Апокалиптические мотивы в прозе Солженицына
Министерство образования и науки РФ
ФГБОУ ВПО "Набережночелнинский институт социально-педагогических технологий и ресурсов"
Филологический факультет
Кафедра русского языка и литературы
Курсовая работа
Апокалиптические мотивы в прозе Солженицына
Студентка 0933 группы
Хасаншина Исламия Мансуровна
Научный руководитель: старший преподаватель
Сонькин Валерий Александрович
Набережные Челны 2013
Оглавление
Введение
Глава 1. Апокалипсис и его отражение в эсхатологии и литературе: теоретический аспект
.1 Апокалиптические мотивы и символика: эсхатологический аспект
.2 Отражение апокалиптических сюжетов в русской литературе 19-20 веков
Глава 2. Апокалиптические мотивы в прозе А. Солженицына
.1 Рассказ Солженицына "Захар Калита" как символ "забытости русской истории"
.2 Православное восприятие жизни в условиях тоталитарного режима
.3 Рассказ Солженицына "Правая кисть". Роль мотива возмездия
.4 Продолжение традиций Л. Толстого и его притчи "Чем люди живы?" в повести Солженицына "Раковый корпус"
.5 Апокалиптическое жизневосприятие в рассказе А. Солженицына "Эго"
.6 Роль апокалиптических мотивов памяти в прозе А. Солженицына
Заключение
Библиография
Введение
Много ли в русской литературе найдется писателей, которые бы сфокусировали в своей судьбе и творчестве не только нравственные и исторические коллизии времени, но и оказали бы своим писательским ремеслом и жизнью во многом решающее воздействие на ход истории и революционные изменения в умах современников? Сразу всплывает в памяти Лев Толстой. И рядом с ним невозбранно встает имя Александра Солженицына, чей жизненный и творческий путь (при всей несхожести и даже противоположности его с толстовским) длиной в почти девять десятилетий нам предстоит еще осмыслить и понять. Очень верно подметил суть самого явления Солженицына Дмитрий Галковский, писатель и публицист: "Главное, что среди всеобщего оскотинения и подлости он на самом деле показал, что можно жить иначе. Я уже задумывался, а зачем все это? Ничего нет: нет любви, нет совести, нет нравственного долга. А Солженицын мне, совсем молодому и неопытному человеку, дал урок: "Неправда, все это есть". В известном смысле я считаю его своим духовным отцом". Но, конечно, к этому трудному счастью примешивались и горечь, и страдание (как определил сам Солженицын - я "один из свидетелей и страдателей бесконечно жестокого века России"). [Савельев А. 2008: С.31, 33.]
Актуальность работы. Л.Н. Толстой в "Николае Палкине" написал: "Зачем раздражать народ, вспоминать то, что уже прошло? Прошло? Что прошло? Разве может пройти то, чего мы не только не начали искоренять и лечить, но то, что боимся назвать и по имени. Разве может пройти жестокая болезнь только оттого, что мы говорим, что прошло. Оно и не проходит и не пройдет никогда, и не может пройти, пока мы не признаем себя больными. Для того чтобы излечить болезнь, надо прежде признать ее. А этого-то мы и не делаем". Мы не случайно начали с цитаты этого великого человека. Солженицын является продолжателем непреходящих традиций русской литературы. Это человек одаренный нравственным ясновидением. Как и классики русской литературы, А. Солженицын во всех своих произведениях стремится к художественному воплощению подлинной жизненной реальности со всей мерой нравственной ответственности автора за это воплощение. Наше обращение к творчеству Александра Исаевича
Солженицына обусловлено масштабом его личности и тем значением, которое эта фигура имеет для истории развития общественной мысли России второй половины ХХ века и истории литературы того же периода. Вот как цитирует самого Солженицына исследователь Спиваковский: "А истина, правда, во всем мировом течении одна, Божья". По всей видимости, именно на таком понимании истины как божественного Промысла, на бесконечном доверии к жизни как к сфере, в которой неявно для нас присутствует замысел Божий, и создавался художественный мир А.И. Солженицына.
Человеку ХХ века век ХIХ представляется золотым. Но Пушкин называл свой век "жестоким", Баратынский - "железным". На всем протяжении ХIХ столетия в России и в Европе раздавались голоса, предупреждавшие о шаткости такого мирового порядка, который обещает бесконечный путь развития. И в начале ХХ века, вместо торжества Прогресса, разразилась мировая катастрофа. Очевидно, мы должны были вследствие духовных потерь ХVIII и XIX века, пройти через ад ХХ века. Смысл русского ХХ века Солженицын формулирует как расплату, которая была предъявлена историей за революционные увлечения и либеральные заблуждения. "Я многие годы страдал: ну за что такая несчастная судьба у России! И я понял: значит, вот это и есть узкие, страшно тяжкие ворота, через которые мир должен пройти. Просто Россия прошла первая. Мы все должны протиснуться через этот ужас". Солженицын говорит о перерождении гуманизма в ХХ веке, того рационалистического гуманизма, которому раньше удавалось смягчить зло и жестокость, однако в ХХ веке дважды взорвались "котлы запредельных жестокостей". По Солженицыну на ХХ веке лежит неизмеримо большая вина за катастрофу истории. Солженицын-историк пишет о народе, который не оправдал звание богоносца и добровольно сочетался с коммунизмом. "Приходится признать, - пишет Солженицын, - что весь ХХ век жестоко проигран нашей страной; достижения, о которых трубили, все - мнимые. Мы сидим на разорище". И в другом месте: "Не уклонимся осознать и страшней: русский народ в целом потерпел в долготе ХХ века - историческое поражение, и духовное, и материальное". Образы русской смуты - и Первой (в исторических образах), и Второй, в 1917-1918 годах, и Третьей, времен "России в обвале" ("лихие девяностые"), наполняют художественную прозу и актуальную публицистику писателя. Обсуждение сочинений А.И. Солженицына и его судьбы, как показывает опыт общения с читателями, затрагивает самую сердцевину мировосприятия людей, самый чувствительный нерв их сознания. Солженицын остается сегодня "болевой точкой" России и русского читателя. [Круглый стол "Солженицын и ХХ век" 2008: С. 16-17]
Академик Раен Валентин Никитин верно подметил: "Мир действительно вступил в апокалипсическую эпоху, вот отчего нам кажется, что "протонные струи" в опытах современных физиков-ядерщиков могут взорваться в "черную дыру", вызвать планетарную катастрофу и породить гекатомбу жертв… Стремление заглянуть за роковую завесу, предощущение того, что близко, что при дверях есть, присуще не только религиозному сознанию, но и сознанию каждого мыслящего человека".
Объект исследования. Проза Александра Исаевича Солженицына ("Захар Калита", "Матренин двор", "Правая кисть", "Раковый корпус", "Эго").
Предмет исследования. Формы и способы применения апокалипсических мотивов в произведениях Солженицына как метод художественно-дидактического осмысления окружающей действительности.
Цели и задачи работы. Целью данной работы является раскрытие основных апокалиптических мотивов в прозе Солженицына.
Данная цель достигается решением следующих задач:
Определить общую характеристику Апокалипсиса.
Выявить актуальность и значимость данной тематики в современной русской литературе.
Обозначить на примерах отдельных произведений Солженицына апокалипсические мотивы и их значимость в контексте данных текстов.
