Исторические особенности формирования девиантного поведения в СССР в 1920-1930-е гг.

Исторические особенности формирования девиантного поведения в СССР в 1920-1930-е гг.

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«КУБАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

(ФГБОУ ВПО «КубГУ»)

ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ (ДИПЛОМНАЯ) РАБОТА

Исторические особенности формирования девиантного поведения в СССР в 1920-1930-е гг.

Работу выполнил В. З. Тотиев

Научный руководитель

Д-р ист. наук, профессор

М. Ю. Макаренко

Краснодар 2014

Содержание

Введение

. Девиантное поведение и социальная аномия в общественном развитии советского государства в 1920-1930-гг

. Детские и молодежные девиации и меры советского государства по их ликвидации

. Особенности отклоняющегося поведения в сфере семейно-брачных отношений

Заключение

Список использованных источников и литературы

девиантный поведение молодежный советский

Введение

Актуальность исследования. Нежелательные формы человеческой жизнедеятельности присутствовали всегда и везде, в любом обществе, во все исторические эпохи, и советский период 1920-1930-х гг. не является исключением. Более того, современный мир стоит на пороге потери моральных норм и деформации ценностных ориентаций человека. А современная киноиндустрия навязывает обществу своё видение «героя нашего времени». Чаще всего это человек без определенных моральных ценностей, вор, игрок или даже убийца. Таким образом пропагандируется «романтика» криминальной жизни, насилие, популяризируется образ прожигателей жизни, гедонизм, страсть к деньгам, наживе. Различные формы отклоняющегося поведения культивируются современным искусством, принимая порой совершенно абсурдные воплощения.

Человек живет в определенном социуме, и вся его деятельность регулируется ценностями и социальными нормами этого общества. Социальная норма представляет собой законы, обычаи и традиции. Она выстраивает модель общественных и межличностных отношений. Однако наряду с нормами в каждой социальной системе присутствуют отклонения. Отклонение от социальной нормы в современной социально-гуманитарной науке получило название «девиантного» поведения.

Следует объяснить то внимание, которое историческая наука стала уделять знаниям других социогуманитарных дисциплин. Достижения в смежных науках помогают историкам в их собственных исследованиях. В частности, изучение девиантности располагает историческую науку к более детальному рассмотрению повседневной жизни людей других временных эпох. Оно дает возможность объяснения причины поступков людей, живших не только в прошлом веке, но и задолго до нас.

Термин «отклонение» всегда ассоциируется с чем-либо негативным, асоциальным и даже криминальным. Но наряду с преступниками и самоубийцами в рядах девиантов могут стоять и совершенно уникальные личности, например, гении, ведь их поведение также выходит за рамки существующих норм. Норма вследствие искаженного понимания закономерностей функционирования общества может стать анормальной, а отклонение от нее в таком случае становится нормальным. Поэтому девиации имеют разные значения и последствия, как негативные, подрывающие основы общества, так и позитивные, вызывающие в нём прогрессивные изменения.

В данном исследовании будут рассматриваться негативные девиации советских граждан в межвоенное время. 1920-30-е гг. являются важным периодом в истории нашей страны, определившим ее дальнейшее развитие. Это было тяжелое и трудное время - время становления советского общества. Было создано новое государство - СССР, взявшее курс на построение социализма в отдельно взятой стране. В конце 1920-х гг. был установлен режим единоличной диктатуры с мощным политико-идеологический контролем. Все произошедшие перемены в стране неизбежно отражались на всех сторонах государственной и общественной жизни, особенно на жизни и деятельности простых граждан. Столь быстро и радикально меняющаяся действительность не могла не породить проблему самоидентификации человека, образования положения с неопределенностью его статуса, а также размытости ролей, выполняемых им. Революция, смена режима, гражданская война, нэп… не все граждане могли быстро и безболезненно приспособиться к новой реальности.

В конце XIX в. французским социологом Э. Дюркгеймом была введена категория «аномии», под которой он подразумевал отсутствие четких правил и норм поведения, когда старая иерархия ценностей рушится, а новая еще не сложилась, что порождает моральную неустойчивость отдельных индивидуумов. Социальная аномия является одним из факторов появления отклоняющегося поведения, следовательно, вся действительность новообразованного государства и порождала девиации своих граждан.

С изменением реалий, в первую очередь политических, меняется понятие «нормы» и понятие «отклонения». Общество через структуру власти создает обычаи, традиции, законы, по которым должны жить граждане. Отступление от такого предписания и считается отклонением. Стоит также отметить, что в разных обществах и культурах один и тот же поступок может восприниматься совершенно по-разному и иметь абсолютно противоположные последствия. Так, например, продажа марихуаны легальна в современной Голландии, но является серьезным преступлением во многих странах, в средневековой Испании курение табака было запрещено под страхом смертной казни, однако сейчас одна пятая часть населения страны является злостными курильщиками.

Вследствие того, что отклоняющееся поведение может быть сведено к минимуму, но не может полностью отсутствовать в общественном развитии, изучение девиаций будет, несомненно, сохранять свою актуальность и в будущем. Таким образом, изучение девиантного поведения в рамках данной проблематики дает возможность увидеть одну из сторон жизни российского общества 1920-1930-х гг.

Историография. Девиантное поведение изучается достаточно давно, но от этого данная проблематика не становится менее актуальной. В течение длительного времени в отечественной историографии многие аспекты повседневной жизни советских городов не изучались или изучались достаточно упрощенно. Практически не затрагивались теневые стороны жизни, которые не соответствовали представлениям власти о советском гражданине. Однако с конца 1980-х г. эта тема находит своих исследователей и достаточно динамично изучается в современных условиях. В СССР различные формы девиаций исследовались в русле соответствующих дисциплин: криминологии, наркологии, суицидологи. B.C. Афанасьев, А.Г. Здравомыслов, И.В. Маточкин, В.Н. Кудрявцев, Я.И. Гилинский, А.А. Габиани, Р.С. Могилевский, А.М. Яковлев и др. являются начинателями первых отечественных социологических исследований.

В работах крупнейшего исследователя в области изучения девиантного поведения Я.И. Гилинского можно найти не только досконально разобранную дореволюционную и советскую историографию вопроса и этапы становления отечественной социологии девиантного поведения и социального контроля как специальной социологической теории. Автор подробно рассматривает основные формы девиантности - преступность, наркотизм, пьянство и алкоголизм, самоубийства, проституция, сексуальные отклонения и др., активно привлекая статистические источники.

О феноменологии и профилактике девиантного поведения много пишет Т.А. Хагуров, особенно о его распространении в современном обществе, в частности, среди подростков и молодежи.

Значительный вклад в развитие данной проблематики внесли работы А.Ю. Рожкова. Ученый проанализировал жизненный мир молодежи 1920-х гг., неотъемлемой частью которого был протест и девиантное поведение. Автор не обходит стороной и наиболее острую проблему несовершеннолетних - беспризорность. Статьи А.Ю. Рожкова содержат большой социологический материал, являющийся важным источником по изучению реалий 1920-х гг.

Немалый интерес представляют собой работы С.Е. Панина. Автор обращается к таким проявлениям девиантного поведения в советских городах в 1920-е годы как хулиганство, проституция, наркомания и «пьяная» преступность. Выявляя масштабы проблемы и взаимосвязь одних проявлений отклоняющегося поведения с другими, С.Е. Панин подробно рассматривает характерные черты каждого вида девиаций, затрагивает вопросы социального контроля.

Наиболее полную картину аномалий в советском обществе в 1920-1930-х гг. дают работы Н.Б. Лебиной. Рассмотрев повседневную жизнь советского города указанного периода, автор подробно описала все теневые стороны общества 1920-30-х гг., меры борьбы власти с отклонениями в поведении своих граждан.

Проблемы, связанные с пьянством и алкоголизмом, социальным контролем алкоголизации, раскрываются в работах И.Н. Гурвича. О детских и подростковых девиациях, а также беспризорности как одной из причин их генезиса пишут Е.Г. Слуцкий, рассматривая их в исторической ретроспективе, и Е.С, Цыганова, анализируя причины детской беспризорности и безнадзорности и описывая меры по их ликвидации.

Существует немало работ, затрагивающих девиации в области семейно-брачных отношений, а также различные сексуальные отклонения. Это, в первую очередь, труды С.И. Голода, А.Г. Харчева, Т.В. Юриной и М.В. Рабжаевой. Немалый интерес представляет собой работа И.Г. Гельмана, основанная на различных анкетных данных периода 1920-х гг.

Такому социальному явлению как проституция посвещена статья И.М. Мирошниченко, где подробно разбирается историография обозначенной проблематики.

Работа И.Б. Орлова затрагивает все сферы повседневной жизни советского гражданина, детально рассматривая такие аспекты, как алкогольная политика советского государства и «пьяная культура» 1920-1930-х годов, а также семья и брак в Советской России в 1920-е гг.

И тем не менее, хотя и существует множество научных трудов, разрабатывающих вопросы, связанные с отклоняющимся поведением в советской России, в данной проблематике немало «белых пятен», особенно связанных с «запрещенным» для исследования современниками аномалий 1930-х гг.

Цель исследования - показать, какие формы девиантного поведения присутствовали в России в 1920-1930-е гг.

В связи с поставленной целью, необходимо решить ряд задач:

) рассмотреть эволюцию основных подходов к изучению социальной аномии и ее роли в появлении отклоняющегося поведения, выявить главные точки зрения на причины возникновения девиаций различными школами и направлениями социогуманитарной науки, проанализировать проблемы генезиса девиантного поведения и его место в советском обществе обозначенного периода;

) разобрать проявления девиаций у детей, подростков, и молодежи, и меры советского государства по их ликвидации;

) показать особенности отклонений в сфере семейно-брачных отношениях, характерных для общества, ограниченного обозначенными географическими и хронологическими рамками.

Объектом данного исследования является девиантное поведение как часть социальной реальности Советской России.

Предметом исследования является изучение проявлений отклоняющегося поведения в жизни советских граждан обозначенного периода.

Хронологические рамки работы охватывают 1920-1930-х гг., а именно мирное время, с окончания Гражданской войны, до начала Второй Мировой войны.

Географические рамки ограничиваются рубежами Советской России в пределах рассматриваемого временного периода.

Источниковая база. Непосредственными источниками являются Уголовный кодекс РСФСР 1922 г., Уголовный кодекс РСФСР 1926 г., а также Конституция СССР 1936 г. Законодательные акты изучаемого периода дают возможность рассмотреть отношение общества и государства к девиациям. Социальное регулирование напрямую зависит от законодательных норм общества.

Немаловажными источниками исследования также стали работы выдающихся ученых современной социально-гуманитарной науки, сделавших разработки в области изучения девиантного поведения и аномии. Это работы Э. Дюркгейма, Р. К. Мертона, Т. Парсонса, Т. Шибутани.

Методологическая база. В основе исследования лежат три принципа: историзма, системности и объективности. Использование принципа историзма предполагает углубление в психологию эпохи, рассмотрение протекания девиантных процессов на территории России. Системный подход позволяет рассмотреть отклоняющееся поведение во всей полноте, как составную часть советского общества. Принцип объективности представляет собой анализ присущих девиациям черт, качеств, свойств, характерным для СССР в 1920-1930-е гг. Для выявления специфики девиантного поведения в контексте российской среды используется историко-сравнительный метод. В работе применён междисциплинарный синтез, то есть соединение методов исторических с практиками, применяемыми в социологии и психологии. Таким образом, все использованные методы позволили рассмотреть поставленные проблемы комплексно.

Структура дипломного исследования соответствует целям и задачам работы. Исследование состоит из введения, трех глав, заключения, а также списка использованных источников и литературы.

1. Девиантное поведение и социальная аномия в общественном развитии советского государств в 1920-1930-е гг

Девиантное поведение - это совершение поступков, которые противоречат нормам социального поведения в том или ином сообществе. Девиантность подразумевает любое отклонение от принятых в обществе социальных норм, начиная с самых незначительных, например, нарушения пропускного режима в учреждении, и кончая самыми серьезными вроде убийства. Однако нужно особо отметить, что аномальное поведение вследствие мозговой патологии не является девиантным поведением.

Отклоняющимся поведением занимались специалисты в области биологии и анатомии, первыми выдвинув свои подходы к объяснению данного явления. Затем к его рассмотрению приступили ученые, забросившие биологическую основу и заострившие внимание на социологической и психологической составляющей патологии. С самого начала изучения девиантного поведения было выпущено огромное множество работ по исследованию отдельных его проявлений, таких как преступность, алкоголизм, наркомания, проституция и самоубийство. Такое количество литературы указывает на множественность теорий в каждом из подходов, а также на то, что единого мнения по поводу данного феномена в современной науки не существует до сих пор. Но именно в социологических трудах произошло становление данной проблематики в качестве самостоятельно оформившейся специальной социологической теории - социологии отклоняющегося поведения и социального контроля.

Родоначальником девиантологии стал французский социолог Эмиль Дюркгейм. Выпустив несколько классических трудов, он выработал теорию аномии как причину отклоняющегося поведения. Термин «аномия» он впервые ввел в работе «О разделении общественного труда», рассмотрев ее как условие одной из анормальных форм разделения труда. Слово «anomos» (беззаконный, стоящий вне норм, неуправляемый) в Древней Греции характеризовало отклоняющееся поведение человека или группы лиц, пагубно и разрушительно влияющее на общество. В Ветхом Завете аномия связывалась с грехом и порочностью, в Новом Завете - с беззаконием. Термин «аномия» был перенят для указания на пренебрежение божественным законом в Европе XVI-XVII вв..

По Дюркгейму, аномия свойственна для осуществляющего переход от традиционного к промышленному обществу, когда изменяются свойства и характеристики социума. «Функциональное разнообразие влечет за собой моральное…эти два явления развиваются параллельно, - коллективные чувства, значит, становятся все менее в состоянии сдерживать центробежные стремления…эти стремления увеличиваются по мере усиления разделения труда, а с другой, сами коллективные чувства в то же время ослабевают». Упадок коллективных представлений, норм, свойственных замкнутой корпорации, вызываются самим переходом к обществу промышленного типа. Это создает благоприятную среду для проявлений аномии, а, следовательно, и отклоняющегося поведения. Понятие аномии Дюркгейм расширил в работе «Самоубийство», где писал, что недостаток или отсутствие регуляции ведет к аномическому самоубийству, связанному с социальной дезорганизацией человеческой деятельности. Отсутствие организованных групп, которые бы направляли общественную жизнь, и вызывает аномию.

