Чехословакия на этапе перехода от социализма к посткоммунизму: истоки распада и современное конституционное развитие
Содержание:
Введение
- Внутренние противоречия конституции Чехословакии как источник проблем развития нового конституционного законодательства
- Неудавшаяся попытка построения единого обновленного государства на платформе старого
- Проблемы конституционного оформления Чешского Сената
Заключение
Список использованной литературы
Введение
Данная курсовая работа посвящена раскрытию некоторых аспектов процесса распада Чехословацкой Федерации на два новых государства и проблемам становления в них системы государственных органов власти на посткоммунистическом этапе развития. Тема работы достаточно актуальна, так как Чехословакию и наше государство долгое время связывали отношения тесного политического, экономического и культурного сотрудничества, что обуславливает повышенное внимание нас к происходящим переменам на постсоциалистическом пространстве.
Распад Чехословакии в 1992 году воспринимается многими как неизбежный. Сегодня уже забылось, что еще в начале 1990 года мало кто из чехов и словаков ожидал раскола страны, и что большинство их них никогда не поддерживало разделения. Чтобы ясно представлять, перед каким выбором стояли те, кто принимал тогда решение, следует обратиться к ряду вопросов, несколько отличных от задаваемых обычно.
Вместо простого перечисления факторов, которые по мере накопления целенаправленно работали против сохранения государства, следует задуматься: а на какой стадии кончина чешско-словацкой федерации стала неизбежной? А также: каковы были, если были вообще, необходимые и достаточные условия для распада государства? Эти вопросы так же обуславливают актуальность темы курсовой работы. Несмотря на то, что корни конституционного тупика, безусловно, уходят во взаимные обиды, существовавшие еще до 1989 года, исследование процесса разработки Конституции в период, последовавший за «бархатной» революцией, обнаруживает упущенные возможности примирения чехов и словаков. Вновь открывшиеся обстоятельства указывают на то, что конституционный тупик предопределил раскол страны задолго до выборов, приведших к власти Вацлава Клауса и Владимира Мечьяра. Так что, понять, почему страна все-таки распалась, можно, лишь разобравшись с истоками этого конституционного тупика, что мы и постараемся сделать в данной курсовой работе.
- Внутренние противоречия конституции Чехословакии как источник проблем развития нового конституционного законодательства
Придя к власти, творцы бархатной революции вместо того, чтобы сразу же отменить существовавшую до 1989 года Конституцию, подтвердили действующую хартию коммунизма как переходный документ, остающийся в силе, пока не будет разработан и принят новый Основной закон. Одним словом, посткоммунистическая элита стремилась утвердить новый демократический конституционный строй, не нарушая при этом духа и буквы обанкротившегося и подлежавшего замене документа. В соответствии с этим планом в ходе прошедших 8-9 июня 1990 года первых свободных выборов были сформированы три парламента (Федеральное собрание, Чешский и Словацкий национальные советы). Все три представительных органа были избраны на двухлетний срок, получив при этом мандат на принятие новых конституций. Несмотря на то, что в период с 1990 по 1991 год Федеральное собрание приняло ряд важных поправок к старой Конституции, его попытки разработать новую Конституцию неизменно проваливались благодаря действовавшей еще с коммунистических времен процедуре голосования.
Поправка к Конституции 1948 года, преобразовавшая Чехословакию из унитарного в федеративное государство (Закон "О Федерации" 1968 года), предусматривала наличие двухпалатного Федерального собрания. Депутаты верхней Народной палаты избирались всем населением страны на пропорциональной основе, а из 150 депутатов нижней Палаты национальностей одна половина избиралась от чешских земель, другая - от Словакии. При голосовании по законопроектам обе палаты руководствовались принципом гарантии прав меньшинства (zakaz majorizace, буквально - запрет па принятие решений большинством голосов). Предназначенный якобы для защиты прав словацкого меньшинства, zakaz majorizace подразумевал, что ратификация любого чрезвычайного законодательного акта - будь то поправки к Конституции, объявление войны или избрание Президента - требует одобрения большинством в три пятых голосов депутатов нижней палаты. На практике это означало, что голосов 31 депутата-словака в Палате национальностей было достаточно, чтобы заблокировать принятие любой предлагаемой конституционной поправки, даже если соответствующий законопроект получил единодушное одобрение всех остальных депутатов обеих палат.
Ситуация осложнялась еще и тем, что коммунистическая Конституция Чехословакии являла собой курьез даже на фоне других федеративных систем советского типа. Она устанавливала федеративное государство, предполагавшее наличие республиканских конституций, однако реформы 1968 года были прерваны до того, как эти акты были фактически опубликованы в обеих республиках, составлявших федерацию. Далее, Закон «О Федерации» 1968 года очертил круг полномочий двух республиканских парламентов - Чешского и Словацкого национальных советов. Образованный совершенно недемократическим способом в мае 1968 года Чешский национальный совет получил мандат на разработку новой федеральной Конституции совместно с уже существовавшим к тому времени его словацким аналогом. Однако после советского вторжения в августе 1968 года чешский представительный орган зачах; Словацкий национальный совет пережил «нормализацию», однако его фактические полномочия были урезаны и пересмотрены по прихоти коммунистической правящей элиты. В результате с 1969 по 1989 год Чехословакия продолжала сохранять ту самую асимметричную институциональную структуру, выправить которую стремились словацкие движения за федерализацию в 1945 и 1968 годах. Существовавшие в Словакии республиканские институты отсутствовали в Чехии.
