Проблематика и поэтика лирико-философской повести И.А. Бунина 'Митина любовь'
Содержание
Введение
Глава 1
.1 Жанровое своеобразие повести «Митина любовь»
.2 Проблематика повести
.3 Образы героев в повести
Глава 2
.1 Пейзаж как часть лирического повествования
.2 Языковые особенности повести «Митина любовь»
.3 Декадентское начало в повести
Заключение
Список литературы
Введение
Актуальность работы.
Классически совершенная проза И.А.Бунина (лауреата Нобелевской премии) принадлежит великой русской литературе. Творчество писателя стало изучаться в школе недавно. Ранее предполагалось только знакомство с его отдельными произведениями или рассмотрение обзорных тем в выпускном классе. В настоящее время имя писателя можно встретить не только в «Обязательном минимуме содержания образования», но и во всех авторских программах.
Задачи учителя-словесника многоплановы и сложны. Поэзия и проза, публицистика и переводы Бунина, его место в истории русской литературы и культуры, особенная творческая манера - ярчайшие страницы мировой литературы конца XIX - середины XX века. Влияние писателя на последующее развитие литературы еще не до конца осознано, как и воспитательное воздействие его творчества на читателя-школьника.
На всех этапах изучения бунинского наследия важно сформировать целостное представление о личности и творчестве писателя, его влиянии на развитие русской литературы, показать связь с историческим временем создания произведений. В выпускном классе творчество писателя осмысливается в контексте эпохи, в связи с пониманием самого историко-литературного процесса, отношения автора к народу и власти, тайникам русской души, извечной теме любви. Заканчивая среднюю школу, ученик должен быть подготовлен к самостоятельному общению с произведениями искусства слова, полноценному эстетическому восприятию, пониманию индивидуального стиля писателя.
Встреча с творчеством И. А. Бунина в старших классах происходит в контексте культуры, рассмотрения русской литературы и литературы русского зарубежья как «ветвей единого древа». Учащиеся ориентированы на серьезное прочтение произведений Бунина, на осознание его поэтики, особенностей творческого метода и той роли, которую он сыграл в развитии русской и мировой литературы. Таким образом, задача изучения каждой из повестей И.А.Бунина (в т.ч. «Митиной любви»), ее природы и структуры остается актуальной и на сегодняшний день. Это изучение должно основываться на анализе миропонимания писателя и внимании к особенностям его художественной системы в целом.
Объектом данной работы является текст повести И.А.Бунина «Митина любовь».
Предметом данного исследования являются такие аспекты художественного мира повести «Митина любовь», как жанровое своеобразие, проблематика, образы героев, лирическое начало, языковые особенности, декадентское начало.
При всём обилии написанного о И. А. Бунине он остаётся одним из самых малоизученных и загадочных художников XX века.
На чужбине написаны произведения: «Митина любовь» (1924), «Солнечный удар» (1925), «Дело корнета Елагина» (1927), «Тёмные аллеи» и другие произведения. Все они о любви.
Эмиграция трагически надломила И. А. Бунина, и удивительно, что в отличие от многих других собратьев по перу, он довольно быстро вернулся к художественному творчеству, обратившись к знакомой ему дореволюционной тематике. В 1924 году вышел сборник рассказов А. И. Бунина «Роза Иерихона», в следующем - «Митина любовь», в 1927 - «Дело корнета Елагина», в 1930 - первая часть «Жизни Арсеньева» - «У истоков дней», в 1931 - «Божье древо», в 1937 - философское исследование «Освобождение Толстого», в 1939 - «Лика», в 1943 и 1946 сборник новелл «Тёмные аллеи», в 1954, посмертно, - «Весной в Иудее», в 1956 - «О Чехове». В 1933 году А. И. Бунину была присуждена Нобелевская премия.
О Бунине периода эмиграции писали следующие исследователи его творчества: Ф. А. Степун, В. Афанасьев, А. Волков, Л. А. Смирнова, О. Н. Михайлов, А. Горелов, О. В. Сливицкая и др.
О. Н. Михайлов «И. А. Бунин. Очерк творчества» (1967) пишет, что оторванность от родины не могла не сказаться на творческих возможностях Бунина. «Эмиграция травмировала его, на время заставила замолчать, а главное, сильно ограничила его писательский диапазон и окрасила изображаемое в пессимистические тона» [8; 144]. Прежде всего, из поля зрения художника выпала современная действительность. Лишённый жизнедостоверной злободневной тематики И. А. Бунин всё чаще обращается к трактовке «вечных» проблем - любви и смерти… Во многих его рассказах любовь тесно связана со смертью.
В книге «И. А. Бунин. Жизнь и творчество» (1991) Л. А. Смирновой кратко отображена история создания повести «Митина любовь».
Над повестью «Митина любовь» (1924) писатель работает на юге Франции - в Грасе, куда переселяется с женой с середины мая 1923 года.
Любовь как всечеловеческая ценность и непоправимое, субъективное переживание приобретает здесь ведущее значение. Повесть «Митина любовь» - о самом прекрасном, значительном и важном чувстве - о любви. Бунин много писал о любви, ее трагедиях и редких мгновениях настоящего счастья. Эти произведения отмечены необыкновенной поэтизацией человеческого чувства, в них раскрылось чудесное дарование писателя - проникать в интимные глубины сердца с их непознанными, неизведанными законами. Для Бунина в любви есть нечто общее с вечной красотой природы, поэтому прекрасно только естественное, невыдуманное чувство. И если погибает любовь, то и жизнь уже не нужна. Поэтому в повести тесно переплетаются темы любви и смерти.
«Митина любовь» показывает такую драму героя, такой накал страстей молодого сердца, что порой кажется, будто вынести все это невозможно и единственное избавление от нечеловеческих мук - смерть.
История написания повести позволяет увидеть, как протекало движение авторской мысли от частного к общему. Сначала И. А. Бунина заинтересовали воспоминания племянника Николая Алексеевича Пушешникова о своём отрочестве. «В первом варианте речь шла о «падении» юного барчука, вступившего в связь с крестьянкой под влиянием уговоров старосты. В процессе создания повести И. А. Бунин ощутил необходимость соотнести этот характерный для дворянских усадеб и вместе с тем «проходной» эпизод с тем, что поистине определяет мироощущение каждого - с подлинной любовью» [15; 131]. Так зародилась линия Митя - Катя. Расширяясь и углубляясь, эта линия потеснила в их романе бытовой, деревенский и городской материал.
В «Митиной любви», пожалуй, впервые И. А. Бунин раскрыл последовательно развивающийся процесс духовного бытия героя.
Исследователь творчества И. А. Бунина В. Афанасьев в своей книге
«И. А. Бунин (к 100-летию со дня рождения)» (1970) отмечает, что лирическая проза И. А. Бунина, принципы которой ярко проявились в повести «Митина любовь», - это новый этап в развитии творчества писателя, знаменующий глубокое и тонкое проникновение в мир интимных, преимущественно любовных переживаний героев. «Митина любовь» явилась значительным достижением И. А. Бунина - прозаика. «С этого произведения начинается, по существу, «новый Бунин», замечательный мастер лирической прозы, следующим образцом которой станет несколько лет спустя его крупнейшее создание - автобиографический роман «Жизнь Арсеньева»
[1; 40].
В литературных заметках о И. А. Бунине Ф. А. Степун отмечает, что в «Митиной любви» космически природная сущность человека впервые превратилась под пером писателя в трагедию человеческого духа. Именно в этом, считает Ф. А. Степун, то новое, что дал нам И. А. Бунин этим сюжетом. Бунинский подход к Мите во многом иной, чем ко всем другим им созданным типам. «Чем больше читаешь «Митину любовь», тем определённее чувствуешь, что за двумя её внешними планами - природно-бытовым и индивидуально-психологическим - существует ещё и третий - метафизический; что несчастье Митиной любви совсем не только его, Митино, несчастье, но гораздо больше: трагедия всякой человеческой любви, проистекающая из космического положения человека, как существа, поставленного между двумя мирами» [16; 7].
В статье О. В. Сливицкой «Чувство смерти в мире Бунина» автор отличает, что антропокосмическое мироощущение наиболее полно воплотилось в творчестве Бунина. «Для бунинского миропонимания проблема и трагедия человека в том, что бытие человека и бытие природы у них постоянно соотносятся, но так, что одновременно сопряжены, и обладают определённой суверенностью. Иными словами, и человек не абсолютный центр Вселенной, и природа не поглощает человека полностью» [14; 65].
В настоящей работе мы опирались на положения таких исследователей, как Ф. А, Степун, В. Афанасьев, А. Волков, Л. А. Смирнова, О. Н. Михайлов, О. В. Сливицкая и исходили из особенностей текста повести И.А.Бунина «Митина любовь».
И. А. Бунин много писал о любви, её трагедиях и редких мгновениях настоящего счастья. Таковым произведением является и повесть «Митина любовь». Она отмечена необыкновенной поэтизацией человеческого чувства, в ней раскрылось чудесное дарование писателя, его способность проникать в глубины сердца с их неизведанными и непознанными законами. Для И.А.Бунина в истинной любви есть нечто общее с вечной красотой природы, поэтому прекрасно только такое чувство любви, которое естественно, не ложно, не выдумано. Для него любовь и существование без неё - две враждебные жизни.
Возвышая любовь, И. А. Бунин не скрывает, что она приносит не только радость, счастье, но и очень часто таит в себе муки, горе, разочарование, смерть. Недаром писатель соединил в своём творчестве самое прекрасное и самое страшное - любовь и смерть.
Вечные темы писатель осмысливает философски. Концепция любви у И. А. Бунина трагедийна. Мгновения любви, по Бунину, становятся вершиной жизни человека. Только полюбив, человек по-настоящему может почувствовать другого человека, только чувство оправдывает высокую требовательность к себе и к своему ближнему, только любящий способен преодолеть свой эгоизм. Состояние любви не бесплодно для героев И. А. Бунина, оно возвышает души.
В повести «Митина любовь» усилено лирико-философское начало.
В данном исследовании мы определяем в произведении И. А. Бунина «Митина любовь» проблематику и поэтику повести. В ней затрагиваются философские вопросы (любовь, смерть), а также сильно лирическое начало.
Исследователь Ф. А. Степун определяет «Митину любовь» как роман. Но в отличие от романа повесть избирает меньший по объёму жизненный материал, но воссоздаёт его более подробно, чем это сделал бы роман. А. Горелов определяет «Митину любовь» как повесть, с точкой зрения этого исследователя мы согласны.
Выявление особенностей проблематики и поэтики повести является целью нашей работы. Это определяет основные задачи данного исследования:
раскрыть жанровое своеобразие повести «Митина любовь»;
определить место лирического начала в повести;
проанализировать образы главных героев;
выявить языковое своеобразие произведения;
проанализировать проблематику повести;
выявить декадентское начало в повести.
Структура работы
В соответствии с заявленной целью наша работа состоит из Введения, двух глав, Заключения и Списка литературы.
Во введении определяется актуальность и цель дипломной работы, её задачи, дан обзор критической литературы о И. А. Бунине и его повести «Митина любовь».
Глава первая посвящена осмыслению жанрового своеобразия повести, ее проблематики, образов героев. Во второй главе дан анализ лирическому началу в повести, рассмотрены ее языковые особенности, а также выявлено декадентское начало в данном произведении.
В заключении подведены итоги работы.
Глава 1
1.1 Жанровое своеобразие повести «Митина любовь»
Чтобы выявить особенности лирико-философской повести, обратимся к понятию «повесть». Литературный энциклопедический словарь даёт следующее определение термину «повесть»: «Повесть - эпический прозаический жанр, <…> современный термин, начавший складываться лишь в XIX веке <…>. В теоретической литературе бытует понимание термина «повесть» как «средней» формы эпической прозы. С этой точки зрения повесть сопоставляется с романом (большая форма прозы) и новеллой, рассказом (малая форма).
Если в романе центр тяжести лежит в целостном действии, в фактическом и психологическом движении сюжета, то в повести основная тяжесть переносится нередко на статичные компоненты произведения - положения, душевные состояния, пейзажи, описания и т.п.
Сами действенные моменты приобретают в ней как бы скульптурный характер, застывают в точке высшего напряжения, ибо единого сквозного действия нет, эпизоды нередко следуют друг за другом по принципу хроники. <…> Основное развитие художественного смысла повести совершается не в собственно сюжетном движении. Для повести существенно, во-первых, само по себе развёртывание, расширение многообразия мира по мере простого течения жизни во времени или смена впечатлений повествователя, видящего всё новые и новые сцены, новых людей… Во-вторых, огромную роль в повести играет, как правило, речевая стихия - голос автора или рассказчика. Авторский голос в повести может выполнять свою роль независимо от того, насколько непосре6дственно он выражен» [7; 281].
