Особенности репрезентации языковой личности в военном дискурсе

Особенности репрезентации языковой личности в военном дискурсе

Министерство образования и науки Российской Федерации

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования

«Кубанский государственный университет» (ФГБОУ ВПО «КубГУ»)

Кафедра немецкой филологии

ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ (ДИПЛОМНАЯ) РАБОТА

ОСОБЕННОСТИ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ В ВОЕННОМ ДИСКУРСЕ

Работу выполнила А.Б. Обертас

Краснодар 2014

Содержание

Введение

. Языковая личность и аспекты ее изучения

.1 Понятие языковой личности в лингвистике

.2 Модель языковой личности

.2.1 Модель языковой личности в отечественной лингвистике

.2.2 Теория «языкового круга» В.И. Карасика

. Оппозиция текст/дискурс

.1 Определение понятия «текст»

.2 Признаки текста

.3 Определение понятия «дискурс»

.4 Типы дискурса

.5 О соотношении понятий «текст» и «дискурс»

. Особенности репрезентации языковой личности в военном дискурсе

.1 Военный дискурс как пример институционального дискурса

.2 Типы военного дискурса

.2.1 Военный юмор как разновидность неформального военного дискурса

.3 Репрезентация языковой личности в военном дискурсе на примере романа Нолля Дитера «Приключения Вернера Хольта»

.3.1 Проявление языковой личности в рамках «курсант ↔ курсант»

.3.2 Проявление языковой личности в рамках «курсант ↔ офицер/учитель

.3.3 Проявление языковой личности через монологическую речь

.3.4 Влияние военной среды на формирование языковой личности военнослужащего

Заключение

Список использованных источников

Приложение

Введение

«Есть такая профессия - Родину защищать» кинофильм «Офицеры»

«Есть такая профессия - Родину защищать» - так говорят о военных. Профессия эта престижна, благородна, но и опасна. Эти люди первыми идут в бой, стоят на защите независимости нашей страны и обеспечивают ее безопасность. Но это общее представление о военных. Так кто же эти люди в погонах? Кто такие военнослужащие и что мы знаем о них?

Издавна военнослужащие считаются особой кастой. Их профессия имеет необычную и неповторимую историю развития. Точной даты возникновения этой профессии нет, но каждый знает, что армия была, есть и будет.

На сегодняшний день армия является одним и важнейших общественных институтов в каждом государстве любой страны. Этот институт характеризуется своими отличительными чертами. В данной работе речь пойдет об особенностях военного общения - о репрезентации языковой личности в военном дискурсе.

Сфера военной коммуникации привлекает наше внимание по следующим причинам:

) социально-профессиональная группа военнослужащих имеет специфические черты с точки зрения коммуникации;

) неподготовленный психологически, социологически и лингвистически человек сталкивается с трудностями при общении в военной сфере;

) добровольно (курсант) или принудительно («срочник») проходит школу становления языковой личности в условиях такой социальной организации, которая жестко регламентирует все стороны жизни индивидов.

Актуальность данной работы обусловлена малоизученностью понятия «военный дискурс». Сам термин «дискурс» является предметом спора большинства ученых, а изучению военного дискурса посвящено незначительное количество работ. На наш взгляд, особенности коммуникации среди военных могут представлять большой интерес для лиц гражданских.

В нашем исследовании мы обозначаем следующие цели:

) выявить и описать особенности структуры и характерные признаки военного дискурса;

) установить, как проявляется языковая личность в данном дискурсе.

Для достижения поставленных целей, в данной работе мы решаем следующие задачи:

) исследование феномена «языковой личности»;

) изучение понятий «дискурс». Рассмотрение различных точек зрения, касающихся этого термина и выявление его особенностей;

) изучение понятия «текст». И установление его сходств и различий с термином «дискурс»;

) выявление речевых особенностей в военной сфере общения.

Объектом исследования данной работы стал военный роман в двух томах немецкого писателя Нолля Дитера «Die Abenteuer des Werner Holt <#"justify">Еще один интересный подход к изучению коммуникативной личности предлагает А.Г. Баранов и его ученики Мальцева, Ломинина и Кунина. Его теория основывается на синтезе трех аспектов языковой личности: вербально-семантическом, когнитивном и мотивационном. Смысл данного подхода заключается в том, что комплекс знаний о чем-либо, существующий в определенном языковом обществе и вытекающий из потребностно-мотивационных характеристик деятельности (потребность, мотив, цель), реализуется через индивидуальные когнитивные системы в текстовой динамике. В каждой конкретной ситуации общения человек использует как лингвистические, так и экстралингвистические знания, которые содержат весь опыт индивида, приобретенный им в течение его жизни.

.2.2 Теория «языкового круга» В.И. Карасика

Модель языковой личности, разработанная В.И. Карасиком, основывается на научной метафоре, а именно «языковом круге»: «Так как восприятие и деятельность человека зависят от его представлений, то его отношение к предметам целиком обусловлено языком… каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в случае, если вступаешь в другой круг» [13, c. 12].

Следовательно, концепция В.И. Карасика опирается на неразрывные связи этнокультурных и социокультурных начал в человеке, с одной стороны, и индивидуальные особенности - с другой. Под языковой личностью исследователь понимает личность коммуникативную - «обобщенный образ носителя культурно-языковых и коммуникативно-деятельностных ценностей, знаний, установок и поведенческих реакций» [13, c. 22].

В.И. Карасик, исследуя языковую личность как личность коммуникативную, выделяет в понятии «языковой круг» ценностный, познавательный и поведенческий планы.

Ценностный план коммуникативной личности содержит этические и утилитарные нормы поведения, свойственные определенному этносу в определенный период. Эти нормы закреплены в нравственном кодексе народа. Это негласные правила, взращенные определенной общностью людей, отражающие их историю и мировосприятие, объединенных общей культурой и общим языком. К числу языковых (и шире - коммуникативных) индексов нравственного кодекса относятся универсальные высказывания и другие прецедентные тексты (тексты, считающиеся значимыми для данной культуры, на которые ссылаются многие), составляющие культурный контекст, понятный среднему носителю языка. Это правила этикета, коммуникативные стратегии вежливости, оценочные значения слов. В ценностном аспекте выделяют общечеловеческие ценности (как этические, так и утилитарные); ценности, свойственные определенному типу цивилизации (например, нормы поведения согласно тому или иному вероучению); ценности, характеризующие определенный этнос, а также подгруппы внутри этноса (такие этногрупповые ценности лингвистически выявляются в региолектах и социолектах). Также отмечают ценности, свойственные малым группам, и индивидуальные ценности личности. Соответственно коммуникативную личность можно охарактеризовать в ценностном аспекте по соотношению доминантных ценностей, по степени их дифференциации и т.д. [18].

Познавательный (когнитивный) план коммуникативной личности выявляется путем анализа картины мира, свойственной конкретной личности. На уровне культурно-этнического рассмотрения выделяются предметно-содержательные и категориально-формальные способы интерпретации действительности, свойственные носителю определенных знаний о мире и языке [13].

В своей теории языковой личности, В.И. Карасик указывает на поведенческий план коммуникативной личности. Для поведенческого плана характерно наличие специфических средств намеренных и помимовольных характеристик речи, а также паралингвистических средств общения. Такие характеристики могут рассматриваться в социолингвистическом и прагмалингвистическом аспектах. В первом выделяются индексы речи мужчин и женщин, детей и взрослых, образованных и менее образованных носителей языка, людей, говорящих на родном и неродном языке. Во втором - речеактовые, интерактивные, дискурсивные ходы в естественном общении людей. Эти ходы строятся по определенным моделям в соответствии с обстоятельствами общения. Соответственно выделяются ситуативные индексы общения (расстояние между участниками общения, громкость голоса и отчетливость произношения, выбор слов, типы обращений и т.д.). К числу таких индексов относятся и отношения ситуативного неравенства (например, в речевых актах прямой и косвенной просьбы, извинения, комплимента). Поведенческий стереотип включает множество отличительных признаков и воспринимается целостно (как гештальт). Любое отклонение от стереотипа (например, чересчур широкая улыбка) воспринимается как сигнал неестественности общения, как знак принадлежности партнера по общению к чужой культуре или как особое обстоятельство, требующее разъяснения [6. с. 20].

Данные аспекты коммуникативной личности, разработанные В.И. Карасиком, можно сопоставить с трехуровневой моделью, предложенной Ю.Н. Карауловым (вербально-семантический, когнитивный и прагматические уровни). Различие состоит в том, что уровневая модель Ю.Н. Караулова предполагает иерархию планов. Высшим является прагматический уровень, который включает в себя цели, мотивы, интересы, установки и интенциональности. Средний уровень представляет собой картину мира, включающую понятия, идеи, концепты и отражающую иерархию ценностей. Низший же уровень - это уровень владения естественным языком, уровень языковых единиц [13]. В.И. Карасик же не выделяет четкой иерархии. Он, в свою очередь, видит тесную взаимосвязь между «кругами» в рамках языковой личности.

Таким образом, под языковой личностью мы понимаем совокупность лингвистических особенностей и набор экстралингвистических характеристик, присущих конкретному человеку. Также важным условием в формировании языковой личности является степень воздействия отдельных людей на формирование языка, в первую очередь литературного.

Коммуникативная личность, прежде всего, проявляет себя в общении. Но общение - это не просто разговор двух индивидуумов. Необходимо также учитывать и культуру того или иного народа, общества, так как языковая способность рассматривается как социальное образование. То есть на ее формирование и развитие влияют общественно значимые факторы.

Исследование языковой личности, помимо лингвистики, очень тесно связано еще и с теми науками, которые изучают человека с различных точек зрения. Важным признаком языковой личности является ее динамичный характер, а это значит, что актуальность проводимых исследований в этой области будет только возрастать. Благодаря возможности и способности познавать личность через язык, в науке открываются новые горизонты.

2. Оппозиция текст/дискурс

«За каждым текстом стоит система языка». Ф. де Соссюр

Источником для изучения языковой личности является художественный текст. И здесь мы можем рассматривать как языковую личность автора, так и героев произведения. Ведь именно автор дает «жизнь» своим героям, они - плод его воображения. Автор наделяет их теми или иными качествами, а тем самым проявляет себя в тексте через слово. Создавая персонажей, автор вкладывает часть своей языковой личности в своих героев.

.1 Определение понятия «текст»

В процессе своего общения человек, так или иначе, создает и воспроизводит речевые произведения - тексты. Мы говорим текстами и даже не задумываемся об этом. Тексты бывают большими или маленькими, это зависит от того, насколько нам близка и интересна тема данной беседы. Но это в любом случае будет текст. Так что же такое «текст» с исследовательской точки зрения?

Если мы обратимся к толковым словарям, то, к примеру, Ожегов трактует текст как всякую записанную речь (литературное произведение, сочинение, документ). Ушакова дает следующее определение понятию «текст»: текст - ( латин. textum, букв. сотканное) всякая запечатленная в письменности или в памяти речь, написанные или сказанные кем-нибудь слова, которые можно воспроизвести, повторить в том же виде. Как мы видим, единого мнения по определению данного понятия нет. И действительно, ученые никак не могут дать термину «текст» общепринятого определения. Каждое исследование, проводимое в этой области, начинается с размышления о том, что же такое текст, какие признаки присущи этому понятию, какова структура текста.

Л.Г. Бабенко [2] отметила в своей работе о лингвистическом анализе художественного текста, что общепризнанной дефиниции текста до сих пор не существует, а потому каждый автор указывает на разные стороны этого явления. Так, например, Д.Н. Лихачев - на существование его создателя, реализующего в тексте некий замысел; О.Л. Каменская - на основополагающую роль текста как средства вербальной коммуникации; А.А. Леонтьев - на функциональную завершенность этого речевого произведения и т. д. Но чаще всего в научной литературе, занимающейся изучением текста, ученые прибегают к цитированию определения, которое предложил И.Р. Гальперин в 1981 г. Он пишет: «Текст - это произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа; произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку" [5, с. 18-19].

Однако Е.С. Кубрякова в своей статье о тексте и критериях его определения ставит под сомнение указанные признаки. Про целый ряд текстов мы можем сказать, что они так и не были завершены авторами и остались незаконченными; нередко текст отдельного стихотворения завершается многоточием, предполагающим, очевидно, что окончание стиха следует додумать. Наряду с письменными текстами можно, по всей видимости, выделить и тексты устных выступлений (про них часто говорят "текст доклада/сообщения/речи и т. п. так и не был опубликован"), а также тексты, записанные на звукозаписывающей аппаратуре и предназначенные для прослушивания. Далеко не у всех текстов есть заголовки (отдельные стихотворения, рекламные тексты, объявления, анонсы). Наконец, не все тексты могут быть представлены в виде последовательности сверхфразовых единств - во всяком случае, если признавать, что и надписи типа "Вход воспрещен" или "Рвать цветы категорически запрещается" тоже являют собой особые тексты [17].

О.И. Москальская определяет текст как:

) макротекст (в широком смысле слова) - целое речевое произведение;

) микротекст (в узком смысле слова) - сверхфразовое единство (сложное синтаксическое целое) [21, c. 14].

И все-таки, несмотря на неточности в определении, это не помешало развиваться лингвистике, грамматике текста, более того ученые достаточно успешно проводят лингвистический анализ текстов различных жанров, стилей и разных функциональных предназначенностей. Если людям ясна общая идея, положенная в основу категории и осознана ее прагматическая целесообразность, если категория строится вокруг определенного концепта, а сам концепт укоренен в нашем сознании, в понимании такой естественной категории люди часто довольствуются достаточно гибкими и подвижными границами, да и расширение границ такой категории происходит достаточно просто [17].

Многообразие речевых произведений, по отношению к которым мы используем термин «текст» невообразимо велико. Исходя из того, что текстом может считаться «всякая записанная речь», в пример приводятся сочинения, различные документы, произведения литературы. Тогда вполне понятны трудности, с которыми сталкивается наука: «сведение всего множества текстов в единую систему так же сложно, как обнаружение за всем этим множеством того набора достаточных и необходимых черт, который был бы обязательным для признания текста образующим категорию классического, аристотелевого типа» [17, с. 74].

.2 Признаки текста

Так какими же признаками должно обладать речевое произведение, чтобы называться текстом? Можно ли считать текстами названия произведений, вывески магазинов или дорожные знаки? Существует мнение, что текст может состоять из одного предложения, фразы или даже просто из слова. Тогда стоит подчеркнуть, что самостоятельный речевой акт получает статус текста вне зависимости от его протяженности. В таком случае, текстом может считаться любое словесное произведение. Так, Р. де Богранд и В. Дресслер пишут: «STOP - это текст, находящийся на дорожном знаке»; К. Уэйлз полагает, что «текст может состоять лишь из одного предложения или высказывания, как, например, надпись Выход или дорожный знак STOP»; Г. Уиддоусон трактует дорожный знак Р «Parking» как «однословный текст» [цит. по 24]. И действительно эти тексты несут определенную информацию, они самодостаточны для интерпретации, просматривается адресат, эти тексты преследуют вполне понятные цели. Однако такие минимальные тексты следует считать только исходным пунктом в изучении природы текста. Но даже они указывают на такие критерии текста как:

1)информационная самодостаточность (текст должен быть содержательным отличаться смысловой завершенности и прагматической целостностью);

2)адресатность (текст должен быть ориентирован на определенный круг людей);

)прагматическая ориентация (текст должен содержать установку, исходящую от говорящего, предполагать реакцию адресата);

)интенциональность (текст должен создаваться для осуществления какого-то замысла, должен преследовать какую-то цель).

Исходя из этого, вышеуказанные признаки позволяют рассматривать текст как результат речемыслительной деятельности человека, который имеет определенный замысел и направлен на определенного читателя, слушателя.

Но рассматривать примитивные тексты, состоящие из одного слова или предложения в качестве материала для более глубокого исследования понятия «текст» считается нецелесообразным, поскольку еще одним главным признаком текста является когезия и когерентность.

Когерентность - это смысловая связность частей, подводящая к факту наличия содержания, темы и смысла. Когезия же рассматривается как лексико-грамматическая связность и тут нельзя обойтись без следующих примечаний: данная идея неприложима к монофразовым текстам (состоящий из одного слова); текст может быть нарочито бессвязен; наличие когезии не приводит к связности текста при отсутствии когерентности. Поэтому когезию следует считать формальным следствием когерентности, ее «языковым проявлением» [24].

Как уже было сказано выше, каждый текст должен нести какую-то информацию для адресата, но также необходимо, чтобы содержащаяся в тексте информация была воспринята и понята, а также могла быть извлечена. С этой точки зрения текст должен быть рассмотрен как такое произведение, такая протяжeннocть, которая по всей своей архитектонике и организации, по всем использованным в нем языковым средствам и т.д. должна обеспечить у адресата формирование его ментальной модели. В этом смысле он должен также обеспечить адресату выход за пределы непосредственно данного в самом тексте и послужить источником дальнейших возможных интерпретаций текста [17].

Текст рассматривается не просто как комплекс взаимосвязанных элементов, не только как последовательность нескольких предложений, связанных между собой по смыслу и грамматически, а как некое единство, которое отвечает неким социальным потребностям и направленно на достижение успешной коммуникации. Общение представляет собой процесс порождения, восприятия и интерпретации различных текстов в разных ситуациях. Но тут уже речь идет о таком понятии как дискурс.

2.3 Определение понятия «дискурс»

Дискурс - понятие, получившее широкую популярность в последнее время в лингвистической науке. О дискурсе много говорят и спорят. Споры, как правило, касаются точного определения данного понятия. В данной главе мы постараемся осветить наиболее часто встречающиеся теории, признаки и виды дискурса, а также постараемся прийти к единому мнению на этот счет.

Общепринятого и четкого определения понятия «дискурс» не существует. Но стоит отметить междисциплинарное положение дискурса в науке. Помимо теоретической лингвистики изучением дискурса занимаются компьютерная лингвистика и искусственный интеллект, социология, психология, логика и философия, литературоведение и этнология теология, семиотика и юриспруденция, педагогика и практика перевода и многие другие. Каждая из этих дисциплин подходит к изучению дискурса со своей точки зрения.

С прагматической точки зрения под дискурсом понимается как интерактивная деятельность участников общения, эмоциональный и информационный обмен, оказание воздействия друг на друга, переплетение моментально меняющихся коммуникативных стратегий, их вербальное и невербальное воплощение в практике общения [40].

В свою очередь социолингвистический подход к исследованию дискурса предполагает анализ участников общения как представителей той или иной социальной группы и анализ обстоятельств общения в широком социокультурном контексте [39]. В то же время с близких нам позиций лингвофилософии, дискурс - это конкретизация речи в различных модусах человеческого существования, поэтому правомерно, например, выделение таких типов как политический и деловой дискурс, назначение которых ориентировать человека в реальном мире [35]. Лингвостилистический анализ дискурса выделяет регистры общения, разграничивает устную и письменную речь в их жанровых разновидностях, изучает характеристики функциональных стилей [40]. Лингвокультурное исследование дискурса устанавливает специфику общения в рамках определенного этноса, определяет формульные модели этикета и речевого поведения в целом [12].

Принято считать, что термин «дискурс» в науку пришел благодаря бельгийскому ученому Э. Бюиссансу и его работе «Язык и дискурс», которая была опубликована в Брюсселе в 1943 г. В бинарную оппозицию язык/речь Бюиссанс включил третий член - дискус. Этот термин автор раскрывал как механизм перевода языка как знаковой системы в живую речь. В общем же вплоть до 1960-х гг. это понятие приравнивалось и использовалось наравне с текстом и речью, то есть являлось их синонимом. Популярность, приобретенную этим термином, связывают с так называемым лингвистическим поворотом, который по большей части был вызван распространением структуралистской методологии и возникновением структурной лингвистики.

Значительный вклад в разработку структурно-лингвистического подхода к изучению дискурса внесла французская школа дискурс-анализа. Наиболее выдающимися в этой сфере стали работы Мишеля Пешо: «Автоматический анализ дискурса» (1969), «Прописные истины» (1975), «Дискурс - структура или событие?» (1988) и прочие. По его мнению, «дискурс - это точка, где встречаются язык и идеология, а дискурсивный анализ - это анализ идеологических аспектов использования языка реализации в языке идеологии». Смыслы слов меняются в зависимости от классовых позиций в политической борьбе. Дискурсивный процесс Пешо рассматривает как часть идеологических классовых отношений. Он также является автором модели автоматического анализа дискурса. В основе этой модели положена идея о неустранимом влиянии места, времени и социокультурного контекста на условия производства дискурса. Примером может служить, описанный О.Ф. Русаковой и В.М. Русаковым в работе «PR-Дискурс: теоретико-методологический анализ» опыт использования предложенного Пешо метода автоматического анализа дискурса, продемонстрированного им в 1973г. В ходе эксперимента было установлено, что огромное влияние на формирование точек зрения у участников эксперимента оказывают внешние условия, например, мнения, намеки со стороны других людей. В итоге, два совершенно одинаковых текста, рассматриваемые с разных политических позиций, стали, в конечном счете, абсолютно противоположными. Мнения участников по одному и тому же тексту разделились, что и сформировало содержание политического дискурса, основанное на расхождениях во взглядах.

Деятельность Пешо оказала определенное влияние на современников французской школы дискурса, а именно: П. Серио, Э.П. Орланди, Д. Мальдидье и других.

Так Патрик Серио обозначает восемь значений понятия «дискурс»:

эквивалент понятия «речь» в соссюровском смысле, то есть любое конкретное высказывание;

единица, по размеру превосходящая фразу, высказывание в глобальном смысле; то, что является предметом исследования «грамматики текста», которая изучает последовательность отдельных высказываний;

в рамках теорий высказывания или прагматики «дискурсом называют воздействие высказывания на его получателя и его внесение в «высказывательную ситуацию» (что подразумевает субъекта высказывания, адресата, момент и определенное место высказывания);

при специализации значения «дискурс» обозначает беседу, рассматриваемую как основной тип высказывания;

у Бенвениста «дискурсом» называется речь, присваиваемая говорящим, в противоположность «повествованию», которое разворачивается без эксплицитного вмешательства субъекта высказывания;

иногда противопоставляются язык и дискурс (langue/discourse) как, с одной стороны, система мало дифференцированных виртуальных значимостей и, с другой, как диверсификация на поверхностном уровне, связанная с разнообразием употребления, присущих языковым единицам. Различается, таким образом, исследование элемента «в языке» и его исследование «в речи» как «дискурсе»;

термин дискурс часто употребляется также для обозначения системы ограничений, которые накладываются на неограниченное число высказываний в силу определенной социальной или идеологической позиции. Так, когда речь идет о «феминистском дискурсе» или об «административном дискурсе», рассматривается не отдельный частный корпус, а определенный тип высказывания, который предполагается вообще присущим феминисткам или администрации;

по традиции Анализ Дискурса определяет свой предмет исследования, разграничивая высказывание и дискурс [25. с. 26 - 27].

Стоит обратить внимание на трактовки дискурса, предложенные отечественными исследователями. В современной лингвистике дискурс объясняют с позиций деятельностного подхода. Исходя из этого, дискурс рассматриваю как единство текста, контекста, а также лингвистических и социокультурных признаков. Наиболее типичным в этом смысле является определение В. В. Красных: «… Дискурс есть вербализованная речемыслительная деятельность, понимаемая как совокупность процесса и результата и обладающая как собственно лингвистическими, так и экстралингвистическими планами» [16, c. 200 - 201].

Необходимо указать на тот факт, что дискурс имеет два плана рассмотрения - лингвистический и лингво-когнитивный. Первый разбирает дискурс как результат, второй - как процесс.

В.В. Красных выделяет среди множества трактовок дискурса его широкое и узкое понимание: «Дискурс в узком понимании является проявлением речевой деятельности (наряду с текстоидами) в разговорно-бытовой речи и представляет собой обмен репликами без особого речевого замысла… Дискурс в широком понимании трактуется как проявление речедеятельностных возможностей отдельной языковой личности..., как система коммуникации…» [16, c. 200 - 201]

Как правило, дискурс определяет ситуация, отсюда и политический дискурс, педагогический, a в нашем случае военный дискурс и т.д. Ситуативное понимание дискурса раскрывается в «Лингвистическом энциклопедическом словаре». Здесь дискурсом назван «связный текст в совокупности с экстралингвистическими, прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное, социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах). Дискурс - это речь, «погруженная в жизнь» [1, с. 136 - 137].

В нашем исследовании мы рассматриваем дискурс именно как «речь, погруженную в жизнь».

.4 Типы дискурса

При исследовании дискурса возникает вопрос о его классификации: какие типы и разновидности дискурса выделяют в современной лингвистике.

Каждый тип дискурса предполагает наличие каких-то определенных правил, которые следует выполнять, и наличие ситуации, определенной социальной сферы, в которой, собственно, и протекает дискурс. При исследовании типов дискурса основной задачей является описание структур наиболее предпочтительных и типичных для дискурса данного вида [12].

Основными отличительными признаками при типизации дискурса называют степень формальности общения и противопоставление устного и письменного дискурсов.

Опираясь на тип носителя информации, можно выделить такие разновидности дискурса в современной науке как печатный дискурс, переписка по электронной почте, телефонный дискурс, общение в социальных сетях. Каждый из этих видов имеет свои особенности, которые изучают ученые в области современного дискурсивного анализа.

В качестве конститутивных признаков дискурса выделяют:

цель исследования, на основе которой выделяют деловой дискурс, политический дискурс, массово-информационный, административный, феминистский дискурс и неограниченное количество других, вычлененных по определенным критериям, направленным на выявление характеристики коммуникативного своеобразия того или иного агента социального действия;

формы общественного сознания, как то политическое, правовое, мораль, искусство, философия, наука, религия;

вид деятельности и общественных отношений, которые возникают исключительно на основе общественной потребности [13].

Особую роль в создании типологии дискурса сыграл отечественный ученый В.И. Карасик. В своей работе о типах дискурса он подчеркивает наличие двух типов - это персональный (личностно-ориентированный) и институциональный (статусно-ориентированный) дискурс. В первом случае говорящий выступает как личность со своим богатым внутренним миром, во втором случае - как представитель той или иной социальной группы. Персональный дискурс, в свою очередь, делится еще на две разновидности: бытовое и бытийное общение. Специфика бытового общения находит свое отражение в исследовании разговорной речи. В бытийном дискурсе общение преимущественно монологично и представлено произведениями художественной литературы. Статусно-ориентированный дискурс представляет собой институциональное общение, т.е. речевое взаимодействие представителей социальных групп или институтов друг с другом, с людьми, реализующими свои статусно-ролевые возможности в рамках сложившихся общественных институтов, число которых определяется потребностями общества на конкретном этапе его развития.

Важно отметить, что институциональный дискурс исторически изменчив - исчезает общественный институт как особая культурная система и, соответственно, растворяется в близких, смежных видах дискурса свойственный исчезающему институту дискурс как целостный тип общения. Например, в современной России вряд ли можно установить охотничий дискурс [13].

Основными критериями институционального дискурса считаются:

цели общения (военный дискурс - установка на достижение цели, захват здания, ликвидация боевиков)

участники общения (солдат - офицер, врач - пациент, адвокат - клиент)

прототипное место общения (казарма, поликлиника, храм, школа)

Интересно подчеркнуть, что в институциональном дискурсе рассматриваются люди, которые могут и не знать друг друга, но коммуникация все равно осуществляется в соответствии с нормами данного социума. «Институциональный дискурс есть специализированная клишированная разновидность общения» [13, c. 124].

С позиции структуры дискурса выделяют макроструктуру или глобальную структуру и микроструктуру или локальную структуру. Макроструктура представляет собой членение на крупные составляющие. Эти фрагменты составляют единство - тематическое, временное и т.д. Микроструктура дискурса - это членение его на минимальные составляющие, относящиеся к дискурсивному уровню.

В заключении хотелось бы подчеркнуть, что такое понятие как дискурс предполагает собственную точку зрения на изучение языка и языкового общения.

.5 О соотношении понятий «текст» и «дискурс»

Общеизвестно, что в современной лингвистике понятия «текст» и «дискурс» являются взаимодополняемыми: ученые всегда рассматривают их параллельно. Потому актуален вопрос о сходстве и различиях между этими терминами.

В начале 70-х гг. была предпринята попытка дифференцировать понятия «текст» и «дискурс». В результате была предложена следующая формула: дискурс - это текст плюс коммуникативная ситуация. Соответственно, текст трактовался как дискурс минус коммуникативная ситуация [20]. Дискурс определяют как интерактивный, диалогический способ общения, в свою очередь, текст рассматривают преимущественно как монологическую речь.

Макаров М.Л. подчеркивает: «Во многих функционально ориентированных исследованиях видна тенденция к противопоставлению дискурса и текста по ряду оппозитивных критериев: функциональность - структурность, процесс - продукт, динамичность - статичность и актуальность - виртуальность. Соответственно различаются структурный текст - продукт и функциональный дискурс как процесс» [20].

Е.И. Шейгал указывает на следующие варианты соотношения данных понятий в лингвистических исследованиях. Текст рассматривается как «словесная запись», а дискурс - как речь, погруженная в жизнь, как язык живого общения. Дискурс же представляется как явление деятельностное, процессуальное, связанное с речевым производством, а текст - как готовый продукт, результат речепроизводства, имеющий завершенную форму. Дискурс и текст связаны отношением реализации: дискурс находит свое выражение в тексте; дискурс трактуется как речевое событие, в ходе которого творится текст в качестве ментального конструкта. В противоположность тексту, где речь рассматривается в ее письменной форме, дискурс ассоциируется только с устной речью. Термин «дискурс» является истоком таких понятий как «речь» и «текст»; дискурс объединяет все параметры, свойственные и речи и тексту (речь связана со звучащей субстанцией, бывает спонтанной, ненормативной, текст же отличается графической репрезентацией языкового материала, текст подготовлен, нормативен);

Таким образом, Шейгал трактует дискурс как коммуникативное событие, заключающееся во взаимодействии участников коммуникации посредством вербальных текстов и других знаковых комплексов в определенных контекстах общения; данный подход можно представить в виде следующей формулы: «дискурс = текст + интерактивность + ситуативный контекст + культурный контекст [34, c. 10].

Итак, понятие «дискурс» определяется лингвистами через понятие «текст». К примеру, Т. Ван Дейк понимает дискурс как речевую реализацию языковой сущности - текста. Текст по отношению к дискурсу может рассматриваться как его фрагмент, как элементарная (базовая) единица дискурса (Звегинцев 1976; Степанов 1995), а дискурс как целый текст или совокупность объединенных каким-либо признаком текстов (Арутюнова 1990; Серио 1999); текст также может рассматриваться как определенный результат функционирования дискурса (Бенвенист 1974; Борисова 2001), или может приравниваться к дискурсу (Николаева 1978).

В начале работы мы уже говорили о том, что человек говорит текстами, а дискурс по своей сути есть речь в какой-то определенной ситуации, то есть обмен теми же текстами в определенной обстановке. Отсюда следует следующая иерархическая структура:

Дискурс, представленный как «совокупность всего говоримого и понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или другую эпоху жизни данной общественной группы» (Щерба 1974: 26), следует считать общим. В общем дискурсе можно выделить частный дискурс, опирающийся на тематическо-ситуативный принцип. Частный дискурс основывается на одной теме-ситуации. К примеру, частный дискурс армии включает в себя весь речевой материал, который возникает в ситуации армии. В свою очередь частный дискурс состоит из дискурсов, рассматриваемых как нечто говоримое, которое объединено общей заданной темой в конкретном непрерывном промежуток времени. С этой точки зрения дискурс представляется как завершенное отдельное речевое произведение, которое мы будем называть конкретным дискурсом. Таким образом, конкретный дискурс входит в состав частного дискурса и в то же время является единицей общего дискурса. В конкретном дискурсе как результате речевой деятельности уже выделяют тексты, из которых собственно и состоит дискурс.