Значительный вклад в развитие понятия и представлений об аномии сделал Роберт Кинг Мертон, рассмотрев ее в условиях сложившегося индустриального общества. По Мертону, аномия - результат несогласованности, конфликта между разными элементами ценностно-нормативной системы общества, между культурно предписанными всеобщими целями и законными, институциональными средствами их достижения. Ученый считал, что она возможна на двух уровнях. Первый - это уровень всего общества, в котором нормативные стандарты поведения или убеждения либо серьезно ослаблены, либо отсутствуют. Второй - это уровень индивидуума, для которого состояние аномии характеризует социальную дезориентацию, тревогу, чувство изолированности от общества. Он выделил пять типов приспособления индивидуума к аномии (четыре последних являются видами девиантного поведения): конформность, инновация, ритуализм, бегство и мятеж, но оговаривается, что индивидуумы могут переходить от одного типа приспособления к другому.Ученый отметил два ключевых момента, что «установленные культурные ценности дают стимул стремиться к успеху, а классовая структура ограничивает доступные пути продвижения к этой цели главным образом девиантным поведением. Это сочетание культурного акцента и социальной структуры как раз и производит сильное принуждение к отклонению». Таким образом, Мертон акцентирует внимание на том, что навязывание индивидуумам определенного стиля поведения наталкивается на ограниченность легальных способов его поддержания. В результате инновационная модель действия может привести к прямому нарушению норм-запретов, свойственных в данный момент обществу, вести к нарастанию преступных проявлений, и индивидуум попадает в положение, когда действуют несовместимые требования доминирующей культуры.

Т. Парсонс расширил формулировку аномии и типологию аномических приспособлений Мертона. Он отмечал, что напряжение может приобретать форму как разрыва между определяемыми культурой целями и институционализированными средствами, так и другие формы, как, например, несоответствие ожиданий действующего в отношении самого себя ожиданиям других относительно него или неспособность действующего выработать определенные институционально ожидаемые привязанности. По Парсонсу, посредством феномена «идентификации», личность обретает мотивационно и когнитивно значимый набор ролей, а социальная система получает члена, который может вносить значимые вклады. «Недостаток интеграции означает, что это отношение соответствия так или иначе не установилось; в эту категорию попадают «девиантность», «отчуждение» и множество других феноменов».

Но в социально-гуманитарной науке существует также и другое направление исследований аномии, связанное с индивидуально-психологическим уровнем этого социального феномена, предметом которого является дисфункциональное отношением между индивидуумами и социальными подсистемами. Психологическая концепция аномии была развита Р. Макайвером и Д. Рисменом. Макайвер определял аномию как «состояние сознания», в котором чувство социальной сплоченности разрушается или совершенно ослабевает, индивидуум утрачивает ощущение принадлежности к обществу. По Макайверу, индивидуумы являются анемичными, когда: их жизни бесцельны вследствие отсутствия ценностей, что, в свою очередь, есть результат конфликтного столкновения различных культур и систем ценностей: теряя компас, указывающий путь в будущее, они лишаются настоящего; они используют свою силу или возможности ради самих себя - результат утраты моральных ориентиров в обществе капиталистической конкуренции, они изолированы от значимых человеческих отношений и связей из-за утраты почвы своих прежних ценностей. Дэйвид Рисмен считал аномию синонимом неприспособленности. По Рисмену, для аномических индивидуумов характерны поведенческие нормы, отличные от господствующих.

Отечественная социологическая наука в последние десятилетия уделяет большое внимание развитию аномистических процессов. Е.Н. Покровский подчеркивает, что аномия представляет полное «изменение индивидуальных или групповых ценностей и норм, приводящее к рассогласованию поведенческих структур и вакуумизации социального пространства. Для аномии характерно опрокидывание… ценностного мира личности или социальной группы, т.е. тотальный кризис бытия».

В.В. Кривошеев определяет аномию как состояние, характеризуемое «рассогласованием ценностно-нормативной основы функционирования, разрывом в преемственности социальных и культурных норм, изменением сознания в достижении индивидом жизненных целей, ориентации на короткие жизненные проекты в условиях быстроменяющихся общественных ориентиров».

Ж.Т. Тощенко считает аномию специфической, парадоксальной формой проявления сознания и поведения человека, характеризующую разложение системы ценностей, которое обусловлено противоречиями между провозглашенными целями и невозможностью их реализации для большинства.

Однако теория аномии является не единственной возможной причиной девиантного поведения. Э. Дюркгейм в своих работах особенное внимание уделил анализу преступности и суицида. Ученый, рассматривая преступность, утверждал, что она неотделима от нормальной эволюции права и морали и «является одним из факторов общественного здоровья, неотъемлемой частью всех здоровых обществ». Социолог подчеркивал необходимость именно социологического подхода к проявлениям социальной патологии как социально детерминированным явлениям, указывая на внешние причины отклоняющегося поведения.

Р. К. Мертон, исследовавший проблематику в том же направлении, утверждал, что некоторые формы девиантного поведения психологически так же нормальны, как и конформное поведение, а «неподчинение требованиям социальной структуры укоренено в изначальной природе человека». Именно во многом благодаря ему девиантология стала самостоятельным научным направлением. Американский социолог рассмотрел, как социальная структура может побуждать некоторых членов общества к девиантному поведению, подчеркнув, что «самый сильный толчок к отклоняющемуся поведению получают низшие страты».

Американец А. Коэн выработал теорию неоднородности и изменчивости нормативно-ценностной системы общества, также выделив социальную дезорганизацию в качестве первопричины девиаций. Он полагал, что рассогласованность целей, средств и выбор соответствующего типа поведения зависит от структуры возможностей, которая реагирует на поведение индивидуумов, открывая или закрывая законные и незаконные возможности.

Психологический подход к характеристике социальных девиаций представляет собой концепции ученых, согласно которым отклоняющееся поведение зависит от психологических отклонений личности, наличием различных комплексов, неустойчивости психики индивидуума, а также невозможности удовлетворения инстинктов человека вследствие общественных ограничений. Это направление получило развитие в трудах З. Фрейда, А. Адлера, К. Юнга, К. Хорни, К. Лоренца, Дж. Мида, Т. Шибутани, Р. Андри и др.

Т. Шибутани выделил три типа девиантного поведения: 1) из-за различия в стандартах поведения в разных эталонных группах; 2) из-за временной утраты самоконтроля, особенно под влиянием сильного возбуждения; 3) из-за плохого личностного приспособления.

Социально-психологический подход представлен в концепции социальных отклонений Р. Харре и теории поведения добровольного риска С. Линга. Оба исследования истолковывают причины возникновения отклоняющегося поведения посредством изучения психологического состояния девианта с учетом изменения его положения в системе социально-политических координат.

Феноменологическая социология в лице Д. Силвермена и Д. Уолша указывает, что девиация есть итог субъективной оценки и общественного контроля, а не внутреннее качество.

Л. Ф. Селлин в качестве основы отклоняющегося поведения видел конфликт между нормами субкультуры, к которой отождествляет себя девиант, и господствующей культурой. Обусловлено, по мнению ученого, это тем, что интересы субкультуры не соответствуют нормам общества.

Ф. Миллер, изучая преступность, писал, что отклоняющееся поведение прививается индивидууму в результате повседневного контакта с девиантами, составляющими субкультуру низших слоев населения.

Согласно теории социального конфликта, разработанной Л. Козером и Р. Квинни, отклоняющееся поведение возникает из-за происходящего между противоположными группами общественного конфликта, опосредующего появление норм и обязанности следования им. Представители радикальной криминологии, в частности, З. Тэйлор и П. Уолтон, считают, что девиантное поведение является следствием противостояния нормам капиталистического общества.

Я. И. Гилинский выработал свою теорию происхождения девиантного поведения. Он пишет, что «источником девиантного поведения как социального явления служит социальное неравенство». Гилинский отмечает, что «главным в генезисе девиантного поведения является не сам по себе уровень удовлетворения материальных и духовных потребностей, а степень различий, разрыв в возможностях их удовлетворения для разных социальных групп». Ученый также в качестве общей причины индивидуального отклоняющегося поведения приводит «социальную неустроенность как результат несоответствия объективных свойств индивида».

Хагуров Т.А. считает, что девиантность социально определена, то есть когда большинство людей общества или социальной группы считают какое-либо поведение отклоняющимся от нормы, то оно и является девиантным. Большинство стремится навязать свои представления о норме меньшинству. В результате, широкое разнообразие форм поведения считалось и считается девиантным. Даже внутри одного и того же общества могут наблюдаться значительные различия в том, что люди считают девиантным поведением.

Однако девиантное поведение - достаточно сложное явление, причины его стоит искать и в самой социальной действительности. Советское общество в 1920-30-е гг. переживало процесс становления, а именно в переходное время и в кризисных условиях возрастает возможность того, что индивид совершит девиантное действие. Социальными явлениями, признанными в 1920-30-е гг. отклоняющимися, как на властном, так и на бытовом уровне, были вышеперечисленные алкоголизм, преступность, самоубийство, проституция, хулиганство и др.

Преступность - наиболее опасный вид девиантности, который состоит в таких отклонениях от социальных норм, которые запрещены уголовным законом. Преступность - сложное социальное явление, не имеющее «естественных» границ и определяемое с помощью двух разнопорядковых критериев: общественной опасности, реального вреда и предусмотренности уголовным законом.

Общество всегда уделяло особое внимание проблеме поведения людей, которое не соответствует общепринятым или официально установленным социальным нормам, поэтому социальный контроль является важным фактором стабильности государства. Отчасти подобным регулятором девиаций преступности является Уголовный кодекс.

Уголовный кодекс 1922 г. признавал преступлением «всякое общественно-опасное действие или бездействие, угрожающее основам советского строя и правопорядку, установленному рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период времени» (ст.6). Наказаниями, налагаемыми по Уголовному кодексу, были: изгнание из пределов РСФСР на срок или бессрочно; лишение свободы со строгой изоляцией или без таковой; принудительные работы без содержания под стражей; условное осуждение; конфискация имущества - полная или частичная; штраф; поражение прав; увольнение от должности; общественное порицание; возложение обязанности загладить вред (ст. 32). Уголовный кодекс также занял позицию принципиальной незаменимости штрафа лишением свободы. Тем самым исключалась возможность неимущим осужденным лишаться свободы только потому, что они не имели средств для оплаты штрафа, а имущим откупиться деньгами от лишения свободы. При невозможности оплатить штраф он заменялся принудительными работами без содержания под стражей.

Либерализация социального контроля и уголовного законодательства в Советской России была зафиксирована в Уголовном кодексе 1926 г., где термин «наказание» был заменен на «меры социальной защиты». Ссылка и высылка в Уголовном кодексе РСФСР оценивались как основные или дополнительные наказания «на срок не более пяти лет в отношении тех совершивших преступление лиц, оставление коих в данной местности признается судом общественно - опасным» (ст. 35). Тем самым была создана легальная основа для грядущих репрессий 30-х гг. в отношении лиц, преступлений не совершавших, но общественно опасных по различным произвольным оценкам, и тогда террор стал основой уголовной политики.

В СССР вся уголовная статистика была засекречена. Данные за первые годы советской власти неполны и отрывочны. С 1925 по 1928 гг. были осуждены 3 739 196 человек. Всего же за первые 10 лет советской власти число осужденных приблизилось к 10 млн. человек, т.е. уже был осужден каждый 15-й житель страны. Криминальный мир был крайне отделен от мира повседневности путем реальной борьбой с преступностью и умолчанием о той преступности, которая имелась. За 1937-1938 гг. были осуждены как «враги народа» (и члены их семей) 1 344 923 человека, из них 681 692 - к расстрелу. Кроме того, значительное число лиц было уничтожено «без суда и следствия» (они не попали в статистические сведения). Огромное количество людей было выслано «в административном порядке» и погибло в нечеловеческих условиях мест поселения. Так, только в 1930-1931 гг. было выселено «кулаков» 1 803 392 человека. С января 1935 г. по июнь 1941 г. было репрессировано свыше 19 млн. человек, из них в первый же год после ареста погибло (казнено, умерло, в том числе под пытками) около 7 млн. человек.

С первых лет советской власти появилась реальная опасность сращивания интересов преступности и правоохранительных органов на базе тотального расхищения формально обобществленной экономики. Только в 1920 г. по 79 губерниям сотрудниками милиции было совершено не менее 8 тыс. различных преступлений. Не случайно уже 30 ноября 1922 г. ЦК РКП(б) издал циркуляр «О борьбе со взяточничеством». В те же годы быстро растет и профессиональная преступность, закладывается фундамент организованной преступности.

Изменения в уголовном и уголовно-процессуальном законодательстве РСФСР, реорганизация правоохранительных органов, в том числе и милиции, преследовали в 1920-е гг. цель приспособить правоохранительную систему к изменениям, произошедшим в жизни общества и государства.

После революции воровская элита была частично уничтожена, частично эмигрировала, и в начале 1920-х гг. преступники с квалификацией попроще поддались соблазнам безнаказанных грабежей, налетов, мародерства. Основная форма организованной преступности в эти годы - банда. Банды орудовали и в городах и в сельской местности. Крупные города России захлебнулись в крови криминального террора. В 1920-е гг. резко вырос уровень хозяйственных преступлений, преступлений против личности, преступлений против собственности, должностных преступлений. Разгул преступности стимулировался уничтожением картотек полиции, которое предприняли большевики, объявив «уголовный элемент» социальным попутчиком пролетариата.

Преступность расценивалась в большинстве случаев с классовой точки зрения. Советская пресса вынуждена была выполнить и идеологическую задачу возбуждения чувства злорадства по отношению к представителям новой буржуазии. Кражам, ограблениям и даже убийствам чаще всего подвергались относительно имущие граждане. Советские обыватели имели надежду, что преступники обойдут его стороной, имея возможность ограбить нэпмана или кого-нибудь из «бывших». Не случайно в городской устной мифологии Петрограда начала 1920-х гг. возникла легенда о «благородных» разбойниках. Почти в каждом районе в то время существовал свой защитник бедных из числа уголовников.

Время года влияло на характер совершаемых преступлений, например, наступление темных осенних ночей, приводило к увеличению различных краж и вооруженных налетов. По количеству уголовных дел город опережал село, а преступность региона была тем выше, чем более городской характер имела местность. При этом городская преступность была ориентирована против собственности, в то время как сельская - против личности.