Данным определением можно охарактеризовать и «Митину любовь».
На наш взгляд, произведение И. А. Бунина «Митина любовь» является лирико-философской повестью.
Исследователь О. В. Сливицкая отмечает, что «во многих рассказах Бунина полностью реализован лирический характер сюжета» [13; 100].
Повесть «Митина любовь», как и многие произведения И. А. Бунина, почти лишены событийного начала, эпическое начало её практически полностью переведено в лирическое. «Всё то, что видит лирический герой, - это одновременно и явления внешнего мира, и факты его внутреннего существования. Таковы общие свойства лирики», - пишет О. В. Сливицкая [13; 100].
Но, тем не менее, повесть, рассматриваемая в данной работе, не лишена сюжетности.
В ней затрагиваются «вечные» темы любви и смерти, которые придают сюжету остроту.
Любовь в изображении И. А. Бунина трагична. Большая любовь несовместима с обыденной жизнью. Но любовь, несмотря на весь трагизм, - величайшее счастье человеческой жизни. В данной повести темы любви является предметом бунинского наблюдения и изучения - не психологическая, а иррациональная сторона любви, та её непостижимая сущность, которая настигает, как наваждение. Характерно для И. А. Бунина, что такие иррациональные события всегда им показаны в самых реалистических тонах. У И. А. Бунина мир, данный и неизменный, властвует над человеком. Поэтому бунинские герои по природе не философичны и не религиозны. Таков Митя, убивающий себя из-за любви. «Она, эта боль, была так сильна, так нестерпима, что, не думая, что он делает, не сознавая, что из всего этого выйдет, страстно желая только одного - хоть на минуту избавиться от неё и не попасть опять в тот ужасный мир, где он провёл весь день и где он только что был в самом ужасном и отвратном из всех земных снов, он нашарил и отодвинул ящик ночного столика, поймал холодный и тяжёлый ком револьвера и, глубоко и радостно вздохнул, раскрыл рот и с силой, с наслаждением выстрелил» [3; 156].
В этом произведении любовь Мити к Кате доставляет герою нечеловеческие муки. Кажется, что единственным избавлением от этих страданий является только смерть.
В повести И. А. Бунин раскрыл последовательно развивающийся процесс духовного бытия героя. В ней история любви во всей её достоверности. Митя уже давно шёл к этой большой, трудной, изнурительной любви. Она была в его мечтах, переполняла всё его тело непонятным и страстным ожиданием. Она была его жизнью, и шаг за шагом вела его к смерти.
Писатель изображает интимные человеческие переживания не изолированными и сосредоточенными лишь на конкретном герое, а обусловленными средой, окружением, обстоятельствами. Ведь трагическая любовь Мити неуловимыми нитями связана со всем комплексом социальных, бытовых, культурных, моральных, природных и биологических факторов.
Поэтому так и страшен финал повести. Герой радостно идёт навстречу смерти, которая воспринимается как избавление от боли, от давления грубой жизни, от предательства святого чувства любви, как освобождение и сохранение любви.
Наравне с философской темой любви и смерти в повести присутствует лирическое начало. Автор очень тонко описывает глубокие душевные переживания главного героя, которые тесно переплетены часто с описанием природы.
Мы согласны с высказыванием О. В. Сливицкой, что «сердцевина лирического произведения - это не чувства, вызванные внешним миром, а именно сам внешний мир в его подлинности, «перенесённый» без всяких деформаций в душу художника. Суть дела ещё и в том, что любые явления внешнего мира, любые его мельчайшие частицы, любые его будничные проявления - это именно «мировое пространство», то есть они имеют космический смысл. Это космическое мировое пространство переживается столь же интимно, как и сокровенные события души, и, обретая в этой душе экстатическую яркость, приближается тем самым к своей онтологической сущности» [13; 101].
Таким образом, мы приходим к выводу, что лирическое начало в повести тяготеет к космоцентризму, оно реализует тенденцию к движению за пределы текста. Лирическое начало передаёт статическое начало бытия, создаёт пространственную форму повествования, оно придаёт бунинскому миру единство.
Среди эпических жанров повесть занимает промежуточное положение между романом и рассказом или новеллой. В русской литературе повесть - традиционный жанр. Граница между крупным и средним эпическими жанрами существует, она обусловлена особенностями художественного осмысления действительности.
«В повести и рассказе сильнее, чем в романе или новелле, выражен субъективный элемент - отношение автора к изображаемым явлениям, человеческим типам» [6; 121].
Но в целом у повести больше возможностей, чем у рассказа, так как она отражает и развитие характера героя, и то или иное (нравственное, например) состояние среды, и историю взаимоотношений личности и общества.
В повести «Митина любовь» взгляд автора сосредоточен на главном герое (Мите), автор детально исследует внутреннее состояние влюблённого человека, его переживания. А это, безусловно, жанровая особенность повести. Лирическое начало произведения, а также философская тематика подтверждают жанровую специфику повести. Перед нами лирико-философская повесть.
.2 Проблематика повести.
бунин герой любовь жанровый
При анализе проблематики данной повести мы опирались на работы А. Волкова, О. В. Сливицкой. Проблематика повести тесно переплетена с образами главных героев.
Читатель впервые встречается с героями в «счастливый день Мити». Весна, прилетели жаворонки, он идет с Катей по Тверскому бульвару. «Вдали с благостной задумчивостью высился Пушкин, сиял Страстной монастырь». Но самое главное - это то, что Катя «вся дышала простосердечием и близостью, часто с детской доверчивостью брала Митю под руку...». «Повествование ведется от имени автора, - пишет В. А. Афанасьев, - но оно так проникнуто настроением главного героя, что временами напоминает страницы из его дневника, как бы переданные от третьего лица. Каждая глава входит в повесть не в качестве новой картины, расширяющей изображение окружающей Митю жизни, а в качестве нового этапа любовных мучений героя»[2 c.178]. Суждение о чувствах Мити и Кати как бы заложено в самой поэтике текста: в описании «счастливого» дня, в подборе лексики («благостная задумчивость», «детская доверчивость», «сиял Страстной монастырь», «дышала простосердечием и близостью»), в формировании ощущения о переживаниях героя. Уже с первых страниц повести чувствуется несогласие героев. Мите претит обстановка артистической богемы, в которой вращается Катя, учащаяся частной театральной школы. Он для нее «все-таки лучше всех, единственный», но Митю задело слово «все-таки» и манерное чтение стихов.
Главная героиня Катя внешне прелестна, а внутренне пуста. Её кокетливость манерна, а женственность едва скрывает натуру эгоистичную и мелкую. Речь Кати выдаёт её пошлость, пошлым является и её окружение. Об этом ей говорит Митя: «… просто на порог не пускал бы всю эту якобы артистическую богему, всех этих будущих знаменитостей из студий и консерваторий… Ты же сама мне говорила, что Буковецкий уже звал тебя ужинать в Стрельну, а Егоров предлагал лепить голую, в виде какой-то умирающей морской волны, и, конечно, страшно польщена такой честью» [3; 101]. На это героиня ему отвечает: «Как ты не понимаешь, что ты для меня всё-таки лучше всех, единственный? - негромко и настойчиво спросила она, уже с деланной обольстительностью заглядывая ему в глаза, и задумчиво, медлительно продекламировала:
Меж нами дремлющая тайна,
Душа душе дала кольцо…» [3; 102].
Исследователь А. Волков отмечает, что умение ёмко обрисовать человека через диалог - одна из характерных черт таланта И. А. Бунина. Слова Кати «лучше всех, единственный» убийственны как своей пошлостью, так и несовместимостью понятий «лучше всех» и «единственный». А её взгляд как бы довершает раскрытие натуры мелкой, неспособной любить.
Казалось бы, образ Кати достаточно ясен из одной или двух подобных характеристик, И. А. Бунин сосредотачивает на ней критический взгляд. На это у писателя имелись серьёзные основания.
Композиционно повесть делится на две неравные по объёму части. Первая и меньшая из них заканчивается отъездом Мити из Москвы в деревню. Мите более не суждено увидеть Катю, но всё, что происходит во второй части, неразрывно связано с ней.
«О трагедии любви, постигающей человека из-за несоответствия взлелеянного им идеала его реальному воплощению, написаны сотни книг. Но талант преодолевает опасность повторения и, обратившись к старой теме, раскрывает её свежо, по-новому» [4; 285].
В первой части повести в нескольких строках И. А. Бунин определяет её тему, не смущаясь тем, что её «обыгрывали многие: «январь, февраль закружили Митину любовь в вихре непрерывного счастья… Но уже и тогда что-то стало (и всё чаще и чаще) смущать, отравлять это счастье. Уже и тогда нередко казалось, что как будто есть две Кати: одна та, которая с первой минуты своего знакомства с ней стал настойчиво желать, требовать Митя, а другая - подлинная, обыкновенная, мучительно не совпадавшая с первой»
[3; 103].
Эта «другая» Катя и приводит к гибели героя. Уже в первой части повести имеется ряд намёков на то, что должно произойти. Митя ревнует любимую девушку, и его ревность имеет под собой серьёзные основания. Она рассказывает о своих успехах в театральной школе, о внимании, которое ей, талантливой ученице, уделяет директор этого заведения, а Митя понимает, что дело совсем в другом, что пожилой повеса собирается её соблазнить, как не раз уже соблазнял других учениц. Но этот мир духовно близок Кате, её неудержимо тянет к поверхностной, лёгкой жизни. Она, собственно, частичка этого мира и без рассуждений готова ринуться в его объятья.
«Что до Митиной любви, то она теперь почти всецело выражалась только в ревности. И ревность эта была непростая, а какая-то, как ему казалось, особенная. <…> Все чувства, из которых состояла его ревность, были ужасны, но среди них было одно, которое было ужаснее всех и которое Митя никак не умел, не мог определить и даже понять. Оно заключалось в том, что те проявления страсти, то самое, что было так блаженно и сладостно, выше и прекраснее всего в мире в применении к ним, Мите и Кате, становилось несказанно мерзко и даже казалось чем-то противоестественным, когда Митя думал о Кате и о другом мужчине. Тогда Катя возбуждала в нём острую ненависть» [3;105].
Для героини встреча с Митей - эпизод в её жизни, не более того. Митина любовь ненадолго подхватывает её, так восприимчивую к тому, чтобы её считали лучше и прекраснее всех, столь эгоистичную, что ей льстит любое внимание. Она порождение среды, где всё насквозь фальшиво, безжизненно, некрепко уложено в готовые понятия.
В первой части «Митиной любви», тесно переплетаясь, развиваются две повествовательные линии. Одна из них - это изображение дальнейшего омещанивания Кати, её превращения из «барышни» в молодую светскую даму, озабоченную новыми нарядами, визитами, знакомствами с корифеями «изысканного» искусства.
И. А. Бунин не называет имён, не даёт точного «адреса», но по ряду намёков можно с уверенностью сказать, что речь идёт о деятелях «новейшего» декадентского искусства. Тут и некий скульптор, который предлагает лепить Катю «в виде… умирающей морской волны», тут и выступление Кати на экзамене в театральной школе, очень выразительно описанное автором: «Читала она с той пошлой певучестью, фальшью и глупостью в каждом звуке, которые считались высшим искусством чтения в той ненавистной для Мити среде, в которой уже всеми помыслами своими жила Катя: она не говорила, а всё время восклицала с какой-то назойливой тайной страстностью, с неумеренной, ничем не обоснованной в своей настойчивости мольбой…»
[3; 106].
В начале повести Митя, пылко любя, жадно стремясь к обладанию любимой, непрестанно ревнуя её, всё же реально оценивает её отрицательные качества и скудость интеллекта.
«Его любовь омрачена, и капли яда в неё влиты пошлостью, ложью и уродством жизни» [4; 287]. Но во второй части начинается некое смещение в сторону идеализации любимой, в которой, как начинает казаться Мите, воплощено всё хорошее, без которой и жить-то немыслимо. Катя теперь выступает в его воображении как бы очищенной от скверны засосавшей её среды.
Любви, «поразившей» Митю, даётся следующее объяснение устами его приятеля Протасова: «… Катя есть прежде всего типичнейшее женское естество… Ты, естество мужское, лезешь на стену, предъявляешь к ней высочайшее требования инстинкта продолжения рода, и, конечно, всё сиё совершенно законно, даже в некотором смысле священно. <…> Но законно и то, что ты на этом священном пути можешь сломать себе шею. Есть же особи в мире животном, коим даже по штату полагается платить ценой собственного существования за свой первый и последний любовный акт» [3; 110].
