Указать на вклад Шаляпина в искусство
1.Гений Шаляпина
Гений русский, художник глубоко национальный, Шаляпин обладал чертой, возвышающей людей искусства именно русского: оставаясь русским, он умел постигать дух и характер других народов. И воплотив лучшие образы в русских операх, он мечтал создать на оперной сцене героев греческой трагедии, героев Шекспира, мечтал сыграть Лира, Эдипа.
Когда заходит речь о Шаляпине, все, кто слышал его, вспоминают о том, что сообщало особую силу его пению, игре - и декламационное искусство, и жест, и преображавшую его лицо мимику, и благородную фигуру, умение двигаться, и каждый раз - бесподобный грим. Все это было не только даром природы, но плодом великого искусства и взыскательнейшего отношения решительно ко всему, что входило в создание образа. И тут Шаляпину помогал и режиссерский талант, точное представление, чего он хочет добиться, и одаренность в искусствах пластических. Он рисовал, отлично схватывал сходство. Набрасывал автошаржи, эскизы гримов, костюмов своих! Видел себя как бы со стороны. Лепил. Впитывал в себя советы художников - Серова, Коровина, Врубеля... Внешний облик Демона в опере Рубинштейна - от полотен Врубеля. Шаляпин сам пишет об этом. Готовясь воплотить образ Годунова, он беседует с историком Ключевским и переселяется в воображении своем в XVII век. Из книг Шаляпина становится совершенно ясным: он добивался результатов в неустанных поисках совершенства, всегда стремясь дойти до глубины, до великого обобщения и остаться при этом предельно конкретным.
В истории мирового театра Шаляпин - явление уникальное не только в силу своего новаторского таланта и той реформы, которую он произвел. Он занимает в искусстве свое, особое место; это артист музыкальной драмы в высшем его выражении, до него не известном и непревзойденном до настоящего времени.
2.Уникальность голоса Шаляпина
Широко распространено мнение, будто секрет шаляпинского воздействия на слушателей - в небывалой мощи и красоте его певучего баса. Это не совсем верно. И мировая, и русская сцена знали голоса куда более мощные, чем шаляпинский. И немало было очень красивых басов. Но не было в мире голоса, который был бы наделен таким разнообразием тембров и красок. „Мощь шаляпинского голоса, - пишет певец С. Левик, неоднократно выступавший в спектаклях вместе с Шаляпиным, - была не природной, а следствием его умения распределять свет и тени..." Иначе говоря - менять и разнообразить тембры. „Чисто физиологически голос Шаляпина не был феноменом, но как художественный феномен этот голос неповторим".
Свой голос Шаляпин подчинил себе до пределов возможностей. Вот почему он звучал у него и мощнее, и звучнее, и шире, чем у других певцов, наделенных от природы более мощными голосами. И воспринимался как голос небывалый, неповторимый, единственный.
Говорили о школе, которую он прошел в Тифлисе у своего первого и, по существу, единственного учителя Д. Усатова. Однако это не может вполне объяснить вокального совершенства Шаляпина, ибо он усвоил все лучшее из того, что ему приходилось слышать, - элементы всех школ - и растворил их в „горниле своего пения" до такой степени, что они даже и не угадывались в его исполнении.
Шаляпин не мог бы достигнуть этого, если бы не был наделен даром гениального музыканта. Этот дар заключается в умении передавать не один лишь музыкальный текст, а заложенное внутри его содержание. „Ноты - это простая запись, - говорил Шаляпин,- нужно их сделать музыкой, как хотел композитор".
Готовясь к выступлению в опере Демон, он на генеральной репетиции обратился к дирижеру Альтани с просьбой разрешить ему продирижировать со сцены всю свою партию. Альтани протянул ему палочку, и Шаляпин запел, показывая оркестру, чего он от него хочет. Когда он дошел до кульминации и заключительной арии, оркестранты пришли в такой восторг, что сыграли Шаляпину туш.
Замечательный дирижер Фриц Штидри, концертировавший в Советском Союзе в 20-30-х годах, говорил, что плохой дирижер показывает то, что обозначено в партитуре, а хороший - то, что ему дает партитура на его свободное художественное усмотрение. Шаляпин широко пользовался этими заложенными в партитуре возможностями.
