вне которого исторической действительности не существует.
Историческое сознание - это система теоретических и обыденных знаний, оценок, настроений и чувств, посредством которых происходит осознание исторического прошлого социальными субъектами (индивидами, группами, классами, общностями).
Историческое сознание по своему структурному содержанию неоднородно. В его структуре можно выделить массовый и индивидуальный, обыденный и научно-теоретический уровни. Массовое историческое сознание - это реально действующее историческое сознание той или иной массовой общности людей. Его состояние выражают общественное мнение и общественное настроение. Индивидуальное историческое сознание - это система познавательных, мотивационных и ценностных компонентов, обеспечивающих познание личностью истории.
Обыденное историческое сознание формируется на базе жизненного опыта людей. Ему свойственны такие черты, как: противоречивость, отрывочность, несистематизированность, повышенная эмоциональность, устойчивость и инерционность. Научно-теоретическое историческое сознание формируется профессиональными историками, философами и социологами на основе целенаправленного изучения исторического процесса. Ему свойственны такие черты, как целостность и систематизированность.
В своем исследовании мы будем вести речь, естественно, о научно-теоретическом историческом сознании. Продуктами именно научно-теоретического сознания являются исторические теории, концепции, различного рода историописания - объект нашего исследования. В их совокупности и репрезентируется историческая действительность.
Феноменологически можно выделить две формы репрезентации исторической действительности - субъективную (представленную конкретными, авторскими исследованиями или описаниями) и объективированную - обобщенный, собирательный образ, общепризнанная научная картина исторической действительности.
Единой, универсальной объективированной формы репрезентации исторической действительности нет. Исторически сложились три ее интерпретации - индивидуалистская, структуралистская и холистическая . Первая из них, наиболее полно выраженная в трудах Г. Риккерта, состоит в истолковании объективированной исторической реальности как временной связи неповторимых событий. Структуралистская интерпретация, наиболее ярко представленная в марксистских работах, у последователей Э. Дюркгейма. Точка зрения структуралистов состоит в истолковании объективированной исторической действительности как слабо интегрированной структуры факторов, позволяющую вычленить относительно устойчивые взаимосвязи. При холистической же интерпретации, наиболее ярко представленной в трудах представителей французской "школы "Анналов", объективированная историческая действительность рассматривается как целостная взаимосвязь событий и ситуаций [347, с.8, 13]. Этой интерпретации придерживаемся и мы в своем исследовании.
Субъективная историческая действительность как умозрительный феномен обладает специфическими свойствами. Созданная посредством сознания историческая реальность подчиняется своим «законам природы». Так, исторической действительности свойственно свое, историческое, время - время, не знающее модусов настоящего и будущего. Отсюда - свойственная истории безалътернативностъ: ведь прошлое - это линия реализации одной возможности. Специфично и историческое пространство. Как мир исторических понятий, образов, идей, представлений и смыслов историческое пространство является разновидностью интеллектуального пространства.
Субъективное восприятие истории имеет для исторического познания важные последствия. Во-первых, в сознании каждого человека существует свой субъективный образ исторического прошлого. Более или менее точный, но принципиально нетождественный отображаемой исторической действительности. Подчеркнем: объективной (т.е. существующей независимо от нашего сознания) исторической реальности нет, как нет объективных исторических закономерностей, понятий. Последние являются абстракциями, символами, позволяющими людям лучше понять историческое прошлое. Объективно существуют лишь исторические источники, в которых отражены (опять же подчас в субъективной форме) те или иные исторические явления или события. Но есть объективное стремление историков отразить прошлое в своих исследованиях с максимальной степенью достоверности. Достоверность же определяется сложным источниковедческим анализом, который продуктивен только при большой источниковедческой базе. Чем меньше источников - тем больше субъективизма в реконструкции исторического прошлого.
Во-вторых, каждый человек обращается к историческому прошлому, исследуя определенные цели. Следовательно, изучение исторической действительности носит целенаправленный характер. Но зачем люди обращаются к историческому прошлому? В самом общем виде ответ будет такой: для того, чтобы лучше освоить исторический опыт. Исторический опыт, по мнению В.В. Алексеева, - «это преемственность знаний и умений поколений, концентрированное выражение социальной практики прошлого и функционирования социума в окружающей среде, ориентированное на выявление закономерностей общественного развития, на получение знаний, обеспечивающих повышение обоснованности решений проблем современности» [7, с.6].
Извлекая уроки из прошлого, люди стремятся лучше понять современность, самих себя. Именно этим определяется актуальность исторических исследований - то, что называется «социальным «заказом». Отсюда - «мода» на изучение тех или иных проблем на разных этапах развития исторической науки.
В прошлом нас привлекает то, что приобретает актуальность сегодня. Поэтому историю и именуют памятью человечества. Ведь память хранит все, что мы пережили, но воспроизводит то, что имеет смысл и значение для нас здесь и сейчас. Отсюда - избирательный характер исторических исследований: подбор, систематизация, интерпретация исторических фактов определяются целями исследования. Цели исследований предопределяют их результат: мы ищем и находим в истории то, что хотим найти. Цели же исследования определяются не только социальным заказом, но и личной системой ценностей и приоритетов историка. Отсюда -разнообразие методологических подходов в исторических исследованиях.
Таким образом, историческое прошлое - это события, происходившие в развитии человеческого общества, имеющие принципиальное значение для понимания смысла, сути, качественного своеобразия развития в прошлом человеческого общества в целом и отдельных социальных общностей в целях лучшего познания людьми настоящего и будущего. Отсюда главное свойство исторической действительности - его семантичностъ.
1.2 Специфика историко-эпистемологического подхода к изучению исторической действительности
Предметом нашего исследования является анализ теорий и концепций исторического развития как продуктов процесса исторического познания. Следовательно, их анализ мы будем проводить с позиций исторической эпистемологии - теории исторического познания.
С позиций эпистемологии теории и концепции исторического процесса являются продуктом научного познания исторической действительности.
Изучением исторической действительности занимаются три науки - история, философия истории (историософия) и социология. Предметное разграничение этих наук состоит в следующем.
Историческая наука представляет собой смешанное обществоведчески-гуманитарное знание . Она ставит своей сверхзадачей реставрацию исторической реальности во всей ее полноте и достоверности. Поэтому историка интересуют все факты исторического прошлого - и уникальные и типичные. При этом историк стремиться привнести в анализ фактического материала как можно меньше своего, субъективного. Стремясь точнее передать «дух эпохи», ее своеобразие, историк невольно акцентирует внимание на индивидуальном, неповторимом, особенном даже при освещении типичных фактов.
Социология же акцентирует внимание на типичном, массовом фактическом материале, т.к. ее задача - выявление структурных и функциональных зависимостей в исторической действительности. Эмпирическая социология решает эту задачу на микроуровне исторической реальности, социологические теории среднего уровня (социология подсистем общества, отраслей народного хозяйства и т.п.) - на ее мезоуровне, теоретическая социология - на макро- и мегауровне5.
Философия истории имеет две разновидности - аналитическую и субстантивную. Аналитическая историософия - это по сути философия исторического познания и знания. Субстантивная историософия изучает казуальные и мотивационные структуры общественного развития, цели и смысл истории, взаимосвязь личности и общества и т.д. [89, с.22].
Специфику историософского подхода емко охарактеризовал В.М. Межуев [207, с.74-86]. Он пишет: «Есть принципиальное различие между историком, изучающим прошлое безотносительно к нам самим и окружающим нас людям, и философом, для которого прошлое имеет смысл только по отношению к нашему собственному бытию. Одно дело знать, чем было прошлое до нас и без нас, и совсем другое - чем оно является для нас и в связи с нами. Обращаясь к прошлому, мы попытаемся понять не только как действовали, чувствовали, мыслили жившие до нас люди, но и как жить нам, кем мы сами являемся или можем быть в истории. Для историка прошлое существует как некоторая вне его находящаяся данность - подобно тому, как природа существует для естествоиспытателя. Изучая его, он как бы пытается освободить его от себя, от своей собственной вовлеченности в историю. Свою задачу он видит в выработке определенного знания о прошлом, стараясь по возможности избежать какой-либо его модернизации, его истолкования по аналогии с настоящим.
Для философа прошлое существует лишь в связи с настоящим в истории, заключающим в себе новые возможности и тенденции, еще не реализованные в истории. Его интерес к прошлому продиктован потребностью людей не только знать историю, но и жить в ней. Подобный интерес приобретает в философии форму не столько научного знания об истории, сколько исторического самосознания человека, раскрывающего ему смысл (каждый раз новый) его собственного существования в истории, времени, в котором он живет, того исторического конкретного мира, к которому он принадлежит. В отличие от историка, знающего историю, философ предстает скорее человеком, сознающим свое место свое место в истории, свою историческую неповторимую уникальность... Если историк смотрит на историю глазами тех, о ком пишет, то философский взгляд на нее - это всегда и во всем взгляд современного человека, стремящегося увидеть в истории свое собственное отражение [207, с.76-77]... Историк пытается освободить изучаемую им историю от своего присутствия в ней, для философа такое присутствие и есть история. Иными словами, историк познает историю, философ как бы мысленно ее творит, приводит в соответствие с тем, что почитает для себя (и своего времени) самым важным и нужным» [207, с.85]. Все это говорит о том, философия истории осваивает историческую действительность на ее метауровне.
Структура теорий и концепций исторического процесса отражает структуру исторической действительности. Но не в полной мере. Наиболее полно в них отражены мета-, мега-, и макроуровни, фрагментарно - мезоуровень и эпизодически - микроуровень исторической реальности. Это говорит о том, что ведущим, главным в их содержании является его историософский компонент.
Как видим, теории и концепции исторического процесса -«пограничные» эпистемологические феномены, существующие «на стыке» истории, философии истории и социологии. Следовательно, при их проектировании и конструировании используется и инструментарий этих наук. Отсюда же следует, что и анализировать содержание концепций следует, руководствуясь логикой всех трех наук в зависимости от того, идет ли речь о философской, социологической или конкретно-исторической составляющей их содержания. В методологии такой подход получил название принципа в полилогизма .