Доказать необходимость и уместность этого явления в контексте творчества данного писателя в целом.
Глава 1. Апокалипсис и его отражение в эсхатологии и литературе: теоретический аспект
.1 Апокалиптические мотивы и символика: эсхатологический аспект
Что же такое Апокалипсис? Апокалипсис - это Богодухновенная книга Откровения о судьбах мира и человечества, изложенная преимущественно в символах и аллегориях. Для датировки Апокалипсиса основополагающим остается свидетельство св. мученика Иринея, епископа Лионского, окончательно он был канонизирован на III Константинопольском Соборе 680 г. Обычно Апокалипсис воспринимается как пугающая "книга ужасов", синоним мирового катаклизма и всеобщей гибели. На самом деле он оптимистически возвещает об уничтожении зла и его демонических носителей, об установлении на земле царства Божия - Нового Иерусалима. Как литературный жанр Апокалипсис восходит к библейским книгам пророка Даниила (II в. до Р.Х.), в которых предсказывалось избавление Израиля от притеснителей, благодаря чудесному вмешательству Божию. Типологически Апокалипсис имеет черты сходства с некоторыми пророческими книгами Исайи, Иезекииля, Иоиля, а также с отдельными апокрифами, часть из которых утрачена. Автор Апокалипсиса, св. апостол и евангелист Иоанн, именуемый Тайнозрителем, разворачивает перед нами целую галерею потрясающих воображение и сознание образов и событий. Комментаторы придерживаются двух основных позиций. Одни стараются свести пророчества Апокалипсиса к минимуму, видя в них отражение исторических событий или даже астрономических коллизий. Другие комментаторы стремятся интерпретировать всю мировую историю, все события прошлого, настоящего и будущего, включая историю Церкви и Страшный Суд, как проекцию профетических видений, открывшихся любимому ученику Спасителя на острове Патмос, куда он был сослан. В действительности образы Апокалипсиса не совпадают с историческими персоналиями и событиями.
Иносказания и символика Апокалипсиса получили художественное воплощение в иконописи и живописи, в книжных миниатюрах и графике, широко распространены изображения четырех апокалипсических всадников и трубящего архангела, возвещающего о Втором пришествии Христа. Идеи, образы и сюжеты Откровения нашли также отражение в мировой литературе, достаточно вспомнить "Центурии" Нострадамуса, "Антихрист" Эрнста Ренана.
Апокалипсическая символика и поныне питает воображение поэтов и мистиков, философов и богословов, нередко, порождая, к сожалению, всякого рода сектантские спекуляции и измышления. [Никитин В. (интернет-ресурс)]
Именно к Апокалипсису восходит эсхатология - богословское учение о последних судьбах мироздания и человечества. В христианской парадигме эсхатология - это учение о финале мировой истории, о страшных событиях, предваряющих приход антихриста и установление его диктатуры, о сопутствующих этому периоду катаклизмах, наконец - о Втором пришествии Христа, всеобщем воскресении мертвых, Страшном Суде, преображении вселенной. Есть в Апокалипсисе и намеки на апокатастисис - возвращение в первоначальное райское состояние. Следует обратить внимание, что хотя вся Библия является Откровением Божиим, но в христианской традиции лишь для Апокалипсиса усвоено это наименование. Апокалипсис - самый ранний памятник Нового Завета, написанный еще до Четвероевангелия; и он, безусловно, является наиболее иудаизированной книгой Нового Завета.
Таким образом, апокалипсическая эсхатология - это и Страшный Суд, и чаяние мировой гармонии; осуждение грешников, и торжество праведников; вечные муки в геенне огненной и несказанное блаженство в раю; обрыв истории и начало метаистории... Отсюда исключительная напряженность, противоречивость, антиномизм, многогранность и синтетичность эсхатологических представлений, как в самом богословии, так и в культуре. Вот уже два тысячелетия аллегорическо-символический язык Апокалипсиса, его глобальная иносказательность привлекают к этому несравненному памятнику внимание философов и богословов, художников и поэтов, математиков и музыкантов. Топонимика и антропонимика Апокалипсиса позволяют широко использовать его образы и идеи в живописи и поэзии. Можно сказать, что Апокалипсис является тем оселком, тем пробным камнем, на котором испытуется качество различных культурных ценностей, выявляется отличие подлинного от мнимого. Образы Апокалипсиса получают резонанс и в других мировых религиях и культурах, например, в исламе. Вспомним "Подражание Корану" А.С. Пушкина. История рода человеческого не развивается по какой-то восходящей спирали "теории прогресса", но идет зигзагами, претерпевая неудачи и провалы, через тернии к звездам! Церковь учит, что царство Божие в истории не может быть осуществлено во всей полноте, что до самого конца исторического времени будет продолжаться борьба добра и зла. Эта борьба проходит через всю мировую культуру, вызывая соответствующую дифференциацию в системе ее ценностей, подлинных и мнимых. [Никитин В. (интернет-ресурс)]
1.2 Отражение апокалиптических сюжетов в русской литературе 19-20 веков
солженицин проза апокалиптический сюжет
Россияне, пережившие опыт концлагерей и репрессий, их дети и внуки, чувствуют эту связь между Голгофой и Апокалипсисом как никто другой. Интерес к эсхатологической проблематике в русской культуре резко усилился в начале XX века. Точкой отсчета можно считать знаменитые "Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории" Владимира Соловьева. Не случайно этот трактат был закончен в 1900 году, на рубеже двух эпох. Последовал целый ряд беллетристических и публицистических произведений, авторы которых ставили и пытались разрешить сугубо эсхатологические вопросы: "Грядущий хам" Дмитрия Мережковского, "У последней черты" Михаила Арцыбашева и т.д. Из поэтов начала XX века к апокалипсическим образам неоднократно обращался Валерий Брюсов. Революция 1917 г. для русской интеллигенции явилась малым Апокалипсисом и поистине Страшным Судом, жестоким и безжалостным. Те, кто приветствовал революцию (например, футуристы), оказались в плену своих мнимо-апокалипсических представлений, с опрокинутой и перевернутой шкалой ценностей. Еще один наш малый отечественный Апокалипсис - распад Советской империи.
Люди культуры знают об угрозе Апокалипсиса и предостерегают своим творчеством, ищут союза со служителями науки и Церкви. Сегодня очевидно, что в творчестве очень многих художников и поэтов XX века, порой инстинктивно, сказывается апокалипсическое видение мира, - ведь все мы живем в безумное время. И все же каждый художник склонен воспринимать более трепетно, более адекватно свой собственный конец, свою индивидуальную смерть, чем всеобщий апокалипсис, - и это тоже понятно. [Никитин В. (интернет-ресурс)]
В отечественной культуре издавна сложилось особое представление о роли литературы и призвания художника. "Поэт в России больше чем поэт", он - Пророк, призванный "глаголом жечь сердца людей". Он мыслитель, властитель дум, нации. В ХХ в. Такое понимание предназначения художника, наиболее полно сформулированное веком девятнадцатым, воплотил в своей судьбе Александр Исаевич Солженицын. [Колядич Т.М. 2005: С. 320.]
