Культурология - продукт современной культуры
Культурология - продукт современной культуры
Соколов Э.В.
Было бы странно считать,
что проблемы культуры не исследовались наукой, пока не было произнесено слово
"культурология". Шаманизм в этнографии, рыцарство в истории, влияние Байрона
и Пушкина в литературоведении, конфликт "жизни" и "культуры"
в социологии Зиммеля - что это все, как не проблемы культуры? Но кажется, что объединение
подобных тем в рамках единой науки - едва ли возможно и целесообразно. Что же в
таком случае является "оправданием" культурологии, богато представленной
сегодня в виде образовательных программ, учебников, лекционных курсов, журнальных
публикаций?
Оправдание находится
довольно простое. После крушения советского марксизма образовался "идейный
вакуум" и именно культурология в силу своей всеохватности и расплывчатости
является наиболее подходящим кандидатом на замещение "вакантного места".
Но не только Россия - все мировое сообщество, которое, хочет оно того или нет, двигается
по пути глобализации, нуждается сегодня в общеобразовательной дисциплине, которая
давала бы представление о множественности культур и создавала бы основу для широкого
гуманитарного общения людей различных рас, сословий и конфессий. Эта дисциплина
должна формировать у молодежи образ общечеловеческой культуры, который затем конкретизируется
в соответствии с национальной системой ценностей. Эта дисциплина, очевидно, не может
иметь четко очерченного "корпуса знаний", ей должны быть свойственны либеральность,
плюрализм оценок и мнений, этико-педагогическая ориентация и вместе с тем - связность,
образность, опора на яркие факты мировой культуры. Этим требованиям удовлетворяет
культурология.
Тенденция к формирования
культурологии как особой отрасли в гуманистике имеет место и на Западе. По-видимому,
сами новые условия выработки и синтеза знаний с помощью "Интернет", возникновения
мирового сообщества ученых приводят к стиранию дисциплинарных границ в социо-гуманитарной
сфере, к выработке широкого взгляда на культуру, компенсаторного по отношению к
процессу дробления и специализации наук.
Мы не "строим"
культурологию, а просто фиксируем факты "социологизации" и "психологизации"
истории, популяризации "комплексного подхода", при котором театр, скажем,
изучается не только в искусствоведческом плане, но и в планах национального менталитета,
групповой психологии, развития массовых коммуникаций, форм общественного диалога
с политической, этической, педагогической точек зрения. Такой подход удобно назвать
"культурологическим". Его бросающаяся в глаза особенность - осознание
"контекстуальности" научных и философских теорий, всякого знания. Если
в недавнем прошлом философию, как и химию, изучали независимо от того, где, в какой
стране они развивались, то сегодня мы все яснее осознаем, что философия и наука,
равно как и другие формы сознания, не являются продуктами "голого",
"неукорененного" интеллекта. Они суть одушевленные "голоса"
- страны, эпохи, мыслящей элиты. Философия Канта - это не очередной продукт
"философского производства", а симптом трансформаций коллективного разума,
обусловленных его внутренними интенциями и социо-культурным контекстом. Как ни парадоксально,
но именно глобализация науки, выработка единых мировых стандартов исследования приводит
к "культурологизации" - не только социо-гуманитарных, но и естественных
наук. Физика, астрономия, химия приобретают культурологическую направленность, когда
их рассматривают в качестве элементов "национального образа мира".
Проблемы культуры изучались
во всех странах в соответствии с их научными традициями, особыми проблемами и идеологиями.
В Германии они ставились в широком философском контексте. Больше всего немецких
философов интересовал человеческий разум и то, как он проявляется в природе, истории,
науке, искусстве, религии. Немцы хотели, можно сказать, "понять разум - разумом",
но не преуспели в этом. Ведь именно в Германии Кантом были впервые провозглашены
"границы чистого разума". Немецкие философы особенно резко возражали против
использования естественно-научной методологии в исторических науках, именно они
провели четкую грань между науками о природе и науками о культуре - на том основании,
что понимание природы связано с познанием законов, а понимание культуры - с отнесением
культурных явлений к ценностям. В Англии "чистый разум" никогда не имел
столь высоких притязаний, как в Германии, привычно отступая перед обычаем,
"политическим разумом" и здравым смыслом. Эмпирическая, практическая направленность
ума характерна для британских ученых. Задачи управления колониями, народами, душу
которых англичане никогда не стремились глубоко понять, ("Запад есть Запад
- Восток есть Восток"), направляли внимание английских обществоведов на изучение
регулятивных принципов, институтов, служащих основой социального порядка и управления.
