Порядок назначения на преподавательские должности
Общая характеристика средневековой профессуры
Принципы подбора профессорского состава
Оплата работы в университете
Карьера и мобильность преподавателей
Профессура как особая социальная группа
Заключение
Список использованных источников и литературы
Введение
Система образования в XXI столетии призвана стать реальным механизмом культурного развития общества, удовлетворять его образовательные потребности. Проводимая в России реформа школьного и вузовского образования предполагает всесторонний учет социально-экономических и национальных особенностей развития каждого народа, исследование его образовательных и воспитательных традиций. Знание этих особенностей в различные эпохи и разных странах, их историко-педагогическая интерпретация позволяют целостно и во многом по-новому осмыслить прошлое, настоящее и будущее системы образования.
Решение этой задачи требует глубокого исследования многих факторов - в том числе и исторических. Актуальностью этой проблемы объясняется выбор темы дипломной работы, хронологические рамки которой охватывают пять столетий эпохи средневековья - период с XIII по XVII вв. - средневековья, коему современный человек обязан слишком многим и, что особенно важно для моей темы, университетами.
Изучая данную проблему, я использовала сравнительно-исторический метод исследования, сочетая его с критическим подходом к имеющимся источникам и литературе. Такой подход позволил мне, опираясь на труды отечественных и зарубежных ученых, рассмотреть два основных вопроса дипломной работы: 1) что представляли собой традиционные факультеты средневековых университетов (медицины, права, искусств и теологии) и 2) каково было положение преподавателей в средневековом обществе и их место в системе обучения. Разумеется, это далеко не исчерпывает того круга вопросов и проблем, которые связаны с историей средневековых университетов, но дипломное задание ограничивает объем работы.
Источниковую базу дипломной работы составили документы, опубликованные в переводе на русский язык в таких изданиях как: «Антология педагогической мысли христианского средневековья» [1], «Документы по истории средневековых университетов Европы XII-XV вв.» [2], один документ из практикума по истории средних веков [3], имеющаяся в библиотеке ДГУ книга «Средневековье в его памятниках», изданная под редакцией Д.Н. Егорова [4], два документа из хрестоматии по истории средних веков [5] и публикация документов по истории Франции середины XVI в. [6] в сборнике «Средние века». В ряде случаев источники цитируются по трудам исследователей.
Изучением проблем западноевропейской средневековой школы занимались многие отечественные ученые, но университеты, почему-то, привлекали меньшее внимание. Одним из самых полных для XIX в. трудом является книга Н. Суворова «Средневековые университеты», изданная в 1898 г. [31].
Основными трудами по моей теме явились следующие исследования и опубликованные в них материалы: «Европейская педагогика от античности до нового времени» [12], «Западноевропейская средневековая школа и педагогическая мысль» [13], «Университеты Западной Европы. Средние века. Возрождение. Просвещение» [34], «Школа и педагогическая мысль средних веков. Возрождение и начало нового времени» [35].
Интересные материалы содержат труды отдельных ученых - Л.И. Владимирова по истории книги и книгопечатания [9], А.Я. Гуревича по культуре и обществу средневековой Европы глазами современников [10], Ф. Даннемана по истории естествознания [11], С.Г. Лозинского по истории римского папства [27], С. Костюкевича об университете как уникальном сплаве либерального образования, средневековой гильдии и естественной науки [22], М.Т. Петрова об итальянской интеллигенции в эпоху Ренессанса [29], Г.И. Липатниковой [26] и др.
Часть необходимого материала была почерпнута из трудов отечественных и зарубежных отдельных ученых и коллективов авторов по истории отдельных стран и средневековья в целом: Р. Альтамира-и-Кревеа по истории Испании [7], «Англия XVII века: социальные группы и общество» [8], из 2-го и 3-го томов по Истории Европы с древнейших времен до наших дней [14], из разделов и глав по истории культуры Италии [16], Франции [17], Швеции [18], истории средних веков [19], истории скандинавских стран [20], Ле Гоффа Ж. по цивилизациям средневекового Запада [25], о классах и сословиях средневекового общества [21], по культуре Италии [23; 24], в книге для чтения «Средневековая Европа глазами современников и историков, с публикацией ряда источников по средневековой системе обучения [32], А.Л. Ястребицкой по истории Западной Европы в XI-XIII вв. [39] и др.
Особо следует сказать о работах двух зарубежных ученых: О. Петерсоне и П.А. Вандермеше, опубликованных в журнале «Альма матер» («Alma mater»), которые позволили мне совершенно по-новому взглянуть на исследуемую проблему и во многом определили круг рассматриваемых вопросов.
Олаф Петерсон - датчанин. Родился в 1920 г. Заслуженный профессор истории науки Университета Орхуса (в отставке), по приглашению читает лекции в Кембридже. Является вице-президентом Международного союза истории и философии науки, а также Президентом Исторической комиссии Международного астрономического союза. Он является автором работы по истории университетов в ранний период современной Европы, изданной в 3-х номерах указанного журнала [28].
Второй автор - Питер Вандермеш (Бельгия) изучал историю в Университете Гента, после окончания которого работал как исследователь в Бельгийском национальном фонде научных исследований, затем - ассистентом в Университете Антверпена. В настоящее время - журналист, автор исследования о преподавателях средневековых университетов Западной Европы [30].
Говоря в целом, можно заметить, что перечисленные и другие отечественные и зарубежные ученые, изучавшие университет, проделали большую работу и оставили нам понимание как термина «universitas» (городская гильдия), так и других, с ним связанных: «studium generale» или «alma mater». Исторический анализ университетских имен позволяет судить о том, как конституировался университет. Будучи городской гильдией, где обучали ремеслу врача, юриста и теолога, он был подобен другим, например, гильдии каменщиков, также обучавшим какому-либо ремеслу. Отличие же заключалось в том, что обучение в университете предполагало не только передачу узкоспециальных профессиональных знаний, но и получение дополнительных, на так называемом факультете свободных искусств. Именно дополнительное образование и определяло конституирование университета как учебного заведения, т.е. «studium generale», а не только как гильдии (universitas). В качестве учебного заведения университет наследовал образовательные традиции античности, а в качестве гильдии следовал духу средневековой жизни. Что же касается термина «alma mater», то это еще одно имя, помимо «universitas», обозначающее средневековую гильдию.
Образ университета, который был создан уникальным сплавом либерального образования, средневековой городской гильдии и естественной науки - это обобщенный его образ, который, естественно, в каждой конкретной европейской стране имеет свои особенности, обусловленные национальной спецификой. Так, наследие гильдии доминирует в университетах юга Европы, т.е. там, где они и возникли на почве школ-гильдий: здесь по-прежнему делают акцент на профессиональном образовании; обучение профессии - главное. Английские же университеты, в большей степени унаследовавшие традиции либерального образования (особенно Оксфорд и Кембридж) и основанные церковью, видят опору в либеральном образовании, интерпретированном в церковном духе. До сих пор Оксбридж, например, культивирует воспитание студентов через систему тьютеров, подготовку джентльменов-интеллектуалов [22, с. 34], поскольку образование, как считают здесь, необходимо не для профессии, а для жизни.
Структурно дипломная работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованных источников и литературы
Глава I. Традиционные факультеты университетов Средневековья
Развитие первых европейских университетов, появившихся в XII - XIII вв. в виде корпораций магистров и студентов, организационно было направлено на удовлетворение потребностей общества. Фактически каждый из тогдашних четырех традиционных факультетов (свободных искусств, права, медицины и теологии) представлял собой школу, которая ориентировалась на ту или иную сферу жизни, испытывающую потребность в унифицированном знании.
Факультет медицины
Медицинский факультет с момента своего возникновения занимал в университете особое положение, поскольку именно здесь разрыв между теорией и практикой изначально являлся серьезным препятствием на пути получения полноценного образования. Но именно здесь, на медицинских факультетах (и это другая их отличительная особенность), впервые возникло понимание не только того, что нужно реформировать свою практику, но и того, как это следует делать. Развитие будущей медицинской науки происходило внутри границ университетов, выступавших центрами и высшего образования, и исследований [11, с. 30].
Уже первые крупные медицинские школы средневековья (наиболее яркий пример - Солерно) придавали большее значение не хирургии, а медицине. Эту традицию подхватили и первые университетские факультеты [16, с. 143; 25, с. 201-202].
Не стоит забывать и то обстоятельство, что на пути интеграции медицины и хирургии стояли препоны религиозного порядка. В 1215 г. Четвертый Латеранский собор запретил всем клирикам высокого ранга участие в любом действии, связанном с пролитием крови. Конечно, такое решение было направлено прежде всего против применения пыток в ходе судебных расследований, а значит, мотив запрета ничего общего с медициной не имел. И все же положение носило общий характер. В результате университеты не смогли ввести курсы хирургии в программы подготовки медиков; хирургию можно было изучать только вне университетских стен, причем только мирянам или младшим клирикам. Тем самым фактически декрет Собора объективно содействовал превращению медицины в мирскую профессию [27, с. 58-59].
Не следует забывать также и то, что сам по себе медицинский факультет едва ли можно рассматривать как самодостаточный: врачебное дело предполагало применение лекарств, подготовка которых находилась в руках гильдий аптекарей и знатоков трав. Эта особая профессиональная группа существовала до тех пор, пока теоретическое знание относительно matena medico не стали преподавать профессора медицины, что и привело к возникновению в рамках медицинского факультета фармацевтики.
Таким образом, разделение медицины, фармации и хирургии - характерная особенность медицинской жизни средних веков [11, с. 32].
Разумеется, для всех было очевидно, что само по себе ремесло хирурга предполагает хорошее знание анатомии человеческого тела. Однако древнее римское право запрещало уродовать тела умерших, а значит, и анатомирование (даже в научных целях) было делом запретным: и в эпоху античности, и в средние века оно рассматривалось как занятие мерзкое, пакостное. Традиционные руководства по анатомии часто основывались на реальных или предполагаемых аналогиях между анатомией человека и свиньи, а неизбежные при этом ошибки обнаруживались очень медленно, по мере достижения нового понимания, приобретаемого хирургами во время операций или вскрытий. Только около 1300 г. возникает новое отношение к анатомированию, а традиционные предубеждения игнорируются. Перемены начались в Болонье (Италия), где в 1308 г. была учреждена первая кафедра хирургии [23, с. 418; 25, с. 203].
Во Франции изменения происходили медленнее. В Монпелье анатомирование не практиковалось вплоть до 1366 г., а в Париже - до 1404. Здесь первый шаг к интеграции двух дисциплин, по всей вероятности, был предпринят хирургами, которым в 1436 г. медицинский факультет разрешил посещать лекции по медицине, правда, без права получения медицинских степеней. Такое ограничение лишало слушателей возможности выступать в роли практикующих врачей-медиков. В 1494 г. положение хирургов стало еще хуже: факультет открыл двери их заклятым врагам - цирюльникам. Более или менее приемлемое решение удалось найти только в 1506 г., а окончательно зафиксировать - в 1515 г., когда хирурги Saint-Come (так в тексте. - Л.Д.) объявили себя студентами медицинского факультета и принесли установленную законом присягу декану. Этот момент и считается началом объединения хирургического и медицинского университетского образования: возникла система, которая постепенно получила повсеместное распространение [17, с. 276]. В Англии лондонские цирюльники, гражданские и военные хирурги были объединены парламентским актом 1540 г. в единую корпорацию; здесь действовал также Королевский колледж врачей, основанный в 1540 г. Т. Линакром, который был наделен королевской привилегией, позволявшей ему востребовать тела уголовников для анатомирования (1565 г.) при чтении лекций по анатомии. Читать же такие лекции врачам стали в 1569 - 1570 гг. [14, с. 306-307].
