Никон и исправление книг
Роковая тема Московского XVII века, книжная справа, была в действительности гораздо труднее и сложнее, чем то кажется обычно. Безусловно это дело, породившее несчастный раскол, стало так общеизвестно, что кажется главным делом Никона. Но самое дело книжной справы было для него старым традиционным делом патриархов, которое надо было просто по инерции продолжать. Исправление книг было связано с началом Московского книгопечатания. Справщики были вовлечены во все противоречия рукописного предания, сохранившегося во множестве разновременных списков, полных описок и ошибок. Исправление в основном сводилось к восстановлению смысла текста, для чего списки сличали с греческими образцами.
Первый трагический эпизод в истории богослужебной справы XVII века произошел в 1618 году. Тогда одного из справщиков, Троицкого архимандрита Дионисия Зобниновского, был осужден за порчу книг. Книжная справа велась уже тогда, не прекращалась она и в правление Алексея Михайловича. Так в послесловии к Шестодневу, напечатанному в 1650 г., справщики сообщают, что в тексте оставлено все по старому, ибо при перепечатке у них еще не было греческого текста. Как только они получили, так в конце делали изменения сообразно с греческим оригиналом. Таким образом, принцип греческой правки был открыто усвоен еще до Никона в излюбленное старообрядцами Иосифово время.
Вначале работа на Московском печатном дворе велась без определенного плана. Правили и печатали книги, в которых была нужда. Только с воцарением Алексея Михайловича книжная справа получила смысл церковной реформы. Вокруг молодого царя объединяется влиятельный кружок ревнителей или «боголюбцев», в котором был продуман план действительных церковных исправлений и даже преобразований. В нем было две главных точки упора: благочиние в службе церковной и учительство. И для того, и для другого были нужны исправленные книги. «Ревнители» были убеждены, что равняться следует по греческому примеру. К тому же сам царь любил греческое. Таким образом, становится ясно, что не Никон, патриарх с 1652 года, был начинателем и изобретателем этого обрядового и бытового равнения по грекам. Он был привлечен к уже начатому делу, был введен и посвящен в уже разработанные планы. Однако, именно он вложил всю страсть своей опрометчивой натуры в исполнение этих преобразовательных планов, так что именно с его именем и оказалась навсегда связана эта попытка «огречить» Русскую церковь во всем ее быту и укладе.
На Москве появляются первые греки. Иерусалимский патриарх Паисий, ознакомившись с делом исправления, горячо им заинтересовался. Именно в простодушном смысле поправления решительно всего по греческому образцу. Паисий во всем «зазирал» москвичей, что у них все не по-гречески, т.е. по его мнению, ошибочно. И это в частности произвело впечатление на Никона, в ту пору бывшего в Москве. Произвело впечатление и на царя и, очевидно, на весь передовой кружок протопопов. Под влиянием разговоров с Паисием возник и проект посылки Арсения Суханова на восток за греческими книгами. Паиснй решил направить в Москву побольше ученых греков, знавших и славянский язык, чтобы они могли защитить греческий авторитет от таких зубастых московских спорщиков, как Арсений Суханов. Он, например, послал в Москву митрополита Гавриила, знавшего церковно-славянский язык. В июне 1653 г. Арсений вернулся из второй поездки на Восток с докладом и с книгами. Все подтверждало расхождение в обрядах. Никон стал уже патриархом. Приехавший в апреле 1653 г. в Москву бывший Константинопольский патриарх Афанасий (Пателяр) также «зазирал» Никона в обрядовых разницах. По просьбе Никона патриарх Афанасий написал чин архиерейского служения на Востоке. Никон велел перевести его и находил его более пышным и возвышавшим честь патриаршую. Тогда же в 1653 г. Никон, движимый тем же интересом усвоения греческого обряда, обращается к Константинольскому патриарху Паисию за книгой «Скрижаль», о которой он прослышал, как дающей объяснения литургии и прочих таинств. «Скрижаль» тотчас по получении была переведена на церковно-славянский язык. На Печатном Дворе тогда было уже собрано много переводчиков: киевский иеромонах Епифаний Славинецкий, его ученик, чудовский иеродиакон Евфимий, знавший греческий, латинский, еврейский и польский языки, Арсений Грек, иером. Иосиф, иером. Савватий, Иван Озеров, ученик Киевской Академии и Ртищевской школы.
В 1652 г. Никон взял весь Печатный Двор из ведения Дворцового Приказа в свое ведомство, сам назначил справщиков и принялся энергично продвигать дело правки печатаемых книг. В плане собирания старых рукописных и печатных книг из всех монастырей Никон поручил иеродиакону Евфимию обследовать библиотеки многих монастырей. Евфимий ради этого обходил и объездил тридцать девять монастырей. В них он осмотрел 2672 книги и составил им опись. Все эти книги Никон приказал выслать в Москву. Арсений Суханов приобрел на Афоне 498 книг. До 200 книг прислали восточные патриархи. Печатание шло полным ходом и своим чередом.
Никону многие покорялись, но сочувствия к его делу не имели. Не могли не видеть, что книжная справа идет против духа соборных директив по новопечатным греческим книгам, и русские обряды, огражденные страшными клятвами Стоглавого Собора, продолжают выводиться из практики. Никон понял, что моральной опоры у себя дома ему не хватает. Он повернул к использованию силы авторитета восточных патриархов.
