Контрреформы в России в 80-90-е гг. XIX в.

История не развивается строго прямолинейно, но она не поворачивается вспять и даже, если вновь проводимые реформы приходят в противоречие с предшествовавшими, они, тем не менее, являются звеном общеисторического процесса. Второе двадцатилетие в истории пореформенной России не соответствовало такой однозначной оценке. Бесспорно, что великие реформы 1860–70-х гг. были приостановлены, были приняты реакционные меры, в том числе в области управления и структуры государственной власти, которые означали шаг назад по сравнению с ними и, главное, была отвергнута программа их дальнейшего развития. Но вместе с тем в 90-е гг. XIX в. Россия сделала большой шаг вперед в экономическом развитии. На «период контрреформ» пришелся самый мощный и длительный в истории царской России промышленный подъем. Имели место и определенные сдвиги в общественном развитии.

Реформы, проведённые Александром II, были серьёзным политическим шагом, позволившим значительно ускорить темпы экономического развития России и сделать первые шаги по пути демократизации политической жизни общества. Однако эти решения были половинчатыми как по объективным причинам (невозможность мгновенного внедрения развитых капиталистических форм в экономику и политику), так и по субъективным (боязнь ослабления самодержавной власти).

Александр III, вступивший на престол 2 марта 1881 г., после смерти Александра II, подписал манифест «О незыблемости самодержавия». Этот закон правомерно отождествляют с поворотом к реакции или к так называемому курсу «контрреформ» 1880 - начала 1890-х годов (Приложение 3; 3.1). Этот период отмечен серией реакционных преобразований, направленных на пересмотр сложившейся системы буржуазного законодательства.

Понятие контрреформы имеет широкий смысл и включает не только реакционные законы, но и весь политический курс российского самодержавия. Объективной причиной такого поворота было несовершенство реформирования в социально-экономической и политической областях. Высшие органы государственного управления, власть монарха и всесилие бюрократии остались вне процесса перестройки. При проведении реформы восторжествовало стремление сохранить самодержавие. И в этом была угроза самим реформам. И, наконец, механизм реализации реформ был слаб, тогда как феодальная государственность сильна.

С восшествием на престол Александра III началась новая полоса в истории консерватизма в России. Новый царь вполне сформировался как личность и по своим взглядам был последовательным приверженцем охранительной идеологии. Правда, далеко не все в «верхах» и тем более в обществе имели представление о политических симпатиях Александра III, однако, в ближайшем окружении он не скрывал неприязни к отцовским преобразованиям.

Александр III стремился сохранить существующий порядок, укрепить позиции дворянства, не допустить революции. Внутренняя политика императора носила консервативный, охранительный характер. Невзлюбивший земские учреждения и новые суды, наследник начал сомневаться в благотворности крестьянской реформы 1861 года, задаваясь вопросом, «не ослабла ли народная сила» с уничтожением крепостного права. Растущая неприязнь к реформам 60-х годов, подорвавшим вековые устои русской жизни, привела к различным изменениям в государственном аппарате. Мероприятия правительства Александра III заключались в пересмотре многих достижений предыдущего курса в таких важнейших сферах жизни, как земство, где усилился правительственный контроль. В системе городского самоуправления изменился порядок выборов в городские думы. Решительный удар был нанесен по образованию, в частности по женскому высшему образованию. Кроме того, усилился контроль церкви за содержанием образования. Пострадала также и печать: в 1882 г. были введены новые «Временные правила о печати», фактически восстанавливавшие предварительную цензуру для периодической печати. Усиливались административные меры против «строптивых» изданий: их душили штрафами и конфискациями тиражей. Для поощрения и «подкормки» проправительственных изданий в Главном управлении по делам печати был образован специальный фонд, прозванный «рептильным»). Подвергся ревизии и суд (Приложение 4).

Актуальность обозначенной в дипломной работе проблемы состоит в том, что результаты контрреформ эпохи правления Александра III сыграли заметную роль в формировании государственной политики последнего российского императора Николая II. В начале XX в. западноевропейскому парламентаризму правительство Николая II, равно как и его отца Александра III, противопоставило «народное самодержавие», как якобы более совершенную форму государственного управления. В противовес буржуазной модернизации экономики предлагалось ускоренное развитие национальной промышленности на основе активного государственного вмешательства при сохранении строгого правового контроля в промышленности и финансовых сферах. Вместе с тем, в России консервативные ценности и институты, как и либеральные призывы, не смогли стать преградой на пути радикальных сил, которые в начале XX в. раскачают Российскую империю и приведут ее к гибели.

При написании дипломной работы была поставлена цель: исследовать контрреформы 80-90-х гг. XIX в. в России.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

Ø охарактеризовать внутреннюю политику самодержавия накануне проведения контрреформ;

Ø рассмотреть обстоятельства прихода к власти Александра III и определить мотивы перехода к ревизии реформ 1860-1870-х гг.;

Ø выявить содержание и особенности контрреформ в области суда, образования и печати в 1880-х годах в России;

Ø проанализировать экономические и политические предпосылки проведения земской и городской контрреформ, их сущность, а также определить их последствия;

Ø выяснить отношение консервативной прессы к проведенным в стране контрреформам в 1880 – начале 1890-х гг.

Объект исследования: внутренняя политика самодержавия в 80-х – начале 90-х гг. XIX в.

Предмет исследования: контрреформы 80-х – 90-х гг. XIX в.

Прогресс научного знания неразрывно связан с развитием методологии научно-познавательной деятельности. Она является конкретным средством, с помощью которого реализуется потенциал теории и появляется возможность получить дополнительные знания, раскрыть сущность изучаемых явлений и процессов. Научная значимость и познавательная ценность применяемых методов определяется их способностью обогатить науку новыми знаниями об изучаемом объекте, привести к более содержательному и более глубокому пониманию.

Каждая научная дисциплина отдает предпочтение тем принципам и методам исследования, которые в наибольшей мере соответствуют ее содержанию и профилю. Историческая наука использует, с учетом предметной специфики, особенностей целей и задач научного познания в. различных областях истории, широкую систему общефилософских и специально-научных методов, представляющих собой целый комплекс принципов, приемов и средств. Это, прежде всего методы диалектического, историко-генетического, хронологического, проблемно-теоретического, ретроспективного, сравнительно-исторического и системного исследования.

Диалектический метод позволяет видеть объект познания всесторонне и во всем его многообразии. Ведущими теоретическими принципами этого метода являются всеобщая связь, становление и развитие. Они составляют основу научного познания - принцип историзма, то есть представление истории как имманентно связанного закономерного процесса, в котором каждая последующая ступень есть результат предыдущей. Этот принцип ориентирован на видение действительности, постоянно развивающейся и изменяющейся во времени.

Принцип историзма является методологической основой любого научно-исторического исследования. Из него исходят практически все средства и способы исторического познания и в первую очередь историко-генетический метод. Последний предусматривает последовательный анализ фактов и процессов генезиса и эволюции изучаемых объектов. Он позволяет показать причинно-следственные связи и закономерности исторического развития. Историко-генетический метод позволяет довольно скрупулезно проследить цепь основных событий и явлений, характеризующих внутреннюю политику самодержавия в России в 80 – начале 90-х гг. XIX в.

Несмотря на широкие возможности историко-генетического метода исследования, он не может являться исчерпывающим средством познания, поскольку тяготеет к описательности и эмпиризму, что не позволяет убедительно доказать закономерность данного состояния или развития. Это можно сделать лишь на основе теоретического анализа, систематизации фактов и явлений. В связи с этим необходимо использовать ряд других методов. Важнейшим среди них является хронологический способ изложения в сочетании с проблемно-теоретическим методом познания. Хронологическое освещение в данной работе является основным приемом построения материала.

Хронологическое освещение в данной работе является основным приемом построения материала. Он ориентирован на выделение и характеристику основных этапов и процесса формирования государственной политики в сфере ревизии реформ 1860-1870-х гг. на протяжении довольно длительного времени – 20 с лишним лет. При этом рассматривается конкретное содержание отдельных этапов контрреформ. Этот метод дает возможность проследить общую динамику и логику процесса складывания основополагающих принципов политики контрреформ от создания предпосылок и основ до его логического завершения – в начале 90-х гг. XIX в. Такой подход позволяет исторически конкретнее и полнее раскрыть последовательность и характер развития консервативной политики самодержавия в конце XIX в.

Обязательным в историческом исследовании является и прием ретроспекции или ретроспективного познания. Он тесно связан с предыдущими методами и заключается в последовательном и поступательном углублении в прошлое с целью найти корни или первопричины изучаемых явлений и процессов. В настоящей работе данный метод позволяет выявить специфические черты, исторические особенности антимодернизации эпохи Александра III, ответить на вопрос – почему политика реформ 60-70-х гг. XIX в. сменяется ее почти полным отрицанием в 80-90-е гг. XIX в.

Для подлинно научной истории необходим историко-сравнительный анализ: исторические параллели и аналогии. Он основан на сравнении объектов исторического анализа во времени и в пространстве и позволяет существенно углубить исследование. Благодаря этому методу в истории определяются пути, варианты и модели развития отдельных явлений, определяется классификация и типология различных процессов и таким образом выделяется общее, особенное и единичное. В данной работе этот прием достаточно хорошо используется, поскольку в ней изучается важный исторический феномен, возникший в Российской империи в 1880-1890-е гг.

В дипломной работе проведен сравнительный анализ состояния проблемы контрреформ во времени. Это помогло понять сущность проблемы. Благодаря этому приему можно сделать вывод, что контрреформы явились «шагом назад» в политическом и государственном развитии Российской империи.

Анализ методологии научно-исторического познания показывает, что ни один из методов исследования не может быть самодостаточным и исчерпывающим и только их комплексное использование позволяет достичь поставленной цели.

1. ИСТОРИОГРАФИЯ И ИСТОЧНИКИ

Контрреформы 80-90-х гг. XIX в. — заметный эпизод как в истории России вообще, так и ее государственно-правового развития в частности.

Российская дореволюционная, советская и зарубежная наука накопила немало знаний по истории контрреформ 80-90-х гг. XIX в. Подготовлены интересные исследования и публикации источников, которые освещают историю их подготовки и проведения, а также характеризуют события с позиций различных социальных групп («верхушки», а также и тех, кто непосредственно ощутил влияние контрреформ). Однако наметившееся в последнее время расширение источниковой базы, совершенствование научных подходов и исследовательских методов делают накопленные знания недостаточными и далекими от полноты, а выводы и оценки, основанные на этих знаниях, во многом не адекватными объективной исторической реальности.

Вопросы о ходе подготовки контрреформ, об определенных разногласиях, возникавших в правительственных кругах в процессе обсуждения соответствующих законопроектов, освещены в литературе достаточно обстоятельно. Однако при этом осталось упущенным из виду то, что разногласия эти были вполне закономерными, поскольку определялись фундаментальные изменения в государственно-правовой системе России последнего двадцатилетия XIX века.

Все это определяет необходимость и важность разработки проблем, связанных с периодом контрреформ в России в конце XIX в. и, в частности, с правлением Александра III – одного из вдохновителей и инициаторов их проведения. Такие вопросы как итоги политики самодержавия 1860-70-х гг., приход к власти Александра III и начало ревизии реформ 1860-70-х гг., контрреформы в области суда, образования и печати, земская и городская контрреформы, подходы и мнение властей в отношении проводимых в стране мероприятий, а также внимание к ним со стороны консервативной прессы, вызывают значительный научный интерес, особенно в наши дни, в связи с экономическим кризисом и, как следствие, политической нестабильностью в странах ближнего зарубежья.

Российская Федерация стоит перед выбором: преодолевать последствия современного экономического кризиса с опорой на собственные национальные традиции, либо обратиться к зарубежному опыту, ориентироваться на западную систему ценностей.

Следует подчеркнуть, что такой вопрос, как позиции консервативной прессы в отношении контрреформ в России в конце XIX в. в большинстве имеющихся работ освещен не в полной мере или же вообще игнорируется. Необходимо также рассмотреть политическую и экономическую ситуацию в России в 1880-90-е гг. XIX в., обусловленную политикой Александра III и его окружения. Значительное внимание при этом уделено анализу методов проведения контрреформ, а также их связи между собой в контексте общего официального курса царского самодержавия в рассматриваемый период времени.

История внутренней политики самодержавия, причины и предпосылки проведения реформ и контрреформ хорошо прослеживаются в работе А.А. Корнилова «Курс истории России XIX века» [31]. Курс лекций выгодно отличается как четкостью и ясностью изложения, так богатством фактического материала. Все события в издании расставлены в хронологической последовательности. В данной книге четко описаны проблемные стороны самодержавия, которые повлекли за собой проведение реформ и контрреформ. Очень хорошо представлена жизнь и правление Александра II и Александра III, их взаимоотношения с разными слоями населения. Корнилов показал предпосылки и этапы проведения реформ, в частности земской и городской, а также их ревизию в 1880-е гг. XIX в.

Интересные сведения о формировании мировоззрения великого князя Александра Александровича под влиянием фигуры К.П. Победоносцева, а также сами его взгляды, содержатся в исследовании Ю.В. Готье «Победоносцев и наследник Александр Александрович (1865-1881)» [12]. Бесспорно, К.П. Победоносцев сформировал в Александре Александровиче – будущем Александре III - взгляды, направленные на ревизию реформ его отца – Александра II. Однако, уже в 1893 г., т.е. в конце своего царствования его воспитанник заметил, что «Победоносцев - отличный критик, но сам никогда ничего создать не может», а «одной критикой жить нельзя» [12, с.115]. Это позволяет говорить о Победоносцеве, как о замечательном теоретике и идеологе, знатоке того, что нужно, однако для применения своих идей на практике ему явно не хватало прагматичности и решительности.

Среди советских авторов достаточно глубоко раскрывает предпосылки проведения контрреформ П.А. Зайончковский в своих исследованиях «Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в.» [17], «Российское самодержавие в конце XIX столетия» [18], «Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х гг.» [19]. В частности, он высказал мнение о том, что кризис самодержавия, возникший в России в конце 70-х – начале 80-х годов, являлся следствием сохранения в экономике страны феодально-крепостнических пережитков, обусловленных характером крестьянской реформы 1861 года [19, с.5]. В обозначенных изданиях подробно освещается внутренняя политика правительства в период кризиса. Работы основаны на изучении широкого круга источников, преимущественно не опубликованных, относящихся в основном к официальным материалам как высших, так и центральных учреждений Российской империи.

Хронологические рамки монографии «Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х гг.» – весна 1878 года – середина 1882 года. Начальная дата обусловлена тем, что именно в это время самодержавие в условиях нарастания революционной ситуации оказывается уже не способным управлять на основе существовавшего законодательства. Конечная дата исследования (1882 г.) связывается с увольнением в отставку министра внутренних дел Н.П. Игнатьева и приходом к власти Д.А. Толстого. Назначение Толстого - ярого представителя реакции - министром внутренних дел свидетельствовало о том, что самодержавие в основном преодолело кризис. В книге публикуются доклады министра внутренних дел Н.П. Игнатьева Александру III.

