Экономический аспект судебной деятельности по правовым грамотам XIV-XVII вв.: финансирование судов, пошлины и штрафы
Реферат
Экономический аспект судебной деятельности по правовым грамотам XIV-XVII вв.: финансирование судов, пошлины и штрафы
1. СУДЕБНЫЕ ПОШЛИНЫ
В рамках проблематики реферат мы постараемся взглянуть на экономическую составляющую административного сопровождения судебного процесса, а именно - ответить на вопрос о финансировании судов и размерах штрафов.
До XV в. в правых грамотах не встречается упоминаний о каких-либо выплатах судьям или денежной компенсации в пользу выигравшей стороны. Зато отражение этого вопроса мы находим в Русской Правде, Новгородской судной грамоте, Двинской уставной грамоте и Белозерской уставной грамоте.
В статье 72 Русской Правды пространной редакции, которая примыкает к комплексу статей о бортничестве, идет речь о нарушении знаков собственности, т.е. обозначения границ владений, что напрямую касается вопроса о границах земельных наделов. Нарушение или уничтожение межей, как и установка тына (забора, ограды), нарушающего границы дворового участка, наказывалось продажей (т.е. штрафом) - 12 гривен. Статья 109 регламентирует судебные пошлины, которые взимались при принесении роты. Пошлину платил истец, так как ему в данном случае принадлежала судебная инициатива.
И если в Русской Правде еще не существует дифференцированной системы штрафов в зависимости от того, кому принадлежит земля, то в Двинской уставной грамоте мы находим деление на три категории земель, и, соответственно, три разных штрафа. Княжеские земли охранялись наиболее строго; вторая категория - это спор между двумя селами, и третья - повреждение межи общинника. В Белозерской уставной грамоте так же, как и в Русской Правде, нет разграничений в системе штрафов по делам о земле - все платят одинаковую сумму.
В XV в. вопрос о судебных пошлинах прописывается более четко: причем, как в законодательных документах, так и в самих правых грамотах, где начинают указываться конкретные суммы, которые ответчик должен был заплатить. Изучая институциональную сторону судопроизводства, в первую очередь следует обратить внимание на размер пошлины, взимаемой за оформление правых грамот - так становится возможным установить взаимосвязь между законодательством и конкретными судебными делами.
Например, в Судебнике 1497 г. мы встречаем указания на следующие суммы:
«А от правые грамоты имати от печати с рубля по девяти денег, а диаку от подписи с рубля по алтыну, а подьячему, которой грамоту напишет правую, имати с рубля по три денги». Так, за проставление печати взымалось 4,5 копейки, дьяк брал за подпись 3 копейки, а подьячий - 1,5 копейки. Эти же суммы сохраняются и в Судебнике 1550 г.
Если речь шла о бессудных грамотах, которые выдавались в случае, когда одна из сторон не являлась на суд, то печатник и дьяк получали с рубля по алтыну, а подьячий - по две денги. При этом, опираясь на список лиц, присутствовавших на судебном процессе, становится возможным установить размер всей суммы. Все расходы по оформлению судебных документов должны были оплачиваться выигравшей стороной, которая была заинтересована в том, чтобы получить эти документы на руки. Подтверждение такого принципа мы находим в правых грамотах - например, в грамоте 1552 г., выданной Григорию Кологривову на владение полудеревнею Борисовской мы находим такую формулировку: «И правую грамоту тиун <…> на деревню дал и пошлину свою на них взял, что под грамоту».
Встречаются и косвенные указания на размер пошлины. Например, в правой грамоте 1511 г. мы находим упоминание о том, что к грамоте привешено 2 печати. Эта информация позволяет сделать вывод о том, что за создание и получение грамоты истец должен будет заплатить двойную пошлину. В той же грамоте мы встречаем упоминание о том, что на суде было двое подьячих, что так же говорит об удвоении цены.
