выявить общие принципы перевода.
В соответствии с поставленными целью и задачами определяется структура работы, которая состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы и двух приложений.
Во введении обозначены степень изученности проблемы и круг исследователей, занимавшихся данным видом деятельности, определены актуальность, новизна, методы и методология дипломной работы, поставлены цель и задачи исследования, охарактеризована структура работы.
В первой главе мы, опираясь на работы таких исследователей, как А.В. Федоров, Н.Л. Галеева, В.Н. Комиссаров, К.Ю. Амбрасас-Саснава, Ю.В. Ванников и другие, рассматриваем современные концепции художественного перевода.
Вторая глава состоит из двух разделов. В первом выделяются особенности поэтики А.А. Фета с опорой на работы таких исследователей, как В.В. Розанова, И. Толстого, Е. Винокурова, Б.Я. Бухштаба, В. Кожинова, Л.Я. Ермилову, С.А. Некрасову и других.
Во втором разделе, опираясь на работы А.В. Успенской, А.В. Федорова, Н.В. Вулих, М.Л. Гаспарова А.Д. Швейцера и других, мы рассматриваем особенности творчества Фета как переводчика.
Третья глава, которая состоит из семи разделов, содержит сопоставительный анализ шести «римских од».
В заключении подводятся основные итоги работы.
Глава 1. Основные концепции теории художественного перевода
Современная теория перевода заявила о себе в начале второй половины XX века как особое научное направление. С тех пор прошло почти 60 лет. Но этот период, весьма краткий в истории деятельности, которая исчисляется тысячелетиями, оказался плодотворней, чем все предшествующие, на протяжении которых люди использовали перевод в межъязыковой коммуникации, задумывались и спорили о сущности, принципах и закономерностях перевода, не пытаясь создать стройную теорию этого объекта.
Одной из главных причин этих изменений оказалась Вторая мировая война и связанные с ней политические события. После войны возникают международные организации, на заседаниях которых синхронный перевод становится основной формой обеспечения межъязыкового общения. Теория перевода становится теоретической базой для разработки эффективных методик обучения профессиональному переводу. В языкознании начинается истинный бум сопоставительных контрастивных исследований, осуществлявшихся методом перевода и для перевода. С появлением первых электронных вычислительных машин еще в середине 40-х годов возникает идея заставить переводить машину. В 1954 году проводится Джорджтаунский эксперимент, в результате которого получен первый перевод несложного текста с одного языка на другой. В середине XX столетия отмечается волна интереса к проблемам культурной антропологии. Теория перевода смыкается с этнографией и историей, антропологией и социологией. Вторая половина XX века ознаменовалась выходом в свет как у нас, так и за рубежом множества работ по теоретическим проблемам перевода, составивших основу современной науки о переводе. В отечественной науке о переводе поворотным моментом стала книга А.В. Федорова «Введение в теорию перевода» 1953 года, в которой впервые давалось аргументированное определение теории перевода как преимущественно лингвистической дисциплины. В данной книге А.В. Федоров формулирует определение: слово «перевод» обозначает «1) процесс, совершающийся в форме психического акта и состоящий в том, что речевое произведение (текст или устное высказывание), возникшее на одном - исходном - языке, пересоздается на другом - переводящем - языке; 2) результат этого процесса, то есть новое речевое произведение (текст или устное высказывание) на переводящем языке».
Перевод возник и совершенствовался вместе с развитием общества, он является частью духовной культуры каждой страны и всего человечества. Перевод существует в трех основных формах: устной, письменной, машинной; делится на три основных вида: общественно - политический, художественный, научно - технический. Каждый из этих видов имеет свою разветвленную систему жанров. В переводе общественно - политических текстов приходится иметь дело со штампами, терминология данного типа перевода носит временный характер. Перевод научно - технических текстов предполагает узкую специализацию переводчиков в терминологии. Художественный перевод - это передача художественного произведения, насыщенного языковыми средствами, написанного на одном языке, средствами другого при сохранении стилистических особенностей подлинника. Он отличается «невозможностью опираться в речевой деятельности преимущественно на репродукцию», требует от переводчика творчества, отвлечения от лексических и грамматических структур родного языка. Переводчик должен быть не менее талантлив, чем переводимый им писатель. При художественном переводе самым трудным и важным является не лингвистический, а художественно - образный момент, то есть способность переводчика воссоздать образный мир произведения.
Выявляя центральные проблемы художественного перевода, мы обратимся к работам А.В. Федорова, Р.К. Миньяр - Белоручева, П.И. Копанева, Н.Л. Галеевой, В.Н. Комисарова, К.Ю. Амбрасас - Саснавы, Ю.В. Ванникова, Л. Бруни, А.Д. Швейцера, В.Г. Гака и других.
В современной науке мы встречаем различные подходы к периодизации истории переводческого опыта.
П.И. Копанев выделяет в истории перевода четыре периода. Он полагает, что «в ходе конкретно - исторического рассмотрения практики и теории перевода в целом и художественного перевода в частности все с большей отчетливостью проступают хронологические этапы духовного развития человечества и его многовековой культуры, совпадающие в основном с этапами социально - исторической хронологии мира». Он различает первый, или древний, период (рабство и феодализм); второй, или средний (от первоначального накопления капитала до научно - технической революции XVIII века включительно; третий, или новый, период (конец XVIII - конец XIX века); четвертый, или новейший, период (конец XIX - XX века).
Н.Л. Галеева считает, что первоосновой перевода являлось понимание текста оригинала и передача его перевода, который представлял собой иной вариант понимания и выражался с помощью средств другого языка. В дальнейшем, по ее мнению, ранние традиции перевода «разрушаются в угоду «букве», и перевод становится буквальным, с гибельной точностью передающим каждое слово и грамматическую форму подлинника». Вольный (художественно полноценный, но далекий от оригинала) перевод и буквальный (дословно точный, но художественно неполноценный) перевод могут рассматриваться как первичные и основополагающие категории теории перевода. Их оппозицию мы впервые обнаруживаем у Цицерона. Синтез этих двух категорий невозможен, так как дословная точность и художественность оказываются в постоянном противоречии друг с другом. В них (категориях) отражены две противопоставленные стратегии переводческой деятельности.
Период XIV-XVIII веков Н.Л. Галеева характеризует наличием вольного перевода, сменившего буквальный. Она придерживается точки зрения открывшего его Этьена Доле, который сформулировал пять актуальных до сих пор принципов перевода.
.Переводчик должен в совершенстве понять содержание оригинала и намерение автора, которого он переводит.
.Переводчик должен в совершенстве владеть исходным языком и языком перевода.
.Переводчик должен избегать тенденций переводить слово в слово, ибо в противном случае он извратит содержание оригинала и разрушит его красоту.
.Переводя на менее развитый язык, переводчик должен развить последний.
.Переводчик должен достигать идейно-художественного звучания, подобного оригиналу.
Затем, учитывая, что вольный «до неузнаваемости» перевод не удовлетворял культурных потребностей разных языков, она выявляет тенденцию стремления к смене вольного перевода более точным воспроизведением. Но данная тенденция не достигает уже своей вершины, то есть буквализма. Таким образом, Н.А. Галеева говорит о том, что «неоднократная смена противоположных тенденций привела к необходимости создания теории перевода».
Важным исследователем теории перевода является А.В. Федоров. В своей книге «Основы общей теории перевода» выделяет XVIII век. Он считает, что данный век для развития перевода, как и для всех областей русской жизни, был переходным и переломным периодом. В этот период наблюдается рост переводной литературы, обусловленный перестройкой всей жизни страны, новым направлением во внешней политике в эпоху Петра I, усиленным развитием экономических и культурных связей с Западом. От общих и сравнительно простых вопросов вначале, переводческая деятельность переходит к более сложным. В теоретических суждениях о переводе у русских писателей, критиков и переводчиков XVIII века внимание переходит на особенности стиля. В предисловии к «Езде в остров Любви» В.Тредиаковский утверждал: «…переводчик от творца только что именем рознится. Еще донесу вам больше: ежели творец замысловат был, то переводчику замысловатее надлежит быть (я не говорю о себе, но о добрых переводчиках)».
В XVIII веке в стихотворных переводах совершался процесс выработки литературного языка - упорные творческие поиски, которые ограничивались деятельностью наиболее выдающихся русских поэтов и литературных деятелей того времени - Ломоносова, Сумарокова, Тредиаковского, Державина. Их отношение к переводу в рамках «классицистического понимания задач перевода» «специфически активное и творческое».
В России в XVIII веке вместе с писателями, занимающимися переводческой деятельностью параллельно с «оригинальным творчеством», «появляются литераторы, специально посвящающие себя переводческой деятельности, избирающие ее как свое основное дело - переводчики - профессионалы (С. Волчков, Кондратович, Гамалов- Чураев и другие)».
Далее важным для развития перевода А.В. Федоров выделяет период с конца XVII века до начала XIX века, в котором «широко представлена тенденция к переделке подлинника, выливающаяся в так называемое «склонение на наши нравы». Данный способ представлял собой очень вольное и «свободное обращение с текстом подлинника в его целом, устранение черт, чуждых переводчику, «украшение», «сглаживание резких особенностей, изменение стихотворной формы (размеров, строфического построения)».
Оценивая состояние художественного перевода в середине XIX века, он (А.В. Федоров) расценивает данный период как «время ожесточенной идейно - политической борьбы в русской литературе». Эта борьба проявилась и в области перевода. В 1840 - 1860 годы появляются стихотворные переводы как представителей революционно - демократической литературы (Плещеев, Михайлов, Курочкин, Минаев), так и революционно - дворянской (А. Фет, Майков, К. Павлова, А.К. Толстой). Переводы двух борющихся лагерей «различаются по методам и тенденциям». Произведения революционер - демократов содержат большие отличия от подлинника вплоть до использования деталей, характерных для русского быта. Однако эта вольность предполагает вызвать у читателя привычные для него ассоциации. Переводы же А.А. Фета, А.К.Толстого и других, наоборот, выделяются максимальной приближенностью к оригиналу, «большим вниманием к формальному своеобразию подлинника (в частности, к его стиховым особенностям - размеру, рифмовке)». В своих переводах А.А. Фет достигает необыкновенной точности передачи смысла - иногда за счет синтаксической неуклюжести и стилистической какофонии. «В своих переводах, - пишет Полонскому, - я постоянно смотрю на себя как на ковер, по которому в новый язык въезжает триумфальная колесница оригинала, которого я улучшать - ни-ни».
Кроме этих двух способов перевода возможен был третий - сглаживание.
В 3/3 XIX века вместе с увеличением переводных изданий падало их качество: происходило постоянное сглаживание особенностей, разрушение единства формы и содержания произведения, не передавалось стилистическое своеобразие подлинника, в конце концов, терялось «идейное содержание многих классических произведений».
Конец XIX - начало XX века А.В. Федоров характеризует как период усиления интереса к формальной стороне переводимого произведения.
Поскольку проблема теории перевода рассматривается как отдельная наука, то многих исследователей интересует, из каких частей она состоит, ее взаимосвязь с другими науками, каковы ее теоретические и практические направления. Некоторые теоретики основными разделами теории перевода считают общую теорию перевода и частную. Ю.В.Ванников в своей статье «О едином комплексе переводческих дисциплин» различает «общую теорию перевода, частные теории перевода, специальные теории перевода, теорию машинного перевода, прикладные аспекты перевода».
В.Н.Комиссаров делит деятельность перевода на теоретическое переводоведение, которое включает в себя четыре основных раздела: «общие теории перевода, теории эквивалентности, теории переводческого процесса и теории переводческих соответствий» и «прикладное переводоведение, которое представляет собой попытку воздействовать на переводческую деятельность…»
К.Ю. Амбрасас-Саснава предлагает следующую классификацию: 1. Общая (универсальная) теория перевода. 2.Специальная теория перевода. 3. Практика перевода. 4. История перевода. 5. Критика перевода. 6.Методика преподавания перевода. 7. Библиография перевода. 8. Редактирование перевода. 9. Смежные науки, помогающие решать разные переводческие проблемы.
А.В. Федоров считает, что для всех видов перевода важными и общими являются два положения. К первому он относит цель перевода, которая заключается в том, чтобы насколько можно близко познакомить с текстом читателя, не знающего языка оригинала. Во втором положении определяет значение слова «перевести», то есть средствами одного языка выразить максимально полно то, что ранее было выражено средствами другого.
По мнению Н.Л. Галеевой в современном переводоведении существуют две теории перевода. В своей работе «Основы деятельностной теории перевода» она выделяет субститутивно - трансформационную теорию и деятельностную.
Рассуждая о том, как может осуществляться перевод, А.В. Федоров выделяет три способа: 1)с одного языка на родственный, близкородственный или вообще неродственный; 2)с литературного языка на диалект и наоборот; 3)с языка более раннего периода на язык в его современном состоянии. Но существует в литературе по данному вопросу и другая классификация: 1)внутриязыковой перевод (или трансформация); 2)межъязыковой перевод или перевод в собственном смысле; 3)перевод с «обычного человеческого» языка на неязыковую систему условных знаков.
От перевода как искусства следует отличать теорию перевода, задачей которой А.В. Федоров считает наблюдение за закономерностями в соотношении оригинала и перевода. Поэтому основным предметом внимания является соотношение подлинника и его перевода и выявление отличий между ними.
Что касается объекта переводоведения, то В.К.Комиссаров выделяет его в «тех аспектах переводческой деятельности, которые присутствуют в любом акте перевода и определяют характер отношений между оригиналом и переводом».
К.Ю. Амбрасас - Саснава считает, что определение объекта В.Н. Комиссаровым в большей степени носит теоретический характер. Таким образом, подходя к этому не только с теоретической стороны, но и с практической, К.Ю. Амбрасас - Саснава по этому поводу говорит, что объект составляют те аспекты, «которые присутствуют в любом акте перевода, а также после него, и определяют характер отношений не только между оригиналом и переводом, но и между переводом и читателем».
Поскольку перевод является одновременно и теорией, и искусством, то при переводе неизбежно возникновение трудностей. Л. Бруни в своем трактате «Об искусном переводе» выделяет первый и самый главный «грех» переводчиков - слабое знание языков. Совершенное владение обоими языками, то есть не только языком оригинала, но и языком перевода, - основное требование к переводчику. К грубым ошибкам в порождении высказываний на языке перевода Л. Бруни относит злоупотребление неологизмами, заимствованными из текста оригинала. Во второй части трактата Л. Бруни подробно рассматривает примеры неумелого использования лексики. Он обращается к такой категории, как гармония текста, то есть затрагивает вопросы стилистики. Л. Бруни отмечает, что у каждого автора своя манера письма, свой стиль, слог. И переводчик должен непременно почувствовать и попытаться передать эту индивидуальность. Также Л. Бруни обращает внимание на ритмический рисунок речевого произведения. Таким образом, для него верность перевода заключается в точной передаче не только смысла подлинника, но и его формы, и чем замысловатей эта форма, тем сложнее задача переводчика.
Н.Л. Галеева в своей работе «Основы деятельностной теории перевода» выделяет такие трудности, как наличие безэквивалентной лексики, безэквивалентной грамматики, наличие лакун или «темных мест». А в труде «Параметры художественного текста и перевод» она обозначает следующие составляющие переводческих трудностей: смыслообразовательность, маркированность средств, воспроизводимость средств в переводе.
Проблема переводимости рассматривается либо на уровне текста в целом, либо на уровне отдельных его элементов. Понятия «переводимости» и «непереводимости» трактуются по-разному: речь идет о возможности перевода с одного языка на другой или о возможности нахождения эквивалента языковой единицы исходного языка в языке перевода.
Отсутствие в языке перевода определенной грамматической формы может компенсироваться введением лексической единицы, передающей значение этой формы.
А.В. Федоров считает непереводимыми такие элементы подлинника, которые представляют собой отклонения от общей нормы языка. В основном, это диалектизмы и слова социальных жаргонов. «Если локальный компонент диалектной речи непереводим, то это компенсируется передачей ее социального компонента. Обычно это достигается с помощью просторечия и сниженной разговорной речи».
Особые трудности возникают при переводе варваризмов - иноязычных элементов. В.Г. Гак приходит к выводу о том, что проблема передачи варваризмов связана с такими объективными трудностями, что даже выдающиеся мастера перевода не могут решить ее без некоторых потерь и сдвигов в передаче содержания.
Препятствием для перевода являются те случаи, когда «неоднозначность языкового выражения является функционально релевантной чертой текста».
На грани переводимости находятся собственные имена с более или менее уловимой внутренней формой. С. Влахов и С. Флорин различают среди них такие, которые: «1)обычно не подлежат переводу, так как их назывная функция все же преобладает над коммуникативной (план выражения заслоняет план содержания), 2)подлежат переводу в зависимости от контекста, который может «высветлить» их содержание, и 3)требуют такого перевода или такой подстановки, при которых можно было бы воспринять как назывное, так и семантическое значение (каламбуры)».
Наряду с языковой непереводимостью существует культурная. Речь идет о культурных реалиях, не имеющих соответствий в другой культуре. Обозначающие их лексические единицы относятся к категории безэквивалентной лексики.
Подводя итоги, следует сказать о том, что переводимость допускает известные потери. Но эти потери касаются менее существенных второстепенных элементов текста. В этом заключается один из ведущих принципов стратегии перевода.
Наиболее сложным является перевод поэтических произведений, при котором труднее передать не только смысл, но и эстетический эффект, достигаемый такими языковыми средствами как ритмика, рифма, аллитерация и другие. Американский поэт Роберт Фрост утверждал, что поэзия - это то, что улетучивается при переводе. Скорее всего, он имел ввиду неудачные переводы. Что касается шедевров, то в них поэзия «только преображается, принимает новый облик в стихии другого языка». Перевод стихов - это «всегда двойной образ: образ поэта - переводчика и образ автора оригинала». Как бы ни был переводчик объективен, присущее ему субъективное все-таки отразится в переводе, но присутствие оригинала является обязательным условием. Поэт - переводчик произносит монолог, но оригинал навязывает ему диалог. Как бы ни был переводчик свободен, он идет по следам переводимого поэта.
Л.А. Озеров считает, что при переводе переводчику следует знать реальный комментарий к стихам, учитывать национальную традицию поэзии. Что касается художественных приемов, идей, образов, ритмики, то здесь переводчик должен быть чутким и зорким исследователем творчества поэта, по возможности полно и глубоко показывать читателю его особенности. Сколько бы ты не перечитывал поэта, он никогда не будет так понятен, как при переводе его стихотворений, так как при работе просматриваются все его сильные и слабые стороны.