Во второй половине 1930-х гг. специалисты правоохранительных органов осознают опасность клана «воров в законе». Руководством начинает проводиться политика непримиримой борьбы с ними, прежде всего в местах лишения свободы. Администрацией тюрем и лагерей использовались такие способы, как дискредитация - распространение ложных, порочащих авторитет вора слухов. Власти поддерживали те категории заключенных, которые вступали в конфликт с ворами, вплоть до организации убийств. В системе управления лагерей создаются специальные тюрьмы с особо строгим режимом содержания, впоследствии получившие название «Белые лебеди». По замыслу администрации, туда должны были свозиться «воры в законе» для перевоспитания, в том числе путем террора.

Нередким явлением в 1920-1930-е гг. были «пьяные» преступления, то есть преступления, совершенные в состоянии опьянения. Доля лиц, осужденных за преступления, совершенные в состоянии опьянения, с 1923 по 1928 гг. увеличилась более чем в 7,5 раза. На фоне постоянного роста «пьяной» преступности, как в городе, так и в деревне, в 1920-е гг. в целом особенно выделяются преступления, связанные с оскорблением власти (50%), присвоением власти (41,1%), а также массовые беспорядки и бандитизм. В имущественных преступлениях роль алкоголя более заметна (в 1925 г. - 5,8%, в 1927 - 13,8%).

И в городе, и в деревне рост «пьяной» преступности в 1920-е гг. обгонял рост «трезвой». По половому признаку «пьяная» преступность также отличалась от «трезвой». В среднем в России в 1920-е гг. 85% всех преступлений совершали мужчины, 15% - женщины, а в состоянии опьянения 97% - мужчины и лишь 3% женщины. Сельские женщины «лидировали» лишь по нескольким видам преступлений, а именно: самоуправство, принуждение к занятию проституцией, сводничество и содержание притонов разврата, поджог. Под воздействием алкоголя совершалось больше всего бытовых преступлений, в первую очередь - преступлений против личности. Среди подобных преступлений выделяются хулиганство, тяжкие телесные повреждения и умышленные убийства. В городе они совершались чаще, чем в деревне.

Пьянство не является причиной преступности, но между ними существует нерасторжимая связь, и рост потребления спиртного всегда сопровождается ростом преступности. По мере роста потребления алкоголя росла и «пьяная» преступность.

Пьянство в России получило широкое распространение в ходе революционных событий и гражданской войны и стало серьезной проблемой. Поэтому на протяжении 1920-х гг. страна быстро вернулась к дореволюционным нормам потребления спиртного.

Поначалу новая власть не собиралась вплотную заниматься сферой производства и потребления алкогольных напитков. В 1919 г. СНК РСФСР как бы продолжил действие сухого закона, запретив своим постановлением изготовление и продажу спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ, за исключением легких виноградных вин. Это было связано скорее с нависшей над страной военной опасностью, а также необходимостью сохранить хлебные запасы для населения и нужное количество спирта для промышленности, однако, как само собой разумеющееся предполагалось, что в новом обществе пристрастие народа к спиртному исчезнет по причине отсутствия социальных корней пьянства.

Вероятно, подобный социальный оптимизм и стал причиной первых послаблений в алкогольной сфере, предпринятых уже в 1921 г. Так, специальным постановлением Совнаркома РСФСР от 9 августа 1921 г. была разрешена продажа виноградных, плодово-ягодных и изюмных вин с содержанием алкоголя не более 20 градусов, на что требовалось особая санкция отделов управления местных исполкомов. 26 июня 1921 г. было издано очередное Постановление СТО о государственно-спиртовой монополии, запрещавшее выпускать спирт из заводов и складов на внутренний рынок для реализации без особых нарядов Центра. В результате этих и других мер к 1923 г. государственное производство пищевого спирта упало почти до нуля. Однако население, не собиравшееся отказываться от крепких спиртных напитков, отсутствие водки компенсировало самогоном.

Возрожденная в 1922 г. государственная винокуренная промышленность не могла сколько-нибудь серьезно конкурировать с дешевым самогоном. Переход от продразверстки к продналогу позволил крестьянству увеличить посевные площади для производства товарного зерна. Однако основным, практически монопольным потребителем большей части зерна было государство. Это обстоятельство заставило крестьян искать выход для повышения доходности своего хозяйства, который оно нашло в перегонке зерна в самогон. Конечный продукт данной обработки приносил доход в 7-8 раз больший, нежели сдача зерна. Кроме этого, самогон являлся «жидкой валютой» нэповского общества и активно применялся для обмена на различные товары, как в деревне, так и в городе. Таким образом, для части населения производство самогона стало существенным источником дополнительного дохода. В каждом втором крестьянском хозяйстве был самогонный аппарат, и практический каждый крестьянин хоть однажды прибегал к выгонке самогона для свадьбы, похорон или других «обрядовых» поводов. Возобновилась традиция ходить в гости по праздничным дням, которых в 1920-е годы было немало. Прибавление к старым религиозным праздникам новых, революционных, давало лишний повод для застолья.

С восстановлением выделки самогона в 1921-1922 гг. от любительских попоек потребление самогона быстро перешло в привычку пьянствовать. Лишь эпизодически борьбой с пьянством занимались местные партийные и комсомольские ячейки, принимая на своих собраниях порой утопические директивы.

И не случайно именно против самогоноварения был направлен главный удар коммунистической пропаганды. Одним из первых в 1923 г. его нанес В. Маяковский агитационным лубком «Вон - самогон!». Идеологическая подоплека антисамогонной кампании очевидна: стихи, иллюстрированные автором, трактовали пьянство как политическое зло, провоцируемое врагами Советской власти. Соответственно, борьба с алкоголем уподоблялась борьбе с контрреволюцией. Только после выпуска в продажу в первых числах декабря 1924 г. напитков 30-градусной крепости удалось сбить волну самогоноварения в городах, но не в деревне.

Повседневность российского рабочего класса не в меньшей степени, чем у сельских жителей, была тесно связана с употреблением спиртных напитков. Однако настоящим бичом городской жизни пьянство становится именно в годы нэпа. С переходом к нэпу губернии России захлестнула к тому же и пивная волна.

Окончательная отмена сухого закона произошла в 1925 г. Последствия сухого закона, а потом и его отмены сделали проблему алкоголизации высокоактуальной, а борьба с пьянством и алкоголизмом стала государственной задачей. Еще в 1924 г. на Октябрьском пленуме ЦК РКП(б) И.В. Сталину удалось протащить решение о государственном производстве и торговле водкой, правда, как «вынужденную», «грязную» и «временную» меру, и «пьяная» выручка получила «созидательное» направление. А на основании введенной 5 октября 1925 г. казенной винной монополии, исключительное право на приготовление и продажу 40-градусной водки получил Центроспирт, который выбросил ее на рынок по «демпинговой» цене в 1 р. за бутылку. Эта мера привела к постепенному исчезновению самогона с городского рынка. Уголовный Кодекс РСФСР 1926 г. не предусматривал наказаний за самогоноварение. Перестало оно преследоваться и в административном порядке. Однако в стране резко увеличилась смертность в результате отравления спиртным: с 2,6 случаев на 100 тыс. человек в 1922 г. до 44 - в 1928 г. Возросло и число лиц, страдавших алкогольными психозами. Алкоголизм также стал одной из причин участившихся случаев самоубийств. За первый «полноправный» алкогольный 1925-26 г. хозяйственный год преступность в крупных городах подскочила в десятки раз. Пьянство породило целую волну хулиганства. Все это привело к появлению в октябре 1926 г. в Ленинграде первых в стране вытрезвителей, а весной 1927 г. - наркологических диспансеров. В составе наркологического диспансера существовали максимально приближенные к населению формы помощи - наркологический кабинет, наркологический пункт и наркологическое отделение на предприятии, дневные и ночные наркологические стационары. Для стационарного лечения больных алкоголизмом выделялись специализированные стационары и отделения психиатрических и общесоматических больниц. Для принудительного лечения больных алкоголизмом была создана сеть лечебно-трудовых профилакториев.

Частично причины роста пьянства после отмены сухого закона носили бытовой характер, однако более явными стали элементы ретритизма (ухода от действительности) в поведении пьющих людей, особенно безработных. В сводках и обзорах тех лет упоминались и такие причины пьянства, как ощущение социальной нестабильности, острая неудовлетворенность бытовыми условиями жизни и, прежде всего, издержками жилищной политики советского государства.

Советская власть безуспешно принимала меры по борьбе с алкоголизмом, ведь позиция властей по отношению к пьянству была двойственной: с одной стороны, его негативные социальные последствия были очевидны, а с другой стороны, доходы с питий были важной статьей бюджета. Поэтому задача борьбы с пьянством была переложена на плечи общественности. Это позволяло, в случае необходимости, совершить резкий поворот в алкогольной политике в противоположную сторону или, по крайней мере, контролировать антиалкогольную кампанию со стороны, придавая ей нужную направленность и остроту.

Своего пика антиалкогольное движение достигло в 1928-1929 гг. В начале 1928 г. было создано «Общества по борьбе с алкоголизмом», члены которого смысл своей деятельности видели в том, чтобы «оно будоражило общественное мнение, создавало настроение в массе, проводило законы». Организованная борьба совпала по времени и целям с всесоюзным комсомольским культпоходом, как в городе, так и в деревне.

Важнейшей частью антиалкогольной кампании стал плакат, который связывал искоренение пьянства с завершением культурной революции, с антирелигиозной пропагандой и с повышением культурного уровня населения. Почти повсеместно (в том числе и в школах) возникали ячейки юных друзей ОБСА. В Москве, Ленинграде, Вологде, Перми, Рыбинске тысячи детей выходили на улицы с лозунгами: «Мы требуем трезвости от родителей» и «Долой водку». Московский областной слет пионеров принял решение об отказе старших братьев - комсомольцев - от употребления алкогольных напитков. В рабочих аудиториях в дни получки периодически проводились встречи родителей и детей под лозунгом «Отец, брось пить! Отдай деньги маме!» .

После принятия политических решений о свертывании нэпа накал на фронте антиалкогольных битв резко пошел на убыль. В апреле 1932 г. прекратило свою деятельность и «Общество по борьбе с алкоголизмом», как мешавшее «добыванию» средств на индустриализацию, а вместо него возникло более аморфное движение «за здоровый быт». Были фактически полностью прекращена антиалкогольная пропаганда, перестали публиковаться сведения и статистические данные о распространении пьянства в стране. Изменилась и медицинская трактовка заболеваний алкоголизмом: теперь принималось во внимание только его влияние на психику. В центральных и местных газетах, еще недавно так бойко откликавшихся на разные антиалкогольные инициативы и мероприятия, тема борьбы с пьянством фактически исчезла со страниц.

Развернувшиеся в стране репрессии не могли не повергнуть часть населения в депрессивное состояние, выход из которого многие искали в пьянстве. Обстановка психологической неуверенности, усугубившаяся общественно-политической ситуацией в стране, вызывала чувство страха или желание выдвинуться. Одних это толкало к конформному поведению, других - к ретритизму, выражавшемуся в алкогольной зависимости. Пьянство и алкоголизм являлись реальностью советского общества 1930-х гг.

Во второй половине 30-х годов спиртные напитки продавались свободно, люди привычно ходили в пивные и рестораны. Пиво и водка продавались даже в столовых предприятий и учреждений. А уже к 1940 г. производство спирта вдвое превысило довоенные показатели.

Еще одним видом девиантного поведения, разрушающего личность, является наркомания. Наркомания - заболевание, выражающееся в физической и психической зависимости от наркотических веществ, непреодолимом влечении к ним, приводящее к истощению организма. Биологические и социальные корни наркомании во многом аналогичны пьянству, однако последствия заболевания еще более разрушительны. Однако, прежде всего, рост наркотизации обусловлен социально: неблагополучием, отчуждением человека от общества, уменьшением числа каналов легальной вертикальной социальной мобильности, утратой смысла жизни, личностными проблемами.

В 1920-е гг. проявилась тенденция, ранее не характерная для России. Минувшие войны значительно увеличили число наркоманов, состоявших на учете в наркологических диспансерах. Но не только увечья и физические страдания побуждали колоться морфием. Победивший народ не замедлил приобщиться к наркотикам как к определенному виду роскоши, доступному ранее только имущим классам. Наркотики также стали проникать в «чистые» социальные слои, а именно, в среду молодых рабочих. Причины распространения наркотиков следует искать в тесной связи рабочих с проститутками. Не в последнюю очередь этому способствовал запрет в первой половине 1920-х гг. на производство водки, традиционного элемента рабочего досуга.

Взрослые нередко приходили к наркотикам через алкоголь и подсаживали на них и ближайшее окружение. В середине 1920-х гг. кокаин или, как его называли, «марафет», принял пугающе масштабное распространение, получая широкий сбыт на улицах, в притонах, в продаже из-под полы, его можно было достать на базаре в любом крупном городе России. Спекулянты привозили в Россию немецкий, польский, японский кокаин, который неизменно пользовался большим спросом. В новых социальных условиях не был забыт и эфир, продолжали существовать подпольные опиумокурильни.

Уголовно-правовая ответственность за преступления, связанные с наркотиками, впервые законодательно была установлена в конце 1924 г. Был принят ряд нормативных актов, которые устанавливали государственную монополию на торговлю наркотическими веществами, порядок отпуска и учета их, и, таким образом, они предусматривали ответственность за незаконное изготовление и сбыт наркотических веществ. В 1924 г. было создано государственное общество по сбору и переработке опия. В августе 1926 г. была введена государственная монополия на опий. А в декабре 1934 г. специальным постановлением Совета Народных Комиссаров индийская конопля была признана одурманивающим веществом, за ее посев предусматривалось наказание - до двух лет лишения свободы.

В 1920-х гг. сформировалась оценка наркомании как болезни «порочной», связанной с условиями жизни, так как наркомания имела большое распространение среди деклассированных элементов - бродяг, проституток, преступников. Советское государство взяло на себя заботу об их жизни и лечении, тем самым ликвидировав для них необходимость добывания наркотиков преступным путем. До 1929 г. наркоманы города Свердловска имели возможность получать наркотики без особых затруднений в любой аптеке. Распоряжением горздравотдела от 1929 г. наркоманы были прикреплены к определенной аптеке, где наркотики им отпускались по рецептам наркопункта. Наиболее распространенными формами наркомании были морфийная в сочетании с героином, кокаином, алкоголем и опием. Средний возраст мужчин-наркоманов соответствовал 31-35 годам, а женщин - 26-30 годам.

