Структуралистские идеи в психотерапии
Структуралистские идеи в психотерапии
В гуманитарном знании XX столетия трудно найти проблему, в решение которой
структурализм не внес бы своего вклада. Не будет, наверное, преувеличением
сказать, что структуралистская трактовка человека и мира как текста, точнее,
суммы текстов отражает новый принцип понимания его природы. Из существа, преобразовавшего
мир природных объектов в сферу вещей культуры, Homo faber - человека работающего, он
превратился в Homo signum symboiicurn
- человека, создающего и использующего символы, живущего в мире знаков,
значений и смыслов. Панъязыковая природа сознания сводит весь универсум
культуры к набору дискурсивных практик, а порождаемые при этом тексты суть
коренные феномены человеческого существования.
Как и любые другие явления
человеческой жизни, тексты существуют не изолированно, они непрерывно пересекаются,
усиливают или компенсируют друг друга, а процесс их создания и функционирования
в любом обществе подчинен правилам и установлениям. Хорошо известно, что
говорить или писать можно не обо всем, не при любых обстоятельствах, наконец,
не всякому можно говорить о чем угодно. Иллюзию о том, что в определенных
ситуациях люди говорят "как попало", не сообразуясь с принятыми
нормами и не регулируя свой дискурс, начал рассеивать еще З. Фрейд. Окончательно
развеяли ее структуралисты, в особенности Ж. Лакан и М. Фуко, показав,
насколько сильно общество управляет речевыми практиками своих членов, а
отдельные личности при этом все равно пытаются сделать текст формой проявления
собственной индивидуальности.
Исторический анализ текстов и
дискурсивных практик был назван Фуко "археологией гуманитарных наук",
В работе "Конструкции в анализе" Фрейд проводит параллель между
работой психолога и археолога, указывая, что оба они пытаются реконструировать
прошлые события по чудом уцелевшим остаткам, причем психоаналитику гораздо
труднее, ибо в его распоряжении находится материал, не просто утраченный (забывание),
но специально разрушенный и деформированный (вытеснение). Лакан прямо говорит о
том, что бессознательное - это часть индивидуального дискурса, дополняющая Я до
полноты и целостности. Но, помимо структурного психоанализа, возможны и другие
подходы к исследованию и разрешению проблем личности на основе текстов,
составляющих порядок дискурса ее жизненного пути.
Между множеством текстов,
составляющих переплетение человеческой жизни, существуют определенные
отношения, природу которых удобно объяснить в рамках предложенной Ю. Кристевой
концепции гено- и фено-текста. Гено-текстом она называет исходную систему
смыслов и значений, усвоенную индивидом на ранних стадиях развития. Способность
к различению Я и не-Я, субъекта и объекта, позитивных и негативных сторон
существования, лежащая в основе деятельности сознания система бинарных
оппозиций, структурно соответствующая билатеральной симметрии мозговых функций,
формирует гено-текст, находящуюся на предъязыковом уровне основу семиотической
деятельности:
То, что мы смогли назвать
гено-текстом, охватывает все семиотические процессы (импульсы, их рас - и
сосредоточенность), те разрывы, которые они образуют в теле и в экологической и
социальной системе, окружающей организм (предметную среду, доэдиповские
отношения с родителями), но также и возникновение символического, становление
объекта и субъекта, образование ядер смысла, относящееся уже к проблеме
категориальности: семантическим и категориальным полям.
Этот гено-текст (примерно
соответствующий символическому у Лакана) лежит в основе всех создаваемых
личностью фено-текстов - устойчивых, подчиняющихся правилам языка, иерархически
организованных семиотических продуктов, участвующих в процессе межличностного
взаимодействия и общения. Фено-тексты - это реальные тексты, отдельные фразы и
высказывания, различные типы дискурса, воплощающие определенные намерения
субъекта, тогда как гено-текст есть абстрактный уровень доязыкового,
довербального функционирования личности.