В наш век, когда стало так модно дискредитировать моральные ценности, когда само слово "мораль" так часто берется в кавычки, - огромная заслуга Солженицына, помимо его несравненного таланта, заключается в том, что и своими произведениями, смело разоблачающими внешне торжествующую аморальность, и своим смелым стоянием за правду он способствует реабилитации этики, в которой так нуждается наш век. Солженицыну удалась одна из самых трудных задач моральной философии - дать апологию добра без налета скуки. Он как писатель сумел художественно заинтересовать читателей добром. В своем творчестве он напоминает читателям о самом главном - в человеке - о том, что делает человека человеком - о его этической сущности, о Вечном в человеке. [Левицкий С. 2011: С.107.]
Глава 2. Апокалиптические мотивы в прозе А. Солженицына
Александр Исаевич Солженицын сказал в одном из интервью: "Я отдал почти всю жизнь русской революции". Задача свидетельствовать об утаенных трагических поворотах русской истории обусловила потребность поиска и осмысления их истоков. Они видятся именно в русской революции. "Я, как писатель, действительно поставлен в положение говорить за умерших, но не только в лагерях, а за умерших в российской революции, - так обозначил задачу своей жизни Солженицын в интервью 1983 года.- Я 47 лет работаю над книгой о революции, но в ходе работы обнаружил, что русский 1917 год был стремительным, как бы сжатым, очерком мировой истории ХХ века. Получается, что я каким-то косвенным образом писал также историю Двадцатого века". [Голубков М.М. 2003: С.240.]
Солженицын в своей книге "Россия в обвале" писал: "Русский народ в целом потерпел в долготе ХХ века - историческое поражение, и духовное, и материальное. Десятилетиями мы платили за национальную катастрофу 1917 года, теперь платим за выход из нее - и тоже катастрофический. Мы сломали не только коммунистическую систему, мы доламываем и остаток нашего жизненного фундамента". Россия, как ее видел писатель, стояла на последних рубежах перед бездной национальной гибели, перед угрозой утраты ещё населения, ещё территории, ещё государственности. "И последнее, что у нас ещё осталось отнять, - и отнимают, и воруют, и ломают ежедень - сам Дух народа. Вот этой разбойной, грязнящей атмосферой, обволакивающей нас со всех сторон". Так же как сверх всякого разумения Солженицын верил, что вернется на родину физически, при жизни, а не только книгами, так и теперь, вопреки очевидностям, верил, что низшая точка падения пройдена. И видел только одно спасительное правило: "Действуй там, где живешь, где работаешь! Терпеливо, трудолюбиво, в пределах, где еще движутся твои руки". Самые проницательные и художественно одаренные современники Солженицына, восхищаясь им как писателем, не скрывали своего потрясения от знакомства с Солженицыным - человеком. Первой разглядела его особую природу Анна Ахматова. "Све-то-но-сец!.. Мы и забыли, что такие люди бывают… Поразительный человек… Огромный человек…" Ещё не были написаны "Архипелаг", "Красное колесо", не случилось второго ареста и изгнания, но Ахматова все угадала. Солженицын… Имя-крик, имя-скрежет, имя-протест. Ожог сознания. Скальпель офтальмолога, снимающий катаракту с глаз, раскрывающий угол зрения. Артиллерист, вызывающий огонь на себя. Один в поле воин. Русская душа, которая вышла живой и неизгаженной из мрачного, безнадежного времени. Гениальный русский крестьянин из села Сабля, где течёт Живая Вода. Единственный, кому верят. Дон Кихот. Герой ненаписанного романа Достоевского. Словом изменил мир. Некого поставить рядом. Нет уже почвы, на которой всходили бы такие люди. И это только начало бесконечного ряда высказываний. [Сараскина Л.И. 2008: С. 858, 859, 896, 899.]
Не будет преувеличением сказать, что предметом изображения в эпосе Солженицына стал русский человек ХХ века во всех его трагических изломах - от Августа Четырнадцатого до сего дня. Но будучи художником, он пытается понять, как эти события отразились на русском национальном характере. В свое время М. Горький очень точно охарактеризовал противоречивость характера русского человека: "Люди пегие - хорошие и дурные вместе". Во многом эта "пегость стала предметом исследования у Солженицына. [Голубков М.М. 2003: С.244-245.]
2.1 Рассказ Солженицына "Захар Калита" как символ "забытости русской истории"
Многие произведения малых форм Солженицына связаны между собой не только временем написания, но и пространством - навеяны впечатлениями от поездок автора по средней полосе России. Остановимся на его рассказе "Захар-Калита". В нем, как и во многих рассказах автора, очевидно обостренное внимание автора к "нравственному началу жизни, к нравственной сути любого поступка человека". Здесь основное действие занимает всего один день, хотя широко вводится тема прошлого. В рассказе "Захар-Калита" - это давно минувшие дни: главный герой представлен на остывшем историческом пепелище. Солженицын поднимает здесь вопрос "об охране памятников Отечества и, шире, отечественной памяти". Это рассказ об истории и современности, об их неразрывной связи, которая не всегда ясно осознается. Историческое прошлое и настоящее объединяет место действия в рассказе - Поле Куликово. Поэтому все, даже самое незначительное, что происходит с путешественниками на этом Поле, приобретает особый вес и смысл. Параллельность повествования о прошлом и настоящем определяет динамику всего рассказа.
Рядом с рассказчиком и его молчаливым спутником - смотритель заповедного Поля Захар Дмитрич. Рассказчик называет его Захаром-Калитой. Прозвище объясняется довольно прозаически: Книгу Отзывов носил смотритель в калите. Калита - это кошель, сума с деньгами, т. е. храниться там должно нечто ценное. А для обыденных вещей у Захара был "простой крестьянский мешок, в котором позвякивали бутылки и стеклянные банки". Этим рассказчик дает основания для новых ассоциаций, отсылающих читателя к началу XVI в., во времена московского князя Ивана I Даниловича Калиты -деда Дмитрия Донского, героя Куликовской битвы. [Романова Г.И. 2005: С. 46-47, 49-50.]
Захар-Калита - ключевой образ рассказа. Он возвышен и смешон одновременно. Его неуклюжее богатырство не вписывается в мелкопоместный ландшафт современности, а призвание Собирателя и
Хранителя русской славы оказывается невостребованным. Но в структуре этого рассказа роль не меньшую, чем ирония играет и другой неотторжимый от нее элемент. Сквозь первый, "реальный", слой повествования, просвечивает другой, исторический. Прозвище Захара восходит к другому прозвищу, которые ироничные современники дали скаредному царю-скопидому, Ивану: "иже исправи землю русскую от татей" и принес ей "тишину великую и правый суд". Пример Калиты знаменует собой один из двух архетипов противостояния России нашествию татей, один из способов ее исторического самосохранения: крепость "задним умом", союз с чуждой властью и постепенное укрепление, медленное собирание сил.
Это путь тактический. Но есть и жертвенный. Знамение этого пути - куликовская битва. И вот Солженицын поручает Калите охранять Поле Куликово! Возникает творческое напряжение полюсов. Цепочка ассоциаций множится. И коммунистический режим предстает новым татарским нашествием, и проблема сопротивления этому нашествию вырастает сама собою. Возникает вопрос, какой путь выбирать: тактический или героический. Не о самом ли себе, не о завершении ли тактического периода опасной близости к власти и временного союза с нею написал в своем последнем "подцензурном" произведении Солженицын? Не вернул ли он этим рассказом "ярлык" Золотой Орде Советского государства, не предупредил ли о приближении срока Куликовской битвы с ним? [Архангельский А.Н. 1991: С.255-256.]
