.А. Орлов // Вестник РАН. - 1996. - Т. 66. - № 3. - С. 268-276.
48.Павлова Г.Е. Организация науки в России в первой половине XIX века. - М., 1990.
49.Павловская С.В. Воспоминания и дневники отечественных историков как исторический источник изучения общественно-политической и научно- педагогической жизни России конца XIX - начала XX веков: дисс. . канд. ист. наук. - Нижний Новгород, 2006. - 296 с.
50.Посохов С.И. Диссертация = бюрократическая наука? (или заметки по поводу "вечных проблем")//Мир историка: Историографический сборник. - Вып.6. - Омск, 2010.
51.Посохов С.И. "Считаю для себя неприличным.": этические аспекты процесса защиты диссертаций в университетах Российской империи Х 1Х - начала ХХ вв. //Харювський iсторiографiчний збiрник. Харюв, 2012. - Вып.11.
52.Пушкарева Н.Л. "История повседневности" как направление исторических исследований [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.perspektivy.mfo/prmtphp?ID=50280
54.Репина Л.П. Историческая наука на рубеже XX-XXI вв.: социальные теории и историографическая практика / Л.П. Репина. - М.: Кругъ, 2011. - 560 с.
55.Речь Г.В. Вернадского на магистерском диспуте (Санкт-Петербургский университет, 22 октября 1917 г.) // Мир историка: Историографический сборник. - Вып.6. - Омск, 2010.
56.Савельев А.Я., Момот А.И., Хотеенков В.Ф. и др. Высшее образование в России: Очерк истории до 1917 года / под ред. В.Г. Кинелева. - М., 1995.
57.Сандерс Т. Третий оппонент: защиты диссертаций и общественный профиль академической истории в Российской империи // Историческая культура императорской России: Формирование представлений о прошлом / Отв. ред. А.Н. Дмитриев. - М., 2012. - С. 161-192.
58.Соболева Е.В. Наука и учёные в пореформенной России. - Л., 1985.
59.Статья казанского корреспондента "Биржевых ведомостей" (Санкт- Петербург) от 10 ноября 1871 г. по поводу защит диссертаций в местном университете//Мир историка: Историографический сборник. - Вып.8. - Омск, 2013.
60.Сухова Н.Ю. Подготовка и аттестация научно-педагогических кадров в православных духовных академиях в контексте высшего образования в России (1808-1918 гг.): дисс. ...докт. ист. наук. - М., 2011. 525 с.
61.Табачников А.В. Диссертации в России до 1917 года: дисс. ... канд. ист. наук. - М., 1995.
62.Файер В.В. "Слава богу, моя диссертация оказалась неудачной...": особенности воспоминания в небольшой научной корпорации // Мир историка: Историографический сборник. Вып.7. - Омск, 2011.
63.Фельдман Д.М. К диагностике диссертационного скандала в научно - образовательном сообществе // Вестник МГИМО-Университета. - 2014. - № 1.
64.Феофанов А.М. Ученые степени в Московском университете во второй половине XVIII в. // Вестник православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Серия 2: История. История Русской Православной Церкви. - 2011. - № 41. - С.7-14.
65.Фундаминский М.И. Социальное положение ученых в России XVIII столетия // Наука и культура России XVIII века. - Л., 1984. - С. 52-70.
66.Хохлова Д.А. Исторический опыт присуждения ученых степеней на историко-филологическом факультете Казанского университета (1814-1919). - М., 2003.
67.Хохлова Д.А. История научной подготовки и аттестации кадров на историко - филологическом факультете в архивных документах Казанского университета (1804-1918): дисс. ... канд. ист. наук. - М.: ВНИИДАД, 1998.
68. Черниенко Д.А. "История запорожских казаков" в Казанском университете (документы историко-филологического факультета о защите магистерской диссертации Д.И. Яворницкого в 1901 г.)//Ученые записки Казанского университета. Серия: гуманитарные науки. - 2011. - Т.153. Кн.3.
. Щетинина Г.И. Послужные списки как исторический источник о составе профессоров в пореформенной России // История СССР. - 1977. - № 1. - С. 84-96.
. Эйдельнант Ю.В. Развитие идей, проектов и правил о порядке присуждения учёных степеней в Российской империи: историко-сравнительное исследование. - Невинномысск, 2000.
71.Якушев А.Н. Законодательство в области подготовки научных кадров и присуждения ученых степеней в России (1747-1918 гг.): история и опыт реализации. - СПб., 1998.
72.Якушев А.Н. О производстве в ученые степени в России: (1802-1917 гг.): Указатель дел РГИА. - СПб., 1995.
73.Якушев А.Н. Порядок присуждения ученых степеней в России (1747 - 1918): развитие и реализация правовых идей, проектов, законопроектов и нормативных правовых актов (на опыте научного направления): дисс. ... докт. юрид. наук. - Невинномысск: НРГИНПО, 2001.
74.Якушев А.Н. Развитие и реализация правовой мысли и нормативных правовых актов о порядке присуждения учёных степеней в России (1747- 1918): монография. 2-е изд. доп. В 2-х т. - Пятигорск-Невинномысск: ПГТУ, НГГТИ, 2003.
75.Якушев А.Н. Статистика присуждения учёных степеней в Российской империи (1794-1918): справочное пособие. - Пятигорск: "Технологический университет", 2005.
76.Якушев А.Н., Апольский Е.А. История учений о гражданском праве и процессе в диссертационных исследованиях университетов Российской империи: монография. - Ставрополь: Изд-во "Ставропольсервисшкола", 2004.
77.Якушев А.Н., Кузнецов А.В. История русской диссертации в исследованиях Г.Г. Кричевского // Омский научный вестник. - 2007. - № 3. - С. 8-11.