Психологизм в творчестве Л. Улицкой
КУРСОВАЯ РАБОТА
ПСИХОЛОГИЗМ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Л.Е. УЛИЦКОЙ
Содержание
Введение
1. Теоретические основы исследования
1.1 Понятие психологизма в литературе, приемы и способы психологического изображения
1.2 Особенности творчества Людмилы Улицкой
2. Особенности выражения психологизма в произведениях людмилы улицкой
2.1 Автор и его герои. Социально-психологический аспект
2.2 Гендерный аспект в произведениях Л. Улицкой
2.3 Сон и монолог как средства актуализации психологизма в романе Л. Улицкой "Зеленый шатер"
Заключение
Список использованной литературы
Введение
В современной художественной литературе видно стремление авторов не только отразить глобальные катастрофы бытия человека конца XX века, но и показать ценность отдельно взятой личности. И постановка проблемы психологизма современной женской прозы, в частности прозы Л.Е. Улицкой, становится художественной основой для исследования нравственных, социокультурных сторон жизни современного человека.
Следует отметить, что собственно проблема психологизма в прозе Л. Улицкой исследована мало, поскольку ученые чаще всего стремятся рассмотреть жанровое своеобразие произведений писательницы. Этим и объясняется актуальность данного исследования.
В творчестве Л. Улицкой прямая и косвенная формы психологизма встречаются чаще суммарно-обозначающей. В использовании прямой формы психологизма проявляется влияние классической литературы на творчество писателя (в одном из интервью "Российской Газете" Л. Улицкая отмечает, что для нее большое значение имеет творчество Л.Н. Толстого [4]). Использование косвенной формы объясняется, вероятно, стремлением не напрямую показать психологическое состояние, а обозначить его штрихами, поэтому и менее частотна суммарно-обозначающая форма.
Объектом данной работы является творчество Л. Улицкой, в частности такие произведения как
Предметом данной работы является характеристика психологизма в творчестве Л. Улицкой
Целью данной работы является выявление характеристик психологизма в творчестве Л.Е. Улицкой.
Достижение поставленной цели предполагает решение ряда задач:
провести анализ литературы по теме исследования;
психологизм улицкая зеленый шатер
ознакомиться с творческой биографией Л. Улицкой, осмыслить своеобразие ее писательской манеры, подхода к изображению действительности и человека;
раскрыть особенности проявления психологизма в творчестве Л. Улицкой;
Структура данной работы соответствует поставленной цели и задачам и состоит из введения, основной части, заключения, списка использованной литературы.
1. Теоретические основы исследования
1.1 Понятие психологизма в литературе, приемы и способы психологического изображения
Психологизм - это важное свойство литературы, позволяющее глубже понять человеческую душу, вникнуть в смысл поступков.
Существует две трактовки термина "психологизм". В широком смысле под термином понимается общее свойство литературы и искусства воссоздавать человеческую жизнь и характеры. При таком подходе психологизм свойствен любому литературному произведению. В узком смысле под психологизмом понимается особое свойство, характерное лишь для отдельных произведений. С этой точки зрения психологизм является особым приемом, формой, позволяющей верно и живо изобразить душевные движения. По словам А.Б. Есина, "психологизм - это определенная художественная форма, за которой стоит и в которой выражается художественный смысл, идейно-эмоциональное содержание".
Чернышевский, который одним из первых определил психологизм как особое художественное явление, также считал его свойством художественной формы произведения: в статье о ранней прозе Л. Толстого он называет психологизм художественным приемом.
Наличие или отсутствие в литературном произведении психологизма в узком понимании не будет являться достоинством или недостатком произведения, - это лишь его особенность, обусловленная идеей произведения, его содержанием и тематикой, а также авторским осмыслением характеров. Психологизм, когда он присутствует в произведении, является организующим стилевым принципом и определяет художественное своеобразие произведения.
По мнению Есина, существуют три основные формы психологического изображения. Две из них сформулировал в своем исследовании И.В. Страхов: "Основные формы психологического анализа возможно разделить на изображение характеров "изнутри", - то есть путем художественного познания внутреннего мира действующих лиц, выражаемого при посредстве внутренней речи, образов памяти и воображения; на психологический анализ "извне", выражающийся в психологической интерпретации писателем выразительных особенностей речи, речевого поведения, мимического и других средств внешнего проявления психики". Эти формы психологизма называют соответственно прямой и косвенной.
Есин выделяет еще одну форму психологического изображения - прямое называние автором чувств и переживаний, происходящих в душе героя. Он называет такой способ суммарно-обозначающим.
Психологизм имеет собственную внутреннюю структуру, то есть складывается из приемов и способов изображения. Как правило, в произведениях подчеркнуто психологического характера писатель акцентирует внимание на внутренних, а не на внешних деталях. Мы чаще встретим описание всех нюансов переживаний героя, чем подробный анализ его внешнего вида. Но кроме количественного соотношения в таких произведениях меняется и принцип их взаимосвязи. Если при обычном повествовании внешние детали существуют независимо, то здесь они будут подчинены общему содержанию, будут непосредственно связаны с душевными переживаниями героев. Помимо своей непосредственной функции воспроизведения жизни, они приобретают и другую важную функцию - сопровождать и обрамлять психологические процессы. Предметы и события являются при таком подходе материалом для размышления, поводом к рассуждению и могут ничего не значить без соотнесения с внутренним миром героя.
Внешние детали (пейзаж, мимика и жесты, портрет) не являются непосредственным способом выражения психологизма, но при соответствующем окружении приобретают дополнительные функции. Так, не любой портрет характеризует героя с психологической точки зрении, но при соседстве с психологическими деталями он принимает на себя часть их функций. Однако не каждое внутреннее состояние можно передать через жесты и мимику или через аналогию с состоянием природы, поэтому эти средства не являются универсальными.
Большое значение при создании психологизма имеет повествовательно-композиционная форма: повествование может вестись от первого или от третьего лица. До конца XVIII века наиболее уместной формой для подобного рода произведений считался рассказ от первого лица, притом часто использовалась имитация писем. Иная форма противоречила бы принципу правдоподобия, так как считалось, что автор не способен проникнуть в сознание своего героя и лучше самого персонажа никто не может раскрыть читателю его чувства. Повествование от первого лица сосредоточено на рефлексии героя, психологической самооценке и психологическом самоанализе, что в принципе и является основной целью произведения. Однако такое повествование имеет два ограничения: невозможность одинаково полно и глубоко показать внутренний мир многих героев и однообразие психологического изображения, что придает произведению некоторую монотонность.