Интеграция основных ветвей медицинского образования оказалась крайне полезной, поскольку позволяла приступить к подготовке врача нового типа, способного справляться с более широким, чем его средневековый предшественник, диапазоном заболеваний. Вместе с тем именно объединение медицины и хирургии стало одним из важных факторов, обеспечивших университетским факультетам возможность не только выживания в период общего спада, но и превращения в центры научных исследований нового типа. Последнее обстоятельство было обусловлено прежде всего тем, что анатомия получила статус научной и академической дисциплины, достойной внимания университетов. Иллюстрацией сказанного может служить внушительной список известных анатомов, усилиями которых на протяжении XVI в. Университет Падуи оставался общеевропейским центром медицины. Именно в анатомическом театре Падуи, где анатомия получила статус учебной и научной дисциплины, в 1609 г. была создана соответствующая академическая кафедра, и анатомия обрела свой современная облик [13, с. 91 - 92]. В течение последующих двух столетий анатомические театры стремительно распространились по всей Европе.
Факультет права
Поскольку предметом факультетов права всегда были вопросы очевидного общественного звучания, они оказывались более тесно связанными с различными ветвями власти, чем остальные три факультета. И короли, и принцы, и епископы подбирали членов своих советов, судей и государственных служащих из числа дипломированных специалистов, в которых они крайне нуждались для решения текущих вопросов управления. Нередкими были и такие случаи, когда факультет как целое выступал в роли консультанта по трудным или спорным политическим, национальным или международным вопросам. В силу этого факультеты права не только были повсюду, но и, зачастую, являлись самыми крупными среди высших факультетов по числу преподавателей и студентов. В то время как в ранних университетах факультеты теологии, например, были явлением довольно редким, и далеко не каждый из них имел факультет медицины.
Влияние этих факультетов на жизнь средневекового общества в значительной степени определялось и тем, что в качестве предмета обучения выступали две системы права (каноническое и римское), причем каждая из них имела свое отделение или школу [39, с. 104-106].
Отрицательным отношением к римскому праву особенно отличалась Англия, где общее право имело сильную традицию и подкреплялось огромной компиляцией (на латыни) законов и традиций Англии, выполненной Генри Брэктоном (Henry Bracton) в середине XIII в. и основанной на общей практике и процедурах, нашедших отражение в решениях различных судов. И тем не менее, несмотря на все сказанное, университеты, похоже, никогда даже не рассматривали возможность превращения законов своей страны в предмет, который хотя бы в какой-то части мог стать предметом обучения.
Сам по себе этот факт привел к новому варианту университетского образования, возникшему в стороне от Оксфорда и Кембриджа, - так называемым четырем юридическим корпорациям в Лондоне (Inns of Court). Возникновение этих уникальных учебных заведений восходит приблизительно к 1400 г., т.е. к тому периоду, когда в Королевском суде, Суде лорда-канцлера и других центральных Высших судах рассматривалось самое большое число дел, и провинциальные адвокаты были вынуждены подолгу во время процесса проживать в Лондоне. Останавливаясь в гостиницах с собственным поваром и служащими, они волей-неволей встречались друг с другом в компаниях или клубах (отсюда и название «Inn»). В перерывах между судебными слушаниями они нередко брались за подготовку учеников, положив тем самым начало системе, которая была полностью разработана к 1470 г. Во времена Тюдоров Inns of Court достигли такого расцвета, что начали котироваться наравне с университетами. Их роль возросла еще больше после Реформации, лишившей Оксфорд и Кембридж школ канонического права: здесь, как и в других протестантских странах, эти школы были закрыты [35, с. 34-35]. Так, в своем «Описании Англии», датированном 1577 г., Вильям Харрисон отмечал: «В наши дни в Англии есть три превосходных университета: в Оксфорде, Кембридже и Лондоне» [1, с. 170]. Эти слова подтверждает и число студентов. Около 1560 г. в Грейс Инн не было студентов, в Иннер Темпл учились приблизительно 190 чел, в Миддл Темпл - примерно столько же, а в Линкольне Инн - около 160. К этому числу нужно добавить еще студентов доброго десятка гораздо меньших судебных школ [12, с. 215].
Развитие в Англии подобных учебных заведений - возможно, первый и один из наиболее интересных примеров, свидетельствующих о крушении монополии университетских факультетов права (разумеется, когда для этого возникали благоприятные условия, а давление со стороны общества оказывалось достаточно сильным). Без этого поддержать традиционную систему английского права в условиях, когда университеты настойчиво обучали праву римскому, было бы делом едва ли возможным.
Тот факт, что норманны ввели в Англии в качестве языка права и судебной практики французский, означал одно: никто не мог заниматься английским правом без знания французского языка. Однако ни один средневековый университет не учил современному родному языку, а значит, и не шел навстречу очевидной потребности. Вместе с тем со временем потребность эта осознавалась все отчетливее, о чем можно судить по такому факту: более чем 1300 преподавателей Оксфорда обучали «искусству письма и составлению документов на французском языке», работая на договорных условиях с университетом. Когда же в 1362 г, английский язык стал официальным языком судов, вышеупомянутая мотивация к такому дополнительному обучению отпала [28, № 10, с. 36-37].
Факультет искусств: влияние гуманизма
Аналогичным образом пренебрегали изучением современных языков и на факультетах искусств. Латынь доминировала здесь как универсальный язык ученых. Ей, единственной, уделяли внимание филология и литература. Римские авторы и поэты имели признанный статус; их произведения интенсивно использовались при изучении риторики в тривиуме. Однако, и это стоит отметить, в университетах риторика была несколько «затенена» грамматикой и диалектикой.
Гуманизм способствовал возрождению риторики после того, как ею в течение предшествующих столетий в известной степени пренебрегали. Сам по себе этот процесс оказался вполне естественным: ведь именно риторика была непосредственно связана с литературными текстами, которые находились в центре интересов гуманистов [32, с. 371-372].
Печатная книга стал одним из главных факторов распространения как старых, так и новых принципов обучения). Искусство печатной книги охватывало все новые и новые регионы со скоростью пожара. В итоге фактически во всех европейских странах действовали одна или несколько типографий. Многие тысячи наименований опубликованных в этот ранний период книгопечатания работ продемонстрировали наличие огромного разнообразного книжного рынка буквально во всех областях знания. Наибольшим спросом пользовались литургические работы. Существует 1200 изданий из Миссали, 400 - из Бревира, около 100 изданий Библий латыни и 30 - на родных языках. Кроме того, свет увидели 3000 книг (включая 1000 названий различных авторов) по математике, естественным наукам, астрологии, технологии, медицине. В большом количестве издавались труды классических авторов, учебники по началам грамматики и арифметики для школьников [9, с. 63-64].
Какое-то время большие книжные собрания XV в. посматривали на новые книги искоса: эстетически они проигрывали тщательно выполненным рукописям. Большинство же ученых с энтузиазмом приветствовали новое изобретение, рассматривая его как путь к изданию дешевых учебников. Первая книга, напечатанная во Франции, вышла из стен типографии Сорбонны в 1470 г. Здесь стоит обратить внимание еще на один аспект, связанный с появлением печатной книги - только эстетическими недостатками дело не ограничивалось. Уже около 1464 г. астроном Иоганнес Реджимонтанус (ум. в 1476 г.) обращает внимание на то, что новое изобретение не только делает более доступной дорогу к истине, но и содействует приумножению и тиражированию ошибок: из-за небрежности печатников, которые могут выпустить книгу «на скорую руку» или же из-за того, что поступающие к ним рукописи, тоже «кишат» ошибками. Следствием признания этого факта становится то, что сразу же за появлением искусства печати возникает другое - искусство текстуальной критики. Необходимость создания добротных текстов способствует развитию на рубеже столетий сотрудничества между профессиональными филологами и крупными издательствами. Так, в Париже Генри Эстьену помогает Летевр д' Этаплес, выдающийся специалист в области греческой культуры. В Базеле Фробениус сотрудничает с Эразмом Роттердамским, а в Венеции Алдус Манутиус специализируется на публикации греческих книг, тексты которых подготавливает целый коллектив ученых, которым он платит зарплату [9, с. 65-66]. Таким образом, изобретение печати имело своим следствием и становление новой гуманитарной дисциплины - классической филологии.
В целом же роль печатной книги была куда значительнее перечисленного. В частности, именно книгопечатание позволило снизить темпы нараставшей неграмотности людей, находившихся вне академической среды, за счет издания книг на родном языке. Из первых 500 печатных работ, появившихся, например, в Болонье, не менее 104 вышли на итальянском [16, с. 144]. Еще более значительной была доля книг, изданных в Лондоне Вильямом Кекстоном: из общего числа напечатанных им произведений (примерно 90 названий) 74 были изданы на английском языке. Сам по себе такой ход событий вынудил печатников сделать выбор того диалекта, которым они могли бы пользоваться. Так, Кекстон отдал предпочтение лондонскому и прилегающих к нему округов. И в скором времени его выбор обрел статус национального языка [36, 48], точно так же, как современный итальянский произошел из тосканского диалекта, принятого за норму большинством печатников Италии. Таким образом печать способствовала не только развитию чувства национальной идентичности у больших наций, но и сохранению его у малых лингвистических групп. Голландцы, например, многим обязаны первой Библии, напечатанной на их родном языке (1477 г.) [15, с. 54].
В более широкой перспективе печатная книга послужила благоприятной средой для больших интеллектуальных или просто популярных движений в Европе XVI в. Если в Италии гуманизм уже преуспевал в период манускриптов, то к северу от Альп он прокладывал себе дорогу уже печатным словом. Идеи же Реформации, распространявшиеся в начальный период старым способом - путешествующими учеными, которые посещали Виттенберг, в скором времени начали настоящее сражение с помощью книг, брошюр и листовок на родных языках. Эти идеи никогда бы не «дошли» до широких слоев населения, если бы не было популярных дешевых публикаций, доступных каждому, например, в виде катехизиса Лютера [9, с. 67].
Таким образом, искусство печати сыграло роль мощного стимула для изменения всех аспектов жизни, ни одна область которой не избежала его влияния. Прежде всего изменились отношения в мире ученых, которые всегда стремились, совместно со своими коллегами и студентами, использовать новые идеи. Появление же печатной литературы и обращение к родному языку сделали возможным и естественным совместное использование этих идей постоянно увеличивающимся количеством людей, принадлежавших к самым разным стратам общества, но имевшим доступ к книге.