Частный дискурс, конкретный дискурс и текст объединяет одна тема-ситуация, единый объект описания. В частном дискурсе общая тема-ситуация представлена одной частной подтемой (например, «армия»), которая, в свою очередь, в конкретном дискурсе может быть представлена конкретными темами (например, «полигон», «боевые действия», «учения» и т.п.). Все тексты в составе конкретного дискурса также имеют свою основную тему (например, «сборка-разборка автомата», «операция по захвату здания»), реализующуюся через набор различных подтем каждого отдельного текста («комплектация», «назначение» и т.п.). Однако в любом случае, частный дискурс, конкретный дискурс и текст имеют общий объект описания - общую тему-ситуацию, на которую «работают» все остальные подтемы и конкретного дискурса, и всех входящих в него текстов. Прикрепленность каждого текста в составе конкретного дискурса к теме-ситуации реализуется с помощью развертывания частных подтем. Это развертывание частных подтем возможно в разных текстах. Таким образом, цельность как одно из основных свойств текста, обнаруживает себя в полной мере и в дискурсе, только в более широком плане.

Отношения между общей темой-ситуацией и частным дискурсом строится как одно многозначное соответствие: общая тема-ситуация может быть описана разными конкретными дискурсами и, соответственно, разными текстами; в то же время, каждый конкретный частный дискурс всегда посвящен только одной теме-ситуации. Заканчивается общая тема-ситуация - кончается данный частный дискурс. Однако он продолжается с точки зрения его включенности в культурно-исторический процесс (в общий дискурс), и с этой точки зрения можно говорить только об относительной завершенности частного дискурса.

Если для завершенности частного дискурса важны только экстралингвистические факторы (например, окончание боевых действий, выполнение поставленной задачи и т.п.), т.е. те коммуникативные условия, которые ограничивают продолжение данной ситуации во времени и пространстве), то критерием для завершенности конкретного дискурса наряду с ними важны и лингвистические ограничители - наиболее общие для всего дискурса экспозиция и постпозиция, которые, по сути, могут явиться началом нового конкретного дискурса. Только при наличии совокупности экстралингвистических и лингвистических факторов происходит изменение общей темы-ситуации в конкретном дискурсе. Такой экстралингвистический фактор, как смена состава коммуникантов является показателем отдельности одного текста от другого в составе конкретного дискурса, при этом конкретный дискурс не заканчивается, так как его общая тема остается прежней. Смена состава коммуникантов в частном дискурсе не влечет за собой его отдельности от другого дискурса и не является признаком исчерпанности темы в широком культурно-историческом процессе, т.е. в общем дискурсе.

В конкретном дискурсе тексты, входящие в его состав, могут быть формально отдельны друг от друга, однако часто они переходят друг в друга, т.е. постпозиция предыдущего текста служит экспозицией следующего: они образуют определенный "континуум" со связками. Сам же конкретный дискурс может быть также включен в цепочку дискурсов, образующую частный дискурс и т.д. Поэтому правомерно утверждать, что наличие такого признака текста как связность имеет место и в дискурсе.

На основании вышеизложенного мы приходим к выводу, что дискурс рассматривается как речевой материал, где экстралингвистические факторы являются его неотъемлемой частью. Текст вычленяется из дискурса без учета экстралингвистических факторов. Он являет собой лингвистическое образование, которому свойственна определенная структура, связность и цельность. В свою очередь, эти признаки считаются основными свойствами текста.

3. Особенности репрезентации языковой личности в военном дискурсе

.1 Военный дискурс как пример институционального дискурса

На данный момент армия является одним из главных социальных институтов многих государств. В этой связи возникает потребность комплексного изучения военного дискурса с целью его структурирования и выделения характерных черт.

Военный дискурс является институциональным, поскольку ему присущи некоторые характеристики последнего.

В качестве характерных особенностей военного дискурса следует отметить следующие:

историческая изменчивость. Военный дискурс имеет межвременной актуальный характер. Речь военнослужащих имела место во все времена, с той лишь разницей, что в каждом периоде эпохи она приобретала свойственный тому времени колорит. На протяжении всей истории в военном деле меняются структурные части армейской системы, появляются новые или же, наоборот, исчезают звания и знаки отличия. Так в русской армии больше нет звания унтер офицера, а на погонах генерала армии теперь одна большая звезда, хотя ранее знаком отличия генералов армии являлись четыре звезды;

отношения между участниками в рамках военного дискурса строго регламентированы. В армии понятие субординации четко отражает статусно-ролевые отношения участников коммуникативного процесса. Субординация является ключевым аспектом в армии;

четкость и структурированность проявляется во всем, начиная от распорядка дня, постановки задач подчиненным, формулировки приказов, и заканчивая процессом общения и построения текста;

ярко выраженная маскулинность семантики - «служба в армии и участие в боевых действиях традиционно считаются одним из основных средств формирования настоящей мужественности» [6, c. 110]. Однако в современном мире мы наблюдаем повышенный интерес женщин к военной службе;

тесная взаимосвязь с другими смежными видами дискурса - военно-политическим, военно-патриотическим.

Г. Кресс отмечает, что члены определенного социального института говорят на «особом» языке, т.е. используют общую для всей группы терминологию, синтаксические и грамматические конструкции, кроме того, для данного института, как правило, характерен определенный набор типичных текстов, отражающих типичные ситуации коммуникации в рамках этого дискурса. Предназначение и функции социального института отражаются в специфике употребления языка [цит. по 6].

В рамках военного дискурса рассматривают тексты, для которых характерными являются такие языковые признаки, как:

клише и штампы, которые используют для того, чтобы вызвать в сознании адресатов существующие стереотипы, сделать информацию более сжатой, что тем самым приводит к сокращению скорости обработки документов;

термины и сокращения.

В понимание содержания военного дискурса стоит включать совокупность всех значимых признаков военного дискурса, т.е. тех черт, которые являются общими для всех жанров данного дискурса и будут отличать его от других типов дискурса.

В своей статье, посвященной структурно-содержательной специфике многокомпонентных терминов в военном дискурсе, Ю.Ю. Дуброва [10] указывает на три группы жанров в военном дискурсе, которые обусловлены режимом общения между коммуникантами, который, в свою очередь, зависит от типовой ситуации, где и разворачивается дискурс:

) директивные (приказ, распоряжение, директива);

) организационные (устав, руководство, инструкция);

) информационно-справочные (рапорт, отчет, сводка, справка).

Целевая установка документа фиксируется в заголовке.

Подводя итог всему вышеизложенному, отметим, что военный дискурс - это совокупность речевых произведений, создаваемых в рамках военной сферы общения, которая регламентируется определенными правилами, традициями и опытом, что находит отражение в выборе языковых средств. При анализе дискурса учитываются ценности и установки данного социального института, социальный статус и личностные характеристики автора. Общение реализуется, закрепляется в различных типах текстов, речевых жанрах.

.2 Типы военного дискурса

Военный дискурс принято разделять на две основные части: формальный и неформальный дискурсы. Помимо этого, также выделяют еще одну группу, которая является промежуточной между двумя первыми типами и обладает междискурсивным статусом. К этой группе относятся военно-художественная литература, военная публицистика и военно-политические материалы. По большому счету, они заключают в себе черты художественных текстов, публицистических и т. д., являясь военными лишь тематически.

Формальную часть дискурса составляют все научно-технические материалы и акты управления, связанные с жизнью и деятельностью войск и военных учреждений вооруженных сил. Неформальный дискурс представляет собой непосредственно неформальное общение в военной сфере, армейский сленг, а также военный анекдот, занимающий особое место в системе неформальной коммуникации [36].

Военно-технические материалы, военные документы, из которых состоит формальный дискурс, обладают рядом лексических признаков: частое использование терминологии. При этом термины меняются: вводятся новые понятия, приобретаются новые значения терминов. Все это связано с реорганизацией видов вооруженных сил, с появлением новых или модернизацией уже имеющегося оружия и боевой техники. Также, говоря о военном дискурсе, мы обращаем внимание на наличие условных знаков и индексов. Эта система условных обозначений утверждена для всех видов вооруженных сил и является единой для отдельного вида вооружения или техники [36]. Для человека, имеющего отношение к армии, расшифровка этих обозначений не представляет сложности. Например, АК47 обозначает следующее: АК - автомат Калашникова (по имени создателя), 47 - номер конструкции.

Что же касается синтаксических особенностей военного дискурса, то они представлены широким использованием конструкций в страдательном залоге, неполных и клишированных предложений, а также наличием повелительного наклонения.

Неформальный военный дискурс основывается на речевом общении. Говоря о неформальном общении, мы подразумеваем относительно равные статусно-ролевые отношения между коммуникантами. Т.С. Юсупова утверждает, что общение с использованием сленга и разговорных выражений возможно, скорее, между солдатами, нежели между военнослужащими срочной службы или курсантами военных училищ и представителями офицерского состава. Однако позволим себе не согласиться с мнением ученого, поскольку на примере личного общения с курсантами военного ВУЗа, можно говорить о том, что и у курсантов есть свой сленг. К примеру, в указанном ВВУЗе среди курсантов распространено понятие «резина» и «резиновый день». Резиной называют ОЗК (общевойсковой защитный костюм), а в соответствии с этим «резиновый день» - это день тренировок по РХБЗ (радиационная, химическая и биологическая защита). «Летучка» - письменный опрос, проводимый в начале каждого занятия по тактике. Также среди курсантов распространена классификация в зависимости от курса обучения. Так курсантов первого курса называют «слоны», третий курс - «веселые ребята», курсанты четвертого курса - «женихи и невесты», а пятый курс - «Господа Офицеры».

В данной работе внимание сосредоточено именно на неформальном общении в военной среде.

.2.1 Военный юмор как разновидность неформального военного дискурса

Особое место в системе неформального общения принадлежит военному анекдоту. Все армейские анекдоты делят на три группы, в соответствии с родом войск: авиационная, морская и сухопутная группы. Каждая из этих групп рассматривается еще и с точки зрения семантики, прагматики, жанровой разновидности и тематики [11].

Со стороны семантического аспекта анекдоты классифицируются на следующие типы:

) анекдоты, где происходит нарушение семантических образов за счет карикатурного изображения предмета, например:

Новобранец жаловался: «Товарищ старшина, смотрите, что мне выдали: брюки только до колен, рубаха болтается, рукава коротки, сапоги хлябают, глядеть страшно».

Все в порядке, - сказал старшина, - воин должен внушать страх.

) анекдоты, в которых высмеиваются привычные факты за счет нарушения пространственно временных координат;

Сидит прапорщик на берегу реки и ловит рыбу. Вытягивает из воды удочку - а на крючке червя нет. Он кричит в банку с червями:

Два добровольца с вещами на выход!

) анекдоты, высмеивающие непонимание партнеров, к примеру:

В армии:

Прапор: «Кто поедет на картошку?»

Два бойца делают шаг вперёд.

Прапор: «Молодцы орлы, остальные пойдут пешком!»

Прапорщик объясняет солдатам:

К нам на вооружение поступили новые танки - с компьютером на борту. Всё! Вопросы есть?

Да, а скажите, какая у компьютера скорость?

Для дебилов объясняю: компьютер движется со скоростью танка!!!

) анекдоты, в которых происходит обыгрывание двусмысленности или неопределенности ключевого понятия анекдота.

Жанровая разновидность представлена анекдотом-повествованием, анекдотом-загадкой, анекдотом-афоризмом и анекдотом-пародией.

С тематической точки зрения каждый анекдот несет в себе определенную микротему.

И, наконец, прагматический аспект классификации рассматривает типы воздействия и прагматический эффект военного анекдота. Каждое сообщение имеет своей целью воздействовать на слушателя, отсюда и выделяют прямое и непрямое воздействие. Говоря о непрямом воздействии, мы рассматриваем следующие цели анекдота:

) рассмешить или поднять настроение;

Прапорщик объясняет новобранцам:

Лицо солдата - это его сапоги. Они должны постоянно сиять как улыбка идиота. Кто не понял, посмотрите на меня.

) раскритиковать, при этом предметом критики может стать и начальство, сослуживцы или условия службы в общем.

Отдельно рассматривается «черный юмор», который имеет свою прагматическую цель: посмеяться над безвыходностью ситуации, которая представляет риск для жизни:

Десантники-резервисты прыгают на переподготовке. Инструктор:

Прыгаете. Дергаете за кольцо. Раскрывается купол. Приземляетесь. Внизу вас ждет автобус. Садитесь и едете по домам.

Прыгнул один. Дернул за кольцо. Парашют не раскрылся. Летит и думает:

Так, с парашютом надули. Теперь посмотрим, как насчет автобуса.

Примером армейского юмора являются также «армейские маразмы». Это понятие представлено в работе О.В. Коломенской [15] «Речевые нарушения в армейской среде (на примере «армейских маразмов»)» «Маразм» изначально являлся медицинским термином, однако в конце 20 века приобрел новое переносное значение «о чем-нибудь крайне не логичном, глупом» (разг.) (Русский толковый словарь, 1997). Именно в этом значении мы вслед за Коломенской О.В. и рассматриваем «армейские маразмы».

«Армейские маразмы» понимаются как языковое явление, относящееся к разговорному стилю и имеющее следующие характерные признаки:

) принадлежность к конкретному стилю высказывания;

) законченность и краткость высказывания;

) сжатость синтаксической структуры;

) юмористический эффект, оказываемый на слушателя.

«Армейские маразмы» возникают, как правило, в результате эмоционального напряжения. В такие моменты из-за изменений в психическом состоянии человека происходят изменении и в его речи.

В качестве классификации «армейских маразмов» выделяют следующие типы:

) абсурд: Товарищ курсант, вы - кабан женского рода!

) нелепость: Товарищ курсант, если вы что-то хотите, то лучше молчите.

Эй, вы трое! Идите оба ко мне! Чего смотришь, я тебе говорю.

) смешение стилей: Кто выразился в строю нецензурными соображениями в адрес строевой подготовки?

) двойное истолкование: И не делайте умное лицо, не забывайте, что вы будущий офицер.

) ирония: Товарищи курсанты! Я тут на грибке прочел: «Все офицеры - дураки!» Ха-ха! Поздравляю вас, вы скоро ими станете!

) парадокс: Идите быстрее снег убирать, а то растает.

) намек: Как смочить повязку, если нет воды? А подумайте!

) сравнение по случайному или второстепенному признаку: - Вот ты когда первый раз поцеловался? - В армии. Со знаменем. А потом сорвался и понеслось - вымпелы, значки…

Иногда армейский юмор находит свое отражение даже в классических произведениях. Так, например, известное всем с детства стихотворение А. Л. Барто о девочке Тане, уронившей мячик в речку, приобретает весьма неожиданный финал, когда в него привносится доля армейского юмора:

Наша Таня громко плачет -

Уронила в речку мячик.

Рота по приказу встала.

Таня - дочка генерала!

Хотя армия является четко структурированным общественным институтом, все же допускается незначительная доля личностного компонента, который и проявляется в неформальном общении.

.3 Репрезентация языковой личности в военном дискурсе на примере романа Нолля Дитера «Приключения Вернера Хольта»

Основой для практического исследования в нашей работе стал роман немецкого писателя Нолля Дитера «Приключения Вернера Хольта» (Dieter Noll „Die Abenteuer des Werner Holt), а также личные записи, сделанные в результате общения с курсантами военного института. Всего нами было проанализировано 550 страниц художественного текста и рассмотрено около 100 микроситуаций в рамках военного дискурса. Выбранные микроструктуры явились основой для выявления особенностей репрезентации языковой личности в рамках военного дискурса.

Проанализировав имеющиеся данные, а также опираясь на теоретический материал, мы выделили несколько аспектов, в рамках которых наблюдали за формированием и развитием языковой личности:

) коммуникативные ситуации «курсант ↔ курсант»;

) коммуникативные ситуации «курсант ↔ офицер/учитель»;

) монолог курсанта/офицера;

) языковые особенности военной сферы общения.

Взяв за основу вышеуказанную классификацию, мы изучили особенности языковой личности в военном дискурсе на примерах диалогов между курсантами («курсант ↔ курсант»). Отражение взаимоотношений между начальником (офицер/учитель) и подчиненным (курсант), а также особенности, которые субординация накладывает на языковую личность, были рассмотрены на примерах общения «курсант ↔ офицер/учитель». Монологическая речь является основой для рассмотрения развития языковой личности: при сравнении речей военных в определенных временных рамках наблюдаются изменения в сознании героев, а соответственно это откладывает отпечаток и на их языковую личность. В поле исследования попали и такие языковые особенности военной сферы, которые связаны со спецификой данного института: названия орудий, прозвища, военный сленг.

Особенности репрезентации языковой личности в военном дискурсе мы изучали на примере героев романа Нолля Дитера Вернера Хольта, Гильберта Вольцова и Зеппа Гомулки.

.3.1 Проявление языковой личности в рамках «курсант - курсант»

Армия - это преимущественно мужской коллектив. Здесь формируется такое понятие как «мужская дружба». Друзья, приобретенные в процессе службы, становятся братьями, а дружба эта остается навсегда: невозможно забыть того, с кем ты ел из одного котелка, стрелял из одного орудия и т. д.

Примером такой дружбы считаются взаимоотношения Гильберта Вольцова и Вернера Хольта. В начале романа отношения между молодыми людьми не складывались. Хольт откровенно презирал Вольцова:

Er (Peter Wiese) fürchtete Wolzow, den er „miles gloriosus, ruhmredigen Kriegsmann, nannte; Holt freilich hatte gloriosus kurzerhand mit „prahlerisch übersetzt [40, S. 13].

Он (Петер Визе) трепетал перед Вольцовом, которого называл „miles gloriosus - славолюбивы воин. Хольт, конечно, переводил это как «хвастливый воин» [9, с.10].

В дальнейшем отношения между курсантами наладились, и возникла дружба:

»Wenn wir zusammen in den Krieg kommen, dann wollen wir zusammenhalten wie… Hagen und Volker. Es ist gut, wenn man im Krieg einen Freund hat!« [40,S. 34].

Если мы вместе попадем на фонт, - подхватил Хольт, - давай держаться друг друга, как Ганс и Фолькер. Хорошо на войне иметь верного друга! [9, с. 32].

Хольт понимает, насколько важно держаться вместе на войне, тем более заручившись дружбой такого влиятельного человека как Вольцов, Хольт мог чувствовать себя в безопасности - своих друзей Вольцов в обиду не даст. Стоит отметить тонкость в обращении Вернера к Гилберту: он предлагает держаться в месте как Ганс и Фолькер, тем самым демонстрируя Вольцову и свою осведомленность в делах военных. Это не могло не остаться не замеченным таким «старым воякой» коим называл себя Вольцов.

Особое внимание мы уделяем конфликтным ситуациям между курсантами. Как говорил один из курсантов СВИ ВВ МВД РФ: «Можем конфликтовать. Конфликтуем. Это мужской коллектив - без этого никак». На примерах ситуаций, описанных в романе, мы раскрываем языковую личность военнослужащих в рамках спорных, конфликтных ситуаций.

Стоит отметить, что главным героем большинства конфликтов выступает Гильберт Вольцов. Он проявляет себя решительно и дерзко, так как ни перед кем не собирается прогибаться и лебезить:

Das Antreten ging nicht ganz reibungslos vor sich. Wolzow geriet mit einem der Oberhelfer aneinander, der ihn einfach zur Seite schieben wollte. »Benimm dich!« sagte Wolzow schließlich. »Du hältst deine Fresse, Neuer!« - »Mensch!« rief Wolzow. »Spiel dich nicht auf, sonst krachts!« - »Ruhe im Glied!« brüllte der Unteroffizier, Engel mit Namen. »Wollt ihr wohl die Schnauze halten?« Von hinten raunte es: »Laß ihn, Günsche, machen wir andermal!« Das gibt Ärger, dachte Holt. Er sah Wolzow verächtlich den Mund verziehen. Hinten murmelte jemand: »Der Neue soll sich wundern!« [40, S. 145].

При построении не обошлось без неприятностей. Вольцов сцепился с одним из «старичков», который бесцеремонно его толкнул.

Нельзя ли повежливее? - окрысился на него Вольцов.

Утри рыло, теленок!

А ты не прыгай, а то облицовку попорчу!

Молчать! - заорал на них унтер-офицер, его звали Энгель. - Что распушили хвосты, петухи?

В задних рядах шептали:

Плюнь, Гюнше, он нам еще ответит!

Запахло дракой, подумал Хольт. Вольцов скорчил презрительную гримасу.

Кто-то сзади сказал вполголоса:

Ужо почистим новичку умывальник! [9, c. 151 - 152].

Если затрагивается его честь, честь мундира, то Вольцов не скупится на бранную лексику:

Von so einem militärischen Rindvieh nehm ich doch keine Befehle entgegen! [40, S.13] - Ведь ты в военном деле ни бе ни ме! [9, с.10]

»Halts Maul, « sagte Wolzow [40, S. 47]. - Заткнись, ты! - гаркнул на него Вольцов [9, c. 46].

»Jetzt geht dir der Arsch vorm Sitzenbleiben, ha?« Es war eine Sensation [40, S. 47]. - У тебя что, в заднице свербит? На второй год сесть не терпится? Все так и ахнули [9, c. 46].

»Los, du Heini, K 6, wirds bald?« [40, S. 132] - Ну-ка, ты, мурло, - шестой номер да поживее! [9, c. 137].

»Hau ab, du Pennbruder«, schimpfte Wolzow [40, S. 162]. - Пошел вон, ротозей! - ругался Вольцов [9, c. 170].

Зачастую Вольцов прибегает к военной философии, чтобы указать на никчемность своего оппонента:

»Das war ganz unkameradschaftlich, daß ihr uns nicht mitgenommen habt«, klagte Nadler. »Wer sich von der Hauptmacht absondert, hat immer mit bösen Folgen zu rechnen«, erklärte Wolzow [40, S. 113].

- Вы поступили не по-товарищески, - накинулся на него Надлер. - Почему нас не взяли?

Кто откалывается от главных сил, должен нести все последствия, - пояснил ему Вольцов [9, c. 118].

А порой даже к угрозам:

Wolzow sagte: »Halt die Fresse …« Auf einmal schrie er, nach vorn geneigt, mit geballten Fäusten, und Holt hatte Wolzow noch nie so in Wut gesehen: »Ihr sollt mich kennenlernen! Ich schlag euch reif fürs Krankenhaus!« [40, S. 154 - 155].

Кончай звонить! - огрызнулся Вольцов. И вдруг закричал, весь перегнувшись вперед и стиснув кулаки, Хольт еще не видел его в такой ярости: - Вы меня еще узнаете! Я вам такое устрою - в больницу на карачках поползете! [9, c.162].ow hob den erschlafften Branzner mit der Rechten langsam in die Höhe, er war so kräftig, daß er ihn in der Luft schütteln konnte. Dann stellte er ihn auf den Boden, stieß ihn gegen einen Spind und zog ihn wieder dicht zu sich heran. »Hör zu! Hör genau zu! Die paar Wochen, die ich noch bei diesem Haufen bin, will ich Ruhe haben! Ich laß mir doch von dir nicht meine Laufbahn vermasseln. Du wirst also endgültig aufhören zu stänkern! Sonst … Weißt du, was sonst ist? Du bist nachts mit uns am Geschütz. So wahr ich Gilbert Wolzow heiße: Ich schlag dir beim nächsten Schießen mitm Schraubenschlüssel das Genick ein! Solche Unfälle passieren relativ häufig, das kannst du schon in Prinz Kraft zu Hohenlohes ›Militärischen Briefen über Artillerie‹ nachlesen! Verstehen wir uns?« Er ließ Branzner los [40, S. 314].

Вольцов правой рукой медленно поднял поникшего Бранцнера и с силою тряхнул его в воздухе. Потом поставил на пол, толкнул его так, что он отлетел к шкафчику, и снова притянул к себе.

Слушай! - сказал он. - Слушай и мотай себе на ус! Те две-три недели, что мне осталось здесь пробыть, я хочу жить спокойно! Я тебе, скоту, покажу, как мне карьеру портить! С этого дня ты перестанешь трепаться! В противном случае… Ты понимаешь, что значит «в противном случае»? Ночью ты с нами дежуришь у орудия. И так же верно, как то, что меня зовут Гильберт Вольцов, в следующий раз, как будем стрелять, я тебе гаечным ключом проломлю затылок. Такие случаи бывают, прочитай «Военные письма артиллериста» принца Крафт цу Гогенлоэ. Ну как, договорились? - сказав это, он отпустил Бранцнера [9, c. 337].

Таким образом, мы пронаблюдали проявление языковой личности курсанта Гильберта Вольцова и уже на основании этого можно говорить о личностных качествах героя. Он умен, начитан, дерзок в общении с товарищами (использует в общении с ними ненормативную лексику): Heini, Pennbruder). Вольцов независим от мнений окружающих и готов отстаивать свои интересы любым способом: «Ich schlag dir beim nächsten Schießen mitm Schraubenschlüssel das Genick ein!»

.3.2 Проявление языковой личности в рамках «курсант ↔ офицер/учитель»

Одним из главных признаков военного дискурса является субординация. Отношения между курсантами, солдатами и офицерским составом строго регламентированы. Общение между начальником и подчиненным должно происходить в уважительной форме:

Товарищ капитан, разрешите обратиться?

Обращайтесь.

Безусловно регламентированная система общения прослеживается и в романе:

»Name? «

»Luftwaffenhelfer Wolzow, Herr Wachtmeister!« [40, S. 112].

Имя?

Курсант Вольцов, господин вахмистр! [9, с. 116].

»Oberhelfer Holt meldet sich wie befohlen!« [40, S. 290].

Старший курсант Хольт по вашему приказанию прибыл! [9, c. 311].

Но есть в романе эпизоды, где просматривается явное нарушение всех норм вежливости и уважения по отношению к старшим. Особенно это хорошо видно в общении курсантов с преподавателями:

»Lassen Sie mich doch mit Ihren kindischen Verdächtigungen in Ruhe«, knurrte Wolzow, ohne aufzustehen… [40, S.16]. - Что за нелепые подозрения! Оставьте меня в покое! - огрызнулся Вольцов, даже не поднявшись с места [9, c. 13].

»Gilbert, der will was! Reg dich nicht auf!« - »Er soll mir den Buckel runterrutschen!« gab Wolzow zurück [40, S. 157].

- Гильберт, что-то ему от нас нужно! Брось дурить

Пошел он… - огрызнулся Вольцов [9, c. 165].

Следующие ситуации демонстрируют пренебрежительное отношение Вольцова - никто ему не указ и он не признает никаких авторитетов:

»Der ist halb so wild!, sagte Wolzow. „Ein Obergefreiter ist bei der Wehrmacht gar nichts. Bei uns denkt er, er kann angeben« [40, S. 120].

Тоже мне начальник! - буркнул Вольцов. - В германской армии старший ефрейтор - ноль без палочки. А этот еще над нами куражится [9, c. 124 - 125].

Doktor Klage, dem Wolzows rüde Art noch nicht bekannt war, stand dicht neben Wolzows Bank und wiederholte: »Wolzow, bitte gehen Sie …« - »Lassen Sie mich in Ruhe!« schrie Wolzow und sprang so wild von seinem Sitz auf, daß der Lehrer mit einer unwillkürlichen Bewegung der Abwehr zurückwich; bei dieser Bewegung aber stieß er versehentlich Wolzow vor die Brust. »Prügeln wollen Sie mich!« schrie Wolzow. »Sie wollen mich prügeln …?« Holt, der hinter ihm saß, faßte ihn am Koppel: »Gilbert, gib Ruh!« - »Prügeln, wo gibts denn so was!« krähte Vetter in seiner Ecke. Wolzow, durch Holts Einmischung etwas zur Besinnung gebracht, verließ die Baracke mit den Worten: »Als der beste Ladekanonier der Batterie hab ichs doch nicht nötig, mich von dem prügeln zu lassen!« [40, S.171].

Доктор Кляге, еще незнакомый с замашками своего ученика, стоял над самой его партой и настойчиво повторял:

Пожалуйста, Вольцов, прошу вас…

Отвяжитесь! - выкрикнул Вольцов и так стремительно вскочил со своего сиденья, что учитель испуганно отпрянул, инстинктивно приготовившись защищаться; при этом он невольно толкнул Вольцова в грудь.

Вы что же, бить меня собираетесь? - заорал Вольцов. - Попробуйте только тронуть!

Хольт, сидевший сзади, схватил его за ремень:

Брось, Гильберт, опомнись!

Это что еще за мода - драться! - крикнул и Феттер из своего угла.

Вольцов, немного отрезвленный вмешательством Хольта, выбежал из барака со словами:

Меня, лучшего заряжающего на всей батарее, вздумал бить какой-то учителишка! [9, c. 181].

Мы видим, что Вольцов очень горд: »Als der beste Ladekanonier der Batterie hab ichs doch nicht nötig, mich von dem prügeln zu lassen!« Он не считает себя простым рядовым. Он выше всех, тем более какого-то обычнейшего учителя, и всем своим поведение, как физическим, так и речевым указывает на это.

И это не единственный случай, где Вольцов пререкается со старшими:

»A böse Sach, Wolzow, die was S Ihnen sich da eben einbrockt ham!« »Ach scheiß …«, sagte Wolzow mit einer wegwerfenden Handbewegung [40, S. 126].

Эх, Вольцов, натворили вы делов, без ножа себя зарезали!

- А мне на… - отмахнулся Вольцов [9, c. 131].

Крайне болезненно Вольцов воспринимает замечания в адрес своей семьи, тем более, если речь идет о нем как представителе офицерской династии. В таком случае, ему откровенно наплевать, кто перед ним:

»Wolzow, quatschen Sie nicht. Sie wollen Offizierssohn sein? Der Schandfleck der Batterie sind Sie!« »Herr Wachtmeister«, sagte Wolzow, »den ›Schandfleck‹ laß ich mir nicht gefallen, das ist …« »Wolzow! Treten Sie vor!« [40, S. 140 - 141].

Помалкивайте, Вольцов! И вы еще выдаете себя за сына офицера! Вы - наше позорное пятно, вы позорите всю батарею!

Господин вахмистр, - взвился Вольцов. - Я этого не потерплю - насчет «позорного пятна!»

Вольцов, выйти из строя! [9, с. 146-147].

Рассматривается нами в романе и обратная связь, то есть общение офицеров с курсантами. В этом аспекте отмечается высокий уровень употребления офицерами ненормативной лексики. По словам одного курсанта военного ВУЗа: «В армии матом не ругаются. Матом разговаривают». Исключением не стал и младший офицерский состав, представленный в романе Нолля Дитера:

»Pingels, ihr Arschlöcher! Mensch, wenn ihr euch so blöd anstellt, dann laßt euch halt von den Spunden verdreschen!« [40, S. 154 - 155]. - Пингели, сукины дети! Если вы такие болваны, значит, так вам и надо, чтобы вас колотила всякая мелюзга! [9, с. 162].