Никон отправил с очередным греческим курьером Мануилом Константиновым свое обстоятельное послание Константинопольскому патриарху Пенсию I. Послание ставило 28 вопросов патриарху и его собору с просьбой поскорее дать соборный ответ, выражая готовность всецело положиться на суд восточных патриархов. В мае 1655 г. он возвратился с ответами от Константинопольского патриарха Паисия. Патриаршая грамота подписана кроме Паисия еще 24-мя митрополитами, одним архиепископом и тремя епископами. Патриарх Паисий не входит во вкус мелочных и пустяшных обрядовых вопросов патр. Никона. Эти вопросы очень показательные для самого «реформатора» русских обрядов, не возвышавшегося по существу над разумом своих противников. Патриарх Паисий старается сдержать неумеренную и неразумную ревность самого Никона, внушая ему принципиально иной взгляд на обряды.
Единство церквей, пишет он, не нарушается различиями обрядов, оно разрушается еретичеством. «Но если случится, что какая-нибудь церковь будет отличаться от другой порядками, неважными и несущественными для веры; или такими, которые не касаются главных членов веры, а только незначительных подробностей, наприммер, времени совершения литургии или какими перстами должен благословлять священник и т. п. это не должно производить никакого разделения, если только сохраняется неизменно одна и та же вера.»... В заключение Константинопольский патриарх умолял Никона прекратить распри о церковных чинопоследованиях, видя в них не без основания симптомы раскола. Строго говоря, грамота патриарха совсем не поощряла дурного «реформаторства» Никона в том стиле, как он его вел. И патриарх Никон мог бы еще поправиться, если бы сделал надлежащие выводы. Но худую услугу ему оказывал невежественный патриарх Макарий, который был у него под рукой и неразумно взвинчивал его.
Никон продолжал поражать и поражать москвичей.
.2 Протопоп Аввакум и старообрядчество
Протопоп Аввакум (1621 - 1682 гг.) был крупнейший писателем того «бунташного» века, который давно ушел в прошлое русское истории. Но сочинения его (богословские книги, послания к царям, письма и др.) представляют не только исторический интерес. Его «Житие» - автобиография принадлежит к шедеврам русской и мировой литературы. Можно сказать, что для России Аввакум был во многом последним писателем Средневековья в первый писателем Нового времени. В Аввакуме читателя поражают два противоположных начала: консерватизм взглядов и новаторское искусство слова.
Рано пристрастившись к чтению «святоотеческой» литературы (кроме богослужебных книг, Ветхого и Нового заветов, он также читал и сочинения отцов церкви, жития свитых и др.), юный Аввакум приобрел в этой области глубокие познания. Обладая исключительной памятью, в пустозерской темнице он не раз точно цитировал многочисленные сочинения этого круга.
Обширная начитанность Аввакума в церковно-учительской литературе и природный дар проповедника первоначально способствовали его быстрой церковной карьере: в попы был поставлен в 23 года, в протопопы - в 31. Но повсюду, в селах и г. Юрьеве-Повольском, жилось ему тяжело. Неукротимый духом и крепкий телом, молодой священнослужитель требовал от паствы своей безусловного «благочестия». То он обличал местных начальников, а его за это зверски избивали, то баб «унимал от блудни», а его «среди улицы били батожьем и топтали», то сам в одиночку разогнал ватагу скоморохов, а двух их больших «плясовых» медведей - «одного ушиб (...) а другова отпустил в поле». Гонимый «паствой», Аввакум переехал в Москву, сблизился с придворным духовенством, был представлен молодому царю Алексею Михайловичу (1629-1676). Служа в церкви Казанской Божьей Матери (на Красной площади), Аввакум проявил себя как замечательный проповедник, к нему приходило много людей. Впереди была перспектива придворной церковной деятельности. Но произошли события, коронным образом изменившие многие традиции русской церкви.
С началом царствования Алексеи Михайловича (с 1645) наступила эпоха государственных реформ. Было издано законодательное «Соборное уложение» (1649), которое окончательно закрепостило крестьян и содействовало усилению абсолютизма. Еще большее впечатление на современников произвела церковная реформа, о которой Аввакум писал: «зима хощет бытии: сердце озябло, и ноги задрожали».
Патриарх Никон (1605-1681), смелый политик произвел церковно-обрядовую реформу (1653-1655). Он видоизменил некоторые традиционные обряды, а богослужебные книги подверг смелому редактированию, взял за образец греческие, издававшиеся в то время в Венеции, т. е. в католической Европе. Следует иметь в виду, что, восприняв христианство от Византии в 988г. вместе со всеми его церковными обрядами, необходимой богослужебной и религиозно - философской книжностью, русская православная церковь стремилось хранить наследие без изменений.
Значительная часть крестьян, ремесленников, купцов, казаков, стрельцов, низшего и среднего духовенства, в также некоторые аристократы (боярыня Ф. П. Морозова, ее сестра - княгиня Е. П. Урусова и др.) восприняли реформу как крушение русской истинной «старой веры», как новую «ересь». Особенно чувствительный и неприемлемым для всех противников реформы было изменение традиционного греко-византийского двоеперстного крестного знамения, обряда, сохранявшегося на Руси со времени ее крещения, на троеперстное знамение по образцу, введенному в самой греческой церкви в более позднее время. Возник «церковный раскол». Сторонники реформы стали называть ее врагов «раскольниками», а те их - «никонианами» (себя они называли «верными», «старолюбцами», с XVIII и «старообрядцами»). В среде «старолюбцев» возродились древние легенды о наступающем «конце света» и «царстве антихриста», которому, как писал Аввакум, его «предтечи» Алексей Михайлович и Никон уже готовят путь.
