Лизинговые отношения интегрируют «разнородные по своей природе элементы, среди которых можно выделить черты отношений арендного типа, купли-продажи, договоров об оказании юридических и фактических услуг. Вместе с тем сочетание в договоре лизинга элементов известных законодательству договорных конструкций сформировало особые качества и признаки, которые характеризуют специфическую правовую сущность этого договора». Это соответствуют принципиально новому типу отношений, регламентацию которых не может обеспечить ни один из традиционных институтов гражданского права, в т.ч. институт аренды. В отличие от особенностей таких разновидностей аренды как прокат, аренда транспортных средств, которые «действительно демонстрируют некоторую степень их отклонения от картины типичных арендных отношений с сохранением в целом соответствия сути этих отношений, то, специфические черты договора лизинга это напротив, наглядное подтверждение отсутствия такого соответствия».
Иную позицию относительно правовой природы международного финансового лизинга обосновывает А.А. Иванов. Он доказывает, что для российской правовой системы, следующей германской традиции, конструкция трехстороннего договора, «в котором участникам принадлежат разные по содержанию и направленности права и обязанности, теоретически неприемлема», а трехсторонний договор должен быть разложен на совокупность двухсторонних (синаллагматических) договоров, заключение и исполнение каждого из которых происходит обособленно".
Взаимодействие трех субъектов в рамках двух договоров предлагается квалифицировать следующим образом: продавец, как третье лицо, исполняет права и обязанности, вытекающие из договора купли-продажи, тогда как стороны договора международного лизинга остаются в неприкосновенности. Подобной модели соответствует только конструкция возложения исполнения на третье лицо. Иной вариант неизбежно превращает договор международного лизинга в трехсторонний.
В отношениях с продавцом лизингополучатель и лизингодатель выступают как солидарные кредиторы. Лизингодатель и лизингополучатель вправе требовать от продавца выполнения всех обязанностей по договору купли-продажи, причем обязанностей, как правило, ненарушенных, независимо от того, кем избран продавец. Но если продавец допустит какие-то нарушения договору купли-продажи, то вместе с ним солидарную ответственность будет нести лизингодатель, если он избрал продавца. В этом случае лизингодатель из солидарного кредитора превращается в солидарного должника. Однако права требования к продавцу он не теряет, просто он будет вынужден осуществлять это право в порядке регресса; если (и после того как) лизингополучатель обратит свои требования к продавцу, право регресса последнего вряд ли когда-нибудь может быть осуществлено.
Подобная теоретически стройная «распределенность» сложного правоотношения представляется вполне обоснованной, учитывая тот факт, что, практически любое сложное явление можно разделить на несколько более простых.
При этом возникает следующий вопрос: имеет ли правовая природа международного лизинга национальный характер и зависит ли от его выражения в конкретной правовой системе (или в «правовом круге», объединяющем несколько правовых систем на основе единства «правового стиля»), либо она в большей степени определяется экономической сущностью лизинга, которая принципиально не связана с национальными особенностями и в нормальных конкурентных экономиках одинакова?
Их регулирование в различных странах определялось действующими системами законодательства (нормы, регулирующие международный лизинг встраивались в те типичные массивы (группы) норм, которые, как представлялось, регулировали наиболее близкие (сходные) отношения, учитывая национальные правовые традиции). Поэтому, одно и тоже, в общем то явление, приобрело различные национальные правовые формы. Вместе с тем, объективно, правовая природа (в смысле суть) рассматриваемого явления, появившегося в связи с позитивным развитием хозяйственного оборота, теоретически вряд ли должна зависеть от национальных особенностей регулирования, ведь основные задачи здесь совпадают.
Международный финансовый лизинг следует подвергать анализу и оценке как трехсторонний комплекс отношений в его развитии и многообразии, находя точки соприкосновения и общие знаменатели, необходимые как для дальнейшей унификации нормативных регуляторов в этой сфере (это касается и унификации гражданского права в рамках СНГ, и разработки новых универсальных международных договоров, например таких, как Конвенция УНИДРУА о международных интересах в движимом оборудовании), так и для создания эффективной и адекватной системы отечественного регулирования финансового лизинга, закрепления оптимального уровня соотношения диспозитивных и императивных норм при преобладании первых.
Абсолютно прав, на мой взгляд, проф. Е. А. Суханов отмечая, что «при анализе новых институтов договорного права не следует идти от каких-либо искусственных догм, втискивая в них реальные жизненные отношения, а стоит поступать как раз наоборот (как это всегда прекрасно делалось в римском частном праве). «История» с международным лизингом напоминает историю с договором перевозки, который, как известно, в русской дореволюционной литературе, в частности Г.Ф. Шершеневичем, характеризовался как «набор» элементов пяти известных договоров (подряд, хранение, комиссия и т.д.) и стал рассматриваться как самостоятельный лишь в советское время».
При международном лизинге происходит нетипичное (по сравнению с иными известными договорными типами) распределение прав, обязанностей и ответственности между его участниками, направленность которых состоит в освобождении лизингодателя от большинства обязанностей и рисков арендодателя (которые возлагаются на последнего в типичном договоре аренды). Персону продавца, а также вид и состав приобретаемого имущества, определяет, как правило, лизингополучатель. Если иное не указано в договоре лизинга, передача лизингового имущества производится не лизингодателем, а продавцом этого имущества.
Лизингодатель в отличие от «обычного» арендодателя первоначально не является собственником передаваемого в лизинг имущества, более того, он обязуется его специально приобрести в собственность для конкретного пользователя, причем обязан уведомить продавца о лизинговом предназначении этого имущества.
Обязанности, которые обычно лежат на арендодателе в договоре аренды, обслуживание и ремонт и др., в договоре лизинга, как правило, возлагаются на лизингополучателя или первоначального собственника. На лизингополучателя переходят и основные риски, связанные с передаваемым имуществом.
Имеются и другие характерные особенности рассматриваемых отношений, связанные со сферой применения и перечнем допустимых имущественных объектов, возможным опционом на покупку и др.
Полагаю, если рассматривать в качестве гражданско-правового института группу норм, регулирующих обязательства по передаче имущества в пользование, то среди разновидностей этой группы явно выделяются: арендные отношения, лизинговые отношения, отношения по найму жилых помещений и отношения по безвозмездному пользованию имуществом, группы норм, регулирующие каждую из которых, будут соответствовать уровню субинститутов обязательственного права.
Законодательная регламентация рассматриваемой части обязательственного права видится в существовании самостоятельных глав ГК РФ, регулирующих указанные субинституты. При этом те или иные нормы, устанавливающие общий статус арендных отношений, могли бы субсидиарно применяться к регулированию отдельных видов обязательств по передаче имущества в пользование, в том числе лизинговых отношений, регулируемых самостоятельной главой ГК РФ. Что касается российского закона о лизинге, то имеются большие сомнения относительно юридического смысла закона, который бы наряду с ГК РФ регулировал частно-правовые аспекты международных лизинговых отношений. В этой связи целесообразными представляются предложения А.А. Иванова, указывающего на то, что в федеральном законе, регулирующем вопросы международного финансового лизинга, нужно сосредоточить лишь публично-правовые правила, касающиеся лизинговых операций и возможно даже сформулировать особое определение международного лизинга для целей льготного фискального обложения (как «льготной разновидности лизинга», отвечающего определенным установленным законом критериям).
международный финансовый лизинг правовой
§2. Виды международного финансового лизинга
В отечественной литературе содержатся обширные классификации лизинга. Многие из них не имеют прямого значения для целей правового регулирования. Выделяют до 14 классификационных критериев, среди которых: территориальный признак, объем обязанностей лизингодателя, степень окупаемости имущества, распределение рисков, субъектный состав, объем обслуживания и др.
Пожалуй, важнейшее деление лизинга производится на финансовый и оперативный. Его критериями являются объем обязанностей лизингодателя и период использования (степень окупаемости) лизингового оборудования.
Финансовый лизинг - наиболее распространенный вид лизинга. Анализ законодательства различных стран позволяет выделить его существенные характеристики.
Во-первых: срок передачи предмета лизинга в пользование здесь примерно равен нормативному сроку его службы (по окончании срока
передачи может быть закреплено право или обязанность лизингополучателя выкупить предмет лизинга);
Во-вторых: основная обязанность лизингодателя- финансирование лизинговой операции (он не несет бремя обслуживания предмета лизинга);
В-третьих: при финансовом лизинге, как правило, приобретается новое оборудование специально для определенного лизингополучателя (по его заявке);
В-четвертых: риск случайной гибели или порчи несет лизингополучатель;
В-пятых: договор финансового лизинга может предусматривать не расторгаемый период, однако и по истечении этого периода договор может быть расторгнут на весьма невыгодных для лизингополучателя условиях.
Финансовый в качестве основного вида лизинга, наряду с оперативным лизингом, выделяется в п. 3 ст. 7 ФЗ «О лизинге». Согласно легальному определению Закона, финансовым считается такой вид лизинга, при котором лизингодатель обязуется приобрести в собственность указанное лизингополучателем имущество у определенного продавца и передать его лизингополучателю в качестве предмета лизинга за определенную плату, на определенный срок и на определенных условиях во временное владение и пользование. При этом срок, на который предмет лизинга передается лизингополучателю, соизмерим по продолжительности со сроком полной амортизации предмета лизинга или превышает его. Предмет лизинга переходит в собственность лизингополучателя по истечении срока действия финансового лизинга или до его истечения при условии выплаты лизингополучателем полной суммы, предусмотренной договором лизинга, если договором лизинга не предусмотрено иное (абз. 2 п. 3 ст. 7 Закона РФ «О лизинге»).
Разновидностью финансового лизинга является возвратный лизинг, при котором продавец (поставщик) предмета лизинга одновременно выступает в качестве лизингополучателя. Т.е. собственник оборудования продает его лизингодателю, и сохраняя владение, одновременно получает его в пользование как лизингополучатель.
Оперативным называется такой вид лизинга, при котором лизингодатель закупает на свой страх и риск имущество и передает его лизингополучателю в качестве предмета лизинга за определенную плату, на определенный срок и на определенных условиях во временное владение и пользование. По истечении срока действия договора и при условии выплаты лизингополучателем полной суммы, предусмотренной договором лизинга, предмет лизинга возвращается лизингодателю, при этом лизингополучатель не имеет права требовать перехода права собственности на предмет лизинга. При оперативном лизинге предмет лизинга может быть передан в лизинг неоднократно в течение полного срока амортизации предмета лизинга, причем разным лизингополучателям.
Учитывая отсутствие у лизингодателя прямых финансовых целей при оперативном лизинге, при котором согласно Закону РФ «О лизинге» предмет договора приобретается лизингодателем на свой страх и риск, оперативный лизинг утрачивает финансовое содержание. Косвенно финансовое содержание, как и у любой предпринимательской деятельности, у него конечно остается, однако лизингодатель здесь из финансиста превращается в «ателье проката».
Полагаем, что такой вид лизинга как оперативный лизинг ни с теоретической, ни с практической точки зрения не является лизингом. Отталкиваясь от положений Конвенции и норм ПС РФ, можно говорить о том, что лизинг может существовать только как финансовый- и именно в этом качестве его следует принимать и регламентировать. Что же касается оперативного лизинга, то следует согласиться с мнением ряда авторов о правильности признания его обыкновенной гражданско-правовой арендой (или прокатом), которая в рассматриваемом случае с точки зрения бухгалтерского учета и налогообложения указанным Законом искусственно приравнена к лизингу. Целью здесь является обретение различных льгот, прежде всего права на ускоренную амортизацию при осуществлении «арендной» деятельности, хотя очевидно, что ускоренная амортизация должна распространяться только на лизинг нового оборудования, осуществляемого в рамках трехсторонних отношений.
Среди видов лизинга следует упомянуть, различаемые в зависимости от объема услуг, оказываемых лизингополучателю - «чистый лизинг» (при котором лизингополучатель несет все обязанности по обслуживанию оборудования) и «мокрый», при котором лизингодатель принимает на себя обязанности по техническому обслуживанию, ремонту, страхованию и проч. лизингового оборудования. Такой лизинг обычно используют производители сложного оборудования. Известны и различные промежуточные между двумя указанными видами варианты.
Существует такой вид лизинга как leverage leasing (иногда переводимый как раздельный лизинг), используемый для крупномасштабных и дорогостоящих проектов. Для него характерно объединение финансовых усилий нескольких кредиторов, выступающих на стороне лизингодателя.
Кроме рассмотренных, в литературе, выделяют и иные разновидности лизинга. Однако их выявление во многом условно и, за редким исключением, не имеет конкретно-юридического значения.
