Описание межличностных отношений

Описание межличностных отношений

Введение

Совершенно новый этап в истории романтических отношений начался в 20 веке, о чем свидетельствует появление широкого спектра форм взаимодействия между мужчиной и женщиной в период до заключения брака. Именно в это время активное развитие получили институт свиданий (dating) и ухаживаний (courtship), которые преодолели пусть от простого дополнения к процессу оформления брака до автономной формы интимных отношений, притеснившей брак (Bailey, 1988). Как можно объяснить подобную трансмиссию?

Вплоть до 20 века единственной социально приемлемой траекторией романтических отношений была следующая триада: «любовь-брак-сексуальные отношения» (Гидденс,2004). При этом понятие «любовь» значительно отличалось от современной интерпретации этого чувства и имело больше формальное значение. Главными предпосылками для заключения брака были отнюдь не «светлые чувства» сторон, а экономические (материальное процветание у аристократии, физическое выживание у низших классов) и статусные мотивы. Однако усложнение общественных отношений: зарождение гражданского общества, процессы демократизации повлекли за собой изменения в ландшафте романтической сферы. Например, раньше ключевыми элементами системы интимных отношений были церковь и семья, которые ограничивали процесс ухаживаниями религиозными догмами по содержанию и пространством отдельного дома по форме. Теперь же общий формат ухаживаний сместился в публичную сферу, сделав такие открытые площадки как рестораны, театры, кинотеатры наиболее оптимальными местами для установления личных контактов (Bailey, 1988). Нарастающая популярность свиданий (dating, going-out) во многом обусловлена и ростом реальных доходов, что в свою очередь положительно сказалось на активном становлении индустрии развлечений. В результате стали появляться новые институциональные площадки для совместного времяпрепровождения, что в корне поменяло существовавшие стандарты ухаживаний (Illouz, 1997: 54). Тем самым потребление определённых благ и услуг - стало незаменимым составляющим романтической сферы. Именно эта особенность во многом определила и будущее развитие института ухаживаний, накрепко связав его с рыночным пространством.

Что касается роли романтических встреч и других форм добрачных отношений в современном контексте, то, как мы уже упоминали в начале, эти формы взаимодействия стали доминирующим трендом в сфере интимных отношений. Многие авторы отмечают, что критическое увеличение количества добрачных сексуальных связей, сожительства и др. говорит о том, что «телеологическая связь между институтом ухаживания и браком разрушена» (Cere, 2000: 8). А на смену браку пришло то, что Э. Гидденс назвал «чистыми отношениями» (pure relationship), в пространстве которых люди ищут новые формы эмоционального и физического удовлетворения, единственная цель которых - получение удовольствия от процесса (Гидденс, 2004). В нашу задачу не входит обсуждение позитивных и негативных последствий подобного перехода, как бы то ни было, стало очевидно, что брак перестал быть единственно возможной целью личных отношений мужчин и женщин. По этой причине романтические встречи, ухаживания заслуживают отдельного внимания со стороны исследователей, как одна из базовых форм романтических отношений сегодня. Поэтому в качестве объекта данной работы мы выбрали свидание, как наиболее распространенный и функциональный способ установления контакта в межличностных отношениях между мужчиной и женщиной на разных этапах отношений.

Итак, под свиданием обычно понимается встреча для проведения совместного досуга, причем одной из отличительных черт является наличие интенции на сексуальную связь. Диалектическая сущность свиданий выражается в том, что экономическая сфера является одной из важных компонент для оптимального функционирования всех форм интимных отношений. Более того, деньги, и, как правило, деньги мужчины, являются основанием всей системы свидания, так как именно этот элемент напрямую определяет досуговую программу встречи (Bailey, 1988: 13). Подобное сплетение материальных аспектов и чувственной стороны романтической связи породило существенное напряжение среди участников. Кроме того, существенную обеспокоенность данная тема вызвала и у ряда социальных ученых, которые усматривали в таком шатком балансе чувств и экономики настоящую угрозу для общественного нормативного порядка).

Тем не менее, существует и альтернативный взгляд на связь между романтической сферой и экономическими отношениями. Так, например, В. Зелизер предлагает сфокусировать внимание на том, какими способами индивиды выстраивают свои понимания ситуаций, когда соприкасаются экономические трансакции и чувства, а это, как отмечает автор, постоянный процесс. Люди перманентно вовлечены в работу над своими отношениями (relational work), суть которой сводится к тому, чтобы каждому отдельному виду отношений дать надлежащее название, наполнить его смыслами и практиками, которые отличат его от других форм взаимодействий, а в случае необходимости поддерживать или изменять их понимание (Zelizer, 2005: 35). Именно поэтому ключевую роль играют описания, в которых индивиды маркируют разные аспекты своей личной жизни, наделяя каждое значение соответствующим смыслом. С точки зрения Зелизер в таких обсуждениях, как правило, активизируется моральный дискурс, который призван подчеркивать противоречия между сферой интимных отношений, с одной стороны, и сферой экономики, с другой. Таким образом, люди воспроизводят идею «враждебных миров» (hostile worlds), смысл которой заключается в том, что интервенция калькулятивной логики в «мир» интимности противоестественна и деструктивна.

Что же касается концепции Иллоиз, то руководствуясь теми же соображениями о слиянии потребления и сферы романтических отношений, она, тем не менее, фокусируется на влиянии, которое капитализм оказывает на романтические чувства. В соответствии с ее позицией, любовь и все аффилированные с ней отношения, как и любые другие культурные ценности, подверглись массированной «обработке» со стороны производителей, которые заинтересованы в процветании целого ряда индустрий, «обслуживающих» эту часть социальной реальности. Через ряд массовых трансляторов общественных ценностей (книги, кино, реклама и др.) был искусственно сконструирован дискурс любви, в котором культивируется экспрессивность, иррациональность и гедонизм. Распространение таких культурных кодов привело к тому, что Иллоиз назвала «романтической утопией», пиетет перед которой сравним лишь с религиозными увлечениями. Таким образом, символы и образы прочно укоренились в романтической культуре позднего капитализма в качестве новой идеологии, во многом определяя реальное поведение людей (Illouz, 1997).

Из данных подходов становится очевидно, что дискурс, используемый для описания такой практики романтических отношений, как свидания, играет исключительную роль. При этом люди с одной стороны находятся под постоянным воздействием внешних дискурсов, а с другой стороны заняты постоянным производством своих собственных. Поэтому чтобы адекватно представить себе картину реальности, необходимо составить представление о дискурсивных практиках, применяемыми людьми для обоснования своего реального поведения в рамках этого вопроса, особенно учитывая, что современная личная жизнь людей располагается на пересечении сразу нескольких социальных сфер. Языковые паттерны скрывают в себе прямые референты практического действия, а словесные структуры запечатлевают отношение к предмету высказывания (Куайн У., 1996: 8). Соответственно чтобы выявить, что означают слова, необходимо понять способ их употребления (Витгенштейн, 1994: 84).

Однако стоит отметить, что трактовать язык исключительно как категорию, конституирующую реальность, было не совсем верно. Необходимо учитывать и конституирующую силу окружающей действительности, которая также предлагает возможные сценарии-руководства для организации своих действий (как, например, описала Иллоиз). Подобная диалектическая сущность дискурса была отмечена Р. Бартом, который настаивал на том, что человек одновременно выступают и господином, и рабом языка (Барт, 1977). Действительно, с одной стороны при помощи языка мы упорядочиваем все многообразие смыслов, производя некий уникальный дискурс, с другой стороны используем уже существующие констелляции слов, заимствованные из окружающей реальности. Следовательно, существуют внешние по отношению к дискурсу структуры, которые влияют на его формирование.

Таким образом, особый исследовательский интерес представляют не только дискурсивные практики описания межличностного взаимодействия на свиданиях, а так же формы социальной практики, которые они призваны репрезентировать. Благодаря акценту сразу на две стороны процесса, в рамках этой работы мы сможем предположить, при каких условиях происходят изменения в дискурсивных практиках. При этом, нам представляется не совсем реалистичным предпосылка о моральном дискурсе, как наиболее используемом модусе языка. Более того, мы предполагаем, что аргументация, завязанная на моральных представлениях, будет далеко не самым популярным способом описания окружающей реальности. Мы предполагаем, что человек, который активно вовлечен, как правило, сразу в несколько социальных миров, будет производить дискурс, насыщенный категориями из своего опыта взаимодействия с различными общественными сферами.

1. Теоретическая концептуализация практики свиданий

В данной части работы мы постараемся реконструировать традицию изучения интимных отношений, а так же ее трансформацию. Данная тематика долгое время была не периферии интереса исследований, то вплоть до 90-х гг. внимание социальных ученых было сфокусировано вокруг института брака и межличностных отношений, которые напрямую были связаны с ним. Во втором варианте речь идет о таком направлении исследований, как поиск партнера/избранника (mate selection) (см. например Surra et al., 2007). Таким образом, работы, посвященные промежуточным стадиям интимных отношений, таким как период ухаживания или романтические встречи, были скорее исключением, нежели правилом. Более того, долгое время социологи оставляли этот фрагмент социальной действительности на откуп историкам, не придавая этим ранним формам интеракции большого значения(Cere, 2000: 6). Тем не менее, мы постараемся представить эволюцию романтических отношений через призму социологических концепций, которые все-таки учитывали такие виды межличностного взаимодействия.

Демократизация личной жизни: ретроспективный анализ

Для того чтобы оценить все многообразие сценариев развития интимных отношений, которые нам представляются как естественная часть современной реальности, а так же понять условия их формирования, мы начнем с краткого исторического экскурса о специфики романтических отношений.

Исследования социальных ученых показывают, что вплоть до начала 20 века времени модель интимных отношений была весьма проста и исчерпывалась тремя слагаемыми в цепочке «любовь - брак - сексуальные отношения». Причем сентиментальные коннотации такого чувства, как любовь, сравнительно «молодое» явление, современное понимание которого оформилось так же в 20 столетии. Ранние варианты его трактовки стали появляться в романах, став специфической особенностью этого литературного жанра (Гидденс, 2004: 54). Однако нельзя сказать, что решение о вступлении в брак было продиктовано лишь наличием «светлых чувств», более того роль данного фактора была минимальна. В целом, брачные узы между партнерами были в большей степени исключительно финансовой операцией, так как доминирующим мотивом для заключения брака была как раз экономическая составляющая.

Сам процесс поиска и выбора подходящей партии был обусловлен необходимостью поддерживать приемлемый уровень благосостояния, а так же соблюдением жестких статусных требований к избраннику. Что касается идеологического оформления, то мерилом приемлемости одних форм поведения перед другими служили религиозные догмы, с опорой на которые регулировалась личная жизнь женщин и мужчин. Как мы уже упоминали, единственным «правильным» вариантом развития событий считался следующий сценарий: возникновение сентиментальных чувств приводит к брачным узам, а заключение брака в свою очередь подразумевает наличие интимных отношений между супругами. В случае, если данная последовательность событий не соблюдалась, причем акцент делался именно на вторую ступень, регламентирующую допустимость сексуальные отношения, то репутации был бы нанесен непоправимый урон. Такое положение дел продолжалось вплоть до начала 20 века. Если мы обратимся к примерам художественной литературы, то увидим, что в контексте царской России сохранялись такие же нормативные установки.