Движение «раскола», как и все другие движения Средневековья, не могло выдвинуть позитивной политической программы, но в XVII в. оно приобрело характер демократического антифеодального протеста. Соловецкий монастырь, отвергший реформу, восемь лет сопротивлялся осаждавшим его войскам. При наступлении войск на скиты «старолюбцев» (на Севере и в Сибири) они прибегали к массовым самосожжениям. Аввакум одобрил эту крайнюю меру протеста: «А иные ревнители закона суть, …, собирающеся во дворы с женами и детьми, и сожигахуся огнем своею волею. Блажен извол сей о Господе!».
Правительство приступило к репрессиям против «старолюбцев». Аввакум с семьей в 1653 г. был сослан в Сибирь, где жестоко притеснялся воеводой А. Пашковым. Был возвращен оттуда в 1664 г., причем ему предлагалось даже место царского духовника. Но он снова выступал против ереси никонианской и был сослан с семьей на Мезень, затем один возвращен в Москву, осужден и проклят (предан анафеме) «священным собором». Аввакум, единственный из осужденных, в ответ сам проклял этот собор, невзирая на авторитет трех патриархов (Иосифа Московского, грека Паисия Александрийского, араба Мелетия Антиохийского). Тогда Аввакума, монаха Епифания (инока Соловецкого монастыря), попа Лазаря и дьякона Федора, вождей «раскола», навсегда сослали в далекий Пустозерск. Всем им, кроме Аввакума, вырезали языки и отрубили пальцы на правой руке, чтобы не крестились двоеперстно и не писали. Аввакум избежал этой «казни», так как за него заступилась царица Мария Ильинична и сестра царя, Ирина Михайловна.
В Пустозерске каждому из «соузников» была сделана отдельная «земляная тюрьма». Как писал Епифаний, тюремщики сделали срубы и засыпали их землею, оставив по одному окошку, куда подавали пищу. Темница была узникам и церковью, и «трапезой», и отхожим местом. «Соузники» общались по ночам. Все они, несмотря на изувеченные руки, стали писателями, так как только таким путем могли продолжать борьбу за свои убеждения.
Сочинения Аввакума и трех его сподвижников с помощью охранявших их стрельцов тайно пересылались «старолюбцам» в виде рукописей в Москву, в восставший против царской власти Соловецкий монастырь и другие места. Нередко эти рукописи были запрятаны в кедровые кресты, которые изготовлял старец Епифаний.
В 1682г. по указу молодого царя Федора Алексеевича, четыре «соузника» были заживо сожжены.
Литературные взгляды Аввакума в значительной мере определены тем обстоятельством, что он находится перед лицом мученической смерти. Он чужд лжи, притворства, лукавства. Он - «жив погребен», ему не пристало дорожить внешнею формою своих произведений. Вот почему Аввакум дерзает на все, нарушает все литературные традиции, презирает всякую украшенность речи и стремится к правде до конца.
Искренность чувств - вот самое важное для Аввакума: «не латинским языком, ни греческим, ни еврейским, ниже иным коим ищет от нас говоры господь, но любви с прочими добродетельны хощет; того ради я и не брегу о красноречии и не уничижаю своего языка русскаго».
Круг тем и настроений в сочинениях Аввакума ничем не ограничен: от богословских рассуждений до откровенного описания физиологических отправлений человеческого организма. Но к каждой теме он подходит с неизменным эгоцентризмом. Личное пронизывает все изложение, составляя самую суть его. Под действием этого субъективизма по-новому осмысляются и конкретизируются традиционные образы средневекового сознания, Аввакум все сопоставляет со случаями из собственной жизни.
Аввакум пишет, как бы беседуя, обращаясь всегда не к отвлеченному, а к конкретному читателю так, как будто бы этот читатель стоит здесь же, перед ним. Своими собеседниками Аввакум ощущает не только читателей, но и всех о ком он пишет. Пишет ли он о Никоне, Пашкове, о враге или друге,- он обращается к каждому с вопросами, насмешками, со словами упрека или одобрения. Он беседует и с человеческим родом, взывает к Руси. Форму свободной и непринужденной беседы сохраняет Аввакум повсюду.
Несмотря на всю свою приверженность к воспоминаниям, к житейским мелочам, к бытовой фразеологии, Аввакум не просто бытописатель. Средневековый характер его сочинений сказывается в том, что за бытовыми мелочами он видит вечный, непреходящий смысл событий. Все в жизни символично, полно тайного значения. И это вводит «Житие» Аввакума в круг традиционных образов средневековья.
Все в его сочинениях пронизано и личным отношением, и личными воспоминаниями. В своем стремлении к предельной искренности и откровенности он пишет прежде всего о том, что касается его самого и его дела.
Аввакум обладал большой силой внушения и самовнушения. По собственному убеждению и мнению окружавших его людей, он способен был творить чудеса. Духовный авторитет Аввакума был очень высок не только в кругу его единоверцев, но в начале раскола даже и у врагов. Может быть именно поэтому Аввакум и его истая последовательница боярыня Морозова стали символами той неспокойной эпохи, а само движение «раскольничества» теперь является неотъемлемой частью политической, социальной и церковной истории России XVII века.
Память народа каждому крупному историческому персонажу стремится придать цельный, законченный облик. Так, называя имя Аввакума, мы непременно представим себе борца, духовного отца многих поколений раскольников. Но когда мы говорим о боярыне Ф.П. Морозовой, прежде всего вспоминается Морозова В.И. Сурикова. Иначе не возможно представить себе эту женщину XVII века, готовую на муки и смерть ради дела, в правоте которого она убеждена. Задолго до Сурикова в национальном сознании боярыня Морозова превратилась в символ народного движения раскола, у которого, по существу, было два главных образа: Протопоп Аввакум и Морозова, духовный отец и духовная дочь, два борца и две жертвы.