Два фактора определили рост влияния гуманизма на жизнь университетов. Первый касается его проникновения на доуниверситетский уровень обучения - через школы, призванные дать детям состоятельных граждан городов более общее, по сравнению с традиционными грамматическими школами, образование. Хорошим примером сказанного может, в частности, послужить «академия», созданная в Мантуе Витторино Рамболдини да Фелтре (ум. в 1499 г.), который в 1425 г. покинул университет Падуи, чтобы начать обучение в школе (или «академии») детей герцога Франческо ди Гонзага вместе с другими мальчиками и девочками из города. Программа «академии» во многом была связана с возрождением древней греческой идеи paideia, т.е. сориентирована на подготовку молодых людей к «добродетельной жизни», что являлось привлекательной альтернативой теоретического образования, предлагавшегося университетами. Обучение основывалось на классических литературных произведениях, которые анализировались, заучивались на память. При этом много внимания уделялось языку и стилю произведения; практиковалось также создание собственных текстов в прозе и стихах. Во время отдыха учащиеся выполняли физические упражнения, занимаясь гимнастикой, фехтованием, конной ездой [4, с. 113-114]. Появление таких школ, конечно, было сопряжено с известным риском: гуманистическое движение могло обойти университеты стороной.
Незаметно и в других странах в университеты проникает новый подход к обучению. Обычно его поддерживают ученые, посетившие Италию. В Германии голландский ученый Агрикола (ум. в 1485 г.) стал первым профессором греческого в Гейдельберге. Изучение еврейского на «твердые ноги» поставил Йоганес Рейхлин (ум. в 1522 г.), чья карьера, включавшая периоды работы в Базеле, Ингольштадте и Тюбингене, спровоцировала первую ожесточенную схватку между сторонниками нового подхода к обучению и приверженцами традиционной системы - доминиканцами университета Кельна [28, № 11, с. 38-39].
В Париже начало преподаванию греческого положил византийский схолар (схоласт) Джон Ласкарис (1445-1535), который привез из Константинополя ко двору Лоренцо де Медичи две сотни греческих рукописей, а позже организовал печатание греческих книг для римского папы Льва X. Около 1509 г. Джон Колет (1466/7-1519) организует в Лондоне школу для мальчиков, где впервые также начинают изучать греческий язык. Колет и его друг Томас Мор (автор знаменитой «Утопии» и канцлер английского короля Генриха VIII) во многом способствовали приезду в Англию Эразма, в результате чего их коллективные усилия подкрепили изучение греческого в обоих университетах, впрочем, не без сопротивления со стороны оксфордских «троянцев» (1518 г.) [8, с. 111]. Более гладко введение новых языков прошло в Лувене, где, приблизительно в 1517 г. [13, с. 93], был основан колледж для изучения греческого, латинского и еврейского языков, сделавший местный университет на ряд лет основным центром гуманистических исследований в Западной Европе.
Вместе с тем, хотя тенденции гуманизма и влияли на университетское обучение, весьма сомнительно, что в XVI в. они сумели бы одержать столь стремительную победу без помощи политических сил, включившихся в борьбу за модернизацию программ обучения. Во Франции это произошло в 1530 г., когда известный греческий ученый Дж. Буде (1467-1540) убедил короля Франциска I основать новую корпорацию королевских лекторов (lecteurs royaux) греческого, латинского и еврейского языков, которые бы назначались непосредственно им и были бы независимы от Парижского университета [6, с. 117; 24, с. 35].
Новый подход к обучению поддержали и политические власти Англии, хотя несколько иным способом. Уже в 1502-1503 гг. леди Маргарет Буфорт (мать короля Генриха VII) сделала совместно со своим духовником Джоном Фишером вклад для организации двух новых ставок лекторов в области теологии в Оксфорде и Кембридже. Духовник, прежде чем стать канцлером университета в 1504 г., являлся первым куратором этих ставок в Кембридже. Поддерживая библейский гуманизм, именно он помог Эразму получить ставку леди Маргарет в Кембридже в 1511 г., чем санкционировал по сути появление в университете первой кафедры греческого языка. Следующий шаг был предпринят королем Генрихом VIII, вменившим в 1535 г. своим предписанием в обязанность каждого колледжа ежедневное чтение общих лекций как по греческому, так и латинскому языкам. Впоследствии, в 1540 г., последовало создание в Кембридже пяти королевских кафедр в областях теологии, гражданского права, медицины, греческого и еврейского языков. В 1546 г. такие же пять кафедр были созданы и в Оксфорде. Будучи щедро обеспечены постоянным доходом (получаемым из состояния распущенных монастырей), новые гуманистические дисциплины приобрели особую привлекательность. Время истории наступило только в следующем столетии, когда в 1621 г. Вильям Кэмден основал в Оксфорде кафедру по этой дисциплине; в 1628 г. аналогичная кафедра была создана и в Кембридже [33, с. 76; 35, с. 40].
В Германии замысел реорганизации лютеранских университетов принадлежал Филипу Меланхтону, который, будучи учеником Рейхлина, оказал глубокое влияние на движение гуманизма, а в 1518 г. стал первым профессором греческого языка в Виттенберге. В своей иннагурационной лекции он представил полную программу университетской реформы. Меланхтон подчеркнул абсолютную необходимость знания греческого языка как для теологии, так и философии; существенно, что последняя дисциплина, кроме моральной и естественной философии, также включала историю. В Виттенберге история преподавалась самим Меланхтоном (впоследствии ему ассистировал Каспар Фьючер). Приступив к созданию нового университета в Марбурге (1519 г.), Меланхтон предусмотрел организацию не менее десяти кафедр в области искусств: риторики (две), греческого и еврейского языков, диалектики, грамматики, поэтики, истории, физики и математики (включая астрономию). Аналогичные программы получали все большее распространение, подтверждая тем самым факт того, что идеи гуманизма обретали все более прочную почву [13, с. 94-95]. Таким образом, университет в продолжительной борьбе с движением гуманистов все же одержал победу.
В некоторых странах, в частности католических, подобных южной Германии, Франции, Испании и Италии, эти перемены содействовали появлению специального учебного заведения - колледжа. Как известно, колледжи возникли в средневековых университетах XIII-XIV вв. как религиозные центры для проживания бедных студентов. В XV-XVI в. эта система получила развитие в направлении, определенном Парижским колледжем Наварры (основан в 1304 г.) и школой Братьев общинной жизни в Нидерландах. Более значительные колледжи нанимали персонал из магистров-регентов, в итоге чего посещение университетских лекций теряло всякое значение: традиционные факультеты все заметнее демонстрировали тенденцию к превращению в институты присуждения ученых степеней [34, с. 125]. Факультеты искусств и, в меньшей степени, теологии больше всего страдали от такой конкуренции с колледжами.
Средневековая наука в рамках quadrivium, добившись впечатляющих успехов как в области теоретических дисциплин (математика и астрономия), так и в области физики (оптика и магнетизм), где были плодотворно использованы экспериментальные методы, сделала возможным осуществление ряда практических нововведений, которые со временем оказали глубокое воздействие на повседневную жизнь человека (изобретение очков в XIII в. или механических часов в XIV в.). И все-таки, в целом, наука и техника взаимодействовали слабо [11, с. 34]. Даже в XV в., когда начался великий университетский строительный бум, ни одно из этих учебных заведений не имело лабораторий и даже не задумывалось над необходимостью их организации.
средневековый университет профессорский
Причины ухода ученых из университетов
Растущий интерес к науке в мире сопровождался нараставшим чувством разочарования и тревоги в стенах самого факультета искусств. О том, насколько серьезной была складывавшаяся ситуация, свидетельствует массовый исход ученых, в результате которого университеты потеряли немало исследователей, пришедших к выводу, что свои замыслы они могут реализовать только в иной интеллектуальной среде. Первые свидетельства отмеченной тенденции можно усмотреть в развитии астрономии, хотя (а возможно, именно поэтому) она по сравнению с другими науками начиная с XII в. имела лучшие условия для этого. В частности, в некоторых университетах астрономия была представлена на факультете искусств отдельной кафедрой (Краков, 1394) [28, № 10, с. 40].
Коперник (1473-1543) учился на факультете искусств в Кракове, где астрономия процветала ничуть не меньше, чем в Вене. Отсюда он направился в Падую, где посещал курсы по медицине, затем провел некоторое время с астрономом Доменико де Новара в Болонье, а в 1503 г. получил степень в области канонического права в Ферраре, после чего навсегда покинул университет [2, с. 113].
В этом отношении интересна и карьера Галилея. Его путь в университетской системе пролегал от очень плохо оплачиваемой и зависимой должности в Пизе к более почетной и лучше оплачиваемой кафедре математики в Падуе. Тяготясь большим объемом преподавания, оставлявшим мало времени для научной работы, он вступил в тайные переговоры с флорентийским двором, чтобы получить там должность «придворного математика». На нее-то он и был назначен вскоре после того, как предложенное им использование телескопа для астрономических наблюдений принесло ему общеевропейскую известность (1610 г.). Массовое бегство ученых из университетов продолжалось в течение всего XVII в.
В XVII в. некоторые университеты предприняли ряд шагов, чтобы остановить отток ученых, для чего стали предоставлять им новые возможности, в том числе и астрономам. В иезуитском университете Ингольштадта Христоф Схемер (ум. в 1639 г.) стал первым, кому была предоставлена возможность работы с телескопом с экваториальной установкой (для наблюдения пятен на солнце); именно здесь в 1637 г. была создана обсерватория. В протестантском мире новый путь прокладывал Лейден (1632 г.). В 1642 г. Утрехт обеспечил университет обсерваторией на городской стене; в том же году была закончена и Круглая Башня Копенгагена. В Германии лютеранский университет Альтдорфа, расположенного вблизи Нюремберга, реализовал грандиозный проект (1616 г.) с анатомическим театром (1650 г.), обсерваторией (1657 г.) Hlaboratoriumchymicum (1682 г.), одной из первых в своем роде [28, № 11, с. 42-43]. Таким образом, по крайней мере некоторые университеты поняли опасность отставания потребностей научно-исследовательской работы от развития материальной базы.
Факультет теологии
Положение факультета теологии в университете с момента его возникновения было особым. И, конечно же, ничего удивительного в этом нет.
Поскольку теология как учебная дисциплина играла важную роль в становлении общественного самосознания христианского общества, объединенного единством веры, стоявшей выше любых политических разногласий, постольку и факультет, на котором эта дисциплина преподавалась, активно участвовал в бесконечных дискуссиях о том, какова природа человеческого общества, какими должны быть отношения церкви и государства, как соотносятся общественная и индивидуальная мораль.
Кроме того, так как и каноническое право базировалось на теологии, теологический факультет оказался тесно связанным с факультетом права, со временем превратившись в естественный форум политической и экономической мысли. Вместе с тем, говоря о роли теологического факультета в жизни университета и общества, не следует забывать, что сам этот факультет возник достаточно поздно: к этому времени церковь уже сумела решить такую важную для себя задачу, как подготовка кадров духовенства [19, с. 235-236].
Вообще же университет формировался как новый тип учебного заведения, в основе которого лежала идея корпоративности, по сути, чуждая каноническому праву (как об этом можно судить по той борьбе, которая развернулась между канцлером - представителем церкви и ректором - представителем корпорации за контроль над новым институтом) и весьма смущавшая церковные власти. Приняв в этой борьбе сторону ректора, теологический факультет тем самым продемонстрировал, что не воспринимает себя в качестве неотъемлемой части церкви, с подозрением относившейся к самой возможности существования независимой теологической школы. Последним, в частности, объясняется и следующий факт: вплоть до конца XIV в. папы отказывались учреждать теологические факультеты где-либо, помимо традиционных центров теологии (Париж, Оксфорд и еще несколько городов) [34, с. 126-127].