Остановимся на важнейшем для раскрытия темы настоящего исследования понятии «международного финансового лизинга». Данный вид (форму) выделяют наряду с национальным (внутренним) лизингом. Из анализа юридической литературы, где, впрочем, не дается определений международного финансового лизинга, можно заключить, что к данной разновидности относят лизинговые сделки, в которых так или иначе проявляется иностранный элемент (один из участников находится за границей, либо привлеченный капитал/имущество принадлежит иностранным лицам).
В свою очередь международный лизинг, учитывая фактор «национального происхождения финансовых средств» разделяют на «прямой международный лизинг» (Direct international leasing), то есть лизинговые операции между организациями из разных стран, и «косвенный (транзитный) международный лизинг» (Indirect international leasing), в котором лизингополучатель и лизингодатель являются юридическими лицами одной страны, но капитал последнего частично принадлежит иностранным фирмам (обычно банкам или зарубежным лизинговым, компаниям), или лизингодателем выступает дочерняя компания иностранного юридического лица. При этом объектом договора о лизинге обычно является оборудование, импортируемое в страну арендатора. Большая часть операций данного типа контролируется транснациональными банками и корпорациями.
Международная лизинговая практика знает случаи, когда изначально конструируемые операции прямого международного лизинга осуществляются как операции косвенного международного лизинга путем регистрации в стране лизингополучателя дочерней компании лизингодателя или использования независимой лизинговой компании страны лизингополучателя, через которые проводятся лизинговые операции. Подобные операции классифицируют как операции фиктивного внутреннего лизинга с отнесением их к классу международных лизинговых операций.
Указанные схемы используются с целью минимизации финансовых рисков, устранения административных и таможенных барьеров, а так же максимизации налоговых льгот.
В последние годы наблюдается тенденция квалифицировать в качестве международного лишь прямой международный лизинг. Эта тенденция нашла выражение в Оттавской Конвенции о международном финансовом лизинге.
Федеральный закон РФ «О лизинге» в ст. 7 при делении форм лизинга на внутреннюю и международную формы, вопреки Конвенции, использует широко применяемый в публично-правовом регулировании внешнеторговых операций критерий резидентности лизингодателя и лизингополучателя. Международным, согласно Закону, лизинг считается, если лизингодатель или лизингополучатель является нерезидентом РФ.
Далее в п.1 ст. 10 говорится, что «права и обязанности участников договора лизинга, за исключением договора международного лизинга, регулируются нормами гражданского законодательства, настоящим Федеральным законом». Затем п. 2 ст. 10 Закона признает, что права и обязанности участников договора международного лизинга все же регулируются нормами национального законодательства, но только «в части, не противоречащей отнесенным к предмету регулирования нормам международного права». В завершение, пункт 3 этой же статьи упоминает т.н. «режим применимого права», который «устанавливается по соглашению сторон международного договора лизинга в соответствии с Конвенцией УНИДРУА о международном финансовом лизинге».
Указанная группа сомнительных и взаимопротиворечивых норм Закона подталкивает нас к краткому (подробнее это будет сделано в следующей главе) изложению особенностей частно-правового регулирования сделок международного лизинга в РФ.
Во-первых: как известно, Российская Федерация является участницей Оттавской конвенции 1988 года, положения которой в силу п. 4 ст. 15 Конституции и п. 2 с. 7 ГК РФ являются приоритетными по отношению к внутреннему законодательству. Конвенция определяет в качестве критерия «международности» лизинговой сделки, факт нахождения лизингодателя и лизингополучателя в разных странах.
Во-вторых: в соответствии с закрепленным в российском законодательстве принципом автономии воли, стороны вправе по своему усмотрению избрать применимое право к внешнеэкономическим сделкам.
В-третьих: если соглашение о применимом праве отсутствует, то подлежит применению право страны арендодателя (точнее- страны, где учреждена, имеет место жительства или основное место деятельности сторона, являющаяся арендодателем).
Таким образом, если в силу соглашения сторон либо коллизионных норм, применимым правом для сделки международного лизинга будет российское право, то будут применяться Конвенция, Гражданский кодекс РФ, Закон «О лизинге», а также иные нормативные акты с учетом примата положений Конвенции, а также правил иерархии источников гражданского права РФ, закрепленных в ст. 3 ГК РФ.
Если все три участника международного лизинга находятся в государствах-членах Конвенции, то в силу п. 1(а) ст. 3 Конвенции, она применяется независимо от действующих национальных коллизионных норм.
Претензии Закона на регулирование международного финансового лизинга, включая признание его таковым в связи с обстоятельствами, не указанными в Конвенции имели, вероятно, цели разграничения фискальных условий.
§3. Регулирование сделок международного финансового лизинга. Международная унификация
В сфере международных коммерческих контрактов возможности выбора участников договора воплощаются, как известно, в трех основных элементах: во-первых, это основанные на собственном волеизъявлении решения каждой из сторон по выбору контрагента, заключении сделки и самостоятельное конструирование сторонами ее материальных условий (свобода договора), что по форме совпадает с договорной свободой во «внутреннем» гражданском обороте (а по содержанию гораздо шире последней); во-вторых, выбор сторонами применимого национального права (автономия воли); в-третьих, выбор порядка (органа и способа) рассмотрения споров.
Именно совокупность этих элементов (а конкретный набор вариантов их проявления может быть весьма разнообразен) обуславливает особенности регулирования и содержание соответствующей внешнеэкономической сделки, в том числе лизинговой. Здесь наблюдается существенное отличие от практики «внутреннего» оборота, где изменение подведомственности или подсудности не может повлиять на неприменение национального права, а «свобода договора» находится в рамках одной заранее известной правовой системы.
Итак, обратимся к таким тесно переплетающимся в международной практике категориям как свобода договора и автономия воли. При анализе этих категорий в правовых исследованиях их соотношение четко не фиксируется, а определяется весьма разнообразно, например автономия воли считается составной частью свободы договора либо свобода договора синонимом автономии воли.
Итак, во-первых, свобода договора является исходным принципом многих национальных частно-правовых систем, в том числе одним из основных начал российского гражданского права, более того, она признается как «фундамент рыночно ориентированного и конкурентного международного экономического порядка».
Одним из основных проявлений свободы договора, близких к автономии воли, является конструирование сторонами материальных условий договора, т.е. формулирование или иное вовлечение в договор тех норм, которые привлекаются сторонами для регулирования договора. Среди этих положений можно условно выделить несколько блоков: во-первых, самостоятельно сформулированные сторонами положения (нормы, выработанные собственными усилиями либо позаимствованные, но в виде текста полностью воспроизведенные в договоре). Эти положения могут, как конкретизировать и дополнять нормы права, регулирующего соответствующий договор, а могут вытеснять какие-либо его диспозитивные (либо императивные) нормы. Во-вторых, это акты негосударственного регулирования, инкорпорированные в договор путем ссылок на них. Среди подобных актов, на которые иногда сторонами делается ссылка, следует отдельно выделить транснациональную кодификацию. Вместе с тем, ряд актов подобного т.н. «квазиправового регулирования» имеет особый статус, что будет показано далее.
Третья группа договорных условий, имеющая статус материальных, наличие которых во внешнеэкономическом договоре нередко связывают с актом проявления автономии воли это непосредственное обращение сторон к отдельным, имеющим правовой характер и исходящим от государства (государств) правовым регуляторам. Мы убеждены, что подобное вовлечение в регулирование этих документов является проявлением свободы договора, которое в международной практике может проявляться, например, в полном или частичном отказе от применения международной Конвенции, в избрании в качестве применимого права не правовой системы определенного государства, а непосредственно международной Конвенции либо одного или нескольких законодательных актов определенного государства.
Очевидно, что полный или частичный отказ от применения Конвенции, содержащей унифицированное материально-правовое регулирование и допускаемый самой Конвенцией, лежит в другой плоскости, нежели автономия воли и представляет собой реализацию принципа свободы договора, закрепление которого в тексте самой Конвенции является продолжением и в данном случае необходимым и превалирующим дополнением положений о свободе договора, имеющимся в национальных нормах применимого права. Следует принимать во внимание, что такой отказ может быть ограничен императивными нормами соответствующей Конвенции, либо акта ее национальной ратификации.
Так, ст. 5 Конвенции о международном финансовом лизинге допускает отказ сторон от применения Конвенции (что должно быть ясно выражено тремя участниками лизинговой сделки и закреплено ими в обоих договорах ее составляющих). Кроме того, если стороны не исключают применение Конвенции, в силу п. 2 ст. 5, они вправе отступать от ее положений, либо вносить изменения в возможные их последствия с учетом особенностей конкретной сделки международного финансового лизинга. Вместе с тем, предусматриваются изъятия из принципа договорной свободы в сфере ответственности сторон (положения п. 3 ст. 8, абз. б п. 3 и п. 4 ст. 13).
Рассмотрим вариант выбора в качестве применимого права международной Конвенции либо одного или группы нормативных актов одного или более государств.
Следует отметить, что на практике указанные формулировки могут быть весьма разнообразны, некоторые из них могут (при определенных условиях) являться одним из оснований для вывода о подразумеваемом (гипотетическом) выборе сторонами применимого права, т.е. реализованном ими акте автономии воли (это зависит от позиции органа и особенностей законодательства государства, где будет рассматриваться спор). Пункт 2 ст. 1210 ГК РФ содержит положение, в соответствии с которым «соглашение сторон о выборе подлежащего применению права должно быть прямо выражено или должно определенно вытекать из условий договора или совокупности обстоятельств дела».
Нередки варианты, при которых правоотношения из сделки международного лизинга не подпадают под действие международной конвенции, но в одном или обоих договорах, формирующих лизинговую сделку, говорится о применении тех или иных положений Конвенции или Конвенции в целом. Появляется распространенная проблема о допустимости факультативного использования международных конвенций по желанию сторон как надлежащего права, регулирующего сделку. В Конвенции «О международном финансовом лизинге» правовые последствия такого обстоятельства не определены. Иные международные договоры решают подобные вопросы по-разному. Так, Венская конвенция 1980 года, имеющая в общей части сходные положения, также не регулирует подобный вопрос. Вместе с тем, Единообразный закон о международной купле-продаже товаров 1964 года в ст. 4 допускает собственное применение, если отношения сторон по иным критериям не подпадают под его действие, но стороны избрали его как закон договора..., «в той мере, в какой означенный Закон не наносит ущерба императивным положениям, которые бы подлежали применению, если бы стороны не избрали Единообразный закон».
Что касается ссылки участников внешнеэкономической сделки на применение определенного внутригосударственного акта, то здесь, с одной стороны, меньше сомнений в аналогичной квалификации этого действия как проявления свободы договора, с другой стороны, выбор конкретного акта определенной страны, может свидетельствовать о неявно выраженной воле контрагентов на подчинение сделки праву этой страны.
Итак, мы указали три группы положений (которые в свою очередь, можно подразделить на конкретные разновидности), имеющих статус материальных условий договора; возможность их включения в договор возможна в рамках принципа свободы договора.
Свобода договора наполняется определенным содержанием в соответствии с правилами применимого национального права (к тому же при применении Конвенции, она может допускаться и ограничиваться определенными правилами, закрепленными в самой Конвенции). Таким образом, ее содержание, во многом предопределяется выбором сторонами применимого права (т.е. актом реализации автономии воли).
У рассматриваемых актов выбора во многом общие цели призвать к регулированию договорного правоотношения соответствующие нормы (массивы норм), однако разные последствия у первой вовлечение в регулирование положений, имеющих статус материальных условий договора, у второй подчинение договора определенной правовой системе.
Представляется обоснованными утверждения относительно цивилистической природы автономии воли и о наибольшей объективности позиций М.М. Богуславского и Л.А. Лунца, объясняющих ее сущность. М.М. Богуславский рассматривает автономию воли как проявление свободы договора; Л.А. Лунц видел ее в качестве одного из коллизионных начал, принципов.
Полагаем, что основная функция законодательного закрепления автономии воли предоставление именно возможности выбора сторонам внешнеэкономического договора (и ряда других обязательств с иностранным элементом) определенного ими права. Заключение соглашения о применении определенного права не обязанность сторон выбором какого-либо права устранить или разрешить коллизионную проблему, а плод компромисса, т.е. особое условие во внешнеэкономическом договоре, результатом реализации которого стороны наверняка хотели бы видеть дополнение и развитие установленных ими материальных условий договора. Это особое условие договора, которое может быть предметом обсуждения (переговоров между сторонами), ведь идя навстречу пожеланию одной из сторон о закреплении определенного применимого права, другая сторона может добиться изменения порядка рассмотрения споров или пересмотра какого-либо материального условия договора.