Оба эти человека бросили вызов не кому-нибудь, а самому царю, и поплатились за это жизнью. Аввакум обличал власть в своих бессмертных литературных произведениях. Боярыня же Морозова напрямую спорила с царем, через приближенных к нему людей. Как-то принимая в своем доме М.А. Ртищева, хвалившего Никона безмерно, она возражала ему: «…, прильщени есте и такова врага Божия и отступника похваляете, и книги его, насеянные римских и иных всяких ересей, ублажаете!»
И в тот ноябрьский день, который изобразил на своем полотне Суриков, Морозова простирала два перста не только к простолюдинам, собравшимся на площади, но и самому Алексею Михайловичу, который, возможно, наблюдал за ней с дворцовых переходов. В «Повести о боярыне Морозовой» этот эпизод описан очень ярко: «Руку же простерши десную свою великая Феодора и ясно изобразивши сложение перст, высоце вознося… Мняше бо святая, яко на переходах царь смотряет победы ее …»
Итак, движение раскола, возглавляемое Аввакумом и его ближайшими сподвижниками, предстает перед нами не как религиозное фанатичное отстаивание старинных чинов и обрядов, но, прежде всего, как социально-политическое движение, обусловленное коренными изменениями общества и государства в XVII веке. Подробнее старообобрядчество в этом аспекте будет рассмотрено в следующей главе.
Глава 2. Государство и общество глазами автора «Жития»
По мнению Д.С. Лихачева Аввакум был самым известным русским писателем XVII в., главным идеолог старообрядчества, которое возникло как противодействие стремлению Русского государства объединить церковь великорусскую и воссоединяемых украинских и белорусских областей в единой обрядовой системе - по преимуществу греческой. К движению старообрядчества примкнули многие крестьянские слои и «плебейские» элементы городского посада, оппозиционные государству. То и другое отчетливо сказалось в произведениях Аввакума.
Своеобразная стилистическая манера Аввакума, крайний субъективизм его сочинений неразрывно связаны с теми мучительными обстоятельствами его личной жизни, в которых осуществлялось его писательское «страдничество». Большинство произведений Аввакума было написано им в Пустозерскё, в том самом «земляном гробу», в котором он просидел последние пятнадцать лет своей жизни (с 1667 по 1682 г.). Здесь, кроме его знаменитого «Жития», им было написано свыше шестидесяти различных сочинений: «слов», толкований, поучений, челобитных, писем, посланий, бесед. Все это обилие выраженных в разнообразных жанрах разных тем со всеми отразившимися в них жгучими вопросами, волнениями, тревогами, объединено чувством надвигающегося конца.
Известный писатель и богослов Г. Флоровский, изучая феномен Старообрядчества говорил, что это движение было обусловлено не только религиозным разногласием, но, в первую очередь, общественно-политическими изменениями. Раскол, по его словам, - это социально-апокалиптическая утопия. Это не старая Русь, но мечта о старине. Раскол весь в воспоминаниях и в предчувствиях, в прошлом или в будущем, но без настоящего. Весь смысл и пафос первого раскольничего сопротивления не в слепой привязанности к отдельным обрядовым или бытовым мелочам, но в апокалиптической догадке о конце «священства» и «благодати». Все первое поколение «расколоучителей» живет в видениях, знамениях, предчувствиях, пророчествах. «Видимо яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали». Не для одного Аввакума «Никонианская» церковь представлялась вертепом разбойников. Это настроение становится общим в Расколе. «Раскол есть вспышка социально-политическаго неприятия и противодействия, есть социальное движение - но именно из религиозного самочувствия».
Апокалиптическое восприятие происходивших в государстве изменений объясняет резкость и торопливость раскольничьего отчуждения. Спасение они видели в священном ритме и укладе, чине и обряде, ритуале жизни, видимом благообразии быта. Именно этот религиозный замысел стал предпосылкой и источником раскольничьего разочарования. Мечтой раскола была теократическая утопия - «земной Град», который виделся им в Московском государстве. Но мечта эта рушилась на глазах. «Отступление» Никона не так встревожило староверов как «отступление» царя. Именно отступление царя придавало всему происходящему апокалиптическую безнадежность. Кончается Третий Рим, а Четвертому не бывать. Значит, кончается священная история, она становится безблагодатною. На соборе Вселенских патриархов Аввакум говорит всем присутствующим: «Рим давно упал и лежит невсклонно… и у вас православие пестро стало от насилия турскаго Магомета… . И впредь приезжайте к нам учитца: у нас Божию благодатию самодержство».
«До Никона-отступника у наших князей и царей все было православие чисто и непорочно и церковь была немятежна». Теперь же все осквернено, даже вода живая. Спасаются теперь уже не благодатию, и даже не верою, скорее упованием и плачем. Когда благодать взята, все зависит от человека, от подвига и воздержания. Обряд получает в это исключительное время особую важность. Только быт и обряд остаются тогда, когда благодать и тайны оскудевают. Все становится в зависимость от дел, т.к. только они и возможны. Отсюда и неожиданная активность Раскола в мирских делах.
Раскол смиряется с оскудением благодати, но с большим исступлением и упорством держится за обряд, стремится своими человеческими усилиями как-то возместить эту потерю. Старообрядцы дорожат обрядом больше, чем таинством. Потому легче терпеть безблагодатность, чем новый обряд. Движение уходит в пустыню, тихо исходит из истории на окраины страны или избирает мятежный путь самоубийственных смертей.