Решение Гражданского форума о признании, на время, законности такой правовой структуры означало, что в 1989 году демократические силы Чехословакии унаследовали один республиканский парламент (Словацкий национальный совет) и федеральную Конституцию, предусматривавшую и другой парламент (Чешский национальный совет), который еще предстояло сформировать. Ни существовавший, ни находившийся в зачаточном состоянии представительные органы республик не обладали конституциями, направляющими их деятельность, хотя федеральная Конституция предполагала наличие таковых. Таким образом, сохранение в силе коммунистической Конституции требовало немедленной разработки основных законов республик. Одновременно усилия Федерального собрания были направлены на разработку документа, призванного заменить старую федеральную Конституцию. Иначе говоря, требование придерживаться старого законодательства на практике означало необходимость одновременно разработать не менее трех абсолютно новых конституций, а также реанимировать давно забытый институт - Чешский национальный совет. Все это вместе взятое выглядит устрашающе, даже и при более благоприятных обстоятельствах. Поучительно напомнить, например, что в Америке, когда обсуждалась новая федеральная Конституция, каждый штат имел свою конституцию и законодательный орган.
Изначально вопрос том, кто возьмет на себя решение задачи реформирования федерации, казался, по крайней мере, относительно, ясным. Работая над новой Конституцией, Федеральное собрание должно было согласовывать свои усилия с деятельностью депутатов Чешского и Словацкого национальных советов, перед которыми была поставлена задача одновременного создания первых республиканских конституций Чехии и Словакии. То, что словаки начали работу над собственной Конституцией сразу после революции (первый вариант проекта был готов уже в апреле 1990 года), свидетельствует о поисках Словакией независимости; этот же факт можно рассматривать и как попытку Словакии подтвердить действующую Конституцию. Национальные правительства также по вполне попятным причинам больше, чем федеральное правительство Национального согласия (ноябрь 1989 г. - май 1990 г.), опасались сохранения непригодных структур, поскольку лучше знали слабые стороны существовавшей федеральной системы.
Несмотря на то, что разработка новой федеральной Конституции Федеральным собранием не вызывала возражений, камнем преткновения оставался вопрос о том, как этот документ, будучи создан, станет общепринятым законом для всей страны. Использование коммунистической Конституции в качестве руководства к действию при определении процедуры ратификации вызывало больше вопросов, чем давало ответов на них. Статья 1 Закона «О федерации» 1968 года начинается с провозглашения суверенитета (suverenita) народов, составляющих Чехословацкое государство, которые по своей свободной воле объединились в федерацию. Однако в чешском языке понятию «суверенитет» соответствуют два термина: suverenila, обычно используемый для обозначения конституционно-правового статуса Чешской и Словацкой республик во взаимоотношениях друг с другом, и svrchovanost, подразумевающий суверенитет в международно-правовом смысле. В силу того, что Чехословакией правила коммунистическая партия и страна, по сути, утратила svrchovanost, будучи членом Варшавского договора, провозглашение суверенитета чешского и словацкого государств в федеральной Конституции было не более чем риторикой. Но после 1989 года, с началом становления многопартийной системы и вывода советских войск, идея суверенитета приобрела практическую значимость. Обладание suverenitou, безусловно, предполагало, как минимум, что для узаконения любого нового устройства федерации необходимо ясно выраженное одобрение обеих суверенных республик. И если начать с того, что суверенитет словацкого государства был зафиксирован в федеральной Конституции, то не стало ли бы любое декларирование Словакией своего суверенитета d дальнейшем просто церемониальным подтверждением приверженности и верности Конституции Чехословакии? Многие разногласия в чешско-словацких отношениях в период, последовавший за революцией 1989 года, вытекают из противоречий, изначально присутствовавших в конституционной поправке 1968 года, которую обе стороны были вынуждены использовать в качестве отправной точки при трансформации политической системы на основе соблюдения законности.
Представление о том, что легитимность федерации основывается на согласии обеих республик, получило дальнейшее институциональное развитие в декабре 1990 года, когда было подписано соглашение о разграничении полномочий между федеральными и республиканскими органами государственной власти; после продолжительных дебатов соглашение было принято Федеральным собранием как поправка к Конституции. В основе соглашения о разграничении полномочий лежала договоренность, достигнутая в результате серии встреч представителей федерации и республик, проведенных в Тренчинской-Теплице в августе 1990 года. Было решено, что сильная федерация состоит из сильных республик. На основании соглашения большая часть полномочий в области экономики перешла к республикам, за федеральной властью осталось определение внешней политики и финансовой стратегии. Соглашение также по умолчанию подтвердило необходимость одобрения новой федеральной Конституции обоими национальными советами - Чешским и Словацким. В ходе последующей встречи в моравском городе Кромержиж в июне 1991 года представители федеральной и республиканских властей согласились с тем, что ратифицировать новую федеральную Конституцию должны будут оба национальных совета.
