дипломная работа состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка.
Глава 1. Повесть "Чёрный монах" в контексте творчества А.П. Чехова и эпохи
1.1 Истоки замысла повести
Творчество А.П. Чехова приходится в основном на два последних десятилетия XIX века. Главным политическим событием, повлиявшим на состояние общества в этот период, стало убийство царя Александра II, повлекшее за собой ужесточение внутренней политики государства, в том числе и усиление цензуры. Всё это не могло не повлиять на умонастроения людей, в особенности интеллигенции, поэтому 80-90-е годы характеризуются как период растерянности, мистицизма, утраты прежних идеалов.
После убийства в 1881 г. императора Александра II в стране было введено жесткое "Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия", все сферы жизни были поставлены под строгий контроль власти. Начался период политической реакции: страна жила в атмосфере репрессий, доносов и слежки. Повсюду ощущался идейный разброд и разочарование в прежних идеалах, обусловленное крахом народнической идеологии. Это время характеризовалось в литературе как "эпоха безвременья", "сумерки", "безгеройное время" [45, с.107].
Состояние российского общества конца XIX века отразилось на тематике и проблематике произведений А.П. Чехова. Изображая самые широкие социальные слои, писатель акцентирует внимание на ограниченности, нравственной несостоятельности обывателя, разрыве глубинных человеческих связей, утрате высших жизненных целей, тоске по идеалу.
-е годы в искусстве русского реализма представляют собой переходный период. Гиганты предыдущего поколения - Тургенев, Достоевский - уже закончили свой творческий путь. Писатели нового поколения ищут свое направление.
В 80-е годы происходит трансформация системы литературных жанров. Роман, господствовавший в 60-70-е гг., постепенно теряет своё значение, ведущую роль начинают играть очерк, рассказ, повесть. Подобное изменение также обусловлено исторически, так как выросло число читателей, нуждающихся в книге, доступной их пониманию. Начинается активная издательская деятельность, выпускаются книги, которые отвечают вкусам новых писателей [45, с.115]. Растёт интерес к социально-экономическим проблемам, хотя акценты меняются. Если в 60-е годы, после отмены крепостного права, в обществе широко обсуждались последствия крестьянской реформы, то с развитием в России капитализма интерес переходит на рассмотрение жизни рабочих.
Писатели ставят вопросы о новом пути России, о её будущем, они осознают необходимость перемен.
Уже в ранних произведениях А.П. Чехова чувствуется проницательность молодого писателя, способного раскрыть безобразную сущность человеческих отношений. Линия изображения общественных пороков продолжается и в зрелый период творчества.
Исследователи творчества писателя отмечают, что в рассказах А.П. Чехова страшно не то, что случилось; страшна жизнь, которая совсем не меняется. А.П. Чехов показывает трагизм современности: неизменность жизни обязательно меняет людей. В зрелом творчестве А.П. Чехова его герои неизбежно приходят к осознанию необходимости перемен в жизни ("Дама с собачкой", "Учитель словесности"). Герои чувствуют пошлость окружающей их действительности, им некуда сбежать от неё [43, с.396].
В зрелый период А.П. Чехов часто пишет о близком счастье. О революции писатель не говорил, но её атмосферу передавал и чувствовал очень хорошо. В творчестве писателя 90-х гг. поиск идеи, мысли о природе и человеке, ощущение будущего счастья становятся главными мотивами.
Творческая эволюция А.П. Чехова характеризуется углублением психологического анализа, критицизма по отношению к мещанской психологии. Усиливается лирическое начало. Критериями художественности являются объективность, краткость, простота.
Предпосылками создания повести "Чёрный монах" стали как общественные, так и личные причины.
По воспоминаниям близких людей, рождением образа чёрного монаха А.П. Чехов обязан сновидению. Из воспоминаний брата Михаила: "Сижу я как-то после обеда у самого дома… и вдруг выбегает брат Антон и как-то странно начинает ходить и тереть себе лоб и глаза. Я видел сейчас страшный сон. Мне приснился чёрный монах" [46]. Этот факт так взволновал Чехова, что он написал повесть с одноимённым названием.
Вторым фактором, повлиявшим на создание этой удивительной повести, была "Валахская легенда" Гаэтоно Брага, которую любила петь Лика Мизинова, часто бывавшая в Мелихове, где и появился "Чёрный монах".
В Мелихове, в отдельном домике, Чехов написал "Чайку". Звучала там и знаменитая "Серенада для голоса с виолончелью" итальянского композитора и виолончелиста Гаэтано Брага. Эта "Серенада" получила еще и название "Валахская легенда" [46].
Как нам кажется, сейчас, имея множество свидетельств, говорящих о прототипах этой повести, сложно судить об истинных причинах, побудивших А.П. Чехова написать ее.
В повести Чехова Таня - сопрано, одна из барышень - контральто и молодой человек на скрипке разучивали эту серенаду. Известно, что в Мелихове у Чехова расходились нервы - он почти совсем не спал. Стоило только ему начать забываться, как он вдруг пробуждался, вскакивал и уже долго не мог уснуть. В этой легенде больная девушка слышит в бреду доносящуюся до неё с неба песнь ангелов, просит мать выйти на балкон и узнать, откуда несутся эти звуки, но мать не слышит их, не понимает её, и девушка в разочаровании засыпает снова.
повесть чехов черный монах
А.П. Чехов находил в этом романсе что-то мистическое, полное красивого романтизма, и он послужил импульсом к написанию повести "Черный монах". Коврин, признаваемый окружающими душевнобольным, может быть отождествлён с "больной воображением" девушкой из "Валахской легенды": она слышит таинственные голоса, которые для него не существуют.
Н.Д. Телешов вспоминал об одном разговоре, когда Чехов сказал о сюжете: "А вот это разве не сюжет? Вон, смотрите: идет монах. Разве не чувствуете, как сама завязывается хорошая тема?. Тут есть что-то трагическое - в черном монахе на бледном рассвете" [41, с.115].
В письме к Суворину он обращает внимание на то, какого рода болезнью страдает его герой Коврин. Мания величия - болезнь, которая затуманивала блестящие умы многих русских людей XIX века. Это болезнь "избранников". Осознание своей гениальности, испепеляющая страсть, тщедушие, ломающее жизнь человека, - основная тема повести. Не исключено, что сюжет этого произведения А.П. Чехов мог взять из мирового интертекста того времени. Возможно, источником для писателя явилась баллада о черном монахе Байрона "Берегись! Берегись! Над Бургаским путем…". Она могла быть известна Чехову, т.к. переведена на русский язык М.Ю. Лермонтовым. В ней создается образ странствующего монаха, свидетеля давно прошедших времен, который за свои грехи вынужден был вечно скитаться по вселенной: "при бледной луне / Бродил и взад, и вперед" [41, с.115].
Повесть "Черный монах" была написана в Мелихове летом 1893 г.А.П. Чехов отзывался о своём произведении достаточно небрежно: "Написал я также повестушку в 2 листа "Черный монах" [41, с.115]. Оценки же современников оказались очень неоднозначны, о чём мы поговорим в следующем разделе работы.
1.2 "Чёрный монах" в оценке современников и интерпретации потомков
Повесть "Черный монах" - одно из самых сложных и неоднозначно трактуемых произведений А.П. Чехова. Современники писателя видели в ней разоблачение избраннических идей Д. Мережковского, теорий вырождения Макса Нордау, высмеивание учения Ломброзо о родстве гениальности с безумием. Главный герой повести трактовался как интеллигент, проникнутый декадентскими идеями, как тонкая, нервная, изящная натура, талантливый ученый.
Ф.А. Куманин, редактор-издатель А.П. Чехова, отзывался об этом произведении небрежно: "…вещь, признаться, не из важных. Очень водянистая и неестественная". Однако другой современник писателя видел в повести высокий образец поэтичности: "…это был "Черный монах", т.е. квинтэссенция тончайшей поэзии и творческой проникновенности!" [40, с.514]
Представляет интерес мнение о "Черном монахе" критика "Русских ведомостей", который отметил желание А.П. Чехова показать разлад между высокими стремлениями героя и современной действительностью: "Среди массы изображенных им мелких людей, с мелкими страданиями, с кропотливой возней в собственных ощущениях, с постоянной мыслью о своем ничтожестве он не вывел почти ни одного из так называемых положительных типов, сильных мыслью и чувством, сильных трудом, направленным на общую пользу. На этот раз перед нами очень живо изображен человек ума, чувства и стремления на пользу ближнего, но этот человек сумасшедший".
Время работы над "Черным монахом" совпало с периодом острого интереса А. Чехова к психиатрии. В Мелихове он сблизился с доктором В.И. Яковенко, известным психиатром, основателем и директором лучшей в России в конце XIX в. психиатрической лечебницы, находившейся в селе Мещерском Подольского уезда. Т.Л. Щепкина-Куперник пишет в книге "Дни моей жизни" (М., 1928) о Чехове: "Одно время он очень увлекался психиатрией (как раз он писал для "Артиста" рассказ "Черный монах") и серьезно говорил мне:
Если хотите сделаться настоящим писателем, кума, - изучайте психиатрию, это необходимо" [40, c.515].
"Чтобы решать вопросы о вырождении, психозах и т.п., надо быть знакомым с ними научно", - писал Чехов Е.М. Шавровой 28 февраля 1895 г. Упрекая Шаврову, в рассказе которой медицинские вопросы затронуты без должного понимания, Чехов замечает: "Предоставьте нам, лекарям, изображать калек и черных монахов" [40, c.516].
Возможно, в творческом сознании автора "Черного монаха" как-то преломилось и восприятие в России произведений немецкого писателя Макса Нордау. Весной и летом 1893 г. в п рессе широко обсуждалась книга "Вырождение", в которой Нордау утверждал, что интеллигенция всех стран переживает увлечение явно-психопатическими произведениями - как в области художественной литературы, так и в области философии. По мысли Нордау, это вызвано болезнью века - вырождением, ненормальными условиями жизни, переутомлением и т.д. Книга Нордау вызвала многочисленные отклики, о ней писали Н.К. Михайловский ("Русская мысль", 1893, № 4, стр. 176-208), И.И. Иванов ("Русские ведомости", 1893, № 147, 31 мая), З.А. Венгерова ("Новости и биржевая газета", 1893, № 189, 13 июля). Одна из глав книги Нордау называлась "Гений и толпа", где, в частности, говорилось: "В глазах каждого одаренного благородной душой человек толпы есть "презренное существо""; "Удел избранных людей - мыслить и желать." [40, c. 517].
Чехов критически относился к Нордау и к теории вырождения.
В библиотеке Чехова находилась книга Н. Минского "При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни" (СПб., 1890). Минский проповедовал в ней философско-религиозную систему "меонизма", т.е. несуществующего, расценивая стремление человека к идеальному как его желание познать бога, растворенного во вселенной. Некоторые положения трактата близки мыслям Нордау. "Болезнь, называемая в науке манией величия, по отношению к нашему времени не есть мания или болезнь, а всем общее естественное следствие высшей культуры, созревший плод самолюбия" - утверждал Минский [37, c.221].
Повесть "Черный монах" привлекла большое внимание современников Чехова.
Меньшикова более всего поразила чрезвычайно убедительно изображенная в чеховской повести психическая болезнь героя. "Монах меня ужаснул, - признавался он Чехову 1 февраля 1864 г. - Неужели бывают такие галлюцинации? Вам, как доктору, конечно, лучше это знать, но не мешает знать об этом и изнервленной, изнеможенной нашей учащейся молодежи". Отец Сергий (С.А. Петров) писал Чехову 8 мая 1897 г.: "Прочитал Вашего Монаха и, право, чуть с ума не сошел". ""Черного монаха" получил. Спасибо большое. Прочел я его с большим интересом, но он мне не так понравился (не общим замыслом - он хорош), как "Бабье царство"", - сообщал Чехову 5 февраля 1894 г.И. И. Горбунов-Посадов. М.В. Киселева, поблагодарив Чехова за присланную книгу, писала: "Да наградят Вас боги и да внушат Вам и еще как-нибудь утешить меня присылкой хотя бы "Черного монаха" - вещи, которую я ужасно люблю" [37, c.221].
Очень нравился "Черный монах" Л.Н. Толстому. 2 апреля 1894 г. в беседе с Г.А. Русановым он сказал, что ""Черный монах" - прелесть". Русанов в письме к Чехову 14 февраля 1895 г. привел этот отзыв: "О "Черном монахе" Лев Николаевич с живостью и с какою-то особенною нежностью сказал: "Это прелесть! Ах, какая это прелесть!"". В том же письме Русанов назвал "Черного монаха" среди произведений, причисляемых им самим к "перлам русской литературы". При делении лучших рассказов Чехова на два сорта Л.Н. Толстой отнес "Черного монаха" к первому [37, c.222].
В.Э. Мейерхольд писал Чехову в конце декабря 1901 г.: "Опять перечитываем Вас, Антон Павлович! Опять "Дуэль", "Палата № 6", "Черный монах", "По делам службы". С этими рассказами связаны воспоминания юности, печальной, но светлой. Опять сдавленные слезы, опять ласки поэзии и трепетное ожидание лучшего будущего." [36, c.58].