Наряду с уровневой структуризацией теорий и концепций исторического процесса, отражающей воздействие на их содержание общенаучных парадигм вполне логична их отраслевая структуризация - разная для историософской, социологической и конкретно-исторической составляющих их содержания.
С точки зрения философии истории теории и концепции исторического процесса логичнее всего классифицировать по моделям исторического развития, анализ которых является основной целью нашего исследования.
Вторая классификация исторических теорий и концепций с позиций историософии - по их методологическим основам. По этому основанию их можно подразделить на марксистские, неомарксистские, позитивистские, неопозитивистские и др.
С точки зрения социологии теории и концепции исторического процесса можно классифицировать по характеру интерпретации исторических закономерностей. По этому основанию их можно подразделить на три категории. К первой из них нужно отнести концепции, в которых исторические закономерности интерпретируются как динамические, проявляющиеся во всей своей полноте в каждом конкретном случае, подпадающем под их действие. Ко второй категории следует отнести концепции, в которых исторические закономерности интерпретируются как статистические, проявляющиеся в форме тенденции развития. Наконец, к третьей категории относятся концепции, в которых законы истории интерпретируются как эволюционные закономерности сложных самоорганизующихся систем.
С позиций исторической науки теории и концепции исторического процесса можно подразделить на мета-, мега-, макро- и мезо- и микроуровневые - в зависимости от того, какой уровень исторической действительности объясняет, интерпретирует концепция.
1.3 Теории и концепции исторического процесса как семиотические системы
Т.к. историческая действительность доступна осмыслению как умозрительная, то есть основания рассматривать теории и концепции исторического процесса как знаковые, смысловые системы -семиозисы. Следовательно, в соответствии с принципом полилогизма, их анализ можно вести с позиций семиотики - науки о знаковых системах в природе и обществе.
С позиций семиотики историк не может непосредственно наблюдать и анализировать историческую действительность. Он обречен иметь дело с источниками. Между ним и фактом стоит текст. Текст же по сути дела представляет собой знаковую систему, в которой зашифрована историческая действительность. Научные же теории, призванные вооружить историка принципами, методами и формами анализа источников, являются системами категорий, понятий, закономерностей, которые тоже, в сущности, являются знаками, символами, абстракциями. Т.е. их вполне можно рассматривать как знаковые системы второго уровня, созданные для дешифровки знаковых систем первого уровня (тексты исторических источников) [191].
Семиотика изучает знаковые системы, составляющие которых -знаки - могут иметь самую разнообразную природу, лишь бы в них можно было бы выделить три составляющие: синтаксис (план выражения), семантику (план значения) и прагматику (план использования). Отношения составляющих знака носят договорный характер. Это означает, что можно, например, сохранить его семантику и прагматику, но полностью сменить синтаксис. Но столь же легко сменить семантику знака, сохраняя его синтаксис и прагматику. Наконец, можно сохранить синтаксис и семантику знака, но заменить его прагматику. Договорность всех составляющих знака делает знаковые системы чрезвычайно гибкими, способными обеспечить любые потребности пользователей таких систем. В этом состоит основное отличие знаковых систем от строгих формальных систем, лежащих в основе логики.
Один из основоположников семиотики американский философ Ч. Моррис в своей работе "Основы теории знаков" (М., 1957) вводит ставшую традиционной триадическую структуру семиозиса. Он показал, что из трех элементов триадического отношения семиозиса (знак, десигнат, интерпретатор) можно абстрагировать для исследования бинарные отношения.
Можно изучать отношения знаков друг к другу. Моррис называет это синтаксическим измерением семиозиса. Изучение отношений между знаками, объективных законов устройства знаковых систем составляет предмет синтактики. Синтактика как учение о формальной структуре знаковых систем абстрагируется от отношения знаков к объекту и интерпретатору. Наиболее разработанной частью синтактики является логический синтаксис.
Можно изучать отношение знаков к объектам, к которым знак применяется. Это отношение Моррис назвал семантическим измерением семиозиса. Изучение отношений между знаками и обозначаемым предметом, законов смысла является предметом семантики. Она предполагает синтактику, но абстрагируется от прагматики.
Прагматическое измерение семиозиса, т.е. отношение знаков к интерпретатору, изучается прагматикой.
Каждое из измерений семиозиса относительно самостоятельно, но все они неразрывно связаны между собой, составляя некоторую целостность[197, с.141-143].
Очень важным при практическом применении семиотики Моррис считает выделение уровней семиотического процесса. Чтобы говорить об отношении знаков к обозначенным объектам, необходимо различение метаязыка и объектного языка.
Метаязык - язык, средствами которого исследуются и описываются свойства другого языка, называемого предметным или объектным. К метаязыку обычно предъявляются следующие требования: 1) в нем должны быть средства для описания синтаксических свойств объектного языка, в частности, средства для построения выражений объектного языка; 2) метаязык должен быть настолько богат по своим выразительным возможностям, чтобы для каждого выражения объектного языка в нем существовала формула, являющаяся переводом этого выражения; 3) логический словарь метаязыка должен быть по крайней мере, столь же богат, как и логический словарь объектного языка; 4) в метаязыке должны быть дополнительные переменные, принадлежащие к более высокому типу, чем переменные объектного языка [160, с.104-105]. Всем этим требованиям язык семиотики в данной познавательной ситуации соответствует.
В процессе познания исторической действительности в рамках той или иной парадигмы постепенно вырабатывается совокупность понятий и представлений, обладающих более или менее устойчивыми смыслами и значениями - концептуальные синтагмы в форме конкретных теорий и концепций. Понятия, входящие в данную синтагму, как правило, не могут применяться в том же смысле и в том же значении в другой сфере действительности, в рамках иной синтагмы [288, с.67]. Эти синтагмы имеют свой синтаксис, семантику и прагматику. Причем эти семиотические составляющие можно выделить и у каждого понятия, которыми оперирует данная теория.
Анализ конкретных теорий и концепций исторического развития мы будет осуществлять с использованием семиотического понятийного инструментария потому, что он успешно играет роль научного метаязыка. С помощью этого языка можно, на наш взгляд, продуктивно проанализировать логическую структуру теорий и концепций исторического процесса, каждая из которых представляет собой самодостаточную синтагму, уяснить содержание которой с помощью понятийного аппарата любой другой такой же синтагмы без существенного искажения ее смысла нельзя.
Синтаксический аспект теорий и концепций - это их системная дифференциация - понятийно-категориальная структура. Выявляя ее, мы отвечаем на вопрос «что это?». Семантический аспект теорий и концепций - это их содержательная дифференциация - смысловое значение. Раскрывая его, мы как бы отвечаем на вопрос: «Почему?». Наконец, прагматический аспект теорий и концепций заключается в их практическом применении при анализе исторической действительности. Раскрывая прагматику, мы как бы отвечаем на вопросы: «Что делать?», «Как делать?». Поскольку прагматический аспект не вполне соответствует задачам нашего исследования, мы ограничим семиотический анализ исторических теорий и концепций рассмотрением их синтаксиса и семантики.
Таким образом, в нашем исследовании мы можем выделить две структурные части: синтаксис, изучающий структурные и дедуктивные свойства исследуемых теорий и концепций, и семантику, рассматривающую вопросы, связанные с их интерпретацией. Это придает ему по существу свойства метатеории.
Подход к теориям и концепциям как семиотическим системам ставит вопрос о их границах как реальных смысловых организмов .Пытаясь ответить на этот вопрос, мы выработали определенное отношение к источниковой базе нашего исследования.
Границы теорий и концепций как семиозисов весьма размыты, не ограничиваясь рамками какого-либо одного конкретного текста или источниковедчески определенной группы текстов (например, монографий). Если же теории и концепции рассматривать как реально функционирущие смысловые структуры исторического сознания (что отражает истинную ситуацию), то их семиотические границы выходят далеко за рамки текстов вообще.
Смысловое содержание теорий и концепции, как правило, распределено в разнородной с источниковедческой точки зрения совокупности текстов. В эту совокупность могут входить и монографии, и статьи, и учебники, и справочные публикации. Причем в учебнике или в энциклопедическом издании смысловое содержание той или иной концепции может быть выражено автором более емко и систематизировано, чем в отдельных статьях.
С семиотической точки зрения учебники и справочно-энциклопедические публикации являются совершенно особой формой представления исторических знаний, приобретающие не меньшее значение, чем другие научные продукты (статьи, монографии, рефераты). К этим изданиям в первую очередь обращается массовый читатель, интересующийся историей.
Учебники оказывают непосредственное и весомое влияние на менталитет общества, активно участвуют в формировании массового исторического сознания, в том числе - в формировании фильтров предпочтения как «архетипических» (т.е. действующих неявно, на уровне подсознания) смысловых единиц сознания будущих историков.
Иными словами, учебники резко расширяют границы теорий и концепций как семиозисов, превращают их в реально функционирующие смысловые структуры, влияющие на смыслообразование в историческом познании.
Учитывая эти обстоятельства, можно прийти к выводу, что с семиотической точки зрения все виды эмпирических источников, отражающие смысловое содержание теорий и концепций, эпистемологически равнозначны, дополняют друг друга и подходить к их изучению нужно комплексно.
С позиций семиотики не только рассмотрено содержание теорий и концепций исторического процесса, но и предпринята их систематизация. В основу последней была положена динамическая модель семиотической системы, разработанная Ю.М. Лотманом [191, с.90-101].
1.4 Динамическая модель семиотической системы Ю.М. Лотмана
Ю.М. Лотман подчеркивает, что в подходе к соотношению синхронического и диахронического аспектов семиотических систем заложена известная двойственность. Поскольку диахрония есть эволюция системы, она не отрицает, а проясняет сущность синхронной организации для каждого отдельного момента; синхрония и диахрония - взаимопереходные категории.