Перу В.Г. Чернухи принадлежит исследование «Внутренняя политика царизма с середины 50-х и до начала 80-х годов XIX века» [53]. В этой монографии освещается политика самодержавия в области государственного управления в период, который ограничивается рамками первой и второй революционной ситуации. В это время самодержавие стремилось сохранить свои абсолютные политические и государственные позиции, делая вынужденные уступки буржуазному развитию в социально-экономической области. Автор показывает, что правительственная политика в области государственного управления свидетельствовала о неспособности самодержавия решить задачу адаптации государственного строя к развивающемуся капитализму [53, с.113].

В.В. Ильин специализируется на изучении периода реформ и контрреформ в России. Его работа «Реформы и контрреформы в России. Циклы модернизационного процесса» [21] представляет значительный интерес при изучении контрреформ эпохи Александра III. Сначала автором проводится полный анализ реформ 60-70-х годов XIX века и их влияние на политическую обстановку в государстве. Здесь также исследована политика самодержавия 80-90-х годов, показаны предпосылки, этапы и итоги проведения самих контрреформ, в частности земской и городской.

Ценным исследованием для изучения проблем указанных в дипломной работе является коллективная монография под редакцией В.Я. Гросула, Г.С. Итенберга, В.А. Твардовской, К.Ф. Шацилло, Р.Г. Эймонтовой «Российский консерватизм XIX столетия» [14]. В монографии проанализированы статьи таких видных консерваторов конца XIX в., как К.П. Победоносцев, М.Н. Катков, В.П. Мещерский, И.И. Воронцов-Дашков, К.Н. Леонтьев, Л.А. Тихомиров и др. Исследование базируется на широком круге разнообразных источников, авторами проведен анализ политики Александра III, представлены суждения представителей консерватизма по поводу проводимой государством политики в XIX столетии.

В.Ф. Абрамовым подготовлено исследование «Российское земство: экономика, финансы, культура» [1]. Автор характеризует политику самодержавия накануне проведения земской реформы. Ученый уделяет большое внимание предпосылкам ее проведения, описывает положение дворянства, крестьян, а также их отношение к реформе. Поэтапно описано проведение самой реформы, подведены итоги. В работе также охарактеризована проводимая государством земская контрреформа, представлен сравнительный анализ земской реформы и контрреформы. Здесь также изданы документы различных политических деятелей, автор выявил их отношение к проводимой реформе и контрреформе.

Н.Ф. Гриценко исследовала контрреформы 1881-1894 гг. через призму консервативной стабилизации [13]. Ее монография представляет большую ценность для изучения антимодернизации в России в конце XIX в. В этой книге представлены ценные сведения, характеризующие политику государства, собраны содержательные статьи консерваторов того времени, их высказывания и переписка, что является немаловажным для изучения проблем, обозначенных в дипломной работе.

Состояние издательского дела и журналистики в 80-90-е гг. XIX в. описывается в работах Б.И. Есина «История русской журналистики XIX в.» [15], Г.В. Жиркова «История цензуры в России XIX – XX вв.» [16], Б.П. Балуева «Политическая реакция 80-х годов XIX в. и русская журналистика» [2], Ричарда Пайпса «Россия при старом режиме» [40]. Так, в работе Г.В. Жиркова показан процесс ужесточения цензуры в отношении малых периодических изданий. В частности, усилилось наказание тех периодических изданий, которые после трех предостережений были временно приостановлены. Их редакторы после истечения срока приостановки должны были представлять свое издание в цензурный комитет накануне выхода в свет в 11 часов вечера. Эта мера фактически восстанавливала предварительную цензуру. Особый удар наносился в этом случае по газетам, которые не могли выдержать конкуренцию со стороны изданий, печатавших более оперативную информацию.

Антидемократические изменения в сфере судебного дела в России, в частности, в конце XIX в. рассматриваются в исследованиях Б.В. Виленского «Судебная контрреформа в России» [7], С.А. Чибиряева «История государства и права России» [54], Н.М. Гернет «История русской тюрьмы» [10], а также в диссертации М.В. Немытиной «Судебная контрреформа и комиссия Н.В. Муравьева» [38]. Например, в работе Б.В. Виленского [7], отмечается, что Н.В. Муравьев вскоре после вступления в должность министра юстиции развернул энергичную работу по пересмотру судебных уставов 1864 г. За 30 лет со времени их утверждения было принято около 700 различных законов, дополняющих или ограничивающих уставы. Результатом данного пересмотра должен был явиться единый, систематизированный Судебный устав. На этот документ возлагалось более последовательное отстаивание реакционной политики, проводившейся в России в период императора Александра III. Об ужесточении статей Устава пишет также в своей диссертации М.В. Немытина [38].

Контрреформы затронули также сферу образования – одну из важнейших сфер в государстве и, к сожалению, продолжавшую находиться, не в лучшем состоянии. Следствием контрреформы стал еще больший ее упадок и деградация, что, конечно же, отразилось как на высшей школе, так на средней и начальной. Этим проблемам посвящены публикации В.А. Змеева «Эволюция высшей школы Российской империи» [20], Н.А. Константинова, В.Я. Струминского «Очерки по истории начального образования в России» [29]. Отдельно следует упомянуть «Исторический очерк развития церковных школ за истекшее двадцатилетие (1884-1904)» [23]. Здесь приведены статистические данные о количестве церковноприходских школ после восшествия на престол Александра III. Бурный рост таких школ был связан с одновременным усилением их финансирования из казны, которое выросло с 55 500 руб. в 1884 г. до 3,08 млн. руб. в 1893 г. и соответственно до 6,8 млн. руб. в 1900 г. [23, с.211]. Это подтверждает тот факт, что после 1 марта 1881 г. усилилась религиозная направленность преподавания в общеобразовательных школах.

В работе В.А. Змеева [20] отмечается также и положительное нововведение устава 1884 г. в сфере образования — расширение института приват-доцентуры. Автором на основе архивных материалов приведены данные о том, что если в 1881 г. в 8 университетах преподавало 635 человек, в том числе 104 нештатных, то в 1895 г. в 9 университетах состояло 1035 преподавателей, почти половина которых (491) являлись нештатными [20, с.183].

При написании дипломной работы были использованы материалы, которые характеризуют проблему в целом или же рассматривают лишь определенные стороны обозначенной проблемы. К ним можно отнести следующие работы: И.А. Исаев «История Отечества» [22], «История России XIX – начала XX вв.» [24], «История России и её ближайших соседей» [25], «История России» [26], «История России IX-XIX века» [27]. Эти работы относятся к постсоветской эпохе. В современный период была сделана переоценка однозначных позиций в отношении, как политики контрреформ, так позиций правящей верхушки при подготовке контрреформ 80-90-х гг. XIX в. [34], снята излишняя заполитизированность и заидеологизированность данного вопроса.

В новой ситуации – после распада СССР для понимания ситуации, сложившейся в России в 1880-1890-е гг., в науке применяются новые методы, привлекаются малоизвестные и «непопулярные» источники, анализ выстроен на новых подходах. Поэтому степень объективности данных изданий по сравнению с трудами предыдущего периода на порядок выше. В тоже время целесообразно учитывать и марксистко-ленинский подход при рассмотрении проблемы, поскольку он хорошо раскрывает социально-экономическую сторону вопроса.

Дипломное исследование основано на изучении широкого круга опубликованных источников: официальные документы (нормативно-правовые акты, ведомственные документы; материалы делопроизводства, справочно-информационные и справочно-статистические материалы); документы личного характера (мемуары, дневники, записки).

В первой группе наибольший интерес представляют официальные документы высших органов власти и управления Российской империи, нормативные акты Совета министров и др. Они собраны преимущественно в собрании официальных документов российской власти – «Российское законодательство в 10 томах», которое является самым важным законодательным источником, имеющим универсальный характер. В данном собрании, и, в частности, в томе 8: «Судебная реформа» дана общая характеристика судебной реформы [41]. Включены законы об изменении судебной системы России, уголовного процесса, отчасти уголовного права: Учреждение судебных постановлений, Устав уголовного судопроизводства, Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. На основании анализа ст. 945 главы 1 «О вступлении приговоров в законную силу» [41, с.343] Устава уголовного судопроизводства можно сделать вывод о том, что в обжаловании приговоров в вышестоящие инстанции наблюдается регресс и усложнение самой процедуры обжалования «снизу», когда «сверху» эта процедуры была упрощена максимально.

Известно, что закон – это акт высшего государственного органа власти, которым устанавливаются обязательные правила и нормы. В условиях же самодержавной России законом являлось все, что утверждалось верховной властью, то есть императором. Например, в «Характеристике «Программы» Лорис-Миликова по конституционному устройству Российской империи» [52] приведены конкретные мероприятия, планировавшиеся М.Т. Лорис-Меликовым по совершенствованию российской общественно-политической системы, а также системы государственного управления и переводу ее на буржуазную основу.

В хрестоматии, подготовленной профессором В.Г. Тюкавкиным [50], опубликованы ценные документы по периоду контрреформ в России в 1880-90-х гг. Для изучения предпосылок проводимых контрреформ большое значение представляет «Изложение рассказа Лорис-Меликова о совете министров» [50].

Важное значение для по-возможности полного освещения проблем, рассматриваемых в дипломной работе имеет обращение к электронным ресурсам сети Интернет и, в частности, к сайту www.history.ru, где среди прочих документальных материалов, размещен текст газеты «Московские ведомости» [35], [36], [37], в которой М.Н. Катков – один из идеологов консерватизма в России, - о системе местного самоуправления пишет следующее: «зло происходит от того, что правительство слишком сильно устранило себя от самых властных функций... в городских, земских и судебных учреждениях» [36].

При написании дипломной работы было также использовано «Собрание передовых статей «Московских ведомостей» М.Н. Каткова [28]. Например, Катков положительно воспринял, принятые в 1887 г. новые правила приема студентов, согласно которым школа, которую они окончили, должна дать положительную характеристику их «образа мыслей и направления» [28, с.317].

В сочинении известного и влиятельного государственного деятеля конца XIX в. К.П. Победоносцева «Великая ложь нашего времени» [42] встречаются ценные сведения об идеологических основах политики самодержавия в период проведения контрреформ. Автор излагает суть проблем самодержавия, критикует предшествующую политику государства эпохи Александра II.

В письмах Победоносцева к Александру III [43], [44] содержится оценка ситуации в стране. Автор высказывает критическое заключение о реформах 1860-70-х гг. Здесь также предпринята попытка выявить суть всех проблем, связанных с политикой самодержавия, показано положение дворян в стране, а также влияние земской и городской реформ на внутриполитический строй государства.

Александра Викторовна Богданович, жена генерала Е.В. Богдановича, являлась хозяйкой модного салона эпохи заката Российской Империи. Она подготовила интересное собрание «Три самодержца. Дневники генеральши Богданович» [3]. В дневниках А.В. Богданович, — безусловно, интересных, — все три последних Самодержца, которых она знала, предстают не Помазанниками Божьими, а простыми людьми, в силу исторической случайности облеченными властью. Не бросая тень на самих Императоров, эти дневники наглядно и беспощадно передают картину распада монархического мироощущения и неизбежность трагического крушения Монархии.

Однако целый ряд вопросов необходимо подвергнуть определенной степени пересмотра и дополнительного анализа. Кроме того, пока отсутствует обобщающее исследование, посвященное контрреформам 1880-1890-х гг. в России. Не претендуя на полноту исследования проблемы, в дипломной работе на основе доступных источников и историографии предпринята попытка комплексного подхода к рассмотрению политики контрреформ в России в 1880-1890-е гг. Имеющиеся исследования и источники позволяют, на наш взгляд, достигнуть поставленной цели и решить вытекающие из нее задачи.

2. ИТОГИ ВНУТРЕННЕЙ ПОЛИТИКИ САМОДЕРЖАВИЯ К КОНЦУ 70-х – НАЧАЛУ 80-х гг. XIX в. ПРИХОД К ВЛАСТИ АЛЕКСАНДРА III И НАЧАЛО РЕВИЗИИ РЕФОРМ 1860-70-х гг.

Несмотря на реформы 60-70-х гг. XIX в. Россия оставалась абсолютной, сословной монархией, где правительство стремилось сохранить абсолютизм и сословный строй. Тем не менее, в связи с развитием капитализма дворянство утрачивало свое главенствующее положение в экономике. Из 395 млн. десятин земли европейской России (в том числе 280 млн. десятин пригодны для сельскохозяйственного использования) 39,1% принадлежали государству, церкви и городам, 35,1% составляли надельные крестьянские земли, 25,8% –частновладельческие земли. Из 101,7 млн. десятин частновладельческой земли 53,1 млн. принадлежали дворянам, 13,2 млн. находились в личном владении крестьян и 7,6 млн. – крестьянских обществ. 20,4 млн. десятин принадлежало различным группам городского населения. Сравнение приведенных данных переписи 1905 г. с данными предыдущей переписи 1877-78 гг. показывает, что дворянское землевладение сократилось на 20 млн. десятин и его удельный вес упал с 19,2 до 13,4% [55, с.84]. Крестьянское землевладение за эти годы, наоборот, выросло и, в общем, включая надельное и частновладельческое, составляло примерно 2/3 всех обрабатываемых земель.

К началу века крестьянские хозяйства занимали в сельскохозяйственном производстве доминирующее положение, однако именно мелкое крестьянское хозяйство наиболее остро переживало мировой аграрный кризис 80-х гг. XIX в., вызвавший падение цен на хлеб и сокращение его экспорта.

Из общей площади помещичьей и крестьянской земли 30% находилось в руках 1% землевладельцев. Большинство помещиков были потомственными дворянами. Доля поместного дворянства в составе привилегированного сословия Российской империи сократилась, но еще оставалась достаточно высокой – 30-40%. Вместе с тем крупное землевладение постепенно утрачивало свой дворянский характер. К началу века около 1/3 крупных землевладельцев составляли выходцы из купцов и крестьян [51, с.155]. Одновременно росло дворянское предпринимательство. Крупные землевладельцы вкладывали свои капиталы в промышленные предприятия, акционерные общества, банки и железные дороги. Значительно увеличилось число крупных предпринимателей. Если к началу 80-х гг. XIX в. крупная буржуазия насчитывала примерно 800 тыс. - 1 млн. человек, то к началу XX в. - уже 1,5 млн. [51, с.157]. Соответственно возросло влияние купечества и промышленников в биржевых комитетах, возникли влиятельные предпринимательские организации.

