Взаимодействие правителя и интеллектуала
Реферат
По философии на тему:
Взаимодействие правителя и интеллектуала
Введение
Интеллектуал и правитель, обладатели знания и власти соответственно, ведут диалог о должном и наличном и могут выступать в нём в разных ипостасях - в зависимости от того, какова степень их обладания указанными субстанциями. На обладание абсолютным знанием или абсолютной властью претендуют мудрец и тиран, образующие верхний уровень нашей схемы. Максимальное знание о должном и максимальный контроль наличного - у философа и тирана, располагающихся на среднем уровне схемы. А у идеолога и деспота, находящихся на нижнем уровне схемы, знание и власть носят вполне конкретный (не абсолютный и не максимальный) характер.
Сразу сделаем оговорку о терминологии. Слова "тиран", "деспот", "идеолог" имеют отрицательную смысловую нагрузку в современном русском языке. Тем не менее, их употребление в настоящей работе для обозначения ипостасей интеллектуала и правителя обосновано по следующим причинам. Во-первых, дискурс должного и наличного порядков возникает в классической политико-философской литературе именно как диалог между философом/мудрецом и тираном, причём последний именуется таковым из-за своего политического статуса лидера политического образования, не основанного на демократических, олигархических или монархических принципах. Во-вторых, использование слова "деспот" для "нижнеуровневой" ипостаси правителя призвано подчеркнуть преимущественно насильственный характер осуществляемой им власти - в отсутствие достаточного авторитета, который он и стремится приобрести путём взаимодействия со своим визави - интеллектуалом. В-третьих, "идеолог" в настоящей работе - это просто конструктор "набора убеждений о правильном устройстве общества и о том, как это устройство может быть достигнуто", а не идейный вдохновитель неблаговидных политических действий. И, наконец, в-четвёртых, в классической китайской политической терминологии у понятий "царь", "тиран" и "деспот" - в том виде, в каком мы их используем в настоящей работе, - имеются точные аналоги. Правитель, обладающий абсолютным авторитетом, именуется царём-ваном, обладатель максимальной власти в политическом универсуме древней Поднебесной - это гегемон-ба, а фигура, лишь стремящаяся к обладанию максимальной властью, именуется князем-гуном. Эти точные аналоги не только позволяют проводить параллели между политическими реалиями классической Греции и Древнего Китая, но и дают нам возможность использовать в настоящей работе имеющие в современном русском языке отрицательные коннотации политические термины греческого происхождения, предлагая щепетильному читателю видеть за ними их древнекитайские аналоги.
Ипостаси одного уровня - через присущие им симметричные или сопряжённые функции - определяют характер возникающих на данном уровне взаимоотношений между интеллектуалом и правителем. Выступая же в ипостасях разного уровня, интеллектуал и правитель оказываются неспособными взаимодействовать, поскольку утрачивается симметричность и/или сопряжённость указанных функций, определяемых соответствующим уровнем и определяющих характер взаимодействия. Соответственно, может показаться, что рецепт успешного взаимодействия интеллектуала и правителя весьма прост: его нужно осуществлять, выступая в ипостасях одного уровня. Однако, как будет показано далее, присущие различным ипостасям функции для того и существуют, чтобы их успешное или безуспешное выполнение влекло за собой смену уровня взаимодействия и соответствующее изменение ипостаси. Но если один из участников взаимодействия меняет его уровень и свою ипостась, то это должен делать и его визави, если он намерен продолжить это взаимодействие. Такие переходы между уровнями взаимодействия и ипостасями - вкупе с коллизиями, возникающими из-за симметрии и/или сопряжённости функций одноуровневых ипостасей, - и определяют структуру диалога между интеллектуалом и правителем, изначально вступающих в него в ипостасях философа и тирана.