Структурное описание строится на основе выделения в описываемом объекте элементов системы и связей, остающихся инвариантными при любых гомоморфных трансформациях объекта. Именно эта инвариантная структура составляет, с точки зрения подобного описания, единственную реальность. Ей противопоставляются внесистемные элементы, отличающиеся неустойчивостью, иррегулярностью и подлежащие устранению в ходе описания. Такое упрощение объекта в ходе структурного описания, по мнению Ю.М. Лотмана, вполне естественно. «Нужно только не забывать, - подчеркивает он, - что объект в процессе структурного описания не только упрощается, но и доорганизовывается, становится более жестко организованным, чем это имеет место на самом деле» [191,с.91].
Но если описание, элиминирующее из объекта все внесистемные его элементы, вполне оправдывает себя при построении статистических моделей, то для построения динамических моделей оно в принципе создает трудности, т.к. одним из источников динамизма семиотических структур является постоянное втягивание внесистемных элементов в орбиту системности и одновременное вытеснение системного в область внесистемности. «Отказ от описания внесистемного, вытеснение его за пределы предметов науки, - пишет Ю.М. Лотман, - отсекает динамический резерв и представляет нам данную систему в облике, принципиально исключающем игру между эволюцией и гомеостазисом» [191, с.92]. Он подчеркивает, что любое устойчивое и ощутимое различие во внесистемном материале может на следующем этапе динамического процесса сделаться структурным.
Но сам процесс описания внесистемного превращает его в факт системы. Внесистемное, с точки зрения Ю.М. Лотмана, есть понятие, дополнительное к системному. Каждое из них получает полноту значений лишь при взаимной соотнесенности, а не как изолированная данность.
Он выделяет несколько видов внесистемного. Первый из них -это определенная часть системного материала, переведенная на положение внесистемного в ходе дополнительной упорядоченности семиотической системы, возникающей в результате ее самоописания. Это происходит в тех случаях, когда повышение степени самоорганизованности семиотической системы сопровождается ее сужением, вплоть до предельного случая, когда метасистема становится настолько жесткой, что теряет связь с реальными семиотическими системами, на описание которых она претендует. Этот вид внесистемного можно описывать как специфическую иерархию внесистемных элементов, своего рода «внесистемную системность».
Второй вид внесистемного - это иносистемное, т.е. принадлежащее другой системе. В таком случае для описания и системы и обволакивающего ее внесистемного окружения как структурных явлений необходим такой метаязык, с позиций которого они выступали бы как однородные объекты. Язык самоописания системы на роль такого метаязыка принципиально не подходит.
Ю.М. Лотман обращает внимание на то, что создание определенной системы самоописания «доорганизовывает» и упрощает не только в синхронном, но и в диахронном состоянии объекта, т.е. создает его историю с точки зрения самого себя. В новой системе самоописания историческое движение предстает не как смена структурных состояний, а в виде перехода от аморфного, но заключающего в себе «элементы структуры» состояния к структурности. В крайней форме это ведет к утверждению о том, что история вообще начинается с возникновения данного самоописания объекта.
Упорядоченность распространяется не только на структурные, но и на функциональные аспекты систем. Ю.М. Лотман вывел определенную закономерность: чем выше упорядоченность семиотической системы, тем ниже ее внутренняя информативность -скрытые возможности ее гибкости и динамизма. Скапливающиеся за пределами жестких синхронных описаний структурные элементы находятся в отношении к конструктивному контексту не в однозначных, а в амбивалентных отношениях. Рост внутренней амбивалентности соответствует моменту перехода системы в динамическое состояние, в ходе которого неопределенность структурно перераспределяется и получает, уже в рамках новой организации, новый однозначно интерпретируемый смысл.
Таким образом, по Лотману, 1) повышение внутренней однозначности системы можно рассматривать как усиление гомеостатических тенденций, а рост амбивалентности - как показатель приближения момента динамического скачка; 2) одна и та же система может находиться в состоянии окостенения и размягченности. При этом сам факт описания может переводить ее из второго в первое; 3) возможны, с одной стороны, передвижения и перестановки на метауровнях, меняющие осмысление того или иного структурного элемента, а с другой - передвижение самого элемента относительно метасистем [191, с.98].
В модели Ю.М. Лотмана раскрываются механизмы структурной динамики семиотических систем. Пространство структуры, отмечает Ю.М. Лотман, организовано неравномерно. Оно включает в себя ядерные образования и структурную периферию. Центр системы всегда выступает как естественный объект описания. Однако его описание неизбежно влечет за собой отрицание периферии, перевод ее в ранг несуществования. Но более гибкий механизм периферии оказывается удобным для накапливания структурных форм, которые на следующем этапе развития окажутся доминирующими и переместятся в центр системы. Постоянная мена ядра и периферии образуют один из механизмов структурной динамики.
Функционирование семиотической системы большой сложности, по Лотману, «подразумевает не стопроцентное понимание, а напряжение между пониманием и непониманием, причем перенос акцента на ту или иную сторону оппозиции будет соответствовать определенному моменту в динамическом состоянии системы» [191, с.99]. «Качание между динамическим состоянием языковой неописанности и статикой самоописаний и вовлекаемых в язык описаний его с внешней позиции составляет один из механизмов семиотической эволюции» [191, с. 100]. Описанные Лотманом антиномии «системное - внесистемное», «однозначное - амбивалентное», «ядро - периферия», «описанное -неописанное», «необходимое - излишнее» характеризуют динамическое состояние семиотической системы, те имманентно-семиотические механизмы, которые позволяют ей, изменяясь в изменяющемся социальном контексте, сохранить гомеостатичность.
Таким образом, Ю.М. Лотман выделяет два типа семиотических систем, ориентированных на передачу примарной и вторичной информации. Первые могут функционировать в статическом состоянии, для вторых наличие динамики, т.е. истории, является необходимым условием «работы». Соответственно, для первых нет никакой необходимости во внесистемном окружении, выполняющем роль динамического резерва. Для вторых оно необходимо [191, с.101].
В соответствии с моделью Ю.М. Лотмана, современные отечественные теории и концепции исторического процесса трактуются как статические семиотические системы, ориентированные на передачу примарной информации, были сгруппированы нами в три логико-семиотические группы - по парадигмам научного мышления. Эти группы рассматриваются как динамические семиотические системы, ориентированные на передачу вторичной информации - обобщающих интерпретаций. Их можно рассматривать как семиотические гомеостати.
Условные обозначения: 1. Регуляторы-исполнители I и II -регуляторные механизмы гомеостатической системы, имеющие антагонистическую направленность.
2. Управляющая подсистема - регуляторный механизм, согласованно меняющий цели антагонистически действующих контуров-регуляторов I и II и обеспечивающий динамическое равновесие двух антагонистически действующих процессов, адаптивность гомеостатической системы к возмущениям.
Это, по терминологии Ю.М. Горского, гомеостати основных параметров [87]. В качестве таковых выступают принципы парадигм научного исторического мышления. Динамические логико-семиотические группы, составляя друг для друга внесистемное окружение, выполняют функцию динамического резерва, за счет которого происходит обновление их внутреннего смыслового пространства.
Выводы
- Специфическим свойством исторической действительности, как эпистемологического феномена, является ее умозрительный характер. Причем, субъективная форма ее репрезентации обладает свойствами виртуального объекта -порожденности, интерактивности, актуальности и автономности;
- Особенность эпистемологического подхода к изучению истории состоит в анализе теорий и концепций исторической действительности как пограничных эпистемологических феноменов с позиций принципа полилогичности;
- Т.к. историческая действительность доступна осмыслению как умозрительная, то есть основания рассматривать теории и концепции исторического процесса как знаковые, смысловые системы - семиозисы, анализ которых можно вести с позиций семиотики.
- Семиотический понятийный инструментарий успешно выполняет роль научного метаязыка, на котором может быть осуществлен анализ теорий и концепций исторического процесса. Он настолько удален от конкретных теорий и концепций, что они с его позиций выступают как однородные структурные явления. С помощью этого языка можно продуктивно проанализировать логическую структуру теорий и концепций исторического процесса, каждая из которых представляет собой самодостаточную синтагму, уяснить содержание которой с помощью понятийного аппарата любой другой такой же синтагмы без существенного искажения ее смысла нельзя;
- Систематизация теорий и концепций исторического процесса как семиозисов на основе динамической модели семиотической системы Ю.М. Лотмана, определение их логико-семантических объединений как семиотических гомеостатов позволяет адекватно отразить реальную познавательную ситуацию в современной исторической науке.
2. Семантика теорий и концепций исторического процесса с позиций герменевтики
Процесс исследования теорий и концепций исторического процесса как сложных объектов носит поэтапный характер. На первом этапе исследования они рассматриваются как целостные семиотические системы. На втором этапе объектом анализа становятся их семантический и синтаксический аспекты На этом этапе исследования стало очевидным, что язык семиотики как метаязык оказался ограниченным. В соответствии с принципом полилогизма был выбран метаязык «второго приближения» - менее абстрактный, чем метаязык семиотики, более отвечающий задачам новой стадии исследования и не вступающий в противоречие с метаязыком «первого приближения».
Этим языком стал язык герменевтики. Этот выбор был обусловлен тем обстоятельством, что планы значения конкретных теорий и концепций исторического процесса оказались многозначными. Каждый системообразующий термин (например, «цивилизация», «культура», «исторический процесс» и проч.) в различных конструктах интерпретируется по-разному. Более того, выяснилось, что сама проблема понимания смысла не имеет однозначного решения. Необходимо было определиться, в каком смысловом значении будет использоваться нами понятие «понимание», понятие «смысл».
2.1 Проблема понимания в научно-познавательной деятельности
Внимание к феномену понимания, его природе, роли и значению в научно-познавательной деятельности является одной из характерных особенностей современного этапа развития философского и методологического исследования науки. Учение о понимании - герменевтика - начало складываться еще в античную эпоху.
На современную философскую герменевтику решающее воздействие оказали идеи Э. Гуссерля, М. Хайдеггера и Х-Г. Гадамера. Характеризуя это воздействие, В.Э. Лебедев пишет, что философской герменевтике присущ такой подход: «Человек не познает смысл истории, существующий вне его, он его конструирует. Наблюдается лишь смена чередующихся смыслов истории...