Дворянство, тем не менее, сохраняло свое привилегированное положение. Правительство состояло из дворян и высшей бюрократии, которая осуществляла власть абсолютизма в центре и на местах, формировала и проводила политику самодержавия, образовывала особую группу господствующего сословия. Она не оставалась неизменной. В XIX в. в процессе перехода от феодального к капиталистическому хозяйству сановные верхи приобщались к накоплению денежных богатств и, в отличие от поместного дворянства, проявляли заинтересованность в развитии товарно-денежных отношений. Они должны были не только считаться с экономическим ростом страны, но порой и сами выступали проводниками политики насаждения капитализма «сверху» [11, с.138].

Высокопоставленные чиновники с 70-х гг. активно участвовали в учредительстве частных железнодорожных компаний, акционерных обществ, сами нередко возглавляли их в качестве директоров, членов правлений, владельцев контрольных пакетов акций. В 80–90-х гг. наблюдались переходы ведущих чиновников в правления крупных банков, промышленных предприятий, которым они ранее покровительствовали и одновременно обратные переходы - из финансовой и промышленной сферы на высшие государственные посты.

Примером может служить И.А. Вышнеградский - значительная фигура как так и в ученом мире, и на правительственном аппарате. Он был видным ученым, основоположником теории автоматического регулирования, инженером-механиком Главного артиллерийского управления, профессором механики Петербургского технологического института, одним из создателей основ конструирования машин. Во второй половине 1870-х гг. он вошел в правление Юго-Восточной железной дороги и Петербургского общества водопроводов. С 1888 по 1892 гг. занимал пост министра финансов, и его деятельность на этом посту была успешной [17, с.127]. Активно помогал предпринимателям товарищ министра, а затем министр финансов, академик, ректор Киевского университета, известный экономист Н.Х. Бунге, сторонник самодержавия и в то же время проведения более кардинальных реформ в деревне. К выходцам из безземельного дворянства относился и один из наиболее крупных реформаторов конца XIX - начала XX вв., первый в истории России премьер-министр С.Ю. Витте, который пришел в правительство из управленческого аппарата юго-восточных железными дорог, где проявил себя как талантливый финансист [17, с.135]. Так, в составе высшей бюрократии, заинтересованной в предпринимательских делах, формировалась элита государственной власти. Она лучше понимала потребности общества, необходимость учитывать интересы буржуазии для расширения социальной опоры монархического строя и предлагала свои планы дальнейшего социально-экономического развития страны и модернизации государственного управления.

С самого начала реформы 60-70-х гг. оценивались не однозначно. Были две основные оценки. Одни считали, что реформы зашли слишком далеко, они угрожали основам монархии и их надо не только остановить, но и вернуть назад, на исходные позиции, восстановить «так, как было». Одним из главных лидеров этого движения в окружении Александра III и был К.П. Победоносцев [11, с.139].

Другая группа полагала и настаивала на том, что реформы не завершены, их необходимо продолжить и расширить, в первую очередь довести их до реформирования органов власти и государственного управления. Это направление современники связывали, прежде всего, с именем М.Т. Лорис-Меликова, последнего в царствование Александра II министра внутренних дел [17, с.136]. При этом надо иметь в виду, что правительства как объединенного, коллегиального органа в России не было, и положение министра, его роль определялась отношением к нему императора, близостью ко двору. Соратниками М.Т. Лорис-Меликова были участники осуществления реформ 60–70-х гг. XIX в. Д.А. Милютин, А.А. Абаза, М.Х. Рейтерн и др. Борьба названных тенденций продолжалась в течение всего рассматриваемого периода в обществе, при дворе, в высших правительственных кругах.

Открытое столкновение этих тенденций произошло сразу же после вступления на престол Александра III, и начало ему положило обсуждение проекта так называемой «конституции Лорис-Меликова».

В конце 70-х гг. ряд высших чиновников пришел к выводу, что «все наше государственное устройство требует коренной реформы снизу доверху». Таково было мнение Д.А. Милютина [54, с.238]. Сенатор П.А. Валуев в июле 1879 г. писал: «Чувствуется, что почва под ногами зыблется, зданию угрожает опасность, но обыватели как бы не замечают этого, и хозяева смутно чувствуют недоброе, но скрывают внутреннюю тревогу» [54, с.238]. О конституционных началах заговорил и Александр II, состоялось обсуждение записок П.А. Валуева и великого князя Константина Николаевича, в которых речь шла о возможности допустить к участию в управлении государством с законосовещательными функциями выборных представителей общества. Однако император на решительные меры не пошел.

Толчком к более активным решениям послужило очередное покушение на Александра II в феврале 1880 г., когда прогремел подготовленный С.И. Халтуриным взрыв в резиденции императора – Зимнем дворце [56, с.489]. Накануне М.Т. Лорис-Меликов, пока еще харьковский генерал-губернатор, докладывая царю о результатах своей деятельности, подчеркнул, что главное, к чему он стремился, - это «строгое карание и преследование зла не только совершенного, но и злоумышленного» и проведение мер, которые способствовали бы успокоению благонадежных элементов в обществе и, охраняя законные их интересы, восстановили бы в них ослабевшее доверие и власть [56, с.494]. На следующий день император объявил об образовании Верховной комиссии и назначил Лорис-Меликова ее начальником.

Уже в апреле он представил царю доклад, в котором доказывал необходимость «непоколебимой строгости к злоумышленникам... и тесного сотрудничества с людьми благополучными», чтобы убедить народ и образованную часть общества в дееспособности самодержавия и его готовности заботиться о народе [49, с.357]. Начальник комиссии предлагал пересмотреть паспортную систему и облегчить переселение крестьян из малоземельных губерний, установить отношения нанимателей с рабочими, т.е. ввести рабочее законодательство, обеспечить надлежащее руководство печатью, преобразовать губернские административные учреждения.

Летом 1880 г., когда активно действовали народовольцы, Лорис-Меликов предупреждал царя, что «проявление вредных социальных учений в нашем отечестве достигло таких размеров, при которых дальнейшее их развитие могло возбудить основательные опасения относительно сохранения в будущем не только общественного спокойствия, но даже существования государства» [49, с.360]. Он добился отставки вызывавшего наибольшую неприязнь общества министра просвещения Д.А. Толстого и назначения товарищем министра финансов Н.Х. Бунге. Был поставлен вопрос об отмене выкупных платежей и подушной подати.

В основу программы М.Т. Лорис-Меликова были положены две основные идеи. Во-первых, сотрудничество с либеральными кругами, перевод их из лагеря оппозиции в лагерь союзников по борьбе с революционным движением. Формой такого сотрудничества должно было стать общегосударственное представительство, причем об этом говорилось в очень осторожной форме. Автор программы настоятельно подчеркивал, что такая мера совсем не ведет к ослаблению самодержавия, а, наоборот, будет способствовать его укреплению. Подобные оговорки были вызваны тем, что, несмотря на кризис в верхах, Александр II вовсе не стремился совершить крутой поворот в политике. М.Т. Лорис-Меликов убеждал царя, и небезуспешно, в его необходимости. Во-вторых, облегчение положения крестьян, что должно было, с одной стороны, создать благоприятные условия для развития сельского хозяйства, а с другой – ослабить недовольство деревни и удержать крестьян от участия в массовых выступлениях [52, с.244].

В августе 1880 г. Верховная комиссия была распущена, а Лорис-Меликов назначен министром внутренних дел. Одновременно этим же указом императора было упразднено получившее печальную славу III Отделение Собственной его императорского величества канцелярии, и корпус жандармов подчинен министру внутренних дел [49, с.369]. Это означало, что в руках Лорис-Меликова оказалась сосредоточенной огромная власть, отчего это время современники и стали называть «диктатурой Лорис-Меликова». Заняв министерский пост, он опубликовал обращение к жителям столицы, в котором обещал «без малейшего послабления» наказывать за «преступные действия, позорившие общество» и «оградить законные интересы его здравомыслящей части». Министр заявил, что рассчитывает на поддержку общества как «главную силу, могущую содействовать власти» [22, с.205].

Пригласив к себе редакторов либеральных изданий, Лорис-Меликов заверил их, что они получили возможность обсуждать мероприятия правительства, однако просил не волновать умы мечтаниями о каких-либо представительных собраниях. Речь может идти лишь о том, что земства будут пользоваться правами, предоставленными им законом, и выяснять нужды и желания населения разных губерний. Результаты встречи не замедлили сказаться. Авторитет правительства Лорис-Меликова в глазах общества вырос [51, с.159].

Он имел основание утверждать в новом докладе Александру II, что политика в значительной мере «удовлетворяет внутреннее стремление благомысленной части общества и укрепляет временно поколебленное доверие населения к силе и прочности власти» [51, с.160].

«Великие реформы» остались «отчасти незаконченными», писал докладчик и предлагал для их завершения организовать две комиссии – административно-хозяйственную и финансовую – для обсуждения законопроектов, которые затем будут рассматриваться общей комиссией из выборных представителей земств и городов и лицами, назначенными правительством. Комиссия должна была собираться на срок не более двух месяцев, и затем одобренный ею законопроект передавался в Государственный совет, где уже лишних выборных представителей не было, а лишь приглашались 10–15 лиц, «обладавших особыми познаниями, опытностью и выдающимися способностями» [52, с.247]. Видное место в программе занимал закон о печати, для разработки которого создавалась специальная комиссия. Закон должен был устранить вызывавший особое недовольство цензурный произвол и ввести практику судебного разбирательства. Программа была рассчитана на 5-7 лет и должна была осуществляться при поддержке общества.

Проект Лорис-Меликова был обсужден на совещаниях у царя 3 и 13 февраля и утвержден Александром II 17 февраля. Наконец, 28 февраля императору был представлен проект учреждения из «представителей ведомств и сведущих лиц двух представительных и обшей комиссии» [52, с.248]. К 1 марта 1881 г. было подготовлено правительственное сообщение об их созыве и, обращаясь к великим князьям и наследникам, император заявил, что «сделан первый шаг к конституции». Но сделан он не был. Бомба, брошенная в императорскую карету 1 марта 1881 г., гибель Александра II и приход к власти Александра III круто повернули курс государственной власти вправо.

Взрыв 1 марта 1881 г. на Екатерининском канале в Санкт-Петербурге положил начало новой исторической эпохе. Причем перемена политического курса правительства была настолько резкой, что определение «период контрреформ» появилось, с одной стороны, как созвучное понятию «контрреволюция», а с другой - отражало отношение к ней современников, на которых поворот произвел тяжелое впечатление и иногда рассматривался как катастрофа [4, с.46].

1 марта 1881 года на престол вступил его сын Александр III. Новый император короновался 15 марта 1881 года в Успенском соборе Московского Кремля [3, с.46]. Царствование сына совершенно не походило на правление отца, которого Александр III ничем не напоминал даже внешне. Покойный государь был красив, обладал изысканными манерами, природной добротой и мягкостью в личных отношениях. Новый император, по воспоминаниям крупного политического деятеля С.Ю. Витте, «походил на большого русского мужика из центральных губерний, ему больше всего подошёл был костюм: полушубок, поддёвка и лапти… он не был красив, по манерам был скорее более или менее медвежатый…» [32, с.52].

Александр Александрович ни в детстве, ни в ранней юности не рассчитывал на российскую корону. Законный наследник престола – его старший брат Николай Александрович – скончался на 22-м году жизни от туберкулёза (в некоторых источниках – от чахотки). Александр Александрович стал цесаревичем в 20-летнем возрасте, т.е. будучи уже вполне сформировавшимся человеком. В отличие от отца Александр III не был храбрым человеком. Боясь покушений, он удалился в Гатчину, во дворец своего прадеда Павла I, спланированный как старинный замок, окруженный рвами и защищенный сторожевыми башнями (за что получил прозвище «Гатчинский пленник») [4, с.54].

Выросший в офицерской среде, Александр не получил образования которое подобает иметь будущему императору. Оставляло желать лучшего воспитание юноши. Александр III был надменным и грубым, к людям он относился как к подчиненным ему солдатам [3, с.212]. В своё время у его отца были великолепные наставники, в том числе и известный русский поэт В.А. Жуковский, стремившийся к тому, чтобы из его питомца вырос всесторонне образованный, гуманный государь, заботящийся о благоденствии народа. Духовным наставником Александра III был теоретик самодержавия, обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев, который первое время после восшествия на престол своего воспитанника был самым влиятельным лицом в правительстве.

«Император Александр III, - писал Витте, - был совершенно обыкновенного ума, пожалуй, можно сказать, ниже среднего, ниже средних способностей, ниже среднего образования…» [32, с.57]. Недостатки, впрочем, своеобразно возмещались упрямством, а также силой и твёрдостью его характера. Эти качества дали о себе знать в первые же месяцы правления.

В мощной фигуре Александра III присутствовала самодержавная царственность. Физически он был чрезвычайно силен: ломал подковы, гнул серебряные рубли. Характер был у него спокойный, уравновешенный, очень твердый, в редких случаях он колебался [3, с.214]. И все же для государственного деятеля важнее ум и образованность, недостаток которых отмечает С.Ю. Витте – апологет самодержавия, заподозрить которого в сокрытии правды о царе очень трудно.

Однако Александр III имел одно необычное для русских императоров свойство: он не завидовал чужому уму, приближал к себе и ставил на важнейшие государственные посты талантливых, неординарных людей (например, министры финансов Н.Х. Бунге (с 1881 по 1886 гг.), И.А. Вышнеградский (с 1888 по 1892 гг.), С.Ю. Витте (с 1892 по 1903 гг.), позднее – председатель Комитета министров) [4, с.62].

По сравнению с другими императорами Александр III не отличался гипертрофированным интересом к армии, он стремился уберечь страну от войн. В течение его тринадцатилетнего царствования Россия не участвовала ни в одной войне. Исключением был первый и последний в правлении этого царя военный эпизод – победа генерала А.В. Комарова над афганцами в сражении при р. Кушке (1885 г.).

Никто из императоров ХIХ века не отличался такой приверженностью ко всему русскому, как Александр III. Это проявлялось и во внешнем облике: русская одежда, борода, заправленные в сапоги брюки. Подчеркнутая любовь к русскому сочеталась в нем с неприязнью к «инородцам» – полякам, финнам, евреям, армянам и представителям других национальностей [4, с.77]. Стремление подчеркнуть все русское распространялось на экономическую политику, которая носила протекционистский характер, способствуя росту национальной промышленности и торговли.

Не особенно церемонился Александр III на дипломатическом поле в отношениях с другими странами. Характерен такой эпизод. Однажды в Гатчине во время рыбной ловли, которую царь очень любил, дипломат одной из великих держав добивался срочного свидания с ним. После того как об этом доложили Александру III, он ответил: «Когда русский царь удит рыбу, Европа может подождать».