С.Н. Булгаков трактует повесть "Черный монах" как рассказ о вере в бессмертие души, грехопадении Адама и Евы. Он называет тему сада у Чехова, проходящую через все его творчество, воспоминанием о райском саде, потерянного человеком. Наслаждение остатками рая на земле в саду - это тщетные и кичливые попытки человека сотворить что-то свое, оригинальное, это превращение райского сада в коммерческие сады, это, наконец, проданные человеком сады. С.Н. Булгаков анализирует эту повесть исходя из библейских положений [37, c.226].
Оценка З. Гиппиус, поэтессы Серебряного века, была негативной. Её оценки А.П. Чехова как писателя и человека таковы: "статичность", "гений неподвижности", "дар" Чехова - "не двигаться во времени", "родился сорокалетним - и умер сорокалетним". Раздражает Гиппиус и то, что Чехов был слишком "нормальным", и даже болезнь у него была "нормальная", не такая, как у Гоголя, Достоевского или хотя бы Л. Толстого. И её скорее отрицательна оценка "Черного монаха" ("мрачная олеография") тоже весьма характерна. Ведь в этой повести Чехов, может быть, впервые в России, как художник и как врач показал и раскрыл самую суть декадентства, декадентского мироощущения, когда увлекательный и опьяняющий, как наркотик, мираж сначала вытесняет реальность из сознания декадентского "гения", а затем начинает эту реальность разрушать [14, c.7].
А.С. Суворин высказал предположение, что в Коврине писатель изобразил самого себя, то есть считал данную повесть автобиографичной. Чехов данного факта не отрицал, подтверждая: "Монах же, несущийся через поле, приснился мне" [49, с.54].
С.А. Андреевский в рецензии на чеховский сборник "Повести и рассказы" (1894) писал: ""Черный монах" дает нам глубокий и верный этюд психического недуга <. >. Фигуры фанатического помещика-садовода и его слабонервной, симпатичной дочери <. > обрисованы чрезвычайно живо. Роковая размолвка между душевно-здоровыми и душевно-больным приводит к ужасной, по своей бессмысленности, трагедии" ("Новое время", 1895, № 6784, 17 января). А.М. Скабичевский также увидел в "Черном монахе" лишь "весьма интересное изображение процесса помешательства". С точки зрения критика, "никакой идеи, никакого вывода читатель из всего этого не выносит" [36, c.59].
Г. Качерец полагал, что Чехов "смотрит на людей, рвущихся к идеалу, переполненных жаждой его и страдающих ради него, как на больных душою", поэтому "увлечения, искренность, чистые страсти ему представляются как симптомы близкого душевного расстройства". Автор статьи "Журнальные новости" в "Русских ведомостях" (1894, № 24, 24 января), также относил повесть целиком к "области психиатрии" и в заключение делал вывод: "Очень может быть, что г. Чехов не думал противопоставлять психиатрическую повесть другим своим произведениям, тем не менее, согласно его изображению, сильное стремление и истинная благородная страсть возможны только в погоне за призраками." [36, c.63].
Волжский (А.С. Глинка) утверждал, что "Черный монах" - типический случай разрешения конфликта идеала и действительности "путем какой-нибудь прекрасной иллюзии" [36, c.65].
Михайловский в статье "Литература и жизнь. Кое-что о г. Чехове" возражал тем, кто видел в "Черном монахе" только экскурс в область психиатрии. Михайловский расценивал появление повести как еще одно свидетельство намечающегося перелома в творчестве Чехова. Однако, авторская позиция, выраженная в этой повести, казалась Михайловскому недостаточно ясной. "Но что значит сам рассказ? Каков его смысл? Есть ли это иллюстрация к поговорке: "чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало", и не следует мешать людям с ума сходить, как говорит доктор Рагин в "Палате № 6"? Пусть, дескать, по крайней мере те больные, которые страдают манией величия, продолжают величаться, - в этом счастье, ведь они собой довольны и не знают скорбей и уколов жизни. Или это указанно на фатальную мелкость, серость, скудость действительности, которую надо брать так, как она есть, и приспособляться к ней, ибо всякая попытка подняться над нею грозит сумасшествием? Есть ли "черный монах" добрый гений, успокаивающий утомленных людей мечтами и грозами о роли "избранников божиих", благодетелей человечества, или, напротив, злой гений, коварной лестью увлекающий людей в мир болезни, несчастия и горя для окружающих близких и, наконец, смерти? Я не знаю.
Но думаю, что как "Палата № 6", так и "Черный монах" знаменуют собою момент некоторого перелома в г. Чехове, как писателе; перелома в его отношениях к действительности." [30, c.65].
В. Альбов в статье "Два момента в развитии творчества Антона Павловича Чехова." также связывал идею повести "Черный монах" с поисками писателем "общей идеи". "Только мечта и идеал дает цель и смысл жизни, только она делает жизнь радостною и счастливою. Пусть это будет какая угодно мечта, хотя бы бред сумасшедшего, все-таки она лучше, чем эта гнетущая душу действительность" [2, c.64].
Ф. Батюшков утверждал, что автор "Черного монаха", не принимая на веру представлений, выработанных прошлыми поколениями, стремится проверить привычные нормы общественной и индивидуальной жизни. "Мы понимаем теперь, - пишет Батюшков, - почему Чехов так настаивал на относительности и подвижности всяких человеческих норм; они суть только ступени к чему-то высшему, далекому от нас, едва предугадываемому нашим сознанием" [16, c.128].
Во всех отзывах о "Черном монахе" внимание критиков сосредоточивалось главным образом на фигуре центрального героя, значении его галлюцинаций. Все остальные персонажи представлялись второстепенными или, как их назвал Михайловский, "подсобными".
Большой интерес вызвала повесть у зарубежных исследователей и переводчиков.
Ж. Легра увидел в "Черном монахе" сюжет не для повести, а для романа. Легра писал Чехову 9 июня 1895 г.: "Это целый роман нервозного, образованного русского человека". Вторая часть повести показалась Легра скомканной, по сравнению с началом, которое "было довольно широко рассказано". Но для того, чтобы писать роман, Чехов, с точки зрения Легра, должен "изменить значительно свою manière, и писать уже не только мелкими, чудно выработанными фразами", а "больше участвовать" в описываемом. По словам Легра, Чехов-новеллист является "жестоким наблюдателем", в романе же надо наблюдать жизнь "с любовью" [15, c.12].
В 1903 г. в Англии вышел сборник ""Черный монах" и другие рассказы" ("The Black Mouk and Other Tales") (см.А.Л. Тове. Переводы Чехова в Англии и США. - "Филологические науки", 1963, № 1, стр.145). Этот сборник впервые серьезно познакомил англичан с творчеством Чехова. Одновременно с Лонгом журнал "Review of Revieng" в 1898 г. запрашивал Чехова о переводе и выпуске в свет желательных для издания повестей и рассказов, в том числе и "Черного монаха" [15, c.12].
Переводчица Е. Конерт писала Чехову в 1896 г. о том, что она познакомилась с его рассказами. В особенности ее внимание привлек "Черный монах", и она просила разрешения перевести его на немецкий язык [15, c.13].
А.Г. Константиниди уведомлял Чехова 29 сентября 1900 г., что редакция одного греческого журнала, "желая представить своим читателям произведения современной русской литературы в греческом переводе", обратилась к нему с просьбой "выбрать таковые из самых талантливых и выдающихся писателей современной России". Константиниди у Чехова перевел "Черный монах", "Пассажир 1-го класса", "Произведение искусства" и "Скрипка Ротшильда" - "в полной уверенности, что греческая читающая публика оценит по достоинству" эти рассказы [15, c.14].
Итак, в первых откликах критики на повесть " Чёрный монах", основном положительных, наметились несколько направлений интерпретации произведения:
сближение содержания повести с биографией и личными переживаниями автора (Суворин);
выдвижение в качестве главной темы исследования психического недуга;
вывод о Коврине как о "маленьком человеке", с ущемлённым самолюбием;
основная проблема - соотнесение идеала и действительности.
Кроме того, обнаружились разногласия в определении жанра. Нередко критики называли "Черного монаха" рассказом. Сориентироваться в этих разногласиях предстояло исследователям ХХ века.
Посылая свой перевод "Черного монаха" на чешский язык, Елизавета Била писала Чехову 6 мая 1896 г.: "Мне особенно хочется ознакомить нашу публику с вашими произведениями. Пока я перевела для разных чешских газет почти все рассказы из вашей книжки ("Орден", "Детвора" и др.) и "Черного монаха"" [15, c.13].
При жизни Чехова повесть "Черный монах" была переведена на английский, немецкий, польский, сербскохорватский, финский, французский и чешский языки.
В советском литературоведении повесть "Черный монах" также трактовалась неоднозначно. По мнению Г.А. Бялого, "ненормальным является не столько нарушение нормы (болезнь Коврина), сколько сама норма, т.е. такое состояние мира, когда величие уходит из жизни и остается только в мечтах маниаков, т.е. когда экстаз становится уделом психических больных". Г.А. Бялый формулирует главный мотив повести "Черный монах" как "Ненормально состояние мира, в котором величие, дерзновенность и счастье "остаются только в мечтах маньяков", а психически здоровые люди больны более страшной, потому что незаметной, болезнью - ординарностью. Страшна жизнь, в которой ничего не происходит" [6, c.310].
Особую позицию в оценке образа Коврина занимает Е. Сахарова, которая утверждает, что "Коврин - тонкая, нервная, изящная натура", глубокая личность, посвятившая себя служению науке [38, c.62].
Вероятно, чеховская повесть дает основания для различных трактовок и параллелей, однако не следует искать в повести и в образе Коврина четких привязок к определенной концепции или системе. А.П. Чехов неоднократно подчёркивал, что в некоторые эпохи лучше не иметь строгих убеждений, чем придерживаться четких ориентиров. В противном случае стремление служить идее может привести даже субъективно честного человека к трагедии, что и произошло с Ковриным.
По мнению литературоведа T.Г. Тагера, "сумасшествие магистра, мания величия, в сущности, спасали его от трагедии пошло-обыденного существования". Под влиянием черного монаха он был готов "с героической самоотверженностью" служить человечеству, а выздоровев, вынужден примириться с окружающей посредственностью, которая "социально опасна и губительна". Именно посредственность делает Коврина виновником гибели и Песоцких, и сада [43, c.395].
Те из исследователей, которые считают, что Чехов "разоблачает" магистра психологии Коврина и воспевает садовода Песоцкого, видят смысл повести в противопоставлении "ненастоящей философии" "настоящей практике", ложных "декадентско-романтических построений - подлинной красоте действительности", в развенчании "идеи неоправданного величия" "отступника от жизни" Коврина. Их оппоненты видят в Коврине "гениального страдальца", говорят о "красоте ковринской мечты о служении человечеству", пишут о том, что в Коврине Чехов выразил "поиски высоких целей человеческой жизни", в Песоцких же осудил "делячество", "мизерность интересов"; смысл повести видится в столкновении "великих целей и идеалов" с "миром пошлости и ограниченности".
В.Я. Линков делает акцент на философском значении образа главного героя. Главная черта поэтики и содержания повести - двойственность, порождающая противоположные толкования. Одни исследователи видят суть повести в развенчании Коврина, другие - в его оправдании. Важное наблюдение заключается в том, что поступки героя определяются не его характером, а его жизнеощущением, причём не мимолётной сменой настроений, а "длительными, прочными внутренними состояниями героя". От радости к равнодушию и снова к радости (на пороге смерти) - в этом глубокий символический смысл произведения, в котором, по мнению критика, "Чехов утверждает, что подлинная жизнь души человека в радости" [30, c.64].
Поэтику произведения и его сокровенный смысл выявляет "феномен двойничества", утверждает Т.В. Грудкина и показывает ряд "дуальных моделей", двойнических оппозиций (как в поведенческом плане - двойственность призрака, разрушающего психику Коврина и наполняющего его жизнь смыслом), так и философских (норма - болезнь, весело - скучно, бытовое - высокое, любовь - ненависть и др.) Мифологема сада насыщена мифологическими и библейскими смыслами, в именах героев зашифрованы библейские и мифологические сюжеты, имена программируют характеры, обнаруживая их космологическую суть. Этим произведением Чехов констатировал кризис духовности в современном ему обществе. "Бесом тщеславия" одержимы в равной степени и Коврин, и Песоцкий [17, c.104].
З.С. Паперный находит в повести противопоставление людей, прочно связанных с реальной жизнью (Егор Семёнович, Таня), маниакальному себялюбцу Коврину, уходящему "от жизни в себя". Критик видит в повести "ответ" Чехова декадентствующим философам, проповедовавшим "уход от жизни в мечту", и народникам, выступавшим с идеалистической концепцией героев, стоящих "над толпой" [37, c.230].