Главный удар по наркомании был нанесен в 1925 г., когда власть санкционировала выпуск водки. Устойчивая традиция употребления крепкого спиртного не давала человеку в условиях наличия легкодоступного крепкого спиртного и затрудненного допуска к наркотикам (во второй половине 1920-х гг. произошло укрепление государственной границы, таможни, ужесточился контроль над отпуском и использованием обезболивающих препаратов в больницах и аптеках) случайно «подсесть» на морфий. Наркотический бум постепенно спадал. В провинции это произошло раньше, тогда как в столичных городах позднее.

В конце 1920-х гг. изменилась и структура потребляемых наркотиков, место кокаина, как самого распространенного наркотика, заняли гашиш и ганаша, то есть легкие наркотики. А уже в 1930-е г. отрицалась сама возможность наркомании при социалистическом строе. Поэтому произошла «ликвидация» наркотизма в Советской России, являвшейся по сути лишь замалчиванием проблемы.

Одним из самых сложных социальных феноменов является суицидальное поведение. Суицид - это намеренное лишение себя жизни. В 1920-е гг. количество самоубийств в России увеличилось, но это происходило во всем мире, хотя Россия продолжала пока оставаться в числе стран с невысоким уровнем суицидального поведения. Если общий уровень завершенных самоубийств на 100 тыс. человек на 1923 г. составлял 4,4, то к 1926 г. уже он составлял 6,4. Безусловно, количество самоубийств быстрее росло в крупных городах, в частности в столицах. Причем Ленинград быстро и остро «отреагировал» на Октябрьский переворот 1917 г. и последующие катаклизмы, а в Москве «суицидальная реакция» наступила несколько позднее, с 1922 г. Общий уровень самоубийств в 1926 г. в Москве и Ленинграде составил 41,8 среди мужчин, 19,5 среди женщин, в других городах соответственно 26,4 и 11,0 и в сельской местности - 7,3 и 2,4. Доля женских самоубийств составила в 1923 г. - 36,5%, 1924 г. - 35,7%, 1925 г. - 32,5%, 1926 г. - 29,5%, что в целом выше, чем в других европейских странах. Особенно высок был уровень молодежи возрастов от 18 до 29 лет.

Среди способов добровольного ухода из жизни (на 1926 г.) первое место по-прежнему занимало повешение - 49,7%, далее следуют: с помощью огнестрельного оружия - 23,9%, отравление - 14,6%, утопление - 4%, с помощью холодного оружия и путем попадания под транспорт - по 3%, падение с высоты - 0,5%, иное - 2%. При этом городские женщины «предпочитали» отравление, а мужчины и сельские жительницы - повешение.

В 1920-е гг. подтвердился весенне-летний пик самоубийств (свыше 57%), максимум их приходится на июнь, минимум - в январе. По дням недели в городах наиболее «суицидогенны» понедельник и среда, самый благополучный день - воскресенье, но в сельской местности максимум самоубийств приходится именно на воскресенье и понедельник. Гипотетически можно связать такое недельное распределение (максимум - в понедельник) с похмельным синдромом. В течение суток число самоубийств увеличивается: от минимума утром (4-9 ч), возрастая к вечеру (16-21 ч) и ночи (23-3 ч), достигает максимума днем (10-15 ч).

Уровень самоубийств всегда повышается в годы экономических и идеологических кризисов, депрессий, «смены вех» и роста безработицы, что полностью соответствует картине 1920-х гг. Как «продукт состояния общества», самоубийства, точнее их уровень и динамика, служат наравне с убийствами одним из важнейших индикаторов социальной, экономической, политической ситуации и ее изменений, «барометром» жизнедеятельности общества, его благополучия (или неблагополучия).

Стоит отметить еще один вид девиантного поведения, характерного конкретно для начала 1920-х гг. Голод, принявший столь чудовищный размах, сопровождался такими разрушающими саму человеческую природу явлениями, когда человек был вынужден переступать грань между ним и животным: чтобы выжить люди порой прибегали к трупоедству и людоедству. Местные власти не сразу стали бороться с этим явлением, и, например, только в апреле 1922 г. руководство Башкирии было вынуждено принять специальное постановление «О людоедстве», направленное на борьбу с трупоедством и людоедством, а также на пресечение торговли человеческим мясом. Голод ослабил жизнеспособность выживших, резко изменил психику и поведение русских граждан, особенно молодого поколения: произошла нравственная и социальная деградация, проявившаяся в росте преступности, вымогательства и взяточничества.

Причины девиантного поведения сложны и многогранны, но бесспорным является факт, что обусловлены они отчасти реалиями общества, переживавшие в 1920-30-е гг. в Советской России не лучшие времена. Война и революция с их потрясающими переживаниями, большее количество инвалидов и травматиков, в частности с ослабленной нервной системой, эпидемии, в особенности недоедание голодных годов, сделали многих менее устойчивыми против алкоголя, наркомании. Последствием гражданской войны стала повсеместная преступность, хулиганство, перерастающее в бандитизм. Однако карательная политика государства, которая должна была оказывать существенное влияние на динамику роста девиаций, вследствие непродуманности ее в теоретическом плане и политизированности в практическом плане, не выполняла своих функций, а в некоторых моментах даже невольно стимулировала его. Административно-уголовные меры борьбы с девиациями не приносили желаемых результатов. Более того, власть даже не видела действенного выхода из сложившейся ситуации, и даже политика террора 1930-х гг. не смогла искоренить отклоняющееся поведение, а лишь привела к его маскеровке.

. Детские и молодёжные девиации и меры советского государства по их ликвидации

Детство - самая светлая и беззаботная пора в жизни человека. Но, к сожалению, многие дети лишены этого счастья в силу различных обстоятельств. Войны и революции начала XX века привели к убыли мужского населения и росту такого явления, как безотцовщина. Голод, эпидемии и экономическая разруха, разрушение семейных устоев, усугубив ситуацию, способствовали увеличению безнадзорности, беспризорности и преступности несовершеннолетних. Беспризорность и социальное сиротство - это социальная почва для произрастания девиантного поведения. Беспризорный - это в большинстве случаев обычный ребенок, в силу обстоятельств лишенный заботы родителей или семьи, не находящийся под опекой специализированного детского учреждения, ведущий бездомный образ жизни и вынужденный самостоятельно бороться за свое существование.

К вышеперечисленным социально-экономическим причинам безнадзорности и подростковой девиации относятся также такие социальные факторы как кризис семьи, увеличение разводов, ухудшение климата в семье, грубое обращением с детьми, физическое насилие. Психологические причины в свою очередь увязывают с увеличением числа детей, имеющих выраженные психофизические аномалии, черты асоциального поведения. Среди подрастающего поколения такие дети составляют 3-5 процентов. Но все эти причины тесно увязаны между собой и дополняют друг друга.

Основные психофизиологические свойства детей, формирующихся в условиях бездомной жизни, черпают свое содержание из раннего включения ребенка в жестокую уличную борьбу, при отсутствии воспитывающей помощи взрослых и нормальной детской среды. У беспризорных очень развит инстинкт самосохранения, что не наблюдается у других детей соответствующего возраста. Выражена эмоциональная возбудимость, которая часто развивает привычку к искусственным возбуждениям: наркотикам, алкоголю, азартным играм. Чувственные элементы половой жизни пробуждаются раньше обычных физиологических возрастных норм.

Большая часть кокаинистов была моложе 20 лет. Беспризорные дети начинали нюхать кокаин с 10-12-летнего возраста, в основном заражаясь, и, заражая своим пристрастием друг друга. В 1921 г., на четвертой сессии ВЦИК VIII созыва, число беспризорных детей, срочно требовавших помощи, оценивалось в 7,5 млн., таким образом, доля несовершеннолетних, принимавших наркотики, достигла почти 10% общего их числа.

В 1920-1930-е гг. беспризорность приняла угрожающие размеры, достигнув своего пика, поэтому она стала важнейшей государственной и общественно-педагогической проблемой. Однако организованная борьба с детской беспризорностью в советской России была начата не властью, а обществом. Еще осенью 1918 г. по инициативе В. Г Короленко в стране возникла независимая общественная организация - Лига спасения детей, возглавляемая Е.Д. Кусковой, Н.М. Кишкиным, Л.А. Тарасовичем, Е. Пешковой и другими представителями русской интеллигенции. Лига была вполне легальной организацией, утвержденной совнаркомом. Однако к началу января 1921 г. советская власть распорядилась, чтобы все детские учреждения Лиги спасения детей были переданы в распоряжение Московского отдела народного образования.

В 1920-е гг. проблема беспризорности получила открытое признание. Уже в 1921 г. в советской прессе стали появляться статьи и заметки о беспризорниках, а летом 1922 г. в «Известиях» была опубликована сводка РКИ о детской беспризорности и преступности несовершеннолетних, а до этого подобные сведения были достоянием ограниченного круга руководителей страны. С 1923 г. стала появляться более или менее серьезная литература о беспризорности. Нельзя не упомянуть и о привлечении общества, отдельных граждан к решению проблемы. Правда, это участие было строго дозированным и контролируемым. Именно в 1925 г. по инициативе властей была создана общественная организация «Друг детей». В задачи общества входило: ликвидация неграмотности среди беспризорных, оказание содействия в розыске родителей и родственников, предотвращение жестокого обращения с детьми, содействие деткомиссиям и детским домам. На практике же создание различных «добровольных» обществ являлось попыткой государства переложить бремя расходов с госбюджета на частных лиц и общественные организации. Для многих категорий граждан участие в подобных организациях было обязательным.

В 1920-е гг. проблемами беспризорности занимались Государственный совет защиты детей (председатель А. В. Луначарский), Наркомпрос РСФСР, комиссия по улучшению жизни детей при ВЦИК (Деткомиссия ВЦИК, председатель Ф. Э. Дзержинский), социальные инспекции на местах, «Фонд имени В. И. Ленина для оказания помощи беспризорным детям», различные ведомства и организации (наркомздрав, наркомпрос, НКВД, профсоюзы, комсомол, партийные органы, женотделы и т.д.). Опытные педагоги стремились создавать беспризорным детям максимальные возможности для нормального развития, проявления самостоятельности, инициативы, полезной творческой деятельности. Содействие оказывали профсоюзы, комсомол, партийные организации. Милиция, ГПУ и уголовный розыск вели учёт беспризорников. При местных органах образования были созданы отделы социально-правовой охраны несовершеннолетних. Тысячи бараков, детских уличных столовых и ночлежек были разбросаны практически по всей стране. По сводкам 23-х административно-территориальных единиц на 1 августа 1922 г. число голодающих детей составило 9893700, что вынудило главную их задачу ограничить спасением детей от голода и физической смерти.

Основная же тяжесть работы приходилась на местные органы народного образования (ОНО). При каждом ОНО были созданы отделы социально-правовой охраны несовершеннолетних (СПОН), в структуру которых входили стол опеки, детский адресный стол, юрисконсультская часть и комиссия по делам несовершеннолетних. Помимо них существовали также детские социальные инспекции, представлявшие собой нечто среднее между обществом милосердия и полицией нравов. Отделы СПОН больше занимались циркулярной работой и проведением заседаний, а социальные инспекторы работали, проводя облавы на беспризорников, обследования условий содержания детей в приютах, неся дежурство в местах скопления беспризорников. Однако по причине недостаточного финансирования, постоянного сокращения штатов не хватало ни тех, ни других.

Спасенные дети постепенно возвращались в семьи или в трудовую обстановку. Стоит отметить, что 65% беспризорников имели живых родителей. К 1925 г. по официальным данным в СССР насчитывалось 334 500 зарегистрированных беспризорных, а в РСФСР, УССР, БССР, ЗСФСР и Туркестанской ССР действовало 3 701 учреждение для таких детей. Основное их число располагалось в России - 2 777 учреждений, в них содержалось более 220 тыс. детей. Основными типами учреждений являлись: приемники для оказания первой социальной помощи, детдома дошкольного и школьного возраста, для физически дефективных и умственно отсталых и детский городок как комплекс разнотипных учреждений. Основную группу в них составляли дети от 8 до 14 лет. По социальному происхождению это были дети ремесленников, кустарей, мелких служащих, погибших солдат.

Основная задача детдомов заключалась в том, чтобы дать воспитанникам общее политехническое образование и практические трудовые навыки. С этой целью при детдомах России было организовано свыше тысячи мастерских, им выделено около 230 земельных участков. К сожалению, трудились в них лишь 30 000 детей. Скудным оставался и бюджет детдомов. Вначале схема борьбы с беспризорностью была простой: ребенок с улицы - детский приемный пункт - детский дом. Такой порядок очень скоро привел к переполнению детдомов, которые государство было уже не в силах содержать. Вскоре детдома вовсе стали переводиться на местный бюджет, поэтому их число заметно сократилось. Ради сокращения расходов они нередко переводились в глухие деревни и монастыри. А в 1925 г. в стране началась компания по усыновлению детей с целью разгрузить детские дома. Из детдомов детей реэвакуировали на родину или отдавали нашедшимся родителям. В результате дети часто вновь становились беспризорниками. Оригинальными способами устройства подростков являлись выдача замуж или женитьба, направление в армию, военные школы и музыкантские команды.

Для подростков, страдавших тяжелыми формами психических недугов, Наркоматом здравоохранения были открыты специальные учреждения медико-педагогического характера - психоневрологические школы, санатории. В 1927 г. имелось 11 учреждений подобного типа в Ленинграде, Воронеже, Казани, Саратове и некоторых других городах. В начале 1920-х гг. в Москве открылась наркосекция по борьбе с наркотизмом среди детей. С середины 1920-х гг. начали работать курсы усовершенствования и подготовки работников в этой области. 8-10 декабря 1923 г. состоялась научная конференция по вопросам наркотизма. В Москве больные концентрировались в Преображенской психиатрической клинике, а те, кто совершал преступления, - в трудовом доме для несовершеннолетних правонарушителей.

Хотя большинство беспризорных попадало в детские дома, трудовые коммуны, колонии, общеобразовательные школы, десятки, а то и сотни тысяч «неохваченных» беспризорных детей и подростков пополняли криминальную среду, попрошайничали, вели асоциальный образ жизни.

В Ленинграде, например, вплоть до 1929 г. бедствием являлась детская проституция, несмотря на то, что законодательно преследовалось именно посягательство на честь и достоинство личности несовершеннолетних, вовлечение в проституцию социально незрелых девушек. Но основным средством существования для беспризорников являлось мелкое воровство.

Решение проблем беспризорности потребовало специальных решений ВЦИК и Наркомпроса РСФСР. Был принят закон «Об организации дела борьбы с детской беспризорностью».