Уже 8 марта 1881 г. проект обращения («конституции» М.Т. Лорис-Меликова) был вынесен на заседание Совета министров. Оно началось с выступления графа С.Г. Строганова, заявившего, что предложения Лорис-Меликова приведут к передаче власти из рук самодержавной монархии буржуазным либералам. Его слова были подхвачены Александром III, бросившим реплику, что «и я тоже опасаюсь, что это шаг к конституции» [8, с.250]. Затем на проект обрушился Победоносцев. Политику реформ, которая угрожала России введением конституции «по типу французских генеральных штатов», он объявил несостоятельной. Реформы 60–70-х гг. XIX в., по его словам, дадут и свободу крестьянам, не установив над ними власть; земство – это говорильня, в которой орудуют люди «негодные и безответственные»; суд присяжных – говорильня адвокатов, к говорильне привела свобода печати [42, с.116]. Фактически то, о чем говорил обер-прокурор Святейшего синода, было программой контрреформ. Недаром Д.А. Милютин заметил в своем дневнике: «Многие из нас не могли скрыть нервного вздрагивания от некоторых фраз этого реакционера» [42, с.117]. Несмотря на поддержку многих участников заседания, проект был отложен.

Однако Лорис-Меликов, пользуясь тем, что по императорской формуле проект не был отвергнут, а отложен, предпринял еще одну попытку претворить в жизнь свою программу. 12 апреля он представил царю «всеподданнейший доклад», в котором реформе управления было уделено особое внимание. Министр предлагал обеспечить «единство правительства и программы внутренней политики». Иными словами, Лорис-Меликов предлагал создать «однородное правительство» для обсуждения в Совете министров важнейших государственных вопросов и «привлечения общественных представителей к предварительной разработке и выполнению реформ» [50, с.239]. Этому коллегиальному правительству надлежало, по мнению автора, объединить полицейские и жандармские органы в губерниях и подчинить их губернаторам; пересмотреть вопрос о земском и городском самоуправлении, расширив права местных городских и земских учреждений; отменить подушную подать и ввести налоги на «всесословных», более справедливых основаниях. В целях совершенствования учебного процесса и развития грамотности предлагалось провести реформу высшей и средней школы, улучшить законодательство и печать [50, с.239-240].

Ответом на доклад был опубликованный 29 апреля 1881 г. царский манифест, составленный К.П. Победоносцевым, где заявлялось о решимости «стать бодро на дело правления, с верою в силу и истину самодержавной власти», которую император призван «утверждать и охранять для блага народного от всяких на неё поползновений» [42, с.124]. В документе формулировались основные принципы внешней и внутренней политики: сохранять порядок и крепкую власть, соблюдать справедливость и экономию, возвратиться к исконно русским началам и повсеместно обеспечивать исконно русские интересы. С конституционными веяниями было покончено. Важно отметить, что за образец этого документа был взят декабрьский манифест 1825 г. Николая I.

В это же время К.П. Победоносцев пишет Александру III: «В нынешнее смутное время у всех добрых людей душа в крайнем смущении, в болезни…Душа у всех объята страхом, - боятся больше всего именно этого коренного зла, конституции…, которой русская душа не понимает… Это гибель России и Ваша; это ясно для меня как день… Время тяжкое, я не успокоюсь, покуда здесь ещё остаются и граф Лорис-Меликов, и Абаза, и великий князь Константин Николаевич. Дай Бог, чтобы они ушли и разъехались как можно скорее» [43, с.92] (Приложение 7). На следующий день Лорис-Меликов и вслед за ним и его соратники А.А. Абаза, Д.А. Милютин подали заявления об отставке, которые были незамедлительно приняты.

Вскоре Александр III в письме к брату Владимиру сформулировал свое политическое кредо: «Я никогда не допущу ограничения самодержавной власти, которую нахожу нужной и полезной для России» [32, с.92].

Отвергнутый проект был конституцией лишь в глазах императора и его окружения. Практически же он представлял собой лишь попытку представителей либеральной части высшего чиновничества и общества найти компромисс между обществом и государством. Предложенная программа имела комплексный характер и была рассчитана на создание законосовещательного, представительного органа, единого кабинета министров, проведение в жизнь ряда назревших социально-политических преобразований [10, с.155].

Но если проект не был конституцией, то его вполне можно считать реалистичным вариантом политической модернизации России, который готовился как альтернатива курсу, избранному Александром II и его приближенными. Он мог стать такой альтернативой политике Александра III - Победоносцева, но не стал [32, с.93].

К.П. Победоносцев, воспитатель двух наследников престола, будущих императоров Александра III и Николая II, особым вниманием убитого царя не пользовался, но на вступившего на престол своего воспитанника, особенно в начале царствования, имел большое влияние. Правда, потом Александр III в нем несколько разочаровался. «Победоносцев отлично знает, что не надо, – говорил его соратник граф Е.Г. Строганов, - но не знает того, что надо» [32, с.94]. А его воспитанник уже в конце царствования, в 1893 г., заметил, что «Победоносцев - отличный критик, но сам никогда ничего создать не может», а «одной критикой жить нельзя» [12, с.115]. Но когда Александр III был еще наследником, вокруг него сложилась группа противников реформ его отца. После 1 марта она пришла к власти, и ее лидер К.П. Победоносцев стал символом наступившей эпохи сразу же после своего первого в новом царствовании выступления 8 марта 1881 г.

Первые мероприятия правительства Александра III подтвердили решимость властей твёрдо проводить провозглашённый «охранительный» курс. 14 августа 1881 г. было принято «Положение о мерах к охранению государственной безопасности и общественного спокойствия» [24, с.289]. Теперь в любой губернии разрешалось вводить чрезвычайное положение «для водворения спокойствия и искоренения крамолы» [24, с.289]. Любого её жителя могли подвергнуть аресту, сослать без суда на пять лет, предать военному суду. В результате в губерниях начался беспредел. Увеличились штаты отдельного корпуса жандармов, начали создаваться новые охранные отделения, а в 1882 г. – секретная полиция. Губернаторы получили право закрывать органы печати, торговые и промышленные предприятия, учебные заведения; приостанавливать деятельность земств и городских дум. Изданное как «временное», сроком на три года, это «Положение» постоянно возобновлялось и действовало вплоть до 1917 г.

В условиях развивающегося капитализма Александр III, выражая интересы наиболее консервативных кругов дворянства, сохранял помещичий уклад жизни (Приложение 6). Однако в области экономической политики император вынужден был считаться с ростом капиталистических элементов в стране. Кроме того, Александр III, потрясенный смертью отца, стремился всякими способами ограничивать влияние революционных группировок в стране.

Основными направлениями деятельности нового правительства были «искоренение крамолы» и успокоение общественности (Приложение 8). Особая роль в укреплении и охранении режима отводилась Департаменту полиции, деятельность которого приобрела невиданный размах после назначения на пост его директора В.К. Плеве, а затем И.Н. Дурново. В 1882 г. политический розыск в России возглавил подполковник Отдельного корпуса жандармов Г.П. Судейкин - умный, предприимчивый и честолюбивый чиновник [10, с.156].

Помимо официальных полицейских органов в марте 1881 г. возникла своеобразная тайная общественная организация для защиты императора и борьбы с революционным террором – «Священная дружина». Она была создана с ведома Александра III и объединяла более 700 представителей высшей знати, сановной бюрократии, генералов и др. Среди них были братья царя, министр двора И. В. Воронцов-Дашков, граф П.А. Шувалов, С.Ю. Витте. При помощи собственной агентуры, а также шпионажа и провокаций «Дружина» пыталась дезорганизовать действия революционных организаций изнутри. Вскоре ее активная, но непрофессиональная деятельность стала мешать работе Департамента полиции. А к концу 1881 г. Александр III велел распустить «Священную дружину» [8, с.278].

Всю намеченную программу контрреформ царизму провести не удалось. Оно не могло не считаться с реальным положением дел в деревне, с развитием новых капиталистических отношений в экономике. Так, в 1881 г. был утвержден закон об обязательном выкупе для временнообязанных крестьян, значительно понижены выкупные платежи, отменялась подушная подать [50, с.196]. Под влиянием роста рабочего движения в 1881 г. правительство издает закон по рабочему вопросу [55, с.180]. Экономическая политика имела буржуазный характер (Приложение 5).

Таким образом, общим планом ревизии реформ 1860–70-х гг. должно было стать создание административных органов управления деревней; сведение к минимуму роли общественного самоуправления в земских и городских учреждениях, усиление контроля Министерства внутренних дел над ними; ограничение выборного начала при замещении должностей; передача дел от судебных учреждений в ведение учреждений, находившихся в непосредственной связи с управленческой администрацией. Принятые законы должны были вернуть дворянству его положение в управлении государством и обществом, сохранить сословную структуру и самодержавие власти. Однако этого не произошло. Степень распространения консервативных идей их авторами была преувеличена, и полного поворота назад не получилось. Общество не позволило его совершить, и даже в самом дворянстве усилились тенденции к всесословности.

контрреформа россия реформирование суд

3. КОНТРРЕФОРМЫ В ОБЛАСТИ СУДА, ОБРАЗОВАНИЯ И ПЕЧАТИ В 1880-х гг. В РОССИИ

3.1 Судебная контрреформа

Судебная реформа России – наиболее удачное детище отстраненных от власти реформаторов – внешне не претерпела в это время значительных изменений. Судебные уставы 1864 г. продолжали действовать. Однако в 1880-е гг. в их отношении власти стали все больше принимать осуждающую позицию. Наибольшим нападкам подверглись иммунитет судей, принцип их независимости и несменяемости, гласность судопроизводства и суд присяжных [48, с.821]. Так, в частности, интересно проследить регресс ст. 941 главы 1 «О вступлении приговоров в законную силу» раздела 6 «Об исполнении уголовных приговоров» Устава уголовного судопроизводства Российской империи. Согласно отмеченной статье: «…Помимо апелляционного и кассационного порядка высший суд не мог изменить или отменить приговор. Исключение из этого общего принципа допускалось, когда затрагивался публичный интерес. В таких случаях высший суд приступал к рассмотрению и отмене приговора даже вне апелляции и кассации. Это было возможно при вынесении приговора судом по делу, ему не подсудному, при присуждении преступника к уже несуществующему наказанию или при назначении ему наказания с нарушением сословных прав, при определении наказания военному по невоенным законам, если он не скрывал своей принадлежности к армии, при неправильном осуждении светским судом духовного лица...» [41, с.342-343]. Циркуляр Министерства юстиции от 16 ноября 1870 г. разъяснял, что приговоры на основании данной статьи должны представляться в Министерство юстиции в подлиннике. Циркуляр этого же министерства от 19 мая 1880 г. требовал от судов при представлении приговоров приобщать к ним копии обвинительных актов или определений о предании суду. Циркуляр же от 19 декабря 1881г. предписывал, чтобы в препроводительных бумагах точно указывалось, когда именно и по какому из указанных в ст. 941 Устава оснований представленный приговор вступил в законную силу. В циркуляре от 12 марта 1883 г. указывалось, что к представлению окружного суда по комментируемой статье должна прилагаться справка об отсутствии других дел на осужденного. Циркуляр от 22 сентября 1883 г. отмечал, что в связи с присоединением к непосредственному ведению Министерства юстиции судебной части Тифлисского округа вышеупомянутые правила стали обязательными и для судов этого округа [41, с.343].

Кассационная практика Сената установила, что в приговоре о лице привилегированного сословия к наказанию, соединенному с лишением всех прав состояния или всех особенных прав и преимуществ, обязательно следовало указывать о представлении такого приговора на высочайшее усмотрение. В противном случае приговор возвращался в суд для соответствующего дополнения.

Ярыми противниками Судебных уставов были такие крупные сановники, как обер-прокурор Священного синода К.П. Победоносцев (принимавший в 60-е гг. активное участие в их разработке), министр внутренних дел Д.А. Толстой, министр юстиции H.В. Муравьев и многие другие.

«Люди, создавшие у нас новые судебные учреждения» — писал Победоносцев Александру III в 1881 г., — сами не знали, что делали, но они успели раздуть и прославить свое создание и в мнении нашего невежественного общества, и в мнении ближайших советников покойного государя… Бесконтрольная, обособленная юстиция не только не совместима с самодержавием, она не совместима ни с каким иным правительством, при всяком образе правления. Нигде в мире суд не обособлен так, как у нас в России» [44, с.218].

Особенно ожесточенным атакам были подвергнуты Судебные уставы со стороны редактора «Московских ведомостей» М.Н. Каткова и ближайшего советника царя, издателя «Гражданина» князя В.П. Мещерского. По иронии судьбы Катков, бывший самым горячим поборником Судебных уставов до начала 70-х гг., в последующем, стал их страстным обличителем. Мещерский в своем дневнике, который читал Александру Ш, писал: «Вся Россия горьким 20-летним опытом дознала, что суд присяжных — это безобразие и мерзость, что гласность суда есть яд, что несменяемость судей, есть абсурд и т. д.» [28, с.274].

Далее им в новогоднем номере «Гражданина» была изложена лаконичная и кардинальная программа, которая включала четыре пункта: «1) ...немедленно прекратить на время суд присяжных, поручив обязанность суда исключительно коронным судьям; 2) ...отменить статью судебных уставов о несменяемости членов судебного ведомства; 3) …на время отменить вовсе гласность судопроизводства по уголовным делам; 4) ...приступить одновременно к пересмотру Судебных уставов» [7, с.263].

Фактически здесь ставился вопрос об искоренении всех принципиальных основ судебной реформы 1864 г. Аналогичные взгляды, но еще более напористые и агрессивные, исповедовали и «Московские ведомости». Объявив существующую судебную систему «самой чудовищной из аномалий», Катков требовал незамедлительно приступить к ее пересмотру [28, с.275].

12 июня 1884 г. министром юстиции был разработан закон, благодаря которому временно закончился «крестовый» поход против суда присяжных. Противники этого суда настаивали, если не на уничтожении его, то радикальных в нем изменениях. В результате изменился лишь порядок составления списков присяжных заседателей и ограничен отвод присяжных сторонами. Если ранее администрация не принимала участия в составлении списков присяжных, то теперь она получила доступ в комиссии по составлению списков очередных заседателей. Членами комиссий стали уездные исправники и полицмейстеры, а также товарищи прокурора окружного суда. Закон 20 мая 1885 г., поколебал принцип несменяемости судей, но в меньшей степени, чем можно было ожидать по условиям времени. Закон значительно расширил полномочия министра юстиции, предоставив ему право надзора за организацией рассмотрения дел в судах и контроля за приговорами и решениями. Министр мог потребовать от председателя суда объяснений о причинах недостатков в ходе разбирательства и решать вопрос о дисциплинарной ответственности судей всех степеней и рангов. В этих целях при Министерстве юстиции была создана специальная коллегия с неограниченным правом перевода судей из одного округа в другой, а также освобождения от занимаемой должности. Закон усилил также прокурорский надзор за судебной деятельностью [7, с.268].

