Скандинавские пейзаж и мировидение
Скандинавские пейзаж и мировидение
На лавовых плато
Распространены
в Исландии сказки о людях, которые якобы живут в необитаемой части страны, или
о так называемых утилегуманнах (, от liggja «спать под открытым небом» и leggjast «бежать с родины»). Еще в
древности рассказывалось о людях, которые, будучи объявлены на тинге вне закона,
скрывались от преследования своих врагов в необитаемых местностях Исландии.
В
сказках об утилегуманнах действующие лица всегда происходят из конкретных долин
и хуторов, и действие в этих сказках локализуется в конкретных местностях. В сказках
этих — вся Исландия и особенно та огромная пустыня, которая начинается сразу за
«последним хутором» и которая знакома каждому исландцу. Обычно сказка об
утилегуманнах начинается с того, что кто-то поехал в горы, то ли в поисках
пасущихся там овец, то ли для сбора исландского мха, то ли в торговую поездку
поперек страны, и на хейди, пустынном плоскогорье, его застиг туман, и он заблудился
в горах, другими словами — попал в те дали, которые в ясные дни виднеются на
горизонте и кажутся тогда такими манящими, такими фантастически красивыми, что
естественно было связать их с мечтой о жизни, непохожей на ту, которую влачили
исландские крестьяне на своих насиженных местах.
Пейзаж
в Исландии, несмотря на суровость ее природы, нередко поразительно красочен, например,
когда в ясный октябрьский день ивовый и березовый кустарник — его много в
некоторых долинах — весь золотой, ягодник — в основном голубика, ее много по
склонам гор — малиновый, вереск — лиловый, а завядшая трава — оранжево-бурая.
Не менее красочны в солнечную погоду бугры лавы, сплошь поросшие пушистым мхом
матово-зеленого цвета, или голые рыжие плиты лавы, покрытые разноцветными пятнами,
или реки и озера, когда с их холодно-синей глади взмывают стаи белых лебедей.
Но ничто не может сравниться с исландской солнечной далью: краски у нее такие
нежные и чистые, что и назвать их невозможно.
Исландский
пейзаж вообще фантастичен, и это, конечно, сыграло в развитии исландской
живописи не меньшую роль, чем в развитии фольклорной традиции. Несмотря на то, что
живопись начала развиваться в Исландии совсем недавно, в Рейкьявике очень много
живописцев, постоянно устраиваются выставки живописи, и в квартирах исландцев
всегда есть картины отечественных художников или репродукции с них. Живопись
начала развиваться в Исландии, конечно, с горного пейзажа. Крупнейший
исландский живописец Аусгрим Йоунссон открыл фантастическую красочность
исландских гор. В Рейкьявике есть музей его произведений. Йоуханнес Кярваль, другой
крупнейший исландский живописец, открыл фантастику исландских лавовых полей.
Его лавовые пейзажи, будучи вполне реалистичными, в то же время граничат с
абстрактной живописью. В исландском пейзаже деревья, поля, сады и вообще живая
природа играют такую ничтожную роль, а лава и базальт с их причудливыми и как бы
абстрактными очертаниями — такую большую роль, что понятным становится, почему
исландская живопись так быстро перешла от пейзажа к абстракционизму и так долго
на нем задержалась.
Сказочная
долина, где живут утилегуманны, тоже фантастична. Она всегда зеленая. Посредине
нее — река. В долине пасется много скота, и он крупнее и жирнее, чем в
обитаемых местностях Исландии. Молоко у коров утилегуманнов гуще, чем обычно.
Дома большие и красивые. Сами утилегуманны большого роста и очень сильные.
Девушки у них красивые...
В
современных исландских сказках о привидениях нет той мрачности, которая была
часто характерна для этих сказок, когда все верили в реальность привидений.