Однако на этом не завершается подготовка к тому, что должно впоследствии произойти. Живущий напротив Мити студент поёт песню «Азру». И слова песни, заканчивающейся трагическим воплем:
«Я из рода белых Азров,
Полюбив, мы умираем!» - [3; 111].
Эти слова назойливо лезут в голову, вызывают у Мити какие-то неясные предчувствия.
Эти строки взяты из романса А. Рубинштейна на слова Г. Гейне. Уже в них звучит трагедия. Строки немецкого писателя - романтика близки натуре Мити. Сам герой повести склонен всё романтизировать, недаром он принимает в своём воображении мещаночку Катю за натуру возвышенную. А героиня повести вовсе не романтическая героиня, а наоборот - очень даже земная.
Митя же - романтический герой, об этом можно судить по тому накалу страстей и переживаний, с которым он ждёт письмо от Кати.
Разочарование в любви во всей романтической литературе приводит к смерти героя, без любви он не может жить. С Митей происходит то же самое, он максималист. Смириться с Катей истинной, настоящей он не может.
«От приятия формулы «тело - высший разум до признания инстинктивного, подсознательного как главного импульса поведения человека - всего один шаг. Писатель делает его во второй части повести» [4; 288].
И тут в полной мере сохраняется реалистичность повествования. Реальный мир воссоздаётся самим писателем с обычной для И. А. Бунина точностью и новизной детали.
Инстинкт оставляет в памяти «идеальную» Катю, её прелестное тело, её женственность, всё то, что вызывало столь сильное желание и вносило гармонию в окружающий мир. «Эта весна, весна его первой любви, тоже была совершенно иная, чем прежние вёсны. Мир опять был преображён, опять полон как будто чем-то посторонним, но только не враждебным, не ужасным, а напротив, - даже сливающимся с радостью и молодостью весны. И это постороннее была Катя, или, вернее, то прелестнейшее в мире, чего от неё хотел, требовал Митя» [3; 120].
Неутомлённое желание любви становится постепенно наваждением.
С чем бы не соприкоснулся Митя, куда бы не бросил взор, что бы не взял в руки, неизменно возникает образ Кати и ещё более нестерпимой становится жажда обладать ею. Все разумные соображения отступают на задний план, открывая книгу, он не улавливает в ней мысли, а находит строки о том главном в мире, чего он ждёт от Кати. Сила его желания делается сильней его любви, инстинкт требует удовлетворения во что бы то ни стало.
Сила инстинкта захлёстывает Митю, когда открывается возможность реальной близости с женщиной, образ Кати в этот момент куда-то отодвигается и остаётся лишь одно неукротимое желание.
1.3 Образы героев в повести
В сущности, Митя с первых же строк повести является жертвой подсознательного. Будь то в Москве, в отношениях с Катей, будь то в деревне, когда староста предлагает ему привлекательную Алёнку, невестку лесника, Митя и не пытается противостоять инстинкту, разобраться в своих чувствах, отбросить наваждение.
К усилению безысходного настроения барчука приводят его встречи в шалаше с Алёнкой.
«Алёнка, жена ушедшего на шахты крестьянина, столь же прелестна, сколь и неосознанно цинична. В ней олицетворены простота любовных нравов деревни, низведённая до формулы: продажа - купля» [4; 291].
Так, ставя Алёнку на место Кати, писатель сталкивает своего героя с двумя формами вырождения интимных чувств. Катя - это, в сущности, кукла. Алёнка - «примитивное животное».
Ничего другого автор не предлагает своему герою, тем самым лишая его возможности выйти из тупика, в котором он оказался.
С появлением образа Алёнки возникает в повести тема «любви - сделки». «Поэтический трагизм любви», как определяет своё состояние сам Митя, то и дело оборачивается грубой, чисто физиологической стороной. Митя с отвращением ощущает унизительность приторгованной любви, но сила чувственного влечения беспощадна, и он идёт на поводу у неё.
Алёнка, которая становится первой познанной им женщиной, сразу же вызывает в его памяти образ Кати. В облике деревенской девушки и рафинированной москвички ему чудится нечто общее, хотя одна из них щеголяет в нарядах от дорогих портных, а другая - в ситцевых кофте и юбку. Это общее - маленький рост, подвижность, сияние тёмных глаз. В действительности же возникает более значительное сопоставление. В сущности, за прелестной внешностью обеих молодых женщин скрывается душевная пустота. В конечном счёте Митя-то и гибнет из-за того, что силой своего чувства любви к Кате возвысился над этим низким уровнем, увидал, как пошлость в её скрытых и открытых проявлениях разъела человеческую душу, лишила человека высоких и чистых устремлений.
Мы убеждаемся в том, что дело не в ревности и не только в том, что «среда» отнимала у Мити Катю. Дело в самой Кате. Находим соответствующие строки в тексте. «Потом все шло как будто по-прежнему... Но Мите упорно казалось, что внезапно началось что-то страшное, что что-то изменилось, стало меняться в Кате»[7;119]. Митя вспоминает начало их любви, когда он столь неожиданно оказался в том сказочном мире любви, о котором он мечтал с детства, с отрочества. Но уже тогда что-то стало «отравлять это счастье», как будто было две Кати.
Вчитываемся в строки повести: «внутренняя невнимательность Кати к нему все росла», Митина любовь «почти всецело выражалась только в ревности», самое прекрасное стало казаться мерзким, на экзамене Катя имела успех и поразила Митю смесью «ангельской чистоты и порочности». Митя не знает, за что он любит, чего он хочет, что это значит - любить. Что он испытывал к Кате - любовь или страсть? «Она все больше менялась», стала похожа на молоденькую светскую даму, вечно спешила. Потом Катя «опять стала нежной и страстной уже без всякого притворства...». Сам Митя был похож на человека, который «болен какой-то тяжелой болезнью», он был «болезненно пьяно несчастен и вместе с тем болезненно счастлив», растроган заботливостью Кати. Ему все напоминало «первое время их любви». Состояние Мити, как в зеркале, отражается в восприятии им города, погоды, запахов: «И так же воспринимал он и все окружающее - дома, улицы, идущих и едущих по ним, погоду, все время по-весеннему хмурившуюся, запах пыли и дождя, церковный запах тополей, распустившихся за заборами в переулках: все говорило о горечи разлуки и сладости надежды на лето, на встречу в Крыму, где уж ничего не будет мешать и все осуществится (хотя он и не знал, что именно все)» [7;131]. Именно в этом незнании, в болезненном сочетании счастья и несчастья чувствуется нарастание тревоги автора за Митину судьбу, за судьбу его любви. Митя решает уехать домой, в деревню; после трогательного прощания он в дороге продолжает раздумья: «В новом свете, опять в новом стояла перед ним и Катя... Да, да кто она, что она такое? А любовь, страсть, душа, тело? Это что такое?» [7;126].
Дома в деревне Митя приходил в себя, успокаивался и забывал ту, обыкновенную Катю, которая в Москве так часто и мучительно не сливалась с Катей, созданной его желанием. К тому же Катя властно напоминала о себе в изгибе руки деревенской девки, в воспоминании о запахе ее лайковой перчатки. Главное - он «жил с первой настоящей любовью в душе» [7;123].
Даже в еще голом прозрачном весеннем саду, в пустом поле, в фиолетовых высохших полевых дорогах - «все это была нагота молодости, поры ожидания - все это была Катя» [7;124]. Бунину удалось передать сочетание жизни и любви, словно двух стихий, к которым трагически присоединяется третья. Не случайно в одном из писем Бунин писал, что по-французски он назвал «Митину любовь», как ему казалось, «гораздо лучше» - «Таинство любви».
В деревне он получил от Кати прекрасное письмо - и все вокруг него засияло. Он осторожно «носил» в себе «чашу любви», «счастливо ожидая нового письма», но его не было. Митя мучился: «Катя стала уже истинным наваждением... все в мире стало казаться ненужным, мучительным и тем более ненужным и мучительным, чем более оно было прекрасно» [7;127].
И наконец, письмо пришло - Катя назвала себя гадкой и испорченной, но безумно любящей искусство, для нее «жребий брошен» («я уезжаю - вы знаете, с кем...»). А для Мити: «Все кончено и кончено навеки». Митя понял, что «он погиб, что в мире так чудовищно безнадежно и мрачно, как не может быть и в преисподней, за могилой» [7;136]. Все окружающее, в том числе голоса и смех из залы «были ужасны и противоестественны своей отчужденностью от него, грубостью жизни, ее равнодушием, беспощадностью к нему...» [7;136]. Он обращается мысленно к Кате, понимая, что возврата и спасения нет, и чувствует нестерпимую боль в груди, желает хоть на минуту избавиться от этой боли: «раскрыл рот и с силой, с наслаждением выстрелил» [7;156]. Кажется, трудно даже представить себе более трагичный исход любовных мучений Мити.
«Бунин-мыслитель склонен объяснить, поэтический трагизм любви» непознаваемым, тёмной властью полового влечения, нередко заводящего человека в тупик» [4; 293]. По мысли исследователя А. Волкова, И. А. Бунин-художник оказывается намного сильнее Бунина-мыслителя и раскрывает «трагедию любви» как конфликт между человеком и обществом. В этой борьбе, которую, сам того не ведая, Бунин-художник ведёт с Буниным-мыслителем, в конечном счёте, побеждает художник. Побеждает в первую очередь потому, что его художественные обобщения создают картины правдивые и впечатляющее, а идейная позиция приводит к многократно использованным схемам или к случаям, из ряда вон выходящим, объясняющим болезни духа, искажающие человеческую психику» [4; 293].
Повесть «Митина любовь» - одно из бунинских произведений, где происходит борьба между художником и мыслителем, и вместе тем именно здесь особенно убедительна победа Бунина-художника.
Томление Мити, его мысли о самоубийстве всякий раз, когда не приходят долгожданные письма от Кати, - всё это находится в сфере подсознательного, ибо сознанием Митя понимает, что Катя поверхностна, легкомысленна, не способна искренне ответить на его чувства. Роман героя с Алёнкой довершает крушение его надежд на счастье. То, что в поведении Кати было окутано высокопарными фразами о призвании, искусстве, предстаёт в своём первозданном виде в Алёнке.
«Катя отличается от Алёнки лишь тем, что соприкоснулась с новыми веяниями в культуре и возомнила себя жрицей искусства» [4; 293].
В отношениях Мити с Алёнкой происходит окончательное крушение идеала, сбрасываются духовные и нравственные одежды, обнажается несостоятельность чувств, покоящихся лишь на зове пола.
«Тема купли - продажи в отношениях Мити и Алёнки наносит жестокий удар по моральным устоям старой деревни. На сей раз Бунин воссоздаёт не тупую жестокость деревенского существования, как в «Ночном разговоре», а его духовную нищету, цинизм и простоту нравов, власть чистогана»
[4; 294].
Обыденное и пошлое сводничество обретает под пером большого художника глубокое социальное значение. А в Алёнке, едва вступившей в жизнь молодой женщине, грубо и начисто умерщвлена поэзия любви.
Вернёмся к главному герою. Как только Митя убедился, что молчание Кати не случайно, «он перестал следить за всеми теми переменами, что совершало вокруг него наступающее лето» [7; 145].
. Перестал замечать и близких, реагировать на окружающее, что уже было как пресечение жизни, шаг к смерти. Автор детально прослеживает такое состояние героя. Между тем точка ещё не поставлена.
Уже после первой, пока импульсивной мысли Мити: «Застрелюсь!», он вдруг чувствует Катю в ряду своей семьи. «Катя! <…> всё то весёлое, игривое, что было в трезвоне колоколов, тоже играло красотой, изяществом её образа, дедовские обои требовали, чтобы она разделила с Митей всю эту родную деревенскую старину, ту жизнь, в которой жили и умирали здесь, в этой усадьбе, в этом доме, его отцы и деды» [3; 135]. Круг бытия замкнулся: от первой детской мечты, через слияние со всем миром, к продолжению его жизни - такова поступь любви.
Мотив чувственной силы любви громко звучит в повести. «Не раз внимание Мити останавливается и на чужих деревенских женщинах. «Митя подумал о девках. о молодых бабах, спящих в этих избах, обо всём этом женском, к чему он приблизился за зиму с Катей, и всё слилось в одно - Катя, девки, ночь, весна, запах дождя…»[7; 143]. Но «женское» в сознании героя сопряжено с любимой. И Алёнка ему понравилась отдалённым сходством с Катей. Чувственное влечение к Кате, единственной, было неотделимо от всех других переживаний, которые все вместе доводили Митю до «какого-то предсмертного блаженства». А когда он прикоснулся к Алёнке, «блаженства, восторга, истомы всего существа» не было и в помине» [15; 135].
И это страшное, обнажено-чувственное сопряжение Алёнки с Катей и случилось в предсмертном «самом ужасном и отвратном из всех земных снов» Мити, после которого он и сунул дуло револьвера в раскрытый рот.