Максимальные фигуры философа и тирана и их функции
Конечность человеческой жизни постоянно заставляет совершать выбор, упуская альтернативные возможности. В политической сфере предельный вариант такого выбора будет делаться между приобретением знания о наилучшем политическом устройстве и максимальным контролем устройства наличествующего. Тот, кто стремится приобрести максимальное знание о наилучшем политическом устройстве, вынужден тратить на это максимальное же количество своего времени, что обусловливает минимальный его контроль наличного положения дел (по закону выбора между двумя альтернативными возможностями). И наоборот: тот, кто стремится в максимальной степени контролировать наличное положение дел, точно так же вынужден тратить на это максимальное количество своего времени, что обусловливает минимальное его знание о наилучшем политическом устройстве. Такая ситуация выбора между должным и наличным порождает две максимальные фигуры - философа и тирана, олицетворяющие собой именно эти порядки должного и наличного.
Максимальность фигуры философа, как было сказано выше, обусловливается наличествующим у него максимальным знанием о должном порядке. Он приобрёл это свой знание путём размышления, на которое тратил максимальное время, отказываясь от других альтернатив. Вполне логично предположить (вслед за А. Кожевым), что это даёт нам возможность говорить о философе, как человеке, в максимальной степени искушённом в диалектическом искусстве. Иными словами, философ способен убедить в своём обладании максимальным знанием о должном порядке кого угодно. Но процесс убеждения требует времени, а максимального эффекта в убеждении можно достичь лишь в беседе с одним конкретным человеком. Возникает противоречие между стремлением философа тратить максимальное количество своего времени на размышление о должном и необходимостью убеждать максимальное количество людей в своём обладании тем самым максимальным знанием о должном. Данное противоречие обусловливает неустойчивость фигуры философа: без дальнейшей траты максимального времени на размышление он рискует перестать быть обладателем максимального знания о должном, а без убеждения в своём обладании таким знанием максимального количества людей он не сможет удостовериться в самом факте этого обладания. Коль скоро мы говорим не о боговдохновенном пророке, а о философе, приобретающем своё знание путём размышления, нам следует полагать его честным перед самим собой: пока он не побеседовал со всеми другими претендентами на обладание максимального знания о должном и не убедил их всех в том, что таким знанием обладает лишь он один, философ не сможет быть уверенным в этом своём обладании. Выявленная неустойчивость фигуры философа вынуждает его стремиться стать фигурой предельной - мудрецом. Предельность мудреца заключается в том, что его знание о должном (уже не максимальное, а абсолютное) добровольно признаётся всеми без исключения. То есть речь идёт о наличии у мудреца абсолютного авторитета. Как уже было показано, одной лишь тратой максимального количества времени на размышление или одним лишь стремлением убедить максимальное количество людей философ не сможет стать предельной фигурой. Единственно возможное разрешение возникающего противоречия состоит в том, чтобы должный порядок, максимальное знание о котором приобретено философом, установился в данном политическом универсуме. Сам по себе этот должный порядок установиться не может, иначе это означало бы обладание максимальным знанием о нём всех без исключения членов данного политического универсума. Следовательно, этот порядок требуется установить. Но для этого необходимо иметь максимальный контроль над наличным порядком, который и требуется преобразовать в должный порядок. Философ же обладает лишь минимальным контролем над наличным порядком, как предполагалось выше. Обладателем же максимального контроля над наличным порядком является другая максимальная фигура - тиран.