Представляются справедливыми суждения о том, что «принцип автономии воли представляет собой органичное сочетание двух начал коллизионного (по назначению) и принципа свободы договора (по способу реализации)» и вывод о том, что подобное «сочетание двух уже известных праву начал не дает оснований считать автономию воли институтом, имеющим собственное основание».
В этой связи (возвращаясь к анализу статуса договорных условий) напомним, что постоянно получает новые импульсы дискуссия, связанная с lex mercatoria и оценки его избрания сторонами сделки в качестве применимого права. Последние изменения в регулировании международных коммерческих отношений, связанные, с одной стороны, с изменением законодательства об арбитраже в ряде стран и новой практикой самих арбитражей, а с другой стороны, с появлением документов международного характера, которые предлагается рассматривать как нормативное воплощение lex mercatoria, сделали грань между рассматриваемыми актами волеизъявления весьма зыбкой. Значительное число исследователей придерживаются мнения, что некоторые международные унифицированные «квазиправовые» документы не могут рассматриваться в качестве составной части контрактных условий, а должны рассматриваться как избранные сторонами контракта специальные международные правила, которые они сами для себя признали обязательными.
Такая точка зрения находит все больше сторонников на европейском континенте. В России практика применения принципов УНИДРУА пока невелика. Однако имел место случай, когда в одном из дел, рассмотренных Международным коммерческим арбитражным судом при ТПП РФ, Принципы применялись как право, регулирующее договор, поскольку в контракте применимое право определено не было, а в ходе арбитражного разбирательства стороны договорились о том, что спор между ними будет разрешен в соответствии с Принципами УНИДРУА (Дело № 116/1996. Решение от 20 января 1997 г.).
Таким образом, нормативной основой «автономии воли» и «свободы договора» являются разные положения как внутреннего законодательства, так и международных договоров; их реализация основана на разных актах свободного волеизъявления участников международно-частноправого отношения. Будучи сформулированными в контракте, эти положения (условия о применимом праве и материальные условия договора) обладают известной автономией по отношению друг к другу, а вовлекаемые на их основе различные регуляторы обычно взаимно дополняют друг друга, создавая целостное регулирование, что, впрочем, не исключает их частичное противоречие между собой. Что касается ограничений относительно допустимости привлекаемых сторонами для регулирования правоотношение нормативных массивов, то в позитивном плане это, как правило, ограничено пределами обязательственного статута; в негативном у них общий «родовой ограничитель» публичные интересы (различных правопорядков) в широком смысле слова. Эта группа ограничений на практике применяется государственными судами.
Вторая группа ограничений связана с соблюдением правил, входящих в публичный порядок. Оговорка о публичном порядке касается как избранного сторонами, так и иным образом определенного иностранного (с точки зрения соответствующего правоприменителя) права, в случае, если оно (либо его применение) в существенной степени несовместимо с основополагающими принципами общественного порядка. Результатом обращения к рассматриваемому ограничителю является также стопроцентное недопущение применения иностранного права, либо непризнание основанного на его нормах судебного (арбитражного) решения в определенной национальной правовой системе.
Третья группа ограничений «автономии воли» связана с концепцией применения «императивных норм». Данная концепция направлена, по сути, против любого иностранного права, ибо предполагает в каждом случае проверять правоотношение на его связанность с «заинтересованными» правопорядками, выявляя в них соответствующие «сверхимперативные» положения для последующего их применения, причем независимо от «добросовестности» выбора применимого права.
В результате происходит не полное отвержение избранного права, а выборочная замена либо дополнение отдельных его положений (институтов) на основе привлечения и применения определенных императивных (сверхимперативных) норм (включая публично-правовые) из правопорядков, интересы которых будут признаны обоснованными в конкретном деле.
Последний механизм может выступать и в роли ограничителя в применении материальных условий договора, если таковые противоречат «защитительным» нормам упоминаемых правопорядков.
Что касается ограничителей «свободы договора», то, например, в гражданском праве России (подобный общий запрет, впрочем, известен всем развитым правопорядкам) содержится универсальный принцип запрета злоупотребления правом.
В рамках отмечаемой исследователями тенденции «публицизации» наблюдается перераспределение значимости отдельных ограничителей (снижение значения оговорок о публичном порядке и обходе закона при повышении значения учета различных императивных норм). Как уже подчеркивалось, общее родовое основание всех подобных ограничений публичные интересы. Ориентир правового воздействия нахождение оптимального соотношения между различными частными и некоторыми публичными интересами (включая интересы различных национальных правопорядков, которые в той или иной мере затрагиваются реализацией установлений, регулирующих правоотношение, в том числе применением тех регуляторов, которые были вовлечены в этот процесс сторонами правоотношения). Тенденции «публицизации» можно в целом оценивать как попытку корректировки баланса указанных интересов.
Подводя некоторые итоги сравнительного анализа «свободы договора» и «автономии воли» следует отметить, что эти категории при их близости определяют правоотношения сторон из внешнеэкономической сделки в различных плоскостях (системах координат). «Свобода договора» предполагает включение в текст договора любых условий. При «автономии воли» речь идет о выборе системы норм, которые не являются и не становятся частью самого договора, но регулируют взаимоотношения сторон этого договора.
Третий существенный блок вопросов, определяемый участниками любой сделки международного финансового лизинга (как и любой внешнеэкономической сделки), который может иметь решающее значение для ее судьбы это выбор органа и способа разрешения споров, ведь, как указывалось ранее, свободный выбор права может быть ограничен, а в случае отсутствия выбора права сторонами сделки или признания его недействительным, применимое право определяется органом, рассматривающим спор. Важно отметить, что последние международные тенденции в этой области проявляются в том, что арбитраж вправе не прибегать к коллизионным нормам какой-либо правовой системы, а непосредственно применить материально-правовые нормы, которые представляются арбитрам наиболее подходящими в конкретных обстоятельствах. Подобное изменение подходов к определению применимого права, минуя определение применимых коллизионных норм, вызывает неоднозначную реакцию как в практике, так и в доктрине, тем не менее, постепенно находит все более широкое воплощение.
Таким образом, в общем виде, неразрывная связь (взаимодействие) трех рассматриваемых элементов внешнеэкономической сделки при их практической реализации заключается в следующем:
«Выбор органа и способа разрешения споров» ведет к тому, что этот орган, руководствуясь собственными процессуальными правилами, может «скорректировать» выбор применимого права (а если он не сделан определить применимое материальное право на основе соответствующих коллизионных норм или непосредственно). Затем путем сопоставления различных положений, имеющих статус материальных условий контракта и норм применимого права (в виде основной части которых так или иначе может выступать международная конвенция), определяется допустимость и иерархия регуляторов, отвергается либо ограничивается их применение в той степени, в которой они нарушают публичные правила (в широком смысле слова) тех национальных правопорядков, интересы которых, по мнению суда (арбитража), затрагиваются.
Предваряя обзор национальных норм, полагаю (отчасти, в продолжение темы правовых новаций), уместным сказать несколько слов о единообразном коллизионном регулировании, введенном в национальное законодательство стран ЕС Римской конвенцией 1980 г. «О праве, применимом к договорным обязательствам».
Римская конвенция определяет применимое право практически для всех внешнеэкономических договоров в отношении в т.ч. толкования и исполнения договора, ненадлежащего исполнения и причиненных убытков, прекращения договора и последствий признания его недействительным.
В свою очередь, страной, с которой договор наиболее тесно связан в отношении большинства обязательств (в том числе лизинговых), считается страна, в которой находится контрагент, обязанный исполнить характерные для данного контракта условия (общая презумпция). Что касается сделок с недвижимостью (в том числе лизинга недвижимости), то они согласно п. 3 ст. 4 Римской конвенции 1980 года, считаются наиболее тесно связанными со страной, где эта недвижимость находится (специальная презумпция).
Известно, что законодательство практически всех стран СНГ и ряда европейских стран в отсутствие соглашения сторон о подлежащем применению праве для большинства внешнеэкономических сделок (в том числе, купли-продажи и найма имущества) устанавливает применение права страны, где учреждена, имеет место жительства или основное место деятельности сторона, которое осуществляет исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора.
Основным недостатком закона места совершения сделки, который являлся одним из основных китов классического международного частного права стало то, что с развитием современных технических средств связи и доступа к информации, включая Интернет, все большее число договоров заключается между сторонами без их личных встреч в определенном месте.
Применительно к лизингу следует учитывать то, что в значительном ряде стран договор лизинга рассматривается как разновидность обязательств по передаче имущества во временное пользование. Поэтому представляет интерес наличие различных субсидиарных коллизионных подходов, используемых при определении применимого права для обязательств купли-продажи и найма имущества в законодательстве Литвы, Мексики, Польши, Чехии. Подобные презумпции «тесной связи» имеются в Римской конвенции 1980 года, Законе о новом регулировании международного частного права ФРГ 1986 года, швейцарском Законе о международном частном праве 1987 года, Законе применительно к регулированию отношений международного частного права Румынии 1992 года, грузинском Законе о международном частном праве 1998 года, Модельном ПС для стран СНГ и в разделе VI «Международное частное право» части третьей Гражданского кодекса РФ. Так, ПС РФ помимо общего провозглашения субсидиарного применения принципа «наиболее тесной связи», используемого ко всем правоотношениям с иностранным элементом при невозможности определить применимое право (п. 2 ст. 1186), специально устанавливает его применение к договорным обязательствам при отсутствии выбора права сторонами (п. 1 ст. 1211). При этом, как и в иных перечисленных новых континентальных кодификациях, «наиболее тесной связью» преимущественно считается связь с правом стороны, исполнение которой имеет решающее значение для исполнения договора.
Как видим, несмотря на снижение роли традиционных коллизионных привязок, те юридические связи, которые лежат в их основе, включая места нахождения субъектов правоотношения, расположения объекта (объектов), заключения или исполнения акта и т.п. в той или иной степени и форме будут использоваться правоприменительным органом при отыскании права, наиболее тесно связанного с правоотношением или наиболее подходящего (благоприятного) права.
Это позволяет сделать вывод о том, что к лизинговым отношениям, выходящим за пределы одного государства, определение применимого права для тех договоров и в той части, в которой они не регулируются Оттавской конвенцией 1988 года, на основе традиционных подходов, в силу показанных особенностей этих отношений, способно вылиться в сложную и противоречивую процедуру, итогом которой может стать неадекватный и неоднозначный результат. Поэтому, в подобной ситуации выбор судом или арбитражем материального права, наиболее тесно связанного с правоотношением, или наиболее благоприятного права представляется предпочтительным.
Теперь обратимся к вопросу применения унифицированного материально-правового регулирования международного финансового лизинга. Следует отметить, что сфера действия Оттавской конвенции 1988 г. по кругу лиц определяется в статье 3, исходя из места нахождения субъектов сделки международного финансового лизинга и их отношений с государством-участником Конвенции.
Известно, что для применения большинства международных конвенций, регулирующих частно-правовые отношения, во-первых, необходимо наличие в этих отношениях определенным образом выраженного иностранного элемента, т.е. требуется, чтобы сделка имела соответствующим образом проявляющийся международный характер. Во-вторых, на субъекта сделки так или иначе должны распространяться нормы данной конвенции.
При определении международного характера лизинговой сделки в качестве критерия Конвенция закрепила факт нахождения двух ключевых (из трех) ее участников лизингодателя и лизингополучателя в разных государствах. В противном случае сделка не признается международной с точки зрения Конвенции. Место нахождения поставщика при этом не имеет значения.
Такое разграничение субъектно-территориальной сферы применения Конвенции к сделке финансового лизинга, которая может считаться «международной» близко к Венской конвенции 1980 года (статьи 1 и 10 (а)) и Конвенции УНИДРУА о представительстве в международной купле-продаже товаров 1983 г. (далее Женевской конвенции 1983 г.) ст. (2(1) и 8(а)).
Значительное число зачастую противоречивых интерпретаций имеет употребляемый в текстах многих международных документов, унифицирующих правила в сфере международной торговли, термин, обозначающий место нахождения (деятельности) контрагентов (участников сделки). Эта проблема усугубляется адекватностью его перевода и толкования с официальных языков конвенций на национальные языки стран-участниц, языки страны судебного или арбитражного рассмотрения спора, возникающего из отношений, к которым возможно применение соответствующих конвенций.
В официальном тексте Конвенции на русском языке английский термин «place of business» (дословно место осуществления бизнеса) переводится как «коммерческое предприятие». Подобный перевод указанного термина, встречающийся в русских текстах многих международных документов, на наш взгляд, не совсем удачен.