Тем не менее, как и любой социальный институт, сфера интимных отношений подверглась существенной трансформации. Так, например, институт брака постепенно сдавал свое доминирующее положение, как единственно возможный канал для упорядочивания сексуальных отношений, оставляя все больше и больше «свободного пространства» для развития добрачных форм отношений. Фокус смещается в сферу так называемых «чистых отношений», под которыми понимается не платоническое чувство или проявление пуританской любви, а новая мета-форма отношений между людьми, которые можно охарактеризовать, как отношения ради отношений. Гидденс дает этому концепту следующее определение: «ситуации, где социальное отношение вводится ради самого себя, ради того, что может быть извлечено каждой личностью из поддерживаемой ассоциации с другим; и которое продолжается лишь до тех пор, пока обе стороны думают, что оно каждому из индивидов доставляет достаточно удовлетворения, чтобы оставаться в его рамках» (Гидденс, 2004: 81).

Как можно объяснить причины сексуальной эмансипации и появление совершенно новой парадигмы интимных отношений? Существует несколько подходов, которые предлагают свою версию сложившихся обстоятельств. Так, сам Гидденс говорит о взаимозависимом становлении демократии на политической арене и демократии в личной жизни: «Демократизация в публичной сфере, и не только на уровне национального государства, обеспечивает сущностные условия для демократизации личных отношений. Но применимо и обратное. Продвижение само-автономии в чистых отношениях наполнено подразумеваемыми смыслами для демократической практики в более широкой общине» (там же: 202). Поэтому эгалитарные принципы пришли на смену. при этом особое место стали занимать границы личных отношений, который со временем были максимально локализованы в рамках отдельного индивида, тогда как раньше акцент был на коллективном характере социальных отношений, которые контролировались целым рядом агентов (семья, церковь и др.).

Безусловно, как и любая макро-концепция, подход с демократизацией личной жизни является не единственной линией объяснения. Есть и альтернативные взгляды на истоки трансформации интимных отношений. Так, например, с позиций неомарксизма культурная трансмиссия в романтической сфере - результат развития капитализма в 20 веке. При этом общая логика о направлении изменений во многом повторяет концепцию Гидденса, если туда вместо слова демократический вставить прилагательное капиталистический. Принципы романтической любви отражают капиталистическую идеологию (Illouz, 1997: 9):

Как бы то ни было, но факт остается фактом и одной из особенностей современных отношений является поражающий воображение плюрализм в видах романтических связей. Какие формы интимных связей между мужчиной и женщиной мы можем встретить в социальном пространстве современных отношений?

Рассмотрим в качестве эмпирическое исследование Института Американских ценностей, которое проводилось в начале 2000 г. среди молодых женщин и мужчин, обучающихся в колледже. В фокусе внимания была как раз практика романтических встреч. Под понятием «встречаться» (dating) конвенционально понимается обоюдно запланированное совместное проведение досуга между мужчиной и женщиной, в котором, как правило, мужчина выступает инициатором, а так же оплачивает совместное времяпровождение (Norval, Marquardt, 2001: 24). Однако, в этой работе было показано, что практика встречаться и ходить на свидания обладает исключительным количеством возможных вариаций в зависимости от временных условий, а так же намерений партнеров. Так, исследователи выделили следующие категории:

·Секс без обязательств (hooking up). Предполагается случайный сексуальный контакт с противоположным полом, с полным отсутствием интенции на продолжение.

·Проводить вместе время (hanging out). Предполагается определенный уровень обязательств перед партнером. Однако это будут лишь несколько свиданий в неделю и отсутствие долгосрочных планов на перспективу.

·«Не разлей вода» (joined at the hip). Этот тип отношений подразумевает, что мужчина и женщина после первой встречи формируют устойчивую, серьезную связь с друг другом. В таких случаях ожидается, что ни один из участников отношении не будет иметь сексуальных партнеров на стороне.

Это три наиболее крупных точки на континууме практики свиданий, расположенных по степени интенсификации близости и обязательства перед партнером. Однако существуют и промежуточные формы, которые не могут быть маркированы однозначно. Тем не менее, наиболее важным результатом этого исследования для нашей работы является тот факт, что, казалось бы, однозначная формулировка «встречаться» и «ходить на свидания», не может охватить весь тот спектр существующих форм романтических взаимодействий. В связи с этим, участники интеракции сами конструируют новые понимания и смыслы своего поведения, облекая их в лексическую форму.

Далее подробнее рассмотрим специфику романтического свидания как культурной нормы.

Специфика практики романтического свидания

Итак, как мы уже говорили в прошлом разделе, под свиданием традиционно понимается организованная и спланированная встреча двух людей с интенцией на сексуальные отношения (без последнего пункта, встречу с работодателем можно было бы так классифицировать как свидание). Появление такой формы упорядочивания отношений символизировало сексуальную эмансипацию, в том смысле, о котором говорил Э. Гидденс. Однако только изменений в сексуальных нормах не может быть единственной предпосылкой для формирования культурной практики в том виде, котором она нам представляется, то есть первая часть нашего определения остается не проясненной.

Еще одной особенностью практики свиданий являются элементы сценария, касающиеся темпоральных и пространственных рамок. В свидании был локализован переход от частной и приватной сферы, где, однако, решающее значение играло коллективно мнение, к публичной сфере и поиску в ней уединения, или как это категоризировала Е. Иллоиз «alone in public» (Illouz,1997: 54). То есть конститутивным фактором оказалось с одной стороны индивидуализация личных отношений, а с другой стороны формирование соответствующих институциональных публичных площадок, где пара могла сконцентрироваться на себе. Поэтому становление и обособление романтических встреч как самостоятельной формы межличностных отношений во многом зависело и от прогресса в сфере потребления и технологий. Так, например, появление автомобилей и их последующее распространение сделало машину на определенном этапе американской истории, одной из наиболее часто используемых площадок для организации встречи (Bailey, 1988).

Резюмируя все вышесказанное, мы можем сформировать более общее представление о том, что представляет собой такая культурная форма социальной интеракции как романтическая встреча. Свидание в той или иной степени обладает следующими характеристиками (там же: 289):

.Легитимация сексуального удовольствия исключительно ради его же самого (как одна из форм поведения в рамках чистых отношений Гидденса) привело к тому, что в качестве цели романтической встречи может рассматриваться исключительно сексуальная связь.

.Вне зависимости от конечной цели романтической встречи, для свидания необходим ситуационный контекст, который конституируется при помощи сферы потребления и ритуалов досуга.

.Интенция на формирование романтической связи может быть продиктована необходимость найти подходящего спутника(-ицу), оценив его достоинства и недостатки в ситуации свидания.

Соответственно в качестве базовых компонентов романтической встречи можно считать эти 3 элемента: сексуальный контакт, потребительский ритуал и установку на поиск партнера. Совершенно необаятельно присутствие всех трех пунктов, напротив, зачастую в своем поведении люди комбинируют 2 элемента. При этом особое значение имеет окружающий контекст, т.е. ситуация свидания обязательно должна быть помещена в какие-то ситуативные рамки (например, ресторан, парк и др.).

Диалектика свиданий

Так, в качестве оформления и декораций романтической встречи, необходимо поместить ее в определенные конектсуальные рамки. Поэтому такие важные экономические элементы, как деньги и практики потребления, являются той основой, на которой разворачивается процесс свидания. Социальный историк Б. Бэйли и вовсе говорила, что всю систему практики свиданий поддерживают деньги, причем имеются в виду деньги мужчины (Bailey 1988: 13). Деньги в свою очередь необходимы для того, чтобы партнерам было возможно участвовать в совместной досуговой деятельности, то есть сфера потребления становится имплицитной предпосылкой для чувственных отношений. Однако если раньше финансовая составляющая при заключении брака мало у кого вызывала противоречивые реакции, то в настоящее время комплементарность экономики и романтики вызывает неоднозначные оценки.

В основном все опасения в связи с таки положением дел фокусировались на том, что капиталистическая логика пагубно сказывается на социальных отношениях, деформируя их истинную сущность. Так, например, Э. Фромм настаивал на том, что современная любовь в эпоху капитализма получила новое наполнение, так как стала рассматривать через призму рыночной риторики (Фромм, 1990). Логика экономического обмена сделали из современной романтической пары «рабочую команду», которая нацелена на определенный результат. Поэтому современные представления о интимных связях организуются в соответствии с представлениями об аналогии с капиталистической системой.

К такому же выводу пришла и Б. Бэйли, говоря о том, что система ухаживаний в настоящее время понимается через призму терминологии и подхода индустриального капитализма. В сфере личных отношений интегрировались представления о конкуренции, о ценности потребления, а в качестве курса была взята базовая экономическая предпосылка о дефиците и изобилии. В результате законы рынками стали прикладным инструментов и для сферы отношений, которые могли быть описаны в терминах экономического обмена (Bailey 1988: 5). В свою очередь Ю. Хабермас назвал эти общественные процессы «колонизацией жизненного мира» новой экономической системой, при которой коммуникативное действие рационализируется, вызывая искажение в общей картине современности (Хабермас, 2000).

Е. Иллоиз предложила рассматривать пересечение двух сфер как взаимообусловленный процесс «романтизации товара» (romanization of commodities) и «коммодификации романтики» (comodification of romance) (Illouz,1997: 26). Основываясь на комплексном историческом и социологическом анализе, с ее точки зрения «романтизация товара» относится к ситуации, в которой при помощи каналов средств массовой информации тот или иной продукт/услуга наделяется особой романтической аурой, и с этих пор рассматривается исключительно через эту призму. С другой стороны в обществе присутствует и обратный процесс: «коммодификация романтики». Этот феномен, исследовательница определяет как процесс, при котором романтические отношения попали в полную зависимость от окружающего материального антуража, то есть стала одной из составляющих потребительских досуговых практик, предлагаемых масс-маркетом.

Подобное двойное движение во многом и определило внешний облик современных практик свиданий. Будучи одной из наиболее прибыльных капиталистических сфер, причем работающих как вечный двигатель по своей природе, романтические отношения стали объектом пристального внимания и инвестиций в создание новых смыслов и поддержание старых. Подобный интерес обусловлен капиталистическим стремлением к выгоде, так как от того, как люди выстраивают свои близкие отношения зависит успех и функционирование целого ряда развлекательных индустрий. Соответственно во многом по этой причине романтические практики получили такое широкое распространение, став неотъемлемой частью культуры.