Критика судебной реформы 1864 г., развернутая в прессе наибольший размах получила 30 октября 1885 г. в записке-докладе К.П. Победоносцева. По сути, она представляла постепенную программу судебных преобразований, направленную к восстановлению основных принципов дореформенного судопроизводства. Концепция Победоносцева всецело разделялась Александром III. «Благодарю очень за присланную записку о реформе судебного строя», — ответил он своему учителю 3 ноября» [4, с.192]. И все-таки Судебные уставы 1864 г, не были коренным образом реформированы.

6 ноября 1885 г. Д.Н. Набоков (министр юстиции при Александре III) был уволен в отставку. Новым министром юстиции 1 января 1887 г. был назначен сенатор Николай Авксентъевич Манасеин. По свидетельству А.Ф. Кони «это был человек несомненной доброты и благородства, чуждый интриги и лукавства, прямодушный в выражениях своих симпатий и антипатий, способный сознавать и даже оплакивать свои ошибки, далекий от суетного честолюбия и смотрящий на свое звание не как на ступеньку к материальному или властному возвышению, а как на тяжелое служение, которое, в конце концов, ускорило его преждевременную кончину» [52, с.197].

Став министром, Манасеин не посягал на судебную реформу 1864 г. в целом, а ограничился рядом представлений в Государственный совет об изменении тех или иных ее сторон. Работал он с присущей ему манерой: страстно, энергично, кропотливо, въедливо и дотошно. Под влиянием Победоносцева 3 мая 1886 г. Манасеин внес представление об ограничении гласности судебных заседаний. После бурных обсуждений в Общем собрании Государственного совета Александр III 12 февраля 1887 г. подписал указ, в котором поддержал «мнение меньшинства».

Министру юстиции предоставлялось право ограничить публичность судебных заседаний. Он мог закрывать двери суда из-за опасения оскорбить религиозные чувства, из соображений нравственности, ограждения достоинства государственной власти и другим подобным неопределенным соображениям. Следующие шаги министра были направлены против суда присяжных. Указ 28 апреля 1887 г. ввел для присяжных образовательный ценз. Из состава присяжных в связи с этим были исключены все неграмотные, которые ранее в основном избирались из крестьянской среды. Этим же законом вводился более высокий имущественный ценз для присяжных [38, с.38]. Указом 7 июля 1889 г., значительная часть преступлений была изъята из юрисдикции суда присяжных. Важно заметить, что эти изменения фактически были закреплены в судопроизводстве по воле Александра Ш.

Важной заслугой Манасеина является разработка программы судебной реформы в прибалтийских губерниях, которая была утверждена Александром III 9 июля 1889 г. Эта программа, сохранявшая положения Судебных уставов 1864 г., вводилась без суда присяжных, и выборного мирового суда.

17 апреля 1894 г. новым министром юстиции стал Николай Валерьянович Муравьев креатура великого князя Сергея Александровича. По словам графа С.Ю. Витте, «Муравьев человек с большим талантом речи, образованный, умный, но что касается нравственности — слаб. Как министр юстиции Муравьев был выдающимся министром, но он несколько спустил флаг независимости юстиции, и в этом смысле в его министерстве были некоторые прегрешения» [34, с.69].

Вскоре после вступления в должность Муравьев развернул энергичную работу по пересмотру Судебных уставов 1864 г. За 30 лет со времени их утверждения было принято около 700 различных законов, дополняющих или ограничивающих уставы. В своем докладе Александру III Муравьев отмечал: «Русский народ судится ныне самыми многоразличными способами и на самых разнородных основаниях, причем, не говоря уже о простом обывателе, даже сведущему юристу-технику трудно разобраться в запутанной системе существующих у нас теперь судебных инстанций, с их разнообразною подсудностью и разнообразием процессуальных приемов и правил. Подобный порядок вещей, конечно, нельзя признать нормальным и отвечающим интересам страны». Отдельные изменения законодательства, по его мнению, ничего не дадут, необходимо подвести под существующее судебное здание «фундамент и перестроить (его), воспользовавшись всеми годными материалами» [7, с.275]. Он предложил провести реформу Судебных уставов путем «полного, цельного, одновремеииого (пересмотра) по общему плану и одним руководящим началом» [7, с.275].

Главными вопросами, на его взгляд, в ходе намечающихся преобразований должны стать: 1) несменяемость, 2) суд присяжных, 3) судебно-административные учреждения, 4) Сенат и кассация, 5) следственная часть, 6) прокурорский надзор, 7) адвокатура, 8) гражданский суд и формализм (совестный суд), 9) материальное положение лиц судебного ведомства, 10) поднятие нравственного и умственного уровня судебных деятелей, 11) упрощение, ускорение, удешевление суда [7, c.275-276]. Итак, программа преобразований намечалась довольно обширной. Поэтому Муравьев предлагал для ее осуществления создать специальную комиссию под председательством министра юстиции.

Из своих личных целей Муравьев стал подкапываться под главные устои нового суда: под суд присяжных, несменяемость судей, единство кассации, предварительное следствие и ряд постановлений, обеспечивающих судье независимое и достойное положение судебного деятеля, а не судейского чиновника. За пять лет работы комиссия Муравьева провела 503 заседания [38, с.58]. 19 мая 1899 г. она была официально закрыта. Проект Муравьева не получил одобрения Государственного совета.

Таким образом, в рассматриваемый период времени наблюдается явный регресс в деятельности судебной системы России, что было обусловлено общими факторами нарастания революционности в обществе, а также политикой контрреформ во всех сферах жизни российского общества, в том числе и в судебной сфере, которая осуществлялась со стороны высших руководителей государства и лично Александра III.

3.2 Ревизия реформ в сфере образования

В правление Александра III правительство стремилось усилить официозную направленность обучения, подчинить школу и высшие учебные заведения интересам упрочения самодержавной власти. На первых порах учебная система Министерства народного просвещения продолжала опираться на основные законоположения предшествующего царствования.

Первомартовская катастрофа, повлекла за собой смену в «персонале, окружающем императора» [33, с.39]. 24 марта 1881 г. был смещен с поста министра просвещения А.А. Сабуров. На посту министра народного просвещения последнего сменил его старший сверстник по Александровскому лицею барон Александр Павлович Николаи, происходивший из шведского дворянского рода [33, с.39].

Проявить себя в новой должности в течение года А.П. Николаи особенно не успел. В его бытность задачи, стоящие перед правительством в отношении образования довольно четко были определены в манифесте 29 апреля 1881 г., составленном Победоносцевым, и фактически сводились к реализации уваровской триединой формулы «самодержавия, православия и народности». По всей видимости, барон Николаи «не мог обеспечить в полной мере осуществление этих задач» [33, с.39]. При нем официально были разрешены школы грамоты. 16 марта 1882 г. барон Николаи был уволен по прошению от должности министра высочайшим рескриптом.

16 марта 1882 г. пост министра народного просвещения перешел к стороннику консервативной линии И.Д. Делянову, стороннику К.П. Победоносцева и М.Н. Каткова. Характерно, что большинство знавших Делянова сановников отзывалось о нем без малейшего уважения. «К ужасу своему, узнаю, — признается Милютин, — что барон Николаи уже уволен от должности министра и что на место его назначен — Делянов!!! Это почти то же, что если б назначен был Катков; это восстановление ненавистного для всей России министерства графа Толстого. Между прежним режимом и будущим будет различие только в подкладке: у Толстого подкладка была желчь; у Делянова будет идиотизм. Бедная Россия!» [30, с.144]. В то же время, Феоктистов называл Делянова «шутом гороховым». Б.Н. Чичерин именовал Делянова «раболепным и ничтожным», «отребьем человеческого рода» [52, с.218].

На посту министра народного просвещения, Делянов оставался до самой смерти, последовавшей 29 декабря 1897 г. Кроме обычных знаков монаршего благоволения за ревностную службу, 23 ноября 1888 г., в день полувекового юбилея своей службы, он был возведен в графское Российской империи достоинство.

Следует подчеркнуть, что программа действий Ивана Давидовича на поприще народного просвещения всецело соответствовала взглядам Д.А. Толстого.

3.2.1 Высшее образование

Одним из первых и важных шагов, предпринятых Деляновым, стала реформа в области высшего образования как реакция на не утихающее революционное брожение в среде студентов. Известно, что еще в апреле 1875 г. под председательством министра народного просвещения была создана Комиссия для переработки университетского устава с целью его ужесточения. Намерения императорского правительства тогда стали достоянием широкой общественности и предметом острой дискуссии в прессе. Подготовленный проект нового устава в феврале 1880 г. был внесен в Государственный совет, но в связи с изменившейся в стране обстановкой и последовавшей вскоре отставкой Толстого был возвращен обратно.

Хотя проект нового устава был вновь внесен в Государственный совет на исходе 1882 г., рассмотрение его началось лишь в конце 1883 г. Задержка произошла из-за коронации Александра III. Проект нового устава вызвал множество различных мнений и в Государственном совете, и в мыслящих слоях общества. В числе противников нового проекта оказались обер-прокурор Св. синода К.П. Победоносцев, государственный секретарь А.А. Половцов, министр финансов Н.X. Бунге, бывшие министры народного просвещения А.В. Головнин и А.П. Николаи. Несмотря на то, что сторонники проекта Делянова, Толстого и Каткова в Государственном совете оказались в меньшинстве, тем не менее, император поддержал их и после некоторых колебаний 15 августа 1884 г. утвердил проект устава о введении его в 1884/85 учебном году в 6 университетах [20, с.176].

Прежде всего, устав полностью уничтожил университетскую автономию устава 1863 г., отдав университеты под контроль Министерства народного просвещения. Во всех 6 разделах устава главная мысль заключалась в том, чтобы университетам придать атрибуты государственных учреждений, а всех членов университетской корпорации приравнять к категориям государственных чиновников. Должности ректора, декана и профессора, которые по уставу 1863 г., были выборными, теперь снова замещались по назначению сверху [20, с.177].

Ректор назначался министром народного просвещения сроком на четыре года, декан — попечителем учебного округа на тот же срок. Замещение профессорских вакансий производилось с ведома министра, который мог не утверждать предложенную университетом кандидатуру. При этом особое внимание обращалось не только на ученые качества и заслуги, но и на религиозно-нравственное и патриотическое направление преподавателей. Ряд неблагонадежных профессоров был уволен из университетов, в числе которых оказались крупные ученые — социолог и этнограф М.М. Ковалевский, историк В.И. Семевский, физиолог Ф.Г. Мищенко, правовед С.А. Муромцев, Другие, например Д.И. Менделеев и И.И. Мечников, ушли сами. В то же время следует отметить положительное нововведение устава — расширение института приват-доцентуры. Приват-доцентам разрешалось читать параллельные с профессорами курсы. С одной стороны, это способствовало подготовке профессорских кадров, а с другой побуждало к улучшению читаемых профессорами курсов. В итоге в университетах заметно изменилось соотношение штатных и нештатных преподавателей. Если в 1881 г, в 8 университетах преподавало 635 человек, в том числе 104 нештатных, то в 1895 г. в 9 университетах состояло 1035 преподавателей, почти половина которых (491) являлись нештатными [20, с.183]. Устав разрешал работу по совместительству, чем воспользовалось большинство преподавателей.

В то же время существенно ограничивалась компетенция университетского Совета и факультетских собраний. Университетский суд был ликвидирован. Намного увеличивалась власть инспектора, которому были даны и административные, и судебные функции. Инспектор непосредственно подчинялся попечителю. Возросли требования к студентам. По «Правилам о приеме в студенты университета» абитуриенты должны были представить свидетельства о политической благонадежности, которые выдавались местной полицией. В целях «улучшения» социального состава студентов, в 5 раз повысилась плата за обучение, а для получения стипендии необходимо было иметь отзыв инспектора о поведении студента. По «Правилам о плате за слушание лекций» вводилась плата, равная 5 руб. за полугодие. За специальные курсы студент платил непосредственно читающим их преподавателям. За недельный час эта сумма составляла 1 руб. на всех факультетах (на медицинском - 75 коп.) [20, с.186]. «Правила для студентов во время прохождения курса» ставили их в полную зависимость от инспекции, контролировавшей посещение лекций, распределение стипендий и пособий. Положение студента зависело от степени его благонадежности. Студенты должны были ежегодно возобновлять вид на жительство. Участие в беспорядках надолго лишало студента возможности научной деятельности в будущем. Запрещалось выражение одобрения или неодобрения преподавателей в любой форме. За нарушения студент мог получить различные наказания; выговор, исключение, арест, карцер. Для поездки по делам или на каникулы студент должен был иметь отпускное свидетельство от инспектора (проректора) университета [20, с.186-187].

Устав 1884 г. вводил факультетские и университетские (государственные) экзамены. Существовавшие ранее семестровые экзамены были заменены зачетами. Срок обучения на всех факультетах университета составлял 4 года, кроме медицинского, программа которого была рассчитана на 5 лет. Выдержавшие выпускные экзамены получали в соответствии с качеством показанных знаний дипломы I и II степени и звание действительного студента. Представившие и защитившие диссертации – на кандидата (прав, филологии и т. д.) [20, с.190]. Вскоре после принятия устава 1884 г. Государственный совет подтвердил права и преимущества лиц, получивших высшее образование. В частности, подтвердилось право доктора на 7-й, а магистра соответственно на 9-й класс гражданского чинопроизводства. И хотя устав 1884 г. был введен вопреки протестам большинства профессоров и студентов, сторонники консервативной линии рассматривали его как крупную победу, как важный шаг на пути укрепления принципов самодержавия. Через год после принятия устава в мае 1885 г. по всеподданнейшему докладу Делянова вновь была введена отмененная в 1861 г. форма для студентов с целью облегчить надзор за ними во внеучебное время. В 1887 г. новые правила запретили прием студентов, если школа, которую они окончили, не даст положительной характеристики их «образа мыслей и направления» [28, с.317]. В конце XIX в. устав Дерптского университета (в 1893 г. переименован в Юрьевский) был фактически приравнен к общему уставу 1884 г. В 80-х гг. этим уставом начал реально руководствоваться и Варшавский университет. 1 июля 1887 г. с разрешения Комитета министров был опубликован циркуляр Министерства народного просвещения, установивший процентные нормы приема евреев в высшие учебные заведения. Несмотря на все принимаемые меры, внедрить новый устав на практике целиком не удалось.

Всего к 1894 г. в России насчитывалось 52 полноправных высших учебных заведения, из них 9 университетов, 3 высшие школы гуманитарного профиля, 8 высших технических учебных заведений, 3 сельскохозяйственных и 6 медицинских и ветеринарных высших школ, 5 военных и 7 духовных академий, 2 высших женских курса и др. Общее число студентов всех 52 вузов составляло 25 166 человек, из них 983 женщины, т.е. 3,9% [20, с.195]. Наибольшее число учащихся было в университетах — 13 944 человека, за ними следовали студенты технической и сельскохозяйственной высшей школы — 5497 человек [20, с.195].