Мало того, в современных сказках о привидениях всегда есть что-то
жизнеутверждающее: при отсутствии веры в привидения рассказ о них — это как бы
преодоление страха темноты и смерти забавной выдумкой. Недаром в современной исландской
аудитории сказка о привидениях всегда вызывает оживление, и обычно такая сказка
рассказывается со своеобразным, чисто исландским юмором — таким юмором, который
все время на грани полной серьезности. Кроме того, поскольку сказки о
привидениях издавна были самыми распространенными в исландской народной
традиции, сказки эти для всякого исландца — символ самобытности исландской
национальной культуры и ее связи с народной традицией. Большой мастер
рассказывать их — Тоурберг Тоурдарсон, «самый исландский» из современных
писателей Исландии. Этот голубоглазый и светловолосый человек, небольшого роста,
очень моложавый для своих семидесяти пяти лет и парадоксально сочетающий в себе
ребяческую наивность и суеверие с обличительным пафосом передового политического
деятеля и тонкой иронией, любит поражать своих посетителей тем, что
демонстрирует им свою веру в привидения. «Меня спрашивают, — говорит он, — как
я, будучи коммунистом, могу верить в привидения. Но как я могу не верить в них,
если я несколько раз в жизни видел их так же ясно, как я сейчас вижу вас?» И он
начинает рассказывать о своих встречах с замогильными жителями. Как художник он
не может не следовать поэтике данного жанра, т. е. должен делать вид, что его
сказка о привидениях правдива, что автор верит в ее достоверность.
Все
в Исландии знают те или иные сказки о привидениях. Если, путешествуя по
Исландии на машине с шофером-исландцем, спросить его как-нибудь с наступлением
вечера, не приходилось ли ему в жизни встречать привидений, то, как бы он ни был
флегматичен, он непременно оживится и окажется, что, если не он, то его товарищ
по таксомоторному парку или знакомый шофер действительно встречались с
привидениями. И он начнет с исландским юмором рассказывать о пассажирах, которые
вдруг исчезают из машины, или снимают с себя шляпу и вместе с ней голову, или
оказываются прозрачными и т.д., и т.п. И вы будете ехать по пустынной местности,
где только изредка увидите стадо овец, сгрудившееся на склоне горы и как будто
совершенно неподвижное, или мохнатых лошадок, бродящих на свободе по лугу, или
одинокий хутор в отдалении от дороги, а у дороги «молочный помост» и на нем —
почтовый ящик и бидоны с молоком, приготовленные к отправке в город. Но возможно,
что вы вообще не увидите никаких признаков человеческого жилья и не встретите
ни души. В вечернем освещении очертания гор станут призрачными. Всюду вокруг
будет первозданная пустыня. И вы увидите, как в сумерках скалы начнут
превращаться в ночных трётлей или как два ворона Одина вдруг поднимутся с камня
и полетят вслед за вами. И машина будет мчаться по черной, гравийной дороге, и
фары будут выхватывать из хаоса ночи камни, мох, вереск, и туман поползет
отовсюду, или начнет накрапывать дождь, и сквозь туман, дождь и мрак будет
угадываться, как привидение, пустынное исландское плоскогорье, хейди...
М.И.
СТЕБЛИН-КАМЕНСКИЙ.
Культура
Исландии. 1967
С
гор спустился туман...
По
каналу классической музыки скоро дадут Сибелиуса.
Сибелиус,
или Ян, как я уже мысленно стал его называть, был по духу глубоко национальным
композитором, написано в энциклопедии; иными словами, его музыка — это сама
Финляндия, разумеется это одно и то же в той мере, в какой музыка может быть
страной, что, ясное дело, вполне возможно; и еще в энциклопедии написано, что
Ян создавал типично финскую музыку — музыку, в которой выразилась финская душа,
а это как раз то, что хотим понять мы — я и мои читатели, именно это мы и хотим
выяснить как можно скорее. Но все диски Сибелиуса, оказывается, выданы и
находятся на руках. Норвежцы без ума от Сибелиуса, его диски идут нарасхват, и
каждый норовит утащить их домой. Мне уже и самому не терпится послушать музыку
Сибелиуса. Не могу вспомнить, слышал ли я ее раньше, но уверен, что слышал, по
телевизору… Сибелиус — это скандинавская музыка. Ладно, финская, но ведь
финская — это тоже скандинавская, потому что финское — это и скандинавское, а
скандинавское выражает наши скандинавские души, мы все, как я понимаю, узнаем
себя в этой музыке... Я готов слушать музыку. Ну же, начинайся!