Таким образом, суммируя высказывания критиков и литературоведов о чеховской повести, можно сделать следующие выводы:
1)"Чёрный монах" нередко получал диаметрально противоположные оценки специалистов и читателей: от восхищения до отрицания художественных достоинств данного произведения.
2)Чаще всего современники в повести видели убедительное изображение психического недуга и относили повесть целиком к области псииатрии (Меньшиков, Андреевский, Качерец, Михайловский и др.). Во всех отзывах о "Черном монахе" внимание критиков сосредоточивалось на фигуре центрального героя, значении его галлюцинаций.
)Советские исследователи делали акцент на философском значении повести. Они говорили о "феномене двойничества" (Грудкина), о противопоставлении людей, прочно связанных с реальной жизнью, людям, "уходящим от реальной жизни в себя", "гениального страдальца".
Глава 2. Система мотивов повести "Чёрный монах"
2.1 Мотив как теоретико-литературное понятие
Представление о мотиве в семантическом аспекте ввёл в науку А.Н. Веселовский, подчеркивая как основные свойства его повторяемость и неразложимость: "Под мотивом я разумею формулу, отвечавшую на первых порах общественности на вопросы, которые природа всюду ставила человеку, либо закреплявшую особенно яркие, казавшиеся особенно важными или повторявшиеся впечатления действительности. Признак мотива - его образный одночленный схематизм; таковы неразлагаемые далее элементы низшей мифологии и сказки" [8, c.53].
В трудах учёного мотив оказывался неким видом знака, устрёмленным своим означаемым к реальности бытовой, а означающим - к реальности художественного текста.
Иное отношение к мотиву явлено в трудах В.Б. Шкловского. Для него мотив - чисто синтагматический элемент, единица сюжета: "Сказка, новелла, роман - комбинация мотивов; песня - комбинация стилистических мотивов; поэтому сюжет и сюжетность являются такой же формой, как и рифма" [51, c.38].
Б.В. Томашевский определял мотив через понятие темы: "Путём разложения произведения на тематические части мы, наконец, доходим до частей неразлагаемых, до самых мелких дроблений тематического материала, "Наступил вечер", "Раскольников убил старуху", "Герой умер", "Получено письмо" и др. Тема неразложимой части произведения называется мотивом" [44, c.37].
Эти определения демонстрируют связь понятого таким образом мотива с нарративностью. Связь мотива и темы оказывается чисто терминологической, неслучайно при описании фабулы и сюжета Томашевский вновь обращается к мотиву: "C этой точки зрения фабулой является совокупность мотивов в их логической причинно-временной связи, сюжетом - совокупность тех же мотивов в той же последовательности и связи, в которой они даны в произведении. При простом пересказе фабулы произведения мы сразу обнаруживаем, что можно опустить. Мотивы неисключаемые называются связанными; мотивы, которые можно устранять, не нарушая цельности причинно-временного хода событий, являются свободными". "Мотивы, изменяющие ситуацию, являются динамическими мотивами, мотивы же, не меняющие ситуации, - статическими мотивами" [44, c.216].
Мотив как единица чисто парадигматическая был представлен в следующей интерпретации: "Мотив - устойчивый смысловой элемент литературного текста, повторяющийся в пределах ряда фольклорных (где мотив означает минимальную единицу сюжетосложения) и литературно-художественных произведений". При всей размытости этого определения нужно отметить закономерность отказа от непосредственной связи мотива с сюжетностью в традиционном ее понимании: именно вычленение мотива в лирике требовало расширить сферу применения термина, ухода от событийности.
Структуральный подход к категории мотива явлен в работе Б.М. Гаспарова. Мотивом здесь признается смысловой элемент текста, которому свойственны следующие признаки: повторяемость; способность к накоплению смысла, (т.е. способность, явившись в некой контекстуальной ситуации, отослать к своему прежнему контексту, войти в новый контекст и новую смысловую ситуацию с памятью о прежней), возможность быть явленным в тексте своими представителями, устойчивыми атрибутами [13, c.39].
Важным этапом в развитии теории мотива стала монография Б.М. Гаспарова "Литературные лейтмотивы" (1994). Мотив здесь - любой смысловой компонент текста, который не наделяется никакими постоянными свойствами: "…в роли мотива может выступать любой феномен, любое смысловое "пятно" - событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесенное слово, краска, звук и т.д.; единственное, что определяет мотив, - это его репродукция в тексте, так что в отличие от традиционного сюжетного повествования, где заранее более или менее определено, что можно считать дискретными компонентами ("персонажами" или "событиями"), здесь не существует заданного "алфавита" - он формируется непосредственно в развертывании структуры и через структуру".
Л.С. Выготский, советский психолог, занимавшийся проблемами искусства, анализировал творчество А.П. Чехова в поиске основных мотивов его произведений, т.е. побудительных причин, поводов к развитию действий. Трактовка мотивов у Л.С. Выготского, скорее, психологическая, на что указывает специфика его работы.
Рассуждая о драмах "Три сестры" и "Вишневый сад", Л.С. Выготский делает вывод о неверности толкования мотивов А.П. Чехова. Первую из этих драм обычно совершенно неправильно толкуют как воплощение тоски провинциальных девушек по полной и яркой столичной жизни. В драме Чехова устранены все те черты, которые могли бы хоть сколько-нибудь разумно и материально мотивировать стремление трех сестер в Москву, и именно потому, что Москва является для трех сестер только конструктивным художественным фактором, а не предметом реального желания - пьеса производит не комическое, а глубоко драматическое впечатление [12, c.63].
Критики на другой день после представления этой пьесы писали, что пьеса несколько смешит, потому что в продолжение четырех актов сестры стонут: в Москву, в Москву, в Москву, между тем как каждая из них могла бы прекрасно купить железнодорожный билет и приехать в ту Москву, которая, видимо, ей совершенно не нужна. Автор, сделавший Москву центром притяжения для сестер, казалось бы, должен мотивировать их стремление в Москву хоть чем-нибудь.
В драме "Вишневый сад" мы никак не можем понять, почему продажа вишневого сада является таким большим несчастьем для Раневской, может быть, она живет постоянно в этом вишневом саду, но мы узнаем, что вся жизнь ее растрачена по заграничным скитаниям и она жить в этом имении не может и никогда не могла. Вишневый сад для Раневской, как и для зрителя, остается столь же немотивированным элементом драмы, как Москва для трех сестер. И вся особенность драматического построения в том и заключается, что в ткань совершенно реальных и бытовых отношений вплетается какой-то ирреальный мотив, который начинает приниматься нами также за совершенно психологически реальный.
При анализе мотивов произведения вводится понятие "мотивный тезаурус", который представляет собой относительно самостоятельную отдельную систему, выстроенную по принципу идеографического словаря, в центре которой находится жестко определенная ядерная сема. Основные характеристики мотивного тезауруса совпадают с характеристиками мотива и мотивной структуры текста (как то внутренняя иерархичность, наличие центрального значения и периферийных вариантов, семантическая разомкнутость и упорядоченность смысловых связей). При работе с повестью "Чёрный монах" мы будем стремиться к построению мотивного тезауруса.
2.2 Комплекс библейских мотивов повести "Чёрный монах"
Можно с полной уверенностью утверждать генетическую связь "Черного монаха" А.П. Чехова с библейской традицией. Лейтмотивом всего произведения является главный библейский сюжет, повествующий о корне всех бед человеческих, - отлучении от Рая поддавшегося искушениям противника Бога человека.
Главный герой "Черного монаха" Андрей Васильич Коврин попадает в имение Песоцких Борисовку, как утомленный путник в Землю Обетованную. Фамилия приютившего гостя семейства Песоцких является символичной в образной структуре повествования. В ней явно просматривается отсылка к библейскому времени Авраама, которому была обещана Богом счастливая жизнь на Ханаанской земле и умножение рода "как песка морского".
Образ сада сродни Эдемскому: "…около самого дома, во дворе и в фруктовом саду, который вместе с питомниками занимал десятин тридцать, было весело и жизнерадостно даже в дурную погоду. Таких удивительных роз, лилий, камелий, таких тюльпанов всевозможных цветов, начиная с ярко-белого и кончая черным как сажа, вообще такого богатства цветов, как у Песоцкого, Коврину не случалось видеть нигде в другом месте" [34, c.524 - 541]. Уже в описании сада ярко обозначена основная цветовая гамма, тяготеющая к Библейской символике: белый - символ Рая, черным цветом обозначались Ад, смерть, дьявол.
Обитатели усадьбы живут трудами праведными, возделывают сад, стремятся передать будущим поколениям в первозданном виде райский уголок. Коврин испытывает светлые чувства, легкость и радость. Детские ощущения всплывают в его памяти. Не случайно именно в саду Песоцких к Коврину вспоминает детство. Райский сад - заря человечества, его детская, чистая, невинная ипостась.
Но очень скоро радость праведных трудов героев омрачается. Сад подвергается опасности быть замерзшим. И ещё, к тому же, кто-то портит яблоню, привязав к ней лошадь. Образ погубленного Райского сада усиливается от испорченной Степкой яблони - библейского древа познания Добра и Зла - до гибели сада. "Черти! Пересквернили, перепоганили, перемерзили! Пропал сад! Погиб сад!" [34, c.524 - 541]. В саду хозяйничают другие, чего так боялся его хозяин.
Образ утраченного Рая напрямую связан с образом змея-искусителя. В повести библейский персонаж персонифицирован в образе черного монаха. Черный дьявол является герою. Причем появление его близко мифологическому восприятию нечистой силы: "…точно вихрь или смерч, поднимался от земли до неба высокий черный столб. Контуры у него были неясны, но в первое же мгновение можно было понять, что он не стоял на месте, а двигался с страшною быстротой …, и чем ближе он подвигался, тем становился все меньше и яснее".
Монах в черной одежде, с седою головой и черными бровями, скрестив на груди руки, пронесся мимо… Босые ноги его не касались земли. Уже пронесясь сажени на три, он оглянулся на Коврина, кивнул головой и улыбнулся ему ласково и в то же время лукаво. Но какое бледное, страшно бледное, худое лицо!. Опять начиная расти, он пролетел через реку, неслышно ударился о глинистый берег и сосны и, пройдя сквозь них, исчез как дым" [34, c.524 - 541].
Пространство, на котором происходит встреча героя с черным монахом представлено мифологическими топонимами. Река служит границей между обжитым местом, райским садом, и пустынным полем, где "ни человеческого жилья, ни живой души вдали".
Стоило Коврину только подумать о монахе, как тот возник в его бредовом сознании.
Как и библейский персонаж, монах производит подмену истинного ложным в сознании героя. Величайший грех - гордыня овладевает сущностью Коврина. Даже с хозяином сада происходит некоторая метаморфоза: то он "настоящий", прозревающий гибель сада, то "не настоящий", продолжающий идеализировать Коврина: "В нем уже сидело как будто бы два человека: один был настоящий Егор Семеныч, который, слушая садовника Ивана Карлыча, докладывавшего ему о беспорядках, возмущался и в отчаянии хватал себя за голову, и другой, не настоящий, точно полупьяный. Не настоящий Егор Семеныч вздыхал и, помолчав, продолжал:
Когда он был мальчиком и рос у меня, то у него было такое же ангельское лицо, ясное и доброе. У него и взгляд, и движения, и разговор нежны и изящны, как у матери. А ум? Он всегда поражал нас своим умом. Да и то сказать, недаром он магистр! Недаром! А погоди, Иван Карлыч, каков он будет лет через десять! Рукой не достанешь!" [34, c.524 - 541].
Таня пытается спасти мужа. Но душа его уже отравлена ядом искусителя, а вслед за ней гибнет и тело.
Мифологические представления народа на страницах произведения связаны с особенным местом, на котором происходит встреча представителей двух миров. После пересечения реки, которая как граница отделяет райское место - сад, Коврин попадает в поле, где "ни человеческого жилья, ни живой души вдали". Пространство делится на две части: обжитое и пустынное. Монах - обитатель пустынного места, иного мира. И эта принадлежность подчеркивается также его появлением из-за сосны, дерева, означающего в мифологическом сознании покой и покой смерти. И что немало важно, он незрим для других героев - праведных тружеников "райского" сада.
Библейское понимание Вечности, чем обольщает монах героя, для Коврина становится концом жизни. Его проклинает Таня. А для изгнанника из Рая впереди только забвение. Из последних сил главный герой пытается обрести утерянное: "Он звал Таню, звал большой сад с роскошными цветами, обрызганными росой, звал парк, сосны с мохнатыми корнями, ржаное поле, свою чудесную науку, свою молодость, смелость, радость, звал жизнь, которая была так прекрасна". Но рядом с ним в момент смерти был тот, кто красивыми словами внушил Коврину мысль об его избранности и привел к гибельному концу.