В ретроспективе становится ясно, что поддержка идеи сильной федерации, состоящей из сильных республик, была роковым шагом. Вовлечение республиканских парламентов в процесс ратификации федеральной Конституции стало бы прямой дорогой к катастрофе даже в этнически однородном государстве. Ни один республиканский парламент не согласится на ограничение своих полномочий, которое, по определению, предусмотрено всяким движением к федеративной системе. Более того, в случае санкционирования республиканскими парламентами федеральной Конституции верховенство федерации над субъектами - в случае конфликтов, которые неизбежны - не может быть гарантировано. Это одна из причин, по которым на Конституционном Конвенте Джеймс Мэдисон настоял на том, чтобы законодательные органы штатов не были напрямую вовлечены в процесс ратификации Конституции США. Тем не менее, Вацлав Гавел, похоже, вначале не осознавал, какими опасностями для федерации чреват такой подход, оставлявший право окончательного решения за республиканскими парламентами. Напротив, как минимум однажды, он публично определил свою стратегию легитимации федеральной Конституции как аналогичную американскому опыту 1787 года. Однако аналогия Гавела была неуместна. В действительности способ, избранный для обеспечения правовой преемственности Чехословакии, стремительно направил страну по тому самому пути ратификации, избежать которого успешно убедили своих коллег Мэдисон и другие отцы американской Конституции. Более того, возложение на национальные советы республик ответственности за выработку консенсуса поставило под еще больший вопрос достижение согласия по той простой причине, что в отличие от своих коллег из федерального парламента, представители Чешского и Словацкого национальных советов не имели опыта совместной работы.
Усилия Президента Гавела, направленные на то, чтобы сосредоточить внимание участников переговорного процесса на решении не терпящей отлагательства задачи разработки новой федеральной Конституции, выглядели в начале 1991 года, по мнению ряда словацких лидеров, как попытка поставить телегу впереди лошади. По мнению Яна Чарногурского (с апреля 1991 года занимавшего пост словацкого премьера), если речь зашла о том, чтобы заложить новую основу под чешско-словацкие отношения (а общей целью было построение федеративного государства, начиная с фундамента), то в этом случае в первую очередь был необходим двусторонний договор (smlouva) между двумя республиками, соответствующий нормам международного права. Только после заключения этого соглашения и законодательного закрепления равноправия чехов и словаков можно было приступать к решению задачи принятия новой федеральной Конституции. Прежний опыт, по вполне попятным причинам, вызывал у словаков подозрения в отношении любой федеральной структуры, связанной с прошлым, сколь бы незначительной ни была эта связь. В июне 1991 года после раунда переговоров в Кромержиже Гавел заявил, что подход словаков опасен, поскольку временный роспуск федерации и воссоздание ее на новой основе нарушит правовую преемственность подвергшегося такому процессу союзного государства.
конституция чехия парламентский сенат
- Неудавшаяся попытка построения единого обновленного государства на платформе старого
Несмотря на усилия Президента, выступавшего в роли посредника между выразителями противоположных взглядов, к концу 1991 года линии разлома на политическом ландшафте Чехословакии стали приобретать этническую окраску. В ноябре 1991 года, пытаясь придать второе дыхание переговорному процессу, который к тому времени почти заглох, Гавел пригласил ведущих политиков федерального и республиканского уровней в свою загородную резиденцию в Градечке. В 1994 г. была опубликована стенограмма этих переговоров объемом в 93 страницы. «Polocas Rozpadu…» обнаруживает всю серьезность туника, в котором оказались стороны, равно как и изменение позиции Гавела по основным конституционным проблемам.
На встрече Президент выступил с предложением, которое, по его мнению, могло стать отправной точкой для последующей дискуссии. Вступительное слово Гавела было сосредоточено на двух взаимосвязанных проблемах: содержании smlouvy, т.е. фактическое разграничение полномочий, которое smlouva призвана очертить; и механизме принятия smlouvy, а также соотнесенности данного документа со всеми тремя конституциями, находящимися в процессе разработки. Поскольку последовавшие за этим дебаты в большей степени касались семантических оттенков, в целях большей ясности и данном разделе курсовой работы используется термин «smlouva», а не варианты его перевода.
Гавел предлагал разбить весь процесс на восемь этапов:
- участники встречи образуют экспертную комиссию с соответствующим представительством для рассмотрения вариантов проекта smlouvy;
- по завершении подготовительной работы комиссия представляет согласованный проект на рассмотрение в Словацкий национальный совет (примечательно, что на данном этапе из процесса исключен Чешский национальный совет);
- после этого откорректированный текст с поправками, внесенными в него Словацким национальным советом, к концу ноября 1991 года уходит на ратификацию в оба республиканских парламента;
- в начале декабря того же года ратифицированная smlouva вносится на обсуждение в Федеральное собрание, которое рассматривает этот акт в порядке законодательной инициативы, исходящей от обоих национальных советов. Придание ей статуса законодательной инициативы не отражалось бы в тексте самой smlouvy, указание на это содержались бы в пояснительной записке, представленной спикерами республиканских парламентов;
- зимой 1991/1992 годов оба национальных совета разрабатывают и ратифицируют конституции, согласующиеся с smlouvou;
- весной 1992 года Федеральное собрание ратифицирует новую федеральную Конституцию, не противоречащую духу и букве smlouvy;
- после принятия Федеральным собранием новая федеральная Конституция затем должна быть ратифицирована национальными советами;
- все четыре документа - smlouva, обе республиканские конституции и новая конституция федерации одновременно вступают в силу накануне запланированных на июнь 1992 года выборов. Таким образом, выборы проводились бы по новому законодательству обновленной федерации.