Другой, более нейтральной формой является повествование от третьего лица, или авторское повествование. Это именно та художественная форма, которая дает возможность автору ввести читателя во внутренний мир персонажа, показать его наиболее подробно и глубоко. Одновременно автор может интерпретировать поведение героев, давать ему оценку и комментарий. В такую форму повествования свободно включаются внутренние монологи, отрывки из дневников, письма, сны, видения и т.д. Авторское повествование не подчинено художественному времени, автор может остановиться подробно на важных для него деталях, при этом сказав лишь пару слов о довольно длительном, но не повлиявшем на развитие героя периоде жизни. Психологическое повествование от третьего лица позволяет изобразить внутренний мир многих героев, что является трудностью при повествовании от первого лица.
По мнению Есина, наиболее распространенными композиционно-повествовательными формами являются внутренний монолог и психологическое авторское повествование, которые встречаются практически у всех писателей-психологов. Однако помимо этих встречаются и специфические повествовательные формы, которые используются реже. Это сны и видения, персонажи-двойники, которые дают возможность автору раскрыть новые психологические состояния. Основная их функция - введение в произведение фантастических мотивов. Но при психологическом изображении эти формы приобретают другую функцию. Бессознательные и полубессознательные формы внутренней жизни изображаются как психологические состояния и соотносятся в первую очередь не с сюжетом и внешними действиями, а с внутренним миром героя, с другими его психологическими состояниями. Например, сон будет мотивирован не предшествующими событиями в жизни героя, а его предшествующим эмоциональным состоянием. Литературные сны, по мнению И.В. Страхова, - это анализ писателем "психологических состояний и характеров действующих лиц".
Еще один прием психологизма, получивший распространение во второй половине XIX века, - умолчание. Он возникает в тот период, когда читатель начинает искать в произведении не внешней сюжетной занимательности, а изображения сложных и интересных душевных состояний. Тогда писатель в какой-то момент мог опустить описание психологического состояния героя, позволяя читателю самостоятельно произвести психологический анализ и додумать, что переживает герой в данный момент. Такое умолчание делает изображение внутреннего мира очень емким, потому что писатель ничего не конкретизирует, не ограничивает читателя определенными рамками, дает полную свободу воображению. В таких эпизодах психологизм не исчезает, он существует в сознании читателя. Наиболее широкое распространение этот прием получает в творчестве А.П. Чехова, а позднее - у других писателей XX века.
Таким образом, психологизм является особым приемом, формой, позволяющей верно и живо изобразить душевные движения. Существуют три основные формы психологического изображения: прямая, косвенная и суммарно-обозначающая. Психологизм имеет собственную внутреннюю структуру, то есть складывается из приемов и способов изображения, наиболее распространенными из которых являются внутренний монолог и психологическое авторское повествование. Помимо них встречается использование снов и видений, героев-двойников и приема умолчания.
1.2 Особенности творчества Людмилы Улицкой
Людмила Улицкая родилась в 1943 году в Башкирии, в небольшом городе Давлеканово, куда была эвакуирована её семья. После войны Улицкая с родителями вернулась в Москву, где Людмила окончила школу, а потом и биофак МГУ (отметим, что полученная специальность оказала впоследствии большое влияние на ее творчество). По окончании университета два года проработала в Институте общей генетики АН СССР, была уволена в 1970 году за перепечатку самиздата. С тех пор жизнь Улицкой так или иначе была связана с литературой. Однако настоящей, признанной писательницей Л. Улицкая стала почти в 50 лет, когда начала публиковать свои произведения в журналах.
Литературоведы называют прозу Л. Улицкой "прозой нюансов", отмечая, что "тончайшие проявления человеческой природы и детали быта выписаны у нее с особой тщательностью". Именно в этом, на наш взгляд, заключается главная особенность её писательской манеры: она не спешит развивать сюжет, не придумывает замысловатых поворотов, останавливая внимание читателя на том, что для неё важнее всего - на человеке, его переживаниях, его проблемах, на первый взгляд кажущихся мелкими и незначительными. Однако из этого мелкого и незначительного в произведениях Улицкой складывается жизнь.
Несмотря на огромную нынешнюю популярность, Улицкая - писатель сомневающийся. Как ни странно, она, по собственным словам, до сих пор ощущает свой дилетантизм: "Я как бы временный писатель, вот напишу все и пойду делать что-то другое".
О своих писательских принципах Людмила Евгеньевна выразилась так:
"Я отношусь к породе писателей, которые главным образом отталкиваются от жизни. Я писатель не конструирующий, а живущий. Не выстраиваю себе жесткую схему, которую потом прописываю, а проживаю произведения. Иногда не получается, потому что выхожу совсем не туда, куда хотелось бы. Такой у меня способ жизни".
При этом в погоне за сюжетом писательница не использует все средства, а, напротив, проявляет изрядную деликатность: "Есть несколько историй в моей жизни, которые очень глубоко меня тронули, но я никогда об этом не напишу. Потому что это может сильно ранить и даже изменить жизнь близких людей…"
О творчестве в целом она говорит так: "Мой муж, художник Андрей Красулин, внушил мне нечто очень важное по этому поводу. Все великие художники Возрождения были ремесленники. Умели тереть краски, строгать, лепить, шлифовать, точить. То есть обладали огромной суммой навыков. И все великие шедевры - презренная заказная работа. Но! Эта сумма навыков дает огромную свободу. Свободу высокого качества, которая не есть свобода ребенка, который не знает еще законов, а свободу взрослого человека, знающего канон и имеющего право нарушить его сознательно, созидательно, творчески. Это идеал профессионализма - ремесло в сочетании со свободой…"
Примером парадоксального восприятия произведений Улицкой может служить статья О. Мелы [Мела, 1998]. В ней представлена попытка проанализировать повесть "Сонечка" с позиций гендерного подхода, и после анализа текста автор приходит к выводу, что Л. Улицкая воспроизводит действительность "с точки зрения мужчин" [Мела, 1998: 9].