Легенда о втором Пришествии сопряжена с Нагорной проповедью Христа, в которой он предупреждал, чтобы не всякому духу верили люди: "Он сказал: берегитесь, чтобы вас не ввели в заблуждение, ибо многие придет под именем Моим, говоря, что Я; и это время близко: не ходите вслед их" (Лук. 21:8). В произведении есть прямая отсылка к библейским пророчествам, прозвучавшая из уст Коврина: "…самая суть, самый гвоздь легенды заключается в том, что ровно через тысячу лет после того, как монах шел по пустыне, мираж опять попадет в земную атмосферу и покажется людям. И будто бы эта тысяча лет уже на исходе…" [34, c. 524-541]. По смыслу легенды, черного монаха мы должны ждать не сегодня - завтра". Одновременно задается раздвоенность образа монаха. Его вторая часть, "другой", появляется на страницах повести: "Тысячу лет тому назад какой-то монах, одетый в черное, шел по пустыне, где-то в Сирии или Аравии… За несколько миль от того места, где он шел, рыбаки видели другого черного монаха, который медленно двигался по поверхности озера. Этот второй монах был мираж. От миража получился другой мираж, потом от другого третий, так что образ черного монаха стал без конца передаваться из одного слоя атмосферы в другой. Наконец, он вышел из пределов земной атмосферы и теперь блуждает по всей вселенной, все никак не попадая в те условия, при которых он мог бы померкнуть" [34, c. 524-541].
Таким образом, библейский сюжет нашел свое подлинное отражение в идейно-образной композиции "Черного монаха". Подоплека конфликта произведения имеет глубокие нравственные, философские и религиозные корни.
Коврин - человек 90-х гг. XIX века, эпохи безвременья, одной из тех эпох, которые Чехов имел в виду, когда говорил, что в иные эпохи лучше не иметь определенных убеждений. Чувство томления по новой прекрасной жизни и ощущение неблагополучия современной ему действительности - эти два начала пронизывают все творчество писателя. Ни одна из идей, распространенных в то время, не могла удовлетворить Чехова: ни выродившееся народничество, ни толстовское "непротивленчество", ни уход от жизни в башню из Слоновой кости. Но для того, чтобы не попасть под влияние какой-нибудь идеи, нужно было быть таким "внутренне свободным" человеком, как Чехов, имеющим незыблемые представления о правде и красоте. В случае с Ковриным автор показывает, как фанатичное служение идее приводит даже субъективно честных людей к трагедии.
Разговоры с черным монахом свидетельствуют о том, как изменяется ход мыслей героя, как благородные и честные порывы постепенно сменяются пагубными идеями избранничества, мессианства. Вначале Коврин думал, что, будучи "избранником божиим", он сможет принести людям пользу, служить "вечной правде", сущности которой он не понимал, но установлению которой на земле хотел искренне служить. Когда черный монах, отвечая Коврину на вопрос о его болезни, говорит: "Ты болен, потому что свое здоровье ты принес в жертву идее, и близко время, когда ты отдашь ей и самую жизнь", - мы верим, что Коврин готов отдать жизнь служению идее. Стремление уйти от ужасной, пошлой действительности заставило его обратиться к миру мечты, и пока он верил в эту мечту, он был счастлив: "Он пошел к дому веселый и счастливый. То немногое, что сказал ему черный монах, льстило не самолюбию, а всей душе, всему существу его. Отдать идее все - молодость, силы, здоровье, быть готовым умереть для общего блага, - какой высокий, какой счастливый удел!" [34, c. 524-541].
Однако мечта оказалась обманчивой. Она не только не привела в царство вечной правды, а устами черного монаха вещала человеконенавистнические идеи, способствующие не объединению, а разъединению людей. Но Коврин не понимает этого, он верит в то, что находится на правильном пути. Состояние Коврина в период болезни это отнюдь не норма. Чехов не противопоставляет реальную жизнь обманчивым грезам, он не утверждает в рассказе "Черный монах", что если жизнь отдалилась от нормы, то нормой стала аномалия. Эта мысль является центральной в "Палате №6". Коврин - не Громов и не Дымов, он не подвижник, как это считает Е. Сахарова. Это человек мучающийся, страдающий и уже за это заслуживающий сочувствия автора и читателей. Его идея была ошибочна, она привела его к краху, заставила быть жестоким с близкими людьми, но он до конца жизни был уверен, что должен ей служить. Для Коврина идея избранничества была спасительной, благодаря ей он перед смертью вспоминает все прекрасное, что было в его жизни: Таню, большой сад с прекрасными цветами, молодость, жизнь, "которая была так прекрасна".
Чехов отнюдь не оправдывает своего героя, наоборот, он ненавязчиво подводит читателей к выводу о том, что ложная вера и мечта приводят к трагическому финалу. Горькой иронией звучат слова черного монаха о том, что "слабое человеческое тело" Коврина "уже утеряло равновесие и не может больше служить оболочкой для гения".
И Таня, и ее отец считают Андрея Коврина великим: "А погоди. каков он будет лет через десять. Рукой не достанешь" [34, c. 524-541]. Но, в сущности, никто не знает, чем же это "велик" магистр философии Андрей Коврин. Песоцкий даже не очень точно осведомлен о роде его занятий: "Ты ведь все больше насчет философии?" [34, c. 524-541]. Никто не упоминает и о "великих" открытиях магистра или его трудах. Да и были ли они? Восторженные оды почитателей - строительный материал Вавилонской башни Коврина. На вершине самомнения и улавливает человека лукавый. Появление его в образе черного монаха не внезапно. Оно приуготавливается самой атмосферой в имении, где, кажется, сгущается тьма.
Для Песоцкого сад стал идеей fix, золотым тельцом, идолом. Таня, тоже, по-своему, "крепостная" дочь своего отца, жалуется Коврину: "У нас только сад, сад, сад - и больше ничего. Вся, вся наша жизнь ушла в сад." [34, c. 524-541]. Егор Семеныч "любит дело" ради дела и ради прибыли. Душа его опустошена, выхолощена непрестанным вращением беличьего колеса нескончаемых садовых забот. Песоцкий - антисадовник, его контакты с природой лишены одухотворенности.
Песоцкий в этом отношении не одинок. Как всякий человек, он - поле битвы. Для Коврина Егор Семеныч в своем роде предтеча будущего черного собеседника его. Вместе с дочерью он лелеет идею избранности своего бывшего воспитанника. Коврин не противится ей. Идея вызревает в нем и заполняет сознание. Поле созрело: душа готова для уловления, и магистр перешагивает рубеж, отделяющий возможность спасения от погибели души.
Начинается искушение героя с серенады Брага о священной гармонии звуков, столь прекрасной, что она непонятна нам, смертным, и возвращается в небеса. Священная гармония звуков - обольстительный образ души, непонятной нам, смертным, - первый намек на сверхличность Коврина, еще не осознанный им, но кем-то сладко и тайно внушаемый. И тотчас, без видимой казалось бы связи, в памяти героя непонятно откуда возникает легенда о черном монахе. "Тысячу лет назад какой-то монах, одетый в черное, шел по пустыне, где-то в Сирии или Аравии. За несколько миль от того места. рыбаки видели другого черного монаха, который медленно двигался по поверхности озера. Этот второй монах был мираж" [34, c. 524-541]. От него получился другой, третий, "наконец, он вышел из пределов земной атмосферы и теперь блуждает во всей вселенной." [34, c. 524-541].
Далее произошло важное - в психологическом состоянии героя и в обманчиво реальном мире той, "заречной", природы. "И кажется, весь мир смотрит на меня, притаился и ждет, чтобы я понял его", - размышляет Коврин категориями вселенских амбиций. Будто покоряясь ему, ответствуют какие-то силы: сначала колышут рожь "легким вечерним ветерком"; "через минуту опять порыв ветра, но уже сильнее, зашумела рожь, и послышался сзади глухой ропот сосен. На горизонте, точно вихрь или смерч, поднимался от земли до неба высокий черный столб" [34, c. 524-541]. "Монах в черной одежде с седою головой и черными бровями, скрестив руки на груди, пронесся мимо." [34, c. 524-541]. Коврин успел заметить обращенную к нему лукавую улыбку и "бледное, страшно бледное, худое лицо" ("острое лицо"). Как и полагается нечистой силе, "монах", опять начиная расти, "перелетел через реку, неслышно ударился о глиняный берег и сосны и, пройдя сквозь них, исчез, как дым".
Коврин, облученный первым зарядом прелести, был "приятно взволнован. и все гости, и Таня находили, что сегодня у него лицо какое-то особенное, лучезарное, вдохновенное, и что он очень интересен" [34, c. 524-541].
Попытаемся предположить, откуда было взято описание черного образа. Ранее, в таганрогском детстве, А.П. Чехов непременно читал о подобных явлениях в Житии преподобного Антония Великого. В библиотеке отца писателя, Павла Егоровича, было двенадцать томов жизнеописания святых, праведников и мучеников под названием "Четьи-Минеи". После смерти отца эти книги перешли к сыну.
Антон Павлович родился января шестнадцатого дня, в канун памятования великого христианина из Египта Антония, был назван в честь этого святого и, вероятно, не раз перелистывал его житие.
За более чем столетнюю жизнь, равную духовному подвигу, святой Антоний многажды подвергался диавольским нападениям. Чтобы устрашить подвижника, князь бесовский являлся ему в своем истинном образе: изо рта - искры огненные и пламя, из ноздрей - дым; то принимал облик великана, "голова которого, казалось, достигала небес". Искушая, нечистый внушал ему мысли о прелестях мирской жизни, пытался склонить к сребролюбию. Но - тщетно: Антоний "ненарушимо соблюдал среди искушений чистоту души".
Тогда ухищрения сил тьмы стали еще более изощренными. Был пущен в ход древний - со времен Адама и Евы - смертоносный яд гордыни.
К этим эпизодам жития следует отнестись особенно внимательно. Может быть, в них истоки образа черного видения.
"Злобный змий. явился святому Антонию видимо в образе черного и страшного отрока, который с плачем так говорил человеческим голосом: - Многих я ввел в искушение, многих обольстил, но теперь. через твои подвиги побежден. На самом деле коварный искуситель говорил это, рассчитывая привести смиренного юношу к высокому мнению о себе". Еще раз диавол явился Антонию "в образе необычайного великана, который осмелился сказать о себе:
Я - Божия сила и премудрость. Проси у меня, Антоний, чего хочешь, и я дам тебе. Святой в ответ плюнул ему в уста и, вооружившись Христовым именем, устремился на него, и этот на вид великан тотчас растаял и исчез.".
Во время сугубого поста подвижника нечистый снова явился ему "под видом чернеца, который принес хлеб и уговаривал поесть". "Но когда Антоний обратился к своему обыкновенному оружию - знамению креста Христова, нечистый дух тотчас превратился в струю дыма, которая, потянувшись к окну, исчезла через него".
В описании нечистого в виде черного монаха можно усмотреть почти цитатность жития святого Антония. Таинственный пришелец "опять начинал расти" ("великан на вид" в житии), затем "исчез, как дым" ("превратился в струю дыма" житии). Во втором явлении Коврину монах возникает бесшумно, "весь в темном и босой, похожий на нищего ("черный, страшный" в житии), и на его бледном, точно мертвом лице резко выделялись черные брови." На этот раз черный монах не улетает, а рассуществляется. "Коврин взглянул на него и не разглядел лица: черты его туманились и расплывались. Затем видения стали исчезать голова, руки, туловище его смешалось со скамьей и с вечерними сумерками, и он исчез совсем" ("тотчас растаял и исчез" в житии).
Подолгу и не раз беседовал с Андреем Ковриным лукавый. О чем? Слово за словом, кирпич за кирпичом возводил он Вавилонскую башню гордыни в душе магистра: ты - избранник Божий. "Ты служишь вечной правде. Твои мысли, намерения, твоя удивительная наука и вся твоя жизнь носят на себе божественную небесную печать, так как посвящены они разумному и прекрасному, то есть тому, что вечно" [34, c. 524-541] - льются ему в душу сладкие слова. И Коврин слушает, ибо это "льстило не самолюбию, а всей душе, всему существу его".
Соблюдая правила игры в ряженого, на вопрос о вере в бессмертие "черный монах" с пафосом утверждает: "Да, конечно". Речь его пересыпана выспренними словами, взятыми, скорее всего, из магистерской диссертации Коврина: "Без вас, служителей высшему началу, живущих сознательно и свободно, человечество было бы ничтожно." [34, c. 524-541].
В повести "Черный монах" постоянно проговаривается тема безумия Коврина. От - "утомился и расстроил себе нервы" до - "для него теперь было ясно, что он сумасшедший". В повседневных реалиях - это история развития болезни. Однако "бред" Коврина - это вполне разумное внимание ницшеанской логике о том, что "гений сродни умопомешательству", что "здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди". "Ты как будто подсмотрел и подслушал мои сокровенные мысли", - с радостью вторит ему собеседник. Что же такое "безумие" Коврина? Не в том ли оно, что герой добровольно и с наслаждением заложил свою душу диаволу? Ни один тезис не вызывает в магистре возражений.
Отчего же философ и психолог Коврин так легко "мысленным волком звероуловлен был"? Потому, что в арсенале его души было прежде всего "сознание собственной высоты".