Это связано с тем, что в российском законодательстве термин «предприятие» используется для обозначения как субъектов, так и объектов права. Так, ГК РФ признает одним из видов юридических лиц государственные, муниципальные, а также казенные предприятия (ст.ст. 113, 115). Статья 132 ГК РФ среди объектов гражданских прав выделяет предприятие как имущественный комплекс, используемый для осуществления предпринимательской деятельности. В состав указанного комплекса включаются все виды имущества, предназначенного для деятельности предприятия: земельные участки, сооружения, оборудование, инвентарь, сырье, продукция, иные материальные и нематериальные активы, долги предприятия и т.д.
Если говорить о понимании словосочетания «коммерческое предприятие» в смысле «коммерческая организация», то думается, что оно также не отражает смысла, который вкладывали разработчики. Ведь коммерческая организация, зарегистрированная в одной стране, может, например, иметь филиалы и представительства во многих других странах, либо осуществлять деятельность за рубежом в иных формах. Во многом близкой к последнему варианту является квалификация лизинговой сделки как «международной» в Законе РФ о лизинге, который в качестве критерия «международности» сделки использует понятие «резидентность», исходя прежде всего из государственной (национальной) принадлежности лизингодателя и лизингополучателя. Подобное понимание не отвечает смыслу Конвенции.
Ряд комментаторов Венской конвенции 1980 года, содержащей идентичную норму, полагает, что ее авторы имели ввиду «постоянное деловое учреждение и что ни склад, ни офис агента продавца не подпадают под понятие коммерческое предприятие».
Итак, вторым необходимым условием применения Конвенции является определенная связь всех субъектов «лизинговой сделки», либо входящих в нее договоров поставки и собственно лизинга с государством-участником Конвенции. Эта связь может проявляться в двух основных вариантах, из которых для применения Конвенции достаточно одного:
Коммерческие предприятия, имеющие решающую связь с соответствующим договором, каждой из трех сторон сделки (арендодателя, арендатора, продавца) находятся в государствах участниках Конвенции;
Оба договора, входящие в лизинговую сделку (поставки и непосредственно лизинга), регулируются правом государства, являющегося участником Конвенции.
При первом варианте правоприменительные органы государств участников Конвенции применяют Конвенцию непосредственно, независимо от действующих в них коллизионных норм.
Второй вариант, при котором, как договор поставки, так и договор лизинга регулируются правом одного из государств участников Конвенции, не означает, что оба договора обязательно должны регулироваться правом одного и того же государства участника Конвенции, ибо применение к договорам права любого ее участника, приводит к применению Конвенции.
Важным требованием при применении Конвенции в разных правовых системах является правильное понимание ее положений; этой проблеме посвящена ст. 6. Положения данной статьи практически полностью повторяют положения ст. 7 Венской конвенции 1980 года. Выделено четыре аспекта, которые необходимо принять во внимание при толковании положений Конвенции: во-первых, предмет и цели Конвенции; во-вторых, ее международный характер; в-третьих, необходимость содействия достижению единообразия в ее применении; в-четвертых, необходимость соблюдения добросовестности в международной торговле. Первый аспект как предпосылка следующих подчеркивает то, что прежде всего хотели видеть государства-участники в создаваемой Конвенции. Эта как бы первоначальная воля участников закреплена в преамбуле в виде наиболее общих начал, раскрывающих идею Конвенции. Эти начала важны тем, что могут сопоставляться в каждом конкретном случае применения Конвенции (а особенно, при субсидиарном применении национальных материальных норм) с целью выявить либо сделать более очевидными возможные отступления при толковании и применении Конвенции. Второй и третий аспекты взаимосвязаны, ибо из международного характера документа объективно вытекает необходимость его единообразного применения. Обращение к этим аспектам при толковании понятий Конвенции предполагает отказ от применения несочетаемых указанным аспектам подходов, выработанных и практикуемых в тех или иных национальных системах права. Четвертый аспект, указывающий на соблюдение добросовестности при толковании Конвенции, вытекает из известной национальному праву многих стран доктрины «добросовестности».
В Российской Федерации, согласно п. 4 ст. 15 Конституции РФ и ст. 7 Гражданского кодекса РФ, общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ являются составной частью правовой системы. Если международным договором установлены иные правила, чем те, которые предусмотрены законодательством применяются правила международного договора. В отечественной науке международного частного права сложилась концепция автономности международного договора в рамках национальной правовой системы, в которую он входит. Из автономности международного договора в рамках правовой системы государства следует недопустимость использования тех норм внутригосударственного права, которые противоречат общим принципам международного договора, на которых он основан. Это же относится и к разъяснениям Верховного суда РФ и Высшего арбитражного суда РФ о порядке применения в судебной практике норм российского гражданского законодательства, когда такие нормы используются субсидиарно к отношениям, регулируемым международным договором. Целью таких разъяснений не является и не может являться корректировка обязательств России, принятых по международному договору.
Подводя итог, проведенному в данном параграфе исследованию можно сделать вывод о том, что такие категории как «свобода договора» и «автономия воли» при их близости определяют правоотношения сторон из внешнеэкономической сделки в различных плоскостях (системах координат). «Свобода договора» предполагает включение в текст договора любых условий. При «автономии воли» речь идет о выборе системы норм, которые не являются и не становятся частью самого договора, но регулируют взаимоотношения сторон этого договора.
Поэтому к лизинговым отношениям, выходящим за пределы одного государства, определение применимого права для тех договоров и в той части, в которой они не регулируются Оттавской конвенцией 1988 года, на основе традиционных подходов, в силу показанных особенностей этих отношений, способно вылиться в сложную и противоречивую процедуру, итогом которой может стать неадекватный и неоднозначный результат. В подобной ситуации выбор судом или арбитражем материального права, наиболее тесно связанного с правоотношением, или наиболее благоприятного права представляется предпочтительным.
Глава 2. Отдельные элементы сделки международного финансового лизинга
§1. Стороны сделки международного лизинга. Порядок заключения
Как было уже отмечено выше, особенностью лизинговых правоотношений является то, что здесь есть как минимум три субъекта лизинга: лизингодатель, лизингополучатель и продавец (этот перечень дан в ст. 4 Федерального Закона «О финансовой аренде (лизинге)»), а сторон договора лизинга только два: лизингодатель и лизингополучатель. Здесь нужно учесть, что Федеральный Закон «О финансовой аренде (лизинге)» под понятием "лизинг" имеет в виду совокупность экономических и правовых отношений, возникающих в связи с реализацией договора лизинга (ст. 2 Закона), поэтому субъектами лизинга могут быть все лица, которые "помогают" сторонам договора лизинга в его осуществлении. Разумеется, помимо сторон самого договора это должен быть продавец, осуществляющий продажу имущества, передаваемого в лизинг, а также могут быть залогодатель, займодавец, поручитель и иные лица, оказывающие возмездные услуги сторонам лизинга. Причём продавец, помимо сторон договора, является обязательным участником лизинга в силу требования законодательства, а остальные участники - факультативными.
В одном из видов лизинга - возвратном лизинге, продавец выступает одновременно в роли лизингополучателя и продавца. Только в этом частном случае в лизинге существуют два участника: лизингодатель и лизингополучатель, он же продавец. В остальных случаях совмещение обязательств участников лизинга невозможно. Правда в судебной практике встречался случай подтверждения судом возможности для лизингодателя одновременно являться дилером продавца (остаётся неясным вопрос считается ли дилер продавца сам продавцом или нет). Так в 2011 году при рассмотрении спора о признании договора финансового лизинга недействительным между рыболовецкой артелью (колхозом) им. Курмынгазы (истцом от Кыргызтана) и АООТ «Астраханьагропромтехника» (ответчиком РФ) на основании совмещения ответчиком функций лизингодателя и дилера продавца АО «Росагроснаб» решением Арбитражного суда Астраханской области в иске было отказано, поскольку, по мнению суда, заключённый между истцом и ответчиком договор финансового лизинга не противоречит Закону и ст. 173 Гражданского кодекса Российской Федерации.
Теперь раскроем вопросы, связанные со сделками международного лизинга. Данные сделки решаются с учетом положений международного права. Существуют три возможных варианта права применимого к лизинговым операциям данного вида:
Право страны, избранное сторонами сделки. Применяется, если стороны определили право при совершении сделки, либо в результате последующего соглашения сторон. Здесь не существует никаких ограничений в выборе. Это может быть как право страны лизингодателя или лизингополучателя, так и право любой другой страны.
Оттавская Конвенция УНИДРУА о международном финансовом лизинге. Используется, если лизингодатель и лизингополучатель находятся в странах-участницах Конвенции или, если договоры лизинга и поставки предмета лизинга регулируются правом одной из стран-участниц Конвенции.
Право страны лизингодателя. Применяется в случаях, когда сделка не регулируется Конвенцией, и стороны не определили применимое право. Следовательно, российское законодательство о лизинге будет применяться к сделкам международного лизинга, где российским юридическим лицом является лизинговая компания.
Как говорилось выше, при разработке российского законодательства были использованы многие нормы, закрепленные в Оттавской конвенции.
В случае применения к договорам международного лизинга права Оттавской конвенции необходимо учитывать следующие различия, которые имеются в регулировании лизинга российским законодательством и Конвенцией:
договор лизинга по Конвенции должен быть заключен к моменту приобретения оборудования, хотя допускается и более позднее его заключение. Российское законодательство о лизинге вообще не рассматривает этот вопрос;
некоторые различия в видах имущества, которое может быть предметом лизинга. По Конвенции предметом лизинга может быть комплектное оборудование, средства производства и иное оборудование. Конвенция не предусматривает передачи в лизинг, например, предприятия, что является допустимым по нормам российского законодательства;
сроки договора лизинга. По Конвенции совокупные лизинговые платежи по лизинговому соглашению должны соответствовать всей или существенной части амортизации оборудования;
при существенном нарушении договора лизингополучателем лизингодатель правомочен потребовать ускоренной выплаты лизинговых платежей, если это предусмотрено договором, или расторгнуть договор с направлением заблаговременного уведомления лизингополучателю.
В последнем случае - истребовать оборудование из владения лизингополучателя и взыскать убытки. Критерием для определения размера убытков является разница между суммой, которую мог получить лизингодатель при надлежащем выполнении лизингополучателем договора, и фактически полученными суммами. Исследование свода унифицированных правил позволяет указать, что его авторы исходили из признания финансового лизинга самостоятельным правовым институтом, трехсторонней сделкой sui generis. Это проявилось, в частности, и в сформулированном положении преамбулы о том, что "правовые нормы, регулирующие традиционный договор аренды, нуждаются в адаптации к самостоятельным трехсторонним отношениям, возникающим из сделки финансового лизинга".
Так, характеризующая лизинг соответствующая фраза из преамбулы "distinctive triangular relationship" (с учетом значений термина distinctive - отличительный; особый), переведенная как "особые трехсторонние отношения", в сравнении с ее аналогом, зафиксированным в тексте Конвенции на русском языке, - "самостоятельные трехсторонние отношения" - представляется достаточным обоснованием выдвинутого тезиса. Вследствие вышеизложенного кажется допустимым для обозначения сторон договора лизинга использовать термины лизингодатель и лизингополучатель (приводимые в английском варианте как the lesser и the lessee) в отличие от текста Конвенции на русском языке, где, следуя терминологии Гражданского кодекса РФ, обозначенную выше, его участники именуются арендодатель и арендатор.
Анализ норм позволяет констатировать следующее:
Положения настоящей Конвенции регулируют лишь сделки финансового лизинга, оставляя за пределами сферы своего применения оперативный лизинг, что особо явствует из содержания абз. в) п. 2, установившего зависимость между расчетом периодических платежей и амортизацией всей или существенной части стоимости оборудования, а также, в некоторой степени, - п. 4, в частности, в связи с возможностью использования в ряде случаев конструкции договора проката для регламентации отношений оперативного лизинга.
Определение сделок финансового лизинга (п. 1 ст. 1) закрепляет их трехсторонний характер.
Признана неразрывная связь двух договоров, единство которых рождает сделку финансового лизинга. Причем главная роль в данной системе отношений отведена договору лизинга. Именно с содержанием этого договора связаны и из него проистекают все существенные условия договора поставки.
Активную позицию в данной сделке занимает лизингополучатель, который определяет необходимое оборудование и указывает его поставщика, влияет на согласование иных условий договора поставки в той мере, в которой они затрагивают его интересы. Функции же лизингодателя сведены преимущественно к финансированию.