Только после Великой схизмы число таких факультетов, организуемых, кстати, как папами, так и антипапами, стремившимися тем самым завоевать себе сторонников, начинает стремительно расти.
После эпидемии чумы, когда возникла необходимость срочно пополнить корпус священников, по всей вероятности, он стал еще ниже: жалобы на некомпетентность священнослужителей посыпались отовсюду, а небольшие руководства, прописывающие, как следует священникам отправлять свои обязанности, стали пользоваться небывалым спросом. "Дефицит в кадрах" был налицо, но помочь в разрешении этой задачи теологические факультеты не могли [13, с. 96-97].
В итоге интеллектуальный уровень младшего духовенства оставался низким, в то время как на более высоких ступенях иерархии наличие университетского теологического образования или подготовки в области канонического права становилось скорее правилом, чем исключением. Несомненно, в эпоху позднего средневековья духовенство являлось объектом особо интенсивной критики, в силу чего предпринимались постоянные попытки поднять уровень подготовки священнослужителей, в частности, и путем создания новых колледжей, часть которых предназначалась специально для этого. Однако радикальные перемены произошли только в эпоху Реформации, которая не только включила теологический факультет в число участников жесткой доктринальной борьбы, но и вообще открыла новую страницу церковного образования [27, с. 60-61; 32, с. 373]. Кстати, именно тогда-то и разошлись пути римско-католической и протестантской церквей.
Достаточно типичным примером влияния, которое оказала Реформация на университет, может стать история Дании, где в ряде провинциальных городов в 1526 г. появились частные школы, занятые подготовкой священников для лютеранской церкви. Одна из таких школ с разрешения короля была создана в 1529 г. (как раз тогда же им был закрыт в университете Копенгагена колледж студентов-кармелитов). На следующий год все профессора-католики были высланы, а университетскую церковь штурмовала толпа иконоборцев. Год спустя, после несостоявшихся выборов ректора, университет фактически прекратил свое существование, возобновив деятельность лишь в 1539 г. уже как чисто лютеранское учебное заведение, созданное немецкими богословами по образу и подобию университета Виттенберга. Похоже складывались судьбы и многих других университетов, расположенных в регионах, охваченных лютеранским или реформационными движениями [20, с. 184-185]. Правда, поначалу все происходившее не сулило духовенству никаких перемен, однако со временем образование священнослужителей все заметнее становилось прерогативой реформационной церкви.
В 1564 г. курфюрст Саксонии принимает решение, в соответствии с которым ни один священник без университетского образования не может быть возведен в духовный сан. Подобный подход получает распространение и в других лютеранских странах. В результате университетам поручают подготовку священнослужителей, о чем в XIV-XV века они и подумать не могли [27, с. 62; 26, с. 39]. Таким оказался один из наиболее важных итогов Реформации,
В реформированных церквах на французской почве события развивались несколько по-иному. Если Лютер мог сделать центром своей активности университет Виттенберга, то у Джона (Жана. - Л.Д.) Кальвина, после его бегства из Парижа в 1533 г., университетской базы не было. В 1541 г., когда он обосновывается в Женеве, единственной школой для подготовки реформационных священников, говорящих на французском языке, была Академия Лозанны. И, естественно, пока эта Академия действовала, Кальвин не мог приступить к созданию университета в Женеве. Эту задачу удалось решить лишь в 1559 г., причем во вновь созданный университет Кальвин привлек многих профессоров из Лозанны.
После открытия университета Женевы появилась возможность подготовки преподавателей и для других кальвинистских школ теологии. В 1573 г. кальвинистка, графиня Луиза из Нассау возрождает университет Оранджа. В Нидерландах, где в 1575 г. последователем Кальвина Вильямом из Оранджа был основан (по образцу университета в Лувене) Лейденский университет [2, с. 114-115].
Что же касается католиков, то в их среде было распространено мнение, согласно которому сама Реформация явилась результатом слабой теологической подготовки младшего духовенства, в 1553 г. иезуит Игнатий Лойола основывает в Риме колледж для немецких студентов-клириков. Этот шаг Лойолы привел в восторг кардинала Поула (Pole), который, вернувшись в Англию, предложил и здесь учредить подобного же рода колледжи, которые он назвал семинариями [7, с. 119].
Таким путем проблема подготовки священников-католиков была решена, но оценить влияние семинарий на высшее образование в католических странах трудно.
Проблема образования религиозных меньшинств
Реформация обострила конфессиональный аспект высшего образования, которое теперь вынуждено было согласовывать свое содержание с доктринами той или иной церкви и страны. Реализация идеи светского университета отодвигалась в будущее. В кальвинистской Женеве, например, ни один студент не допускался к занятиям без принятия конфессиональной присяги. Это правило сохраняло свою силу вплоть до 1576 г., когда его стали относить лишь к профессуре и лекторам. Кальвинистские академии Франции также требовали от студентов признания под присягой веры и дисциплины реформированной церкви, а лютеранские университеты Германии и Скандинавии - приверженности аугсбургской конфессии. В период лютеранской ортодоксии одного подозрения в симпатиях к кальвинизму или католицизму было достаточно для исключения студента или увольнения профессора. В Англии два университета были преобразованы в чисто англиканские учебные заведения и на протяжении более трехсот лет (с 1559 до 1871 г.) все члены университета обязаны были ставить свою подпись под догматами англиканской церкви.
В тех странах, где религиозная дискриминация стала элементом государственной политики, единственной возможностью для обучения оставалась эмиграция в ту страну, где то или иное вероисповедание допускалось. В итоге и в XVI, и в XVII вв. Европу переполнили ученые, переезжающие с места на место по причине своих религиозных убеждений. Возможности выбора были, правда, небогаты. Например, кальвинистов не жаловали в лютеранских странах. А после того как усилилась религиозная нетерпимость во Франции XVII в., гугеноты-беженцы стали предпочитать всем другим университеты Голландии. В Англии же быстрое становление общин нонконформистов привело к установлению связей с университетами Шотландии, Голландии, Германии, Женевы [28, № 11, с. 32-33].
Что касается римских католиков, то их положение в протестантских странах было несколько иным: к ним относились гораздо лояльнее, чем, например, к нонконформистам. Стоит отметить, что и католические университеты Франции, Южных Нидерландов, Италии и Испании держали для них свои двери открытыми. Но в ряде стран Реформация никогда так и не одержала полной победы: католицизм в них сохранялся в такой степени, что готовить священников нужно было во все больших объемах.
По мере того, как независимые и самоуправляемые итальянские города-государства богатели благодаря своей промышленности, международной торговле и банковскому делу, в них формировался новый класс преуспевающих граждан, грамотных, чутких в культурном отношении, осознающих значение высшего образования. Во многом благодаря им в Италии и появилось больше университетов, чем где-либо еще в Европе [21, с. 243-245]; большим, чем где-либо, здесь оказалось и количество высокообразованных людей.
Причин же успеха этого движения и доброжелательного отношения к нему правительств можно назвать несколько. Государству было удобно иметь "под рукой" группу экспертов, которым можно было поручать задачи, решение которых оказывалось непосильным для любого университетского факультета.
Глава II. Преподаватели и система обучения
Изучение имеющихся источников и литературы показало неоднозначность содержания такого понятия, как "профессорство". Долгое время латинское слово "professor" относилось ко всем обладателям докторской степени. Точно так же, как латинским "lector" или "praelector" называли именно того, кто позже стал именоваться профессором. Наконец, в ходе изучения социальной истории университета пришло понимание того, что говорить только об университетских профессорах нельзя [21, с. 246]. Гораздо правильнее вести речь об истории всей той группы людей, которая обучала в университете.
С конца XV в., когда новые формы обучения начинают играть более заметную роль, появляются и новые типы преподавателей. Экономические, политические и религиозные перемены так же, как и перемены в представлениях о задачах обучения, провоцируют изменения и в составе преподавательского корпуса. Начало этому процессу положили Оксфорд и Кембридж, которые и могут послужить хорошим примером происходившего.
Как известно, в средние века между преподавателем и обучаемым резкой грани не существовало. Став бакалавром, студент сразу же приступал к чтению лекций. Вообще же каждый кандидат после получения степени магистра или доктора был обязан читать лекции на протяжении ряда лет. Такой способ организации обучения, именовавшийся обязательным регентством, обладал определенными преимуществами, в частности, обеспечивал преемственность и обновление лекторов, которые к тому же не предъявляли университету никаких финансовых требований. Вместе с тем подобная практика не только значительно удлиняла время пребывания студента в учебном заведении, но и препятствовала привлечению высококвалифицированных лекторов [30, № 7, с. 48-49].
В XVI в. система обязательного регентства модифицируется. Так, в архивах Оксфорда (конец 1550-х гг.) упоминаются магистры, "делегированные для чтения лекций". Таким образом, происходит отход от прежнего требования, согласно которому после получения степеней все студенты были обязаны читать лекции.
Тогда же возникает и идея создания ряда постоянных и материально гарантированных лекторских должностей (lectores или professores являлись понятиями взаимозаменяемыми вплоть до семнадцатого столетия). В 1497-1502 гг. леди Маргарет, мать короля Генриха VII, организует и обеспечивает такие ставки в области теологии в Кембридже и Оксфорде. В Кембридже сэр Роберт Рэд выделяет средства для оплаты лекторов философии, логики и риторики. Королевскую поддержку данному начинанию оказывает и Генрих VIII, учреждая королевские ставки профессоров теологии, права, медицины, еврейского и греческого языков. Томас Лайнакр, заметив, что Оксфорд испытывает нехватку преподавателей-медиков, пошел по тому же пути, проверенному еще в Падуе. Таким же образом и сэр Генри Сэвайл, ректор Мэртонского колледжа, учредил в 1619 г. в Оксфорде две ставки лекторов по геометрии и астрономии [8, с. 112-113]. Аналогичная тенденция, связанная с переходом к постоянным лекторам, начиная с XIV в. наблюдается в Италии, а с XV в. - и в остальной части Европы [16, с. 145; 14, с. 308].
Конечно, перемены в системе обучения (и, следовательно, изменение ролей разных преподавателей) заметнее всего проявили себя в английских университетах. Хотя и многие континентальные университеты и колледжи вопросам преподавания (или обучения искусствам в так называемых "pedagogies") начинают уделять все больше внимания (Париж, Лёвена, Саламанка и т.д.). Кроме того, и здесь также изменяется видение обязанностей профессуры: теперь эта группа четко отграничивается от студентов. Однако было бы ошибкой полагать, что на континенте определить содержание понятия "преподаватель" проще: даже в одном университете, у разных категорий преподавателей (профессора, доктора или lectores) различия в привилегиях, размерах жалованья, условиях работы, решаемых ими задачах или обязанностях оказывались весьма существенными [30, № 7, с. 50-51].