Среди основных мероприятий, направленных на решение этой проблемы, стали (наряду с помещением беспризорных в детдома) назначение опеки, передача детей на договорных началах в крестьянские семьи, ремесленникам и кустарям, направление подростков на производство в государственный сектор, оказание адресной материальной помощи на дому детям, стоящим на грани нищеты и беспризорности, защита прав и интересов детей и подростков, развертывание внешкольной работы по месту жительства при активном содействии пионерских организаций и комсомола.

Беспризорных активно вовлекали в школьные занятия, кружки самодеятельности, пионеротряды. Оборудовались общежития для одиноких матерей, и им оказывалась единовременная материальная помощь. Наркомпрос РСФСР узаконил на производстве бронь для подростков из детдомов. Но многие беспризорники считали детские учреждения лишь «могилой» или «тюрьмой», а любое ограничение свободы было для беспризорников равносильно смерти, поэтому они сопротивлялись этому всеми способами, вплоть до преступных. Нередко доведенные до отчаяния беспризорники восставали против тюремного режима и жестокости «педагогов» и, «подогревшись» алкоголем или наркотиками, поднимали настоящие бунты.

Полную ликвидацию детской уличной беспризорности предусматривал разработанный в 1928 г. правительством трехлетний план. К весне 1929 г. планировалось полностью ликвидировать уличную беспризорность. Срочно стали «разгружаться» детские дома и приемники-распределители, особенно железнодорожные. Детей спешно раздавали в крестьянские семьи, кустарям, в колхозы и совхозы. Крестьян и кустарей заинтересовывали брать детей из детдомов, предоставив дополнительный земельный надел на каждого взятого ребенка, освобождаемый от уплаты единого налога на три года. Кроме того, крестьяне пользовались правом бесплатного обучения ребенка в школе и получали на него единовременное пособие в 70 р. Центральным пунктом плана ликвидации уличной беспризорности являлось одновременное «изъятие» бездомных детей и подростков с обжитых ими мест обитания и размещение их в приемниках, детдомах и приютах.

«Изъятие» проводилось вначале только в крупных городах и на узловых железнодорожных станциях, продвигаясь затем вглубь страны. Для этих целей заранее были созданы железнодорожные детские приемники, курсирующие на особо напряженных направлениях. Все задержанные в ходе операции сопровождались в детприемники под надежным караулом.

Чтобы не допустить миграции беспризорников из региона в регион, на узловых железнодорожных станциях выставлены заградительные отряды. Беспризорники отчаянно сопротивлялись: совершали одиночные и массовые побеги, не подчинялись сотрудники милиции, били стекла и ломали решетки на окнах, назывались чужими именами, оказывали физическое сопротивление. Беспризорников многие боялись, их ненавидели и сторонились. Поэтому и обращение с задержанными мало чем отличалось от обращения с заключенными, что и подтверждалось соответствующими циркулярами, согласно которым с 13 апреля 1928 г. бродяжничество и беспризорность следовало рассматривать как преступность, подлежащую немедленному искоренению.

Беспризорность с улиц крупных городов России пытались упрятать в деревню и в специальные «закрытые поселения». Одна часть беспризорных детей и подростков пополнила ряды узников Гулага, другая часть была направлена на ударные стройки коммунизма и на военную службу.

Со второй половины 1930-х гг. детские дома входили в систему городских учреждений народного образования. В 1935 г. издан закон «О ликвидации детской беспризорности и безнадзорности», в котором было заявлено, что в стране ликвидирована массовая беспризорность. Наличие беспризорности признавалось, но объяснялось отдельными недостатками. В нем также делалась попытка защитить сирот от злоупотреблений опекунов. Милиции давались полномочия налагать на родителей штраф в размере 200 р. за «озорство и уличное хулиганство» детей. Для родителей, не присматривающих за детьми должными образом, теперь существовал риск, что государство отберет у них детей и поместит в детдом, а их заставит платить за содержание.

В советской России возобладали социальное воспитание детей и государственная опека над ними. Борьба с беспризорностью здесь очень быстро превратилась из социального явления в политическое. Для большевиков была важна не просто ликвидация детской беспризорности, а такая борьба с нею, при которой обеспечивался бы приоритет классовых ценностей. Главной целью большевиков было не спасение детей, а недопущение этого спасения «классово чуждыми» руками.

Однако девиантное поведение встречалось не только среди беспризорных детей и подростков, но и среди той молодежи, которая выросла в обычных семьях. Причем зачастую именно родители были виноваты в отклоняющемся поведении своих детей. Так, в сельской местности с усилением пьянства в этот процесс были вовлечены даже дети. Алкоголем детей обычно угощали родители, нередко они же посылали детей за его покупкой. 2000 детей младшего школьного возраста более половины регулярно по праздникам употребляли алкогольные напитки. К употреблению алкоголя подростков, как правило, также побудили родители и близкие родственники, а актуальная алкоголизация происходила в кругу сверстников. Подростки выпивали в среднем около 1,5 бутылок водки в месяц. Разовая доза алкоголя у 14-17-летних была большей, по сравнению с юношами старшего возраста. Большинство подростков не были информированы о вреде алкоголя. Таким образом, дети лишь копировали родительский паттерн употребления алкоголя. Одной из причин алкоголизации учащихся является также отсутствие возможностей для проведения досуга. Кроме того, большое значение в распространении алкоголизации, в особенности среди детей и подростков, сыграл низкий уровень гигиенических знаний среди родителей и врачей.

К сожалению, наркомания, алкоголизм, проституция, воровство и другие виды социального паразитизма не обошли стороной порой и вполне благополучные семьи. Подростки и молодежь - самые опасные с точки зрения вовлечения в различные формы девиантного поведения категории населения, ведь они только еще пробуют занять свое место в обществе.

В 1920-30-е гг. повсеместно в школах можно было встретить учащихся с девиантным поведением. Положительное отношение к школе у молодых людей заметно убывало по мере взросления, в то время как отрицательное неуклонно росло. Пик недовольства приходился на возраст 17 лет, а по количеству противостоящих советской реальности преобладали 12-13-летние. Конфликты между учениками и педагогами происходили на почве попыток ограничить самостоятельность учеников. Действия учителей, пытавшихся использовать свой авторитет без опоры на школьное самоуправление, рассматривались учениками как самоуправство и вызывали бурное негодование. Иногда протест был вызван несогласием с оценкой, поставленной преподавателем. Стоит также отметить, что совместное обучение и сексуальная революция 20-х гг. привнесли в школу перегибы полового раскрепощения, против которых нередко восставали девушки. Постоянные приставания, недвусмысленные намеки, откровенное насилие сопровождали их на протяжении всего обучения.

Говоря о противосоветской деятельности как виде отклоняющегося поведения в 1920-30-е гг., нельзя не упомянуть о студенческих протестах и недовольствах. Много студентов было арестовано за распространение листовок, призывающих к борьбе с насилием властей. Наиболее распространенным наказанием для сопротивляющихся студентов в 1920-е гг. было три года ссылки. Их можно было получить за любое проявление недовольства. Заключенные студенты отбывали наказание в Бутырской тюрьме, в соловецкой ссылке, некоторые молодые люди были приговорены к расстрелу.

Среди девиантов были и представители комсомола, а ведь это наиболее дисциплинированные и совершенно правильные с точки зрения партии люди. Комсомол, по сути, был превращен в карательно-полицейский кулак партии. Воинствующий атеизм, выслеживание «классовых врагов», а также обыски крестьян и их аресты в конце 1920-х немалым количеством комсомольцев воспринимались абсолютно законными и оправданными революционной целесообразностью. Однако многие молодые люди вступали в комсомол с искренней верой в победу мирового коммунизма и в скорое счастливое будущее. Действительность же оказывалась куда суровее и мрачнее, и подобное раздвоение выдерживали немногие. Последующая деятельность варьировалась от типа самоопределения личности комсомольца: либо «изменить себя», либо «изменить мир». Первые уходили «в себя», нередко совершая самоубийство. Вторые пытались бороться, возглавляли беспартийную молодежь.

В конце 1920-х гг. социально-экономическая ситуация в стране заставила часть молодых людей задуматься и определиться. Существенно возросло количество комсомольцев, не уплачивавших членские взносы, не посещавших комсомольских собраний, добровольно либо механически выбывших из рядов ВЛKCM. Руками комсомольцев было написано немало антикоммунистических и антисоветских листовок, в которых выражалось несогласие с текущей политикой партии и советских органов. Распространенными формами протеста также были забастовки, порой проходившими довольно агрессивно.

Количество исключенных из союза тоже свидетельствует о масштабах протеста в комсомоле. По неполным данным, в течение 1928-1929 гг. в 26 крупнейших организациях ВЛКСМ было исключено около 30 тыс. чел. Наибольший удельный вес (до 40%) составляли исключения за пьянство, хулиганство и уголовные преступления. 0,3 % исключенных из комсомола впоследствии покончили жизнь самоубийством.

Вообще в 1920-е гг. наблюдалась статистика устойчивого роста самоубийств среди детей и молодежи. В 1922 г. среди самоубийц было лиц в возрасте 20-24 лет (108 чел. на 1 млн. населения), далее шли лица 18-19 лет (86 человек) и 25-29 (70 человек). Именно в этом году произошел первый скачок числа самоубийств в советской России. Уже в 1923 г. наибольшее число самоубийств приходилось на возраст 18-19 лет. Резко стало расти число самоубийств в раннем возрасте (только по Уралу среди 12-13-летних в 1926 г. зафиксировано 26, в 1927 - 109, в 1928 - 126 случаев). В целом же более 75% самоубийств (из них 63,3% законченных) приходятся на возраст до 30 лет. Причины самоубийств среди молодых людей разные - проблемы интимной жизни, семейные неурядицы, материальное положение, безработица, отчисление из вуза, разочарование в жизни, физические недуги и т.д. Более 65% мотивов остались невыясненными.

Девиантное поведение среди красноармейцев также имело место. В армии только в январе-феврале 1924 г. было совершено 497 случаев суицида, а в 1927 г. - уже 594 случая. Около 70% самоубийств приходилось на рядовой и младший комсостав. Возможным фактором, повлиявшим на подобную статистику, являлось девиантное поведение молодых людей в Красной Армии, ставшее своеобразным атрибутом казарменной субкультуры: с появлением новобранцев старослуживцы стремились обозначить свое превосходство издевательствами и глумлением, облеченными в «шутливую» форму. Противоправное поведение красноармейцев, несмотря на жесткую дисциплину, тотальный политический контроль и коммунистическую пропаганду, также заключалось в протесте, выражавшемся в массовом отказе от приема пищи, хозяйственных работ, а моряки зачастую несвоевременно возвращались с берега в знак протеста на увольнения.

Но самым распространенным видом отклоняющегося поведения среди молодежи было хулиганство. Под «хулиганством» в УК 1922 г. понимались «озорные, бесцельные, сопряженные с явным неуважением к отдельным гражданам или обществу в целом действия» (ст. 176). В УК 1926 г. была принята новая редакция этой статьи - «хулиганство, т.е. озорные, сопряженные с явным неуважением к обществу действия» , буйство и бесчинство (ст. 74). Поэтому, из-за отсутствия четкого юридического определения под хулиганством понимались самые разные действия: произнесение нецензурных слов, стрельба из огнестрельного оружия, шум, крики, пение озорных или нецензурных песен и частушек, обрызгивание граждан водой и нечистотами, бесцельное постукивание в двери домов, устройство загромождений на дорогах, кулачные бои, драки и т.д. .

В 1920-е гг. изменился типаж хулигана. Теперь это в основной массе была сельская и городская молодежь в возрасте от 12 до 25 лет. К 1926 г. в числе хулиганов все чаще стали появляться члены профсоюзов, комсомольцы, кандидаты в члены партии. Желание противопоставить себя «нэпманским сынкам» толкало хулиганствующую молодежь выделиться внешне: ходить грязно одетыми, не мыться, не чистить зубы, не ухаживать за девушками и т.д. Язык хулигана играл тоже знаковую роль: блатные песни и воровской жаргон, нецензурная лексика были их неразлучными спутниками.

В 1925-1926 гг. хулиганство стало основным, особо опасным видом преступлений, совершаемых в сельской местности, и было почти всегда связано с наступлением тяжких последствий (поджоги, тяжкие телесные повреждения, убийства и т.д.).

В отличие от сезонного деревенского городское хулиганство было круглогодичным и отличалось повышенной жестокостью. В 1920-х годах на руках у населения оставалось много холодного и огнестрельного оружия и хулиганы часто пускали его в ход.

Во всей «красе» показали себя хулиганы в изнасилованиях женщин, по преимуществу групповых. Апофеозом «сексуального хулиганства» стало «чубаровское дело», когда молодые рабочие ленинградского завода «Кооператор» 21 августа 1926 г. в Чубаровом переулке в Ленинграде изнасиловали девушку-рабфаковку. Насилие совершали 40 человек, среди них было 9 комсомольцев и 1 кандидат в члены ВКП (б). Процесс над ними сделали показательным, «чубаровщина» стала нарицательным термином для обозначения групповых изнасилований из хулиганских побуждений, которых в 1920-е г. совершалось предостаточно. Но был создан прецедент, позволявший в дальнейшем возводить любой хулиганский поступок в ранг политического. На суде упорно проводилась мысль: чубаровские главари - люди социально чуждые; они опасны социалистическому государству; их деятельность направлена против советской девушки, рабфаковки, комсомолки.

На первых порах «новый хулиган» не вызвал у властей особой озабоченности, а вызывал даже скорее некую долю умиления. Но по мере подъема волны хулиганства отношение к нему менялось. В декабре 1925 г. Народный Комиссариат юстиции РСФСР издал циркуляр № 251 с требованием решительной борьбы с хулиганством. Оно было подтверждено в новом циркуляре наркомата, увидевшем свет в январе 1926 г. Главным орудием в борьбе с хулиганством в суде стало лишение свободы, и хулиганы буквально затопили места заключения. Так, в 1927 г. 48% всех заключенных в СССР составляли молодые люди в возрасте от 16 до 24 лет.

Выходившие на свободу хулиганы каждодневно взаимодействовали с еще не сидевшими, и во многом именно под влиянием первых вторые и все хулиганское сообщество в целом стали демонстрировать, что не боятся органов правопорядка и судебных наказаний. Во второй половине 1920-х гг. на улицах городов развернулась настоящая война между милиционерами и хулиганами.