Согласно абз. б) п. 2 поставщик должен быть осведомлен о намерениях лизингодателя предоставить оборудование лизингополучателю на условиях договора лизинга, в связи с которым это имущество и приобретается лизингодателем.
Оборудование может быть приобретено последним как до, так и непосредственно после заключения договора лизинга, иными словами, в Конвенции отсутствует жесткий ограничительный алгоритм действий сторон при совершении сделки финансового лизинга.
В соответствии с п. 4 ст. 1 оборудование предоставляется лизингополучателю для целей, не связанных с личным, семейным, домашним использованием, то есть предназначено для использования его в производственной, торговой или иной профессиональной деятельности лизингополучателя, ибо иное означает нераспространение действия Конвенции на подобного рода сделки. В данном случае речь идет об установленном п. 4 ст. 1 исключении из сферы действия Конвенции по признаку "цель использования" лизингового имущества, что подчеркивает и направленность института в целом. Специфика договорной модели, закрепленной в Конвенции, непосредственное свое отражение находит также в ее нормах, содержащих конкретизацию основных прав и обязанностей субъектов лизинга. В связи с этим не вызывает сомнений концептуальная значимость норм п. 1 ст. 8 Конвенции. Диспозитивная норма абз. а) п. 1 ст. 8 закрепила положение о том, что лизингодатель освобождается от всякой ответственности перед лизингополучателем в отношении оборудования. Настоящее правило демонстрирует последовательный характер и завершенность в этом смысле конструкции сделки финансового лизинга в целом. Данная норма развивает положение абз. а) п. 2 ст. 1 о том, что лизингополучатель определяет оборудование и выбирает поставщика, не полагаясь в первую очередь на опыт и суждение лизингодателя. Последний, таким образом, являясь юридическим собственником лизингового имущества и осуществив финансирование его приобретения, не принимает участия в выборе поставщика и определении имущества, в котором нуждается лизингополучатель.
Возложение в таком случае на лизингодателя ответственности было бы несправедливым и не соответствующим логике построения упомянутой конструкции в Конвенции. Поэтому объяснимым является исключение из общего правила об освобождении лизингодателя от ответственности.
Итак, ответственность последнего перед лизингополучателем в отношении лизингового имущества не исключается в случаях, когда лизингополучателю причинены убытки вследствие того, что он полагался на опыт и суждение лизингодателя, и вследствие вмешательства последнего в выбор поставщика или спецификаций оборудования (абз. а) п. 1 ст. 8). Освобождается лизингодатель и от ответственности в отношении третьих лиц в случае причинения оборудованием вреда их жизни, здоровью или имуществу (абз. б) п. 1 ст. 8).
Положения п. 1 ст. 8 конкретизированы в п. 1 ст. 10, уточняющем, что обязанности поставщика по договору поставки распространяются и в отношении лизингополучателя, как если бы последний являлся стороной такого договора, а оборудование поставлялось непосредственно ему. Данная норма, подчеркивающая своеобразие лизинговых отношений, созвучна правилу абз. б) п. 2 ст. 1 об обязательном уведомлении поставщика о том, что имущество приобретается специально для предоставления его на условиях договора лизинга определенному лизингополучателю.
Очевидно, что формулировка п. 1 ст. 10 Конвенции нуждается в дополнительном пояснении, прежде всего, двух важных аспектов, что и было сделано авторами Конвенции в ст. 10. Во-первых, п. 1 ст. 10 не исключил возможность предъявления поставщику подобного рода требований и стороной договора поставки - лизингодателем, что, в свою очередь, не исключает возможности предъявления одного и того же требования к поставщику двумя лицами одновременно. Конвенция, учитывая последствия такой ситуации, исходит из того, что поставщик не несет ответственности одновременно перед лизингодателем и лизингополучателем за один и тот же ущерб (п. 1 ст. 10), воплощая в данной норме тем самым один из ключевых принципов юридической ответственности. Во-вторых, так как по смыслу п. 1 ст. 10 статус лизингополучателя приравнивается к статусу стороны договора поставки и, соответственно, последний наделяется в отношении поставщика рядом правомочий, корреспондирующих обязанностям данного контрагента, закономерной кажется постановка вопроса о границах осуществления лизингополучателем таких правомочий. Ведь абсолютное тождество объема прав лизингополучателя и лизингодателя в вышеизложенном качестве, вероятно, привело бы к умалению роли последнего как стороны договора поставки. Думается, что оптимальное решение было найдено и сформулировано в п. 2 ст. 10, который, не отступая, как представляется, от цели поддержания справедливого равновесия интересов различных сторон сделки и учитывая при этом специфику имущественных отношений, складывающихся при лизинге, предусмотрел, что лизингополучатель не вправе расторгнуть договор поставки без согласия лизингодателя.
В полной мере соответствует указанным целям и самостоятельное требование о недопустимости нарушений прав лизингополучателя, вытекающих из договора поставки, путем внесения изменения в любое условие этого договора, одобренное предварительно лизингополучателем, если только он не дал согласия на такое изменение (ст. 11).
К числу традиционных обязанностей лизингополучателя относятся обязанности, связанные с использованием лизингового имущества и его возвратом по истечении срока договора, которые зафиксированы в ст. 9 Конвенции. Здесь указывается на необходимость проявления "надлежащей заботы" в отношении оборудования, использования его "разумным образом", поддержания и возврата в состоянии, в котором имущество было предоставлено лизингополучателю, с учетом нормального износа и тех изменений, которые были согласованы сторонами.
Одним из важных аспектов, требующих проработки в ходе согласования условий договора, является условие о возможности выкупа лизингополучателем объекта лизинга. Следует отметить, что оценка природы опциона на покупку имущества лизингополучателем по истечении либо до истечения срока договора относится к категории вопросов, подход к которым в различных национальных законодательствах является подчас диаметрально противоположным.
Выработка взаимоприемлемой позиции воплотилась в п. 3 ст. 1, предусматривающем, что Конвенция применяется независимо от того, есть ли у лизингополучателя, либо приобретет он или нет впоследствии право купить оборудование или продолжить пользоваться им на условиях аренды в последующий период, и независимо от того, уплачиваются или нет номинальная цена или периодические платежи. Обратим внимание на неточность перевода фразы "...or to hold it on lease for a further period...", содержащейся в п. 3 ст. 1 текста Конвенции на английском языке и звучащей в официальном тексте Конвенции на русском языке как "... или продолжить пользоваться им на условиях лизинга в последующий период..." Представляется, что подобная терминологическая замена недопустима. В английском языке для обозначения понятий лизинг и аренда существуют два отдельных термина, соответственно - "leasing" и "lease". Это же находит подтверждение и в тексте Конвенции на английском языке, где понятие лизинг обозначено английскими терминами "financial leasing transaction", "leasing agreement"(сделка финансового лизинга, договор лизинга), применительно к аренде же употреблен термин "lease". Важно подчеркнуть, что речь идет о терминологической замене, чреватой серьезной юридической погрешностью. Отношения, возобновляемые сторонами договора лизинга по истечении его срока, было бы ошибочным считать лизинговыми, так как они не соответствуют понятию лизинга, предусмотренному п. 1 ст. 1 Конвенции, а также основным чертам, характеризующим эту сделку. Поскольку возобновляемые отношения представляют собой предоставление одним лицом имущества для временного использования другому лицу за плату, их следует именовать арендными, а договор, опосредующий эти отношения, - договором аренды. Кроме того, использование в тексте Конвенции на английском языке терминов "leasing" и "lease" обособленно - еще одно доказательство самостоятельности существования понятий, обозначенных этими терминами, различия их юридической природы.
Вопросы ответственности сторон договора лизинга за нарушение своих договорных обязательств, их права в случае таких нарушений со стороны контрагентов, достаточно детально прописываемые обычно в соглашениях, нашли отражение и в Конвенции. Последствия неисполнения, а также ненадлежащего исполнения договора лизингодателем и лизингополучателем регламентируются соответственно ст. 12, 13 Конвенции.
В случаях, когда лизингополучатель решит воспользоваться правом расторжения договора лизинга, он согласно п. 4 ст. 12 вправе требовать возврата периодических платежей, иных сумм, выплаченных лизингодателю авансом. За последним при этом остается право вычесть из упомянутых сумм разумную стоимость тех выгод, которые лизингополучатель извлек из оборудования.
П. 3 ст. 12 предусмотрел право лизингополучателя приостановить выплату лизинговых платежей до тех пор, пока лизингодатель не предоставит оборудование, соответствующее договору поставки, либо пока лизингополучатель не утратит право на отказ от оборудования.
Ст. 13 Конвенции, регулирующая вопросы ответственности лизингополучателя за нарушение договора лизинга, в п. 2 выделяет особо случаи существенного нарушения, в то время как в п. 1 затрагивает нарушения договора вообще, которые, вероятно, в сравнении с первыми, можно условно обозначить как "несущественные".
Более серьезные правовые последствия предусмотрены в п. 2 ст. 13, если нарушения лизингополучателя существенны. При этом лизингодатель вправе также потребовать досрочной выплаты сумм будущих периодических платежей (если это предусмотрено договором лизинга) либо может расторгнуть договор. Однако согласно п. 5 ст. 13 ни одно из упомянутых в п. 2 ст. 13 прав лизингодатель не может реализовать, не предоставив лизингополучателю разумную возможность устранить допущенные им нарушения, насколько это возможно, посредством специального уведомления.
Воспользовавшись правом на расторжение договора лизинга в случае его существенного нарушения контрагентом, лизингодатель может, во-первых, восстановить владение оборудованием и, во-вторых, потребовать возмещения убытков в таких суммах, которые поставили бы его в положение, в котором бы он оказался при надлежащем исполнении договора лизингополучателем.
Если речь заходит относительно требования лизингодателя о возмещении ему причиненных нарушением договорных обязательств убытков, то важно учесть, что последний не вправе предъявлять данное требование в той степени, в которой он не принял все разумные меры для их уменьшения.
§2. Содержание сделки международного финансового лизинга
Под содержанием обязательственного правоотношения, как известно, понимается совокупность субъективных прав и обязанностей его участников, предопределяющая их поведение в рамках этого правоотношения.
В предыдущих разделах диплома рассматривалась сложность и многогранность отношений, складывающихся из сделки международного финансового лизинга. Подчеркивалась многовариантность ее содержания в зависимости от применения тех или иных регуляторов, предопределяемого многими обстоятельствами. Значительное число компонентов содержания сделки международного финансового лизинга формулируются ее участниками. Это связано, в том числе и с диспозитивным характером основных положений и лаконичностью Оттавской конвенции 1988 г.
Важнейшим фактором, определяющим права, обязанности и ответственность участников международной лизинговой сделки, являются материальные условия договора. В этой связи следует еще раз затронуть тему «типовых проформ (формуляров)», которые продолжают широко применяться (предлагаться к подписанию) лизинговыми компаниями. Как правило, использование подобных формуляров ставит Лизингополучателя в невыгодное положение по сравнению с лизингодателем, подрывает основы «свободы договора».
Достойным противовесом упомянутым формулярам явился разработанный под эгидой УНИДРУА и Европейской ассоциации лизинговых компаний типовой договор (руководство) по заключению сделок международного финансового лизинга, который весьма сбалансирован в установлении прав, обязанностей и ответственности участников сделки. Данный документ, в отличие от Оттавской конвенции 1988 г., более подробен, однако его задача не заменить, а дополнить установленное Конвенцией специальное регулирование.
Итак, рассмотрим права и обязанности участников сделки международного финансового лизинга, закрепленные в Оттавской конвенции 1988 г.; этим вопросам посвящена вторая глава Конвенции (ст.ст. 7-14).
Начнем с освещения прав лизингодателя, тем более, что перед исследованием его обязательственных прав следует упомянуть о принципе, обеспечивающем защиту вещных прав лизингодателя. Этот принцип, помимо рассмотренных положений ст. 4 о гарантиях прав лизингодателя относительно вещных прав обладателя недвижимости, на которой находится лизинговое оборудование, проявляется в ст. 7 Конвенции, открывающей ее вторую главу. Появление этой статьи было вызвано беспокойством международных лизингодателей о том, что внутреннее право стран лизингополучателей не всегда может уважать права собственников, когда необеспеченные кредиторы и попечители лизингополучателя при банкротстве последнего претендуют на лизинговое оборудование. Это привело к заключению, что Конвенция должна содержать меры, предназначенные для защиты этих прав. Между тем, устанавливается сохранение права собственности и иных вещных прав лизингодателя в отношении лизингового оборудования перед правами не любых третьих лиц, а только двух категорий. Это, во-первых, лица, назначенные управлять имуществом лизингополучателя при его банкротстве в интересах взыскателей (вне зависимости от того, как они именуются в законодательстве различных стран доверительными собственниками при банкротстве, конкурсными управляющими, ликвидаторами и т.п.); во-вторых, кредиторы лизингополучателя (включая тех из них, кто имеет выданные судом документы о наложении ареста либо взыскания на это оборудование).
