Ницшеанские мотивы в творчестве Достоевского
Введение
В западной литературе существует целая плеяда писателей, в произведениях которых продлился и длится по сей день опыт идейных исканий Федора Михайловича Достоевского. Творческое наследие Достоевского исторически органично вошло в контекст западной культуры - вошло во всем своеобразии. Здесь, разумеется, не обойдется без оговорок, но именно феномен Достоевского, столь живо воспринятый западной культурой, породивший традицию продолжателей и множество римейков , - именно он и сформировал вокруг себя определенного рода рефлексивное поле, которое может и должно быть использовано для выработки новой, адекватной современным цивилизационным запросам методологии в мировом достоевсковедении.
Всечеловечность, обращающая человека к первозданно трансцендентным истокам рода людского, вновь и вновь привлекает к себе исследовательскую мысль. Оттого творчество русского писателя так горячо востребовано по всему миру. Однако формирование мировоззрения и творческого метода Ф.М. Достоевского происходило в тесном контакте с философией и огромным корпусом текстов западноевропейской литературы. Неслучайно поэтому западноевропейский читатель включает Достоевского в контекст всеевропейского пространства и через Достоевского во многом постигает сущность основных жизненных категорий. На Достоевском собственно (а также на Толстом, на Чехове) была вскрыта известная герметичность, замкнутость русской культуры. Философские воззрения Ф. Ницше, провозгласившего смерть бога для всей западноевропейской литературы, было предметом пристального интереса русской культуры и Ф.М. Достоевского в частности.
Цель данной работы - выявить специфику трансформации философских идей Ф. Ницше в романном творчестве Ф.М. Достоевского.
Целью продиктован круг частных задач:
выявить роль идей Ф. Ницше в мировоззрении Ф.М. Достоевского;
определить место Ф.Ницше в истории русской культуры;
определить характер рецепции философии Ф.Ницше в произведениях Ф.М. Достоевского.
Предмет исследования: характер рецепции философии Ф.Ницше в творчестве Ф.М. Достоевского.
Объект исследования: роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание».
Методологической основой являются средства историко-функционального, сравнительного и генетического методов. В работе использованы работы отечественных литературоведов по творчеству Ф.М. Достоевского, отражающие общий характер творчества русского писателя и вскрывающие характер влияния на романное творчество западноевропейских философов и художников. Среди них выделены работы М.Н. Бахтина, Н. Бердяева, Г.М. Фридлендера, Л.П. Гроссмана, Н.В. Кашиной, Ю.Г. Кудрявцева, В.Г. Одинокова, Ю.И Селезнева, Л.И. Сараскиной
Актуальность данной работы очевидна: творчество Ф.М. Достоевского является объектом пристального внимания отечественного и зарубежного литературоведения, кроме того сравнительное литературоведение расширяет возможности интерпретации знакомых текстов.
Новизна данной работы формируется самим предметом исследования: выявление истоков мировоззрения и творчества в сопоставлении с философской системой Ф. Ницше дает возможность появлению нового ракурса, ньюансов трактовки творчества Ф.М. Достоевского.
Практическая значимость работы заключается в возможности использования ее результатов при подготовке и проведении занятий по творчеству Ф.М. Достоевского в школе и в вузе.
Глава 1. Философия Ф. Ницше в контексте русской духовной культуры конца XIX в.
.1 История распространение идей Ф.Ницше в русской культуре
Россия была одной из тех стран, где учение немецкого философа быстро получило признание. Первое сообщение о Ницше, поверхностное и полное ошибок, сделал Рейнгольдт; оно появилось в 1891 году в газете «Новости». В конце 1892 года почти неизвестный молодой философ Василий Преображенский (1864-1900) опубликовал в журнале «Вопросы философии и психологии» весьма сочувственную по отношению к учению Ницше статью, озаглавленную «Критика морали альтруизма».
О Ницше много писали и спорили. Трудно назвать крупного мыслителя конца XIX - первой четверти ХХ века, который бы оставил без внимания философию Ницше. Его концепция оказала плодотворное воздействие на интеллектуальные направления России той поры: религиозные искания философов - идеалистов, движение символистов и русский марксизм. Способ прочтения Ницше отечественными критиками сформировался, главным образом, в результате интерпретации его творчества такими мыслителями как В. Преображенский, В. Иванов, Вл. Соловьев, Е. Трубецкой, С. Франк, Л. Шестов. Влияние Ницше на отечественных интеллектуалов сопровождалось и было усилено, с одной стороны, учениями А. Шопенгауэра, М. Штирнера, Р. Вагнера и Ж.М. Гюйо, а, с другой стороны, экзистенциальными размышлениями Ф. Достоевского, произведениями К. Леонтьева.[6:176-186]. Отношение к философу складывалось и посредством популяризации его взглядов через поэтические циклы (Н.Минский, З.Гиппиус), пьесы (М. Горький, А. Луначарский), романы и рассказы ницшеанского толка (Д. Мережковский, П. Боборыкин).
Углубленным знакомством с философией Ницше как европейская общественность, так и отечественная читающая публика, во многом были обязаны датскому критику и историку литературы, другу мыслителя, - Георгу Брандесу. Его статья «Фридрих Ницше: аристократический радикализм», вышедшая на датском языке в 1889 году и опубликованная в русском переводе в 1900 году, была широко читаемой. Брандес одним из первых начал популяризировать учение Ницше, прочитав в 1887-1888 годах в Копенгагене курс публичных лекций о его философии. Любопытно, что лекции о Ницше Брандес начал читать, отказавшись для этого от ранее объявленных лекций о России. Об этом свидетельствует переписка Брандеса и Ницше. Это произошло потому, что переведенная на русский язык в 1888 году книга критика «Главные течения литературы XIX века» была запрещена в России. Тем не менее и до 1900 года, когда тексты Брандеса уже свободно читались в России, он способствовал знакомству отечественных интеллектуалов с произведениями Ницше, пропагандируя его идеи в письмах к своим русским друзьям и рекомендуя самому Ницше посылать свои издания известным в литературных кругах Москвы и Петербурга персонам таким как княгиня А.Д. Тенишева и князь Л.Д. Урусов.[22:142.]