Фундаментальную идею герменевтики Гадамер выразил в следующей формуле: истину не может познавать и сообщать кто-то один, процесс поиска смысла («сути дела») неотделим от самопонимания каждого интерпретатора. Согласно экзистенциально-герменевтической установке, человек, включенный в поток событий истории, не способен объективно и в совершенном виде понять ее смысловое содержание. Это, в свою очередь, породило идею множественности смысловых картин прошлого. Т.о. вместо глобального смысла истории герменевтика признавала плюрализм ее смысловых интерпретаций» [182, с.142-143].
Понятие понимания принадлежит к числу классических категорий философского исследования познания. Но для исследования научно-познавательной деятельности оно стало использоваться сравнительно недавно.
Спектр трактовок проблемы понимания в наши дни весьма широк. На одном его конце, по мнению Н.С. Автономовой, располагаются все те концепции, в которых понимание рассматривается в некотором объективно-онтологическом, безличном плане - как «предпонимание», как неосознаваемые условия знания, трактуемые обычно в социально-культурном смысле. На другом конце спектра понимание трактуетсяв субъективном, «распредмечивающем» смысле как усвоение или освоение уже существующего и запечатленного в человеческих произведениях свода знаний, как создание нового на основе такого усвоения. Между этими полюсами располагается все множество других трактовок понимания [2, с.97].
Каждая концепция понимания фиксирует определенные познавательные сложности. Если в концепциях позитивистской ориентации суть проблемы понимания сводится к образованию структур обобщения на основе накопленных эмпирических данных, то в концепциях герменевтической ориентации - к схеме герменевтического круга, при котором целое может быть понято только из частей, а части - из целого. При этом и те концепции, которые опираются на логико-методологические моменты герменевтического рассуждения (в духе В. Дильтея), и те, которые в духе М. Хайдеггера и X.- Г. Гадамера строят антиметодологическую философскую программу «онтологии понимания», либо противопоставляют понимание природной и человеческой реальности, либо снимают их антитезу рассуждениями о «предпонимании», обусловленном феноменом культуры, разъяснение которого выносится за рамки концепций [2, с. 101-102].
В настоящее время в отечественной литературе превалирует позиция, согласно которой проблема понимания не связывается с известным противопоставлением понимания в гуманитарных науках и объяснения в естественных науках. Процедура понимания ныне трактуется как универсальная познавательная процедура, присущая всем формам научного познания. По мнению B.C. Швырева понятие понимания должно разрабатываться как универсальная категория, которая характеризует деятельность с любыми семиотическими системами, связанными с осуществлением когнитивных функций в культуре [353, с.8-10].
Универсализация процедуры понимания во многом обусловлена развитием во второй половине XX века антропологизма, субъективизма, интуитивизма, релятивизма, вызвавшими к жизни новую гносеологическую парадигму.
Считается, что в каждой науке в той или иной степени присутствуют процедуры понимания и объяснения и, в частности понимание играет роль не только в идеографическом, гуманитарном знании, но и в науках, изучающих общие законы (естественные науки, социология, экономика). Это связано со многими причинами.
Изменилось понимание научного закона. Считается, что большая часть теорий современного естествознания не носит аксиоматического характера. Признаются не только динамические законы, но вероятностно-статистические. Признание роли процедур понимания в науках, изучающих общие законы, означает, что их выводы оказываются включенными в систему иных, более отвлеченных теорий, отражающих иной уровень понимания реальности. Кроме того, в настоящее время в отличие от классических теорий познания реальность рассматривается не как застывшее, однажды выработанное состояние, а как процесс. Признается правомерность смены научных теорий, "научных революций", акцентируется содержательная сторона теоретического знания. Большое значение придается оценке и интерпретации результатов исследования [180, 266, 347, с.19].
Исходной предпосылкой универсализации процедуры понимания, по А.П. Огурцову, является ее включение в контекст смыслополагания, смыслопорождения или придания человеком смысла чему-то объективному. Иначе говоря, сопряжение процедуры понимания с интерпретацией знаково-символических, культурно-семиотических структур, с выявлением их смысла, семантического содержания [253, с. 131-132].
B.C. Швырев полагает, что понимание всегда связано с продуктивной, творческой деятельностью. Необходимость обращения к аспекту освоения научных смыслов проявляется и тогда, когда мы сталкиваемся с «монологикой» (термин М.М. Бахтина) научного познания (решением познавательной задачи только с одной концептуальной позиции), и тогда, когда мы сталкиваемся с ситуацией «диалогики» или даже «полилогики» - решением познавательной задачи в поле взаимодействия и соревнования различных концептуальных позиций. В «монологической» или «монотеоретической» ситуации освоение научных смыслов ограничено одной познавательной позицией. При столкновении различных познавательных позиций, представителями которых выступают различные субъекты познавательной деятельности, реальная работа со смыслами приобретает сложный характер [353, с.16-17].
Сопровождая всякую конструктивную познавательную деятельность, понимание привлекает внимание на рефлексивном уровне тогда, когда в его механизме происходят нарушения. Обострение интереса к пониманию происходит на известных рубежах развития науки, в ситуациях научных революций, смены парадигм [4, с.5]. Именно такого рода познавательная ситуация сложилась сегодня в современной отечественной исторической науке.
В отечественной литературе сложилось несколько различных подходов в истолковании понятия понимания - в зависимости от того, как расчленяется тем или иным автором процесс познания. Так, с точки зрения А.Л. Никифорова понимание есть функция науки [248, с.72-94, 246, с.259-265]. По B.C. Швыреву понимание выступает как универсальная методологическая категория [353, с.8-24]. Для Е.К. Быстрицкого понимание - это непременное условие осуществления предметно-направленного действия в мире и вместе с тем сторона познания, направленная на освоение всего богатства чувственно данного существования мира [59, с.25-39, 60, с.221-324]. У А.А. Яковлева понимание выступает как метод [371, с.245-258]. Н.С. Автономова истолковывает понимание как построение целостности посредством метафорических, образных компонентов мышления в структуре понимания [2, с.95-113, 3, с.265-276]. С ней солидаризируются Б.Г. Юдин, рассматривающий понимание как трехмерную структуру, в которой важное значение играет образная составляющая [366, с.145-159, 363, с.297-330, 365, с.132-140] и А.П. Огурцов, полагающий, что понимание есть построение целостности, предполагающей единство трех моментов - когнитивного, эстетического и этического [253, с.129-145].
С точки зрения В.Ф. Беркова понять текст означает в индивидуально-личностной форме выделить существенное в нем и соотнести с ним второстепенное, привнесенное, случайное, увидеть единичное как частный случай чего-то общего. Но поскольку сущность имеет многоуровневую структуру - различают сущность нулевого (явление), первого, второго и прочего, более глубокого порядка, - постольку правомерно говорить об уровнях понимания [39, с.393-397].
В.Ф. Берков выделяет четыре уровня понимания: лингвистический, интерпретацию, постижение смысла и осознание. Лингвистический уровень - это понимание на уровне явления. Здесь выделяются лексические единицы текста, выявляются синтаксические отношения между ними, устанавливаются их семантические характеристики.
Интерпретация как уровень понимания связана с выделением тех характеристик текста, которые соответствуют смысловым структурам читателя, импонируют ему, отвечают его устремлениям и намерениям. Особыми разновидностями интерпретации являются актуализация, конъюнктуризация (крайняя форма актуализации) и модернизация .
Постижение смысла В.Ф. Берков истолковывает в духе герменевтической традиции. «Постигнуть смысл сказанного в тексте, пишет он, - «это значит установить, к чему стремился автор, какими мотивами руководствовался, какие задачи перед собой ставил, создавая текст. Для этого нужно, прежде всего, соотнести текст с вопросами, ответы на которые он сообщает. В итоге текст наполняется тем смыслом, который придавал ему автор, и читатель во многом повторяет его творческий путь» [39, с.396].
Но постижение смысла еще не есть, по Беркову, самый глубокий уровень понимания текста. Таковым является его осознание. Поясняя феномен осознания, он напоминает известный в герменевтической литературе «парадокс Шлейермахера», согласно которому будущие исследователи, как правило, понимают текст лучше, чем его создатели и современники. Это происходит потому, что текст истолковывается исследователем в тесной взаимосвязи с историко-культурным контекстом. Осознание происходит в соответствии с законами диалектической логики [39, с.397].
Позиция В.Ф. Беркова позволяет, на наш взгляд, согласовать различные подходы в истолковании проблемы понимания.
2.2 Концепции понимания А.Л. Никифорова, Н.С. Автономовой и В.У. Бабушкина
В истолковании проблемы понимания мы будем придерживаться точки зрения А.Л. Никифорова - автора семантической концепции понимания. Эта концепция в наибольшей степени согласовывается с задачами нашего исследования, удобна в операционном отношении.
А.Л. Никифоров относится к числу сторонников онтологизации проблемы понимания, которые интерпретируют понимание как фундаментальное свойство разума. А.Л. Никифоров полагает, что понимание является функцией науки в целом и его трактовка должна иметь смысл не только для методологии гуманитарных наук, но и для методологии естествознания. В своей концепции А.Л. Никифоров исходит из идеи нерасторжимого единства двух сторон процесса познания - отражения и понимания [246, с.259].
Познание есть отражение действительности, но отражение особое - связанное с активностью познающего субъекта, преобразующего мир с целью удовлетворения своих потребностей. Активность субъекта проявляется в деятельностном характере самого познавательного процесса, в ходе которого он создает и совершенствует средства отражения действительности - абстракции, идеализации, понятия, теории и т.п. И обращаясь к действительности, мы всегда опираемся на некоторое представление о ней - на ту или иную картину мира.
Выделяя для изучения некоторый аспект реальности, каждая наука, научная теория, по мнению А.Л. Никифорова, формирует особые идеализированные объекты, наделенные небольшим числом свойств и сравнительно простой структурой. Их характерные особенности и взаимоотношения выражаются исходными определениями или законами фундаментальной теории. На базе фундаментальных идеализированных объектов создаются новые идеализированные объекты. Эта совокупность фундаментальных и производных идеализированных объектов и образует упрощенную, абстрактную модель действительности - ее особый срез, аспект, изучаемый конкретной наукой или теорией. Более широкими и сложными являются естественнонаучная картина мира и картина мира здравого смысла.
