A. Герлох, Теория права, изд. A. Иenek, Dobra voda, 2000). Все же обязательство для уже имеющихся прав, единство (соотношение) права и морали понятно только тогда, когда говорим о "схожих" нормах (таких, например, как запрет убийства, воровства, уважение условий соглашений и т.д.), которые действуют в праве и морали долгие века и вроде "слились" вместе. Ситуация намного сложнее тогда, когда обязанность, корреспондирующая праву, не так "устоялась" и так ясна с позиции морали. Это особенно связано с некоторыми областями публичного права, когда вышеупомянутое "слияние", "сходство" отсутствует, а право устанавливает "неживой" субъект - государство, навязывая иным субъектам "комплект" обязанностей, объем которого значительно превышает "комплект" прав. Типичный пример - правовые отношения, охватывающие налоги и сборы, установленные государством или органами самоуправления, законность которых, хотя и мотивирована на уровне государства, - еще не "устоялась" (особенно если правовое регулирование налогов и сборов часто меняется), понятна и приемлема для других субъектов права. В этой ситуации нет характерной для морали внутренней обязанности, которую чувствует (понимает) субъект права. Тогда и может возникнуть вопрос об аморальности в случае отсутствия либо неисполнения обязанностей. Аморально ли ведет себя субъект права, если он не понимает или недостаточно понимает глобальные цели и задачи государства, к которым оно стремится, устанавливая один или другой налог; ведет ли он себя аморально, если даже понимая вышесказанные вещи, но отдавая приоритет личной ситуации или ситуации своей семьи, думая, что "улучшает" ее, "экономя" за счет неуплаченных налогов? С другой стороны, отнимая налоги без права апелляции, то есть когда государственный субъект восполняет долг за того субъекта, который должен бы был сам это сделать, кажется, государство исключает соотношение права и долга, которое обязательно для правовой нормы. Тогда становится неясно, есть ли в этом случае право вообще?
Возможность анализа соотношения (сходства) права и морали в аспекте обязанности правам вытекает при отражении моралью и правом обычной интеграции индивидуума в общество. Это уже не выглядит возможным при рассмотрении некоторых явлений общественного порядка, публичного интереса, связанных с государством. И это понятно. Мораль, схожие с ней убеждения - обязательства, характерные индивидууму, иначе говоря - человеку как субъекту и обществу как совокупности индивидов. Одновременно в публичном праве в вышеуказанных случаях имеем дело с государством - "неживым", но устанавливающим правовые нормы субъектом, который сам по себе не может быть ни моральным, ни аморальным. Таким образом, для морали характерна обязанность, похожая (адекватная) на юридическую обязанность, которую чувствует субъект права в случаях интеграции в общество. С другой стороны, раньше заданный нами вопрос, есть ли право, когда установленное государством обязательство оно само и выполняет, возможно, и вытекает лишь при разборе права, его существования в таком контексте, в котором оно здесь разбирается - в соотношение права и морали, в контексте обязательства к имеющимся правам. При формальном "отделении" права от характерных для морали внутренних убеждений и обязательств не возникает вопрос о наличии права в этих случаях. Право присутствует, так как есть и права, и обязанности. Аналогично, "отделив" мораль, возникает в вышеописанной ситуации вопрос о моральности уклонения от налогов. Отметим, что как раз из-за своего формального аспекта правовыми нормами являются и признаются принципы гуманизма, демократии и другие идеологические принципы, в которых вообще вроде бы и не усматриваются обязательства адекватные праву, но есть принципиальные желания, обязательные государству ("неживому" субъекту), выполнение которых государство требует от иных субъектов. Без извлечения данных принципов из контекста права и морали в аспекте отождествления обязательств и притязаний, без разделения и противопоставления данных систем, без учета формального аспекта права осталось бы признать, что принципы права не являются таковыми.
В качестве промежуточного итога можно сказать, что обязательство к имеющимся правам объединяет право и мораль в том случае, когда они оба имеют одинаковую (схожую) социальную структуру, находятся в единой культурной парадигме. Это единство исчезает, если обязательство превращается более в долг, принуждение, под которым прячется в большей степени не привычка, культурная доминанта, а государственное принуждение (силовое обеспечение выполнения долга). Т.Г. Мaйерс, опираясь на это, различает методы разрешения социальных конфликтов и их регулирования вообще. Первый метод он связывает с насилием, а второй - c интеграцией личности в группу, общество. В последнем и только в последнем случае есть настоящее, правильное соотношение (сходство) права и морали в аспекте обязательства правам.