Проникновение Ницше в отечественную культурно - национальную традицию шло через внутреннюю полемику, критику, опровержение и неприятие ряда положений его философии. Понимание идей Ницше в России было не однозначным. Вряд ли можно говорить о едином образе Ницше, т.к. каждый отечественный читатель открывал в немецком философе что-то свое. «Как можно было убедиться, - пишет современный исследователь творчества философа Р. Данилевский, - Ницше предстал перед русским читателем в самых разных ипостасях - от богоборца до богоискателя, от идеолога мещанства до врага его и союзника русского освободительного движения, от насаждающего «древо смерти» до проповедующего «радость жизни». [Данилевский, 1991: 43.] Ф.Ницше вдохновлял на поиск ценностей: свободы, красоты, творчества, на эксперименты в искусстве, литературе, музыке, кино. Типичным было отношение к философу как создателю нового мировоззрения, талантливому художнику слова, религиозному проповеднику.
В России точка отсчета серьезных научных дискуссий вокруг ницшевских идей обычно относят к 1892 году - времени выхода в свет очерка В.Преображенского «Фридрих Ницше: критика морали альтруизма», первого специального исследования творчества немецкого мыслителя. До этого времени имя Ницше упоминалось в печати мимоходом, исключительно в связи с характеристикой какого-либо модного автора или умственного движения. Далее дело приняло курьезный оборот: в вышедшем в 1890 году переводе «Истории новой философии» Ибервега-Гейнце, выполненном Я. Колубовским, в указателе имен немецкий мыслитель фигурировал под двумя именами, принадлежащим якобы абсолютно разным писателям, - Ф. Ниче и Ф. Нитче. В словаре Брокгауза и Ефрона 1897 года (т.41, с.204-206).
В дореволюционной России рецензия западной мысли шла с опозданием на 10-15 лет. В России в то время существовала жесткая церковная цензура, сыгравшая главную роль в относительно позднем знакомстве отечественных читателей с Ницше. Как отмечает А.Лаврова: «Такому редкому по своей страстности и откровенности богохульнику, каким был Ницше, пришлось испытать и эту специфически российскую форму тирании» [Лаврова, 1994:289.] Немецкие тексты философа были малодоступны из-за запретов цензуры: некоторые его книги, например «Человеческое, слишком человеческое» и «Антихрист» были запрещены в России за антирелигиозное содержание. Позже, когда стали появляться первые частичные, а затем и полные переводы произведений Ницше, крамольные мысли изымались из текстов или заменялись на «более подходящие», по мнению цензора. Следствием такого положения дел явилось нарушение предусмотренной автором композиции, а, следовательно, искажался и сам смысл произведения. При этом все странности и разночтения приписывались душевной болезни философа. Широкая публика же не сомневалась - она читает «подлинного» Ницше.
И все же последняя декада XIX века - конец инкубационного периода: Ницше читают, о нем много пишут. Количество публикаций, а также переводов его работ и переписки - возрастало стремительно. К концу первой декады ХХ века в России насчитывалось более ста статей и монографий, посвященных творчеству немецкого философа, было издано около ста пятидесяти переводов его прозаических, стихотворных текстов и произведений эпистолярного жанра. В то время не было другой страны, - помимо, разумеется, Германии, - где Ницше был так известен и обсуждаем, как в России. [17: 78.]
Итак, понимание идей Ницше в России было не однозначным. Вряд ли можно говорить о едином образе Ницше, т.к. каждый отечественный читатель открывал в немецком философе что - то свое.
1.2 Основные идеи философии Ф.Ницше как почва заимствования и полемики
.2.1 Религиозные искания Ф. Ницше
Какие только ярлыки ни вешали на Фридриха Ницше последователи различных политических течений; как только ни использовали его; имморалист, нигилист, фашист, враг всего человеческого. Вплоть до уже совсем комичного - антихрист. Основные образы и символы Ницше прослеживаются почти через все его творчество.
Сложным и неоднозначным было отношение Ницше к религии, точнее, к христианству, т.к. ему довелось не только родиться в исконно христианской стране, но при этом еще и в семье, где целых 2 поколения - отец и дед - были пасторами, что, несомненно, наложило ощутимый отпечаток на сознание. Впрочем, Ницше изначально не был глупым человеком. К примеру, по его же утверждению, он уже в тринадцатилетнем возрасте «был поглощен проблемой происхождения зла» . Я анти - осел, - отнюдь не без скромности утверждает он, что, несмотря на все идеи о свободе от общественной морали, несколько не в его стиле. [Севасьян,1993: 30]. Сложно сказать, насколько сильна была его вера в Бога, и была ли она вообще - скорее Бог был для Ницше только образом, на основе которого удобно строить размышления.
Создатель низвергается до уровня обычного человека и подвергается человеческой же логике с ее причинно-следственной структурой и оттенком эгоизма. Ницше Бога - критикует! Критикует жестоко и бескомпромиссно причем иногда неосознанно, чем вызывает страшное возмущение у людей верующих. [10:109.]
А если ближе к делу, то эта «оговоренная» любовь вообще ничего не стоит, коль скоро оборотной ее стороной является месть. Но прямая божья месть столь же сомнительна, как и сам Создатель. Косвенная же вполне очевидна и даже имеет свое название: грех. Грех напрямую связан с моралью и ощущения его содеяния вызывает состояние, многократно описанные Ницше, - нечистую совесть, вызывающую небывалые страдания и, по сути, являющуюся опорной точкой всей его философии. Иначе говоря, христианская религия превращала человечество в безменную толпу.
Так, по мнению Ницше, Иисус вовсе не отвергал мира, не истолковывал его лишь как преддверие лучшей потусторонней жизни. Только позднейшее исключение его взгляды последователями и апостолами, особенно Павлом, превратило его учение в отрицание сего мира. Ницше поэтому и отвергал христианство что оно отрицает свободу духа, самостоятельность и ответственность человека, превращает несвободу в идеал, а смирение - в добродетель. Идея эта является одной из составных частей общей теории Ницше. Она, переплетаясь с другими, красной нитью проходит через все его произведения и находит обобщение в уже упомянутом труде «Антихрист», или «Антихристианин».[2:45.]