О многом говорит распределение студентов по специальностям, отражающее, с одной стороны, потребность государства в кадрах, а с другой, взгляды правительства на задачи подготовки этих кадров. Преобладающее число студентов мужских вузов специализировалось в области естественных и технических наук — 30,1%, за ними шли медики и ветеринары — 28,2%, далее юристы — 23,8%, затем учащиеся духовных академий 6,4%, студенты историко-филологических отделений — 4%, сельскохозяйственных учебных заведений — 3,3%, слушатели военных академий — 2,5% и художественных школ — 1,6% [20, с.196].

Таким образом, существенное место в системе высшей школы было отведено правоведению, что соответствовало традиционным взглядам правящей элиты на значение юридического образования для пополнения государственного аппарата. Обращают на себя внимание крайне ограниченные размеры подготовки специалистов для сельского хозяйства, ни в какой мере не удовлетворявшие потребность в них. Малые цифры подготовки аграрных кадров соответственно отражали (а в какой-то мере и усугубляли) общий низкий уровень сельского хозяйства страны, его экстенсивный характер и консервативные формы.

3.2.2 Средняя школа

В области среднего образования перед Министерством народного просвещения стояли задачи дальнейшего развития классических и реальных гимназий, освобождения от многопредметности и перегруженности учебных планов и программ. Затраты правительства на содержание учреждений среднего образования в 1887 г. составили около 10 млн. руб. На одного гимназиста государство расходовало в среднем 166 руб. Уровень успеваемости в гимназиях, прогимназиях и реальных училищах был невысок. По данным всеподданнейшего отчета Делянова за 1884 г. он составлял в гимназиях в 1883 г. — 68,2%, в 1884 г. — 68,9%, в прогимназиях — соответственно 65,3% и 65,5%, в реальных училищах — 66,9% и 69,1% [25, с.409]. Кардинальное средство повышения качества учебы Делянов видел в «наведении порядка» в средней школе, «подорванного» его предшественниками Сабуровым и Николаи. По его мнению необходимо было затруднить «доступ в мужские и женские гимназии детям лиц низших сословий» [25, с.410].

«Наведение порядка» было начато уже циркуляром от 20 ноября 1882 г., где фактически была провозглашена программа возврата к правилам 4 мая 1874 г., разработанным в период министерства Д.А. Толстого и отвергнутых в начале 1880-х гг. Очередной шаг был сделан 26 июня 1884 г., когда вышел циркуляр, посвященный усилению роли классных наставников. В этом документе особо подчеркивалось, «что классные наставники наравне с директорами и инспекторами будут подлежать ответственности, если во вверенном им классе обнаружится на учениках пагубное влияние превратных идей, внушенных злонамеренными людьми, или даже сами молодые люди примут участие в каких-либо преступных деяниях, и таковые поступки их не будут своевременно обнаружены заведением. Вершиной цинизма Делянова явился циркуляр, изданный 18 июня 1887 г., ставший попыткой изменить социальный состав гимназий и трансформировать их в полу привилегированные учебные заведения. Этот позорный документ, широко известный под названием циркуляра «о кухаркиных детях», предписывал не принимать в гимназии «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и т. п.» [26, с.329]. Для реализации этого указания почти повсеместно были закрыты приготовительные классы, дававшие возможность детям малообеспеченных родителей поступать в школу. Как следовало ожидать, циркуляр вызвал бурное возмущение во всех слоях просвещенного общества.

Реальные училища с 6-7-летним сроком обучения, созданные еще в 1872 г. вместо реальных гимназий» до 1888 г, давали право поступать только в технические, промышленные и торговые высшие учебные заведения. В 1888 г. реальные училища были преобразованы в общеобразовательные учебные заведения, которые давали право поступать также в университет на физико-математический и медицинский факультеты.

В связи с бурным развитием отечественной промышленности и строительством железных дорог выросла потребность в расширении сети технических, ремесленных и промышленных училищ. Последовал ряд узаконений: о промышленных училищах (1888), об устройстве ремесленных училищ (1891), об учебных планах и программе ремесленных училищ (1890), о планах химико-технических училищ (1891), о школах ремесленных училищ со столярными и слесарными отделениями (1891) и др. [26, с.330].

В числе средних женских учебных заведений к началу 1882 г. к насчитывалось 97 гимназий, 179 прогимназий и 3 высших училища с правами гимназий, в которых обучалось 51 367 учащихся. К 1 января 1895 г. количество учениц выросло до 71 781 [24, с.348]. В период царствования Александра III Министерство народного просвещения издало несколько распоряжений о женском образовании: о введении преподавания Закона Божия в 8 классе гимназий, о служебных правах лиц, служащих в женских гимназиях и прогимназиях, о назначении председателей педагогических советов и др. Расход на содержание женских гимназий и прогимназий постоянно увеличивался. В 1881 г. он составлял около 3 млн. руб., из которых 34% приходилось на сбор за право учения, около 24% на пожертвования и др. источники» до 16% на средства государственного казначейства и около 15% на земства, В течение 13 лет расход повысился до 5 млн. руб., в числе которого 41% составляя сбор на право учения [24, с.350].

3.2.3 Начальная школа

Первой ступенью общего образования являлась начальная школа. К 80-м гг. XIX в. в России функционировали следующие типы начальных учебных заведений: 94% всех школ этого уровня представляли одноклассные училища с курсом обучения в 1-3 года (приходские училища Министерства народного просвещения, земств и Св. синода); 4% — 2-классные с курсом 4-5 лет (уездные, министерские образцовые училища, церковноприходские школы); 2% — многоклассные с курсом в 6 лет (городские) [29, с.316].

После 1 марта 1881 г. усилилась религиозная направленность преподавания в общеобразовательных школах. 13 июня 1884 г. Александр III утвердил «Правила о церковноприходских школах». Утверждая эти правила, на докладе о них он написал: «Надеюсь, что приходское духовенство окажется достойным своего высокого призвания в этом важном деле» [4, с.284]. Для заведования школами при Синоде учреждался Училищный совет.

Церковноприходские школы стали создаваться во многих местах России, часто в самых глухих и отдаленных селениях. Здесь они являлись единственным и незаменимым источником просвещения для народа.

Духовному ведомству были также подчинены общинные элементарные школы грамоты, а также воскресные школы для взрослых. Предусматривалось создание одноклассных и двухклассных училищ со сроком обучения 2 и 4 года (в начале XX в. курс был увеличен до 3 и 6 лет) [23, с.32]. Обучение вели священники, дьяконы и дьячки, учителя и учительницы, окончившие главным образом церковно-учительские школы и епархиальные училища. В программу церковноприходских школ, как правило, входили закон Божий, церковное пение, церковно-славянское чтение, русский язык, арифметика, чистописание. В двуклассных школах преподавались, кроме того, начала русской и церковной истории. К.П. Победоносцев добивался того, чтобы церковные школы просвещали народ «в простоте мысли, не отрывая его от той среды, где совершается жизнь его и деятельность» [23, с.34].

При восшествии на престол Александра III в России было свыше 4 тыс. церковноприходских школ (106 тыс. учащихся), а в год его смерти уже более 31 тыс., в которых обучалось около миллиона мальчиков и девочек. Бурный рост таких школ был связан в значительной степени с одновременным усилением финансирования из казны. Расходы ее по данной статье выросли с 55 500 руб. в 1884 г. до 3,08 млн. руб. в 1893 г. и поднялись до 6,8 млн. руб. в 1900 г. [23, с.211]. При всем при этом Делянову не удалось ликвидировать начальную светскую школу. Ведущую роль в развитии народного образования продолжали играть земские школы, количество которых неуклонно возрастало. Как показывают данные 1896 г. в министерских училищах и земских школах обучалось 4 млн. детей, а в школах духовного ведомства — 1 млн. [21, с.308].

В 80-90-е гг. продолжалась просветительская деятельность общественности за всеобщее повышение грамотности населения страны. В числе выдающихся педагогов, теоретиков и практиков народного образования и просвещения следует назвать Л.H. Толстого, И.Я. Яковлева, Н.Ф. Бунакова, П.Ф. Каптерева, Н.Н. Блинова, В.Я. Абрамова. Л.Н. Толстой был не только талантливым автором детских книг, но вместе с тем и замечательным методистом. Для распространения своих взглядов он создал «Азбуку» — серию учебных книг для начальной школы с методическими указаниями для учителей. В организованном им издательстве «Посредник» он напечатал ряд рассказов для детей, опубликовал пособия «Круг чтения», «Мысли мудрых людей на каждый день», начал работать над книгой для родителей и воспитателей «Детский круг чтения» [29, с.319].

Лабораторией педагогических поисков Н.Ф. Бунакова стали содержащиеся на его средства начальная школа в Воронеже в 1867-1884 гг., а затем начальное народное училище в с. Петино (Воронежская область), которое он возглавлял в 1884-1902 гг. При училище Бунаков создал школу для взрослых и открыл в 1888 г. первый в России крестьянский самодеятельный театр.

В целом следует признать, что 80-90-е гг. в сравнении с предшествующим временем отличаются, прежде всего, заметным ростом педагогической литературы, которая не всегда достигала той педагогической высоты на которой стоят книги, появившиеся до них. Наряду с этим следует признать, что начальная школа из-за своей малочисленности, а также недоступности для беднейших слоев населения не могла удовлетворить запросов народа на образование. Число детей, которые имели возможность учиться, продолжало оставаться крайне низким. Так, в 50 губерниях европейской части России в 1880 г. училось всего 8,7% детей в возрасте 8-14 лет, а в 1894 г. — 15,6% [29, с.320].

Из общей суммы расходов на содержание средних учебных заведений вложения казны составляли: на мужскую среднюю школу ведомства просвещения — 50,5%, на женскую —15,5%; общественные пособия — соответственно 19,5% и 17,3% и плата за обучение— 22,7 и 52% [29, с.320]. Легко видеть, что материальным «вспомоществованием» средним женским школам правительство себя не обременяло. В отличие от начальных и средних высшие учебные заведения содержались в основном за казенный счет 77,1% общего их бюджета составляли казенные средства, за исключением женских, которые субсидировались всецело за счет частых и общественных поступлений. В результате, контрреформы в сфере образования дали результат, прямо противоположный ожидаемому: в учебных заведениях, особенно в университетах, усилился дух свободомыслия.

3.3 Контрреформы в области печати

Царствование Александра III (1881–1894) проходило в условиях процесса капитализации России с его не только хищническими, но и демократическими проявлениями: происходит развитие производственной базы, расширение производительных сил общества, сопровождающееся миграцией сельского населения в города, повышением грамотности народа, усилением его участия в культурной и социальной жизни общества, появлением в нем новых влиятельных групп (предпринимателей, инженеров, техников, рабочих). По сути дела, основным итогом ушедшего в прошлое периода было пробуждение к активной деятельности новых более широких слоев общества, бурное развитие общественной мысли. В этом состояла ценность реформ 1860-1870-х гг. Но в стране росло противостояние сил, защищающих интересы самодержавия и пытающихся модернизировать политический режим. Все это определило особенности цензурного режима нового правления. Александр III, придя к власти при личных трагических обстоятельствах, последовательно проводил курс по стабилизации ситуации в государстве, при этом он не испытывал колебаний и сомнений, сопровождавших всю деятельность его отца.

В России складывалась новая социально-политическая атмосфера, характеризовавшаяся процессом поляризации политических сил. Развитие революционного движения, его взаимосвязь с польским освободительным движением, тактика террора организаций радикалов, неоднократные покушения на императоров и сановников самодержавия – все это выдвигало на первый план консолидацию сил, защищавших основы государства. Их программой стала известная уваровская формула: православие, самодержавие, народность. Она снова служила опорой сил, противостоявших левым группам и стремившимся к укреплению государственности, национального самосознания. И, как ни странно, во многом соответствовало веяниям нового времени, в частности мощной тяге к просвещению, что отразилось в деятельности как левых, так и правых общественных сил: от похода части интеллигенции в народ, возникновения рабочих школ, бесплатных читален до организации сети церковно-приходских школ, создаваемых церковью и властью (при Александре II насчитывалось 273 таких учебных заведения с 13 035 учениками, к концу правления Александра III – соответственно 31 835 с 981 076); в выпуске массовой печатной продукции: от лубка, народной азбуки к дешевым изданиям классиков литературы, журналов и газет, осуществляемым российскими предпринимателями, в первую очередь А.С. Сувориным, А.Ф. Марксом, И.Д. Сытиным и др., с участием великого русского писателя Л.Н. Толстого и его окружения, к многочисленным общедоступным изданиям религиозно-нравственного содержания, печатаемым в преобразованных Петербургской и Московской синодальных типографиях: в 1887 г. в стране вышло 697 названий духовно-богословских книг (2 703 482 экз.), в 1895 г. – 933 (5 396 134), в 1901 г. – 1222 (16 483 597) [16, с.342]. Эта литература выросла по названиям книг почти в 2 раза, по экземплярам – в 6 раз.

Лев Толстой замечал в 1885 г.: «Миллионы русских грамотных людей стоят перед нами, как голодные галчата, с раскрытыми ртами, и говорят нам: господа, родные писатели, бросьте нам в эти рты достойный вас и нас умственной пищи, пишите для нас, жаждущих живого, литературного слова: избавьте нас от все тех же лубочных Ерусланов Лазаревичей, Милордов Георгов и прочей рыночной пищи» [39, с.17]. В этот же период, заботясь о народной нравственности и в борьбе за влияние на народ, обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев подчеркивал, что «церковь есть источник истинного народного просвещения» [5, с.489]. Это внешне разрозненное, а внутренне единое стремление разных интеллектуальных сил страны к просвещению народа способствовало развитию его культуры и грамотности. Оно шло навстречу процессу демократизации общества в будущем.

Консолидация защитников самодержавия привела к выдвижению новых политических фигур. В управлении государством большую роль стал играть «триумвират» из К.П. Победоносцева, министра народного просвещения графа Д.А. Толстого и издателя, публициста М.Н. Каткова [39, с.19]. Их деятельность еще не получила в исторической литературе ни должной глубокой оценки, ни адекватного ее понимания, ни сколько-нибудь объективного раскрытия, так же как деятельность самого императора Александра III.