В заключительном слове Гавел подчеркнул важность своевременного выполнения перечисленных задач. Наибольшее значение имело, но его мнению, то обстоятельство, что выборы должны были быть проведены на новой конституционно-правовой основе. Что касается референдума по вопросу о будущем союзного государства, Гавел считал, что, в зависимости от результатов, референдум может или ускорить процесс преобразования федерации, или окончательно пустить его под откос.
Интересно, что предложение Гавела было приемлемо для словацких участников встречи в Градечке. Оно отвечало господствовавшему в Словакии мнению, что существующая федерация не подлежит обновлению, а потому необходимо порвать с прошлым и начать все заново. Одним словом, в то время словаки были заинтересованы, как минимум, в полной перестройке существовавшей политической системы. Вице-спикер словацкого парламента Ян Чарногурский так сказал об этом в Градечке: «Если в данный момент каждый не осознает... что мы пытаемся построить государство, отличное от Чехо-Словацкой Федеративной Республики в том виде, в каком она существовала до сих пор, тогда мы можем встречаться и десять, и двенадцать раз, и ни о чем не договориться». По словам председателя Словацкого национального совета Франтишека Миклошко, «уезжая из Кромержижа, ...каждый из нас, похоже, верил в то, что она (smlouva) станет новым Питтсбургским соглашением». Он имел в виду документ 1918 года, обеспечивший поддержку словаками первой Чехословацкий Республики. Изложенный Гавелом в Градечке план был попыткой удовлетворить потребность словаков в символическом начале «с чистого листа» при одновременном соблюдении правовых норм. В знак доброй воли Президент даже изъявил желание включить в текст федеральной Конституции право на отделение, хотя никто из словацких представителей в Градечке об этом не просил.
Не словацкие, а чешские политики на этом этапе игры - особенно занимавший в то время должность заместителя председателя Чешского национального совета Ян Калвода - заблокировали ситуацию, не позволив выработать консенсус в ноябре 1991 года. Хотя результатом кромержижской встречи было обоюдное согласие, что smlouva необходима, дальнейшее обсуждение плана Гавела увязло в дискуссии о ее правовом значении. При том, что большая часть времени в Градечке была потрачена на усилия по определению разногласий, основные причины столкновения взглядов не сложно резюмировать. Для большинства чешских политиков наиболее значительным и насущным правовым актом было принятие новой федеральной Конституции. Smlouva была для них всего лишь законодательной инициативой. Для словаков же, наоборот, smlouva была межгосударственным договором (statnismlouva). Они рассматривали ее как имеющий обязательную законную силу договор между двумя равными суверенными государствами, который ляжет в основу всех трех конституций. Ян Чарногурский заявил участникам встречи в Градечке, что с точки зрения словаков не существует разницы между smlouvou и чехословацко-германским договором. Когда позже, в ходе дискуссии, его попросили обосновать свое видение smlouvy, Чарногурский пояснил, что действующая уже более двадцати лет Конституция объявляет национальные советы высшими законодательными органами чешского и словацкого государств, и что Словакия не собирается отказываться от этого права. Обе стороны согласились с необходимостью заключения smlouvy, но и в понимании ее значения их разделяла огромная пропасть.
Если чешские политики негодовали но поводу уверенности словаков в том, что граждане одного и того же государства могут заключать между собой нечто вроде международного договора, то, с другой стороны, требования словаков логично вытекали из конституционной поправки 1968 года о разграничении полномочий. Словаки считали, что не федерация делегирует полномочия республикам, а скорее только республики вправе передавать свои властные полномочия федеральному правительству. Всякий раз, когда словацкие политики чувствовали, что этот основополагающий принцип приносится в жертву компромиссу, они угрожали провозгласить верховенство своего республиканского законодательства над федеральным - шаг, который их чешские коллеги почти единодушно истолковывали как своего рода измену.
Конфликт трактовок и представлений усугублялся правовым наследием коммунизма. Достаточно вспомнить, что упоминание о суверенитете (suverenita) Словакии содержится в статье Закона «О Федерации» 1968 года, когда Чехословакия не обладала государственным суверенитетом (svrchovunost). Трения неизбежно должны были возникнуть с восстановлением svrchovanosti чехословацкого государства при неизменной suverenite каждой из республик. Что реально означала suverenita в конкретных политических условиях при наличии svrchovanosti? Расхождение в понимании smlouvy чехами и словаками в ноябре 1991 года, возможно, отражало различия во взглядах на значение suverenity для Чешской и Словацкой республик в свете восстановленной svrchovanosti Чехословакии.