Вторая особенность юридических явлений права - признание внешней выразительности - ясно отделяет право от морали. Такая особенность юридических явлений вытекает из формальной обязательности. В первую очередь внешняя определенность не нужна для морали, которой достаточно и внутренней, поскольку перед моралью можно уступить и мыслями, не выражая их никакой формой.
Во-вторых, явление внешнего выражения морали как таковой необходимо. Однако такое выражение отличается от права контролирующей функцией: в первом случае для морали достаточно познавательного и волевого личного узнавания (для права нужно официальное фиксирование), в другом случае, нарушая баланс прав и обязанностей, в отношении морали субъект права испытывает общественное осуждение. В случае нарушения субъект права испытывает и/или (зависимо от упомянутого выше интегрирования и способа регулирования) осуждение государства. В случаях, когда норма морали не очень актуальна для нарушителя, общественное осуждение не всегда может иметь эффективный обязательный характер, например, человек, нарушивший публичный порядок в общественном месте, может и дальше посещать это место, не обращая внимания на тихое осуждение окружающих людей. Таким образом, признание нормы морали больше зависит от личного понимания этой нормы: признание права является гарантией ее обязательности.
С другой точки зрения, правовые нормы более жестко определены, сформулированы, в них перечислены основы возникновения, изменения или исчезновения прав и обязанностей. В то же время в норме морали может быть высказана только общая обязанность (не кради, не лги, люби своего ближнего как себя и т.д.). Поэтому нормы морали являются больше принципами человеческого поведения, чем программами.
Отметим, что в Средние века при существовавшем плюрализме юрисдикций, а сегодня в англосаксонской правовой системе с доминированием прецедента нормы морали в правовую систему инкорпорируются гораздо свободнее и проще, нежели это делает законодатель. С другой стороны, в законодательстве Литовской Республики много примеров, когда именно законодатель, формулируя правовые нормы и давая им внешнюю форму, обращается к морали*.
Отметим, что Гражданский кодекс выступает совокупностью норм частного права, связанных с упомянутым выше интегрированием в общество приемлемых норм, то есть в случае частного права смело можно говорить о связи (соотношении) между правом и моралью. Поэтому естественно и то, что законодатель, как упомянуто выше, обращается к морали, как бы понимая, что именно такое формулирование, такая внешняя определенность права будет гарантировать более легкий путь признания права, обеспечит его функцию интегрирования в общество. Следовательно, законное объединение права и морали является позитивным социальным явлением, однако, опять же, о нем ясно можно говорить, только "изымая" определенные области правового регулирования. В тех случаях, когда в виду имеются обязательства, определенные государством, принудительное их исполнение (в уже вышеупомянутом случае неуплаты налогов), правовое утверждение морали, то есть апеллирование к иным нормам и принципам морали почти невозможно.. Таким образом, внешнее выражение во всех случаях разделяет право и мораль. Внешняя правовая форма - это способ для морали превратиться в право, то есть "одежда", в которую "одета" мораль, становится правом, за нарушение которого применяется государственная санкция. В этом случае возникает вопрос о тех конкретных нормах морали, которые должны приобрести формальную определенность и превратиться в право. С одной стороны, это глобальный вопрос, ответ на который может быть связан с моралью законодателя или суда в зависимости от правовой традиции, что означает то, что ответа на этот вопрос в форме конкретного рецепта для законодателя или правоприменителя нет. С другой стороны, а именно более рациональной точки зрения, которая означает не что иное как стремление к успеху, в сегодняшней литовской практике правотворчества и правоприменения вопрос формулируется так: когда для права целесообразно "апеллировать" к морали, а когда нормы морали следует модифицировать в нормы права.
Ответ на этот вопрос может показаться очень простым: всегда стоит превращать в право "устоявшиеся", всеобще принятые и, конечно, возможные определить как правовые нормы морали. В этом случае для законодателя нужно только с помощью определенных правовых процедур и определенной правовой техники записать норму морали и она становится правом**.
Также может возникнуть вопрос - зачем записывать то, что и так само по себе понятно, то, что общество и так уважает без дополнительных процедур или угроз. Это стоит делать для авторитета законодателя, вместе с тем, для укрепления авторитета права в конкретном обществе. Это актуализирует проблему связи вышеупомянутых авторитетов с превращением норм морали в право.