.2 Аввакум об обществе и государстве
Все сочинения Аввакумом писались тогда, когда над ним уже была занесена рука смерти, когда над ним и в его собственных глазах, и в глазах его приверженцев уже мерцал венец мученичества. Он преисполнен иронии ко всему, смотрит на все как человек, уже отошедший от мира.
«Житие» протопопа Аввакума глубоко национально. А.С. Демин считает, что в особенности последняя авторская редакция 1675 года имеет явно массовую принадлежность. Аввакум в этой редакции «Жития» обращался в первую очередь ко множеству последователей раскола. Именно от них Аввакум ожидал оценки своего «Жития». Отсюда ярко выраженная направленность на народ, а следовательно, во многом и стиль этого произведения. Язык Аввакума также близок к народному, он пишет без прикрас на родном языке, не стесняясь и всячески подчеркивая это.
Он взывает к национальному чувству своих читателей. Он глубоко переживает страдания своего Отечества и видит причину всех бед, даже мора 1654года, в церковном расколе: «Излиял Бог фиял гнева ярости своея на всю Русскую землю за раскол церковный, да не захотели образумитца».
Д.С. Лихачев, исследуя проблему стиля и слога «Жития» говорил, что «Русизм» языка Аввакума не был нарочит. Он не заимствует намеренно из фольклора, как это было принято в книжности XVII в.; он не цитирует песен, былин. Несмотря на его пристрастие к просторечию, в его языке не так уж часты и пословицы. Исключительно русский характер его речи создается самим мастерством владения русским языком, его широким словарем, гибкостью грамматики, какою-то особенною свободой и смелостью введения в письменный язык форм устной речи, чутьем самого звучания слова, близостью речи к русскому быту. Русизм языка Аввакума нерасторжимо связан, кроме того, и с чисто русским юмором - балагурством, пронизывающим все его сочинения.
Национальный русский характер творчества Аввакума не только разрывал узкий круг личных эмоций, не только давал огромную общественную силу его писаниям и перекидывал мост между ним и его тогдашними читателями, несмотря на всю чуждость его учения современности, этот отчетливо русский характер писаний Аввакума продолжает привлекать к нему и современного читателя. Тот же «русизм» творчества Аввакума возбуждает интенсивный интерес к нему и иностранных читателей и исследователей. Несмотря на все трудности перевода такого своеобразного писателя, сочинения Аввакума издаются во французском переводе (несколько раз), на английском, на немецком, на японском, польском, венгерском, греческом и многих других языках.
Крайний консерватор по убеждениям, Аввакум был явным представителем нового времени. Да и всегда ли таким последовательным консерватором оставался Аввакум и по своим убеждениям? Его староверству предшествовал период его участия в церковном реформаторстве: Аввакум, Неронов, Вонифатьев сами были правщиками книг, прежде чем стали бороться против исправлений Никона. Аввакум изгонял многогласие из церковного пения и воскресил древний обычай церковной проповеди, забытой уже в течение целого столетия. Прежде чем пострадать за старину, Аввакум страдал за «новизны»: именно за них - за непривычные морально-обличительные проповеди - били его прихожане в Юрьевце. Но больше всего новизны в резко индивидуальной манере его писаний.
Составив общее представление о личности и творчестве Аввакума, мы получили возможность обратиться к самому Аввакуму и узнать, как он оценивал себя и в чем он видел свое общественное предназначение.
В русском обществе XVII в., мировоззрение которого было религиозным и монархическим, церковная реформа вызвала ожесточенное сопротивление. Наиболее образованные ее сторонники, например, грекофил, писатель и переводчик Епифаний Славинецкий, переехавший из Киева, и латинист, придворный поэт и педагог Симеон Полоцкий, считали Аввакума и его сторонников грубыми «невеждами». Аввакум же, споря с ними в доме царского окольничего Ф. М. Ртищева (начальника Приказа тайных дел - первой в России жандармерии), называл их «еретиками». Впоследствии царь послал того же Симеона и боярина А. С. Матвеева (одного из первых «западников») к Аввакуму в тюрьму уговаривать его покориться. Боярин грозил смертью, а «Семенка-чернец», как назвал Аввакум Симеона Полоцкого, подбирал аргументы из своей «внешней мудрости» (схоластической образованности).
Накал спора объяснялся тем, что, по представлениям ученых-монахов Епифания Славинецкого, Симеона Полоцкого и их сподвижников, богопознание достигалось путем овладения комплексом определенных наук, прежде всего грамматикой, риторикой, диалектикой, теологией (богословием) и др. Для Аввакума, как и для других традиционно мыслящих и начитанных в «святоотеческой» книжности людей того времени, такой подход в познании истинной веры был совершенно неприемлем. Схоластическое просвещение они понимали как «внешнюю мудрость», которая не только не помогает, но, наоборот, препятствует богопознанию. Он открыто проклинал приверженцев такой мудрости: «Да будут оне прокляты со своим мудрованием развращенным, тот - так, иной - инак, сами в себе несогласны, враги креста Христова!». Аввакум был убежден, что истинная вера так же наглядна и проста, как она изложена в Евангелиях, в Деяниях и Посланиях апостолов. Истинная вера - «старая вера», по его мнению, должна быть присуща христианину в простоте душевной от самой его природы, а не от приобретенной, идущей со стороны католического Запада школьной образованности.