В некоторых случаях в правых грамотах фиксируется точная сумма, которую проигравшая сторона должна была выплатить; причем чаще всего это связано с конкретными требованиями истца о компенсации ущерба. К примеру, правая грамота 1510 г. об отдаче во владение рыбного закола на реке Ляне иллюстрирует выраженный в денежной мере убыток за неправую рыбную ловлю. Так, в конце документа мы видим следующую приписку: «и езъ к Ефимове деревне присудили и убытка его шесть рублев доправили».
Судя по сохранившейся датировке, мы можем заключить, что приведенная выше правая грамота должна была соответствовать нормам, прописанным в Судебнике Ивана III. Однако в самом тексте этого памятника права мы не находим статьи, которая бы поясняла данную формулировку. Поэтому при отсутствии четких инструкций судья присуждает истцу ровно ту сумму, которую тот требует в начале судебного разбирательства. Точная сумма указывается далеко не всегда: в некоторых случаях мы находим следующую отсылку, которая характеризует экономический аспект проблемы - «по сей правой грамоте <…> убытки их заплатил». Чаще всего, такая формулировка встречается в делах о грабеже и разбое, где истец в жалобной части четко определяет, каков был размер урона, нанесенного его хозяйству.
Таким образом, мы видим, что сумма, которую получатель правой грамоты должен был заплатить за ее изготовление, никак не прописывалась в самом акте, однако если истец претендовал на возмещение определенного убытка, выраженного в денежном эквиваленте, то такая сумма указывалась в приговорной части.
Если говорить о суммах, причитавшихся судьям за исполнение их обязанностей, то Судебник 1497 г. иллюстрирует несколько случаев, в каждом из которых сумма могла колебаться от нуля до полного остатка имущества обвиняемого после покрытия ущерба истцу. Например, если у осужденного вора не было имущества, чтобы возместить сумму иска, то для компенсации убытка его самого «выдавали головою на продажу». При этом вся сумма шла к истцу, а судья не получал ничего. Другая статья Судебника гласит, что если вора ловили вторично, то он должен был быть подвергнут смертной казни; при этом сумма иска выплачивалась истцу из имущества вора. Все, что оставалось после уплаты истцу отдавалось судье.
В правой грамоте 1543 г. о подговоре к побегу мы встречаем такое упоминание: «Пошлину на них велел судье взяти по судебнику» - в данном случае размер пошлины не прописывается. Очевидно, что указанную пошлину должен был заплатить истец, так как у ответчика денег не было, и он был отдан головой до искупа. В другой правой грамоте того же года суд присудил жителям Каширы выплатить ущерб за разрушенную мельницу в размере 102 рублей и 25 алтынов. Так же, как и в предыдущем случае, здесь присутствует следующая формулировка: «а судье велели на ответчиках <…> пошлины свои взяти» .
В XVII в. практика указания размера пошлин в правых грамотах сходит на нет. Суммы, упоминания о которых мы встречаем - это требования истцов о компенсации. Например, в грамоте 1647 г. послушники Троицкого монастыря требуют с ответчика 177 рублей за неправомерное владение землей в течение 10 лет, а также за выращенный на этой земле хлеб и скошенное сено.
Таким образом, можно заключить, что финансирование судов в XIV-XVI вв. происходило главным образом из средств тяжущихся сторон. Если речь шла об оплате труда писцов и других административных лиц, которые отвечали за исполнение документов, то все пошлины оплачивались выигравшей стороной, так как именно она была заинтересована в получении документов «на руки». В случае, когда требовалось возместить реальный ущерб, нанесенный истцу, выплата всех издержек производилась проигравшей стороной. Наиболее распространенные случаи судебной практики, подходящие под эту категорию, относятся к делам о земле или о грабежах. В случае совершении кражи вор полностью нес финансовую ответственность.