Однако как все это выражается в случае реальных интеракций? Как люди интерпретируют и действуют в отношении этой диалектической связи? Ответ на этот вопрос мы найдем в работе В. Зелизер, которая исходят из такой посылки о том, что в интимные связи инкорпорированы экономические операции, которые способствуют организации, функционированию близких социальных отношений. Сразу оговоримся, что в своей книге «Покупка интимности» Зелизер рассматривает более широкий спектр близких отношений, которые можно маркировать как интимные. Под критерием интимности она понимает существование хотя бы со стороны одного человека доверительных обязательств по отношению к другому участнику, такое общее определение покрвает максимум форм социального взаимодействия от отношений с любимы человеком до отношений родителя и ребенка (Zelizer, 2005: 15). Следовательно, каждая из этих форм интимных отношений генерирует соответствующие их содержанию экономические трансферы. Поэтому близкие отношений и хозяйственная жизнь не могут рассматриваться как автономные миры, напротив их элементы настолько тесно переплетены друг с другом, что их анализ вне контекста друг друга будет бессодержателен (базовый принцип подхода «перекрестков» (connected lifes)) (там же: 22).

В чем заключается ее теоретический подход? Зелизер отмечает, что социальные ученые и критики придерживаются двух полярных аналитических взглядов на пересечение социального и экономического. В качестве объяснения одни настаивают на том, что социальные и экономические не могут сопоставляться, так как внутреннее они противоречат друг другу. Данный подход она объединила общим названием «враждебные миры», представители которого которого настаивают на деструктивных последствиях экономической интервенции для нормативного порядка. Главным аргументом выступает представление о жестких моральных границах, цель которых поддерживать суверенитет социальной сферы.

Тем не менее, отстаивать автономность социального мира от экономических факторов задача трудная, особенно учитывая появление массы примеров явно опровергающих это. Экономисты пошли еще дальше, показав эмпирически применимость своих подходов на практике. Так, при помощи экономических моделей можно объяснить выбор потенциального супруга, специфические активы в виде детей и высокие риски на брачном рынке у разведенных женщин (Cohen, 2002). Однако очевидно, что «компетентность» homo economicusа явно преувеличена. Поэтому свой подход к изучению этого феномена Зелизер вид как своего рода связующее звено между подобными взглядами на соотношение экономического и социального в повседневной жизни (Zelizer, 2005: 33).

На чем основывается этот подход? Прежде всего на том, что люди осознают, что экономика является одной важных составляющих не только их жизни в целом, но и интимных отношений в частности. Поэтому им необходимо постоянно воспроизводить и производить символы и понимания, которые бы смогли помочь структурировать окружающую действительность. Зелизер представляет это как перманентный процесс, в котором участники сущностно разделяют категории социальных отношений, конструируют границы между тем или иным видом отношений, называя каждую отдельную форму отношений и разводя их на общем смысловом пространстве, устанавливают соответствующие понимания и смыслы. То есть все это вместе Зализер определяет как «работу над отношениями» (relational work) (там же: 35). После того кого процесс означичвания путем языкового разделения категорий, люди решают, какие отношения можно считать приемлемым или необходимыми для того или иного типа интеракции. При этом, одной из базовых предпосылок концепции «перекрестков» является допущение о том, что идея «враждебных миров» имеет исключительное влияние на процесс индикации и интерпретации, как наиболее эффективная стратегия различения разных форм интеракции, чтобы выстроить высокие барьеры между правильным и неправильным поведением для означаемой категории.

Отсюда мы видим, что первичный процесс концептуализации и осмысления, даже правильнее будет сказать присвоение имен, является первичной стадии производства смысла и выбора перспектив поведения. В этой связи своего рода «предельной реальностью» можно считать семантическое оформление, отражающее восприятие окружающей среды, так как язык сам по себе содержит знания об объектах, в частности о личных отношениях в нашем случае. Изучая практики описания межличностного взаимодействия на свиданиях, мы сможем понять то, как это на самом деле устроено. Язык следует истолковывать не только как хранилище некоторых значений-сущностей, но как прямой референт реального поведения/отношения (Куайн У., 1996). Поэтому мы исходим из того, чтобы сущностно разделить те или иные вида интимного взаимодействия, людям необходимо вводить новые слова для их обозначения. Соответственно в фокусе нашего исследования - семантический уровень анализа. К примеру, антрополог Дон Кулик при изучении трансвеститов в Сальвадоре, выяснил, что те используют целый ряд наименований для разного типа клиентов, в зависимости от предлагаемых услуг сексуального характера и способов оплаты (цит. по Zelizer, 2000: 821).

Кратко о роли языка

В итоге мы получаем, что при помощи ряда конструктов люди воспринимают, переживают и упорядочивают действительность, в которую они вписаны. Диалект повседневности - это, по преимуществу, язык имен, вещей и событий (Шюц А., 1988). То есть изначально мы получаем доступ к реальности посредством языка. Подобный взгляд на роль языкового оформления в жизни людей в свое время дал импульс для развития структуралистского и постструктуралистского лингвистической философии. Впервые эти идеи были формализованы в трудах Фердинанда де Соссюра, влияние которого впоследствии и привело к формированию нового направления социального исследования. Мы не будем подробно останавливаться на всем теоретическом и концептуальном многообразии подходов в этом направлении. Остановимся лишь на главных положениях.

Эмпирическая модель дискурс-анализа

В настоящее время в социальных науках оформилось сразу несколько вариантов дискурс-анализа, граница между которыми пролегает не только в сфере методологии, но так же и в теоретических предпосылках, от которых напрямую зависит объяснительная сила метода. Специфика дискурс-анализа заключается в тесной связи между теоретическим основанием и эмпирической реализацией, так как именно различные теоретические акценты определяют весь аналитический аппарат, начиная с рамок при выборе предмета исследования и заканчивая местом дискурса в системе социальных отношений (Йоргенсон, Филлипс, 2008: 41).

В рамках данной работы нам представляется наиболее релевантным метод критического дискурс-анализа (КДА), а точнее его вариант, разработанный Норманом Фэркло. Основополагающим пунктом в прикладном подходе Фэркло является посылка о диалектической природе дискурса. Суть этого положения заключается в том, что дискурс, будучи одной из форм социальной практики, одновременно конституирует значения социальной практики и при этом конституируется элементами социальной структуры. Как пишет сам Фэркло: «у социальных агентов есть свои собственные «каузальные силы», которые не могут быть сведены к каузальным силам социальных структур и практик» (Fairclough, 2003: 22). То есть по своей природе дискурс инкорпорирует в себя уже существующие смыслы, однако при этом он не является простым воспроизводством значений, так как индивиды сами формируют текстовую ткань, насыщая ее разными словами и оборотами.

Тем не менее, по утверждению Фэркло, КДА сам по себе обладает малой объяснительной силой, если мы хотим составить комплексное представление о природе социального феномена. Анализ лишь лингвистических структур без привязки к определенному ситуативному контексту (а в нашем случае это ситуация свидания) противоречит базовой цели КДА: анализ взаимоотношений между дискурсивными практиками и более широкими социальными практиками (Йоргенсон, Филлипс, 2008: 136). Именно поэтому помимо диалектической природы дискурсивной практики, важным моментом является и «раскодирование» социальной практики. Для того, чтобы реализовать эту задачу, Фэркло настаивает на необходимости междисциплинарного синтеза. Внешние теории и концепции позволят содержательно объяснить, как действует и разворачивается дискурсивная практика.

Учитывая особенности феномена, вынесенного нами на рассмотрение, мы посчитали, что наиболее целесообразно прибегнуть именно к этой стратегии анализа данных. Действительно, существует конвенциональный набор дискурсов, который популяризируется через различные каналы информации (кино, реклама и др.). Однако существует целый ряд альтернативных дискурсивных строев, которые могут потенциально быть задействованы для описания процесса романтических встреч. Поэтому для нас базовой теоретической гипотезой является предположение, что дискурс романтических встреч не только воспроизводит устоявшиеся моральные категории, но и привлекает значения и понятия из других областей социального мира. При этом, в своем анализе на уровне социальной практики мы будем руководствоваться теоретическими выкладками и положениями, представленными в предыдущей части работы. Далее мы рассмотрим аналитическую схему КДА, предложенную Фэркло.

Аналитическая схема КДА

Начнем с базовых понятий метода, которые мы уже использовали и которые встретятся вновь. Итак, прежде всего разъяснения требует само понятие дискурс, так как существует масса вариантов его интерпретации. Даже в своем анализе Фэркло использует категорию «дискурс» сразу в нескольких значениях: на абстрактном уровне, речь идет об одной из составляющих социальной макроструктуры, регулирующей использование лингвистических элементов языка (Fairclough, 2003: 21). Однако автор использует и более конкретные значения, приравнивая дискурс к «особому способу говорения, который придает значение жизненному опыту с определенной позиции» (Йоргенсон, Филлипс, 2008: 118). В этом случае в качестве единицы анализа выступает текст или визуальный образ. В рамках настоящего исследования мы будем рассматривать собранные интервью в качестве площадки для изучения дискурсивных практик.

Под дискурсивной практикой понимается «процесс производства и потребления текста» (там же: 120). Несмотря на то что дискурсивная практика отличается от текста процессуально, анализ этих категорий будет пересекаться, так как их четкое разведение без кропотливого лингвистического анализа - трудновыполнимая задача. Тем не менее, дискурсивная практика является наиболее интересующим нас элементом из всей аналитической схемы КДА, потому что именно в рамках этого процесса мы можем проследить используемые людьми дискурсы. Далее обсудим то, как реализуется дикурсивная практика и соответственно то, чему мы уделяли внимание при анализе текстов интервью.

Итак, эмпирические свидетельства дискурсивной практики в первую очередь необходимо искать на формальном уровне анализа текста. Сюда входят семантические, грамматические, лексические и фонологические особенности производства текста, все это в совокупности образует специфическое «внутреннее» устройство (internal relations) текста. Некоторое смешение элементов внутреннего устройства текста может быть рассмотрено как интердискурсивность (interdicursivity), то есть одновременное присутствие в одном тексте сразу нескольких дискурсов (Fairclough, 2003: 36). В своей работе мы остановимся на лексических оборотах, а так же на переплетении дискурсов в рамках одного интервью, т.е. на интердискурсивности.

Помимо этого, Фэркло выделяет и еще один аналитический уровень - «внешнее» устройство (external relations). Так как помимо дискурса акцент делается и на социальной практике, то своего рода «мостом» между этими категориями являются такие элементы, как интертекстуальность (intertextuality) и допущения (assumption). Кратко поясним их смысл.

Под интертекстуальностью Фэркло понимает просто привнесение внешних текстов в дополнение к существующему (как правило, это можно определить по наличию цитирования). Так как КДА в варианте Фэркло ориентирован на анализ социальных проблем и поиск справедливости, то благодаря ссылкам на чьи-то авторитеты можно установить значимые фигуры/институты и выявить отношения гегемонии, в марксистском понимании этого термина. Так как наша тема далека от событий на властной арене политического влияния, этот пункт не представляет для нашего анализа особой ценности.

Совершенно другое дело второй элемент - допущения. Они демонстрирует некое поле общеразделяемых смыслов (common ground), обеспечивающие оптимальное взаимодействие, то есть речь идет о некой солидарности среди членов общества (там же: 55-57). Фэркло рассматривает этот показатель как индикатор идеологического влияния, или власти определенного знания в духе «властных полномочий» дискурса М. Фуко (Фуко, 1996: 51). Некий набор общих ценностей, которые неизбежно воспроизводятся в дискурсе, консервируют существующее распределение власти. Он выделяет 3 базовых типа допущений:

·Экзистенциальные (existential) допущения о том, что существует.