Можно сказать, что по Ницше христианство навязывает жизни воображаемый смысл, препятствуя тем самым выявлению смысла истинного и заменяя реальные цели идеальными. В мире же, в котором ( по выражению Ницше) «Бог умер», не существует более моральной тирании, а человек остается одиноким о свободном. Но одновременно он становится и ответственным за все существующее, ибо, по Ницше, разум находит полное освобождение, лишь руководствуясь осознанным выбором, лишь взваливая на себя определенные обязательства. И если необходимости невозможно избежать, то истинная свобода и заключается в ее полном - приятии. Принять мир земной и потешить себя иллюзиями о мире потустороннем - это означает последовать над всем земным.
1.2.2 Проблема морали в философии Ф. Ницше
Говоря о философии Фридриха Ницше, будет просто преступлением не рассмотреть его понятие морали.
Мораль - центральная точка философии Ницше, ее стержень. Все его идеи относительно государства ли, христианства или назначения философии неизбежно сводились к проблеме морали, на основе норм и ценностей которой, собственно, и строится все человеческое существование. Элементы морали органически вплетаются в нашу жизнь в процессе воспитания и составляют даже не столько основу, сколько уже каркас нашего мировоззрения и мировосприятия, взаимодействия с окружающей физической и социальной сферой. Таким образом, общественная мораль, в какой форме она ни воплощается в нашем сознании, накладывает неизгладимый отпечаток на всю жизнь человеческого существа, зачастую определяя его жизненные пути. С одной стороны, эта функция морали обладает высокой ценностью, направляя человеческие возможности, с другой - она эти возможности ограничивает, заставляя мыслить и действовать посредством своих понятий и ни коим образом вне их. Отсюда вывод: у общественной морали есть свои недостатки, и недостатки эти при этом весьма существенны.[12: 34.]
Эпицентром всех его размышлений о морали является написанная зимой 1885-1886 г.г. «прелюдия к философии будущего» - книга «По ту сторону добра и зла. Ницше прекрасно понимал, что перешел за некую грань и стал чем-то вроде интеллектуального диссидента, бросившего вызов лжи тысячелетий. Именно здесь он, убежденный в том, что в человеке тварь и творец слились воедино, разрушает в себе тварь, чтобы спасти творца. Но закончился этот кошмарный эксперимент тем, что разрушенной оказалась не только тварь, но и разум творца.
Он размышлял о распаде европейской духовности, низвержение прошлых ценностей и норм, восстании масс и создании для их оболванивания и обслуживания чудовищной массовой культуры, унификации людей под покровом их мнимого равенства, начале борьбы за господство над всем земным шаром, попытках выращивания новой расы господ, тиранических режимах как порождении демократических систем. Вопросы, поднятые им в своих сочинениях, едва ли были новаторскими, однако такого подхода к ним до тех пор еще никто не осуществлял.
При каких условиях человек изобрел понятия добра и зла «хорошего» и «плохого»? Какую ценность имеют они? Препятствовали они или содействовали до сих пор человеческому процветанию? Являются ли они признаком бедственного состояния, истощения, вырождения жизни? Или напротив - процветания? Вопросы эти выявили в Фридрихе Ницше целый спектр талантов. Мы видим здесь Ницше как историка, психолога и, конечно же, филолога, кем он и являлся в соответствии с выбранной профессией.[16: 118.]
От чего отталкивался Ницше в своей работе над проблемой морали? Современная мораль, по его мнению, - мораль сострадания. Именно в этом состоит одна из наиболее важных неувязок. И со свойственной ему значимости и бескомпромиссностью он бросается в самую гущу фактов. Именно исторические факты по его мнению, а не обоснованная логика, могут выявить действительно имевший место ход развития изучаемого объекта, а значит, и его реальную структуру.
Господа вряд ли нуждались в постоянных неэгоистических поступках других в свою, господ, пользу - настолько прочным было их социальное и материальное положение. Таким образом, теория полезности отвергается. Элита оценивала свои поступки как первосортные, достойные только высокородных, в противоположность всему плебейскому, низменному. Отсюда те странные совпадения в корнях слов, обозначающих современное понятие «хорошего» и «плохого» и понятия «знатного» и «плебейского» тех времен. И действительно, во многих языках подобные совпадения имеют место.
Можно сделать вывод, что по Ницше народ, изначально обделенный возможностью жить за счет своей силы был вынужден создать мораль, каким-то образом перенесенную бы им из разряда «плохой», «недостаточной» на более высокую ступень. Для этого следовало доказать несостоятельность теории существования «сильных», что и было сделано посредством введения ... другой силы - Бога, проповедующего идею о том, что единственно добр и достоин лучшей жизни только тот, кто беден, слаб и бессилен. Остальные же причислялись к «злым».
1.2.3 Идея сверхчеловека
Все ницшевские идеи в результате сводятся к одной цели, ставшей основополагающей для его работ - идеи сверхчеловека.
Предыстория этой теории такова. Некогда Дюринг высказал мысль о том, что вся Вселенная в принципе, может иметь вид комбинации всего нескольких элементарных частиц. Следовательно, мировой процесс - не что иное, как циклическое повторение однажды уже бывшего. Дюринг в дальнейшем опроверг свою гипотезу, считая, что при имеющимся размере Вселенной количество ее комбинаций уходит в бесконечность. Однако Ницше был крайне поражен этой идеей и, уже вслед за Дюрингом, стал исходить из того, что в основе бытия лежит некое определенное количество квантов силы, понимаемых не физически, а биологически. Кванты эти, подобно объективациями воли в философии Шопенгауэра, находятся в постоянной борьбе друг с другом, образуя при этом отдельные сочетания. А так как число квантов постоянно, то периодически должны складываться комбинации, уже бывшие когда-то прежде: «Все становление имеет место только в рамках вечного круговращения и постоянного количества силы». Таким образом, бытие в том виде, в котором оно существует, не имеет цели и смысла, оно неумолимо вновь и вновь повторяется (вот он - иррационализм Ницше), никогда не переходя в небытие неизбежный вечный круговорот и вечное возвращение. Но, следовательно, повторяется и человек, и значит, никакой потусторонней небесной жизни в природе не существует и каждое мгновение, вечно, поскольку неизбежно возвращается. Идея Ницше такова: не стоит ли вернуть победное настроение досократовской Греции, воспитать в людях дух воина, того, кто стоит по ту сторону христианского добра и зла, обладателя новой морали. Именно такие люди и станут мостиком к еще юношеской мечте Ницше.