Тиран, по сравнению с философом, находится в более выгодном положении - в том смысле, что его статус фигуры, в максимальной степени контролирующей наличный порядок, можно оценить визуально: по размеру его личной охраны, количеству его слуг, величественности его дворца и так далее. Это вполне логично, если принять за данность эквивалентность контроля наличного порядка контролю физического пространства. Телесность людей, обрекающая на постоянное пребывание в физическом пространстве, делает их подвластными тому, кто в максимальной степени это пространство контролирует. То есть тирану. Следовательно, тиран действует посредством насилия, становящегося орудием в его руках исключительно в силу указанной телесности людей. Именно этот факт делает положение тирана, как максимальной фигуры, таким же неустойчивым: по Х. Арендт, применение насилия приводит к эрозии власти. Возникает противоречие: выигрывать конкурентную борьбу с другими претендентами на обладание максимальным контролем наличного порядка в данном политическом универсуме тиран может лишь применением насилия, которое "размывает" его власть, ставя под сомнение максимальный характер его контроля над наличным. Разрешить данное противоречие возможно лишь приобретением абсолютного авторитета, гарантирующего добровольное подчинение власти обладателя такого авторитета всех без исключения членов данного политического универсума. Рационально мыслящие индивидуумы будут добровольно подчиняться лишь власти такого правителя, который осуществляет управление, в наибольшей степени отвечающее их интересам. Другими словами, правитель будет обладать абсолютным авторитетом в том лишь случае, если он реализует в данном политическом универсуме должный порядок, который мы определили ранее как наилучшее политическое устройство. Но тиран обладает только минимальным знанием о должном порядке. Максимальное же знание, как было показано выше, наличествует лишь у философа.
Предыдущее рассуждение демонстрирует неизбежную нужду философа и тирана друг в друге, как в фигурах, обладающих максимальным знанием о должном и максимальным контролем наличного порядков, соответственно. И здесь на первый план выходит соображение эффективности. Для философа наиболее эффективным действием будет способствование установлению должного порядка посредством убеждения одного единственного человека. Таким человеком неизбежно должен стать тот, кто в максимальной степени контролирует наличное. То есть тиран. Для тирана же наиболее эффективным действием будет установление должного порядка, знание о котором он приобретёт у того, кто обладает им в наибольшей степени. То есть у философа. Но тиран не имеет времени на размышление о должном порядке, поскольку, как мы помним, он максимальное количество своего времени тратит на контроль наличного порядка. Соответственно, знание о должном тирану необходимо получить одномоментно, недвусмысленно и во всей полноте. Такие требования к знанию о должном со стороны тирана исключают любое опосредование: знание о должном должно быть получено непосредственно у философа в процессе беседы. Но и философ, в свою очередь, стремится к этой беседе, поскольку ему в максимальной степени подконтрольно лишь дискурсивное пространство. И, кроме того, стремясь действовать эффективно, философ должен передать своё знание так же одномоментно, недвусмысленно и во всей полноте. Соответственно, между философом и тираном неизбежно возникает диалог, центральным событием которого становится передача знания о должном порядке. Само возникновение этого диалога, его течение и результат обусловливаются функциями философа и тирана, как действующих лиц диалога.
Функции философа и тирана довольно просты. Они полностью определяются изложенными выше соображениями об эффективности взаимодействия между философом и тираном. Так, философ должен:
.вступить в диалог с предполагаемым тираном;
2.убедиться в том, что перед ним действительно тиран - фигура максимальная в смысле контроля наличного;
.убедить своего собеседника в том, что перед ним действительно философ - обладатель максимального знания о должном;
.передать знание о должном.
Точно так же и тиран должен:
.вступить в диалог с предполагаемым философом;
2.убедиться в том, что перед ним действительно философ - обладатель максимального знания о должном;
.получить знание о должном.
Перечисленные функции философа и тирана вызывают ассоциации с биологическими функциями самца и самки: философ и тиран вступают в диалог и ведут его подобно тому, как самый сильный и привлекательный самец и самая здоровая и привлекательная самка вступают в брачный танец, в процессе которого они демонстрируют друг другу свои достоинства, чтобы во время спаривания осуществилась передача наиболее ценного в данной популяции генетического материала, выработанного репродуктивной системой мужской особи, репродуктивной системе женской особи, способной зачать, выносить и родить бесценный плод. Своё естественное развития эта аналогия получит в последующих частях настоящей работы.
Передача знания о должном порядке - по аналогии с только что рассмотренной передачей генетического материала - завершает миссию философа в том смысле, что, оставаясь философом, он не способен дать большего тирану. Установит ли тот должный порядок в подконтрольном ему политическом универсуме или нет, уже не зависит от философа. Если не установит, то философу придётся искать другого тирана и вступать в диалог уже с ним. А если всё-таки установит, то философ приобретает авторитет мудреца не как "тот, кто строил", а как "тот, кто вдохновил всю эту затею и чей дух представлен в самой постройке куда больше, нежели дух того, кто строил", ибо "в отличие от artifex, который всего лишь создал здание, вдохновитель есть его настоящий "автор", а именно его основатель".