·Пропозициональные (propositional) допущения о том, что естественно (было, есть и будет)

·Ценностные (valued) допущения о том, что правильно/неправильно.

Что данная категория может дать нашему анализу? Прежде всего, мы не могли не провести аналогии с категорией морального дискурса, для индикации которого пропозициональные и ценностные допущения являются наиболее адекватными практическими референтами. Обоснованность этого заявления мы можем найти в современных теориях философии языка (Айер, 2010 цит. по Тарасов, Казенов, 2011), которые в качестве базовых предпосылок рассматривают следующие положения:

·Моральные высказывания не соотносятся с фактическим индивидуальным опытом, они неанализируемы и воспринимаются как данность и естественность

·Моральные высказывания являются средством выражения эмоций, реакций одобрения или осуждения.

Поэтому при интерпретации данных категорию «допущений» мы будем ассоциировать с моральным дискурсом.

В заключении мы должны остановиться еще на одном важном понятии: «социальная практика», определение которого даже в социологии вызывает дискуссии. Определение, которое дает Фэркло, может быть сформулировано следующим образом: социальная практика - это артикуляция событий в жизни индивида, которые относятся к разным областям социального мира (Fairclough, 2003: 25). В своем широком значении социальная практика включает в себя взаимодействие, социальные отношения, индивида, элементы материального мира и, конечно же, дискурс. Подобная дефиниция социальной практики во многом перекликается с концепцией П. Бурдье (хотя мы должны признать, что Фэркло не конкретизирует такие компоненты практики, как взаимодействие и отношения, что не может не вызывать вопросов о том, чем отличаются эти элементы на практике). Французский социолог тоже указывает на комплексную природу практики, в состав которой входит множество элементов, определяющих ее внешний профиль, при этом отличительной чертой практики является стремление «воспроизвести закономерности, присущие условиям, в которых было сформировано их порождающее начало» (Бурдье, 2001: 108).

В рамках нашей работы в качестве широкой социальной практики выступает ситуация свидания. При этом, как и прочие социальные практики, свидание является комплексным явлением. В его рамках присутствуют как сугубо социальные формы отношений, например стратегии поведения, так и физические аспекты устройства встречи (пространство проведения, внешние атрибуты в виду подарков и др.).

Итак, схематично представим аналитическую схему КДА с некоторыми модификациями, то есть адаптированную для целей и задач нашей работы. В ней мы за остов взяли трехмерную модель КДА, разработанную Фрэкло, и соединили с его последующими наработками, выбрав оттуда релевантные категории. Помимо этого, подобная визуализация основных концептов поспособствует пониманию соотношения базовых переменных.

. Методологические аспекты исследования

Объект исследования: свидание.

Эмпирический объект исследования: мужчины и женщины в возрасте 21-40 лет, резиденты г. Москва, ведущие активную личную жизнь. Кроме того, важными параметрами, которые мы учитывали, выступили: классовая принадлежность и направление образования. Подробнее о требованиях к объекту исследования и критериях отбора в разделе про выборку исследования.

Предмет: 1) дискурсивные практики, т.е. каким дискурсам люди отдают предпочтения, рассуждая на тему свиданий. 2) изменения в дискурсивных практиках (а соответственно и в социальных практиках) в зависимости от характеристик эмпирического объекта исследования

Единица анализа: лексема (отдельные слова и лексические обороты, маркирующие разные ситуации)

Цель исследования: выявить дискурсивные практики, используемые при описании ситуации свидания, а так же определить изменение в дискурсивных практиках при изменении параметров эмпирического объекта (возраст, пол, направление образование, классовая принадлежность).

В рамках заявленной цели мы предлагаем сосредоточиться на следующем наборе задач:

.Определить, к каким дискурсам люди прибегают для описания ситуации свидания.

.Определить, при описании каких категорий/элементов практики свидания активизируется тот или иной вид дискурс?

.Выяснить, какие существуют различия в дискурсивных практиках людей, обладающих разными характеристиками (возраст, пол, направление образование, классовая принадлежность)

Специфика цели исследования, а так же теоретико-методологических предпосылок не позволяет нам сделать исчерпывающий ряд предположений согласно имеющихся у нас задач. Тем не менее, основываясь на теоретических выкладках, мы можем выдвинуть на проверку следующие гипотезы:

Н1. В описании практик межличностного взаимодействия на свиданиях превалирует понятийный аппарат экономической теории, то есть экономический дискурс

Активное включение в свою речь соответствующей терминологии может рассматриваться как показатель процесса экономизации на примере сферы интимных отношений и соответственно теории перформативности экономического дискурса [Çalişkan, Callon, 2009]. Данное предположение во многом продиктовано результатами двух пилотажных интервью, в которых действительно, наиболее активно был задействован именно экономический дискурс, что изначально позволило нам усомниться в позиции В. Зелизер насчет исключительного положения морального дискурса, как наиболее конвенциональной риторики описания интимных отношений.

Н2. Существуют различия в дискурсивных практиках мужчин и женщин.

Особенности поведения и восприятия романтической встречи зависит от гендерного распределения в этом процессе. Как мы уже упоминали, с момента формирования практики свиданий, на мужчине лежала полная финансовая ответственность за проведение и организации романтической встречи, а неспособность оплатить совместный досуг исключала его из потенциальных кандидатов на свидание (Illouz, 1997: 66-69). Вполне естественно ожидать различия в пониманиях у мужчин и женщин.

Н3. Существуют различия в дискурсивных практиках людей, принадлежащих к среднему и низшему классу.

С момента своего появления практика свидания была классово ангажирована. Так, исследователи выяснили, что получив свое распространение в рабочем классе, свидания, как одна из форм интимных отношений, постепенно распространились и в среднем классе (Bailey 1988:7). Более того, после ассимиляции в среднем классе, зависимость свидания от финансовой составляющей интенсифицировалось (Illouz, 1997: 70). «Правильная» организация романтических встреч со значительным «удорожанием» одного свидания, пропущенная через корректировку средним классом, возымела эффект и среди рабочего класса, став новым стандартом поведения. Тем не менее, со временем произошла конвергенция стилей ухаживания и выстраивания романтических отношений в низшем и высшем классе (Illouz, 1997: 73). В этой связи нам было интересно проанализировать, какие дискурсивные практики используются представителями разных социальных групп.

Н4. Существуют различия в дискурсивных практиках людей, получивших экономическое и гуманитарное (творческое) образование.

Мы полагаем, что специфика образования и сферы занятости может во много скорректировать дискурсивные практики информантов, «предлагая» некоторые смыслы для упорядочивания окружающего мира, в том числе и практики свиданий. На основании 2 разведывательных интервью, мы увидели значительную роль экономического дискурса, задействованного в описании свиданий. Акцент на характере полученного образования необходим, чтобы проверить перформативное влияние экономической науки в этой области (Çalişkan, Callon, 2009).

Стратегия исследования: критический дискурс-анализ

Метод сбора информации: нарративное интервью.

Так как нас интересуют дискурсивные практики, то наиболее оптимальным вариантом, для того чтобы проследить, как они разворачиваются и применяются, является интервью-рассказ, где повествование информанта превалирует. Главная особенность нарративного интервью выражается в том, что собеседнику предоставляется достаточно свободы и времени для развертывания его рассказа, а вопросы задают лишь для прояснения основных эпизодов и характеров действующих лиц этого повествования (Квале, 2003: 134).

В нашем случае в качестве темы разговора было предложено рассказать про «правила игры» на свиданиях. В некоторых случаях, вопрос конкретизировался, например, в качестве уточнения мы просили рассказать про то, какие есть ожидания от поведения партнера, и как устроен сам процесс романтической встречи в принципе. В целом роль интервьюера, как режиссера беседы была минимальна. Информант сам задавал формат рассказа, и задача интервьюера была лишь задавать уточняющие вопросы в случае употребления некоторых специфических слов и выражений. Единственное, как показал опыт, люди различаю как минимум два типа свиданий: на начальном этапе отношений и на их зрелой стадии. Поэтому в качестве еще одного дополняющего вопроса мы просили сравнить два этих типа свиданий (правда в большинстве случаев люди сами делали различение и такая «подсказка» им была не нужна).

Стоит отметить, что изначально заявленная тема интервью вызывала некоторые сомнения. Эти опасения касались того, что подобная формулировка могла потенциально настроить респондента на «рациональный лад», что, безусловно, сказалось бы на конечном продукте - истории. В качестве альтернативы мы рассматривали вопрос об истории личных отношений информанта. Тем не менее, и у этой стратегии есть существенные недостатки. Так как тема носит довольно сенситивный характер и требует от человека готовности откровенно рассказать об интимных вещах, то смещение фокуса на «историю отношений» могло бы стать серьезным препятствием.

По результатам исследования мы можем судить о том, что выбранная нами тема беседы была крайне продуктивна по нескольким причинам:

·Постановка вопроса была неожиданной, поэтому люди задумывались над вопросами, которые до этого перед ними не стояли. Поэтому они сами структурировали и реорганизовывали свой жизненный опыт, стараясь систематизировать свои представления об этой сфере. Такое инициирование последовательности рассказа, его насыщенности представляло уникальную ценность.

·В качестве формального показателя успешности такой стратегии интервью, является и число информантов, для которых не составляло труда выстроить рассказ длиною от 40 минут до 1,5 часов. Из наших 15 информантов, лишь у двоих возникли сложности с построением истории. В таких случаях мы старались более детально расспросить про разные аспекты свиданий, выбирая при этом максимально нейтральные формулировки.

·В большинстве случаев люди приходили к описанию своего опыта прошлых взаимодействий на свиданиях, рассказывали про серьезные отношения. То есть приходили к альтернативной теме для интервью.

·И что, наверное, самое важное, в ответ на наш вопрос в ряде случаев информанты рассказывали про эмоциональные ожидания от свидания, про личностные качества партнера, которые их привлекают, то есть понятие «правила игры» их не настраивало на исключительно рациональные рассуждения.

Выборка исследования

Методика отбора информантов

В качестве эмпирического объекта у нас выступает крайне широкая группа людей. Однако есть ряд сложностей при построении выборки. Прежде всего, существенно затрудняет поиск информантов сензитивность темы: далеко не каждому представляется возможным рассказать о своей личной жизни абсолютно постороннему человеку. Поэтому некий случайный отбор внутри интересующей нас группы исключен. Кроме деликатности темы, еще одним препятствием является критерий «активная личная жизнь», который весьма не просто операционализировать. Действительно, что можно считать насыщенной личной жизнью, а что совершенно точно нет? Тем не менее, наличие немалого опыта взаимодействия на свиданиях является для нас ключевым параметром, от которого собственно и зависит весь нарратив. Опять-таки фильтр-вопрос на подобии «Часто ил Вы ходите на свидания?» представляется нам весьма сомнительным индикатором, опять-таки учитывая индивидуальную относительность этой категории: для кого-то 1 встреча в месяц с новым партнером является показателем «активности», а для кого-то и 10 романтических встреч не критическое значение.