Иначе говоря, вся работа Ницше над моралью сводилась к достижению сверхчеловека. Что же такое сверхчеловек Ницше? Ответ на этот вопрос находится в одном из самых выдающихся его произведений, произведении, которое с легкостью можно назвать вершиной его творчества. И если в «Генеалогии морали» Ницше предстает нам как филолог и историк, то здесь он в первую очередь является нам как поэт и музыкант. Имя этого труда - «Так говорил Заратустра».
Сверхчеловек - это не вождь, возглавляющийся над массой людей, не фюрер, не дуче и даже не генсек, как это, может быть, кое-кому хотелось бы думать. Это нравственный образ, означающий высшую ступень духовного рассвета человечества, олицетворение тех новых моральных идеалов, любовь к которым Ницше стремился сделать главным - нравственным устремлением человечества.
Общественная иерархия здесь абсолютно ни при чем. Не богатством или бедностью определяются знать и чернь, а величием или ничтожеством. Величие души - удел немногих, а оно-то и придает смысл существованию человека.
Существует миф о Ницше как об аморальном певце насилия и жестокости, но, ни до, ни после Ницше не было такого морального философа. С моральной меркой он подходил ко всему, вплоть до самого бытия, что может показаться нелепым до тех пор, пока мы не поймем общий ход его мысли. То, против чего протестовал Ницше, - это идея долга в морали. Она не может быть не чем иным, как принуждением, обязанностью Потому-то Ницше так восставал против морального принуждения, основанного на страхе наказания, общественного осуждения либо на расчете на награду. Ницше настаивал на воспитании таких моральных качеств, когда должное будет одновременно и желаемым, когда моральные установки превратятся в индивидуальные потребности, когда исчезнет чувство тягостной принудительности моральных норм и законов.
Из вышесказанного можно сделать вывод, что Ницше поставил перед человеком труднейшую дилемму: мораль или свобода, ибо традиционная мораль, окружавшая человека колючей проволокой запретов, могла утвердиться лишь на основе принудительности. Выбор Ницше был в пользу свободы, но не столько свободы от морали, сколько свободы для морали, повод и истинно свободной. Именно такой свободой и должен был обладать сверхчеловек Ницше - мечта, которой так и не суждено было сбыться в течение двадцатого века, которая, вероятно, не сбудется еще много веков или даже - никогда.
Глава 2. Ф. Ницше в творческой жизни Достоевского
.1 Ф.М. Достоевский и Ницше: история «знакомства», заимствования и влияния
Ницше познакомился с творчеством Достоевского в 1887 г., будучи уже зрелым философом. Впервые его имя упоминается Ницше в его письме к Овербеку 12 февраля 1887 г. В русской же, дореволюционной критике, было принято считать, что Ницше знал о Достоевском гораздо раньше. В доказательство цитировалось несуществующее письмо Ницше к Брандесу, где якобы сказано: «Я теперь читаю русских писателей, особенно Достоевского. Целые ночи сижу над ним и упиваюсь глубиной его мысли». Впервые эта цитата из Ницше появилась в статье Д. Вергуна в его журнале «Славянский век» без ссылки на источник. У Вергуна ее заимствует Н. Д. Тихомиров, и она прочно входит в обиход критики. Эти слова, приписываемые Ницше, представляют собой явный домысел. Во - первых, он не мог писать Брандесу в 1873 г., т.к. в это время они не знали друг друга. Во - вторых, в 70-е годы в Германии не знали Достоевского и фактически отсутствовали переводы его произведений. По-русски же Ницше не мог их прочесть, так как не владел языком.
Приведенному выше свидетельству о том, что Ницше был знаком с произведениями Достоевского противоречит так же предположение Т. Манна о воздействии Достоевского на притчу из «Заратустры» о «Бледном преступнике», так как книга Ницше была закончена уже в 1885 г.[14: 86.] Правда, и утверждение Ницше о том, что до 1887 г. он не знал даже имени Достоевского, так же вызывает сомнение, если учесть его окружение: Р. Вагнер с его обширными русскими знакомствами, Мальвида фон Мейзенбуг - воспитательница детей Герцена, Ольга Герцен и Лу Саломе, которая много писала о русской литературе в немецкой прессе. Сам Ницше вообще проявлял интерес к русской литературе. В его библиотеке были сочинения Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Г. Данилевского. Поэтому можно допустить, что Ницше, так или иначе, слышал о Достоевском.
Письма Ницше к Овербеку (23 февраля 1887 г.) и к П. Гасту (7 марта 1887 г.) говорят о том, что первыми произведениями Достоевского, им прочитанными, были «Записки из подполья» и «Хозяйка» (озаглавленные во французском переводе соответственно «Лиза» и «Катя»). Со своей стороны Овербек рекомендует Ницше «Униженных и оскорбленных» - единственную книгу Достоевского, которую он знает, и посылает ему ее во французском переводе.
В переписке, в некоторых работах немецкого философа довольно часто упоминаются «Записки из Мертвого дома», с которыми он познакомился по французскому переводу с предисловием Вогюэ, откуда почерпнул также биографические сведения о русском писателе
По письмам Ницше можно кроме того заключить, что ему в какой-то мере были знакомы «Рассказы» Достоевского («Хозяйка», «Елка и свадьба», «Белые ночи», «Мальчик у Христа на елке», «Честный вор»), вышедшие в 1886 г. в переводах В. Гольдшмидта.
Роман «Преступление и наказание» Ницше упоминает дважды. В одном случае он назван «последним произведением Достоевского» в полемической реплике в адрес брошюры К. Блайбтроя, где упоминается лишь единственное произведение Достоевского - «Преступление и наказание». В 1888 г. Ницше сообщает одному из своих корреспондентов:
«Французы инсценировали главный роман Достоевского». И здесь речь идет о «Преступлении и наказании», поставленном тогда в парижском театре «Одеон». Следует отметить, что эти свидетельства подтверждают лишь осведомленность Ницше об этом романе, но никак не доказывают, что он его читал.