Беседа клиента с психотерапевтом
- один из таких фено-текстов, и его характерной особенностью является более
тесная, по сравнению с другими текстами, связь с гено-текстом, ибо "вписанные"
в последний невротические проблемы являются основной интенцией говорящих
субъектов. При этом фено-текст психотерапевтической беседы отнюдь не является
просто рассказом о жизненных трудностях и личностных проблемах. Здесь на первом
месте саморепрезентация - самораскрытие и самопредъявление, декларирование и
утверждение индивидуальной системы ценностей и личностных смыслов, пестрая
смесь искренних признаний и психологических защит. Как пишет в "Заметках о
роли языка в учении Фрейда" Э. Бенвенист, субъект пользуется речью и
рассказом, чтобы "представить" себя себе самому таким, каким он хочет
видеть себя сам и побуждает "другого". Его речь - это зов и мольба,
призыв, порой неистовый, обращенный к другому через речь, в форме которой он
отчаянно стремится к самоутверждению, призыв часто неискренний, с целью придать
себе индивидуальность в собственных глазах. Самим фактом речи к кому-то
говорящий о себе вводит другого в себя и благодаря этому постигает себя,
сравнивает себя, утверждает себя таким, каким он стремится быть, и в конце
концов создает себе прошлое ("историзирует себя") посредством
рассказанной истории, неполной или фальсифицированной. Язык здесь, таким
образом, используется как речь, становясь выражением сиюминутной и
трудноуловимой субъективности, которая неотъемлема от диалога (4, с.117).
Отмеченное многими
психотерапевтами единство автора и текста (клиента и его рассказа о себе и
своих проблемах) позволяет строить умозаключения о первом на основе анализа
второго. Однако в психотерапии процедура такого анализа определяется
преимущественно психологическими теориями (строения личности, детерминации
поведения, этиологии невроза и т.п.) и почти никогда не зависит от самого
текста, его лингвистических особенностей, структуры или функций. Между тем
структуралистская парадигма текстового анализа, сформулированная в работах Ж. Деле-за,
Ж. Дерриды, М. Фуко и особенно Р. Барта, открывает широкие возможности в этом
направлении.
Рассказывающий о себе клиент
выступает в роли автора. Согласно М. Фуко, понятие "автор" может
соотноситься с четырьмя основными функциями. Первая - это присвоение дискурса,
который, прежде чем стать "имуществом, вовлеченным в кругооборот
собственности, был жестом, сопряженным с риском" (9, с.23). Продукт
дискурсивной практики был собственностью, равно как и продукты телесных усилий
или социального статуса. Вторая функция - это отчуждение: в создаваемых
человеком текстах отчуждались его характеристики, особенности, желания и
взгляды. Третья и четвертая функции состояли соответственно в анонимности
автора и/или атрибуции ему какого-либо текста. Анонимность автора - характерная
особенность Средневековья, в этот период автор предпочитал указывать не имя, а
традицию, к которой он принадлежал, черпая в ней авторитет, отсутствующий (за
немногими исключениями) у отдельной личности. Атрибуция текста конкретному
автору фактически утверждала определенное единство стиля (письма, по Бар ту),
позволяла сравнивать и сопоставлять серии текстов, разобраться в проблеме
влияний и заимствований.
В психотерапевтических текстах
эти функции имеют свою специфику. Элементы отчуждения, как правило, доминируют
над присвоением - сама потребность выговорить себя указывает на желание избыть,
устранить из круга непосредственных переживаний те или иные события, факты,
чувства. Тем же обусловлен катартический эффект психотерапевтической беседы. С
другой стороны, упрямое желание клиента следовать деталям своего рассказа даже
после того, как в беседе обнаруживается его неточность или неадекватность
реальному положению вещей, может быть результатом функции присвоения. Отчуждение
часто связано с анонимностью: приписывая те или иные аспекты дискурса отдельным
фрагментам личности клиента (неконтролируемым аффектам, защитным механизмам,
бессознательным комплексам), терапевт избавляет его от ответственности, а
употребление специального термина ("проекция анимы", "контрадикторная
замена") и вовсе позволяет клиенту почувствовать себя частью достойной
уважения традиции.