Захар у Солженицына - это русский мужик с его вечной угрозой дойти до справедливого царя-батюшки, в данном случае - до министра культуры. Но этого никогда не случится! У Захара нет ни желания, ни возможности. Вот и олицетворяет он собой вечное русское ничегонеделанье и душевные муки. Так и мучиться ему всю свою жизнь. Правда в этом есть, но не все так безнадежно. Для полноценной жизни у Захара все есть: и душа живая, и цель, и смысл жизни, пусть не глобальный. Может быть, не хватает ему близких по духу людей. Не все его понимают. Но без таких людей не было бы и России. К сожалению, русские Захары встают во весь рост только в тяжелые, опасные для Родины времена. Но и сейчас Захар очень нужен. Ведь он - "дух этого Поля, стерегущий, не покидавший его никогда". И этот дух - не мираж, а реальность. [Медведкова О. 2010: С.33.]
.2 Православное восприятие жизни в условиях тоталитарного режима
Рассказ "Матренин двор" - "подлинно гениальное" (В. Максимов) произведение Александра Солженицына. За ним закрепилось мнение как о самом совершенном художественном творении писателя. "Матренин двор" занимает особое место не только в творчестве автора, но и в контексте века минувшего. Он воспринимается как явление знаковое, как одно из самых веских доказательств того, что русская литература смогла осуществить свою гуманистическую и одухотворяющую миссию даже в эпоху тотального насилия и торжествующей бездуховности. Заслугу автора видят в том, что он сумел вызволить из забвения отброшенный в ХХ веке за ненадобностью идеал праведной жизни - то есть по Божьему закону. Время, изображаемое в рассказе "Матренин двор" - один из самых мрачных периодов русской истории, эпоха торжества злых, "демонических" сил, "царство антихриста". Тут следует прояснить, что понимал автор под царством антихриста. То царство тьмы, против которого он восстал, есть феномен не только политический и социальный, но и метафизический и религиозный. Для Солженицына дьявольский антимир - это не только общество, основанное на тотальном насилии, но и царство эгоизма и примитивного рационализма, власть зоологических инстинктов, абсолютное торжество "материи" и полное отрицание "духа".
В завязке рассказа Игнатич, вернувшийся в Россию после десяти лет лагерей и ссылки, прости. Чтобы его навсегда определили "подальше от железной дороги". Проходящая через весь рассказ антитеза идеальное-инфернальное находит отражение в названиях двух поселков, в которые попадает Игнатич. Первый - Высокое Поле - устремлен в небо. Второй - Торфопродукт - устремлен в царство тьмы, в бездну. Даже цветовая гамма у второго поселка была соответствующая: преобладают серые, темные, мрачные тона. Да и расположен этот второй поселок в низине, а древние иконописцы в нижней части иконы располагали именно царство антихриста.
Наиболее близкие Солженицыну персонажи ощущают себя не только во времени, но и в вечности, поэтому автор во многих своих произведениях рисует картины звездного неба. Дневное небо "засвечивает" от человека Божий мир, ночное же, напротив, "затемняет" земное и открывает небесное, бесконечное. Возможно, что именно воспоминание о звездном небе поморгает герою "Матрёниного двора" вырваться из инфернального Торфопродукта.
Автор в своем рассказе абсолютно достоверно воспроизводит типичные для хрущевской эпохи реалии социально-политической жизни. Это понадобилось Солженицыну прежде всего для того, чтобы "оттенить" заброшенность русской деревни, забытой руководством страны. Оно было одержимо навязчивой идеей, непосильной и без того надорванной России, осуществлять в мировом масштабе экспансию "передового учения", любой ценой доказывать преимущества социализма.
Ключевой образ рассказа, имеющий не только конкретное социально-историческое, но и обобщенное символическое значение - сам матренин двор. Он тоже разрастается до масштабов вселенной, так как события, происходящие в нем и вокруг него, имеют не частный, а общенациональный и даже универсальный онтологический характер. Внешне ограниченное пространство этого двора аккумулирует в себе не только судьбу патриархальной христианской России, но и судьбу всего современного человечества. Итак, главным оплотом христианской России в произведении Солженицына является дом Матрены Васильевны Григорьевой. Сама героиня во многих отношениях схожа с персонажами древнерусской житийной литературы, с Сергием Радонежским. Солженицынскую праведницу мало кто ценит из односельчан. После того, как умерли один за другим шестеро детей Матрены, вся деревня решила, что в ней - порча, и эта убежденность передалась самой героине. Эта ее "порча" по мнению односельчан проявлялась в том, что она не гналась за обзаводом, была не бережная, бесплатно помогала чужим людям, и даже о сердечности и простоте Матрены в деревне говорили "с презрительным сожалением". Здесь, в царстве антимира, корысть, материальный расчет сознательно возводятся в принцип, а всякое отступление от этого правила воспринимается как аномалия, "порча". На самом же деле порча завелась не в Матрене, а в ее односельчанах. И то, что происходит в Тальново, есть результат массового духовного заболевания, переживаемого Россией в ХХ веке.
Антимир, появившийся из чёрного провала и постепенно захвативший почти все пространство православной России, окружил со всех сторон дом Матрены. Вокруг матрениного двора, как когда-то вокруг обители преподобного Сергия, бродят "воины бесовские". Те бесы, которые являлись святому Сергию, тоже были похожи на людей. "Бесы", в человечьем обличье являющиеся Матрене, одеты иначе, но суть их за шесть столетий не изменилась: они по-прежнему пытаются потеснить, изгнать с русской земли праведников, заставить их изменить своей вере. В случае с Матреной внешнюю победу одерживают бесы, разрушившие ее обитель, растерзавшие ее тело. Символически сам финал рассказа может быть прочитан как восхождение героини на свою Голгофу. Так же символичен и образ "апокалипсического чудища" паровоза. Под ним, вынырнувшим из ночного мрака, погибает героиня. После смерти праведницы тьма продолжает удерживать ее изуродованное тело. Но не случайно Солженицын сохранил целой правую руку Матрены: "Там будет Богу молиться". И даже на ее похоронах родственники продолжают печься о бренном, не вечном: обвиняя друг друга ведут соперничество за скудное наследство Матрены. [Урманов А.В. 2004: С.56, 58, 67-71, 73-75, 85-87, 89.]
В основу рассказа "Правая кисть" и повести "Раковый корпус" легли впечатления Солженицына от пребывания в 13-м корпусе ташкентского онкологического диспансера и последующего за ним чудо исцеления. [Сараскина Л.И. 2008: С.401.]
2.3 Рассказ Солженицына "Правая кисть". Роль мотива возмездия
"Правая кисть" - это рассказ символ. Здесь смерть героя, это не только осмысление его жизни, его нравственных ценностей, но и оценка идеологии государства, оценка мировоззрения человека советской эпохи. Ее герой - беспомощный, больной старый калека, "ветеран" карательного ЧОН, которому не оказывают помощи, и он в одиночестве, возможно, умирает. Сам рассказчик является одним из пациентов "ракового корпуса", десять из тридцати пяти лет своей жизни проведший в сталинских лагерях и после этого сосланный в вечную ссылку. У бывшего чекиста документы сгорели, и теперь не может доказать, что в прошлом был великим человеком и служил великой цели - уничтожал врагов нового советского государства. Отчасти он в этом винит и себя, что "справок не копил".