Л. Куклин утверждает, что эстетическое начало в творчестве Улицкой подчинено научно-практическому. Он преувеличивает влияние бывшей профессии Л. Улицкой (по специальности она биолог-генетик) на художественное творчество, очевидным образом манипулируя фактами биографии писательницы. Так, в романе "Зеленый шатер" она активно использует такие термины как имаго ("взрослая особь"), неотения ("явление, при котором личинка обладает способностью к размножению"), применяя их к человеку. В этом отношении показательно следующее высказывание писательницы в одном из интервью: "Это явление нельзя рассматривать как полностью негативное - оно двойственное. С одной стороны, люди хотят оставаться молодыми и не впадать в старческое занудство, но они и не хотят брать на себя ответственность. Когда-то я называла это эффектом Питера Пена", - отмечает писательница.
Современная цивилизация, - добавляет она, - стремится быть молодой, красивой, успешной, жаждет потреблять жизнь, но не думает о созидании.
В XIX веке жили так называемые архивные юноши - сверстники Пушкина, которые, закончив Лицей, в 17-18 лет занимали важные государственные посты. Как сильно изменился процесс взросления людей. У нас человек и в 30, и в 40 лет все еще мальчик, который не хочет брать на себя ответственность", - признала Улицкая.
Куклин пишет, что JI. Улицкая - "писатель сугубо бытовой", "работник Природы, Натуры, "натуралист" в самом полном, исчерпывающем смысле этого слова" [Куклин, 2003]. Писательница, по мнению Л. Куклина, относится к своим персонажам, как к "биологическим объектам", они у неё "растения" [Там же: 177]. Секрет её читательского успеха заключается, по мнению автора статьи, исключительно в "теме ума, гонений, унижений, страданий" [Там же: 177]. Аналогичную точку зрения высказывает О. Рыжова, которая безапелляционно относит повесть "Сонечка" к "дамской" литературе, обвиняет автора в излишнем внимании к "физиологическим отправлениям", в "писательском биологизме", выносит предвзято отрицательную оценку наиболее популярным романам Улицкой [Рыжова, 2004: 23].
Более объективные подходы к анализу произведений JI. Улицкой представлены в работах исследователей С.И. Тиминой, В.Я. Скворцова и А.И. Скворцовой, Е. Щегловой и др.
С.И. Тимина, проанализировав роман "Медея и её дети", сосредоточившись на мифопоэтических аспектах, отнесла Л. Улицкую "к разряду таких писателей, которые даже в страшные времена не боятся поместить смятенную и попираемую, но всё же бесконечно сильную человеческую душу в центр созидаемого ими мироздания" [Тимина 2011: 56].
В статье В.Я. Скворцова и А.И. Скворцовой рассматривается тема жертвенной любви и своеобразного восприятия мира героями повести "Весёлые похороны" [Скворцов, Скворцова 2000: 106-109].
Е. Щеглова справедливо замечает, что "JI. Улицкая подкупала и подкупает не просто интересом к человеческой личности, а состраданием к ней - вовсе делом в нынешней литературе нечастым" [Щеглова 2003: 185].
Позитивно отзывается о творчестве JL Е. Улицкой западная славистика. Французские рецензенты, называя ее прозу "исповедальной", отмечают, что "она чутко улавливает нюансы человеческой природы и, облекая их в прихотливые одежды яркого и точного языка, возвращает читателю. Творческая фантазия писательницы - продолжение собственного опыта, совершенно оригинального и тем не менее близкого многим. Её герои владеют особым языком, сохранившим изумительную буквальность, охраняющим первоначальный смысл слов" [Цит по: Русская писательница в норвежском интерьере: интервью с Л. Улицкой, 2007: 15].Д. Фернандез рассматривает творчество Л. Улицкой как литературу, которой удалось "проникнуть в сердце". По мнению С. Моузе, главная тема рассказов писательницы - любовь: "Все происходящее между людьми или относящееся к человеку, его личности у Л. Улицкой выражает через любовь. Она (любовь) вносит в реальную жизнь другую, которую сама создает" [Mouze 2002: 10]. Рецензируя сборник "Сквозная линия", немецкий критик К. Обермюллер отметил преемственность творчества писательницы: "Истории, которые рассказывает Л. Улицкая, едва ли возможно осмыслить вне русской литературы. Автор, изображая абсурдность постсоветских будней, представляет это не только виртуозно - она блестяще импровизирует литературными традициями" [Obermuller 2003: 23].
Таким образом, многожанровое творчество Л.Е. Улицкой, несмотря на достаточную степень собственно филологического и литературно-критического осмысления, может рассматриваться как актуальное для дальнейшего изучения в психологическом аспекте.
2. Особенности выражения психологизма в произведениях людмилы улицкой
2.1 Автор и его герои. Социально-психологический аспект
Исследователь С.И. Тимина отнесла Улицкую "к разряду таких писателей, которые даже в страшные времена не боятся поместить смятенную и попираемую, но всё же бесконечно сильную человеческую душу в центр созидаемого ими мироздания".
Писательница замечает: "Мы живем в обществе, сознание которого так искривлено, что значимость имеют, например, большие начальники… Когда я говорю о "маленьких", "незначительных", то почти всегда это означает социальный неуспех, неумение пробиться на "место под солнцем", часто это и слабость, иногда даже физическая. Это люди, на которых мало кто обращает внимание. Иногда среди этих "неудачливых" оказываются люди с незыблемыми моральными принципами, не желающие жить по тем законам, которые им чужды. Я таких людей знала, и немало" [Быков 2014: 287-288].
Художественные детали, психологический портрет героя и другие характеристики дают возможность Л. Улицкой, иногда через сопоставление, указать на проявления психологических состояний, не погружая читателя нарочито в мысли героя. Показать масштаб переживаний помогают повествование от первого лица, внутренние монологи.
Так, важное место в романе "Казус Кукоцкого" занимает бред Елены, который передан в технике "потока сознания". Не менее значимы в анализируемых произведениях сны и видения, помогающие проникнуть в переживания героя и зримо увидеть распад сознания.
Частотны приемы "внешнего проявления внутренней жизни героев" и "психологический портрет героя". Активно автор использует и прием "повествования от третьего лица", переходя к сказовой манере.
Все эти приемы создают эффект телескопа, когда герои видны не просто со стороны, а в некотором отдалении. С другой стороны, приемы "повествования от первого лица", "поток сознания", наоборот, позволяют читателю активно включиться в переживания героев. Но как бы ни стремился писатель к использованию приемов, способствующих проникнуть в психологические переживания героя, мы наблюдаем некоторую отстраненность автора от героя.