Шаляпин даже не может быть назван в обычном смысле исполнителем вокальной партии потому, что каждый раз - в большей или меньшей степени - был сотворцом композитора. И тут правомерно сопоставить его с такими художниками, как, скажем, великий пианист Ферруччо Бузони, который привносил свои представления в трактовку Баха, Моцарта, Бетховена, хЛиста, Шопена. Или со скрипачом Эженом Изаи. Или с пианистом Леопольдом Годовским.
Музыковед Л. Лебединский как-то сравнил граммофонную запись одной из сцен Бориса Годунова в исполнении Шаляпина с музыкальным текстом Мусоргского. И выяснил, как далеко отошел Шаляпин от прямой передачи этого текста. Об этом же рассказывал В. Мейерхольд драматургу А. Гладкову. „Шаляпину в сцене „бреда", - вспомнил он, - было нужно время для замечательной актерской импровизации: он тут целый кусок играл без пения,- а музыки не хватало. Тогда он попросил повторить в этом месте так называемую музыку „курантов". Те, кто слышал и видел его в этой роли, должны признать, что получилось замечательно". „Я не думаю,- продолжал Мейерхольд, - что сам Мусоргский стал бы с ним спорить. Но, разумеется, нашлись знатоки партитуры, которые были возмущены. Как-то я слушал по радио Бориса и поймал в сцене „бреда" те же „куранты". Значит, это стало традицией. Вот так бывает всегда. Сначала ты самоуправный новатор, а потом - убеленный сединами основатель традиции".
И, действительно, многие шаляпинские открытия стали такими же каноническими, как листовские или бузониевские редакции фортепианной литературы. Это не значит, что каждый певец или пианист может вторгаться в авторский текст. Нет и нет! На это может пойти только гениально одаренный художник, завоевавший творческое право на это!
Известный советский виолончелист, профессор Московской консерватории Виктор Кубацкий вспоминает, как в 1920 году, во время сценических репетиций в Большом театре, чуть выдавалась свободная от пения минута, Шаляпин выходил на авансцену и, прикрывая ладонью глаза от острого света, вслушивался в игру виолончельной группы. Будучи концертмейстером группы, Кубацкий предположил, что Шаляпин не доволен звучанием и задал ему этот вопрос.
„Нет, - ответил Шаляпин. - У виолончелей я учусь петь". Сказать это мог только очень большой музыкант.
Шаляпин был глубоко убежден, что вся сила его пения заключена в точности интонации, в верной окраске слова и фразы. И вспоминал, как ощутил он это впервые, когда в молодые годы разучивал партию Мельника. Он работал упорно, а образ получался ненатуральным.
Недовольный собой, он обратился к знаменитому трагику Мамонту Дальскому. Дальский велел не петь, а прочесть ему по книге пушкинский текст. И когда Шаляпин прочел - с точками, запятыми, передыханиями, - Дальский обратил внимание на интонацию. „Ты говоришь тоном мелкого лавочника, - заметил он, обращаясь к Шаляпину,- а мельник - степенный мужик, собственник мельницы и угодьев". „Как иголкой, насквозь, прокололо меня замечание Дальского, - вспоминает Шаляпин. - Я сразу понял фальшь моей интонации, покраснел от стыда, но в то же время обрадовался тому, что Дальский сказал слово, созвучное моему смутному настроению. Интонация, окраска слова - вот оно что! Значит. .. в правильности интонации, в окраске слова и фразы - вся сила пения".
И много раз в воспоминаниях своих Шаляпин говорил об интонации, как о способе проникновения в существо роли, в никем до него не раскрытые глубины романсов и песен. „Я нашел их единственную интонацию", - пишет он о романсах и песнях Мусоргского. „Интонация одной фразы, правильно взятая, превратила ехидную змею в свирепого тигра", - вспоминает Шаляпин другой момент, когда Мамонтов на репетиции Псковитянки подсказал, чего недостает ему в характере Грозного. „Холодно и протокольно звучит самая эффектная ария, - пишет Шаляпин далее, - если в ней не разработана интонация фразы, если звук не окрашен необходимыми оттенками переживаний".