Проявленное Гавелом в Градечке стремление любой ценой избежать «войны законов» отражало его глубокую убежденность в том, что любой переход к парламентской демократии должен осуществляться законным способом. Тем не менее, оказавшись перед лицом эскалации кризиса в чешско-словацких отношениях, Гавел старался не замечать выходящих за строгие рамки закона действий (его собственные предложения − наглядный тому пример), поскольку это способствовало сохранению общего государства. Другие, как, например, вице-спикер чешского парламента Ян Калвода, более строго придерживались буквы действующего закона как руководства в политических действиях. В ходе дискуссии, возникшей в Градечке по поводу значимости smlouvy, Гавел, к примеру, спорил с теми, кто критиковал его предложение как незаконное. Строгое следование букве действующего закона, по его мнению, не позволило бы принять какую-либо новую конституцию. Smlouva не могла не вступить в противоречие с действовавшим на тот момент законодательством, поскольку несла в себе зачатки трех новых конституций и была призвана стать катализатором обновления федеративного устройства. В этом Гавел несколько отошел от своей прежней диссидентской стратегии простого требования исполнения законов. Постепенно он подошел к принятию того факта, что политические режимы редко начинают или прекращают свое существование совершенно законным путем, и в результате на основе понимания этого направил усилия (тщетные) на достижение компромисса между сторонами в Градечке.
Коммюнике по итогам встречи в Градечке намеренно маскировало глубину растущей пропасти между представлениями чехов и словаков относительно того, куда пойдут обе республики после этой встречи. Незадолго до полуночи Гавел призвал представителей обеих сторон, присутствовавших в Градечке, устроить перерыв на несколько минут и попытаться обобщить различия во взглядах. Говоря от имени словацкой делегации (хотя некоторые чехи и словаки присутствовали в качестве федеральных представителей, они, по-видимому, также разделились по этническому признаку), Франтишек Миклошко в начале своего выступления отметил, что стороны будут «не в состоянии преодолеть принципиальное расхождение». Словацкая делегация, продолжил Миклошко, хотела бы выразить согласие с Президентом, но понимает, что подобный ее шаг приведет к изоляции главы государства на чешской политической сцене. Словацкий национальный совет, заключил Миклошко, хотел бы пригласить Президента выступить перед депутатами республиканского парламента, однако у него есть «ощущение, что никакого соглашения достичь не удастся». Выступая от имени чешской делегации, спикер республиканского парламента Дагмар Бурешова отметила в качестве центральной дилеммы противоречия в толковании smlouvy.
При том, что шансы принять новую Конституцию страны до запланированных на июнь 1992 года всеобщих выборов были близки к нулю, Гавел в начале года предпринял последнюю попытку вырваться из конституционного тупика, предложив ряд поправок к Конституции, призванных изменить как принцип гарантии прав меньшинства, так и структуру Федерального собрания. Все его инициативы были заблокированы словацкой националистической оппозицией. Хотя изрядная доля словацких депутатов, по-видимому, голосовала против лишь потому, что это были предложения Президента Гавела, их поведение при голосовании можно также объяснить просто эгоистическим расчетом: зачем меньшинству, наделенному чрезвычайными полномочиями, добровольно их лишаться, особенно когда их можно использовать как предмет торга в ходе других переговоров? Это развитие событий достигло логического апогея к июню 1992 года, когда словацкое националистическое меньшинство заблокировало переизбрание Гавела на пост Президента.
Таким образом, будущее чехословацкой демократии было, в подлинном смысле этого слова, подорвано изначальным принятием такого правового механизма (теоретически - временного), который никогда не предназначался для регулирования либеральной демократии.
Пожалуй, чтобы наиболее правильно понять отказ чехов принять словацкую концепцию smlouvy, следует рассматривать его как неприятие легитимности экспрессивного правового действия. Словаки воспринимали проект межгосударственного договора двух республик - субъектов чехословацкой федерации - скорее как символ новой эры сосуществования чехов и словаков, чем законодательную инициативу в подлинном смысле слова. Чехи и словаки согласились бы продолжать совместное существование в отсутствие угрозы извне или внутреннего давления, понуждающих их к объединению. И, наоборот, как следует из стенограммы совещания в Градечке, большинство чехов не желало мириться с каким-либо выходом за рамки существовавшей правовой системы, сколь благородна ни была бы цель тех действий, которые выглядят как нарушение закона. Разумеется, оправданием правового консерватизма чехов в данном вопросе служит то, что принятие словацкой концепции smlouvy могло в дальнейшем открыть дорогу для конфликтов в сфере толкования. Однако к ноябрю 1991 года ситуация стала критической. Единственный способ преодолеть эту динамику и продолжить диалог об общем будущем, как с большим опозданием осознал Гавел, заключался в совершении масштабного символического акта. Соотечественники Гавела, по крайней мере на уровне чешской политической элиты, не пожелали взять на себя риск демонстрации доверия и своим отказом признали непримиримость чешско-словацких разногласий.
- Проблемы конституционного оформления Чешского Сената
В рамках темы курсовой работы целесообразно выделить в отдельную главу проблему конституционного оформления Чешского Сената и рассмотреть процесс выборов в этот орган, прошедших в Чехии после распада федерации. Ниже будут приведены причины акцентирования внимания именно на Чешский Сенат, а не на парламентские процедуры в Словакии.