Н.С. Гумилев утверждает, что переводчик обязан следовать за автором в выборе числа строк. Он говорит о том, что невозможно сокращать или удлинять стихотворение, не меняя в то же время его тона, даже если при этом сохранено количество образов. И лаконичность, и аморфность образа предусматриваются замыслом, и каждая лишняя или недостающая строка меняет степень его напряженности. Он рекомендует тщательно сохранять параллелизмы, повторения полные, перевернутые, сокращенные, точные указания времени или места, цитаты, вкрапленные в строфу, и прочие приемы особого, гипнотизирующего воздействия на читателя, жертвуя для этого менее существенными. Таким образом, Н.С. Гумилев считает, что переводчику следует обязательно соблюдать число строк, метр и размер, чередование рифм, характер enjambement, характер рифм, характер словаря, тип сравнений, особые примеры, переходы тона.
По словам К.И. Чуковского, если в переводе не переданы ритм и стиль оригинала, этот перевод безнадежен. Исправить его нельзя, нужно переводить заново. Но если погрешности перевода относятся не столько к ритму и стилю, сколько к отдельным словам, если они сводятся к неверной передаче тех или иных мыслей и образов - при верном воспроизведении ритма и стиля, - этот перевод после нескольких редакционных поправок может оказаться образцовым.
И.А. Кашкин считает, что задача переводчика, прежде всего, состоит в том, «чтобы не утерять лица автора, сохранив собственное лицо честного и вдумчивого истолкователя авторской воли. В том, чтобы не ослабить силы, яркости, образности подлинника, а если он легок и прост, не отяжелять его. Затем в том, чтобы своим переводом не только не нанести ущерба русскому языку и литературе, а, наоборот, посильно обогатить тем, чем может обогатить их переведенное произведение».
Таким образом, в данной науке существует множество проблем. Наиболее существенной причиной их наличия, на наш взгляд, является межъязыковое взаимодействие. Из всего вышесказанного следует, что теория перевода, являясь молодой междисциплинарной наукой, до конца не исследована и актуальна. До сих пор остается спорным вопрос о том, что важнее: вольный, менее точный, но стилистически верный перевод, или буквальный, но со стилистическими неточностями.
Глава 2. Особенности поэтики А.А. Фета и его переводческие принципы
.1 Особенности поэтики А.А. Фета
Стихи Фета - это не слова
о красоте, а сама красота,
получившая жизнь в стихе.
В. Кожинов.
Обладая лирическим, по преимуществу, талантом А.А. Фет оставил нам своеобразные поэтические творения: сборники «Лирический пантеон» (1840г.), «Стихотворения» под редакцией Григорьева (1850г.), «Стихотворения» под редакцией Тургенева (1856г.), «Вечерние огни» (1883, 1885, 1888, 1891гг) и переводы. Но несомненно, что к произведениям объемного характера, к поэме, к драме, к эпическим формам поэт не имел расположения.
Интересно в этой связи признание Фета. Рассказывая в своих мемуарах о впечатлении, которое произвела написанная им комедия на И.С. Тургенева, поэт пишет: после чтения комедии «Тургенев дружелюбно посмотрел мне в глаза и сказал: - не пишите ничего драматического. В вас этой жилки совершенно нет».
В поэтическом мире Фета нет явной эволюции, биографических подробностей, а лирический субъект (условный лирический герой) - это «человек вообще, первый человек, лишенный конкретных примет. Он восхищается красотой, наслаждается природой, любит и вспоминает. Образ его любимой тоже обобщен и фрагментарен. Женщина в фетовском мире - не субъект, а объект любви, некий бесплотный образ, скользящая прекрасная тень». В своих произведениях Фет тяготеет к изображению настоящего момента, он поэт «мгновения», поэтому яркой чертой его стихотворений является фрагментарность. Н.Н. Страхов писал: «Он певец и выразитель отдельно взятых настроений души или даже минутных, быстро проходящих впечатлений. Он не излагает нам какого-нибудь чувства в его различных фазисах, не изображает какой-нибудь страсти с ее определившимися формами в полноте ее развития; он улавливает только один момент чувства или страсти, он весь в настоящем, в том быстром мгновении, которое его захватило и заставило изливаться чудными звуками».
Очень важными понятиями для фетовского художественного мира являются идеал и красота. В статье «О стихотворениях Тютчева» Фет замечает: «Пусть предметом песни будут личные впечатления: ненависть, грусть, любовь и пр., но чем дальше поэт отодвинет их от себя как объект, чем с большей зоркостью провидит он оттенки собственного чувства, тем чище выступит его идеал». Здесь же он утверждает: «художнику дорога только одна сторона предметов: их красота, точно так же, как математику дороги их очертания и численность. Красота разлита по всему мирозданию и, как все дары природы, влияет даже на тех, которые ее не сознают, как воздух питает и того, кто, быть может, и не подразумевает его существования».
В формировании эстетики Фета большую роль сыграли антологические стихотворения. «Созерцание прекрасного по Фету, как всякое истинное искусство, возвращает человека в Золотой век, еще не знающий трагедии разлада и страданий века Железного, трагедии отчуждения человека и природы, отчуждения людей: Я посещал тот край обетованный,/ Где золотой блистал когда-то век,/ Где розами и миртами венчанный,/ Под сению дерев благоуханной/ Блаженствовал незлобный человек».
Фет в ряде «антологических» стихотворений обнаружил склонность к точному, объективному описанию внешних форм наблюдаемых явлений, то есть обратился к средствам эпического повествования. Однако антологическая поэзия не оказала никакого влияния на характер и направление русской поэзии. Необходимо отметить заметное присутствие в его антологических стихах субъективного настроения, разрушающего строгую объективную созерцательность этого мира.
Однако подражание древней поэзии со стороны внешней красоты пластических форм, в стремлении рисовать словом точные очертания предмета, и со стороны содержания у Фета не имело большого значения в общем объеме его творчества. Для Фета антологические стихи были «пробным камнем», моментом художественного развития, в котором нашли выражение глубокий интерес и любовь поэта к античному искусству.
Антологические стихотворения Фета и его многочисленные переводы из римских классиков дают возможность проследить роль античного искусства в развитии творческих сил Фета, особенно в воспитании чувства классической меры и гармонии, зоркости в отношении к пластической красоте.
Современные исследователи усматривают характерную черту поэзии Фета не в уравновешенности в духе классической древности, а отмечают сосредоточенность поэта на воспроизведении живого впечатления, душевного отклика на явления действительности.
«Поэтическое чувство у Фета является в такой простой, домашней одежде, что необходим очень внимательный глаз, чтоб заметить его, тем более, что сфера мыслей его весьма необширна, содержание не отличается ни многосторонностью, ни глубокомыслием. Из всех сложных и разнообразных сторон внутренней человеческой жизни в душе Фета находит себе отзыв одна только любовь, и то большей частью в виде чувственного ощущения, то есть в самом первобытном, наивном своем проявлении».
Фет является преимущественно поэтом впечатлений природы. Самую существенную сторону его таланта составляет необыкновенно тонкое, поэтическое чувство природы. В лирическом стихотворении, если оно имеет предметом изображения природу, главное заключается не в самой картине природы, а в том поэтическом ощущении, которое пробуждено у нас природой. Чувство природы у Фета наивное, светлое. Его можно сравнить только с чувством первой любви. В самых обыденных явлениях природы он умеет подмечать тончайшие мимолетные оттенки.
Б.Я. Бухштаб очень точно передает новаторскую сущность олицетворения у Фета: «Внешний мир как бы окрашивается настроениями лирического героя, оживляется, одушевляется ими. С этим связан антропоморфизм, характерное очеловечивание природы в поэзии Фета. Это не тот антропоморфизм, который всегда присущ поэзии как способ метафорической изобразительности. Но когда у Тютчева деревья бредят и поют, тень хмурится, лазурь смеется - эти предикаты уже не могут быть поняты как метафоры. Фет идет в этом дальше Тютчева. Человеческие чувства приписываются явлениям природы без прямой связи со свойствами этих явлений. Лирическая эмоция как бы разливается в природе, заражая ее чувствами лирического «я», объединяя мир настроением поэта».
«Можно добавить, что в ряде примеров «чувства» и «поведение» природы выступают как активные субъекты, а человек пассивно воспринимает это воздействие».
Фет является представителем «чистого искусства». Для его ранней поэзии характерны предметность, конкретность, наглядность, детализированность образов, пластичность. Основная тема любви получает чувственный характер. Поэзия Фета основана на эстетике прекрасного, на принципах гармонии, меры, равновесия. Радостное жизнеутверждение принимает вид умеренного горацианского эпикуреизма.
Нужно сказать, что поэтический талант Фета более походит на талант импровизатора. Его произведения остаются такими, какими вылились в первые минуты. «Строгое художественное чувство формы, не допускающее ни одной смутной черты, ни одного неточного слова, ни одного шаткого сравнения, редко посещает его».
Фет изначально считал завершенными и те стихотворения, которые изменял под влиянием критики друзей. В Фете вообще мало критического такта, он слишком снисходителен к своим произведениям.
Синтаксис Фета часто противоречит грамматическим и логическим нормам. Он впервые вводит в русскую поэзию безглагольные стихотворения («Шепот», «Буря»). По богатству ритмики, разнообразию строфического построения Фет занимает одно из первых мест в русской поэзии.
Фет был озарен той самой поэтической зоркостью, о которой он писал в статье о Тютчеве: «Там, где обыкновенный глаз и не подозревает красоты, художник ее видит, отвлекает от всех остальных качеств предмета, кладет на нее чисто человеческое клеймо и выставляет на всеобщее уразумение».Чем эта зоркость отрешеннее, объективнее (сильнее), даже при самой своей субъективности, тем сильней поэт, и тем вековечнее его создания».
Отличительной особенностью поэзии Фета является ее музыкальность. Н.Н.Страхов говорил: «Стих Фета имеет волшебную музыкальность и при том постоянно разнообразную; для каждого настроения души у поэта является мелодия, и по богатству мелодии никто с ним не может равняться». Великий П.И. Чайковский писал о нем в одном письме: «Фет есть явление совершенно исключительное… Подобно Бетховену ему дана власть затрагивать такие струны души, которые недоступны художникам хотя бы и сильным, но ограниченным пределом слова. Это не просто поэт, скорее - поэт - музыкант, как бы избегающий таких тем, которые легко поддаются выражению словом». Семантическая роль звука поэтики Фета сформулирована им в следующем его четверостишье: «Поделись живыми снами,/ Говори душе моей;/ Что не выскажешь словами,\ Звуком на душу навей».
Психологическому анализу у Фета подвергаются сложные, трудно передаваемые словом состояния душевного мира человека, о котором никто до него не писал. Н.Н. Страхов писал: «стихи Фета всегда имеют совершенную свежесть; они никогда не заношены, они никаких других стихов, ни своих, ни чужих, не напоминают; они свежи и непорочны, как только что распустившийся цветок; кажется, они не пишутся, а рождаются целиком». Именно передача тончайших переживаний, фиксация беглых настроений сближает Фета со Львом Толстым, с его психологизмом, который Чернышевский назвал «диалектикой души». В поэтике Фета, как и Толстого, мы никогда не обнаружим избитых фраз и определений. Он открывает то, что увидел только он и никто до него. Илья Толстой в своих воспоминаниях пишет: «Отец говорил про Фета, что главная заслуга его - это, что он мыслит самостоятельно, своими, ниоткуда не заимствованными мыслями и образами, и он считал его наряду с Тютчевым в числе лучших наших поэтов».
Некрасов писал: «Человек, понимающий поэзию… ни в одном русском авторе после А.С. Пушкина не почерпнет столько поэтического наслаждения, сколько доставит ему г. Фет».
«У Фета стих обладает высшей гармонией и завершенностью» - отмечает В. Кожинов.
«В произведениях Фета есть звук, которого до него не слышно было в русской поэзии - это звук светлого, праздничного чувства жизни. В картинах ли природы, в движениях ли собственного сердца, но постоянно чувствуется, что жизнь отзывается в них со светлой, ясной стороны своей, в какой-то отрешенности от всех житейских тревог, отзывается тем, что в ней есть цельного, гармонического, восхитительного, именно тем, чем она есть - высочайшее блаженство. Всякому, вероятно, знакомы эти мимолетные минуты безотчетно-радостного чувства жизни». Фет схватывает их на лету и дает чувствовать в своей поэзии. Почти во всех его произведениях сверкает эта светлая, искристая струя, поднимающая наш обыденный, будничный строй жизни на какой-то вольный, праздничный тон, уносящий душу в светлую, блаженную сферу».
2.2 А.А. Фет как переводчик античной поэзии
Русская литература достижения европейской культуры Нового времени, по крайней мере, с петровских времен, воспринимала сквозь призму античности. Практически все русские поэты, начиная с Тредиаковского и Ломоносова, выступали как переводчики, в том числе и античных авторов. Когда Фет начал свой литературный путь как поэт и переводчик, то есть к началу 1840-х годов, античные авторы были представлены в России большим количеством переводов, переложений и подражаний. Процесс освоения античного наследия шел в России уже около века.
Если античные переводы Батюшкова и Пушкина изучены подробно, то, начиная с послепушкинского поколения, античные переводы практически выпали из поля зрения исследователей. Переводы Фета не исследовались, не издавались и всячески замалчивались. Длительное время Фет отдавал дань античности не только как читатель, но и как переводчик. Переводы римских классиков по объему намного превышают его оригинальное творчество. Фет перевел всего Горация (1883), сатиры Ювенала (1885), стихотворения Катулла (1886), элегии Тибулла (1886), «Энеиду» Вергилия (Известно, 1888), элегии Проперция (1888), сатиры Персия (1889), почти все эпиграммы Марциала (1891), главы из поэмы Лукреция «О природе вещей» (1891, не закончено), комедию Плавта «Горшок» (1891), «Метаморфозы», «Любовные элегии» (1887) и «Тристии» (1892) Овидия. За переводы римских классиков Фет получил в 1886 году звание члена-корреспондента Академии Наук.
Среди огромного корпуса переводов римских классиков наибольший интерес представляют переводы из Горация, ставшие делом всей жизни Фета. Первые оды были переведены еще на студенческой скамье в 1839 г., по сути, тогда Фет и начал свой творческий путь. Позже, в начале 1850-х, тесное знакомство с Горацием, безусловно, отразилось в ряде оригинальных стихотворений, сказалось и в самом понимании поэзии, а философия золотой середины, сама модель горацианской жизни повлияла на модель жизнеустройства, избранную Фетом в минуту крутого перелома судьбы, в конце 1850-х.
Конечно, Фет вовсе не являлся первооткрывателем Горация. В XVIII веке римского поэта переводили Тредиаковский, Ломоносов, Кантемир, Сумароков и другие русские стихотворцы. В XIX в. непосредственными предшественниками фетовских переводов были труды М.А.Дмитриева, В.И.Орлова, А.Ф. Мерзлякова, который пытался переводить Горация размерами подлинника. Возможно, эти известные опыты заставили впоследствии Фета отказаться от следования размерам Горация, так как русский стих претерпевал явное искажение. Но, даже не будучи первооткрывателем, Фет, приступая к переводам из Горация, мог быть уверен в ценности своей работы. В России не только не было адекватного перевода Горация - не было и перевода полного, не были полностью переведены даже четыре книги од.
Фет, как переводчик, сочетал в себе большого поэта и хорошего филолога-классика. Он достаточно свободно ориентировался в подлиннике, не прибегая к посредникам.
По собственному признанию Фета, интерес к занятию переводами пробудился у него чрезвычайно рано, «по седьмому году от роду»: «Писать я еще не умел... Это не мешало мне наслаждаться ритмом затверженных немецких басенок, так что по ночам, проснувшись, я томился сладостной попыткой переводить немецкую басню на русский язык». Первые попытки поэтического творчества принимали у Фета именно форму перевода.
До четырнадцати лет Фет учился дома и древними языками почти не занимался. Настоящая учеба началась, когда Фет был отправлен в частную классическую гимназию Крюммера, где он получил филологические навыки изучения латинских подлинников и живой интерес к миру античности. «Всю жизнь он любил римскую поэзию. Стремление преобразить русскую интеллигенцию к античной культуре было тесно связано с эстетическими взглядами Фета. Древние классики были в его глазах представителями той «вечной красоты», которая противопоставлялась им современному искусству, искаженному и униженному «злободневностью» и «тенденциозностью». Первое публичное признание юный поэт получил в 1839 - 40 учебном году именно за перевод латинского поэта, когда Д.Л.Крюков прочитал перевод Фета оды «К Республике» в студенческой аудитории. В сборнике 1840 года «Лирический пантеон» были опубликованы 5 и 25 оды 1 книги. В 1844 году в первой книге «Москвитянина» Шевырев напечатал 13 од 1 книги: 1, 2, 4, 5, 8, 9, 13, 14, 17, 22, 23, 25, 38. 30 апреля 1847 года Фет сообщил Я.П. Полонскому о том, что I книга завершена. В 1853 году уже были переведены две книги. Затем за месяц он перевел две последние книги. В 1856 году все 4 книги были доработаны и напечатаны в «Отечественных записках». В 1882 году Фет завершил полный перевод Горация.
На протяжении 60 лет творческая судьба Фета была тесно связана с переводами Горация. В поэзии Горация Фету импонировали умение наслаждаться каждым моментом жизни, которое соседствовало со спокойным и мудрым отношением к смерти, презрение к умственной черни, чувство духовной избранности. Что касается политических воззрений, то здесь Фету импонировали горацианский консерватизм, любовь и уважение к монарху, духовная свобода простого человека.
Постоянное обращение к миру классической древности соответствовало особенностям личности поэта. В этой работе было стремление уйти от повседневности в идеальный мир, где Фет находил слияние жизненного и поэтического идеала.
Фет считал, что перевод должен быть максимально точным, должен стремиться донести до читателя не только сюжет и образы, но и точное количество строк подлинника, своеобразное строение фразы, сохранять по возможности игру слов и другие особенности оригинала.
Буквализм Фета как переводческий метод сформировался рано, он проявляется уже в первых переводах из Горация.