Ситуация все более и более выходила из-под контроля и власть решила дать хулиганам «достойный» отпор. В известной степени это была попытка удовлетворить желания горожан, требовавших «крови» хулиганов. Хулиганским поступкам стали придавать политическую окраску. Официальное признание нарушителей общественного порядка классовыми врагами позволяло применять к ним более жесткие меры.

Процент женщин-хулиганок в 1920-е годы был чрезвычайно низок. При этом большинство были горожанками. Основная масса осужденных за хулиганство женщин - проститутки и воровки. Но порой хулиганство среди девушек превосходило по виртуозности и озорству выходки парней.

Психиатры констатировали, что молодые люди, детство и переходный возраст которых совпали с периодом социальных потрясений, проявляли повышенную нервозность, истеричность, склонность к патологическим реакциям. Так, в 1920-е годы среди обследованных хулиганов травматико-невротиков было 56,1 %, а неврастеников и истериков - 32 %. В этот же период началось массовое распространение среди городских жителей «трущобных» болезней, в первую очередь венерических и в молодежной среде, а среди хулиганов 1920-х гг. доля больных венерическими болезнями доходила до 31 %.

Большое значение для эскалации городского хулиганства имело употребление алкоголя и в известной степени наркотиков. Показательно, что особо высокие темпы рост хулиганства принял после «легализации» в 1925 году советской водки «рыковки», когда население страны буквально захлебнулось алкоголем. В 1920-е гг. 61,5 % семей хулиганов составляли те из них, в которых пил отец, 10,7 % - в которых пила мать, столько же - в которых пили оба родителя. Сами хулиганы того времени на 95,5 % были пьющими, причем 62 % среди них пили постоянно, а 7 % принимали наркотики.

В конце 1920-х годов сформировался новый тип хулигана - «свой парень». Теперь нарушителями выступали молодые строители и производственники, внешне мало отличавшиеся от других рабочих, недавно покинувших деревню, еще не усвоивших нормы городской жизни, но нутром почувствовавших, какие возможности представляет им новая среда обитания для свободного времяпрепровождения. Однако при этом масштабы хулиганства ничуть не уменьшились.

Хулиганы хозяйничали на улицах городов, что волновало горожан края, которые требовали от властей серьезных мер противодействия. Хулиганская романтика захватывала широкие слои подрастающего поколения, о чем уже с волнением заговорили в начале 30-х годов сначала в ЦК комсомола, а затем и в ЦК ВКП(б). Было решено ужесточить меры борьбы с преступностью. А с конца 1934 г. после убийства С.М. Кирова, почти всем правонарушениям приписывался политический характер, поэтому и факты хулиганства расценивались теперь как преступления против устоев социализма. Эти идеи активно насаждались среди широких слоев населения. Постановлением ЦИК и СНК СССР от 29 марта 1935 г. «О мерах борьбы с хулиганством» максимальный срок наказания был поднят до 5 лет. Борьба с нарушением общественного порядка как с классово чуждым явлением вменялась новым уставом ВЛКСМ, принятым в 1936 г., в обязанность комсомольца.

Человек, оскорбивший словом или действием стахановца, привлекался уже не за хулиганство, а за контрреволюционную агитацию и пропаганду. Драка же с передовиком производства вообще могла быть рассмотрена как попытка теракта. 1937 г. еще больше развязал руки правоохранительным органам. Практически все дела о хулиганстве стали проходить по 58 статье - контрреволюционные преступления.

Идейные мотивы приписывались и деятельности хулиганских группировок. Их действия стали квалифицировать как политическое преступление. Именно поэтому в ряде крупных городов в 1936-1937 гг. не было возбуждено ни одного дела по фактам группового хулиганства. Большинство преступлений, совершенных группой в несколько человек, расценивалось как участие в контрреволюционных организациях и, естественно, рассматривалось согласно статье 58 (пункт 12), призванной осуждать за антисоветскую деятельность.

И тем не менее хотя статистика уголовных преступлений на короткий период времени улучшилась, хулиганство полностью, даже при столь серьезных мерах, ликвидировано не было. Однако массовое хулиганство практически исчезает с улиц советских городов. Этому способствовали не только репрессивные меры по отношению к этому феномену, предпринятые советской властью с 1935 г., а также некоторое повышение общего культурного уровня населения, что делало хулиганство не таким «модным».

С первых лет существования советская власть приступила к решению проблем беспризорности и подростковой и молодежной преступности. Государство находило возможность так или иначе решать наиболее острые проблемы детских и подростковых девиаций и их наиболее распространенных причин, таких как беспризорность, выделяя для этого немалые финансовые средства. В 1920-е гг. эту политику по ликвидации отклоняющегося поведения можно условно назвать «помощью», тогда как с 1930-х гг. - «исправлением». Репрессивная политика с середины 1930-х гг. привела лишь к спаду многих опасных проявлений отклоняющегося поведения, однако, ни в коей мере не могла решить эту проблему полностью.

3. Особенности отклоняющегося поведения в сфере семейно-брачных отношений

На протяжении столетий семья оставалась самым прочным звеном общества. Но в коммунистическом обществе планировалось уничтожение, как брака, так и семьи. Поэтому основными идеями большевиков при приходе к власти в области брачно-семейных отношений были «свобода любви», коммунизация быта, эмансипация женщин и общественное воспитание детей. Однако столь радикальные взгляды на брак и семью не стали официальной господствующей семейной идеологией и политикой. Руководство страны, хотя и выступая за сохранение семьи как социального института, рассматривало семейные отношения как общественное и государственное дело. Таким образом, семья, с одной стороны, наследовала прежний авторитарно-патриархатный стиль внутрисемейных отношений, а с другой, стремительно модернизировалась под воздействием трансформационных импульсов нового государства.

В Советской России широкое распространение получили идеи о ведущей роли в жизни человека коллективных, а не семейных интересов. Семейный быт противопоставлялся общественному, а молодежи навязывалась мысль о никчемности связей внутри семьи. Идея неизбежного отмирания и разрушения семьи пропагандировалась в средствах массовой информации, таким образом, государство пропагандировало размывание семейных ценностей, что провоцировало дестабилизацию института семьи.

В 1920-х гг. существовало три типа семей: во-первых, «рабочая целина», т.е. семьи, сохранявшие во всей неприкосновенности старые устои замкнутого дореволюционного быта; во-вторых, «первые борозды» или те семьи, куда так или иначе (через школу, детскую организацию, комсомол, партию и т.п.) входила новая революционная культура; в-третьих, «новь» - семьи, где в целом прижился новый бытовой уклад. Большинство семей к середине 1920-х гг. относились ко второму типу.

Период советской истории до середины 1920-х гг. часто называют временем радикального переустройства института семьи и сексуальной революции в России. Он характеризуется либеральным законодательством и легитимацией ряда запрещенных в имперский период индивидуальных, в том числе сексуальных, прав и свобод.

Советская власть в 1917 г. декретом «О гражданском браке, детях и ведении книг актов гражданского состояния» утвердила единую процедуру гражданской, светской регистрации брака, отменив церковную регистрацию, бытовавшую до революции в качестве единственно легитимной и легальной. Было узаконено формальное равенство женщин и мужчин во всех сферах жизни, в доступе к работе, образованию, социальным услугам и благам. Эмансипации женщин во многом способствовали введение облегченной процедуры развода и легализация абортов. В 1917 г. с принятием декрета «О расторжении брака» процедура развода стала светской и доступной. Дела о разводах, возбужденных в одностороннем порядке, были переданы из церковного ведения в ведение местных судов. Принятый в 1920 г. Кодекс законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве упрощал процедуру развода: по взаимному согласию он происходил в ЗАГСе, а по заявлению одного из супругов - в суде. В суде дела слушались без участия заседателей, а в случае неявки обоих супругов - заочно.

Постановление Наркомата здравоохранения и Наркомата юстиции 1920 г., разрешавшее искусственное прерывание беременности в медицинских учреждениях, было первой в европейской истории практикой легализации абортов. Введение бесплатного аборта в медицинском учреждении с обеспечением «максимальной безвредности» для здоровья было своеобразным благом для большинства российских женщин, живших в нужде, страдавших от сложностей быта и отсутствия постоянного и надежного партнера. Так, в 1925 г. 60,4% женщин, сделавших аборт в Ленинграде, объясняли свой поступок крайней нуждой. Однако потребность в бесплатных абортах была столь велика, что в Ленинграде в 1924 г. вышло постановление о формировании абортных комиссий, которые устанавливали очередность на производство бесплатной и легальной операции аборта в медицинских учреждениях.

Внимание общественных деятелей уделялось даже таким проявлениям межличностных отношений, как ревность. А.М. Коллонтай, российская революционерка, государственный деятель и дипломат, подготовила доклад о вреде ревности, и хотела, чтобы Совет Народных Комиссаров утвердил отмену ревности декретом, но до декрета не дошло.

Согласно кодексу 1918 г. брак не создавал общности имущества супругов, а подавляющее большинство женщин в 1920-х гг. не работали и не имели собственных доходов, поэтому в случае развода они оставались ни с чем. Ситуация изменилась только в 1926 г., когда был принят новый Кодекс о браке, семье и опеке (КЗоБСО), заменивший раздельность супружеского имущества его общностью. Теперь супруги, не имевшие самостоятельного дохода, получали права на часть имущества семьи. Помимо этого Кодекс вводил единый брачный возраст для женщин и мужчин - 18 лет (Декрет о браке 1917 г. устанавливал возрастную норму для женщин в 16 лет, а для мужчин - в 18 лет). Он также упрощал процедуру развода: развод производился в ЗАГСе, а не в суде, и в заявительном одностороннем порядке (второму супругу лишь сообщалось о факте развода, его присутствие при разводе было необязательным), а также восстанавливал институт усыновления. Хотя брачно-семейное законодательство облегчило и упростило процедуру развода, в первое время расторжение брака все же не превратилось в норму повседневной жизни в городе. Но к концу десятилетия сложившийся семейный уклад подвергался все большему разрушению: численность официальных разводов в городе увеличилась примерно вдвое. Стоит отметить, что в 1924 г. на 1000 разводов приходилось с продолжительностью брака менее года - в Минске - 260, Ленинграде - 159, в то время как, например, в Берлине этот показатель был равен 11.

В 1925 г. на каждые 100 браков по Москве приходилось около 41 развода, в 1926 - 47,7, в 1927 - 74,16. Провинция «отставала» по этим показателям: в 1927 г. коэффициент разводимости в Москве был 9,3%, по европейской части России - 2,7% .

Стоит отметить большую демографическую диспропорцию, сложившуюся после войн и голода. В 1926 г. на 1 000 женщин в возрасте 25-29 лет приходилось 839 мужчин, следовательно, большое число женщин навсегда лишилось возможности иметь семью. И это притом, что параллельно шел интенсивный процесс роста добровольного безбрачия.

И всё же в 1920-е гг. в семье сохранялось много старых традиций и обычаев. Например, вопреки декларациям, не установилось фактическое равенство женщин, которые в основном оставались связанными ведением домашнего хозяйства и воспитанием потомства. При проведении Всесоюзной переписи 1926 г. почти всегда главами семей жены называли мужей. Сохранялась и высокая ценность детей как помощников в домашних делах. Также нельзя утверждать о полном отрицании процедуры религиозного освящения брака рабочих в 1920-е гг. Для семейных отношений горожан были характерны патриархально-авторитарные устои и новые ценностные установки, медленно разрушающие старые традиции и обычаи.

В советской деревне в 1920-е гг. нередким явлением стали браки «самоходкой», «самокруткой». Парень отказывался сватать девушку по выбору родителей до тех пор, пока они не уступят, либо покидал отчий дом для самостоятельной женитьбы. Девушка же в случае несогласия родителей с ее выбором грозила вообще не выходить замуж. Но чаще всего она тайком ночью забирала свое имущество и переходила в дом своего будущего мужа, выходя утром работать на его поле.

Образовавшийся дефицит нравственности в 1920-е гг. начинает стремительно заполняться новыми коммунистическим идеалами. В первых рядах наступавших на «буржуазную семью», несомненно, находилась студенческая молодежь (более 70% студентов находились в возрасте до 25 лет). Несмотря на все эксцессы ценность семьи на всем протяжении 1920-х гг. в студенческой среде, как и в советском обществе в целом оставалась достаточно высокой: в 1927 г. в браке состояло 31,8% студентов и 25,4% студенток. Принципиально отрицательно к браку среди студентов в 1927 г. относились всего 8,9% мужчин и 16,1% женщин. Но падение престижа брака очевидно: в 1922 г. принципиальных противников семейной жизни среди опрошенных студентов не было, а среди студенток процент сторонниц безбрачия не превышал 8,4%.

Шло также разрушение такой семейной ценности, как любовь. В 1922 г. кратковременные связи имели 88% студентов-мужчин и более 50% женщин, причем только 4% мужчин объясняли это любовью, а 54% - половой потребностью. Правда, у женщин фактор любви в половых отношениях был более высоким - 49%. Но общей направленностью настроений являлась свободная и общественная любовь в свободном и общественном государстве.

Стремление молодежи к полной половой свободе в действительности выражалось в отказе от стабильного брака и создания полноценной семьи. На перекрестке этих тенденций вырастала студенческая коммуна, где «девушка, вступающая в половую связь, не отвлекается от общественной жизни». Так как семья трактовалась как пережиток прошлого, основанного на частной собственности, то новая «социалистическая семья» воспринималась, прежде всего, как свободное сожительство супругов. В 1927 г. в свободном браке, таком популярном в студенческой среде, проживало 16,5% студентов и 31,7% студенток.

Легкомысленное отношение к браку вело к увеличению числа внебрачных связей: в 1922 г. внебрачные связи имели 62% московских студентов. Хотя через пять лет этот процент снизился до 26%, но мотивы измен мало изменились: если у студентов на первом месте стояла «случайность», иногда подкрепляемая опьянением, а уменьшение влечения к супруге занимало второе место, то у студенток, наоборот, эти причины менялись местами.

Интересны сведения о том, с кем юноши и девушки вступили в первый сексуальный контакт: всё еще была устойчива традиция вступления женщин в дебютную связь с мужем, а мужчин - со случайной знакомой; в то же время наблюдается новое явление: женщины расширяют круг партнеров за счет женихов и сожителей, тогда как мужчины сокращают контакты с проститутками. Ни для кого, в общем-то, не была секретом вовлеченность юношей в сексуальную практику вне рамок брака. Иное дело - девушки. Их сексуальные контакты до революции до юридического оформления брака резко осуждались религиозными и светскими институтами, к нарушителям этого запрета применялись жесткие санкции. Но в 1920-е гг. данные свидетельствуют: среди студенческой и рабочей молодежи почти каждая вторая женщина имела означенный опыт.