Указанные нами ограничения оставляли единственный выход - рекрутировать информантов по принципу «снежного кома» и через личные связи автора. Благодаря такой методике, мы были уверены в надежности второго требования к объекту исследования, в который вошли люди, которые как минимум имели опыт частого посещения свиданий (при этом, например, на момент проведения интервью некоторые информанты состояли в серьезных отношениях). Мы постарались максимально нивелировать возможные дефекты данных, собранных от людей, которые потенциально могут принадлежать одной сети. Поговорим об этом далее.

Структура выборки

Итак, при построении выборки мы старались избежать ее гомогенности, но делали это не только из соображений практической валидности полученных результатов, но и из ряда теоретических положений. Чтобы достичь поставленной цели и постараться обнаружить изменения в дискурсивных практиках, нам необходимо максимально варьировать ключевые признаки объекта исследования. Поэтому мы руководствовались логикой отбора случаев максимальной вариации.

В качества базовых критериев, вносящих разнообразие в дискурсивные практики, мы выбрали следующие характеристики:

·пол

·возраст

·направление образования

·классовая принадлежность

Кратко рассмотрим каждый из пунктов.

Пол. В рамках работы мы считаем необходимо проанализировать гендерные различия в описаниях практик свиданий.

Возраст. Возрастные рамки в нашей работе относительно широкие: от 21 года до 40 лет. Здесь мы должны учитывать особую «демографию» практики свиданий. Как показывают исследования социальных историков, первые прототипы подобного времяпрепровождения зафиксированы как раз в студенческой среде американских колледжей (Rothman, 1984). Тем не менее, впоследствии, попадая в большую зависимость от финансовых аспектов, «аудитория» постепенно взрослела, и свидание в полноценном виде стало отличительно особенностью молодых женщин и мужчин. Итак, нижнюю границу нашей выборки можно объяснить, как наличием всех возможностей включиться эту сферу, так наличием опыта. Что касается крайней границы, то мы считаем, что вариации в романтическом поведении людей старше 40 лет незначительны в сравнении с установленным нами возрастным порогом. Тем более, традиционно считается, что наиболее активный период устройства своей личной жизни приходится как раз временной отрезок, заданный нами.

Классовая принадлежность. В свою выборку мы включили двух респондентов, чье социальное положение может быть маркировано как «низший класс». В качестве операциональных критериев мы брали: отсутствие высшего образования (или его формальное наличие), а так же занятость в малопрестижной профессии. Остальные респонденты принадлежали к среднему классу.

Направление образования. В состав выборки вошли женщины и мужчины, имеющие экономическое образование. Кроме того, мы в нашей выборке есть люди, получившее образование творческого направления, что можно рассматривать, как полярный случай.

Подробное описание информантов, участвующих в этом исследовании, в табл. 1 (Приложение 1). В целях сохранения конфиденциальности, вместо имен мы использовали нумерацию информантов.

Интерпретация основных понятий

В данном разделе мы представим операционализацию двух ключевых в нашей работе категорий дискурса: морального и экономического. Эти две переменные единственные заранее заданные. В случае с моральным дискурсом, мы ориентируемся на понятие «допущения», разработанные в критическом дискурс-анализе. С нашей точки зрения, репрезентируют дискурс морали, о чем мы уже писали в главе про эмпирическую модель исследования. Что же касается экономического дискурса, то свои представления о нем мы получили из пилотажных интервью, поэтому заранее может указать на особенности.

КонцептОперационализацияМоральный дискурсПропозициональные допущения (слова-маркеры: естественно, понятно, обычно и др.) Ценностные допущения (слова-маркеры: правильно/неправильно, приемлемо/неприемлемо, приятно/неприятно, допустимо/недопустимо и др.)Экономический дискурсПодразумевается калькулятивная, рациональная логика (слова-маркеры: цель, задачи, способы, выгода, выигрыш, издержки, вложения, затраты) Понятия и термины из экономической теории: себестоимость, цена и др.

Ограничения исследования

Перед тем как перейти к интерпретации имеющихся у нас данных, необходимо сказать несколько слов об ограничениях нашего исследования. Прежде всего, мы не претендуем на репрезентативность выводов нашей работы. У нас ограниченная выборка, в которой представлены не все возможные категории, которые потенциально влияют на дискурсивные практики. Более того, ряд наших выборочных критериев (класс, возраст и образование) представлены не полностью. Именно поэтому в рамках нашей работы мы будем говорить о дискурсивных практика людей, которые приняли участие в исследовании.

3. Результаты исследования

интимный романтический свидание межличностный

Структура данной части работы предполагается следующая: сначала мы остановимся на том многообразии дискурсов, которые были зафиксированный в интервью. Затем мы подробнее обсудим различия в дискурсинвых практиках в зависимости от характеристик участников исследовании. Тем самым мы продемонстрируем, как сочетаются и комбинируются дискурсы при описании практики свиданий.

Перед тем, как начать, заметим один формальный аспект оформления, который тем не менее играет важную роль в нашей работе. Далее по тексту все, что выделено курсивом и заключено в кавычки является лексическими оборотами, взятыми из интервью.

Экономический дискурс

О «цене вопроса»

Мы не можем сказать, что данный концепт (цена) был «лидером» дискурсивных практик участников нашего исследования, однако он имел свою аудиторию и определенное применение. Содержательно мы понимаем, что представить категорию, которая бы более соответствовала рыночной логике сложно. Именно поэтому начать представлять области использования экономического дискурса мы решили именно с этого термина, как олицетворения рыночной риторики. При этом термин цена шел с соответствующим лексическим оформлением, которое так или иначе имеет экономические коннотации и в сильной степени ассоциировано с внутренним содержанием концепта «цены». Так, например, использовались такие глаголы, как: «тратить», «устанавливать», «договариваться», «продешевить».

Рассмотрим несколько наиболее ярких примеров контекстуального употребления цены, как затраты. В первом случае речь пойдет о прямых стоимостных оценках, однако это экстремальный случай в нашей выборке. Цена же в рамках этой сферы конституируется не только денежным эквивалентом, но и другими элементами. Об этом поговорим далее.

«…у моего друга существует такое правило. Раньше было правило: на девушку не тратить больше 500 рублей. Потом он достиг прогресса, на девушку не тратить более 50 рублей. И то, 50 рублей выливалось в то, что он тратит на бензин, чтобы доехать до нее: познакомившись с ней, ну и соответственно получив все что надо, и поехать домой. (Информант 7, мужчина, 26 лет)

В общем контексте разговора данная реплика прозвучала в первую минуту разговора сразу же после главного вопроса, то есть это было соответствующим рефлексивным откликом. Этот пример ярко демонстрирует как просчитываются затраты относительно цели причем в лучших традициях поведения «человека экономического». Пусть в этом фрагменте речь идет о «третьем лице» - друге, мы все же делаем скидку на то, что тема довольно сенсзитивная и апелляция к практикам другого человека позволяет подготовить слушателя к своему взгляду на эти вещи. Однако мы видим, что понятие цены может носить формальный прямой характер, который определяется в экономической теории, как монетарное выражение стоимости товара. Тем не менее, возможны и иные комбинации использования ценовых представлений.

«Женщина и мужчина уже в первые 10 минут знакомства понимают готов он или она переспать друг с другом. Сразу понятно. Потом негласно устанавливается цена. А человек думает, готов ли он на эту цену согласиться или нет. […] Есть такой халявный секс, я это называю, то есть секс без дальнейших обязательств.». (Информант 6, мужчина, 33 года)

После того, как разговоре профигурировало понятие «цены» при описании первого свидания и того факта, что она устанавливается и люди решают соглашаться на нее или нет, интервьюер попросил уточнить это значение. В отличие от первого случая, ответом на этот вопрос послужило описание женского представления о цене, то есть то, что они ожидают. Конститутивными элементами стоимости выступили вполне социальные категории: внимание, подарки, возможность продолжения, т.е. замуж.

И в завершении остановимся еще на одном примере.

«Пятница вечер, например, у всех какие-то планы и тут мне звонок спускайся, одевайся. Это я что, залежалый товар? То есть у меня все варианты женские исчерпаны, мне все отказали, ты одна осталась. В таком случае я сразу же откажу, я знаю себе цену, для меня это не последний вариант жизни» (Информант 5, женщина, 23 года)

Данный пример иллюстрирует еще одну возможную коннотацию понятия цена, а так же стоит обратить внимание и на аналогию с еще одной экономической категорией: товаром. Здесь представлен взгляд с женской стороны, в котором мы видим специфику репрезентации себя с неким объектом, который потенциально должен заинтересовать «мужчину-покупателя».

О выигрыше и способах

С одной стороны, слово выигрыш без контекстуального оформления не обязательно является референтов экономической теории. Действительно, употребление слова выигрыш (точнее в его вариации), например, в этом обороте не несете в себе ничего примечательного: «если по тебе видно, что ты 3 часа стояла перед зеркалом, это выглядит невыигрышно». Очевидно, что акцент сделан на качественном значении наречия, т.е. в качестве синонима здесь вполне подходит наречие «непривлекательно». Тем не менее, слово выигрыш имеет и иные коннотации, отличных от оценочных суждений. В тех случаях, когда оно было употреблено как преимущество, способствующее успеху, и выражает дополнительную полезность от действий, мы приравнивали его использование к форму экономического дискурса. Рассмотрим два примера:

«Секс не должен стоять на 1 месте, удовольствие доставляет сам процесс соблазнения, как игра. При таком подходе, даже если секса и не произошло, ты все равно получил удовольствие от процесса и остался в выигрыше, ты не проигрываешь» (Информант 4, мужчина, 25 лет)

«Если цели краткосрочны, то лучше сразу сказать правду, обозначить правила, чтобы человек не ожидал от тебя вечности впереди. Это беспроигрышный вариант» (Информант 6, мужчина, 33 года)

Мы видим, что слово выигрыш символизирует успех, предпринятых действий относительно затраченных усилий. Когда мы уточняли, что люди подразумевали под выигрышем в этом случае или же, когда это контекстуально прослеживалось, то мы могли обнаружить еще одну важную лексическую единицу: «способы». Таким образом, выстраивалась единая вертикаль из «целей», «задач», а так же «способов» их достижения. Соответственно выигрыш - категория, индицирующая успешность действий на предыдущем этапе. Что могло рассматриваться в качестве способа? Например, «необходимость повысить свою значимость для девушки», «про запас можно цветы купить» и другое.

Итак, перейдем к еще одному знаковому сюжеты, в рамках которого был объединен целый ряд экономических терминов. Так, наиболее часто встречаемым понятием служила категория «инвестиций» и «вкладов».

«Поэтому все, что до брака должен вкладывать мужчина. Вкладывать как можно больше. Потом я выхожу за него замуж, и от него ничего не требуется» (Информант 6, женщина, 25 лет)

Что кроет в себе категория вклада? Прежде всего, речь идет о «временных ресурсах», а так же «внимании и заботе», которые являются необходимым залогом успешности отношений. Однако встречались и иные трактовки, менее «возвышенные», где подчеркивался объектный характер отношений, то есть «прибыль» от инвестиций была более специфицирована. Например, «инвестиции в член». Или же приведем еще одну цитату, многообразие лексических оборотов которой позволит нам более ясно представить последний упомянутый нами концепт.