Путь Антония к христианским добродетелям был прям, хотя проходил через искушения и телесные немощи. Он "ненарушимо соблюдал среди искушений чистоту души". Главный соблазн, через который прошел и не запятнался святой Антоний, - самовозвышение. Он умел распознавать козни лукавого, как бы изощренно тот ни искушал его, когда "черным, страшным отроком" явился ему и утверждал, что он, бес, побежден подвигами святого.
Повесть А.П. Чехова "Черный монах" - это исповедание великого небесного покровителя Антона Павловича, преподанное "способом от противного". Позиция писателя прозрачна. Упадок Коврина не только в крахе его карьеры и семьи. Спала оболочка псевдогениальности, и под ней обнажился брюзгливый, мелочный, несчастный в сущности человек. В минуту трезвого прозрения он разорвет "на мелкие клочки свою диссертацию и все статьи, написанные во время болезни. в каждой строчке видел он странные, ни на чем не основанные претензии. манию величия, и это производило на него такое впечатление, как будто он читал описание своих пороков" [34, c. 524-541].
Умирает духовно разрушенный, так и не пришедший к покаянию Коврин; умер, не выдержав страданий дочери, Песоцкий; невосстановимо искалечена жизнь Тани; неизвестна судьба сада, купленного чужими людьми. Снова вспомним слова Иисуса Христа: "Всяк сад, его же не насади Отец Мой Небесный, искоренится".
Писатель ясно и открыто вместил смысл повести в описание предсмертного часа Коврина:". ему было жутко, и он мельком взглядывал на дверь, как бы боясь, чтобы не вошла в номер и не распорядилась им опять та неведомая сила, которая в какие-нибудь два года произвела столько разрушений в его жизни и в жизни близких" [34, c. 524-541].
Смерть Андрея Коврина совершенно сообразна со словами святого Антония, цитирующего пророка Иезекииля: "В каком грехе смерть застигнет человека, за тот он и будет осужден. В смертную минуту, захлебываясь кровью, Коврин вновь был готов внимать обольстительным речам властителя тьмы".
И. Сухих в своей статье о "Черном монахе" пишет о том, что в связи с Апокалипсисом открываются претензии Коврина на апостольство.
2.3 Философские мотивы повести
В повести "Чёрный монах" А.П. Чехов спорит с Гегелем, который, вслед за Фихте, считает, что противоположности, сливаясь, дают некий новый синтез, т.е. возникает некий жизненный рывок. Чехов же утверждает, что противоположности должны находиться на некотором почтительном расстоянии друг от друга, иначе, в случае их объединения, они гасят друг друга, порождая несчастия и жизнеотрицание [5, с.37].
Очевидно, на эту тему Чехова натолкнули современные ему споры символистов относительно возможности или даже необходимости создавать такие художественные вещи, в которых форма и содержание составляли бы одно целое.
В общем-то, можно сказать, что эти стремления не лишены смысла, поскольку в прекрасном произведении и вправду все настолько гармонично, что эти две его ипостаси сливаются в одно целое и возникает ощущение их неразличимости. Но ощущение - это одно, а истинное положение вещей - другое. И если даже допустить, что форма и содержание в идеале должны слиться в одно целое, то все равно остается вопрос о том, как эту слитность обеспечить.
Конечно, Чехова в первую очередь интересует человеческая жизнь в ее осмысленности и в ее оформленности. И оказывается, что смысл жизни отличается от ее формы (способа проживания).
Действительно, герой повести Коврин в начале повествования занимается психологией и философией. Это дело ему нравится и он счастлив в своей работе. Но что значит заниматься философией? Это вовсе не означает "эфемерность Дела, которому посвятил себя почти дематериализованный человек мысли - Коврин", как это считает М.И. Гореликова. Быть философом - значит быть в состоянии рефлексии и постигать внутреннюю сущность вещей. Любому настоящему философу это очевидно. Коврин обращен в себя, и с точки зрения структурного анализа произведения он олицетворяет собой рефлексию, или иначе - содержание [15, с.13]. В этом смысле он, конечно, не человек, и тем более не материален, так что указание Гореликовой о его "дематериализации" имеет некоторую подоплеку. Однако следует иметь в виду, что не-материальность Коврина у Чехова не несет какого-то отрицательного подтекста. Тем более что читатель встречает героя повести в положительном свете и никакого негатива не видит. Не-материальность - это не эмоциональный окрас, а абстрактная сущность Коврина, напоминающая скорее элемент в математической формуле и играющая роль логической встроенности в каркас произведения лишь постольку, поскольку все произведение воспринимается в первую очередь как способ экспликации мысли, а не сгусток выплеснувшихся эмоций.
Подтверждение того, что герой обозначает собой ни плохую, ни хорошую, а просто рефлексию (содержание), видно из дальнейшего повествования. Когда он видит черного монаха, то обнаруживает внутреннюю сторону самого себя - ту сторону, которая есть смыслополагаемое Я. Поэтому разговор Коврина с черным монахом есть не что иное, как общение его с самим собой, так что все ответы монаха оказываются для него знакомыми, а все действительно неясные вопросы к монаху оказываются без ответа и, более того, они уводят этого монаха из видимого взора, растворяют его, превращают из видимого-понимаемого Я в невидимое Я, относительно которого можно лишь догадываться о его наличии где-то вблизи.
Отметим, что ряд критиков также считают Черного монаха вторым Я, другим Я. Но раз так, то с их стороны совершенно естественно было бы признать способность Коврина к видению сущностных сторон самого себя, что наделило бы его особенным качеством - качеством сущностного видения. Герой должен бы оказаться способным видеть сущность, а это не каждому дано.В.Я. Линков отмечает, что для Чехова "нервность" сродни таланту. Получается, рефлексивный и "нервный" герой талантлив, причем его талант, очевидно, заключается в способности к рефлексии. Тогда какую трагедию жизни без смысла увидел в повести Линков, не ясно. Другое дело, что Коврин отказался от своего таланта - это, конечно, трагедия. Но тогда эта трагедия обусловлена вовсе не тем, что будто бы у него не было смысла. На деле этот смысл у него был и заключался в занятии любимым делом - философией, от которого никому вреда не было.
Коврин, смотрящий в себя и на все вокруг сквозь призму своей рефлексии, приезжает к своему бывшему опекуну Песоцкому и его дочери Тане. Они совсем другие, чем он. Они заняты своим прекрасным садом и одним только им. Их сознание занято не своим внутренним содержанием, а внешним миром, если угодно - формой этого мира в виде сада, на который они и переносят всю свою любовь и заботу. О рефлексии они и не подозревают, и характер статей Песоцкого на ботанические темы это подчеркивает: в них автор не столько разыскивает внутренний смысл рассматриваемых тем, сколько утверждает свой социальный статус и т.п. Для Коврина они скучны и бесполезны.
Если Коврин являет собой поиск внутренней сущности, то Песоцкие - внешней формы. Пока они находятся на некотором отдалении друг от друга, то они испытывают взаимное уважение, привязанность, любовь и родство. Особенно важно здесь ощущение родства, поскольку оно указывает на принадлежность их всех к чему-то одному. Думается, не будет большой натяжкой положить, что если герои олицетворяют виды мышления, под этим единством можно понимать одно, единое сознание. Под единством можно понимать и что-то другое, например, произведение искусства, тогда герои суть его форма и содержание.
Так, Коврин - это внутреннее мышление сознания, а Песоцкие - внешнее мышление того же самого сознания. Пока они различают друг друга, то гармонично сосуществуют и не мешают друг другу: у Песоцких чудесный сад, а у Коврина трансцендентальное Я (ego) напоминает о себе, т.е. указывает на свою уникальность. Ведь чистое Я в рефлексии есть не что иное, как истинный центр. Коврин, таким образом, сам себя переводит в центр, что и выражается в осознании себя значимой фигурой. В критической литературе уже стало общим местом называть это манией величия. На деле же это просто есть выражение того, что Коврин - сама рефлексия, следовательно, центр. Он просто не может быть иными. Для него быть иным - значит изменить себе, войти в область небытия.
Вначале Коврин мирит Песоцкого и Таню по вопросу, который касается хозяйства. Здесь он выходит из своей родной области умозрения и входит в ситуацию жизни реальности. У него все хорошо получается и та граница, которая отделяла два мира, исчезает, а принципиальное различие внешнего и внутреннего некоторой единой сущности снимается. Теперь они если и различаются, то не принципиально и возникает соблазн и вовсе их отождествить. И вот Песоцкий заявляет о своем желании, чтобы его дочь и главный герой поженились, далее Коврин предлагает Тане жить вместе, после чего та теряет свою хрупкую жизненность и скачком старится, т.е. скачком приближается к смерти. Наконец, они поженились.
В итоге Таня стала замечать в муже "странности", стала лечить его от них и превращать его в обычного человека, снимать его с пьедестала. А тот, по мере "вылечивания", перестал видеть свою внутреннюю сущность, перестал быть рефлексией, ушел с центра и стал обычным обывателем. При этом он обрюзг и стал противен сам себе. От него ушло ощущение самоценности и счастья. Кому это надо? И надо ли это было Тане, которая сама, будучи в городе, вдали от своего смысла жизни (сада) чувствовала свою ненужность и бесполезность. Она лишь мучила Коврина своим лечением, утверждая в нем свою точку зрения, согласно которой рефлексия и самокопание - это плохо (ведь она - внешнее мышление и рефлексия для нее неприемлема). Коврин же, со своей стороны, мучил Таню указанием на ее и отца посредственность, т.е. на отдаленность от того центра (чистого Я), которого во внешнем мышлении быть не может в силу его структуры. Точнее, если этот центр и возникает, то исключительно как внешний мир, и который, в конечном счете, Чеховым представляется не только садом, но и таким дорогим для Песоцких мнением толпы. Поэтому Коврин указывает Тане на её нацеленность на примитивизм, с которым та не может быть согласна, поскольку ранее считала свою хозяйственную деятельность общественно значимой; через эту деятельность ее семья (отец, и, следовательно, и она сама) приобретала самоценность.
Таким образом, две противоположности - Коврин как внутреннее мышление, ищущее во всем глубинный смысл, и Песоцкие как внешнее мышление, направленное на общественное признание (на мнение толпы), вошли во взаимное противоречие и вынуждены были расстаться.
Но бывшее объединение не прошло бесследно. Песоцкий умер, его сад погибает, Таня - вся в ненависти к Коврину. Коврин же получил общественное признание (получил кафедру), заболел туберкулезом и совершенно не может работать. Все несчастливы. Не может внутреннее (смысл) объединяться с внешним (формой).
В конце концов, Коврин закономерно умирает (от туберкулеза). Он ушел от себя, от своего существа, а в чужом мире его ждет лишь небытие. В последние минуты он вспоминает Таню и ее сад как символ бывшего и не столь далекого счастья. Он в своих новых грезах о прошлом устремляется прочь от своей текущей, опостылевшей ему жизни. Наконец-то он опять уходит от реальности внешнего (относительно сознания) мира и погружается в мир своих фантазий, в рефлексию.
С обыденной точки зрения может показаться, что здесь, вспоминая Таню и сад, он фактически признался себе в ошибочности своей мании величия (или в другом варианте - писатель показывает ошибку, неправильность героя). Именно так часто интерпретируют концовку произведения. Мол, раз сад прекрасен и в саду все были счастливы, то память об этом означает торжество сада. Однако это явно неверно, поскольку Чехов не показывает никакого раскаяния у героя. Более того, такое видение противоречит тому, что герой был откровенно счастлив, находясь в состоянии общения с Черным монахом, т.е. в состоянии рефлексии. Поэтому, вспоминая сад, он, строго говоря, вспоминает не счастье. Счастье и сад отождествляются, только если их отнести к Песоцким в эпоху "до-объединения". Непосредственно к Коврину это никак не относится. Тут более важна не тема сада как таковая, а тот момент, что главный герой входит в ситуацию воспоминания. Ведь вспоминание, по сути, есть рефлексия, так что во вспоминании, пусть даже и сада с Татьяной, он приходит к своим корням. И только в этот самый момент он может освободиться от всего внешнего, для него ненужного, наносного, и остаться с самим собой наедине, т.е. стать самим собой. Наконец-то, после долгого блуждания, он вернулся к себе: "и на лице его застыла блаженная улыбка".
В целом можно утверждать, что в "Черном Монахе" автор пришел к тому, что содержание и форма всегда различны и нет жизненной (продуктивной) возможности к их объединению. Сказанное вовсе не означает, что Чехов и в самом деле в непосредственном виде интересовался глубокими, специфично метафизическими проблемами, но именно то, что он фактически (по факту свершенного) стал их исследовать, означает глубинную связанность задетой им проблематики с внешне простыми и, казалось бы, далекими от абстрактных сфер ситуациями.
Индвидуальная разработка мотивного тезауруса
Повесть А.П. Чехова "Чёрный монах" состоит из 9 частей, каждая из которых может быть озаглавлена по имеющимся в ней действиям. Составим сюжетный план повести, согласно которому затем выделим лейтмотивы и мотивы каждой части произведения.
План повести "Чёрный монах"
) Наивность первых дней после приезда.