Исследователь Ф. А. Степун в своих литературных заметках пишет следующее:
«В «Митиной любви» космически-природная сущность человека впервые превратилась под пером Бунина в трагедию человеческого духа, и в этом превращении <…> и заключается то совсем новое, что дал нам Бунин»
[18; 118].
Повесть «Митина любовь» о вечном, она о борьбе человека с самим собою за себя самого.
По утверждению Ф. А. Степуна «Бунин прорвался в «Митиной любви» к глубокому метафизическому ощущению трагической природы человека» [18; 120].
Интересную мысль мы находим у исследователя О. В. Сливицкой о том, что проблема жизни и смерти имеет глубинную органическую связь с проблемой эроса и смерти. Эрос - это наивысшее проявление жизни. Любовь сопряжена со смертью. «У Бунина ситуация выступает в обнажённом виде, потому что в его мире любовь существует только как эрос (как напряжённое сексуальное чувство) и не переходит в фазу каритас (когда сексуальная напряжённость уступает место спокойной душевной привязанности). Эротическая любовь <…> влечётся к смерти, в ней чувство жизни достигает своей высшей точки - того, что на Востоке именуют Великим пределом» [14; 75]. Великий предел - это точка, после которой маятник может начать лишь обратное движение. Неизбежен переход в инобытие. Следующий шаг - только в смерть. Смерть, когда она сопряжена с эросом, - это не отрицание жизни, а бытие, перешедшее через точку Великого предела.
Таким образом, тема любви и смерти приобретает в повести И. А. Бунина философский характер. Образы героев помогают в раскрытии этих тем.
Исследователь Богданова О.Ю. отмечает, что в повести Бунин раскрыл развивающийся процесс духовного бытия героя. «В ней история любви во всей ее достоверности. Митя уже давно шел к этой большой, трудной, изнуряющей любви. Она была в мечтах, переполняла все его тело страстным ожиданием. Она была его жизнью и шаг за шагом вела его к смерти.
Наслаждение разрывом и жизнью потрясает и усугубляется тем, что трагедия юноши происходит в чудесные весенние дни, когда вокруг все цветет, благоухает, все полно жизни и «слышится сладострастное жужжание несметных пчел».
«Мастер точного пластического рисунка, художник, необычайно зоркий к деталям окружающей героя обстановки, Бунин в этом произведении, когда это диктуется характером переживаний Мити, его настроением, как бы сознательно отводит на второй план реальную действительность, которая предстает перед читателем в очертаниях неуловимых и беглых. Такова вся окружающая Митю обстановка в родном доме, куда он приехал на каникулы из Москвы. Но зато как ощутимо и отчетливо зримо, со множеством четких, как бы выделенных крупным планом деталей предстает перед читателем в предпоследней главе повести возникшая в смятенном сознании Мити картина падения Кати. Не случайно, что именно вслед за этим, в последней главе повести, юноша выстрелом из револьвера обрывает свою жизнь»[6,с.240].
В. А. Афанасьев переключает внимание на бунинскую поэтику и через нее показывает суть трагедии. Митя настолько сосредоточен на своей любви и боли, что все остальное теряет для него смысл. Далее исследователь подчеркивает, что именно в любви раскрывается незаурядность бунинских героев.
Глава 2
2.1 Пейзаж как часть лирического повествования в повести
Человек всегда окрашивает природу собственными эмоциями, каждый писатель делает это по-своему. Уникален художественный опыт Бунина в решении проблемы: что есть мы, люди, в нашем восприятии природы, что есть мы - как часть природы.
Значительное место в повести И.А.Бунина «Митина любовь» занимает описание природы, автор придает большое значение пейзажу. Субъект описаний постоянно соотносит физическое состояние природы и собственное эмоциональное состояние.
Пейзаж в литературе (трактует Литературный Энциклопедический словарь [12;272]) является одним из содержательных и композиционных компонентов художественного произведения, это описание природы, шире - любого незамкнутого пространства внешнего мира. «Эстетическое отношение к природе - довольно позднее завоевание человечества: в фольклоре пейзаж антропоморфичен, в древнем эпосе мифологичен, т.е. в обеих картинах мира он самостоятельной ценности не несет. Пейзажа в современном понимании как объективно-реального изображения природы до 18 века в литературе не было. Открытие пейзажа связано с осознанием нового положения человека во Вселенной как включенного в нее [12;272].
Функции пейзажа многообразны - от резкого субъективированного (в романтизме) до описательного и символического, причем последнюю функцию пейзаж может выполнять не только в символистской, но и в реалистической поэтике. Во всех эстетических системах распространен принцип психологического параллелизма, основанный на контрастном сопоставлении или уподоблении внутреннего состояния человека жизни природы. В русской прозе 19-20 вв. признанные мастера пейзажа - И.С.Тургенев, А.П.Чехов, и, конечно же, И.А.Бунин» [12, с.272].
Причем у Бунина границы между человеческим и природным миром настолько размываются, что здесь уже не человеческий мир уподобляется природному и раскрывается через него, а, наоборот, за точку отсчета берется природное бытие как наиболее близкое, понятное и обжитое и уясняется через сравнение с опытом человеческого существования.
Известный философ русского зарубежья Ф.А.Степун посвятил творчеству Бунина статью «По поводу «Митиной любви», где дал обобщенную характеристику повести писателя, сравнивая ее с произведениями классиков и современников. Степун точно подмечает, что отношение, в которое Бунин «ставит природу и человека», не похоже на привычное в русской литературе, когда «природа аккомпанирует человеческим переживаниям» - «у Бунина не природа живет в человеке, а человек в природе» [28;7].
Анализируя повесть «Митина любовь», критик очень точно определяет суть трагедии героя: «Бунин вскрывает трагедию всякой человеческой любви, проистекающую из космического положения человека, как существа, поставленного между двумя мирами» [28;8].
В повести И. А. Бунина «Митина любовь» сильно лирическое начало. Произведение посвящено самому памятному чувству - первой любви, которая захватывает человека целиком и, кажется, кроме этого на свете ничего нет. И. А. Бунин с мастерством рисует все перипетии любви, сопровождающие её страстную чувственность, безумную ревность, счастье и трагедию. Как это всегда бывает в произведениях художника, полноправным героем является природа, неотъемлемая от развития чувства главного героя. Сила, напряжённость Митиной любви предопределяют и трагическую развязку. Здесь дело не только в Кате, в её противоречивости и неверности. Ощущение того, что судьба Мити изначально предопределена, по мере развития событий усиливается, подводя к неминуемости трагического финала: «Однажды, поздно вечером Митя вышел на заднее крыльцо. <…> И вдруг где-то вдали что-то дико, дьявольски гукнуло и закатилось лаем, визгом» [3; 118].
Митю пугает и тёмная аллея и голос сыча, ему страшно. Образ тёмной аллеи, со всех сторон сторожащей главного героя, сравним и с любовью. Это странное и страшное чувство вовлекает Митю, он сам отдаётся ему. Ночью ему слышится голос дьявола. Дьявольское начало присутствует и в его любви к Кате, это чувство приведёт его к гибели.
Митя со страхом и трепетом прислушивается к ночным голосам: «Митя весь дрожа, впился в темноту и глазами и слухом. Но дьявол сорвался, захлебнулся и, прорезав тёмный сад предсмертно истошным воплем, точно сквозь землю провалился» [3; 119].
Сила и свежесть первой юношеской любви, её трагический исход при столкновении с изменой и окружающей пошлостью с большой выразительностью переданы в повести. Замечательно аккомпанируют изображению любовных мучений Мити картины природы, мастерски нарисованные И. А. Буниным. Картины природы, варьируясь на протяжении произведения, перекликаются с душевными переживаниями Мити. Весенними сумерками присланный за Митей на станцию работник везёт его в имение матери. Долго собиравшийся дождь, наконец, окропил и освежил землю. О самом дожде сказано немного: «И пошёл тёплый, сладостный, душистый дождь», но для Мити «всё слилось в одно - Катя, девки, ночь, весна, запах дождя, запах распаханной, готовой к оплодотворению земли, запах лошадиного пота и воспоминание о запахе лайковой перчатки» [3; 114].
В имении Митя с нетерпением ждёт вестей от Кати, и получению первого обрадовавшего и окрылившего его письма предшествует новое упоминание о дожде: «Раз ночью был обломный дождь, а потом горячее солнце как-то сразу вошло в силу, весна потеряла свою кротость и бледность, и всё вокруг на глазах стало меняться не по дням, а по часам» [3; 121].
Следующее упоминание о дожде предшествует свиданию и сближению Мити с Алёнкой, когда отсутствие новых писем от Кати уже начинает его тревожить, но ещё не мешает воспринимать красоту окружающей природы. «Ночью лил дождь, мокро шумело по крыше, сад то и дело бледно, но широко, сказочно озарялся. К утру, однако, погода опять разгулялась, опять всё стало просто и благополучно, и Митю разбудил весёлый, солнечный трезвон колоколов» [3; 142].
Наконец, последнее изображение дождя связано с получением второго, последнего письма от Кати и завершающим повесть самоубийством Мити: «На этой же неделе, в субботу, дождь, начавшийся ещё в среду, ливший с утра и до вечера, лил как из ведра.
Он то и дело припускал в этот день особенно бурно и мрачно. И весь день Митя без устали ходил по саду и весь день так страшно плакал, что порой даже сам дивился силе и обилию своих слёз» [3; 153].
Уже эта глава полна безысходного трагизма, не оставляющего никаких надежд на счастливое завершение Митиной любви, хотя о получении рокового письма мы узнаём лишь на следующей странице.
Дождь в этой главе не пассивный фон, оттеняющий переживания Мити, но грозная активная сила, подчиняющая себе действие юноши, вторгающаяся в его сознание.
«Перед вечером дождь, обрушившийся на сад с удесятерённой силой и с неожиданными ударами грома, погнал его, наконец, в дом» [3; 154] - пишет И. А. Бунин, подчёркивая и чудовищную силу разбушевавшейся стихии, и безвольную покорность перед её лицом обезумевшего от горя Мити.
Характерно - и это нельзя не воспринимать как поразительную по своей психологической тонкости и глубине художественную находку И. А. Бунина, что и раздвоение сознания главного героя, возникновение перед ним фантасмагорической картины падения Кати вызвано воздействием бушующего за окнами дождя с его «двойным, разным» шумом.
«И стало быстро темнеть. Дождь шумел повсюду - и по крыше, и вокруг дома, и в саду. Шум его был двойной, разный, - в саду один, возле дома, под непрерывное журчание и плеск желобов, ливших воду в лужи, - другой» [3; 154].
Нагнетанием двойственности автор и ведёт повествование к трагическому концу. В предсмертную ночь Мити ощущение двойного шума дождя переходит в ощущение и иного дома, иного мира притаившейся беды; в двойном зрении двоятся Алёнка с Катей. Проснувшись, он как бы бежал от другого, страшного мира, но доносившиеся из залы голоса и смех также «были ужасны и противоестественны своей отчуждённостью от него, грубостью жизни, её равнодушием, беспощадностью к нему…» [3; 156].
С поразительным искусством И. А. Бунин воссоздаёт эту двойную затравленность Мити: во сне и в яви. И в состоянии подступающей необходимости бегства из обоих страшных, сомкнувшихся вокруг него противоестественных миров возникает лихорадочная иллюзия доподлинного прощания с Катей: «Катя, что же это такое! - сказал он вслух, совершенно уверенный, что она слышит его, что она здесь, что она молчит, не отзывается только потому, что сама раздавлена… <…> Но прошептав: «Ах, всё равно, Катя, - он тотчас же понял, что нет, не всё равно, что спасение, возврата к тому дивному видению уже нет… <…> [3; 156].
И в последних строках повести, в нестерпимой боли, нашаривая в ночном столике «тяжёлый ком револьвера». Митя, желая лишь одного: хоть на миг освобождения от обоих миров - сна и яви, от ужасного двойного мира.
Спастись уже нечем было, оба мира страшили, и в чаянии избавления от подступившего ужаса Митя, «глубоко и радостно вздохнув, раскрыл рот и с силой, с наслаждением выстрелил» [3; 156].
Утратив дивное видение прекраснейшего весеннего мира, Митя с радостью, с наслаждением унёс свою поруганную любовь в небытие.
«В качестве своеобразного лейтмотива проходит сквозь всю повесть изображение соловьиного пения. Необходимый атрибут бесчисленных произведений о любви, давно уже ставший пошлым штампом под пером безликих эпигонов, «певец любви» - соловей получает в повести И. А. Бунина новое, подлинно поэтическое значение» [1; 40].