Для Фета античный мир был объектом жреческого служения, что проявилось и в переводческой деятельности, и в оригинальной поэзии. По отношению к античному миру Фет ощущал двоякий долг: сохранить святыню в первозданном виде и сделать вход в этот мир доступным непосвященным. Фет в своем отношении к античной поэзии ощущал свою задачу еще и как просветительскую, руководствуясь стремлением донести до читателя представление о красоте, вдохновлявшей древних поэтов. В ответе на статью "Русского вестника" об "Одах Горация"» Фет писал: «...от Горация до Гоголя предания гомерова искусства в безукоризненной чистоте перешли через все века, и только погружаясь от времени до времени в первобытный источник, поэзия какого бы то ни было народа может как богиня сохранить вечную свежесть и не впасть в дряхлое безвкусие. Не может быть, думал я, чтоб в моем стихотворном переводе не отразилась хотя малейшая часть той силы и красоты, которой дышит каждый куплет, каждый оборот великого поэта. Пусть прочтут, и тогда послушаем, что они скажут о древних, которых знают понаслышке и потому любить не имеют возможности».
В отличие от сторонников вольного перевода, Фет никогда не считал, что иноязычное произведение должно стать частью русской литературы. А это означает, что переводчик должен избегать упрощения, осовременивания, переложения на русские нравы.
Стремление к точности побуждало Фета и к активной, новаторской работе над языком: эксперименты, игра со словом, смелое сочетание архаизмов и придуманных самим Фетом неологизмов, неожиданный, несвойственный русскому языку порядок слов во фразе.
С.П. Шевырев в 1844 г. в предисловии «Москвитянина» писал: «Мы до сих пор подобного перевода еще не имели. У нас были подражания Горацию - и только... г. Фет в своем переводе воспроизводит нам дух поэта римского и передает его с близостью неимоверною... Г. Фет переводит Горация так, как бы сам Гораций выражал свои римские языческие мысли на нашем языке».
Фет постоянно подчеркивал, что точность являлась его переводческим credo: «Я всегда был убежден в достоинстве подстрочного перевода и еще более в необходимости возможного совпадения форм, без которого нет перевода .
Мало воспроизвести количество строк и порядок слов, необходимо еще и соблюсти единство формы и содержания: «Итак, оставляя в стороне трудности, какие представляет древний поэт, переселяясь, так сказать, в среду новой, чуждой народности, необходимо было обратить внимание на возможную верность оригинальной форме. Первой задачей моей было сделать, если не буквальный, то подстрочный перевод. Эту задачу я исполнил с начала до конца, о чем свидетельствует цифровка строк. Везде, где у Горация куплет оканчивается коротким, падучим, четвертым саффическим стихом, в котором главное слово речи, падая в ухо, так сказать, озаряет весь куплет, я удержал эту форму, без которой Гораций был бы не Гораций. Приступая к переводу, я перечитывал оду несколько раз и вслушивался в ее пение. Передавая склад латинского стиха размером новым, я мог руководиться только тем, что у человека бессознательно - слухом, чутьем. Спрашиваю: была ли возможность поступить иначе? Не хочу этим сказать, чтоб мой слух или чутье были непогрешительны, но пришлось довольствоваться тем, что есть. Под их руководством я нередко бросал перевод верный, подстрочный, за то, что он производил на меня своим тоном впечатление негорацианское, и начинал новый. Покончив с размером, я принимался за смысл, за слово».
Долгое время идеи Фета не привлекали внимания теоретиков перевода. Только в конце XX века стало приходить понимание ценности его трудов. Размышляя о фетовских переводах, А.В. Михайлов писал: «Не истолковывать текст переводчик не может, однако текст перевода должен являть свою творческую первичность. Во всяком случае, текст перевода не должен выглядеть так, как если бы он был перевод интерпретируемого текста. Фетовское требование точности заключало в себе известное неразличение, некоторую недифференцированность: оно было одновременно и требованием поэтической первичности, или изначальности. Фет залог первичности видел, как можно думать, не в свободе от буквы оригинала, но в следовании букве - которую поэт берет на себя как внутреннюю задачу... поэтическая сила переводчика - поэта должна заглатывать чужой смысл целиком и должна справляться с ним. Заглатывание - это обратное пережевыванию; "синтетичность" того, что само сказалось, - обратно "аналитичности". Фет не интерпретирует, а вникает, и он не разжевывает, а "заглатывает", и он дает сказаться тому же, что само "сказалось", верит, как верит и своим собственным удачным строкам и строфам. Фетовская точность - это, таким образом, первичность поэтического импульса, первичность поэтического высказывания, поэтической интенции и, вместе с этим, точность передаваемого смысла (данного в чужом тексте наперед).
Сам Фет описывал состояние, в котором он находился, общаясь с латинским подлинником: «...неиспытавший не может представить себе всей наркотической смеси ощущений над подобной работой. Это томительное, устойчивое напряжение, эта светлая радость при неожиданной находке, эти слова, которые добрый Гораций как будто подбирал так, чтобы они рифмовались в конце русского стиха, все это веяло на меня опьяняющим пафосом. Если вдохновение - горячка и вместе лихорадка, то могу сказать, что я переводил Горация по вдохновению. Удивительно ли, что, когда он переходил, так сказать, целиком в мои объятия, я не смел поправить на нем и волоска. Мне жаль было изменить в его глаголе время или переместить слово, точно так же, как бывает жаль человеку передвинуть в комнате кресло, на котором любил сидеть его добрый отец, или умерла любимая мать».
Важным является вопрос о размерах и рифме, отсутствующей у Горация и привнесенной Фетом. Он (Фет) говорит, что сам чувствовал противоестественность данного явления: «Но среди горячечного бреда случались бедственные отрезвления. Добрый Гораций, ни с того ни с другого, на меня дулся. Он наотрез отказывался войти в русскую шкуру, и ни за что не хотел передразнивать самого себя рифмами. Что тут было делать? Чем жертвовать?» Фет мог перевести Горация без рифм. Но что-то побудило его к трансформации. Он писал: «Сочинять Горация, искажать произвольной формой, или, с другой стороны, опошлять буквальным переводом, заставив русский язык хромать по несвойственным ему асклепиадеям, архилохам, пифиямбикам и т.д., я не мог решиться».
В 1883 году при издании полного Горация Фет обосновал свой выбор: «Оды Горация, как и вообще произведения античной лиры - песни, музыка с определенным, часто весьма причудливым метром, которому подражать на новейших языках невозможно, а песнь, как стрела, требует быть оперенной. В наших условиях это достижимо только при помощи рифмы. При сложности задачи переводчику не поможет ни труд, ни знакомство с оригиналом; ему нужна удача, которую называют вдохновением. Кто-то прекрасно сказал, что всякий перевод представляет только изнанку ковра. Если наш перевод действительно представляет изнанку тонкого и яркого ковра, сотканного музой Горация, то сочтем труд наш вознагражденным».
Среди поэтов - переводчиков XIX века Фет более отчетливо осознал сложность проблемы адекватного перевода. В адекватном отборе слов он видит мастерство точного перевода: «Переводить слово в слово полный стих, коего смысл нередко развязывается во втором или третьем стихе, с одного языка на другой, вполне ему чуждый, уже вследствие неравенства размеров и ударений отдельных слов, представляет задачу трудную, порой неисполнимую. Поэтому переводчику приходится иногда выпускать, а иногда прибавлять какое-либо слово. Вот где настоящий оселок его способности к подобному труду».
Высоко оценивал переводы Фета А. Григорьев: «... в переводах же од Горация... стих его достигает необыкновенной силы, ловкости и чистоты отделки; выражение идет почти рука об руку с Горациевым, и можно смело сказать, что такого перевода Горация нет ни в одной литературе».
Несмотря на уникальную точность переводов Фета, отступления от подлинника все-таки были (что свойственно любым переводам) и выглядели следующим образом:
. Сокращение подлинника из-за выпадения географических названий, имен, для некоторого упрощения тяжелого для восприятия текста. Сюда же можно отнести замену некоторых непонятных реалий более понятными читателю XIX века.
. Расширение подлинника за счет введения слов, в нем отсутствующих.
. Русификация, т.е. попытка замены римских реалий более или менее адекватными русскими.
. Неверная интерпретация текста.
Но Фет не позволял себе значительных отклонений от оригинала, а использовал подстрочный комментарий. Они могли быть вызваны требованиями выбранных размера и рифмы. Некоторые были призваны усиливать эмоциональное впечатление подлинника. Изредка Фет позволял себе и приукрашивание текста.
Рассматривая и оценивая переводческие принципы Фета, стоит согласиться с мнением М.Л. Гаспарова: «Буквализм не бранное слово, а научное понятие. Тенденция к буквализму - не болезненное явление, а закономерный элемент в структуре переводной литературы. Нет золотых середин и нет канонических переводов "для всех"».
Первый полный перевод Горация, сделанный Фетом, является серьезным филологическим трудом. Он сыграл большую роль в знакомстве читателя с творчеством Горация. Среди имеющихся переводов од римского поэта, по словам В.Брюсова, «лучшие, бесспорно, принадлежат Фету. Довольно близкие к оригиналу, большею частью правильно передающие его смысл, написанные легким рифмованным стихом, эти переводы до сих пор удовлетворят потребности читать по-русски нечто подобное одам Горация. Читатель по этим переводам получает довольно правильное понятие об одах Горация и иногда в наиболее удачных переводах, испытывает художественное подлинное наслаждение. Пока не представляется никакой надобности делать вторичную работу, уже исполненную Фетом».
фет гораций художественный перевод
Глава 3. Анализ шести «римских од» Горация
.1 «Римские оды» Горация
Первые 6 од III книги объединены самим Горацием в единый цикл «Римские оды». Этот термин, который отражает гражданскую и патриотическую направленность этих стихотворений, вошел в науку в XIX веке. «В них выражены идеи духовного, религиозного и нравственного возрождения Рима, составляющие часть официальной идеологии при Августе и лежавшие в основе его законодательства». Приняв августовский режим, Гораций пытается определить свое место в новом государстве, найти баланс между личным мироощущением отдельной личности и государственными требованиями. Взяв на себя роль мудрого советчика, он делит людей на богатых (которых на каждом шагу подстерегает страх) и бедных, куда причисляет самого себя.
Все 6 од написаны одним размером, Алкеевой строфой, не встречавшейся прежде в римской поэзии, которая состоит из двух Алкеевых 11-сложных стихов, одного 9-сложного и одного 10-сложного. Таким же размером написаны 9, 16, 17, 26, 27, 29, 31, 34, 35, 37 оды I книги; 1, 3, 5, 7, 9, 11, 13, 14, 15, 17, 19, 20 оды II книги; 17, 21, 23, 26, 29 оды III книги; 4, 9, 14, 15 оды IV книги: «Вот алкеева строфа - любимый размер Горация. Здесь восходящий ритм уравновешивается нисходящим. Первые два стиха звучат одинаково. В первом полустишии - восходящий ритм, во втором - нисходящий. Третий стих целиком выдержан в восходящем ритме, а четвертый - целиком в нисходящем ритме. Таким образом, здесь на протяжении строфы прокатывается 3 ритмические волны: две - слабые (полустишие - прилив, полустишие - отлив) и одна - сильная (стих - прилив, стих - отлив). Строфа звучит напряженно и гибко». Гораций ставит себе в заслугу, что он обогатил римскую поэзию, перенеся на нее греческое искусство Алкея, Сапфо, Анакреонта. «Стих Горация труден потому, что строфы в нем составляются из стихов разного ритма (метра): повторяющейся метрической единицей в них является не строка, а строфа. В его одах и эподах употребляются 20 различных видов строф. Восхищенные современники называли поэта «обильный размерами Гораций».
«Римские оды» разнообразны по тематике. Здесь поэт предстает как знаток греческой философии и культуры. Оды посвящены широким и общим вопросам, открывают III последнюю книгу, тесно связаны между собой: «первая и шестая (начало и конец цикла) утверждают религиозные основы римского гражданского мировоззрения, их главная идея - «от богов начало, и к богам стремится исход». Начало каждой из остальных од продолжает мысль, высказанную в конце предыдущей: первая ода заканчивается осуждением богатства, вторая начинается с прославления бедности; конец второй оды грозит наказанием преступнику, начало третьей прославляет мужа, «твердого в достижении цели».
«Римские оды» занимают особое место среди стихотворений Горация. Они символически воспроизводят строй Рима. «Став прославленным поэтом, он считает возможным выступить в роли «воспитателя» граждан и «советчика» императора Августа». Почти все оды имеют обращение - это не что иное, как посвящение различным лицам.
В первой оде Гораций берет на себя просветительскую миссию. Прославляя Богов, он обращается к юношам и девушкам, которые не испытали на себе горестей войны. Он прославляет повиновение Богам и предсказанной ими судьбе, умеренность во всем, мирные жизнь и труд в родных местах. В ней достигнуто равновесие между личностью и государством, она остается сферой частной жизни.
Во второй оде римский поэт воспевает молодость, храбрость, доблесть. Он показывает, что смерть за родину славна, а трусость и предательство будут обязательно наказаны смертью.
Предметом третьей оды Горация становится твердость и справедливость в достижении поставленной цели. Этим отличается Август, которому уготовлено место на Олимпе среди Богов.
Четвертая ода посвящена Каменам, римским Музам, которые с детства покровительствовали поэту, за что он им глубоко признателен. Музы всесильны. Даже Цезарь находил в их гроте место для отдыха после трудных боев. «Музы покровительствуют и Августу и дают ему благие советы, легшие в основу его кроткого и благодетельного правления. Ведь сила без разума падает под громадой собственной тяжести, и боги возвеличивают надлежащим образом устроенную и умеренную власть».
Темой пятой оды является любовь к родине. Гораций обращается к героическим образам римской истории и начинает стихотворение с похвалы Августа.
Шестая ода заключает цикл. «Лейтмотивом звучит в ней все та же религиозная идея: Богов чти свято - помни всегда завет:
От них начало, в них заключен конец…»
В «римских одах» Гораций затрагивает моральные темы, пытаясь установить равновесие между требованиями общества и миром чувств отдельного человека.
3.2 Анализ 1 оды III книги Горация
1 ода III книги Горация в переводе Фета обращена «К хору дев и мальчиков». В подлиннике названия нет, но есть уточнение: «De variis hominum studiis» (о различных занятиях человека). Лирическим стихотворениям не давались названия ни в древнегреческой, ни в римской поэзии. Традиция русских переводчиков выносит в заглавие посвящения.
Данную оду на русский язык переводили Н.С. Гинцбург, Г.Р. Державин, З. Морозкина, В.В. Капнист, И.И. Дмитриев, В. Мелиоранский, В.Н. Крочковский, Б.В. Бер, Н.Н. Поповский. В переводе Н.С. Гинцбург нет ни названия, ни посвящения, ни уточнения.
Фет не сохраняет строфического деления оды. Сложный песенный размер Алкеевой строфы заменяется анапестом, благодаря чему оды, переведенные Фетом, легко воспринимаются русским читателем. В эпоху Фета традиция переводить размерами еще только начинала складываться. В ответе на статью «Русского вестника» об «одах Горация» он пишет: «Только с подобною целью переводил я Горация рифмованными стихами и старался, насколько сил моих хватило, стряхнуть с него схоластическую пыль, которая всех так пугала».
Н.С. Гинцбург отказываясь от рифмы, пытается воспроизвести размер подлинника. Но при таком точном по форме переводе для русского читателя могли утрачиваться мелодика латинского стиха и его благозвучие. В переводе Фета предложений по количеству больше, чем в оригинале: у Фета - 15 предложений, у Горация - 10. Соответственно, предложения Фета меньше по объему, чем в подлиннике.
В античном искусстве рифмы не существовало. У Горация неравномерные строчки, «длинные фразы перекидываются из строки в строку, начинаются второстепенными словами и лишь медленно и с трудом добираются до подлежащего и сказуемого». Фет же использует в своем переводе перекрестную рифму, усмотрев в своей переводческой деятельности просветительскую миссию по отношению к тем читателям, на которых «уменье писать общепонятные стихи с рифмами могло подействовать…лучше и вернее самого строгого буквального перевода или самого добросовестного критического труда».
Римская метрическая система стихосложения отличается от русской силлабо-тонической. Античные стихотворные произведения (в том числе и оды) написаны сложными песенными размерами, в которых главным является правильное чередование долгих и кратких слогов. Для русского языка подобные размеры не характерны, поэтому мелодичность латинского стиха, по мнению Фета, можно передать при помощи рифмы. В своих объяснениях к сборнику 1883 года он пишет: «Оды Горация, как и вообще произведения античной лиры - песни, музыка с определенным, часто весьма причудливым метром, которому подражать на новейших языках невозможно, а песнь, как стрела, требует быть оперенной. В наших условиях это достижимо только при помощи рифмы».
Лирический субъект в данной оде появляется только в первой и последней строфах: «Odi...et arceo…canto» и «novo». Личных местоимений в подлиннике нет, так как в латинском языке они использовались в редких случаях, например, при ярком противопоставлении или при недостатке слога в ритмическом рисунке. Здесь, как и в большинстве случаев, местоимения восстанавливаются из личных форм глаголов. В переводе Фета появляется личное местоимение «я», что характерно для синтаксиса русского языка. В остальных строфах, как в подлиннике Горация, так и в переводе Фета, лирического субъекта нет, присутствует только лирическое сознание.
В первой строфе лирический субъект демонстрирует свое отношение к людям, не посвященным в таинства: «Темную чернь отвергаю с презрением» и тут же противопоставляет себя этой толпе: «Жрец, вдохновенный Камен повелением»…Гораций говорит здесь о критиках, не имеющих природного дара. В поэзии Горация Фету импонировало презрение к умственной черни. Он чувствовал свою просветительскую задачу, духовную избранность. В стихотворении «Тургеневу» упоминание о «толпе бесчинной» соотносится с «odi profanum vulgus et arceo»: «Поэт! И я обрел, чего давно алкал, // Скрываясь от толпы бесчинной; // Среди родных полей и тень я отыскал // И уголок земли пустынной».