Функции философа и тирана, как это и было сказано выше, симметричны или сопряжены. Очевидная коллизия возникает между второй и третьей функциями обеих фигур: непонятно, кто кого первым должен убеждать в своей максимальности. Тем не менее, не эта коллизия оказывается решающим препятствием на пути успешного взаимодействия между философом и тираном: важнее вопрос о том, кто в процессе передачи/получения знания о должном первым устремится к тому, чтобы стать предельной фигурой, равно как и о том, возможна ли вообще эффективная передача этого знания. Вопрос о возможности эффективной передачи максимального знания о должном будет рассмотрен несколько позже, пока же перейдём к анализу взаимодействия интеллектуала и правителя в ипостасях верхнего уровня - мудреца и царя.
Абсолютные фигуры мудреца и царя и их функции
Стремление философа и тирана, руководствующихся соображением эффективности, стать предельными фигурами - мудрецом и царём, как уже было сказано ранее, есть стремление приобрести абсолютный авторитет. Последний - применительно к нашим предельным фигурам - означает абсолютное признание и абсолютную власть, т.е. отсутствие необходимости кого-либо убеждать в своей мудрости или принуждать к подчинению своей власти. Рационально мыслящие индивиды (для простоты будем рассматривать именно их в качестве "политических контрагентов" наших предельных фигур), видя перед собой мудреца, бесспорно обладающего знанием о должном порядке (поскольку такой порядок уже установлен по совету этого мудреца), будут подчиняться любому слову этого мудреца, поскольку неподчинение нерационально. То же относится и к царю: раз он на деле осуществляет порядок должного, то не подчиняться ему беспрекословно также нерационально. Получается, что, исходя из предпосылки о рациональности поведения двух максимальных фигур - философа и тирана и их "политических контрагентов", можно прийти к модели взаимоотношений, в которой политический универсум представляет собой массу людей, добровольно и беспрекословно признающих власть человека, пользующегося абсолютным авторитетом. В такой модели достигается требование однородности этой массы подчиняющихся людей, о котором говорят А. Кожев и Б. де Жувенель. Однако человек, которому подчиняется эта масса только один. Из наших предпосылок о стремлении и философа и тирана стать соответствующей предельной фигурой - мудрецом или царём следует, что этот человек любо мудрец, либо царь. Но как было показано выше, любое слово мудреца становится добровольно исполняемым приказом, а значит, мудрец в этой модели приобретает реальную - царскую - власть. И наоборот: царь, установивший порядок должного в своём царстве, этим своим действием приобретает всеобщее признание, что эквивалентно приобретению им авторитета мудреца. Получается, что предельных фигур на самом деле вовсе не две - мудрец и царь, а одна - царь-мудрец. В этом и состоит фундаментальное противоречие между стремлениями философа и тирана к достижению абсолютного авторитета.
Предельная фигура царя-мудреца возникает не просто так. Предания и мифы различных народов сохранили описание личностей и деяний легендарных царей-мудрецов. Таков, например, ветхозаветный Соломон. Эллинистическому миру также не была чужда данная идея: представление о царе, как медиаторе, посредством которого осуществляется естественный закон мироздания, практически идентично тому, что было сказано выше о реализации царём порядка должного и приобретению тем самым своего положения предельной фигуры. Осуществление естественного закона мироздания есть функция священнодействия, о которой применительно к подлинному царю пишет Б. де Жувенель. Неразъединённость фигуры царя-мудреца обуславливает и обуславливается соединением в одном лице магической силы, мудрости (как способности управлять этой магической силой должным образом) и царской власти. Неспроста и полумифические древнекитайские императоры именуются в конфуцианской традиции совершенномудрыми. Весь пафос конфуцианской мысли в том и заключается, чтобы побудить правителей стремиться к достижению предельного положения совершенномудрого посредством восстановления древних порядков. Это возможно осуществить, лишь обладая сокровенным знанием о ритуале, наличие которого позволит управлять Поднебесной так, словно она помещается на ладони. И снова мудрость, как знание о ритуале, функция священнодействия, как осуществление этого ритуала, и царская власть оказываются соединёнными в одной предельной фигуре совершенномудрого.