В законодательстве конца XIV в. не были учтены все случаи выплат судебных издержек, поэтому, как показывают приведенные выше тексты правых грамот, судья часто оставлял на свое усмотрение вопрос о том, следует ли отражать в документах сумму, причитающуюся выигравшей стороне. Более того, мы не можем заключить, насколько точно исполнялись предписания законодательства относительно оплаты процессуальных издержек, так как эта информация чаще всего не включалась в текст правых и судных грамот, и единственным источником информации в этом аспекте служит список лиц, участвовавших в процессе. При этом, учитывая информацию о том, как была изготовлена правая грамота, была ли привешена к ней печать, а также сколько судей участвовало в процессе, мы можем установить примерную сумму, которая была уплачена.
К XVII в. оплата судебных издержек становится более централизованной, поэтому уже нет необходимости отражать в правых грамотах точные суммы, если только речь не идет о возмещении материального ущерба. Все большее значение приобретает именно логический ход процесса, фиксируемый в грамотах. С появлением Соборного Уложения такая необходимость вовсе отпадает.
. АРГУМЕНТЫ И СПОСОБЫ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ПРАВОТЫ НА СУДЕ
Средневековый суд осуществлялся не по принципу обвинения, а по принципу доказательства собственной правоты. Иными словами, можно сказать, что не было обвиняемых и обвинителей. На любом процессе мы можем выделить две стороны с равными притязаниями, каждая из которых стремилась предоставить какие-то доказательства, подтверждающие их точку зрения и правоту. Дела о земле в этом понимании представляются наиболее подходящими под такую концепцию, когда обе стороны имели практически равные условия для того, чтобы выиграть дело. Естественно, что существует зачинщик всего судебного процесса - истец. Но далеко не всегда истцы выигрывали дело. Случалось и так, что в процессе разбирательства оказывалось, что жалоба была ложной, а притязания истца на землю - неправомерными. Такая же ситуация сохранялась и при решении дел о грабежах и разбоях - совершенно не обязательно, что люди, на которых был изначально подан иск, признавались виновными в совершении разбойного набега или поджога. При этом сохранялся принцип, согласно которому какую-то из сторон следовало обвинить. Не могло получиться так, что обвинения истца были бы признаны пустыми, и никто не понес наказания, а иск был бы аннулирован. Так, вступая в судебный конфликт, обе стороны одинаково рисковали быть обвиненными.
Сложнее дело обстояло с судебными процессами, на которых судили беглых крестьян. С одной стороны, очевидно, что крестьяне должны быть признаны виновными, и обвинение не может пасть на истца. С другой стороны, судебный процесс можно назвать абсолютно полноценным с точки зрения неких принятых правил ведения судебного разбирательства: беглому всегда давали возможность оправдаться и рассказать, как все происходило с его точки зрения. При этом нам не встретилось ни одного случая, когда беглый крестьянин не признал бы сам своей вины.
В зависимости от специфики дела различаются и способы доказательства правоты. Рассмотрим, какие аргументы привлекались сторонами при решении конфликтов через суд.
При разборе дел о землях или водоемах существовало несколько стратегий защиты собственной позиции. Это были: показания старожилов, судебный поединок (поле), документальное подтверждение на владение землей. Более того, решение любого вопроса сопровождалось крестоцелованием.
Самый простой и понятный с нашей точки зрения способ решения конфликта - документальный. То есть суду предоставлялись различные записи, выписи и грамоты, которые могли бы подтвердить право на владение. Как правило, таких документов было несколько у каждой из сторон, а суд, в свою очередь, должен был постановить, какие документы имели большую юридическую силу: например, уже выданные ранее правые грамоты обычно становились решающим аргументом в спорах о земле. Рассмотрим, как менялось количество предоставляемых суду документов с XV по XVII вв. на примерах.
В правой грамоте 1453-1462 гг. по делу о пустошах Талицких и бортных лесах по реке Увод была предоставлена всего одна жалованная грамота, которая и позволила истцу выиграть дело. Так же по одной грамоте было представлено судьям на процессах 1490 г. и 1495-1497 гг. - в обоих случаях это были купчие грамоты.