) Подготовка к встрече с монахом и встреча.
) Статьи Песоцкого о садоводстве. Нервность и агрессивность как свойство любого человека, отстаивающего свои интересы. Начало галлюцинаций.
) Ссора отца и дочери Песоцких.
) Встреча с чёрным монахом. Мысли о своей избранности. Взгляд на мир сквозь призму радости после встречи с монахом. Предложение Тане.
) Подготовка к свадьбе, свадьба.
) Ночная беседа с монахом. Тайна открыта. Начало лечения.
) В процессе лечения.
) Получение кафедры. Невозможность её принять. Лечение в Крыму. Возвращение монаха.
Мотивы первой части повести:
Мотив путешествия - это один из самых частотных мотивов в русской литературе: вспоминаются стихи А.С. Пушкина, путешествия Чичикова в поэме Н.В. Гоголя, "Путешествие из Петербурга в Москву" А.Н. Радищева и др.
А. Коврин погружается в мир родовых поместий, наполненных уединением (иногда вынужденным вследствие плохих дорог). В повести появляются родовое поместье Коврина - Ковринка и Борисовка - поместье его друзей Песоцких. Путешествие всегда доставляет удовольствие, а А.П. Чехов делает его на страницах повести особенно уютным: "От Ковринки до Борисовки, где жили Песоцкие, считалось не больше семидесяти верст, и ехать по мягкой весенней дороге в покойной рессорной коляске было истинным наслаждением" [34, c. 524-541].
Мотив родовых поместий, как и мотив путешествий, весьма распространён в русской литературе: И.А. Бунин "Антоновские яблоки" и другие произведения, С.Т. Аксаков "Детские годы Багрова-внука" и др.
Помещики традиционно ездили в гости друг к другу, поддерживали тесные дружеские, иногда даже братские (вспомнить старшее поколение Троекуровых и Дубровского). Такие визиты помогали скрашивать одиночество, служили средством сарафанного радио - одним словом, были повсеместно востребованы и распространены.
Жизнь в родовом поместье отличалась размеренностью, уютом, какой она и предстаёт в имении Песоцких: "Оба, растроганные, пошли в дом и стали пить чай из старинных фарфоровых чашек, со сливками, с сытными, сдобными кренделями - и эти мелочи опять напомнили Коврину его детство и юность. Прекрасное настоящее и просыпавшиеся в нем впечатления прошлого сливались вместе; от них в душе было тесно, но хорошо.
Он дождался, когда проснулась Таня, и вместе с нею напился кофе, погулял, потом пошел к себе в комнату и сел за работу. Он внимательно читал, делал заметки и изредка поднимал глаза, чтобы взглянуть на открытые окна или на свежие, еще мокрые от росы цветы, стоявшие в вазах на столе, и опять опускал глаза в книгу, и ему казалось, что в нем каждая жилочка дрожит и играет от удовольствия" [34, c.524 - 541].
Точно такие же эмоции испытывал Раевский в романе И. Гончарова "Обрыв": "Райский смотрел на комнаты, на портреты, на мебель и на весело глядевшую в комнаты из сада зелень; видел расчищенную дорожку, везде чистоту, чопорность, порядок; слушал, как во всех комнатах попеременно пробили с полдюжины столовых, стенных, бронзовых и малахитовых часов; рассматривал портрет косого князя, в красной ленте, самой княгини, с белой розой в волосах, с румянцем, живыми глазами, и сравнивал с оригиналом. И все это точно складывал в голову, следил, как там, где-то, отражался дом, княгиня, болонка, пожилой слуга с проседью, в ливрейном фраке, слышался бой часов".
Чехов "разыгрывает" тот же сюжет с молодым человеком, приехавшим в поместье на отдых и переживающего первую влюблённость и некие поворотные в его жизни события.
Мотив увядания дворянских гнёзд используется А.П. Чеховым вскользь, он прослеживается в описании дома Песоцких: "Дом у Песоцкого был громадный, с колоннами, со львами, на которых облупилась штукатурка, и с фрачным лакеем у подъезда" [34, c.524 - 541].
Кроме того, старший Песоцкий обеспокоен будущностью своего сада: он ещё прекрасен, ухожен, но что будет, если за ним некому будет ухаживать? Возможная разруха беспокоит Песоцкого, и он готов пожертвовать чувствами дочери, он навязывает молодым людям свою идею о браке.
Для городских жителей деревня становилась местом отдыха, восстановления моральных и физических сил. Мотив деревни как места отдыха появляется в романе "Обрыв" И.А. Гончарова.
Мотив юного талантливого человека, который, обладая несомненными дарованиями, находится в томлении и сомнениях о своём будущем, - распространённый мотив в русской литературе. В связи с этим можно вспомнить череду тургеневских героев (господин Н.Н. из повести "Ася"; Ф.И. Лаврецкий, Е. Базаров), Б. Райский из романа И.А. Гончарова "Обрыв". Эти молодые люди, явно талантливые, показывают свою нерешительность в отношениях, призванных раскрыть их душевный потенциал. Они чаще всего так и остаются нераскрытыми до конца талантами. Даже самый активный из них - Базаров - умирает, а это значит, что И. Тургенев не видел места для своего героя в том времени. Коврин продолжает череду так называемых лишних людей в русской литературе.
Кто же такой "лишний человек"? Это хорошо образованный, умный, и чрезвычайно одаренный герой (мужчина), который в силу различных причин (как внешних, так и внутренних) не смог реализовать себя, свои возможности. "Лишний человек" ищет смысла жизни, цели, но не находит ее. Поэтому он растрачивает себя на жизненные мелочи, на развлечения, на страсти, но не чувствует удовлетворения от этого. Часто жизнь "лишнего человека" заканчивается трагически: он погибает или умирает во цвете лет.
О талантах чеховского героя - Коврина - известно немного. В первом предложении повести А.П. Чехов сообщает: "Андрей Васильич Коврин, магистр…" [34, c. 524-541]. Так, его занятия наукой становятся его главной хаоактеристокой.
Андрея Коврина характеризует юная Татьяна Песоцкая, слова которой продиктованы юношеским субъективизмом и девичьей восторженностью:
"Вы мужчина, живете уже своею, интересною жизнью, вы величина." [34, c. 524-541].
Со слов Татьяны известно отношение к Коврину его опекуна: "Вы сегодня удивлялись, что у нас так много ваших фотографий. Ведь вы знаете, мой отец обожает вас. Иногда мне кажется, что вас он любит больше, чем меня. Он гордится вами. Вы ученый, необыкновенный человек, вы сделали себе блестящую карьеру, и он уверен, что вы вышли такой оттого, что он воспитал вас. Я не мешаю ему так думать. Пусть" [34, c. 524-541].
В разговоре Коврина и Песоцкого-старшего уточняется сфера интересов Андрея: " Гм. Всего знать нельзя, конечно. Как бы обширен ум ни был, всего туда не поместишь. Ты ведь всё больше насчет философии? - Да. Читаю психологию, занимаюсь же вообще философией" [34, c. 524-541].
"Она говорила долго и с большим чувством. Ему почему-то вдруг пришло в голову, что в течение лета он может привязаться к этому маленькому, слабому, многоречивому существу, увлечься и влюбиться, - в положении их обоих это так возможно и естественно! Эта мысль умилила и насмешила его; он нагнулся к милому, озабоченному лицу и запел тихо:
Онегин, я скрывать не стану,
Безумно я люблю Татьяну.".
Однако, если мотив талантливого человека в чеховской повести имеет традиционную концовку (как и у Тургенева, Обломова юноша оказывается пустоцветом, не реализовавшим свой потенциал, не ощущающим полноту жизни), то мотив женской жертвенности раскрывается в повести искажённо: Татьяна, в отличие от пушкинской героини, не "будет век ему верна".
Но до того как начинает развиваться мотив жертвенности в повести, естественно, появляется мотив первой влюблённости, мотив превращения девочки в девушку. Этот мотив особенно любим русскими писателями, не обошёл его и А.П. Чехов: "Господи, она уже взрослая! - сказал он. - Когда я уезжал отсюда в последний раз, пять лет назад, вы были еще совсем дитя. Вы были такая тощая, длинноногая, простоволосая, носили короткое платьице, и я дразнил вас цаплей. Что делает время!.
…Он засмеялся и взял ее за руку. Ее широкое, очень серьезное, озябшее лицо с тонкими черными бровями, поднятый воротник пальто, мешавший ей свободно двигать головой, и вся она, худощавая, стройная, в подобранном от росы платье, умиляла его" [34, c.524 - 541].
В первой части повести этот мотив связан с детскими воспоминаниями, ощущением новизны переживаемого чувства, неуверенностью в своих намерениях.
Мотив опекунства также не нов для русской литературы: Нехлюдов в романе Л.Н. Толстого "Воскресенье" усыновлён своими тётушками, которые, желая воспитать из него правильного в понимании того времени юношу, прививают ему ряд сословных предрассудков.
Начало повести "Чёрный монах" показывает, что А.П. Чехов вслед за своими литературными предшественниками соединяет в своей повести наиболее перечисленные мотивы литературы своего времени. И развивает их в традиционном ключе: его многообещающий герой Коврин так и не раскроет своего творческого потенциала. Он даже не достигнет уровня деятельного Базарова. Но Чехов "убьёт" своего героя по известным причинам.
Особняком проходит мотив народа, который наполняет сад движением, делает его прекрасным и цветущим. Однако это всего лишь исполнители, они не переживают за судьбу сада, а только выполняют приказы хозяина сада. Их нерадивость при недосмотре хозяина может привести к негативным последствиям. Эту нерадивость имеет в виду Песоцкий, когда возмущается:
"Кто это привязал лошадь к яблоне? - послышался его отчаянный, душу раздирающий крик. - Какой это мерзавец и каналья осмелился привязать лошадь к яблоне? Боже мой, боже мой! Перепортили, перемерзили, пересквернили, перепакостили! Пропал сад! Погиб сад! Боже мой!
Когда он вернулся к Коврину, лицо у него было изнеможденное, оскорбленное.
Ну что ты поделаешь с этим анафемским народом? - сказал он плачущим голосом, разводя руками. - Степка возил ночью навоз и привязал лошадь к яблоне! Замотал, подлец, вожжищи туго-натуго, так что кора в трех местах потерлась. Каково! Говорю ему, а он - толкач толкачом и только глазами хлопает! Повесить мало!" [34, c.524 - 541].
Образы Песоцких, ленивого народа связаны с мотивом сада, причём сада культурного и частично коммерческого. В противопоставление саду Песоцких Чехов несколькими штрихами рисует дикую природу, причём в его изображении она выглядит тревожно и мрачно, внося резкий диссонанс с гармоничным, построенным по нотам садом Песоцких: "Старинный парк, угрюмый и строгий, разбитый на английский манер, тянулся чуть ли не на целую версту от дома до реки и здесь оканчивался обрывистым, крутым глинистым берегом, на котором росли сосны с обнажившимися корнями, похожими на мохнатые лапы; внизу нелюдимо блестела вода, носились с жалобным писком кулики, и всегда тут было такое настроение, что хоть садись и балладу пиши. Зато около самого дома, во дворе и в фруктовом саду, который вместе с питомниками занимал десятин тридцать, было весело и жизнерадостно даже в дурную погоду" [34, c.524 - 541].
Мотивы 2 части повести:
Развивается мотив научной работы, заявленный в первой части. Традиционно, находясь в деревне, герой читает, переводит, пишет. В отношении Коврина развитие этого мотива обогащается появлением физических странностей: он мало спит, чем удивляет окружающих.
В повести появляется мотив музыки. А.П. Чехов прибегает к интертекстуальной вставке, используя серенаду Брага, которая предваряет будущие события. Посмотрим на описание серенады, данное здесь же в повести: "…девушка, больная воображением, слышала ночью в саду какие-то таинственные звуки, до такой степени прекрасные и странные, что должна была признать их гармонией священной, которая нам, смертным, непонятна и потому обратно улетает в небеса".
В случае А. Коврина получается иначе: юноша, больной воображением (в повести не раз подчёркивается нервность героя) узнаёт нечто столь привлекательное, что не может с этим справиться и отправляется на небеса. Как мне кажется, это лейтмотив повести, отражающий болезнь интеллигенции того времени - чрезмерное увлечение воображением, что спустя несколько лет приведёт к рождению декадентства, идее о башне из слоновой кости.