Большинство критиков справедливо сходятся на том, что Ницше не знал поздних романов Достоевского - «Подростка», «Бесов» и «Братьев Карамазовых».
В «Сумерках кумиров» Ницше писал: «Достоевский принадлежит к самым счастливым открытиям в моей жизни…». Реплику против Золя и Гонкуров Ницше заканчивает словами: « Как отраден Достоевский!», тем самым противопоставляя его французским писателям. В немецкой критике 80-90-х годов Достоевского нередко сравнивали с Золя, отмечая у первого более высокий уровень реалистического искусства. Но Ницше, который рассматривал искусство как «иллюзию», «обман», не было до споров о реализме. Можно предположить, что «отраден» был для Ницше не столько подлинный Достоевский, сколько некий воображаемый творец.
В письме к Гасту (13 февраля 1887 г.) он пишет: «Вы знаете Достоевского? Кроме Стендаля никто не был для меня такой приятной неожиданностью и не доставил столь много удовольствия. Это психолог, с которым я нахожу "общий язык». В «Сумерках кумиров» Ницше скажет, что Достоевский значил для него «даже больше, чем открытие Стендаля», потому что Достоевский дал ему «ценнейший психологический материал» и был «единственным психологом», у которого ему было чему поучиться. Период каторги Ницше рассматривает как «решающий» момент в творчестве Достоевского, именно там «он открыл в себе силу психологической интуиции».
Ницше утверждает, что психологический анализ вообще ничего не привносит в представление о человеке. При этом он ссылается на «Записки из подполья» - произведение, при чтении которого в нем «сразу же заговорил инстинкт родства». И это понятно. Ницше был близок пафос отрицания подпольного человека, его иррационалистический в своей основе, бунт. Эта мысль импонировала Ницше - противнику рационализма, который воплотился для него в образе Сократа. Психология иррационального - вот то, что привлекало Ницше в «Записках из подполья».[13: 370.] Ницше не приемлет определение «Преступления и наказания» как «романа совести», т.к совесть Раскольникова выносит приговор его «наполеоновской идее».
Ницше берт в расчет социальные корни преступления; он рассматривает его исключительно как акцию сильной личности. Поэтому он спешит оговориться, что среди преступников «нельзя терпеть анархистов и принципиальных противников общественного строя». И при этом вербует себе в единомышленники Достоевского, как раз осужденного за политическое преступление!
Ницше наделяет преступников чертами исключительности, выделяет их в касту «сильных личностей». Достоевский, в полную противоположность Ницше, увидел в них типы из народа. Сочувственное отношение Достоевского к своим товарищам по каторге было естественным проявлением его сострадания к угнетенному народу.
Итак, сближение Достоевского и Ницше в осуществляется, с одной стороны, в силу ложной идеализации философии Ницше. Но, с другой стороны, начинается процесс и переосмысления Достоевского в духе ницшеанства. Философия Ницше возникла в обстановке глубокого кризиса буржуазного общества, его культуры и морали. Интерес Ницше к Достоевскому вызван тем, что в произведениях последнего он нашел отражение кризисной эпохи, кризисного сознания.
ницше достоевский мораль раскольников
2.2 Ницше в творческой жизни Достоевского. Ницше в дневниках, заметках, предыстории создания романа. Ницше в других текстах (краткий обзор)
«Ницше и Достоевский» стала одной из главных тем западноевропейской мысли XX века. Сегодня найдены десятки случаев почти буквального совпадения высказываний героев Достоевского с основными мыслями философии Ницше. Наметившиеся перемены в немецком литературном процессе не замедлили сказаться и на восприятии Достоевского. Инициатором модернистских истолкований его творчества был Ницше. Наиболее ярко ницшеанские идеи, в особенности идея о сверхчеловеке, можно обнаружить именно в романе «Преступление и наказание».
Многое, что было темно в Достоевском, разъясняется сочинениями Ницше. Достоевский, как известно, любил пророчествовать. Охотно он предсказывал, что России суждено вернуть Европе забытую там идею всечеловеческого братства. Одним из первых русских людей, которые приобрели влияние на европейцев, был сам Достоевский. И что же, сбылась его проповедь? О ней говорили, ей удивлялись, но ее забыли. (Шестов Л. Достоевский и Ницше (философия трагедии). Достоевский в конце XX века. М., 1996.)
Достоевский - по суждению Ницше - был гуманистом и демократом. Он питал высокое уважение к "маленькому человеку", к "мужику". Именно это объединяет философию Достоевского, по оценке Ницше, со всем глубоко враждебным его учению циклом гуманистических идей и представлений древнего и нового времени.
Д.С. Мережковский первым в России отметил почти дословные совпадения у Достоевского и Ницше, голосами которых сам дух времени говорит «об одном и том же, на разных концах мира». Критика исторического христианства Ницше предстала как указание на возможность бесконечного творческого движения в самом христианстве. У Достоевского писатель увидел прорисованный с «неимоверной новизной и дерзновенностью» облик нового христианства как высшего утверждения жизни, «новой любви к земле. [9: 46.]
В последние десятилетия в отечественной литературе появились две монографические работы, имеющие отношение к интересующему нас сюжету. Ю.Н. Давыдову принадлежит заслуга сопоставления принадлежащих Достоевскому и Ницше версий нигилизма, которое опирается на глубокий анализ ницшевского конспекта романа «Бесы». Автору удалось продемонстрировать одинаковую масштабность понимания нигилизма Ницше и Достоевским как «всемирно-исторического феномена», показать альтернативный характер их проектов преодоления нигилизма. Однако внимание Ю.Н. Давыдова сосредоточено на противопоставлении нравственной философии Достоевского имморализму Ницше; реконструкция и сопоставление принципиальных метафизических позиций русского писателя и немецкого философа не входят в задачу автора. Философия героев-нигилистов Достоевского дистанцируется от его собственного миросозерцания, в силу чего трагическая двойственность и неортодоксальность метафизического и религиозного мышления писателя остаются в тени. Известному упрощению подвергаются философствование Ницше и образ самого мыслителя. В монографии В.В. Дудкина предметом исследования является проблема человека, которую автор считает средоточием творчества Достоевского и Ницше. Стремясь избежать упрощений в трактовке параллелизма мысли Достоевского и Ницше, В.В. Дудкин подробно анализирует общие для обоих мыслителей темы: сверхчеловека, зла и преступления, войны; сравнивает «подпольного человека» и Ницше, великого инквизитора и жреца, ницшеанского Иисуса и князя Мышкина, наконец, рассматривает сюжет вечного возвращения. Однако автор специально не обосновывает концептуальную «систему отсчета», которая могла бы послужить основанием для сопоставления философских идей интересующих его мыслителей и позволила бы представить их антропологические концепции в цельном виде.
