Публикации в СМИ, данные Интернет сайтов.
Глава I. Теоретико-методологические подходы к определению терроризма
1.1 Терроризм и смежные понятия: сущность, содержание, типология
Относительно анализа и осмысления феномена терроризма сложилась двоякая ситуация. С одной стороны, исторически корни терроризма восходят к моменту организации и становления человеческого общества и соответственно упоминания о различных деятельных проявлениях (тирании, деспотии, насилия и т.д.), которые с позиций сегодняшнего дня являются террористическими, можно увидеть в трудах Аристотеля и Платона, в сочинениях Ф. Аквинского и философов Возрождения. С другой стороны, рассмотрение явления терроризма остается прерогативой политологии. Своими корнями политический терроризм уходит во времена Великой Французской революции, когда он стал одним из действенных и очень кровавых инструментов борьбы для свержения существующей власти
Терроризм можно определить как социальный феномен, целью которого является манипуляция социальными субъектами в локальной или глобальной ситуации посредством создания и нагнетания атмосферы личного и социального страха, через использование насилия или угрозы насилия, против гражданских людей.
Следует отметить, что в современной научной литературе существует свыше ста определений терроризма. "Терроризм, - отмечают А.В. Змеевский и В.Е. Тарабрин , - явление весьма сложное, динамичное и многоплановое. Помимо правовых он затрагивает и целый ряд других проблем - психологические, исторические, технологические и т.д. Не случайно международному сообществу так и не удалось выработать единое юридическое определение терроризма, хотя сущностное наполнение этого феномена для всех более или менее понятно. Здесь присутствует и противозаконное насилие, как правило, с применением оружия, и стремление запугать широкие слои населения, и невинные жертвы, а применительно к террористическим актам, выходящим за рамки государственных границ, международный элемент". По определению А.А. Силина, "суть проблемы терроризма состоит. в ответе на вопрос: почему люди допускают исход за пределы морали с неизбежной деградацией собственного Я. Размывание нравственной плотины, отделяющей личность от безликой толпы, периодически подкашивало цивилизацию, неизменно сопровождаясь массовым и кровавым насилием. Подобное психическое недомогание социума, типичное для так называемых смутных времен, выглядит, благодаря психоанализу, столь же естественно и неизбежно, что и обычная болезнь тела и души. В данном контексте терроризм можно рассматривать как наиболее острую форму этой болезни".
Необходимо отметить, что на данный момент исследователи предлагают несколько подходов к изучению и пониманию терроризма и его сущностных оснований. В качестве основных можно выделить четыре теории: первая в качестве причины и развития терроризма выделяет трансформации в политической сфере; вторая объясняет терроризм с точки зрения социальной и личностной психологии; третью можно обозначить как теорию цивилизационного конфликта; четвертая базируется на идее социальных процессов, где акторами являются "свой" и "чужой".
Первая теория, наиболее часто используемая в прикладных исследованиях, основной причиной появления и развития терроризма считает политическую составляющую. Под политическим терроризмом понимается социально-политическое явление, которое основано на использовании или угрозе использования политического насилия в виде террористического акта с целью создания атмосферы страха и безысходности в обществе во имя достижения политических целей субъектов террористической деятельности. Именно в этом ключе рассматривают терроризм российские социально-политические деятели конца XIX - начала XX в.Л.Д. Троцкий, Н.И. Бухарин, М.А. Бакунин и др.
Вторая теория объясняет терроризм посредством социально психологической концепции. В соответствии с ней специалисты рассматривают терроризм как психологическую проблему. Наиболее фундаментальным исследованием феномена терроризма в части его корреляции с психологическими модусами насилия, тревоги, страха, ужаса, конфликта, фанатизма можно считать работу Д.В. Ольшанского "Психология терроризма". К терроризму как психологической теме обращаются и современные зарубежные психологи П. Смит, М. Креншоу,.
Следующая теория объясняет терроризм исходя из конфликта цивилизаций. Согласно данной концепции именно в рамках существенного разрыва между Западом и Востоком, христианским и исламским миром терроризм приобрел статус международного.С. Хантингтон писал по этому поводу, что сейчас гораздо уместнее группировать страны, основываясь не на их политических или экономических системах, не по уровню экономического развития, а исходя из культурных и цивилизационных критериев. Можно предположить, что террористическая субкультура может стать постоянной чертой нашего мира. Тут следует отметить, что в США действуют и христианские террористы, так называемые христианские ополченцы "Хутари".
терроризм региональный бандитское подполье
Мусульманская цивилизация представляет собой культурное единство, которому чужды европейские изначальные побуждения.
Четвертая позиция сводится к так называемой социальной концепции, согласно которой террористы - это группа лиц, выражающих интересы стран, сопротивляющихся модернизации и глобализации. Терроризм при этом исследуется как социальный феномен в связи с определенными процессами в социуме, порождающими острые социальные конфликты, в основу которых зачастую положено разделение общества на "своих" и "чужих".
Первые две теории рассмотрения терроризма претерпели изменения и трансформации в процессе развития общества, тогда как две последние формируют характерные особенности современного терроризма, вследствие чего составляют теоретическую основу исследования.
Таким образом, теоретико-методологические основания явления современного терроризма предстают перед нами в рамках конфликта цивилизаций и социальной теории "Свой" - "Чужой".
При обращении к рассмотрению конфликта цивилизаций, необходимо вспомнить труды Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби. Освальд Шпенглер под цивилизацией понимал последнюю, заключительную стадию любой культуры. Культура, как внешнее проявление души народа, умирает после осуществления своих возможностей: народы, языки, вероучения, искусства, государство, наука и т.д. Когда возникает огромное скопление людей в больших городах, развивается техника, идет деградация искусства, а социум превращается в безликую массу, наступает эпоха духовного упадка - цивилизация. Потоки социальной энергии переходного, кризисного периода (цивилизационного этапа общества) проявляются сегодня в самых различных формах, одной из которых стал терроризм. Сегодня это и явление, в основе которого лежит страх и насилие как способ манипуляции массовым сознанием в рамках цивилизационного противостояния.
Необходимо отметить, что в рамках борьбы с терроризмом деструктивные и созидающие силы могут быть поняты с различных точек зрения по-разному. Один из современных публицистов так определяет данное положение: "Надо сказать, что Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин, все они осуждали терроризм такого типа, который не содействует делу рабочего класса во всем мире, но точно в той же мере они высказывались одобрительно о таком, который этим целям содействует, ибо разве диктатура пролетариата - не средство терроризирования свергнутого правящего класса и предотвращения контрреволюции с его стороны?".
Рассматривая эту ситуацию в цивилизационном контексте, мы можем увидеть, что с позиции субъекта террористической деятельности (представителя международной террористической организации исламского толка) западный мир является порочным, недостойным, "не чистым". Соответственно, основной целью является противостояние такому миру, опираясь на свои традиционные культурные ценности. С этой позиции терроризм можно рассматривать как субкультурную среду, радикально выделяющуюся на фоне своей социальнокультурной общности, но не отрицающую ее. С позиции же объекта террористического воздействия террористы являются воплощением контркультурного сообщества, не имеющего ничего общего с теми нормами и понятиями, которые присущи цивилизованному миру. И наоборот. С позиции "цивилизованного" мира вполне естественно применять насильственные меры по отношению к целым народам, к примеру, в рамках борьбы с терроризмом. В данном случае солдата, воюющего на территории другой страны с целью установления мировоззренческих доктрин своей культуры и идеологии, можно представить как носителем военной субкультуры, так и носителем контркультуры с позиции жителя данной страны. В зависимости от субъект-объектных отношений для двух противостоящих сторон могут быть характерны как субкультурные, так и контркультурные черты.
В каждую переломную эпоху, в каждом конфликте или кризисном явлении социальный субъект, социальная группа или мировое сообщество виноватым хотят видеть не себя и свои пороки, а некоторого "Другого", "Чужого". Эта достаточно обыденная ситуация привела к тому, что культурные ориентиры Востока и Запада оказались противопоставлены друг другу, вследствие чего цивилизационное осмысление терроризма предлагается вести одновременно в рамках феномена субкультуры и контркультуры в зависимости от точки зрения субъект-объектных взаимоотношений терроризма и социума, подверженного его воздействию и влиянию.
Иначе говоря, феномен современного терроризма можно охарактеризовать как контрсубкультурное явление.