»Dreckschwein, Misthund!« schrie der Unterfeldmeister. »Schulze, sehn Sie sich diese Sau an!« - »Raus, Sie Untier!« schimpfte Schulze [40, S. 353 - 354].

- Сукин сын, дерьмо на лопате! - орал унтер-фельдмейстер. - Вы только посмотрите, Шульце, на эту свинью!

Вон, скотина! - выругался Шульце [9, с. 382].

»Sie wahnsinnige Gestalt! Sie irrsinniges Vieh, Sie wahnsinniges!« [40, S. 353 - 354]. - Ах ты образина, недоношенная мразь, идиот! [9, с. 382].

Использование данной лексики обусловлено, так называемым, «воспитательным моментом». Тем самым офицеры показывают, что никто «нянчиться» и «возиться» с солдатами не будет. Такое обращение заставляет прочувствовать все тяготы и лишения службы. Языковая личность офицера, представленная через ненормативную лексику, оставляет впечатление значимости старшего и необходимость беспрекословного ему подчинения.

.3.3 Проявление языковой личности через монологическую речь

В исследуемом романе очень четкую характеристику героя дают монологи, произносимые им. Именно они отражают языковую личность героя, что в последствие дает возможность судить о его характере.

Так, например, Гильберт Вольцов является типичным «солдафоном», и карьеристом.

Любимая пословица Вольцова указывает на его не по годам зрелую личность:

»Zwei alte Krieger wie uns, die trennt nur der Tod!« [40, S. 34]. - Таких старых вояк, как мы, разлучит одна лишь смерть! [9, с. 32].

Вольцов называет себя «старым воякой» как будто он пережил уже не одну войну. Но на самом деле это отпечаток его родословной: он родился в семье военного и с детства был окружен оружием, военной формой и муштрой. Он везде ходит с военной энциклопедией, в которой каждую страницу знает наизусть. Все его общение связано с одной темой - с войной, военной дисциплиной и военной карьерой:

Wolzow redete sich in Eifer. »Ein Soldat muß kämpfen, ohne Frage, ob es einen Sinn hat oder keinen! Ein Soldat ist zum Kämpfen da, zu nichts anderem! Dein Glaube, mein Lieber, ist eine verdammt unsichere Sache, er kann in die Binsen gehn, und dann sitzt du da und schnappst nach Luft! Bei mir kann nichts in die Binsen gehn. Bei mir heißt es: Der Soldat hat zu kämpfen. Also wird gekämpft!« [40, S. 298].

Вольцов все больше входил в раж. - Солдат обязан драться, есть в этом смысл или нет. Драться - его единственное назначение. Твоя вера, голубчик, шаткая опора, с ней как раз сядешь в калошу! Хватишься за ум, да поздно! С моей же позиции в калошу не сядешь! По-моему, солдат обязан драться при любых условиях. Вот и дерешься! [9, с. 320].

»Natürlich, der Kampf soll zum Sieg führen, der Sieg ist das Salz aufs Brot des Krieges. Solange eine Möglichkeit besteht zu siegen, solange wird um den Sieg gekämpft. Aber man kann auch um eine Remis-Lösung kämpfen. Und wenn die Lage aussichtslos ist, dann wird gekämpft, weil sich das so gehört« [40, S. 299].

Разумеется, война должна вести к победе, победа - это соль на хлеб войны! Пока есть возможность победить, воюешь ради победы. Потом воюешь в надежде сыграть вничью. А когда и это ушло и положение безнадежно, воюешь, потому что солдату положено воевать! [9, c. 321].

У Вольцова свое видение смерти. Для него смерть - это обычное дело. Он с абсолютным понимание относится к этому: на войне не обойтись без потерь. Но порой его хладнокровие вызывает шок, как, например, в ситуации, когда его школьного товарища Земцкого убило во время обстрела.

Auch Wolzow fuhr Gomulka an und schlug mit der flachen Hand auf den Tisch: »Schluß! Es ist Krieg, da kann es jeden erwischen.« Er breitete seine Karten aus [40, S. 224].

На этот раз на Гомулку обрушился и Вольцов

Хватит разговоров! - рявкнул он. - Это война! На войне каждого может стукнуть! - И он разложил на столе свои карты [9, c. 239].

Вольцова мало интересует чья-то жизнь, для него важнее награды:

Vier Abschüsse! Zemtzki war vergessen. Wolzow zeigte sich aufgekratzt. »Noch zwei Abschüsse, dann gibts das Flakschießabzeichen« [40, S. 225].

Четыре сбитых самолета! О Земцком уже не вспоминали. Особенно радовался Вольцов.

Еще две сбитые машины, - и нам выдадут значки зенитчиков [9, с.240].

Военная карьера для Гилберта Вольцова - самая главная цель в жизни:

»Mein Onkel ist zum Generalleutnant befördert worden«, rief Wolzow. »Das nenne ich eine Offizierskarriere!« [40, S. 160]. - Вот так так! Дядю произвели в генерал-лейтенанты, - ликовал Вольцов. - Это я понимаю - офицерская карьера! [9, с. 168-169].

»Hör zu! Hör genau zu! Die paar Wochen, die ich noch bei diesem Haufen bin, will ich Ruhe haben! Ich laß mir doch von dir nicht meine Laufbahn vermasseln!« [40, S. 314]. - Слушай! - сказал он. - Слушай и мотай себе на ус! Те две-три недели, что мне осталось здесь пробыть, я хочу жить спокойно! Я тебе, скоту, покажу, как мне карьеру портить! [9, с. 337].

Вольцов не задает лишних вопросов. Он просто выполняет приказ, приказ, который сформировался у него еще с детства - служить:

Wolzow sprang auf und starrte Holt ins Gesicht, aber dann bückte er sich und holte unter dem Holztisch eine Rotweinflasche hervor. »Jetzt hör mal zu«, sagte er, während er zwei Gläser füllte. »Jetzt werd ich dir mal was sagen.« Er rief: »Ein Wolzow verabscheut diese Verräter! Ein Wolzow hält seinem Kriegsherrn die Treue! … Mein Onkel ist seit 1930 in der Partei, und wir sind seit 1742 Offiziere, und da hat noch keiner seinen Treueid gebrochen!« Er hielt den Packen der Tagebücher in der Hand. Nun warf er ihn auf den Tisch, daß die Weingläser überschwappten.»Ein Wolzow steht zum Führer«, rief er und schlug mit der flachen Hand auf die schwarzen Hefte, »und zeigt, was soldatische Haltung ist! Jetzt beginnt für uns ein neuer Abschnitt, jetzt wird es ernst! Gebs Gott, daß der Krieg noch zwei Jahre dauert, dann sollst du erleben, was ein deutscher Offizier ist« [40, S. 346].

Вольцов вскочил и дико уставился на Хольта, но потом, как ни в чем не бывало, наклонился и достал из-под стола бутылку красного.

Послушай, что я тебе скажу, - заявил он, наполняя два стакана; и вдруг, повысив голос до крика: - Истинный Вольцов презирает предателей! Истинный Вольцов хранит верность своим военачальникам!.. Мой дядя в партии с 1930 года, мы служим офицерами с 1742 года, и никто из нас никогда не нарушал присягу! - Он схватил всю пачку дневников, высоко поднял, а потом швырнул на стол с такой силой, что вино выплеснулось из стаканов. - Истинный Вольцов хранит верность фюреру! - выкрикнул он снова и с размаху ударил ладонью по черным тетрадкам. - Он - образец того, что значит солдатская дисциплина и выдержка! В нашей жизни открывается новая глава, положение становится серьезным! Дай бог, чтобы война продлилась еще два года, тогда увидишь, что такое немецкий офицер! [9, c. 371 - 372].

Гильберт Вольцов точно знает, что ему нужно - все или ничего! Третьего не дано. И он четко верит в то, что совершает благо во имя своей Родины:

Wolzow sprang auf und brüllte, daß die Adern auf seiner Stirn schwollen: »Schlägts dich in Scherben, ich steh für zwei, und gehts ans Sterben, ich bin dabei!« [40, S. 347 - 348].

Вольцов вскочил и заорал так натужно, что жилы выступили у него на лбу:

И пусть все рушится вокруг, я постою один за двух! А если жизнь моя нужна - мне смерть и гибель не страшна! [9, c. 373].

Стоит отметить, что Вольцов именно тот, чьи взгляды на происходящее не изменились на протяжении всего романа: его приверженность войне осталась непоколебимой. Чего нельзя сказать о Хольте и Гомулке.

В начале повествования и Вернер, и Гомулка жаждали отправиться на службу и, что называется «понюхать пороху». Войну они считали самым стоящим приключением. Но чем дальше они познавали эту среду, тем чаще они сталкивались с ужасами этого «приключения». Воодушевленные и верящие в свое бравое дело, они меняют свое отношение к происходящему вокруг. Меняется и их видение на события, что отражается в разговорах героев:

Gomulka hatte den Abend kein Wort gesprochen. Seine Bewegungen waren fahrig. Jetzt, da sie in der Dunkelheit beieinanderstanden, sagte er plötzlich: »Ich hab es gewußt. Aber ich hab es nicht geglaubt.« Erst nach Minuten fuhr er fort: »Jetzt glaub ich alles.« nahm den Karabiner von der Schulter und legte ihn auf die Patronentasche. Auge um Auge, Zahn um Zahn, dachte er. »Gnade Gott uns allen, wenn wir nicht siegen!«

»Siegen!« sagte Gomulka verächtlich. »Das gibt es nicht. Das darf nicht sein, daß so was siegt!« [40, S. 392 - 393].

Гомулка за весь вечер не проронил ни слова. В движениях его была какая-то растерянность. Но теперь, когда они стояли одни в темноте, он неожиданно заговорил:

Хольт снял карабин с плеча и прижал его к животу. Око за око, зуб за зуб, подумал он.

Да смилуется над всеми нами бог, если мы не победим!

Победим? - с презрением произнес Гомулка. - Этого не может, этого не должно быть, чтобы такое побеждало! [9, c. 420].

Пережив все ужасы войны, молодые люди больше не считают ее такой уж веселой. Все чаще они говорят о том, что мир прекрасен и без бомбежек.

Könnte man den Krieg erleben als furchtbare, doch reine und heilige Aufgabe, wie man sichs einmal erträumte … Wüßte man doch: Es ist gerecht und darum sinnvoll und gut! Denn nicht der Kampf ist unerträglich und furchtbar, nur die Sinnlosigkeit, das Umsonst der Entschlüsse, das Unrecht der Taten …[40, S. 408].

Если б и я мог видеть в войне страшное, но чистое и святое дело, как грезил ею когда-то… Если б мог быть уверен, что она справедлива, а значит, осмысленна и нужна! Невыносим и страшен не сам бой, а лишь его бессмысленность, напрасный героизм, неоправданное беззаконие…[9, c. 435].

Ближе к финалу мы видим, что дружба между Вольцовом и Хольтом рушится из-за несовпадения во взглядах: милосердие, которое зарождается в душе Хольта, раздражает Вольцова. Он считает это неподобающим для воина:

»Wenn du wieder so eine verrückte Idee hast, dann such dir dazu einen andern! « fuhr Wolzow ihn an. »Von deiner Humanitätsduselei hab ich genug. Nimm dir ein Beispiel an Ziesche! Wenns drauf ankommt, hat der mehr soldatische Härte als du!« [40, S. 265].

С этого дня, когда тебе взбредет в голову очередная блажь, поищи другого исполнителя, - оборвал его Вольпов. - Твоя сопливая гуманность у меня вот где сидит! Бери пример с Цише! Если хочешь знать, у него куда больше солдатской выдержки, чем у тебя! [9, c. 283].

Wolzow sagte finster: »Es war das letztemal, daß ich mich hab beim Wort nehmen lassen, damit dus weißt! Mein Soldateneid geht über den kindischen Schwur von damals. Von jetzt ab wird jeder Verräter umgelegt, und wenns mein eigener Bruder wär!« [40, S. 470].

Последний раз ты меня ловишь на слове, - буркнул Вольцов, - запомни это! Солдатская присяга мне дороже тогдашней ребячьей клятвы. Я уложу любого предателя, пусть это будет мой родной брат! [9, c. 503].

Гильберт Вольцов является ярким представителем армии как общественного института. Он предстает перед читателем верным солдатом своей армии, и он всячески это демонстрирует. Его речь на протяжении всего романа наполнена словами из уставов, цитатами из военных сводок, высказываниями великих полководцев. Ничто другое в мире его не интересует. Все его бытие - это война.

3.3.4 Влияние военной среды на формирование языковой личности военнослужащего

Военное общение - это не только клише и штампы, цитаты из уставов и приказы. Есть в этой сфере и свои речевые особенности, которые формируют языковую личность. Речь пойдет о примерах неформального общения, армейского сленга на страницах романа.

Говорят, что среди офицеров не распространено понятия «сленг». Мы позволим себе не согласиться с этим: и у офицеров существуют свои «кодовые фразочки». Об этом свидетельствует и высказывание персонажа романа вахмистра Готескнехта:

Wenn ich ‚verstanden sage, dann ist das nur Gerede, ich hab schließlich meine Redensarten. Sag ich aber: ‚Haben Sie mich verstanden?, dann erwarte ich eine Antwort! Haben Sie das verstanden? „Jawohl, Herr Wachtmeister! [40, S. 120-121].

Когда я говорю «понятно» - это у меня такое выражение. У каждого начальника могут быть свои словечки. Но если я скажу: «Вы меня поняли?» - это значит, я жду ответа! Вы меня поняли?

Так точно, господин вахмистр! [9, c. 125].

Свои особенности в речи присущи и преподавателям. Порой их речи проявляют признаки косноязычия:

Seine Rede war voller Eigenarten: er pflegte öfters „n wahr zu sagen und gab, zwischen die Worte eingestreut, ein seltsames Geräusch von sich, eine Mischung aus Hüsteln und Räuspern, die wie „kh-kh klang. Er sagte: „Wo is… ni wahr… das Klassenbuch… kh-kh…? [40, S.15].

Доктор Цикель был известен тем, что любил ввернуть в разговоре местное словечко или выражение вроде «слышь» или «примерно сказать». Была у него и другая особенность: членораздельную речь он перемежал какими-то странными горловыми звуками, смесью покашливанья с иканьем, что звучало как «кхе-кхе».

Где… примерно сказать… классный журнал… кхе-кхе? - спросил Цикель [9, с.12].

В следующем примере такое нарушение речи вызывает улыбку. Это может отразиться на отношении между офицером и солдатами: посмеиваясь над дефектом речи офицера, солдаты не будут воспринимать его всерьез:

„I bitt mir halt Düszülün aus! Das Wort bereitete ihm Schwierigkeiten [40, S.119].

- Я требую, чтобы соблюдать дис-чип-лину! - выкрикнул Шмидлинг. Видно было, что со словом «дисциплина» он не в ладах [9, c. 124].

Не секрет, что профессия накладывает отпечаток на человека. В данном примере мы видим, какая особенность речи появляется у героя в связи с его деятельностью:

Ein blutjunger Feldunterarzt trat vor die Abteilung und setzte sich nachlässig auf die Tischkante. Er begann in leichtem Plauderton. Seine Laszivität war eher zynisch als derb. Er liebte es, die übelsten Dinge im Diminuitiv zu nennen und versah sie mit niedlichen Beiwörtern, etwa so: »Was wir Ärzte den syphilitischen Primäraffekt nennen, das ist ein ganz reizendes Geschwürchen …« Wenn er jemanden zur Beantwortung einer Frage aufforderte, pflegte er ihn mit einer unverständlichen Krankheitsbezeichnung zu kennzeichnen: »Sie, ja, der Struma mit den Basedow-Augen!« [40, S. 359].

Совсем юный военфельдшер предстал перед отделением и небрежно уселся на край стола. Начал он в тоне непринужденной беседы. Непристойности его были скорее циничны, чем грубы. Для самых отталкивающих вещей он пользовался уменьшительными именами и снабжал их ласкательными эпитетами. Звучало это примерно так: «То, что у нас, врачей, принято называть первичным сифилитическим аффектом, представляет собой очаровательную язвочку…» А когда вызывал кого-нибудь, имел обыкновение величать его какой-нибудь непонятной болезнью: «Да, да, вы, струма с базедовыми глазами!» [9, c. 385 - 386].

Свои «словечки» есть сегодня и у российских курсантов, например: замок - заместитель командира роты; комод - командир отделения; крот - командир роты; ПХД (парко-хозяйственный день) - просто хороший день.

При анализе романа такие же особенности мы выявили и в повседневной жизни наших героев:

Nach dem üblichen Sonntagsessen, Rinderbraten mit einer Soße, die »Bratenwasser Din A 4« genannt wurde, Sauerkraut und Pellkartoffeln… [40, S. 178].

После воскресного обеда - неизменного тушеного мяса с подливкой, именуемой «баланда по-армейски», кислой капусты и картофеля в мундире… [9, c. 189].

В военных институтах нашей страны есть своя подобная формулировка: перловка - бешеный рис на завтрак.

An den »Gastagen«, da man von früh bis abends mit aufgesetzter Gasmaske herumlaufen mußte, wurde Gottesknecht zur Plage [40, S. 137 - 138].

В так называемые «газовые дни», когда курсанты с утра до вечера бегали в противогазах, он не знал пощады [9, с. 143].

В процессе общения с курсантами нами было выяснено, что в нашей армии такой день называется резиновым. Резиновый день - день тренировки по РХБЗ (радиационная, химическая и биологическая защита).

Dienstags war der sogenannte »Schultag«. Alle Luftwaffenhelfer der Batterie gingen zum Chemie- und Physikunterricht nach Gelsenkirchen; die Batterie war unterdessen nicht feuerbereit [40, S. 169].

Вторник считался «школьным днем»: все курсанты отправлялись в Гельзенкирхен на уроки химии и физики. В эти дни батарея была небоеспособна [9, c. 179].

Die Ausbilder brauchten kein Exerzieren, um die Rekruten »sauer zu machen«, wie der Fachausdruck hieß; man konnte ihnen beim Infanteriedienst »zeigen, was Preußengeist ist«, »die Gedärme rausleiern«, »das Gehirn ausschaben«, »die Seele verdorren«. Der UvD sorgte dafür, daß es in den Stuben nicht zu gemütlich zuging und warf das Bettzeug nicht nur in der Stube umher, sondern auch aus dem Fenster, zwei Stockwerke tief hinab [40, S. 416].

Инструкторам незачем было прибегать к шагистике, чтобы как это у них называлось, «допечь новобранца»; во время пехотных учений ему вполне могли показать, что такое «прусский дух», «вымотать кишки», «вымездрить мозги» и «вытрясти душу». Дежурный унтер-офицер заботился о том, чтобы в спальнях не благодушествовали, он не только сдергивал одеяла и простыни на пол, но и выбрасывал их из окон второго этажа [9, c. 444].

Лингвистический интерес представляют собой названия орудий, упомянутых в романе:

Schmiedling erklärte: »So a schneller Verband, dös sein Lightnings sein dös, oder Mosquitos, Pfadfinder nennen wir dös, weil damit diejenigen vorausfliegn und die Ziel markieren mit die Christbäum!« [40, S. 162].

Скоростные самолеты, - пустился в объяснения Шмидлинг, - это «лайтнинги» и «москито», мы еще зовем их «следопыты», они летят впереди и засекают цель «рождественскими елками» [9, c. 171].

»Anton feuerbereit!« schrie Schmiedling ins Kehlkopfmikrophon [40, S. 151].

- «Антон» к бою готов! - крикнул Шмидлинг в ларингофон [9, c. 158].

Мы видим, что наименования орудий в романе, как правило, представленными именами собственными: «Anton», «Berta» и т. д., что демонстрирует немецкую краткость, точность и лаконичность. К примеру, американская армия называет свою противотанковую управляемую ракету «Дракон», а другую «Шиллейла», с целью устрашения врагов. Обратившись к названиям боевой техники российской армии, мы наблюдаем примеры явного юмора: самый мощный в мире 30-ствольный самоходный огнемет называется ТОС-1 «Буратино», а наши противотанковые ракеты носят названия 9М14М «Малютка», 9М123 «Хризантема». Складывается ощущение, что наши разработчики вооружения немного издеваются над своими зарубежными коллегами. Так в Германии есть танк «Леопард», в Америке - «Абрамс», во Франции - «Леклерк», два последних названы в честь знаменитых генералов. У нас же есть Т-72Б «Рогатка». И, несмотря на такие безобидные названия, наша армия - самая сильная в мире. Русские просто проявляют военную хитрость при выборе названий для своей техники. Услышав такие веселые наименования, никто и не сможет в полной мере представить всю мощь орудия. А это в свою очередь дает огромное преимущество.

Заключение

В ходе проведенных исследований в теоретическом плане нами были рассмотрены феномен языковой личности, понятие дискурс и текст. А также мы исследовали признаки военного дискурса и выявили особенности формирование языковой личности в рамках данного дискурса.

Сфера военной коммуникации привлекла наше внимание в связи с ее малоизученностью, а также по следующим причинам:

1)социально-профессиональная группа военнослужащих имеет специфические черты с точки зрения коммуникации;

2)неподготовленный психологически, социологически и лингвистически человек сталкивается с трудностями при общении в военной сфере;

)добровольно (курсант) или принудительно («срочник») проходит школу становления языковой личности в условиях такой социальной организации, которая жестко регламентирует все стороны жизни индивидов.

Нами проведен анализ репрезентации языковой личности на примере романа Нолля Дитера «Приключения Вернера Хольта». В ходе исследования мы выделили следующие аспекты лингвистического анализа, в рамках которых нами были рассмотрены примеры проявления языковой личности в военном дискурсе:

1)проявление языковой личности в рамках «курсант ↔ курсант»;

2)проявление языковой личности в рамках «курсант ↔ офицер/учитель»;

)монологическая речь как пример репрезентации языковой личности;

)особенности влияния военной сферы на формирование языковой личности военнослужащего.

В процессе исследования были рассмотрены герои романа Н. Дитера Гильберт Вольцов, Вернер Хольт и Зепп Гоулка.

Наиболее ярко в повествовании отражена языковая личность Гильберта Вольцова. Он проявляет себя как карьерист и «солдафон». Это неоднократно подтверждается его речью - типичными словами для него являются: война, служба, военная карьера и т.д. Свое превосходство герой демонстрирует за счет пренебрежительного отношения, как к сверстникам, так и к старшим, что также проявляется в его словах.

В работе мы сопоставили особенности военной сферы, представленные в романе, и наш личный опыт общения с представителями военной среды. В результате нами были выявлены общие черты, характерные как для героев романа, так и для российских курсантов: наличие специфических фраз, используемых в повседневной военной жизни; наличие субординации, отражающейся через языковое общение; наличие специальных наименований для вооружения; различное лингвистическое оформление своего мировоззрения (к войне).

военный дискурс курсант речь

Список использованных источников

1.Арутюнова Н.Д. Лингвистический энциклопедический словарь [Текст]/ Н.Д. Арутюнова. - М., 1990. С. 136 - 137.

2.Бабенко Л.Г. Лингвистический анализ художественного текста [Текст]/ Л.Г. Бабенко, И.Е. Васильев. - Екатеринбург, 2000. - 320 с.

.Богин Г.И. Модель языковой личности в ее отношении к разновидностям текстов [Текст]: Автореф. дис…. докт-ра филол. наук/ Богин Георгий Исаевич. - Л., 1984. - 50 с.

.Виноградов В.В. О языке художественной прозы [Текст]/ В.В. Виноградов. - М., 1980. - 236 с.

.Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования [Текст]/ И. Р. Гальперин. - М., 1981. С. 18-19.

.Данилова Н.Ю. Срочники, пиджаки, профессионалы: мужественности участников постсоветских войн [Текст]/ Н.Ю. Данилова// Журнал социологии и социальной антропологии. - 2005. - №2. - С. 110 - 126.

.Дейк Т.А. Ван. Язык. Познание. Коммуникация: пер. с англ. [Текст]/ Т. А. ван Дейк. - М.: Прогресс, 1989. - 312 с.

.Дейк Т.А. Ван. Стратегии понимания связного текста [Текст]/ А. ван Дейк // Новое в зарубежной лингвистике. - 1988. - №23. - С. 153 - 211.

9.Дитер Н. Приключения Вернера Хольта [Текст]/ Н. Дитер. - <#"justify">Приложение А

Афоризмы в военной сфере:

)Сапоги надо чистить с вечера и утром надевать на свежую голову.

)Сейчас я разберусь как следует и накажу кого попало.

)Доложить о наличии людей! Кто не все, того накажем.

)Когда курсанта вызывают, он должен встать и покраснеть.

)В каком вы виде, товарищ курсант? Перед вами целый майор стоит.

)Эй, вы трое! Идите оба ко мне! Чего смотришь, я тебе говорю.

)Что вы, товарищ курсант, такой неровный квадрат нарисовали? Вы что, дальтоник?

)И не делайте умное лицо, не забывайте, что вы будущий офицер.

)Рота! Для помойки в баню становись!

)Выступаем вечером на рассвете.

)Товарищ курсант, если вы хотите что-нибудь, то лучше молчите.

)Вы что, глупый? Запомнить не можете? Записывайте, я-то записываю.

)Сегодня копаем от забора до ужина. С лопатами я уже договорился.

)Я вас не спрашиваю, где вы были. Я спрашиваю, откуда вы идете!

)А знаете, почему подъем в армии в 6 утра? Все, что тебе хочется в 6 утра - это убивать…

)В армии матом не ругаются, а разговаривают.

«Кодовые фразы»:

Бешеный рис на завтрак - перловка;

Залет - нарушение, провинность;

Замок - заместитель командира взвода;

Каблук - курсант, постоянно разговаривающий с девушкой по телефону;

Комод - командир отделения;

Крот - командир роты;

Крыса - вор;

Летучка - письменный опрос;

Обращение для тех, кто в бронепоезде или в шлемофоне - обращение к тем, кто невнимательно слущал;

Пхд (парко-хозяйственный день) - просто хороший день;

Резина - противогаз;

Резиновый день - день тренировки по РХБЗ (радиационная, химическая и биологическая защита);

Филин - офицер военной полиции;

Шицы - офицеры.

Девизы войск:

Девиз войск связи: «Чем громче крикнешь, тем дальше слышно»

Девиз воинов ПВО: «Сами не летаем и другим не даем!»

РВСН (ракетные войска стратегического назначения. На основном вооружении РВСН состоят все российские наземные межконтинентальные баллистические ракеты мобильного и шахтного базирования с ядерными боеголовками): «После нас только тишина!»

Примеры армейского юмора:

Вот ты когда первый раз поцеловался?

В армии. Со знаменем. А потом сорвался, и понеслось - вымпелы, значки...

После введения новых образцов военной формы от Юдашкина, возможно, будет утверждена новая уставная причёска от Сергея Зверева.

Командир части приходит домой, а ему жена с порога говорит:

Ну что, расформировывают вашу часть?

Да ты что! Ничего подобного! Откуда ты это взяла?!

Баба Маня на базаре сказала.

Враньё всё это! Часть как стояла, так и будет стоять. Я командир, я лучше знаю!

На следующий день приходит домой:

Люся, сходи на базар, узнай у бабы Мани, куда меня переводят...

Офицер остановил слоняющегося без дела рядового во дворе перед казармой.

Вы почему ничем не заняты? Почему вы здесь шатаетесь без дела? Вы кем были на гражданке?

Я был заместителем начальника отдела в торговой фирме.

Подчиненные были, конечно?

Так точно! 10 человек!

Что бы вы сделали, если бы увидели, как ваш подчиненный болтается без дела!

Уволил бы, не задумываясь, немедленно!

Прапорщик - солдатам:

Так! Копать здесь, здесь и здесь! А я пока схожу, узнаю, где надо.

Сидит прапорщик на берегу реки и ловит рыбу. Вытягивает из воды удочку - а на крючке червя нет. Он кричит в банку с червями:

Два добровольца с вещами на выход!

Прапорщик объясняет солдатам:

К нам на вооружение поступили новые танки - с компьютером на борту. Всё! Вопросы есть?

Да, а скажите, какая у компьютера скорость?

Для дебилов объясняю: компьютер движется со скоростью танка!!

УРАААААААААА!!!! Меня забирают в армию!

А что ты радуешься?

Я уже плакал, не помогает.

Солдат, помни! Когда ты спишь, противник не дремлет! Спи дольше и чаще - изматывай врага бессонницей!

На учениях.

Рядовой Бельдыев, у вас еще осталось немного воды во фляжке?

Конечно, братан!

Как это вы отвечаете старшему по званию! Повторяю вопрос:

У Вас есть вода?

Никак нет, товарищ сержант!

Идёт рядовой. Его останавливает прапорщик:

Куда идёшь?

Военная тайна.

А что несёшь?

Патроны на склад!

Проверяющий заходит в казарму. К нему подходит капитан и докладывает:

Дежурный по батальону майор Иванов.

Проверяющий возмущается:

Вы же капитан, и насколько я знаю, Ваша фамилия Петров!

Товарищ полковник, вы правы. Но в Уставе написано: «Например, дежурный по батальону майор Иванов»!

Военные сверяют часы:

Итак, завтра сбор в 10 часов утра. У кого часы электронные - в тысячу!

В полк прибыл новый командир части. Построил полк.

Зачитываю распорядок на неделю! Понедельник - отдых после выходного дня. Вторник - подготовка к рабочему дню. Среда - рабочий день. Четверг - отдых после рабочего дня. Пятница - подготовка к выходным дням. Суббота - выходной день.

Воскресенье - выходной день. Вопросы есть?

Тут какой-то прапор из задней шеренги:

Товарищ полковник, и долго мы так будем по средам вкалывать?

Министра обороны спросили:

Какие церковные звания будут введены в армии?

Министр обороны ответил:

Митрополита и митрозамполита.

Полковник - своему заместителю:

Завтра в 10.00 произойдет солнечное затмение, что случается не каждый день. Весь личный состав построить рядом с казармой, чтобы каждый мог наблюдать этот природный феномен. Если погода будет плохая и затмение наблюдать не будет возможности, соберите весь личный состав в спортзале.

Заместитель - капитану:

Завтра в 10.00 будет солнечное затмение. Если пойдет дождь, то его можно будет увидеть снаружи казармы, а затмение будет происходить в спортзале. Это случается не каждый день.

Капитан - лейтенанту:

По приказу полковника завтра в спортзале будет произведено солнечное затмение. Если пойдет дождь, то полковник отдаст специальный приказ, что случается не каждый день.

Лейтенант - сержанту:

Завтра полк проводит солнечное затмение в спортзале, что будет каждый раз, когда идет дождь!

Сержант - солдатам:

Завтра все увольнения отменяются из-за затмения полковника от солнца. Если дождь пойдет в спортзале, что случается не каждый день, всем построиться рядом с казармой.

Раньше мой сын не любил кашу с комочками и вареный лук в супе.

Но потом старый друг посоветовал мне Армию.

И, о чудо - уже после первого применения Армии все изменилось.

Спасибо моему другу.

Армия - спрашивайте во всех военкоматах страны!!!

Пришел парень в военкомат в армию призываться. Его спрашивают:

Кем в армии быть хочешь?

Он отвечает:

Летчиком.

В военкомате решили пойти пареньку навстречу. Послали его учиться летать, но у него ничего не получилось.

И вот опять вызывают его в военкомат и говорят:

Извини, но летчиком тебе не быть. Выбирай другие войска.