Целый ряд публикаций посвящен сопоставлению отдельных концептов или философских сюжетов Достоевского и Ницше («сверхчеловек» и «человекобог», или «черт» в «Братьях Карамазовых», «великий инквизитор» и «аскетический священник», «подпольный человек » и «житель подземелья» и т.п.), проблеме влияния русского писателя на творчество немецкого философа.
Глава 3. Ницшеанство в романе Достоевского
.1 Ф.М. Достоевский и Ницше: история заимствования и влияния
Существует широко распространенное мнение, согласно которому Ницше испытал влияние Достоевского (роман «Преступление и наказание»), создавая «Заратустру». Но в то же время в его последних книгах есть немало высказываний, которые прямо ассоциируются с «Идиотом» Достоевского. Так, в «Антихристе» речь идет о «болезненном и странном мире, в который нас вводят евангелия, мире, где, как в одном русском романе, представлены словно на подбор отбросы общества, нервные болезни и детский идиотизм». Однако это замечание Ницше могло быть адресовано и «Преступлению и наказанию», где с ужасающей наглядностью изображена именно такая среда и социальные низы большого города («отбросы общества»), которая фактически отсутствует в «Идиоте», и «нервные болезни», и «детский идиотизм» (Соня Мармеладова). Но бесспорным представляется тот факт, что художественные образы Достоевского вызывают у Ницше ассоциации с евангельскими преданиями. Бесспорно также и то, что в своей трактовке образа Иисуса Христа Ницше в какой-то мере отталкивается от Достоевского.
Оба они творили в кризисную эпоху, оба восприняли мир как царство торжествующего зла. Но если Достоевский отверг этот мир, то Ницше воспел его. Декларируя «родство», Ницше имел в виду не Достоевского, а скорее всего его подпольного героя. Что же касается самого русского писателя, то его гуманизм и демократический инстинкт оказались в непримиримом противоречии с «сокровенными инстинктами» философа - имморалиста.
Наиболее ярко ницшеанские идеи, в особенности идея о сверхчеловеке, можно обнаружить именно в романе «Преступление и наказание» Влияние Достоевского на Ницше здесь заметнее, отчетливее, по-видимому, в силу духовной новизны, в силу психологических открытий и прозрений. И достаточно перечесть хотя бы только рассуждения Раскольникова о праве сильной личности жить и действовать как бы по ту сторону добра и зла, чтобы уловить в них зародыш ницшеанства.
И Ницше и Достоевский представили две мощнейшие этико -психологические системы того времени. Однако, нужно отметить, что здесь не идет речь о единстве мыслей, т.к. в решении основных вопросов бытия - в отношении к Богу, к человеку, к истории - Достоевский и Ницше были скорее антагонистами. Ницшеанские мотивы (не забывая о том, что мысли Достоевского и Ницше может и написаны были на первым взгляд едиными словами, но интерпретировать их нужно по - разному) прежде всего можно обнаружить в романе "Преступление и наказание", если провести параллель с главой «О бледном преступнике» поэмы «Так говорил Заратустра». И Ницше и Достоевский задавались вопросом: Ради чего было совершено убийство? Ради чего вообще можно его совершить?. У Ницше мы видим идею, но раскрывает ее Ф.М. Достоевский в "Преступлении и наказании": преображение человека из "твари дрожащей" в "Наполеона", душевный бунт против абсурда жизни, неприятие этого мира. Герой Достоевского, предвосхищая Ницше, открывает "иную" свободу во властных отношениях. Власть - не произвол, но это и не моральная самость, она предполагает иной тип ответственного поведения, без которого, так же как и без морального убеждения, невозможно человеческое общежитие.[6: 125 - 144.]
3.2 Творческая переработка идей Ф. Ницше в романе Ф.М. Достоевского
Разделяя теорию Раскольникова о двух категориях людей и их различном предназначении, Мережковский прославил человекобожескую сущность Раскольникова, воспел его как «властелина». Мережковский стремился склонить на свою сторону и автора «Преступления и наказания», утверждая, что «последний нравственный вывод самого Достоевского из всей трагедии - именно эти слова (Раскольникова): «совесть моя спокойна». Поэтому название, «вывеска» книги будто бы обманчива. В романе если и есть преступление, то оно лишь в том, что Раскольников не выдержал, «сделал явку с повинной». Эти мысли заряжены ницшеанством. Личностное начало, агрессивное по своей сущности, стремится к экспансии. Этой силе, однако, противостоит не только «твердолобость» родового инстинкта, но и тоска человека по цельному мировоззрению, гармоническому общению с «другими». Когда у Раскольникова произошел моральный провал, на него нахлынули мысли о том, что он «тварь дрожащая».
Существовала еще одна теория преступления, оказавшая влияние на истолкование Раскольникова в 80-90-е годы, - теория Ф. Ницше. Вкратце суть ее сводится к следующему: «Тип преступника есть тип сильного человека, развивавшегося среди неблагоприятных условий, это - доведенный до болезни сильный человек. Ему не достает простора, более свободной и опасной природы и другой формы бытия, такой формы, в которой все, что составляет оружие и защиту в инстинкте сильного человека, имело бы право на существование». Ницше, как известно, признавал лишь один инстинкт - волю к власти, возведенную им в универсальный принцип жизни. Преступление в этом случае является не следствием порочности натуры (или среды), а формой проявления «здорового» инстинкта самоутверждения, анархического своеволия (биологизм Ницше нельзя принимать за чистую монету, он служит символическим прикрытием его индивидуалистической идеологии).