Вместе с тем, национальное право ряда государств ставит действительность сохранения вещных прав в зависимость от соблюдения правил о публичном уведомлении. Вслед за этим п. 2 ст. 8 Конвенции гарантирует рассматриваемый приоритет, если по применимому праву данные права действительны только при соблюдении правил публичного уведомления.
Поскольку сделка международного финансового лизинга заключается между сторонами из разных странах, необходимо установить, какое право применяется в отношении требований публичного уведомления, чтобы лизингодатель имел приоритет над исполнением кредиторов-взыскателей. При предоставлении защиты вещным правам лизингодателя в Конвенции имеется набор правил для определения применимого права относительно публичного уведомления как необходимого условия предоставления приоритета перед имущественными претензиями отмеченных кредиторов.
Вопрос о применимом праве в отношении требований об уведомлении вызвал дискуссии, ибо мобильные свойства большей части оборудования не позволяли установить в качестве единой привязки привязку к «закону местонахождения имущества».
Пункт 5 специально подтверждает преимущественные права кредиторов в двух случаях: 1) когда лизинговое оборудование выполняет основанную на договоре или законе роль средства обеспечения исполнения обязательств (находится в залоге, удержании и т.п.); 2) в отношении любого права на задержание и отчуждение, специально установленного для водных судов и самолетов в соответствии с применимым правом.
Продолжая исследование прав лизингодателя, обратимся к проблеме их передачи. В первом пункте статьи 14 регулируется вопрос о передаче лизингодателем всех или части своих вещных прав на оборудование и о передаче всех либо части своих обязательственных прав по договору лизинга. Данная норма направлена на то, чтобы облегчить подобную передачу прав в тех правовых системах, которые имеют юридические ограничения (препятствия) в этой сфере. Вместе с тем, передачу лизингодателем своих прав затруднительно использовать как средство злоупотреблений, ибо второе предложение п. 1 ст. 14 предусматривает, что, во-первых, сохраняются все обязанности лизингодателя по договору лизинга; во-вторых, не изменяется ни природа лизингового договора, ни его правовой режим как они закреплены в Конвенции.
Это положение отразило мнение авторов, что невозможно было издавать законы, могущие способствовать обману на международном уровне. Подобным же образом, сделка финансового лизинга, первоначально заключенная как внутренняя и соответственно не подпадающая под регулирование Конвенцией, не может быть трансформирована в международную в смысле Конвенции просто вследствие передачи лизингодателем своих прав субъекту, находящемуся в ином, чем лизингополучатель, государстве .
Пункт 2 статьи 14 Конвенции, продолжая регулирование передачи прав, в некоторой степени уравновешивает возможности передачи прав, предоставленные лизингодателю п. 1 ст. 14, признанием права лизингополучателя на передачу права пользования оборудованием и любых других своих прав. В практике нередки случаи, когда в ходе исполнения договора экономическая обстановка изменяется, появляются новые обстоятельства, при которых первоначальный лизингополучатель так или иначе вынужден «сойти со сцены», что вполне объяснимо.
Таким образом, объем прав и обязанностей участников лизинговых отношений обладает определенной спецификой, которая объясняется влиянием на отношения лизингополучателя и лизингодателя, складывающиеся в связи с договором финансовой аренды, третьего субъекта лизинга - продавца. При характеристике прав и обязанностей участников лизинговых отношений особого внимания, по-нашему мнению, заслуживает возможность, предоставленная законодателем субъектам лизинга, самостоятельно определить в договоре объем прав и обязанностей сторон, установить особое распределение ответственности, рисков, оговорить основания и порядок прекращения договора. Указанная возможность оказывает благотворное влияние на развитие и формирование у хозяйствующих субъектов самостоятельности и инициативности в вопросах определения схемы взаимоотношений в процессе реализации лизинга, упорядочения этих отношений, снижение риска возникновения спора между сторонами.
§3. Ответственность участников сделки международного финансового лизинга
Теперь перейдем к раскрытию вопроса ответственности участников сделки международного финансового лизинга. Рассмотрим вопросы ответственности лизингодателя. Как уже указывалось, ст. 8 отражает общую философию, лежащую в основе Конвенции, конструируя важнейший элемент, определяющий особую природу финансового лизинга. Формулирование общего правила об освобождении лизингодателя от ответственности в отношении оборудования вполне резонно, ибо, как уже отмечалось, функции лизингодателя при исполнении начальной стадии сделки ограничиваются, как правило, ее финансированием. Вместе с тем, на лизингополучателя ложится «бремя выбора», что вполне объяснимо. Ведь последний предполагается лицом, имеющим намерение профессионально использовать оборудование, и кому как не ему быть заинтересованным в его надлежащей работе. Вместе с тем, больше других относительно специфики оборудования сведущ поставщик, а раз он сознательно поставляет оборудование, будучи осведомленным о последующей передаче его в лизинг, то естественно, что он является надлежащей стороной, от которой иные участники сделки вправе требовать возмещения в случае проблем с оборудованием.
Таким образом, ограждение лизингодателя от ответственности, связанной с выбором оборудования логично. В то же время, согласно, рассматриваемому п. 1 (а) ст. 8, из этого общего правила имеются исключения, сформулированные в оговорке, предваряющей диспозицию данной нормы. Указанная оговорка (гипотеза правовой нормы), содержащая условия ее применения, гласит: «Если иное не оговорено в настоящей Конвенции или в договоре лизинга...». Это, во-первых, делает норму диспозитивной; во-вторых, ограничивает случаи освобождения лизингодателя от той ответственности, которая предусматривается иными положениями Конвенции.
В предыдущем параграфе уже говорились о совместном правовом воздействии положений п. 2 (а) ст. 1 и п. 1 ст. 8, воздействии, во-первых, квалифицирующем, во-вторых, устанавливающим «возврат ответственности» в зависимости от степени вмешательства лизингодателя.
Пункт 1 (б) ст. 8 устанавливает освобождение лизингододателя от ответственности в отношении третьих лиц в случае причинения ущерба оборудованием их жизни, здоровью или имуществу. Ее предназначение в том, чтобы освободить лизингодателя от ответственности при использовании оборудования, т.е. предоставить ему иммунитет от ущерба, причиненнного оборудованием. Это освобождение, согласно п. 1(в), не касается ответственности лизингодателя, выступающего в каком-либо ином качестве, например, собственника. Пункт 2 ст. 8 закрепляет обязанность лизингодателя обеспечить лизингополучателю такое «спокойное владение», которое не будет нарушено каким-либо уполномоченным судом соискателем или обладателем преимущественного права или титула на предмет лизинга, за исключением случаев, когда это право, титул или претензия являются результатом действия или бездействия самого лизингополучателя.
Что касается соответствия использованной Россией оговорки отечественному законодательству, то поскольку п. 4 ст. 401 Гражданского кодекса РФ устанавливает ничтожность заключенных заранее соглашений об устранении или ограничении ответственности за умышленное нарушение обязательства, указанная оговорка была, по-видимому, необходима.
Таким образом, суммарный эффект рассматриваемых норм проявляется в следующем: если реализуется оговорка ст. 20, то п. 3 ст. 8 не применяется, и презюмируется наложение на лизингодателя гарантии п. 2 ст. 8. В правовой системе, которая не сделала оговорку по ст. 20, гарантия спокойного владения, даваемая п. 2 ст. 8 может быть исключена или видоизменена договором между лизингодателем и лизингополучателем, за исключением дефектов в собственности, полученных из-за умышленного действия, грубой небрежности или упущений лизингодателя. Однако, любая гарантия спокойного владения, даваемая по обязательному правилу применимого права, не может устранена посредством соглашения между сторонами. В соответствии с этим, чтобы определить степень гарантии лизингодателя на спокойное владение, необходимо прежде всего обратить внимание на пределы действия оговорки в договоре лизинга и затем уже на применимое право. Перейдем к анализу положений ст. 13, которая перечисляет основные возможные нарушения договора лизинга лизингополучателем, устанавливая и регламентируя ответные полномочия лизингодателя. Подобная детализация диапазона мер защиты, который открывается для лизингодателя, содержит и те элементы условий, которые иные применяемые регуляторы не должны сокращать. Императивность указанных положений устанавливается п. 2 ст. 5 Конвенции, согласно которому если применение Конвенции в целом не исключено (что допускается п. 1 ст. 5), то, стороны могут в своих взаимных отношениях отступать от тех или иных ее положений или вносить изменения в возможные их последствия, кроме положений, предусмотренных пунктом 3 статьи 8, абзацем (б) пункта 3 и пунктом 4 статьи 131.
Итак, в соответствии со статьей 13, меры защиты лизингодателя подразделяются на две категории: меры, которые можно осуществить в случае любого нарушения лизингополучателя, и, которые можно применить, если его нарушение является «существенным». Последствия первых трактуются в п. 1 ст. 13, а вторых в п. 2 ст. 13. При этом в данной статье (как и в других нормах Конвенции) не раскрывается содержание указанных терминов.
Такое положение вещей связано с рядом обстоятельств. Первое. Если потребительские сделки исключены из сферы Конвенции (п. 4 ст. 1), то можно считать, что стороны рассматриваемого здесь лизингового договора являются профессионалами. Второе. В данном типе лизинга, осуществляемом на международном уровне, понимание степени «нарушений» значительно различается при переходе от одной правовой системы к другой, от одного контракта к другому.
Существенный фактор исследуемой дифференциации лежит в степени кредитоспособности лизингополучателя: чем слабее его экономическое положение, тем в большей степени лизингодатель будет склоняться к описанию различных вариантов объективной стороны правонарушения.
Итак, «обычное» нарушение договора лизингополучателем дает лизингодателю право взыскать с первого сумму невыплаченной арендной платы, проценты и убытки; «существенное» же нарушение лизингополучателем договора, которое при прочих условиях предполагает, во-первых, предоставление лизингододателем лизингополучателю разумной возможности устранить нарушения и, во-вторых, неиспользование последним этой возможности, приводит к тому, что лизингодатель получает право: 1) потребовать досрочной выплаты сумм будущей арендной платы (в случае если такое право закреплено в договоре лизинга), или 2) расторгнуть договор лизинга и после этого получить оборудование из владения лизингополучателя и взыскать с него убытки. Размер взыскиваемых убытков должен обеспечить лизингодателю положение, которое существовало бы, если бы лизингополучатель выполнил все условия договора лизинга.
Другая мера защиты, предоставляемая лизингодателю после расторжения лизингового договора, основана на получении такой компенсации, какая может быть необходима, чтобы поставить его в положение, в котором он находился бы, если бы лизингополучатель законно выполнял свои обязательства. Однако сразу же встает вопрос: как следует измерить потери лизингодателя и соответственно размер компенсации в таких обстоятельствах? Его роль в сделке, как уже неоднократно подчеркивалось, все время является узко финансовой. В связи с этим, именно из-за нарушения лизингополучателя может произойти очень серьезный сбой в финансовых расчетах лизингодателя, хотя это не его вина. Лизингодатель оказывается сам с этого момента в неопределенной ситуации. Кроме того, эти обстоятельства могут повлечь за собой и другие различные проблемы, ответственность за которые с достаточными основаниями не может быть приписана лизингодателю. Целью Конвенции является гарант, что эффект компенсации, уплаченный в соответствии с п. 2(6) ст. 13, будет ставить лизингодателя в такое положение, при котором он получил бы абсолютно полное число периодических лизинговых платежей, обусловленных договором. Авторы Конвенции удержались от попытки расшифровать это более детально, хотя их основная идея здесь была в том, что «лизингодатель должен быть в состоянии вернуть себе количество, эквивалентное дисконтной величине (действующей в зависимости от конъюнктуры рынка) потерянной будущей лизинговой платы, после выдачи кредита, против той суммы, которую он мог бы получить от перемещения возвращенного оборудования в торговый оборот». Наконец, в связи с п. 2(6) ст. 13 следует заметить, что авторы Конвенции посчитали необходимым расшифровать, что компенсация, возвращаемая лизингодателем согласно рассматриваемому положению, учитывает его обязательства принять все приемлемые шаги для уменьшения своих потерь (сравн. п. 6 ст. 13).