Происходит это и потому, что соловей для писателя не отвлечённое, аллегорическое понятие, а существо, живущее в полном единении с природой, и потому также, что соловьиное пение, о котором не раз упоминается в повести, - важный эстетический компонент её, помогающий лучше постигнуть и обстановку, окружающую Митю, и его душевное состояние.
«Он поднял глаза: над садом торжественно и радостно сияло небо, вокруг сиял сад своей снежной белизной, соловей, уже чуя предвечерний холодок, чётко и сильно, со всей сладостью соловьиного самозабвения, щёлкал в свежей зелени дальних кустов» [3; 122], - так передаёт И. А. Бунин впечатления Мити от окружающей природы после получения им первого Катиного письма.
Изображению природы в данной повести И. А. Бунин отводит одно из значительных мест, органичная слитность образов природы с главной темой произведения очевидно.
Писатель уделяет много внимания пейзажу. И всякий раз природа призвана контрастировать с душевным состоянием человека, всё сильнее попадающему под чары любви.
То прекрасное, что Митя хотел видеть в Кате, долго ещё продолжает ассоциироваться с красками весенней природы. И эти ассоциации возникают от любовного толчка извне. Вот Митя получает от неё письмо. Оно начинается словами: «Мой любимый, мой единственный!» Ещё в Москве он точно знал, что это не так, что её увлечение проходит, что он далеко не единственный в её мыслях и желаниях. Но в деревне всё это позабыто. И восторг от полученного письма, которое вопреки всему воспринимается как правда, дополняется чистым видением природы, песней соловья.
«Митя не спит ночами, терзаясь неразделённой любовью, переходит от надежды к отчаянию, снова надеется, хотя ему, как он понимает, нечего уже ждать от Кати. «Прекрасная природа говорит ему: радуйся, живи, посмотри, как хорошо вокруг тебя. И он на мгновение поддаётся её очарованию, а затем ещё мучительнее становятся чувства, терзающие его» [4; 291].
В «Митиной любви» чистая красота природы не вызывает светлых надежд на счастье. Она лишь манит, вдохновляет на очень короткое время, чтобы вскоре на её светлом фоне ещё мрачнее вырисовывался трагизм жизни, где нет места любви. В повести этот художественный приём повторяется многократно.
Вот один такой пример: «Колокола играли и звали, гумно впереди жарко блестело, дятел, приостанавливаясь, приподнимая хохолок, быстро бежал вверх по корявому стволу липы в её светло-зеленую вершину, солнечную вершину, бархатные чёрно-красные шмели заботливо зарывались по всему саду… <…>… вдруг явилась уверенность, что бог милостив, что, может быть, можно прожить на свете и без Кати» [3; 142].
Что-то от языческого поклонения есть в этом воспевании прекрасного пейзажа, дарованного человеку.
И за этой картиной прекрасной природы следует любовная сделка, которая особенно кажется противоестественной, когда вокруг всё так прекрасно.
Таким образом, природа в повести несёт особую смысловую нагрузку.
Интересен взгляд Ф. А. Степуна на образ природы в данной повести. Исследователь считает, что природа у И. А. Бунина является главным и наиболее активным действующим лицом.
«С первых же строк, описывающих Митин приезд в деревню, И. А. Бунин отчётливо ставит все свои описания природы под знак космического эроса-пола» [16; 8].
Пол не только странен и зловещ, он может быть сладостным, прекрасным. «Он не только зловещий ночной хохот и вопль сыча-дьявола, он и «цветущий сад», и томное цоканье соловьёв вдали и вблизи, и немолчное, сладострастно-дремотное жужжание несметных пчёл, и медвяный, тёплый воздух, и простое ощущение земли под стопой, и гулкое «ку-ку, ку-ку», как будто бы «разверзающее лоно всего весеннего мира» [16; 8].
Митя первый из бунинских героев, который для автора гораздо больше, чем модель, объект изображения. За двумя внешними планами повести - природно-бытовым и индивидуально-психологическим - существует ещё и третий - метафизический. Несчастья Митиной любви совсем не только его, Митино, несчастье, но гораздо больше: трагедия всякой человеческой любви. Нам близко высказывание Ф. А. Степуна, в котором он говорит, что «главное в «Митиной любви» не изображение того, что бывает, но художественно, до конца, слитое с этим изображением исследование трагической несбыточности во всех бываниях нашей любви, её подлинного бытия» [16; 7].
Митина любовь - это метафора любви вообще.
При этом в описании природы тоже заложен некий общий смысл. Через образы природы раскрывается и проблематика повести. Например, вой в аллеи, дьявол, сыч предшествуют воспоминаниям Мити о своей несчастной любви и смерти отца. Любовь и смерть ставятся И. А. Буниным рядом.
В описании природы важное место у И. А. Бунина занимает деталь.
В повести детально и довольно часто описывается аллея. Аллея - это образ любви, символ любви. Загадочная, тёмная, манящая, пугающая аллея невольно ассоциируется с таким чувством, как любовь. Взгляд Мити часто прикован именно к аллеи, страшные и пугающие главного героя звуки доносятся из аллеи. И своё решение «Если через неделю письма не будет, - застрелюсь!» [3; 133]. Митя произносит вслух на всю аллею.
После «падения» Мити с Алёнкой появляется «грязь аллей».
Таким образом, аллея в повести «Митина любовь» является одной из ключевых деталей в этом произведении.
Также важными художественными деталями и образами в повести являются дождь, сад, природные запахи, цветы, травы, шмели, пчёлы и др. Они тесно связаны с душевными переживаниями Мити, который испытывает сложные состояния любви, ожидания, ревности и т.д.
Как видим, функция природы в повести разнообразна, она помогает как в раскрытии образа героя, так и в создании целого ряда символов, значимость которых перейдёт и в последующие произведения о любви, к примеру, в сборник «Тёмные аллеи» (образ аллей и др.).
В «Митиной любви» неприкаянность проявилась незащищенностью сердца барчука, чьим первым жизненным испытанием и стала его проснувшаяся чувственная сфера, его потребность любви.
Повесть «Митина любовь» явилась горестным вступлением к бунинской трагедийной, лишь мгновенной в своем чувственном накале, неприкаянной любви. Влюбленный Митя вспоминает свою недавнюю отроческую весну, один день в конце марта, когда все вокруг и все в нем томилось радостью. С присущей Бунину исключительной пластической силой передано это чувственное ощущение первобытной мощи бытия, захлестывающей Митю: «Чем была для него вся эта весна и особенно этот день, когда так свежо дуло навстречу ему в поле, а лошадь, одолевавшая насыщенные влагой жнивья и черные пашни, так шумно дышала широкими ноздрями, храпя и ревя нутром с великолепной дикой силой? Казалось тогда, что именно эта весна и была его первой настоящей любовью, днями сплошной влюбленности в кого-то и во что-то, когда он любил всех гимназисток и всех девок в мире... Сном или скорее воспоминанием о каком-то чудесном сне была тогда его беспредметная, бесплотная любовь. Теперь же в мире была Катя, была душа, этот мир в себе воплотившая и надо всем над ним торжествующая»[7,с.137].
Происходит ли развитие, мужание характера Мити, полюбившего всей силой своего естества? Нет, происходит движение обстоятельств, на фоне которых Митя неутешно казнится любовью-ревностью. В этой повести герой еще не начал жить, он еще лишен социального опыта, способного изуродовать его душу, он всего лишь объят столь естественным тяготением к любви. Но любовь обречена не только предательством Кати, отторгнутой от Мити ее служением лжеискусству, но и тем страшным и неодолимым, что таилось в самом непорочном Мите, способном молить бога дать ему Катю, хоть «увидеть ее вместе с собой, вот на этой постели, хоть во сне». Перекрестился он и тогда, когда, загодя сторговавшись с Аленкой, спешил в сад, все же опасаясь, что Аленка не придет в шалаш... Бунин вовсе не стремился унизить, опошлить своего героя. Для него тяготение Мити и к Аленке также оставалось проявлением могучей плотской силы бытия, но само бытие - двойственно, в нем счастье - зыбко, оно может стать и мукой.
Нагнетанием двойственности автор и ведет повествование к трагическому концу. В предсмертную ночь Мити даже дождь тревожил его двойным звучанием: «Шум его был двойной, разный,- в саду один, возле дома, под непрерывное журчание и плеск желобов, ливших воду в лужи,- другой. И это создавало для Мити, мгновенно впавшего в летаргическое оцепенение, необъяснимую тревогу и вместе c жаром, которым пылали его ноздри, его дыхание, голова, погружало его точно в наркоз, создавало какой-то как будто другой мир, какое-то другое предвечернее время в каком-то как будто чужом, другом доме, в котором было ужасное предчувствие чего-то» [7; 137].
Ощущение двойного шума дождя переходит в ощущение и иного дома, иного мира притаившейся беды; в двойном зрении двоятся Аленка с Катей. Проснувшись, он как бы бежал от другого, страшного мира, но доносившиеся из залы голоса и смех также «были ужасны и противоестественны своей отчужденностью от него, грубостью жизни, ее равнодушием, беспощадностью к нему...» [7; 143].
С поразительным искусством Бунин воссоздает эту двойную затравленность Мити: во сне и в яви. И в состоянии подступающей необходимости бегства из обоих страшных, сомкнувшихся вокруг него противоестественных миров возникает лихорадочная иллюзия доподлинного прощания с Катей: «Катя, что же это такое! - сказал он вслух, совершенно уверенный, что она слышит его, что она здесь, что она молчит, не отзывается только потому, что сама раздавлена, сама понимает непоправимый ужас всего того, что она наделала.- Ах, все равно, Катя,- прошептал он горько и нежно, желая сказать, что он простит ей все, лишь бы она по-прежнему кинулась к нему, чтобы они вместе могли спастись,- спасти свою прекрасную любовь в том прекраснейшем весеннем мире, который еще так недавно был подобен раю. Но прошептав: «Ах, все равно, Катя» - он тотчас же понял, что нет, не все равно, что спасения, возврата к тому дивному видению уже нет, не может быть, и тихо заплакал от боли, раздирающей его грудь» [7; 155].
И в последних строках повести, в нестерпимой боли нашаривая в ночном столике «тяжелый ком револьвера», Митя желал лишь одного: хоть на миг освобождения от обоих миров - сна и яви, от ужасного двойного мира, «где он провел весь день и где он только что был в самом ужасном и отвратном из всех земных снов». Спастись уже нечем было, оба мира страшили, и в чаянии избавления от подступившего ужаса Митя, «глубоко и радостно вздохнув, раскрыл рот и с силой, с наслаждением выстрелил» [7; 156].
Утратив дивное видение прекраснейшего весеннего мира, Митя с радостью, с наслаждением унес свою поруганную любовь в небытие...
Мотив легкости пронизывает картины природы, данные в восприятии героя: «Молодая зелень лип, кленов, вязов, насквозь светлая от солнца, всюду проникавшего ее, составляла по всему саду легкий, радостный навес...»[5, 206]. Впечатление легкости, царящей в душе героя и в целом мире, усиливаясь, переплетается с мотивами возвращающейся к Мите «беззаботности» и светлой надежды: «...Птицы заливались по всему саду сладко и беззаботно... Все было, как бывало много, много раз в детстве, в отрочестве, и так живо вспомнилось все прелестное, беззаботное прежнее время, что вдруг явилась уверенность, что бог милостив...» [5, 223].
Все это складывается в образ светлого «пробуждения» души героя к жизни - в духе пушкинского: «душе настало пробужденье...». Этот тон радости, легкости, игры жизненных сил, сменяющихся в сознании героя драматическим надломом (из-за сомнений в верности любимой, в конце концов, подтвердившихся), в авторском повествовании сохраняется до конца. Бунин, замечательный мастер пейзажа, в «Митиной любви» как-то по-особому щедр на яркие, солнечные, сияющие краски пейзажной живописи… Проснувшаяся душа героя становится необычайно чуткой к красоте природы, которую он не только наблюдает как зритель, но как бы активно творит в своем сознании: «Это было незабвенное время... Он видел солнце за садом, с другой его стороны, а в окне уже до голубизны бледный весенний снег и крупные белые облака в синеве, в вершинах деревьев... а вот, еще через день, в облачном небе такие яркие прогалины, а на коре деревьев такой мокрый блеск, и так каплет с крыши над окном, что не нарадуешься, не наглядишься...» [5, 198].
Предельно насыщенными, живыми, импрессионистичными красками окрашивается картина летнего вечера - с «розовой звездой» на «синеве» неба, с «зеленой вершиной клена» и как бы «зимней» белизной «всего того, что цвело в саду» [5, 211].