Здесь, в этом рассказе, Солженицын продолжает гуманистическую линию классической литературы. Русские писатели всегда выражали свое отношение к любой форме насилия и лжи, любому проявлению унижения человеческого достоинства, утверждая нежизнеспособность идеи, которая не основана на человечности. Так ключевым символом всего рассказа является образ правой кисти, так же, как "мотив рассечения, разрубания" (А.В. Урманов), встречающийся во многих книгах писателя. Почему же автор весь свой сюжет строит на синекдохе, делая героем не человека, а его кисть: "На полном размахе сносила голову, шею, часть плеча эта правая кисть"? Образ мертвой правой кисти - это символ несвободы, отсутствия правды, а значит, смерти всего, что не имеет высшего смысла: насилия, лжи, унижения человеческого достоинства. Главным же героем этого рассказа является сама жизнь. Способность быть открытым жизни и истине - критерий оценки персонажей. [Пономарева И. 2010: С.34-35.]
В сюжете "Правой кисти" явственно звучит сквозной для прозы Солженицына мотив возмездия, но сводить смысл рассказа только к нему было бы явным упрощением. Символический смысл использованного Солженицыным художественного приема более содержательно насыщен, чем это представляется на первый взгляд. Правая кисть, вооруженная саблей разрубает, рассекает "оставшихся гадов" бездумно, как бы автоматически, сама по себе. Мотив разрубания, рассечения, раскалывания, главным иконическим элементом которого является образ топора или функционально тождественных орудий - важнейшая символическая траектория содержания. Эти орудия убийства являются архетипически универсальной и наиболее впечатляющей эмблемой неумолимой беспощадности и первобытной жестокости. [Урманов А.В. 2004: С.324-325, 327.]
Солженицын "Правую кисть" строит по принципу антитезы живого и мертвого, используя прием перевернутой ситуации, осмысляя, почему человек часто подменяет живое мертвым. Автор неслучайно дает читателю возможность" встречи" еще с одним героем, санитаркой, поведение которой во многом является олицетворением "мертвого" в произведении. Оба героя этого рассказа не знают "порядка", они выбрали ложные ценности, и это вызывает у читателя боль, жалость, сострадание, ибо они обречены на разочарование и горечь, однажды встретившись с мыслью о том, что их жизнь "прошла", а они словно и не жили. Трагедия судьбы маленького человека в том, что все главные человеческие ценности были заменены на противоположные, и он оказался беззащитным перед таким "порядком". Хочется напомнить слова Л. Чуковской: "Страшна судьба человека, который неправильно понял главное в своей эпохе. Как бы он ни был умен и порядочен - он обречен во всем наврать, натворить глупостей и подлостей". Жизнь, человечность, сострадание, милосердие неразрывно связаны между собой. Если в нашей жизни не будет этого, она станет бессмысленной и "мертвой", а наш финал может быть бесславен и страшен. Да убережем друг друга от этого! [Пономарева И. 2010: С.36-37.]
2.4 Продолжение традиций Л. Толстого и его притчи "Чем люди живы?" в повести Солженицына "Раковый корпус"
В своей следующей повести "Раковый корпус" Солженицын в полной мере реализует семантические возможности жанра социально-психологической повести. Ее персонажи, собранные в одной палате для онкологических больных, представляют собой микромодель всего советского социума. Каждый из них - жертва или палач, или просто зритель - несет на себе печать государственной системы, которая так или иначе повлияла на его духовный облик. И все они поражены смертельной болезнью. Поставив своих героев в "пороговую ситуацию", автор совершает своего рода вскрытие источников духовной болезни, анализ ее характера, выявляет, возможно ли ее излечение и какою ценою оно добывается. Отношение к смерти, то есть к взыскательному суду над собой по самой "последней мере", определяет способность или неспособность человека к покаянию. Русанов, который в свое время "дал материал" в органы на своего друга и вообще, рьяно работая "по анкетным делам", немало судеб покалечил, ни о каком раскаянии и не задумывается, он окончательно законсервировался в сознании собственной непогрешимости. И потому, хотя Павел Николаевич выписывается из больницы, полон надежд, однако, врачи-то знают, что он обречен. А вот Ефрем Полдуев, чью совесть разбередила Толстовская притча "Чем люди живы?", сдвинулся внутри себя и испытал муку раскаяния перед теми несчастными зэками, которых он гнобил, и вспомнил слова одно из них: "И ты будешь умирать, десятник!" А интеллигент Шалубин сам, без чьей-либо подсказки казнит себя в том, что двадцать пять лет гнулся и молчал. Эти люди очищаются покаянием и через покаяние духовно возвышаются над физической своей смертью. [Лейдерман Н.Л. 2010: С.296-297.]
В "Раковом корпусе" почти не запечатлена гулаговская реальность. Здесь показывается жизнь, скованная не колючей проволокой, а как бы самой природой. Угроза безвременной гибели нависает над человеком уже не со стороны всемогущего государства с его репрессивным аппаратом, а изнутри человеческой телесности, способствуя образованию в ней злокачественной опухоли. Будни ракового корпуса писатель рисует спокойными, сдержанными красками, избегая искусственной драматизации. Но вблизи небытия, в тоскливом ожидании больными своей участи для Солженицына заключена возможность постановки самых главных, "последних" вопросов человеческого существования, прежде всего о смысле жизни. Болезнь не считается с социальным статусом, ей безразличны идейные убеждения, национальности, и именно в этом, внезапном и бесспорном обнажении изначального природного равенства всех перед смертью становится особенно очевидной социальная извращенность в идеологический примитив. В противовес тотальной идеологии автор открывает единую человеческую участь, иные критерии добра и зла, иное понимание человеческого предназначения. "Чем жив человек?" и "Для чего живет человек?" - эти вопросы пронизывают повествование.
Не случайно появление в больничной палате томика Л. Толстого. Солженицын открыто обращается к его духовному опыту позднего творчества с его религиозно-этическими исканиями, напоминает о гуманистической правде русского ХIХ века с его христианской идеей, о толстовском "главном законе" - любви человека к человеку.
Русанов - фигура в романе не случайная. Он представитель нового правящего класса. Он мыслит не иначе как газетными штампами и лозунгами. Зло, которое он несет в себе, им самим совершенно не осознается. Так обнажая, нередко сатирическими средствами, русановскую внутреннюю мертвенность и духовную нищету, писатель призывал к выздоровлению всего общества, зараженного идеологическим вирусом. Авторское отрицание в "Раковом корпусе" серьезно и сильно, но все-таки не оно задает тон. Тоска по жизни, не задавленной железной пятой государства, не втиснутой в узкие рамки идеологических норм, по ее вольному течению и самопроявлению слышна в повести едва ли не больше, чем в других сочинениях Солженицына.