Можно сделать вывод: противостояние в рамках конфликта цивилизаций стало причиной кризисных явлений, способствующих развитию девиантных наклонностей социальных субъектов, проявившихся также и через терроризм, и через внедрение террористической контрсубкультуры. Терроризм в данном контексте выступает лишь одним из многих следствий, причина которых кроется в переходе от одной социальной и культурной ситуации общества к другой. Мировое сообщество и культура неизбежно пройдут через стадии кризиса, катарсиса, харизмы и воскресения, а состояние, в котором находится сейчас западное общество и его культура, представляет собой трагическое зрелище начавшегося распада их чувственной суперсистемы. Поэтому ближайшее будущее, измеряемое десятилетиями, будет проходить под знаком перехода к новой идеалистической фазе со всеми явлениями, сопровождающими подобный процесс.
Не углубляясь в детальный анализ понятий, имеющих сходные и родственные с терроризмом черты, можно отметить общую для них сущность, фундаментальное основание, которым является деление общества на "Своих" и "Чужих". Следствием подобного деления становится противопоставление, а затем и противостояние с применением насилия представителей неких "Своих" неким "Чужим". Как уже говорилось, в эпоху нестабильности, кризиса всегда идут поиски причин изменения ситуации в худшую сторону, а причину чаще всего ищут во вне. На этих положениях базируется теория социальной сущности терроризма, и для ее рассмотрения необходимо обратиться к феномену "Своего" и "Другого". Философское обоснование причин возникновения подобного деления возможно в рамках таких категорий, как "Я" и "Другой". "Оппозиция "я/другой", как известно, пронизывает все слои современной культуры и является "когнитивной универсалией". Учет особенностей членов этой оппозиции представляется важным условием и одновременно средством формирования толерантности в современном обществе".
Исходя из обобщенного анализа концепций М.М. Бахтина, Ж.П. Сартра, М. Хайдеггера, можно утверждать, что чуждость, "Другого" проявляется в несводимости его "Я" к моему "Я". В объективно осуществленной в действительности социальной системе, в субъективной личностной установке "Я" находит "Других" не просто отличными, но и противопоставленными. Поэтому осознание себя "Я" становится возможным только через исключение, отрицание, размежевание со всяким "Другим". В том случае, если мне нечему или некому противопоставить себя, "Я" утрачивает свой смысл в качестве осуществленного "Я".
Ориентируясь на данные взгляды, можно сказать, что современный терроризм с точки зрения конфликтологической теории преследует двойственные цели. С одной стороны, подавление, нивелирование вплоть до полного уничтожения любого "Другого" с тем, чтобы осуществить свое "Я". С другой стороны, одной из целей современного терроризма является манипуляция массовым сознанием или внедрение, навязывание "Другому" своего "Я", растворение чужого "Я" в собственном, то есть некое самоосуществление через паразитирование на "Другом".
Анализ современного терроризма можно вести, ориентируясь, во-первых, на теорию конфликта цивилизаций, согласно которой в рамках существующего разрыва между Западом и Востоком, христианским и исламским миром терроризм приобрел статус международного и глобального; во-вторых, на социальную теорию, в основу которой положено разделение общества на "своих" и "чужих".
Уточняя предложенную дефиницию терроризма, можно сказать, что современный терроризм - это контрсубкультурный социальный феномен, целью которого является манипуляция социальными субъектами в локальной или глобальной ситуации посредством создания и нагнетания атмосферы личного и социального страха, через использование насилия или угрозы насилия, против гражданских людей. Терроризм - агрессивное социальное действие, которое выходит за рамки традиционно этических или законодательно принятых норм поведения человека или социальной группы. Вследствие разделения общества на "своих" и "чужих" в сознании субъекта терроризма происходит деструктивная трансформация понятия "должного" и "недопустимого".
1.2 Специфика регионального терроризма и его связь бандподпольем
Очевидно, что данную тему рассматривали достаточное количество исследователей. Однако, несмотря на имеющуюся огромную базу исследований, на лицо дефицит работ в которых показаны сценарии развития регионального терроризма на краткосрочную (5-7 лет) и более отдаленную (15-20) перспективу. Для формирования полной картины того, что из себя представляет региональный терроризм на Северном Кавказе нужно оценить общие тенденции развития России, региона и отдельных национальных сообществ.
Террористическое подполье Северного Кавказа появилось относительно недавно. Отправной точкой его формирования принято считать 1990-е годы. Бандподполье - продукт всей суммы этнополитических, социально-политических, социально-экономических, социокультурных процессов, составивших основу российской системной трансформации конца 20 века. Именно в 90-е на фоне глубокого кризиса советского режима формируются различные радикалистские сообщества. В это время сторонники радикализма начинают искать теоретические обоснования террористической деятельности. Часть жителей, в основном молодежи, облучаются идеями "джихада" (к началу 21 века эти трансформируются в идеи "чистого ислама"). Для успешного выполнения задач формирующегося бандподполья создается учебная база, а также структура информационных финансовых и других каналов, ведущих в другие субъекты России и зарубежные страны.
Чеченская проблема в 90е годы, привлекая к себе все внимание общественного сознания, отвлекает внимание от активной идеологической обработки идущей в Дагестане и в других регионах Северного Кавказа. А когда проблема отделения Чечни от России была решена и, казалось бы есть все условия для начала мирной жизни, все базовые компоненты (кадры, финансирование, идеология) террористического подполья начинают собираться в единую структуру. Формируемая структура становиться самовоспроизводящейся благодаря ее разветвленному устройству. Данное образование Сущий С.Я. условно обозначает как "Северокавказскую экстремистскую систему (СКЭС)". В эту систему входит большое количество групп населения, имеющих отношение к исламскому радикализму, к региональному сепаратизму, к разным проявлениям социального "левачества" и т.д.
Главной причиной "непобедимости" СКЭС является принцип его самовоспроизводимости, т. е способность восстанавливать понесенные потери, будь то кадровые, инфраструктурные и иные. Именно этот принцип продолжает играет решающую роль в борьбе с террористическим подпольем. В значительной степени такое самовоспроизведение держится на внутренних ресурсах самих северокавказских республик, а подпитка извне не играет сегодня первостепенной роли. Прервать этот замкнутый круг крайне сложно, так как он постоянно подпитывается недовольными существующим режимом, причем из самых разных слоев населения.
Конфликтность региона формируется в сумме из разных составляющих: слабая экономика, религиозная жизнь, межнациональные отношения, территориальные отношения (завуалированные под межнациональные), отношения с "силовиками" а также историко-культурный аспект.
В экономической сфере причинами конфликтности являются: высокий уровень безработицы, низкие доходы населения, теневизация экономики. В религиозной сфере остро стоят вопросы распространения религиозного фанатизма, развитие таких крайних форм ислама как ваххабизм (салафизм). Сфера межнациональных отношений также привносит свою долю в повышении конфликтного потенциала региона. Традиционно к этой сфере относят такие проблемы как низкий уровень ментальной совместимости соседствующих народов, довольно острая конкуренция национальных сообществ за ресурсы и материальные и нематериальные. Вопросы клановости, коррумпированности, неэффективности местных административных кадров - это те вопросы, которые необходимо решать в сфере власти для противодействия росту конфликтного потенциала на Северном Кавказе. Социально-культурные и историко-культурные факторы - это и ускоренная модернизация общества, к которой не способны адаптироваться местные жители, и кавказская война, депортации и иные "сложные вопросы" прошлого, которые сложно вытеснить из общественного сознания народов Северного Кавказа.
Следующей системной характеристикой регионального бандподполья является его пластичность. Оно способно подстраиваться под изменяющиеся условия окружающей среды и в зависимости от этих изменений, корректировать организационную структуру, особенности деятельности, и даже корректировать свое идеологическое основание. Такая пластичность привела втому, что подполье постоянно меняется и развито неравномерно в регионе.
По соотношению основных и второстепенных источников террористической активности можно поделить всю историю существования подполья на не несколько периодов: чеченский, "переходный", ингушский и дагестанский.
Во время первого периода (2001-2006) большая часть участников бандподполья находилась в пределах Чеченской республики и именно в этой зоне происходили террористические акты. Во второй половине данного периода ареал террористической активности расширяется и появляются такие бандподполья как дагестанское и ингушское, которые начинают становиться достаточно самостоятельными. "Поступательное сокращение масштабов террора в Чечне опережало рост других ареалов, что создавало у власти ложное впечатление быстрого "замирения" Северного Кавказа".
Второй период развития ТП на Северном Кавказе можно условно назвать "переходным". Он характеризуется слабеющим чеченским очагом террора, но при этом набирающим силу ингушским и дагестанским очагами.
"Переходный" период плавно перерос в период, когда преобладающим стало ингушское террористическое подполье (2008-2009 гг.) В этот период около 50 % всех региональных терактов происходили именно на территории республики Ингушетия.