Следует отметить, что регулирование денежных обязательств, является во многих странах предметом пристального контроля, давая судам широкую свободу действий в пересмотре сумм, фиксируемых сторонами в их договорах. Поэтому пункт 3 ст. 13, который следует понимать с учетом этого аспекта, никоим образом не стремится ущемить очевидное право судов рассматривать расторжение сделки между лизингодателем и лизингополучателем: этот пункт просто признает современную практику лизингодателей в стремлении четко определить размер возможных убытков. Суд, в случае возникновения спора, должен рассмотреть в первую очередь согласованные сторонами положения о способе, компенсации, выплачиваемой лизингополучателем после своего нарушения в соответствии с п. 2(6) ст. 13, чтобы иметь представление о предмете, который в зависимости от обстоятельств дела, делает компенсацию несоразмерной. Ясно, что рассмотрение этих факторов в суде и проведение соответствующей оценки будут сложными.
Действие п. 4 ст. 13 состоит в том, чтобы определить пределы мер защиты, которые вправе осуществить лизингодатель после нарушения лизингополучателя. Если лизингодатель расторгнул договор лизинга оборудования, то он уже не вправе приводить в исполнение положение этого договора о досрочной выплате будущих периодических платежей. Однако сумма таких периодических платежей может быть учтена при исчислении размера убытков в соответствии с абзацем б) пункта 2 и пунктом 3 настоящей статьи. Стороны не вправе отступать от положений настоящего пункта или вносить изменения в их последствия.
Признавая несправедливость, которая действовала бы, если позволить лизингодателю как извлечь пользу из такого «условия ускорения платежей», так и расторгнуть лизинговый договор (т.е. открыть путь для того, чтобы лизингодатель восстановил также владение оборудованием, которое он может затем продать и повторно отдать в аренду) п. 4 ст. 13 требует, чтобы он в таком случае выбирал между осуществлением одной или другой из этих мер защиты. Таким образом, если лизингодатель выбирает расторжение лизингового договора, ему тем самым воспрещается стремление настаивать на условии ускорения выплаты платежей. Однако даже если лизингододатель расторгнул лизинговый договор, считается, что величина будущих платежей должна быть принята во внимание в расчете компенсации в соответствии с п. 2(6) ст. 12. Это также раскрывается в п. 4 ст. 13. Наконец, следует заметить, что та же самая защита, которая дана лизингополучателю в отношении расторжения лизингодателем договора лизинга, на что указывалось ранее, дается лизингополучателю в соответствии с п. 5 ст. 13. Согласно этому положению лизингодатель может настаивать на таком условии только после того, как он вручил лизингополучателю уведомление о нарушении последним своих обязанностей по договору и предоставил разумный срок для их исправления.
В ст. 9 Конвенции достаточно емко формулируются известные еще из римского права правила обращения с полученным по договору найма имуществом, согласно которым наниматель вещи нес ответственность за сохранение физического качества вещи, но не за его неизменность, поскольку смысл заключался в использовании вещи, что предполагало ее естественный износ.
Статья закрепляет три основных критерия, которыми должен руководствоваться лизингополучатель при обращении с лизинговым имуществом. Первый проявлять надлежащую заботу более общее требование, предполагающее адекватное отношение к оборудованию, включая периоды, не связанные с его непосредственным использованием. Следующие два требования непосредственно связаны с извлечением из оборудования полезных свойств. П. 2 ст. 9 специально подчеркивает, что если лизингополучатель по истечении договора не воспользовался правом на покупку лизингового оборудования либо правом на его дальнейшее использование (что регулируется национальным законодательством и условиями договора), то он должен вернуть его в состоянии, описанном в п. 1 ст. 9 Конвенции.
В статье 10 развиваются принципы признания лизинга как единой трехсторонней сделки и принцип определяющей роли лизингополучателя в выборе оборудования и поставщика. Пункт 1 данной статьи корреспондирует положениям п. 1 ст. 8 Конвенции, освобождающего по общему правилу лизингодателя от ответственности в отношении оборудования. Эту ответственность несет перед лизингополучателем поставщик. Такое положение логически вытекает из уже указываемых обстоятельств о том, что именно с лизингополучателем поставщик определяет натуральные свойства оборудования и обсуждает различные технические подробности; осуществляет приемку оборудования и т.п.
Вместе с тем, указанные и прочие аспекты при анализе положений Конвенции вызывают определенные трудности. Ведь, как известно, между лизингополучателем и поставщиком нет прямых контрактных взаимоотношений. Способы, чтобы обойти эту проблему в различных правовых системах различны. В некоторых системах гражданского права договор поставки рассматривается как договор в пользу третьего лица (в данном случае лизингополучателя).
Однако, если лизингополучатель при истребовании компенсации от поставщика выступает в качестве уполномоченного лизингодателя, то он не вправе рассчитывать на большее, чем погашение номинальных убытков. То обстоятельство, что лизингополучатель не является стороной договора поставки, осложнило возможные пути решения этой проблемы.
В Конвенции принято во внимание необходимость отгородить поставщика от ответственности в отношении одного и того же ущерба дважды, то есть одновременно к двум иным участникам лизинговой сделки.
Статья 11 определяет степень, до которой действуют права лизингополучателя, исходящие из договора поставки, при изменении этого договора. Конвенция обеспечивает, чтобы права лизингополучателя, исходящие из договора поставки по Конвенции, не нарушались внесением изменений в любое условие договора поставки, первоначально одобренного лизингополучателем, если он только не дал согласия на такое изменение.
Пункт 1 статьи 12 среди вариантов возможного ненадлежащего исполнения договора лизингодателем в отношении лизингополучателя, Конвенция указывает: 1) непоставку оборудования; 2) поставку оборудования с нарушением сроков; 3) поставку оборудования, не соответствующего условиям договора. Достаточно одного обстоятельства из данного перечня для появления у лизингополучателя права отказаться от оборудования или расторгнуть договор лизинга. Вместе с тем, лизингодателю дается возможность исправить свое ненадлежащее исполнение путем повторного предоставления соответствующего договору поставки оборудование. При этом принимается во внимание, что лизингополучатель и лизингодатель связаны договором лизинга, а не поставки и что нормы, посвященные этому вопросу, малочисленны. Поэтому правоотношения сторон регламентируются соответствующим правом так, как если бы лизингополучатель являлся покупателем по договору поставки.
Еще одним средством защиты является установленное в п. 3 ст. 12 право лизингополучателя приостановить выплату периодических платежей по договору до момента поставки ему надлежащего оборудования либо в период действия права на отказ от оборудования.
Если оборудование не поставлено или лизингодатель не исправил ненадлежащее исполнение, п. 4 ст. 12 дает лизингополучателю право на основе расторжения лизингового договора компенсировать любые периодические платежи и другие суммы, выплаченные авансом. Тем не менее, ненадлежащее исполнение со стороны контрагентов иногда позволяет лизингополучателю в некоторой степени использовать оборудование, даже дефектное, хотя, вероятно, с меньшей производительностью, чем было предусмотрено сторонами в их договоре. Принимая во внимания эти обстоятельства, следующее предложение п. 4 ст. 12 устанавливает, что сумма, возмещаемая лизингополучателю в подобных случаях, снижается путем вычета «разумной стоимости тех выгод, которые лизингополучатель извлек из оборудования». При расчете компенсации учитывается срок и характер фактического пользования лизингополучателем дефектным оборудованием.
Таким образом, в ст. 12 декларированы следующие права лизингополучателя:
отказаться от оборудования;
приостановить периодические лизинговые платежи, пока лизингодатель не исправит свое ненадлежащее исполнение, в приведенных выше ограниченных обстоятельствах п. 3 ст. 12;
расторгнуть лизинговое соглашение, получив право на возврат денег.
В п. 5 ст. 12 специально подчеркивается, что «лизингополучатель не вправе предъявлять лизингодателю никаких других претензий за непоставку, просрочку в поставке или поставку несоответствующего условиям договора оборудования, если только это не явилось результатом умышленного действия или упущения лизингодателя».
Однако перечисленные права не абсолютны. Данный вопрос решается путем использования юридической фикции и ссылки к применимому праву. Согласно этому, в п. 2 ст. 12 установлено, что лизингодатель и лизингополучатель находятся в отношении продавец-покупатель и, что права лизингодателя и определенные права лизингополучателя являются «осуществляемыми таким же образом и могут быть потеряны при таких же обстоятельствах, как если бы лизингополучатель согласился купить оборудование у лизингодателя». Однако, право приостановить лизинговые платежи не связывается с эквивалентным правом покупателя по применимому праву; хотя оно теряется, если лизингополучатель не воспользовался правом отказа от оборудования. Следовательно, он до этой степени зависит от применимого права, регулирующего договор купли-продажи.
Таким образом, закрепляя возможность сторон самостоятельно определять некоторые условия договора, формулируя нормы закона как диспозитивные, законодатель позволяет субъектам лизинговых отношений учесть и защитить свои интересы, проявить свои возможности, обеспечивает стабильность законодательного акта.
Заключение
На основании проведенного исследования можно сделать следующие выводы:
1. Лизинг - прогрессивная и весьма перспективная форма сотрудничества хозяйствующих субъектов из различных стран; он представляет собой новый уровень их взаимодействия, далеко выходя за рамки просто нового способа сбыта оборудования. Использование лизинга среди прочего имеет инновационный и инвестиционный аспекты, влияет на занятость населения, изменяет некоторые парадигмы мышления относительно оценки таких представлений как, например, априорная ценность собственности. Как видим, лизинг - весьма непростой механизм, требующий очень тщательного и скрупулезного правового регулирования, учитывающего разные аспекты и связи этого явления, включая практические потребности развития.
. Вопрос о правовой природе международного финансового лизинга, о его месте в системе гражданско-правовых обязательств носит дискуссионный характер. Попытки определить юридическую природу лизинга с помощью известных институтов (например, с помощью института аренды, продажи в рассрочку, займа или поручения) приводит к тому, что какая-то часть отношений его участников остается за пределами этого института. В международном контексте проблемы, свойственные международному частному праву, особым образом накладываются на проблемы цивилистического понимания этого явления, что приводит к противоречивым выводам и в результате к сложной мозаике частноправовых регуляторов, вовлекаемых в сферу правового воздействия на лизинговые отношения, многовариантности подобного регулирующего воздействия. Это обусловлено, тем, что лизинговые отношения в разных странах рассматривались, учитывая национальные правовые традиции, как разновидность какого-либо известного договора, а нормы, его регулирующие, встраивались в те типичные массивы (группы) норм, которые, как представлялось, регулировали наиболее близкие (сходные) отношения. Поэтому одно и тоже явление приобрело различные национальные правовые формы. Это привело к многоаспектному коллидированию, особенно проявляющемуся на международном уровне.
. Внимание участников международной сделки лизинга должно быть обращено на то, чтобы по возможности, сформировать ее надлежащее со всех точек зрения регулирование, тем более, что для этого есть многие предпосылки. Безусловно, разнообразные фискальные (таможенные, валютные, налоговые) ограничения в различных странах могут препятствовать развитию лизинговых отношений, сдерживать их широкое использование как эффективной формы обмена. Их корректировка на государственном уровне является важной задачей.
4. Существует необходимость адекватной адаптации и гармонизации национальных частно-правовых систем в сфере международного финансового лизинга, начиная со специального закрепления базовых вопросов обязательственного статута лизинговой сделки и заканчивая вопросами надлежащего ее коллизионного регулирования. С большим вниманием следует отнестись к деятельности международных организаций, включая УНИДРУА, в сфере создания практических руководств по заключению лизинговых сделок, выходящих за пределы одного государства. Подобные типовые руководства, содержащие довольно детальное и сбалансированное регулирование, могут оказать большую помощь главным образом лизингополучателям.
. Учитывая различные варианты осуществления обязанности по передаче предмета лизинга, влияющие на распределение рисков случайной гибели и порчи имущества, для наибольшего обеспечения интересов участников лизинговых правоотношений в текст договора целесообразно включать одно из следующих положений: "а) обязательство по доставке предмета лизинга осуществляет лизингодатель, если по договору лизинга и договору купли-продажи, заключенному во исполнение договора лизинга, предмет лизинга подлежит передаче приобретателю в месте нахождения товара; б) если по договору купли-продажи предусмотрена обязанность продавца передать товар путем сдачи его перевозчику без обязательства по доставке, установлена предоплата предмета лизинга, риск случайной гибели или порчи товара до момента его получения лизингополучателем несет продавец; в) обязанность по доставке товара лизингополучателю до места его эксплуатации возлагается на продавца."