В своих примечаниях Фет сообщает о том, что «перед свершением религиозных обрядов жрец удаляет темную, непосвященную толпу». Таким образом, уже в начале оды можно выделить одну из важных для Горация в данной оде тему, традиционную и для русской литературы, - поэта и толпы: «Темную чернь отвергаю с презрением» и «жрец, вдохновенный Камен повелением». Жрец ставился в римской религиозной системе в положение посредника между Богом и человеком. Фет считал поэта сумасшедшим человеком, но произносящим божественный вздор. В словосочетании «musarum sacerdos» (жрец муз) Фет при переводе использует слово Камены. В данном случае Гораций, «главный представитель и поклонник греческого изящества», следуя традиции своих учителей: Сапфо, Алкея, Анакреонта, использует греческое слово. Еще в «Посланиях к Пизонам» он писал: «nocturna versate manu, versate diurna» (перелистывайте днем, перелистывайте и ночью). Так он обращается к римским поэтам, говоря о греческих образцах. Фет же, на наш взгляд, подчеркивает римскость данной оды, так как в русской традиции слово «музы» уже имеет нейтральную коннотацию.
В последней строфе лирический субъект размышляет о мнимости внешних благ - роскоши и богатства: «Если ни пурпур, ни камня фригийского // Блеск - омраченной душе не отрада, // Если не сладок растенья индийского // Дым и не радует сок винограда, // Так колоннадой к чему исполинскою // Вход мне в дому украшать прихотливой? // Так для чего же долину Сабинскую // Роскошью я заменю хлопотливой?». Данный мотив является традиционным в творчестве Горация, начиная с эподов. Здесь мы видим, что Гораций занимает позицию довольствующегося малым. Он говорит, что никакие богатства не заменят ему Сабинскую долину. (В 33 году поэт получает от Мецената вознаграждение в виде небольшого поместья в Сабинских горах, которое обеспечило ему достаток до конца жизни). По словам Фета, в последнем стихе некоторые толкователи хотят видеть намек на то, что Гораций отказался быть секретарем у Августа: «…он предпочитал свой сельский домик палатам Августа». Нужно отметить, что присутствие лирического субъекта связано именно с темой поэта и толпы и мотивом мнимости внешних благ, что позволяет нам предположить о том, что они являются ключевыми для Горация в данной оде.
Таким образом, благодаря образу лирического субъекта, возникающего в начале и в конце оды, создается ее кольцевая композиция, подчеркивающая целостность как произведения Горация, так и перевода Фета.
Следующей темой, раскрываемой Горацием в оде, является тема власти. Сначала поэт, а вслед за ним и Фет, простраивает иерархию: самым могущественным является Бог Юпитер, подчиняющий себе царей, которые в свою очередь правят народом. «В страхе народ укрощен властелинами, // Воля Юпитера правит царями, // Славный триумфом в бою с исполинами // Грозными свет потрясает бровями». Здесь, переводя латинское слово «gigantes», вместо слова «гиганты» Фет использует синонимичное слово «исполины», которое означает мощь, силу и размеры существ. Фет не конкретизирует великанов. Его художественной системе не присуща «конкретность, наглядность, вещественность» предметного мира Горация.
Затем данная тема продолжает развиваться на бытовом уровне: «Тот, окруженный клиентами давними, // Горд их толпою»; «Слуги подрядчика щебнем стараются // Дно забутить, уж давно господину // Берег постыл».
Несмотря на социальные, бытовые различия, материальное положение, Гораций всех уравнивает перед лицом Судьбы и Смерти. Тема судьбы, которая довольно точно отображена Фетом в переводе, является одной из важных тем данной оды. Она получает свое развитие в середине произведения: «Судьба наделяет // Высших и низших законами равными». В пятой строфе для обозначения грозящей опасности при видимом наслаждении и счастье Гораций использует описательную конструкцию: «Если висит над главою развратного // Меч обнаженный - нет сласти в богатых // Яствах, и сна не вернут благодатного // Цитры напевы и голос пернатых» вместо словосочетания «дамоклов меч». «Гораций имеет в виду рассказ о любимце сиракузского тирана Дионисия Старшего - Дамокле, над головой которого Дионисий во время пира велел повесить меч на одном конском волосе, чтобы показать ему непрочность земного счастья». Слово «cithara» в оде Горация является греческим. Фет же использует в своем переводе слово «цитра», заимствованное через немецкое zither, так как в XIX веке этот инструмент был популярен в Европе, особенно в Германии и Австрии.
В мотивной структуре данной оды можно выделить мотив страха, мотив социальных различий, мотив неумеренности людей, мотив бури и природных невзгод.
Мотив страха звучит уже в начале оды: «В страхе народ укрощен властелинами…», и развивается на протяжении всего произведения: если в 17 - 18 строках речь идет о предполагаемой угрозе: «Если висит над главою развратного // Меч обнаженный…», то ближе к финалу (в 37-38 строках) говорится о беспомощности человека перед страхом: «…но бесчувственны к жалобе // Страх и тоска идут теми ж следами…». Нужно отметить, что латинское слово «cervix» в словаре И.Х. Дворецкого имеет первичное значение «шея». Переносное значение этого слова развивается до значения «голова».
Гораций, а вслед за ним и Фет, показывает различные варианты образа жизни римского народа: кто-то владеет обширными садами, другой наделен иными преимуществами: «Садит прививки на грядах просторнее // Тот, а другой в состязаниях на поле // Марсовом всех и смелей и проворнее // Нравами этот прославился боле». Вспоминая о прежней римской республике, Гораций упоминает о поле, имея в виду Марсово поле (Фет это уже отражает в своем переводе), где собирались на выборы должностных лиц, а юноши предавались различным телесным упражнениям.
Мотив социальных различий получает свое развитие в середине оды (25 - 28 строках): «Малым довольный ничем не смущается…». Он уже звучал в 5-6 строках: «В страхе народ укрощен властелинами, // Воля Юпитера правит царями», в 13 строке: «Тот, окруженный клиентами давними…», в 15 строке: «Судьба наделяет // Высших и низших законами равными». Будет звучать и в 35, 36 строках: «слуги подрядчика…», «господин». Здесь (25-28 строках) речь идет снова о бедных и богатых: нищим терять нечего в отличие от состоятельных людей. Гораций говорит, скорее всего, о купцах, плывших по морю: «Он не боится, коль Гед зарождается…». Геды - это две звезды из созвездия Возничего. Рождение этого созвездия в октябре сопровождается дождями. А с захождением / восхождением Арктура в конце ноября совпадает период осенних бурь с градом.
Мотив бури, природных невзгод: «Море ему не ужасно при буре…», начинавший звучать еще раньше: «его не пугает сумрак долины иль брега сурового», получает свое развитие в 29 - 32 строках: «Град ли посек виноградники зрелые… // Грунт изменил ли бесплодный, // Или деревья сожгло пожелтелые, // Или зимой их побило холодной…»
Гораций во всем старался указать путь «aurea mediocritаs» (золотой середины). «Поэт не требует невозможных жертв от человека, но зато учит его умеренности и довольству малым, что, по верному убеждению Горация, составляет главное условие независимости, постоянно руководившей не только его словами, но и поступками».
Мотив неумеренности людей достигает своей кульминации почти в конце оды. Гораций говорит о том, что стремление к богатству людей не знает предела. Даже в море начинаются постройки: «Чувствуют рыбы, что воды стесняются, // Тяжестей столько повергли в пучину…» Гораций рассматривает это как вторжение человека в область рыб. Но страх и забота окружают ненасытного человека: «Страх и тоска идут теми ж следами… // Он на корабль - и забота на палубе; // Он на коня - и печаль за плечами».
В заключение анализа можно добавить, что в данной оде отображены четыре стихии: воздуха: «сна не вернут благодатного… голос пернатых», земли: «садит прививки на грядах просторнее тот…», огня: «или деревья сожгло пожелтелые…», воды: «Море ему не ужасно при буре…», что подчеркивает синтетичность, целостность картины мира этой оды.
Таким образом, при переводе 1 оды III книги Горация о различных занятиях человека Фет вводит обращение к юношам и девушкам, которые не испытали на себе тягот войны, не сохраняет строфического деления оригинала; алкееву строфу искусно заменяет анапестом, использует отсутствующую в латинском подлиннике перекрестную рифму. Темы и мотивы, раскрываемые Горацием в оде, переданы Фетом довольно точно. Для перевода характерно наличие инверсий, которые являются неотъемлемой частью оригинала. Что касается лексического уровня, то в переводе присутствуют некоторые неточности, что связано, в первую очередь, с безэквивалентной лексикой латинского языка, во-вторых, с удачной, на наш взгляд, попыткой Фета перевести латинское произведение со сложным, отсутствующим в русском языке размером, рифмованными строками, характерными для русского языка.
3.3 Анализ 2 оды III книги Горация
ода III книги Горация, в которой речь идет о должном отношении к государству, обращена к юношам. Фет в своем переводе, добавляя слово «римский», уточняет о ком именно идет речь, так как у римского народа было особое отношение к долгу перед государством: «Для настоящего Римлянина выше всего было государство, дороже всего был город; истинный Римлянин никогда не ставил своей личности впереди государства и города».
Данную оду на русский язык переводили М.Н. Муравьев, Ф.И. Ленкевич, А.Ф. Мерзляков, О. Головнин, А.П. Семенов-Тян-Шанский. В переводе А.П. Семенова-Тян-Шанского нет ни обращения, ни названия, ни уточнения. «Согласно примечанию к 1 оде III книги Гораций во второй указывает юношам на вторую добродетель истинного римлянина - доблесть (virtus), которая вмещает в себе и перенесение воинских трудов, и готовность умереть за отечество, и стремление к славе - высшей и единственной награде подвига».
Благодаря своему военному искусству римляне смогли подчинить себе многие народы и племена. Идеал воина-гражданина выглядел примерно следующим образом: новобранец должен был привлекаться к набору в начале своей возмужалости (военная подвижность и ловкость, умение прыгать и бегать надо развить раньше, чем тело с возрастом станет вялым), презирать раны и саму смерть, не лишен благоразумия. Набирались люди самые лучшие не только телом, но и духом, которые воспитаны в труде, выносливые, чужды роскоши, простодушны, довольствующиеся малым, чье тело закалено для перенесения всяких трудов (меньше боится смерти тот, кто меньше знает радостей в жизни).
В данной оде Фет не сохраняет строфического деления подлинника, использует ямб, придавая стихотворению торжественность, перекрестную рифму, показывая единство мысли. «Отбрасывая строфику, Фет вытягивает каждую оду в одну непрерывную линию, скрашенную рифмой («этой стрелой вдохновения»). Семенов-Тян-Шанский отказывается от рифмы, воспроизводит размер подлинника, алкееву строфу.
С появлением лирического субъекта в конце данной оды связана тема священных таинств. Он открыто демонстрирует свое отношение к тем, кто нарушит таинства Цереры: «Не допущу, чтоб он под той же крышей был, // Иль лодку утлую отвязывал со мною». В переводе Фета, как и в подлиннике, отсутствует личное местоимение. Лирическое «я» восстанавливается из личной формы глагола. Таинства Цереры весьма уважались и у римлян, и у греков. Их разглашение непосвященным считалось святотатством. Главное содержание элевсинских мистерий составляло предание о похищении Персефоны. «Их обычаи держались в тайне, само же празднество производило глубокое впечатление в душах его участников, так как при верном и полном понимании его обрядов посвященный черпал в нем сладость веры - поддержку и утешение в земной жизни и радостную надежду на продолжение существования за гробом». Фраза «est et fideli tuta silentio merces» (есть и верным молчанию вознаграждение) является изречением Симонида (поэта), которое часто повторял Август.
Одной из важных тем для Горация в этом произведении является тема смелости, храбрости, выносливости: «Ни бой, ни жизнь полей его не устрашат». Юноша должен быть готов ко всяким лишениям, чтобы стать достойным воином: «Пусть юноша себя, окрепнув на войне, // Стремится приучить к лишеньям ежечасным; // Тогда он явится с копьем и на коне // Для парфа грозного противником опасным». Образ юноши «с копьем и на коне», точно переданный Фетом при переводе, символизирует собой победу в поединке с врагом.
Тема доблести звучит на протяжении всей оды. Для римского юноши - война самым главным является доблесть светлая, благородная, которая не приклонна перед волей народа, которая ищет неизвестные народу пути к бессмертию: «И внемля ветреной толпе, не сродно ей // Секиру брать и класть по прихоти народной». А доблестный юноша не должен быть ни хвастливым, ни болтливым: «на сходбища с толпой обычной не пойдет». Здесь прослеживается противопоставление земли (что характерно для толпы) и неба: «Доблесть… в небо от земли на крыльях улетает».
Тема смерти, как в подлиннике, так и в переводе Фета, противопоставлена теме бессмертия. Во имя славы ничего не должно быть жалко. Даже сама смерть не страшна за честь родины, которая трусливых и бежавших не пожалеет: «Смерть за отечество отрадна и славна, // Бежавший от нее в бою не уцелеет, // И верно юношей изнеженных она // Колен трепещущих и спин не пожалеет». (Известно, что древние старались у бегущих врагов подрубить жилы под коленями). А смелым и отважным юношам доблесть «Путями новыми бессмертье отверзает…» Здесь же смелость противопоставлена трусости: «Смерть за отечество отрадна и славна» - «Бежавший от нее в бою не уцелеет».
В данной оде можно выделить мотивы враждебности, предательства и справедливости.
Мотив враждебности прослеживается на протяжении всей оды. Образ парфа грозного («Тогда он явится с копьем и на коне // Для парфа грозного противником опасным») используется для обозначения врага или потому, что «юноша должен стремиться возвратить утраченные Крассом значки».
Что касается «супруги властителя» и «девы юной», «следящих с враждебных стен», то «в решительные минуты битвы женщины и девы осажденных выходили на стены башен и укреплений смотреть на бой. Гораций желает, чтобы в числе прочих невеста царевича следила попеременно за женихом и за храбрым римским юношей, которого она сравнивает со львом, боясь, чтобы они не встретились». Женские образы, противопоставляются мужскому началу - юноше: «Ни бой, ни жизнь полей его не устрашат» - «властителя супруга, // И дева юная пускай за ним следят // Очами полными смущенья и испуга!» Фразу «vitamque sub divo» (жизнь под открытым небом) Фет переводит как «жизнь полей». Смысл выражения не меняется, но, вводя образ земли, поэт приземляет человека, подчеркивает противопоставление: боги - на небе, люди - на земле. В своем переводе русский поэт прибавляет целую отсутствующую в подлиннике строку «очами полными смущенья и испуга», что было сделано им отчасти для рифмы и отчасти для усиления эмоционального впечатления, производимого строками Горация.
Мотив предательства связан с темой священных таинств: «…того, что разделил // Цереры таинства священные с толпой // Не допущу, чтоб он под той же крышей был, // Иль лодку утлую отвязывал со мною». Здесь возникает образ преступника, противопоставленного лирическому герою.
Мотив справедливости звучит в оде несколько раз. Трусливого ожидает смерть: «И верно юношей изнеженных она // Колен трепещущих и спин не пожалеет», а храброму и отважному доблесть «Путями новыми бессмертье отверзает…»
В заключение оды говорится о том, что преступникам не избежать кары, и даже невинный, сблизившись со злодеем, может погибнуть по воле Диеспитра: «Забвенью преданный златого дня Отец // К преступным чистого не редко причисляет…». Здесь возникает образ Отца златого дня, который является своеобразной метафорой наказания. А справедливость должна обязательно восторжествовать: «А наказание, хоть поздно, наконец, с хромой своей ногой злодея настигает».
Словосочетание «angustus pauperies» (узкая, тесная бедность), употребленное в 1 строфе, Фет переводит как «лишенья ежечасные». Сохраняя смысл фразы, он меняет качество определения: пространственное значение заменяется частотным. Подчеркивая постоянство данного явления, Фет указывает на трудное положение, в котором должен оказаться настоящий воин.
Словосочетание «Parthi feroces», употребленное в подлиннике во множественном числе, Фет переводит в единственном, используя выразительное средство языка - синекдоху. Значение прилагательного «feroces» (отважный, мужественный, храбрый) он заменяет значением «грозный», которое не исключает значений латинского слова, а лишь подчеркивает вражеские отношения между парфянами и римлянами.
Переводя слово «eques» (всадник, наездник) как «противник», Фет снова подчеркивает взаимоотношения воюющих племен, но смысл подлинника остается переданным верно, так как из контекста ясно, что противник является достойным всадником (ведь племя парфян славилось меткими стрелками и превосходными наездниками): «тогда он явится с копьем и на коне…».
В словосочетании «adulta virgo» прилагательное со значением в подлиннике «зрелая» Фет переводит со значением «юная», имея в виду возраст девушки и ее неопытность в связи с этим, несмотря на то, что она в роли невесты готова к семейным отношениям.
В словосочетании «timidum tergum» (робкая, пугливая спина) Фет при переводе опускает определение, намекая на наличие трусости контекстом в отличие от Горация, для поэтики которого характерна конкретность образа.
В словосочетании «intaminatus honor» (незапятнанная, незамаранная слава) Фет, сохраняя смысл всей фразы, несколько меняет характер прилагательного: переводя слово «intaminatus» как «благородная» он подчеркивает, что речь идет о славе, касающейся государственных дел и относящейся именно к мужскому полу.
Переводя латинское слово «mercex» (плата, вознаграждение) как «честь», Фет акцентирует внимание не на материальной заинтересованности, а именно на нравственной стороне, на государственном долге каждого римского воина.
Подводя итоги, можно сказать, что при переводе 2 оды III книги Горация «К юношеству» Фет, добавляя в своем заглавии данной оды слово «римский», сразу обозначает о ком пойдет речь. В синтаксической структуре наблюдаются переносы из строки в строку, инверсии. Не сохраняя строфического деления оды, Фет сложный песенный размер алкеевой строфы в переводе заменяет ямбом, использует перекрестную рифму, что приводит к некоторым неточностям. С. Шестаков в своей статье «Оды Горация в переводе г. Фета» писал: «Г. Фет передал нам Горация в изящной форме; в размерах своих он старался как можно ближе подойти к подлиннику. Он сделал все, что мог в этом отношении. Мы не должны требовать от г. Фета более уже потому, что перевод сделан рифмованными стихами. Рифма стала такою необходимостью нового стиха, что мы не смеем даже здесь предлагать вопроса о том, можно ли было переводить Горация стихами без рифмы».