Стоит отметить, что наряду с падением престижа брака произошла девальвация не только ценности семейной жизни, но и ценности родительства. Семейные роли женщины критиковались и принижались.

В целом семейная идеология тех лет характеризовалась двумя важнейшими принципами: декларированным стремлением к достижению равенства возможностей мужчин и женщин в профессиональном плане и равенства ответственности в семейной жизни и в родительстве; принципиальной открытостью публичных дискуссий о семье, любви, сексе. Однако это было лишь декларированное равенство, ибо реалии семейных практик при облегчении процедуры развода вели к полному переносу ответственности за детей на женщин. Легализовывались разные формы семейных союзов, таких как гражданский брак, гомосексуальные союзы, тройственные союзы, семьи-коммуны, и т.д..

Но в середине 1920-х гг. начинается конец политики сексуальных свобод и социального экспериментаторства в сфере семьи. Этот период, охвативший не только вторую половину 1920-х гг. но и все 1930-е гг., характеризуется введением репрессивного законодательства в отношении семьи, сексуальности и ответственности женщин и мужчин за сексуальные отношения и родительство.

В 1930-е гг. получила широкое распространение малая нуклеарная семья. Постепенно менялся и характер внутрисемейных отношений: происходил отход от модели авторитарно-патриархатных отношений к более демократичным и равноправным, как между супругами, так и между родителями и детьми. Изменение отношения к детям выражалось в изменениях репродуктивного поведения супругов (репродуктивный период регулировался и сужался контрацептивными практиками, а количество детей снижалось до одного-двух), а главное - в становлении семьи детоцентристского типа.

На ужесточение законодательства немало повлияло и вышеупомянутое «чубаровское дело», когда в прессе поднялась такая волна, что отношение к либеральным свободам стало меняться. К этому времени криминал в Ленинграде в основном был взят под контроль, а общество вышло из состояния аномии и стало относиться к подобным преступлениям против личности как к нетерпимым девиациям.

Ужесточение моральных норм и ограничение сексуальных свобод сказались и на отношении к абортам. В 1926 г. были полностью запрещены аборты женщинам, забеременевшим впервые или перенесшим эту операцию менее полугода назад. Попутно, с середины 20-х гг. началась кампания против абортов, в ходе которой осуждался эгоизм нерожающих женщин, вред операции аборта для женского организма. Следующим шагом по пути ограничения доступности аборта стало введение платы за эту операцию. В 1936 г. выходит постановление «О запрете абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских яслей и садов, усилении уголовного наказания на неуплату алиментов и некоторых изменениях в законодательстве о разводе». Постановление содержало требование, что все беременности должны заканчиваться родами; сам аборт объявлялся запрещенной медицинской услугой, за которую предусматривалась уголовная ответственность и для самой женщины, и для врача, и для всех лиц, выполнявших посреднические функции.

В 1930-х гг. шел процесс привлечения женщин на производство. В то же время, советское государство не обладало ресурсами для создания системы полного социального обеспечения и постройки достаточной сети детских учреждений. Поэтому резко обострилась проблема детской безнадзорности, наряду со старой проблемой беспризорности детей. Безнадзорность - отсутствие или недостаточность контроля над поведением и занятиями детей и подростков, воспитательного влияния на них со стороны. Однако в Конституции 1936 г. были прописаны изменения положения и роли женщины в обществе и семье. Женщине предоставлялись «равные права с мужчиной во всех областях хозяйственной, государственной, культурной и общественно-политической жизни». Возможность осуществления этих прав обеспечивалась «предоставлением женщине равного с мужчиной права на труд, оплату труда, отдых, социальное страхование и образование, государственной охраной интересов матери и ребенка, государственной помощью многодетным и одиноким матерям, предоставлением женщине при беременности отпусков с сохранением содержания, широкой сетью родильных домов, детских яслей и садов» (ст.122).

В 1936 г. был принят комплексный законопроект об укреплении семьи. Устанавливалось уголовное наказание за отказ в приеме на работу беременной женщины, также работодатели обязывались сохранять за беременной прежнюю зарплату с переводом ее на более легкую работу, в последние 6 месяцев. Матери с семью детьми должны были получать пособие в размере до 2000 р. в год в течение пяти лет, а после рождения 11 детей - 5000 р. единовременного пособия и по 3000 р. ежегодно в течение 4-х лет. Затруднялась процедура развода в результате требования личного вызова в ЗАГС и отметки в паспортах для обоих разводящихся супругов и повышения платы за регистрацию развода до 50 р. за первый развод, 150 р. - за второй и 300 р. - за каждый последующий.

В 1930-е гг. в семейном воспитании детей появлялись новые и возвращались некоторые традиционные элементы, стала развиваться идеология «счастливого советского детства». Размеры алиментов повышались до одной трети заработка отсутствующего родителя на одного ребенка, половины на двух и 60% на трех и более детей; санкция за неуплату алиментов увеличивалась до двух лет лишения свободы.

В это же время происходит деэротизация советского общества и политизация сферы интимной жизни. И. В. Сталин был нетерпим к любым «отклонениям» как в области искусства, духовной жизни, так и во взаимоотношениях между полами, осуществляя вмешательство государства в сферу сугубо личных, сексуальных и семейных отношений.

Ярким примером является отношение власти к гомосексуализму. Отношение к гомосексуализму в том или ином обществе связано с характерным для него уровнем сексуальной тревожности: чем больше страха и тревоги вызывает сексуальность как таковая, тем враждебнее люди относятся к гомосексуализму. Октябрьская революция отменила прежние законы, запрещавшие гомосексуальные контакты между взрослыми людьми по добровольному согласию. В анкете 1922 г. студентов московских университетов было зафиксировано 2 случая гомосексуализма у девушек. В 1930-е гг. признаться в подобном было бы уже опасно. Начавшаяся черная полоса нажима со стороны правящих элит показала, что власть стала воспринимать несовместимость гомосексуализма с прокреативной деятельностью. В 1934 г., в период начинающихся сталинских репрессий, карательное законодательство было восстановлено, причем статья 121 Уголовного кодекса РСФСР иногда использовалась и для расправы с инакомыслящими. Критика этого закона в печати не допускалась. Одной из самых устойчивых и традиционных форм девиантного поведения является проституция. Под проституцией обычно понимается вступление за плату в случайные, внебрачные сексуальные отношения, не основанные на личной симпатии, влечении.

В годы гражданской войны в столичных городах и крупных промышленных центрах число проституток заметно сократилось В. И. Ленин 9 августа 1918 г. в письме к председателю Нижегородского губернского Совета Г. Ф. Федорову рекомендовал «...навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток». В годы военного коммунизма в некоторых регионах проституток приравнивали к преступникам, дезертирам трудового фронта и помещали в концентрационные лагеря. Облавы и высылка проституток в первые годы Советской власти были распространенным явлением.

Но сохранению проституции способствовали кризис семейных отношений и распад многих семей, вызванный войной, экономической разрухой и деструктивной деятельностью новой власти. Безусловно, основной причиной, толкавшей в послереволюционной России женщину на путь торговли своим телом, были голод, нищета и безработица. В годы гражданской войны и военного коммунизма такой любовью можно было расплатиться за продуктовые карточки более высокой категории, за ордер на жилплощадь, за место в вагоне и т.д.

В 1920 г. в Петрограде насчитывалось по приблизительным подсчетам 17 тыс. проституток и около 300 притонов. Но рост проституции не был лишь столичной болезнью. Он активно проходил и в провинциальных городах. Отметим, что основными потребителями услуг проституток были рабочие. Если в 1920 г., согласно результатам опросов, в Петрограде к услугам проституток прибегало 43% рабочих, то в 1923 г. продажной любовью пользовался уже 61% мужчин, трудившихся на фабриках и заводах. С первых лет существования советской власти проблеме проституции уделялось большое внимание. Декларируемое отношение большевиков к проституции было зафиксировано в «Тезисах по борьбе с проституцией» 1921 г., где она, по сути, признавалась «пережитком позорного прошлого». Но в 1920-е гг. само занятие проституцией, согласно действовавшему в то время законодательству, не являлось ни преступлением, ни правонарушением. Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. содержал две статьи, устанавливавших уголовную ответственность за деятельность в сфере сексуальной коммерции. Ст. 170 определила в качестве наказания за «принуждение из корыстных или иных личных видов к занятию проституцией, совершенное посредством физического или психического воздействия», лишение свободы на срок не ниже 3 лет. Ст. 171 предусматривала аналогичное наказание за «сводничество, содержание притонов разврата, а также вербовку женщин для проституции». Уголовный кодекс редакции 1926 г. содержал лишь одну статью - 155, предусматривавшую лишение свободы на срок до 5 лет с конфискацией всего или части имущества за «принуждение к занятию проституцией, сводничество, содержание притонов разврата, а также вербовку женщин для проституции». Внутренние инструкции Наркомата внутренних дел (НКВД) разрешали сотрудникам милиции и уголовного розыска привлекать проституток лишь как свидетелей, предписывалось относиться к ним корректно и уважительно.

Работу по контролю за проституцией начала Венерологическая секция Народного комиссариата здравоохранения (НКЗ). Она выработала положение «О мерах борьбы с проституцией», которое было циркулярно направлено Губернским исполнительным комитетам (ГИКам) для всех их отделов и Губернским профессиональным советам. Вслед за появлением циркуляра в 1922 г. создается Центральный Совет по борьбе с проституцией.

В 1920-е гг., леча больных и стремясь предупредить новые заболевания, венерологические диспансеры разъясняли широким массам опасность случайных половых сношений, опасность половой связи с проституцией. На фабриках и заводах, в клубах молодежи, через стенную газету, в домах санитарного просвещения - всюду выступали врачи с лекциями и беседами о том, как вести правильную половую жизнь.

К 1924 г. местные Советы (губернского, краевого и областного масштабов) по борьбе с проституцией были созданы во всех регионах советской России. Свою деятельность Советы видели в консолидации усилий всех заинтересованных учреждений для борьбы с проституцией. Уездные Советы были созданы в 21 губернии. Единственным источником финансирования местных Советов стали гонорары за лекции и сборы в ходе проведения двухнедельников помощи безработным женщинам. Деятельность этих организаций была, главным образом, направлена на ресоциализацию женщин. В регионах организовывались мастерские, артели, общежития и столовые для безработных и беспризорных женщин. Предпринимались попытки защитить женщин от сокращения. В 1924 г. Кубано-Черноморский совет организовал «Дом помощи трудящимся женщинам», при котором было намечено открыть производственные мастерские.

Статистикой установлено, что наибольший процент проституток происходил из бывшей домашней прислуги. Нередко также бывало, что проституцией начинают заниматься крестьянские девушки, впервые попадающие в город. В фабрично-заводских центрах большое число проституток происходило из рабочей среды. По материалам обследования 623 московских проституток, произведенного в 1924 году, видно, что 60% из них были пролетарского происхождения. Чаще всего им было по 18-19 лет, они были малограмотные или с низшим образованием, почти все незамужние, вдовы или разведенные, почти все употребляли алкоголь, а многие и наркотики. И практически все они болели венерическими заболеваниями.

С середины 1920-х гг. началось изменение подходов административных органов к проблеме борьбы с проституцией. С их подачи рождается идея о социально-паразитическом элементе, составной частью которого являются профессиональные проститутки, не способные исправиться, к которым следовало применять нетрадиционные методы воздействия. Наиболее показательным фактом в изменении позиции административных органов в деле борьбы с проституцией, ее подмене борьбой с проституткой, стало формирование института тайной регистрации проституток, создание на основании агентурных сведений специфических досье на отдельных женщин. При этом сведения должны были собираться лишь негласным путем.

Во второй половине 1920-х гг. понимание проституции как антиобщественного поведения, навязанного индивиду внешней средой, привело к разочарованию в некоторых методах социального контроля за проституцией, в первую очередь, в трудоустройстве проституток. Трудно проходил процесс их адаптации в трудовых коллективах. В сознании рабочих сохранялся стереотип отношения к ним, как к людям второго сорта. Иногда они сами давали повод к недовольству: часть проституток, устроенная на работу через Советы, так и не бросила свое занятие. Острая ситуация с безработицей, сохранявшаяся в конце 1920-х годов, лишь осложнила дело. Активные члены Совета были разочарованы тем, что не видят результатов своего труда, реализации своих предложений, поэтому часть из них покинули свои посты. Многие компоненты социального контроля за проституцией переданы в ведение общественности. В некоторых фабрично-заводских комсомольских организациях крупных городов были созданы комиссии содействия борьбе с проституцией, создавались на промышленных предприятиях и ячейки общества по борьбе с проституцией, куда записывали на основе коллективного членства.

В конце 1920-х гг. ярко проявились две тенденции в области борьбы с проституцией. Первая из них связана с попытками жесткого воздействия на потребителей продажной любви. Было принято решение публиковать в газете имена и фамилии мужчин, уличенных в связях с проститутками. Вторая тенденция проявилась в смене акцентов изучаемой борьбы. Предпринимались попытки перейти от борьбы с проституцией, к борьбе с проституткой. 29 июня 1929 г. ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление «О мерах по борьбе с проституцией». Оно констатировало недоработки в этой области и указало на необходимость приступать в 1929/30 г. к организации учреждений трудового перевоспитания (профилактории, трудовые колонии и так далее) .

Осенью 1927 г. по предложению Наркома юстиции РСФСР Белобородова была осуществлена принудительная очистка Москвы от проституток. 400 проституток отправились «строить социализм» на Соловки, в бывший монастырь. Сюда же в конце 1920-х гг. были высланы 80 проституток из Ленинграда. С началом 1930-х гг. не без воздействия институтов власти сексуальная деятельность на фоне предыдущего десятилетия стала более «приглаженной» и стандартизованной. По-видимому, такое впечатление складывается не в последнюю очередь в результате сужения исследовательского поля и дефицита информационных источников не в малой степени из-за наступившей эры советского террора. В апреле 1931 г. Политбюро ЦК ВКП(б) установило ответственность перед советским судом и партийными контрольными органами политических редакторов за выпуск к печати антисоветских материалов, искажающих советскую действительность. А уже в 1935 г. был сделан вывод о ликвидации проституции в СССР. Поспорить с такой «реальностью» было нельзя.