Как правило, типичным для университета было существование небольшого ядра влиятельных профессоров, окруженных группой преподавателей всех видов (доктора, магистры, лиценциаты, кандидаты и бакалавры), помогавших им выполнять преподавательские обязанности. Эта группа зарабатывала себе на жизнь частными уроками или тьютерством. Лёвена тут может послужить прекрасной иллюстрацией: в этом университете прежде всего было четкое разграничение между professores regents и professores legentes. Последние должны были только учить, в то время как регенты, которые всегда являлись докторами, не только преподавали, но и играли важную роль в комитетах факультета: определяли программу обучения, представляли факультет, экзаменовали студентов, председательствовали на диспутах и делили между собой плату за обучение. Короче, regents хорошо оплачивались и обладали влиянием. Их статус составлял предмет зависти, поэтому занять их должность было мечтой legentes. Второе различие существовало между professores ordinarii и non ordinarii (или extraordinarii). В отличие от последних, ordinarii преподавали по расписанию утром; они обучали наиболее важным предметам, и посещение их лекций для студентов было делом обязательным. Наконец, третья группа профессоров оплачивалась и назначалась королем или его представителями: professores reign или caesarii (regius professors) на факультетах теологии, права и медицины [21, с. 247-248].
Такое разнообразие, характеризующее положение преподавателей в Лёвене, не было исключением. Немецкие факультеты права, например, имели doctores collega и doctores non collegiati (аналогично regentes и legentes в Лёвене), т.е. устанавливали различия между теми, кто закончил данный факультет, и теми, кто получил степень в другом месте; теми, кто платил за обучение, и теми, кто не платил (обычно - старшие студенты, которые должны были вести repetitiones и курсы). Наконец, еще одно деление: преподаватели lesende и nicht-lesende; ordinarii, extraordinarii и Privatdozenten: последние не получали жалованья! Их жизнь зависела от успехов как частных преподавателей. После нескольких лет работы в таком качестве эти преподаватели могли получить оплачиваемые лекции. В Париже влиятельным docteurs regents ассистировали docteurs agreges и docteurs honoriures (в меньшей мере) [33, с. 78-79].
В испанских и итальянских университетах ведущие профессора, возглавлявшие catedras mayo res, вели занятия утром, а младшие лекторы, занимавшие catedras minores, обучали днем. Первые пользовались правом старшинства на церемониях, входили в состав университетского комитета, участвовали во всех экзаменационных и степенных церемониях - привилегия, благодаря студенческим взносам обеспечивавшая значительный доход. Наконец, их регулярное жалованье также было в среднем в 2- 3 раза выше, чем у других лекторов.
Для завершения картины нужно упомянуть и почетных докторов университетов, которые, как правило, принадлежали к различным религиозным, политическим, литературным или научным группам, хотя в некоторых случаях и играли заметную роль в университетской жизни. Чаще, однако, обладателями этих званий становились известные деятели, а не те, кто был признан как ученый [31, с. 418-420].
Вывод из всего сказанного очевиден: того профессора, которого мы знаем по сегодняшней университетской практике, в начальный период новой истории не было вовсе.
Преподавание как профессия
Каждая профессия предъявляет свои особые требования к человеку, избравшему свой профессиональный путь. С этой точки зрения особый интерес представляет изучение вопроса о том комплексе требований, которым должен соответствовать преподаватель. В данном случае нас интересуют бытовавшие ранее представления западноевропейского общества по этому вопросу, а так же требования, предъявляемые к методике обучения.
«Человек организованный, честный, имеющий упорядоченную систему знаний, обладающий коммуникативным даром, станет профессором с большей вероятностью, чем научный монстр, работающий только для себя и мира и уделяющий мало внимания своим студентам, или гений с отвратительной моралью, не почитающий за дело усердное чтение лекций, или сумбурный схоласт, бессвязно выплескивающий на голову слушателей содержание предмета без всякого разбора, бессистемно, не руководствуясь при этом никаким методом обучения», - такую оценку вынес кандидатам в преподаватели Л. Якоб в 1798 г. [Цит. по: 34, с. 128].
В уставах некоторых средневековых университетов и колледжей можно обнаружить попытки определить методы, которыми нужно пользоваться при обучении. Так, в отношении общих лекций в колледже Церкви Христовой (Оксфорд) было определено, что лекторы должны сформулировать темы предстоящих занятий в начале недели, а проверять, насколько их освоили студенты, в конце. В воскресенье и праздничные дни профессор должен был находиться в лекционной аудитории не менее часа, для того чтобы ответить на вопросы своих учеников. Таким образом, регламентировались не только предметы и методы обучения, но и работа преподавателей. Надо сказать, что преподавательские прогулы - постоянная проблема большинства университетов XVII в., несмотря на то, что университетские власти и правительственные органы стремились разными способами гарантировать выполнение преподавателями своих обязанностей. Так, в случае пропуска занятий без уважительной причины профессора могли оштрафовать или даже уволить.
Однако помимо преподавания профессора исполняли в университете и другие обязанности: должны были участвовать в работе факультетских или университетских правлений, различных комитетов, выполнять функции ректора, декана, главы колледжа, библиотекаря и т.д. [35, с. 42-43]. Правда, в начальный период новой истории проявилась тенденция к ограничению административных полномочий преподавательского корпуса.
Что же касается работы со студентами, то обязанности преподавателей не ограничивались только контролем над освоением ими знаний. Им приходилось, например, надзирать за поведением студентов в свободное от занятий время, а в некоторых университетах - даже контролировать образ их жизни, досуг, религиозные чувства.
Таким образом, занятия профессоров состояли не только в преподавании и, в той или иной степени, подготовке публикаций. Помимо уже перечисленного, они вели частное обучение и практику. Но дело не ограничивалось и этим. Университеты и большинство преподавателей рассматривались властями как интеллектуальный ресурс церкви и государства: теологи и правоведы выступали в роли советников принцев, епископов, ландграфов, парламентов, посланников в зарубежных странах. Участвовали они и в составлении индекса запрещенных изданий, решали вопросы публикаций и продажи книг, выступали проповедниками и цензорами проповедей, консультантами [33, с. 80-81 ].
Современники, конечно, отдавали себе отчет в том, что такого рода обязанности отнимают у профессуры массу времени, которое можно было бы потратить на исследования или преподавание. Потому-то Отто Гейнрих из Гейдельберга (1502-1559) и считал, что нельзя вменять профессорам в обязанность заниматься или обременяться деятельностью, связанной с канцелярией и судом. Однако уже в 1652 г. в уставах Гейдельберга курфюрст Карл Людвиг записал, что extraordinarii факультета права должны не только обучать, но консультировать и давать советы в любое нужное время [1, с. 172].
Порядок назначения на преподавательские должности
Перед тем как приступить к описанию общих характеристик профессуры, стоит ответить на вопрос о том, каким требованиям должны были отвечать кандидаты на преподавательские должности, какие качества являлись решающими для назначения нового профессора.
Присуждение докторской степени, что почти всегда было формальной, но очень дорогой и ритуальной церемонией, символизировало прием новоиспеченного доктора в круг преподавателей. И тем не менее во многих университетах наличие докторской степени не было не только единственным, но и самым важным условием назначения. Сказанное особенно справедливо в отношении преподавателей факультета искусств. Большинство из них были, как правило, лиценциатами или магистрами, которые, обучая на этом факультете, одновременно учились на каком-нибудь высшем факультете, чаще всего - теологическом. Немало преподавателей без докторской степени было и на других факультетах.
В Испании, например, для преподавательской работы в университете необходимой являлась как минимум степень бакалавра. Хотя большинство учебных заведений требовало от недавно назначенных преподавателей получения степени лиценциата или доктора за период от шести месяцев до года. В южных Нидерландах в университетах могли преподавать только лиценциаты. В Лёвене за период с 1501 по 1797 г. на факультеты медицины, права и теологии были приняты 339 профессоров, но только 104 (30,7 %) из них имели до своего назначения докторскую степень. 103 преподавателя (30,4 %) получили ее после назначения, прежде всего, когда перед ними открывалась возможность занять место в collegium strictum факультета. Однако 132 профессора (39,9 %) так никогда и не озаботились получением докторской степени. С другой стороны, на факультете права Ингольштадта 77 из 87 профессоров были doctores, в Кельне (1460-1559 гг.) среди профессоров права доктора составляли 83 %, а на факультете права Тюбингена, начиная с 1601 г., наличие этой степени являлось необходимым условием получения ordinarius (для extraordinarh было достаточно лиценциатства) [30, с. № 8, с. 42; 5, с. 214].
Однако, если наличие докторской степени не было решающим условием приема на университетскую должность, то, спрашивается, какими критериями руководствовались власти в своем выборе? Ответить на этот вопрос однозначно очень трудно.
В целом можно утверждать, что существовали три системы назначения: во-первых, комитет факультета, который оценивал качества кандидата и принимал окончательное решение. Во-вторых, вопрос назначения решался не факультетом, а всеми членами университета. И, наконец, в-третьих, решение принималось на уровне местной (региональной) власти или на уровне правительства. Эти три пути назначения - факультетом, университетом и властями - иногда встречаются в смешанных формах: в Оксфорде, например, шесть королевских профессоров назначались короной; несколько - избирались на больших университетских собраниях (в решении вопроса о занятии места на кафедре теологии леди Маргарет участвовали все, получившие степень по теологии в университете; профессора поэзии избирали те магистры искусств, чьи имена были занесены в регистрационные книги колледжей). Большинство же профессоров избирались небольшими советами, в состав которых, как правило, входили главы некоторых колледжей, а также некоторые общественные должностные лица. Обучение в колледже велось силами исследователей, избиравшихся руководством или путем кооптации [7, с. 120; 8, с. 114-115].
Во Франции право назначения почти всегда принадлежало факультетскому совету. Согласно требованиям уставов открывшаяся вакансия должна была быть объявлена, а претенденты, называвшиеся concours, подвергнуты ряду строгих испытаний. Факультетский совет, после обсуждения качеств испытуемых, принимал решение большинством голосов [6, с. 118]. Стоит отметить, что в начале XVII в. на смену процедуре конкурсов постепенно приходит другая, связанная с подбором кандидата. Совет предлагал вероятного кандидата короне и получал для него письменный патент. Иногда король, кроме того, назначал профессоров непосредственно (в середине XVII в. так и произошло с двумя парижскими профессорами права). Правда, на других факультетах во Франции эта традиция не прижилась, а выдвижение кандидата обычно происходило только в момент введения профессорской должности.
Претендентов на получение кафедры на престижных факультетах обычно было немало. Как правило, - 5 или 6, иногда и больше. Так, занять кафедру медицины Пьера Дортомена в Монпелье стремились 12 человек. Здесь следует сказать, что конкурсы никогда не проводились на тех факультетах, где назначения делались на короткий срок. Сказанное особенно справедливо в отношении факультетов медицины Парижа и Анже, где профессора работали всего 1-2 года. В таких университетах их назначал совет факультета [17, с. 278].
Публичные испытания, известные как oposiciones, устраивались и в испанских университетах, уставы которых обязывали объявлять вакансии и приглашать квалифицированных ученых принять участие в конкурсе. Соискатели обязаны были подготовить комментарии по заранее определенному тексту. Выбирали того, кто признавался самым компетентным. Решение принималось не советом факультета, а всем академическим сообществом, включая и студентов. Участников выборов подстерегало немало ловушек: результаты во многом зависели от позиции студентов. Кроме того, colegios mayores использовали тактику, гарантирующую победу на выборах своим членам. Так, в колледже Санта Крус (Santa Cruz), например, каждый должен был делать ежегодный взнос в 100 реалов для покупки голосов студентов. Есть свидетельства того, что профессора Саламанки использовали в качестве избирателей "отсутствующих и мертвых", религиозные же ордена к моменту выборов привозили своих коллег из отдаленных монастырей, чтобы они (коллеги) исполнили роль избирателей. Но итог выборов определялся не только голосами. Важную роль играли взятки, коррупция, насилие, террор. Несмотря на все попытки университетской администрации и Королевского совета прекратить такого рода практику, результаты оказывались скромными. Очевидец хаоса студенческих выборов в Саламанке XVII в. записал: "Здесь нет ни одной пожизненной кафедральной должности, за которой не стоял бы миллион смертных грехов" [4, с. 115-116]. Жалобы на такие исключительно коррумпированные и часто бурные студенческие выборы вынудили Филиппа IV в 1623 г. передать ответственность за подбор университетских преподавателей Королевскому совету, что после 1641 г. становится здесь нормой [7, с. 123].