3.4 Анализ 3 оды III книги Горация
ода III книги «К цезарю Августу» написана Горацием в 27 году. На русский язык данную оду переводили Н.Н. Поповский, В.В. Попугаев, Н.С. Гинцбург, О.Б. Румер, А.Ф. Мерзляков, А. Побединский. При переводе Фет точно передает посвящение, а Н.С. Гинцбург оставляет без названия. В этой оде Гораций говорит о «непоколебимой твердости духа, соединенной с любовью к правоте, смотрит на внутреннюю силу доблести». «Верования древних вели за собою привязанность к преданиям, поэтому не удивительно, что Гораций, вспомнив между героями, стяжавшими доблестью бессмертие, прародителя Ромула, старается объяснить, каким образом Юнона, враждебная троянцам, решилась допустить их потомков, римлян, до высокой степени могущества, а внука своего Ромула, в сонм небожителей».
В данной оде, как и в двух предыдущих, Фет не сохраняет строфического деления оригинала, использует дактиль. В переводе 1 и 3 строки не рифмуются, во 2 и 4 используется перекрестная рифма. Н.С. Гинцбург оставляет размер подлинника.
Что касается композиции, то построена данная ода следующим образом: в первых четырех строфах изложена тема твердости и справедливости на пути к достижению поставленной цели. Далее звучит изречение Юноны. И лишь в последней (18) строфе появляется лирический субъект, с которым связана тема поэта и поэзии и слова которого неожиданно прерывают торжественную речь Юноны: «Лира! Доступно ли это нам, резвая? // Муза, куда ты? ужель ты решаешься // Речи богов повторять - и негромкими // Звуками важное петь покушаешься?» Этим напоминанием о том, что следует обратиться от высоких тем к скромным и шутливым неожиданно обрывается патетическая ода. Подобное обращение к Лире в конце оды у Горация встречается в 1 оде II книги: «Но, чтоб расставшись с песнью шутливою, // Не затянуть нам плачь кеосского, // Срывай, о Муза, легким плектром // В гроте Дианы иные звуки».
Главной является выше упомянутая тема непоколебимости ни перед чем на пути к достижению поставленной цели: «Муж правоты, неотступный в обдуманном, // Не поколеблется ни пред кипучею // Волей граждан, коль потребуют низкого, // Ни пред властью тирана могучего, // Ни пред волной разъяренного Адрия, // Ни пред десницей, где гром зарождается…» В роли таких мужей Гораций изображает Поллукса и Геркулеса: «Этим Поллукс с Геркулесом достигнули // Звезд, что под сводами блещут лазурными», Диониса: «Только за это, отец Дионис, тебя // Вывезли тигры, ярму непокорные», Ромула: «Только за доблесть от тартара Ромула // Марсовы кони умчали проворные» и причисляет к ним Августа: «Август меж ними возляжет со временем, // Нектар вкушая устами пурпурными». Здесь же звучит тема бессмертия, связанная с этими именами.
Поллукс (латинская Форма имени Полидевк) - один из двух диоскуров, который прославился как испытанный кулачный боец. После смерти Кастора с позволения Зевса братья стали жить попеременно то в подземном мире, то на Олимпе. Геркулес (латинская Форма имени Геракл) - любимейший герой греческих сказаний, физически сильный сын Зевса. При помощи образа звезд, которые символизируют небо, нектара, являющегося божественным напитком, усиливается мотив уподобления людей Богам.
Дионис приводится в пример потому, что он стал богом, несмотря на то, что его родила смертная Семела. Тигры, везущие колесницу Диониса, служат символам укрощения дикости и свирепости. Последним примером награды бессмертием является Ромул, вознесшийся по мифу на небо на колеснице Марса после того, как Юнона, преследовавшая римлян как потомков троянских выходцев, примирилась с ними. Образы Вакховых тигров и Марсовых коней Ромула можно рассматривать как символы достоинств, которые отворили для обоих «небесный чертог».
Тема обреченности и проклятия Трои звучит в пророчестве Юноны, грозной бабки Ромула, которая с Палладой возненавидела троянцев, так как на горе Иде «судья беззаконный», то есть Парис (сын Приама из Трои и Гекубы), похитивший «чужую жену», то есть Елену (жену Менелая) присудил золотое яблоко Венере: «Илион, Илион святой // В прах обращен от судьи беззаконного, // Гибель навлекшего, и от жены чужой». Фет использует имя Гера, то есть греческий вариант.
Проклятие распространяется на город «Троя…проклята мной и Минервою (римской богиней искусств и талантов) чистою», правителя Лаомедона (предпоследнего троянского царя, прославившегося вероломством и наглостью), который обманул небожителей, отказавшись внести плату за строительство стен вокруг города. А древние говорили: «Pacta servanda sunt» (договоры следует выполнять). Поэтому Аполлон послал на его владения чуму, а Посейдон - морское чудовище, которому должны были принести в жертву Гесиону. Проклят и народ вместе с правителем, потому что, как говорили древние, «Qualix rex, talix grex» (Каков царь, такова толпа).
В середине оды звучит тема прощения: «И ныне смиренного Марса прощу и душе ненавистного // Внука (Ромула), троянскою жрицей рожденного». Этой жрицей была весталка Илия, Рея Сильвия, которая происходила от троянцев по Нумитору.
Юнона прощает Марса и после примирения с троянцами разрешает Ромулу вознестись к небожителям: «Пусть, я дозволю, вкушает он нектара // Влагу, среди лучезарных обителей, // Пусть он на век разделять сопричислится // Невозмутимый покой небожителей». Такие словосочетания, как: «влага нектара», «лучезарные обители», «невозмутимый покой небожителей» рисуют нам картину образа жизни небожителей.
Ближе к концу оды звучит тема предсказания власти, победы в будущем. Юнона, несмотря на то, что гнев ее обращен на троянцев, из любви к сыну Марсу решается предсказать Риму великое будущее: «Рим побежденными в битвах мидийцами // Правит со властию законодательной». (Октавиан уже в 25 г. торжествовал победу над мидийцами).
Юнона примерно обозначает границы завоеваний римлян, которые охватят огромную территорию: «Грозное имя пускай простирает он // В край отдаленный, где влага срединная // Делит Европу от жителя Африки, // Нил где поля орошает пустынные». Здесь Рим изображен как могучее, всеобъемлющее римское государство.
Затем Гораций довольно странно прерывает торжественную речь Юноны: «Золото он попирает, и пусть оно // Лучше в земле пролежит сокровенное, // Чем отдавать его людям, где хищные // Руки все грабить дерзают священное». «Причудливое воображение поэта за каждым словом представляет ему картину, за которой следует мысль о нравственном ее значении: Гораций, упомянув о Ниле, вспомнил о его золотом песке, а мысль о золоте наводит на постоянный предмет его ненависти - корыстолюбие современников. Тем не менее, неуместность подобной выходки подала повод многим считать этот куплет вставочным».
Что касается мотивной структуры, то можно выделить мотивы лукавства и обмана, преодоления различных преград, войны и зыбкости надежд, несчастий и бед.
Мотив лукавства и обмана связан с образом лукавого правителя Лаомедона: «Троя с тех пор, как в уплате условленной // Лаомедон отказал небожителям, // Проклята мной и Минервою чистою // С племенем всем и лукавым правителем».
Мотив преодоления различных преград связан с образом храброго мужа: «Муж… // Не поколеблется ни перед кипучею // Волей граждан, коль потребуют низкого, // Ни пред властью тирана могучею, // Ни пред волной разъяренного Адрия, // Ни пред десницей, где гром зарождается…» Адриатическое море было опасно из-за частых штормов и малого числа портов на италийском побережье. К этому добавлялся страх перед нападениями пиратов, которые укрывались в многочисленных бухтах.
Что касается мотива войны и зыбкости надежд в оде, то сначала речь идет об окончании войны: «Нашей враждою война продолженная // Отбушевала». Но Юнона смиряет свой гнев только с условием окончательной гибели ненавистной Трои и не разрешает «квиритам воинственным» (Ромул после смерти стал богом и принял имя Квирина) восстанавливать столицу праотцев: «Только я славу квиритам воинственным // С тем предреку, чтоб они по условию, // Трою опять обновлять не задумали, // Лишней увлеклись сыновней любовью».
Если же условие будет нарушено, то война возобновится, а Троя с ее жителями будут обречены: «Ежели Троя в злой час и оправится, // То на беду и паденье вторичное: // Я - и сестра, и супруга Юпитера - // Выведу войско к победам привычное»; «Медные стены пусть три раза выстроит // Феб (прозвище Аполлона, о котором мы уже говорили как о строителе), но и трижды велю обновленные ринуть Аргивцам (грекам)».
Мотив несчастий и бед непосредственно связан с мотивом войны: «Ежели Троя в злой час и оправится, // То… // Выведу войско к победам привычное… // мужей и детей своих // Трижды оплачут супруги плененные».
Перечисляя трудности, которые могли бы помешать трусливому при достижении поставленной цели, Фет при переводе не использует слово «auster» (южный ветер), он лишь намекает на разнообразие возможных явлений. Художественный мир Горация же, в отличие от Фета, предметен и конкретен. Выпадение географического названия (приемлемое явление для второй половины XIX века) послужило упрощением тяжелого для восприятия стихотворения.
Во фразе «vultus instantis tyranny» (взгляд грозного тирана) Гораций также рисует более конкретные картины, чем Фет при переводе. Гораций дает конкретную характеристику тирану в определенной ситуации, останавливается на конкретном образе, опредмечивает его. Фет же обобщает конкретные образы Горация: в значение слова «могучий» входят как отрицательные черты характера, так и положительные, для Фета главное - намекнуть на всесильность правителя; в значение слова «власть» входят и внешние черты образа и его действия.
Не называет прямо Фет и имени Юпитера, он лишь намекает, переводя метафорически: «…пред десницей, где гром зарождается», в чем противопоставляется Горацию: «…рука метающего молнии Юпитера». Употребляя слово «гром», Фет придает возникающей в сознании читателя картине звуковой фон: «Ницше назвал чувствительность к звуковому составу поэтической речи совестью ушей. Эта совесть была присуща Фету в наивысшей степени».
Латинское слово «Quirinus» (копьеносный), использованное Горацием в качестве субстантивированного прилагательного, так как во времена Горация читатели понимали, о ком идет речь. Фет же переводит как существительное «Ромул», зная, что для русского читателя это слово будет понятнее, тем более что первоначально эпитет «копьеносный» принадлежал Марсу, а Ромулу был дан после его обожествления.
В словосочетании «fugere Acheronta» (избежать смерти) в подлиннике Горация образ смерти передается через Ахеронт (реку в подземном царстве). В своих произведениях Гораций использует большое количество имен и географических названий, ведь для поэта и его современников географические и мифологические ассоциации были естественным средством ориентироваться во времени и пространстве. При переводе Фет использует более понятное для русского читателя слово «тартар», но, как и Гораций, не обозначает прямо образ смерти, а только намекает на него.
Добавляя отсутствующий в подлиннике эпитет к слову Илион «святой», Фет выражает свое личное отношение к Трое. Античный мир для него является объектом восхищения, идеалом, куда можно уйти от повседневности.
Переводя на русский язык такие выражения, как «lucidae sedes» (светлые жилища) и «quietis ordinibus deorum» (спокойные ряды богов), Фет переводит более возвышенно: «лучезарные обители» и «невозмутимый покой небожителей», так как дистанция между людьми и богами в эпоху Фета значительно увеличилась по сравнению с временами Горация. Если современники Горация могли причисляться к богам, общаться с ними в непринужденной обстановке, то современники Фета уже относятся к богам как к самому высокому и недоступному для простого смертного.
Словосочетание «ales lugubris» (печальная птица) Фет переводит как «беда». Он точно передает смысл, не углубляясь в образ Горация, переданный им метафорически: «Когда непосредственный предмет оды не дает ему (Горацию) материала для образов, он черпает этот материал в сравнениях и метафорах».
Таким образом, при переводе 3 оды III книги «К цезарю Августу» Фет не сохраняет строфического деления оригинала, использует дактиль вместо размера подлинника. Несмотря на верно переданный в целом смысл данной оды, способы изображения некоторых образов у римского и русского поэтов различаются, что свидетельствует не о неверном восприятии Фета всей античности, а о разных художественных системах: «Первое, что привлекает внимание при взгляде на образы стихов Горация, - это их удивительная вещественность, конкретность, наглядность». Фет же не пытается убедить, он только намекает, намечает путь, по которому позволяет читателю пройти самостоятельно.
.5 Анализ 4 оды III книги Горация
В 4 оде III книги Гораций, а вслед за ним при переводе и Фет, обращается к Каллиопе, дочери Зевса, музе эпической поэзии и науки: «Сойди со флейтой неземной, // Царица Каллиопа, с неба, // И песню звонкую пропой, // Или сыграй на цитре Феба». Добавляя в своем переводе отсутствующий в подлиннике эпитет «неземная» к слову «tibia» Фет подчеркивает божественность Каллиопы, преклоняется перед ней, осознавая земное происхождение человека.
В своих примечаниях Фет замечает, что данная ода могла быть обращена и к Каменам, и к Цезарю Октавиану: «Этой оде к Каллиопе с таким же правом можно дать заглавие: к Каменам, или к Цезарю Октавиану; переходы от одного предмета к другому резки, но вы чувствуете внутреннюю связь между ними, и ода производит цельное впечатление».4 ода была написана Горацием в 25 или в 26 году, когда «Октавиан, кончив борьбу с Антонием, предавшись наукам, построил храм Аполлону и общественную библиотеку».
Данную оду на русский язык переводили А.Х. Востоков, Н.Ф. Грамматин, Г.Р. Державин, А.Ф. Мерзляков, В.Мелиоранский, Н.С. Гинцбург. В переводе Н.С. Гинцбург нет ни названия, ни обращения.
Фет не сохраняет строфического деления подлинника, алкееву строфу заменяет ямбом, чем облегчает задачу русского читателя, которая заключается в понимании и верном восприятии античного автора. Н.С. Гинцбург отказывается от рифмы и воспроизводит размер подлинника, что может привести к утрате мелодичности латинского стихотворения в сознании русского читателя, привыкшего к двусложным и трехсложным размерам.
Главная мысль данной оды заключается в том, что большое значение имеет покровительство Муз. С образами Каллиопы, Камен и Аполлона, покровителя музыки, несомненно, связана тема творчества. В своем переводе Фет не использует слова Delius - делосец, то есть Аполлон, и Patareus - Патарейский, эпитет Аполлона: «Здесь, вечно луком и колчаном // Вооруженный Аполлон, // Любимый Ликией родною, // Чей волос пышный окроплен // Всегда кастальскою росою». Он, в отличие от Горация, для поэтики которого характерна конкретность (эпитеты в античности были у каждого бога определенные, закрепленные именно за ним), не конкретизирует, а только называет бога. Образ Кастальского ключа символизирует собой процветание поэзии. Священному роднику приписывалась способность давать пророческую силу, он почитался как источник вдохновения.
Лирический субъект на протяжении всего произведения говорит о том, как он признателен Каменам своим положением в обществе, как помогают они Цезарю, какая судьба ожидает тех, кто не прислушивается к их советам: «Вот главные мысли, как они в этой оде вытекают одна из другой: тебе, Каллиопа, и вам, Камены, я обязан моим значением в свете; но не меня одного вы руководите, вы услаждаете и Цезаря в мирное время, и подаете ему благие советы, без которых сила и могущество не могут быть приятны Зевсу, а вредят себе же, чему приводятся многие примеры».
На Горация при осознании покровительства Муз находят воспоминания: «Вы слышите? (Иль это сон, // Который сердцу мил и дорог?) // Что лес священный оживлен // Под шум ручьев и листьев шорох». Слово «aurea» (дуновение, ветер) Фет переводит метафорически: листьев шорох, то есть показывает не процесс действия (которое могло быть выражено с помощью отглагольного существительного или существительного с семантикой, предполагающей действие), а результат действия. С помощью «шороха» в сознании читателя представляемая картина наполняется звуками, без которых, по мнению Фета, невозможна поэзия.
С воспоминаниями лирического субъекта связана тема детства: «Раз на Вольтуре, близ полей // Родных, ко сну меня склонило, // А стадо вещих голубей // Ветвями мальчика укрыло. // Кто Ахеронтскою владел // Скалой, кто Бантии лесами, // И форентийский земледел - // Все почитали чудесами, // Что змей меня не уязвит, // Медведь не унесет с просонок, // Что лавром с миртами прикрыть // Богами избранный ребенок». При переводе Фет не отображает значение латинского слова «ludo» (резвиться, играть), но смысл, выраженный Горацием, частично передан. Из контекста «ко сну меня склонило» понятно, что до сна происходили какие-то события, совершались действия, спровоцировавшие усталость, а какие именно, Фет не конкретизирует.
В данной оде Гораций, описывая факты из биографии, раскрывает перед читателем свою частную жизнь. Он использует в произведении большое количество топонимов, относящихся к родным для него местам («Географические образы раздвигают поле зрения вширь, мифологические ведут взгляд вглубь»): Vultur - Вультур (гора на границе Апулии, Лукании и Самния), Apulia - Апулия (восточная область южной Италии). Фет при переводе опускает оба однокоренных слова: Apulus и Apulia, заменяя на словосочетание: поля родные. Acherontia - Ахеронтия (город в Лукании), Bantia - Характерная для поэтики Горация конкретность не отображена Фетом. Русский читатель, интересующийся творчеством Горация, понимает, на какие родные места намекает Фет. Бантия (муниципий на границе Апулии и Лукании у подножия горы Вультур) Forentum - Форент (город на границе Лукании и Апулии, к югу от Венузии). В предисловии к «стихотворениям Катулла» Фет писал: «Истинное понимание столь отдаленных писателей никому не давалось разом и непосредственно…И так переводчик, передавши читателю тот общий духовный портрет древнего поэта, который невольно возник в его душе, обязан приложить к тексту перевода благонадежно ариаднину нить объяснений, предоставляя будущему Тезею на собственный страх пускаться в лабиринт».
Тема детства тесно переплетается с темой избранности: «…лавром с миртами прикрыт // Богами избранный ребенок», которую Гораций ощущал на протяжении всей жизни. В 1 оде III книги Гораций выступает как противопоставленный «темной черни» «жрец, вдохновенный Камен повелением». В жизни Гораций был знаменитым поэтом, известным каждому римлянину, с которым, бесспорно, считался Август, свидетельством чего является его поручение Горацию составить знаменитый гимн (Carmen saeculare) на торжественный праздник Обновления веков (17 г. д. н. э.). «Сын вольноотпущенника, «раб», как он себя называет, стал членом ведущей культурной элиты Рима, другом «министра» Мецената, приближенным Августа. Это характеризует отношение к «мусическим искусствам» и к изобразительным: архитектуре, декоративному искусству, живописи в век Августа, когда причастность к культуре возвышала, а дар поэзии высоко почитался, как «дар богов», выделявший одаренного им из среды обыкновенных людей».