Но и царь-мудрец не есть фигура изначальная: такой фигурой является первопредок - персонаж протоисторический, относящийся к временам, когда ещё не существовало никаких социальных или политических структур, а всё было растворено в "первичном бульоне". Первопредок - идеальный центр абсолютно однородного универсума, и именно вокруг этого центра начинают формироваться социальные и политические структуры, получая от него свой первичный генетический/меметический код. Будучи фигурой протомифологической, первопредок в мифологический период превращается в царя-мудреца. Однако несовместимость логик должного и наличного порядков (об этой несовместимости см. далее) приводит к разъединению фигуры царя-мудреца. Б. де Жувенель отмечает (со ссылкой на исследования Жоржа Дюмезиля), что такое разъединение "в особенности было свойственно индоевропейским народам, которые всегда создавали себе двойственный образ верховной власти, что иллюстрируют, например, легендарные образы Ромула и Нумы: молодой и сильный вождь отряда и старый и мудрый друг богов". Т.е. мудрец и царь представляют собой "отпадения" от фигуры царя-мудреца. Но поскольку, как было показано выше, мудрец и царь в качестве предельных фигур могут лишь существовать в одном лице, то "отпавшими" от фигуры царя-мудреца в действительности являются фигуры философа и тирана, как лишившиеся контроля над наличным и знания о должном соответственно. Платоническая мысль знает пример подобного разъединения: известный монолог Аристофана об андрогинах из "Пира" представляет мужчин и женщин как "отпадения" от некогда единой фигуры. Этим фактом былого единства и последующего "отпадения" объясняется влечение двух "половинок" друг к другу: "Вот с каких давних пор свойственно людям любовное влечение друг к другу, которое, соединяя прежние половины, пытается сделать из двух одно и тем самым исцелить человеческую природу". Уже проводившаяся в настоящей работе аналогия между диалогом философа и тирана и брачным танцем самца и самки получает новое развитие в свете идеи "отпадения" от некогда единой фигуры её двух "половинок". Разумеется, речь не идёт о каком бы то ни было слиянии философа и тирана в одной фигуре, но каждый из них - и философ и тиран стремятся вновь стать предельной фигурой царя-мудреца посредством обретения того, чего они лишились при "отпадении". Для философа это - контроль над актуальным, а для тирана - знание о должном. Именно это стремление вновь обрести утраченное и влечёт философа и тирана друг к другу. Это стремление можно интерпретировать, как стремление вернуться к истокам - к недостижимой фигуре первопредка, что даёт нам альтернативу приводившейся ранее сугубо рационалистической мотивировке побуждений и действий философа и тирана.
Стремлением стать одной и той же предельной фигурой обуславливается тот факт, что на верхнем уровне взаимодействия интеллектуала и правителя каждая из соответствующих ипостасей (мудрец и царь) имеют одну единственную функцию, и эта функция - поглощение. Кто кого поглощает, зависит от того, кто первым переходит на верхний уровень взаимодействия: опередивший поглощает опоздавшего. Поглощение происходит посредством "перетекания" знания о должном или контроля наличного от той из фигур, которая этим знанием или контролем обладала (фигуры-донора), к фигуре-реципиенту. Именно это обстоятельство заставляет философа и тирана стремиться опередить друг друга при переходе на верхний уровень взаимодействия и, наоборот, вынуждает оставаться на среднем уровне взаимодействия в том случае, когда опередить своего визави не удаётся.