В ходе заседания Совета министров 8 марта 1881 г. сановники С.Г. Строганов, П.А. Валуев, К.П. Победоносцев призывали к ограничению свободы журналистики. Граф П.А. Валуев, например, считал, что «злоупотребления печатным словом могут иметь гибельные последствия для государства». Победоносцев назвал журналистику «самой ужасной говорильней, которая во все концы необъятной русской земли, на тысячи и десятки тысяч верст, разносит хулу и порицание на власть, посевает между людьми мирными и честными семена раздора и неудовольствия, разжигает страсти, побуждает только к самым вопиющим беззакониям» [42, с.221]. Такое мнение о прессе тогда получило широкое распространение, о чем свидетельствует записка одного из основных теоретиков русского либерализма, профессора Московского университета Б.Н. Чичерина, направленная им Победоносцеву, – «Задачи нового царствования». В ней Чичерин рассматривал свободу печати «по собственному 20-летнему опыту» как предрассудок: «Свобода печати, главным образом, периодической, которая одна имеет политическое значение, необходима там, где есть политическая жизнь: без последней она превращается в пустую болтовню, которая умственно развращает общество... В России периодическая печать в огромном большинстве своих представителей явилась элементом разлагающим; она принесла русскому обществу не свет, а тьму» [15, с.85]. Вывод автора записки сводился к необходимости обуздать такую журналистику.

Еще министр внутренних дел граф Н.П. Игнатьев, сменивший на этом посту в мае 1881 г. графа М.Т. Лорис-Меликова, учел эти мнения о прессе и разработал проект нового закона о печати. Его преемник с 31 мая 1882 г. граф Д.А. Толстой в августе 1882 г. представил в Комитет министров Временные правила о печати, в основе которых лежал этот проект. 27 августа император утвердил их. Эти «правила» внесли существенные изменения в цензурный режим страны. По ним было образовано Совещание министров внутренних дел, народного просвещения, юстиции и обер-прокурора Синода. Этому Совещанию были переданы изъятые из компетенции Сената дела об окончательном запрещении периодических изданий или их приостановке «без определения срока ее, с воспрещением редакторам и издателям оных быть впоследствии редакторами или издателями» новых печатных органов [16, с.116]. Работа Совещания четырех министров во многом зависела от авторитетности высших чинов бюрократии. Поскольку в течение 1880–1905 гг. 25 лет на посту обер-прокурора Святейшего Синода был К.П. Победоносцев, ближайший помощник царя, публицист и борец за самодержавие, постольку деятельность Совещания проходила под его давлением.

По другому параграфу нового закона редакции изданий, выходивших без предварительной цензуры, обязаны были сообщать по требованию министра внутренних дел фамилии авторов публикаций.

Таким образом, роль административного вмешательства в дела журналистики значительно возросла. Совещание четырех министров подменяло функции судебных инстанций.

Затем было усилено наказание тех органов периодики, которые после трех предостережений были временно приостановлены. Редакторы их после истечения срока приостановки должны были представлять свое издание в цензурный комитет накануне выхода в свет в 11 часов вечера. Этим для них фактически восстанавливалась предварительная цензура. Особый удар наносился в этом случае по газетам, которые не могли выдержать конкуренцию других изданий, печатавших более оперативную информацию. Кроме того, цензор по своему усмотрению мог сам, без возбуждения следствия, приостановить такое издание. Этот параграф закона дополнял административное воздействие экономическим [16, с.124].

Временные правила о печати предоставили большие возможности управлению журналистикой, позволили уменьшить поток разнообразных циркуляров, вырабатываемых в недрах цензурного ведомства. Историк Б.П. Балуев насчитал более 50 таких документов, принятых в 1881 г. После 1882 г. подобного изобилия цензурных бумаг не наблюдается, хотя Главное управление по делам печати по-прежнему рассылает запретительные циркуляры, регулирующие информацию в прессе по основным проблемам, событиям международной и внутренней жизни. Так, в 1882 г. появляются указание редакторам о том, что публикация «статей против правительственных учреждений может вызвать применение к виновным изданиям строжайших административных карательных мер»; два циркуляра, запрещающих печатать «всякие тенденциозные или агитационные сведения о неприязненных отношениях крестьян к землевладельцам», «известия о переделах, равнении земли, справедливости изменения поземельного положения крестьян»; 4 документа, касающихся характера освещения в журналистике студенческой жизни, «беспорядков в университетах» (19 марта, например, было запрещено публиковать «ложные и тенденциозные известия» о внутренней жизни учебных заведений как светских, так и духовных) [16, с.130].

Главным последствием нового закона о печати были широкие возможности, полученные властью для чистки журналистики от неугодных ей изданий. К этому она стремилась подойти во всеоружии, о чем говорит «Записка о направлении периодической печати в связи с общественным движением в России», специально подготовленная департаментом полиции с целью изучить, как замечает граф Д.А. Толстой, «связи журналистики с нигилистическою партией». С 1 января 1883 г. начальником Главного управления по делам печати по представлению графа Д.А. Толстого стал Е.М. Феоктистов, пробывший на этом посту до 1896 г. Этим назначением триумвират получил дополнительное мощное подкрепление. Феоктистов был близок и к обер-прокурору Святейшего Синода К.П. Победоносцеву, и к министру народного просвещения графу Д.А. Толстому, и к Каткову. Будучи профессионалом и как журналист, и как управленец, гибкий, умный, со своим мнением бюрократ умело проводил цензурную политику более 13 лет. Довольно быстро он избавился от лидеров либеральной и демократической мысли: в 1883 г. от газет «Голос», одна из наиболее тогда влиятельных и распространенных – тираж более 20 тысяч экземпляров, и «Страна». В 1884 г. был ликвидирован журнал «Отечественные записки», удостоившегося 20 апреля в «Правительственном вестнике» специального правительственного сообщения о закрытии этого популярного в обществе издания [15, с.112]. Оно прозвучало как предупреждение всей периодике. «Отечественные записки» обвинялись в том, что вокруг них «группировались лица, состоявшие в близкой связи с революционной организацией». Имелись в виду публицисты Н.К. Михайловский и С.Н. Кривенко. Ответственному редактору журнала М.Е. Салтыкову-Щедрину инкриминировалось то, что его статьи, не пропущенные цензурой, «появлялись в подпольных изданиях у нас и в изданиях, принадлежащих эмиграции» [15, с.113].

Всего за период царствования Александра III в результате цензурных репрессий прекратили выход 15 газет и журналов. Как пишет Е.М. Феоктистов в своем отчете, он внес изменение в цензурную политику тем, что Главным управлением по делам печати «сравнительно с прежним временем разрешения новых повременных изданий за отчетные 10 лет выдавались с большей осмотрительностью лишь лицам, на благонадежность которых можно было более или менее положиться». В итоге число вновь появлявшихся изданий сокращалось: в 1882 г. их рост составил 7,9%, а в 1891 г. – 5,5% [16, с.198].

Особенностью административного воздействия на литературу и журналистику конца XIX в. являлась, во-первых, преемственность в цензурной политике Министерства внутренних дел, обеспечившая стабильность ее направления, ее эффективность; во-вторых, совместная целеустремленная деятельность различных ведомств по усилению контроля за прессой. Если в прежние годы наблюдалось порой противостояние министерств внутренних дел и юстиции или народного просвещения, то Совещание четырех министров как коллективный орган управления журналистикой исключал такую практику. Как свидетельствует переписка высших сановников цензуры, деятельность министерств и руководителей Главного управления по делам печати проходила в постоянных контактах, взаимоинформировании, подсказке друг другу, что не охвачено их вниманием, что требует усиленного контроля и т.д. Вот почему не столь ощутимо вмешательство в дела печати со стороны монарха, который, как правило, ограничивался короткими ремарками, комментирующими принятое решение помощниками: «Жаль, что разрешена была снова эта дрянная газета» (о «Московском телеграфе», 1882 г.); «Совершенно одобряю. Желательно было бы совершенно прекратить издание этой поганой газеты» (о «Русском курьере», 1889 г.); «Действительно, дрянная газета» (о «Русском деле», 1889 г.) и т.п. [16, с.172].

По закону от 30 сентября 1881 г. обязанности цензоров были возложены непосредственно на вице-губернаторов. В это же время «все цензурные учреждения империи были полностью объединены в МВД» [42, с.238]. В контроле над журналистикой и литературой страны особую роль стал играть обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев (1827–1907). Большую известность получила его книга «Московский сборник», вышедшая в свет в 1896 г. и выдержавшая при жизни автора 5 изданий. В ней обобщены общественно-политические, философские взгляды Победоносцева, значительное место отведено и проблемам печати. Обер-прокурор считал, что пресса не выражает общественного мнения. С его точки зрения, «это великая ложь, и пресса есть одно из самых лживых учреждений нашего времени», хотя «значение печати громадное и служит самым характерным признаком нашего времени, более характерным, нежели все изумительные открытия и изобретения в области техники. Нет правительства, нет закона, нет обычая, которые могли бы противостоять разрушительному действию печати в государстве, когда все газетные листы его изо дня в день, в течение годов повторяют и распространяют в массе одну и ту же мысль, направленную против того или другого учреждения» [42, с.239].

В конце XIX в. цензуре приходилось действовать в новых условиях о чем свидетельствует секретное письмо 1894 г. министра внутренних дел И.Н. Дурново министру народного просвещения графу И.Д. Делянову: «В ряду общественных явлений, особенно выдвинувшихся в минувшем году, следует отметить резко проявившееся в различных слоях интеллигентных классов стремление содействовать поднятию уровня народного образования путем организации народных чтений, открытия библиотек и читален для фабричного и сельского населения и, наконец, безвозмездного распространения в народе дешевых изданий, книг и брошюр научного, нравственного и литературного содержания» [18, с.201]. Дурново подчеркивает, что имеющиеся в его ведомстве данные позволяют сделать вывод о «систематичности осуществляемой программы» воздействия на молодежь «в борьбе с правительством» «на легальной почве противоправительственных элементов». Но и капитализация журналистики вела к появлению дешевой печатной продукции, бульварной, рекламной прессы, рассчитанной на самые низкие вкусы и низменные инстинкты.

Духовная цензура во главе с К.П. Победоносцевым довольно сурово встретила это новое веяние в культуре. В 1896 г. был распространен циркуляр, где цензурным учреждениям предлагалось относиться «с особенною строгостью ко всем поступающим на их рассмотрение популярным брошюрам и книгам с разного рода гигиеническими советами, касающимися половой сферы, так как большинство из них заключает в себе неприличные описания сцен кутежа, разврата и всякого рода излишеств и злоупотреблений половыми отправлениями. Подобного рода издания служат лишь источником неблаговидной наживы издателей, не имеют ничего общего с медицинской наукой и читаются по преимуществу юношеством и вообще учащейся молодежью, ради заключающихся в них порнографических подробностей; в Медицинский же совет должны представляться на разрешение только те из них, которые не заключают в себе порнографических подробностей» [16, с.225].

Процесс поляризации интеллектуальных сил проявлялся не только в политической, но и в нравственной сфере российского общества, когда в качестве невольных цензоров выступали деятели культуры, что естественно накладывало субъективный отпечаток на борьбу в обществе с проявлением безнравственности в журналистике и литературе. В этом отношении большой интерес имеет деятельность духовного пастыря и мыслителя о. Иоанна Кронштадтского (И.И. Сергиев, 1829–1908). Им было написано около 4,5 тысячи печатных страниц: 3 тома бесед, слов и речей, 13 книг проповедей, трехтомная книга-дневник «Моя жизнь во Христе», переведенная на английский язык. Отец Иоанн активно выступал в печати.

В 1886 г. Общество распространения религиозно-нравственного просвещения в духе православной церкви решило «помимо проповедей и философских разборов», как сообщали 2 марта «Московские ведомости», вступить «на стезю газетной полемики» против «еретика» Л.Н. Толстого [16, с.227]. В 1896 г. «Церковные ведомости» в качестве приложения разослали книгу «Плоды учения гр. Толстого» с резкой критикой толстовства. Церковная печать упрекала официальную цензуру за либерализм к сочинениям Толстого. Одним из вдохновителей борьбы с Толстым был Иоанн Кронштадтский, неоднократно выступавший против него в печати, опубликовавший свое сочинение «Против Толстого, еретиков и сектантов нашего времени и раскольников». Он расценил обличительное «Обращение к духовенству» Л.Н. Толстого как «гнусную клевету на Россию, на ее правительство» [16, с.228].

Вся публицистическая и организаторская деятельность Л.Н. Толстого этих лет была направлена на улучшение положения народа: Толстой боролся с голодом, обрушившимся на народ, защищал права крестьян, обличал их притеснителей, выступал против преследований за иноверие. «Нужно, не говорю уже уважать, а перестать презирать, оскорблять народ, обращением с ним, как с животным, – писал Л.Н. Толстой, – нужно дать ему свободу исповеданья, нужно подчинить его общим, а не исключительным законам, а не произволу земских начальников; нужно дать ему свободу ученья, свободу чтенья, свободу передвижения и, главное, снять то позорное клеймо, которое лежит на прошлом и теперешнем царствовании – разрешение дикого истязания, сечения взрослых людей только потому, что они числятся в сословии крестьян» [16, с.230].

В перечне запрещенных цензурой произведений числилось более 40 сочинений Л.Н. Толстого. На писателя обрушилась почти вся лояльная власти пресса, вся церковная публицистика, нередко призывая к расправе с ним. Эта травля Л.Н. Толстого вдохновлялась и обер-прокурором Святейшего Синода К.П. Победоносцевым и таким чистым сердцем духовной публицистики, как о. Иоанн Кронштадтский, писавшим, к примеру, в журнале «Душеполезное чтение», что лжепророки были «обличены в своих нелепых учениях и отлучены от церкви как гнилые члены» еще ранее при апостолах [2, с.226].

В создавшихся условиях поляризации общественных сил цензурное Главное управление по делам печати, как показала травля прессой Л.Н. Толстого, стала больше опираться на лояльную часть журналистики. Умелым дирижером таких кампаний выступал К.П. Победоносцев, вообще во многом определявший характер цензурного режима в стране в этот период.

К.П. Победоносцев отчетливо видел рост влияния и значения журналистики в обществе. Вот почему цензорская функция стала одной из основных в его государственной деятельности, что, без сомнения, усиливало контроль цензурного аппарата за литературой и печатью.

Символично и то обстоятельство, что в триумвирате, вместо обер-прокурора Святейшего Синода, был представлен ни сановник, ни государственный деятель в прямом смысле этого слова, а один из наиболее видных публицистов и редакторов XIX в. М.Н. Катков. Уже одно это говорило не только об авторитете определенной личности, но и возросшей роли печати, признании ее в качестве такой сферы социально-политической и культурной жизни, которую власть должна учитывать. М.Н. Катков добился такого положения, когда его мнение, мнение его «Московских ведомостей» принималось во внимание наряду с точкой зрения наиболее авторитетных руководителей государства. Влияние его было столь большим, что нередко его публицистические выступления определяли направление внешней политики страны, а министры стремились выяснить взгляд редактора «Московских ведомостей» на предпринимаемые ими те или иные меры, видные сановники стали бояться возможных разоблачений в газете [39, с.44].

По нашему мнению, значение деятельности М.Н. Каткова особенно было велико как раз в утверждении статуса журналистики в государстве. Именно через нее печать показала обществу, что зарождается, как тогда говорили, шестая держава, четвертая власть, способная участвовать в управлении разными сторонами общественной жизни, воздействовать на самые широкие слои народа.