В данной оде речь идет об избранности с детства, о природном таланте, который дарован самими богами. Лавр и мирт символизируют собой славу, мир и любовь. Под голубями Гораций, может быть, подразумевает голубей Венеры, которые охраняют поэта.
Перечисляя топонимы и приводя факты из дальнейшей биографии, Гораций вводит тему покровительства Камен. Он прямо говорит о том, что целиком и полностью (где бы не был) находится в их власти: «Я ваш, Камены! ваш в горах // Сабинских (вилла Горация находилась в горной местности), иль в прохладном крае // Пренесты (город, привлекательный прохладой), иль на высотах // Тибура (город в Латии), иль в привольном Бае (город с сернистыми источниками, любимое дачное место римлян)!».
Благодаря покровительству Камен судьба благосклонна по отношению к лирическому субъекту: «Я при Филиппах не убит // За то, что ваше все мне мило (в конце 40-х годов, после убийства Цезаря, Гораций примыкает к войску Брута и в должности военного трибунала участвует в битве при Филиппах, где защитники республиканской свободы потерпели поражение), // И Палинур меня щадит (в 13 году Гораций, возвращаясь в Италию, попал в бурю у Палинурской скалы, названной именем погибшего на этом месте спутника и кормчего Энея Полинура), // И дерево не задавило». Фет, переводя фразу «non me Philippis versa acies retro…» (в Филлипском сражении бегство не обрекло меня на смерть) как «я при Филлипах не убит», упускает из внимания факт трусости и бегства Горация.
При покровительстве Камен Горацию ничего не страшно, он готов испытать любые трудности, зная, что при беспрекословном следовании их указаниям все обойдется: «Пусть только б вы меня вели: // Не страшен мне Босфор фракийский, // Решусь идти на край земли // Песчаной степью ассирийской, // Гелонов стрелы видеть рад, // Спешить к суровому Британцу // И к утоляющему глад // Сырой кониною Конканцу». Фет слова Britani и Concani, употребленные в подлиннике во множественном числе, переводит в единственном числе, используя выразительное средство языка - синекдоху. А словосочетание Scythicus amnis (Скифская река, Дон) при переводе вообще не использует. Для Фета не характерна горацианская конкретность и насыщенность географическими реалиями.
Как и лирическому субъекту, Камены покровительствуют Цезарю: «Лишь Цезарь в город возвратит // Усталых ратников с походу - // Ему в пещере Пиерид // Вы распеваете в угоду». Следуя советам Камен, Август заслуживает расположения Зевса, который приемлет с умом использованные силу и могущество: «Совет ваш кроткий, вам же мил, // Благия. Ведаем давно мы // Что тот Титанов разразил // Рукой, кидающею громы, // Кому земля и вал морской // И царство грустное подвластно, // Кто и богов, и род людской // Единый судит беспристрастно».
Лирическому герою и Цезарю противопоставлены те, кто нерационально распоряжается силой: «И силы без ума вредят // Себе же». Мудрые боги, которые приветствуют использование силы и могущества с умом: «боги, поучая, // Лишь силу мудрую хранят, // Им ненавистна сила злая», воздадут по заслугам пренебрегшим законами, и тому Горацием приведены примеры: «Но что Тифой с Мимасом?» (Тифой был поражен Юпитером и завален Этной, Мимас был убит Марсом), «деревья в дланях Энцелада?» (Энцелад был убит Минервою), «Порфириона гнев ничто» (был убит Юпитером), «И Орион, когда влюбленный // Диану чистую настиг, // Стрелой девичьей пораженный», «И печень Тития навряд // Оставят коршуны в покое» (за покушение на честь Латоны, любимой Зевса, был низвергнут в Аид, где коршуны вечно терзали его печень), «А цепи тяжкие гремят // На любострастном Пирифое» (Пирифой за попытку похищения Прозерпины из подземного царства был схвачен и закован в цепи). Конкретность Горация проявляется и в использовании словосочетания «trecentae catenae». Для Фета же при переводе не важно количество оков, он только намекает на него, используя эпитет «тяжкие».
Таким образом, при переводе 4 оды III книги Горация, обращенной к Каллиопе, Фет не сохраняет строфического деления оригинала, ямбом заменяет песенный размер алкеевой строфы. Сохраняя главную мысль данной оды, он передает основные темы, мотивы и образы. Для перевода характерно наличие инверсий. Отличием двух поэтов являются их художественные системы. Конкретный в изображении своих образах Гораций противопоставляется Фету, поэзия которого «насквозь суггестивна… Он не стремится убедить читателя. Не стремится и нечто изобразить, хотя создание образов в XIX веке считалось главной задачей и особенностью, привилегией искусства. Внушить, навеять - вот единственная по-настоящему достойная задача поэта».
.6 Анализ 5 оды III книги Горация
ода III книги Горация «In Laudem Caesaris Augusti» (В честь Цезаря Августа) в переводе Фета также посвящена Цезарю Августу. Стихотворение было написано в 28 году, во время «двойного похода против Британии и Персов. Гораций, как истинный Римлянин сочувствует этому предприятию, которое должно смыть стыд, нанесенный поражением Красса итальянскому оружию».
Данную оду на русский язык переводили А.Ф. Мерзляков, В. Мелиоранский, Н.С. Гинцбург. В переводе Н.С. Гинцбург нет ни названия, ни обращения. Фет не сохраняет строфического деления, алкееву строфу заменяет ямбом, использует перекрестную рифму, что приближает к напевной интонации. В ответе на статью «русского вестника» об «одах Горация» Фет писал: «Это томительное, устойчивое напряжение, эта светлая радость при неожиданной находке, эти слова, которые добрый Гораций как будто подбирал так, чтоб они рифмовались в конце русского стиха, - все это веяло на меня опьяняющим пафосом. Если вдохновение - горячка и вместе лихорадка, то могу сказать, что я переводил Горация по вдохновению». Н.С. Гинцбург, не используя рифму, переводит оду размером подлинника.
В данной оде Гораций возводит Августа в ранг богов: «Мы верили досель, что в небесах громами // Юпитер властвует; но богом может слыть // И Август, овладев британскими брегами, // Коль грозных Персов он успеет покорить». Гораций обогащает наши представления об Августе, как о спасителе Рима, призывает к возрождению нравов предков, которые являются единственным залогом благополучия в настоящем и будущем.
Стихотворение построено на противопоставлении темы трусости, предательства и темы смелости. Вспоминая о Britani и graves Persi (о британцах и грозных персах), Гораций говорит о войнах, которые не только не смогли защитить себя от врагов, но и, женившись на чужеземках, забыли о доме, о долге, о родине: «Ведь Красса воины на варварках женились // И с ними жили же во вражеских странах, // И (боги, до чего безумцы развратились!)/ Зятьями старелись при чуждых знаменах, // Царя мидийского склоняяся к порогу… // И сын Апулии и Марзы перед ним, // Не помня о щитах, забыли имя, тогу, // Зевса, Весты храм и даже вечный Рим». Переводя на русский язык латинскую фразу «pro curia inversique mores» (о курия! испорченные нравы), Фет сохраняет ее смысл, но заменяет равноправной синонимичной: «боги, до чего безумцы развратились». По словам М.Л. Гаспарова, «в белый стих вложить нужное содержание всегда легче, чем в рифмованный». В словосочетании «socerorum in armis» (в войске тестей), переведенном Фетом как «зятьями…при чуждых знаменах» явно прослеживается его субъективность. Значение фраз синонимично: «Он действительно достигает в своих переводах необыкновенной точности передачи смысла», но своей интерпретацией Фет подчеркивает вину самих римлян, предавших родину.
Противопоставленная теме предательства тема смелости вводится в оду Горацием через образ Регула. Он попал в плен к карфагенянам, которыми и был послан в Рим с предложением заключить мир с Карфагеном, выкупив своих пленных. Но «Регул, который предчувствовал, что человеколюбие к положившим добровольно оружие: «Я видел (он сказал), как римские кругом // Развешаны значки средь храмов Карфагена, // С оружием, сложенным без боя пред врагом», ни к чему хорошему не поведет», убедил Римлян ничего не делать и вернулся в Карфаген на смерть: «Так! Регул это все предвидел духом ясным, // Когда он низкие условия врагов // Отверг, и положил, что лучше, чем опасным // Примером послужить для будущих веков - // Пусть гибнут юноши от варварского плена». Переводя прилагательное «foedus» (гадкий, низкий), Фет не употребляет определенное значение, а применяет обобщающую синонимичную замену: «низкий», включающую в себя худшие характеристики по «шкале» нравственности.
Тема смелости развивается в конце оды до темы самопожертвования: «И тут он…лобзанья // Супруги и детей невинных отклонил, // Как недостойный член гражданского собранья… // Тогда изгнанник величавый // Оставил медленно друзей своих в слезах.// А знал он подлинно, какие ждали муки // Его у варваров».
Подводя итоги, следует отметить, что при переводе 5 оды III книги Горация, обращенную к Цезарю Августу, Фет не сохраняет строфического деления подлинника, сложный песенный размер алкеевой строфы заменяет ямбом, использует перекрестную рифму. Но темы стихотворения Горация, насыщенного мифологическими образами и ассоциациями, переданы Фетом на русском языке верно. Фет смог достичь большей близости оригиналу, учитывая и соблюдая свободное расположение слов, характерное для творчества Горация: «Такая затрудненная расстановка дает напряженность поэтическому языку. Этим поэт добивается от нас обостренного внимания, который хочет, чтобы каждое слово не просто воспринималось, а жадно ловилось и глубоко переживалось».
.7 Анализ 6 оды III книги Горация
ода III книги Горация «Ad Romanos» в переводе Фета также обращена к Римлянам. В данной оде, написанной в 26 году, Гораций указывает на бедствия, которые постигли Рим: «Октавиан, возвратясь в 25 году из походов против Антония, Парфян и прочих, застал государство ослабленным безверием и безнравственностью…Следя за духом поэта, выражающимся в его произведениях, нет никакой необходимости предполагать, чтобы содержание этой оды было внушено Горацию Меценатом».
Данную оду на русский язык переводили В.К. Тредиаковский, И.Г. Левкович, И.И. Чернявский, В.В. Капнист, В.К. Орлов, Н.С. Гинцбург. В переводе которого нет обращения.
В своем переводе Фет не сохраняет строфического деления, сложный размер алкеевой строфы заменяет ямбом, неимеющие в античном искусстве рифмы строки подлинника он переводит перекрестной рифмой. Н.С. Гинцбург переводит размером оригинала, алкеевой строфой, не использовав рифмы.
Главной в этой оде является тема падения Рима. Гораций описывает разрушения, которые повлекли за собой междоусобные войны со времен Суллы: «Безвинно искупать тебе грехи отцов, // О Римлянин! Доколь ты не оправишь зданий, // Полуразрушенных жилищ твоих богов // И дыма не сотрешь с священных изваяний». Переводя латинское слово «simulacrum» (образ, статуя) как «священные изваяния», Фет подчеркивает значимость прежней культуры, несколько прозаическое слово передает возвышенно. В результате этих событий и из-за неуважения, проявленного по отношению к богам, Рим идет к неизбежной гибели: «За непочет богов Гесперия судьбой // Была настигнута, какой не встретишь хуже. // Уж дважды и Монез и дерзостный Пакор // От наших натисков с успехом отбивались // И, воинов своих недорогой убор // Сменив награбленным нарядом, издевались. // У Рима, полного гражданским мятежом, // Чуть Дак и Эфиоп не отняли свободы». Переводя глагол «deleo» (уничтожать, разрушать) как «отнимать свободу», Фет использует переносное значение, но в то же время оно является более верным в данном контексте, так как при завоевании отнимается свобода и связанные с ее наличием или отсутствием привилегии. Здесь звучит религиозный мотив: «Богам покорствуя, владеешь ты землей. // Всему начало тут, веди исход к тому же».
Беспорядок Горацием изображен не только в государственных делах, но и в частной семейной жизни. Уже с юных лет девушки стремятся к разврату: «Искусству нравиться мы рано учим дев, // Им ионийские дались телодвиженья, // И каждая из них, еще и не дозрев, // Уже любовные лелеет вожделенья». Горацием, который не был обременен семейными узами и отдавал щедрую дань чувственным наслаждениям, во многих одах воспевается не любовь, а влюбленность, не всепоглощающая страсть, а легкое увлечение», например, 5 ода I книги «К Пирре», где любовь сравнивается с кораблекрушением, от которого можно спастись, как это происходит с лирическим субъектом, а можно и погибнуть. Но что касается семейных отношений, то Гораций против супружеской измены: «А в скором времени за мужниным вином // Любовника себе моложе припасает, // И радостью даря запретною тайком, // Кого б то ни было - впотьмах не разбирает». Словосочетание «luminibus remotis» (удаляя свет) в подлиннике Горация обозначает конкретное, определенное действие. В отличие от Горация Фета интересует только результат действия. Для Горация одной из важных является проблема норм поведения человека. В данной оде поэт выступает против увлечений молодыми любовниками замужней женщины.
Нынешнему испорченному обществу Гораций противопоставляет поколение прошлых лет: «Не от таких отцов был некогда рожден // Народ, который дал пучине цвет багровый // От карфагенских тел, кем Пирр был побежден // И мощный Антиох, и Аннибал суровый». В своем стремлении переводить точно Фет иногда прибегает к русификации: слово «fustis» (палка, дубинка) в его интерпретации звучит как «дрова». Заканчивается ода мыслью «о вырождении римского народа». «Гордый минувшей славой Рима, поэт в ужасе оттого, что римляне своими руками, хуже, чем дикие звери, уничтожают родной город и былое величие. Тревога, отчаяние, глубокий пессимизм овладевают поэтом»: «Все уменьшается, мельчает каждый час: // Отцы, которых стыд и сравнивать с дедами, // Родили нас еще негоднейших, а нас // Еще пустейшими помянет мир сынами».
Таким образом, при переводе 6 оды III книги, обращенной к Римлянам, Фет не сохраняет строфического деления оригинала, алкееву строфу заменяет ямбом, использует перекрестную рифму, но, не смотря на это, основные мысли и образы подлинника переданы. В ответе на статью «русского вестника» об «одах Горация» Фет писал: «Не может быть, думал я, чтоб в моем стихотворном переводе не отразилась хотя малейшая часть той силы и красоты, которой дышит почти каждый куплет, каждый оборот великого поэта». Предложения и словосочетания у Фета построены практически в соответствии с оригиналом, где используется «прихотливое переплетение слов», которое в латинском языке не редкость, а обычное естественное явление, инверсии, которые свойственны как синтаксису римского поэта, так и русского: «Инверсии (нарушения естественного порядка слов) с самым причудливым расположением слов в стихотворной речи, пропуски слов, причем пропущенное можно восстановить предположительно - таковы лишь некоторые приемы стиля Фета в области синтаксиса». Что касается лексического уровня, то наблюдаются отличия в подлиннике «конкретного» Горация и в переводе более экспрессивного Фета.
Заключение
В результате проделанной нами работы можно сделать выводы в соответствии с поставленными во введении целью и задачами.
Рассматривая корпус современных исследований о проблемах художественного перевода, понятно, что теория перевода является мало исследованной областью филологии. Несмотря на то, что точки зрения исследователей так или иначе пересекаются, так как вне зависимости от своих научных интересов они имеют дело с одной наукой, в этой области наблюдается спорность вопросов, отсутствие единой системы.
Изучению общих принципов перевода посвящены работы А.В. Федорова, Н.Л. Галеевой, В.Н. Комиссарова, К.Ю. Амбрасас-Саснавы, Р.К. Миньяр-Белоручева, Ю.Д. Левина, П.М. Топера, Я.И. Рецкера, А.Д. Швейцера, Г.Р. Серьезный вклад в теорию и историю перевода внесли сборники «Мастерство перевода» и «Тетради переводчика». Но следует согласиться с Ю.Д. Левиным в том, что «создание последовательной истории отечественной переводной литературы является актуальной задачей нашего литературоведения», так как история русских переводов, в том числе и история античных переводов XIX века, исследована фрагментарно.
Рассматривая творчество А.А. Фета, можно выделить особенности его поэтики. Лирический субъект его поэзии лишен конкретных примет, он наслаждается природой и ее красотой. Чувство природы у Фета носит универсальный характер, человеческая личность неразрывно связана с природой, подчинена ее общим законам жизни. Идеал и красота являются самыми важными понятиями в художественной системе поэта.
Являясь импровизатором, А.А. Фет не приемлет критики и свои произведения оставляет в первоначальном виде. Его не интересует временная протяженность, он описывает настоящее, являясь поэтом «мгновения». Огромное место в его творчестве занимает звучание, характерной чертой его поэзии является музыкальность. А.А. Фет изобретателен в области строфики. Для его стиля в области синтаксиса характерно наличие инверсий, пропуски слов, отказ от сказуемого. «Бодрая, жизнеутверждающая, светящаяся счастьем жизни, переполненная радостью любви, наслаждением природы, благодарной памятью о прошлом и надеждами на будущее, эта лирика абсолютно своеобразна и образует одну из величайших вершин русской литературы».
А.А. Фет испытывал глубокий интерес к античности, как писательский, так и филологический. Об этом свидетельствуют его антологическая поэзия и многочисленные переводы латинских авторов. Интерес к занятию переводами у А.А. Фета зародился еще в детстве. В виде переводов были его первые попытки поэтического творчества. В мире классической древности поэт находил слияние жизненного и поэтического идеала. В своем отношении к античной поэзии А.А. Фет ощущал просветительскую задачу. Он считал, что переводчик должен донести до читателя максимально точно и содержание, и форму подлинника. В предисловии к «Энеиде» Вергилия Фет писал: «Признаемся, при переводе мы постоянно исполнены опасения, как бы внешне совершенство русского стиха не отстало от его буквальности, хотя в решительную минуту выбора, не задумавшись, всегда готовы склонить весы на сторону последней».
В адекватном отборе слов поэт видел мастерство точного перевода. Но в то же время осознавал, что иногда переводчику приходится или выпускать, или прибавлять слова. В таких случаях А.А. Фет использовал подстрочный комментарий.