Первые выборы в Сенат Чешской Республики были проведены в два тура, 15-16 и 22-23 ноября 1996 года. То, что эти выборы состоялись почти четыре года спустя после принятия Конституции, предусматривающей образовать Сената, говорит само за себя. Положения о Сенате были включены в новую Конституцию демократической Чешской Республики по ряду причин. Все они были тесно связаны с необходимостью предложить Конституцию, которую можно было быстро принять.
После выборов 1992 года, положивших конец существованию федеративного чехословацкого государства, новая суверенная Чешская Республика нуждалась в Конституции. Старая Конституция распавшейся Чехословакии была неприемлема для обоих новых независимых государств, и политически невозможно было дальше существовать с пересмотренной версией старой коммунистической Конституции, как в Польше или Венгрии.
Проблема выработки новой Конституции в Чешской Республике была намного острее, чем в Словакии. Конституция Словакии была написана раньше и в течение более длительного времени, когда Словакией предпринимались шаги к достижению автономии внутри федерации. Поэтому с обретением независимости Словакия смогла ограничиться внесением небольших изменений в уже существующий текст Конституции. Чешская же Республика была вынуждена разрабатывать новую Конституцию в спешке и в условиях, более сложных, чем те, которые существовали в Словакии. Полемика вокруг идеи Сената стала одним из досадных препятствий на пути быстрого одобрения новой Конституции Чешской Республики.
Среди чешских политических партий не было согласия ни по Сенату в принципе, ни по какому-либо из его вариантов. Ведущая политическая фигура Чехии, премьер-министр Вацлав Клаус проявлял явное безразличие. Другие же, включая членов его многопартийной правительственной коалиции, поддерживали идею создания Сената. В результате, порожденный необходимостью и спешкой компромисс создал (на бумаге) усеченный орган с ограниченными полномочиями. Более того, новая Конституция не уточняла некоторые детали организационной структуры Сената и процедуру выборов. То, что в 1992 году Сенат был, в конце концов, закреплен конституционно, но остался политически и процедурно не определен, стало следствием необходимости, диктуемой моментом.
Некоторые разработчики проекта полагали, что вторая палата должна иметь более высокое назначение, рассматривая такие долгосрочные и основные вопросы как гражданские права, оставляя за нижней палатой вопросы формирования правительства и сиюминутные вопросы практической политики. В соответствии с этим предложением, в Конституции сохранилось положение о длительных сроках полномочий Сената с обновляющимся составом. Связанное с этим стремление освободить Сенат от влияния сиюминутных партийных соображений, не было отражено в принятой Конституции. Поскольку республика, существовавшая в Чехословакии в межвоенный период, рассматривалась как успешная модель для посткоммунистической демократии, многие характерные черты ее нижней палаты, особенно ее многопартийная система и система пропорционального представительства, были возрождены. Посткоммунистическая демократия стала возвращением далекого, но положительно оцениваемого прошлого. Поэтому важно, что Сенат того времени также имел ограниченные полномочия и явно не обладал независимой властью или правом выносить независимые суждения.
Рассматривались и предложения о формировании «временного» Сената, пока полностью конституированный Сенат не будет согласован. Согласно одному из предложений предполагалось, что депутаты, избранные от Чешской Республики в федеральный парламент 1992 года (который был распущен в результате этих же выборов), могли бы пока работать во временном Сенате. Действительно, желание найти место для этих депутатов, оставшихся безработными, стало одной из причин включения соответствующих положений о Сенате в новую Конституцию. Техническая трудность, связанная с этим предложением, заключалась в том, что федеральных депутатов было больше, чем мест в предполагаемом чешском Сенате. В дальнейшем отсутствие каких-либо серьезных усилий в решении этой технической проблемы предполагало, что руководство новой республики имело другие приоритеты.
Дискуссии по поводу верхней палаты в Чехии не включали в себя такие соображения, характерные для других стран, как, например, представительство местной или региональной исполнительной власти. В государстве, являющемся по существу этнически однородным, этническое представительство также не являлось темой для обсуждения. Кроме того, в новой Чешской Республике не было попыток скопировать какую-либо из черт дискредитированной двухпалатной системы Федерального собрания.
Чисто формального создания Сената (статья 15.2 Конституции) уже было достаточно для того, чтобы отложить рассмотрение существенных вопросов: кто должен быть представлен в Сенате и каким образом; как будет распределяться власть в результате выборов? Правящая коалиция, избранная в 1992 году, оставалась у власти в течение всего четырехлетнего срока полномочий, что сделало Чешскую Республику почти уникальным случаем стабильности (наряду с Венгрией и Словенией) в посткоммунистическом регионе.
В течение двух месяцев в 1996 году, пока проходили выборы в нижнюю палату, были сделаны две попытки внести в Конституцию поправки, направленные на упразднение Сената. Тем самым конституционная борьба вокруг Сената продолжилась и само его существование было поставлено под вопрос прежде, чем верхняя палата была наконец создана.