Ниже более подробно рассмотрим приемы, которые использует Улицкая при создании характеров в различных произведениях и которые помогают выявить психологические особенности героев.
В повести "Сонечка" наиболее важными, на наш взгляд, являются приемы и способы автора, которые она использует для создания образа главной героини: поэтика имени, портретная и речевая характеристики, поведение и поступки, а также ее вещный мир. Данные грани художественного мира произведения Улицкой приобретают завершенность при их рассмотрении в контексте культурных традиций. Тем более что имя героини, вынесенное в заглавие повести, выполняет роль "интертекстуального" сигнала, выводящего читателя на классические произведения: Софья из "Недоросля" Д.И. Фонвизина (1782) и "Горя от ума" (1822 - 1824) А.С. Грибоедова, Соня из "Преступления и наказания" (1866) Ф.М. Достоевского и др.
Однако "религиозная" составляющая в образах женщин с именем София в полной мере раскрывается только с появлением работ "возвращенных" философов: В. Соловьева - "Оправдание добра" (1897), П. Флоренского "Имена" (1914) и др. Наблюдения ученых о преображающей силе божественной любви не могут не вбирать в себя сегодняшняя культура и современная проза, в которой - целый ряд произведений, в названия которых вынесено имя София. Оно привлекает внимание и авторов, наследующих традиции реалистического письма (Ф. Искандер "Софичка"), и тех, кто испытывает влияние постмодернистской эстетики (Т. Толстая "Соня").
Героиня Л. Улицкой умеет быть смиренной и "благодарной жизни", способна на самоотречение, что роднит ее с традиционными образами Софии в русской литературе и, конечно, с Соней Достоевского. Близость к Соне Мармеладовой прослеживается и в религиозном подтексте, подсвечивающем образ современной Сонечки. Но она - иудейка. Тем самым автор подчеркивает мысль: в XX в. не имеет значения, к какой конфессии принадлежит человек, главное, чтобы в его сознании присутствовала память о высоких нравственных ценностях. Да и не делает Улицкая свою героиню идеальной: вера её носит явно приниженный характер. Авторская ирония по отношению к Сонечке, наличие в заглавии повести "этически двусмысленного" [Бицилли] уменьшительно-ласкательного суффикса - ечк - позволяют провести параллель с рассказом А.П. Чехова "Душечка".
Наследуя чеховскую манеру повествования, технику портретирования, внимание к психологическим деталям и другие способы выражения авторской оценки, Л. Улицкая, возможно, пробует дописать на новом материале "Душечку" А.П. Чехова. Ее героиня остается со своими детьми, наблюдает за их взрослением, но это усугубляет трагическое звучание финальных строк повести, где перед нами одинокая "толстая усатая старуха Софья Иосифовна", которая "вечерами, надев на грушевидный нос лёгкие швейцарские очки, уходит с головой в сладкие глубины" книжного мира. Но разве только неблагодарные дети - причина одинокой старости Софьи Иосифовны? Л. Улицкая настаивает на том, что даже материнская любовь не должна быть настолько всепоглощающей, чтобы женщина забывала о себе, превращалась в добровольную рабу, ей необходимо сохранять в себе живую душу.
В ходе исследования системы персонажей повести Л. Улицкой "Сонечка" была выявлена одна из устойчивых доминант прозы Улицкой - опора на реальные человеческие судьбы, обращение к значимым событиям в отечественной истории и культуре. Так, в Роберте Викторовиче - муже главной героини, знаменитом художнике, угадывается то Р. Фальк, то В. Вейсберг, писавший геометрические фигуры "белым по белому" [Заславский].
Как известно, в первой четверти XX века в русской и западной культуре господствовали модернистские течения, с которыми был хорошо знаком Роберт Викторович. Герой встречался с французским поэтом Аполлинером (1880 - 1918) - "лидером авангарда, автором термина "сюрреализм", "знакомится с Гауди", испанским "архитектурным гением" (1852 - 1926), славившимся своими модернистскими инновациями. Значимо и другое модернистское течение - кубизм, оказавшее значительное влияние на объединение московских живописцев - "Бубновый валет", к которому, вероятно, принадлежал Р. Фальк. Это сегодня наши соотечественники получили возможность на страницах популярных изданий и на художественных выставках увидеть полотна Пикассо, Сезанна, Ларионова. А в годы "железного занавеса" культура авангарда была под строжайшим запретом.
Наряду с персонажами, имеющими реальных прототипов, в современной повести присутствуют вымышленные персонажи. Это Таня - дочь Сонечки и Роберта Викторовича. Ее имя традиционно ассоциируется с пушкинской Татьяной Лариной, в "поле" которой "господствует поэзия Верности и Долга, свобода понимается как сознательная жертва собой для счастья других" [Лотман]. К сожалению, Татьяна из "Сонечки" далека от классического образа, ей чужды понятия и поступки "высокого" смысла.Л. Улицкая с горечью констатирует: нравственность не передается по наследству, ее необходимо воспитывать.
Образ Яси тоже "разрушает традиционные для русской культуры представления о женской скромности, верности и жертвенности" [Н. Лейдерман и М. Липовецкий]. Ее имя дает возможность предположить, что Яся Л. Улицкой близка к образу Аси И.С. Тургенева, произведения которого не раз упоминаются в тексте повести. Но если тургеневские героини любили самоотверженно, достойно, "у них ни одно чувство не было вполовину" (И. Тургенев), то современной Ясе чужда чистота человеческих отношений.
Л. Улицкая не дает ответа на вопрос: кто прав? Но ей, вероятно, ближе жизненные принципы Сонечки и Роберта Викторовича, которые сохранили себя, свои надежды и свое достоинство. Все было направлено на то, чтобы их "вывести, как клопов, чтобы и духу их не было, - а дух-то и остался" [Прусакова]. Этот "дух" сохранился в Роберте Викторовиче благодаря живописи, а в Сонечке его поддерживают книги.
Таким образом, искусство, литература, ее "великий вирус" [Маканин] работают на "очеловечивание" человека. У молодого же поколения (Тани и Яси) к нему - иммунитет, поэтому происходит процесс "убывания" нравственности, утраты высоких духовных качеств. О чем и сама писательница, и ценители ее произведений явно сожалеют.