В Падуе сенат Венеции (с 1517 г.) формировал специальную группу в составе трех магистратов, чья задача состояла в том, чтобы участвовать в управлении университетом, включая назначение новых преподавателей, принимать решения по принципиальным вопросам, касающимся программ обучения. В Неаполе в это время управление университетом все более становится делом испанского вице-короля. В Оксфорде и Кембридже корона также использует свое влияние при назначении глав колледжей, стремясь гарантировать рассмотрение только приемлемых для нее кандидатов. Кроме того, основывая королевские кафедры, которые обеспечивались, и назначения, которые делались самой короной (как это было, например, в Оксфорде, Кембридже, Париже и Лёвене), гражданские власти усиливали в университетах свои позиции [16, с. 146; 12, с. 216]. Очевидно, что права университета или факультета выдвигать и рекомендовать кандидатов в большинстве случаев игнорировались.
Общая характеристика средневековой профессуры
Перемены в положении профессоров были вызваны нарастающей секуляризацией, усиливающимся правительственным и церковным контролем, ростом влияния социального окружения, корпоративности, а также провинциализма.
В континентальных университетах Европы особенно важную роль сыграла именно секуляризация. Если в Англии университетские преподаватели по-прежнему должны были быть священнослужителями, то в Париже медицинский факультет стал секуляризованным уже в 1452 г., а факультеты права и искусств - в XVI в. В 1553 г. папа римский Юлий II определил, что в Гейдельберге профессором канонического права может быть и мирянин, если других подходящих кандидатур нет. Сама же секуляризация означала, что церковь утратила контроль над университетом вообще и профессурой в частности, следствием чего и стали перемены в социальном и экономическом положении профессоров, теперь уже людей женатых, имевших детей.
Однако тенденция к секуляризации не означала полное отстранение клириков от преподавания. На протяжении XVI - XVII вв. возрастает, например, роль иезуитов, которые, несмотря на значительную им оппозицию многих факультетов и университетов, весьма преуспевали в своей деятельности: занимали важнейшие кафедры философии и теологии во многих католических университетах и даже полностью контролировали факультеты и университеты. Помимо иезуитов, и другие монашеские ордена по-прежнему сохраняли за собой ведущие кафедры в Италии, Испании и Франции. Не следует забывать и о немецких теологических протестантских факультетах, которые играли (особенно в XVI и XVII вв.) весьма важную роль. Многие профессора, например, были здесь и членами консисторий [15, с. 56; 27, с. 63].
В рассматриваемый период в жизни университета все более заметную роль начинают играть и правительства, следствием чего становится утрата преподавателями многих из тех свобод, которыми они обладали прежде.
Нередко только благодаря финансовой поддержке со стороны правительства можно было улучшить экономическое положение профессуры, что и произошло в Упсале в 1620 г., когда крупное пожертвование со стороны короля Швеции Густава II обеспечило условия для возрождения университета [18, с. 392].
Принципы подбора профессорского состава
И действительно, большинство европейских университетов XVII в. были больны инбридингом. В некоторых из них оформились настоящие академические династии. Так, в Гессене потомки теолога Ментцера, профессорствовавшего в Марбурге и Гессене (1596-1624), тоже определяли жизнь университета, который в период с 1650 по 1700 гг. в итоге стал типичным семейным заведением; в Тюбингене в XV-XVI вв. члены семей Буркхардов-Бардили и Гмелинов (XVIII-XIX вв.) чередовались при занятии профессорских и административных университетских должностей [33, с. 82].
Естественно, семьи ставили свои интересы выше интересов университета, а семейственная наследственность профессуры превратилась в почтенную традицию.
Популярность университета в значительной мере зависела от умения университетской администрации привлечь на работу таких преподавателей, которые могли бы сделать его привлекательным для студентов, а значит, более богатым и привлекательным для преподавателей.
Вместе с тем инбридинг и кумовство, наряду с нараставшим политическим и религиозным многообразием Европы, вели к свертыванию интернациональной практики, присущей средневековому университету. Правда, и в этом случае абсолютизировать сказанное нельзя. Например, на факультете права Ингольштадта четверть преподавателей (1472-1625 гг.) составляли иностранцы. На таком же факультете в университете Павии (1499-1699 гг.) насчитывалось 39 "иностранцев", 69 преподавателей, родившихся в герцогстве, и 117 - из самой Павии. В XVI в. попытки привлечь иностранную профессуру характерны для многих университетов. Однако правила, отдававшие предпочтение местным гражданам или обязывавшие преподавателей не принимать предложения от других университетов, имели своим следствием сокращение числа преподавателей-иностранцев. Вместе с тем нараставшая конкуренция постепенно, но неумолимо приводила ко все более жестким ограничениям, касающимся назначений на профессорские должности. Например, в 1624 г. указом герцога Альбы, вице-короля Испании, в Неаполе предпочтение на конкурсах, связанных с занятием профессорских должностей, было отдано неаполитанцам. В Падуе, Перуджи и Пизе действовали такие же условия. Даже в Болонье, в университете, который на протяжении долгого времени держал четыре кафедры для иностранных ученых, происходят перемены: с середины XVII в. болонские граждане монополизируют все преподавательские должности. В 1664 г. папский легат в Болонье объясняет сокращение числа обучающихся, в частности, тем, что университет испытывает недостаток иностранных преподавателей, а профессора-болонцы - некомпетентны [16, с. 147; 27, с. 64].
Если в XVI в. профессора считали себя членами Republique des Lettres - международного сообщества, для которого национальных границ не существовало, то в конце того же столетия начались перемены.
В XVII в. в швейцарских университетах (Базель, Женева, Берн), где профессура была тесно связана с городскими правительствами, преподавателей-иностранцев и даже просто выходцев из других кантонов не было вовсе. Если в XVII в. студент из местных имел в два раза больше шансов получить назначение в университет по сравнению со своими коллегами, то в XVIII в. таких возможностей у него было больше уже в 4 раза. Правда, попытки противодействовать этой тенденции предпринимались.
Такую политику, в частности, проводил Лейден, где при организации университета использовали решения, хорошо знакомые Западной Европе и сейчас: привлекали выдающихся иностранных ученых, предлагая им высокое жалованье и низкую учебную нагрузку. Аналогичные шаги были предприняты и в Гёттингене. Здесь известным иностранным профессорам, в частности, оплачивались расходы, связанные с переездом, создавались условия для проживания. В итоге предложения, исходившие от Гёттингена, оказались почти неотразимыми. Аналогичного рода попытки, направленные на восстановление интернационализма профессуры, были предприняты и в ряде других университетов. В уставах 1558 г. Гейдельберга электор ввел положение, согласно которому при приеме на работу выпускники этого университета не имели приоритета перед другими соискателями: "чтобы избежать разрушения studium или падения его авторитета" [12, с. 217; 15, с. 58; 38, с. 142].
Оплата работы в университете
В 1627 г. испанские кортесы обратили внимание на то, что доходы профессоров стали намного ниже того размера, который необходим для жизни, в результате чего знающие и серьезные ученые уже не могут оставаться в университетах, а вынуждены искать другие должности, более подходящие для жизни.
В 1599 г. профессора Лувены жаловались на то, что их жалованье не позволяет им содержать даже слугу, а кафедра профессора французского права в Бордо оплачивалась так плохо, что было трудно найти преподавателей [13, с. 97; 19, с. 73].
Подобные жалобы звучали отовсюду. Но действительно ли работа в университете оплачивалась так плохо?
Ответ зависит от многих факторов, в том числе и таких, как экономическое положение университета, города или государства, статус факультета (или кафедры), известность преподавателя, его возраст, опыт, численность студентов.
Часть старых университетов (типа Оксфорда, Парижа и Саламанки) имели собственность, располагали ресурсами и доходами. В части университетов профессора были наделены пребендами. В следующей группе оплата преподавателей зависела от взносов студентов или дипломированных выпускников. Наконец, оставшиеся должны были поступать на жалованье города или правительства.
Многие университеты наделяли своих профессоров товарами и привилегиями в дополнение к жалованью, взносам, гонорару и другим формам денежных поступлений. Так, гейдельбергский ученый Ян Грутерус дал согласие принять назначение только при условии, что в его распоряжение ежегодно будет предоставляться повозка с вином, а для жилья выделен дом с садом... Дрова для отопления, продукты или лицензии на продажу пива и вина - таковы только некоторые примеры общего неденежного вознаграждения профессуры. Преподаватели могли также наделяться налоговыми льготами или какими-то другими привилегиями. В Павии, например, профессора были освобождены от постоя солдат, а в Милане - от налогов на собственность [30, № 8, с. 43-44].
Но в любом случае вплоть до XVIII в. основным источником профессорских доходов были пребенды и плата учащихся, а не жалованье (хотя число профессоров, состоящих на жалованье, росло). Первым немецким университетом, полностью зависевшим от государственного бюджета и денег студентов, фактически стал Гёттинген. Вместе с тем полагаться на студенческие взносы было делом небезопасным: как только эти поступления уменьшались, многие оказывались в трудном материальном положении.
Преуспевающие преподаватели, подобные Лютеру или Меланхтону, виттенбергская аудитория которых насчитывала 400-600 чел., или Алкиатусу, занятия которого в Болонье (1539 г.) посещали около 600 студентов, жили, конечно, хорошо. Но их коллеги, например, из Гейдельберга, где в 1525 г. преподавателей было больше, чем студентов, в этом отношении оказались менее удачливы.
Размер жалованья преподавателя зависел от его известности, персональных умений и опыта. При этом преподаватели-иностранцы получали больше. В университете Павии (XV в.) у 30-50 % преподавателей оплата не превышала 50 флоринов (примерная зарплата квалифицированного рабочего), а у 5 % находилась в пределах от 600 до 2000. Эта разница в XVII в. стала еще большей. Власти предпочитали привлекать одного-двух известных профессоров с высоким жалованьем, в то время как размер оплаты труда остальных означал жизнь впроголодь. Так, в Риме в XVII в. некоторые преподаватели получали 700 скуди, в то время как другие должны были удовлетворяться суммой в 40-60 скуди [30, № 8, с. 45].
Очевидно, что в крупных университетах ординарные профессора зарабатывали неплохо. В своем исследовании немецких факультетов права (XV-XVI вв.) Бурмейстер, например, пришел к выводу, что максимальное жалованье профессоров за XVI в. возросло со 100 флоринов (1520 г.) до 200 (1540 г.), а за тем и 300 флоринов (1560 г.). Некоторые же получали еще больше, что ни в коем случае не обрекало людей на голод, как иногда говорят. Такое положение было характерно не только для немецких факультетов права. Известно, что и труд преподавателей лютеранских университетов Уппсалы и Лунда в XVII в. оплачивался неплохо; то же относится и к большинству ординарных голландских профессоров. Весьма состоятельными были преподаватели Саламанки, Алкалы и Вальядолида (в XVI в. средний размер их жалованья составлял 500 дукатов, что в 5 раз превышало доход мастера-ремесленника). Аналогичным образом обстояло положение дел и в Англии [33, с. 84; 32, с. 374].