В учении Ницше, как в любом серьезном нравственно - философском исследовании, есть много ценного для нашего времени. Прежде всего, это яркая критика мещанства. Никто до и после Ницше с такой прозорливостью не смог предвидеть всю опасность общества маленьких, серых, покорных людей. Это, кроме того, неприятие социальной системы, построенной либо на безмерном подчинении какой - либо одной идеологии, либо на принципах утилитаризма и прагматизма, где обесценено главное - личность, ее индивидуальность и неповторимость. Это идея возвышения человека, преодоление всего мелочного, обыденного, незначительного для жизни. Многие категории нравственного учения Ницше вошли в философско -этическую науку и в наш обыденный язык: «переоценка ценностей», «Сверхчеловек», то есть «которых слишком много»; «человеческое, слишком человеческое»; мораль «по ту сторону добра и зла». [11: 119.]
Начиная с «Послания к римлянам» апостола Павла в христианской традиции зло не признается в качестве свободного внутреннего мотива и рассматривается исключительно в виде слепой силы греха, искажающей человеческую самость. «Ибо не понимаю что делаю; потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю» (Рим. 7.15). С указанной точки зрения свободная воля и добрая воля есть одно и то же [1:122.]. Герой Достоевского, предвосхищая Ницше, открывает «иную» свободу во властных отношениях. Власть - не произвол, но это и не моральная самость, она предполагает иной тип ответственного поведения, без которого, так же как и без морального убеждения, невозможно человеческое общежитие.
3.3 Теория Раскольникова в романе
Теория Раскольникова в произведении Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» порождает различие между ницшеанскими установками и глубоко нравственным пафосом, изначально одушевляющим большую русскую литературу в решении той же проблемы предстает особенно разительным, когда обращаемся к роману Достоевского «Преступление и наказание».
Вот основные элементы анализируемой парадигмы, каждый из которых высвечивает особый аспект сознания индивида, желающего утвердить себя в качестве «Сверхчеловека», находящегося «по ту сторону» нравственных норм и моральных законов, значимых, по его убеждению, лишь для "обыкновенных" людей, но отнюдь не для «необыкновенных»:
. Предпосылка сознания этого типа - все то же убеждение на счет полнейшего отсутствия «высшей правды», возникающее при виде несправедливостей, творящихся вокруг, и усиливаемое личными невзгодами и неурядицами; иначе говоря, вывод о том, что «правды нет - и выше», делается на основе констатации факта отсутствия ее на Земле.
. Отсюда стремление утвердить эту «правду» самому, на свой страх и риск, и - как свою собственную, самоличную правду; «мою» правду я хочу предложить взамен отсутствующей - как на Земле, так и на небе.
. Но как только я начинаю размышлять о том, как бы мне осчастливить человечество, утвердив среди людей мою правду, я замечаю, что кое-какая правда меж людьми все - таки обретается.
. Итак, я прихожу к заключению, что, с одной стороны, есть я со своей правдой (разумеется, высшей) , а с другой «обыкновенные» люди с их кое-какими правденками, не выдерживающими, на мой взгляд, «строго логического» анализа, например, тоже самое «не убий», которое ведь попирается на каждом шагу, а потому гроша ломанного не стоит.
. Вот тут и начинается «арифметика», о которой так много говорит Достоевский как в подготовительных работах к «Преступлению и наказанию», так и в тексте самого романа. Моя «высшая» (самоличная) правда сталкивается с общечеловеческими «правденками», и я прикидываю, в какой мере могу принести их в жертву, облагодетельствовав этой ценой человечество.
«Мне надо было узнать тогда, и поскорее узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею..». Вот она, та потрясающая глубина нравственной рефлексии, которая осталась недоступной трубадурам ницшеанского «Сверхчеловека». Вот истинная, а не подложная интеллектуальная совестливость, которой никогда не могли достичь ни Ницше, ни Сартр, желавшие представить себя единственно последовательными борцами против "дурной веры" ("нечистой совести") в ХIХ и ХХ столетиях.
Итак, в свете интеллектуальной совестливости (не путать с ницшеанской «интеллектуальной честностью»: это - ее антипод!) Достоевского становится совершенно очевидным: знаменитые «метафизические опыты», которые производит «я» в целях утверждения «абсолютности» своей «свободы», это всегда, на самом-то деле осуществляемые этим «я» не над самим собою, а над «другим»: экспериментирую над «другим», чтобы понять, «кто я есть». [3:143]
Идеология романа отсылает нас к философии ницшеанского толка, в центре которой открытие власти как «иной» свободы. Власть это не система и не иерархия, подавляющая индивида, а чистый волевой мотив, «квант» воли. Как замечает Раскольников - власть это «только посметь». В этом смысле идея власти представляет собой альтернативу христианскому пониманию свободы воли.
Заключение
В результате исследования можно сделать следующие выводы:
Ницшевские сочинения оказали огромное воздействие на современников. Далеко не всем были близки яростные нападки Ницше на христианство, но поставленные немецким писателем вопросы были весьма остры и приглашали взглянуть на «конец века» как на уникальный момент, «перевал» в истории европейской культуры. Именно под влиянием Ницше художники рубежа веков противопоставили себя бытописательству характера и среды XIX в. В творчестве Ф. Ницше неприятие европейского декаданса, с одной стороны, и поиск противопоставленного ему идеала нового Человека - с другой, выражены настолько сильно, что этим своим «голодом» сверхчеловечества, человекобожия немецкий писатель буквально заразил несколько поколений западных писателей и интеллектуалов. Квинтэссенция воззрений Ницше заключается в потребности художника так деформировать мир, чтобы суметь в нем выжить. Эта трагическая формула касается не только критики «девальвировавших» ценностей, но затрагивает и самокритику, «вечное возвращение» к себе.
Достоевский до самого конца оставался, убежден, что Россия, ее народ окажется невосприимчивым к нигилистическим идеям саморазрушения, исторического самоотрицания западной культуры, писатель был уверен в том, что здравые почвенные силы народа еще сильны святоотеческой верой и что революционное движение - это лишь поветрие в умах университетской молодежи.