В США с их пестрым национальным
составом, обострившейся классовой проблемой, а также в связи с их усилившейся мировой
эмансипацией многие исследования приобрели этнопсихологическую направленность. Американские
этнологи и антропологи выступали против расизма, в защиту свобод личности и прав
малых народов. Их интересовали своеобразие этнических культур, контакты между ними,
положение человека "на рубеже культур". В центре внимания оказывались,
с одной стороны, устойчивое бессознательное "ядро" культуры, укорененное
в личности, а с другой - технологичность и адаптивность культуры, как социальной
системы, ее связь с природной средой, хозяйством и витальными потребностями человека.
Об осмыслении проблем
культуры в России следует говорить особо. В конце прошлого века у нас появилось
немало философских и социологических работ, посвященных специально этим проблемам.
Для русской социологии особенно характерно этико-субъективное, культурологическое
направление, в котором анализ социальных отношений сочетаются с литературной критикой,
эзоповским толкованием отечественной злобы дня, острыми выпадами против политиков
и писателей, непринужденной беседой с читателем. Изучать историю социологии и культурологии
в России вряд ли можно, игнорируя работы Чернышевского, Лаврова, Михайловского,
Плеханова, Ленина. Но кто они такие? Ученые, морализирующие публицисты или философствующие
политики? Русским людям свойственны синкретизм, конкретность, образность, диалогичность
мышления, а также "всеотзывчивость", любопытство, любовь к тайнам и запретным
знаниям. Поэтому русские хотели понять жизнь, да и самих себя - не разумом, а сердцем.
("Умом Россию не понять...") Да и вообще, ничего нельзя понять только
умом.
Вопросы культуры обсуждались
в России не столько учеными - специалистами, сколько поэтами, писателями и литературными
критиками. Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Толстой, Салтыков-Щедрин, Белинский,
Герцен, Блок, Бунин, Булгаков, Платонов - вот наши лучшие культурологи, философы,
социологи, психологи. Уже многими на Западе признано, что глубина проникновения
русских писателей в душевные порывы, в суть человеческих отношений, в смысл истории,
в феномен всечеловеческого единства - ничуть не меньше, чем профессиональных ученых
- социологов и гуманитариев. Литература в России никогда не была просто беллетристикой,
она постоянно оперировала политико-религиозными, этико-философскими идеями и, если
уж говорить о воздействии на социальные процессы, то русская классическая литература
была во много раз более действенна, чем социология и философия. Достаточно вспомнить
В.И. Ленина: "Чернышевский всего меня "перепахал". Он имел в виду
роман "Что делать"? Да и в наши дни написанный в художественно-публицистической
манере "Архипелаг ГУЛАГ" сделал больше для крушения коммунистической системы,
чем сотни книг западных ученых-советологов.
Впрочем, в России были
специализированные, выдержанные в научном жанре размышления о культуре. Можно упомянуть
здесь Страхова, Леонтьева, но на первое место нужно поставить Н.Я. Данилевского,
его фундаментальный труд - "Россия и Европа". Несмотря на отсутствие методологической
строгости, эта работа отличается огромным богатством идей, многие из которых впервые
высказаны. Именно Данилевского и Шпенглера следует считать классиками, зачинателями
культурологии, разработчиками "культурологического дискурса", несмотря
на многие справедливые замечания по поводу логической невыдержанности и фактической
необоснованности многих их суждений.
Человек, мало знакомый
с науковедением, может считать, что некая концепция или идея являются либо научными,
либо ненаучными, и что сама культурология, если она хочет иметь хоть какую-то ценность,
должна обязательно быть наукой. Такому человеку наука представляется в виде законченной
идеальной схемы, в которой нет никаких противоречий: объективно-беспристрастное
исследование мира, универсальный для всех ученых чисто познавательский мотив деятельности,
четкая договоренность о значении всех терминов и понятий, фактическая обоснованность
и логическая строгость суждений, признание единой для всех истины и т.п. При таком
видении науки упускают из виду, что она является культурно-историческим, коммуникативным
феноменом, творится в процессе диалога, подвержена воздействию многих "вненаучных"
субъективных и объективных факторов. Представление о "чистой" науке, развивающейся
вне политики, этики, экономики - является мифом. Поучительно проследить судьбы науки
в тоталитарных, политизированных и идеологизированных обществах, где обостряется
противоречие между познавательным интересом и социальным заказом, стремлением к
истине - и идеологическим императивом, коммуникацией по поводу истины - и той, которая
имеет целью доказать правоту партии или доктрины.