Рассказ клиента, как и любой
рассказ вообще, состоит из повествования, регистрирующего ряд последовательных
действий и событий, и описания людей или объектов, рассматриваемых симультанно, как находящихся в одной и той же временной точке,
не зависящей от времени повествования. Характер дискурса варьирует от простого
пересказа, изложения сути дела до подражания чужой речи, интонациям,
телодвижениям - миметического копирования. Присутствие мимесиса в рассказе
обычно указывает на желание клиента воспроизвести, процитировать Значимого
Другого - как и в случае литературной или научной цитации это обличает
стремление найти дополнительную поддержку словам, добавочный аргумент в пользу
собственной точки зрения.
Исследование структуры
создаваемого клиентом текста, этого "автономного единства внутренних
зависимостей" позволяет терапевту увидеть и понять такие стороны
личностных проблем, которые мало доступны обычным приемам сбора информации - эмпатическому
слушанию, сортировке неконгруэнтностей и т.п. Клиентка (Марина Л) пришла на
очередной сеанс, как всегда, недовольной и унылой, и с ходу начала жаловаться
на неудачно проведенный отпуск, состоявший, по ее словам, из цепи неприятностей
различного масштаба. Лицо и мимика, тембр голоса были полностью конгруэнтны
содержанию рассказа:
К: Поехала я отдыхать в Судак, в
военный санаторий. Путевка "горящая", билет пришлось покупать за два
дня до отъезда - естественно, купейный в Крым не достать, измучилась в дороге. Поезд
грязный, тащится медленно. Приехала в Симферополь, а там дождь, ливень ужасный.
И все время почти шли дожди - ни позагорать, ни погулять в свое удовольствие. Можете
себе представить, что такое на курорте постоянно плохая погода. Прямо
разверзлись хляби небесные.
Т: Но ведь в этом никто не
виноват.
К: Да, но пришлось буквально
сутками сидеть в корпусе. Соседка - женщина лет пятидесяти, какие у меня с ней
общие интересы? Поговорить не о чем. Правда, были и другие, более приятные
соседи. Но вообще отдыха как такового не получилось. Сплошная скука и дожди.
Т: И никаких развлечений?
К: Ну как же. Одно, по крайней
мере, было - у меня из комнаты украли сумочку. Правда, там ничего особенно
ценного и не было - очки темные, мелочи всякие... Я даже догадывалась, кто это
сделал - была там ужасная женщина, почти бомж - опустившаяся, оборванная
какая-то. И все время рыскает по корпусу, все ей интересно. Но ведь кому об
этом скажешь?
Т: Мне трудно представить, чтобы
за две недели на юге не случилось ничего хорошего.
К: Ну, в самом конце я съездила
в Новый Свет. Говорят, это одно из самых красивых мест в Крыму. Мне, во всяком
случае, понравилось.
Т: Но в целом с отпуском Вам не
повезло?
Т: А что зависит от Вас?
К: А, от меня ничего не зависит.
Т: То есть Вы ко всему в своей
жизни как бы ни при чем?
К: Нет, конечно нет. Но реально
я мало на что могу влиять. И, знаете, возникает такое ощущение, что я же еще и
виновата.
Т: В чем?
К: Да во всем. Вплоть до плохой
погоды во время испорченного отпуска.
Т: Ну, погоду действительно
изменить трудно. А вот все остальное можно попробовать.
К: Не вижу смысла. От любых
изменений я давно уже ничего хорошего не жду.
В цитируемом дискурсе бросается
в глаза целый ряд особенностей. Прежде всего изолированность автора от излагаемых
событий. Марина все время отстраняется, отчуждается от сказанного. Как и в
своей жизни, в этом тексте, в его деталях и фабуле она "ни при чем". Нет
описаний действий или событий, в рассказе (как и на курорте) ничего не
происходит. Здесь нет ни повествования, ни описания. Идет дождь - из слов,
трюизмов, общих мест. Клиентка явно ожидала событий, что-то должно было
произойти - и ничего не случилось. Кроме мелкой кражи, о которой тоже
рассказывать особенно не хочется.