Конкретные фигуры идеолога и деспота и их функции
Итак, философ и тиран вступают в диалог, осуществляя свои функции, которые должны им позволить перейти на верхний уровень взаимодействия и достичь устойчивости в предельной ипостаси. Но как только что было показано, функции у предельных ипостасей - мудреца и царя - совпадают и тем самым противоречат друг другу, коль скоро ни один из участников взаимодействия не желает быть поглощённым своим визави. Возникающее противоречие может быть преодолено посредством перехода на нижний уровень взаимодействия интеллектуала и правителя. Интеллектуал в этом случае отказывается от притязаний на обладание максимальным знанием о должном и превращается в идеолога - носителя конкретного представления о том, как может быть устроен политический универсум, в котором никто не способен приобрести абсолютный авторитет. Можно сказать, что интеллектуал осуществляет "предательство" (по Жюльену Бенда), отказываясь от своих вневременных функций в угоду политическим страстям. Правитель на нижнем уровне взаимодействия точно так же отказывается от притязаний на максимальный контроль наличного и дальнейшую его трансформацию в абсолютный контроль посредством сакрализации своей власти, т.е. он отказывается от восхождения к фигуре царя через прохождение фигуры тирана. Вместо этого правитель предпочитает осуществить "технологизацию" своей власти с помощью "технологичного" же (а не сакрального) знания, полученного у своего визави - интеллектуала, выступающего в ипостаси идеолога. Соответствующей ипостасью правителя является ипостась деспота - фигуры, обладающей конкретной властью и стремящейся скорее не к её прямолинейной максимизации (что сделало бы деспота тираном), а к её упрочнению. Такое упрочнение может быть достигнуто не только посредством применения силы или увеличения авторитета правителя, но и путём идеологических манипуляций, как это следует из известной схемы Стивена Льюкса.
Указанные специфические черты, присущие ипостасям идеолога и деспота, предполагают длительное взаимодействие, поскольку передачу "технологичного" знания, в отличие от знания сакрального, невозможно осуществить одномоментно, недвусмысленно и во всей полноте. Кроме того, "технологичное" знание требует совершенствования - для соответствующего совершенствования "технологичной" власти, формируемой с помощью этого знания. Поэтому взаимодействие идеолога и деспота представляет собой продолжительное сотрудничество. Но сотрудничество рискованное для обеих сторон: знание, достигшее высокого уровня "технологизации", и такая же власть сравнительно легко поддаются полному отчуждению. Как только знание или власть становятся достаточно "технологичными", чтобы можно было обходиться без их первоначального обладателя (идеолога или деспота), одна из фигур нижнего уровня взаимодействия полностью подчиняет (или же попросту уничтожает) другую. Это сродни поглощению своего визави, происходящему на верхнем уровне взаимодействия и осуществляемому царём или мудрецом в стремлении вернуться к истокам - фигуре первопредка. Но на нижнем уровне взаимодействия аналог поглощения - подчинение или уничтожение обусловливается уже не стремлением к столь далёким от ипостасей идеолога и деспота протоисторическим первоистокам, а "волей к власти" и соответствующим движением в сторону постисторической фигуры сверхчеловека. Движением, в процессе которого один из его участников может крикнуть "Прочь с моей дороги!" и перепрыгнуть через другого участника, как это сделал скоморох с канатоходцем в сцене, которую наблюдал ницшеанский Заратустра. Постисторическая фигура сверхчеловека, как и протоисторическая фигура первопредка, недостижима, но на пути к ней идеолог или деспот, подчинивший или уничтоживший своего визави, превращается в "нижнеуровневую" аналогию "верхнеуровнего" царя-мудреца - вождя. Вождь - это одновременно обладатель "высокотехнологичной" власти и носитель идеологии, условный "Mein Kampf" или "Красный цитатник" которого прилежно штудирует всё население соответствующего политического универсума.