Стоит напомнить, что одним из результатов секуляризации стало и то, что многие преподаватели женились и имели семьи, поэтому жалованья, ранее достаточного для проживания самого преподавателя, теперь нередко не хватало.
В тех университетах, где работа оплачивалась плохо, профессора уделяли обучению лишь небольшую часть своего времени, остальное же тратили на поиски дополнительного источника заработка.
Таким образом (с учетом совместительств в том числе), не стоит удивляться, что прогулы для преподавателей XVI и XVII вв. становятся делом привычным. Так, в 1648 г. некто из Саламанки жалуется: "очень редко, чтобы кафедра свободных искусств <...> читала лекции непрерывно в течение года, некоторые (профессора. - Л.Д.) не читают даже месяца, а другие - и пару дней". В Ингольштадте (1586 г.) дело зашло настолько далеко, что, как утверждали студенты, "им удалось увидеть того или другого профессора всего лишь раз" [Цит. по: 34, с. 129; 38, с. 143; 30, № 8, с. 50].
Единственный способ переломить подобную ситуацию состоял в увеличении размера жалованья, поэтому, начиная с XVI в., представители университетов всячески стремились убедить власти в необходимости такого шага, но первыми его сделали в Вене.
Карьера и мобильность преподавателей
В XVI в. тенденция к специализации в преподавании начинает усиливаться. И все же до конца XVI в. и даже в XVII один профессор нередко обучал, например, и еврейскому языку, и медицине, и теологии, и праву. Вместе с тем, развитие наук вынуждало и профессоров, и ученых концентрировать внимание на изучении одной, частной, области знания или даже специализироваться в том или ином конкретном научном направлении. Наиболее интенсивно этот процесс развивался в крупных университетах, где было много профессоров, причем с различными интересами. Если в малых университетах один или два профессора просто по необходимости читали всю факультетскую программу, то в крупных в XVII в. некоторые профессора преподавали одну дисциплину на разных факультетах.
Общая тенденция к специализации, однако, не означала, что преподаватели не имели возможности делать карьеру или переходить с кафедры на кафедру. Как уже отмечалось, существовало несколько видов кафедр, что влияло и на статус профессоров: их авторитет разнился в зависимости от кафедральной принадлежности точно так же, как и размеры получаемого жалованья. Назначение на должность было или пожизненным или на определенный срок. Профессора, имевшие пребенды, назначались почти всегда пожизненно, даже если теоретически их и можно было заменить [29, с. 194; 32, с. 375-376].
На протяжении XVI, XVII и XVIII вв. волна критики пожизненной тенуры для профессоров и исследователей нарастает. Сказанное можно проиллюстрировать фрагментом одной петиции 1528 г. к кортесам, составленной в Испании, где старшие профессора назначались пожизненно: «Мы просим..., чтобы профессора в студиях Саламанки и Вальядолида занимали кафедры не пожизненно, а только на определенный срок, как это происходит в Италии и других местах. Потому что, когда они становятся пожизненными, возникает масса проблем и трудностей, особенно среди тех, кто только что занял кафедру: они перестают проводить исследования и помогать студентам. В случаях, когда профессора занимают кафедры временно, ситуация улучшается: они стремятся сохранить место, увеличить размер своего жалованья и иметь больше студентов на занятиях» [12, с. 218; 15, с. 59].
Вместе с тем в некоторых странах, например, Германии, практика пожизненных назначений вообще не получила распространения: здесь должности занимались на срок в пределах от одного до пяти лет. В некоторых же университетах (например, Гейдельберге) вообще действовал запрет на пожизненную профессорскую тенуру. В результате в Ингольштадте (1472- 1625 гг.) только 2,9 % профессоров права находились на службе более десяти лет; 17 % преподавали менее года; 11 % - от одного до трех лет; 13 % - три-шесть лет; 20 % - от шести до десяти лет [30, № 9, с. 46].
Обычно преподаватели начинали свой путь с кафедры факультета свободных искусств. Однако через несколько лет они, как правило, стремились занять кафедру какого-нибудь высшего факультета.
Отношение преподавателей к своим обязанностям от страны к стране, от университета к университету менялось, что, в частности, определялось и размером оплаты труда. Распространенными были два подхода к пониманию смысла университетского преподавания как карьеры.
В соответствии с первым - это была реальная карьера. Как уже говорилось, профессора оставались в университете, стремясь проложить путь наверх, или переходили из одного университета в другой. Во Франекере, например, только 21 из 177 профессоров (1585-1811 гг.) оставили профессорскую карьеру во имя другой работы (12,3 %). 43 человека сменили университет. Другими словами, приблизительно 88 % преподавателей смотрели на профессорство как на дело всей жизни, а 66 % так и проработали до самой смерти в стенах этого небольшого университета. В Лувене из 954 профессоров (1501-1750 гг.) 191 (20 %) (в большей мере преподаватели факультета искусств и в меньшей - права) покинули университет: кто-то перешел в другое учебное заведение, кто-то получил назначение и стал епископом, членом совета, судьей и т.д. Но даже если покинувшие стены этого университета профессора составили пятую их часть, все же 80% осталось. Так что можно утверждать: большинство университетских преподавателей рассматривали профессорство как карьеру. Получив кафедру, они оставались в том или ином университете до самой смерти, если только не переходили в другой. Так обстояло дело в Нидерландах, так было (поскольку речь идет о regents ordinaires) и во Франции середины XVII в.
Вместе с тем между университетом и миром практикующих врачей или юристов, с одной стороны, и различными университетами, с другой, связей было немало. Так, среди 71 профессора, которые были назначены в Хардвик (Harderwijk) после 1648 г. и чье прежнее занятие известно, 22 уже обучали в другом университете или школе. Назначения получили также 11 бывших адвокатов, 12 ректоров латинских школ и один врач. Таким образом, профессорский корпус пополнялся не только по «вертикали», в рамках внутриуниверситетской карьеры, но и по «горизонтали», за счет привлечения людей из частной и профессиональной жизни [30, № 9, с. 46-47].
Так что известный врач или адвокат вполне мог стать членом университетской корпорации. Впоследствии одни сохраняли за собой кафедру, одновременно занимаясь своей профессиональной практикой, другие же целиком посвящали себя работе преподавателя. Привлечение таких практикующих врачей или юристов часто происходило по инициативе самих факультетов или университета. Вообще же университеты с жалостью расставались со своими наиболее известными преподавателями, которые предпочли другую работу (особенно в конце XVI - начале XVII столетий). Так, немецкие факультеты права покинули многие правоведы, которые не только были привлекательны для студентов, но и действительно могли поднять уровень преподавания. Однако хороших преподавателей теряли не только эти факультеты. Университеты покинуло и немало известных теологов, ставших епископами [22, с. 34; 30, № 9, с. 48].
Профессура как особая социальная группа
К концу средних веков дистанция между преподавателями и студентами увеличивается: вследствие все более возрастающей в доходах профессуры доли зарплат и бенефиций, преподаватели все меньше начинают зависеть от взносов студентов. Сложившаяся корпорация магистров и студентов, таким образом, постепенно слабеет, в итоге распадаясь на две группы: тех, кто учит, и тех, кого учат. Первые всеми силами стремились защитить и сохранить свои права, доходы и власть. Поэтому в ходе выборов, кроме социальных, экономических или семейных проблем, возникали и проблемы корпоративного или финансового порядка. Так, в Англии жалобы на сложившуюся систему выборов членов совета колледжей касались, главным образом, продажности самих этих выборов. Члены совета, из числа которых всегда назначались тьютеры, часто избирались не на основании интеллектуальных качеств, а по капризу основателя колледжа или каких-либо случайных обстоятельств. В 1511 г. кандидаты на занятие профессорской должности в Орлеане жаловались, что доктора-регенты (doctores regentes) в этом университете за последние 100 лет ни разу добровольно не приняли ни одного нового коллеги: назначению всегда предшествовало судебное разбирательство. Парламент Парижа, не будучи убежден в беспристрастии профессоров, в 1532 г. принял решение, в соответствии с которым каждый кандидат в присутствии представителей Парламента должен был провести общую repetitio в помещении Парижского университета.
Нужно отметить и еще одну особенность: университетская корпорация делилась на профессоров и студентов. Внутри каждой из этих групп были свои подразделы. Так, профессорский статус оценивался в категориях старшинства и определялся статусом факультета, на котором человек преподавал. Порядок старшинства был таким: теология, право, медицина и, далеко позади, свободные искусства. Особенно очевидной иерархия в среде профессоров становится при проведении разного рода процессий и церемоний; ею определяется и порядок предоставления слова при голосовании. В средние века докторам вручали шляпу, облачение, книгу, кольцо и цепь как знаки докторского отличия. Кольцо, символизировавшее достоинство благородного сословия и высшего духовенства, означало переход доктора в ряды интеллектуальной знати. Уставы университетов определяли, например, и то, какой должна быть академическая одежда [8, с. 116-117; 22, с. 35; 26, с. 40].
Другую особенность, свидетельствующую о росте самосознания преподавательского корпуса, можно усмотреть в так называемой «галерее профессоров». Начиная с XVI в. во многих университетах (в частности, Париже, Сиене, Болонье, Неаполе и Тюбингене) пишутся портреты каждого поколения преуспевающей профессуры [17, с. 279-280]. Такие портретные галереи должны были свидетельствовать об исключительности истории alma mater, о тех выдающихся людях, которые преподавали в ее стенах. А усиление интереса академиков и общества в целом к случаям смерти некоторых университетских преподавателей (что подтверждает все более увеличивающееся число траурных речей) - еще одно свидетельство роста все того же самосознания.
Что же касается отношений профессуры с обществом, тут картина - не столь ясная, а потому прежде всего остановимся на социальном происхождении преподавателей. Хотя удовлетворительной статистики на этот счет нет, в целом можно считать, что они редко бывали выходцами из высших слоев общества. Большинство профессоров происходили из нижних и средних его слоев: это были сыновья интеллектуальных буржуа - священнослужителей, учителей латинских школ, врачей, профессоров (Нидерланды и Франция) или же мелких землевладельцев (Англия, Польша).
Конечно, сказанное нельзя абсолютизировать: и среди профессоров попадались представители дворянства. Так, 24 из 59 профессоров французского права в южных университетах Франции (1681-1793 гг.) происходили из дворян. Во многих странах профессора была тесно связаны с городскими магистратурами и государственной службой (например, в некоторых немецких и итальянских университетах) или, применительно к Испании, - letrados. Но по мере того, как инбридинг и корпоративизм на выборах становятся все более явными, все чаще сыновья или зятья бывших профессоров назначаются на преподавательские должности.
Надо сказать, что вплоть до XVIII в. проблема взаимоотношений профессуры и дворянства была одной из острейших: велись горячие дискуссии относительно того, действительно ли докторантство (в области права) делает держателя степени благородным и можно ли считать его благородство выше благородства по рождению? [32, с. 377; 34, с. 130-132].