В таком обществе ученый
находится в трудном положении. Он разрывается между желанием продолжить свободное
движение своей мысли и необходимостью считаться с "правилами игры", принятыми
в его стране. Ученый хочет выжить как человек и гражданин, сохранить право работать
в науке, не оттолкнуть учеников, не способных еще воспринимать научные идеи иначе,
чем в идеологическом обрамлении. Но при этом он хочет сохранить разум свободным,
оставаться ученым, искателем истины. Стремясь разрешить подобные противоречия, мысль
выбирает иногда запутанные, компромиссные пути, а нередко вырывается за рамки науки
- в искусство, публицистику. В Советском Союзе идеология господствовала в гуманитарных
науках и подбиралась даже к тому, чтобы "подмять" под себя физику, биологию,
химию. Централизованное управление, интеллектуальный уровень партийных руководителей,
статусные различия в сообществе ученых во многом определяли приоритеты, уровень,
темпы развития науки, ее социо-гуманитарной сферы. В кругах партийных идеологов,
да и в массах, было распространено обыденное понимание культуры, которая трактовалась
как "культурность", творчество в области литературы и искусства, организованное
просвещение народа и четко отграничивалось от политики, экономики, религии.
Термины "культурология"
и "социология" считались идеологически неприемлемыми. Понятие "культура"
не вписывалось в систему понятий советского марксизма. Философы говорили о
"культурной надстройке", "формах общественного сознания", но
не о саморазвивающейся системе ценностей и значений, не о "пространстве смыслов",
которое с материалистической точки зрения представляется фиктивным. Если и допускалась
"теория культуры", то, как нечто вроде науки о хороших манерах, не имеющей
прямого отношения к идеологии. Такой взгляд на культуру был, в какой-то степени
"на руку" советским культурологам, которые, не привлекая к себе внимания
"начальства" могли относительно свободно работать, не обязательно при
этом прикрываясь жанром "критики буржуазной философии".
Общие философско-социологические
проблемы культуры и связанные с ними проблемы личности стали раньше и глубже разрабатываться
советскими философами, этнографами, историками, чем, скажем, проблемы экономики,
политики, права и даже морали, где мертвящее влияние идеологии было максимальным.
Трудность была, однако в том, что теоретическая культурология опиралась на эволюционизм,
структурно-функциональный, психоаналитический и экзистенциалистский методы, которые
считались формально несовместимыми с марксистским историзмом. На самом деле, при
известной ловкости автора и благожелательности коллег не так уж трудно было в годы
застоя замаскировать эти "буржуазные" методы "под марксизм",
чем не без успеха занимался автор этих строк в книге "Культура и личность"
(Лг, Наука, 1972). Однако, был "пойман с поличными" ("Методологические
проблемы изучения культуры". По поводу книги Е.В.Соколова "Культура и
личность", Журн. "Социологические исследования" N1, 1974).
Рецензенты обвинили
автора книги в том, что он "некритически заимствует буржуазную терминологию",
"сглаживает различие между марксизмом и немарксистскими подходами", интерпретирует
классовую борьбу в культуре как игру, а саму культуру ставит "над обществом",
не оговаривая, является ли оно буржуазным или социалистическим, "запутывает
то, что всем ясно", и т.п. Рецензия могла бы послужить началом полезной дискуссии,
но она была написана "по заказу" авторитетных органов и обсуждению не
подлежала. "Борьба за чистоту теории" в науке является антинаучным приемом.
Нет "чистых" и "не чистых" теорий. Всякая теория - неполна,
"не чиста", и, пытаясь расширить свою предметную область, неизбежно ассимилирует
элементы других теорий. И марксизм, будучи богатой и жизнеспособной теорией, вполне
мог бы ассимилировать элементы фундаментализма, психоанализа, семиотики, что и происходило
на Западе не без пользы для дела.
Список литературы
Для подготовки данной
работы были использованы материалы с сайта http://www.countries.ru