Все эти разнообразные картины мира представляют собой, по мнению А.Л. Никифорова, смысловые контексты различной сложности. А их идеализированные объекты, являющиеся значениями слов повседневного языка и терминов научных теорий, - теми смыслами, которые мы приписываем объектам и явлениям окружающего нас мира. Наложение картины мира на действительность и ассоциирование смысловых единиц с внешними объектами служит основой описания изучаемой области. Называя те или иные предметы, мы отождествляем реальные объекты с элементами смысловых контекстов и тем самым наделяем их смыслом. «Таким образом, выделение изучаемой области, ее расчленение на объекты, свойства, связи, ее описание в терминах повседневного или научного языка - все это есть определенное истолкование, понимание действительности» [246, с.261-262].
Такое понимание является предварительным условием познания. Но и познание в свою очередь является предварительной предпосылкой понимания, т.к. наши смысловые единицы являются ничем иным, как результатами познания. После того, как знание получено, оно начинает играть роль основы понимания - как смысловой контекст, налагаемый на реальность. Другими словами, отражение невозможно без предварительного понимания; но понимание само есть результат отражения. Познание, таким образом, представляет собой единство понимания и отражения действительности.
Такая интерпретация понимания существенно отличается от традиционной, которая исходит к Ф. Шлейермахеру и В. Дильтею. Их последователи склонны говорить о понимании как о «вчувствовании» в духовный мир другого человека, как об «эмпатическом сопереживании» его мыслей и чувств [75]. Многие современные определения понятия понимания также опираются на традиционную идею: понять некоторый объект - значит усвоить (постигнуть, открыть) смысл этого объекта.
Традиционное истолкование понимания, по мнению Никифорова, означает, что понять можно только то, что уже до процесса понимания обладает смыслом. Если же вещи, объекты, процессы лишены смысла, то их понять в принципе нельзя.
Наделены же смыслом лишь предметы материальной и духовной культуры человечества. Все они воплощают мысли, чувства, цели человека, все они могут быть поняты. Явления же природы не созданы человеком, поэтому их нельзя понять. «Если же кто-то говорит о понимании природы, сохраняя традиционное истолкование понятия понимания, то он должен неявно допускать, что явления природы наделены смыслом, т.е. кем-то созданы» [248, с.76]. Другими словами, говоря о понимании природы в традиционном смысле, невозможно оставаться на материалистических позициях.
Отсюда - традиционная дихотомия общественных и естественных наук: естественные науки изучают объекты, лишенные смысла, а общественные имеют дело с осмысленным материалом; если для естественных наук главным методом изучения является объяснение, то для общественных наук - понимание.
В концепции А.Л. Никифорова эта дихотомия снимается. Он обращает внимание на то, что человеческие творения, как правило, не вполне отражают тот смысл, который хотел бы в них вложить их создатель: язык и другие формы внешнего выражения, как правило, не передают всей глубины мысли и душевных переживаний человека. В процессе же понимания мы имеем дело именно с текстом, а не с его создателем. Уже в силу этого обстоятельства нельзя говорить о возможности достижения полного понимания. Правильнее говорить о том, что в процессе понимания мы даем интерпретацию того, что пытаемся понять.
В логике интерпретацией называют приписывание значение исходным символам формального исчисления, благодаря чему все выражения этого исчисления приобретают смысл. Если речь идет об интерпретации, то, по Никифорову, подразумевается, что мы имеем дело с неинтерпретированным, т.е. лишенным смысла материалом. Если же материал осмыслен, то его не надо интерпретировать. «Поняв, что понимание представляет собой интерпретацию, а интерпретация наделяет смыслом лишенный его материал, мы получим вывод о том, что понимание есть придание, приписывание смысла тому, что мы понимаем» [248, с.81].
Понимание, т.е. придание смысла понимаемому материалу осуществляется, по Никифорову, гипотетико-дедуктивным способом. Он состоит в том, что из множества возможных интерпретаций текста мы выбираем одну, или изобретаем новую, а затем, опираясь на складывающийся смысл текста, уточняем значение отдельных его частей. «Это и есть герменевтический круг: чтобы понять целое, мы должны понять элементы, но понимание отдельных элементов определяется пониманием целого» [248, с.82].
Вполне закономерно встает вопрос: не можем ли мы ошибиться в выборе интерпретации? А.Л. Никифоров полагает, что деление интерпретаций на «правильные» и «неправильные» неприемлемо. Правильных (совпадающих с авторской) интерпретаций не может быть. «Единственно, что мы можем требовать, - это чтобы наша интерпретация согласовывалась со всеми данными, то есть смысл, приписываемый нами отдельным словам, должен согласовываться с содержанием текста в целом, а интерпретация текста должна находиться в соответствии с другими текстами того же автора, с данными его биографии, с событиями общественной и культурной жизни его эпохи» [248, с.83-84]. Если наша интерпретация соответствует этим требованиям, то она, по мнению Никифорова, не менее правомерна, чем интерпретация автора.
Основой понимания, т.е. тем источником, который снабжает нас интерпретациями и смыслами, является мир индивидуального сознания - «индивидуальный смысловой контекст» по терминологии Никифорова, представляющий собой систему взаимосвязанных смысловых единиц - наглядных и абстрактных образов, связей между ними, знаний, верований, морально-этических норм. Индивидуальный контекст формируется в результате усвоения индивидом культуры общества и личного жизненного опыта. Поэтому смысловые единицы складываются из характеристик двух видов: общих и индивидуальных. В процессе понимания языковых выражений, актов поведения, вещей мы ассоциируем с ними некоторую смысловую единицу из индивидуального контекста. Взаимопонимание двух индивидов обеспечивается частичным совпадением их индивидуальных контекстов или характеристик тех смысловых единиц, которые они ассоциируют с объектами» [248, с.93-94].
Определенное таким образом понятие понимания может быть включено, с точки зрения А.Л. Никифорова, в методологию как общественных, так и естественных наук.
Идея А.Л. Никифорова о том, что основой понимания является мир индивидуального сознания интерпретатора, имеет серьезное психологическое обоснование. В частности, она полностью согласуется с психологической теорией крупнейшего отечественного ученого-психолога А.Н. Леонтьева и концепцией динамической смысловой реальности Д.А. Леонтьева.
«Сознание строится, - писал А.Н. Леонтьев, - в результате решения двух задач: 1. Задачи познания реальности (что же есть?); 2. Задачи на смысл, на открытие смысла (что же есть для меня?) [Цит. по: 187, с.258]. Комментируя это высказывание, Д.А. Леонтьев пишет: « В наиболее общем виде задача на смысл есть задача определения места объекта или явления в жизнедеятельности субъекта. Она может ставиться по отношению к собственному действию (ради чего я это сделал или делаю или собираюсь делать: какие мотивы за ним стоят, какие потребности или ценности находят реализацию в этом действии и к каким следствиям это приведет), а также по отношению к объектам, явлениям или событиям действительности (какое место они занимают в моей жизни, в моем жизненном мире, для каких аспектов моей жизни они небезразличны, как могут повлиять на нее, какие иметь последствия)» [187, с. 155-156].
А.Н. Леонтьев показал, что смысл порождается отношением мотива деятельности человека к ее цели как прогнозируемому результату. Определяющее же значение в процессе образования смыслов имеет соотношение внутридеятельностных коллизий с системой ценностей личности [186; 282, с.112, 223, 345-346].
Применительно к процессу исторического познания это означает, что смысл исторического процесса определяется истолкователем в зависимости от двух совокупностей факторов.
К первой из них относятся понятия, в которых фиксируется обобщенное отражение исторической действительности. Ко второй группе относятся субъективные представления, обусловленные индивидуальным опытом истолкователя, мотивами, целями его исследовательской деятельности, особенностями его научного мировоззрения, системой его нравственных и духовных ценностей.
Концепцию понимания А. Л. Никифорова коррелируют концепции Н.С. Автономовой и В.У. Бабушкина. С точки зрения Н.С. Автономовой понимание как разумная деятельность сложилось в человеческой истории не сразу. На самой ранней стадии развития сознания, предшествовавшей мифу, человек строит образ мира путем переноса своих первоначальных впечатлений и ощущений на неизвестные предметы. Понимание осуществляется здесь как перенос известного на неизвестное, т.е. как метафора. Стадия мифологического мышления предполагает уже более развитые формы такого метафорического переноса и схватывания целостностей; для нее характерны попытки системного, определенным образом упорядоченного и организованного понимания окружающего мира путем антропологического переноса собственных свойств человека на окружающий мир. «Когда же человеческая мысль сталкивается с препятствиями, постигая отличия собственных построений от того, что находится вне ее, т.е. от «действительности», начинается этап преодоления антропоморфизма, который не закончился и поныне» [2, с.109].
Метафорический перенос как чувственная ипостась аналогии, подчеркивает Н.С. Автономова, выступает в качестве главного механизма понимания на всех его уровнях. «Восходящая», словообразовательная, метафора заключается в переносе с конкретного на абстрактное, с чувственного на духовное; «нисходящая», словоистолковательная, метафора - в переносе с духовного на чувственное, с нематериального на материальное. Будучи чувственной проекцией аналогии, метафора фиксирует границы дискурсивности и места «отрыва» от рассудочной рациональности, свидетельствует о необходимости воображения, фантазии и интуиции для любого понимания. Т.о. понимание как идеепорождающая и системопорождающая функция сознания, по мнению Автономовой, всегда осуществлялась и осуществляется лишь в образной форме [2, с. 111].
Концепция Н.С. Автономовой коррелирует с концепцией А.Л. Никифорова в том смысле, что она уточняет механизм понимания: оно осуществляется как интерпретация в образной форме, как метафорический перенос.