Следующий период, который берет свой отчет примерно в 2010 году, - это период, когда дагестанское подполье выходит на первые строки по уровню активности бандгрупп. Особенно отчетливо "лидерство" Дагестана становится на фоне спада активности террористов в Ингушетии, в результате грамотной политики нового руководства республики, а также значительного ослабления чеченского бандподполья. По статистике в 2009-2010 гг. на Дагестанское подполье приходилось 30-40% терактов в северокавказском регионе, в то время как в 2011-2012 гг. эта цифра возросла до 50-60 %.
Существующая в настоящее время диспозиция основного и дополнительного очагов террора - временное состояние регионального бандподполья. И возможно в будущем оно еще не раз подвергнется трансформации. Возможен сценарий, когда общий ареал его распространения увеличится и захватит прилегающие к Северному Кавказу регионы. Но, тем не менее, маловероятно, что эпицентр активного террора сместится из восточной части Северного Кавказа в другой регион.
В ближайшем будущем главным очагом террора на Кавказе останется Дагестанское подполье. Это обусловлено тем, что именно в этой республике бандподполье имеет очень обширную среду сочувствующих среди местного населения, и тем, что в Дагестане террористическое подполье оказалось интегрировано с коррупцией и криминалом в единый комплекс, что значительно затрудняет решение проблем экстремизма и терроризма в республике.
Основной причиной глубокой социальной протестностив регионе является наличие в нем целого комплекса республиканских проблем, многие из которых находятся в достаточно запущенном состоянии. Наличие этих самых глубоких социальных проблем обеспечивает бесперебойную работу механизма пополнения НВФ. В общем виде сути этого механизма состоит в том, что часть населения, на которую влияют многие конфликтные факторы и причины, постепенно становится более радикальной. Следует отметить, что у каждой республики свой причинный комплекс социальной протестности и соответственно радикализации его жителей.
"Принцип работы "эскалатора насилия" заключается в постепенном перемещении отдельных групп населения на все более высокие ступени социальной протестности. Эти ступени соотносимы с основными уровнями кадровой пирамиды республиканского подполья. Человек от пассивного сочувствия "лесным братьям" может переходить к их активной поддержке (пособничество), степень которой может варьироваться, в конце концов, приводя его в ряды боевиков или даже организаторов террористического подполья".
Несмотря на то, что на каждую последующую ступень протестности переходит все меньшее число людей, а до самого верхнего уровня добираются лишь сотые процента от общей массы населения, этого все равно оказывается достаточно для поддержания механизма самовоспроизводства бандподполья.
Производя анализ СКЭС, необходимо иметь в виду, что данная система является весьма пластичной, способной приспосабливаться к новым условиям, корректируя организационные принципы, географию и форму деятельности, идеологию, истоки финансирования и т.д.
Когда речь идет о подполье, несмотря на его достаточную организованность и системность, следует понимать, что у него нет четкой иерархии и линейных форм взаимосвязи отдельных уровней. Подполье было отчасти таким в начале века в Чеченской республике. Но достаточно скоро, спустя несколько лет, произошел переход к сетевой структуре, позволяющей обеспечивать большую эффективность и более качественную конспиративность деятельности СКЭС. В результате, сегодня мы имеем сегментированную, полицентрическую модель СКЭС, способную более оперативно реагировать и сохранять свои деструктивные функции, несмотря на достаточно ограниченный системный потенциал.
Структура СКЭС является типичной для любого социального образования. Центром террористического подполья можно считать его кадры. В подполье попадают люди самые разные, однако ядро его образуют люди с особой системой ценностей и жизненных приоритетов. Многие из них идейно убеждены в правильности их выбора и готовы отдать жизни за собственные убеждения. Эти люди являются движущей силой, обеспечивающие функционирование всех остальных элементов экстремистской системы. Надо также отдавать себе отчет, что пока такие кадры имеются в подполье, вопросы организации остальных элементов жизнедеятельности бандподполья становятся проблемой лишь второго плана.
"При наличии тех, кто готов умереть "за идею", под эту идею, пусть даже самую утопическую, найдется и финансирование, и оружие сформируется более или менее обширная группа "поддержки" и среда жизнеобеспечения".
Многообразны также и способы попадания новых членов в сообщество вооруженных радикалов. Одни попадают туда в какой-то степени случайно, из-за сложившихся обстоятельств, другие же идут в лес совершенно осознанно, согласно своим искренним убеждениям, а также имеются те, кто являются представителями криминала, которые осознают в какой-то момент, что подобная деятельность может стать источником неплохого заработка.
Важнейшим системным элементом, в значительной степени определяющим возможности реализации всех форм экстремистской деятельности, является финансовая система СКЭС. Финансирование ТП является многоканальным. При этом, масштабы финансирования, структура его источников и их соотношение пребывают в постоянной динамике, в пульсирующем состоянии. Но в каждый отдельный период времени структура финансирования подполья может существенно различаться по отдельным его территориям и сетевым структурам. По мере перехода подполья к полицентрической структуре, финансирование тоже подверглось диверсификации, что значительно усложняет работу силовых структур по ликвидации каналов финансирования подполья. Среди значимых источников финансовой поддержки выделяются:
поступления от легальных и теневых бизнес-структур;
финансовые поборы с государственных структур, учреждений;
финансирование от международных террористических центров, исламских организаций радикального толка;
добровольные пожертвования от антироссийски настроенной части населения, как стран Запада, так и мусульманского мира (в т. ч. от зарубежных диаспор северокавказских народов);
доход от захвата заложников с последующим получением выкупа;
печатание фальшивых денежных знаков и др.
При этом, повторим, реальная структура финансирования бандподполья представляет собой разветвленную сеть, непрерывно меняющую свою географию и структуру. Среди тенденций последних лет можно выделить оптимизацию деятельности подполья, которое в условиях жесткого прессинга учится работать на меньших объемах денежных поступлений, переходит на "внутренние" формы заработка. По словам директора ФСБО А. Бортникова, "финансовые потоки, поступающие из-за рубежа, меньше того, что бандиты получают от своих земляков. Только вДагестане в прошлом году боевики получили от запуганных ими местных предпринимателей порядка 100 млн. рублей".
Значительно чаще "лесные" стали прибегать и к разбойным нападениям. Если в 2010 г. в Дагестане было похищено 10 млн. рублей, то уже в 2011 г. более 62 миллионов. Успехи ТП на этом пути свидетельствуют о финансовой устойчивости.
Всех членов подполья можно условно поделить на три группы: лидеры (организационное ядро), боевики (НВФ) и пособники (среда соучастия и жизнеобеспечения). Эти группы различаются по форме своей деятельности, а также по уровню включенности с деятельности подполья. Также следует подчеркнуть важность для подполья существования социальной группы в обществе, которая обеспечивает "морально-психологическую" поддержку его деятельности. Эту социальную группу принято называть "среда сочувствующих". Именно из этой группы людей идет пополнение кадрового потенциала СКСЭ.
Важно понимать, что все террористические действия проводятся исключительно при помощи одинаковых средств, к которым относятся насилие, подстрекательство, провокации, которые должны привести к антидемократическому и антигосударственному перевороту. К тому же в любой террористической деятельности наблюдается один и тот же объект - социальные институты, уничтожение которых является главной целью террора.
В пределах РФ наиболее яркий пример регионального терроризма - это Северокавказская экстремистская система (СКЭС). Участники СКЭС действуют, исходя из своих радикальных религиозных убеждений (реже националистических убеждений), используют экстремистские методы для борьбы, направленной на достижение определенных целей. В конечном итоге, целью выступает создание на территории региона исламского государства. Наличие на Юге России террористического подполья является основным конфликтогенным фактором на Северном Кавказе.
Таким образом, террористическое подполье представляет собой развитую, глубоко укорененную в основных сферах социальной жизни четырех республик региона (Чеченская республика, Республика Ингушетия, Республика Дагестан, Кабардино-Балкарская республика) "антисистему", ликвидировать которую крайне сложно. Работая над сокращением потенциала ее центральных элементов, следует, помнить, что движущей силой бандподполья являются люди. Следовательно, основной вектор антитеррористической работы должен быть направлен на сокращение человеческого ресурса подполья, всех уровней его кадровой пирамиды, но, быть может, в первую очередь наиболее широкой из них - среды сочувствия.
Глава II. Террористическое подполье на Северном Кавказе: причины, факторы формирования и развития
2.1 Тенденции развития террористического подполья на Северном Кавказе
Основными акторами насилия на Северном Кавказе являются бандподполья республик:
) Чечня
) Дагестан
) Ингушетия
) Кабардино-Балкария
На территории данных республик сформированы террористические комплексы, обладающие своей спецификой, но являющиеся частью СКЭС. Для подробного анализа каждого подполья отдельно, можно воспользоваться следующей схемой описания:
боевое ядро;
среда соучастия;
среда сочувствия.