И надо сказать, что чуткие музыканты, слушавшие Шаляпина, всегда отмечали значение интонационного мастерства в общем впечатлении от его гениальных спектаклей. И еще отмечали глубокий внутренний ритм.
„Мне всегда казалось, - пишет Б. Асафьев,--что источники шаляпинского ритма, как и его глубоко реалистического интонационного пения, коренятся в ритмике и образности русской народной речи, которой он овладел в совершенстве".
И в этом не было разноречия у всех, кто вспоминал искусство Шаляпина как синтез „голосового дара", интонации, ритма, слова, сценической пластики. Наиболее чуткие отмечали при этом удивительное проникновение Шаляпина в строй русского языка, шаляпинское произношение, чувство слова, присущее ему органически.
„Фокус Шаляпина - в слове, - утверждал К. Станиславский.- Шаляпин умел петь на согласных. Мне много пришлось разговаривать с Шаляпиным в Америке. Он утверждал, что можно выделить любое слово из фразы, не теряя при этом необходимых ритмических ударений в пении. . . Не обладая силой звука, например, баса [В. Р.] Петрова [он] производил несравненно большее впечатление благодаря звучности фразы".
Действительно, вокалистам известно, что Шаляпин умеет окрашивать слог, „сжимать" и „растягивать" его, не нарушая ни словесной, ни музыкальной структуры. И мало кто из русских актеров так понимал стих, как Шаляпин. Когда он поет пушкинского Пророка с несколько холодноватой музыкой Римского-Корсакова, то потрясает проникновением в библейский строй пушкинской речи, торжественность и образность пушкинского стиха. шаляпин голос оперный театр
И объяснение этого удивительного действия заключается прежде всего, как я думаю, в понимании соразмерности всех элементов, важности гласного слова, в умении донести рифму, окрасить в передаче каждый звук, каждый слог.. .
Слияние музыки с пластикой слова Шаляпин умел передать не только на русском, но и на других языках. Так, исполняя в Милане партию Мефистофеля в опере Бойто по-итальянски, он поразил итальянскую публику не только пением, не только игрой, но и своим итальянским произношением, которое великий певец Анжело Ма-зини назвал произношением „дантовским".
„Удивительное явление в артисте, - писал Мазини в редакцию одной из петербургских газет, - для которого итальянский язык - не родной". Французская пресса неоднократно отмечала тонкое владение Шаляпина речью французской. Впрочем, и тогда, когда Шаляпин пел за границей по-русски, он потрясал самую искушенную публику.
В 1908 году, когда Париж готовился впервые увидеть Бориса, на генеральной репетиции, на которую были приглашены все замечательные люди французской столицы, Шаляпин пел в пиджаке (костюмы оказались нераспакованными). Исполняя сцену галлюцинации, после слов „Что это? Там!... В углу... Колышется!..." он услышал вдруг страшный шум и, косо взглянув в зал, увидел, что публика поднялась с мест, а иные даже встали на стулья, чтобы посмотреть, что там такое -- в углу? Не зная языка, публика подумала, что Шаляпин что-то увидел там и испугался внезапно.
„Сальвини!" -кричали Шаляпину в Милане после успеха в опере Бойто, сравнивая его с одним из величайших трагических актеров XIX столетия.
.Шаляпин на драматической сцене
Но от величайших театральных авторитетов до слушателей самых неискушенных - весь мир твердо знает, что никогда еще не рождался артист, столь совершенно и гениально сливший в себе три искусства. „Синтеза в искусстве, особенно театральном, очень редко кто достигал, - пишет К- Станиславский. - Я бы мог назвать одного
Шаляпина". „Первый законченный артист-певец нашего направления",- отзывался о Шаляпине другой создатель Московского Художественного театра - Владимир Иванович Немирович-Данченко.
Сценический диапазон Шаляпина необъятен: образы трагические и комические, характеры трогательные и устрашающие, благородные и коварные, лукавые и полные страсти, разгульные и степенные, величественные и трусливые, ехидные, страдающие, полные сочного юмора и неземной тоски. Борис и Варлаам, Досифей и князь Галиц-кий, Сусанин и Еремка, Мельник и хан Кончак, Олоферн и Фарлаф, Алеко и Сальери, Иван Грозный и Пимен, Демон и Мефистофель, Филипп и Лепорелло, Дон Базилио и Дон Кихот. . .