«Постоянные отношения начинают оправдывать себя где-то через полгода. Первые полгода ты вкладываешь, если брать единицу вложенных средств на единицу сексуального удовольствия. Вначале ты должен встретить, проводить, одеться хорошо, парфюм хороший, какие-то цветы, какие-то подарки. Если все это разделить на количество удовольствий, то получится какая-то n-себестоимость. Когда отношения устоялись, тебе уже не нужно так много работать, не нужно столько вкладывать в отношения, в таком монетарном понятии. Все уже стабильно, постоянно» (Информант 6, мужчина, 33 года)

Опять-таки из всех возможных вариантов объяснения в обоих случаях были использованы именно экономические понятия инвестиции и их окупаемости (и уж тем более себестоимости). Мы видим описание механической составляющей процесса конструирования стабильных отношений, то есть базовые принципы и категории, позволяющие его охарактеризовать. При этом явный акцент делается именно на утилитаристской специфике последствий выбора партнера.

Стоит так же отметить ряд аналогий, которые проводились в рассуждениях на тему «отношений с продолжением». Важно понимать какие существуют категории для маркирования сущности долгосрочных отношений. Так, например, приводились аналогии с «супермаркетом», куда ты пришел делать покупки и «прицениваться». При этом подчеркивалась исключительно прагматическая природа таких соглашений на продолжительные чувства: «в магазин ты идешь туфли выбирать, когда у тебя на ногах уже другие туфли есть». Сравнивалось, например, с «машиной», в которую необходимо «вкладывать», тогда как краткосрочные отношения можно было идентифицировать с «поездкой на такси», от которых необходимо лишь «добраться из пункта А в пункт Б».

Ранжирование

Еще одну отличительную особенностью экономического дискурса можно проследить на уровне семантического построения предложений, когда идет перечисление дополнений (второстепенных членов предложений) или же ряд придаточных. Если далее осмысливать суть такого способа построения предложений, то мы увидим в них пример ранжирования, т.е. определение значимости объектов, путем их расстановки. Почему мы отнесли эту синтаксическую особенность к экономическому дискурсу? Главная причина заключается в том, что такой способ упорядочивания своих стратегий поведения тесно связан с представлением о рациональном переборе подходящих вариантов. Приведем несколько примеров из интервью:

«Я спрашиваю себя, кого я хочу видеть в данный момент. В голове есть какие-то приоритетные варианты, кого я хочу видеть, кого бы я хотел видеть, кого бы я мог бы и не видеть и кого я вообще не хотел бы видеть, но если совсем тишина, то готов» (Информант 6, мужчина, 33 года)

«Например, если мы друг друга не знали до этого, то я выбираю варианты, как заехать за девушкой. Здесь есть несколько возможностей: вообще без машины, на отечественной машине на дорогой иномарке» (Информант 13, мужчина, 29 лет)

«В зависимости от того, насколько мне интересна девушка, я или приезжаю за ней, или прихожу или даже не приезжаю и не прихожу, а назначаю встречу в центре» (Информант 15, мужчина, 25 лет)

Подобное упорядочивание возможностей и вариантов в отношении своего поведения выступает своего рода свидетельством утилитарной логики, когда на первый план выходит интерес максимизации полезности.

«Язык чисел»

Еще одной важной лексической особенностью, которые мы категоризировали как рефернт экономического дискурса является использование числовых элементов. Цифровая фиксация разных аспектов свидания (начиная от количества девушек и заканчивая денежными подсчетами) сложно назвать прямым доказательством калькулятивной логики (за и исключением одного из примеров). Тем не менее, присвоение своим мыслям некоторого числового эквивалента, пусть и в форме гиперболизации сказанного.

Рассмотрим примеры употребления такой формы экономического дискурса, а так же элементы свидания, куда они были адресованы по контексту.

Прежде всего, числовое выражение касалось (вполне ожидаемо) денежных затрат.

«Ты платишь какие-то там денежки свои, 200-300 рублей, доехал, куда тебе надо, вышел и забыл про эту машину [метафора несерьезных отношений с девушкой] » (Информант 6, мужчина, 33 года)

«При этом я предлагаю поехать отдохнуть, предполагаю, что потрачу за один раз более 100 тысяч…» (Информант 2, мужчина, 32 года)

«Она привыкла ходить в рестораны, где средний счет 10 тысяч, он опять-таки не сможет ей этого дать… он пригласит ее в ресторан, где средний чек не будешь превышать 5000 рублей.» (Информант 1, мужчина, 24 года)

И если в этих примерах числовая фиксация выступала как элемент сценария, необходимый для того, чтобы продемонстрировать натурализм ситуации и соотнести его с практическим воплощением. Однако следующий пассаж можно рассматривать как идально-типический случай калькуляции и подсчета своих издержек с интенцией на их минимизацию:

«Раньше было правило: на девушку не тратить больше 500 рублей. Потом он [друг] достиг прогресса, на девушку не тратить более 50 рублей. И то, 50 рублей выливалось в то, что он тратит на бензин, чтобы доехать до нее» (Информант 7, мужчина, 26 лет)

Еще одна линия, где активно применялся «язык чисел», касалась количественной оценки людей в разных смысловых сюжетах. И если в отношении денежных подсчетов в качестве объяснения можно придерживаться идеи о том, что людям было необходимо делать акцент на стоимостной стороне вопроса, то в следующих ситуациях объектом калькуляции становится уже человек. Далее мы опять расположим цитаты по степени нарастания в них калькулятивного характера: от простых прикидок до процентных оценок.

«То есть у нее есть там 20 ухажеров…[…] ты моментально становишься в очередь из тех 100 человек, которые поют ей о том, какая она хорошая.» (Информант 4, мужчина, 25 лет)

«Девушки часто говорят: «давайте мы ваш номер запишем, а потом сами позвоним». Правда, на практике звонят процентов 30 из 100.» (Информант 1, мужчина, 24 года)

«Наверное, где-то процентов 30% первых свиданий не заканчивались сексом, а из них уже 2/3 не продолжались вовсе по моей инициативе. […] В 80% случаях, девушки считают, что парень должен платить, а в 20%, что нет.» (Информант 13, мужчина, 29 лет)

Просчет отдельных случаев в таком ракурсе сложно назвать транспарентно-понятным рефлексивным откликом. Использование чисел для упорядочивания окружающей действительности не укладывается не только в рамки морального дискурса, но даже в представления о романтических чувствах, где пестуется экспрессия и эмоции. Поэтому приведение количественных оценок мы отнесли к более широкой категории экономического дискурса.

Итак, мы обсудили в каких ситуациях возможно проявление экономического дискурса, тем не менее, закономерно возникает вопросы: всеми ли участниками исследования использовался этот модус объяснения отношений. Подробнее об этом мы поговорим в разделе, посвященном различиям в дискурсивных практиках в зависимости от гендера, социального статуса и возраста. А далее мы рассмотрим иные варианты индикации специфики романтических встреч в других формах дискурса.

Моральный дискурс

Дело в том, что пропозициональные допущения, являющиеся индикатором морального дискурса, во многом пересекаются с дискурсом, подчеркивающим социальную принадлежность или как мы его назвали - дискурс статусности.

Этот раздел мы организуем следующим образом: сначала рассмотрим то, что является естественным, а значит, не требует никакого рефлексивного процесса. Затем мы остановимся на категориях, которые имеют ярко выраженную эмоциональную окраску, то есть вызывают категоричные заявления насчет природы того или иного элементы свидания.

О том, что естественно и правильно

Мне казалось нормально тратить деньги на свою девушку, если я вижу в самом начале, что девушка заинтересована во мне сильнее, чем я в ней, то я начинаю думать, что здесь что-то не так… То есть я, как молодой человек проявил больше инициативы, она соглашалась, поддавалась, сдавалась. Я все сделал правильно, она все сделала правильно.

Никто никого не приглашает в Макдональс, все это понимают. Шоколадница и кофехауз уже не камильфо.

Например, совершенно неприемлемо сказать «а пойдем в крошку-картошку». Это сразу воспримется как такая низкая, потребительская установка.

Опять же, наверное, что меня никуда не попрут на метро... Ну, может быть еще для молодого возраста как-то нормально, то для моего это уже просто невозможно.

То есть мне кажется правильным не ждать, потому что иначе это как-то некрасиво со стороны женщины.

Дискурс статусности

Стоит отметить, что разграничение социального пространства на тех, кто подходит и не подходит для романтических встреч, шел красной нитью практически через все нарративы. Как мы уже упоминали, практика свидания с самого момента своего формирования испытывала на себе давление классовой структуры, будучи сначала чертой поведения низших классов. Четкое разделение между социальными группами не было исключением и в наших историях. Однако помимо акцента на различия в социальных группах, нам встречались и иные трактовки того, что статусно, правда, конечно гораздо реже (лишь в 2 интервью). Рассмотрим обе линии аргументации.

С одной стороны в наших данных подчеркивалась демаркационная линия между одной социальной группой и другой. В качестве маркеров использовались следующие выражения и обороты: «круг, который я выбираю», «социальный статус», «как я себя позиционирую», «все-таки я выбираю девушек не из гоп-компании», «люди общаются в одних кругах» и наконец «если человек изначально хорошо материально обеспечен, он уже по-другому живет».

Критична ли роль социального статуса для дальнейших отношений? Здесь существует отдельное поле для ответов, которые можно расположить на континууме, точки которого гласят: «не должен быть бедным студентом» или «сантехником» (подробнее об этом см. в разделе про дискурс долженствования), «мы с такими кругами редко пересекаемся» с уже меньшей долей категоричности и наконец, еще на один полюс можно обозначить, как «если один человек финансово обеспечен, а другой не очень, то они так же могут общаться».

Тем не менее, даже в случаях, когда пересечение социальных групп разного уровня рассматривалось как возможный вариант, дальнейшее построение отношений и соответственно оформлялось дискурсивно как «каждый ищет себе подобного» и «я пробовал так делать, разница существенная». И если в случае с представителями среднего класса акцент делался, например, на отсутствии соответствующего образования, сложности выстроить диалог, то в интервью с представителями низших классов главным источником потенциальных проблем была «бытовуха», то есть в случае несоответствия материального уровня, мужчина не мог предоставить требуемое для девушки из высшего круга.

Кроме того, была еще одна линия, где статус не имел никаких классовых импликаций, а относился к тому, какой эффект на окружающих может оказать те или иные характеристики партнера:

«Как знаешь, бывает такой момент, некоторые встречаются, если девушка хорошо выглядит. То есть можно сказать, что ты идешь, а рядом с тобой такая девушка, то это мужское эго, можно догадаться. Какие-то статусные нотки» (Информант 11, мужчина, 21)

Мы должны отметить, что дискурс статусности получил крайне разнообразное дискурсивное сопутствие. Но прежде всего, стоит отметить роль морального дискурса, который приравнивает некоторые статусные требования к партнеру как к нормативной данности. В разделе про описание дискурса долженствования мы еще раз подробнее остановимся на это особенной дискурсивной практики.