Такая концепция жизнедеятельности человека, по мнению В.У. Бабушкина, не только хорошо согласуется с данными социальной психологии, истории, искусства, но и позволяет выявить и достаточно четко дифференцировать те слои психической деятельности, которые реально задействованы в акте понимания.
Так, периферийные слои психики, к которым можно отнести работу органов чувств, мышления и эмоций, открыты реальному миру, их задача - сбор, переработка и предварительная оценка информации. Однако программа их деятельности в значительной мере формируется не окружающим миром, а более глубокими слоями психики, функционирующими на основе своих собственных принципов и преследующими свои собственные цели. К глубинным слоям В.У. Бабушкин относит волевые акты сознания и сферу жизненно важных переживаний. Именно благодаря волевым актам и переживаниям появляется сама возможность активного творческого воздействия человека на окружающий мир.
Стабилизирующим же фактором для самих волевых актов сознания являются, по мнению В.У. Бабушкина, общечеловеческие ценности. В сущности, в общечеловеческих ценностях фиксируются те оптимальные параметры, соблюдение которых благотворно сказывается на жизнедеятельности человека. Поэтому одновременно это и ценности человеческого бытия. Ценности человеческого бытия для конституирования личности человека и мира его культуры, подчеркивает В.У. Бабушкин, играют такую же роль, что и физические константы для реализации природных процессов [26, с.313-316]. Это положение концепции В.У. Бабушкина имеет под собой глубокую психологическую подоснову. В частности, оно перекликается с теоретическими воззрениями В. Франкла - автора экзистенциальной психологической теории. Одним из ключевых положений теории В. Франкла является представление о ценностях -смысловых универсалиях, кристаллизовавшихся в результате обобщения типичных ситуаций, с которыми с которыми обществу или человечеству пришлось сталкиваться в истории. Это позволяет обобщить возможные пути, посредством которых человек может сделать свою жизнь осмысленной: во-первых, с помощью того, что мы даем жизни (в смысле нашей творческой работы); во-вторых, с помощью того, что мы берем от мира (в смысле переживания ценностей), и, в-третьих, посредством позиции, которую мы занимаем по отношению к судьбе, которую мы не в состоянии изменить. Соответственно этому членению, выделяются три группы ценностей: ценности творчества, ценности переживания и ценности отношения. Причем, наиболее естественными и важными из них являются ценности творчества [342, с.174, 301-302].
Концепция В.У. Бабушкина коррелирует с концепцией понимания А.Л. Никифорова в том смысле, что уточняет структуру индивидуального мира сознания, системообразующим компонентом которого являются личностные ценности бытия. Следовательно, понимание осуществляется как интерпретация в образной форме через призму личностных ценностей бытия интерпретатора.
Выводы
1)язык герменевтики как метаязык адекватен задачам второй стадии нашего исследования. С его позиций продуктивно анализируются не только семиотические составляющие теорий и концепций исторического процесса, но и сам процесс исторического познания как процесс понимания, интерпретации истории.
2)Непосредственно в настоящем исследовании мы использовали:
-истолкование А.Л. Никифоровым процесса познания как процесса, в котором в нерасторжимом единстве две его стороны - отражение и понимание;
-истолкование B.C. Швыревым понимания как универсальной методологической категории, характеризующей деятельность с любыми семиотическими системами, связанными с осуществлением когнитивных функций в культуре;
- истолкование А.Л. Никифоровым процедуры понимания как придания, приписывания смысла тому, что мы интерпретируем;
- идею Н.С. Автономовой о решающей роли в процедуре понимания метафорических, образных компонентов мышления;
- идею А.Л. Никифорова о том, что основой понимания является мир индивидуального сознания интерпретатора;
- идею В.У. Бабушкина о том, что понимание осуществляется через призму личностных ценностей бытия интерпретатора;
- идею А.Л. Никифорова о эпистемологической равнозначности всех (в том числе и авторской) интерпретаций.
3. Вероятностно упорядоченный характер исторического знания. Методы познания исторических явлений и процессов, имеющих вероятностную природу
3.1 Вероятностно упорядоченный характер исторического знания
Анализ смыслового содержания теорий и концепций исторического процесса показал, что оно носит вероятностно упорядоченный характер .
Во-первых, это связано с тем, что объекты исторической реальности порождаются сознанием не бинарно (причина - следствие), а тернарно - при наличии определенных условий. В одном случае может иметь место социальный заказ, в другом случае - объективная научно-познавательная ситуация (своего рода заказ научного сообщества), в третьем - личный познавательный интерес исследователя, его свободный выбор... Соотношение этих условий в каждом конкретном случае - разное. Поэтому один и тот же объект исторической реальности выступает в форме «-го количества образов, интерпретаций, между которыми в общем случае может и не быть непосредственных, прямых зависимостей.
Во-вторых, объекты исторической действительности изучаются в ответ на запросы современности (в смысле постановки целей, задач исследования, определения его методологического инструментария). Можно сказать, что они порождаются современностью. Но будучи порождением современности, в процессе исследования объекты исторической реальности выступают как явления, порождающие современность. Причина и следствие, меняясь местами, порождает гносеологическую ситуацию, названную Д.В. Пивоваровым «зеленым эффектом» [267, с.17]. «Зеленый эффект» является одной из причин модернизации прошлого исследователем и шире - появления антиномии объективного и субъективного в историческом познании. В свете этой проблемы создаваемые историками картины исторического прошлого носят в различной степени правдоподобный, т.е. вероятностный характер.
В-третьих, вероятностный характер исторических знаний связан с тем, что у нас не полное, а только некоторое основание считать их истинными, т.к. они нуждаются в дальнейшем обосновании.
В-четвертых, вероятностный характер исторических знаний во многом обусловлен эвристическим характером исторической аргументации. Ее суть - в органическом соединении отдельных элементов рассуждения в единое целое, когда содержательная нагрузка каждого аргумента-суждения как компонента общей системы, отличается от той, которую это же суждение имеет вне данной системы аргументации, т.е. аргументация несводима к сумме значений отдельных аргументов и функционирует только в конкретной исследовательской ситуации. Иными словами, степень доказательности, правдоподобия каждой конкретной системы аргументов может быть определена только средствами ситуационной логики13 [347, с.16-17].
В-пятых, вероятностная природа исторических знаний проявляется и в том, что их изучение предполагает неоднозначный или множественный характер их интерпретаций, что связано с различиями действующих в разных социальных средах, в разные эпохи систем ценностей и оценок. Отсюда - неопределенный (размытый) характер большей части понятий и категорий, отражающих историческую действительность.
К.В. Хвостова и В.К. Финн, отмечая полисемантичность исторических понятий, отмечают, что, несмотря на слабый консенсус в определении содержания используемых понятий, существующий среди историков-профессионалов (даже придерживающихся одинаковых или близких взглядов на историю и работающих в одно и то же время) в каждом конкретном исследовании отсутствует определение того содержания, которое придается понятиям. Понятие функционирует, т.о., как некоторая целостность, а вкладываемый в него смысл существует неявно. Всевозможные поправки и уточнения, к которым прибегает тот или иной историк-практик в своем исследовании, не становятся обязательными для сообщества ученых, занимающихся той же тематикой [347, с.25, 26]. Другими словами, в структуре понятия выделяется ядро, по которому оно узнается профессионалами и периферия, более или менее существенно изменяемая.
Историческое понятие с точки зрения логики, отмечают К.В. Хвостова и В.К. Финн, не столько совокупность суждений, характеризующих отличительные признаки объекта, как в других науках, сколько суждения, в которых содержится идея, т.е. направленность мысли, способствующая расставлению акцентов в изучаемом материале и имеющая контекстную природу. Эта особенность исторических понятий объясняется ими субъект-объектной корреляцией на уровне источника [347, с.28].
Размытый характер многих исторических понятий обусловлен также стихийным характером их номинации, когда то или иное понятие начинает функционировать в научной среде без жесткого соотношения с набором признаков, его образующих, а, следовательно, и с тем явлением, которое оно обозначает.
Неопределенность же большинства исторических понятий влечет за собой и неопределенность отношений между ними - как на уровне ядер, так и на уровне оболочек. Отсюда - вполне закономерный вывод о том, что теории и концепции исторического процесса можно рассматривать как семиотические системы с вероятностным планом значения. Вероятностное же семантическое содержание целесообразно анализировать с использованием приемов и методов многозначных, вероятностных логик.
3.2 Вероятностные логики в гуманитарном знании. Логика В.В.Налимова
Многозначные логики - это системы правил и методов исследования логических выражений, которые содержат переменные, принимающие более двух (истина и ложь) значений. Различают логики конечнозначные и бесконечнозначную. К числу первых относятся трехзначная и четырехзначная логики. Бесконечнозначная логика - это логика, в которой для интерпретации высказываний используется бесконечное множество истинностных значений.
Так, трехзначная логика Я. Лукасевича основана на предположении, что высказывания бывают истинными, ложными и возможными или неопределенными. Американский логик Э. Пост подходил к созданию многозначных логик чисто формально. "Пусть 1 означает истину, 0 - ложь. Естественно допустить, что числа между единицей и нулем обозначают какие-то уменьшающиеся к нулю степени истины" [135, с.193].
Такой подход вполне правомерен на первом этапе. Но для практического использования логики необходимо придать ее символам определенный логический смысл, содержательно ясную интерпретацию. Самая сложная проблема при использовании многозначных логик - интерпретация промежуточных степеней истины. Кроме того. С введением последних возникает необходимость в переистолковании самих понятий истины и лжи [135, с.193].
Один из способов решения этой проблемы - представить истинностное значение вероятностями. Так появились вероятностные логики, оперирующие высказываниями, которые принимают помимо значений истины и лжи промежуточные значения, представляющие собой вероятности истинности высказываний, степени их правдоподобия, степень подтверждения. Они применяются тогда, когда нужно принимать решения при неполной информации или информации, достоверность которой не является стопроцентной. Строящийся при этом логический аппарат используется для выработки приближенных оценок вероятности (правдоподобия, степени подтверждения) гипотез. Вероятностные логики являются одновременно и логиками принятия наиболее подтвержденных гипотез, обоснования статистики [160, с.22]. Одной из таких логик является вероятностная логика В.В. Налимова. Она привлекла наше внимание тем, что была разработана для анализа смысловых структур.