Парень подумал и говорит:

Тогда я хочу служить в ПВО.

Почему именно ПВО?

Если я не буду летать, никто не будет летать!

Девушка спрашивает моряка:

Скажите, а море красивое?

Извините, никогда не видел. Я подводник.

Звонок ночью в психиатрическую клинику:

Алло, здравствуйте, скажите пожалуйста человек, который встаёт в 6 часов утра и трубит в трубу пока все не встанут, нормальный.

Конечно нет.

Тогда срочно приезжайте и заберите этого психа!

Адрес.

Улица Маяковского, воинская часть 3/28.

Штаб на карте обозначен флажком треугольного цвета.

В походе.

Фу-ух... Рядовой, вы взяли что-нибудь от комаров?

Так точно, товарищ сержант! От комаров я взял всё самое лучшее - скорость, ловкость, смелость, упорство!

В армии, сержант - новобранцу:

Кем вы были на гражданке?

Налоговым инспектором.

Будете по утрам кричать «Подъем».

Почему я?

Вы же привыкли к ненависти.

Рядовой Половой!

Я!

Вымыть полы!

Есть! А чем?

Тряпкой.

Какой?

Половой.

Я!..

Прапорщик солдатам:

Вы не должны спускать глаз со своего врага! Сидоров, ты чего так на меня уставился?

Заблудились два грибника. Еле передвигая ноги, вышли они на опушку.

А там прапорщик стоит. Они его спрашивают:

Товарищ военный, мы на станцию правильно идем?

Да какое там правильно? Голеностоп вихляет, удар стопы не четкий,

да и вообще не в ногу...

Новобранец жаловался: «Товарищ старшина, смотрите, что мне выдали: брюки только до колен, рубаха болтается, рукава коротки, сапоги хлябают, глядеть страшно».

Все в порядке, - сказал старшина, - воин должен внушать страх.

В курилке полковник рассказывает анекдот. Все офицеры, за исключением одного лейтенанта, смеются.

А вы, лейтенант, почему не смеетесь?

А я не из вашей части, товарищ полковник.

Генерал в развалочку идет по мосту, смотрит вокруг ленивым взором и надо ж было, ему на глаза попался солдат. Солдат как обычно в самоволке и хочет проскочить мимо, делая вид, что не замечает генерала.

Генерал:

Солдат, мать вашу, это что такое?! Почему честь не отдали?!

Солдат:

Согласно 147 пункту устава честь на мосту не отдается!

Генерал растерялся, козырнул и сразу домой, пришел, полистал устав, нашел нужный пункт, читает и офигивает:

«П.147. Солдат должен быть находчив и смел.»

Пуля дура, а граната вообще идиотка.

В армии:

Прапор: «Кто поедет на картошку?»

Два бойца делают шаг вперёд.

Прапор: «Молодцы орлы, остальные пойдут пешком!»

Экзамен на поступление в милицию: В стене сделаны три отверстия разной формы: круглое, квадратное и треугольное. На столе лежат три фигуры: куб, шар и и пирамида. Задача - вставить фигуру в соответствующее ей отверстие. Все поступившие делятся на две группы: - супер-умные и - супер-сильные.

Прапорщик объясняет новобранцам:

Лицо солдата - это его сапоги. Они должны постоянно сиять как улыбка идиота. Кто не понял, посмотрите на меня.

Инструктор рукопашного боя - курсантам:

Чтобы вступить в рукопашный бой, боец спецназа должен прошляпить на поле боя свой автомат, пистолет, нож, поясной ремень, лопатку, бронежилет и каску. Найти ровную площадку на которой не валяется ни одного камня. Найти на ней такого же раздолбая и вступить с ним в рукопашную схватку.

Рядовой Иванов!

Я!

Возьмите кирпич. Сбейте самолёт!

Кирпичом???

Получите отпуск!

Иванов ломает кирпич об колено:

Я собью два самолёта!

На границе часовой.

Стой, кто идет?

Ша, никто уже никуда не идет!

Мы, военные, всегда с собой знамя полка носим.

Зачем?

Ну, понимаешь, праздники, пьянки... Чтобы всегда было с кем поцеловаться!

Откуда дрова?

Сарай разобрали.

Так он же железный?!

А НАМ ПРИКАЗАЛИ!

Папа, а пусть слоники еще побегают. - Доча, слоники уже устали.

Ну, п-а-а-ап…

Ну ладно. Только последний раз. Рота! Надеть противогазы!

Наша Таня громко плачет -

Уронила в речку мячик

Рота по приказу встала.

Таня - дочка генерала!

Микроструктуры военного дискурса в романе:

Таблица 1

Примеры на немецком языкеПереводVon so einem militärischen Rindvieh nehm ich doch keine Befehle entgegen! (S.13)Ведь ты в военном деле ни бе ни ме! (с.10)Er fürchtete Wolzow, den er „miles gloriosus, ruhmredigen Kriegsmann, nannte; Holt freilich hatte gloriosus kurzerhand mit „prahlerisch übersetzt. (S. 13)Он трепетал перед Вольцовом, которого называл „miles gloriosus - славолюбивы воин. Хольт, конечно, переводил это как «хвастливый воин». (с.10)Du bist wohl am Ende? Was Beßres als Prügel fällt dir wohl nicht ein? (S.14)Больше тебе нечем козырять! (с.11)Seine Rede war voller Eigenarten: er pflegte öfters „n wahr zu sagen und gab, zwischen die Worte eingestreut, ein seltsames Geräusch von sich, eine Mischung aus Hüsteln und Räuspern, die wie „kh-kh klang. Er sagte: „Wo is… ni wahr… das Klassenbuch… kh-kh…? (S.15)Доктор Цикель был известен тем, что любил ввернуть в разговоре местное словечко или выражение вроде «слышь» или «примерно сказать». Была у него и другая особенность: членораздельную речь он перемежал какими-то странными горловыми звуками, смесью покашливанья с иканьем, что звучало как «кхе-кхе». - Где… примерно сказать… классный журнал… кхе-кхе? - спросил Цикель. (с.12) „Lassen Sie mich doch mit Ihren kindischen Verdächtigungen in Ruhe, knurrte Wolzow, ohne aufzustehen… (S.16)- Что за нелепые подозрения! Оставьте меня в покое! - огрызнулся Вольцов, даже не поднявшись с места. (c. 13)„Moment!, sagte Holt. (S.17)- Разрешите!» - сказал Хольт. (с. 15)„Maaß ist ein Satan, sagte Wolzow… Maaß hat ihn gleich zwei Stunden eingesperrt. (S. 20)- Маас - последняя сволочь!» - ответил Вольцов… Маас упек его на два часа в карцер. (с. 18)„Einen zehnjährigen Rotzbengel? sagte Holt zu Eulalia… (S. 25)- Десятилетнего сопляка?» - взъелся Хольт на Евлалию… (с. 22)„Wenn wir zusammen in den Krieg kommen, dann wollen wir zusammenhalten wie… Hagen und Volker. Es ist gut, wenn man im Krieg einen Freund hat. (S. 34)- Если мы вместе попадем на фонт, - подхватил Хольт, - давай держаться друг друга, как Ганс и Фолькер. Хорошо на войне иметь верного друга! (с. 32) „Zwei alte Krieger wie uns, die trennt nur der Tod! (S. 34)- Таких старых вояк, как мы, разлучит одна лишь смерть! (с. 32)„Ich bin bei Benedict mit dem Vorspruch dran!Benedict verlangte vor jeder Turnstunde eine Art Losung, die mit den Worten zu enden hatte: „Darum… Sport frei! Zemtzki piepste: „Wenn ich `Darum´ gesagt hab und das linke Auge zukneif, dann brüllt ihr alle: ,… eßt Pellkartoffeln!´ Wir probieren! (S. 40)- Сегодня мне выступать у Бенедикта с напутствием, - объявил Земцкий. Бенедикт требовал, чтобы перед каждым его уроком кто-нибудь произносил напутствие, заканчивающееся словами: «А потому да здравствует спорт!» - Как только я скажу «а потому…» и подмигну левым глазом, орите во всю глотку: «… Картошку жри в мундире!» Идет? Давайте прорепетируем! (с. 38)„Ich hab gefehlt! „Nun ja, eben deshalb, beharrte Gruber. „ Ich habe aber keine Lust. (S. 41)- Я отсутствовал, - повторил Хольт. - Потому-то я и хочу вас спросить, - настаивал Грубер. - Ну а мне неохота отвечать!.. (с. 39)„Selbsthilfe gegen Feuer und Tod, hatte er gestern n der Zeitung gelesen, und „Ein Wort zum Luftkrieg von Reichsminister Doktor Goebbels. Denn es ist die Pflicht eines jeden, mutig, ruhig und vorbereitet zu sein, hatte da gestanden… Weil die Wirklichkeit des Bombenkrieges jeden Brief, jeden Bericht und jedes Vorstellungsvermögen übersteigt… Ein brennendes Haus, ein verschütteter Keller darf keine neue und überraschende, nur eine hundertmal durchdachte und längst erwartete Lage schaffen… (S. 45)Накануне он прочитал в газете статью «самозащита перед лицом огня и смерти», а также «Слово по поводу воздушной войны» рейхсминистра доктора Геббельса. Каждому надлежит спокойно, мужественно, а главное - обладая достаточной подготовкой, встретить час испытания, говорилось в обращении… Воздушная война в действительности превосходит любое описание, любой отчет, и никакое человеческое воображение не в силах ее себе представить… Пылающий дом, засыпанное бомбоубежище не должны быть для нас чем-то новым и пугающим, а всего лишь сотни раз продуманным и давно предвиденным положением… (с. 44)„Halts Maul, sagte Wolzow. (S. 47) - Заткнись, ты! - гаркнул на него Вольцов. (c. 46)„Jetzt geht dir der Arsch vorm Sitzenbleiben, ha? Es war eine Sensation. (S. 47)- У тебя что, в заднице свербит? На второй год сесть не терпится? Все так и ахнули. (c. 46)Nun redeten alle auf Vetter ein. „Laß das, er haut dich zusammen! (S. 47)Все стали уговаривать Феттера: - Ты что, очумел? Да от тебя мокрое место останется. (c. 46)„Name? „Luftwaffenhelfer Wolzow, Herr Wachtmeister! (S. 112)- Имя? - Курсант Вольцов, господин вахмистр! (с. 116)- Час от часу не легче! (S. 112)- Час от часу не легче! (c. 116)„ Ich bin Gottesknecht. Wachtmeister Gottesknecht. Ausbldungsleiter… Die mich kennen, fuhr er fort, „de sagen, ich sei wirklich Gottes Knecht, aber wer hier groß angibt, der wird meinen, ich sei des Teufels. (S. 112)Моя фамилия Готтескнехт. Вахмистр Готтескнехт. Начальник учебной части… Те, кто меня знает, - продолжал он, - говорят, что я и в самом деле слуга господень, но тот, кто вздумает здесь важничать и задаваться, пожалуй, скажет, что я чертов слуга. (c. 116)Wer fünfmal Eins hintereinander schafft, der bekommt Extraausgang. (S. 112) У кого наберется пять единиц кряду, тот получает увольнительную вне очереди. (c. 117)Der Wachtmeister strahlte. „Wahrhaftig! Sie lachen über meinen Witz! Das bringt Ihnen Sehr gut! Er fragte Gomulka nach dem Namen und notierte. „Bei mir darf gelacht werden. Aber wer falsch lacht, bekommt Mangelhaft. Wer gar nicht lacht, bekommt pausenlos Nicht genügend wegen Feigheit!.. (S. 113)Вахмистр расцвел. - Вас в самом деле насмешила моя шутка? Получайте за это отлично! - Он осведомился у Гомулки, как его фамилия, и записал. - У меня полагается смеяться. Но кто смеется невпопад, тому я ставлю плохо. Кто совсем не смеется, получает очень плохо - за трусость! (c. 117)Holt sagte zu Gomulka: „Sag bloß… Was hältst du von dem? - „Alles Theater, alles Mache, antwortete Wolzow. Der ist ganz anders! Der ist eiskalt! (S. 113) - Что ты о нем скажешь? - спросил Хольт Гомулку. - Комедия, чистейший балаган, - сказал Вольцов. - Разве ты не видишь, что он представляется? А в душе он зверь! (c. 117)„ Das war ganz unkameradschaftlich, daß ihr uns nicht mitgenommen habt, klagte Nadler. „Wer sich von der Hauptmacht absondert, hat immer mit bösen Folgen zu rechnen, erklärte Wolzow. Der semmelblonde Kattner knallte Nadler die Tür vor der Nase zu. „Die Heinis, erzählte Rutscher, „sind Gottesknecht in die Arme gerannt. Er hat ihnen allen Mangelhaft gegeben, weil sie später gekommen sind a-a-als wir! Der Nadler hat Nicht genügend, weil ein Luftwaffenhelfer keine F-f-führerschnur tragen darf. (S. 113)- Вы поступили не по-товарищески, - накинулся на него Надлер. - Почему нас не взяли? - Кто откалывается от главных сил, должен нести все последствия, - пояснил ему Вольцов. А белобрысый Каттнер захлопнул дверь перед самым его носом. - Наши растяпы, - рассказывал потом Рутшер, - сразу же налетели на Готтескнехта. Он всем им поставил плохо за то, что они явились после нас. Наддеру влепил очень плохо, з-з-з-зачем он нацепил на себя шнур фюрера, курсанту это не положено. ( c. 118)„Deshalb werden die Batterien aufgefüllt und im Ruhrgebiet eingesetzt. Holt bemerkte, daß seine Hand, in der er die Zigarette hielt, zu zittern begann. „Dort ist was los, hörte er. (S. 115)Потому-то батареи и пополняются, а затем их пошлют в Рурскую область. Хольт заметил, что его собственная рука, держащая сигарету, дрожит. - Там вам дадут жизни, скучать не придется. ( c. 120)„ Wie kann denn eine Batterie solche Verluste haben? - „ Na, haltn Bombenteppich drüber… Da kannst du dir nachher deine Knochen zusammensuchen! (S. 116)- Как может батарея нести такие потери? - поинтересовался Гомулка. - А вот накроет ее бомбовым ковром - от тебя мокрое место останется. (c. 120)Lernen Sie unterscheiden, das ist beim preußischen Kommiß das wichtigste! Vor versammelter Mannschaft muß nun mal auch beim mir alles ruck, zuck! gehn, im Dienst ist das nötig, sonst sähe eine militärische Einhheit aus wie eine Horde Papuas… Holt und Gomulka lachten. „Sehen Sie! Aber am Abend, wenn ich Sie privat anrede, und es schaut nicht gerade ein General zu, dann zeigen Sie, daß Sie gute Manieren haben, Kinderstube, Knigge, na, Sie verstehen schon. (S. 117) Научитесь разбираться в людях. На прусской службе это самое важное! Перед строем я тоже требую, чтобы все у меня было по струнке - ать, два! - служба есть служба, а иначе будет у тебя не боевое подразделение, а орда папуасов… - Хольт и Гомулка рассмеялись. - Вот видите! Ну а вечерком, когда я с вами беседую частным образом и поблизости нет генерала, покажите, что вы ребята воспитанные, из порядочных семейств, сами знаете - светский лоск и приятные манеры. (c. 121)„Ich weiß nicht, ob wir darum bitten dürfen… Wir möchten beide gern zur Geschützstaffel! (S. 118) - Пожалуй, неудобно вас просить… Обоим нам хотелось бы в огневой взвод! (c. 122)Holt pfiff ein Lied vor sich hin. „Und die Morgenfrühe, das ist unsere Zeit. Er dachte den Text mit. Auf einmal verstummte er. „Warum pfeifst du nicht weiter? fragte Gomulka und zitierte den zweiten Vers: „… , Neue Lande, neue Lande wollen wir uns gewinnen… Ich hab zwar seit vorgestern keinen Wehrmachtsbereicht gehört… - „Die Russen haben das ganze Donezbecken zurückerobert. „Und Sizilien ist endgültig hin, brummte Gomulka. „Da ist der italienische Verrat dran schuld… (S. 118 - 119)Хольт стал насвистывать песенку «Раннее утро - любимая наша пора». Но вспомнив следующий стих, он осекся. - Что же ты замолчал? - спросил Гомулка. - Продолжай! - и процитировал: - «Мы земли новые, да, новые добудем…» Кстати, я уже три дня как не слышал сводки… - Русские очистили от наших войск весь Донецкий бассейн… - И Сицилию мы окончательно потеряли, - буркнул Гомулка. - Итальянцы предали… (c. 123)Sieben Uhr steckte ein Obergefreiter den Kopf durch die Tür. „Raustreten, a bisserl schnell, wann i bitten darf! Draußen rief er: „Antreten, der Größ nach, kruzitürken! I bin der Obergfreite Schmüdling, i bitt mir aus, daß i als Ausbülder mit Herr angsprochen wer… was gibts da zu feixen? Schaun S net so, der Dritte im zwoaten Glied! - „Ich hab nicht gelacht! rief Nadler beleidigt. Schmiedlling schrei: „I bitt mir halt Düszülün aus! Das Wort bereitete ihm Schwierigkeiten. „Herhörn! I les jetzt die Namen vor von denen, wo hier mit beisein müssen, und wann i so an Namen vorgelesen hab, so ruft sich derjenige, dem sein Nam i vorgelesen hab, der ruft hier!, verstehen S? - „Jawohl, Herr Obergefreiter! brüllte Holt wie die anderen. (S.119)Ровно в семь просунулась в дверь голова старшего ефрейтора. - Выходите. Да поживее! Прошу! Когда все высыпали на улицу, он скомандовал: - А ну, по росту становись, черти-турки! Я старший ефрейтор Шмидлинг, и как я теперь ваш инструктор, обязаны обращаться не иначе, как «господин». И нечего ржать! Эй, ты, третий во второй шеренге, чего глаза вылупил? - Я и не думал смеяться, - обиженно отозвался Надлер. - Я требую, чтобы соблюдать дис-чип-лину! - выкрикнул Шмидлинг. Видно было, что со словом «дисциплина» он не в ладах. - Внимание! Сейчас я вам назову фамилии, которые обязаны присутствовать, и как прочту, - который должен быть здесь, обязан сказать «Здесь!» Поняли? - Так точно, господин старший ефрейтор! - проорал вместе с другими Хольт. (c. 124)Draußen maulte Wolzow: „Keine Ausgehuniform? Schmiedling fuhr ihn an: „Meinen S Sie bekommen Ausgang, jetzt wo Sie währenddem S in der Ausbüldung sind? Er pflegte manchen Satz anders zu beenden, als er ihn begonnen hatte. „Worauf warten S denn? Er rief ihnen nach: „Ziehen S Ihnen das Drüllüch wird zur Ausbüldung getragen, wann i bitten darf! „Der ist halb so wild!, sagte Wolzow. „Ein Obergefreiter ist bei der Wehrmacht gar nichts. Bei uns denkt er, er kann angeben. (S. 120)Выйдя во двор, Вольцов заворчал: - А как же выходная форма? - Ишь чего захотел! Какое тебе еще увольнение во время при прохождении боевой подготовки! - Шмидлинг не совсем складно строил свои фразы. - Ну, чего ждете? Комбинезоны надеть, - крикнул он им вслед, - на ученье полагается в комбинезонах. - Тоже мне начальник! - буркнул Вольцов. - В германской армии старший ефрейтор - ноль без палочки. А этот еще над нами куражится. (c. 124 - 125)„Ausbüldungskmando… stüllgstann! Zur Meldung an den Herrn Wachtmeister die Augen… links! Er grüßte und meldete. „Danke, lassen Sie rühren! (S. 120)- Учебная команда… смирно! Для приветствия господина вахмистра… направо равняйсь! - Он отдал честь и отрапортовал по всей форме. - Благодарю. Вольно! (c. 125)Wenn ich ‚verstanden sage, dann ist das nur Gerede, ich hab schließlich meine Redensarten. Sag ich aber: ‚Haben Sie mich verstanden?, dann erwarte ich eine Antwort! Haben Sie das verstanden? „Jawohl, Herr Wachtmeister! (S. 120 ß 121)Когда я говорю «понятно» - это у меня такое выражение. У каждого начальника могут быть свои словечки. Но если я скажу: «Вы меня поняли?» - это значит, я жду ответа! Вы меня поняли? - Так точно, господин вахмистр! (c. 125)„Luftwaffenhelfer Vetter, Herr Wachtmeister! „Entzückend! rief Gottesknecht. „Herrlich, einfach unbezahlbar! Fett wie ein Schweinchen aus der Herde des Epikur und heißt Vetter! Dafür gibts Sehrgut! Er zog das Notizbuch, und während er notierte, sagte er: „Hoffentlich werden Sie uns nicht noch fetter, Vetter, fetter können wir Sie bei der Flak nicht gebrauchen! Er quittierte das Gelächter mit einem Kopfnicken. „Weiter im Text. Wenn Sie heimschreiben wollen: Absender hiesige Ortsanschrift, Großkampfbahn, Porto brauchen Sie keins, ist Feldpost. Schreiben Sie nichts über den Dienst, ich hab das Recht, Briefe zu öffnen, und mach Stichproben. Verpflegung wird abends nach Dienstschluß in der Küche geholt. Mittags wird in der Kantine gegessen. Er winkte die Obergefreiten zu sich. „Wir brauchen achtzehn Mann für die Geschütze, den Rest fürs Feuerleitgerät. In die Reihen der Jungen kam Bewegung. Schmiedling brüllte: „Wenn S wohl glei…!(S. 121)- Курсант Феттер, господин вахмистр! - Прелестно! - воскликнул Готтескнехт. - Чудно! Можно сказать, незаменимо! Откормлен, как свинка из Эпикурова стада, и даже зовут Феттер. Ставлю вам за это отлично. - Он достал записную книжку и, занося в нее отметку, продолжал: - Надеюсь, вы на этом остановитесь, Феттер, иначе вас, при вашей солидности, не станут терпеть в зенитных войсках. - Кивком головы он прекратил общий смех. - Дальше! Если захотите писать домой, адрес отправителя: название населенного пункта, Большая арена, почтовых марок не требуется, мы пользуемся правами полевой почты. Ничего не сообщайте о службе, мне дано полномочие вскрывать ваши письма, и я их читаю на выборку. Сухой паек вам будут отпускать на кухне, после занятий. Обед в полдень, в столовой. - Он знаком подозвал старших ефрейторов. - Нам нужны восемнадцать человек для орудийных расчетов, остальных ставьте на приборы. Ряды пришли в движение. - Прекратить базар!.. - заорал Шмидлинг. (c. 126)Geschütz, das sei ein Sammelbegriff für schwere Feuerwaffen, Geschütze im engeren Sinne seien schwere Feuerwaffen für indirekten Beschuß mit großem Abschußwinkel, so etwa hatte Wolzow erklärt. Dies hier sei eine Kanone, flachfeuernd, mit langem Rohr und hoher Mündungsgeschwindigkeit des Geschosses. Daß es sich bei der Flak um eine Steilfeuerwaffe handle, könne nur ein Idiot aus der großen Rohrerhöhung schließen, befinde sich doch das Ziel in der Luft! Schmiedling nickte zufrieden und fuhr fort. Flak acht-fünf-acht-acht heiße die Kanone. Sie sei in den zwanziger Jahren von Krupp gebaut und nach Rußland geliefert worden. Merkwürdig, dachte Holt, die Bolschewiken sind unsere Todfeinde, das sagt doch jeder, und da lieferte ihnen Krupp Kanonen? … Das Kaliber habe damals 7,62 Zentimeter betragen, der Russe aber habe den Kanonen ein neues Rohr vom Kaliber 8,5 Zentimeter gegeben, und da dieses Rohr für die Lafette ein wenig zu großkalibrig sei, habe man es mit einer Mündungsbremse versehen. »Was dös is, dös erfahren S nachher.« 1941 seien die Kanonen erbeutet und von 8,5 auf das übliche Kaliber von 8,8 Zentimetern aufgebohrt worden. Daher der Name »Flak 8,5/8,8«, genannt »Russenspritze«. »Aber wann a Bsüchtgung is, da muß dera richtge Nam gsagt wern!« (S. 123 - 124)Орудие - собирательное понятие для разных видов тяжелого огнестрельного оружия, - примерно так повел объяснение Вольцов; артиллерийское орудие в обычном смысле слова - это тяжелое огнестрельное оружие для стрельбы непрямой наводкой с большим углом возвышения. Тогда как зенитная пушка - орудие с отлогой траекторией, с длинным стволом и большой скоростью снаряда. Только дурак, судя по большому углу возвышения, может вообразить, будто в зенитной артиллерии речь идет о навесном огне, ведь цель-то находится в воздухе! Шмидлинг довольно закивал и стал объяснять дальше. Это орудие носит название зенитной пушки восемьдесят пять - восемьдесят восемь. В двадцатых годах ее построили на заводе Крупна и продали России. (Вот так так! - подумал Хольт. Большевики - заведомо наши заклятые враги, а Крупп им поставляет пушки!..) Калибр ее в то время составлял 76,2 мм, но русские приделали к этим пушкам новый ствол калибра 85 мм, и, поскольку .этот калибр оказался немного велик для лафета, ствол снабдили дульным тормозом. «А что это такое, потом узнаете». В 1941 году пушки были захвачены нами, стволы рассверлили и калибр увеличили до 88 мм. Отсюда и название - 85/88, по-солдатски - «русский клистир»… »А когда будет у нас смотр, называйте ее настоящим именем!» (c. 128)Schmiedling brüllte: »Achtung!« Gottesknecht winkte ab. »Soso, Wolzow. Das ist also ganz einfach? Lassen Sie hören. Aber wenn Sie es nicht genau wissen, gibt es Nichtgenügend.« Wolzow sah den Wachtmeister mit zusammengekniffenen Augen und schräggelegtem Kopf an. »Herr Wachtmeister, kann ich vorher noch was anderes sagen?« - »Da bin ich aber gespannt«, meinte Gottesknecht. Wolzow blinzelte mit den Augen. Sein Kopf schob sich langsam vor. »Ich hab das niemals gelernt. Die vorgeschriebenen Worte kenn ich nicht. Wenn Sie gerecht sind, dürfen Sie nur achtgeben, ob meine Erklärung sachlich richtig ist.« Auf Schmiedlings Stirn standen Schweißtropfen. »Wenn ich gerecht bin, darf ich …«, wiederholte Gottesknecht träumerisch. Dann sagte er: »Fangen Sie an.« »Die Mündungsbremse«, begann Wolzow konzentriert, in einem Tonfall, als habe er ein Gedicht aufzusagen, »die Mündungsbremse ist an der Rohrmündung angeschraubt und wird beim Abschuß vom Geschoß durchlaufen. Während der Geschoßboden die vordere Öffnung der Mündungsbremse zeitweilig verschließt, sind die hinter dem Geschoß herstürmenden Pulvergase, in ihrem Bestreben, sich auszudehnen …gezwungen, durch seitlich in der Mündungsbremse angebrachte Öffnungen auszutreten. Diese Öffnungen sind in einem Winkel in die Mündungsbremse eingeschnitten, der, in Schußrichtung gesehen, nach hinten weist. Das heißt«, sagte Wolzow nun siegessicher, »die Pulvergase verlassen die Mündungsbremse schräg nach hinten und erteilen so dem Rohr einen nach vorn gerichteten Impuls, welcher einen Teil des Rückstoßes auffängt.« (S. 125)- Внимание! - заорал Шмидлинг. Но Готтескнехт движением руки унял его рвение. - Так, так, Вольцов! Для вас это совсем просто? Что ж, расскажите! Но если запутаетесь - предупреждаю: я поставлю вам плохо. Вольцов смотрел на вахмистра, сощурив глаза и склонив голову набок. - Разрешите мне, господин вахмистр, сначала оговорить один пункт. - Ну, ну, слушаю с интересом, - сказал Готтескнехт. Вольцов часто заморгал и вытянул вперед шею. - Я этого никогда не учил и не знаю принятых у вас терминов. Вам придется судить о моем объяснении по существу дела. На лбу у Шмидлинга выступили капли пота. - Вам придется… по существу дела… - повторил Готтескнехт с мечтательным выражением лица. И добавил: - Что ж, приступим! - Дульный тормоз, - начал Вольцов таким тоном и с таким видом, как будто ему предстояло произнести стихотворение, - дульный тормоз навинчен на дульную часть орудийного ствола. При выстреле снаряд проходит через него, и когда дно снаряда на мгновение закрывает переднее отверстие дульного тормоза, рвущиеся вслед за снарядом пороховые газы в своем стремлении расшириться……проходят через отверстия в дульном тормозе, проделанные сбоку и выходящие в сторону, противоположную направлению выстрела. А это означает, - продолжал Вольцов, уже уверенный в победе, - что пороховые газы вырываются из дульного тормоза назад и этим сообщают стволу направленный вперед толчок, частично уменьшающий силу отката. (S. 129 - 130)»Sie werden sich also jeden Abend pünktlich einundzwanzig Uhr melden, um mir die Schuhe zu putzen. Sie werden zugeben, daß die Strafe gerecht ist.« Schweigen. Dann Wolzow: »Herr Wachtmeister, Sie werden zugeben, daß Sie nicht befugt sind, persönliche Dienstleistungen als Strafe zu verhängen. Ich bitte um eine Bestrafung, die den militärrechtlichen Vorschriften entspricht.« Das geht schief, dachte Holt. »Wolzow«, sagte Gottesknecht, »ich hätte Lust, Ihnen noch eine Eins zu geben für soviel Mut. Aber das kann kein Mut sein. Das ist Unkenntnis! Sie wissen nicht, was Sie sich antun!« Und nun mit anderer, mit beiläufiger, üblicher Stimme: »Sie melden sich nach Dienstschluß bei mir zur Bestrafung.« »Jawohl, Herr Wachtmeister!« (S. 126)- А потому вот вам наряд вне очереди. Извольте ежедневно, ровно в двадцать один ноль-ноль, являться ко мне для чистки моих сапог. Согласитесь, что это заслуженное взыскание! Наступило молчание. Вольцов не сразу собрался с духом для ответа. А затем: - Господин вахмистр, - сказал он, - согласитесь, что вы не полномочны требовать от подчиненного личных услуг в качестве меры взыскания. Прошу наложить на меня взыскание, более отвечающее уставным нормам! Дело дрянь, подумал Хольт. - Вольцов, - ответил Готтескнехт, - я бы с удовольствием поставил вам единицу за проявленное мужество. Но это не мужество! Это наивность! Вы просто не знаете, чем это вам грозит! - И уже обычным деловым тоном: - Значит, по окончании занятий, явитесь ко мне для отбытия наказания. - Слушаюсь, господин вахмистр. (c. 131)»A böse Sach, Wolzow, die was S Ihnen sich da eben einbrockt ham!« »Ach scheiß …«, sagte Wolzow mit einer wegwerfenden Handbewegung. (S. 126)- Эх, Вольцов, натворили вы делов, без ножа себя зарезали! - А мне на… - отмахнулся Вольцов. (c. 131)Zemtzki, Schenke und Grubert, die am Feuerleitgerät ausgebildet wurden, saßen in der Nähe und warfen mit unverständlichen Begriffen um sich, Höhenvorhalt, Grundstufe, Gebrauchsstufe … Sie taten ungeheuer wichtig. (S. 127)Земцкий, Шенке и Груберт, учившиеся на приборах управления огнем, сидели неподалеку и перебрасывались непонятными терминами, вроде «упреждение по высоте», «поправка на износ канала», «сумма метеорологических и баллистических поправок»… Они ужасно важничали. (c. 132)Müsse unabhängig von Verstand und Gedächtnis in Fleisch und Blut übergehen, sagte auch Wolzow am Abend. »Der Verstand kann aussetzen, das Gedächtnis kann dich im Stich lassen, dann muß das trotzdem alles noch da sein, unwillkürlich, wie eine Reflexbewegung.« Er zog los zu Gottesknecht, um seine Strafe entgegenzunehmen. Er war schlau genug, sich vorher von Schmiedling beraten zu lassen. »Dös is a Rapport! Da ziehen S den Dienstanzug an, und dann setzen S Ihnen an Stahlhelm setzen S Ihnen dann auf!« (S. 127 - 128)Да и Вольцов, чуть ли не в одно слово с ним, поучал их вечером, что память и сознание тут ни при чем, надо, чтобы вся эта премудрость въелась в плоть и кровь. - Память может вам изменить, рассудок - угаснуть, но эта наука должна сидеть в вас, как условный рефлекс. Вольцов отправился к Готтескнехту отбывать наряд, но предварительно догадливый малый обратился за советом к Шмидлингу. - Это считается как рапорт, - пояснил ему тот. - Положено, чтобы в полной форме, на голове каска. (c. 132 - 133)Wolzow kam zurück, gelassen wie üblich, aber insgeheim kochte er vor Wut. »Drei Monate Ausgangssperre! So ein gemeines Schwein!« Später erzählte er Einzelheiten. »Er war richtig enttäuscht, weil ich im vorschriftsmäßigen Anzug kam. Hat er mir eine Eins gegeben, der falsche Hund, für tadellosen Anzug, und anschließend drei Monate Ausgehverbot.« Gomulka lachte. »Und dann hat er noch nachgeschlagen, ob die Strafe auch wirklich den Vorschriften entspricht. So ein Aas!« (S. 128)Вскоре вернулся Вольцов, как всегда внешне спокойный, но его грызла ярость. - На три месяца лишил меня увольнения, сукин сын! Поостыв, он рассказал подробнее: - Готтескнехт страшно разозлился, увидав меня в предписанной форме. Поставил мне единицу, лицемер поганый, за знание устава - и на три месяца лишил увольнения! Гомулка рассмеялся. - А потом еще полез смотреть, подлюга, соответствует ли взыскание уставу, - добавил Вольцов. (c. 133)Wolzow sagte: »Es gibt Situationen, wo das Denken versagt. Da muß alles automatisch in den Gliedern sitzen. Die Ausbildungsmethoden sind für alles mögliche Kroppzeug, Müllkutscher, Straßenkehrer … Die sind so blöd, daß sie das nie kapieren würden, deshalb wird es bis zum Kotzen gepaukt!« Er berief sich auf die Autorität eines Obersten. »Mein Vater hat immer gesagt, die militärischen Ausbildungsvorschriften sind so beschaffen, daß es auch das größte Rindvieh noch kapiert!« (S. 129 - 130)- Бывают положения, - говорил Вольцов, - когда мозг отказывается варить. Нужно добиться, чтобы человек действовал автоматически, к тому же эти методы рассчитаны на всякий сброд, на ассенизаторов и дворников… Это такой тупой народ, что трудно полагаться на их понимание, вот им и вдалбливают все до одурения. - Он сослался на своего отца - полковника. - Я не раз слышал от него, что армейская муштра рассчитана на то, чтобы и последний дубина все знал на зубок. (c. 135)Die Kanoniere hießen K 1 bis K 9 und wurden vom Geschützführer befehligt. Jeder hatte seinen Platz und seine Aufgabe. Der Geschützführer war durch eine Telefonleitung mit der Befehlsstelle verbunden, von dort erhielt er alle Anordnungen einschließlich des Feuerbefehls. Die Feuerglocke gab dem K 3, dem Ladekanonier, das Signal zum Laden und Feuern. »Dös heißt net Schuß, sondern Gruppe«, erklärte Schmiedling und wiederholte zehnmal, daß dem Geschützführer absolut und bedingungslos zu gehorchen sei! Oft komme es vor, daß ein Luftwaffenhelfer die Funktion des Geschützführers übernehme; dann schulde man ihm den gleichen Gehorsam. Die neun Kanoniere mußten ihre Aufgaben erst einmal in Form von neun Sprüchen erlernen, und jeder mußte jedes Sprüchlein auswendig wissen. K 1 war Höhen- und K 2 Seitenrichtkanonier. K 6 bediente die Zünderstellmaschine. K 3 war der Ladekanonier, nächst dem Geschützführer der angesehenste Mann. K 4, K 5, K 7, K 8 und K 9 nannten sich Munitionskanoniere, und sie genossen das geringste Ansehen. Das alles, verlangte Schmiedling immer wieder, müsse man im Schlaf beherrschen. )S. 130-131)Солдаты орудийного расчета различаются по номерам - от первого до девятого. Все они подчинены командиру орудия. У каждого номера свое место у пушки и свои обязанности. Командир орудия связан по телефону с постом управления и оттуда получает все приказания, вплоть до команды открыть огонь. Команда «Огонь!» дает третьему номеру, заряжающему, сигнал заряжать и стрелять. Это значит стрелять «беглым огнем», пояснил Шмидлинг и в сотый раз повторил, что командиру орудия надо повиноваться безоговорочно и безусловно. Бывает, что обязанности командира орудия исполняет один из номеров, в этих случаях ему оказывают должное повиновение. Каждому номеру для первого знакомства полагалось вызубрить правило, в котором перечислялись его обязанности. Первый номер корректировал вертикальную, второй - горизонтальную наводку. Шестой номер обслуживал установщик взрывателя. Третий номер - заряжающий - был вторым по значению лицом в расчете. Номера четвертый, пятый, седьмой, восьмой и девятый, так называемые подносчики, стояли на последнем месте. (c. 136)- »Den Branzner, das Rindvieh«, brummte Wolzow. (S. 131)- Давайте с Бранцнера. Дубина первостатейная! - предложил Вольцов. (c. 136)»Los, du Heini, K 6, wirds bald?« (S. 132)- Ну-ка, ты, мурло, - шестой номер да поживее! (c. 137)»Wenn einer nicht spurt«, sagte er schließlich, »bekommt ers mit uns zu tun!« Schmiedling nickte dankbar. Heimat sei eben Heimat, selbst im Ruhrgebiet. (S. 133)- Кто вздумает бузить, - пообещал он Шмидлингу, - тот будет иметь дело с нами. - Шмидлинг признательно кивнул; все-таки на родине, пусть даже в Рурской области! (c. 139)der Befehl lautete: »Barrikade - marsch!«, (S. 136)Команда гласила: «Огонь, баррикада!» (c. 142)Bei einer solchen Gefechtsübung kam der dicke Vetter zu dem Spitznamen »Leiche«. Schmiedling ließ einen der fingierten Tiefangriffe mit Nahfeuer abwehren; beim Nahfeuer hatten die Richtkanoniere das Ziel übers Rohr direkt anzuvisieren. (»Wobei jeder Schuß n Kilometer danebenhaut«, sagte Wolzow.) Alles klappte, hundertmal geübt; doch da tauchte die alte Klemm plötzlich tief, ganz tief im Süden über dem Stadion auf, knatterte über die Stellung hinweg, und Schmiedling brüllte: »Tiefangriff Richtung sechs! Volle Deckung!« Auch das war schon hundertmal geübt worden. Aber heute passierte Vetter ein Mißgeschick. Er warf sich nicht der anfliegenden Maschine entgegen in die Deckung des hohen Erdwalles, sondern hopste eine Weile unentschlossen im Geschützstand herum und suchte dann auf der entgegengesetzten, auf der falschen Seite Deckung, während die Klemm über ihre Köpfe hinwegbrauste. Schmiedling wurde zornig. Er scheuchte die anderen wieder ans Geschütz, Vetter aber rief er zu: »Vetter, werden S wohl liegen bleiben! Sie san tot! Tot san Sie! Sie depperte Leich, Sie depperte!« (S. 137)Как-то на таком учении Феттер заработал кличку «Труп». Шмидлинг приказал им отразить огнем с ближней дистанции воображаемую атаку противника на бреющем полете. В этих условиях наводчик сам определяет направление на цель - на глаз, поверх орудийного ствола. ( «При каждом выстреле промазывает на добрый километр», - вставил от себя Вольцов). Они уже сотни раз это проделывали, не удивительно, что все шло как по маслу; но тут старый «Клемм» вдруг спустился вниз и, направляясь с южной стороны стадиона, протрещал у них над головой. Шмидлинг крикнул: «Атака на бреющем полете, направление шесть! Взвод, в укрытие!» И это проделывали уже не раз. Но сегодня с Феттером вышла незадача. Вместо того чтобы броситься навстречу летящему самолету и поискать укрытия под высоким бруствером, он некоторое время метался по орудийному окопу, а потом бросился назад, ища укрытия на противоположной стороне. Между тем «Клемм» жужжа пронесся у них над головой. Шмидлинг рассвирепел. Остальных он погнал к орудию, а Феттеру приказал не двигаться. - Вы мертвец! - кричал он. - Понимаете, мертвец! Ни с места, труп несчастный! (c. 142 - 143)An den »Gastagen«, da man von früh bis abends mit aufgesetzter Gasmaske herumlaufen mußte, wurde Gottesknecht zur Plage. Man hatte ihnen französische Beutemasken gegeben, deren großer und schwerer Filter in einer umgehängten Tasche getragen wurde und durch einen Gummischlauch mit der Maske verbunden war. Die Jungen schafften sich Erleichterung, indem sie die Filter lockerschraubten, um mehr Luft zu bekommen. Aber dann war plötzlich Gottesknecht da, faßte in die Umhängetasche, und es hagelte Nichtgenügend. (S. 137 - 138)В так называемые «газовые дни», когда курсанты с утра до вечера бегали в противогазах, он не знал пощады. Им выдали трофейные французские маски с большим тяжелым фильтром, который приходилось таскать с собой в сумке, надетой через плечо. С маской он соединялся резиновым шлангом. Чтобы легче было дышать, юноши слегка отвинчивали клапан. Но тут появлялся Готтескнехт, хватал сумку, и на провинившихся сыпались неуды (C. 143)Als Ladekanonier war ihnen ein Obergefreiter, der »Schreibstubenhengst«, zugeteilt worden. Wolzow nahm ihm den Ladehandschuh weg, Schmiedling, an der Geschützführerleitung, sagte: »Benehmen S Ihnen net so frech! Da muß i erst an Antrag auf Sondererlaubnis muß erst amol eingreicht wern, eh Sie scharf laden dürfen!« - »Gefechtsschaltung aufgehoben«, brüllte jemand von der B 2. (S. 139 - 140)В качестве заряжающего им был придан старший ефрейтор, он же полковой писарь или «канцелярский жеребец». Вольцов первым делом отнял у него рукавицу заряжающего, но Шмидлинг, стоявший у провода командира орудия, одернул самоуправца: «Отставить! До получения особого разрешения, а еще будет ли подано такое ходатайство, вас нельзя допущать к стрельбе боевыми патронами». Но тут с командирского пункта поступило сообщение об отмене воздушной тревоги. (c. 145)Wolzow, quatschen Sie nicht. Sie wollen Offizierssohn sein? Der Schandfleck der Batterie sind Sie!