Поэтому и о себе Аввакум заявлял: «Неука я человек и несмыслен гораздо. …Но аще и неучен словом, но не разумом; не учен диалектики, и риторики, и философии, а разум Христов в себе имам…». Эти определения отнюдь не самоуничижение, а, напротив, принципиальное самоутверждение Аввакума. Он признавал за собой такое достоинство, на которое не осмелились претендовать его образованные противники: «…якоже и апостол глаголет: «Аще и невежда словом, но не разумом»». Здесь он применял к себе слова апостола Павла. Такое высокое религиозное самосознание Аввакума оправдывало перед ним самим и «старолюбцами» его позицию «обличителя» реформы, патриарха и самого царя.
Аввакум постоянно иронизирует над боярством, которое приняло ересь Никона. Где бы он ни был «взад и вперед едучи, по градом и по селам, и в пустых местах слово Божие проповедовал и, …, обличал никониянскую ересь…». Протопоп бранится на церковных иерархов, меняющих обычаи в своих церквах. В Тобольске, например, наблюдая как вынимают из алтаря просвиры Аввакум «им говорил от писания и ругался их бездельно».
Аввакум «ругался» даже тогда, когда его остригали: «… и связався власти со мною много. … в обедню стригли и проклинали меня, а я сопротиво их, врагов Божиих, проклинал». Он единственный в ответ проклял собор Вселенских патриархов, когда те предали его анафеме. Он же сравнивал все власти, правящие суд над ним с собаками. Аввакум видел во всех церковных и светских властях, принявших ересь Никона, врагов своих и своего Отечества. Он укорял патриархов от писания, когда те били его на соборе: «Таков нам подобаше архиерей: преподобен, незлобив».
Полемика Аввакума с реформаторами церкви выходила за пределы богословия и приобретала социальный характер. Еще большее значение в этом плане имели его непрерывные обращения к царю. Аввакум стал первым русским публицистом против культа царской личности, который насаждался реформированной церковью. Он был приверженцем самодержавия, но не абсолютной монархии. В челобитных он писал «царю-свету Алексею Михайловичу. …надеже нашей». Протопоп Аввакум извещал царя, что «Дело то соборное и исправит зело нужно. …, поне ты, христолюбивый государь, ту церковь от таковыя скверны потчися очистит». Однако уже в последней пятой челобитной, поняв, что его призывы не приводят ни к чему, что царь, видимо, отрекся от старой церкви насовсем, Аввакум указал ему на пределы царской власти: «Господин убо есть над всеми царь, раб же со всеми есть Божий».
Протопоп не боится ни царя и властей. Когда Аввакума остригли и Алексей Михайлович подослал Дементия Башмакова успокоить его, он кланяясь государеву слову сказал: «Челом бью на его (царево) жалованье; какая он надежа мне! Надежа моя Христос!». В конце «Жития» Аввакум говорит царю о причинах раскола и ереси в его государстве. Ими, по его мнению, являются изменения в общественном, политическом и церковном устройстве: «Кто бы смел рещи таковыя хульныя глаголы на святых, аще бы не твоя держава попустила тому быти?».
Когда Алексей Михайлович умер, Аввакум в послании к юному царю Федору писал о его отце: «Бог судит между мною и царем Алексеем: в муках он сидит, слышал я от Спаса». Однако, в новом государе протопоп все же опять надеялся найти защитника древлего благочестия.
Аввакум точно указал на единство репрессивных действий государственных и церковных властей: «В Москве жгут и по городам жгут митрополиты и воеводы, везде их воля и сила». Но о себе он писал: «Воистину, Господь силен, не боюся никого! Упование нам на Него, Владыку. Яко лев рычи, живучи, обличая их многообразную прелесть». И он продолжал обличать никониан яростно и непримиримо.
Все это, как и многое другое, звучало не только кощунственно, но и политически преступно. Противоправительственные суждения Аввакума и его соратников князья церкви верно связывали с восстанием стрельцов и части москвичей («Хованщиной») в 1682 г.. Было издано несколько книг, осуждавших «раскольников» как вдохновителей восстания. Так, патриарх Иоаким указывал на то, что «раскольники в своих письмах укоряют, во-первых, «благочестивых царей наших», а также «патриархов». В книгах указывалось, что Аввакум и его сторонники «возмутили народ буйством своим». Сам Аввакум, подобно апостолам первого века, не раз называл себя: «Раб и посланник Иисус Христов». Аввакум считал своим духовным долгом честно и искренно описывать почти все обстоятельства своей жизни и быта.
XVII век в русской истории - век постепенного освобождения человеческой личности, разрушившего старые средневековые представления о человеке только как о члене корпорации - церковной, государственной или сословной. Сознание ценности человеческой индивидуальности, развитие интереса к внутренней жизни человека - таковы были те первые проблески освобожденного сознания, которые явились знамением нового времени.
Д.С. Лихачев, изучая литературу XVII века, писал, что изображение личности вставлено в бытовую рамку во многих произведениях русской литературы XVII в.. Приверженность к быту достигает у Аввакума совершенно исключительной силы. Вне быта он вовсе не представляет себе своих персонажей. Он облекает в бытовые формы вполне общие и отвлеченные представления.
На протяжении всего повествования о своем житии Аввакум призывает читателей сохранять дренвлее благочестие, держаться прежнего обряда: «…не бойтеся смерти, держите старое благочестие крепко и непоползновенно!». Своим примером он призывает отказаться от новшеств даже ценой голодной или мученической смерти: «Не едше умру, а не предам благоверия».