Описанные только что особенности взаимодействия на нижнем уровне обусловливают одновременное усложнение и дробление функций философа и тирана при их переходе в ипостаси идеолога и деспота соответственно. Это происходит по той причине, что "нижнеуровневые" фигуры озабочены уже не столько тем, чтобы побыстрее осуществить передачу знания о должном тому, кто контролирует наличное, сколько соображениями собственной безопасности и качеством передаваемого знания и получаемого контроля. Поэтому, например, функция "вступление в диалог" философа дробится на следующие функции идеолога:
.получение доступа к предпространству власти деспота;
2.признание статусов собеседников;
.редукция деспотического сознания.
Такие же трансформации претерпевают и другие функции философа, равно как и соответствующие функции деспота.
Именно это усложнение/дробление функций философа и тирана при их переходе на нижний уровень взаимодействия - вкупе с желанием избежать поглощения при переходе на верхний уровень взаимодействия - и определяют структуру диалога интеллектуала и правителя, в процессе которого его участники взаимодействуют на разных уровнях, стремясь полностью реализовать функции, присущие своей соответствующей ипостаси. Подробному рассмотрению указанной структуры диалога интеллектуала и правителя будет посвящена следующая глава.
Использование в приведённой выше схеме взаимодействия интеллектуала и правителя ницшеанских понятий "сверхчеловека" и "воли к власти" требует пояснения. Ф. Юнегр пишет о ницшеанском сверхчеловеке, что "он не жестокий деспот столь же жестокой системы господства", тогда как в нашей схеме сверхчеловек выступает в качестве "точки притяжения" для идеолога и деспота, стремящихся к нему, побуждаемые "волей к власти". Но наша схема и не предполагает того, что сверхчеловек - это деспот, как первопредок в нашей схеме не является царём или мудрецом, а есть лишь "точка притяжения" для этих фигур. Сверхчеловек в нашей схеме - это воплощение воли к власти и отрицания должного. Именно путём отрицания должного философ и тиран в нашей схеме переходят в фигуры идеолога и деспота, желающих конструировать наличное по собственному усмотрению. Такова логика движения между уровнями взаимодействия интеллектуала и правителя на нашей схеме: восхождение к первопредку через утверждение должного и нисхождение к сверхчеловеку через отрицание должного. Однако термины "восхождение и "нисхождение" весьма условны. Указанные ранее "протоисторический" характер фигуры первопредка и "постисторический" характер фигуры сверхчеловека намекают на наличие процесса исторического развёртывания в гегельянском духе, что явно противоречит ницшеанской концепции "вечного возвращения", близкородственной понятию "сверхчеловека". Устранению данного противоречия может способствовать переход от восприятия нашей схемы взаимодействия интеллектуала и правителя не как плоской, а как пространственной, в которой фигуры первопредка и сверхчеловека - в силу их имманентной "непрояснённости" - можно поместить в одну точку на цилиндрической поверхности, и тогда эта точка станет "точкой притяжения" для всех ипостасей интеллектуала и правителя, располагающихся на той же цилиндрической поверхности. Таким образом на нашей схеме может быть отражена идея "вечного возвращения" и устранён намёк на прямолинейное развёртывание исторического процесса от фигуры первопредка к фигуре сверхчеловека.
правитель интеллектуал мудрец царь тиран
1.Erwin R. Goodenough. Kingship in Early Israel // Journal of Biblical Literature, Vol.48, No.3/4 (1929)
2.Адильбаев Т.Ш. В зерцале стиха // МЕТОД-2016
.Арендт Х. Между прошлым и будущим. М., 2014
.Арендт Х. О насилии. М., 2014
.Бенда Ж. Предательство интеллектуалов. М., 2012
.Вопросы Милинды. М., 1989
.Жувенель Б. Власть: естественная история её возрастания. М., 2011
.Йегер В. Пайдейя. Воспитание античного грека. Т.1. М., 2001
.Кожев А. Атеизм и другие работы. М., 2007
.Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. СПб., 2014
.Льюкс С. Власть: радикальный взгляд. М., 2010
.Малявин В.В. Империя учёных. М., 2007
.Мусихин Г.И. Очерки теории идеологий. М., 2013