Вслед за серенадой Брага появляется ещё один лейтмотив повести - чёрный монах. А. Коврин рассказывает Тане легенду о монахе: "Меня сегодня с самого утра занимает одна легенда, - сказал он. - Не помню, вычитал ли я ее откуда или слышал, но легенда какая-то странная, ни с чем не сообразная. Начать с того, что она не отличается ясностью. Тысячу лет тому назад какой-то монах, одетый в черное, шел по пустыне, где-то в Сирии или Аравии. За несколько миль от того места, где он шел, рыбаки видели другого черного монаха, который медленно двигался по поверхности озера. Этот второй монах был мираж. Теперь забудьте все законы оптики, которых легенда, кажется, не признает, и слушайте дальше. От миража получился другой мираж, потом от другого третий, так что образ черного монаха стал без конца передаваться из одного слоя атмосферы в другой. Его видели то в Африке, то в Испании, то в Индии, то на Дальнем Севере. Наконец, он вышел из пределов земной атмосферы и теперь блуждает по всей вселенной, все никак не попадая в те условия, при которых он мог бы померкнуть. Быть может, его видят теперь где-нибудь на Марсе или на какой-нибудь звезде Южного Креста. … самый гвоздь легенды заключается в том, что ровно через тысячу лет после того, как монах шел по пустыне, мираж опять попадет в земную атмосферу и покажется людям. И будто бы эта тысяча лет уже на исходе. По смыслу легенды, черного монаха мы должны ждать не сегодня - завтра" [34, c. 524-541].
Коврин психологически, под влиянием своего нервного образа жизни и серенады Брага, уже готов к встрече с монахом, желает её. Он открыт диалогу с миром, и чёрный монах осуществит этот диалог:
"Как здесь просторно, свободно, тихо! - думал Коврин, идя по тропинке. - И кажется, весь мир смотрит на меня, притаился и ждет, чтобы я понял его." [34, c. 524-541].
Во второй части повести А.П. Чеховым используется старинный мотив - поле, это чистое сакральное пространство, где могут проявиться как злые, так и добрые силы: "Перед ним теперь лежало широкое поле, покрытое молодою, еще не цветущею рожью. Ни человеческого жилья, ни живой души вдали, и кажется, что тропинка, если пойти по ней, приведет в то самое неизвестное загадочное место, куда только что опустилось солнце и где так широко и величаво пламенеет вечерняя заря" [34, c. 524-541].
После встречи с монахом начинает реализовываться мотив избранности, но пока на примитивном уровне: Коврин является единственным, кто видел это чудо, он понимает, что ему никто не поверит, поэтому своё открытие оставляет при себе. Коврина выдает поведение: "Он громко смеялся, пел, танцевал мазурку, ему было весело, и все, гости и Таня, находили, что сегодня у него лицо какое-то особенное, лучезарное, вдохновенное, и что он очень интересен" [34, c. 524-541].
Мотивы 3 части повести:
В третьей части появляется мотив подлинного учёного. Если Коврин - учёный абстрактный, сфера деятельности которого в повести точно не определена, то Егор Семёныч - деятельный практик, который изложил свой опыт в подробных статьях. Песоцкий достиг многого на своём поприще: он известный садовод, его сад является "государственным учреждением", хотя он именно практик, далёкий от похвальбы и бесплодных теоретических дебатов.
Егор Семёныч вводит в повесть ещё один важный мотив - мотив любви, который раскрывается столь же разносторонне, как и мотив сада. С его стороны это прежде всего любовь к саду: "Весь секрет успеха не в том, что сад велик и рабочих много, а в том, что я люблю дело - понимаешь? - люблю, быть может, больше чем самого себя" [34, c. 524-541].
Однако любовь к саду у Песоцкого выше любви к дочери, ею судьбу он решает как нечто вторичное по отношению к саду. Песоцкий не способен верно оценить Коврина, ведь магистру абсолютно безразличен сад, но Егор Семёнович в открытую говорит о возможной женитьбе.
Нервность - это черта, которая объединяет Песоцкого-старшего и Коврина, при чтении статей о садоводстве Коврин отмечает: "Но какой непокойный, неровный тон, какой нервный, почти болезненный задор!" [34, c. 524-541].
Татьяна также, по мысли Коврина, отличается нервностью: "Он вспомнил про Таню, которой так нравятся статьи Егора Семеныча. Небольшого роста, бледная, тощая, так что ключицы видно; глаза широко раскрытые, темные, умные, все куда-то вглядываются и чего-то ищут; походка, как у отца, мелкая, торопливая. Она много говорит, любит поспорить, и при этом всякую даже незначительную фразу сопровождает выразительною мимикой и жестикуляцией. Должно быть, нервна в высшей степени" [34, c. 524-541].
Коврин отмечает ещё один мотив - мотив войны в любой сфере человеческой деятельности: "Дело красивое, милое, здоровое, но и тут страсти и война. Должно быть, везде и на всех поприщах идейные люди нервны и отличаются повышенной чувствительностью. Вероятно, это так нужно" [34, c. 524-541].
Мотивы 4 части повести:
В 4 части раскрывается мотив любви и привязанности, заданный ранее. Действительно, любовь и привязанность связаны с борьбой и даже войной, что доказала ссора Татьяны и её отца.
Коврин дополняет мотив любви личными переживаниями: "Утешая Таню, Коврин думал о том, что, кроме этой девушки и ее отца, во всем свете днем с огнем не сыщешь людей, которые любили бы его, как своего, как родного; если бы не эти два человека, то, пожалуй, он, потерявший отца и мать в раннем детстве, до самой смерти не узнал бы, что такое искренняя ласка и та наивная, не рассуждающая любовь, какую питают только к очень близким, кровным людям" [34, c. 524-541].
Мотивы 5 части повести:
В пятой части Чехов использует ряд мотивов, связанных с Библией и философией. Ведущим мотивом становится мотив богоизбранности: "Ты один из тех немногих, которые по справедливости называются избранниками божиими. Ты служишь вечной правде. Твои мысли, намерения, твоя удивительная наука и вся твоя жизнь носят на себе божественную, небесную печать, так как посвящены они разумному и прекрасному, то есть тому, что вечно. Вас, людей, ожидает великая, блестящая будущность. И чем больше на земле таких, как ты, тем скорее осуществится это будущее. Без вас, служителей высшему началу, живущих сознательно и свободно, человечество было бы ничтожно; развиваясь естественным порядком, оно долго бы еще ждало конца своей земной истории. Вы же на несколько тысяч лет раньше введете его в царство вечной правды - и в этом ваша высокая заслуга. Вы воплощаете собой благословение божие, которое почило на людях" [34, c. 524-541].
Мотивы 6 части повести:
К уже перечисленным мотивам добавляется мотив толпы, соблюдения общепринятых традиций: "Незаметно подошел Успенский пост, а за ним скоро и день свадьбы, которую, по настойчивому желанию Егора Семеныча, отпраздновали "с треском", то есть с бестолковою гульбой, продолжавшеюся двое суток. Съели и выпили тысячи на три, но от плохой наемной музыки, крикливых тостов и лакейской беготни, от шума и тесноты не поняли вкуса ни в дорогих винах, ни в удивительных закусках, выписанных из Москвы" [34, c. 524-541].
В этой части не только Коврин поражает разговорами с несуществующим монахом, но и Песоцкий начинает "раздваиваться": "В нем уже сидело как будто бы два человека: один был настоящий Егор Семеныч, который, слушая садовника Ивана Карлыча, докладывавшего ему о беспорядках, возмущался и в отчаянии хватал себя за голову, и другой, не настоящий, точно полупьяный, который вдруг на полуслове прерывал деловой разговор, трогал садовника за плечо и начинал бормотать:
Что ни говори, а кровь много значит. Его мать была удивительная, благороднейшая, умнейшая женщина. Было наслаждением смотреть на ее доброе, ясное, чистое лицо, как у ангела. Она прекрасно рисовала, писала стихи, говорила на пяти иностранных языках, пела. Бедняжка, царство ей небесное, скончалась от чахотки.
Не настоящий Егор Семеныч вздыхал и, помолчав, продолжал:
Когда он был мальчиком и рос у меня, то у него было такое же ангельское лицо, ясное и доброе. У него и взгляд, и движения, и разговор нежны и изящны, как у матери. А ум? Он всегда поражал нас своим умом. Да и то сказать, недаром он магистр! Недаром! А погоди, Иван Карлыч, каков он будет лет через десять! Рукой не достанешь!" [34, c. 524-541].
Мотив 7 части повести: ненормальность Коврина противопоставлена нормальности Песоцких, которых ужасает состояние Андрея.
В этой же части появляется мотив радости и счастья: "В древности один счастливый человек в конце концов испугался своего счастья - так оно было велико! - и, чтобы умилостивить богов, принес им в жертву свой любимый перстень. Знаешь? И меня, как Поликрата, начинает немножко беспокоить мое счастье. Мне кажется странным, что от утра до ночи я испытываю одну только радость, она наполняет всего меня и заглушает все остальные чувства. Я не знаю, что такое грусть, печаль или скука" [34, c. 524-541].
В 8 части повести реализуется библейский мотив "домашние - самые худшие враги человека": "Как счастливы Будда и Магомет или Шекспир, что добрые родственники и доктора не лечили их от экстаза и вдохновения! Если бы Магомет принимал от нервов бромистый калий, работал только два часа в сутки и пил молоко, то после этого замечательного человека осталось бы так же мало, как после его собаки. Доктора и добрые родственники в конце концов сделают то, что человечество отупеет, посредственность будет считаться гением и цивилизация погибнет" [34, c. 524-541].
В 9 части реализуется мотив первой части повести - мотив возвращения к детству, к началу.
Таким образом, рассмотрев каждую из девяти частей повести, мы можем отметить следующее: А.П. Чехов, используя самые популярные мотивы произведений XIX века, формирует канву для повести. На основе этой канвы, опираясь на лейтмотив воображения (серенада Брага) и чёрного монаха, начинают развиваться с различной интенсивностью ряд мотивов. Наиболее активными и значимыми являются мотив любви, мотив двойничества. Менее значимыми стали мотивы поля, путешествия, родовых поместий, сада и др.
Заключение
Повесть "Черный монах" - одно из самых сложных и неоднозначно трактуемых произведений А.П. Чехова. Современники видели в ней чаще всего убедительное изображение психического недуга и относили повесть целиком к области психиатрии (Меньшиков, Андреевский, Качерец, Михайловский и др.). Во всех отзывах о "Черном монахе" внимание критиков сосредоточивалось на фигуре центрального героя, значении его галлюцинаций.
Советские исследователи сосредоточились преимущественно на философском значении повести. Они говорили о "феномене двойничества" (Грудкина), о противопоставлении людей, прочно связанных с реальной жизнью, людям, "уходящим от реальной жизни в себя", "гениального страдальца". Это подтверждает мотивная структура повести.
В конечном итоге можно признать, что центральной проблемой является проблема смысла жизни: для Песоцкого - это сад (дело). Он приносит в жертву все, но его цель практическая, общезначимая, а Коврин - индивидуалист, все его дело имеет значение только для него. Он жаждет доказать свою исключительность, принося в жертву семью, любовь, здоровье, разум и жизнь ради сомнительного наслаждения.
У Песоцкого и Коврина представления о жизни разные, а средства подобные. Таня - ее не привлекает ни практическое дело, ни философия. Она не нашла себя в жизни. Все три варианта печальные, печальна реализация этих вариантов в жизни. В повести Чехов не предложил ни одного счастливого случая, а показал все печальные варианты достижения смысла жизни. Почему? Вопрос остается открытым.
Произведения А.П. Чехова не раз становились основой для цитирования и для создания новых произведений. Так, известны "Чайка" Акунина, "Юбилей" Сорокина, "Четвертая сестра" Гловацкого и "Дядя Ваня" Мэмета. Современники писателя находили некоторое подражание Чехову в проблематике ранних произведений Н.Д. Телешова.
Яркие творческие индивидуальности - И.Н. Потапенко, И.Л. Леонтьев (Щеглов), М.П. Чехов - прямые последователи и наследники Чехова. Творческая биография каждого из них, практически не известная массовому читателю, составляет целую страницу в развитии русской литературы. Главное внимание уделяется путям и формам выражения авторского сознания, насколько верно приходится говорить о чеховских традициях в их творчестве, обусловленных общностью, а иногда и расхождением мировосприятия. Для правильного и объективного понимания мировоззрения писателей большое значение имеют некоторые архивные материалы: дневники, автобиографические сведения, письма, воспоминания современников, новые факты из их творческих биографий.
В решении и художественном воплощении в произведениях А.П. Чехова и И.Н. Потапенко образа "среднего человека", особенного феномена 1880-1890-х годов, его быта, психологии выявляются не только категории обыденности, повседневности, будничности, "болезненного" состояния отчужденности, но и нравственные страдания героев, их попытки осознать себя личностью. Отсюда "средний человек" понимается как представитель новой массы, как всякий человек, отличный от "маленького человека" 40-60-х годов ХIХ века. И такое же понимание Чехов разделяет с писателями из своего литературного окружения [36, c.56].
Чехов, как и Тургенев и Толстой, ещё при жизни был признан писателем мирового значения. Европа познакомилась с ним уже в конце 90-х годов, когда были переведены на французский и итальянский языки "Мужики" и "Палата № 6". Популярность Чехова быстро выросла и в других странах Европы, а затем и в Америке.