С начала XVI в. количество документов, предоставляемых суду начинает расти. Так, в 1508 г. истец предоставляет уже два документа - купчую и бессудную грамоты. В 1531 г. основанием для вынесения решения послужили писцовые книги, помимо которых в текст грамоты было включено еще два документа. В грамотах 1534 г. и 1539 г. суду было представлено уже по 5 грамот: здесь также ключевую роль при вынесении решения сыграли жалованные и купчая грамоты. Спустя несколько лет, в 1555 г. была составлена правая грамота, текст которой включал 6 документов - решающей же стала более ранняя правая грамота 1521 года. В деле 1591 г. мы встречаем уже две более ранние правые грамоты, а также крепости и деловую запись - всего 10 документов, которые позволили суду вынести верное решение.
К XVII в. традиция привлечения документов при разборе дел о земле становится более устойчивой. Так, в грамоте 1650 г. по делу о селе Федоскино мы встречаем 48 копий и выдержек из более ранних документов. Конечно, даже в середине XVI в. встречались случаи, когда ни у одной из сторон не было нужных документов, и тогда спор разрешался при помощи показаний старожилов. Однако налицо устойчивая тенденция роста значения документального подтверждения показаний.
Самым распространенным и одним из самых древних способов доказательства собственной правоты можно назвать обращение к показаниям старожилов. Проанализировав комплекс правых грамот, мы можем составить схему, по которой проходил судебный процесс по делам о земле, согласно которой сначала суд предлагал представить документы, заверяющие право собственности, затем, при отсутствии таковых, судьи обращались к показаниям старожилов. Эти показания зачастую и решали исход дела. Так, в правой грамоте 1517/18 гг. по делу о Чебаковской и Струковской деревнях и истец, и ответчик приводят старожилов. Сторону истца представляло четверо человек, которые помнили за 50, 40, 30 и 25 лет. Ответчики привлекают к показаниям 7 старожилов: двое из них помнят за 60 лет (что на 10 лет больше, чем помнят старожилы со стороны истца), один - за 50, трое - за 30 и один - за 20. Суд решил дело в пользу ответчика, так как с этой стороны суду было предоставлено большее количество свидетелей, которые могли бы подтвердить право собственности (7 против 4), причем, двое из них помнили более, чем за полвека.
Иногда при разборе сложных дел учитывали и показания старожилов, и более древние грамоты. Так, например, обстояло дело с тяжбой по делу о волоках реки Костромы или по делу вдовы сытника Курбата Третьякова. Причем до середины XVI в. часто случалось так, что более весомыми оказывались именно показания старожилов.
Последний, и самый древний способ доказательства невиновности - это судный поединок или поле. Проблема поля вообще представляется достаточно сложной. С одной стороны, мы встречаем упоминания о таком способе решения конфликтов еще в Новгородской судной грамоте, где прописываются отдельные пошлины, взимаемые за решение конфликта таким способом. С другой стороны, в правых грамотах часто встречается такая формулировка: готовы ли стороны «крест целовав на поле битися»? Но к реальному поединку чаще всего не прибегали.
Как правило, обе стороны выражали свое согласие, после чего шли лишь дальнейшие расспросы со стороны судьи. Так как большинство дел о земле датируются XV-XVI вв., можно предположить, что к этому времени такая традиция решения именно земельных вопросов стала изживать себя, однако она имеет глубокие корни, уходящие в более ранний период. Хотя в грамоте XVI в. о разбое нам встретилось описание случая, когда поединок был назначен судьей в качестве способа решения конфликта. Но и здесь дело не дошло до реального применения силы - в грамоте сказано, что обе стороны вышли на поле и стояли там 7 дней. Битва не начиналась, так как один участник процесса сбежал с поля еще в первый день. В итоге, на 8 день его побег был приравнен к признанию вины, и все его товарищи были обвинены.
Такой способ решения конфликта отсылает нас к религиозной традиции средневековья. Когда дело казалось совсем запутанным или у сторон не было никаких документов, считалось, что Бог должен рассудить конфликт и поддержать правых: в поединке должен был победить не сильнейший, а тот, за кем правда. Существовала и другая религиозная традиция, применяемая в суде - это определение границ с иконой в руках. Считалось, что человек, держащий над головой икону, по убеждению не мог соврать - в противном случае его ждала бы мгновенная смерть. Как раз такой способ межевания спорных земель мы находим в деле о конфликте между Егорьевским и Рождественским монастырями.