Конец текста очень прозрачен. Основная
проблема Марины в том, что ее жизнь давно ее не устраивает, но она не хочет
что-либо менять. Демонстративное признание собственной вины ни к чему не
обязывает. Она не готова к изменениям, ничего хорошего от них не ждет. От нее
ничего не зависит. Это экзистенциальный феномен, крик о помощи, спрятанный (не
особенно глубоко) внутри текста. При отсутствии сложной структуры, изощренной
семантики перед нами в чистом виде - текст как жизнь.
Существуют и более сложные
техники. Одна из наиболее подробных и фундаментально разработанных процедур
текстового анализа предложена Роланом Бартом. Понятие текста было
основополагающим в его работах. Барт рассматривал текст как динамический,
находящийся в постоянном движении и развитии феномен, принадлежащий дискурсу, выходящий
далеко за пределы расхожего мнения. В силу своей множественности, смысловой
неоднозначности текст всегда парадоксален. Бесконечное множество смыслов
обусловлено тотальной символической природой текста, уловить и классифицировать
их все невозможно. Цель аналитика состоит в другом:
Задача видится скорее в том,
чтобы проникнуть в смысловой объем произведения, в процесс означивания. Текстовой
анализ не стремится выяснить, чем детерминирован данный текст, взятый в целом
как следствие определенной причины; цель состоит скорее в том, чтобы увидеть,
как текст взрывается и рассеивается в межтекстовом пространстве... Мы будем
прослеживать пути смыслообразования. Мы не ставим перед собой задачи найти
единственный смысл, ни даже один из возможных смыслов текста. Наша цель - помыслить,
вообразить, пережить множественность текста, открытость процесса означивания (1,
с.425).
Именно такую задачу приходится
решать психотерапевту каждый раз, когда он слушает своего клиента. Никто и
никогда не обращается по поводу одной-единственной, локальной проблемы, ни один
рассказ не является точным и однозначным, ни одно высказывание, даже самое
простое, не имеет единственного смысла, точного значения. Наиболее часто
встречающийся в психотерапевтическом дискурсе речевой оборот - "Вы
понимаете?" Дело ведь не в том, что терапевт непонятлив, невнимателен - просто
клиент снова и снова подчеркивает смысловое многообразие всего того, что
обсуждается на сеансе.
Любой текст включает не только
множество смыслов, но и множество способов передачи смысла, он сплетен из
необозримого количества культурных кодов - символов, заимствований,
реминисценций, ассоциаций, цитат, отсылающих ко всему необъятному полю жизни
как культурного феномена. Иными словами, ни говорящий, ни слушающий, ни
терапевт, ни клиент не отдают себе отчета в том, какие именно оттенки значений
и смыслов вспыхивают на каждой отдельной грани рассыпанного, раздробленного (терминология
Барта) текста.
Но это вовсе не отменяет
необходимости понять и уловить смысл того, о чем идет речь. Развивая эту
метафору дальше, можно сказать, что многочисленные цветные стеклышки рассказа
клиента должны сложиться в целостный, завершенный узор в терапевтическом
калейдоскопе. И предложенная в работе изящная процедура анализа текстовых кодов
может с успехом применяться в психотерапии. Правда, некоторые терапевты, сочли
ее (вслед за критиками Барта)"несколько изнурительной задачей", но, в
конце концов, кто сказал, что психоанализ легче?
Итак, в любом тексте существует
пять кодов, организующих (точнее, размечающих) его семиотическое пространство. Барт
называет кодами ассоциативные поля, сверхтекстовую организацию значений,
которые навязывают представления об определенной структуре. Коды - это
определенные типы уже виденного (читанного, слышанного, деланного), своей
семантикой отсылающие к образцам этого "уже". Акциональный или
проэретический код образуют действия и их последовательности. В этом коде
клиент описывает основные события своей жизни, поступки (собственные и других
людей), вообще любые изменения, происходящие во времени и пространстве. Тематически
элементы акционального кода группируются в эпизоды, которые можно назвать
Встреча, Разговор, Ссора, Утрата и т.п. Например: "Он стал приходить все
реже. Часто забывал о свиданиях, опаздывал. Потом позвонил и сказал, что
уезжает. Я хотела его проводить, а он замялся и не захотел." АКЦ: Уход.