« »Herr Wachtmeister«, sagte Wolzow, »den ›Schandfleck‹ laß ich mir nicht gefallen, das ist …« »Wolzow! Treten Sie vor! Nach links weg, marsch, marsch … hinlegen … auf … hinlegen!« Er wandte sich zum rechten Flügel: »Schmiedling, machen Sie weiter, los, schleifen Sie Ihren Liebling mal n bißchen, so ein frecher Kerl, zehn Minuten, aber mit allem Drum und Dran!« Und zu Wolzow, der bewegungslos auf dem Boden lag: »Gaaaas! So ists schön, jawohl, nein, Sie hier nicht, bloß der Wolzow, damit sich ihm das Ende der Ausbildung einprägt!« Wolzow hatte die Gasmaske übers Gesicht gestreift. Gottesknecht rief: »Schmiedling, sehen Sie nach, ob die Maske dicht ist, der Wolzow ist raffiniert! Herrgott, Schmiedling, wie machen Sie denn das? Da drückt man einfach den Schlauch zusammen, wenn er dann nach fünf Minuten noch lebt, sitzt die Maske nicht dicht!« Die Jungen lachten. Der Wachtmeister sagte: »Ist das nicht schön, daß wir alle so prachtvolle Laune haben? - Holt! Warum lachen Sie nicht mit?« »Herr Wachtmeister, der Wolzow ist mein Freund, da können Sie nicht erwarten, daß ich mich amüsier, wenn er geschliffen wird!« »Herrlich muß das sein, son treuer Freund!« rief Gottesknecht. »Wie sagten Sie? Das kann ich nicht erwarten? Haben Sie eine Ahnung, was ich alles kann! Holt, los, Gaaaas!« Holt riß die Gasmaske heraus und setzte sie auf. »Schmiedling, nehmen Sie Kastors Pollux gleich mit! Verstehen Sie nicht? Den Holt sollen Sie auch ein bißchen schleifen!« Und er rief: »Geteiltes Leid, Wolzow, ist halbes Leid. Wie bin ich zu Ihnen?« (S. 140 - 141)Помалкивайте, Вольцов! И вы еще выдаете себя за сына офицера! Вы - наше позорное пятно, вы позорите всю батарею! - Господин вахмистр, - взвился Вольцов. - Я этого не потерплю - насчет «позорного пятна!» - Вольцов, выйти из строя! Налево кругом, марш… Лечь! Встать! Лечь! - Готтескнехт повернулся к правому флангу. - Шмидлинг, остальное вы берете на себя! Поучите вашего любимца, он первостатейный нахал и крайне в этом нуждается. Займитесь им минут десять, но только как следует, по всем правилам! - И, обратившись к Вольцову, который лежал неподвижно, уткнувшись носом в землю, вдруг заорал: - Га-а-а-азы! Вот-вот, так ему и надо, к остальным это не относится, пусть запомнит окончание учебы! - Вольцов надел противогаз. - Шмидлинг, проверьте, правильно ли надета маска? Вольцов продувная бестия! Да что вы копаетесь, Шмидлинг? Вам надо только покрепче зажать шланг. Если Вольцов через пять минут будет еще жив, значит, маска надета неправильно. - В рядах засмеялись. - Вот и хорошо, - сказал вахмистр, - у всех, оказывается, замечательное настроение. Хольт, почему вы не смеетесь с нами? - Вольцов мой друг, господин вахмистр! Вы не можете требовать, чтобы я смеялся, когда мой друг в беде! - Умилительно видеть такую преданную дружбу! - воскликнул Готтескнехт. - Как вы сказали? Я не могу требовать!.. Да вы понятия не имеете, чего только я могу от вас требовать! Хольт! Вон из строя, марш! Га-а-а-азы!.. Хольт вытащил из сумки противогаз и надел. - Шмидлинг, захватите с Кастором и нашего Поллукса! Что?! Не понимаете? Захватите и Хольта, ему тоже не помешает хорошая разминка. Вам повезло, Вольцов, разделенные страдания переносятся вдвое легче. Вы не можете жаловаться на дурное обращение! (c. 146 - 147)»Dös is unser Waffenmeister, der Obergfreite Macht!« - »Leise«, sagte Macht, ein Mann von fünfunddreißig Jahren, klein, dick und blond, »leise! Dort drüben schläft der Chef!« Er wandte sich an die Jungen: »Sie werden eingekleidet.« - »War was los heut nacht?« fragte Schmiedling. »Hier war Ruhe«, antwortete Macht, »aber im Norden hats Zunder gegeben.« - »Und sonst?« - »Jede Nacht«, sagte der Waffenmeister, »und fast jeden Tag.« Und zu den Jungen: »Mitkommen!« (S. 143)- Ребята, это наш орудийный мастер, старший ефрейтор Махт. - Тише! - остановил его Махт, коренастый блондин лет тридцати пяти, - там у нас отдыхает шеф. - Он повернулся к юношам. - Вам надо получить обмундирование. - Ну, как ночь прошла? - спросил Шмидлинг. - У нас спокойно, а вот подальше к северу устроили они баню! - Ну, а вообще как? - Каждую ночь бомбят - да и, пожалуй, что каждый день. - И обращаясь к приезжим: - За мной! (c. 149)»Halts Maul, Mensch!« - »Das ist der Chef!« flüsterte Macht. »Seid bloß still!« Sie erhielten Uniformen, eine Ausgehmontur mit einreihigem, auf Taille gearbeitetem Mantel, und auch ein Blechbüchschen mit Gehörschützern. Obergefreiter Schnitzler, der Kammerunteroffizier, war ein dünner, behender Mann mit raschem Mundwerk. »Meckern Sie nicht! Wenn was nicht paßt, tauschen Sies um!« (S. 143)- Тише, приятель! - Это шеф, - прошептал Махт. - Смотрите, чтобы никто из вас дыхнуть не смел! Новичкам выдали однобортную шинель и форменную одежду, выходной мундир, а также жестяные коробки со звукоглушителями. Каптенармус - старший ефрейтор Шницлер, был худой, юркий человечек, бойкий на язык. - Не вякать! - сразу же предупредил он возможные жалобы. - Если что не так, обменяете потом! (c. 149)»Name!« Und dann: »Worauf warten Sie, Holt? Haun Sie ab, Sie Spund, in zehn Minuten ist Morgenappell!« (S. 145)- Фамилия? - И, когда Хольт назвал себя: - Чего ты тут шатаешься, Хольт? Проваливай, да поживее, растяпа! Через десять минут утренняя поверка! (c. 151)Das Antreten ging nicht ganz reibungslos vor sich. Wolzow geriet mit einem der Oberhelfer aneinander, der ihn einfach zur Seite schieben wollte. »Benimm dich!« sagte Wolzow schließlich. »Du hältst deine Fresse, Neuer!« - »Mensch!« rief Wolzow. »Spiel dich nicht auf, sonst krachts!« - »Ruhe im Glied!« brüllte der Unteroffizier, Engel mit Namen. »Wollt ihr wohl die Schnauze halten?« Von hinten raunte es: »Laß ihn, Günsche, machen wir andermal!« Das gibt Ärger, dachte Holt. Er sah Wolzow verächtlich den Mund verziehen. Hinten murmelte jemand: »Der Neue soll sich wundern!« (S. 145)При построении не обошлось без неприятностей. Вольцов сцепился с одним из «старичков», который бесцеремонно его толкнул. - Нельзя ли повежливее? - окрысился на него Вольцов. - Утри рыло, теленок! - А ты не прыгай, а то облицовку попорчу! - Молчать! - заорал на них унтер-офицер, его звали Энгель. - Что распушили хвосты, петухи? В задних рядах шептали: - Плюнь, Гюнше, он нам еще ответит! Запахло дракой, подумал Хольт. Вольцов скорчил презрительную гримасу. Кто-то сзади сказал вполголоса: - Ужо почистим новичку умывальник! (c. 151 - 152)»Batterie … stillstann!« schrie Gottesknecht. Er kann also auch schreien, dachte Holt … »Zur Meldung an den Herrn Hauptmann Augen … rechts!« Gruß und Meldung: »Batterie mit zwei Unteroffizieren, zehn Mann und achtundachtzig Luftwaffenhelfern angetreten.« (S. 146)- Батарея, смир-рно! - гаркнул Готтескнехт. Так, значит, и он умеет кричать, подумал Хольт. - Для приветствия господина капитана - равнение направо! - Откозыряв, он доложил: - Батарея в составе унтер-офицера, десяти старших ефрейторов и восьмидесяти восьми курсантов построена! (c. 152)»Morn, Batterie!«, und: »Morn, Herr Hauptmann!« scholl es im Chor zurück. »Lassen Sie rühren«, sagte Kutschera. (S. 146)- Здравствуйте! - Здрас-сте, господин капитан! - дружно прозвучало в ответ. - Вольно! - сказал Кутшера. Даже когда он говорил спокойно, голос его гремел на всю площадь. - Батарея, вольно! - скомандовал Готтескнехт. (c. 152)»Hört mal her«, sagte der Hauptmann. Er öffnete kaum den Mund, aber seine Stimme war dröhnend und durchdringend. Er hatte die Hände in den Manteltaschen vergraben. »Jetzt wird eingeteilt. Wenn das länger als eine halbe Stunde dauert, passiert was. Punkt acht …« - er nahm die Linke aus der Manteltasche und blickte auf die Armbanduhr - »melde ich die Batterie einsatzbereit. Wird höchste Zeit; hier ist bißchen was los. Das kotzt mich an, wenn die Schweine da oben rumkurven, und ich kann ihnen keins draufgeben.« Er erklärte den Kampfauftrag: »Schutz der umliegenden Industrieanlagen und Wohnviertel.« Dann verstummte er unvermittelt; er wollte sich abwenden, und der Hund sprang schon auf die Füße. Aber Kutschera hielt mitten in der Bewegung inne und dröhnte: »Ein Wort an die Neuen! Wenn sich einer beim ersten Gefecht die Hosen vollscheißt, das ist mir egal. Aber wehe, einer macht schlapp! Wenn die Brüder nicht spurn, dann sollen ihnen die Oberhelfer das beibiegen. Selbsterziehung ist noch immer das solideste.« (S. 146 - 147)- Слушать всем! - начал капитан. Он едва приоткрывал рот, но голос его оглушал и, казалось, отдавался во всем теле. Руки он засунул в карман плаща. - Сейчас вас разобьют повзводно. Если это займет больше получаса, будете иметь дело со мной! Ровно в восемь, - он вытащил руку из кармана и поглядел на часы, - я объявлю батарею готовой к бою. Да н давно пора, здесь у нас, надо вам сказать, пошаливают. А меня прямо за душу берет, когда эти сволочи позволяют себе кружить у нас над головами, а я не могу им всыпать. - Он объяснил им боевую задачу: «Оборона окружающих промышленных объектов и населенных пунктов». На этом он и оборвал свою речь и уже хотел уходить; собака, почуяв это, вскочила на ноги. Но Кутшера раздумал и снова загремел: - Два слова новичкам! Если кто из вас в первом бою наложит в штаны, меня не касается. Но с трусами и паникерами у меня разговор короткий! В случае, если ваш брат будет плохо справляться с делом, старшие курсанты за этим присмотрят. Что может быть лучше самовоспитания! (c. 153)»Eine üble Schinderei«, erzählte Ziesche, während sie sich in der kleinen Stube einrichteten. »Wir haben den ganzen Tag gebaut und geschippt, dann aufmunitioniert. Die Hauptarbeit haben Russen gemacht, aus einem Lager, die mußten scharf ran, die Posten haben sie mit Knüppeln angetrieben.« - »Mit Knüppeln?« fragte Holt. »Gibts das?« »Du lebst wohl auf dem Mond!« sagte Ziesche. »Warum solls das nicht geben?« - »Hast du schon mal was von Völkerrecht gehört?« fragte Gomulka. »Quatsch doch nicht! In diesem Krieg geht es um Sein oder Nichtsein, da spielen rechtliche Erwägungen keine Rolle! Die Russen sind sowieso bloß Tiere!« ( S. 148)- Ну и поиздевались же над нами, - рассказывал Цише, - пока мы устраивались в новом жилье. Пришлось оборудовать новую огневую позицию, целый день работали плотниками и землекопами, выгружали боеприпасы. Правда, основную работу проделали русские военнопленные, эти-то вкалывали почем зря, часовые подгоняли их дубинками. - Дубинками? - переспросил Хольт. - Разве это полагается? - Ты что, с луны свалился! - вскинулся на него Цише. - А почему бы и нет? - А ты никогда не слышал о международном праве? - в свою очередь спросил Гомулка. - Что за чушь ты мелешь! В войне, где решается вопрос - быть или не быть, какие уж тут правовые нормы! Да и о ком тут говорить? Ведь эти русские просто звери. (c. 154 - 155)»Gefechtsschaltung!« rief Ziesche. »Los, Stahlhelm, Gasmaske, Gehörschützer! Fenster auf, sonst sind die Scheiben hin! … Laßt euch Zeit, Feuerbereitschaft klingelt nur zweimal!« Sie liefen schon den Lattenrost entlang. Als Holt den Geschützstand betrat, sah er ein paar Luftwaffenhelfer mitten in der Feuerstellung das Müo auslegen, ein riesiges, aus weißen Tüchern gebildetes Quadrat mit einem Kreuz darin, das allen deutschen Flugzeugen Landebefehl gab. (S. 148)- Тревога, к бою! - крикнул Цише. - Разобрать каски, противогазы и звукоглушители! Окна настежь, а не то здесь целого стекла не останется!.. Время у вас есть: при команде «Приготовиться к ведению огня!» сигнал дают дважды. И вот они бегут по решетчатому настилу. Когда Хольт вошел в орудийный окоп, он увидел, что двое курсантов выкладывают среди огневой сигнальное полотнище - исполинский квадрат из белого холста с крестом посередине, знак, приказывающий немецким летчикам, находящимся в воздухе, приземлиться. (C. 155)Wolzow grinste, haute ihm auf die Schulter und sagte: »Na, ›Leiche‹, ruhig Blut!« (S. 149)Вольцов улыбнулся и хлопнул его по плечу: - Ну, ну, Трупик, не робей! (c. 155)Auf einmal brüllte von der B 2 die Stimme Unteroffizier Engels: »Feuerbereitschaft!« (S. 149)Вдруг с командирского пункта послышался голос унтер-офицера Энгеля: «Приготовиться к бою!» (c. 156)»Sie haben gesagt, ich darf laden!« Schmiedling lief krebsrot an. »Wern S wohl pariern!« (S. 150)- Вы сказали, что я буду заряжать, - заартачился Вольцов. Щмидлинг побагровел: - Выполнять приказ! - заорал он. (c. 156 - 157)Schmiedling war sehr aufgeregt. Seit Feuerbereitschaft befohlen worden war, sagte er immer wieder: »Machen S mir ka Schand net … I bitt Sie!« Und plötzlich: »I habs im Gfühl, heut gibts was!« Dann wieder rief er: »Dös Schießen is net schlimm! Dös kracht aweng, net wahr … Stellen S Ihnen bloß net unters Rohr, dort is die Druckwell am schlimmsten!« (S. 150)Шмидлинг страшно волновался. С тех пор как была подана команда «К бою!», он неустанно повторял: - Только не осрамите меня, ребята… Христом богом прошу. - И вдруг: - Душа у меня не на месте, как бы чего не было. - Снова и снова он повторял: - Стрелять не опасно! Только что шуму многовато… Не становитесь под ствол, там взрывная волна всего сильней! (c. 157)»Motorengeräusch in neun!« - »Mensch!« brüllte Kutschera. »Die Flugmelder, diese Idioten, die pennen wohl?!« »Zünder hat Werte!« schrie Vetter, (S. 151)«Шум моторов - направление девять!» - Дьявол! - ругнулся Кутшера. - А что делает пост воздушного наблюдения? Заснули эти мерзавцы, что ли? - Данные для взрывателя приняты! - доложил бледный как полотно Феттер (c. 158)- »Anton feuerbereit!« schrie Schmiedling ins Kehlkopfmikrophon. »Feuer frei!« Dann kam schon Schmiedling mit dem Ankündigungskommando: »Gruppenfeuer …« Holts Herzschlag setzte aus. »Gruppe!« krächzte Schmiedling, ( S. 151)- «Антон» к бою готов! - крикнул Шмидлинг в ларингофон. - Огонь! А за ним и Шмидлинг подал предварительную команду: «Беглый…» У Хольта остановилось сердце. «Огонь!» - хрипло выкрикнул Шмидлинг (c. 158)»Wann die Brüder zruckkimma, denselbign Weg, da muß dös wieder so klappen!« (S.153)- Ежели эти бродяги полетят назад тою же дорогой, надо их так же угостить! (c. 160)»Hör mal, Neuer …«, sagte Günsche in norddeutschem Dialekt; er war nur wenig kleiner als Wolzow, der ihn sofort unterbrach: »Neuer? Ich heiß Wolzow, das wirst du dir ja wohl noch merken können!« Herrlich frech! dachte Holt. Bloß nicht einschüchtern lassen! Günsche zog die Brauen hoch, seine Augen funkelten. Die Zwillingsbrüder hinter ihm, zwei kräftige Burschen, pusteten sich mächtig auf und nahmen die Hände aus den Taschen. Günsche sagte drohend: »Wenn du noch mal den großen Rand riskierst, dann bist du dran mit Selbsterziehung!« Holt sah, daß Wolzow sich duckte, und sagte schnell: »Laßt uns in Ruhe, ihr Hamburger!« Günsche fuhr ihn an: »Du hältst die Fresse, du Spund, sonst …« - »Sonst?« schrie Wolzow (S. 154)- Эй, ты, новичок! - обратился к ним Гюнше на северонемецком диалекте. Он был только чуть ниже Вольцова. - Какой я тебе новичок? Меня зовут Вольцов, заруби себе на носу! Вот это я понимаю! - подумал Хольт. Чем наглее, тем лучше! Только не позволить себя запугать. Гюнше высоко поднял брови, глаза его сверкали. Близнецы, стоявшие позади, напыжились и вынули руки из карманов. - Ты бы поменьше задирался, а то узнаешь, что такое самовоспитание! - предупредил Гюнше грозно. Увидев, что Вольцов пригнулся, словно для прыжка, Хольт сказал: - Оставьте нас в покое, гамбуржцы! - А ты закрой пасть, затычка несчастная! Не то и тебе… - Ты что… - взвился Вольцов, (c. 161)»An den Baum binden und auspeitschen!« dröhnte Kutscheras Stimme. »Die Neuen verprügeln die Alten, wo gibts denn so was!« Seine Sympathie lag eindeutig bei den Hamburgern. Plötzlich stand Gottesknecht an seiner Seite, und Kutschera drehte ihm unwillig den Kopf zu. Wenn er uns jetzt in den Rücken fällt, dachte Holt, dann hat Gilbert recht, dann ist Gottesknecht ein Aas. Aber Gottesknecht sagte, leise, wie es seine Art war: »Verzeihung, Herr Hauptmann, ich habs von der B 2 angesehen. Die Neuen trifft diesmal weniger Schuld. Günsche hat den ersten Schlag geführt.« »So!« sagte Kutschera unzufrieden, und einen Augenblick lang sah es so aus, als wolle er den Wachtmeister zurechtweisen. Aber dann sagte er: »Da misch ich mich nicht ein … Günsche!« schrie er, und zu den Zwillingen: »Pingels, ihr Arschlöcher! Mensch, wenn ihr euch so blöd anstellt, dann laßt euch halt von den Spunden verdreschen!« Riesenhaft, von seinem Hund gefolgt, stiefelte er davon. Gottesknecht sagte: »Jetzt ist Ruhe, meine Herren, sonst mach ich mit und bestraf euch alle zusammen!« Günsche, als auch Gottesknecht verschwunden war, zischte: »Das kommt euch teuer zu stehn!« Wolzow sagte: »Halt die Fresse …« Auf einmal schrie er, nach vorn geneigt, mit geballten Fäusten, und Holt hatte Wolzow noch nie so in Wut gesehen: »Ihr sollt mich kennenlernen! Ich schlag euch reif fürs Krankenhaus!« - »Schluß!« sagte Holt und zog Wolzow davon. (S. 154 - 155)- Привязать к дереву и отхлестать плетью! - загремел Кутшера. - Неслыханное дело - новички расправляются со старшими! - Симпатии его были явно на стороне гамбуржцев. Но тут, откуда ни возьмись, появился Готтескнехт, он стал рядом с капитаном, и тот неохотно повернулся к нему. Если еще и он нанесет нам удар в спину, значит, Гильберт прав и Готтескнехт подлец и зверь. Но вахмистр сказал, как обычно, не повышая голоса: - Простите, господин капитан, я наблюдал за ними с командирского пункта. На этот раз новички меньше виноваты. Гюнше ударил первым. - Та-ак… - недовольно протянул Кутшера; казалось, он собирается оборвать вахмистра. Но, передумав, он заявил: - В таком случае мое дело сторона. Слыхали, Гюнше? - И, обращаясь к близнецам: - Пингели, сукины дети! Если вы такие болваны, значит, так вам и надо, чтобы вас колотила всякая мелюзга! - И, величественно повернувшись, мастодонт зашагал дальше в сопровождении своей собаки. - А теперь умерьте свой пыл, господа! - сказал Готтескнехт, - а не то я займусь вами: накажу всех скопом! Когда и Готтескнехт удалился, Гюнше прошипел: - Вы за это поплатитесь! - Кончай звонить! - огрызнулся Вольцов. И вдруг закричал, весь перегнувшись вперед и стиснув кулаки, Хольт еще не видел его в такой ярости: - Вы меня еще узнаете! Я вам такое устрою - в больницу на карачках поползете! - Хватит! - вмешался Хольт и утащил его прочь. (c.162)Wolzow knallte seinen Spind zu. »Ich habs beim Wachtmeister verschissen, wieso weiß ich nicht. Ich habs womöglich auch beim Chef verschissen. Jetzt ist mir alles egal! Ich nehms mit der ganzen Batterie auf. Laß sie draußen antreten, deine Herren Oberhelfer, meinetwegen können sie alle auf einmal kommen … Meinst du«, schrie er Ziesche an, »ich mach mir was draus, wenn zur Abwechslung ich mal die Fresse vollkriege? Da müssen sie mich totschlagen, oder aber es heißt danach: Auge um Auge, Zahn um Zahn, solang ich noch einen Finger rühren kann.« (S. 155 - 156)Вольцов с треском захлопнул шкафчик. - Мне житья не дает вахмистр, уж и не знаю почему, а теперь, возможно, за меня возьмется и капитан. Но я на это плюю! Пойду один против всей батареи! Пусть выходят твои старшие курсанты все на одного! Ты что? - накинулся он на Цише. - Думаешь, я испугаюсь, если кто-нибудь набьет мне морду! Да меня хоть до смерти исколоти, но уж потом так и знай: око за око, зуб за зуб, пока я в силах хоть пальцем шевельнуть! (c. 163)»So. Da wolln wir mal … Nach Norden weg, marsch, marsch!« (S. 156)Та-ак, а теперь начнем… Ну-ка, по направлению к северу - бегом, марш! (c. 164)»Gilbert, der will was! Reg dich nicht auf!« - »Er soll mir den Buckel runterrutschen!« gab Wolzow zurück. (S. 157)- Гильберт, что-то ему от нас нужно! Брось дурить! - Пошел он… - огрызнулся Вольцов. (c. 165)»›Der Wolzow bekommt eine Abreibung, der Holt gleich mit‹, sagen die. Ich habs verboten, aber was nützt das? Der Chef hat nichts dagegen!« (S. 160) Вольцову поставим горчичник, а за компанию и Хольту. Я запретил им, но это не поможет. Начальство-то ведь не против! (c. 168)»Mein Onkel ist zum Generalleutnant befördert worden«, rief Wolzow. »Das nenne ich eine Offizierskarriere!« Ziesche war überrascht. »General? Deswegen die große Klappe!« - »Nur keinen Neid!« brummte Wolzow gutgelaunt. (S. 160)- Вот так так! Дядю произвели в генерал-лейтенанты, - ликовал Вольцов. - Это я понимаю - офицерская карьера! - Генерал? - удивился Цише. - То-то, я гляжу, ты так заносишься! - Прошу без зависти! - снисходительно буркнул Вольцов (c. 168 - 169)»Hau ab, du Pennbruder«, schimpfte Wolzow. (S. 162)- Пошел вон, ротозей! - ругался Вольцов (c. 170)Schmiedling erklärte: »So a schneller Verband, dös sein Lightnings sein dös, oder Mosquitos, Pfadfinder nennen wir dös, weil damit diejenigen vorausfliegn und die Ziel markieren mit die Christbäum!« (S. 162)- Скоростные самолеты, - пустился в объяснения Шмидлинг, - это «лайтнинги» и «москито», мы еще зовем их «следопыты», они летят впереди и засекают цель «рождественскими елками». (c. 171)Die sind ja viel zu schnell!« Wolzow tobte im Geschützstand herum: »Ich trete dir in den Arsch, wenn das nicht besser klappt mit der Munition!« (S. 163 - 164)Вольцов выходил из себя. - Да подноси же быстрей снаряды, или я тебе так наподдам, забудешь как садиться! (c. 172)Der Hauptmann bellte: »Gleich gehts los! Schmiedling, halten Sie sich bereit, Mensch, wenn der Wolzow schlapp macht!« Dann ging er. Schmiedling rief: »Die zwoa Flaschen, Wolzow, die san uns sicher!« (S. 164)- Сейчас начнется! - пролаял капитан. - Шмидлинг, приготовьтесь заменить Вольцова, если он скиснет! - Сказав это, он исчез. - Ну, Вольцов, кажись, дело в шляпе! Две бутылки наши! - крикнул Шмидлинг. (c. 173)»Herhören! Was sich heut nacht an Frieda abgespielt hat, das genügt fürs Kriegsgericht!« Kutschera stand vor der angetretenen Batterie, die Hände in den Manteltaschen. »Macht, wozu sind Sie Waffenmeister, wenn die Spritze bei dem bißchen Schießen auseinanderfällt?« Er brüllte immer, aber jetzt war seine Stimme ungeheuer: »Wenn die Kanone nicht besser in Schwung kommt, sperr ich die ganze Bedienung ein!« Der Hund erhob sich auf die Vorderpfoten und knurrte. Kutschera trat mit dem Stiefel nach ihm. »Du hältsts Maul, Mensch! … Die andern Geschütze waren gut. Bei Anton gings rund, da war die Tollwut ausgebrochen? « Die Oberhelfer flüsterten miteinander. »Der Wolzow ist ein Gauner!« dröhnte Kutscheras Stimme. Und zu Gottesknecht: »Geben Sie ihm Extraausgang.« (S. 166)Хольт с Гомулкой возвращались освещенной заревом пожара ночью. - Скажи по-честному, Зепп… ты боялся? Гомулка не сразу ответил: - Да, боялся. - Ну что ж, в этом нет ничего позорного, - сказал Хольт. - Важно преодолеть страх! - Слушать всем! Такого неслыханного безобразия, как этой ночью на «Фриде», вполне достаточно, чтобы весь расчет предать военному суду! - Кутшера стоял перед построившейся батареей, как всегда руки в карманы. - Махт, какого черта вы называетесь орудийным мастером, когда клистир у вас, постреляв самую малость, рассыпается на части! - Он и всегда-то рычал, но теперь голос его казался чудовищным трубным гласом. - Если не приведете орудие в порядок, я весь расчет упеку в тюрьму! - Собака, привстав на задние лапы, угрожающе заворчала. Кутшера пнул ее сапогом. - Цыц, приятель, и чтобы я ни звука не слышал!.. Другие орудия стреляли исправно. «Антон» ни минуты не зевал, там, видно, собрался сердитый народ! - В рядах старших раздался ропот. - А уж Вольцов у них отчаянный малый! - продолжал греметь Кутшера. И, обращаясь к Готтескнехту: - Предоставьте ему лишний день отпуска. (c. 175)Tag und Nacht trieb sie die Glocke ans Geschütz. Dies war ihr Leben, für lange Zeit. (S. 166)Днем и ночью собирались они по тревоге у орудия. И к этому - на долгое, долгое время - свелась вся их жизнь (c. 176)»›Es gibt höchstens einzelne Verbrecher in Deutschland, die durch einen Sieg der Alliierten etwas gewinnen wollen, und mit diesen Verbrechern werden wir fertig!‹ … Was das ist?« sagte er auf Gomulkas Frage. »Ja, schläfst du denn? Die Führerrede vom 9. November!« Er las weiter: »Hier, zum Luftkrieg! ›… die Herren mögen es glauben oder nicht, aber die Stunde der Vergeltung wird kommen!‹ - ›… die Männer sind aufgesprungen, haben die Arme zum Gruß erhoben und riefen mit feuchtblanken Augen stolz und beglückt Heil um Heil ihrem geliebten Führer zu …‹« - »Lies lieber mal den Wehrmachtbericht«, sagte Gomulka ungerührt, »über den Fall von Kiew kann man nämlich auch feuchtblanke Augen bekommen!« Ziesche warf ihm einen bösen Blick zu und las mit seiner heiseren, etwas hohen Stimme: »›Sonnenschein kann jeder vertragen, aber wenn es wettert und stürmt, dann zeigen sich erst die harten Charaktere, und dann erkennt man auch den Schwächling …‹« Holt war so müde, daß er nur noch Satzfetzen wahrnahm: »›… am Ende steht der Sieg … niemals verzagen … von hier hinausgehen mit der fanatischen Zuversicht … fanatischen Glauben … daß es gar nichts anderes geben kann als unseren Sieg!‹« (S. 167)- «В Германии разве только считанные преступники ждут для себя какой-то выгоды от победы союзников, но мы этим предателям потачки не дадим!..» Что такое? - отозвался он на вопрос Гомулки. - Да ты спишь, что ли? Это речь фюрера от девятого ноября. По поводу воздушной войны!.. - Он продолжал читать: - «Этим господам вольно не верить, но час расплаты уже не за горами!.. - Солдаты повскакали с мест и, приветственно подняв руки, вновь и вновь восклицали со слезами на глазах „хайль и снова „хайль нашему возлюбленному фюреру…» - Почитай-ка лучше сводку, - невозмутимо сказал Гомулка. - Там насчет потери Киева - тоже нельзя слушать без слез… Цише метнул на него сердитый взгляд и продолжал читать своим сиповатым, срывающимся на визг голосом: - «Солнечный свет каждому мил, но лишь когда гремит гром и ревет буря, проявляют себя стойкие характеры и познаются трусы и маловеры…» Хольт так устал, что до него доходили только обрывки фраз: «…уверенность в конечной победе… не терять мужества при неудаче… выйдем отсюда с фанатической убежденностью… с фанатической верой… что победа нам обеспечена!» (c. 177)Heute regte sich Wolzow auf. Er liebäugelte, wie alle, mit dem Flakschießabzeichen, das den schweren Batterien nach etwa sechs Abschüssen verliehen wurde. »Es ist eine Gemeinheit!« piepste Zemtzki. Dann räusperte er sich und gab seiner Stimme einen möglichst tiefen Klang, denn Gottesknecht hatte ihm einmal »wegen unmilitärisch hoher Stimme« Nichtgenügend gegeben. »Ich war Dienstag nacht Flugmelder! Die Jäger waren seit einer Stunde abgeflogen, als die Halifax runterkam!« - »Eine himmelschreiende Sauerei ist das!« schimpfte Wolzow. (S. 168)На этот раз заволновался и Вольцов. Он, как и все, мечтал о значке зенитчика, которым награждались батареи за шесть сбитых самолетов. - Черт знает, что такое! - пищал Земцкий. Он откашлялся и продолжал, стараясь говорить басом, - Готтескнехт как-то поставил ему «плохо» за «неподобающий военному жидкий голосок»: - Я во вторник нес службу воздушного наблюдения. Истребители уже с час как убрались, когда упал «Галифакс». - Сволота! - не утерпел Вольцов. (c.178)Dienstags war der sogenannte »Schultag«. Alle Luftwaffenhelfer der Batterie gingen zum Chemie- und Physikunterricht nach Gelsenkirchen; die Batterie war unterdessen nicht feuerbereit. Die Oberhelfer fuhren zwar auch in die Stadt, schickten jedoch nur ein paar Mann in die Schule. Auch Holts Klasse betrachtete den Dienstag Vormittag nun als Feiertag. Man saß von neun bis eins im Café, wo man Orangeade zu sich nahm und mit den Freundinnen verabredet war, mit den Schülerinnen der Essener, Gelsenkirchener und Wattenscheider Mädchenschulen. Kutschera ließ an den Schultagen eine Anwesenheitsliste führen, die er von Zeit zu Zeit kontrollierte, und Branzner, der selbst nie den Unterricht versäumte, entschuldigte Holt und seine Freunde mit tausend Ausreden, von »krank« bis »unabkömmlich«. Sehr beliebt waren völlig unsinnige Entschuldigungen: »Holt muß heute den Rohrmantel waschen«, »Wolzow und Gomulka fehlen wegen zu hoher Gebrauchsstufe«. (S. 169)Вторник считался «школьным днем»: все курсанты отправлялись в Гельзенкирхен на уроки химии и физики. В эти дни батарея была небоеспособна. Старшие курсанты тоже ездили в город, но школу посещало всего несколько человек. Проведав об этом, и класс Хольта стал смотреть на вторник как на выходной день. С девяти до часу молодежь просиживала в кафе, потягивала лимонад и заводила знакомства с девушками, ученицами окрестных женских гимназий. Кутшера завел для школьных дней список посещаемости и время от времени его просматривал, но Бранцнер, аккуратно посещавший уроки, находил для Хольта и его приятелей сотню отговорок вроде «заболел» или «не мог отлучиться от орудия». В особенном фаворе были нелепые отговорки вроде: «Хольту на сегодня велено постирать чехол для ствола» или: «Гомулка и Хольт отсутствовали по случаю слишком высокой суммы метеорологических и баллистических поправок». (c. 179)… gehörte es zum guten Ton, mit einem Luftwaffenhelfer befreundet zu sein. (S. 169)… признаком хорошего тона считалось водить дружбу с курсантами. (c. 179)Doktor Klage, dem Wolzows rüde Art noch nicht bekannt war, stand dicht neben Wolzows Bank und wiederholte: »Wolzow, bitte gehen Sie …« - »Lassen Sie mich in Ruhe!« schrie Wolzow und sprang so wild von seinem Sitz auf, daß der Lehrer mit einer unwillkürlichen Bewegung der Abwehr zurückwich; bei dieser Bewegung aber stieß er versehentlich Wolzow vor die Brust. »Prügeln wollen Sie mich!« schrie Wolzow. »Sie wollen mich prügeln …?« Holt, der hinter ihm saß, faßte ihn am Koppel: »Gilbert, gib Ruh!« - »Prügeln, wo gibts denn so was!« krähte Vetter in seiner Ecke. Wolzow, durch Holts Einmischung etwas zur Besinnung gebracht, verließ die Baracke mit den Worten: »Als der beste Ladekanonier der Batterie hab ichs doch nicht nötig, mich von dem prügeln zu lassen!« (S.171)Доктор Кляге, еще незнакомый с замашками своего ученика, стоял над самой его партой и настойчиво повторял: - Пожалуйста, Вольцов, прошу вас… - Отвяжитесь! - выкрикнул Вольцов и так стремительно вскочил со своего сиденья, что учитель испуганно отпрянул, инстинктивно приготовившись защищаться; при этом он невольно толкнул Вольцова в грудь. - Вы что же, бить меня собираетесь? - заорал Вольцов. - Попробуйте только тронуть! Хольт, сидевший сзади, схватил его за ремень: - Брось, Гильберт, опомнись! - Это что еще за мода - драться! - крикнул и Феттер из своего угла. Вольцов, немного отрезвленный вмешательством Хольта, выбежал из барака со словами: - Меня, лучшего заряжающего на всей батарее, вздумал бить какой-то учителишка! (c. 181)»Mensch, wenn Sie schon Schmu machen, dann so, daß man mich nicht mit dem Salat belästigen kann!« (S. 174)- Уж если вы плутуете, делайте это так, чтобы я ничего не знал! (c. 184) Nach dem üblichen Sonntagsessen, Rinderbraten mit einer Soße, die »Bratenwasser Din A 4« genannt wurde, Sauerkraut und Pellkartoffeln, (S. 178)После воскресного обеда - неизменного тушеного мяса с подливкой, именуемой «баланда по-армейски», кислой капусты и картофеля в мундире (c. 189)Wolzow stand mitten im Zimmer. »Welch hoher Besuch!« spottete jemand. Wolzow sagte ruhig: »Wir sollten uns in Zukunft vertragen!« - »Vertragen?« rief ein Zwilling und fuhr in seinem Bett hoch. »Jetzt, wo mein Bruder fürs Leben entstellt ist?« - »Ich hab niemanden überfallen «, erwiderte Wolzow. Der Oberhelfer Wilde erhob sich. »Es gibt ungeschriebene Gesetze beim Militär. Vertragen können wir uns, wenn ihr eure Abreibung weghabt!« Wolzow schrie, mit einem Schritt auf Wilde, der eilig den Tisch zwischen sich und Wolzow brachte: »Noch so ein hinterhältiger Überfall … dann gnade euch Gott!« Die Oberhelfer stimmten ein Hohngelächter an, aber es klang nicht echt. »Es hat keinen Zweck«, sagte Holt später. »Das nennt sich nun Kameradschaft: einer bekämpft den anderen. Ich hab mir das anders vorgestellt im Einsatz. Eine verschworene Gemeinschaft …« - »Blödes Gewäsch!« schimpfte Wolzow. Vetter rief: »Verschworene Gemeinschaft, da mußt du dir erst fünfzig mit dem Ochsenziemer verpassen lassen!« (S. 181 - 182)Вольцов остановился посреди комнаты. Кто-то съязвил: - Высокие гости пожаловали! Но Вольцов и бровью не повел: - Давайте жить в мире, - предложил он спокойно. - Жить в мире? - отозвался один из близнецов, вскочив в постели. - И это после того, как моего брата изуродовали на вечные времена! - Напал-то не я, - возразил Вольцов. Но тут поднялся старший курсант Вильде. - В армии существует неписаный закон, - сказал он. - Мир будет заключен не раньше, чем мы сделаем вам обтирание! Услышав это, Вольцов взвыл от ярости и шагнул к Вильде, а тот, не теряя времени, отгородился столом. - Еще одно такое подлое нападение, - предупредил Вольцов, - и пусть над вами смилуется господь бог! В ответ раздалось насмешливое гоготание противника, но в нем не чувствовалось обычной уверенности. - Ничего у нас не выйдет, - заявил позднее Хольт. - Тоже мне, товарищи! Один готов другому горло перегрызть. Раньше я себе иначе представлял армию. Думал, это - братское содружество. - Болтовня! - огрызнулся Вольцов. А Феттер: - Братское содружество - но сперва получай свои полсотни горячих ременной плеткой! (c. 192 - 193)Gomulka, mit Holt unter der zugigen Plane, sagte: »Das Leben ist auch ohne Kanone mal ganz angenehm!