Встречаются и уникальные случаи, когда у истца не было никаких доказательств собственной правоты, и конфликт не мог решиться ни при помощи показаний старожилов, ни документальным подтверждением на владение землей. Таким было дело 1511 г. о деревне Шуклинской. Сначала истец объясняет, при каких обстоятельствах его семья заложила принадлежащую им деревню, а также обговаривает условия залога. Иными словами, он обосновывает свое право на владение. Затем следует допрос старца Ионы, представителя монастыря. Далее судьи пытаются определить, существует ли у истца какое-либо документальное свидетельство о собственности. Сначала они осведомляются о том, может ли он сослаться на писцовые книги.
«И писцы вопросили Левы: шлешь ли ся на книги на княже Федоровы Алабышевы и на Васильевы книги Наумова?»
На что был получен отрицательный ответ: «На книги, господине, не шлюсь»
Тогда судьи спрашивают, говорил ли истец писцам, которые приписали спорную деревню монастырю, о том, что деревня заложена. На что снова получают отрицательный ответ. Определив, что письменных свидетельств никаких не осталось, судьи дают истцу шанс использовать последний аргумент, и спрашивают, может ли кто-нибудь из старожилов подтвердить его показания. Однако они снова получают ответ, что «то неведомо никому». Исходя из полного отсутствия хотя бы каких-нибудь доказательств, суд присуждает право на землю Кириллову монастырю.
При решении дел о беглых крестьянах порядок самого судебного процесса и способы аргументации немного отличались. Рассмотрим грамоту 1547 г. «О двух беглых девках» . В судном списке отсутствуют какие-либо документы, и весь процесс строится на рассказанной истцом истории об их бегстве. Однако судится истец не с ними, а с человеком Волынского, которого он обвиняет в подстрекательстве к побегу и кражах. Сначала следует обвинительная речь, в которой истец подробно описывает, когда, при каких обстоятельствах бежали «те девки», а также как и когда они были найдены. Затем к ответу призывается крестьянин, которого истец обвиняет в подстрекании к побегу.
Он называет себя, говорит, где живет, и оговаривается, что на данном процессе отвечает только за себя. После долгого судоговорения дело передается боярину и дворецкому, князю Ивану Ивановичу Кубенскому, который уличает крестьянина во лжи и отдает его помещику.
Другая правая беглая грамота 28 июня 1543 г. строится по тому же принципу, но помимо обычных показаний, там встречается еще и аргумент о поимке беглых крестьян с поличным. В этом ряду выделяется грамота «О выдаче головою Михайлу Колупаеву беглого его кабального холопа». Ее особенность заключается в том, что в процессе судебного разбирательства приводится текст более раннего документа - другой правой грамоты, как выясняется на самом процессе - ложной. В данном случае, необходимость предъявления этого документа обуславливается тем, что в ходе суда выясняется, что беглый крестьянин первоначально принадлежал не тому помещику, от которого он сбежал. Однако предъявление каких-либо документов при решении дел о беглых крестьянах не считалось нормальной практикой, и именно поэтому данный случай можно назвать исключительным.
Таким образом, мы видим, что при разборе дел, касающихся поимки беглых крестьян, основную роль играло судоговорение. Отличительной чертой является обычное отсутствие каких-либо документов на суде, а также представлявшаяся возможность для беглых оправдаться.
Еще одна разновидность судебных исков - это иски о грабежах и разбоях. По собранным данным, можно заключить, что иногда крестьяне, соседствующие с богатым монастырем, совершали на него разбойные набеги. Здесь формат судебного процесса скорее ближе к делам о беглых крестьянах, нежели к разбирательствам относительно границ земельных владений, что вполне объяснимо, так как ведущей причиной, давшей начало судебному разбирательству, является не чисто имущественный спор.