Интерес к человеческой индивидуальности особенно характерен для второй половины XVII в. Личность и деятельность Аввакума - явление исключительное. В основе его религии, проповеди, всей его деятельности лежит человеческая личность. Он борется, гневается, исправляет нравы, проповедует как властный наставник, а не как святой аскет прежних веков. Все творчество Аввакума противоречиво колеблется между стариной и «новизнами», между догматическими и семейными вопросами, между молитвой и бранью... Он всецело находится еще в сфере символического церковного мировоззрения, но отмеченная церковно-библейская символика становится у него конкретной, почти видимой и ощутимой. Его внимание привлекают такие признаки национальности, которые оставались в тени до него, но которые станут широко распространенными в XIX и XX вв. В XV-XVI вв. проблема национальности была нерасторжимо связана с проблемами государства, церкви, официальной идеологии. Для Аввакума она также и факт внутренней, душевной жизни. Он русский не только по своему происхождению и не только по своим патриотическим убеждениям - все русское составляло для него тот воздух, которым он дышал, и пронизывало собою всю его внутреннюю жизнь, все чувство. А чувствовал он так глубоко, как немногие из его современников накануне эпохи реформ Петра I. Хотя Аввакум и не видел дороги, по которой пойдет новая Россия, он старался направить ее на верный путь и писал царю, и писал своим последователям, и обличал бояр, патриархов и самого государя.
Глава 3. Идеи и принципы Аввакума в восприятии потомков
Гений Аввакума - явление исконно русское, именно поэтому масштабы его творчества приобрели международное значение. Автобиография Аввакума принадлежит к числу замечательных «тюремных» произведений, как, например, роман «Что делать?» (1862), написанный Н. Г. Чернышевским в Петропавловской крепости.
Разноречивость мнений о замечательном писателе всегда поддерживала и сейчас поддерживает неизменный интерес к его судьбе и творчеству.. Писатели прежде всего обращали внимание на его удивительный по силе и чистоте русский язык. С другой стороны, Аввакум привлек чрезвычайное внимание нескольких поколений русских революционеров и общественных деятелей в первую очередь как героическая личность, как борец, в любой момент готовый к смерти за свою идею. И это совершенно независимо от того, что консервативные взгляды Аввакума коренным образом отличались от различных, ориентированных на будущее, революционных идей. Наконец, можно без сомнений говорить о том, что «Житие» Аввакума и некоторые его публицистические сочинения (послания царю, письма) вообще привлекали русских (а затем и зарубежных) читателей в силу своего огромного впечатляющего воздействия повествований о страданиях автора, его семейных отношениях, об окружавшей бытовой обстановке, которые были и остаются теперь интересными и сами по себе. Благодаря всему этому можно смело утверждать, что Аввакум прочно вошел в историю русской национальной культуры. Его острое публицистическое творчество было и остается нашим вечным и великим наследием.
Могучая фигура Аввакума, его яркая личность, бесстрашная борьба за собственные идеалы с государственной и церковной властью, его самоотверженность и полное бескорыстие, готовность к мучениям и смерти произвели огромное впечатление на русских революционеров. Н.Г. Чернышевский, стараясь ободрить в ссылке П.Г. Успенского, говорил ему: «Вспомните протопопа Аввакума (...), человек был, не кисель с размазней». Для Чернышевского Аввакум и его соратники воплощали в себе лучшие черты русского народа. Революционеры-террористы не могли не обратить внимания на Аввакума. Член исполкома «Народной воли» В.Н. Фигнер в своем очерке о видном народовольце А.Д. Михайлове писала, что в последнем его письме перед казнью «чуется что-то от протопопа Аввакума (...) и от боярыни Морозовой». л».
Восприятие Аввакума прежде всего как несгибаемого бунтаря от народников перешло и к следующему поколению русских революционеров - большевикам. Пример Аввакума, приобщение к его духовной силе и стойкости помогали сохранять верность своим идеалам профессиональному революционеру, известному партийному публицисту и литературному критику 20-х гг. Л.К. Воронскому в годы его заключения и ссылки при царизме. Аввакум становился в статьях писателей и публицистов, связанных с социал-демократией, примером, демонстрирующим особую роль выдающейся личности. Об Аввакуме - носителе «коллективной энергии», выразителе «массовых желаний», писал А.М. Горький, отвечавший на вопросы рабочих - делегатов Лондонского (Пятого) съезда РСДРП 1909 г.
Личность и творчество Аввакума острее ощущались во времена суровых испытаний, постигших Россию. Закономерно поэтому обращение к ним во время гражданской войны замечательного поэта М.А. Волошина. В сборнике «Демоны глухонемые» (1919 г.), в цикле «Пути России», полном описаний трагических страниц русской истории, вызванных внутренними смутами, Волошин провел параллели между событиями XVII в. и своим временем. Именно здесь поэт поместил и поэму «Протопоп Аввакум», выстроенную в основном из отрывков самого «Жития», рассказывавших о страданиях Аввакума, о преданности ему и его делу жены и учеников. В самом конце поэмы Волошин, отходя от текстов Аввакума, описал смерть протопопа как его новое рождение:
Построен сруб - соломою накладен:
Корабль мой огненный -
На родину мне ехать.
Как стал ногой -
Почуял: вот отчалю!
И ждать не стал -
Сам подполил свечой.
Святая Троице! Христос мой миленькой!
Обратно к Вам в Иерусалим небесный!
Родясь - погас,
Да снова разгорелся!
Тема гибели и возрождения была очень важна для Волошина: «России нет - она себя сожгла, // Но Славия воссветится из пепла! (Ангел времен), «Истлей, Россия,// И царство духа расцвети!» (Преосуществление). Этим привлекала поэта и судьба Аввакума, погибшего в далеком XVII в. и вновь возродившегося вместе с пламенными словами своего «Жития».