Жизнь не хочет знать о смерти, считаться с ней, не хочет видеть ее мук. Человек отталкивается от смерти, отдаваясь порывам жизни, ее сладким волнениям, страстям, радостям. В "Раковом корпусе" писатель меньше всего является нравоучителем. Он словно приветствует все живое, снимая паутину с того, что привычно наполняет человеческое существование, согревает и осмысливает его, делает людей ближе друг к другу, но что в каждодневной сутолоке и замороченности человек перестает ощущать как дарованное ему благо. Сталкивая в повести своих персонажей, автор показывает, что они не стеснены никакими высшими духовными ценностями, они способны смять все на своем пути. Им чужда идея раскаяния, одна из заветных для самого Солженицына. В повести она прочерчивает водораздел между живой душой и омертвевшей, между персонажами, в которых совесть спит или совсем атрофировалась, и теми, в ком она бодрствует или пробудилась. Совесть выступает как чувство глубинной связи с другими людьми, как душевная расположенность к ним, как сострадательность, как обращенность к добру и истине. Вот мера, которой мерит писатель человеческое существование, достоинство личности. Отчасти это и ответ на вопросы, которыми задается Олег Костоглотов: "Какова все-таки верхняя цена жизни? Сколько можно за нее платить, а сколько нельзя?" В этом отношении Солженицын продолжает воспитательную линию русского романа, мощную у Л. Толстого и Ф. Достоевского, но почти заглохшую в советской литературе. [Довнор А.И. 2003: С.232-235.]
Фактически в этой повести онкологический корпус - это исповедальня, место для причастия, последняя возможность выяснить собственную падшесть, ограбленность. Как мы уже указали выше, Солженицын и сам пережил потрясение, которое, видимо, и его заставило оглянуться на Голгофу, где испил всю полноту чаши смертной Христос. В болезни, настигшей писателя, была заключена некая загадка: она выглядела в его глазах местью природы за какое-то "торможение" и опрощение человека, за предписанную старость среди молодости! Он сказал однажды: " Рак - это рок всех отдающихся жгучему, желчному, обиженному, подавленному настроению. В тесноте люди живут, а в обиде гибнут. Есть такая точка зрения у онкологов: раковые клетки всю жизнь сидят в каждом из нас, а в рост идут, как только пошатнется. Скажем, дух". С этой точки зрения - кто пошатнул дух, кто заложил клетки "старости" в людей? - автор и всматривается в пассажиров роковой палаты №13. Можно сказать, что какая-то закоренелая, долговременная теснота, духота, обида сдавливала жизнь всех, кто попадал сюда. Вся повесть в известном смысле - это непрерывный этический, даже "богоискательный" процесс, порой гротескно отражающий все предшествующее бытие героев. [Чалмаев В.А. 1994: С.129,133-134.]
2.5 Апокалиптическое жизневосприятие в рассказе А. Солженицына "Эго"
Готовность жертвы самим собой и своей собственной семьей, самым дорогим, что дано человеку, во имя неких высших ценностей, приводит самыми разными путями лучших героев Солженицына к пониманию истинных христианских ценностей, отличных от традиционных ценностей гуманистического плана, утвержденных еще эпохой Ренессанса. Однако далеко не всегда в эпосе Солженицына пропасть, разделяющая людей двух русских субкультур, преодолевается. Трагедия ментальной несовместимости людей, принадлежащих одной нации, многократно усиливается историческими обстоятельствами гражданской войны, делающей губительными утопические представления русской интеллигенции о "народе - богоносце". Павел Васильевич Эктов из рассказа "Эго", сельский интеллигент, смысл своей жизни видевший в служении народу, "в повседневной помощи крестьянину в его текущих насущных нуждах, облегчении народной судьбы в любой реальной форме" вполне испытал его губительность. Во время гражданской войны Эктов не увидел для себя, народника и народолюбца, иного выхода, как примкнуть к крестьянскому повстанческому движению, возглавляемому Антоновым. Самый образованный человек среди сподвижников Антонова, Эктов стал начальником его штаба. Солженицын показывает трагический зигзаг в судьбе этого великодушного и честного человека, унаследовавшего от русской интеллигенции неизбывную нравственную потребность служить народу, разделять крестьянскую боль. Но выданный теми же крестьянами ("на вторую же ночь был выдан чекистам по доносу соседской бабы"), Эктов сломлен шантажом. Он не может найти в себе сил пожертвовать женой и дочерью и идет на страшное преступление, по сути дела "сдавая" весь антоновский штаб - тех людей, к которым он пришел сам, чтобы разделить их боль, с которыми ему необходимо было быть в лихую годину, чтобы не прятаться в своей норке в Тамбове и не презирать себя! Солженицын показывает судьбу раздавленного человека, оказавшегося перед неразрешимым жизненным уравнением и не готовым к его решению. Он может положить на алтарь свою жизнь, но жизнь дочери и жены? В силах ли вообще человек сделать подобное? Условия таковы, что и добродетельные качества человека оборачиваются против него. Кровавая гражданская война зажимает частного человека между двух жерновов, перемалывая его жизнь, его судьбу, семью, нравственные убеждения.
Безрелигиозно-гуманистическая традиция, восходящая к ренессансной эпохе и прямо отрицаемая Солженицыным, мешает человеку ощутить свою ответственность шире, чем за семью. Как одно из самых больших заблуждений современной цивилизации писатель трактует гуманистические идеи, восходящие к ренессансной эпохе и высшей ценностью мира, центром мироздания, целью развития вселенной утверждающие человека, человека несовершенного, не свободного от самолюбия, зависти, тщеславия и десятка других пороков. Такие идеи видятся Солженицыну как антирелигиозные, несовместимые с христианским мировоззрением, умножающие
гордыню человека и человечества. Современному человеку, воспитанному на просвещенческих идеалах, практически невозможно смириться с мыслью, что не его счастье и несчастье человечества является конечной целью существования Вселенной. Но для чего же тогда рожден человек, если не для счастья? Такая постановка вопроса видится Солженицыным как глубоко порочная реализация просвещенческих идей. Многократно упрощенные в лозунгах советской литературы, эти идеи оборачиваются гибелью личности, обладающей "жалкой идеологией" "человек создан для счастья", выбиваемая первым ударом нарядчикова дрына. Довод, которым Солженицын опровергает эту "жалкую идеологию", прост и очевиден: "Если бы, как декларировал гуманизм, человек был рожден только для счастья, - он не был бы рожден и для смерти. Но оттого, что он телесно обречен смерти, его земная задача, очевидно, духовней: не захлеб повседневностью, не наилучшие способы добывания благ, а потом веселого проживания их, но несение постоянного и трудного долга, так что весь жизненный путь становится опытом главным образом нравственного возвышения: покинуть жизнь существом более высоким, чем начинал ее". Видит ли современный человек эту цель в конце своего жизненного пути? Если нет, то причиной тому, по Солженицыну, становится дезориентация современного человека в этом мире и забвение им основных, глубинных, бытийных ценностей, и как результат - утрата истинного смысла жизни. В сущности, взгляды Солженицына, дают ключ к пониманию вековой распри между народом и интеллигенцией. Обращение писателя к историческим обстоятельствам начала ХХ века, в итоге разрешившимся гражданской войной, обнаруживает утопизм представлений русской интеллигенции о "народе - богоносце". Следование этому мифу сказывается катастрофически и на судьбах людей, воспитанных в этих представлениях книгами и средой, и на крестьянских судьбах.