Дискурс эмоций

Мы кратко обсудим категорию дискурса эмоций, так он носит крайне широкий характер. Действительно, сфера, которую мы изучаем при всей ее диалектической связи с экономикой, тем не менее, включается в себя обязательные эмоциональные компоненты. Поэтому в той или иной степени дискурс эмоций инкорпорирован в каждый нарратив. При этом он может даже ассистировать при переходе от одного дискурса к другому, выступая некоторой цементирующей субстанцией, сводящей вместе разные миры. Например: «я уже пришла к тому, что мне и не надо никаких выдающихся подарков, а главное это внимание. То есть я в восторге от ландышей, которые он покупает у метро. Я в восторге, что он на день рождение ко мне приехал, хоть у него и была важная встреча. То есть если он приедет ко мне в 6 утра и подарит шарик, я обрадуюсь намного больше, чем он приедет просто так «мимо проезжал», кинет в меня сережками золотыми. То есть внимание более ценно» (Информант 3, женщина, 25 лет)

Мы видим, что при помощи эмоционального дискурса маркируются границы между поведением, финансовыми и другими аспектами. Тем нее эмоциональный дискурс может выступать и сам по себе. К примеру для описания своих отношений, серьезных и не очень, иногда люди прибегали исключительно к эмоциональному дискурсу. Рассмотрим несколько цитат: «на первых порах это какая-то воздушность, какое-то таинство. Тебе робко обнять, поцеловать человека.»; «для меня первые свидания - это хотя бы увлечение или влюбленность», «хочу, чтобы мой мужчина видел меня со всех сторон, всегда быть разной для него».

В целом, эмоциональный дискурс присутствовал как неотъемлемая часть повествования. В большинстве случаев он выступал в качестве средство для описания существующих отношений, для описания партнера и своих чувств. Тем не менее, дискурсивная практика его использования так же варьировалась от случая к случаю, о чем мы поговорим в разделе про различия в дискурсах у разных групп.

Дискурс долженствования

Помимо прочего нами был отмечен и такой специфический вид дискурса, маркирующий требования к партнеру сформулированные в категоричной форме глаголом «должен», поэтому мы определили его как дискурс долженствования. Итак, далее рассмотрим, в каких ситуациях актуализируется дискурс долженствования.

Во-первых, дискурс долженствования закрепляет роль мужчины как инициатора отношений, а так же его руководственный статус, сфера влияния которого распространяется в основном на организацию свидания. Рассмотрим ряд примеров, иллюстрирующих этот тезис: «он должен звать меня на свидания, должен приглашать меня, проявлять инициативу», «мужчина должен полностью придумать программу свидания», «мужчина должен добиться расположения женщины», «мужчина должен заботиться о том, чтобы нам было интересно», «мальчик должен за мной как-то заехать и проводить».

Как мы видим, подобный дискурс долженствования задает какие-то нормативные рамки того, что входит в обязательный набор мужчины. При этом мы хотели бы заострить внимание на форме глагола: во всех случаях используется глагол в повелительной форме, что подчеркивает категоричность высказывания. Однако в этом случае интересно и иная точка зрения - мужская. К чему относят дискурс долженствования мужчины? Как правило, большинство высказываний являются своего рода откликом на требования женщин. Например, в отношении программы совместного досуга: «какие-то приключения должны быть постоянно». Или же в отношении внешней репрезентации и действий: «Вначале ты должен встретить, проводить, одеться хорошо, парфюм хороший…».

Однако дискурс долженствования распространяется и на ряд других сфер, которые касаются общего положения избранница, а так же его личностных качеств. Здесь есть определенные пересечения с дискурсом статусности, который оформляется рамками дискурса долженствования. Как мы уже увидели ранее, дискурс статусности сложно выделить в отдельную автономную категорию, так как он постоянно обрамляется иными лексическими средствами. Например: «к определенному возрасту человек должен уже заработать все, что нужно», «он не должен быть бедным студентом для меня, но это понятно [дискурс морали]», «мужчина должен представлять что-то из себя». Что касается примеров категоричного представления о том, что должно быть, то здесь встречаются следующие вариации: «он должен быть щедрым», «должен быть уверенным и гармоничным человеком» и др.

О том, как проявляется дискурс долженствования в дискурсивных практиках людей с разными характеристиками, мы обсудим в следующих разделах.

Гендерные различия в дискурсивных практиках

Различия в практиках описания межличностного взаимодействия на свиданиях наиболее ярко прослеживаются между мужчинами и женщинами. Далее постараемся систематизировать, обнаруженные нами различия.

Прежде всего, отметим макро-различия в дискурсах, которые используют мужчины и женщины. Изначальная постановка вопроса вызывала определенный рефлексивный отклик, так вот уже с первых минут интервью изложение мнения строилась при помощи полярных дискурсов. Так, первые рассуждения женщин касались требований, предъявляемых к партнеру, соответственно, акцент делался на дискурс эмоций. Например: «Я прихожу и получаю удовольствие». Поэтому практически во всех случаях, на стадии первого интерпретативный процесса фиксировались эмоциональные конструкты: «не ожидаю хамского, агрессивного поведения», «мне всегда попадались влюбленные, но робкие мужчины» и т.д.

Совершенно по-иному разворачивалась ситуация в случае беседы с мужчинами. Так в большинстве случаев их первые лексические обороты касались необходимости сущностно разделить формы свидания. Классификация варьировалась. Ее минимальный набор касался двух возможных векторов развития: «свидания for fun» и «если ты хочешь к человеку примериться: сойдетесь вы или нет». У всех этих форм свои собственные правила игры. В результате активизировалось стремление систематизировать возможное поле взаимодействий с противоположным полом. Более развернутый вариант включал в себя сразу несколько потенциальных сценариев:

«У каждого свой интерес. Это могут быть эмоции, второе - энергия, подпитка такая, кто-то хочет секс, может быть такая игра в динамо со стороны женщины, когда она хочет получить какое-то развлечение и удовольствие. Кто-то хочет получить отношения как результат, не секса, а именно отношений, любовь» (Информант 4, мужчина, 25 лет).

Впоследствии заданная линия аргументации сохранялась и интенсифицировалась. В случае с дискурсивными практиками женщин, приоритетными направлениями были дискурс эмоций, дискурс морали и статусности, а так же дискурс долженствования. Однако мы могли наблюдать некоторые флуктуации в зависимости от возраста и образования. Рассмотрим подробнее, чего касаются изменения в дикурсивных практиках.,

Так, чем старше была участница нашего исследования, тем более полно был представлен дискурс долженствования. Продемонстрируем это предположение на примере подхода к оплате счета в ресторане.

Женщины в нашей выборке, принадлежащие возрастной категории от 30 до 40 лет описывали этот процесс следующим образом. Необходимо «предложить» разделить счет пополам, что рассматривалось больше как жест вежливости. Однако в случае, если мужчина принимал такое предложение, то он тут был маркирован как «жмот», «скупердяй». Об это этом говорили женщины, 33 и 35 лет. Однако формулировки женщины 40 лет, которая принимала участие в нашем исследовании, была более категорична:

«Естественно я не буду за себя платить, это точно… Мне кажется это как-то оскорбительно для мужчины начать за себя расплачиваться»

Что же касается дискурса женщин младшей возрастной категории, то здесь дискурс долженствования был не так ярко выражен. В этом конкретном случае, когда мужчина предлагает разделить счет, это было маркировано как «я бы отнеслась лояльно», «мне совершенно не принципиально» или даже «мне комфортнее на первых порах сразу за себя заплатить».

Кроме этого, в контексте перехода из одной возрастной категории в другую, набирал обороты и дискурс статусности. Опять-таки в историях женщин более старшего возраста был сделан отдельный акцент на описании подходящего партнера: «он не должен быть бедным студентом для меня», «естественно, что я не пойду на свидание с каким-то сантехником». На этом этапе так же появляются такие слова как «успешный», «самодостаточный», «состоявшийся». В риторике женщин младше 30 лет, подобного внимания к социальному статусу партнера не проявлялось.

Изменения же в дискурсивных практиках в отношении дискурса эмоций и морали были незначительны. В основном именно эти два направления и занимали доминирующее положение в рассказах участниц нашего исследования. Более того, употребление экономического дискурса было исключением. Рациональная риторика была зафиксирована в интервью с женщинами, получившими экономическое образование. Тем не менее, нельзя сказать, что присутствие экономического дискурса в этом случае было примечательным. Это дало несколько рациональных категорий, как например «вклад в серьезные отношения» и «товар», однако это были единственные проявления. Все остальное смысловое пространство было «оккупировано» дискурсом морали и эмоций.

Чего не скажешь о дискурсивных практиках мужчин. Вот здесь на передовой линии аргументации был экономический калькулятивный дискурс, который, конечно, дополнялся и другими формами дискурсивных проявлений, однако превалировала именно рыночная, рациональная риторика. Если обратить внимание, то в разделе, посвященному экономическому дискурсу практически все цитаты принадлежат мужчинам. Здесь нет никакого скрытого принципа гендерного разделения материала, это обусловлено исключительно тем, что повествования женщин имели совершенно иной фокус. Поэтому можно сказать, что все содержание первого вида дискурса относиться к мужским практикам описания процесса свиданий.

Тем не менее, не будем сгущать краски и говорить, что экономическим дискурсом можно исчерпать все соображения мужчин в нашей выборке на этот счет. Это неверно. Здесь, как и в случае с женскими дискурсивными практиками имеет место быть интердискурсивность. Хотя почти во всех случаях рассказ мужчины-информанта покоился на остове калькулятивного и рационального подхода, в эти истории были инкорпорированы и другие виды дискурса. Были использованы элементы дискурса морали, дискурса эмоций и, безусловно, дискурса статусности. Мы, конечно, не можем дать количественную оценку тому, в какой степени соотносились упомянутые нами направления языкового оформления, однако в большинстве случаев содержательной основой была именно экономическая дискурсивная практика, элементы которой разбавлялись и дополнялись другими. Однако мы должны сказать, что были различия и в мужском взгляде на свидания, обусловленные возрастной категорией.

Так, в нарративе нашего информанта в возрасте 22 лет соотношение экономического и других дискурсов в сильной степени отличалось от вышепредставленного распределения. В случае с этим информантом прослеживалась та же логика, что и в женских историях личностного взаимодействий. То есть ключевыми компонентами были дискурс морали и дискурс чувств. Даже сама структура рассказа была выстроена в соответствии с теми же принципами, что и у женской части нашего исследований. То есть первым делом акцент был сделан на эмоциональных требованиях к партнеру, сам рассказ был «открыт» личной историей своих текущих отношения: «Впервые я с ней познакомился несколько лет назад…Мой друг был тайно в нее влюблен… Сначала она меня нисколечко не зацепила». При этом стоит отметить, что у этого респондента уже есть оконченное экономическое образование, и сейчас он продолжает учебу по экономическому направлению.