Революционное крушение идеалов, отрицание основополагающих принципов и человеческих ценностей, в частности религии, привели к «новой морали» вседозволенности, безнаказанности, безответственности, всколыхнули низменные человеческие чувства и настроения, которые приобрели безудержную силу. В тенденциях, которые возникали в сфере сексуальной жизни и брачно-семейных отношений, проявились разрушительные силы, обуздать которые новое государство было не способно, а отчасти и не стремилось, так как цель политики всходила из главного постулата: «разрушить все до основания» и на «развалинах» построить «новое». Когда это «новое» перестало устраивать власть, она перешла к реакционной политике, полностью контролируя интимную сферу жизни граждан, небезрезультатно стараясь искоренить любые отклонения от новых установленных «норм».

Заключение

Ужасы Гражданской войны, быстрые перемены политической и социальной действительной привели к увеличению количества граждан, нуждающихся в средствах ухода от реальности, таких как алкоголь и наркотики. Власть долгое время не могла найти верного пути по ликвидации этого «зла», то послабляя, то ужесточая «алкогольную» политику. Глубокая интегрированность потребления алкоголя в жизнь различные слоев населения вызывала беспокойство властей, которые на местах, нередко и сами им злоупотребляли. Борьба с пьянством в Советской России приносила больше поражений, чем побед. И, в конце концов, обнаружилась неэффективность запретительной политики, наступил «кризис наказания». Утопия всеобщей трезвости была похоронена. В 1930-х гг. официальная антиалкогольная политика сделала крутой поворот: не сумев побороть пьянство, власть сделала алкоголь существенным фактором пополнения казны денежными средствами.

Новая власть рассматривала наркоманию, как «наследие проклятого прошлого». Это способствовало тому, что 1920-е гг. стали временем либерального отношения к наркоманам. В середине 1930-х гг. изучение наркомании в России было прекращено, и за ее развитием просто перестали следить. На протяжении многих десятилетий в нашей стране было не принято говорить о наркомании в советском обществе ничего, кроме того, что «у нас ее нет». Но это не соответствовало действительности, так как ясно, что и 1930-х гг. население не отказалось от наркотиков, и наркомания, как социальное явление, продолжала существовать.

В 1920-е гг. происходил быстрый рост хулиганства в городах. Хулиганство было феноменом времени. Причины этого явления в первую очередь крылись в тяжелом социальном наследии предшествующего десятилетия. Но немалую роль сыграли и «запаздывание» репрессивной машины государства, долгое время не видевшего в хулиганстве серьезной опасности, и пропагандистская политика режима, внушавшего рабочей молодежи представление о социальном превосходстве и тем самым фактически воспитывавшая в ней чувство вседозволенности и безнаказанности. Лишь в 1930-е с началом жесткой репрессивной политики волна хулиганства пошла на спад, однако проблемы, связанные с хулиганством молодежи в городах, оставались исключительно острыми на протяжении всей советской истории. Новая власть стремилась управлять личностью во всех сферах: производственной, общественно-политической, интимной. Под контролем находился и вопрос жизни и смерти. Самоубийство в определенной степени является свидетельством свободного выбора человеком своей судьбы, что не могло устраивать советское государство, относясь даже к ним с жестких идеологических позиций. В 1920- е гг. проблема суицида активно изучалась наукой и общественностью, а в 1930-е гг. о фактах самоубийства даже перестали писать. Потрясения и сдвиги в советском обществе не могли не отразиться на главной ячейке общества - семье. Революция способствовала коренной ломке мещанского быта и основ христианской этики, вследствие чего и возник активный поиск нестандартных нравственных принципов. В 1920-е гг. в советском обществе началась «гражданская война» за «свободу» от семейных ценностей. Семейная политика большевиков была скорее антисемейной, разрушающей основы семьи. Ослабление влияния государственных структур на семейно-брачные отношения, с одной стороны, и внедрение образа нового советского человека, не обремененного семейными обязательствами, привело к негативным последствиям - увеличению числа разводов, сокращению рождаемости, разрушению института семьи. Подобные тенденции в 1930-х гг. заставили руководство государства переосмыслить направление социальной политики и произвести переход от идей радикального переустройства института семьи и «сексуальной революции» послереволюционного периода к установкам на сохранение семейных ценностей, охрану семьи, поддержание материнства и детства. «Сексуальная революция», неустоявшаяся мораль 1920-х гг., кризис семьи, голод, безработица и многие другие причины способствовали расцвету, по мнению властей, еще одного далеко не лучшего «наследия прошлого» - проституции. Полностью беспомощной оказалась советская система и в своей попытке бороться репрессивно-политическими мерами с проституцией, поэтому в 1930-е гг. началась борьба с проститутками. Карательные органы действовали строго и решительно, и к концу 1930-х гг. полностью победила тенденция насильственного, репрессивного искоренения проституции.

Социальную политику 1920-30-х гг. можно охарактеризовать словом «нетерпимость». Руководствуясь ею, тоталитарное общество уничтожало культурные течения, научные направления, своих идейных противников с тем же рвением, что и девиантов. В 1920-30-х гг. - одна, из главных задач большевиков - борьба с «пережитками прошлого». Все противоречия и тупики политики предопределялись вульгарным пониманием природы человека, пренебрежительным отношением к личности. Хулиганство, пьянство, проституцию, самоубийство и другие девиации советское государство предпочитало рассматривать лишь с политической точки зрения. Опыт советской истории показал, что нетерпимость при отсутствии законов, охраняющих права любой личности, даже склонной к асоциальному поведению, гораздо более опасна для морального здоровья общества, нежели терпимость, имеющая юридические основания.

Список использованных источников и литературы

Источники

Дюркгейм, Э. Норма и патология / Э. Дюркгейм // Социология преступности. Современные буржуазные теории: Сборник статей: Перевод с английского. - М., 1966. - С. 39-44.

Дюркгейм, Э. О разделении общественного труда / Э. Дюркгейм. - М., 1996.

Дюркгейм, Э. Самоубийство. Социологический этюд / Э. Дюркгейм. - СПб., 1912.

Конституция СССР 1936 г. URL: #"justify">Ленин, В.И. Полное собрание сочинений / В.И. Ленин. - Т.50.- М., 1970.

Мертон, Р. К. Социальная структура и аномия / Р. К. Мертон // История социологии XX в.: университетский курс. Хрестоматия. - М., 2007. URL: #"justify">Парсонс, Т. Социальные системы / Т. Парсонс // История социологии XX в.: университетский курс. Хрестоматия. - М., 2007. URL: #"justify">Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. URL: #"justify">Уголовный кодекс РСФСР 1926 г. URL: #"justify">Шибутани, Т. Социальная психология / Т. Шибутани. - Ростов-на-Дону, 1999.

Литература

50/50: Опыт словаря нового мышления /Под общ. ред. М. Ферро, Ю. Афанасьева. - М.: Прогресс, 1989.

Буторина, А. А. Маргинализация и аномия как тенденция социальной стратификации современного российского общества / А. А. Буторина // Вестник интегративной психологии. - Ярославль, М., 2006. - № 4. - С. 80-82.

Гельман, И.Г. Половая жизнь современной молодежи. Опыт социально-биологического обследования / И. Г. Гельман. - М., Пг.: Госиздат, 1923.

Гилинский, Я. И. Девиантология: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других «отклонений» / Я. И. Гилинский. - СПб.: Юрид. центр Пресс, 2004.

Гилинский, Я. И. Социология девиантного поведения и социального контроля / Я. И. Гилинский // Социология в России. - М., 1996. - С. 485-514.

Гилинский, Я. И. Социология девиантного поведения и социального контроля: краткий очерк / Я. И. Гилинский // Рубеж (альманах социальных исследований). - 1992. - № 2. - С. 51-68.

Гилинский, Я. И. Социология девиантного поведения как специальная социологическая теория / Я. И. Гилинский // Социологические исследования. - 1991. - № 4. - С. 72-78.

Гилинский, Я. И. Социология девиантности (новеллы и перспективы) / Я. И. Гилинский // Социологические исследования. - 2009. - № 8. - С. 70-73.

Голод, С. И. Семья: прокреация, гедонизм, гомосексуализм / С. И. Голод // Журнал социологии и социальной антропологии <http://ecsocman.hse.ru/jssa/>. - 2012. - Т. 15. - № 2. - С. 20-38.

Голод, С.И. Семья и брак: историко-социологический анализ / С. И. Голод. - СПб.: Петрополис, 1998.

Голод, С. И. Что было пороками, а стало нравами. Лекции по социологии сексуальности / С. И. Голод. - М., 2005.

Гурвич, И.Н. Социальный контроль алкоголизации/ И. Н. Гурвич // Социальный контроль над девиантностью. СПб.: Филиал Института социологии РАН, Балтийский институт экологии, политики и права, 1998. - С. 32-45.

Гурвич, И.Н. Употребление алкоголя в России: история, статистика, психология / И. Н Гурвич, Н. Горячева, О. Левина, Х. Мустонен., В. Одинокова, T. Паккасвирта, М. Русакова, Ю. Симпура. - СПб., 2008.

Девиантность и социальный контроль в России (ХIХ-ХХ вв.): Тенденции и социологическое осмысление / Под ред. Я. И. Гилинского. - СПб., 2000.

Ковалева, А. И. Аномия / А. И. Ковалева // Знание. Понимание. Умение. - 2005. - № 4. - С. 155-156.

Комлев, Ю.Ю. Социология девиантного поведения: Учебное пособие / Ю.Ю. Комлев, Н.Х. Сафиуллин. - Казань: КЮИ МВД России, 2006.

Кравченко, А.И. Социология девиантности / А. И. Кравченко. М.: МГУ, 2003.

Кривошеев, В. В. Короткие жизненные проекты: проявление аномии в современном обществе / В. В. Кривошеев // Социологические исследования. - 2009. - № 3. - С. 57-67.

Кривошеев, В. В. Особенности аномии в современном российском обществе / В. В. Кривошеев // Социологические исследования. - 2004. - № 3. - С. 93-97.

Лебина, Н.Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920-1930 годы / Н.Б. Лебина. - СПб., 1999.

Лебина, Н. Б. Повседневность 1920-1930-х годов: «борьба с пережитками прошлого» / Н.Б. Лебина // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал: В 2 т. Т. 1. От вооруженного восстания в Петрограде до второй сверхдержавы мира / Под общ. ред. Ю.Н. Афанасьева. - М.: Российск. гос. гуманит. ун-т. 1997. - С. 244-291.

Махмутов, Т. А. Маргинальность в общественных трансформациях / Т. А. Махмутов. - М., 2003.

Мирошниченко, М. И. Отечественная историография конца 1970-х-2010-х гг. О втором этапе борьбы с проституцией в СССР / М.И. Мирошниченко // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2011. -№ 2. - Ч. 2. - С. 131-135.

Осипова, О. С. Девиантное поведение: благо или зло? / О. С. Осипова // Социологические исследования. - 1998. - № 9. - С. 106-109.

Орлов, И. Б. Советская повседневность: исторический и социологический аспекты становления / И.Б. Орлов. - М.: ГУ-ВШЭ, 2010.

Панин, С.Е. Борьба с проституцией в России в 1920-х годах / С. Е. Панин // Вопросы истории. - 2004. - № 9. - С. 113-119.

Панин, С.Е. Потребление наркотиков в Советской России (1917-1920-е годы) / С. Е. Панин // Вопросы истории. - 2003. - № 8. - С. 129-134.

Панин, С.Е. «Пьяная» преступность в России в 1920-е годы / С. Е. Панин // Социологический журнал. - 2002. - №4. - С. 92-102.

Панин, С.Е. Хозяин улиц городских. Хулиганство в Советской России в 1920-е годы / С. Е. Панин //Вестник Евразии. - 2003. - №4. - С.45-53.

Покровский, Н.Е. Понятие аномии и его смысловые грани / Н. Е. Покровский, Г.В. Иванченко // Универсум одиночества: социологические и психологические очерки. - М., 2008. - С. 189-192.

Рабжаева, М.В. Историко-социальный анализ семейной политики в России XX века / М.В. Рабжаева // Социологические исследования. - 2004. - № 6. - С.89-97.

Рожков, А.Ю. «В Москве я слышал одно, здесь вижу другое...»: Красноармеец 1920-х годов: картины мира и социальный облик / А.Ю. Рожков // Социологические исследования. - 2000. - №10. - С.76-83.

Рожков, А.Ю. Борьба с беспризорностью в первое советское десятилетие / А.Ю. Рожков // Вопросы истории. - 2000. - № 1. - С.134-139.

Рожков, А.Ю. Молодой человек 20-х годов: протест и девиантное поведение / А.Ю. Рожков // Социологические исследования. - 1999. - № 7. - С. 107-114.

Рожков, А.Ю. Молодой человек и советская действительность 1920-х гг.: формы повседневного протеста / А.Ю. Рожков // Способы адаптации населения к новой социально-экономической ситуации в России: Сб. статей. М.: Моск. обществ, науч. фонд, 1999. - С. 128-143.

Слуцкий, Е.Г. Беспризорность в России: вновь грозная реальность / Е.Г. Слуцкий // Социс. - 1998. - № 3. - С. 117-121.

Тощенко, Ж. Т. Парадоксальный человек: феномен общественного сознания и социальной практики / Ж. Т. Тощенко // Вестник Российской Академии Наук. - 2006. - № 8. - Т. 76. - С. 683-691.

Феофанов, К. А. Социальная аномия: обзор подходов в американской социологии / К. А. Феофанов // Социологические исследования. - 1992. - №5. - С. 88-92.

Хагуров, Т.А. Введение в современную девиантологию/ Т.А. Хагуров. - Ростов н/Д - Краснодар, 2003.

Харчев, А.Г. Социалистическая революция и семья / А. Г. Харчев // Социологические исследования. - 1994. - № 6. - С. 90-95.

Цыганова, Е.С. Детская беспризорность и безнадзорность в истории России: проблемы и пути решения / Е. С. Цыганова // Вестник филиала Российского Государственного Социального университета в г. Красноярске. Красноярск, 2007. URL: http://kraspubl.ru/content/view/50/48/ (дата обращения: 10.10.13).

Шафаревич, И. Социализм / И. Шафаревич. URL: http://www.sevastianov.ru/prochie-statji/igorj-shafarevich.-sotsializm-5.html (дата обращения: 19.10.13).

Юрина, Т.В. Анализ социальных последствий политики советской власти в 1920-е гг. и 1930-е гг. в области семьи, материнства и детства / Т.В. Юрина // Исторические записки. - 2011. - №15. - С. 140-145.