Чеченское террористическое подполье. Организационное ядро - небольшая группа наиболее авторитетных и активных деятелей подполья, в том числе руководителей отдельных групп. Примерно 3-4 года назад центральные позиции в управлении подпольем принадлежали деятелям с большим стажем сепаратистско-экстремистской деятельности, иногда уходящим в ичкерийские 1990-е гг. Сегодня же большее число руководителей ТП - это выдвиженцы последних лет.
С самого своего начала чеченское ТП формировалось как полицентрическая система, что было связано с насилием целого ряда самостоятельных и сопоставимых по авторитету полевых командиров (Ш. Басаев, А. Хаттаб, Р. Гелаев, А. Масхадов и др.). Есть основания полагать, что по мере ухода из жизни этих командиров, полного или частичного разгрома их групп, республиканское бандподполье могло сокращать уровень полицентризма. Но даже в период недолгого расцвета такого террористического образования, как "Кавказский имарат", едва ли все чеченское подполье являлось полностью интегрированной системой с одним управленческим центром. Хотя значительная часть его боевого состава и материально-технического потенциала и могла быть сосредоточена в данной террористической организации, возглавляемой Д. Умаровым.
Нарастающая в последние два года "виртуализация" имарата могла вновь увеличить полицентричность местного бандподполья. Но взаимодействие различных групп должно становиться достаточно плотным из-за мощного прессинга силовиков. Это необходимо для выживания подполья.
Как уже отмечалось, численность НВФ - переменчивая величина, способная менять формат быстро и сильно. На протяжение последних нескольких лет эксперты, оценивая современное чеченское подполье, озвучивают цифры в 400-500 человек. Тем временем, руководитель ЧР, Р. Кадыров начиная с 2007 г. заявлял о 50-70 прячущихся в лесах "шайтанах". Тем самым разница в оценках оказывается не просто значительной, но и многократной. Однако не исключено, что такая разница обусловлена разной трактовкой понятия "боевое ядро". Цифры, озвученные Р. Кадыровым, могут относится к "регулярной" его части. Но при ядре всегда существует некоторое количество "спорадических" боевиков, увеличивая размеры бандформирований. Общий их размер достигает максимальной величины в летнее время, когда на территории республики может одновременно функционировать два десятка и более небольших групп. Тем самым 400-500 боевиков - это скорей всего оценка самого общего мобилизационного потенциала современного чеченского бандподполья.
Положительная динамика по сокращению численности ТП четко прослеживается в республике, во много благодаря комплексу жестких антитеррористическихмер властей республики. Но говорить о том, что ликвидация ТП уже близка не приходится. ТП до сих пор сохраняет способность не только к локальным выпадам, но и к достаточно масштабным акциям.
Согласно оперативной информации, существующие малочисленные группы (по 6-10 человек) при необходимости объединяются в более крупные образования ("фронты"), размеры которых могут достигать 100-150 человек. То, что такие "фронты" могут существовать самое ограниченное время и не в состоянии выдержать столкновения с силовиками, не отменяет самого факта сохранения у бандподполья значительного боевого потенциала.
В небольшой республике требуется укрывать, обеспечить жильем, оказывать медицинскую помощь сотням боевиков. Разнообразные формы их обслуживания требуют усилий значительного числа людей, по минимуму, сопоставимого с размером самого боевого ядра - т.е. речь может идти о сотнях сознательных и активных пособников республиканского ТП. "Повоевав", большинство боевиков возвращаются в свои семьи, которые, как правило, осведомлены об их двойной жизни. Учитывая этот факт и размеры чеченских семей, речь идет уже не о сотнях, а о тысячах человек, которые являются пассивными пособниками террористов. Очевидно, что активность вовлеченности в экстремистскую деятельность населения отдельных районов и центров Чечни различается, и весьма значительно. География распространения пособников тесно связанна с интенсивностью террора в разных районах. Высокая интенсивность подполья в Грозном, а также в Урус-Мартане. Достаточно обширной должна быть эта среда и в центральной сельской Чечне - Грозненском, Ачхой-Мартановском, Урус-Мартановском, Шалинском и Курчалоевском районах, концентрирующих значительную часть населения республики. Среда соучастия Северной Чечни немногочисленна, во много это объясняется минимальным присутствием здесь террористической активности. На Юге, в горной части республики основным очагом террористической активности является Введенский район. Район значится в списке "лидеров" по уровню террористической активности.
Что касается среды сочувствующих, то в начале XXI века данная прослойка могла включать в себя около 25 % чеченского национального сообщества, но в дальнейшем ситуация значительно изменилась. По мере "чеченизации" конфликта, доля сочувствующих идеям подполья стала заметно сокращаться. Но даже если сокращение это многократно, то все же на стороне боевиков остается несколько процентов населения республики. Если отталкиваться от того, что население Чечни 1-1, 1 млн. чел., то можно сделать вывод о том, что прослойка сочувствующих составляет примерно несколько десятков тысяч человек. Несколько процентов сочувствующих подполью - это 5-10 тыс. молодых людей, восприимчивых к пропаганде радикалов. Данная группа является непосредственно источником пополнения рядов ТП. Достаточно ежегодно браться за оружие одному из нескольких десятков сочувствующих, и оно пополняет свои ряды на 100-150 человек. Впрочем, в последние годы пополнение явно отстает от этих цифр. Поступательно сокращение численности местных НВФ свидетельствует о том, что ТП все сложней вербовать новых членов.
Дагестанское ТП. Согласно данным И.В. Пащенко, в середине 2012 г. на территории Дагестана действовало более 20 бандгрупп. Тем самым, в наличии имелось, как минимум, такое же количество командующих, которыми круг наиболее активных и влиятельных членов ТП, естественно, не ограничивается. Даже не имея точной информации, можно предположить, что речь идет о нескольких десятках человек. Важно то, что в отличии от чеченского ТП, в Дагестане нет авторитетных лидеров вроде Д. Умарова, положение которых позволяло бы им доминировать, выстраивая под себя всю систему управления подпольем. Немаловажное значение имеет и полиэтничность республики - "террористический интернационализм" национального фактора не отменяет. Этническое происхождение лидеров местного бандподполья в определенных ситуациях может ограничивать их властные притязания по консолидации всего ТП под своим началом. Свою роль играет и пространственный формат Дагестана. Зона активности террористов в нем значительно шире, чем в Чечне. В связи с этим, ТП Дагестана представляет собой более полицентрическое образование, нежели подполье Чечни.
В отличие от Чечни, бандподполье Дагестана в середине "нулевых" постепенно наращивало свою численность. Согласно заместител. Министра внутренних дел Дагестана М. Исмаилову по состоянию на 2009 г. на территории республики действовали 100 боевиков. Однако растущие показатели активность ТП Дагестана заставили специалистов пересмотреть эти цифры. В 2010-2013 гг. размер местных НВФ определяется в 400 чел. Возможно это соответствует действительности. Косвенным свидетельством этого является количество потерь бандподполья. В 2010 году было ликвидировано 176 человек, 41 был задержан, в 2011 г. 173 - ликвидировано, 103 - задержано. Если исходить из среднего для СК темпа кадрового обновления ТП (1,5 года), размеры дагестанского подполья в 2012 г. должны составлять порядка 400 человек. Показательно, что местное бандподполье росло, на фоне растущего давления силовиков. Потери боевиков в 2007-2008 гг. ежегодно составляли порядка 150 человек, столько же примерно было задержанных. Таким образом. ТП ежегодно теряло около 250 своих членов. В 2010-2011 гг. потери подполья выросли, однако оно не только устойчиво восстанавливало свой боевой потенциал, но и наращивала его, что вывело Дагестан в последние несколько лет в лидеры по террористической активности на Северном Кавказе.
Эпицентрами деятельности террористов являются Махачкала и Хасавюрт, а также несколько иных районов. Устойчивое пополнение подполья говорит о наличии отлаженной системы вербовки новых членов. Основное число соучастников БП сосредотачивается также в Махачкале и Хасавюрте, а также окрестностях. Полный ареал пособничества значительно шире, он захватывает большую часть системы расселения Дагестана. Это вовсе не означает, что по всей этой площади боевики обладают развитой инфраструктурой, но отдельные "услуги" от местных жителей они могут получать, находясь далеко за пределами области своей основной деятельности.
Но и НВФ и среда соучастия опираются на еще более широкую прослойку общества, в той или иной степени сочувствующую радикализму. Именно эта прослойка является ресурсной базой всей кадровой пирамиды ТП Дагестана.