Другой спорный вопрос касался времени выборов в Сенат. Клаус и его партия хотели провести выборы в Сенат в тот же день, что и в Палату депутатов, а младшие партнеры по коалиции настаивали на отдельной дате выборов. Этот спор оставался нерешенным до конца декабря 1995 года, до его обсуждения премьер-министром и Президентом Гавелом. Гавел высказался за то, чтобы выборы в палаты проходили в разные дни. Хотя по закону у Президента нет полномочий решать подобные вопросы, партии восприняли его точку зрения как средство преодоления своей неспособности решить этот спор. Таким образом, первые выборы в чешский Сенат были назначены на целых пять месяцев позже, чем выборы в Палату депутатов.
Вероятность того, что результаты выборов в каждую из палат будут сильно разниться между собой, в Чешской Республике гораздо выше, чем в Польше. В Польше места в обеих палатах, несмотря на разные системы выборов, распределились между партиями довольно равномерно. В Чешской Республике весьма неустойчивый баланс между правящими коалиционными партиями и оппозицией, сложившийся в результате выборов 1996 года, тут же заставил задуматься о том, как судьба правительства будет зависеть от успехов разных партий на сенатских выборах.
Несмотря на то, что результаты выборов были, наконец, объявлены, спекуляции на этот счет не прекращаются: ГДП завоевала 32 места; основной оппозиционной партии - Чешской социал-демократической партии - досталось 25 мест; ХДУ-ЧНП - 13, ГДА - 7, Коммунистической партии Чехии и Моравии (КПЧМ) - 2, Христианско-демократической партии - 1, и 1 место получил независимый кандидат. Публичные заявления различных лидеров, как кажется, показывают, что все остальные партии будут сотрудничать, чтобы не допустить контроля клаусовской ГДП в Сенате.
Продолжающиеся споры о существовании Сената и порядке выборов в него тесно связаны с дебатами о его полномочиях. Хотя Сенат ограничен в законодательных функциях - по характеру они в основном приостанавливающие (см. ниже), - он обладает одной из решающих, хотя и косвенных, возможностей влиять на срок пребывания правительства у власти.
По иронии судьбы само наличие положения о Сенате в Конституции помогло сохранить однопалатный парламент 1992 года у власти в течение полного четырехлетнего срока. В Конституции предусмотрено, что в случае роспуска Палаты депутатов ее функции до тех пор, пока не будут проведены новые выборы, принимает на себя Сенат. Таким образом, в отсутствие Сената нижняя палата просто не могла быть распущена. Следствием этого явилось то, что правящая коалиция не могла быть смещена, что значительно усиливало власть Клауса. Принимая во внимание двусмысленность результатов выборов в Палату депутатов в июне 1996 года и расстановку сил в недавно избранном Сенате, позиция премьер-министра в настоящее время гораздо слабее, чем ранее.
У чешского Сената так же, как и у его польского аналога, сфера законодательной активности ограничена. Его компетенция ограничивается работой над законодательными актами нижней палаты. Сенат имеет три (ограниченных тридцатидневным сроком) варианта поведения по отношению к таким актам: бездействие, что означает принятие за отсутствием решения; отклонение через приостанавливающее вето; предложение о внесении поправок. В последних двух случаях нижняя палата может вынести на голосование решение Сената и принять или отклонить его абсолютным большинством. Чешский Сенат принимает или отклоняет предложения также абсолютным большинством. Как и польская верхняя палата, чешский Сенат тоже имеет право законодательной инициативы.
Формальных полномочий у Сената значительно меньше, чем у Палаты депутатов, в функции которой входит рассмотрение всех законодательных актом н которая имеет возможность пересмотреть действия Сената. Более того, Палата депутатов - единственный орган, которому подотчетно правительство. Двухпалатность чешского парламента асимметрична, и Сенат ограничивается вспомогательной ролью.
Мало кто думал о чешском Сенате, пока не стали очевидными «подвешенные» результаты выборов в Палату депутатов в июне 1996 года. Таким образом, Сенат приобрел важную роль не благодаря конституционной поправке, а благодаря безвыходному положению, сложившемуся в результате выборов.
Нынешнему правительству, образованному сохранившейся с предыдущего срока коалицией ГДП, ХДУ-ЧНП и ГДА, теперь не хватает всего лишь одного места в Палате депутатов, чтобы иметь поддержку большинства. И правящая коалиция, и ЧСДП, как самая представительная оппозиционная партия, стремились укрепить свои позиции в Сенате. В настоящее время неясно, удастся ли воспроизвести и в Сенате коалицию, созданную в Палате депутатов. Если воссоздание правящей коалиции в верхней палате не состоится, это может подтолкнуть оппозицию к требованию досрочных выборов в Палату депутатов. Напомним, что само существование Сената открывает возможность роспуска Палаты депутатов. Если же возглавляемая ГДП коалиция возникла бы и в Сенате, то этот орган стал бы «спасательным кругом» для правительства, повышая при этом его шансы продлить свои полномочия на следующий четырехлетний срок.
Сенаторы будут избираться сроком на шесть лет, а каждые два года треть сенаторов будет переизбираться. На прошедших выборах некоторые сенаторы были избраны на двухлетний срок, а другие соответственно на четырехлетний и шестилетний сроки. Новые выборы, которые обновят треть Сената, будут проведены через два года, и соотношение мест между партиями может быть изменено на последующих выборах в Сенат. Короче говоря, чем меньше разрыв между партиями в Палате депутатов, тем значительнее становятся выборы в Сенат.