Ее теоретической основой является вероятностно ориентированная теория сознания В.В. Налимова - своеобразная, вероятностная интерпретация герменевтических идей [230, 231-234].
Излагая основные положения своей теории аксиоматическим образом, В.В. Налимов пишет: «1) Будем считать, что весь воспринимаемый нами эволюционирующий мир можно рассматривать как множество текстов...; 2) Тексты характеризуются дискретной (семиотической) и континуальной (семантической) составляющими; 3) Семантика определяется вероятностно задаваемой структурой смыслов. Смыслы - это есть то, что делает знаковую систему текстом; 4) Изначально все возможные смыслы мира как-то соотнесены с линейным континуумом Кантора - числовой осью jli, на которой в порядке возрастания их величин расположены все вещественные числа. Иными словами, смыслы Мира спрессованы так, как спрессованы числа на действительной оси; 5) Спрессованность смыслов - это нераспакованный (непроявленный) Мир: «семантический вакуум»; 6) Распаковывание (появление текстов) осуществляется не механическим считыванием, а творчески, обращаясь к неформальной, вероятностной логике - «вероятностным взвешиванием оси jli: разным ее участкам приписывается разная мера. Метрика шкалы jli предполагается изначально заданной и остающейся неизменной; 7) Соответственно, семантика каждого конкретного текста задается своей функцией распределения (плотностью вероятности) - p(jLi). Будем полагать, что функция распределения достаточно гладкая и асимптотически приближается (если иное специально не оговорено) к оси абсцисс. В общем случае можно говорить о текстах, определяемых функцией распределения вероятности, задаваемой на многомерном пространстве. В тексте смыслы всегда оказываются заданными избирательно. Функция р(д) оказывается тем окном, через которое нам дана возможность всматриваться в семантический мир. Изменение текста - его эволюция - связано со спонтанным появлением в некой ситуации у фильтра-р(у/\\), мультипликативно взаимодействующего с исходной функцией р(д). Взаимодействие задается известной формулой Бейеса:
p(ju/y) = Kp(ju)p(y/ju),
где: p(|Li/y) - условная функция распределения, определяющая семантику нового текста, возникающего после эволюционного толчка у; к - константа нормировки. Формула Бейеса в нашем случае выступает как силлогизм: из двух посылок р(\\) и р(у/\\) с необходимостью следует текст с новой семантикой р(|ы /у). В силлогизме Бейеса, в отличие от категорического силлогизма Аристотеля, как обе посылки, так и возникшее из них следствие носят не атомарный, а вероятностно размытый характер. Формула (теорема) Бейеса традиционно используется для вычисления апостериорных событий через априорные вероятности. В.В. Налимов сделал обобщение, придав статистической формуле новое - логическое значение [232, с. 124].
Основные положения вероятностной логики В.В. Налимова сводятся к следующему: 1) признается открытость семантической системы - она открыта спонтанному появлению фильтров; 2) признается трансперсональность сознания: спонтанность появления фильтров связывается с существованием трансличностного космического сознания; 3) бейесовский силлогизм применяется к смыслам, размытым на континууме - возможность появления атомарных (точечных) смыслов исключена; 4) логические операции носят числовой характер - в правой части формулы Бейеса стоит знак умножения, имеющий числовое раскрытие; 5) исключена возможность сильной дизъюнкции; язык оказывается свободным от закона исключения третьего, соответственно он свободен от разграничения истинности и ложности. Отсюда следует вывод В.В. Налимова о том, что творческое (дологическое) мышление по своей природе оказывается мифологичным [233, с.61].
Объясняющая сила модели сознания В.В. Налимова состоит в том, что она позволяет понять, как рождаются новые смыслы. Так, в книге «Вероятностная модель языка» [231] им было показано, что понимание осуществляется через возникновение фильтра р(у/ц), сужающего словарный смысл слова в ситуации, задаваемой некоторым окружающим его контекстом у. «Отсюда, - пишет он, - наша способность понимать строго говоря, бессмысленные фразы» [233,с.62].
Предложенная модель позволяет, по мнению В.В. Налимова, объяснить: 1) понимание текстов, постоянно содержащих слова с размытыми смыслами; 2) процесс творчества - создание новых текстов; 3) поведение человека - изменение его ценностных представлений в новой ситуации; 4) семантическую многомерность личности; 5) смысл таких трудных представлений, как «нирвана», «свобода», «троичная модусность времени» (по Хайдеггеру); и пр.; 6) утверждение о вездесущности слабых форм сознания во всей Вселенной; 7) представление о самоорганизации как творческом процессе, проходящем некоторым единым образом во всем Мироздании - в космическом масштабе (отбор фундаментальных констант) в биологическом эволюционизме, в творчестве человека [234,с.93].
Понимание текстов, по Налимову, - это всегда творческий процесс. Любой текст, считает он, должен быть приближен к человеку, иначе он будет отторгнут. Приближение же текста к себе всегда достигается порождением соответствующих фильтров.
Понимание -это всегда пере-понимание того, что уже ранее как-то было понято - распаковано на семантическом континууме. Творчество - это распаковывание того, что оставалось скрытым на семантическом континууме малым вероятностным весом. Новые смыслы обретают большую вероятностную меру, прежние меркнут. «Это всегда спонтанное озарение, и поэтому здесь все непонятно для постороннего наблюдателя» [233, с.63].
Большая разъясняющая сила теории сознания В.В. Налимова обусловили наше стремление найти объяснение этому факту, а также получить научное обоснование ее положений в трудах ученых-психологов, изучающих познавательную деятельность.
Так, В.В. Налимов подчеркивает, что интерпретация текстов носит творческий, спонтанный, ситуационный, вероятностный характер истолкования текстов. Это вполне согласуется с данными психологии, а также с практикой исторического познания.
Многочисленные исследования специалистов научного творчества [58, 137, 224, 237, 272 и др.] показывают, что процесс генерирования гипотез начинается интуитивно . Интуиция - это способность постижения истины путем прямого ее усмотрения без основания с помощью доказательства [337, с.221]. Интуитивной способности человека свойственны 1) неожиданность решения задачи, 2) неосознанность путей и средств ее решения и 3) непосредственность постижения истины на сущностном уровне объектов [237, с. 149].
Исследователи отмечают, что интуитивная способность образовалась, по-видимому, в результате длительного развития живых организмов вследствие необходимости принимать решения при неполной информации о событиях. Т.е. способность интуитивно познавать можно расценивать как вероятностный ответ на вероятностные условия среды [10, с.246-247]. С этой точки зрения, поскольку ученому для совершения открытия даны не все посылки и средства, постольку он осуществляет именно вероятностный выбор.
К общим условиям формирования и проявления интуиции относятся следующие: 1) основательная профессиональная подготовка человека, глубокое знание проблемы; 2) активность в проблемной ситуации, действие у субъекта поисковой доминанты на основе непрерывных попыток решить проблему, напряженные усилия по решению проблемы или задачи; 3) наличие «подсказки».
Творческая интуиция определяется как специфический познавательный процесс, заключающийся во взаимодействии чувственных образов и абстрактных понятий и ведущий к созданию принципиально новых образов и понятий, содержание которых не выводится путем простого синтеза предшествующих восприятий или путем только логического оперирования имеющимися понятиями [10, с.237,242].
Так, один из крупнейших отечественных нейрофизиологов П.В. Симонов подчеркивает, что творчество имеет интуитивную, не контролируемую сознанием и волей подсознательную природу. В неосознаваемой деятельности мозга он выделяет три группы принципиально отличных друг от друга явлений. Это: 1) бессознательное (досознательное) - витальные (биологические) потребности; 2) подсознание - все то, что было осознаваемым или может стать осознаваемым в определенных условиях и 3) сверхсознание, механизмами которого представлено творческое начало в деятельности человека, - неосознаваемое рекомбинирование ранее накопленного опыта, которое пробуждается и направляется доминирующей потребностью в поиске средств ее удовлетворения.
Неосознаваемость этих первоначальных этапов всякого творчества представляет, по мнению П.В. Симонова, защиту рождающихся гипотез и замыслов от чрезмерного давления очевидности непосредственных наблюдений, от догматизма прочно усвоенных норм. «За сознанием остаются функции формулировки проблемы, ее постановки перед познающим умом, а также вторичный отбор порождаемых сверхсознанием гипотез, сперва путем их логической оценки, а затем в горниле экспериментальной, производственной и общественной практики» [316, с.7].
Подчеркивая в ер оятно стную природу сверхсознания, П.В. Симонов полагает, что оно не сводится к чисто случайному комбинированию хранящихся в памяти следов. Его деятельность трижды канализирована: 1) ранее накопленным опытом, включая присвоенный опыт предшествующих поколений; 2) задачей, которую перед сверхсознанием ставит сознание, натолкнувшееся на проблемную ситуацию; 3) доминирующей потребностью. Язык сверхсознания, как и всего неосознаваемого психического -переживание чувств, т.е. эмоции.
Основными этапами творческого акта, по Симонову, являются:
- Постановка проблемы, задачи, подлежащей решению. Логика возникновения задачи, требующей творческого решения, может быть вполне осознаваемой, но иногда само обнаружение проблемы является подлинным открытием. Но и здесь усматривается определенная закономерность: не может быть гипотезы, свободной от опыта, накопленного сознанием.
- Мотивация творчества. П.В. Симонов подчеркивает, что в иерархии мотивов творца решающую роль играет бескорыстная потребность познания истины, стремление к правде и красоте.
- Подсказка, аналогия, служащая толчком для мгновенного озарения. Она непосредственно зависит от вышеназванной мотивационной доминанты.
- Отбор генерированных сверхсознанием гипотез. Сначала он идет в сверхсознании, где отметаются самые нелепые и нежизнеспособные новации, а затем на уровне сознания правдоподобный вариант отбирается логикой с учетом информации, хранящейся в памяти. Потом этот вариант вносится на суд других людей и проверяется практикой [316, с.15-16].