Повесть "Веселые похороны". Отметим, что в прозе Л. Улицкой образу художника принадлежит особое значение. Если в ранней повести "Сонечка" художник Роберт Викторович занимал второстепенное положение, то в повести "Веселые похороны" талантливый художник Алик автором выдвигается на первый план.
Образ художника ставит повесть Улицкой "Веселые похороны" в "литературный ряд", сквозь призму которого писательница предлагает рассматривать свое произведение. Это, прежде всего, классические персонажи: Чартков в повести Н.В. Гоголя "Портрет", Райский в романе И.А. Гончарова "Обрыв", художник в рассказе А.П. Чехова "Дом с мезонином" и др. Традиционно в русской литературе внимание писателей к человеку искусства усиливается в кризисные, переломные моменты истории. Это обусловлено тем, что творческий человек наиболее восприимчив к социальным переменам, он пытается противопоставить им те незыблемые нравственные ценности, которые сохранены человечеством в произведениях культуры и искусства, но ему же сложнее адаптироваться к реалиям нового быта. Кроме того, художник - это особое мироощущение, своего рода философия, глубоко "индивидуальное восприятие мира и его обитателей" [Старосельская].
В центре повести - история жизни талантливого художника Алика, эмигрировавшего в США. Поскольку произведения Л. Улицкой являются своеобразной летописью человеческой жизни, то она не могла не затронуть проблему эмиграции (одно из значительных явлений XX в.). "Эпоха великих возвращений" вернула из небытия имена многих неизвестных до последнего времени в России литераторов, философов, ученых, композиторов, архитекторов всех трех "эмигрантских" волн.
В повести "Веселые похороны" Л. Улицкая, возможно, пробует "дописать" на новом материале жизнь художника (Роберта Викторовича из "Сонечки"), оставшегося за границей. Этим новым материалом становится "третья" волна эмиграции. Хотя Улицкая и не называет причины отъезда своего героя, но даты его жизни восстанавливают в памяти читателей историческую ситуацию: раскол внутри советской культуры на "подцензурную и не подцензурную". Можно предположить, что творчество Алика на Родине, как и живопись Роберта Викторовича, развивалось в ключе авангардного искусства, официально не признаваемого в СССР. Скорее всего, Алик - из числа художников, которым "было тесно в рамках "советского образа жизни", с его этическими и эстетическими запретами, которые "парализовывали творческую мысль".
Повествуя о судьбе своего героя, Л. Улицкая постепенно убеждает читателей в том, что творчество талантливого человека рано или поздно становится неотъемлемой частью мирового искусства, но сам русский художник, при всей восприимчивости к чужой культуре, без Родины жить не может.
Несмотря на физическую обреченность своего героя, современная писательница в повести "Веселые похороны" реализует мотив "смерти-возрождения" [Лотман]. Алик обретает преемника - пятнадцатилетнюю Майку, по прозвищу Тишорт (дочь его и Ирины). Картинам же Алика, как и работам Роберта Викторовича, тоже предстоит долгая жизнь в музее: подлинное искусство не признает границ, оно неподвластно смерти и потому спасительно.
Роман "Казус Кукоцкого". Масштаб проблем, который затрагивается Л. Улицкой в произведении "Казус Кукоцкого", требует особого типа романа, обладающего огромной "вместимостью", способного раскрыть бытие человека на всех уровнях (от поведения в домашнем быту до проявления бессознательного).
Некоторые исследователи "Казус Кукоцкого" как медицинский роман. Действительно, в этом произведении решаются извечные медицинские вопросы жизни и смерти, текст наполнен медицинскими терминами, натуралистическими описаниями, анатомическими подробностями. Однако в "Казусе Кукоцкого", как и в "Медее и ее детях", для писательницы важное значение занимает тема семьи, семейных взаимоотношений. Именно семья - главный объект: только в ней можно найти подлинные ценности.
Л. Улицкая словно пытается восполнить пробел в отечественной литературе, на который указал В. Розанов: "…да умели в русской классике "любить", а "семейное счастье почему-то не воспевали", "нужно любить в семье".
2.2 Гендерный аспект в произведениях Л. Улицкой
С конца 60-х - начала 70-х гг. прошлого столетия гендерным исследованиям уделяется все больше внимания, в том числе в психологических исследованиях.
Следует отметить, что тексты художественной литературы, авторами которых являются женщины, "отражают как реальное положение дел в области отношений между полами, так и разного рода ожидания женщин определенного психического склада, уровня культуры, их представления об этических и эстетических нормах, житейские взгляды и предпочтения, патологические комплексы и др." [Желобцова 2013: 40]. Женские образы в прозе Л. Улицкой "восходят к библейским и античным архетипам, к идеалам "вечной женственности", саморастворения в мужском; они устремлены к гармоническому приятию сущего". "Героиня Улицкой воплощает в себе материнское, животворящее, природное начало; любовь не только растворяет ее в мужчине, но и "улучшает", преобразует самого мужчину, выводит на свет лучшие, духовные черты его натуры, побуждает его к созидательной, художественной деятельности" [Ишкина 2003: 18].
В рассматриваемых нами произведениях молодые и уже постаревшие, "красивые и легкие" и не отличающиеся особой красотой женщины решают свои жизненные задачи, делая все возможное и невозможное. Они работают, не покладая рук: "Всю жизнь я работаю, как ломовая лошадь"; "Слышь, все спят, а она работает. Как пчелка" ("Русское варенье"). Они являются оплотом семьи: "Ты наша крепость, на тебе все держится" ("Русское варенье"). И добиваясь своих целей, несмотря на все жизненные неурядицы, за умение уладить все дела получают порой нелестную характеристику от мужчин: "Не баба, а крапивная лихорадка" ("Веселые похороны"). Приведенные устойчивые выражения характеризуют непосредственно личность женщины.
Однако при всем этом женщинам в большей степени, чем мужчинам, свойственно совершать глупости:". дурища его Нинка это чувствовала." ("Веселые похороны"),". жалея Симку и дуреху Броньку" ("Бронька"), "А у этой маленькой идиотки любовь." ("Сквозная линия").