Рассмотрим «Правую грамоту, выданную тиуном Яковом Жемчужниковым на возмещение ущерба за разбой» 25 сентября 1543г.
Истец, «Белых Песков Троицкого монастыря слуга», Софонка Кирилов сын, тягался со «всеми черными людьми посадскими» города Каширы. Он обвинял их в том, что они разорили мельницу Троицкого монастыря, вынесли все запасы, побили и ограбили всех монастырских людей.
В своей обвинительной речи истец перечисляет всех участников погрома поименно и сетует на то, что не все разбойники представлены перед судом, после чего предъявляет судье счет за учиненный разбой. Следует отметить, что истец запомнил всех, кто напал на его мельницу (а по нашим подсчетам их было около 30 человек) и сразу разглядел, кого на суде нет. Как и в других случаях, зафиксированных в правых грамотах, судья задает вопрос: отвечают ли ответчики за неявившихся на суд. После того, как был получен отрицательный ответ, судья начинает расспрос.
Ответчики полностью отрицают свою вину, и тогда судья спрашивает, готовы ли обе стороны «крест целовать и на поле биться за правду свою». Когда и истец, и ответчики, выражают готовность пройти эти обряды, судья обращается к реальному способу разрешения конфликта, и просит истца как-нибудь по-другому подтвердить свои показания.
«Сверх поля и целования, есть ли у тебя на них иная какая улика? И Сафонка тако рек: сверху поля и крестного целования шлюсь на дети боярскы и на священники Коширского уезда, на подьячего да на приказчика, да на весь Каширский уезд».
Таким образом, мы видим, что формулировка, часто встречающаяся в судебных разбирательствах «крест целовать и на поле биться за правду свою» является лишь устоявшейся формальностью. Во время процесса поднимается огромное количество старых документов - правая грамота за предыдущее нападение посадских на монастырское хозяйство, обыскной список, правая грамота на землю, разрешение отстроить монастырь, жалованная грамота и отпись от платежной с хозяйства.
После того, как все эти документы были зачитаны, судья принимает решение обвинить ответчиков и обязует их заплатить за ущерб.
Следует отметить, что в делах такого типа чаще всего в выигрыше оставались истцы, так как можно было достаточно легко предъявить большое количество улик против ответчиков. Похожие случаи описаны в некоторых других грамотах с той же тематикой, в которых истцами выступали митрополичьи крестьяне, которые жаловались на разбои и набеги со стороны соседей. В ходе суда заслушивались показания обеих сторон, как это и было принято. Однако в правой грамоте 1528 г. обвиняемые практически не старались оправдаться, так как вина их была достаточно очевидна.
Если обратиться к законодательству, то можно заключить, что способы аргументации совпадают с реальной практикой. Конечно, ни в одном законодательном акте способы, с помощью которых можно доказать свою правоту, не выделяются в отдельный раздел, но мы встречаем косвенные указания на то, как было принято вести дела. Например, в Псковской судной грамоте отмечается возможность доказать свои права на землю с помощью обращения к показаниям соседей. Такая же мера действует относительно обвинений в разбое.
Новгородская судная грамота делает обязательной процедуру крестоцелования при даче показаний на судоговорении. Так же в этом документе определяется, что показания одного послуха не могут быть опровергнуты другим - в таком случае, для дальнейшего решения дела необходимы другие доказательства.
В Судебнике 1497 г. и Судебнике 1550 г. ряд статей посвящен процедуре проведения судебного поединка. Однако, как мы видим, на практике такой способ решения конфликтов встречается крайне редко. В другой статье прописывается, что если вора поймали с поличным, и его вину могут подтвердить 5 или 6 человек, то подсудимый считается виновным. Это положение соблюдалось: как правило, в правых грамотах описываются массовые разбои, где одна деревня нападала на другую, поэтому недостатка в свидетелях не было. Но если рассматривать дела о беглых крестьянах, то там было достаточно одного или двух свидетелей.