Чеховские рассказы вызвали подражание в европейской и американской литературах. Можно назвать таких новеллистов, как в Англии Менсфильд, в Америке Андерсон, в произведениях которых заметно воздействие Чехова. Но их характеризует поверхностное усвоение чеховской тематики, им недостаёт той широты охвата общественных явлений, глубины проникновения в сущность социальных явлений, той критики паразитической культуры помещиков и капиталистов, которые являются характерной особенностью Чехова, представителя русского художественного реализма. Чехов, как и другие великие писатели России, остаётся для буржуазных литераторов Европы недосягаемым образцом социальной сатиры, для прогрессивных писателей - примером превосходства демократической тенденции в критическом реализме, основном художественном методе русских писателей досоциалистической эпохи, до утверждения в творчестве Горького социалистического реализма [36, c.58].
Бернард Шоу в связи с 40-летием со дня смерти Чехова заявлял: "В плеяде великих европейских драматургов - преемников Ибсена - Чехов сияет, как звезда первой величины, даже рядом с Толстым и Тургеневым. Уже в пору творческой зрелости я был очарован его драматургическими вариантами темы никчёмности культурных бездельников, не занимающихся созидательным трудом. Под влиянием Чехова я написал пьесу на ту же тему и назвал её "Дом, где разбиваются сердца" [36, c.61].. A. Щербакова отмечает, что чеховский интертекст оказывается необходим современным драматургам. Присутствие чеховских элементов обогащает содержание современных произведений, усложняет их интерпретацию, привлекает читателя. Анонсирование связи с классиком зачастую способствует коммерческому успеху. Для литературоведов многие из рассмотренных произведений также интересны только в связи с именем Чехова [41, c.113].
А.П. Чехов - одна из ключевых фигур отечественной литературы-рубежа XIX-XX веков. Невозможно переоценить его вклад в русскую прозу и драматургию. Даже у футуристов никогда не возникало желания, "сбросить" его "с парохода современности" вслед за остальными писателями-классиками. А младосимволисты (А. Белый, А. Блок, В. Иванов) считали А.П. Чехова одним из основоположников "реалистического символизма", находили в его творчестве синтез прозы и музыки, называя его "поэтом в прозе".
В чём же популярность Чехова? Чехов - писатель переходного периода, проложивший новые пути: "Прежде всего, он стал реформатором тем, сюжетов, конфликтов, вообще языка русской литературы своего времени. Другая грань чеховского новаторства - то, что можно назвать новаторством методологическим. Это как бы еще одна функция Творца: дать первоначальный толчок дальнейшему бесконечному движению и развитию творения во времени. Чеховым утверждался сам принцип непрерывного обновления искусства через "ереси", "вопреки всем правилам".
Частота обращения к чеховскому наследию связана, видимо, и с его принципами изображения жизни. В произведениях Чехова перед нами всегда живая и цельная картина действительности. Герой - обычный, средний, "маленький" человек берется им в потоке времени, в его будничной, ничем не примечательной жизни. Авторский взгляд на мир не претендует на открытие "вечных тайн" души и определяющих законов бытия. Предметом изображения становятся внешне незаметные внутренние изменения в мыслях, настроениях человека, в оценках им окружающего и самого себя. Чехов не унижает человека и не возвеличивает его, а видит таким, какой он есть, что и делает его творчество значимым для современных авторов.
Для ответа на вопрос о причинах востребованности чеховского наследия в наши дни особенно важен тот факт, что литературность (иначе - интертекстуальность) - одна из характерных особенностей творчества писателя. Его произведения насыщены явными и скрытыми цитатами, реминисценциями.
Ответ на вопрос, почему на рубеже веков повысился интерес к творчеству Чехова, содержат материалы анкетирования, проведенного в год столетия со дня смерти Чехова. По наблюдениям Татьяны Злотниковой, "Чехов - единственный русский классик, который по окончании школы у большинства современной молодежи не вызывает раздражения, перечитывается. Очевидно, главная причина этого - его соразмерность человеку. Чем меньше места остается этому человеку в опасной природе, в непонятных и часто унизительных социальных обстоятельствах, тем более непосредственно и даже жадно он воспринимает автора, никого не поучающего и ни к чему не призывающего ("никого не обвинил, никого не оправдал")" [21, c.73].
Список использованных источников и литературы
1.Аверин, Д. П.А.П. Чехов - талант мертвой полосы/ Д.П. Аверин. - М.: Лана, 2008. - 53 с.
2.Альбов, В. П. Два момента в развитии творчества Антона Павловича Чехова/ В.П. Альбов. - М.: Худ. лит., 1973. - 103 с.
3.Бальбуров, Э.А. Мотив и канон/ Э.А. Бальбуров // Сюжет и мотив в контексте традиции. - Новосибирск, 1998. - С.6-20
.Бахтина, О.Н. Православие и развитие российской духовной культуры в Сибири/ О.Н. Бахтина. - Томск, ЦНТИ, 2004. - 114 с.
.Булгаков, С.Н. Чехов как мыслитель/ С.Н. Булгаков. - М.: Изд. Лит. кружка им.А. Чехова, 1910. - 47 с.
6.Бялый, Г.А. К вопросу о русском реализме XIX в. / Г.А. Бялый // Тр. юбил. науч. сессии ЛГУ, Секция филолог. наук. - Л., 1946. - С.308-310
.Валиева, Г.М. Жанровая рефлексия в "Черном монахе" А.П. Чехова/ Г.М. Валиева // Проблемы художественной типизации и читательского восприятия литературы. - М.: Стерлитамак, 1990. - 216 с.
9.Ветловская, В.Е. Проблема источников художественного произведения/ В.Е. Ветловская // Русская литература. - 1994, № 1. - С.100 - 116
.Викторович, В.А. Понятие мотива в литературоведческих исследованиях/ В.А. Викторович // Русская литература XIX в. Вопросы сюжета и композиции. - Горысий, 1975. - С.189-191
11.Воложин, С. Чехов. Чёрный монах. Художественный смысл/ С. Воложин. - Эл. ресурс. - Адрес доступа: http://art-otkrytie. narod.ru <http://art-otkrytie.narod.ru> - Дата доступа: 15.02.2014
.Выготский, Л.С. Психология искусства/ Л.С. Выготский. - М.: Изд-во "Искусство, 1968. - 345 с.
.Гаспаров, Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы XX века/ Б.М. Гаспаров. - М.: Наука: Вост. лит., 1994. - 235 с.
.Гиппиус З.Н. Стихотворения; Живые лица/ З.Н. Гиппиус. - М.: Худож. лит., 1991. - 471с.
.Гореликова, М.И. Семантические оппозиции в поэтике позднего Чехова: реальное - ирреальное, идол - идолопоклонник (анализ повести "Чёрный монах) / М.И. Гореликова // Филологические науки. - 1991. - № 5. - С.12-15.
16.Громов, М.П. Книга о Чехове/ М.П. Громов. - М.: Современник, 1999 - 578 с.
.Грудкина, Т. В. Двойничество как организующий фактор поэтики повести А. П. Чехова "Черный монах"/ Т.В. Грудкин // Наш Чехов: сб. ст. и материалов. - Иваново, 2004. - С.102-120
.Гурвич, И.А. Проза Чехова/ И.А. Гурвич. - М.: Художественная литература, 1970. - 119 с.
19.Елизарова, М.Е. Творчество Чехова и вопросы реализма конца XIX века/ М.Е. Елизарова. - М.: Пегас, 2005. - С.144-148
.Жегалов, Н.Н. Литература концаXIX-начала XX веков: на рубеже литературных эпох // История русской литературы XI-XX веков. - М.: Наука, 1983. - 381 с.
21.Катаев, В.Б. Проза Чехова: проблемы интерпретации/ В.Б. Катаев. - М.: Изд-во МГУ, 1979. - 326 с.
.Кожевникова, Н.А. Язык и композиция произведений А.П. Чехова/ Н.А. Кожевникова. - Н. Новгород, 1999. - С.51-52, 60
.Котельников, В.А. Литература 80-90-х годов/ В.А. Котельников // История русской литературы XIX века: Вторая половина. - М.: Просвещение, 1987. - 406 с.
24.Кубасов, А.В. Проза А.П. Чехова: искусство стилизации/ А.В. Кубасов. - Екатеринбург, 1998. - 103 с.
.Кузнецов, А.М. Странный случай в жизни и творчестве А.П. Чехова: опыт антропологической интерпретации рассказа "Черный монах"/ А.М. Кузнецов // Личность. Культура. Общество, 2003. - С.224-239
.Кулешов, В.И. Реализм Чехова в соотношении с натурализмом и символизмом в русской литературе конца XIX и начала XX века/ В.И. Кулешов // Чеховские чтения в Ялте. - М., 1973. - С.30-35
.Куликова, Е.И. Об идейном смысле и полемической направленности повести Чехова "Черный монах/ Е.И. Куликова // Метод и мастерство. Вып.1. Русская литература / ред.В. В. Гура. - Вологда: Вологодский гос. педагогический институт им.А.И. Герцена, 1970. - С.267 - 271
.Ларин, С.Л. "Обломов" И.А. Гончарова - "Чёрный монах" А.П. Чехова/ С.Л. Ларин. - Вестник ВГУ, 2004, № 4. - С.13-16
29.Линков, В. Я. Загадочный "Черный монах"/ В.Я. Линков // Скептицизм и вера Чехова. - М.: Наука, 1995. - С.64-77
30.Мелик-Саркисян, Р. Диалогия черного монаха/ Р. Мелик-Саркисян. - Эл. ресурс. - Режим доступа: <http://www.proza.ru/2010/07/19/87>. - Дата доступа: 15.02.2014
.Муратова, К.Д. Проза 1880-х годов/ К.Д. Муратова // История русской литературы в 4 томах. Т.4/ К.Д. Муратова. - М.: Наука, 1983. - 121 с.
32.Овсянико-Куликовский, Д. Н.А.П. Чехов/ Д.Н. Овсянико-Куликовский // Журнал для всех, 1899, № 3. - С.264-265
.Полоцкая, Э.А. А.П. Чехов: Движение художественной мысли/ Э.А. Полоцкая. - М.: Сов. писатель, 1979. - 340 с.
.Примечания / Чехов А.П. Собрание сочинений в восьми томах. Т.5. - М.: Правда, 1970. - С.524 - 541.
.Рев, М. О единстве художественного мира Чехова/ М. Рев // Пушкина до Белого. - СПб., 1992. - С.68-79
.Рев, М. Специфика новеллического искусства А.П. Чехова ("Черный монах") / М. Рев // Проблемы поэтики русского романтизма XIX века. - Л., 1984. - С.56-61
37.Романенко, В.Т. "Черный монах" А.П. Чехова и его критики/ В.Т. Романенко // Журналистика и литература. - М., 1972. - С.220-231
.Сахарова, Е. "Черный монах" А.П. Чехова и "Ошибка" М. Горького/ Е. Сахарова // А.П. Чехов. Сборник статей и материалов. - Ростов-на-Дону, 1959. - 233 с.
.Семенова, М.Л. О поэтике "Черного монаха" А.П. Чехова/ М.Л. Семенова // Художественный метод А.П. Чехова. - Ростов-на-Дону, 1982. - С.13-17
40.Скабичевский, А.М. "Черный монах", рассказ Ант. Чехова/ А.М. Скабичевский // Господа критики и господин Чехов. - СПб., 2006. - С.513 - 519
41.Сухих, И.Н. "Черный монах": проблема иерархического мышления/ И.Н. Сухих // Проблемы поэтики Чехова / И. Н. Сухих. - Л., 1987. - С.100-116
.Сухих, И.Н. Проблема поэтики А.П. Чехова/ И.Н. Сухих. - Л., 1987. - 184 с.
43.Тагер, Е.Б. Горький и Чехов/ Е.Б. Тагер // Горьковские чтения, 1947-1948. - Л., 1949. - С.395-405
44.Томашевский, Б.В. Теория литературы. Поэтика/ Б.В. Томашевский. - М., 1996. - 216 с.
45.Троицкий, В.Ю. Литературная жизнь 80-х-начала 90-х гг. Художественные искания эпохи общественного перелома/ В.Ю. Троицкий // История русской литературы XI-XX вв. - М.: Наука, 1983. - 357 с.
46.Трухтин, С. О повести "Чёрный монах/ С. Трухтин. - Эл. ресурс. - Адрес доступа: <http://www.proza.ru>
.Фарафонова, О.А. Мотивная структура романа Ф.М. Достоевского "Братья Карамазовы: автореф. дис. канд….: филол. наук: 10.01.01/ О.А. Фарафонова. - Новосибирск, 2003. - 12 с.
.Френкель, М.И. "Загадки" "Черного монаха" А.П. Чехова/ М.И. Френкель // Ученые записки Костромского государственного педагогического института. Выпуск 14. Кострома, 1969. - С.32-37
.Чехов, А.П. Письмо Суворину А.С., 18 декабря 1893 г. Москва // А.П. Чехов Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Письма: В 12 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им.А.М. Горького. - М.: Наука, 1974-1983.
.Чудаков, А.П. Поэтика Чехова/ А.П. Чудаков. - М.: Наука, 1971. - 290 с.
51.Шкловский, В. О теории прозы/ В.О. Шкловский. - Л., 1925. - 128 с.