При характеристике мужских персонажей героинями произведений также выделяются определенные стереотипы, нашедшие отражение в языке. Мужчины, как правило, часто заводят романы: "Я рожала свою дочку в больнице для бедных, а ты в это время миловался с Нинкой." ("Веселые похороны"), "И после нее всю жизнь путался исключительно с балеринами." ("Русское варенье"); много пьют: "Отец - домоуправ, инвалид. Говорят, попивает" ("Бедные родственники"); "Теодор Гросицкий был из семьи ссыльных поляков, огромный человек, пьяница и задира" ("Бронька"), "Он трезвым никогда не бывает" ("Женщины русских селений"). При этом женщины признают: "Он потрясающий, и не важно, пьяный, трезвый" ("Женщины русских селений"). Подобные полярные характеристики основаны, как кажется, на чисто женском восприятии.
Примечательно также, что мужским персонажам в большей степени, чем женским, свойственно сквернословие: "Проклятое электричество." ("Русское варенье");". Роберт Викторович роется за шкафом, тихонько чертыхается" ("Сонечка");". поскольку он был все-таки специалистом, то знал, что чертова Аликова болезнь никуда не денется." ("Веселые похороны"). В речи женщин вместо ругательств чаще встречаются восклицания типа: "Господи, если бы ты знал, как я устала" ("Русское варенье"); "Мать честная, они что, на прием?" ("Веселые похороны").
Однако следует отметить, что для женских персонажей, принадлежащих к определенным социальным слоям общества (нищие, богема), также характерно сквернословие и пьянство. При этом в результате использования языковых средств, которые воспринимаются как предназначенные группе мужчин (в частности, бранной лексики), утрачиваются типичные для женственности признаки. Некоторых героинь Л. Улицкой их образ жизни омужествляет.
Примером может послужить реплика героини рассказа "Народ избранный", нищенки Кати: "У, шакалья стая, рванина несытая! Мразь ты, Котова! Двадцать лет стоишь, все мало набрала! На тот свет заберешь!" И сами слова, произнесенные "свирепым хриплым" голосом, и внешний вид говорящей ("мужиковатого вида женщина в брюках") приводит к тому, что героиня кажется сначала не женщиной, а "маленьким, широкоплечим мальчишкой".
Также брань является неотъемлемым признаком речи уже весьма пожилой представительницы богемы Мур ("Пиковая Дама"): "Она хихикнула тонко и многозначительно, и Анна Федоровна поежилась, потому что дальше шла обыкновенная площадная лексика. "; "В выражениях, которые даже шофер слышал не каждый день своей жизни, она объявила, что никто никуда не едет, что шофер может убираться по адресу. "
Как в речи персонажей, так и в авторских ремарках употребляются слова и выражения разговорной окраски, которые характеризуют гендерные отличия бытия человека.
В исследуемых нами произведениях были выявлены следующие моменты:
. Оппозиции в сфере интимных отношениях. Так, женщина может забрюхатеть, стать беременной, молодиться, лепиться (липнуть) к какому-либо мужчине. Примечательно, что и два последних примера, и характеризующие поведение мужских персонажей действия (путаться, миловаться, зацепить, прикадриться, присохнуть к кому-либо) находятся в относительной оппозиции, т.е. допустимо их применение и в отношении лиц противоположного пола.
. Оппозиции во внешности. При описании мужских персонажей внимание обращается на всю фигуру и голову: кадыкастая шея, лысоватый краснокожий хозяин, приземистый; а при описании женщин выделяется нижняя часть тела и бюст, т.е. чисто женские черты: длиннющие ноги, широкозадая, грудастая девица. Таким образом, автор-женщина описывает мужчин глазами женщин, и, наоборот, женщин - глазами мужчин.
. Оппозиции в предметах бытового обихода. Разговорные лексемы типа стряпня, тряпки, брюлики, постирушка, мытье характеризуют женский быт; самокрутка, папироска, подштанники - мужской.
. Оппозиции в особенностях речи. Женским персонажам свойственно ныть, хихикать, зачастить, взвизгнуть, заголосить; мужским - басить, похохатывать, хохотать (последнее находится в относительной оппозиции).
Помимо указанных оппозиций, представляется целесообразным упомянуть:
Разговорные наименования лиц женского/мужского пола: баба, тетка, бабешка, мамаша, молодуха, вертихвостка, матрона, тетеха/усач, дедок, пацан, паренек, рогоносец, очкарик, бабник.
Связанные с биологическим разделением по половому признаку понятия безмужье, безотцовщина.
Термины родства: свекруха, дядюшка.
Разговорные вариации наименований профессий для лиц женского пола: циркачка, инженерша, врачиха, маникюрша, дворничиха, профессорша.
Очевидно, что приведенные примеры подтверждают утверждение, что в целом жизненное пространство женщин шире.
Итак, можно сделать вывод, что гендерный аспект довольно ярко проявляется на уровне языка и в ряде оппозиций различного рода. Автор смотрит на своих героев то глазами мужчин, то глазами женщин, при этом авторская гендерность и языковая гендерность не всегда совпадают.
2.3 Сон и монолог как средства актуализации психологизма в романе Л. Улицкой "Зеленый шатер"
Как уже говорилось выше, Людмила Улицкая в своих произведениях использует различные средства и способы выражения психологизма: внутренние монологи, отрывки из дневников, письма, сны, видения, персонажи-двойники, прием умолчания.
В ходе анализа романа "Зеленый шатер" мы выявили в нем наиболее яркие, на наш взгляд, черты психологизма: внутренние монологи различных героев и сон главной героини романа Ольги, в котором ей и приснился "зеленый шатер", вынесенный в заглавие произведения, а также одной из глав.
Монологи в романе имеют особое значение, поскольку часто только они помогают раскрыть внутренний мир героев, их жизненные позиции. Наиболее ярким примером в этом отношении является один из главных героев, Миха - один из немногих, кого автор называет "имаго". Имаго - это биологический термин, применяемый чаще к насекомым и обозначающий "взрослая особь". В романе же этот термин применяется к человеку и определяется как "человек, достигший зрелости как в физическом, так и в духовном плане, и способный отвечать за свои поступки".
"Настоящий его талант, полученный им от рождения, невооруженным глазом был не виден. Он был одарен такой душевной отзывчивостью, такой безразмерной, совершенно эластичной способностью к состраданию, что все прочие его качества оказывались в подчинении этой "всемирной жалости".