6. Характеризуя специфику возложения ответственности на лизингодателя, отметим, что за чертой правового регулирования остается ситуация, когда лизингодатель, в нарушение своих договорных обязательств, приобрел имущество у иного продавца, нежели это было предусмотрено договором лизинга. Представляется, что даже если приобретенное им имущество полностью соответствует условиям договора лизинга, имеет место ненадлежащее исполнение обязательств. В этой связи, представляется необходимым внесение дополнений в п. 2 ст. 22 Закона о финансовой аренде (лизинге): "Лизингополучатель имеет право отказаться от имущества, составляющего предмет финансовой аренды (лизинга), и потребовать возмещения убытков в случаях, когда такое имущество было приобретено лизингодателем у другого продавца, нежели тот, который определён лизингополучателем".
. На практике договор лизинга в большинстве случаев предусматривает условие о выкупе лизингового имущества по окончании срока действия договора лизинга. И, тем не менее, вопрос об ответственности лизингополучателя в случае уклонения от выкупа предмета лизинга, в нарушение договорных условий, ни ГК РФ, ни Законом о финансовой аренде, ни Конвенцией УНИДРУА не регулируется. В этой связи представляется целесообразным дополнить статью 19 Закона о финансовой аренде (лизинге) пунктом 3 следующего содержания: "В случае уклонения от приобретения имущества, являющегося предметом лизинга, в собственность по окончании срока действия договора лизинга, если такое приобретение было предусмотрено договором, лизингополучатель несет ответственность в форме неустойки в виде процента от остаточной стоимости лизингового имущества".
. Предлагается при формировании договорных условий, связанных с досрочным расторжением договора, стороны в обязательном порядке должны предусмотреть обстоятельства, возникновение которых является основанием для досрочного расторжения договора, за исключением обстоятельств, предусмотренных ст. 451 Гражданского Кодекса Российской Федерации. В связи с тем, что указанное, во-первых, позволит сторонам правоотношения установить особый порядок взаимоотношений по конкретному договору лизинга в зависимости от его предмета, во-вторых, учесть интересы каждого субъекта лизинговой сделки.
Библиографический список литературы
Нормативно-правовые акты
.Конституция Российской Федерации: принята всенародным голосованием 12.12.1993 (с учетом поправок, внесенных Законами РФ о поправках к Конституции РФ от 30.12.2008 №6-ФКЗ, от 30.12.2008 №7-ФКЗ) // Российская газета, №7. 21.01.2009.
.Конвенция УНИДРУА о международном финансовом лизинге" (Заключена в Оттаве 28.05.1988) Источник публикации Бюллетень международных договоров. N 9. 1999. Собрание законодательства РФ. №32. 09.08.1999. ст. 4040.
.Федеральный закон от 8 февраля 1998 г. № 16-ФЗ «О присоединении Российской Федерации к Конвенции УНИДРУА о международном лизинге» // Российская Газета. №5419. 2.03.2011.
.Федеральный Закон «О финансовой аренде (лизинге)» от 29 октября 1998 г. №164-ФЗ // Справочно-поисковая система «Консультант Плюс».
.Федеральный закон "О лизинге" (с изменениями и дополнениями от 18 июля 2011 г.) // Российская Газета. №5419. 2.03.2011.
6.Гражданский кодекс РФ (часть первая) от 30.11.1994 № 51-ФЗ (ред. от 27.12.2009) // Собрание законодательства РФ. 1994. № 32. Ст. 3301.
7.Гражданский кодекс Российской Федерации (часть вторая)" от 26.01.1996 N 14-ФЗ (ред. от 30.11.2011) // Опубликован на официальном интернет-портале правовой информации #"justify">.Гражданский кодекс Российской Федерации (часть третья)" от 26.11.2001 N 146-ФЗ (ред. от 30.06.2008) // Российская газета. 03.07.2008.
.Гражданский кодекс Российской Федерации (часть четвертая) от 18.12.2006 N 230-ФЗ (ред. от 08.12.2011) // Опубликован на официальном интернет-портале правовой информации #"justify">10.Закон Российской Федерации от 29 мая 1992 г. № 2872-I « О залоге» (В редакции Федеральных законов РФ от 26.07.2006 г. №129-ФЗ. 19.07.2007 г. №197-ФЗ, 30.12.2008 г. №306-ФЗ, 06.12.2011 г. №405-ФЗ) // Российская Газета, №129, от 6 июня 1992 года.
.Указ Президента «О развитии финансового лизинга в инвестиционной деятельности»: от 17 сентября 1994 г. № 1929 // Российская газета. №180. 21.09.1994.
.Постановление Правительства РФ «О развитии лизинга в инвестиционной деятельности»: от 29 июня 1995 г.// Российская газета. №135. 14.06.1995.
13.Федеральный закон от 2 октября 2007 г. № 229-ФЗ (ред. от 27.09.2009, с изм. от 17.12.2009) «Об исполнительном производстве» // Собрание законодательства РФ. 2007. № 41. Ст. 4849.
14.Ануфриева Л.П., Бекяшев К.А., Дмитриева Г.К. и др.; Отв. ред. Г.К. Дмитриева. Международное частное право: Учебник /. 2-е изд., переработанное и дополненное М.: ТК Велби; Издательство "Проспект", 2008. 688 с.
.Ануфриева Л.П. Международное частное право в 3-х т. Т. 2: Особенная часть: Учебник /. - М.: Издательство БЕК. 2009. 656 с.
.Бардина М.П. Международное частное право. Современная практика. М., 2010. 86 с.
.Богуславский М.М. Международное частное право: Учебник - 6-е издание, переработанное и дополненное (ГРИФ), Издательство: ИНФРА-М, НОРМА, 2011г. 604 с.
.Брагимский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Общая часть. М., 2010. 681 с.
.Васьльев Н.М., Катырин С.Н., Лепе Л.Н. Лизинг как механизм развития предпринимательства. М. 2009. 280 с.
.Велеско А.В. Лизинг: правовое регулирование, практика. М., 2010.
.Гасанова К. К.: Международное право: учебник / М.: ЮНИТИ ДАНА. Закон и право. 2008. 225 c.
.Горемыкин В.А. Лизинг: учебник. М.: Издательско-торговая корпорация «Дашков и К». 2009. 644 с.
.Дмитриева Г.К. Международное частное право: Учебник - 3 -е, переработанное. М.: «Проспект». 2010. 656 с.
.Ефимова Л.Г. Банковские сделки. М. 2011. 160 с.
25.Жильцов А.Н., Муранов А.И. Национальные кодификации в современном международном частном праве. М. 2009. 137 с.
.Кабатова Е.В. Изменение роли коллизионного метода в международном частном праве // Международное частное право. Современная практика. М., 2010. 362 с.
.Кабатова Е.В. Лизинг: Правовое регулирование, практика. М. 2009.89с.
.Кабатова Е.В. Гражданское и торговое право капиталистических стран. М. 2009. 349 с.
.Кабатова Е.В., Решетник И.А. Международный финансовый лизинг. М. 2009. 247 с.
.Каменецкая М.С. Международное частное право: учебно-практическое пособие. 2007. 306 с.
.Кохарев А.М. Международные финансовые сделки. М. 2011. 143 с.
.Ливанова Е. Н. Международный финансовый лизинг. М. 2010. 120 с.
.Лунц Л.А. Курс международного частного права. Особенная часть. М. Юрид. Лит. 2005. 215 с.
.Марышева Н.И. Международное частное право: Учебник М. 2006. 220 с.
.Мелько В.И. Международный лизинг и лизинговые операции. М. 2009. 187 с.
.Мерзлов Е.Г. Международный финансовый лизинг. М. 2011. 165 с.
.Нерсесянц В.С. Общая теория права и государства. М. 2009. 552 с.
.Попова А.В. Международное частное право: учебное пособие - СПб. 2010. 192 с.
.Смешко А.А. Сделка в международном финансовом лизинге. М. 2011. 195 с.
.Тавасиева А.М. Международный лизинг: правовые и организационные основы: Учеб. пособие для вузов / под. ред. проф. Н.М. Коршунова. - 3-е изд., переработанное и дополненное - М.:ЮНИТИ-ДАНА. 2008. 320с.
.Филлипов А.Г. Некоторые аспекты автономии воли в российском международном частном праве // Актуальные проблемы гражданского права / под ред. М.И. Ибрагимского М. 2010.
.Фолсом Р.Х., Гордон М.У., Спаногл Дж. А. Международные финансовые сделки: Краткий курс / Переведен с английского, М. 2006. 195 с.
.Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. Т. 1. Вып. 1. М. 2008. 428 с.
Статьи
.Аверчев И.А. Лизинговые операции - форма или содержание.// Консультант. №3. 2008.
.Бахин С.В. Lex mercatoria и унификация международного частного права // Журнал международного частного права. № 4 (26). 2008.
.Газман В. Российский лизинг нуждается в законодательной поддержке.//Хозяйство и право№1, 2001. С. 46.
.Доронина Н.Г.: Актуальные проблемы международного частного права // Журнал российского права, №2 (10). 2010.
.Жильцов А.Н. Применимое право в международном коммерческом арбитраже. М. 2009.
.Журнал «Третейский суд»: №6 (78) / В.А. Бахчин, Н.П. Князев// Под ред. Т.Е. Абова. М. 2012.
.Журнал «Хозяйство и право» №3. / И. А. Приходько, Э. П. Гаврилов. М. 2011.
.Журнал «ЮристЪ»: Международный лизинг: практика применения в ЕС и СНГ. // Под ред. А.Д. Хабашёва. М. 2011. 85 с.
.Литвинов Д.В. Международный лизинг: справочное пособие. Спб.: Эксельсиор. 2011. 80 С.
.Медников В.В. Лизинг в международном праве // Закон №8. 2011.
.Несмиянов А. Международный финансовый лизинг // Финансовая газета. Региональный выпуск. №3. 2010.
.Пискун П.Н. Международный лизинг в России, №6, 2010.
.Полякова Ю. О лизинге сельхозтехники в РФ. // Ведомости. 15 февраля 2011г.
.Розенберг М.Г. Международный договор и иностранное право в практике международного коммерческого арбитражного суда. М. 2010.
.Савранский М.Ю. Значение Конвенции УНИДРУА о международном финансовом лизинге и проблемы ее применения в России // МЧП: Сборник статей / Под ред. М.М. Богуславского и А.Г. Светланова. М. 2009. 86 с.
.Семулов А.И.. Журнал международного частного права, № 2 (26). 2012.
.Философа Т. Г. Лизинг: учебное пособие для студентов, обучающихся по специальности юриспруденция.- 3-е изд., переработанное и дополненное - М.:ЮНИТИ-ДАНА. 2008.
.Харитонова Ю. С. Арбитражная практика по спорам о лизинге // Законодательство. №7. 2009.
Материалы судебной и арбитражной практики
.Арбитражная практика за 1996 - 1997 гг. // Составитель М.Г.Розенберг. М. 2002.
63.Вестник Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации. №2. 2010.
.Вестник Высшего Арбитражного Суда о вынесенном Международным Коммерческим Арбитражным Судом 22 января 2010 года решении (дело №76/2009). №4. 2009.
.Обзор судебной практики Арбитражного суда города Москвы. Дело № А40-31112/10-94-132 (Определение от 09.02.2012 № 15874/12) // Доступ из справочной правовой системы «КонстультантПлюс».
.Обзор судебной практики Арбитражного суда города Санкт-Петербурга. Дело № А31-14132/10-21-200(Определение от 12.03.2012 № 12374/12) // Доступ из справочной правовой системы «КонстультантПлюс».
.Обзор судебной практики Международного Коммерческого Арбитражного Суда. Дело №А54-206/00-С7. Истец (польское акционерное общество «Gen&Co») к ответчику ОАО «Лизинг Инкорпорэйтед». // Хапалова Ю. С. Арбитражная практика по спорам о лизинге // Законодательство. №5. 2011.
.Обзор судебной практики Арбитражного суда Астраханской области от 9 июня 20011 года и Постановление апелляционной инстанции от 3 августа 2011года. Законность и обоснованность этих решений подтверждено Постановлением ФАС Поволжского округа от 12 октября 2011 года, Дело №А06-879-16/99 // Федеральный Арбитражный суд поволжского округа / #"justify">69.Обзор судебной практики Международного Коммерческого Арбитражного Суда. Решение от 16 февраля 2010 года (дело № 91/2009) // Международный коммерческий арбитражный суд #"justify">.Обзор судебной практики Арбитражных судов Российской Федерации в 2011 г./ Вестник Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации. № 9-10. 2011 г.
.Обзор практики рассмотрения споров по делам с участием иностранных лиц, рассмотренных арбитражными судами после 1 июля 1995 года. Информационное письмо Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 25 декабря 1996 года № 10.// Вестник Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации. №3. 1997.