Идея Налимова о том, что процедура интерпретации есть по существу вероятностное взвешивание смыслов на континууме посредством фильтров предпочтения перекликается с положениями теории немецкого социолога Г. Зиммеля. Зиммель показал, что прошлое - это тотальность, состоящая из бесконечного числа элементов и связей между ними. Непосредственно освоить эту бесконечность человеческое познание не может. Поэтому историк должен активно формировать объект познания в соответствии со своими познавательными установками, рассматривая историю в определенной, свойственной только ему перспективе. Эта перспектива определяет "световой конус", в который попадают факты прошлого, их анализируемые срезы и проекции, и, в конечном счете, формирует образ истории, обладающий лишь относительной истинностью и лишь частично верифицируемый [140, с.110].
Выводы
Следует отметить, что язык вероятностных теорий и логики В.В. Налимова, как и язык герменевтики, адекватен как метаязык задачам второй стадии нашего диссертационного исследования. С его позиций продуктивно анализируются не только семиотические составляющие теорий и концепций исторического процесса, но и сам процесс исторического познания как процесс переосмысления (ре-интерпретации) истории.
Теория Налимова математизирована. Основные ее термины -мера вероятности, плотность вероятности, числовой континуум, функция распределения и др. - термины теории математической статистики. История же по своей сущности антиформалистична. Следовательно, ее формальное, непосредственное использование в нашем исследовании затруднительно. По этому поводу можно привести слова Л.Н. Гумилева: «... Язык науки двойственен, он лишь наполовину является языком теоретических понятий, а на другую - языком наблюдений, который с трудом переводим на первый для физики, и почти не переводим для наук о мезомире... А Альберт
Эйнштейн сказал еще более категорично: «Если теоремы математики прилагаются к отражению реального мира, то они не точны: они точны, пока не ссылаются на действительность» [104, с.110].
Кроме того, с рядом положений теории Налимова мы не согласны. Так, мы не разделяем его утверждения в духе платонизма о том, что смыслы изначально заданы в своей потенциальной, непроявленной форме. Их изначальная заданность связывается Налимовым с признанием существования трансличностного космического сознания. С существованием этого сознания, по мнению Налимова, связана и спонтанность появления фильтров предпочтения. С нашей точки зрения, представление о изначальной заданности смыслов иллюзорно, а спонтанность появления фильтров предпочтения объясняется логикой саморазвития процесса познания, носящего вероятностно детерминированный характер.
Но общий, методологический смысл основных положений теории Налимова лег в основу ряда положений разработанного нами вероятностно-смыслового подхода. Имеется в виду:
- интерпретация исторической реальности как семантического пространства, заполненного спрессованными и распакованными смыслами;
- интерпретация научных понятий как смысловых дискретов, за которыми стоит множество смыслов, размытых по семантическому континууму;
- положение о дологической, образной, интуитивной природе творческого мышления;
- положение о процессе исторического познания как процессе не столько понимания (интерпретации), сколько пере-понимания (ре-интерпретации) истории;
5)идея спонтанно появляющихся в определенных познавательных
ситуациях фильтров предпочтения, обусловливающих переход к новым интерпретациям;
- положение о личностном, творческом, ситуационном характере интерпретации;
- интерпретация механизма нового смыслообразования как процедуры априорного вероятностного упорядочения (взвешивания) смыслов, приписываемых понятию, на семантическом континууме в порядке убывания меры вероятности.
Список использованной литературы
1.Гулыга А.В. Искусство истории. - М.: Современник. 1980. - 288 с.
2.Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. - М.: Мысль. 1989.-765 с.
3.Гумилев Л.Н. Ритмы Евразии. - М.: Прогресс. 1993. - 79 с.
4.Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало. - М.: Танаис ДИ-ДИК. 1994.-542 с.
5.Гумилев Л.Н. Тысячелетие вокруг Каспия. - М.,1993, - 588 с.
6.Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли/ Свод № 3. Международный альманах/. - М.: Танаис ДИ-ДИК. 1994. - 544 с.
- Гумилев Л.Н. Этносфера: История людей и история природы. -
М.:Экопрос. 1993.-536 с.
7.Гуревич А.Я. Двоякая ответственность историка // Новая и новейшая история. - 1997. - № 5.
8.Гуревич А.Я. Историческая наука и историческая антропология // Вопросы философии. - 1988. - № 1. - С.55-71.
9.Гуревич А.Я., Харитонович Д.Э. «Школа «Анналов» //Культурология. XX век. Энциклопедия. - Спб.: Университетская книга, ООО "Алетейя". 1998. - Т.1. - С.357-360.
10.Гуссерль Э. Феноменология внутреннего сознания времени:
11.Пер. с нем. / Составл., вступит статья, перевод В.И. Молчанова. -М.: Изд.-во «Гнозис». 1994. - 192 с.
12.Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому: 6-е изд. - Спб. Глаголъ.1995. - 513 с.
13.Дмитриевская И.В. Текст как система: понимание, сложность, информативность: Учебное пособие. - Иваново: Изд.-во Ив.ГУ. 1985.-87 с.
14.Дорошенко Н.М. Методология истории в системе исторического и философского знания: Дис. ... д-ра ист. наук. Л., 1987. - 512 с.
15.Добров Г.М. Наука о науке. Начала науковедения. 3-е изд., доп. и перераб. - Киев: Наукова думка. 1989. - 198 с.
17.Дьяков В.А. Методология истории в прошлом и настоящем. -М: Мысль, 1974. - 190 с.
18.Дьяконов М.М. Пути истории. - М.: Мысль. 1994. - 437 с.
19.Ерасов Б.С. Одномерная логика российских модернизаторов // Общественные науки и современность. - 1995. - № 2.
20.Еременко В.П. Православная концепция исторического процесса в свете современности. - Киев. Выща школа. 1991. - 208 с.
21.Ерофеев Н.А. Что такое история. - М.: Наука. 1976. - 136 с.
22.Ершов Е.Г. Теория общественно-экономических формаций: методологические проблемы исследования советского общества: Автореф. дис. ... канд. философ, наук. - Свердловск, 1990. - 38 с.
23.Жуков Е.М. Очерки методологии истории. - М.: Наука. 1987. -254 с.
24.Журавлев В.В. Методология исторической науки. // Вчера.
25.Сегодня. Завтра? // Кентавр. - 1995. - № 6. - С. 140-146.
26.Завьялова М.П. Проблема преемственности в социально-историческом познании: методологические и гносеологические аспекты: Автореф. дис. ... д-ра философ, наук. - Новосибирск. 1990.-36 с.
27.Загороднюк В.П. Целеполагание в практике, культуре, познании. -Киев: Наукова думка. 1991- 170 с.
28.Зильберглейт Л.Е., Чернявский Е.Б. Термодинамика истории и феномен России (опыт естественной периодизации) // Человек. -1996.-№3.-С. 47-48.
29.Зиммель Г. Проблема исторического времени [1917]. В: Зиммель Г. Избранное: В 2 т. Пер. с нем. - М.: Юрист. 1996. - Т.1. -С.517-529.
30.Зиммель Г. Проблемы истории философии // Философия и общество.-1997.-№ 1.-С. 146- 156.
31.Зубков К.И. Петровская модернизация как рецепция рационализма (методологический анализ) // Модернизация в социокультурном контексте: традиции и трансформации. -Екатеринбург. УрО РАН. 1998. - С.64-78.
32.Зуев К. Существует ли смысл истории? (О философии истории К. Поппера) // Общественные науки и современность. - 1994. - № 5.-С.35-42.
33.Иванов В.В. Соотношение истории и современности как методологическая проблема: (Очерки по марксистско-ленинской методологии исторического исследования). - М.: Наука. 1973. -288 с.
34.Иванов В.В. Очерки по истории семиотики в СССР. М.: Наука. 1976.-301с.
35.Иванов Г.М., Коршунов A.M. , Петров Ю.В. Методологические
36.проблемы исторического познания. - М.: Высшая школа. 1981. -296 с.
37.Иванова Н.Н. Бытие как история: онтологическое открытие // Метафизические исследования. Вып. 2: История (Альманах Лаборатории Метафизических исследований при философском факультетеСанкт-Петербургскогогосударственного университета). - Спб, 1997.
38.Ивин А.А. Логика: Учебник. - М.: Гардарики. 1999. - 352 с.
- Ильенков Э.В. Диалектическая логика. Очерк истории и теории. -М.: Политиздат. 1984. - 320 с.
39.Интуиция и научное творчество» Аналитический сборник ИНИОН. -М.: ИНИОН. 1981.-263 с.
40.Информатика: Учеб. Пособие. Под. Ред. Н.В. Макаровой. - М., Просвещение. 1997. - 346 с.
41.Информатика. Энциклопедический словарь для начинающих /Сост. Д.А. Поспелов. -М.: Педагогика-Пресс. 1994. - 352 с: ил.
42.Ионов И.Н. Историческая наука: от "истинностного" к полезному знанию // Общественные науки и современность. -1995.- №4.-С. 109-112.
43.Ионов И.Н. Российская цивилизация и истоки ее кризиса XIX-начала XX в. М., 1994. - 340 с.
44.Историческая наука. Вопросы методологии /Бромлей Ю.В., Ким М.П., Минц И.И. и др./ - М.: Мысль. 1986. - 261 с.
45.Историческая наука в ситуации «постмодерна». По материалам работы Ф.Р. Анкерсмита "Эффект реальности в трудах историков"// Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Реферативный журнал. Серия 5: История. -М.: ИНИОН. 1997. - № 2. - С.49-70.
46.Историческая наука на пороге третьего тысячелетия. Тезисы
47.докладов Всероссийской научной конференции - Тюмень, 2000. -196 с.
48.История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. - М.: [Рос.Гум.Ун.-т]. 1996. - 255 с.
49.Кайберг Г. Вероятность и индуктивная логика: Пер. с англ. - М.: Прогресс. 1978.-374 с.
50.Кандыба В.М. История Русской империи. - СПб: Эфко. 1997. -508 с.