Первый полный перевод Горация в России был сделан А.А. Фетом. Он имел большое значение для читателей, знакомившихся с творчеством римского поэта.
Зная древние языки, он без посредников легко ориентировался в подлиннике. Переводы Горация стали делом всей жизни А.А. Фета. Тесное общение с римским поэтом отразилось в его стихотворениях, а модель горацианской жизни повлияла на жизнеустройство. В поэзии Горация поэту импонировали умение наслаждаться каждым мигом жизни, мудрое и спокойное отношение к смерти, чувство духовной избранности, презрение к умственной черни. В политических взглядах - горацианский консерватизм, любовь и уважение к монарху, духовная свобода простого человека.
Переводы А.А. Фета 1, 2, 3, 4, 5, 6 од III книги Горация рассмотрены нами в единстве с теоретическими высказываниями поэта о переводе и позволяют сделать вывод об их высоком качестве.
А.А. Фет отказался переводить размерами подлинника, по его мнению, искажающими русский стих. В интерпретации А.А. Фета оды довольно близки к оригиналу, большей частью правильно передан их смысл, написаны легким рифмованным стихом. Он чувствовал противоестественность привнесенной им рифмы в стихотворения Горация, но не мог решиться заставить русский язык «хромать» по размерам античности.
При всем стремлении Фета к точности можно наблюдать некоторые вольности в его переводах, насыщение более эмоциональной лексикой, отсутствующей в подлиннике. В пропусках или заменах некоторых слов Фет видел доступную возможность облегчить сложное для восприятия русского читателя стихотворение античного автора. Так в его переводе реализуются неизбежные отступления от оригинала, вызванные требованиями рифмы и несовпадением языковых конструкций в языке подлинника и в языке перевода. Но одновременно эти вольности не искажали смысла стихотворений Горация.
Фет непонятные для его читателя строки либо пытается перевести адекватно (не прибегая к буквальности, передать основной смысл стихотворения), либо не упоминает о них в своей работе, что встречается очень редко.
В переводах шести «римских од» Горация проявляется точка зрения А.А. Фета на римскую государственность. Как и у римского поэта, в переводе А.А Фета государственный интерес превыше всего. Адекватно воспринято и переведено Фетом стремление Горация гармонизировать личное и сверхличное.
В своем переводе А.А. Фет прославляет доблесть, храбрость, смелость, справедливость, непоколебимость при достижении поставленной цели, любовь к родине, повиновение богам и музам, умеренность во всем, принцип «золотой середины». Он не приемлет трусости, предательства, слабости, лжи и обмана.
В переводах А.А. Фета римское государство, где прославляются честь, доблесть, смелость и мудрость, представляется нам как идеал, который терпит крах в связи с нравственным падением следующих поколений, которое начинается с частной жизни и приводит к беспорядку в государственном устройстве.
Таким образом, переводы А.А. Фетом цикла шести «римских од» Горация показывают, что, несмотря на огромную разницу в мировоззрении и в воплощающей его поэтике обоих художников, представления Фета о месте общественного в жизни человека, о балансе государственного, исторического и личного оказались созвучны представлениям Горация.
Список использованных источников и литературы
1.А.А. Фет. Поэт и мыслитель. Сборник научных трудов. Гл. ред. Е.Н. Лебедев. - М.: Наследие, 1999. - 308 с.
.Александрова З.Е. Словарь синонимов русского языка. - М., 1995. - 495 с.
.Античная поэзия в русских переводах 18-20 вв.: Библиографический указатель. Сост. Е.В. Свиясов. - СПб.: Дмитрий Буланин, 1998. - 400 с.
.Баевский В.С. История русской поэзии: 1730-1980 гг. - Смоленск: Русич, 1994. - 302 с.
.Благовещенский Н.М. Гораций и его время. - Варшава, 1878. - 274 с.
.Благой Д.Д. Мир как красота: О «Вечерних огнях» А. Фета. - М.: Художественная литература, 1975. - 112 с.
.Борухович В.Г. Квинт Гораций Флакк. Поэзия и время. - Саратов: Издательство Сарат. Университета, 1993. - 376 с.
.Бухштаб Б.Я. А.А. Фет. Очерк жизни и творчества. - Л.: Наука, 1990. - 137 с.
.Бухштаб Б.Я. Фет и другие. Избранные работы. - СПб.: Академический проект, 2000. - 560 с.
.Веселовский А.Н. Историческая поэтика. - М., 1989. - 406 с.
.Военное искусство античности. - М.: ЭКСМО, 2003. - 768 с.
.Вулих Н.В. А.А. Фет - переводчик од Горация. // Русская литература. - 2001. - № 2. - С. 117 - 122.
.Гапоненко П.А. О поэтике А.А. Фета. // Литература в школе. - 2000. - № 8. - С. 2 - 5.
.Гаспаров М.Л. Избранные труды. Т.1. О поэтах. - М.: Языки русской культуры, 1997. - 664 с.
.Гаспаров М.Л. Об античной поэзии. - СПб.: Азбука, 2000. - 477 с.
.Гаспаров М.Л. Подстрочник и мера точности. // Гаспаров М.Л. О русской поэзии: Анализы, интерпретации, характеристики. - СПб.: Азбука, 2001. - С. 361 - 372.
.Гаспаров М.Л. Фет безглагольный. Композиция пространства, чувства и слова. // Гаспаров М.Л. О русской поэзии: Анализы, интерпретации, характеристики. - СПб.: Азбука, 2001. С.27 - 42.
.Гачечиладзе Г.Р. Художественный перевод и литературные взаимосвязи. - М.: Сов. Писатель, 1980. - 255 с.
.Гинзбург Л.Я. О лирике. - М., 1997. - 408 с.
.Гораций Квинт Флакк. Полное собрание сочинений. - М. - Л., 1936. - 449 с.
.Григорьев А. Литературная критика. - М., 1967. - 297 с.
.Гуляев Н.А. Теория литературы: Учебное пособие. - М.: Высшая школа, 1985. - 271 с.
.Даль В.И. Толковый словарь русского языка. Современная версия. - М.: Эксмо, 2005. - 736 с.
.Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. - М.: Русский язык, 2002. - 846 с.
.Ермилова Л.Я. Психология творчества поэтов-лириков Тютчева и Фета. - М., 1979. - 88 с.
.Замаровский В. Боги и герои античных сказаний: Словарь. Перевод с чешского. - М.: Республика, 1994. - 399 с.
.История русской переводной художественной литературы. Древняя Русь. XVIII век: в 2 тт. - Т. 1. - СПб., 1995. - 327с.
.Квинт Гораций Флакк. В переводе и с объяснениями А. Фета. - М., 1883. - 485 с.
.Квинт Гораций Флакк. Собрание сочинений. - СПб.: Библиографический институт, 1993. - 446 с.
.Кожинов В. Как пишут стихи. - М., 2001. - 320 с.
.Кун Н.А. Легенды и мифы Древней Греции. - СПб.: Паритет, 2000. - 448 с.
.Кун Н.А. Что рассказывали греки и римляне о своих богах и героях. - СПб.: СЗКЭО «Кристалл», 2003. - 576 с.
.Лилова А. Введение в общую теорию перевода. - М.: Высшая школа, 1985. - 256 с.
.Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. - Л., 1972. - 270 с.
.Мастерство перевода. Сборник 6. Проблемы поэтического перевода. - М.: Советский писатель, 1970. - 590 с.
.Мастерство перевода. Сборник 8. Теория и критика. - М.: Советский писатель, 1971. - 487 с.
.Миньяр-Белоручев Р.К. Теория и методы перевода. - М.: Московский Лицей, 1996. - 208 с.
.Мирза-Ахмедова П.М. Очерки идейно-художественных исканий Л.Н. Толстого. - Ташкент: ФАН, 1990. - 104 с.
.Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х т. - М., 1988.
.Михайлов А. В. А. А. Фет и боги Греции // Михайлов А. В. Обратный перевод. Русская и западноевропейская культура: Проблема взаимосвязей. М., 2000. С. 440 - 449.
.Морева-Вулих Н.В. Римский классицизм: творчество Вергилия, лирика Горация. - СПб.: Академический проект, 2000. - 270 с.
.Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем в 9 томах. Т.9. Кн.1. - Л.: Наука, 1950. - 495 с.
.Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем в 9 томах. Т.9. Кн.2. - Л.: Наука, 1950. - 383 с.
.Некрасова Е.А. А. Фет, И. Анненский. Типологический аспект описания. - М.: Наука, 1991. - 127 .
.Овидий. Скорби. // Перевод А. Фета. - М., 1893. - 146 с.
.Оды Квинта Горация Флакка. Перевод с латинского А. Фета. - СПб., 1856. - 130 с.
.Озеров Л.А. Двойной портрет (О советской школе поэтического перевода). - М.: Знание, 1986. - 64 с.
.Петискус А.-Г. Боги и легенды Олимпа: энциклопедический путеводитель по мифологии древних греков и римлян. - М.: Современник, 2000. - 303 с.
.Перевод - средство взаимного сближения народов: Худож. публицистика. / Сост. А.А. Клышко. - М.: Прогресс, 1987. - 640 с.
.Попова Н.Н. Античные и христианские символы. - СПб.: Аврора, 2003. - 64 с.
.Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. - М.: Международные отношения, 1974. - 216 с.
.Розанов В.В. О писательстве и писателях. Собрание сочинений. - М., 1955. - 736 с.
.Русская эстетика и критика 40-50-х годов 19 века. - М.: Искусство, 1982. - 544 с.
.Русские писатели о переводе XVIII - XX вв. Под редакцией Ю.Д. Левина и А.В. Федорова. - Л.: Сов. Писатель, 1960. - 696 с.
.Русские писатели 1800 - 1917. Библиографический указатель. - М.: Советская энциклопедия, 1989. - 671 с.
.Рыцарева М.Г. Музыка и я. - М.: Музыка, 1994. - 367 с.
.Силантьев И.В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике: очерк историографии. Научное издание. - Новосибирск: ИДМИ, 1989. - 104 с.
.Словарь античности. Перевод с немецкого. - М.: Прогресс, 1989. - 704 с.
.Словарь литературоведческих терминов. - М.: Просвещение, 1974. - 510 с.
.Соболев Л.И. Критика 60-х годов 19 века. - М.: АСТ, 2003. - 445 с.
.Страхов Н.Н. Литературная критика: Сборник статей. - СПб.: Русский Христианский гуманитарный институт, 2000. - 464 с.
.Сухих И. Русская литература. XIX век. Афанасий Афанасьевич Фет. // Звезда. - 2006. - № 4. - С. 220 - 234.
.Сухова Н. Поэт единственный в своем роде… К 160-летию со дня рождения А. Фета. // Литература в школе. - 1980. - № 6. - С. 72 - 74.
.Тетради переводчика. Выпуск 14. Под редакцией Л.С. Бархударова. - М.: Международные отношения, 1977. - 131 с.
.Толстой И. Мои воспоминания. - М.: 21 век - согласие, 2000. - 464 с.
.Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика: Учебное пособие. - М.: Аспект Пресс, 2002. - 334 с.
.Топер П.М. Перевод в системе сравнительного литературоведения. - М.: Наследие, 2001. - 254 с.
.Успенская А.В. Античность в русской поэзии второй половины 19 века. - СПб.: Библиотека Российской Академии наук, 2005. - 363 с.
.Федоров А.В. Основы общей теории перевода. - М.: Высшая школа, 1983. - 303 с.
.Фет А.А. Избранные стихотворения. - Кемерово: Кемеровское книжное издательство, 1980. - 159 с.
.Фет А.А. Мои воспоминания 1848 - 1889. ч.1. - М.,1890. - 452 с.
.Фет А.А. Полное собрание стихотворений. - Л.: Советский писатель, 1958. - 896 с.
.Фет А.А. Стихотворения. На русском языке. - Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 1981. - 182 с.
.Фет А.А. Стихотворения. Проза. Письма. - М.: Советская Россия, 1988. - 459 с.
.Фет как наследник антологических традиций. // Вопросы литературы. - 1981. - № 7. - С. 174 - 177.
.Чернышевский Н.Г. Эстетические отношения искусства и действительности. - М.: Гослитиздат, 1955. - 223 с.
.Чупина Г.А. Латинские пословицы и изречения с комментариями и указателем первоисточников. - Томск: Издание ТГУ, 2005. - 36 с.
.Швейцер А.Д. Теория перевода: Статус, проблемы, аспекты. - М.: Наука, 1988. - 215 с.
.Шестаков С. Оды Горация в переводе г. Фета. // Русский вестник. -1856. - Кн. 1. - Февраль. - С. 562 - 578.
.Ярхо В.Н., Полонская К.П. Античная лирика. - М.: Высшая школа, 1967. - 210 с.
82.Philologia. Рижский филологический сборник. - 2000. - Выпуск №3. - 70 с.
Приложения
Приложение А Оды Горация
1 ода III книги Горация «DE VARIIS HOMINUM STUDIIS»
Odi profanum vulgus et arceo:
„ Favete linguis: carmina non priusmusarum sacerdospuerisque canto.timendorum in proprios gregesin ipsos imperium est lovis,Giganteo triumpho,supercilio moventis.ut viro vir latius ordinetsulcis, hic, generosiorin campum petitor,hic meliorque fama, illi turba clientiummaior: aequa lege necessitasinsignes et imos;capax movet urna nomen.ensis cui super impiapendet, non Siculae dapeselaborabunt saporem,avium citharaeque cantusreducent. Somnus agrestiumvirorum non humiles domosumbrosamque ripam,zephyris agitate Tempe., quod satis est, nequesollicitat mare,saevus Arcturi cadentisatut orientis Haedi,verberatae grandine vineaemendax, arbore nunc aquas, nunc torrentia agros, nunc hiemes iniquas.pisees aequora sentiuntin altum molibus huc frequensdemittit redemtorfamulis dominusque terrae, Sed Timor et Minaeeodem, quo dominus, nequeaerata triremi etequitem sedet atra Cura.dolentem nec Phrygius lapispurpurarum sidere clariorusus, nec FalernaAcnaemeniumque costum:invidendis postibus et novoritu moliar atrium?valle penmitem Sabina
Divitias operosiores?
2 ода III книги Горация «AD PUEROS»
Angustam amice pauperiem patiacri militia pueret Parthos feroceseques metuendus hasta,sub divo et trepidis agatrebus. Illum ex moenibus hosticisbellantis tyranniet adulta virgo: ,,Eheu, ne rudis agminum
,,Sponsus lacessat regius asperum
,,Tactu leonem, quern cruenta
,,Per medias rapit ira caedes,"et decorum est pro patfia mori.et fugacem persequitur virum,parcit imbellis iuventaetimidoque tergo., repulsae nescia sordidae,fulget honoribas,sumit aut ponit securespopularis aurae., recludens immeritis mori, negata testat iter viavulgarea et udamhumum fugiente penna.et fideli tula silentio: vetabo, qui Cereris sacrumarcanae, sub isdemtrabibus fragilemque mecumphaselon: saepe Diespiterincesto addidit integrum,antecedentem scelestum
Deseruit pede poena claudo.
ода III книги Горация «AD CAESAREM AUGUSTUM»
lustum et tenacem propositi virumcivium ardor prava iubentium,vultus instantis tyranniquatit solida, neque Auster,inquieti turbidus Hadriae,fulminatis magna manus lovis;fracus illabatur; orbis,ferient ruinae.arte Pollux et vagus Herculesarces attigit igneas,inter Augustus recumbensbibet ore nectar.te merentem, Bacche pater, tuaetjgres, indocili iugumtrahentes; hae Quirinusequis Acheronta fugit,elocuta consiliantibusdivis : ,,IIionr Ilion
,,Fatalis incestusque iudex
,,Et mulier peregrina vertit
,,In pulverem, ex quo destituit deos
,,Mercede pacta Laomedon,'mihi
,,Castaeque damnatam Minervae
,,Cum populo et duce fraudulent.neс Lacaenae splendet,adulterae
,,Famosus hospes necPriami domus
,,Periura pugnaces Achivos
,,Hectoreis opibus refringit,
,,Nostrisque ductum seditionibus
,,Bellum resedit. Protinus et graves
,,Iras et invisum nepotem,
,,Troica quern peperit sacerdos,
,,Marti redonabo; ilium ego lucidas
,,Inire sedes, ducere nectaris
,,Sucos et adscribi quietis
,,0rdinibus patiar deorum.
,,Dum longus inter saeviat Dion
,,Romamque pontus, qualibet exsules
,,In parte regnanto beati;Prfami Paridisque busto
,,Insultet armentum et catulos ferae
,,Celent inultae, stet Capitoliumtriumphatisque possitferox dare iura Medis.
,,Horrenda late nomen in ultimas
,,Extendat oras, qua medius liquor
,,Secernit Europen ab Afro,
,,Qua tumidus rigat arva Nilus,
,,Auram irrepertum et sic melius situm,
,,Cum terra celat, spernere fortior
,,Quam cogere humanos in usus
,,0mne sacrum rapiente dextra.
,,Quicnnque mundo terminus obstitit,
.,Hunc tanget annis, visere gestiens,
,,Qua parte debacchentur ignes,
,,Qua nebulae pluviique rores.
,,Sed bellicosis fata Quiritibus
,,Hac lege dico, ne nimium pii
,,Rebusque fidentes avitae
,,Tecta velint reparare Troiae.
,,Troiae renascens alite lugubri
,,Fortuna tristi clade iterabitur,
,,Dueente victrices catervas
,,Goniuge me loyis et sorore.
,,Ter si resurgat murus aheneus
,,Auctore Phoebe, ter pereat meis
,,Excisus Argivis, ter uxor
,,Capta virum puerosque ploret!"hoc iocosae conveniet lyrae:, Musa, tendis? Desine pervicaxsermones deorum etmodis tenuare parvis.