Проблематику рассказа формирует конфликт между историей и частным, как бы "голым", человеком. Пути разрешения этого конфликта, всегда приводят к одному результату: человек, утративший веру и дезориентированный в историческом пространстве гуманистическими представлениями, человек, не умеющий жертвовать собой и идущий на компромисс, оказывается перемолот и раздавлен страшной эпохой, в которую ему выпало жить. Невнимание героя к проповедям сельских батюшек, на которое обращает внимание критик, как раз лишает человека "той самой реальной помощи, без которой герой попадает в капкан собственного мировоззрения". Человек перед лицом нечеловеческих обстоятельств, измененный, размолотый ими, неспособный отказаться от компромисса и, лишенный христианского мировоззрения, беззащитный перед ними (можно ли судить за это Эго?) - еще одна типичная ситуация нашей истории. Рассказ об Эктове, обращен к судьбе безусловно честных и достойных людей, сломленных страшными историческими обстоятельствами советского времени. Но возможен и иной вариант компромисса с действительностью - полное и радостное подчинение ей и естественное забвение любых мук совести. [Голубков М. 2001: С. 187-189.]
.6 Роль апокалиптических мотивов памяти в прозе А. Солженицына
Солженицын свою роль писателя понимал так: "Я хочу вернуть России ее память". Он хотел быть памятью народа, который постигла большая беда, но не хотел находиться в плену иллюзорных сравнений и сопоставлений. "Я прошу, - писал он более двадцати лет назад, - чтобы вы все время имели в виду, что после Толстого и Достоевского вырыта в русской истории бездна. Мы пришли в двадцатый век - в условия жизни как бы другой планеты. Бездна, вырытая в русской истории и разъединившая две эпохи, - это не локальная, пусть даже и огромная яма, это геологический разлом, прошедший через всю жизнь и требующий пересмотра всех духовных ценностей, всех координат бытия". [Круглый стол "Солженицын и ХХ век" 2008: С. 16.]
Солженицыну "тесно" в литературе. Литература дает ему средства поставить и разрешить проблемы экстралитературные: исторические, политические, культурологические, философские и социальные. Предметом его исследования стала русская действительность ХХ века. Можно допустить, что русские люди следующего столетия будут знать историю по эпосу Солженицына, а не по учебникам. Его творчество дает материал для профессионального познания не только филологу, но и историку, культурологу, социологу. В его эпосе содержится достоверное свидетельство о русской судьбе ХХ века, равного которому по масштабности, наверное, еще не знала русская мысль. Думается, что определение специфики художественной стороны творчества Солженицына - актуальная задача будущего, стоящая перед филологией. Без ее решения не сможет быть создана объективная история русской литературы ХХ века. Приступая к ней, необходимо понять, какие творческие задачи ставил перед собой писатель, обращаясь к новым художественным формам. Одна из таких задач, реализованных в эпосе Солженицына, была предопределена предметом изображения. В его творчестве создана целая характерология русской жизни первой половины ХХ века. Предметом исследования стал русский национальный характер в его разных личностно-индивидуальных проявлениях, охватывающих практически все слои русского общества в переломные моменты его бытия. Солженицын прослеживает изменения русской ментальности, показывает процесс мучительной ломки национального сознания. Можно сказать, что русский характер запечатлен им в процессе деформаций. Творчество Солженицына представляет собой антологию сложившейся в советское время антисистемы. "Архипелаг ГУЛаг" являет опыт художественного исследования механизма этой антисистемы и ее эволюции. Солженицын в своих произведениях ответственность за национальные трагедии ХХ века возлагает не столько на "вождей Советского Союза", сколько на всех нас, втянутых в компромисс с властью, который, с его точки зрения, приводит к "жизни по лжи". Но, сам отказавшись от компромисса, он знает его великий соблазн. Этот соблазн писатель изживает в своих героях, им передоверяя испытать его сладость и пережить обусловленную этим соблазном трагедию. В его эпосе предложена целая антология национального компромисса. Можно даже сказать, что одним из предметов изображения в творчестве Солженицына оказывается русский национальный характер в ситуации компромисса. "Да быть ли нам русскими?" - этот вопрос из книги Солженицына "Россия в обвале" носит отнюдь не риторический характер. Мы сможем остаться русскими, т.е. сохранить самих себя таковыми, лишь тогда и в том случае, если забудем о пагубной привычке к компромиссу, выработанной исторической действительностью ХХ века. [Голубков М. 2001: С. 180-189.]
Генрих Белль очень верно подметил: "Александр Солженицын совершил переворот в сознании, переворот всемирного значения, который нашел отклик во всех концах света. Он разоблачил не только ту систему, которая сделала его изгнанником, но и ту, куда он был изгнан. Он разоблачил и тех, кто усердно использовал его для саморекламы. Он навсегда останется в совестливой памяти человечества. Он самый молодой в великой галерее "спорных" писателей". [Чалмаев В.А. 1994: С.12.]
Интерес писателя к реальности, внимание к бытовой детали, самой, казалось бы, незначительной, к стремлению воспроизвести жизненное событие доподлинно так, как оно было на самом деле, уйдя, если это возможно, от вымысла. В этом современный исследователь П. Спиваковский видит онтологический, бытийный, обусловленный Божьим промыслом смысл реальной жизненной детали, прочитываемой Солженицыным. [Голубков М.М. 2003: С.256-257.]
Солженицын, основываясь на принципах Истины, Добра, Красоты, пытается заново "собрать" казалось бы уже распавшийся на осколки мир. Отсюда и апокалипсичность его прозы. Своим творчеством он соединил разорванные связи между прошлым и настоящим, между великой русской классикой и современным искусством, он сделал попытку восстановить в правах традиции тысячелетней христианской культуры, вечные этические и эстетические ценности. Солженицын уже в самом начале своего творческого пути вступает в жесточайшую схватку с теми силами, которые отринули вечные духовные ценности, заменив их голой идеологией или лозунгами материального потребления. Эту "космическую" по своей значимости битву писатель ведет на страницах всех своих книг - и художественных и публицистических. Главная желанная цель писателя - преодоление разрывающего мир релятивистского ценностного хаоса, восстановление гармонии человека с мирозданием, возвращение человека и человечества к Богу. Так оставаясь наследником традиций отечественной классики, Солженицын в то же время является художником остросовременным. [Урманов А.В. 2004: С.339-340.]
Заключение
Великие книги каждой национальной литературы вбирают в себя всю неповторимость, всю своеобычность эпохи, то главное, чем народ некогда жил, - и становятся собирательными образами его прошлого. Даже спустя десятилетия невозможно подчас выразить мысль лучше, чем через эти образы: "судьба его - Ивана Денисовича", "русская послевоенная деревня - Матренин двор"… Конечно, ни одно литературное произведение не может целиком вобрать все пласты народной жизни; и вообще - любая эпоха намного сложнее, чем способен ее понять и охватить даже самый одаренный ум. Но память об эпохе сохраняет лишь то поколение, которое ее видело, жило в ней, а те, кто родился позже, - они усваивают и хранят уже не память об эпохе, а ее собирательный образ; и чаще всего этот образ создается великой литературой, великими писателями. Поэтому на писателя возложена гораздо большая ответственность за историческую правду, чем на историка.