Анализ различных групп республиканского протестного населения и факторов социальной конфликтности позволяет сделать вывод, что пополнение дагестанских НВФ идет, в основном, из обширной прослойки фундаменталистски настроенного населения (как ваххабиты, так и сторонники традиционного ислама). В целом речь идет о 20-25% населения республики. Это значит, что из 250 тыс. молодых мужчин, порядка 50-60 человек можно отнести к "группе риска". Они достаточно негативно оценивают деятельность республиканской власти, разделяют идеи религиозных радикалов. Именно они - основной объект интенсивной идеологической обработки.
Бандподполье Ингушетии. Учитывая структуру населения и размеры республики, характеристиками бандподполья Ингушетии являются моноэтничность и компактность. Данные особенности определенным образом работают на централизацию ингушского подполья. По крайней мере, существенно облегчают работу по координации различных групп боевиков из одного центра. Бандподполья республики Ингушетия и Чеченской республики достаточно широко взаимодействовали друг с другом. Именно Чечня длительное время являлась основным местом террористической "самореализации" ингушских радикалов, возвращении которых на территорию Ингушетии в середине "нулевых" стало одной из причин быстрого роста республиканского бандподполья. Ну удивительно, что организационно оно оказалось прочно увязано с чеченским ТП. Способствовало этому и создание в Чечне "Кавказского имарата", под руководством Д. Умарова. Наднациональный характер данной организации психологически облегчил задачу формирования ингушского подполья в качестве структурного подразделения "Кавказского имарата".
В ингушском подполье практически не осталось лидеров, способных своим авторитетом собрать воедино все местное террористическое сообщество. Здесь нельзя не отметить эффективную работу российских спецслужб, сумевших в последние годы ликвидировать наиболее известных деятелей ингушского бандподполья, в т. ч. Магаса и рыжего Супьяна.
В январе 2009 г.А. Еделев заявил о 120 боевиках, действующих на территории Ингушетии. Ингушское подполье существенно уступало восточным соседям по интенсивности боестолкновений. Избегая прямого силового контакта, боевики РИ предпочитали обстрелы и нападения. 2010-2011 гг. связаны с самым значительным сокращением масштабов террора на территории республики. В 2011 г. по данным спецслужб размер республиканского ТП составлял около 70 человек. В 2012 число уходящих "в лес" несколько возросло, но размеры НВФ не вернулись к своим максимальным величинам.
Как и республиканские НВФ, группа пособников ингушского подполья может быть количественно невелика в сравнении с ЧР и РД. Центральным ограничителем является небольшая численность самого национального сообщества Ингушетии. К эпицентрам пособничества можно отнести Назрань и Назрановский, а также Сунженский районы. Что касается среды сочувствующих, то она составляет примерно 5-10% республиканского населения, а это около 5 тыс. молодых людей по всей республике. Цифра эта мала по сравнению с аналогичными цифрами по Чеченской республике и Дагестану, но однако же этой группы молодежи достаточно для ежегодного пополнения местных НВФ десятками новых членов.
Бандподполье Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. Республиканский террористический комплекс-последнее "завоевание" регионального подполья. Попытки дестабилизировать Кабардино-Балкарию предпринимались с второй половины 1990-х. Население облучалось радикалистскими идеями с территории Ичкерии. Но попытки включить республику в деятельность бандподполья предпринимались и в 2000-е годы. К середине "нулевых" в республике уже сформировалось достаточно многочисленное радикалистское сообщество, готовое к вооруженному сопротивлению власти, а следовательно, способное заявить о себе активным террором. Его ядро составляли члены двух религиозно-радикалистских объединений ("Республиканская Шура" и джамаат "Ярмук"), в составе которых насчитывалось до двух сотен активных членов. Однако вместо открытия диверсионной войны, радикалы пошли на лобовое столкновение с республиканскими силовиками.
октября 2005 г. около 200 боевиков вошли в Нальчик, одновременно атаковав множество учреждений государственной власти и правоохранительных органов. В течении нескольких часов они удерживали часть столицы республики под контролем. В итоге этого открытого столкновения было уничтожено 95 боевиков, более 70 было задержано.
Однако, даже после такого ощутимого удара по боевиками окончательно их разбить не удалось. Хотя несколько лет после 2005 г. в республике было относительно спокойно. Тем неожиданней была "вспышка" террора в 2010 году. Такими очагами террористической активности стали Баксанский и Эльбрусский районы.
В целом так называемый "объединенный фронт Кабарды, Балкарии и Карачая" включает 7-9 достаточно крупных бандгрупп (каждая порядка 15-20 человек). Причем "эти боевые ячейки представляют собой автономные боевые образования, самостоятельно определяющие цели, тактику и методы борьбы. Это говорит о принципе сетевой системы с полицентрическим организационным ядром, облегчающим задачу смены ликвидированных руководителей движения.
Масштабные контртеррористические действия, предпринимаемые властью и силовиками со второй половины 2010 г., опять заметно уменьшили боевой потенциал местных НВФ (в 2011 г. в республике было ликвидировано 80 боевиков, задержано более 70). Согласно И.В. Пащенко, общее бандподполье Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии в середине 2012 г. насчитывало порядка 90 человек (9 боевых групп). В реальности численность боевиков могла быть несколько выше и уже третий год республика сохраняется в группе трех "дополнительных" (после ведущего) эпицентров регионального террора. Это может быть свидетельством того, что в Кабардино-Балкарии окончательно сформировался и заработал "эскалатор насилия" - центральный механизм террористического комплекса, отвечающий за его самовоспроизводство и устойчивое пополнение боевых потерь.
Показательно то, что среди эпицентров республиканского террора последних лет присутствуют полностью "кабардинский" Баксан и преимущественно балкарские Тырнауз и Эльбрусский район. Тем самым, наднациональный религиозный радикализм остается идеологической основой республиканского бандподполья и сейчас.
2.2 Основные стратегии противодействия терроризму в северокавказском регионе
"ликвидация" (физическое уничтожение, нейтрализация радикалов);
"идеологическая трансформация" (существенное изменение мировоззрения радикалов; идеологическая обработка протестных групп населения);
"развитие и коррекция общества" (социально-экономическая и социокультурная модернизация республиканского общества, снижение уровня его традиционализма, существенное сокращение группы "истовых" верующих; ограничение социальных "пороков", сопутствующих модернизации - различных форм духовной, моральной, физической деградации);
"самокоррекция общества и власти" (ликвидация/существенное сокращение "пороков" республиканской и федеральной власти, оптимизация деятельности силовиков; выпрямление основных недостатков социально-экономического и социокультурного развития региона и РФ в целом);
"договор" (организация переговорного процесса с радикалами; выработка договора о взаимном "нейтралитете", поиск формы мирного сосуществования с радикалами).
Представим основные особенности каждой из выделенных стратегий антитеррористической деятельности.
Ликвидация - комплекс силовых подходов, включающих уничтожение или лишение свободы участников бандподполья (боевики, активные пособники). Использование силовых методов необходимо для ликвидации подполья и для сокращения его боевого потенциала. Однако из мировой антитеррористической практики известно, что порой силовые методы приводят к обратному эффекту: к ускоренному росту подполья. Неизбежным следствием жестокого давления на радикальную часть населения является появление новых экстремистов. Именно здесь располагается один из "тупиковых" вариантов борьбы с бандподпольем. Силовые методы борьбы необходимы, но они же и становятся одной из причин, его порождающих и устойчиво воспроизводящих. Возникает своеобразный "круг насилия".
В таких случаях принято говорить о необходимости точной дозировки насилия, выверенности и адресности силовых мероприятий. Но достаточно сложно это реализовать на практике. Конечно. Стремление к максимально допустимой минимизации насилия можно только приветствовать, но современная история борьбы с ТП не знает ни одного случая столь совершенной "оптимизации" меры насилия, которая оказалась бы достаточной для полной остановки ответной протестной реакции групп населения, против которого данное насилие применяется. Поэтому едва ли, работая исключительно силовыми методами, стоит рассчитывать на значительное сокращение людей с радикалистским мировоззрением, представляющих основу кадрового пополнения бандподполья.
Идеологическая работа включает систему мер по комплексной мировоззренческой работе с республиканским населением. В экспертной литературе многократно констатировалось поражение власти на идеологическом фронте. Более того, с данной точкой зрения соглашались политические деятели и даже силовики, указывая на то, что наладив эффективную систему ликвидации боевиков, государство все же не сумело победить их в борьбе за "умы". Симпатии определенной части населения по-прежнему на стороне бандподполья в его противостоянии с официальной властью.