Напряжение, нарастающее в сознании Мити к концу повести, словно бы растворяется, рассеивается автором не только в солнечном сиянии пейзажной живописи, но и в игре звуковыми образами в переливах праздничного колокольного звона, исполненными лиричности. Важную композиционную роль в повести выполняет главка (XXI), где дана картина воскресного праздника с повторяющимися образами веселого колокольного трезвона: «...Митю разбудил веселый, солнечный трезвон колокола» [5, 223]. «И этот блеск и трезвон колоколов, как-то очень хорошо и мирно сливавшийся с ним и со всем этим деревенским утром...» [5, 223]. И вновь: «Колокола играли и звали...» [5, 223].
Музыкально-лирическое звучание повести создается ритмизованностью, «стихотворностью» авторской речи, а также введением в текст произведения лирических стихов русских классиков - Фета, Тургенева и других, читаемых героями.
И все это в целом, несмотря на драматическое развитие сюжета, выливается в настроение некоего «легкого дыхания», которое одновременно нас поражает и захватывает. Главный смысл повести, думаю, заключен не в том, чтобы показать тяжесть «безликого пола», как полагал, например, Ф. Степун. Расположенный в кульминации драмы эпизод с Аленкой это опровергает. В этот момент Митя делает попытку освободиться от любовного «наваждения», найдя «замену», в надежде, что клин выбивается клином. Но попытка обречена на неудачу: случайная плотская связь поражает разочарованием. Любовь торжествует свою незаместимость, свою уникальность. Катастрофа героя теперь уже неотвратима: мир в его глазах становится «противоестественным». «Всего же нестерпимее и ужаснее была чудовищная противоестественность человеческого соития...» [5, 236].
Главная загадка повести звучит в вопросе, который герой задает себе в самом начале истории. «Что это значит вообще - любить? Ответить на это было тем более невозможно, что ни в том, что слышал Митя о любви, ни в том, что читал он о ней, не было ни одного точно определяющего ее слова. В книгах и в жизни все как будто раз и навсегда условились говорить или только о какой-то почти бесплотной любви, или только о том, что называется страстью, чувственностью. Его же любовь была непохожа ни на то, ни на другое» [5, 188].
Любовь в изображении Бунина - это такое уникальное по-своему состояние человека, когда в нем возникает ощущение целостности его существа, согласие чувственного («безликого пола») и духовного, тела и души, неповторимое чувство полноты жизни, а вместе с ним и чувство родства с целым миром («когда целый мир в душе», как сказано в «Снах Чанга»), непосредственной причастности к целому бытия. Утрата же подобного пережитого героем чувства и ведет его - в молодом нетерпении отчаяния - к гибели.
Испытанное героем состояние полноты, «густоты» жизни передается в повести в феноменологической слитности субъективного и объективного планов повествования, в образах «творящего» сознания героя, обретающего способность открывать красоту мира в каждое мгновение существования.
Подобная полнота вбирает в себя не только ощущение родства с природой, с окружающим бытом (в комнатах деревенского дома, куда Митя вернулся из Москвы, он «живо испытал чувство их родственности и мирной, успокаивающей душу и тело простоты» - 5, 196), с людьми, но и с миром культуры (не случайно обилие стихов в повести).
Апогеем ощущений счастливой полноты жизни становится образ «чаши любви», перекликающийся с символом «чаши жизни» в одноименном рассказе (1913): «домой он (Митя. - Л.К.) шел медленно - чаша его любви была полна с краями (5, 203). И этот вершинный миг душевной полноты, наподобие пушкинского «чудного мгновенья», осмысляется в бунинской повести как оправдание всей, рано оборвавшейся жизни героя, как осуществление его человеческого предназначения. Митя «жил с первой настоящей любовью в душе, уже осуществляя то самое, чего втайне ждало все его существо с детства, с отрочества» (5, 196).
Вглядываясь в душевное состояние своего героя, Бунин достигает той глубины, где радость любви смешивается со страданием. Но обратим внимание, и здесь не исчезает мотив неожиданно вспыхивающей «внезапной легкости», как, например, в момент разлуки с Катей. Митя «тотчас же почувствовал то особое, что охватывает при отъезде, - кончен ( и навсегда) известный срок жизни! - и вместе с тем внезапную легкость, надежду на начало чего-то нового» (5, 192). Так достигается впечатление сложной целостности живых человеческих чувств, в которых непостижимо соединяются горечь расставания и одновременно радостное ощущение предстоящего обновления жизни.
Такого рода одновременность разноречивых, даже противоположных переживаний персонажа - важнейший момент, некое ядро образной структуры в произведениях Бунина. Мы читаем: «Он был болезненно, пьяно несчастен и вместе с тем болезненно счастлив, растроган возвратившейся близостью Кати, ее заботливостью к нему...» (5, 190). Таких примеров можно привести много.
Концы и начала бытия, жизнь и смерть сходятся у Бунина не только в лирике, но и в прозе, причем особенно тесно, в пределах «малого» жанра, нередко - одного психологического состояния, одного речевого оборота. Пушкинское начало, его свет в таких случаях дает о себе знать тем, что противоположные начала человеческого бытия подаются под знаком их онтологической неизбежности и взаимодополняемости. Тем самым писатель снимает тягостное чувство бессмысленности страданий и смерти героя, превращая картину трагических противоречий жизни в «трагизм поэтический», как в «Митиной любви».
Повесть рождает в итоге некое примиряющее чувство, в своем корне близкое пушкинскому принятию мира и человеческого бытия. Вспомним стихотворение Пушкина «Я вас любил...», где сквозящая в глубоком чувстве любви безнадежность и «томление» ревности побеждаются смиренным признанием права другого на свободный выбор («Как дай вам Бог любимой быть другим...»).
Бунин, таким образом, в своей прозе наследует пушкинскую традицию, традицию поэтики «легкости» как высшей гармонии искусства в сочетании с пафосом благословляющего, благодарного принятия бытия. Признания земного мира не только как перехода в мир иной, но - в абсолютной, вечной его ценности.
В данной повести И.А. Бунина природа осваивается в ее личностной значимости для ее героев. Речь идет не столько об универсально-стабильной сути природного мира, сколько о его неповторимо единичных проявлениях: о том, что видимо, слышимо, ощущаемо именно здесь и сейчас, - о том в природе, что откликается на данное душевное движение и состояние человека или его порождает. При этом природа часто предстает неизбывно изменчивой, неравной самой себе, пребывающей в самых различных состояниях.
В повести пейзаж создает психологический настрой восприятия текста, помогает раскрыть внутреннее состояние героя, подготавливает читателя к изменениям в его жизни.
.2 Языковые особенности повести «Митина любовь»
Повествование в повести «Митина любовь» ведётся от третьего лица. Это позволяет нам взглянуть на главного героя со стороны. Всё в сознании Мити спутано, неясно. Эта особенность сообщает повествованию о юноше особую стилевую окраску.
«Уже после первой фразы следует показательная: «Так, по крайней мере, казалось ему». Кажимость происходящего - спутник мысли героя. «Но Мите упорно казалось, что внезапно началось что-то…» «Казалось, что вообще над Катиной любовью стали преобладать какие-то другие интересы». «Счастье, уже как бы осуществлённого или, по крайней мере, вот-вот готового осуществиться…» «… И мука эта была тем нестерпимее, что как будто не было никаких причин». «Что-то», «как бы», «казалось» - настойчивыми ссылками на шаткость, даже призрачность Митиных представлений «прошита» повесть» [15; 136].
Не удивительно, что многие её сюжетные ходы обусловлены таким мировосприятием героя. Уезжает он из Москвы, потому что более не может переносить подозрений, запрещает себе ходить на почту, чтобы не длить мучительные ожидания.
«Митя добровольно, как неотвратимое принимает совершающееся с ним. В разговоре с циничным старостой, «торгующим девками, он отвечает согласием неожиданно для самого себя», «опять против воли»: «Ну и что же <…>, ну вот и устрой». А затем всё пошло неостановимым и примитивным ходом, от которого Митя не хотел и не мог отстраниться. «Он чувствовал себя лунатиком, покорённым чьей-то посторонней волей, всё быстрее и быстрее идущим к какой-то роковой, но неотразимо влекущей пропасти». «Я с ума схожу!» - думает Митя. Всё ввергает его в пропасть: «Болезненное счастье и «болезненное несчастье» - с Катей, «лунатизм» - с Алёнкой. Но и другой акцент не менее запоминается. Романтически влюблённый считает не позорным заплатить Алёнке за свидание с ним» [15; 137].
Мы уже отмечали, что повествование в «Митиной любви» ведётся от третьего лица, писатель почти не покидает своего героя и лишь в диалогах несколько отступает на задний план. Но когда И. А. Бунину нужно высказать некую тривиальную истину, он «передаёт слово эпизодическому персонажу, который и излагает её то в шутливой, то в иронической форме.
Вот друг Мити Протасов говорит ему: «Свет не лыком шит, не клином на Кате сошёлся. Вижу по твоим усилиям задушить чемодан, что ты с этим совершенно не согласен, что этот клин тебе весьма любезен. Ну, прости за непрошённый совет - и да хранит Николай-угодник со всеми присными его!» [3; 110].
Протасов и появляется лишь для того, чтобы сказать эти несколько слов, вплести в тему любви первую мысль о возможности трагического исхода.
В «Митиной любви» звучит речь персонажей, несущих в себе народные живые черты. Таковы образы крестьянских девушек: Соньки, Глашки, Анютки.
И. А. Бунин обнаруживает своё неистощимое и глубокое знание русской деревни на рубеже двух веков. Вновь появляются выразительно и лаконично вплетённые фигуры крестьян, вновь звучит сочная и остро приправленная поговорками и прибаутками речь средней полосы России.
Митя спрашивает влюблённую в него молоденькую девку Соньку, почему она противится воле родителей и отвергает жениха. Она же отвечает: «Богат, да дурковат, в голове рано смеркается… У меня, может, об другом об ком думки идут…»
Соньку прерывает её подруга Глашка, более серьёзная и молчаливая: «Уж и несёшь ты, девка, и с Дону, и с моря! - негромко сказала она. - Ты тут брешешь что попало, а по селу слава пойдёт…»
А Сонька парирует:
«Мочи, не кудахтай!.. Авось я не ворона, есть оборона!» [3; 126].
Густая образность речи Соньки обусловлена её характером и чувствами. Она рисуется перед барчуком, в которого влюблена, дурачится, горячится, хочет понравиться, ревнует его к горничной Парашки, с которой, как её мнится, он живёт.
Она ведёт себя смело, несколько вызывающе, считая, видимо, что влюблённость в молодого барина даёт ей на это право, залихватски запевает частушки, грубовато шутит, заявляя: «Пойдёмте со мной в салаш отдыхать, я на всё согласна!» [3; 127].
Игривость влюблённой Соньки то отвлекает Митю от предмета его постоянных мыслей и терзаний, то обостряет живущее в нём желание, стремление к счастью. Он лежит на траве, положив голову на колени девушки, «… а желание Кати и желание, требование, чтобы она, во что бы то ни стало немедленно дала именно это сверхчеловеческое счастье, охватило так неистово, что Митя, к крайнему удивлению Соньки, порывисто вскочил и большими шагами зашагал прочь» [3; 123].
Сила инстинкта захлёстывает Митю, когда открывается возможность реальной близости с женщиной, образ Кати в этот момент куда-то отодвигается и остаётся лишь одно неукротимое желание.
Но Алёнка, которая становится первой познанной им женщиной, сразу же вызывает в его памяти образ Кати. В отношениях Мити с Алёнкой происходит окончательное крушение идеала, сбрасываются духовные и нравственные одежды, обнажается несостоятельность чувств, покоящихся лишь на зове пола.
Угадывая, что староста сводит её с Митей, Алёнка охотно идёт навстречу торгу и, заигрывая с юношей, говорит: «А правда вы, барчук, с бабами не живёте? Как дьячок какой?» [3; 141].
И, назначая ему свидание, уже совсем цинично заявляет:
«… Хочете, в салаш в лощине у вас в саду? Только вы смотрите, не обманите, - даром я не согласна… Это вам не Москва, - сказала она, засмеявшимися глазами глядя на него снизу, - там, говорят, бабы сами плотят…» [3; 148].
Сцена любви в шалаше написана И. А. Буниным подробно, с откровенными деталями. И все они подчинены общему эстетическому замыслу. Нет той совершенной любви, которая дала бы совершенное счастье. Алёнка прелестна молодостью, свежестью. Как и с Катей, с ней только на мгновение ощущалась гармония, и тем тяжелее было всякий раз утрачивать минуты счастья, осознавать их эфемерность.