Поначалу этот редкостный дар ведет Миху совсем не к борьбе с неправедной властью, а к помощи обездоленным. Миха работает учителем литературы в интернате для глухонемых детей в Подмосковье, живет там же в спартанских условиях, получает за свой труд копейки, но все равно счастлив. Власть сама вынудила этого мирного человека к борьбе. Миха начинает заниматься самиздатом ради денег, но постепенно диссидентская журналистика и вообще борьба с властью увлекают его. Единственный из троих друзей, он переходит не просто к сопротивлению, а к политической деятельности.
К сожалению, Миха не снискал благорасположения власти.
Отсидев три года в тюрьме, он получает "предложение" эмигрировать в Израиль, отчего наотрез отказалась его жена. Нетрудно представить психическое состояние героя. Жена, встречи с которой он ждал все это время, дочь, совершенно к нему не привыкшая…Он хотел быть с ними. Однако остаться в России он не мог. В отчаянии, Миха покончил с собой.
Итак, приведем монолог, произнесенный им перед самоубийством:
"Сел за стол, хотел просмотреть свои стихи, но вдруг почувствовал, что нет на это времени. Отодвинул всю стопку в сторону. Детские, детские стихи. Скоро тридцать четыре года. И все еще детские стихи. И взрослых не будет никогда. Потому что я так и не вырос. Но сейчас как раз настало время, когда я могу совершить первый раз в жизни поступок взрослого человека. Освободиться от собственной нелепости, несостоятельности. Освободить Алену и Майку от себя, от бездарности своего существования, от полнейшей невозможности жить нормальной и полноценной жизнью взрослого человека.
Какой простой и верный выход. Почему это никогда раньше не приходило в голову? Как хорошо, что тридцати четырех еще не исполнилось. Ведь именно в тридцать три года Иисус совершил поступок, подтвердивший его абсолютную взрослость: он добровольно отдал свою жизнь за идею, которая вообще-то не вызывала у Михи большого сочувствия, - за чужие грехи.
Распоряжаться собой - это и значит быть взрослым. А эгоизм - качество подростковое. Нет, нет, не хочу больше быть подростком…
Он пошел в ванную, принял душ. Надел чистую рубашку. Подошел к окну. Рамы были ветхие, стекла грязные, но подоконник чистый. Он раскрыл окно - дождь, сумрак, слабый и бедный городской свет. Фонари еще не зажглись, но какое нежное мерцание.
Снял ботинки, чтобы не оставлять грязных отпечатков подошв, вспрыгнул на подоконник, едва на него опершись. Пробормотал: "Имаго, имаго!" и легко спрыгнул вниз" [Улицкая 2011: 661].
Герой воспринимает свой поступок, как поступок "взрослого человека", "имаго". Было и это действительно так - остается вопросом.
В качестве примера приведем еще одного героя, чья жизненная позиция, внутреннее состояние также выражены в монологе.
Виктор Юльевич - учитель литературы - усиленно изучает проблему взросления (одна из ключевых проблем романа). Причем взросления не столько физического, сколько духовного. Так, изучив труды Выготского, Фрейда, он размышляет о своих воспитанниках:
"Несмышленые малыши, человеческие личинки, они потребляют всякую пищу, какую ни кинь, сосут, жуют, глотают все подряд впечатления, а потом окукливаются, и внутри куколки все складывается в нужном порядке, выстраивается необходимым образом - рефлексы отработаны, навыки воспитаны, первичные представления о мире усвоены. Но сколько куколок погибает, не достигнув последней своей фазы, так и не треснув по шву, не выпустив из себя бабочку. Анима, анима, душенька… Цветная, летающая, короткоживущая - и прекрасная. А какое множество так и остается личинками и живет до самой смерти, не догадываясь, что взрослость так и не пришла.
Там, у Выготского, речь шла о различении между процессом формирования навыков и процессом развертывания интересов. А Виктору Юльевичу виделась иная картина - он наблюдал у своих воспитанников развертывание крыльев, и на них отпечатывались смыслы и узоры. Но почему одни, как насекомые с полным циклом развития, претерпевают метаморфоз, а другие - вовсе нет?" [Улицкая 2011: 94].
Как видим, в обоих монологах выражается авторский взгляд на проблему взросления. В этом отношении показательно следующее высказывание писательницы:
"В XIX веке жили так называемые архивные юноши - сверстники Пушкина, которые, закончив Лицей, в 17-18 лет занимали важные государственные посты. Как сильно изменился процесс взросления людей. У нас человек и в 30, и в 40 лет все еще мальчик, который не хочет брать на себя ответственность".
Далее рассмотрим один из ключевых фрагментов романа - сон Ольги:
"Однажды вечером Ольга рассказала Тамаре сон, который приснился накануне: на огромном ковровом лугу стоит большой зеленый шатер, а к нему тянется длиннющая очередь, целая толпа народу, и Ольга становится в самый хвост, потому что ей непременно надо войти в этот шатер.
Тамара, с ее прорезавшимся мистическим чутьем, вся обмерла:
Шатер?
Ну да, вроде цирка-шапито, но очень большой. Осмотрелась и вижу, что очередь - все сплошь знакомые лица: какие-то девочки из пионерского лагеря, я их с детства не встречала, школьные учителя, и университетские лица, и доцент наш… Просто демонстрация целая!
И Антонина Наумовна?
Да, и мама, конечно, и бабушка моя, которой я сроду не видела, и все родные лица - Миха, рядом с ним какие-то мальчишки, детишки, Санечка, Галка со своим хмырем.
Как, и живые, и мертвые вместе?
И тут я стала к нему пробиваться через толпу, и все заволновались, почему это я без очереди, и мама спросила, зачем это я лезу впереди других. Но тут появился большой дед с бородой, прекрасного вида, и я поняла, что это мой дед родной Наум, и он повел над всеми рукой, и они расступились, а я побежала к шатру. А шатер вроде уже и не зеленый, а золотом отливает. Смотрю - Илья улыбается, видно, ждет меня. Выглядит очень хорошо, совершенно здоровый, молодой, поставил меня с собой рядом, руку на плечо положил. И тут появилась эта Оксана, и она все лезет к нему, а он ее как будто не видит. А двери никакой нет, такая толстая ткань, как портьерная, что ли, и этот полог как раз отогнулся, а оттуда музыка - не могу сказать какая, с запахом таким, какого нельзя вообразить, и как будто светится.
Чертог, - одними губами прошевелила Тома.
Да ну тебя, Бринчик! Какой еще чертог? Черт-те что несешь.