Очевидно также, что, не оставляя попыток изменить систему жизненных ценностей непосредственно самых радикалов, необходимо сосредоточить основные усилия на идеологическом облучении основной массы республиканского населения, прежде всего, молодежи. Молодежная проблема в сфере идеологии должна на постоянной основе находиться в центре внимания властей, как федеральных, так и республиканских.
Но, несмотря на необходимость обширного комплекса мер по воспитанию республиканской молодежи, надо помнить, что центральная опасность молодежной политики - ее формализация. Все, за что берется государство, неизбежно бюрократизируется, приобретает более или менее заметный формальный характер. Достаточно вспомнить уровень формализма в деятельности позднесоветского комсомола. Очевидно, что то же самое ожидает молодежную идеологическую политику и в настоящее время, если государство вернется к советской традиции массовой идеологической обработке молодежи Северного Кавказа.
Это вовсе не означает, что идеологическая компонента в комплексе мер антитеррористической профилактики бессмысленна. Но в современных условиях она неизбежно в самой существенной степени ограничится пустой риторикой и чисто бюрократической активностью, не способной серьезно воздействовать на сознание и образ мыслей подрастающего поколения, особенно в таких сложных сообществах, как восточные республики северного Кавказа.
Центральной проблемой эффективности любого идеологического воздействия является степень его соответствия социальным реалиям данного общества. Чем больше разница между идеологическим постулатом и реальной практикой, тем меньше практический эффект идеологической работы, какие бы усилия и финансы на нее не были бы брошены властью. Сохранение существующих сегодня недостатков российского политического и социально-экономического строя неизбежно будет сводить к минимуму все бюрократические начинания в области идеологической работы с молодежью и остальным населением республик. Поэтому, подчеркивая необходимость такого рода работы на Северном Кавказе, не стоит рассчитывать на серьезные результаты такой деятельности.
Комплекс мер по социально-экономическому и социокультурному развития республик региона. Усилия власти в данной сфере не способны напрямую воздействовать на систему ценностей непосредственно самих религиозных радикалов. Устойчивая динамика местной экономики и рост материальных доходов населения отнюдь не обратно пропорциональны уровню террористической активности. Ценности не продаются, не являются предметом торга. И тем не менее, значительный смысл в такой деятельности, как профилактики терроризма, есть. Повышение уровня жизни значительной части населения - это тенденции, способные в перспективе существенным образом сократить прослойку социального сочувствия ТП, и следом и масштабы его пополнения.
Самым существенным образом антитеррористическую эффективность экономического развития республик может увеличить его сочетание с социокультурной модернизацией национальных сообществ северокавказского региона. Основная цель - постепенное социокультурное развитие республиканского населения, прежде всего, подростков и молодежи, с целью постепенно сократить демографический ресурс регионального терроризма.
Данное направление включает в себя целый комплекс мер по развитию системы образования, "профессионализацию" молодежи, подключение ее к современным культурно-образовательным практикам, расширение культурного кругозора. Впрочем, даже заметное повышение качества учебного процесса не даст абсолютной гарантии, что более образованная и профессионально подготовленная молодежь перестанет пополнять бандподполье.
Последствия социокультурной модернизации далеко не прямолинейны. Однако, если она и не является панацеей от экстремизма, в целом эффект ее будет, безусловно положительным для стабилизации республиканского общества. Речь идет о весьма продолжительном процессе, положительный эффект которого может аккумулироваться маленькими порциями на протяжении многих десятилетий. В краткосрочной перспективе ждать от этого метода результатов не имеет смысла.
Самокоррекциявласти и общества. Речь в частности может идти об определенной ценностной "самокоррекции", позволяющей сблизить ценности российского общества с теми, что разделяют религиозные радикалы. Вовсе необязательно при этом отказываться от принципов светского модернизированного общества. Реальное исправление недостатков, свойственных республиканской и федеральной социально-экономической и политической системе, действительная борьба с многочисленными формами духовного разложения были бы оправданным шагом навстречу религиозным радикалам, предельно жесткая протестность которых связана, в том числе, с неприятием обширного негатива, присутствующего в основных сферах российской социальной жизни.
Не говоря уже о том, что искоренение этих недостатков существенно важно и для самой России, оно является одним из центральных условий сохранения ее в качестве жизнеспособного государства и общества. Иными словами, борясь со своими внутренними проблемами, Россия борется и с экстремизмом на Северном Кавказе.
Показательно, однако, что в перечне антитеррористических мер необходимость существенной коррекции общероссийской социальной действительности и "самоисправления" власти никогда не озвучивается. Учитывая крайне низкую активность власти на этом направлении, данный вариант сближения ценностных систем российского общества и религиозных радикалов имеет мало шансов на практическую реализацию. Федеральный центр и республиканские власти не только совершенно правомерно не уступают неприемлемым для современного модернизированного общества требованиям экстремистов, но и демонстрируют очевидную неспособность разобраться с формами духовного разложения, фиксируемыми в современном российском обществе. Не говоря уже о том, чтобы искоренить недостатки, свойственные непосредственно самому административно-управленческому аппарату.
Переговорный процесс. Помимо используемых в настоящее время различных форм амнистии боевиков и программ их возвращения к мирной жизни, в данной стратегии речь может идти и о расширении коммуникации с радикальной оппозицией с целью выработки компромиссных вариантов мирного сосуществования. Основная цель этого способа профилактики терроризма может быть условно обозначена как "радикализм без экстремизма". Т.е. не изменяя ценностям светского модернизированного сообщества, и не будучи в состоянии изменить центральных смысловых ориентиров радикалов, власть навязывает им "политкорректность", заставляет их отказаться от террористических форм протестности, и мирно сосуществовать с представителями всех других систем ценностей.
В реальной социальной практике одностороннее навязывание радикалам каких-либо условий невозможно. Необходимы встречные уступки. И здесь то, что неприемлемо для РФ в целом, может рассматриваться как более или менее приемлемый вариант для отдельной республики или даже отдельного района. Речь, например, может идти о "договорном" переходе к шариатской форме организации отдельных территориальных сообществ. Потенциально такого рода переходы способны сократить протестную энергетику республиканского радикалистского сообщества, а значит и непосредственно бандподполья.
При этом, конечно, необходимо учитывать риски, связанные с такими решениями. Даже фрагментарный переход республиканских обществ к шариату станет еще одним фактором системного их отчуждения от "большой" России. Дагеста, для которого организация такого рода "шариатских муниципалитетов" наиболее актуальна, сделает еще один большой и чувствительный шаг по этому пути превращения во внутреннее зарубежья РФ.
Кроме того, даже идя на подобные уступки религиозным радикалам, важно обеспечить, чтобы компромиссные решения не были восприняты республиканским ТП как свидетельство слабости "противника", как промежуточный успех на пути к исламскому государству. Иными словами, такие решения должны быть тщательно подготовлены и являться результатом длительного переговорного процесса.
Таким образом, своеобразными эпицентрами террора на Северном Кавказе являются четыре основные бандподполья: чеченское, дагестанское, ингушское и кабардино-балкарское ТП. На территории республик формируются свои террористические комплексы, обладающие собственной спецификой, но при этом являющиеся частью СКЭС.
Конфликтный потенциал Северокавказского терроризма еще достаточно высок. Здесь продолжают стрелять и взрывать. Однако, несмотря на это, масштабы бандподполья существенно уступают по показателям, которые были в середине "нулевых". А ареал повышенной террористической активности может постепенно сократиться до пределов Республики Дагестан. В ближайшем будущем, именно на территории Дагестана, скорей всего, будет сконцентрирована самая значительная часть региональных террористических актов, аналогично тому, как в начале века террор локализовался в Чеченской республике. Хотя при этом нельзя отрицать вероятность постепенного сокращения масштабов в том числе и дагестанского бандподполья.
Для борьбы с террористическим подпольем на территории Северокавказского региона у властей имеется достаточно инструментов и технологий. Набор этих инструментов включает различные формы воздействия на ситуацию в регионе. При всей жизнеспособности и способности к адаптации, его жизнедеятельность в значительной степени определяется действиями республиканских властей и федерального центра.
Однако, даже находясь в абсолютно доминирующей позиции и достаточно серьезно вкладываясь в борьбу с террором, власть не гарантирует себе полной победы над ним. Надо сократить масштабы террора, локализовать его географию на Северном Кавказе. Важной причиной, по которой так происходит, является неполное использование властями имеющимися у них ресурсов, а также неоптимальное сочетание используемых стратегий и превентивных мер.
В общем виде можно утверждать, что на сегодняшний день в антитеррористической деятельности в полной мере используются возможности силового метода, а также метода по "развитию и коррекции общества", который предполагает социально-экономическое и социокультурное развитие. Для значительного сокращения бандподполья этих мер недостаточно.