Начало
напоминает лето. Ласковое и доброе. Серый рассвет. Женщина; разумеется, белокурая
финская селянка — ведь это же Финляндия — выходит на двор и, наклонив голову
под струю воды из колонки, полощет под пение птиц длинные распущенные волосы.
На заднем плане пасутся лошади. А вон и птицы — наверное, гуси — бродят рядом, занятые
тем, чем всегда заняты финские гуси, чем вообще заняты всякие гуси в любой
стране, подумал я, то есть какими-то своими гусиными делами. Но этот путь
никуда не ведет. Слушай, Ян, пора двигаться дальше! И вот женщина сушит волосы
на ветру; отбегая то туда, то сюда, она то здесь, то там срывает какое-нибудь
растеньице и натирает соком свою гладкую кожу, она рвет цветы и, собрав букет, уносит
его в дом, ставит в вазу и принимается за стряпню... Она снова выходит на двор
и принимается заплетать косы, она не торопится, и медленно встает солнце —
идиллия, идиллия… Но чу! Характер музыки меняется. Женщина задумалась. Тревожно
задумалась. Задумалась так, словно только что вспомнила о чем-то. Она тревожно
глядит на восток и думает. Тут в музыке возникает новое звучание. Опасность.
Неужели надвигается что-то опасное? Да, это опасность, и невозможно позвонить в
службу спасения. Пройдут еще годы, прежде чем будет сплетена страховочная сетка,
которая обеспечивает в нашем обществе безопасность всех сторон жизни, нету даже
телефонов, хотя, впрочем, в Америке несколько штук уже есть, Белл уже проделал
подготовительную работу, так что в Америке представители высшего света уже
названивают друг другу, но только не в Финляндии, тут никто не разговаривает по
телефону, тут вообще мало разговаривают, а в музыке между тем опять что-то
произошло, и лето сменилось осенью, и с гор спустился туман, туман густеет.
Должно быть, это о русской угрозе, подумал я. Царь хотел захватить Финляндию, ему
бы все хватать и хватать, как будто у него без того уже не было достаточно
владений. Женщина не соглашается, она ведь финка и воплощает в себе все финское,
это — финская музыка, я об этом читал, так сказано в энциклопедии, и так я и
вижу; зная, что музыка финская, и зная, где находится Финляндия, я
интерпретирую ее в том смысле, что тут идет речь о русской угрозе, никто не
запрещает мне понимать это так, каждый имеет право на свое восприятие, да речь
и не идет о сознательном интерпретировании, я открыт впечатлениям, и тут все
возможно, я не управляю своими мыслями, я просто регистрирую ощущения и картины,
которые всплывают в моем воображении, и сейчас ощущения рисуют мне картину, как
женщина, в которой финское начало уже усилилось до крайней степени, задрожала и
смотрит на восток, тревожно смотрит, затем она пошла к сараю, где стоит
автомобиль. Что такое? Откуда вдруг взялся автомобиль? — думаю я. Впрочем, ничего
страшного! Это же музыка, искусство, тут все может быть, все возможно, могут
сливаться различные эпохи, анахронизмы здесь вполне естественная вещь, точного
ответа и быть не может; и кто я такой, чтобы придираться! Тут надо следовать
впечатлениям, плыть по течению.
Эрленд
ЛУ.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://geo.1september.ru