Сенат к тому же является альтернативным форумом, в рамках которого коалиционные партии могут развивать свои взаимоотношения друг с другом. По результатам состоявшихся в июне выборов в нижнюю палату, обе «младшие» партии в коалиции стали заметно более независимы от ведущей коалиционной партии, по крайней мере, если судить по их официальным заявлениям. Их поведение стало гораздо более уверенным особенно после выборов в Сенат. Внутрикоалиционная партийная независимость была ярко выражена на прошедших выборах в Сенат. Несмотря на то, что младшие партнеры по правительственной коалиции поддерживали в некоторых округах общий список кандидатов, большинство партии просто выразили желание объединиться на заключительном этапе выборов, и, по французскому образцу, в начальном и предварительном раунде голосования каждая стремилась добиться максимального выигрыша для себя.
Заключение
Итак, в данной курсовой работе нами были рассмотрены вопросы, касающиеся источников распада Чехословацкой Федерации, посвященные проблемам конституционного развития обновленных государств на современном этапе, а также некоторые аспекты проблемы становления парламентской системы в Чехии.
Подводя итог курсовой работы можно констатировать, что решение о принятии Конституции уходящего в прошлое режима за отправную точку при переходе к демократии имело, таким образом, серьезные последствия для бывшей Чехословакии. Побочным следствием подчинения правилам игры, принятым при коммунистическом режиме, даже на фоне внесения в действующую Конституцию ряда важных поправок, явилась недооценка значения тех факторов, которые скорее разъединяли, чем объединяли граждан союзного государства. Попытка разработать основополагающую хартию для трех новых политических систем - чешской, словацкой и чехословацкой - и согласовать механизм ее ратификации в условиях неограниченного действия zakazu majorizace, было дорогой в конституционное никуда. Несмотря на опыт межвоенной демократии и, главным образом, в силу коммунистического правового наследия, Чехословакии обладала меньшим, чем у ее соседей - Польши и Венгрии - историческим опытом, на который можно было бы опереться. Высшей ценой, которую пришлось заплатить за соблюдение законности в таких условиях, стало разделение страны.
Можно ли отнести распад Чехословакии на счет неумелого конституционного руководства, неспособности творцов «бархатной революции» ухватить то, что Брюс Аккерман назвал конституционным моментом? Вопрос о том, мог или не мог Гражданский форум выбрать более традиционный либеральный подход к основанию нового конституционного строя, сложнее, чем кажется на первый взгляд.
Реальное соотношение сил на декабрь 1989 года позволяет предположить, что у Гражданского форума были альтернативы. Тем не менее, с привнесением в это уравнение политического кредо участников переговоров, недавних диссидентов, спектр альтернатив драматически сужается. Проще говоря, руководители Гражданского форума могли избрать иной путь, но для этого им надо было бы в одночасье, в первые же дни посткоммунизма, стать другими людьми. Им пришлось бы незамедлительно и без колебаний встать на точку зрения традиционных политиков, и это после многолетних усилий, направленных на то, чтобы выйти за рамки политики, практиковавшейся до 1989 года. Конечно, неразумно ожидать, что те, кто провел годы в заключении и страданиях, мгновенно постиг пут доставшуюся им потенциальную власть и смогут искусно ею пользоваться. «Бархатная» революция расчистила дорогу для новых начинаний, но те ценности, которые обеспечили «бархатный» характер трансформации чешского общества, сведя к минимуму риск насилия, осложнили выработку нового курса в чешско-словацких отношениях.
Список использованной литературы:
- Конституции социалистических государств: Сборник. Т.2 / Под ред−ей Б.А. Страшуна, Б.Н. Топорнина, Г.Х. Шахназарова. − М.: Юрид. литература, 1987. − 384 с.
- Марада Р. Чешские выборы 1998 года // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. − 1999. − №2. − С.7−13
- Олсон Д. Чешский сенат: от конституционного оформления к выборам // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. − 1997. − №1. − С.17−19
- Панасюк А.В. Конституционно−демократические преобразования в бывшей Чехословакии: история разделения Федерации // История государства и права. − 1999. − №1. − С.38−42
- Словакия. Обзор конституционных новостей: (лето 1997 г. − весна 1998 г.) // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. − 1998. − №3. − С.113−116
- Словакия. Обзор конституционных новостей: (лето − осень 1998 г.) // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. − 1999. − №1. − С.125−127
- Словакия. Обзор конституционных новостей: (осень 1998 г.) // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. − 1999. − №2. − С.125−128
- Стэнгер Э.К. Распад Чехословакии как непредвиденное следствие «бархатной» конституционной революции // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. − 1997. − №1. − С.10−16
- Чехия. Обзор конституционных новостей: (лето 1997 г. − весна 1998 г.) // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. − 1998. − №3. − С.125−128
- Чехия. Обзор конституционных новостей: (лето − осень 1998 г.) // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. − 1999. − №1. − С.131−133
- Чехия. Обзор конституционных новостей: (осень 1998 г.) // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. − 1999. − №2. − С.147−149
- Ярошевский В. Ноша Президента (о президентах Чехословакии) // Общественная газета. − 1994. − 25 февр.−3 марта (№8). − С.16