Правовая норма выступает информацией всему обществу (субъектам права определенного государства) о желаемом поведении. Первоначально необходимо, чтобы сообщение достигло аудитории, то есть следует обратить внимание аудитории на сообщение. Здесь важен когнитивный диссонанс, теория которого объясняет избирательное внимание - склонность отдавать приоритет тем сообщениям, которые "поддерживают" существующую установку, и "оттолкнуть" сообщения, которые противоречат существующей установке, потому что противоречивые друг другу утверждения определяют внутренний дискомфорт - диссонанс. Поэтому, если правовые нормы укрепляют известные, принятые нормы морали, больше вероятности, что общество примет такие нормы права и на них отреагирует положительно, а они "займут" большую часть правовой системы. Если законодатель будет формировать установки общества, если действующие правовые нормативные акты будут совпадать с принятыми нормами морали, возможно, в конечном счете в обществе сформируется более общая установка по отношению ко всей правовой системе, то есть вся правовая система и все нормы, в том числе и нормы публичного права, будут приемлемы для общества.
Из этого вытекает следующее. В социальной психологии давно известен и доказан эффект Галла. Его суть в том, что если люди склонны к позитивной оценке абстрактных, более общих явлений, то они позитивно оценивают соответствующие более конкретные явления. Так что если в обществе сформирована позиция уважения, позитивная оценка всей правовой системы, то можно достичь уважения и позитивной оценки по отношению к конкретным правовым требованиям и не только в частном, но и в публичном праве, даже в тех его областях, где нормы установлены законодателем, для общества сами по себе непонятны, то есть даже в тех областях, которые не имеют ясного первобытного сходства с моралью.
С другой точки зрения, между уважением права и уважением законодателя есть тесная связь. Позитивная оценка права как такового определяет и позитивную оценку законодательного учреждения. Все это в дальнейшем мотивирует общество придерживаться правовых норм. Это вытекает из того, что большая часть общества не владеет знаниями права и тем более не является профессиональными юристами. Для непрофессиональной аудитории содержание сообщения должно иметь определенные особенности, если мы хотим, чтобы содержание ее достигло.
В социальной психологии многое объясняется с помощью эвристических размышлений. Суть в том, что у человека при осознании бесконечности информации и невозможности знать все ряд реакций "автоматизируется", например, реакция на авторитет. Жизненный опыт учит нас реагировать на такие сообщения, которые сообщает известный специалист, надежный и уважаемый в обществе человек, или на сообщения, которые опираются на принятые в обществе ценности. Эвристический путь люди обычно используют, когда информация очень "далеко" от них или когда она полна деталей, которых они не понимают. Если право вообще оценивается позитивно, если в обществе оно является ценностью, особенно если законодатель в обществе имеет авторитет, то тогда есть все условия, чтобы в обществе были уважаемыми и соблюдались бы правовые нормы.
Надо признать, что до того, что только что было описано выше - до уважения права законодателя, даже соответственно до образования "полезного" взгляда законодателя на использование моральных норм, в Литве еще очень далеко, во-первых, потому что начиная с восстановления независимости до наших дней литовское общество еще только формирует политическую культуру (между прочим, это общество, в котором нет традиционной политической элиты, на каждых выборах выбирающее новых лидеров). Постоянная смена политических партий не является благополучной средой для того, чтобы созрел взгляд законодателя на законодательство, соответствующее нормам морали и требующее уважения для всей правовой системы.
С другой точки зрения, при постоянной смене законодательной власти стабильностью отличается судебная власть, которая, несмотря на смену политических взглядов и законов, постоянно применяет и реализовывает право. В этом случае в ретроспективном измерении весьма интересна позиция литовского законодателя, для иллюстраций которой достаточно нескольких тезисов, укрепленных законами, регламентирующими практику судов. Отметим, что Высший суд согласно компетенции, закрепленной в первой редакции закона о судах Литовской Республики (1994 год), формирует единую практику судов при применении законов, объявляет решения судов, принятых Сенатом судей, которые должны принимать во внимание суды при применении законов (18 ст.). В дальнейшем данная компетенция изменилась так: Высший суд формирует единую практику судов, комментируя и применяя законы и другие правовые акты; сформулированные правоположения, выраженные в обзорах и решениях Высшего суда, должны учитываться судами, государственными и другими учреждениями, а также иными лицами в процессе правоприменения. Со временем Высший суд получил право предлагать рекомендационные пояснения, сформулированные на основе анализа судебной практики при реализации законов и других правовых актов (по сравнению с первой редакцией, где данный орган имел только право анализировать практику судов по вопросам осуществления законов). Надо отметить, что кроме Высшего суда практически адекватное право толкования законов и других правовых актов получил в пределах компетенции Высший административный суд.