Ты что говоришь, Оля? - ужаснулась Тома.
Ну ладно, ладно, не пугайся так. Пусть по-твоему, чертог. Все равно словами не объяснить. В общем, входим мы туда вместе.
А там - что? - прошелестела Томочка.
Ничего. Тут я проснулась. Хороший сон, правда?
Умерла Ольга на сороковой день после смерти Ильи" [Улицкая 2011: 197].
Л. Улицкая придает этому сну особое значение. Для нее зеленый шатер - это символ высокого и глубинного примирения сегодняшнего дня с прошлым, а заодно и примирения представителей ее поколения между собой.
"В той эпохе героев было немного, а потерпевшие были все. Каждое слово правды, каждая вольная мысль оплачивались очень дорогой ценой. Не все могли это выдержать. А зеленый шатер всех примиряет - и тех, кто предал своих друзей, не сумев противостоять давлению власти, и тех, кто это давление выдержал. Все равно все они предстанут перед лицом Господа и, надеюсь, будут прощены", - убеждена писательница.
Для самой героини этот сон также имел особую важность. Илья, которого она упоминает - ее муж, диссидент, который согласился сотрудничать с властью, чтобы спокойно заниматься любимым делом. Ради спокойствия же он покидает страну, уехав жить в Нью-Йорк, куда звал и Ольгу, однако, получив отказ (у Ольги был еще маленький сын), спокойно уехал один. Там он заключил фиктивный брак для своих целей, отчего Ольга чуть не сошла с ума и даже заболела раком, который, к счастью, смогла вылечить. Однако возможно ли простить Илью после всего, что случилось? Автор отвечает на этот вопрос: "Зеленый шатер всех примиряет - и тех, кто предал своих друзей, не сумев противостоять давлению власти, и тех, кто это давление выдержал. Все равно все они предстанут перед лицом Господа и, надеюсь, будут прощены".
Заключение
Творчество Л. Улицкой отличается трогательно-любовным отношением к герою, ярким выражением и утверждением самоценности "частной жизни" и глубинной связью с литераторами-предшественниками. Связь с русской классикой проявляется в обращении к положениям, характерам, типологически соотносимым с положениями, характерами таких авторов, как А. Пушкин, Н. Гоголь, Ф. Достоевский, А. Чехов и др.
Для прозы Л. Улицкой характерен углубленный психологизм. Писательница дифференцирует процессы, происходящие во внутреннем мире взрослого человека и ребёнка. Автор особенно оригинален в произведениях на тему сохранения человеческого достоинства в условиях тоталитарного режима, глубоко раскрывая конфликт личности с государством.
Таким образом, исследование, проведенное по материалу романа "Зеленый шатер", позволяет утверждать, что психологизм в этом произведении имеет свою специфику и выполняет особые функции, в частности при описании внутреннего мира героев и их жизненных позиций. Создавая выразительные персонажи, писательница прибегает к речевой и портретной характеристике, к предметной детали, к монологам. Важную роль в прозе Л. Улицкой играют также внефабульные элементы, призванные осветить сознательные и подсознательные процессы у создаваемых характеров: сон, бред и другие.
Все эти приемы помогают понять авторское осмысление характеров и определяют художественное своеобразие произведений.
Список использованной литературы
1. Быков Л. "Сонечка" и другие // Урал. - 2014. - №2-3. - С.287-288.
. Желобцова С.Ф. Сюжетообразующая функция сна в романах Л. Улицкой и К. Вольф "Размышления о Кристе Т." // Русское литературоведение в новом тысячелетии. В 2 тт. М., 2013.
. Золотопосов И. Чувствительность с приставкой "нео" // Московские новости. - 2013. - №6. - С.5.
. Ишкина Е.Л. Поэтика рассказов Л. Улицкой // Актуальные проблемы современной филологии. Литературоведение. - Киров. 2003.
. Казарина Т. Бедные родственники: Людмила Улицкая. Серия "Первая книга". - М., "Слово". 2014.
. Колядич Т.М. Можно ли считать "женскую прозу" явлением // Проблема эволюции русской литературы XX пека. Вып. IX. М., 2013.
. Колядич Т. Своеобразие организации циклов рассказов Л. Улицкой // Литературный процесс в зеркале рубежного сознания.
Магнитогорск, 2014.
. Кузичева Л. В списках значится. "Вечная Сонечка"? // Книжное обозрение. - 2013. - №50. - С.13.
. Куклип Л. Казус Улицкой // Нева. - 2013. - №7. - С.177.
. Латынина А. Кровь и кубики / Финалисты Букера - 97 с двух точек зрения // Литературная газета. - 2007. - №39. - С.78-92.
. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература: В 3-х кн. Кн.3. - М. 2013. С.93-94.
. Мела О. "Сонечка" Людмилы Улицкой с гендерной точки зрения: новое под Солнцем? // Преображение. - 2008. - №6. - С.107.
. Молчанов Л. Настоящая женская проза или Феномен Людмилы Улицкой. #"justify">. Остропко И. Субкультура детства в цикле Л. Улицкой "Девочки" // Мировая словесность для детей и о детях М., 2014.
. Прусакова И. Людмила Улицкая. Сонечка. Повесть // Новый мир. - 2012. - №7.
. Скворцов В.Я., Скворцова А.И. Самобытие человека в повести Людмилы Улицкой "Весёлые похороны" // Вестник ВолГУ. Серия 2: Филология. Журналистика. Волгоград. - 2010. - №5. - С.105-112.
. Тимипа С. Медея XX века: полемика, традиция, миф // Санкт-Петербургский университет. - 2008. - №16-17. #"justify">. Щеглова Е. О спокойном достоинстве - и не только о нём: Людмила Улицкая и ее мир // Нева. - 2013. - №7. - С.185.
. Улицкая Л. Зеленый шатер // Эксмо. - 2011.
. Улицкая Л. Счастливые // Ковчег. - 2011. - №2. - С.85-89.
. Улицкая Л. Перловый суп // Столица. - 2011. - №46/47. - С.120-121.
. Улицкая Л. Бронька // Огонек - 2009. - №52. - С. 20-23.
. Улицкая Л. "Считайте меня ретроградом" // Санкт-Петербургский университет. 25 лек. 2008. №28-29. С.4. http://www.spbumag. nw.ru/oldindex.html.