Поиск настоящего человека, самой человечности - главное, что объединяет Достоевского и Ницше. Оба они мыслители трагической интуиции, каждый из них в молодости отдал дань романтизму, а в нем творчеству Шиллера прежде всего. Объединяет их и экстатичность, то, что оба они поэты в своей творческой основе. Кроме Достоевского, в круг чтения Ницше вошли Пушкин, Лермонтов, Толстой, Данилевский.
Корень общности Достоевского и Ницше в трагической эстетике, ибо здесь совпадает сам предмет воззрения мыслителей: творческая идея естества. "Мир оправдан как эстетический феномен", - находим у Ницше, "Красота спасет мир", - у Достоевского. Иногда идеи, высказанные Достоевским и Ницше, вступают в прямой диалог. Ницше: "Все существующее и справедливо, и несправедливо, и в любом случае равно оправдано". Иван Карамазов: "О, по моему, по жалкому земному эвклидовому уму я знаю лишь то, что страдание есть, что виноватых нет, что все одно из другого вытекает прямо и просто, что все течет и уравновешивается, - но ведь это лишь эвклидова дичь, ведь я знаю же это, ведь жить по ней я не могу же согласить ся!"[5:227] И не может быть для мыслителей сходства вернее, чем сходство в самой эстетической системе, а доподлинно эстетика в мире только одна: трагическая эстетика мировых идей. Именно в трагической эстетике мира причина множественных необусловленных совпадений Достоевского и Ницше.
Способность идей к самовоплощению как нигде выражена в сакрализованной, фантастической реальности России. В черновиках к "Антихристианину" Ницше писал: "Я знаю только одного психолога, который жил в мире, где возможно христианство, где Христос может возникать ежемгновенно. Это Достоевский, он угадал Христа" (Ницше,№ 4). "Угадать Бога" - высшее призвание поэта и философа, по Достоевскому, сверхзадача всякого творца вообще.
Идея сверхчеловека, используемая многими, не принадлежит в отдельности никому из мыслителей. Сверхчеловек есть идея времени, когда на Западе безраздельно господствует во всех сферах полишинель-буржуа. Ницше в данном случае является лишь одним из интерпретаторов идеи сверхчеловека наряду с прочими.
Сам жизненный императив сверхчеловека - воля к власти - роднит его с такими героями Достоевского, как Раскольников, Ставрогин и Великий инквизитор. Именно Наполеона ставит себе в идеал теоретизирующий Раскольников. Раскольников морализирует, он, несмотря на совершенное убийство, нравственно вменяем, следовательно, он еще не сверхчеловек. А вот Ставрогин из "Бесов" уже близок к "сверхчеловеку", фактически находится "по ту сторону добра и зла", чем и обусловлена его "необычайная способность к преступлению", как заметил Петр Верховенский.
Раса преступности - род русских людей, из которого, по Ницше, должен в итоге эволюции произойти сверхчеловек. Другой, Богочеловеческий лик России представляют праведники в романах Достоевского, для Ницше это прежде всего князь Мышкин, Идиот, в котором философ усматривает тень Христа.
Литература
1.Бердяев Н.А. Бунт и покорность в психологии масс. Интеллигенция. Власть, Народ [Текст] М.: Наука, 1993. - 122 с.
.Гройс Б.Е. Поиск русской национальной идентичности. Россия и Германия: опыт философского диалога [Текст] М.: Медиум, 1993. - 45 с.
.Грот Н.Я. Нравственные идеалы нашего времени [Текст] Вопросы философии и психологии. 1893. № 16. -134 с.
.Данилевский Г.П. Русский образ Ф.Ницше.На рубеже XIX-XX веков [Текст] Л.: Наука, 1991. - 43 с.
.Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы [Текст] Л.:1984. Т. 6. - 227 с.
.Жукоцкий В.Д. О тождестве противоположностей: к диалогике ницшеанства и марксизма в России [Текст] Жукоцкий В. Д., Жукоцкая З. Р.Общественные науки и современность. - 2002. - №. 4. -125 - 144 с.
.Кондаков И.В., Корж Ю.В. Фридрих Ницше в русской культуре Серебряного века [Текст] / Кондаков И.В., Корж, Ю.В. Общественные науки и современность. - 2000. - №. 6. - 176 -186 с.
.Коренева М.Д. Мережковский и немецкая культура. На рубеже XIX-XX веков [Текст] Л.: Наука, 1991. - 46 с.
.Лаврова А.Л. Лук и лира Ф.Ницше [Текст] Путь. 1994. № 6. -289 с.
.Лопатин Л.М. Больная искренность [Текст] Вопросы философии и психологии. 1893. № 16. - 109 с.
.Михайлов А.В. Предисловие к публикации Ф.Ницше «По ту сторону добра и зла» [Текст] Вопросы философии. 1989. № 5. -119 с.
.Ницше Ф. Генеалогия морали [Текст] Л.: Сирин, 1990. Т.2. . -34 с.
.Ницше Ф. Соч.: В 2 т. [Текст] М.: Мысль, 1990. Т.2. . - 370 с.
.Ницше Ф. Так говорил Заратустра [Текст] М.: Прогресс, 1994. - 86с.
.Преображенский, В. Фридрих Ницше: критика морали альтруизма [Текст] Вопросы философии и психологии. 1892. № 15.
- 118 с.
.Севасьян К.А. Фридрих Ницше: история одного поражения [Текст] - М.: «Просвещение» 1993. - 30 с.
.Синеокая Ю.В. В мире нет ничего невозможного? (Л.Шестов о философии Ф.Ницше) [Текст] - 78 с.
.Франк С. Предисловие. Философия и жизнь. Этюды и наброски по философии культуры [Текст] СПб.: 1910. - 4с.
.Шестов Л.И. Достоевский и Ницше (философия трагедии). Достоевский в конце XX века [Текст] М.: 1996. - 69 с.
.Франк С.Фр. Ницше и этика "любви к дальнему" [Текст] М.: Правда, 1990. - 21 с.
.Ясперс К. Ницше и христианство [Текст] М.: Медиум, 1994. - 84 с.
22.<http://iph.ras.ru/page47355821.htm> Страда В. Между Марксом, Ницше и Достоевским // Страна и мир. 1989. № 2. - 142 с.