« (S. 197)Гомулка, прикорнув под хлопающим на ветру брезентом, заметил с удовлетворением: - Оказывается, жизнь может быть прекрасна и без пушек! (c. 210)Warum arbeitest du so viel, Vater? - Der Mensch hat eine Aufgabe! Ein Mensch ohne Aufgabe vegetiert wie ein Tier. Vegetiert wie ein Tier, schießt Hirsche, schießt mit der Kanone, rauft sich mit Oberhelfern … Was ist meine Aufgabe? dachte Holt. Es ist Krieg. Wir kämpfen für Deutschland. Von Kindheit an stand es in allen Lesebüchern: Fürs Vaterland sterben, Langemarck, Schlageter, und so weiter. (S. 197 - 198)»Зачем ты так много работаешь, папа?» - «У каждого должна быть своя жизненная задача, сынок! Без жизненной задачи человек прозябает, как животное». Прозябает, как животное, охотится на оленей, палит из пушки, дерется с товарищами… А у меня какая задача? - спрашивал себя Хольт. И отвечал: Война. Мы воюем за Германию. С детства читал он в хрестоматиях: Шлагетер, Лангемарк и так далее… Умереть за отечество! (c.210)»Lies, was Rilke über die russische Seele schreibt«, hörte er. Jetzt erst riß das Gespinst seiner Gedanken auseinander. Er blieb stehen. »Ich denke, es sind alles Untermenschen?« fragte er, und er wunderte sich nicht einmal über den neuen Widerspruch. Sie sagte: »Irgendeinen Vorwand muß man ja haben, um sie umzubringen.« (S. 206)Прочти, что пишет Рильке о русской душе, - услышал он ее голос. И только тут паутина его мыслей рассеялась. Он остановился. - Русская душа? Но ведь это же недочеловеки? - спросил он, уже ничему не удивляясь. - Надо же было что-то придумать, чтобы безнаказанно их истреблять, - усмехнулась она. (c. 218)»Aber der Führer«, rief Ziesche, wie immer über Wolzows Sachlichkeit erbittert, »hat am 9. November ausdrücklich gesagt: ›Was ist das schon, wenn wir, durch die Kriegsnotwendigkeit gezwungen, einmal einige hundert Kilometer aufgeben müssen …‹« - »Durch Kriegsnotwendigkeiten? Durch die Russen gezwungen«, sagte Wolzow, »immer noch durch die Russen! … Ach, halts Maul«, fuhr er Ziesche an, »einem Eierkopf wie dir muß das der Führer n bißchen sanfter beibringen. Die militärische Wahrheit ist nur für Männer wie mich.« (S. 211)- Ведь фюрер в своем выступлении от девятого ноября сказал: «Не беда, если под давлением необходимости мы иной раз вынуждены отойти на несколько сот километров…» - Под давлением военной необходимости! - передразнил его Вольцов. - Скажи уж прямо: под давлением русских… Все тех же русских! Лучше помолчи, дубина! Понятно, для таких сопливцев, как ты, фюрер старается позолотить пилюлю. Настоящая военная правда - для людей с крепкими, нервами, вроде меня! (c. 225)Gomulka, ein Pflaster am Hinterkopf, sagte: »Jetzt helfen wir nicht mehr, jetzt oberhelfen wir.« (S. 218)Гомулка, с нашлепкой за ухом, сострил: - Теперь мы не просто курсанты, а оберкурсанты. (c. 232)Kutschera wandte das Gesicht dem Major zu und kniff die Augen zusammen. »Es ist Vorschrift, Herr Major! Wir haben Feuerbereitschaft. In ein paar Minuten sind die Bomber hier!« »Man kann sich doch nicht wörtlich an die Vorschriften halten«, sagte der Major noch. (S. 221)Кутшера повернулся к майору и прищурил глаза. - Таково предписание, господин майор! Мы дали команду готовиться к бою. Через несколько минут здесь будут бомбардировщики. …- Нельзя же безоговорочно выполнять все предписания, - выговаривал ему майор. (c. 235 - 236)Auch Wolzow fuhr Gomulka an und schlug mit der flachen Hand auf den Tisch: »Schluß! Es ist Krieg, da kann es jeden erwischen.« Er breitete seine Karten aus. (S. 224)На этот раз на Гомулку обрушился и Вольцов. - Хватит разговоров! - рявкнул он. - Это война! На войне каждого может стукнуть! - И он разложил на столе свои карты. (c. 239)»Batterie … stillstann! Wir gedenken des Kameraden Zemtzki, der für Führer und Vaterland gefallen ist. Rührt euch! … Herhörn! Die Batterie hat in Hamburg schon mal schwere Verluste gehabt. Ein Toter ist nischt Neues! Der Zemtzki hat Mut gehabt, dafür hat ihm der Major das Ekazwoo verliehen. - Ruhe im Glied! Nun sag ich eins: Wenn das Gequatsche auf den Stuben nicht aufhört, von wegen dem Müo und so … Ich greif mir die Meuterer raus und sperr sie ein! Krieg ohne Tote, wo gibts denn so was!« (S. 224 - 225)- Батарея смир-рно! Почтим память камрада Земцкого, павшего за фюрера и отечество!.. Вольно! Внимание! Наша батарея уже в Гамбурге понесла тяжелые потери. Смерть на войне - обычное дело. Земцкий совершил геройский поступок, и в признание его заслуг майор наградил его Железным крестом второй степени… Сохранять спокойствие! А теперь предупреждаю: если в бараках не прекратится болтовня насчет сигнального полотнища и так далее, я сам займусь бунтовщиками и засажу их в военную тюрьму! Где это слыхано, чтобы на войне не было жертв! (c. 239)Vier Abschüsse! Zemtzki war vergessen. Wolzow zeigte sich aufgekratzt. »Noch zwei Abschüsse, dann gibts das Flakschießabzeichen. « Holt ging mit Gomulka den Lattenrost entlang, er fühlte sich wie vor den Kopf geschlagen. »Sepp! Die vier Abschüsse, das ist bloß das schlechte Gewissen vom Major!« - »Schau dich um«, sagte Gomulka. »Gestern war alles deprimiert, und jetzt?« Im Unterricht saß Holt zerstreut und unaufmerksam auf seinem Schemel. Schließlich ging er in die Stube hinüber und warf sich auf sein Bett. Wenn ich falle, wird tags darauf kein Mensch mehr an mich denken. (S. 225)Четыре сбитых самолета! О Земцком уже не вспоминали. Особенно радовался Вольцов. - Еще две сбитые машины, - и нам выдадут значки зенитчиков. Хольт с Гомулкой в глубоком унынии возвращались в барак. - Зепп! Четыре сбитых самолета - это просто нечистая совесть майора. - Замечаешь? - сказал Гомулка. - Вчера все нос повесили, а смотри, что делается сегодня! На уроке Хольт не мог сосредоточиться и ничего не понимал. Наконец он выскользнул в соседнюю комнату и бросился на койку. Если меня убьют, думал он, завтра ни одна душа обо мне не вспомнит! (c. 240)Dieser Gedanke befriedigte ihn wenig. Schicksal, Gesetz des Handelns, fanatisch glauben, dachte er wieder; sind wir wirklich willenlos ausgeliefert, nur … Figuren im großen Spiel? Aber das Nachdenken und Grübeln, überlegte er, bringt nichts ein. Hart werden. Glauben. Sich fanatisch der Sache verschwören. Es geht nicht, daß mich ein paar Bomben aus dem Gleichgewicht bringen! (S. 227)Однако эта мысль не принесла ему спокойствия. Так, значит, смиряйся, покорись судьбе, поступай как заповедано, верь всему, что скажут! Неужто мы безвольные орудия, пешки в большой игре? Брось! Все эти размышления и сомнения ни к чему не приведут; внушал он себе. Надо быть твердым! Верить! Фанатически отдаться общему делу! Не терять равновесия из-за какой-то несчастной бомбы! (c. 242)Holt empfand einen schmerzhaften Druck in der Brust. Mitleid ist Schwäche! sagte er zu sich selbst, aber er fischte doch die angebrochene Zigarettenpackung aus der Tasche. Er wollte sie den Gefangenen hinwerfen, doch dann ging er die paar Schritte über den Acker und drückte die Schachtel in eine rauhe Hand. Als er vor dem Gefangenen stand, sah er mit Erschütterung, daß die Tierhaftigkeit aller dieser Gestalten nichts anderes war als das letzte Stadium eines unvorstellbaren körperlichen Verfalls. Er wollte in seiner Verwirrung auch noch die Streichholzschachtel wegschenken. Da sagte der Gefangene mühsam, als bereite das Sprechen ihm Schmerzen: »Brot!« Holt lief in die Stube zurück und riß seinen Spind auf. Sie hungern! dachte er. Im Essenfach lagen genug Lebensmittel. Butterkeks und Drops wurden seit Wochen täglich als Alarmzulage verteilt und häuften sich in den Spinden. Er verstaute alles in seinen Taschen und zog dann den Mantel über, denn offen durfte er die Lebensmittel nicht hinaustragen. Was er zu tun im Begriff war - darüber war Holt sich klar -, war verboten und galt als strafbar. Er zögerte und wurde unsicher. Dann schob er doch das Brot unter den Mantel und dachte: Mag es strafbar sein, mögen es … Untermenschen sein, ich würde auch keinen Hund verhungern lassen! Dann fiel ihm ein, daß es zehn, zwölf Männer waren. Er riß auch Gomulkas Spind auf. Sepp würde es billigen, dessen war er sicher. Eine halbe Dauerwurst, Brot, ein Würfel Kunsthonig, reichlich Keks … Er raffte alles zusammen. Dann sah er die halbe Flasche Korn stehen, die Gomulka für seinen Geburtstag aufsparte. Er nahm die Flasche an sich. Ruhig verließ er die Stube, nicht gesonnen, sich erwischen zu lassen. Sorgsam sah er sich um. Außer den arbeitenden Gefangenen war niemand zu sehen. Wer weiß, wo sich der Posten herumdrückte! Die Fenster der großen Stube lagen auf der anderen Seite. Er lief über das Feld. Die Gefangenen rissen das Brot in Stücke und versteckten es unter ihren Kleidern. Sie arbeiteten weiter. Einer nach dem anderen kletterte auf den Grund des Bombentrichters hinab und trank aus der Kornflasche. Holt ging in die Stube zurück und legte sich auf sein Bett. Er versuchte zu schlafen. (S. 229 - 230)У Хольта болезненно сжалось сердце. «Жалость обличает малодушие», - сказал он себе и все же достал из кармана початую коробку. Он хотел бросить ее пленным, но одумался и, подойдя ближе, сунул ее в первую попавшуюся корявую руку. Но пока он стоял против пленного, он, к ужасу своему, увидел: то нечеловеческое, что поразило его в этих жалких тенях, есть не что иное, как последняя степень истощения. Растерявшись, он протянул пленному и спичечную коробку, но тот, с трудом, словно каждый звук причинял ему боль, пробормотал: «Хлеба!» Хольт бросился в барак и рывком распахнул дверцу своего шкафчика. Их морят голодом! - гвоздило у него в мозгу. В отделении для провизии было много всякой снеди. Уже несколько недель в дни тяжелых боев им выдавали кекс и леденцы, и все это накапливалось в шкафчиках. Он рассовал по карманам все свои запасы и накинул шинель: выносить съестное из барака строго воспрещалось. Но ведь то, что он собирается сделать, - мелькнула мысль, - запрещено и подлежит суровому наказанию. Минуту он помедлил в нерешительности. Но потом спрятал хлеб под шинель, говоря себе: пусть меня накажут, пусть это недочеловеки, я и собаку накормлю, если увижу, что она голодна! Тут он вспомнил, что там не один голодный, а человек десять-двенадцать. Он открыл и шкафчик Гомулки, зная, что Зепп не стал бы возражать. Полкруга копченой колбасы, краюха хлеба, кубик искусственного меда, пригоршня печенья… Все это он собрал в охапку. Потом увидел полбутылки водки. Зепп берег ее ко дню своего рождения. Водку он сунул за пазуху. Спокойно вышел он из барака с твердым решением не попасться. Осторожно огляделся. Кроме работающих военнопленных, никого не было видно. Часовой куда-то скрылся. Окна большой комнаты, где шел урок, глядели на противоположную сторону, Хольт бегом бросился в поле. Пленные расхватали хлеб и спрятали его на себе. Они продолжали работать и только один за другим крадучись спускались в воронку и там прикладывались к бутылке. Хольт поспешил назад и с сильно бьющимся сердцем кинулся на койку. Он даже попытался заснуть. (c. 244 - 245)Gomulka blickte sich unwillkürlich um, als Holt erzählte. Dann sagte er: »Gut … Ich bin einverstanden.« - »Ob es richtig ist?« fragte Holt. »Sie sind unsere Feinde.« - »Sie haben nicht angefangen«, sagte Gomulka. In der Stube saß Wolzow auf einem Hocker und schnippelte mit dem Fahrtenmesser am Nagel seiner großen Zehe herum. Vetter und Rutscher saßen auf ihren Betten. Ziesche redete mit Schwung und Enthusiasmus, und die anderen hörten heute tatsächlich zu. »Seht sie euch ruhig aus der Nähe an«, sagte Ziesche, als Holt und Gomulka in die Stube traten. »Das ist sehr lehrreich. Klarer kann der Beweis, daß es sich um einen rassisch ganz minderwertigen Typ handelt …« - »Bei den Russen?« fragte Gomulka. - »Ja. Ihr braucht euch bloß mal die Gesichter anzusehen …« Gomulka unterbrach Ziesche schon wieder: »Die Russen sind als Slawen aber doch Arier«, sagte er. »Wieso?« fragte Ziesche verblüfft. »Ach so! Arier?« »Ja, natürlich«, sagte Gomulka. »Das mußt du doch wissen!« »Sieh mal«, erwiderte Ziesche, während er seine Gedanken ordnete. »Auch unter den arischen Rassen, verstehst du … Also die sind nicht einheitlich, nicht wahr! In Rußland, also da liegt die Sache klar, da ist das Element der Organisation seit je germanisch und nicht slawisch gewesen. Unter allen Ariern stehen die Germanen weitaus am höchsten, weil sie die nordische Rasse am reinsten verkörpern.« Erst jetzt merkte Holt, wie sehr Gomulka Ziesche aus dem Konzept gebracht hatte. »Das sollte dir eigentlich alles klar sein …«, sagte Ziesche aggressiv,»aber du mit deinem slawischen Namen bist überhaupt lasch und angekränkelt …« Wolzow hatte bisher zugehört, den nackten Fuß im Schoß, den Dolch in der Hand. »Was soll denn das heißen? Du denkst wohl, du bist allein ein guter Nationalsozialist?« - »Dein Name ist auch nicht arischer!« sagte Holt. Vetter lachte meckernd. Ziesche lief puterrot an. Er wackelte mit dem Kopf. »Mein Name entstand durch Abschleifung aus einem rein germanischen! Aber auf den Namen kommt es nicht an, vielmehr …« - »Schon gut«, sagte Gomulka. »Nur eins ist mir noch unklar: Selbst wenn die Slawen nicht so hochwertig sind wie die nordische Rasse, deswegen sind sie doch immer noch Arier! Kann man sie denn da als Untermenschen bezeichnen?« (S. 230 - 231)Слушая торопливый рассказ Хольта, Гомулка невольно оглядывался по сторонам. Потом сказал: - Ладно, я, конечно, за… - Да, но правильно ли я поступил? Ведь это же наши враги? - Начали-то не они! - возразил Гомулка. Вольцов сидел на табурете и кинжалом срезал себе ногти на ногах. Феттер и Рутшер присели на своих койках. На этот раз они с интересом прислушивались к тому, о чем с пафосом толковал им Цише. - Посмотрите на них как следует, - говорил Цише, когда к компании присоединились Хольт и Гомулка. - Это поучительное зрелище! Вы сразу же увидите, что перед вами расово неполноценные существа. Более наглядного доказательства и быть не может! - Это кто же, русские? - спросил Гомулка. - Конечно, русские. Достаточно на них поглядеть… - Но ведь русские те же славяне, а это, как известно, арийцы, - снова прервал Гомулка его ораторские излияния. - То есть как это арийцы? - озадаченно спросил Цише. - Ну конечно, арийцы, - пожал плечами Гомулка. - И тебе это должно быть известно. - Нет, позволь, позволь, - возразил Цише, стараясь привести в порядок свои мысли. - Ведь и среди арийских рас, если на то пошло, большущая разница. Ведь их же нельзя и сравнивать, не правда ли? В России - это уже установлено - только германцы вносили элементы организации, славяне тут ни при чем. Среди арийских рас германцы неизмеримо выше всех, это наиболее чистые представители нордической расы.- Только теперь Хольт заметил, как под наскоком Гомулки Цише путается в собственных доводах. - Ты и сам бы должен это знать, - продолжал Цише злобно, - но когда у человека чисто славянская фамилия, он поневоле вечно ноет и брюзжит. Занятый своими ногами, Вольцов до сих пор безучастно слушал их препирательства. Но тут он поднял голову. - Это еще что за выдумки? Ты что же, воображаешь, что ты единственный здесь настоящий национал-социалист? - Твоя фамилия, Цише, тоже не очень-то арийская, - поддал жару Хольт. Феттер загоготал. Цише побагровел и решительно затряс головой. - Врешь, врешь! Моя фамилия произошла от усечения чисто германского корня. Но дело даже не в фамилии, тут важно… - Ладно, ладно, - прервал его Гомулка. - Одно мне все-таки неясно: пусть славяне и не такая полноценная раса, как нордическая, а все же они арийцы! Какое же у тебя основание называть их недочеловеками? (c. 245 - 246)»Aber man muß das doch auseinanderhalten, ob man selbst im Schlamassel drinsteckt, oder ob man die Lage allgemein beurteilt. Hier, an der Karte, da ist das wie beim Schach, wo man sich als fairer Spieler über jede schöne Kombination des Gegners freut. Außerdem nützt das doch nichts, wenn man den Kopf hängen läßt!« (S. 247)Но ведь это же совершенно разные вещи. Одно дело - лужа, в которой мы все сидим, а другое - оценка создавшегося положения вообще. Карта военных действий все равно что шахматная доска; как честный партнер, восхищаешься любой удачной комбинацией противника. А кроме того, что пользы вешать голову! (c.264)Am Morgen schob sie ihm ein großes zusammengerolltes Heft unter den Arm. »Schau dir das an, damit du siehst, für wen du dich eingesetzt hast.« Er stopfte die Zeitschrift durchs Koppel und rückte die Mütze zurecht, sie stellte sich auf die Zehenspitzen und flüsterte, den Mund an seinem Ohr: »Komm bald wieder!« In der Straßenbahn nahm er sich das Heft vor. Vom Titelblatt grinste ihn eine grauenhafte Menschenfratze an. Darunter große, fahle Buchstaben: »Untermenschen …«, »IB Sondernummer«. Viele Seiten lang die gleichen tierischen Gesichter, mittelalterliche Teufelsmasken, verzerrt, mit gebleckten Raubtierzähnen. Ab und zu eine kurze, einprägsame Textzeile: »Das Reich ist bedroht!« Oder: »Das Antlitz Judas, lüstern nach deutschem Blute!« (S. 263 - 264)- Прогляди это, узнаешь, за кого ты вздумал заступаться. Он сунул его за ремень и поправил пилотку, а она привстала на цыпочки и прошептала, прильнув губами к его уху: - Приходи поскорей! В трамвае он просмотрел журнал. С титульного листа глядела на него чудовищная образина. Под ней большими выцветшими буквами значилось: «Недочеловеки, Информационный бюллетень, специальный выпуск». По всем страницам ухмылялись какие-то страшные рожи, кривлялись средневековые маски чертей и ведьм с оскаленными зубами кровожадных хищников. Лишь кое-где были разбросаны краткие, но впечатляющие надписи: «Рейх в опасности!» или: «Обличие Иуды, алчущего немецкой крови». (c. 282)Holt sagte: »Ich hatte Angst, du könntest mich verraten!« - »Wenn du wieder so eine verrückte Idee hast, dann such dir dazu einen andern! « fuhr Wolzow ihn an. »Von deiner Humanitätsduselei hab ich genug. Nimm dir ein Beispiel an Ziesche! Wenns drauf ankommt, hat der mehr soldatische Härte als du!« (S. 265) - А я боялся, что ты меня выдашь, - признался Хольт. - С этого дня, когда тебе взбредет в голову очередная блажь, поищи другого исполнителя, - оборвал его Вольпов. - Твоя сопливая гуманность у меня вот где сидит! Бери пример с Цише! Если хочешь знать, у него куда больше солдатской выдержки, чем у тебя! (c. 283)Holt sagte: »Hör mal zu!« - »Hau ab«, sagte Ziesche böse. »Hau bloß ab!« - »Sachte!« meinte Holt. Aber Ziesche brüllte los: »Verschwinde, du … du … du Schwein! Mit dir red ich nicht! Du hast die Ehre meines Vaters …« - »Lauter!« sagte Holt. »Noch lauter, damit der Küchenbulle was davon hat!« Der Obergefreite hinter der Theke war aufgewacht und schaute verständnislos auf die beiden Jungen. Dann schloß er seine Schränke ab und verließ die Kantine. »Ich will dir mal was sagen«, meinte Holt. »Du hast was gesehen, was du besser nicht gesehen hättest. Wir beide denken da anders drüber, es hat gar keinen Zweck, daß wir uns lange unterhalten. Aber daß du dich hinsetzt und brühwarm alles deinem Alten schreibst, das ist … erbärmlich ist das! Wenn du dich beleidigt fühlst und fürn Groschen Mut hast, dann machst du das mit mir ab und läßt deinen Vater aus dem Spiel!« (S. 271 - 272)- Послушай, Цише! - обратился к нему Хольт. - Уматывай. Вон отсюда! - огрызнулся Цише. - Не кричи! - остановил его Хольт. Но Цише уже нельзя было удержать. - Пошел вон, свинья! Нам с тобой говорить не о чем! Ты посягнул на честь моего отца! - А громче не можешь? - спросил Хольт. - Погромче! Видишь, повару интересно! Старший ефрейтор, дремавший за стойкой, проснулся как от толчка и обвел юношей бессмысленным взглядом. Потом встал, запер буфет и затопал к выходу. - Мне нужно сказать тебе два слова, - примирительно начал Хольт. - Ты нечаянно увидел то, что тебе не следовало видеть. Мы с тобой слишком по-разному смотрим на многое, и долго говорить нам ни к чему. Но то, что ты сразу же, еще не остыв, садишься, чтобы выложить все своему старику, - это… это недостойно! Если ты чувствуешь себя оскорбленным и если у тебя в душе есть хоть капля мужества, сведи счеты со мной, а отца не трогай! (c. 291)»Oberhelfer Holt meldet sich wie befohlen!« Sekunden zogen sich in die Länge, dann sagte Kutscheras Stimme: »Sie können rühren.« (S. 290)- Старший курсант Хольт по вашему приказанию прибыл! Секунды тянулись бесконечно, пока Кутшера не сказал ему «вольно». (c. 311)»Wenn einer ein bißchen bekloppt ist, verstehst du, beschränkt, eben dämlich, wie so die meisten sind, dann ist der fanatische Glaube ein ganz brauchbares Mittel, ihn bei der Sache zu halten. Ohne diesen Glauben würden die meisten immerfort aus den Pantoffeln kippen, weil sie keine kriegerische Tugend haben und weil ihnen die höhere Einsicht fehlt. Aber unsereins? Angenommen, der Krieg wäre verloren, so eindeutig verloren, daß es ein Blinder sieht: ich würde trotzdem weiterkämpfen, ohne fanatischen Glauben, ganz einfach weil sich das für einen Soldaten gehört. Was anderes gibt es gar nicht. Hör zu, Branzner! Was meinst du wohl, warum wir neulich als einzige Kanone Nahfeuer geschossen haben, während ihr samt eurem Glauben schön flachgelegen habt? Etwa weil ich fanatisch glaube, daß das was nützt? Quatsch. Nahfeuer nützt gar nichts. Aber es gehört sich so!« Wolzow redete sich in Eifer. »Ein Soldat muß kämpfen, ohne Frage, ob es einen Sinn hat oder keinen! Ein Soldat ist zum Kämpfen da, zu nichts anderem! Dein Glaube, mein Lieber, ist eine verdammt unsichere Sache, er kann in die Binsen gehn, und dann sitzt du da und schnappst nach Luft! Bei mir kann nichts in die Binsen gehn. Bei mir heißt es: Der Soldat hat zu kämpfen. Also wird gekämpft.« Was Wolzow sagte, gefiel Holt besser als die Forderung nach blindem, fanatischem Glauben. Jetzt wußte er auch, wo Wolzow seine Ruhe hernahm. Er dachte: Leicht ist das nicht, so zu denken wie Wolzow, ohne irre zu werden. Da muß man wohl seit 1750 aktive Offiziere zu Vorfahren haben. (S. 298)Когда имеешь дело с людьми ограниченными, туповатыми, такими, у кого винтика в голове не хватает, а их, разумеется, большинство, фанатическая вера - вполне пригодное средство, чтобы держать их в узде. Без этой веры они разбредутся, как стадо, ведь у них нет ни воинской доблести, ни того, что называется сознательностью. Другое дело мы! Скажите мне, что война проиграна, так непоправимо проиграна, что это ясно и слепому, все равно я буду драться - без вашей фанатической веры, а только потому, что так положено солдату. Все прочее вздор и чепуха! Скажи-ка, Бранцнер, почему недавно одна только наша пушка вела огонь с ближней дистанции, тогда как вы со своей верой все наложили в штаны? Уж не оттого ли, что я фанатически верю, будто это поможет делу? Да ничего подобного! Огонь с ближней дистанции абсолютно бесполезная штука! Но так уж положено! - Вольцов все больше входил в раж. - Солдат обязан драться, есть в этом смысл или нет. Драться - его единственное назначение. Твоя вера, голубчик, шаткая опора, с ней как раз сядешь в калошу! Хватишься за ум, да поздно! С моей же позиции в калошу не сядешь! По-моему, солдат обязан драться при любых условиях. Вот и дерешься! Точка зрения Вольцова больше импонировала Хольту, нежели требование слепой, фанатической веры. Теперь он понимал, откуда у Гильберта его нерушимое спокойствие. Конечно, если думать, как Вольцов, говорил он себе, можно окончательно рехнуться! Должно быть, для этого надобно, чтобы твои предки с 1750 года были кадровыми офицерами. ( c. 320)Du kannst also nicht abstreiten, daß du einen Zweck des Kampfes anerkennst: den Sieg. Wird deine Überzeugung nicht in dem Augenblick in die Brüche gehn, wo der Kampf aussichtslos ist?« »Ach wo, ganz und gar nicht! Natürlich, der Kampf soll zum Sieg führen, der Sieg ist das Salz aufs Brot des Krieges. Solange eine Möglichkeit besteht zu siegen, solange wird um den Sieg gekämpft. Aber man kann auch um eine Remis-Lösung kämpfen. Und wenn die Lage aussichtslos ist, dann wird gekämpft, weil sich das so gehört.« (S. 299)Ты, следовательно, не можешь отрицать, что война ставит себе непременной целью победу! Но разве твоя теория не терпит крах там, где война безнадежна? - В том-то и дело, что нет! Разумеется, война должна вести к победе, победа - это соль на хлеб войны! Пока есть возможность победить, воюешь ради победы. Потом воюешь в надежде сыграть вничью. А когда и это ушло и положение безнадежно, воюешь, потому что солдату положено воевать! (c. 321)»Verstehn Sie mich recht«, fuhr Gottesknecht eindringlich fort. »Ich bin Lehrer, Jungen wie euch hab ich zum Abitur geführt, ich will das wieder tun. Soll ich vor leeren Klassenzimmern unterrichten? Ihr müßt es durchstehen! Wenn dieser Krieg zu Ende ist, dann … beginnt der schwerere Kampf. Es ist nicht nur das kleine Mädchen, Holt. Keiner kann mehr die Toten zählen. Es ist schon zuviel gestorben worden! Nach dem Krieg ist soviel Arbeit. Die Suppe ist in fünf Jahren eingebrockt, ein Jahrhundert wird daran löffeln.« Er zwang Holt seinen Blick auf. »Wer sich heute freiwillig zu den Ein-Mann-Torpedos meldet, zu den Sturmstaffeln oder Panzerjagdkommandos, der drückt sich vor dem schwereren Kampf, der nachher kommt! Wer sich mit allen Mitteln zu bewahren sucht, nicht aus Feigheit, Holt, sondern aus Einsicht, der bewahrt sich für … Deutschland.« Deutschland … dachte Holt. Zum erstenmal im Leben hörte er das Wort nicht von Jubel getragen oder von Heilrufen umrahmt, sondern gleichsam entblößt von allem Flitter und Standartengold, durchzittert von tiefer Sorge. »Deutschland«, sagte Gottesknecht, »das ist ja schon heute kein Gigant mehr, der Europa beherrscht, sondern ein blutendes, elendes Etwas. Es wird noch elender werden und bettelarm und wird unsagbar leiden, aber es darf nicht verbluten! Für das riesige, schimmernde Deutschland von gestern zu sterben, das nenn ich Feigheit, Holt. Aber für das arme, todwunde Deutschland von morgen zu leben … das ist Heroismus, dazu gehört Mut. Ich weiß: Sie suchen, Holt … einen Sinn, ein Ziel, einen Weg … Ich kenn den Weg nicht. Ich kann Ihnen nicht helfen. Wir sind alle mit Blindheit geschlagen und müssen durch die sieben Höllen hindurch bis zum Ende.« Er schwieg. Dann sagte er noch: »Das muß wohl so sein. Damit wir endlich wir selbst werden.« (S. 311)- Поймите меня правильно! - продолжал он убежденно. Я по профессии учитель, таких ребят, как вы, я готовлю к выпускным экзаменам и хочу делать это и впредь. Что же мне преподавать перед пустыми классами? Постарайтесь продержаться! Когда с войной будет покончено, тогда-то и начнется тяжелая борьба. Что ваша девочка, Хольт! Убитым счету нет! Слишком много людей уже погибло! После войны на нас свалится прорва работы! Пять лет заваривали эту кашу, а расхлебывать ее придется целое столетие. - Он заставил Хольта взглянуть ему прямо в глаза. - Тот, кто сегодня добровольно зачисляется в противотанковые части и штурмовые взводы или взрывается вместе с торпедой, уходит от настоящей, подлинно тяжелой борьбы, которая начнется потом! Тот, кто всеми средствами постарается себя сохранить, - не из трусости, Хольт, а потому что умеет смотреть вперед, - тот сохранит себя для… Германии! Германия… - думал Хольт. Впервые слышал он это слово не под фанфары ликования, не под возгласы «хайль!», а словно освобожденное от мишуры и сусальной позолоты, пронизанное глубокой тревогой. - Германия, - продолжал Готтескнехт, - это уже не исполин, повелевающий Европой, а жалкое, обескровленное нечто. Она станет еще более жалкой и нищей, она будет невыразимо страдать, но нельзя допустить, чтобы она истекла кровью. Умереть за вчерашнюю гигантскую раззолоченную Германию - по-моему, трусость, Хольт! Но жить ради нищей, смертельно раненной Германии завтрашнего дня - это подлинный героизм, тут требуется настоящее мужество. Я знаю: вы ищете, Хольт… смысла жизни, цели, пути… Мне этот путь неведом. Я бессилен вам помочь. Все мы поражены слепотой, и нам предстоит пройти этот путь до конца, познать все муки ада. - Он замолчал. А потом добавил: - Видно, это было неизбежно. Чтобы мы стали наконец самими собой. (c. 333 - 334)Wolzow hob den erschlafften Branzner mit der Rechten langsam in die Höhe, er war so kräftig, daß er ihn in der Luft schütteln konnte. Dann stellte er ihn auf den Boden, stieß ihn gegen einen Spind und zog ihn wieder dicht zu sich heran. »Hör zu! Hör genau zu! Die paar Wochen, die ich noch bei diesem Haufen bin, will ich Ruhe haben! Ich laß mir doch von dir nicht meine Laufbahn vermasseln. Du wirst also endgültig aufhören zu stänkern! Sonst … Weißt du, was sonst ist? Du bist nachts mit uns am Geschütz. So wahr ich Gilbert Wolzow heiße: Ich schlag dir beim nächsten Schießen mitm Schraubenschlüssel das Genick ein! Solche Unfälle passieren relativ häufig, das kannst du schon in Prinz Kraft zu Hohenlohes ›Militärischen Briefen über Artillerie‹ nachlesen! Verstehen wir uns?« Er ließ Branzner los. (S. 314)Вольцов правой рукой медленно поднял поникшего Бранцнера и с силою тряхнул его в воздухе. Потом поставил на пол, толкнул его так, что он отлетел к шкафчику, и снова притянул к себе. - Слушай! - сказал он. - Слушай и мотай себе на ус! Те две-три недели, что мне осталось здесь пробыть, я хочу жить спокойно! Я тебе, скоту, покажу, как мне карьеру портить! С этого дня ты перестанешь трепаться! В противном случае… Ты понимаешь, что значит «в противном случае»? Ночью ты с нами дежуришь у орудия. И так же верно, как то, что меня зовут Гильберт Вольцов, в следующий раз, как будем стрелять, я тебе гаечным ключом проломлю затылок. Такие случаи бывают, прочитай «Военные письма артиллериста» принца Крафт цу Гогенлоэ. Ну как, договорились? - сказав это, он отпустил Бранцнера. (c. 337)Am anderen Morgen war der Ersatz da. Vetter kam früh um sieben von der Leitungsprobe, als die anderen noch in den Betten lagen, und rief: »Die Schusterjungen sind da! Mensch, das sind keine Oberschüler, das sind solche Heinis, Bäckerlehrlinge, Schlosser, lauter solches Kroppzeug von der Berufsschule … Fragt mich einer: ›Kamerad, ich finde mir hier nicht zurecht …‹ Ich hab gesagt: ›Da mußt du dir mal beim UvD erkundigen, sonst kann ich dich nicht helfen …‹ Sagt der auch noch: ›Danke!‹ Männer, das wird was! Wenn die sich nicht benehmen, dann führ ich hier offiziell die Prügelstrafe ein!« Wolzow rief von seinem Bett: »Mit denen geben wir uns gar nicht ab!« (S. 316)На другой день прибыло пополнение. Феттер около семи утра прибежал с проверки линии, когда остальные еще лежали в постели. - Пригнали к нам вахлаков! - объявил он. - Это даже не школьники старших классов, а какие-то раззявы, мелюзга из ремесленных училищ, недоучившиеся пекари да слесари… Один из них подошел ко мне: где у вас уборная, камрад, я здесь как в лесу! А я ему: обратись к дежурному унтер-офицеру, он тебе все покажет. Я тут ни при чем… Болван мне еще спасибо сказал! Ну и будет же потеха! Чуть что не так, я официально ввожу телесные наказания! - Не хватало еще с этой сволочью возиться! - пренебрежительно отозвался Вольцов со своей койки. (c. 339)Wolzow fuhr fort: »Wenn man keine militärischen Kenntnisse besitzt, kann man nämlich die Vorgänge an den Fronten gar nicht richtig verstehen. Soll ich dir sagen, warum Leute wie Branzner die Wahrheit über die militärische Lage nicht hören wollen?« entgegnete Wolzow. »Weil sie innerlich … unsicher sind, weil sie trotz aller schönen Worte den Krieg eigentlich gar nicht richtig mögen! Schau mal, der Führer sagt zwar immer, der Krieg sei uns aufgezwungen worden, aber das sagt er bloß wegen der Leute. In Wirklichkeit war nach 1918 natürlich ein neuer Krieg fällig, ich weiß doch von meinem Vater, daß ein richtiger Soldat so eine Niederlage nicht hinnimmt, ohne an die kommende Revanche zu denken. Das steht auch alles in ›Mein Kampf‹, und auch, daß wir uns neuen Boden im Osten mit dem Schwert erobern müssen …« (S. 318 -319)- Без теоретической подготовки, - продолжал Вольцов, - нельзя судить о том, что происходит на фронте. Хочешь знать, почему субъекты вроде нашего Бранцнера ничего и слышать не хотят о положении на фронтах? Да потому, что в душе они дрейфят и, несмотря на пышные фразы, не понимают и не любят войны! Хоть фюрер и уверяет, что войну нам навязали, но ведь это просто так говорится, чтобы людям рот заткнуть. На самом деле после восемнадцатого года у нас не было другого выхода, как развязать новую войну. Я еще от отца слышал, что настоящий солдат никогда не примирится с таким поражением, а только и будет помышлять о реванше. Все это ты найдешь и в «Майн кампф», а также, что мы должны мечом завоевать новое жизненное пространство на востоке… (c. 342)»Vielleicht verstehen wir diese Zeit nicht«, sagte er. »Aber jetzt, wo die Russen vor Ostpreußen stehen, bleibt da nicht wenigstens eins: daß wir für Deutschland kämpfen? Haben wir bisher nicht für Frauen und Kinder in Essen und Gelsenkirchen gekämpft? Vielleicht hat es nicht viel genützt, aber daran hab ich mich immer festgehalten: wir schützen Frauen und Kinder!