Семный код (сема-единица
значения, плана содержания) образован многочисленными ассоциативными значениями
слов и выражений - как индивидуальными, так и принадлежащими социальной группе
(социолектными). В семном коде воплощены коннотации, множество означаемых,
скрытых смыслов, которые могут подразумеваться клиентом в ходе своего рассказа.
В предыдущем примере в семном коде может быть Несправедливость или Обида. Другой
пример: "Когда я говорил о своей работе, о психологии, они (девушки) скучнели,
утрачивали живость, не могли поддержать разговор. Я чувствовал, что слова мои
падают в какой-то колодец - без отзвука, без дна." СЕМ: Пустота.
В символическом коде отражается
система оппозиций, свойственная любому культурному пространству. В нем
существует обширная область антитезы образования, включающего два
противоположных члена (А/В), Появление одного из них заранее предполагает, что
рано или поздно неминуемо появится второй: "Он был женат. Мы встречались
два раза в неделю в течение десяти лет. А по субботам и воскресеньям я
оставалась одна. С тех пор я не люблю ни суббот, ни воскресений." СИМВ: Он
женат / Я одинока. В предыдущем примере в символическом коде антитеза: Я говорю
/ Они не могут (поддерживать разговор).
Антитетическое мировосприятие
("либо-либо", "если, то") очень часто является источником
трудностей и жизненных проблем. Заранее ограничивая горизонты своих
представлений, сводя их к простому взаимообусловливанию или взаимоисключению,
человек оказывается в огороженном стеной Антитезы жизненном пространстве. По
мнению Барта, Антитеза является самой устойчивой риторической фигурой,
выработанной мышлением в ходе систематизаторской работы по называнию и
упорядочению мира:
Испокон веков Антитеза призвана
разъединять; она ищет опору в самой природе противоположностей - природе,
которой свойственна непримиримость. Члены Антитезы отличаются друг от друга не
просто наличием или отсутствием того или иного признака, их различие отнюдь не
вытекает из диалектического процесса взаимодополнения (невесомость против
полновесности); напротив, Антитеза - это проивоборство двух полновесных
элементов, застывших друг перед другом в ритуальной позе, словно два
тяжеловооруженных воина; Антитеза - это фигура, воплощающая некое неизбывное,
извечное, от века повторяющееся противостояние; это образ непримиримой вражды.
Четвертый код - герменевтический
или энигматический - это код Загадки, определенным образом ее формулирующий, а
затем помогающий разгадать. Эта загадка и есть проблема, с которой пришел
клиент, он редко говорит о ней прямо, с достаточной полнотой. Указаниями для
терапевта обычно служат коннотативные значения и смыслы - различные ассоциации,
возникающие по ходу беседы. Иногда догадка возникает неожиданно быстро и бывает
очень эффективной. Приведу пример, заимствованный из книги А.Ф. Бондаренко
(5). Отвечая на вопрос о семейной жизни, клиент долго рассказывал, какая
у него замечательная, чудесная жена.
Клиент: Она - изумительная
женщина... Просто изумительная...
Психолог: В таком случае с нею,
наверное, нелегко жить? (ГЕРМ) Клиент: Да, черт побери! Не то слово...
Наконец, пятый код - культурный
или код референции - отражает некоторую сумму знаний, выработанных обществом - правил,
мнений, установок, обычаев и т.п. В этом коде существуют разнообразные
подразделения - он может быть хронологическим, социальным, научным,
политическим, географическим. При отсутствии опоры на такого рода расхожие
знания текст стал бы неудобочитаемым - было бы невозможно локализовать время и
место действия, социальную принадлежность героев, понять природу связывающих их
отношений. Пример: "Я не знаю, откуда у него (коллеги) взялось стремление
мне "тыкать". Я всегда подчеркнуто обращаюсь к нему на "Вы".