Таким образом, от восстановления независимости до наших дней, невзирая ни на одну правовую реформу, критику со стороны законодателей, роль судов в рамках их становления как одного из важнейших источников литовского права, судя по позиции законодателя, постепенно увеличивалась. Законодательство из-за очень частой смены политических реалий не способствует стабильности правовой системы, и доминирующая роль в ее обеспечении постепенно переходит к судам, так что суды получили привилегированный статус учреждения, которому дано право исполнять правосудие и гарантировать стабильность в нестабильной массе законов.
Глядя со стороны морали как регулятора поведения, вышеописанная ситуация естественна: при смене политической системы и состава законодательного органа и политических идей, суды и судьи "удержали" позицию стабильно и привычно существующего учреждения, выполняющего ту же функцию осуществления правосудия. То есть их система и деятельность именно по аспекту привычности осталась более близкой нормам морали, потому что мораль и есть то, что привычно и близко. Нормы морали "вросли" в сознание человека и потому осуществляются "естественно". В ситуации хаоса законодательства нужно было иметь учреждение, которое было бы надежным. Такую потребность объясняет и социальная психология, опираясь на заключения которой ощущение контроля над ситуацией (необходимое для природы каждого человека) всегда связано с принятыми правилами и хорошо известными способами поведения.
Все это формирует опыт и что важнее - ощущение безопасности, упрощает объяснение рационального поведение человека. Всем этим объяснима более "естественная" трактовка (пока еще не закрепленная законодательно) роли судов, то есть вышеупомянутая передача приоритета в руки судов (потому что законодатели - члены того же общества) на примере литовских законов. Таким образом, деятельность судов уже имеет функцию, о которой все еще дискутируют в юриспруденции, по созданию права (здесь возможны только рассуждения - какие суды, сколько и как принимают участие в этом процессе), а их деятельность с позиции законодателя выступает одним из важнейших источников права в Литве.
Обобщая вышесказанное, можно утверждать, что на время формирования надлежащей политической культуры в Литве, в силу того, что судебная практика имеет признанный законодателем опыт создания источников права, судам должна быть передана функция, которую законодатель в силу вышеупомянутых обстоятельств не может надлежаще исполнять, то есть функция оценки моральных норм, их включения в правовую "ткань" и дальнейшей позитивной оценки всей правовой системы. Возникает вопрос о путях реализации вышесказанного при учете того, что суды в Литве формально не являются правотворческими органами. Первым шагом является признание важности деятельности судов с постепенным предоставлением им более широкой независимости в толковании права, в том числе при оценке правовой природы связи между правом и моралью, то есть установлении конкретной связи согласования между правами и обязанностями. Законодатель, по нашему мнению, этого сделать не может, так как способен в лучшем случае обобщить все принятые нормы морали, не достаточно учитывая спорные морально-правовые оценки (в силу их мобильности, подвижности, значимости либо незначительности для различных социальных групп), которые в определенных случаях могут иметь потенциальные возможности стать правовыми. Таким образом, имеющие место конфликты в социальных отношениях, остаются в сфере (в случае Литвы) очень нестабильного законодательства, которое не совсем совпадает с конкретными социальными отношениями и социальными процессами. Авторы признают роль законодателя и законодательства, но рассматривают ее в дальнейшей перспективе, в то время как настоящий период требует использования дополнительных приемов и методов.
Заключение
1. Типичной особенностью права и морали как составных частей социального регулирования являются схожие требования к поведению индивида. Данные требования, соединяющие право и мораль, выявляются только в схожих нормах права и морали, долгое время взаимодействующих между собой, существующих в единой культурной парадигме.
. Требования к имеющимся правам как особенность, соединяющие право и мораль, исчезают, когда они поддерживаются неодинаковым для права и морали социальным устройством и культурной парадигмой, а государственным принуждением, поддерживаемым долгом и силовыми гарантиями исполнения обязанностей.
. Внешняя определенность является отличительной чертой в различии права и морали даже в тех случаях, когда содержание ими сформулированного требования (просьбы, приказа) одинаково. Внешняя определенность выступает атрибутивным аспектом, указывающим на право.
. Законодатель для позитивной реакции общества на всю правовую систему и на отдельные требования правовых норм должен изменить право (дать атрибутивный аспект) для общепринятой нормы и для общепринятых и возможных в рамках права определений норм морали, приближая взгляд на правовую систему к морали (или взгляду на мораль), а тем самым и к правовой системе приближая благоприятные для морали общественные установки. Для того чтобы законодатель мог это делать, позиция его должна иметь в обществе аналог с общепринятыми нормами.
. Не имея установившихся позиций законодателя в обществе и адекватных стабильных установок, формирование позитивного мнения о правовой системе c помощью позитивных для морали установок целесообразно передать в компетенцию учреждения, которое имеет стабильную и сформировавшуюся позицию в обществе и может заниматься правовой интерпретацией и осуществлением права. Применительно к Литве такими учреждениями (системой) являются суды.