В русской литературе с образом огнепального протопопа оказались неразрывно связаны некоторые особенности русского национального характера. Аввакум воплотил в себе одновременно и поиски духовных ценностей, и беззаветную преданность своей вере. Именно аввакумовские черты увидел Горький в облике Л. Н. Толстого, у которого: «Проповедовало и терзало душу художника Аввакумово начало...» Об Аввакуме писали, цитировали его сочинения, вводили его образ в контексты своих произведений многие писатели на протяжении последних веков.
Заключение
Одно из самых замечательных произведений русской литературы XVII века - «Житие» протопопа Аввакума является неоценимым источником по социальной, политической и религиозной истории данного времени. Социально-политические взгляды предводителя движения раскола, обладавшего талантом не только общественного деятеля, но и писательским даром, хорошо отражены в «Житии» и многих других его произведениях.
Общественно-политические взгляды Аввакума ярко прослеживаются в его автобиографическом «Житии», и других, рассмотренных нами публицистических произведениях, таких как челобитные царям или послания семье.
Борьба с меняющимися на глазах структурами политической власти, усиливающими свое влияние и перестающими держаться за старинные чин и обряд, составляет основное содержание старообрядчества, знаменем которого стало «Житие» идеолога этого движения, протопопа Аввакума. Хотя внешне раскол выглядит как протест и реакция на церковную реформу, осуществлявшуюся Патриархом Никоном, все же на основе «Жития» можно сказать, что отступление церкви от обряда не так тяжело переживалось и Аввакумом, и его последователями, как отступление от обряда православного царя Третьего Рима.
Протопоп Аввакум оставил своим последователям образец отношения к меняющимся условиям жизни. Он призывал держаться старого благочестия, обряда и чина. Лидер Раскола своим примером показывал, что церковным и светским властям можно и нужно сопротивляться, если на карту поставлено счастье родной русской земли. Пусть даже для этого нужно будет совершить самосожжение, он оправдывал и такой метод борьбы против навязываемых губительных новшеств. «Время приспе страдания…»- пишет он, принимая необходимость пострадать за веру и обряд православной церкви. Находясь между жизнью и смертью, в немилости царя и патриарха, он обличает по всей земле русской никониан-еретиков, бояр, окольничих, церковных иерархов. Но в первую очередь Аввакум не принимает церковную реформу.
По мнению многих исследователей, церковная реформа была, прежде всего, делом государства и его главы, Алексея Михайловича Романова. Скорее всего реформа была призвана укрепить авторитет царя над нововключенной в состав страны Украиной. Таким образом, выступление Аввакума против церковной реформы можно оценивать как выступления против усиления царской власти, что также подтверждается текстом «Жития» и других сочинений Аввакума.
Современное общество для Аввакума - это общество, подверженное влиянию «антихриста», который играет обычаем предков и хочет погубить его. Задача «Жития» Аввакума убедить общество в том, что спасение придет только к тем, кто сохранит старинный быт и обряд и не поддастся искусам новой веры, никонианской ереси. Никонеане для него - это корыстные церковные служители, участвующие в торговле, попирающие авторитет истинно русских «отцов Церкви». Это враги государства, которых надо вразумить любым путем, в том числе и высмеивая их перед всем народом в литературных произведениях.
Россия для автора «Жития» - последний оплот истинной веры, Третий Рим. Царь родного государства, по мнению Аввакума, у власти от Бога, и потому он должен быть справедлив и праведен. Очень долгое время опальный протопоп верил в Алексея Михайловича, государя - батюшку, но поняв, что царь отступил от православия навсегда стал нещадно обличать его. Так же как и приобщившихся к никонианской ереси бояр, окольничих, церковников теперь Аввакум высмеивает и правителя, который дает своему государству погибнуть, прельстившись внешней красотой греческих обрядов. Греческие обычаи льстили власти царя, Аввакум понимал это. Он указывал на то, что царь ради своей выгоды поставил Никона на патриарший престол и теперь вводит губительные для государства по его мнению новшества.
Протопоп Аввакум - активный общественно-политический деятель XVII века. Он был сторонником старинного самодержавия, но не формирующегося абсолютизма. Он призывал современников жить по обряду и обычаю предков и не принимал ни церковных, ни бытовых новшеств.
Источники и литература
Источники
.Аввакум Петров, Житие// Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. М.,1991.
.Аввакум, Повесть о страдавших в России за древлецерковная благочестная предания// Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. М.,1991.
.Аввакум, Послание к семье// Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. М.,1991.
.Аввакум, Челобитные царю Алексею Михайловичу// Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. М.,1991.
.Аввакум, Челобитная царю Федору Алексеевичу// Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. М.,1991.
.Повесть о боярыне Морозовой. М.,1991.
Литература
.Волошин М.А., Избранные стихотворения. М..1988.
.Волошин М.А., Суриков. М., 1985.
.Демин А.С., Писатель и общество в России XVI-XVII веков. М.,1985.
.Карташов А.В., Очерки по истории Русской церкви. М., 1991. Т.2.
.Кусков В.В., История древнерусской литературы. М.1998.
.Лихачев Д.С., Великое наследие. Классические произведения литературы Древней Руси// Избранные работы в 3 томах. Л.,1987. Т.2.
.Лихачев Д.С., Человек в литературе Древней Руси// Избранные работы в 3 томах. Л.,1987. Т.3.
9.Робинсон А.Н., Аввакум (жизнь и творчество) // Житие протопопа Аввакума и другие его сочинения. М.,1991.