А он то и дело сбивается на неуместное панибратство". РЕФ: Нарушение норм
коммуникации.
Культурный код часто образован
скрытыми цитатами, отсылками к отдельным историческим периодам или областям
знаний, искусства, литературным традициям. Теперь, правда, чаще всего
встречаются отсылки к рекламным текстам, популярным шлягерам или телесериалам.
Таким образом, в
психотерапевтической беседе, как и художественном (и любом другом) тексте
существует "стереофоническое пространство, где пересекаются пять кодов,
пять голосов - Голос Эмпирии (проэретизмы), Голос Личности (семы), Голос Знания
(культурные коды), Голос Истины (герменевтизмы) и Голос Символа". Эти
голоса, переплетаясь между собой, лишают происхождения само высказывание
клиента. Однако терапевт, последовательно выделивший и проанализировавший
отдельные "партии", быстро и эффективно разрешит проблему, разгадав
Загадку в герменевтическом коде. Барт называл такой анализ замедленной съемкой
процесса чтения, подчеркивая, что в нем важно уделять внимание тончайшим
оттенкам значений, всем нюансам переплетения кодов.
Итак, предложенная Бартом
процедура текстового анализа позволяет приподнять создаваемый на
психотерапевтическом сеансе текст, прикрывающий, подобно завесе, сущность
проблемы и множество окружающих ее, роящихся вокруг нее смыслов. Онтологизация
текста, выступающего эпистемологической моделью реальности, позволяет изучить
ее очень подробно. Да и сама техника методичного и тщательного "развинчивания"
дискурса доставляет немало удовольствия. Опыт показывает, что многие клиенты (особенно
гуманитарии, склонные к самоанализу и нередко страдающие от "самокопания"),
с энтузиазмом продолжают это занятие самостоятельно. Действительно, текстовый
анализ способен внести нечто новое в развитие человеческого самосознания - ведь
фактически он исследует означивание как процесс возникновения смыслов,
порожденный чувственной практикой. Будучи спроецирован на весь континуум
культуры, он позволяет человеку ощутить себя одновременно ее частью и
пользователем, объектом и субъектом. Как замечает в "Удовольствии от
текста" сам Барт.
Удовольствие возникает за счет
того, что человек воображает себя индивидом, создает последнюю, редчайшую
фикцию - фикцию самотождественности. Такая фикция уже не является иллюзорным
представлением о единстве собственной личности; напротив, она оказывается
своего рода общественными подмостками, где развертывается зрелище нашей
множественности; наше удовольствие индивидуально, но отнюдь не личностно (1, с.514).
Мне кажется, психотерапия
только-только начинает осваивать структуралистскую парадигму. Слишком мало пока
самих работ, да и тексты Кристевой и Фуко, Барта и Делеза посложней, чем
стандартные американские руководства по достижению счастья и успехов. Но со
временем психотерапевтический дискурс займет свое место в ряду речевых практик,
составляющих точку приложения постмодернистских идей и, соответственно,
структуралистское мировоззрение утвердит себя в качестве еще одного способа
методологической рефлексии в психотерапии.
Литература
1. Барт Р. Избранные работы. Семиотика.
Поэтика. - М., 1994
2. Барт Р. Нулевая степень письма /
в кн. "Семиотика", М., 1983
3. Барт P. S/Z. - М., 1994
4. Бенвенист Э. Общая лингвистика. -
М., 1974
5. Бондаренко А.Ф. Психологическая
помощь: теория и практика. - К., 1997.
6. Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм.
Постмодернизм. - М., 1996.
7. Структурализм: за и против / ред.
Е.Я. Басин, М.Я. Поляков. - М., 1975.
8. Танатография Эроса / ред. С.Л. Фокин.
- СПб., 1994.
9. Фуко М. Воля к истине. - М., 1996.