ода III книги Горация «AD CALLIOPEN»
Descende coelo et die age tibialongum Calliope melos,voce nunc mavis acuta,fidibus citharaque Phoebi., an me ludit amabilis Insauia?et videor piosper lucos, amoenaeet aquae subeunt et aurae.fabulosae Vulture in Appuloextra limen Apuliaefatigatumqae somnonova pnerum palumbes., mirum quod foret omnibus,celsae nidum AcherontiaeBantinos et arvumtenent humilis Forenti,tuto ab atris corpore viperiset ursis, ut premerer sacracollataque myrto,sine dis animosus infans., Camenae, vester in arduosSabinos, seu mihi frigidumseu Tibur supinumliquidae placuere Baiae.amicum fontibus et chorisme Philippis versa acies retro,non exstinxit arbos,Sicula Palinurus unda.mecum vos eritis, libensnavita Bosporumet urentes arenasAssyrii viator;Britannos hospitibus feroslaetum equino sanguine Concanum;pharetratos GelonosScythicum inviolatus amnem.Caesarem altum, militia simulcohortes abdidit oppidis,quaerentem labores,recreatis antro.lene consilium et datis et dato, alinae. Scimus, ut impiosimmanemque turmamsustulerit caduco,terram inertem, qui mare temperatet urbes regnaque tristia,mortalesque turbasregit unus aequo.illa terrorem intulerat Ioviiuventus horrida brachiis,tendentes opacoirnposuisse Olympo.quid Typhoeus et validus Mimas,quid minaci Porphyrion statu,Rhoetus evulsisque truncisiaculator audaxsonantem Palladis aegidaruentes ? Hinc avidus stetit, hinc matrona Iuno ethumeris positurus arcum,rore puro Castaliae lavitsolutos, qui Lyciae tenetnatalemque silvam,et Patareus Apollo.consili expers mole ruit sua:temperatam di quoque provehuntmaius; idem odere viresnefas animo moventes.mearum centimanus Gyas, nolus et integraeOrion Dianae,domitus sagitta.monstris Terra dolet suispartus fulmine luridumad Orcum; nec pereditceler ignis Aetnam,neс Tityi iecurales, nequitiae additus; amatorem trecentaecohibent catenae.
ода III книги Горация «IN LAUDEM CAESARIS AUGUSTI»tonantem credidimus Iovem; praesens divus habebituradiectis Britannisgravibusque Persis.Crassi coniuge barbaramaritus vixit, et hostium-curia inversique mores!-socerorum in armisrege Medo Marsus et Appulus,et nominis et-togaeaeteraaeque Vestae,love et urbe Roma?caverat mens provida Reguliconditionibuset exemplo trahentisveniens in aevum,non periret immiserabilispubes. ,,Signa ego Panicis
,,Affixa delubris et arma
,,Militibus sine caede" dixit,
,,Direpta vidi; vidi ego civium
,,Retorta tergo brachia libero
,,Portasque non clausas, et arva
,,Marte coli populata nostro.
,,Auro repensus scilicet acrior
,,Miles redibit! - Flagitio additis,
,,Damnum: neque amissos colores
,,Lana refert medicata fuco,
,,Nec vera virtus, cum semel excidit,
,,Curat reponi deterioribus.
,,Si pugnat extricata densis
,,Cerva plagis, erit ille fortis,
,,Qui perfidis se credidit hostibus,
,,Et Marte Poenos proteret altero,
,,Qui lora restrictis lacertis
,,Sensit iners timuitque mortem.
,,Hic, unde vitam sumeret inscius,
,,Pacem duello miscuit. - O pudor!
,,O magna Carthago, prabrosis
,,Altior Italiae ruinis!"pudicae coniugis osculumnatos, ut capitis minor,se removisse et virilemhumi posuisse vultum,labantes consilio patresauctor nunquam alias dato,maerentes amicosproperaret exsul.sciebat quae sibi barbaruspararet; non aliter tamenobstantes propinquospopulum rcditus morantem,si clientum longa negotialite relinqueret,Venafranos in agrosLacedaemonium Tarentum.
6 ода III книги Горация «AD ROMANOS»
Delicta maiorum immeritus lues,, donec templa refecerislabentes deorum etnigro simulacra fumo.te minorem qaod geris, imperas:omne principium, huc refer exitum;multa neglecti dederuntmala Inetuosae.bis Monaeses et Pacori manusauspicatos contudit impetus, et adiecisse praedamexiguis renidet.occupatam seditionibusUrbem Dacus et Aethiops,classe formidatus, illemelior sagittis.'culpae saecula nuptiasinquinavere et genus et domos:fonte derivata cladespatriam populuraque fluxit.doceri gaudet lonicosvirgo et fingitur artibusmine et incestos amorestenero meditatur ungui;iuniores quaerit adulterosmariti vina, neque eligitdonet impermissa raptimluminibus remotis,iussa coram non sine consciomarito, seu vocat institornavis Hispanae magister,pretiosus emtor.his iuventus orta parentiinsaequor sanguine Punico,et ingentem ceciditHannibalemque dirum;rusticorum mascula militium, Sabellis docfa ligonibusglebas et severaead arbitrium recisosfustes, sol ubi montiumumbras et iuga demeretfatigatis, amicumagens abeunte curru.quid non imminuit dies?parentum, peior avis tulitnequiores, mox daturos vitiosiorem.
Приложение Б
Перевод А.Фета 1 оды «К хору дев и мальчиков»
Темную чернь отвергаю с презрением:
Тайным доселе внемлите напевам!
Жрец, вдохновенный Камен повелением,
Мальчикам ныне пою я и девам.
В страхе народ укрощен властелинами:
Воля Юпитера правит царями:
Славный триумфом в бою с исполинами
Грозными свет потрясает бровями.
Садит прививки на грядах просторнее
Тот, а другой в состязаньях на поле
Марсовом всех и смелей и проворнее:
Нравами этот прославился боле.
Тот, окруженный клиентами давними,
Горд их толпою.
Судьба наделяет Высших и низших законами равными,
Емкий сосуд имена всех вращает.
Если висит над главою развратного
Меч обнаженный - нет сласти в богатых Яствах,
и сна не вернут благодатного
Цитры напевы и голос пернатых.
Сладостный сонь, не минует убогого
Сельского крова; его не пугает
Сумрак долины иль брега сурового,
В час, как деревья Зефир потрясает.
Малым довольный ничем не смущается;
Море ему не ужасно при буре,
Он не боится, коль Гед зарождается,
Думать забыл он о грозном Арктуре.
Град ли посек виноградники зрелые,
Что ему? Грунт изменил ли бесплодный,
Или деревья сожгло пожелтелые,
Или зимой их побило холодной...
Чувствуют рыбы, что воды стесняются,
Тяжестей столько повергли в пучину:
Слуги подрядчика щебнем стараются
Дно забутить, уж давно господину Берег постыл;
но бесчувственны к жалоб
Страх и тоска идут теми ж следами...
Он на корабль - и забота на палубе;
Он на коня - и печаль за плечами.
Если ни пурпур, ни камня Фригийского
Блеск - омраченной душе не отрада,
Если не сладок растенья индийского
Дым и не радует сок винограда,
Так колоннадой к чему исполинскою
Вход мне в дому украшать прихотливой?
Так для чего же долину сабинскую
Роскошью я заменю хлопотливой?
Перевод А.Фета 2 оды «К римскому юношеству»
Пусть юноша себя, окрепнув на войне,
Стремится приучить к лишеньям ежечасным;
Тогда он явится с копьем и на коне
Для Парфа грозного противником опасным;
Ни бой, ни жизнь полей его не устрашат.
Тогда с враждебных стен властителя супруга
И дева юная пускай за ним следят
Очами полными смущенья и испуга!
И пусть вздохнут - увы! чтоб царственный жених
Не растревожил льва рыкающего встречей,
Который носится меж чуждых и своих.
Алкая утолить свой гнев кровавой сечей.
Смерть за отечество отрадна и славна -
Бежавший от нее в бою не уцелеет,
И верно юношей изнеженных она
Колен трепещущих и спин не пожалеет.
А доблесть грязных всех чуждается страстей,
Одною славою блистая благородной:
И внемля ветреной толпе, не сродно ей
Секиру брать и класть по прихоти народной.
Она избраннику, который не умрет,
Путями новыми бессмертье отверзает,
На сходбища с толпой обычной не пойдет
И в небо от земли на крыльях улетает.
Молчанью тоже честь; того, что разделил
Цереры таинства священные с толпою
Не допущу, чтоб он под той же крышей был,
Иль лодку утлую отвязывал со мною.
Забвенью преданный златого дня Отец
К преступным чистого не редко причисляет,
А наказание, хоть поздно, наконец
С хромой своей ногой злодея настигает.
Перевод А.Фета 3 оды «К Цезарю Августу»
Муж правоты, неотступный в обдуманном,
Не поколеблется ни пред кипучею
Волей граждан, коль потребуют низкого,
Ни пред властью тирана могучего,
Ни пред волной разъяренного Адрия,
Ни пред десницей, где гром зарождается...
Он, если б небо со треском разрушилось,
И под обломками не испугается.
Этим Поллукс с Геркулесом достигнули
Звезд, что под сводами блещут лазурными;
Август меж ними возляжет со временем,
Нектар вкушая устами пурпурными.
Только за это, отец Дионис, тебя
Вывезли тигры, ярму непокорные,
Только за доблесть от тартара Ромула
Марсовы кони умчали проворные.
Речью приятною Гера промолвила
Сонму богов: „Илион, Илион святой
В прах обращен от судьи беззаконного,
„Гибель навлекшего, и от жены чужой
„Троя с тех пор, как в уплате условленной
„Лаомедон отказал небожителям,
„Проклята мной и Минервою чистою„
С племенем всем и лукавым правителем
„Пред любодейкой Лаконкои не хвастает„
Более гость пресловутый; по манию
„Старца Приама Ахейцы ретивые„
В битве не гибнут под Гектора дланию
„Нашей враждою война продолженная„
Отбушевала.
И ныне смиренного
„Марса прощу и душе ненавистного„
Внука, троянскою жрицей рожденного
„Пусть, я дозволю, вкушает он нектара„
Влагу, среди лучезарных обителей,
„Пусть он на век разделять сопричислится„
Невозмутимый покой небожителей.
„Только бы море плескалось безбрежное„
Меж Илионом и Римом - являются
„Пусть где хотят как владыки изгнанники:
„Звери доколе с детьми укрываются„
Там, где Парис и Приам упокоены -
„Пусть Капитолий стоит и блистательный„
Рим побежденными в битвах Мидийцами
„Правит со властию законодательной.
Грозное имя пускай простирает он„
В край отдаленный, где влага срединная
Делит Европу от жителя Африки,
„Нил где поля орошает пустынные.„
Золото он попирает, и пусть оно„
Лучше в земле пролежит сокровенное,
„Чем отдавать его людям, где хищные
„Руки все грабить дерзают священное;
„Пусть до границ мироздания Римляне„
Идут с оружьем разведать пытливые:
„Где первенствует денница палящая,
„Где облака и туманы дождливые?„
Только я славу Квиритам воинственным
„С тем предреку, чтоб они по условию,
„Трою опять обновлять не задумали,
„Лишней увлекшись сыновней любовию.„
Ежели Троя в злой час и оправится,
„То на беду и паденье вторичное:
„Я и сестра, и супруга Юпитера„
Выведу войско к победам привычное.„
Медные стены пусть три раза выстроит„
Феб, но и трижды велю обновленные„
Ринуть Аргивцам; мужей и детей своих
„Трижды оплачут супруги плененные".
-Лира! доступно ли это нам, резвая?
Муза, куда ты? Уже ль ты решаешься
Речи богов повторять - и негромкими
Звуками важное петь покушаешься?
Перевод А.Фета 4 оды «К Каллиопе»
Сойди со флейтой неземной,
Царица Каллиопа, с неба,
И песню звонкую пропой,
Или сыграй на цитре Феба.
Вы слышите? ( Иль это сон,
Который сердцу мил и дорог?)
Что лес священный оживлен
Под шум ручьев и листьев шорох.
Раз на Вольтуре, близ полей
Родных, ко сну меня склонило,
А стадо вещих голубей
Ветвями мальчика укрыло
Кто Ахеронтскою владел
Скалой, кто Бантии лесами,
И форентийский земледел -
Все почитали чудесами,
Что змей меня не уязвит,
Медведь не унесет спросонок,
Что лавром с миртами прикрыт
Богами избранный ребенок.
Я ваш, Камены! ваш в горах
Сабинских, иль в прохладном крае
Пренесты, иль на высотах
Тибура, иль в привольной Бае
Я при Филиппах не убит
За то, что ваше все мне мило,
И Палинур меня щадит
И дерево не задавило
Пусть только б вы меня вели:
Не страшен мне Босфор фракийский,
Решусь идти на край земли
Песчаной степью ассирийской,
Гелонов стрелы видеть рад
Спешить к суровому Британцу
И к утоляющему глад
Сырой кониною Конканцу
Лишь Цезарь в город возвратит
Усталых ратников с походу -
Ему в пещере Пиерид
Вы распеваете в угоду.
Совет ваш кроткий, вам же мил,
Благия. Ведаем давно мы,
Что тот Титанов разразил
Рукой, кидающею громы,
Кому земля и вал морской
И царство грустное подвластно,
Кто богов, и род людской
Единый судит беспристрастно.
Могли и Дия устрашить
Пренебрегавшие законом,
Как братья силились накрыть
Олимп лесистый Пелионом.
Но что Тифой с Мимасом? Что
Что деревья в дланях Энцелада?
Порфириона гнев ничто,
Ничто и Рет, когда Паллада
Эгидой звонкой их разит,
Тут стал Вулкан в порыве рьяном,
Супруга Гера здесь стоит,
Здесь, вечно луком и колчаном
Вооруженный Апполон,
Любимый Ликией родною,
Чей волос пышный окроплен
Всегда кастальскою росою.
И силы без ума вредят
Себе же, боги, поучая,
Лишь силу мудрую хранят,
Им ненавистна сила злая.
Я прав. Пример сторукий Гиг
И Орион, когда влюбленный
Диану чистую настиг,
Стрелой девичьей пораженный.
Земля чудовищных детей
Гнетет с печалью безответной,
Под наваленной рвется Этной,
И печень Тития навряд
Оставят коршуны в покое,
А цепи тяжкие гремят
На любострастном Пирифое.
Перевод А.Фета 5 оды «К Цезарю Августу»
Мы верили досель, что в небесах громами,
Юпитер властвует, но богом может слыть
И Август, овладев британскими брегами,
Коль грозных Персов он успеет покорить.
Ведь Красса воины на варварках женились
И с ними жили же во вражеских странах,
И ( боги, до чего безумцы развратились!)
Зятьями старились при чуждых знаменах,
Царя мидийского склоняясь к порогу…
И сын Апулии и Марзы перед ним,
Не помня о щитах, забыли имя, тогу,
Зевеса, Весты храм и даже вечный Рим.
Так! Регул это все предвидел духом ясным,
Когда он низкия условия врагов
Отверг, и положил, что лучше, чем опасным
Примером послужить для будущих веков -
Пусть гибнут юноши от варварского плена.
«Я видел (он сказал), как римские кругом
Развешаны значки средь храмов Карфагена,
С оружьем, сложенным без боя пред врагом.
Я видел (говорит), как, руки за спиною
Связавши гражданам свободным, их вели…
Ворота отперты, и нашею войною
Опустошенные поля позаросли.
Уже ли золотом искупленный храбрее
Вернется воин к вам? Нет, говорю я, нет?
К стыду прибавится убыток. Шерсть светлее
Не станет, если раз попала в красный цвет.
Прямая доблесть тож. С ней стоит лишь расстаться,
Она не встретится с униженным борцом.
Не вступит в бой олень, которому прорваться
Случилось из тенет: не будет храбрецом
Тот, кто среди врагов познал всю горесть плена,
Кто на руках своих таскал узлы ремней,
И не пойдет войной тот против Карфагена,
Кто смерти трепетал от вражеских мечей.
Нет! Он, спасая жизнь, не знал, на что решиться,
И мир смешал с войной. О стыд! Да! С этих пор
Великий Карфаген, ты можешь возгордиться,
Когда Италию покрыл такой позор!»
И тут он, говорят, стыдливые лобзанья
Супруги и детей невинных отклонил,
Как недостойный член гражданского собранья
И мужественный взор на землю устремил,
Доколь совет его не слыханный, но здравый,
Не вызвал наконец решимости в умах
Патрициев…Тогда изгнанник величавый
Оставил медленно друзей своих в слезах.
А знал он подлинно, какие ждали муки
Его у варваров; но пред собой вперед
Так точно раздвигать его старались руки
Толпу, искавшую его замедлить ход,
Как будто, только что окончивши все пренья
Суда, в котором был им защищен клиент,
В Венафре он спешил искать отдохновенья
Иль в спартанский шел отправится Тарент.
Перевод А.Фета 6 оды «К римлянам»
Безвинно искупать тебе грехи отцов,
О Римлянин! доколь ты не оправишь зданий,
Полуразрушенных жилищ твоих богов
И дыма не сотрешь с священных изваяний.
Богам покорствуя, владеешь ты землей.
Всему начало тут, веди исход к тому же.
За непочет богов Гесперия судьбой
Была настигнута, какой не встретишь хуже.
Уже дважды и Монез и дерзостный Пакор
От наших натисков с успехом отбивались
И, воинов своих недорогой убор
Сменив награбленным нарядом, издевались.
У Рима, полного гражданским мятежом,
Чуть Дак и Эфиоп не отняли свободы…
Один опасен нам метательным копьем,
Другой вести корабль искусен через воды.
Разврат минувших лет сперва лишил стыда
Супружества, людей поссоривши с семьею;
Из этого ключа вся разлилась беда
И на отечество, и на народ рекою.
Искусству нравиться мы рано учим дев,
Им ионийские дались телодвиженья,
И каждая из них, еще и не дозрев,
Уже любовные лелеет вожделенья,
А в скором времени за мужниным вином
Любовника себе моложе припасает,
И радостью даря запретною тайком,
Кого б то ни было - впотьмах не разбирает.
Но на глазах у всех, при муже, наконец,
Она встает, спеша на оклик отозваться,
Коль с корабля пришел испанского купец,
Который о цене не станет торговаться
Не от таких отцов был некогда рожден
Народ, который дал пучине цвет багровый,
От карфагенских тел, кем Пирр был побежден
И мощный Антиох и Аннибал суровый.
То были воинов-оратаев сыны,
Привычные вращать сабинскою киркою
Бразду; им матерью заране внушены
И страх, и труд: они вечернею порою
Несли ей дров, когда над сумраком земли
От солнца выси гор блистали багряницей -
И без ярма волы, качаясь, тихо шли,
И ночь гналась во след за ясной колесницей.
Все уменьшается, мельчает каждый час:
Отцы, которых стыд и сравнивать с дедами,
Родили нас еще негоднейших, а нас
Еще пустейшими помянет мир сынами.