Важно подчеркнуть, что самое основное условие эффективной борьбы с СКЭС - это результативная профилактика террора, ведущая к значительному сокращению факторов социальной протестности, которая является основным источником "подпитки" ТП.
Заключение
Одними из основополагающих факторов эскалации терроризма на Северном Кавказе являются проблемы в этнополитической и этноконфессиональной сферах. Анализ проблемы показывает, что в настоящее время, основные конфликтогенные процессы переместились в религиозную сферу. Сегодня религия стала одним из важнейших элементов политического процесса на Северном Кавказе, она присутствует абсолютно во всех сферах жизни общества. Радикальный ислам пустил прочные корни в Дагестане и Чечне ещё в начале 1990-х годов. Эти республики всегда были наиболее исламизированными на Северном Кавказе и традиции политических движений под зеленым знаменем имеют там давнюю историю. Распространение исламского фундаментализма В Кабардино-Балкарии, Ингушетии и Карачаево-Черкесии является принципиально новым фактором, так как исламизация этих народов этих республик традиционно была ниже, и ислам здесь не оказывал существенного влияния на политику.
Политизацию ислама на Северном Кавказе используют различные деструктивные организации и силы, в том числе международные, стремящиеся ослабить, позиции России в регионе. Отсюда возникает решение такой задачи российской политики на Северном Кавказе, как обеспечение национальной безопасности РФ.
Кавказ в целом, и Северный Кавказ в частности, является объектом геополитических устремлений, многих государств, имеющих свои" экономические, национальные, религиозные и прочие цели; широко использующих различные механизмы политики и тайной агрессии, среди которых не последнее место занимает религиозный экстремизм и терроризм.
Проведенное исследование позволяет говорить о том, что терроризм на Северном Кавказе выступает как структура международного терроризма и в качестве внесистемного геополитического игрока. Отличительной характеристикой терроризма на Северном Кавказе является его тесная связь с криминалом, нити которого вели в Чечню. В 1990-е годы Чеченская Республика-Ичкерия стала представлять своеобразный криминальный анклав на территории Российской Федерации, источник конфликтности, экстремизма и терроризма, распространявшихся на все сопредельные территории.
Эпицентрами террора на Северном Кавказе являются четыре основные бандподполья: чеченское, дагестанское, ингушское и кабардино-балкарское ТП. На территории республик формируются свои террористические комплексы, обладающие собственной спецификой, но при этом являющиеся частью СКЭС.
Сегодня: Северокавказская экстремистская система в значительной мере оказалась зависимы от целей и идеологии международного терроризма. Не имея возможности к открытому вооруженному сопротивлению, террористическое подполье вынуждено, получая финансирование из-за рубежа, проводить редкие, но жестокие террористические акты, направленные, в основном, против мирных жителей.
Терроризм на Северном Кавказе носит не ситуационный характер, а является выражением накапливавшихся и нерешенных системных проблем современного российского общества и государства.
Борьба с терроризмом, взявшим курс на сецессию под знаменем исламского фундаментализма, является составной частью системы национальной безопасности российского государства. Она состоит в том, что новая волна террористического воздействия осуществляется в условиях общей стабилизации общественно-политической и социально-этнической обстановки на Северном Кавказе. При долговременных усилиях, прежде всего, федерального центра и региональных властей по стабилизации ситуации и при проявляющихся позитивных тенденциях новый всплеск, регионального терроризма и экстремизма имеет существенные политические последствия: Это - прямой и опосредованный ущерб устойчивости государства, авторитету власти, состоянию и самочувствию населения.
Особый ресурс противодействия террористическому подполью и терроризму составляет традиции миротворчества, которая имеет всеобщий характер и объединяет усилия органов власти, местного самоуправления, институтов гражданского общества. На современном этапе миротворчества важно сохранить и развить достижения нынешнего качества состояния региона. Настроения жителей ориентированы на стабильность и социальный прогресс, на упрочение общероссийского единства. Очень важно то, что большинство населения региона никакого отношения к порождающей терроризм среде не имеет и устало от бесконечных потрясений последнего времени, испытывает разочарование в сепаратистских идеях, стремится к стабильной жизни, к решению социально-экономических проблем. Уже можно обоснованно говорить о крахе идеологии Исламского Халифата на Северном Кавказе, особенно после ликвидации "террористического долгожителя", участника двух Чеченских компаний Докку Умарова.
Вместе с тем, проблема борьбы с экстремизмом и терроризмом на Северном Кавказе продолжает оставаться весьма актуальной, подтверждение тому теракты в октябре-декабре 2013 года в Волгограде, в результате которого погибло около 30 человек, а более 150 человек получили ранения. В этой сложной ситуации одной из главных задач федерального центра, является необходимость выработки комплекса мер, заключающихся в совершенствовании антитеррористического законодательства, укреплении национальных спецслужб, вскрытии и пресечении каналов, финансирования терроризма, а также проведения информационно-пропагандистской и разъяснительной работы среди молодежи.
Бесспорно, главная роль в борьбе с терроризмом принадлежит государству, правоохранительным органам, но без активной помощи общественных организаций, ученого сообщества эту сложную проблему решить невозможно. В настоящее время усилиями силовых структур, экспертного и научного сообщества удалось предотвратить террористические акты во время проведения Олимпиады и Паралимпиады в г. Сочи.
В РФ сложилась система противодействия терроризму, но сами причины, порождающие терроризм не устранены и поэтому борьба с экстремизмом и терроризмом приобретает новые черты и трансформируется с регионального на глобальный уровень.
Библиографический список
1.Абдулманапов П.Г. Репродуктивное поведение населения республики Дагестан // Народонаселение,№4, 2008 С. 120-126 с.
2.Авксентьев, В.А. Региональная конфликтология: экспертное мнение. / В.А. Авксентьев, Г.Д. Гриценко, А.В. Дмитриев. - М., 2008. - 358 с.
.Авксентьев, В.А. Юг России: конфликтный процесс в экспертных оценках // Проблемы консолидации народов Северного Кавказа. - Нальчик, 2008, - С.88 - 104.
.Акаев, В.К. Суфизм и ваххабизм на Северном Кавказе. Конфронтация или компромисс? / В.К. Акаев. - Махачкала: Айрис-пресс, 2010. - 230 с.
.Арухов, З.С. Экстремизм в современном исламе / З.С. Арухов. - Махачкала, 2010. - 260 с.
.Аствацатурова, М.А. Моделирование конфликтов в полиэтничном сообществе: внутриобщинный уровень // Региональные конфликты: моделирование, мониторинг, менеджмент. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2007. - С.138-147.
.Аствацатурова, М.А. Диаспора: проблемы теоретико-методологического осмысления // Современное состояние и пути развития Юга России. - Ростов-на-Дону, 2007.
.Антонян, Ю.М. Терроризм: криминологическое и уголовно-правовое исследование/ Ю.М. Антонян. - М.: Щит-М, 2003г. - 306 с.
.Батиев, Л.В. Системный анализ предпосылок экстремизма на Северном Кавказе // Материалы Всеросс. Науч. - практич. Конференции. Т.1. - Махачкала, 2010. - 356 с.
.Бережной, С.Е. Исламский фундаментализм на Юге России/ С.Е. Бережной. - Ростов-на-Дону: Феникс, 2004. - 240 с.
.Беспалов, С.В. Транснациональный исламский терроризм - глобальная проблема // PolitBook. - 2012. - №3. - С.73-82.
.Бобровников, В.О. Исламское "возрождение" в Дагестане: двадцать лет спустя // Центральная Азия и Кавказ. - 2007. - №2. - С.161-172.
.Бодрийяр, Ж. Дух терроризма // Геополитика террора. - 2002. - №12. - С.56-78.
.Боташева, А.К. Терроризм как фактор современных политических процессов/ А.К. Боташева. - М.: Рубежи XXI, 2012. - 250 с.
.Васильев, Ю.В. Этнополитические конфликты на Юге России: возникновение и системообразующие механизмы разрешения/ Ю.В. Васильев. - Ростов-на-Дону: АСТ, 2010. - 239 с.
.Гушер, А.И., Проблема терроризма на рубеже третьего тысячелетия новой эры человечества // #"justify">.Давыдов, В.Н. Военно-политические черты международного терроризма / В.Н. Давыдов, Су Минь // Вестник РУДН. Сер. "Политология". - 2009. - № 1. - С.21-26.
.Дегоев, В.В. Большая игра на Кавказе/ В.В. Дегоев. - М.: URSS. 2010. - 430 с.