Путь "писателя, озабоченного правдой", который избрал Александр Исаевич Солженицын, требовал не только бесстрашия - в одиночку выстаивать против всей махины диктаторского режима: это был и самый трудный творческий путь. Потому что страшная правда - материал очень неблагодарный и неподатливый, хотя, казалось бы, должно быть наоборот: страшная правда должна потрясать читателя уже сама по себе, и от литературных достоинств произведения зависит немного. Но, пожалуй, еще удивительней умение Солженицына писать для всех. Сам Солженицын не раз говорил, что он пишет "за Россию безъязыкую", но исконную, нутряную, за Ивана Денисовича - и для него, а "образованная Россия напишет за себя сама". Но вышло иначе. Его книги оказались на поверку - для всех.
Достоевский при нравственной оценке своих героев главное внимание сосредотачивал на способности человека сердцем отличить добро от зла. Толстого больше интересовало как, каким образом может человек развить в себе доброе начало и преодолеть греховное. Солженицын тоже много размышляет об этом на страницах своих книг - писатель попросту не состоятелен, если не касается этих "вечных тем". Но основное внимание у Солженицына обращено, пожалуй, на способность человека выстоять, отстоять свой нравственный выбор жизни - в лагерном ли аду или в серой будничной повседневности. Ведь человек может отстоять свой выбор бесстрашно, с гордо поднятой головой, а может - трясясь от страха, сомневаясь, "выдавливая из себя раба по капле", но все-таки не сломаться, выстоять. Солженицын исследует все этапы, все промежуточные ступени на этом пути - вставания с колен, распрямления и восхождения наверх. Или - падения обратно. Под свои концепции Солженицын почти никогда не подводит общефилософской теоретической базы. Солженицын в своих убеждениях опирается на доскональное знание жизни. Знании, благодаря уникальной биографии, во весь охват: от кремлевских вождей и западных президентов до Матрены и Ивана Денисовича, от фронта и сталинского концлагеря - до Нобелевской трибуны.
Произведения Солженицына теперь вернулись в Россию и опубликованы все, но их духовное и философское осмысление еще только предстоит нашему народу, оно только начинается. И никогда не завершится. Бессмертные произведения потому и бессмертны, что в каждую новую эпоху они наполняются новым содержанием, каждое новое поколение по-новому их понимает и находит в них то, о чем современники писателя не могли даже и догадываться. [Рак И. 1998: С.87-88, 90-91, 94-95.]
Говоря о апокалипсичности произведений Солженицына нельзя не упомянуть и того, что именно Солженицын публично указал на пороки нового российского общества. Он никогда не боялся прикасаться к проблемам, к которым из-за какой-то пошлой стыдливости не принято обращаться. Он говорил о том, что народ, заплативший за свою победу много более высокую плату, чем побежденные, вряд ли может считаться победителем. Он говорил о сложности отношений русских и евреев. Он говорил о необходимости покаяния за все, что произошло с нами, именно с нами в ХХ веке. Вопросы о том, как нам обустроить Россию, должны, по Солженицыну, решаться на протяжении жизни поколений. Но начинать движение и, главное, выбирать направление движения нужно сегодня. Нам необходимы все внешние приметы увековечения памяти этого великого человека. Но истинное увековечение в том, чтобы мы в конце концов поняли Солженицына, поняли, прислушались к его советам, стали "жить не по лжи", повседневно учились обустраивать себя, обустраивать свою душу, "обустраивать Россию", чтобы мы читали мудрые книги и брали из них все то, до чего сегодня доросли. [Страницы главного редактора: на пути к Солженицыну 2008: С.4, 6.]
Библиография
1. Солженицын А.И. Рассказы и Крохотки / А.И. Солженицын. - М.: АСТ, Астрель, 2006. - 704с.
. Солженицын А.И. Матренин двор / А.И. Солженицын. - М.: Детская литература, 2011. - 220с. - (Школьная библиотека)
. Солженицын А.И. Раковый корпус / А.И. Солженицын. - М.: Азбука классика, 2009.- 480с.
. Архангельский А.Н. У парадного подъезда: литературные и культурные ассоциации периода гласности (1987-1990). - М.: Советский писатель, 1991. - 336с.
. Голубков М. На изломах: русский национальный характер в творчестве А.И. Солженицына / М. Голубков // История России ХIХ-ХХ веков: новые источники понимания / Под ред. С.С. Секиринского. М.: Аспект Пресс, 2001. - С. 180-189.
. Голубков М.М. Русская литература ХХ в.: учеб. пособие для абитуриентов вузов / М.М. Голубков. - М.: Аспект Пресс, 2003. - 288с.
. Довнор А.И. Современная русская литература: анализ произведений школьной программы: справ. Пособие / Сост. Д.И. Довнор, А.И. Запольский. - Минск.: Книжный дом, 2003. - 448с.
. Колядич Т.М. Русская проза конца ХХ века: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений / Под ред. Т.М. Колядич. - М.: Академия, 2005. - 424с.
. Круглый стол "Солженицын и ХХ век" // Литература (Первое сентября). -2008. - №22. - 16-17.
. Левицкий С. Этика Солженицына / С. Левицкий // Юность. - 2011. - №1. - С.102-107.
. Лейдерман Н.Л. Русская литература ХХ века (1950-1990 годы): учеб. пособие для высш. учеб. заведений: в 2т. Т. 1. 1953-1968 / Н.Л. Лейдерман, М.Н. Липовецкий. - 5-е изд. - М.: Академия, 2010. - 416с.
. Лёвушкина О.Н. Образ праведницы в рассказе А.И. Солженицына "Матренин двор" / О.Н. Лёвушкина // Литература в школе. - 2010. - №8. - С.13-17.
. Медведкова О. Миражи и явь Куликова поля / О. Медведкова // Литература (Первое сентября). - 2010. - №2. - С.32-33.
. Никитин В. Апокалипсис и эсхатологические мотивы в русской культуре XX века / В. Никитин // Живой журнал. - http://rutabo.livejournal.com/212326.html.
. Пономарева И. "Живое" и "мертвое" в рассказе А.И. Солженицына "Правая кисть" / И. Пономарева // Литература (Первое сентября). - 2010. - №2. - С. 34-37.
. Рак И. Озабоченный правдой / И. Рак // Новое в школьных программах. Современная русская проза. В помощь преподавателям, старшеклассникам, абитуриентам / Сост. С.Ф. Дмитренко. - М.: Изд-во МГУ, 1998. - С.87-95.
. Романова Г.И. Практика анализа литературного произведения (русская классика): учебное пособие / Г.И. Романова; под ред. Проф. Л.В. Чернец. - М.: Флинта: Наука, 2005. - 256с.
. Савельев А. Книга о свидетеле и страдателе / А. Савельев // Литература (Первое сентября). - 2008. - №22. - С.31-34.
. Сараскина Л.И. Александр Солженицын / Л.И. Сараскина. - 2-е изд. - М.: Молодая гвардия, 2008. - 935с. - (ЖЗЛ: Биография продолжается: сер. биогр.; вып. 12.)
. Страницы главного редактора: на пути к Солженицыну // Русская словесность. - 2008. - №5. - С.3-6.
. Урманов А.В. Творчество Александра Солженицына: учебное пособие / А.В. Урманов. -2-е изд. - М.: Флинта: Наука, 2004. - 384с.
. Чалмаев В.А. Александр Солженицын: жизнь и творчество: кн. для учащихся / В.А. Чалмаев. - М.: Просвещение, 1994. - 287с.