По сравнению с результатом о хотя бы минимальном влиянии наличия экономического образования в случае с женщинами, здесь мы могли проследить полное отсутствие искомого воздействия. Вне зависимости от направления образования, люди насыщали свой рассказ экономическим дискурсом. Даже примечательно, что эта особенность была и у мужчин не просто с гуманитарным образованием, но даже творческого направления.

Одним из ограничений нашей работы является отсутствие женщин-участниц исследования, принадлежащих одновременно к низшему классу. Поэтому ладе пойдет речь о том, какие несоответствия мы выявили в дискурсивных практиках мужчин из низшего класса и мужчин из высшего класса. Опять-таки обращаем внимание на то, что и наполненность группы низшего класса по отношению к количеству членов среднего класса в нашей работе сильно отличается. В первом случая в нашу выборку попало двое мужчин из низшего класса, остальные же принадлежали к среднему. Тем не менее, мы не претендуем на генерализацию результатов и можем показать лишь вектор потенциальной дифференциации в использовании языковых средств.

Итак, различия в дискурсивных практиках между представителями разных социальных групп прослеживалась по двум направлениям. Во-первых, это касалось описания возможного досуга, а во-вторых, наличие личностных описаний в терминах эмоционального дискурса так же варьировалось. Рассмотрим оба случая более подробно.

Весьма ярко это проявлялось на примере ситуации выбора и организации досуга, как мы уже сказали. Именно этот момент романтической встречи является ключевым и смыслообразующим элементом практики свиданий. Какие же здесь выявились различия? Среди представителей среднего класса можно выделить следующие лексические обороты, характеризующие природу и задачу досуга. «Очень позитивно влияет, когда можешь удивить», «Надо дать ей эмоций, но эмоций эксклюзивных, которых она не получит больше нигде» - вот типичные лексические обороты, которые используются для описания роли досуга, а так же его воздействия. Необходимо выделиться, подчеркнуть индивидуальность и не похожесть, т.е. «удивить». Это вполне соотносимо с требованиями женщин, участниц исследования из среднего класса: «чтобы не банальное кино с рестораном», «какой-то банальщины не хотелось бы, я жду, что меня удивят», «если мы просто пойдем поесть, то мне, конечно, будет скучновато».

Какие же были ограничения на «программу» свидания в дискурсивных практиках людей из низшего класса?

«Естественно первая встреча - ты ее куда-то приглашаешь. Ты не скажешь ей приди ко мне домой, или я к тебе приеду домой... Я приглашаю в ресторан или кафе» (Информант 1, мужчина, 24 года).

Поэтому в случае среднего класса границей между приемлемостью досуга лежит между выбором в пользу «банального» ресторана, как наименее удачного варианта, и предоставлением «эксклюзивах эмоций», как залога успешности встречи. То для низшего класса категории места препровождения укладываются в альтернативу дома и ресторана.

Еще одним направлением в описании практики свидания, которое разнится у представителей разного класса, является наличие личностных описаний, о которых мы упомнила в разделе про дискурс эмоций. Так, если в дискурсивной практике мужчин из среднего класса обязательно присутствует элемент оценки значимости личностных особенностей, то в нарративе участников из низшего класса - это исключение. Рассмотрим примеры лексических форм: «90 процентов успеха зависят чисто от твоей коммуникабельности и чувства юмора», «мне приходится брать интеллектуальными беседами», «гораздо сильнее видимо действует именно мои личные качества». Опять-таки, если соотносить это с дискурсом долженствования у женщин, ориентированный на требования к партнеру, то мы снова увидим параллели: «у него должно быть чувство юмора», «мне должно быть интересно» и другие вариации».

Что же касается дискурса представителей низшего класса, то акцент переносится на внешние атрибуты.

«Мужчине, чтобы привлекать, необходимо тщательно следить за собой: качалка, тренажерный зал. Ну, естественно и финансы» (Информант 15, мужчина, 25 лет)

Лексическое разнообразие, олицетворяющее выбор партнера, в случае респондентов из среднего класса разнообразен, требования к партнеру куда более специфицированы, начиная от атрибуции внешности и заканчивая необходимостью в манерах и образовании: «мне нравятся девушки утонченные, элегантные», «определённый уровень интеллекта, утонченности необходим», «глупая девушка для меня несексуальна», «она должна быть обаятельной». Здесь мы видим, что существует целый ряд понятий, при помощи которых категоризируется представление о женщине. В целом, по сравнению с предыдущими описаниями, дискурс низшего класса содержит в себе гораздо меньше вариаций: «люди рассматривают сразу как сексуальный объект», «девушка из-за того, что она такая красивая», «смотришь на фигуру, одежду, что привлекает», «формальный разговор, где учишься, кем работаешь, сколько лет и прочее».

Выводы и обсуждения

Мы остановились на наиболее примечательных смысловых образованиях экономического, морального и других видов дискурса. В целом, мы должны отметить интердискурсивность, как отличительную особенность практик описания межличностного взаимодействия на свиданиях. Люди инкорпорируют в свою речь сразу несколько дискурсов, которые необходимо для структурирования окружающей их реальности. Чтобы упорядочить все многообразие социальных отношений, которые сплетены воедино в феномене свидания, участники нашего исследования использовали иногда одновременно несколько дискурсивных практик, чтобы категоризировать все пространство смыслов. При этом, отдельные языковые категории актуализировались исключительно для описания конкретных ситуаций, возникающих во время свидания.

Такое детальное обсуждение экономического дискурса во многом обусловлено тем, что данное направление риторики описания межличностных отношений на свиданиях во многом противоречит существующим представлениям о гегемонии романтического и морального дискурсов (Illouz, 1997). Мы увидели, что большинство аспектов романтической встречи может быть объяснено в категориях экономического дискурса и калькулятивной логики. Ключевыми тематическими линиями здесь выступают понятия цены, инвестиций, а так же стратегический расчет поведения. Он начинается с «установления цены» и заканчивается «необходимостью трансформировать ее цели, а дальше уже идут способы». Очевидно, что контрадикция между романтической и экономической сферами, о которой рассуждали социальные исследователи, имеет иные пути разрешения, нежели моральный дискурс: двойственная природа практики свидания актуализируется в привнесении рыночной риторики.

При это наша изначальная гипотеза о том, что распространение экономического дискурса можно объяснить перформативным воздействием экономической науки подтвердилось лишь отчасти. С одной стороны, в случае с дискурсивными практиками женщин, данное предположение действительно имело под собой эмпирическое доказательство. То есть в случае с женщинами, у которых было экономическое образование, мы действительно чаще могли услышать экономический дискурс. Он проявлялся как в отдельных лексических оборотах («вкладывать», «товар»), так и на семантическом уровне в применении ранжирования для выстраивания своих предложений. Тем не менее, это были единственные индикаторы, которые не имели критической массы в общем объеме дискурсивных практик. То есть, конечно, их можно было проследить, однако доминирующее положение занимали дискурс эмоций и дискурс морали.

Тем не менее, что касается экономической риторики со стороны мужчин, то здесь экономическое направления описания раскрылось полностью: начиная от активного использования экономических терминов и заканчивая общим построением рассказа с позиций стратегического поведения. Однако сказать, что на это могло потенциально повлиять экономическое образование мы не можем, так как экономические дискурсивые практики встречались даже у людей с творческим и гуманитарным образованием. Как же можно объяснить подобный феномен? Нам представляется правильным вспомнить историческое формирование практики свиданий. С момента ее появления, мужчина был полностью ответственен за ее функционирование с точки зрения финансовой поддержки. То есть, чтобы пригласить девушку на свидание, мужчине необходимо было полностью организовать программу, а так же оплатить ее (Bailey, 1988). Собственно из наших интервью можно понять, что подобное распределение обязанностей рассматривается как нормальное и естественное, т.е. в рамках морального модуса, до сих пор. Возможно, эта культурная норма, согласно которой мужчина - гарант материальной стороны организации свидания, в некоторой степени обуславливает и дискурсивные практики, которое те использую для описания своего отношения и взгляда. Тогда как женщина остается на позиции реципиента ухаживания и инвестиций.

Поэтому в результате мы пришли не к тому, что экономический дискурс является результатом перформативного влияния, а скорее к тому текущее распределение гендерных обязанностей требует от мужчины соответствующей реакции и отклика. При этом значимым фактором выступил и возраст респондента, который, конечно же, значим не сам по себе, но связан с нарастающим опытом взаимодействия на свиданиях. Именно поэтому дискурсивные практики мужчины в 33 года с творческим образованием носят более калькулятивный характер, нежели рассуждения молодого экономиста-мужчины в 22 года. Тем не менее, мы отдаем себе отчет в ограничениях данного исследования, поэтому наши предположения могут выступить в качестве ориентира для дальнейшей работы в этой области.

Литература

1.Bailey B. From Front Porch to Back Seat. Baltimore, MD: Johns Hopkins, 1988.

2.Çalişkan K., Callon M. Economization // Economy and Society. 2009. Vol. 38, №. 3. P. 269-298.

3.Cere D. The Experts Story of Courtship. NY: Institute for American Values, 2000.

.Fairclough N. Analysing Discourse: Textual Analysis for Social Research. L.: Routledge, 2003.

5.Illouz E. Consuming the Romantic Utopia: Love and the Cultural Contradictions of Capitalism. Berkeley: University of California Press, 1997

.Norval G., Marquardt E. Hooking Up, Hanging Out, and Hoping for Mr. Right: College Women on Dating and Mating Today. NY: Institute for American Values, 2001.

7.Surra C. et al. The Treatment of Relationship Status in Research on Dating and Mate Selection // Journal of Marriage and Family. 2007. Vol. 69, № 1 Р. 207-221

8.Zelizer V. The Purchase of Intimacy // Law & Social Inquiry. 2000. Vol. 25, № 3. Р. 817-848

9.Zelizer V. The Purchase of Intimacy. Princeton: 2005.

10.Айер А. Язык, истина и логика. М.: Канон +, РОИИ Реабилитация, 2010.

.Барт Р. Актовая лекция, прочитанная в1977 г. URL: <http://philosophy.ru/library/barthes/lect.html>

.Бурдье П. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001.

.Витгенштейн Л. Философские исследования //. Философские работы. Часть 1. М.: Гнозис, 1994.

.Гидденс Э. Трансформация интимности: сексуальность, любовь и эротизм в современных обществах. СПб.: 2004

.Йоргенсон М., Филлипс Л. Дискурс-анализ. Теория и метод. Харьков: Гуманитарный центр,. 2008.

16.Казеннов Д.К., Тарасов И.П. Нонкогнитивизм философии языка // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2011. №4(16).

.Квале С. Исследовательское интервью. М.: Смысл, 2003.

.Куайн У. Онтологическая относительность // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. М.: 1996. C. 117-129.

19.Фромм Э. Искусство любить. Исследование природы любви. М.: Педагогика, 1990.

.Фуко М. Порядок дискурса // Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Касталь, 1996. С. 47-97.

.Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное. СПб.: Наука, 2000

22.Cohen L.R. Marriage: the Long-term Contract. The Law and Economics of Marriage and Divorce. Cambridge: 2002. P. 10-34.

23.Шюц А. Структура повседневного мышления // Социологические исследования. 1988. № 2.