« »Die anderen aber doch auch«, sagte Gomulka. »Wenn du damit anfängst, dann gibt es überhaupt keine Klarheit mehr. Was meinst du denn, wofür die Russen kämpfen? Laß dir mal erzählen, wie die SS von Anfang an in Rußland gehaust hat, die Feldgendarmerie und die Wehrmacht! Der Ziesche hätte dir genau erklärt, daß wir ein Recht haben, die Russen auszurotten, weils Bolschewiken sind. Nun versetz dich mal in so einen Bolschewisten hinein, dem vielleicht die ganze Familie erschossen oder nach Deutschland zur Zwangsarbeit gebracht worden ist. Kämpft der nicht für Frau und Kinder?« »Sepp … Du sagst das so einfach!« rief Holt. »Du nimmst diesen Widerspruch einfach hin! Und was gibt dir Halt?« - »Mir?« sagte Gomulka gedehnt und ausweichend. »Das ist schwer zu sagen, sehr schwer …« (S. 329 - 330)- Может, мы неспособны понять наше время, - сказал он. - Но сейчас, когда русские стоят у границ Восточной Пруссии, одно остается несомненным: разве мы не боремся за Германию? Разве мы до сих пор не боролись за жизнь женщин и детей Эссена и Гельзенкирхена? Пусть без особой пользы, но за это я всегда держался: мы защищаем женщин и детей! - Но ведь то же самое и они, - возразил Гомулка. - Если так рассуждать, теряется всякая ясность. А за что, по-твоему, воюют русские? Стоит только послушать, что эсэсовцы с первых же дней вытворяли в России! А наша полевая жандармерия и наши войска? Цише доказывал чуть ли не с цифрами в руках, что мы вправе уничтожать русских, потому что они, видишь ли, большевики! А ты поставь себя на место такого большевика, у которого расстреляли всех близких или увезли в Германию на принудительные работы! Что же, он, по-твоему, не воюет за жену и детей? - И ты, Зепп, говоришь это так просто! - воскликнул Хольт. - Тебя это противоречие не смущает? Но что же дает тебе опору? - Мне? - уклончиво протянул Гомулка. - Это трудно объяснить, очень трудно… (c. 353)Wolzow sprang auf und starrte Holt ins Gesicht, aber dann bückte er sich und holte unter dem Holztisch eine Rotweinflasche hervor. »Jetzt hör mal zu«, sagte er, während er zwei Gläser füllte. »Jetzt werd ich dir mal was sagen.« Er rief: »Ein Wolzow verabscheut diese Verräter! Ein Wolzow hält seinem Kriegsherrn die Treue! … Mein Onkel ist seit 1930 in der Partei, und wir sind seit 1742 Offiziere, und da hat noch keiner seinen Treueid gebrochen!« Er hielt den Packen der Tagebücher in der Hand. Nun warf er ihn auf den Tisch, daß die Weingläser überschwappten. »Ein Wolzow steht zum Führer«, rief er und schlug mit der flachen Hand auf die schwarzen Hefte, »und zeigt, was soldatische Haltung ist! Jetzt beginnt für uns ein neuer Abschnitt, jetzt wird es ernst! Gebs Gott, daß der Krieg noch zwei Jahre dauert, dann sollst du erleben, was ein deutscher Offizier ist.« Er weiß, was er will, dachte Holt, wenn er auch Wolzows Erregung nicht recht verstand. Alles oder nichts, die Halben soll der Teufel holen! Sie tranken. »Auf gute Kameradschaft!« rief Wolzow. (S. 346)Вольцов вскочил и дико уставился на Хольта, но потом, как ни в чем не бывало, наклонился и достал из-под стола бутылку красного. - Послушай, что я тебе скажу, - заявил он, наполняя два стакана; и вдруг, повысив голос до крика: - Истинный Вольцов презирает предателей! Истинный Вольцов хранит верность своим военачальникам!.. Мой дядя в партии с 1930 года, мы служим офицерами с 1742 года, и никто из нас никогда не нарушал присягу! - Он схватил всю пачку дневников, высоко поднял, а потом швырнул на стол с такой силой, что вино выплеснулось из стаканов. - Истинный Вольцов хранит верность фюреру! - выкрикнул он снова и с размаху ударил ладонью по черным тетрадкам. - Он - образец того, что значит солдатская дисциплина и выдержка! В нашей жизни открывается новая глава, положение становится серьезным! Дай бог, чтобы война продлилась еще два года, тогда увидишь, что такое немецкий офицер! Вот кто знает, что ему нужно, думал Хольт, хоть он и не совсем понимал возбуждения Вольцова. Все или ничего! Никакой благонамеренной середины. Они выпили. - За дружбу! - провозгласил Вольцов. ( c. 371 - 372)Jemand rief: »Trinkspruch!« Wolzow sprang auf und brüllte, daß die Adern auf seiner Stirn schwollen: »Schlägts dich in Scherben, ich steh für zwei, und gehts ans Sterben, ich bin dabei!« (S. 347 - 348)- Тост! Вольцов вскочил и заорал так натужно, что жилы выступили у него на лбу: - И пусть все рушится вокруг, я постою один за двух! А если жизнь моя нужна - мне смерть и гибель не страшна! (c. 373)Obervormann Schulze bediente sich in seiner Begriffsarmut zweier immer wiederkehrender Schimpfwörter: »Sie Untier« und »Sie nasser Sack«. (S. 351)Оберформан Шульце, у которого был на редкость скудный лексикон, неизменно прибегал к двум ругательствам - «скотина» и «мокрый тюфяк». (c. 377)Der Obervormann rief: »Ich verles den Dienstplan von morgen!« Dann gab er Wolzow das Papier zurück. Wolzow las: »5 Uhr wecken. - 5 Uhr 20 bis 5 Uhr 29 Frühstück.= 5 Uhr 30 raustreten zum Morgenappell. - 6 Uhr bis 8 Uhr 45 Ordnungsdienst. - 9 Uhr bis 10 Uhr 44 Waffenausbildung: Panzerfaust. - 10 Uhr 45 bis 10 Uhr 59 Pause. - 11 Uhr bis 11 Uhr 55 Abteilungsunterricht: Verhütung von Geschlechtskrankheiten römisch zwei. - 12 Uhr bis 12 Uhr 45 Mittagessen, anschließend Mittagsruhe. - 13 Uhr 30 raustreten und Abmarsch zum Scharfschießen, Karabinerübungen III und IV. - 20 Uhr Abendessen. - 21 Uhr Nachtruhe.« (S. 352)Оберформан объявил: - Читай распорядок дня на завтра! - и вернул листок Вольцову. Вольцов зачитал: - Пять ноль-ноль - подъем; Пять двадцать пять - двадцать девять - завтрак. Пять тридцать - построение на поверку. Шесть ноль-ноль - восемь сорок пять - строевая подготовка. Девять ноль-ноль - десять сорок четыре - стрелковая подготовка: фаустпатрон. Десять сорок пять - десять пятьдесят девять - перерыв. Одиннадцать ноль-ноль - одиннадцать пятьдесят пять - лекция: предупреждение венерических заболеваний, раздел второй. Двенадцать ноль-ноль - двенадцать сорок пять - обед, после чего отдых. Тринадцать тридцать - построение и отправка на стрельбище, упражнения третье и четвертое с карабином. Двадцать ноль-ноль - ужин. Двадцать один ноль-ноль - отбой. (S. 378)Schulze, an der Tür postiert, meldete: »Stube fünf mit ein Obervormann und vierzehn Mann fertig zur Stubenabnahme!« Unterfeldmeister Böhm, der Zugführer, ging als »Führer vom Dienst« durch die Baracken. Er mochte guter Laune sein, denn sonst pflegte er gleich an der Tür loszubrüllen: »Sauerei! Mistloch!!« Heute trat er schweigend in die Stube. Hoffentlich bleibt er friedlich, dachte Holt. Da ging es schon los: »Füße vorzeigen!« Holt hing die Beine aus dem Bett. Gomulka war vorhin barfuß auf den geölten Fußboden gesprungen und hatte sich danach die Sohlen nur flüchtig an einem Lappen abgewischt. »Dreckschwein, Misthund!« schrie der Unterfeldmeister. »Schulze, sehn Sie sich diese Sau an!« - »Raus, Sie Untier!« schimpfte Schulze. Gomulka zog die Hose über und lief in den Waschraum. Böhm stand unschlüssig in der Stube. Jetzt überlegt er, obs genug ist, dachte Holt und sah den Unterfeldmeister suchend umherblicken … Jetzt gehts los, jetzt findet er bestimmt was! »Was ist denn das?« sagte Böhm langsam. »Ein Gewehr ohne Mündungsschoner?« Er brüllte: »Wem gehört der Karabiner!?« Holt beugte sich weit aus dem Bett, bis er den Gewehrständer sehen konnte: Gott sei Dank, meins ist es nicht! Jemand sprang aus dem Bett. »Sie wahnsinnige Gestalt! Sie irrsinniges Vieh, Sie wahnsinniges!« Jetzt ist er in Fahrt, jetzt geht es weiter! »Fünfzig Kniebeugen, das Gewehr in Vorhalt, ich bring Ihnen bei, wie man mit seiner Waffe umgeht, Sie hohläugiges Gespenst!« Er hat immer neue Schimpfwörter, dachte Holt. »Und hier: Staub unter dem Gewehrständer! Und dort: eine Kippe im Aschenbecher, Jesusmariaundjosef: eine Kippe!« Jetzt ist der Stubendienst dran, dachte Holt, armer Christian!, und wütend: Die Kippe hat der Schulze ausgedrückt, als Böhm reinkam! »Dreck, überall Dreck!« tobte der Unterfeldmeister. »Die Kerle scheißen wohl in die Ecken, ja, was ist denn das für ein Sauladen, ein Schweinekoben, ein stinkiger Affenstall, verdammt!« Stille. »Alles raus, los, raus, alles!« Holt sprang aus dem Bett, vier, fünf Handgriffe, er war angezogen, er schnürte schon die Schuhe zu. »Schulze! Fünfzehn Minuten Nachtschliff, aber im dritten Grad! Häschen-hüpf will ich sehn!« Und wieder brüllend: »Ihr werdet robben, bis euch der Nabel glänzt!« (S. 353 - 354)Шульце, вытянувшись у двери, отрапортовал: - Спальня пять с оберформаном и четырнадцатью бойцами к осмотру готова! Унтер-фельдмейстер Бем, взводный командир, обходил бараки как дежурный по лагерю. Обычно он еще с порога орал: «Что за грязища, не спальня, а свинарник!» Сегодня он, видимо, был в духе и вошел молча. Будем надеяться, что все обойдется! - не успел подумать Хольт, как Бем уже рявкнул: - Показать ноги! Хольт сел на койку, свесив ноги. Гомулка перед тем босиком прошелся по полу и только слегка обтер подошвы тряпкой. - Сукин сын, дерьмо на лопате! - орал унтер-фельдмейстер. - Вы только посмотрите, Шульце, на эту свинью! - Вон, скотина! - выругался Шульце. Гомулка натянул штаны и бросился в умывалку. Бем в нерешительности стоял посреди комнаты. Прикидывает, не хватит ли на сегодня, подумал Хольт и увидел, что уптерфельдмейстер придирчиво озирается… Ну, теперь начнется, наверняка что-нибудь выищет! - Что это такое? - вкрадчиво осведомился Бем. - Оружие без надульника? - И заорал: - Чей карабин? Хольт, перегнувшись, взглянул на пирамиду. Слава богу, не мой! Кто-то вскочил с постели. - Ах ты образина, недоношенная мразь, идиот! Ну, разошелся, теперь его не унять! - Пятьдесят приседаний с карабином на изготовку! Я научу вас, как обращаться с оружием, скелет трясучий! У него всегда в запасе новые ругательства, подумал Хольт. - А здесь пыль под пирамидой! А там окурок в пепельнице! Иисус-пресвятая-дева-Мария-и-Иосиф, окурок! Теперь дневальным несдобровать! - подумал Хольт, - Бедный Христиан! - И со злостью вспомнил: а окурок-то загасил Шульце, когда вошел Бем! - Грязь, везде грязь! - бесновался унтер-фельдмейстер. - Да они у вас в каждом углу сортир устроили! Это же просто свинарник, хлев, вонючая обезьянья клетка, черт побери! Молчание. - Вон отсюда! Все! Хольт спрыгнул с койки, в пять-шесть приемов напялил обмундирование и уже зашнуровывал башмаки. - Шульце, погонять их минут пятнадцать перед сном. Да хорошенько! Пусть попрыгают по-лягушиному! - И снова принимаясь орать: - Вы у меня поползаете, пока пуп не засверкает! (c. 379 - 380)Böhm schrie: »Hilfsausbilder rechts raus! Alles nach hinten weg … marsch, marsch!« Hundertachtzig Mann trabten über den Platz, daß die Schlacke stiebte. »Hinlegen!« Auf und Nieder, zehn-, zwölfmal, bis endlich die Pfeife schrillte. »Achtung! … Euch Schweine werd ich muntermachen! « brüllte Böhm. »Nach hinten weg … marsch, marsch!« (S. 356)однако Бем крикнул: - Помощникам инструктора шаг вперед! Остальные назад бегом… марш! Сто восемьдесят человек опрометью кинулись в дальний конец плаца, подняв тучу шлаковой пыли. - Ложись! Встать, лечь, встать, лечь - десять, двенадцать раз, пока не раздался свисток. - Стоп!.. Я вас, недоноски, расшевелю! - орал Бем. - Назад бегом… марш! ( c. 382)Ein blutjunger Feldunterarzt trat vor die Abteilung und setzte sich nachlässig auf die Tischkante. Er begann in leichtem Plauderton. Seine Laszivität war eher zynisch als derb. Er liebte es, die übelsten Dinge im Diminuitiv zu nennen und versah sie mit niedlichen Beiwörtern, etwa so: »Was wir Ärzte den syphilitischen Primäraffekt nennen, das ist ein ganz reizendes Geschwürchen …« Wenn er jemanden zur Beantwortung einer Frage aufforderte, pflegte er ihn mit einer unverständlichen Krankheitsbezeichnung zu kennzeichnen: »Sie, ja, der Struma mit den Basedow-Augen!« »Wir hatten übrigens gesehen«, sagte der Feldunterarzt, »daß man sich die böse Syphilis notfalls auch auf dem Klo holen kann. Wie ist denn das nun mit dem Tripper? Kann man sich denn auch das Tripperchen auf dem Abort anlachen? Sie … ja, Sie dort, den Spund mit der blühenden Impetigo contagiosa staphylogenes mein ich, stehn Sie auf, Sie wandelnder Grind, antworten Sie!« Vorn erhob sich ein Arbeitsmann mit schorfbedecktem Gesicht und stammelte: »Nein, aber doch nicht, das geht nicht.« (S. 359)Совсем юный военфельдшер предстал перед отделением и небрежно уселся на край стола. Начал он в тоне непринужденной беседы. Непристойности его были скорее циничны, чем грубы. Для самых отталкивающих вещей он пользовался уменьшительными именами и снабжал их ласкательными эпитетами. Звучало это примерно так: «То, что у нас, врачей, принято называть первичным сифилитическим аффектом, представляет собой очаровательную язвочку…» А когда вызывал кого-нибудь, имел обыкновение величать его какой-нибудь непонятной болезнью: «Да, да, вы, струма с базедовыми глазами!» - Итак, мы уже знаем, - сказал военфельдшер, - что на худой конец можно схватить роскошный сифончик даже в уборной. Ну, а как обстоит дело с триппером? Можно ли подцепить в нужнике также и трипперок? Да, вы, вы там, я имею в виду вас, харя со свежейшей стафилококковой импетигой, встаньте же, парша ходячая, и отвечайте! Впереди поднялся парень с прыщавым лицом и, запинаясь, промямлил: - Нет, все-таки… Значит, не схватишь. (c. 385 - 386)Gomulka hatte den Abend kein Wort gesprochen. Seine Bewegungen waren fahrig. Jetzt, da sie in der Dunkelheit beieinanderstanden, sagte er plötzlich: »Ich hab es gewußt. Aber ich hab es nicht geglaubt.« Erst nach Minuten fuhr er fort: »Jetzt glaub ich alles.« Holt nahm den Karabiner von der Schulter und legte ihn auf die Patronentasche. Auge um Auge, Zahn um Zahn, dachte er. »Gnade Gott uns allen, wenn wir nicht siegen!« »Siegen!« sagte Gomulka verächtlich. »Das gibt es nicht. Das darf nicht sein, daß so was siegt!« Holt antwortete nicht. Eine halbe Stunde verging. Es war still, nur der Bach rauschte. »Ich hab, seit ich in die Schule gehe, nicht mehr an Gott geglaubt«, sprach Gomulka wieder, und seine Rede war verworren. »Ich kann auch nie mehr an Gott glauben … Aber daß es den Teufel gibt, das glaub ich.« Er sprach mit entstellter Stimme: »Seit ich das heute gesehen hab … und wenn ich nun denk, wie es werden wird mit Deutschland, dann hör ich meine Mutter, wie sie mir früher einmal aus der Bibel vorgelesen hat. Und in den Tagen werden die Menschen den Tod suchen und nicht finden … und werden begehren zu sterben, und der Tod wird vor ihnen fliehen … Und ich seh das Kriegsende … das fahle Pferd, von dem es heißt: Und der darauf saß, deß Name hieß Tod. Und die Hölle folgte ihm nach …« Holt schauderte. Nun wußte er das Gefühl zu deuten, das ihn seit Stunden nicht mehr losließ. Es war Todesangst. (S. 392 - 393)Гомулка за весь вечер не проронил ни слова. В движениях его была какая-то растерянность. Но теперь, когда они стояли одни в темноте, он неожиданно заговорил: - Я это знал. Только не хотел верить. - И немного погодя добавил: - А теперь я всему верю. Хольт снял карабин с плеча и прижал его к животу. Око за око, зуб за зуб, подумал он. - Да смилуется над всеми нами бог, если мы не победим! - Победим? - с презрением произнес Гомулка. - Этого не может, этого не должно быть, чтобы такое побеждало! Хольт не ответил. Прошло с полчаса. Кругом было тихо, только журчал ручей. - С тех пор как я пошел в школу, я перестал верить в бога, - снова заговорил Гомулка, путаясь и сбиваясь. - И никогда не смогу в него верить… Но что существует дьявол, я верю. - Он говорил каким-то надтреснутым голосом. - Когда я это сегодня увидел… и когда думаю, что будет с Германией, мне кажется, я слышу мать, как она читает мне вслух из библии: «В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее, пожелают. умереть, но смерть убежит от них…» Я вижу конец войны… »Конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним…» У Хольта по спине пробежали мурашки. Теперь он знал, как называется то чувство, что вот уже много часов держит его в тисках. Это смертельный страх (c. 420)»Und Siegesboten kommen herab:«, las er, »Die Schlacht ist unser!« Das erschütterte ihn. »Lebe droben, o Vaterland, und zähle nicht die Toten! Dir ist, Liebes! nicht Einer zu viel gefallen …« Könnte man doch so sprechen! dachte er. Könnte man den Krieg erleben als furchtbare, doch reine und heilige Aufgabe, wie man sichs einmal erträumte … Wüßte man doch: Es ist gerecht und darum sinnvoll und gut! Denn nicht der Kampf ist unerträglich und furchtbar, nur die Sinnlosigkeit, das Umsonst der Entschlüsse, das Unrecht der Taten … Wolzows Kampf in der Mühle, dies erkannte er nun, war ein Symbol. Sich schlagen ohne Auftrag und Zweck, nur um eine grauenvolle Bluttat zu verbergen. Wer ist schuld, daß wir unsere Kraft, unser Leben, alles, was wir besitzen, hinopfern müssen ohne Sinn, daß wir umsonst und vergeblich kämpfen, nur, um die Nacht über tausend Sägemühlen festzuhalten? So grübelte er, tagelang. (S. 408)Он читал: «И вестники победы сходят во мрак, возвещая: битва выиграна!» Это потрясло его. «Живи и здравствуй на земле, о родина, и не считай убитых! За тебя, любимая, ни один не пал напрасно…» Если б и я мог это сказать! - думал он. Если б и я мог видеть в войне страшное, но чистое и святое дело, как грезил ею когда-то… Если б мог быть уверен, что она справедлива, а значит, осмысленна и нужна! Невыносим и страшен не сам бой, а лишь его бессмысленность, напрасный героизм, неоправданное беззаконие… Бой Вольцова на лесопилке - теперь он это осознал - был символичен. Они дрались без приказа и цели, только чтобы прикрыть кровавое, чудовищное злодеяние! Кто же виноват в том, что мы должны отдавать и силы и жизнь, все, что имеем, напрасно? Что мы ведем ничем не оправданный, безнадежный бой лишь затем, чтобы не дать пролиться свету, чтобы скрыть во мраке ночи тысячи и тысячи таких вот лесопилок? Так размышлял он целыми днями. (c. 435)Die Gedanken quälten ihn. Er sagte im Garten zu Gomulka: »Ich muß dich was fragen. Als du auf dem Schulhof hinter dem Hausmeister standst … wenn Böhm dir da befohlen hätte …« Gomulka bewegte ablehnend die Hand. Holt verstummte. »Ich weiß nicht, ob es viel Sinn hat, darüber nachzugrübeln«, sagte Gomulka schließlich. »Drück dich nicht!« sagte Holt. »Hättest du ihn erschossen? Ja oder nein!« »Damals: ja.« »Und heute?« »Heute …?« Gomulka atmete rasch. »Ich würde auf Böhm schießen! Ich würde um mich schießen! Ich wär ja sowieso hin, wenn ich den Befehl verweiger. Dann soll aber noch jemand mitgehn von dem Gesindel, das uns so etwas befiehlt.« Holt hörte die Stimme der Slowakin im Keller: Schlagt eure Anführer tot! Er fragte atemlos: »Würdest du das wirklich tun, Sepp?« Gomulka schwieg. »Ich möchte«, sagte er dann. »Aber … ob ich den Mut habe … Ich weiß nicht …« »Ob es welche gibt, die so einen Befehl verweigern?« »Ich glaub schon.« Holt rief: »Aber wir müssen doch jeden Befehl ausführen! Das ist doch das oberste Gesetz des Soldaten! Wo käm denn die Wehrmacht hin, wenn wir Befehle verweigern! Befehl ist Befehl!« Gomulka lächelte. »Wo die Wehrmacht hinkäm? Wo kommt sie denn so hin, Werner! Und was du ›oberstes Gesetz‹ nennst … Da haben längst alle Gesetze ihre Gültigkeit verloren, nur dieses eine nicht!« Er holte aus der Brusttasche sein kleines Notizbuch und blätterte darin. »›Es ist in keinem Kriegsgesetz vorgesehen‹« las er, »›daß ein Soldat bei einem schimpflichen Verbrechen dadurch straffrei wird, daß er sich auf seinen Vorgesetzten beruft, zumal wenn dessen Anordnungen in eklatantem Widerspruch zu jeder menschlichen Moral und jeder internationalen Übung der Kriegsführung stehen.‹ Wie findest du das?« »Das?« sagte Holt verwirrt. »Das ist … die Genfer Konvention, nicht?« Da lachte Gomulka, bitter, verzweifelt. Er rief: »Denk an die Sägemühle! Das hier … das hat Goebbels zu Pfingsten im ›Völkischen Beobachter‹ geschrieben! Gemeint sind die amerikanischen Flieger, die unsere Städte bombardieren.« »Aber … das ist doch richtig!« »Und wer bestimmt, was ein ›schimpfliches Verbrechen‹ ist? Und was ist ›menschliche Moral‹? Überhaupt …«, höhnte Gomulka, »›menschliche Moral‹, das hätte uns der Ziesche um die Ohren gehauen, Herrenmoral des nordischen Menschen gibt es, sonst nichts!« Heilloser Wirrwarr! Es fehlt irgendwas, dachte Holt, es fehlt ein Maßstab …! »Ein Maßstab fehlt, Sepp«, sagte er, »an dem sich messen läßt, was gerecht und ungerecht ist!« »Jeder behauptet, recht zu haben«, antwortete Gomulka. »Es kommt auf die Maßstäbe an. Es gibt einen sehr einfachen Maßstab, Ziesches Maßstab: wir Deutsche haben recht, immer, auch in der Mühle, wir dürfen alles.« »Aber so … kann es nicht sein.« »Wenn du auf das hörst, was die … die bei uns sagen«, fuhr Gomulka fort, »dann wirst du immer verwirrter, dann weißt du gar nichts mehr. Die drehn alles so, als ob sie recht hätten.« (S. 409 - 411)Такие мысли не давали ему покоя. Как-то он сказал Гомулке в саду: - Скажи… когда на школьном дворе ты смотрел в затылок швейцару… если б Бем тебе приказал… Гомулка словно отвел что-то от себя рукой. Хольт замолчал. - Вряд ли есть смысл все это ворошить? - Нет, ты не увиливай! - настаивал Хольт. - Ты бы его расстрелял? Да или нет? - В ту минуту - да. - А сейчас? - Сейчас?.. - Гомулка часто-часто задышал. - Я бы выстрелил в Бема! В каждого, кто бы на меня полез! Все равно мне конец за невыполнение приказа. Так пусть хоть одна сволочь из тех, что дает нам подобные приказы, отправится со мной на тот свет! Хольт вспомнил, как словачка в подвале сказала: «Прикончите своих командиров!» Он, задыхаясь, спросил: - Ты в самом деле сделал бы это, Зепп? Гомулка молчал. - Хотел бы, - сказал он немного погодя. - Но… хватит ли у меня духу… не знаю… - А думаешь, есть такие, которые отказываются выполнить подобный приказ? - Думаю, есть. - Но ведь мы обязаны выполнять любой приказ! Это же высший закон для солдата! Во что превратится армия, если мы откажемся выполнять приказы? Приказ есть приказ! Гомулка усмехнулся. - Во что превратится армия?.. А во что она уже превратилась, Вернер! А насчет того, что ты называешь «высшим законом»… так никаких законов давно не существует, только этот один почему-то остался в силе! - Он вытащил записную книжку и, полистав ее, прочел: «Нет таких военных законов, которые позволяли бы солдату безнаказанно совершать гнусные преступления, ссылаясь на приказ командира, особенно если эти приказания находятся в вопиющем противоречии с нормами человеческой морали и международными правилами ведения войны». Что ты на это скажешь? - .Это… это не из женевской конвенции? - спросил сбитый с толку Хольт. Тут Гомулка расхохотался горько, безнадежно. - Вспомни лесопилку! - воскликнул он. - А это… это Геббельс на троицу опубликовал в «Фелькишер беобахтер». Об американских летчиках, которые бомбят наши города! - Но… но ведь это же справедливо! - А кто решает, что есть «гнусное преступление»? И что есть «человеческая мораль»? Вообще, - издевался Гомулка, - Цише бы нам показал «человеческую мораль»: есть только мораль господ, мораль нордической расы, другой не существует! Все так запутано! Чего-то нам недостает, думал Хольт, нет мерила!.. - Мерила нет, Зепп, - сказал он. - Мерила, которое можно было бы приложить и «разу сказать: это справедливо, а то несправедливо! - Каждый утверждает, что он прав, - отвечал Гомулка. - Все зависит от мерила. Существует очень простое мерило - мерило Цише: мы, немцы, правы, всегда правы, даже на лесопилке. Нам все дозволено! - Но ведь так… не может быть! - Если ты станешь прислушиваться к тому, что они… они говорят, - продолжал Гомулка, - ты только еще больше запутаешься, ничего уж понимать не будешь. Они всё так оборачивают, что всегда правы. (c. 437 - 438)Die Ausbilder brauchten kein Exerzieren, um die Rekruten »sauer zu machen«, wie der Fachausdruck hieß; man konnte ihnen beim Infanteriedienst »zeigen, was Preußengeist ist«, »die Gedärme rausleiern«, »das Gehirn ausschaben«, »die Seele verdorren«. Der UvD sorgte dafür, daß es in den Stuben nicht zu gemütlich zuging und warf das Bettzeug nicht nur in der Stube umher, sondern auch aus dem Fenster, zwei Stockwerke tief hinab. (S. 416)Инструкторам незачем было прибегать к шагистике, чтобы как это у них называлось, «допечь новобранца»; во время пехотных учений ему вполне могли показать, что такое «прусский дух», «вымотать кишки», «вымездрить мозги» и «вытрясти душу». Дежурный унтер-офицер заботился о том, чтобы в спальнях не благодушествовали, он не только сдергивал одеяла и простыни на пол, но и выбрасывал их из окон второго этажа. (c. 444)(Leutnant Wehnert) Zu den Rekruten pflegte er zu sagen: »Panzerschütze Reimann! Sie sind nur ein Stück Dreck! Sie werden die Gnade nie begreifen, in dieser Zeit leben zu dürfen. Niemals wird die Erleuchtung über Sie kommen, welche Ehre es ist, für Adolf Hitler zu sterben. Sie leben stur dahin, fressen, saufen. Sie sind Dünger für den Acker, den wir Nationalsozialisten mit dem Schwert pflügen, damit das Reich wachse und gedeihe.« (S. 425)(Лейтенант Венерт) Новобранцев он смешивал с грязью. Он, например, говорил: «Танкист Рейман, вы просто-напросто дерьмо! Никогда вам не постичь, какая вам явлена милость - жить в наше время! Никогда вас не озарит мысль, какая это великая честь - умереть за Адольфа Гитлера! Вы тупо влачите свою жизнь, жрете, напиваетесь. Вы лишь навоз на той ниве, что мы, национал-социалисты, перепахиваем мечом, дабы империя росла и процветала!» (c. 454)- »Warum forderst du ihn so heraus?« fragte Holt. - »Das verstehst du nicht. Von Wehnerts Beurteilung hängt meine Offizierslaufbahn ab. Ich muß schnell Unteroffizier werden. Entweder er macht mich jetzt fertig, oder … Ich glaub, ich hab ihm imponiert.« (S. 427)- Зачем ты лезешь на рожон? - спросил Хольт. - Этого тебе не понять. От характеристики, которую даст мне Венерт, зависит моя офицерская карьера. Мне надо поскорее получить унтер-офицерские погоны. Либо он сейчас меня угробит, либо… Но мне кажется, это произвело на него впечатление. (c. 456)Gomulka atmete so erregt, daß sich seine Schultern hoben und senkten. »Egal! Dann werd ich eidbrüchig!« »Ein Lump, wer seinen Kriegsherrn im Stich läßt!« sagte Wolzow in einem kalten und feindlichen Ton. Aber da brüllte Gomulka los, und die Narbe schwoll in seinem Gesicht: »Kriegsherr … Das ist nicht mein Kriegsherr! Das ist nicht mein Krieg! Du nennst den Hitler deinen Kriegsherrn und hältst ihm den Eid … Ich nenn ihn einen Verbrecher … einen wahnsinnigen Mörder! Ich gehorch nicht mehr! Ich … hab gekämpft bei der Flak, ich hab geglaubt, es ist für Deutschland … Ich hab nicht hören wollen und nicht sehn, wie er alles in den Dreck gezogen hat und Deutschland zur Sau gemacht … und wie wir für ihn zu Verbrechern werden müssen! Aber dann ist mirs klargeworden! Und jetzt mach ich Schluß!«… … »Ich hab auf dem Hof gestanden«, rief Gomulka leidenschaftlich, »und wenn es der Böhm befohlen hätte, da wär ich zum Mörder geworden an dem Hausmeister, obwohl der recht hatte, als er schoß, denn der Schulze gehörte hin, dieses Untier … Aber ich sollte drüber zum Mörder werden! Ich laß mich nicht zum Mörder machen von dem! Eh so was wiederkommt, geh ich! Jawohl … ich geh!«… »Und du«, fuhr Gomulka ruhiger fort, »du kannst nicht sagen, daß ich was Falsches will, außer daß ich meinen Eid brech! Aber ein Eid, den ich diesem Gesindel geschworen hab, der bindet nicht!« Und nun schrie er seine Anklage Wolzow ins Gesicht. »Du kannst gar nichts dagegen sagen, Wolzow, überhaupt nichts!, denn du weißt alles! Denk an die Sägemühle! Du weißt viel mehr, als du zugibst! Du hast uns nie die Wahrheit gesagt, wenn sie dir nicht in den Kram gepaßt hat! Du willst uns zugrunde richten, Wolzow, damit du deine Freude am Kriegsspiel hast! Und daß er für eine Lumperei ist, der ganze Kampf, das weißt du am besten! Du weißt alles! Du kennst den Kommissarbefehl, durch den schon dein Vater zum … zum Verbrecher geworden ist, jawohl, zum Verbrecher! Du kennst den Nacht-und-Nebel-Erlaß, du kennst die ›Endlösung der Judenfrage‹, du weißt genau, was Auschwitz ist, du hast die Zähneeinschläger bei der Gestapo in Essen selber gesehn! Du weißt überhaupt alles! Denn es steht alles in den Tagebüchern deines Vaters. Deine Mutter hat es daheim vielen Leuten erzählt, und du weißt auch, daß dein Vater seine Offiziersehre tausendfach besudelt und geschändet hat!« Der Schein des Hindenburglichts flackerte noch trüber über Wolzows Gesicht, das nun weiß wie die gekalkte Barackenwand war. Aber Gomulka schwieg noch immer nicht. Es brach aus ihm hervor und wollte gesagt sein: »So einem Führer bin ich keine Treue schuldig! Ich mach nicht mehr mit! Und jetzt gib mir dein Wort, Wolzow, daß du mich gehn läßt!« Wolzow stand auf und legte die Rechte auf die Pistolentasche. Er wandte sich mit einer entschlossenen Bewegung zu Gomulka herum. Die Mündung der Maschinenpistole war auf seine Brust gerichtet. »So nicht«, sagte er drohend. Er sah mit einem dunklen Blick auf Gomulka. »Nimm die MP weg! Ich zähl bis drei.« »Und dann? Was ist dann?« schrie Gomulka. »Dann knall ich dich ab … Eins …« »Ich schieß!« schrie Gomulka außer sich. »Eh ich einen Schuß auf die Russen abgeb, schieß ich dich zusammen, es ist mein heiliger Ernst! Du weißt, daß ganz Deutschland wie die Sägemühle ist, Wolzow, und du willst weiterkämpfen, damit die Sauerei nicht ans Licht kommt …« »Zwei …«, zählte Wolzow, ging einen Schritt auf Gomulka zu und duckte sich zum Sprung. (S. 464 - 466)Но тут Гомулка не выдержал и раскричался. На лице у него набух шрам. - Полководец… Это не мой полководец! И война эта не моя! Это ты называешь Гитлера своим полководцем и цепляешься за свою присягу, а для меня он преступник!.. Убийца, сумасшедший! Я ему больше не повинуюсь! Я… На зенитной батарее я думал, что сражаюсь за Германию… Не хотел признаваться себе, что он все смешал с грязью и саму Германию покрыл позором! И что мы тоже из-за него стали преступниками! Но потом, потом у меня открылись глаза. И теперь - точка!.. … Немного успокоившись, Гомулка продолжал: - А ты, ты не вправе мне указывать, я не делаю ничего плохого, разве что нарушаю присягу. Но присяга, которую я принес этой сволочи, не может меня связывать! - Он выкрикивал свое обвинение прямо в лицо Вольцову. - Тебе и возразить нечего, Вольцов! Нечего! Ты ведь сам все знаешь. Вспомни лесопилку! Да ты гораздо больше знаешь, но не признаешься. И ты никогда не говорил нам правды, если она тебя не устраивала. Тебе только дай поиграть в войну, и ради этого, Вольпов, ты способен всех нас загубить. А что вся эта война давно уже превратилась в невообразимую подлость - и тебе хорошо известно. Ты все знаешь. Знаешь и приказ рейхокомиссаров! Приказ, который твоего собственного отца сделал… преступником! Да, да, преступником! Известен тебе и приказ «Мрак и туман». Знаешь ты также, что представляет собой «окончательное решение еврейского вопроса» и что такое Освенцим. Ты сам в Эссене видел, какое зверье гестаповцы. Ты знаешь решительно все, потому что все это написано в дневниках твоего отца. Твоя мать многим об этом рассказала дома. И ты прекрасно знаешь, что отец твой замарал и опозорил свою офицерскую честь! Потускневший свет коптилки едва освещал лицо Вольцова, такое же белое, как стена барака. Но Гомулка продолжал говорить. Слова так и рвались из его груди неудержимым потоком. - Такому фюреру я не обязан хранить верность. Нет, я больше в этом не участвую! А теперь дай слово, Вольцов, что меня отпустишь! Вольцов встал и положил правую руку на кобуру. Решительным движением он повернулся к Гомулке. Дуло автомата по-прежнему было направлено ему в грудь. - Так не пойдет! - угрожающе произнес он и мрачно посмотрел на Гомулку. - Убери автомат! Считаю до трех! - А потом? Что будет потом? - крикнул Гомулка. - А потом я уложу тебя на месте… Раз… - Стреляю! - вне себя крикнул Гомулка. - Прежде чем я хоть раз выстрелю в русского, я пристрелю тебя! Я не шучу! Ты знаешь, что вся Германия сейчас все равно что эта лесопилка, Вольцов. И хочешь драться до последнего только ради того, чтобы вся эта мерзость не выплыла наружу! - Два… - продолжал считать Вольцов, сделал еще один шаг в сторону Гомулки и пригнулся для прыжка. (c. 497 - 499)Wolzow sagte finster: »Es war das letztemal, daß ich mich hab beim Wort nehmen lassen, damit dus weißt! Mein Soldateneid geht über den kindischen Schwur von damals. Von jetzt ab wird jeder Verräter umgelegt, und wenns mein eigener Bruder wär!« (S. 470)- Последний раз ты меня ловишь на слове, - буркнул Вольцов, - запомни это! Солдатская присяга мне дороже тогдашней ребячьей клятвы. Я уложу любого предателя, пусть это будет мой родной брат! (c. 503)