В Судебнике 1550 г. прописано, что послухи имеют право отвечать не только за себя, но и за неявившихся на суд товарищей, что, как мы видим, также соответствует реальной практике.
Роль более ранних документов при выстраивании собственной защиты вплоть до XVII в. остается в законодательных актах без внимания. Только в Соборном уложении 1649 г. впервые прописывается значение документов, предоставляемых на процессе: «А которые крепости на суде истец или ответчик в писменых, или в словесных своих ссылках объявят, а на суде их в то время не положат, и их про те крепости допрашивати в суде же, где у них те крепости».
Тем не менее, практика показывает, что, начиная с XVI в., значение документального подтверждения собственной позиции сторон постепенно растет.
Таким образом, мы видим, что при решении различных типов дел ведущую роль играли разные способы аргументации. В делах о земле это были документы и показания старожилов, в делах о беглых крестьянах и грабежах основную роль играло судоговорение и прямые улики - то есть демонстрация физического ущерба перед судьей.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1.Kleimola Ann M. Justice in medieval Russia. 1975. - 93 P.
.Kollman N. Sh. Crime and Punishment in Early Modern Russia. Cambridge University Press, 2012. 508 P.
3.Беляев П. И. Специальное назначение судей и судебная грамота в древнем русском процессе: (Сравнительный очерк): [Читано в заседании М. Ю. О-ва 27 янв. 1897 г.] / [П. Беляев]. - М.: Т-во тип. А. И. Мамонтова, ценз. 1897. - 16 с.
.Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. - М.: Издательский дом «Территория будущего», 2005. - 800 с. (1-е изд: Киев, 1886).
.Дмитриев Ф. М. История судебных инстанций и гражданского апелляционного судопроизводства от судебника до учреждения о губерниях. - М.: Т-во Тип. А.И. Мамонтова, Т. 1. 1899. - 592 с.
.Дювернуа Н.Л. Источники права и суд в Древней России. Опыты по истории русского гражданского права. - М., 1869. - 415 с.
.Загоскин Н. П. Очерк истории смертной казни в России. Казань, 1892. - 103 c.
. Кистерев С.Н. Великокняжеский Судебник 1497 г. и судебная практика первой половины XVI в. // Очерки феодальной России. М.; СПб., 2007. Вып. 11. С. 440-462.
.Копанев А. И. Правотворчество и правосознание северного крестьянства в XVI-XVII вв. // Проблемы социально-экономической истории России, 1980. С. 50-53.
.Куницын А. П. Историческое изображение древнего судопроизводства в России. - СПб, 1843. - 161 с.
. Петров К. В. Имел ли Судебник 1497 г. значение закона в его современном понимании? (По поводу статьи С. Н. Кистерева «Великокняжеский Судебник 1497 г. и судебная практика первой половины XVI в.) // Очерки феодальной России. М.; СПб., 2008. Вып. 12. С. 365-383.
.Петров К. В. Значение «закона» в средневековом русском праве (XVI-XVII вв.) // Cahier du Mond russe. Paris, 2005. Vol. 46. Pt. 1/2. P. 167-174.
.Пронштейн А.П. Методика исторического источниковедения. Ростов, 1976. - 479 с.
.Рогов В. А., Рогов В. В. Древнерусская правовая терминология в отношении к теории права: (очерки IX - середины XVII вв.). М., 2006. - 269 с.
.Сергеевич В.И. История русского права. СПб, 1888. - 666 с.
.Таганцев Н.С. Русское уголовное право. СПб., 1902 - 823 с.
.Фойницкий И.Я. Русское уголовное судопроизводство: Предмет и движение уголовного разбирательства. СПб., 1893 - 148 с.
.Чеглоков П. Н. Об органах судебной власти в России от основания государства до вступления на престол Алексея Михайловича. Казань, 1855. - 106 с.
Справочные и информационные издания
19.Бельдова М.В. Правая грамота // Государственность России. Словарь-справочник. Кн. 6. Ч. 2. М.: Наука, 2009. С. 176.