Роли Шаляпина - результат строжайшего отбора. Это - роли, в которых, как отметил театровед М. Янковский, господствует шекспировское начало, ибо почти каждая представляет собой не только неповторимо-оригинальную партию, но и материал для высоких созданий сценического искусства. Их не много - ролей. Но в каждой из них открывается новая грань гениального дарования Шаляпина, каждая составляет событие принципиальное в истории мирового оперного театра. „Это все не театральные маски, а человеческие жизни, воскрешаемые на каждом спектакле русским великим актером" (Б. Асафьев).
Когда же Шаляпин пел в концертах Ночной смотр, Двух гренадеров, Титулярного советника, Старого капрала, Трепак, Блоху, Семинариста, Полководца, Забытого, Элегию Массне или Сомнение Глинки, русские и украинские песни, к образам, созданным на оперной сцене, прибавлялась целая галерея новых, рожденных без партнеров, без костюмов и грима, без помощи декораций и театрального занавеса, одной лишь силою пения, слова и той игрой, которая заключена в слове и в пении и которая потрясала слушателей Шаляпина нисколько не меньше, нежели его спектакли. Достигал он этого вживанием в образ, глубочайшим перевоплощением, позволявшим ему постигать эпоху, стиль, автора, образ.
Заключение
Творчество Шаляпина - одно из самых могучих выражений русского реализма. Этому направлению он служил вдохновенно и верил в его неисчерпаемые возможности. „Никак не могу вообразить и признать возможным, - писал Шаляпин, - чтобы в театральном искусстве могла когда-нибудь одряхлеть та бессмертная традиция, которая в фокусе сцены ставит живую душу актера, душу человека и богоподобное слово".
Человек, подобно Максиму Горькому, вышедший до революции из самых глубин народных, Шаляпин дошел до вершин мировой славы. Не учившийся в молодые годы по бедности, он только благодаря своему жадному интересу к жизни и знаниям создал шедевры, вошедшие в историю русской и мировой культуры, и означил собой в искусстве эпоху. Шаляпин не может сравниться в музыкальном искусстве ни с чем. В оценках Шаляпина, кажется, нет расхождений. Люди разных вкусов и поколений, любящие разную музыку, разные жанры, исполнителей разных, единодушны в оценке Шаляпина. Это - неумирающе ново. Доступно. Смело. Глубоко. Разнообразно.
Умирая, Шаляпин с горечью говорил, что не создал своего театра. Это так и не так. Он не создал театра конкретного, в котором мог полностью осуществить свои актерские и режиссерские замыслы. Но влияние его на музыкальный театр нашей страны и всего мира огромно. После Шаляпина уже невозможно ни петь, ни играть, как играли и пели до его вокально-театральной реформы. И хотя искусство актера осталось незакрепленным, голос Шаляпина навсегда сохранит и для нас, не видавших его живого, величие его синтетического искусства, ибо, как сказал знаменитый критик В. Стасов, и музыкальность, и вокальный дар Шаляпина, и актерский заключены прежде всего „в гигантском выражении его пения".
Список литературы
1.«Этот гений - Фёдор Шаляпин. Воспоминания и статьи», ГЦММК им. М. И. Глинки <http://www.rusarchives.ru/muslib/gcmmk/index.shtml>, дом-музей Ф. И. Шаляпина, фортепианная школа «Клавир». Москва, 1995 год.
.Ал. Лесс Рассказы о Шаляпине. - М., «Советская россия», 1973. - 174 с.
.Пружанский А. М. <http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D1%80%D1%83%D0%B6%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9,_%D0%90%D1%80%D0%BA%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%B9_%D0%9C%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B9%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87> -Отечественные певцы 17501917. Словарь. <http://next.feb-web.ru/test/pruzhan/abc/>. М.: «Композитор» (2000)
.Летопись жизни и творчества Шаляпина. В 2-х книга. - Л., 1984.
.Шаляпин Ф.И. Сборник в 2-х томах. Редактор-составитель и автор комментариев Е.А. Дрошева. Т. 2. - М., 1960.
.Шаляпин Ф.И. Повести о моей жизни. - М., 1960.