Корни этого вопроса уходят в классическую старину. Так, преподавателям в Константинополе после двадцатилетней педагогической работы присуждали dignitas vicana; глоссаторы XV в. интерпретировали этот факт как comes или dux. Кроме того, классическое «scientia nobilitat» (знание облагораживает) было воспринято и средневековыми комментаторами. Но, поскольку описание всего хода дискуссии заставило бы слишком отклониться от темы, ограничимся одним замечанием: в рассматриваемый период профессора многих университетов Германии, Нидерландов, Италии и Франции все заметнее идентифицируют себя с дворянством. В XVI и особенно XVII вв. профессор права или медицины в Лувене назывался «messire» (благородный). Он, в частности, носил оружие, что и было прерогативой последних. Протесты против подобной практики не помогали. Кроме того, в некоторых университетах, например, в Кракове, профессора после двадцати лет службы действительно получали дворянство. Доктора же вообще пользовались большим количеством дворянских привилегий. О привилегиях в одежде уже было сказано выше [29, с. 195; 24, с. 36; 21, с. 249].
Другой пример, подтверждающий сказанное, можно найти в Вормской реформации (1498 г.), где декретом устанавливалось, что практикующих и преподающих докторов права и медицины, а также дворян нельзя подвергать пыткам. В том же документе зафиксировано, что «принцы, графы, доктора, рыцари, епископы, аббаты, монахини и больные люди не должны вызываться для дачи свидетельских показаний в суд. Судья сам должен прийти к ним на дом, чтобы получить нужные сведения» [3, с. 112].
Вместе с тем не стоит преувеличивать значение сказанного. Конечно, социальное положение человека зависело не только от фортуны и привилегий. Не менее важным оказывалось и мнение общества о профессии в целом. Диапазон оценок профессуры был чрезвычайно широк: от обожания и энтузиазма до обличения и презрения. Обвинения в коррупции и продажности, безразличии, пропусках занятий, в недостаточном интересе к преподаванию раздавались повсеместно. «Если в прошлые дни не было лекционных аудиторий для магистров, то сейчас нет магистров для лекционных аудиторий», - писал в 1638 г. один из профессоров Саламанки [34, с. 135]. Кроме того, часть людей считала, что профессора просто не могут выполнять свои преподавательские обязанности.
Профессор являлся предметом критики и насмешек не только как преподаватель, но и как ученый. Наиболее ядовитый сарказм в адрес ученых, вероятнее всего, зафиксирован в «Похвале глупости» Эразма Роттердамского [37] - произведении, быстро получившем широкую известность и популярность во всех европейских странах, в том числе и в России.
Заключение
Завершая, следует заметить, что высшая школа существовала и до университета, например: античная Академия Платона, Аль-Азхарская и Магнаврская школы в Константинополе, Академия Алкуина и т.д., однако высшей профессиональной школой становится только университет;
Ремесленный дух средневековой жизни, прежде всего средневековых городов, - вот то главное, что способствовало рождению университета. Считается, что родиной первого университета была Южная Европа, где в итальянской Болонье городские школы-гильдии, обучающие ремеслу юриста, в XII в. объединились в университет, тем самым положив начало:
во-первых, соединению в структуре одного учебного заведения профессионального и высшего образования. Университет становится высшей школой, поскольку в нем, кроме специально-профессиональных, даются еще и дополнительные знания. Применительно к университету определение "высшее" означает: выше того, что необходимо для профессиональной подготовки;
во-вторых, возникновению союза ремесла и интеллектуального искусства;
в-третьих, существованию учебного заведения для обучения интеллектуальной профессии.
Таким образом, благодаря появлению университета интеллектуальная профессия обрела свой дом, что и помогло ей со временем стать массовым явлением.
Университеты в ходе своего становления делали все больший акцент на общем образовании (о чем свидетельствует повсеместное возникновение факультетов свободных искусств), особенно там, где они возникали не на базе ремесленных гильдий, а создавались церковью на основе церковных кафедральных школ, например, Парижский и Оксфордский. Создание светских учебных заведений было тесно связано с ростом городов, укреплением социальных позиций горожан, их потребностями в жизненно необходимом образовании.
Университет в переводе с латинского означает «общность», «совокупность» - сообщество преподавателей с учащимися. Одним из первых университетов был Парижский, который в 1200 г. получил королевскую хартию с указанием прав. Старейшими университетами в Англии были Оксфордский и Кембриджский. В Италии славился Неаполитанский университет, в Испании - университет в Саламанке, в Чехии - Пражский (1348 г.), в Германии и в землях Австрийских Габсбургов - университеты в Базеле, Гейдельберге (1365 г.), Кельне (1388 г.), Эрфурте (1392 г.) и Вене (1365 г.), в Польше - Краковский университет (1364 г.) и т. д.
С самого начала своего возникновения они были интернациональными центрами средневекового образования, так как в них обучались представители разных народов и разного социального положения. Многие университеты пользовались правом самоуправления, сами определяли распорядок своей работы, избирали должностных лиц, например, ректора, и тщательно защищали свои права. Большинство первых университетов имели несколько факультетов. Содержание образования в значительной мере определялось программой семи свободных искусств.
Преподаватели объединялись в особые организации - факультеты (от лат. - способность, т.е. способность преподавать тот или иной предмет). Преподаватели выбирали главу факультета - декана. Студенты объединялись в «провинции», «нации», «землячества». Все «нации» вместе с преподавателями выбирали главу университета - ректора (rector - правитель).
От студента (от лат. studere - усердно заниматься) требовалось посещать лекции: обязательные дневные (ординарные) и повторительные (вечерние), которые первоначально сводились к чтению и комментированию трудов авторитетных церковных и некоторых излюбленных античных авторов. Профессора диктовали фрагменты из сочинений латинских и античных авторов. Студенты записывали эти выдержки, затем переводили и комментировали. Наряду с лекциями еженедельно происходили диспуты с обязательным присутствием студентов. Преподаватель (обычно магистр или лиценциат) назначал тему диспута. Его помощник - бакалавр - вел дискуссию, т.е. отвечал на вопросы и комментировал выступления. В случае необходимости магистр приходил бакалавру на помощь. Один-два раза в год устраивались диспуты «о чем угодно», т.е. без жестко оговоренной темы. В таком случае нередко обсуждались животрепещущие научные и мировоззренческие проблемы. Как правило, студенты (скубенты, школяры, ваганты) любили свой университет, который называли «ласковой матерью» (лат. - «alma mater»). До сих пор студенты всего мира поют свой гимн, сложенный средневековыми школярами. Он начинается со слов: «Так давайте радоваться!» (лат. - «Гаудемаус игитур!»). Многие студенты переходили из города в город, из университета в университет, чтобы слушать лекции разных наиболее знаменитых профессоров. Процесс обучения таких студентов растягивался на 15-20 лет; тогда и появилось понятие «вечный студент».
Сдав экзамены, студент мог получить первую ученую степень - бакалавра, который чем-то напоминал подмастерье - продолжая учиться, он понемногу начинал и сам преподавать. Полностью завершив курс обучения, бакалавр мог сдать более сложный экзамен на звание магистра.
В XIV - XV вв. церковь постепенно утрачивает господство в духовной жизни общества. Университеты начинают освобождаются от влияния римских пап. В XV веке в Европе насчитывалось уже более 60 университетов, большая часть которых в XVI - первой половине XVII в. вышла из под контроля католической церкви, освободились от засилья ортодоксальной схоластики, препятствовавшей развитию знаний, основанных на опыте.
Список использованных источников и литературы
1.Антология педагогической мысли христианского средневековья / Сост. и ред. В.Г. Безрогов, О.И. Варьяж. М., 1994. Т. 2.
2.Документы по истории университетов Европы XII - XV вв. Воронеж, 1973.
.Практикум по истории средних веков: в 2-х вып. / Под ред. Абрамсона, М.М. Фрейденберга и др. М., 1998. Вып. 2.
.Средневековье в его памятниках / Под ред. Д.Н. Егорова. М., 1913.
.Хрестоматия по истории средних веков: В 3 т. / Под ред. С.Д. Сказкина. М., 1961. Т. 2.
.Документы по истории Франции середины XVI в. / Публ. Т.П. Вороновой, Е.И. Гурари; под ред. А.Д. Люблинской // Средние века. М., 1961. Вып. 19.
7.Альтамира-и-Кревеа Р. История Испании: В 2 т. М., 1951.Т. 1.
8. Англия XVII века: социальные группы и общество. СПб., 1994.
9. Владимиров Л.И. Всеобщая история книги. М., 1988.
. Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. М., 1989.
11.Даннеман Ф. История естествознания. М.-Л., 1936. Т. 2.
12.Европейская педагогика от античности до нового времени
.Западноевропейская средневековая школа и педагогическая мысль (Исследования и материалы): Сборник научных трудов. Вып. 1 / Под ред. К.И. Салимовой, В.Г. Безрогова. М., 1989.
.История Европы с древнейших времен до наших дней: В 8 т. М., 1992. Т. 2. Средневековая Европа.
15.История Европы с древнейших времен до наших дней: В 8 т. М., 1993. Т. 3. От средневековья к новому времени.
16.История Италии: В 3 т. М., 1970. Т. 1.
17.История Франции: В 3 т. М., 1972. Т. 1.
.История Швеции. М., 1974.
.История средних веков: В 2 т. / Под ред. С.П. Карпова. М., 2001. Т. 2.
.Кан А.С. История скандинавских стран. М., 1990.
21.Классы и сословия средневекового общества / Под ред. З.В. Удальцовой. М., 1988.
22.Костюкевич С. Образ университета как уникального сплава либерального образования, средневековой гильдии и естественной науки // Alma mater. М., 2001. № 6.
23.Культура и общество Италии накануне нового времени. М., 1993.
24.Культура Возрождения и средние века. М., 1993.
.Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.
26.Липатникова Г.И. Проблемы Кутногорского декрета // Славянский сборник: Межвузовский научный сборник. Вып. 3. Саратовский университет. Саратов, 1985.
27. Лозинский С.Г. История папства. М., 1986.
28.Олаф Петерсон. Университет в ранний период современной Европы: традиции и новации // Alma mater. М., 2000. № № 10 - 11; 2001. № 1.
29.Петров М.Т. Итальянская интеллигенция в эпоху Ренессанса. Л., 1982.
30.Питер А. Вандермеш. Преподаватели (реферат) // Alma mater. М., 2000. № № 7 - 9.
31.Самин Д.К. Сто великих ученых. И., 2000.
32.Средневековая Европа глазами современников и историков: Книга для чтения. Ч. II. Европейский мир X-XV вв. М., 1995.
33.Суворов. Н. Средневековые университеты. М., 1898.
34.Университеты Западной Европы. Средние века. Возрождение. Просвещение. Иваново, 1990.
35.Школа и педагогическая мысль средних веков. Возрождение и начало нового времени: исследования и материалы. М., 1991.
36. Штокмар В.В. Очерки по истории Англии XVI века. Л., 1957.
. Эразм Роттердамский. Разговоры запросто. М., 1969.
. Ян Гус. Мартин Лютер. Жан Кальвин. Торквемада. Лойола. М., 1995.
. Ястребицкая А.Л. Западная Европа XI-XIII веков. М., 1978.