Вот так заканчивается сцена любви Алёнки с Митей:
«Когда они поднялись - Митя поднялся, совершенно поражённый разочарованием, - она, перекрывая платок, поправляя волосы, спросила оживлённым шёпотом, - уже как бы близкий человек, как любовница:
«Вы, говорят, в Субботино ездили. Там поп дёшево поросят продаёт. Правда ай нет? Вы не слыхали?» [3; 153].
«Не только в повести «Митина любовь», но и в других произведениях лирико-драматического настроя И. А. Бунин очень скупо, буквально в двух-трёх строчках, позволяет своему герою, собеседовать с самим собой»
[1; 194].
В повести наблюдается приём косвенного выражения (с помощью автора) переживаний главного персонажа:
«И всякий раз, как он открывал глаза и взглядывал на луну, он тотчас же мысленно произносил, как одержимый: «Катя!» - и с таким восторгом, с такой болью, что ему самому становилось дико: чем, в самом деле, могла напомнить ему Катю луна, а ведь напомнила же, напомнила чем-то и, что всего удивительнее, даже чем-то зрительным!» [3; 131].
И. А. Бунин всегда сдержан в выражении голоса сердца своего героя. Он очень редко использует внутренний монолог, предпочитая, например, ограничиться простым сообщением, что Митя, не спавший всю ночь, прошёл «через множество самых разнородных мыслей и чувств» [3; 143].
В раскрытии любви писатель отказывается от изображения чувств, проникнутых возвышенным ощущением жизни, отказывается от сложных переживаний, от высокого накала, страстей, от лирической, благородной нежности, рождаемой неразделённой любовью, от всего того, что может быть выражено именно во внутреннем монологе героя.
У И. А. Бунина детально рассказывается о жизни и психологическом состоянии героя от третьего лица или же от первого в сугубо лирических и автобиографических произведениях. Внутренних монологов у И. А. Бунина очень немного, особенно если принять во внимание, что субъективная струя в его творчестве достаточно сильна и в наиболее художественно зрелых произведениях и что он в позднем периоде возвращался к автобиографическому жанру.
«Думается, что малое использование И. А. Буниным внутреннего монолога при всей психологичности его произведений имеет принципиальное значение. Причина этого в своеобразном отношении И. А. Бунина к своим героям. Это своеобразие особенно подчёркивается сопоставлением его героев с героями классической литературы» [4; 295], - отмечает исследователь творчества И. А. Бунина А. Волков.
Речь персонажей, даже несколько сказанных фраз, чётко характеризует своего носителя. Например, речь Кати в повести напоминает игру актрисы, героиня бросается заученными театральными фразами. Её неискренность, наигранность чувствуется во всех её репликах. «Как ты смешно, с какой-то милой мальчишеской неловкостью растягиваешь свой большой рот, когда смеёшься. Не обижайся, за эту-то улыбку я и люблю тебя. Да вот ещё за твои византийские глаза…» [3; 101].
А иногда Катя говорит просто глупости, которые говорят о её недалёкости:
«Как ты не понимаешь, что ты для меня всё-таки лучше всех, единственный? - негромко и настойчиво спросила она, уже с деланной обольстительностью заглядывая ему в глаза.
У Кати нет своего мнения, она имеет постоянную склонность повторять чужие слова: «… ревность это неуважение к тому, кого любишь»
[3; 105].
Интеллектуальный уровень матери Кати показан также через речь: «А по-моему, - возразила мать, - ревность и есть любовь. Я даже это где-то читала. Там это было очень хорошо доказано и даже с примерами из Библии, где сам бог называется ревнителем и мстителем…» [3; 105].
И домашняя атмосфера Кати, и театральная пронизана пошлостью, серостью, глупостью. Она и сама является частичкой этого пошлого мира. Катя хорошо вписывается в эту среду. «Апофеоз» Катиной пошлости звучит в день экзамена. Из уст Кати звучат чужие, избитые слова.
В песне на слова Гейне уже предсказана судьба Мити.
«Мотив и слова песни <…> так настойчиво звучали и повторялись в нём, что он не видел ни улиц, ни встречных <…>:
Я из рода белых Азров,
Полюбив, мы умираем!» [3; 111].
Всё произведение пронизано смыслом и настроением песни, доносившейся из окна студента, эта песня о трагедии любви, предопределяющая судьбу героя.
Митя - романтик, которому не свойственно идти на компромиссы в любви. Для него важно, или есть любовь, или она отсутствует, без любви он жить не может.
Речь деревенских девок изобилует простотой, насмешливостью: «Сонька ярко глянула на него и громко, с деланной развязностью и весёлостью спросила:
Ай, только встали? Смотрите, дела не проспите!» [3; 125].
Митя, слыша просторечную манеру, обращается к девкам также:
«А о ком же это о другом у тебя думки идут? - спросил Митя.
Так и призналась! - сказала Сонька. - Вон в вашего деда-пастуха влюбилась. Увижу, так до пят горячо!» [3; 127].
Природа очень точно передаёт и состязание главного героя, его переживания, страхи, она же и является неким особенным знаком (как отличает исследователь Ф. А. Степун) «комического эроса - пола» [16; 8].
Язык природы подсказывает нам, что происходит в душе главного героя.
Итак, в повести «Митина любовь» И. А. Бунин использует несобственно прямую речь, в которой голос автора и голос героя переплетены. Для передачи колорита деревни автором используется просторечная лексика, а также в произведении звучит особый язык природы. Эти языковые уровни связаны между собой и придают повести особенное значение.
Что касается языка бунинских персонажей, то каждая их отдельная реплика, даже слово наполнены содержательным смыслом.
Произведение И. А. Бунина «Митина любовь» отличается тем, что в нём уделено пристальное внимание к каждому отдельному слову, смысловой нагрузке его в речи персонажей.
.3 Декадентское начало в повести
И. А. Бунин выступил в печати со своими первыми произведениями в конце 80-х годов прошлого столетия, когда на страницах литературных журналов все чаще стало появляться новое, интригующее и не всем еще до конца понятное слово «декаданс». Правда, употреблялось это слово обычно в его французской транскрипция и в применении к явлениям зарубежной литературы, но порой какие-то смутные опасения за судьбы русской поэзии (останется ли она верна классическим традициям или воспримет уже проникающие в нее далекие чужеродные влияния) начинают звучать в высказываниях отдельных критиков.
Характерна в этом отношении статья «Содержание и форма в новейшей русской поэзии», напечатанная в первой книге журнала «Вестник Европы» за 1887 год. В конце ее автор К. К. Арсеньев замечал: «Наша поэзия еще слишком молода, чтобы ей были нужны искусственные средства освежения и обновления - искусственные средства, заключающиеся в экстраординарных сюжетах или в неслыханных приемах творчества. Область поэзии бесконечно обширна, дорог в ней много, есть и неизведанные тропинки». Всего несколько лет отделяет эту статью от «Символов» Д. Мережковского, «Русских символистов» В. Брюсова, первых декадентских сборников К. Бальмонта и Ф. Сологуба.
Все эти поэты были старшими (Мережковский, Сологуб, Бальмонт) или младшими (Брюсов) современниками Бунина. С большинством из них он познакомился в 1895 году, когда впервые посетил Петербург, а затем Москву.
Но каково было тогдашнее отношение Бунина к «новым поэтам»? Следует сказать, что в 90-е годы Бунин не только не питал к ним враждебной непримиримости, но в ряде случаев проявлял сочувственное внимание. О его дружеском отношении к самым крупным из них - Бальмонту и Брюсову - свидетельствует целый ряд фактов, часть из которых мало или совсем не известна исследователям.
Так, например, после первой поездки в Москву и знакомства с Бальмонтом Бунин в июле 1895 года печатает в «Орловском вестнике» стихотворение «Ни песен, ни солнца», посвященное Бальмонту, а Бальмонт в свою очередь посвящает ему стихотворение «Ковыль». А еще три года спустя, в 1898 году, стараниями Бунина привлекаются к участию в большой одесской газете «Южное обозрение» тот же Бальмонт и Брюсов.
Популярным в определенных кругах становится и декадентское течение в целом. Все с большей тревогой следят за его растущим влиянием Л. Толстой, А. Чехов, М. Горький. Так, если в 1894 году Л. Толстой называл декадентство «заморской болезнью» и радовался, что эта болезнь «у нас не прививается», то уже в 1898 году, заканчивая свой знаменитый трактат «Что такое искусство?», великий писатель с сожалением отмечал, что в России появились «художники нового времени - декаденты и символисты».
Со второй половины 90-х годов декаденты начинают проникать постепенно и на страницы широкой прессы, их произведения печатаются во многих газетах и журналах, как столичных, так и провинциальных. Одной из первых газет, предоставившей свои столбцы Бальмонту, Сологубу, молодому Брюсову и включившей этих писателей в число постоянных сотрудников, и была газета «Южное обозрение», начавшая выходить в Одессе с конца 1896 года. В течение почти двух лет в «Южном обозрении» активно участвовал Бунин. Так как этот период его деятельности почти не освещен в критической литературе, необходимо хотя бы кратко остановиться на нем.
В Одессу и в газету «Южное обозрение» привела Бунина женитьба на дочери фактического редактора этой газеты Н. П. Цакни. В известной автобиографии, датированной 1915-м годом, Бунин писал: «В 1898 г. я женился на А. Н. Цакни, гречанке, дочери известного революционера и эмигранта Н. П. Цакни. Женившись, года полтора прожил в Одессе...» [ ].
За время сотрудничества в «Южном обозрении» Бунин напечатал в этой газете свыше двадцати стихотворений, оригинальных и переводных, и два произведения в прозе - миниатюру «В летний вечер» и рассказ «Байбаки», уже публиковавшиеся до этого в других изданиях. Наряду со стихами и прозой Бунин поместил в «Южном обозрении» пять критических статей, и хотя его подлинной фамилией подписана лишь одна из них, авторство четырех остальных не вызывает у нас никаких сомнений. Эти четыре статьи помещены в период наиболее активного сотрудничества Бунина в газете (в сентябре-ноябре 1898 года) и подписаны «И. Чубаров» (Чубарова - девичья фамилия матери писателя). Характерно, что фамилии Чубаров нет в списке постоянных сотрудников «Южного обозрения» (куда включен был Бунин), хотя среди них значатся авторы, напечатавшие в газете одну-две статьи, а то и вовсе ничего не напечатавшие, а лишь «обещавшие свое сотрудничество». Очевидно, редакции незачем было дважды под разными фамилиями упоминать одно и то же лицо.
Статьи, подписанные «И. Чубаров», как и статья, под которой Бунин поставил свою подлинную фамилию, дают любопытный материал для суждения об эстетических взглядах их автора. Это - «литературный дневник», содержащий обзоры отдельных номеров журналов «Книжки недели», «Мир божий», «Русское богатство» и дающий оценку напечатанных в них произведений.
Каждая из статей, дающая в целом положительную оценку разбираемому произведению, хотя и содержащая часто очень серьезные критически о замечания.
Отношение Бунина к декадентскому лагерю и, во всяком случае, к его видным представителям Бальмонту и Брюсову было в 90-е годы совсем не столь непримиримым, каким стало впоследствии и каким его неизменно изображают исследователи бунинского творчества.
Однако с 1901 года дружеские связи Бунина с представителями декадентства, несмотря на его попытки укрепить их, идут на убыль. И хотя в первом выпуске «Северных цветов» появляется упоминавшаяся миниатюра Бунина «Поздней ночью», и хотя именно Бунин добивается того, что Чехов отдает свой рассказ «Ночью» в этот альманах, ясно, что это последние, завершающие штрихи к картине прежних дружеских отношений между двумя писателями. Думается, что в отходе Бунина от декадентов, помимо изменившегося отношения Брюсова к автору «Листопада», сыграл свою роль и факт прямо противоположного значения - наметившийся интерес к бунинскому творчеству со стороны А. М. Горького, который высоко оценил «Антоновские яблоки». Завязывающиеся именно в эти годы дружеские отношения с Горьким не могли не способствовать отходу Бунина от декадентов.
год, таким образом, следует считать датой разрыва Бунина с декадентами. Правда, пять лет спустя, в 1906 году он напечатает в только что возникшем органе московских символистов - журнале «Золотое руно» - несколько своих стихотворений: «Невольник», «Портрет», «С обрыва», «На даче», «После дождя» и «Пугач». Однако отношение Бунина к русским декадентам и к их признанному в те годы мэтру Брюсову уже навсегда останется отрицательным и враждебным.
Учитывая это, нельзя, однако, забывать о кратковременных, но довольно интенсивных творческих и дружеских связях Бунина с представителями русского декадентства в конце 90-х-самом начале 900-х годов. Отношения эти - интересная и, к сожалению, до сих пор должным образом не прочитанная страница в творческой биографии выдающегося русского писателя XX века.