.Дегоев, В.В. Кавказ и великие державы. Политика, война, дипломатия. / В.В. Дегоев. - М.: Рубежи XXI, 2012. - 560 с.
.Добаев, И.П. Идеологические установки и практика исламистских организаций на Юге России в условиях социальной трансформации // Научная мысль Кавказа. - 2011. - №1. - С.13-19.
.Добаев, И.П. Современный терроризм: региональное измерение/ И.П. Добаев. - Ростов - на-Дону: Феникс, 2009. - 328 с.
.Дробижева, Л.М. Процессы гражданской интеграции в полиэтничном российском обществе (тенденции и проблемы) // Общественные науки и современность, 2010. - №2. - С.67-75.
.Емельянов, В.П. Терроризм как деяние и состав преступления/ В.П. Емельянов. - Ростов н/ Д: Аист, 2008. - 321 с.
.Замковой, В.И. Терроризм - глобальная проблема современности/ В.И. Замковой, М.А. Ильчиков. - М.: Гардарика, 2009. - 410 с.
.Змеевский, А.В. Терроризм. Нужны скоординированные усилия мирового сообщества / А.В. Змеевский, В.Е. Тарабрин // Международная жизнь. - 2010. - №° 4. - С.14-17.
.Казенин, К. Тихие конфликты на Северном Кавказе (Адыгея, КБР, КЧР) / К. Казенин. - М.: АСТ, 2009. - 229 с.
.Казиев, Б. Толчея на пути к правде // Российский ежегодник, 1990, вып.2. - С.36-52.
.Кольтюков, А.А. Международный терроризм - угроза глобальной и региональной безопасности: особенности проявления и пути противодействия/ А.А. Кольтюков // Право и безопасность. - М, 2010. - №4. - С.23-26.
.Кузнецов, Ю.П. Террор как средство политической борьбы экстремистских группировок и некоторых государств/ Ю.П. Кузнецов, - СПб: Вече, 1998. - 416 с.
.Любачев А.В. Динамика изменения места и роли контртеррористического направления во внешней политике Российской Федерации (1992-2006 гг.) // Политэкс. - СПб., 2009. - №3. - С.33-35.
.Малашенко, А.В. Время Юга: Россия в Чечне, Чечня в России: [Монография] / А.В. Малашенко, Д. Тренин; Московский центр Карнеги. - М.: Гендальф, 2005. - 267 c.
.Малашенко, А.В. Религия и глобализация на просторах Евразии: [сборник] / Моск. центр Карнеги; под ред. А.В. Малашенко и С.Б. Филатова. - М.: Изд-во Неостром, 2006. - 341 с.
.Малашенко, А.В. Исламское возрождение в современной России/ А.В. Малашенко. - М.: Московский центр Карнеги, 2008. - 222 с.
.Маскудов, С. Население Чечни: права ли перепись. // Население и общество. Информационный бюллетень центра демографии и экологии человека Института народохозяйственного прогнозирования РАН. 2007. - №96. - С. 54-67.
.Матишов, Г.Г. Атлас социально-политических проблем, угроз и рисков Юга России/ Г.Г. Матишов, В.А. Авксентьев, Л.В. Батиев. - Ростов-на-Дону, 2008. - 540 с.
.Моджорян, Л.А. Терроризм: правда или вымысел/ Л.А. Моджорян. - М.: Юрид. Л-ра, 1984. - 245 с.
.Муртазалиев, С.И. Роль школы и вуза в воспитании культуры общения в молодежном социуме Дагестана // проблемы консолидации народов Северного Кавказа. - Нальчик, 2011, - С.288-296
.Никовская, Л.И. Сложносоставной конфликт как инструмент анализа трансформации и кризиса // Полис. - 2005. - №6. - С.83-92.
.Новикова, Г.В. Сильная стратегия слабых (Террор в конце ХХ века) / Г.В. Новикова. - М.: По-лис, 2009, - 131 с.
.Одесский, М.П. Поэтика террора и новая административная ментальность: очерки истории формирования/ М.П. Одесский., Д.М. Фельдман - М., 2003. - 162 с.
.Ольшанский, Д.В. Психология террора. / Д.В. Ольшанский. - М.: АСТ, 2008. - 320 с.
.Одесский М., Фельдман Д. Террор как идеологема // Общественные науки и современность. 2010. - № 3. - С.14-21.
.Ожиганов Э.Н. Профиль терроризма: природа, цели и мотивация // Социс. 2010. - №2. - С.32-35.
.Остроухов, В.В. Актуальные вопросы борьбы с международным терроризмом на современном этапе/ В.В. Остроухов // Право и безопасность. - М, 2012. - №3. - С.37 - 46.
.Пащенко, И.В. Террористическая война на северном Кавказе/ И. В Пащенко // Вестник ЮНЦ РАН. 2010, т.5. №3. - С.29-32
.Профилактика (предупреждение) экстремизма и терроризма. Методическое пособие для пропагандистов/ ред.Л.Н. Панкова. - М.: Университетская книга, 2011. - 312 с.
.Пути мира на Северном Кавказе. Независимый экспертный доклад. - М., 2011. - 129 с.
.Пути и средства обеспечения безопасности северного кавказа/ Коллектив авторов; под общ. Ред. Д.А. Еделева и Н.П. Медведева. - М.: Монография, 2009. - 460 с.
.Салимов, К.Н. Современные проблемы терроризма/ К.Н. Салимов. - М.: Весь мир, 2005г. - 216 с.
.Сатановский, Е.Я. Глобализация терроризма и ее последствия // "Международная жизнь". - 2010. - № 9-10. - С.54-67.
.Солодовников, С.А. Терроризм и организованная преступность/ С.А. Соловников. - М.: Юнити-Дана, 2009 г. - 173 с.
.Устинов, В.В. Международный опыт борьбы с терроризмом/ В.В. Устинов. - М.: Юрлитинформ, 2002г. - 560 с.
.Селютин, В.В. Стратегия развития Юга России: от иллюзий к реалиям // Полиэтничный макрорегион (язык, культура, политика, экономика). - Ростов-на-Дону. 2008. - С.21-24.
.Сущий, С.Я. Террористичекое подполье на востоке Северного Кавказа (Чечня, Дагестан, Ингушетия) / С.Я. Сущий - Ростов-на-Дону: Изд-во ЮНЦ РАН, 2011. - 218 с.
.Сущий, С.Я. Северный Кавказ: реалии, проблемы, перспективы первой трети XXI века / С.Я. Сущий. - М.: Ленанд, 2013. - 432 с.
.Султанов, Ш. Кланы и планы/Ш. Султанов // Завтра. - М., 2009. - №31. - С.4
.Хантингтон, С. Столкновение цивилизаций/ С. Хантингтон. - М.: АСТ, 2003. - 133 с.
.Тишков, В.А. Общество в вооруженном конфликте: Этнография чеченской войны / В.А. Тишков. - М.: Просвещение, 2001. - 420 с.
.Тишков В.А. Война и мир на Северном Кавказе: (Оценка ситуации и природы конфликтов) // Свободная Мысль - 21 века. - М, 2001. - 352 с.
.Требин, М.П. Терроризм в 21 веке/ М.П. Требин. - Минск: Дрофа, 2010. - 352 с.
.Туровский, Р. Кремль и Северный Кавказ. Новые политические решения и новые вызовы федеральной власти/ Р. Туровский. - М.: АСТ. - 2009. - 465 с.
.Федеральный Закон РФ о борьбе с терроризмом. - 1998. - июль. - № 130-ФЗ.
.Цуциев, А.А. Русские и кавказцы: очерк привычных восприятий // Научная мысль Кавказа. - 2011. - №3. - С.46-56.
.Шадже, А.Ю. Кавказская цивилизация или кавказская культура? // Научная мысль Кавказа. - 2008. - №2. - С.39-41.
.Эбзеев, А.А. Западный Кавказ: проблемы политической реинтеграции/ А.А. Эбзеев. - Ростов-на-Дону: Дрофа. - 2006. - 298 с.
.Этнополитические отношения и этнокультурные образы на страницах печатных СМИ [Текст] / М.А. Аствацатурова // Вестник отдела социально-политических проблем Кавказа Южного научного центра РАН. - 2005. - С. Вып.1. - С.80 - 85.
.Эфиров, С.А. "Левый" терроризм на Западе. Историяисовременность / С.А. Эфиров. - М.: АСТ, 1987. - 280 с.
69.Laquer, W. Terrorism. - L., 1983. - P. 203.
.Cassesse, A. Terrorism, Politics and Law. - Cambridge: Polity Press, 1989. - P.148.
.Schmid A. P. Terrorism as Psychological Warfare / Alex P. Schmid // Democracy and Security. 2005