Особенно подчеркнем общую принципиальную норму, укрепленную в 1.4 ст. Гражданского кодекса Литовской республики: в случаях, определенных законами или договорами, гражданские отношения регламентируются обычаями. Обычаи не применяются, если они противоречат императивным нормам закона или принципам честности, разума и справедливости.
Именно здесь целесообразно выдвинуть вопрос, который, преследуя цель достижения более рациональных результатов, не был поставлен - вопрос о моральности законодателя не только в самом общем смысле, но и в том, какую норму морали законодатель должен записать - превратить ее в норму права. Ведь мораль может быть и общая, и групповая. Так что вопрос моральности законодателя является и вопросом выделения нормы морали, вопросом ее определения и выбора. Морален ли законодатель, который отдает приоритеты групповой морали? Обсуждая, что нормы права обязательны для всего общества конкретного государства, кажется само по себе естественным мнение, что законодатель должен разбираться в нормах морали, приемлемых всему обществу. Но все это не выглядит так просто, если посмотреть с позиции преследования цели развития общества. Неужели аморально записать, превратить в право норму морали самой прогрессивной группы общества. Надо отметить, что в настоящей правовой реальности Литвы очень не хватает дискуссий на эту тему. В этом плане правовая научная мысль еще не развита.
Более подробно о влиянии общепринятых правовых норм на законное поведение, суды, законодателей, как социальную группу: "Бакшявичене Р. Социологические аспекты эффективности законов (на основе исследований уголовных законов) Докторская диссертация, Вильнюс. 2003".
В настоящей правовой мысли Литвы было бы можно выделить два противоположных мнения о практике судов, формирующих главные источники литовского права. Одно из этих мнений именно так и видит практику судов (самый яркий представитель этого мнения - В. Микеленас), другое мнение - отрицает ее (В. Некрошюс).
1. Lietuvos Respublikos civilinis kodeksas, Vilnius: Lietuvos Respublikos teisingumo ministerija, 2000. - Гражданский кодекс Лит. Респ. - Вильнюс: М-во права Лит. Респ., 2000.
. Lietuvos Respublikos administraciniu bylu teisenos istatymas // Valstybes zinios, 1999. - Nr.13-308. - Закон Лит. Респ. о судопроизводстве административных дел // Гос. новости. - 1999. - № 13-308.
. Lietuvos Respublikos teismu istatymas // Valstybes zinios, 1994. - Nr.46-851. - Закон судов Лит. Респ. // Гос. новости, 1994. - № 46-851.
. Bakseviciene, R. Istatymu efektyvumo sociologiniai aspektai (baudziamuju istatymu tyrimo pagrindu): Dakt. disert. - V., 2003. - Бакшявичене, Р. Социологические аспекты эффективности законов (на основе исследований уголовных законов): автореф. дис. … д-ра юрид. наук / Р. Бакшявичене. - Вильнюс, 2003.
. Fuller Lon, L. The Morality of Law. - Publisher: Yale Univ Pr., 1977.
. Garner, B. A. Blacks law dictionary. - St. Paul, Minn., 2001.
. Gerloch, A. Teorie prava. - A. Иenek, Dobra voda, 2000.
. Kuconis, P. Teisesaugos institucijos. - Vilnius, 2001. - Кучонис, П. Правоохранительные органы / П. Кучонис, В. Некрошюс. - Вильнюс, 2001.
. Leonas, P. Teises enciklopedija. - Vilnius: Pozicija, 1995. - Леон, П. Энциклопедия права / П. Леон. - Вильнюс: Позиция, 1995.
. Mikelenas, V. Civilinis procesas: dalis 2. - Vilnius, 1996. - Микеленас, В. Гражданский процесс: ч.2/В. Микеленас. - Вильнюс, 1996.
. Mikeleniene, D., Mikelenas, V. Teismo procesas: teises aiskinimo ir taikymo aspektai. - Vilnius: Justitia, 1999. - Микеленене, Д. Судебный процесс: аспекты разъяснения и применения права / Д. Микеленене, В. Микеленас. - Вильнюс: Юстития, 1999.
. Mikelenas, V. Civilinis procesas: dalis 1. - Vilnius, 1999. - Микеленас, В. Гражданский процесс: ч.1/В. Микеленас. - Вильнюс, 1994.
. Myers, D. G. Exploring Social Psychology. - Hope College, Holand, Michigan, 2000.
. Зимбардо, Ф. Социальное влияние / Ф. Зимбардо, М. Ляйппе. - СПб., 2000.