В повести «Митина любовь» И.А.Бунина отсутствует декадентское начало как таковое, тема смерти, отчаяния рассмотрена автором с позиции отличной от декадентской. Но тем не менее декаденство «звучит» в повести.
Повесть «Митина любовь» - о самом прекрасном, значительном и важном, что есть в мире, - о любви. Бунин много писал о любви, ее трагедиях и редких мгновениях настоящего счастья. Эти произведения отмечены необыкновенной поэтизацией человеческого чувства, в них раскрылось чудесное дарование писателя - проникать в интимные глубины сердца с их непознанными, неизведанными законами. Для Бунина в любви есть нечто общее с вечной красотой природы, поэтому прекрасно только естественное, невыдуманное чувство. И если погибает такая любовь, то и жизнь уже не нужна. «Митина любовь» показывает такую драму героя, такой накал страстей молодого сердца, что порой кажется, будто вынести все это невозможно и единственное избавление от нечеловеческих мук - смерть.
Трагическая любовь Мити неуловимыми нитями связана со всем комплексом социальных, бытовых, культурных и моральных факторов. В Митиной гибели повинна романтизация любви в искусстве, и обстановка дворянской усадьбы, и, наконец, сама натура Мити, не подготовленная к жизни, чересчур сосредоточенная на душевных переживаниях. Трагедия любви усиливается и тем, что Митя очень остро ощущает разлад между мечтой и действительностью, между воображаемым образом и реальной девушкой. «Мастер точного пластического рисунка, художник необычайно зоркий к деталям окружающей героя обстановки, Бунин в этом произведении, когда это диктуется характером переживаний Мити, его настроением, как бы сознательно отводит на второй план реальную действительность, которая предстает перед читателем в очертаниях неуловимых и беглых. Такова вся окружающая Митю обстановка в родном доме, куда он приехал на каникулы из Москвы. Но зато как ощутимо и отчетливо зримо, со множеством четких, как бы выделенных крупным планом деталей предстает перед читателем в предпоследней главе повести возникшая в смятенном сознании Мити картина падения Кати. Не случайно, что именно вслед за этим, в последней главе повести, юноша выстрелом из револьвера обрывает свою жизнь»[1;71]. В. А. Афанасьев переключает внимание на бунинскую поэтику и через нее показывает суть трагедии. Митя настолько сосредоточен на своей любви и боли, что все остальное теряет для него смысл. Далее критик подчеркивает, что именно в любви раскрывается незаурядность бунинских героев.
Обратимся к публикации Ю. В. Мальцева, в которой справедливо подчеркнуто: «Произведения Бунина непрозрачны, как сама жизнь, они представляют очень большую трудность для интерпретации и часто ставят критиков в тупик». Критик особо интересуется темой связи любви и смерти. «Взаимосвязь и взаимопроникновение любви и смерти» Ю. Мальцев видит, в частности, в повести «Митина любовь». Вместе с тем устранена возможность «прямолинейного рационального объяснения» произошедшего. Мальцев видит в повести «Митина любовь» - «несчастную любовь, разрываемую противоречием между идеалом и действительностью», называет Митю слабым и нервным существом. Причем слабость Мити «усиливается его юностью, неопытностью и несознательностью», а в целом его трагедия - «это трагедия недостижимости идеала, его неосуществимости в жизни»[14;158]. Интересна позиция Мальцева, особенно мнение о «новом психологизме» в повести «Митина любовь»: «Здесь Бунин, не прибегая к традиционным приемам психологического романа, мастерским использованием иных повествовательных элементов (значимой деталью, динамизмом и музыкальностью словесной фактуры, символическим углублением события, параллелизмом разных уровней, намеком и иносказанием поэтически расширяет текст и т. д.) - дает небывалую по силе и оригинальности картину внутренней жизни персонажа, его состояний, бури его страстей, его отчаяния».
В «Митиной любви» неприкаянность проявилась незащищенностью сердца барчука, чьим первым жизненным испытанием и стала его проснувшаяся чувственная сфера, его потребность любви. Митя, выпестованный тепличным, мечтательным существованием, не выдержал несоответствия не только между своей мечтой и противостоящим ему, мучающим его какой-то неправдой миром, но и тем, что расслаивалось в нем самом: возвышенным вожделением к любимой Кате и неодолимой тягой к предложенной ему старостой пятирублевой смазливой бабенке.
Повесть «Митина любовь» явилась горестным вступлением к бунинской трагедийной, лишь мгновенной в своем чувственном накале, неприкаянной любви.
Политическая инертность, характерная для дореволюционного Бунина, обернулась в творчестве Бунина-эмигранта страхом перед людской «массовостью», обращением к одинокому человеку, отчужденному от общих интересов человечества. Над неприкаянным человеком власть социального начала вытесняется властью чувственных импульсов, присущих всему живому. В повести «Митина любовь» эта чувственная сфера еще совмещается с неутраченной наивностью юноши, доставляя ему радость и муку, оборачиваясь ревностью как проявлением эгоизма чувственности. Катя вобрала в себя всю эту неистовую, пугающую и манящую прелесть дурманящего цветения жизни, ее сладострастную напряженность. Но и все вокруг полнилось тем, что, как мнилось Мите, было присуще одной лишь Кате.
Митя очень остро ощущает разлад между мечтой и действительностью. Мотив любви и смерти усиливается, сгущается в творчестве посредством противоречия между действительностью и мечтой, между воображаемым образом и реальной Катей.
Заключение
В своей замечательной повести Бунин вскрывает трагедию всякой человеческой любви, которая происходит из космического положения человека как существа, поставленного между двумя мирами. Это трагедия недостижимости идеала, его неосуществимости в жизни. То есть трагедия жизни человека как существа тоскующего и стремящегося к трансцендентному.
Бунин с поразительной силой изображает, как постепенно и все сильнее наваливается на Митю жуткая сила пола, этот "любовный ужас", и как он, все более "чувствуя себя лунатиком, покоренным чьей-то посторонней волей", счастливо и мучительно, млеет в "каком-то предсмертном блаженстве" любви. Весеннее пробуждение природы и пробуждение пола у Мити даются в параллельном и слитном нарастании. Митя все более теряет "лицо" и становится былинкой, захваченной могучим потоком стихийных сил, которые наполняют воздух весенним пением птиц, ароматами расцветающих цветов и размягченной дождями земли, ждущей оплодотворения. Эта мистерия пробуждающейся природы и пробуждающегося пола, это синхронное и в то же время трагически контрастное нарастание природных модуляций и человеческих чувств есть нечто уникальное и не знающее себе равного во всей русской литературе.
В этой повести Бунин демонстрирует нам совершенно новый психологизм, который скорее можно было бы назвать "психизмом". Бунин не дает внутренних монологов героя и подробного авторского анализа внутреннего состояния и его эволюции - об этих состояниях Бунин сообщает лишь короткими фразами. Но в то же время - это уже не то объективное повествование предреволюционного периода, когда о внутренней жизни героя мы могли лишь догадываться по внешним ее проявлениям. Здесь Бунин, не прибегая к традиционным приемам психологического романа, мастерским использованием иных повествовательных элементов (значимой деталью, динамизмом и музыкальностью словесной фактуры, символическим углублением события, параллелизмом разных уровней, намеком и иносказанием поэтически расширяющим текст, и т. д.) - дает небывалую по силе и оригинальности картину внутренней жизни персонажа, смены его состояний, бури его страстей, его отчаяния.
«Митина любовь» - это произведение с трагическим исходом событий, финал повести страшен.
Жанровые особенности повести И. А. Бунина «Митина любовь» характеризует её как лирико-философскую повесть.
Это произведение можно считать синтезом прозы и поэзии, в ней лирика зачастую замещает сюжетную основу.
Эта повесть - о любви трагичной. Поэтика названия высвечивает именно этот смысл.
Тема любви волновала И. А. Бунина - писателя, художника слова. С середины 20-х годов эта вечная тема властно входит в его творчество, чтобы впоследствии, в конце 30-40-х годов, стать главной.
Любовь в понятии И. А. Бунина - «явление космического масштаба, ибо в человеке, в этом микромире, частице природы, происходят катаклизмы, потрясающие до основания его хрупкую телесную основу, когда в ощущениях человека преображается и весь мир, когда до предела обострена чувствительность ко всему вокруг» [10; 11], - отмечает исследователь Анна Саакянц.
В данной исследовательской работе мы анализировали жанровую особенность повести, её проблематику, образы героев, лирическое начало.
Во второй главе содержатся наблюдения в области языковых особенностей этой повести.
Возможные перспективы дальнейшего исследования нам видятся в сравнительном анализе двух героинь - Кати и Алёнки, в характеристике образа русской деревни, а также в более подробном раскрытии бунинской концепции «любви - смерти».
Список литературы
Афанасьев В. И. И. А. Бунин (к 100-летию со дня рождения). - М.: Знание, 1970.
Афанасьев В.И. И.А.Бунин и русское декадентство 90-х годов // Русская литература, 1968, №3, с.175-181.
Бабореко А. И.А.Бунин о поэтах-декадентах // Вопросы литературы, 1963, №11, с.255.
Базанова А. С., Рыжова Н. В. Русская литература XIX - XX веков) Учебное пособие для студентов и абитуриентов, изд. второе, испр. - М.: Юрист, 1997.
Базанова А.Е., Огадзе Л.В., Эртель З.В. Отечественная литература. - М.: ЮРИСТЪ, 1995, с.113 - 116.
Богданова О.Ю. Бунин в школе. Книга для учителя. - М.: Дрофа, 2003, с.230-249.
Бунин И. А. Собрание сочинений в четырёх томах, Т.3. - М.: Правда, 1988, с. 101 - 156.
Волков А. А. Проза Ивана Бунина. - М.: Моск. рабочий, 1969.
Горелов А. Е. (Звезда одинокая… И. Бунин)// Горелов А. Е. Избранное. - Л.: Лениздат, 1988, с. 230 - 353, 438 - 451.
Давыдова Т. И., Пронин В. В. Теория литературы. - М.: Логос, 2003.
Еремина О. Концепция любви в рассказах И.А.Бунина // Литература, 2003, №41, с.9-17.
Кожинов В. В. (Повесть), (Пейзаж)// Литературный энциклопедический словарь/под общ. ред. В. М. Кожевникова и П. А. Николаева. - М.: Сов. энциклопедия, 1981, с. 281, с.272.
Колобаева Л.А. Тайна пушкинской «легкости» в прозе И.А.Бунина // Вестник Московского университета, сер.9, филология, 1999, №3, с.77-89.
Мальцев Ю. Иван Бунин // Грани, 1994, №172, с.155 - 161.
Михайлов О. Н. И.А. Бунин. Очерк творчества. - М.: Наука, 1967.
Михайлов О. Н. Страницы русского реализма (Заметки о русской литературе 20 века). - М.: Современник, 1982, с.67-141.
Педчак Е. П. Литература. Русская литература XX века. Ростов-на-Дону: Феникс, 2003,с. 119 - 123.
Под сенью темных аллей // В.Шугаев Переживания читающего человека. - М.: Современник, 1988, с.20-32.
Рильке Р.М. О повести И.А.Бунина «Митина любовь» // Вопросы литературы, 1966, №9, с.247-249.
Саакянц А. А. об И. А. Бунине и его прозе// Бунин И. А, Рассказы. - М.: Правда, 1983, с. 3 - 18.
Под сенью темных аллей // В.Шугаев Переживания читающего человека. - М.: Современник, 1988, с.20-32.
Сливицкая О. В. Бунин с точки зрения буддизма// Русская литература, 1999, № 4, с. 161 - 163.
Сливицкая О. В. О природе бунинской «внешней изобразительности»// Русская литература, 19994, № 1, с. 72 - 80.
Сливицкая О. В. Сюжетное и описательное в новеллистике И. А, Бунина// Русская литература, 1999. № 1, с. 89 - 110.
Сливицкая О. В. Чувство смерти в мире Бунина// Русская литература, 2002, № 1, с. 64 - 78.
Смирнова Л. А. И. А, Бунин. Жизнь и творчество. - М.: Просвещение, 1991.
Степун Ф. А. Иван Бунин: [о мировом значении творчества писателя]// Литература, 2001, № 42 (ноябрь), с. 10 - 12.
Степун Ф. А. Литературные заметки: И. А. Бунин (По поводу «Митиной любви»)// Другие берега, 1993, № 3, с. 110 - 120.
Трубина Л. А. Русская литература XX века/ Учебное пособие. - М.: Финита, Наука, 1998, с. 81 - 94.
Черников А.П. Проза и поэзия серебряного века. - Калуга: Институт усоверш. Учит., 1994, с.44-47.
Шушакова Г.В. «А счастье всюду…». Тропа к Бунину, 11 класс // Литература в школе, 1999, №1, с.70-77.