В этот же период положение журналистики утверждали выросшие на предпринимательстве в издательском деле, помимо Суворина, А.Ф. Девриен, А.Ф. Маркс, И.Д. Сытин и др. Отличительной чертой большинства российских предпринимателей-издателей было не только стремление к наживе, личной прибыли, но и просветительство и благотворительность [15, с.209].

Таким образом, процесс коммерциализации журналистики не заключал в себе лишь негативное воздействие на культуру и журналистику. Он сопровождался созданием мощной ее материальной базы, которая послужила основой расцвета русской журналистики в начале XX в., важными изменениями в ее содержании и типологии. На первое место выходит газета. Таблица, составленная Н. Лисовским в начале XX в., отражает эти изменения в прессе: число газет с 1880 по 1900 г. увеличилось в два раза, а журналов – только на треть, причем надо иметь в виду, что разрешение на издание газеты было получить сложнее, чем на журнал. Кроме того, на такое предприятие требовалась немалая сумма – 400–500 тысяч рублей плюс вносимый в Главное управление по делам печати залог в 2500–5000 рублей (Приложение 1).

Газета по сравнению с журналом предоставляла предпринимателям больше возможностей получать прибыль: через рекламу, через подписку – читательский кредит, при достаточном тираже – чистую прибыль. Уже в начале 1884 г. К.П. Победоносцев замечал в письме к Е.М. Феоктистову: «Газета – с одной стороны – бесспорно в наше время орудие для проведения в публику всякого рода идей, следовательно и политических, – с другой стороны – орудие спекуляции, дело так называемого гешефта, в коем для приманки покупателей употребляются все средства» [42, с.265].

Процесс коммерциализации журналистики своеобразно преломился в деятельность цензурного ведомства и в характере цензурного режима тех лет. Министерство внутренних дел все больше и больше использовало в контроле за журналистикой, особенно газетами, и литературой экономическое давление на них, сочетая его с административными репрессиями. Еще в 1881 г. граф Д.А. Толстой, возглавлявший МВД, докладывал Александру III о том, что он хотел бы по примеру Германии учредить «нечто вроде Reptilien Fond'a», из которого тем или другим газетам выдавать субсидии. Ежегодно до 20 тысяч рублей» [15, с.215]. Император одобрил его планы, но явно занизил предложенную сумму, так как 18 февраля 1883 г. Д.А. Толстой представил Александру III новый доклад «Об открытии дополнительного ежегодного кредита в 6000 рублей на совершенно секретные расходы по делам периодической печати в С.-Петербурге» [15, с.216].

Именно в этот период субсидии лояльной журналистике приняли систематический характер. Об отношении Александра III к этой практике свидетельствует эпизод, рассказанный Е.М. Феоктистовым. И.Н. Дурново, который по поручению императора решал дело о субсидировании газеты князя Н.П. Мещерского «Гражданин», был смущен тем, что редактор ходатайствовал о выдаче ему на издание газеты в 1-й год (1882 г.) – 108 000 рублей, на 2-й – 90 000, на 3-й – 30 000. В ответ на его вопрос: удобно ли выдавать князю столь значительную сумму, Александр III заметил: «Напротив, нельзя же основать хорошую консервативную газету на двугривенный; я не нахожу ничего необычного: посмотрите, сколько тратит на немецкую печать Бисмарк...» [32, с.174]. До конца царствования Александра III князь Н.П. Мещерский ежегодно получал 80 тысяч рублей на свою газету. «Правительство субсидировало ряд официозных и полуофициозных изданий, почти все для так называемого «народного чтения» («Народный листок», «Мирской вестник», «Сельская беседа» и др.), многие провинциальные издания («Виленский вестник», «Варшавский дневник», «Киевлянин», «Кавказ»), газеты, связанные с морским ведомством («Кронштадтский вестник», «Владивосток»), церковные («Епархиальные ведомости»), педагогические («Учитель» Паульсона), ученые («Университетские известия»), а также «Правительственный вестник» со всеми ответвлениями». В 1895 г., например, «Варшавский дневник» получил 5000 рублей, «Виленский вестник» – 6000, «Кавказ» – 4000, «Забайкальские областные ведомости» – 1500 рублей [2, с.244].

Экономический пряник дополнялся экономическим кнутом – репрессиями, влиявшими на материальное положение издателя и редакции, о чем говорят показатели соответствующей таблицы (Приложение 2).

Наиболее популярными среди репрессивных мер у Главного управления по делам печати стали запрещение розничной продажи изданий и затем запрет на рекламу. Так, к концу века редакция «Нового времени» отдавала под объявления половину листажа. Доход от публикации рекламы в 1896 г. составлял у «Нового времени» – 499 807 рублей, «Петербургского листка» – 305 812, «Московских ведомостей» – 275 190, «Русских ведомостей» – 204 120, «Петербургской газеты» – 157 745, «Биржевых ведомостей» – 131 381 рубль и т.д. [2, с.245]. «Не подлежит сомнению, что издательская предприимчивость в области повременной печати в настоящее время, – замечал последний министр внутренних дел XIX столетия И.Л. Горемыкин, – ничем не отличается от прочих видов коммерческих предприятий, и в своем развитии значительно утратила некогда отличавший ее литературный и политический характер» [2, с.247].

В последующие годы цензурное ведомство активизировало применение репрессий экономического характера против печати, но их использование в более широких масштабах было впереди. Официальная цензура, опиравшаяся на систему административных наказаний, сдавала свои позиции новой цензуре – экономической, наступал его величество Капитал. Наступал XX век.

Таким образом, контрреформы в сфере образования дали результат, прямо противоположный ожидаемому: в университетах усилился дух свободомыслия. Не имели успеха и мероприятия правительства в области печати: количество изданий в России год от года увеличивалось. Росло и число желающих разместить где-нибудь свою статью, что несло, в свою очередь, потенциальную опасность для российского самодержавия. Контрреформы 80-х – 90-х гг. XIX в. ограничили значение судебных органов, провозгласив полную зависимость их от самодержавного полицейского аппарата, и искусственно изменили их состав за счет введения преимущественно дворян.

4. ЗЕМСКАЯ И ГОРОДСКАЯ КОНТРРЕФОРМЫ: ПРЕДПОСЫЛКИ И ПОДГОТОВКА, СУЩНОСТЬ, ИТОГИ

Период 80-x — начала 90-х гг. XIX в. характеризуется наступлением царских властей на прогрессивные начинания, которые появились в результате реформ предшествующих десятилетий. Этот период отмечен серией реакционных преобразований, направленных на пересмотр сложившейся системы буржуазного законодательства, которые в советской историографии принято называть контрреформами. Понятие контрреформ имеет широкий смысл и включает не только реакционные законы, направленные на возврат к дореформенным политическим порядкам. Под контрреформами подразумевается весь политический курс правительства Александра III, которое повседневными административными действиями демонстрировало пренебрежение к вопросам самоуправления, соблюдению существовавшего законодательства, общественному мнению. В эти годы царская власть действовала даже наперекор интересам дворянства, которые изменились в условиях пореформенного развития [46, с.345].

В 80-х гг. XIX в. особенно заметно выступают самодовлеющие черты самодержавия, проявляется влияние бюрократических кругов. Если в предыдущий период наблюдалась внешняя готовность к реформам, даже когда их и не собирались осуществлять, то в период контрреформ правительство упрямо повторяло о своей твердости, отказе от уступок даже тогда, когда оно их фактически совершало [39, с.212].

Еще в 70-х гг. в правительственных кругах и реакционной печати получает распространение взгляд, что все беды, и, прежде всего революционное движение, происходит от реформ. В условиях пореформенного развития стали забываться впечатления от революционного натиска середины века, сбитого отменой крепостного права и последующими реформами. На первый план выдвинулось общественное движение, питательной средой которого было недовольство реформами, точнее - недовольство их ограниченностью. Реакционные правительственные деятели делали из этого вывод, что лучший способ погасить политический канал — это ликвидировать общественный элемент в управлении страной и развернуть широкую карательную деятельность против революционеров. В обстановке спада революционной ситуации на рубеже 70-80-х гг. этот курс был обречен на провал далеко не сразу [53, с.112].

2 марта 1881 г., принимая членов Государственного совета и высших чинов двора, приносивших присягу, император Александр III заявил, однако, что, вступая в трудный момент на престол своего отца, он надеется следовать во всем его заветам и политике. Таким образом, этот первый шаг обещал как будто либеральное и гуманное царствование. Затем в циркулярной депеше от 4 марта, разосланной представителям России при иностранных державах, было объявлено, что государь император, вступая в столь трудное время на прародительский престол, желает сохранить мир со всеми державами и особенно свое внимание сосредоточить на внутренних делах и на тех социально-экономических задачах, которые выдвигаются новым временем. И эта депеша также производила на общество благоприятное впечатление [19, с.342].

Разговаривая с Александром III, К.П. Победоносцев сказал: «Законодательством минувшего 25-летия до того перепутали все прежние учреждения и все отношения властей, внесено в них столько начал ложных, не соответственных с внутренней экономией русского быта и земли нашей, что надобно особливое искусство, дабы разобраться в этой путанице. Узел этот разрубить невозможно, необходимо развязать его, и притом не вдруг, а постепенно [43, с.105]. Как истинный консерватор, Александр III прекрасно понимал это, он не был сторонником «разрубания узлов».

Однако между тем возникает вопрос, как быть с докладом относительно предложенных реформ, которые должны были быть начаты открытием проектированных М.Т. Лорис-Меликовым комиссий. М.Т. Лорис-Меликов предлагал учредить в Петербурге из выборных от земств и крупных городов временные подготовительные комиссии наподобие редакционных комиссий, образованных в 1858 г., а также ввести в Государственный совет 10-15 «представителей от общественных учреждений, обнаруживших особенные познания, опытность и выдающиеся способности». Подобное учреждение, наделенное исключительно совещательными правами, считал автор, могло бы дать «правильный исход заметному стремлению общественных сил к служению престолу и отечеству», внести «в народную жизнь оживляющее начало», предоставить «правительству возможность пользоваться опытностью местных деятелей, ближе стоящих к народной жизни, нежели чиновники центральных управлений» [49, с.321].

Доклад этот был одобрен покойным императором Александром II утром 1 марта, в тот самый день, когда он был убит. Императору Александру III было известно, что покойный государь приказал на 4 марта собрать в Зимнем дворце особое совещание с тем, чтобы обсудить, опубликовывать ли правительственное сообщение об открытии комиссий или не опубликовывать.

М.Т. Лорис-Меликов в своем докладе, естественно, представил новому государю этот вопрос как своего рода завещание, оставшееся от покойного императора, и император Александр III в первую минуту так на это и посмотрел, принимая состоявшееся ранее решение о созыве комиссий как завещание отца, кладущее, несомненно, последнюю черту на общий характер его царствования, царствования, в котором были произведены самые важные преобразования новейшего времени, коснувшиеся быта всех сословий России и всего ее социального и гражданского строя [50, с.241].

Однако по вопросу о том, публиковать или нет об этом решении в особом правительственном сообщении, император Александр III решил созвать специальное совещание. 8 марта совещание это состоялось в Зимнем дворце, и тотчас же на нем обнаружилась борьба двух противоположных, враждебных, исключающих друг друга направлений — одного прогрессивного, во главе которого стоял Лорис-Меликов и к которому принадлежали из числа министров министр финансов А.А. Абаза и в особенности военный министр Д.А. Милютин, а также и великий князь Константин Николаевич, в то время глава морского ведомства и председатель Государственного совета. Противоположное направление — направление ярко реакционное — представлялось, прежде всего, К.П. Победоносцевым, бывшим еще незадолго перед этим членом той верховной распорядительной комиссии, которая руководима была Лорис-Меликовым в 1880 г. По представлению же Лорис-Меликова Победоносцев был назначен и обер-прокурором Святейшего Синода вместо гр. Д.А. Толстого в апреле того же 1880 г. Победоносцев, читавший ранее лекции Александру Александровичу и его старшему брату, пользовался его особым доверием [47, с.432].

На заседании Совета министров под председательством Александра III с речью против введения в России «конституции» выступил обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев. Заявив, что проект «дышит фальшью» и что конституция есть «орудие всякой неправды, орудие всяких интриг», К.П. Победоносцев предостерег нового императора от учреждения «по иноземному образцу... - новой верховной говорильни» и призвал последнего «действовать» [47, с.342].

После этого заседания Александр III окончательно отверг предложение М.Т. Лорис-Меликова, оставив на тексте всеподданнейшего доклада министра весьма красноречивую надпись: «Слава богу, этот преступный и спешный шаг к конституции не был сделан» [13, с.269].

Сменивший Лорис-Меликова на посту министра внутренних дел Н.П. Игнатьев вскоре был признан непригодным для претворения в жизнь реставрационных планов. Честолюбивый, ищущий популярности граф Игнатьев взялся подготовить созыв Земского собора. Вознамерившись получить согласие императора, новый министр приурочил созыв выборных от всех сословий к предстоящей коронации и одновременно к 200-летию этого учреждения. Игнатьев с энтузиазмом доказывал, что Собор сделает коронацию особо праздничной и значительной, явившись волеизъявлением народа в пользу самодержавного правления, своеобразной санкцией его. Избранный на основе высокого имущественного ценза, Земский собор обеспечил бы первенство крупных землевладельцев. Созыв ритуального по своим задачам Собора, не получившего даже, как объяснял царю Игнатьев, законосовещательных функций, должен был заставить «замолкнуть всякие конституционные вожделения» [14, с.358]. Но Катков и Победоносцев, узнав о планах Игнатьева, выступили против любого привлечения общества к государственным делам. Проект собора был отвергнут. После отставки Н.П. Игнатьева, с назначением на пост министра внутренних дел графа Д.А. Толстого, ярого представителя реакции, надежды на «черный передел» реформ 60-х годов получили реальную опору. Это свидетельствовало о том, что самодержавие в основном преодолело кризис [14, с.360-361].

Таким образом, приблизив к себе самых ярых консерваторов, Александр III предпринимает первые шаги для проведения контрреформ. С июня 1882 г. до конца 1885 г. происходит установление нового правительственного курса, и намечаются общие контуры преобразований, главной задачей которых являлось усиление роли поместного дворянства [50, с.237].

1886-1894 годы стали периодом детальной разработки, как общего плана, так и конкретных проектов контрреформ и проведения их в жизнь. Основная работа по созданию проектов контрреформ сосредоточилась в Министерстве внутренних дел, а главным разработчиком стал правитель канцелярии министерства, бывший уездный предводитель дворянства А.Д. Пазухин. Пазухин доказывает, что укрепление самодержавия может произойти только с возрождением дворянства. Главный порок реформ Пазухин находит в принципе бессословности, противоречащем естественноисторическому развитию России: «Основная причина социального расстройства России кроется в том, что большинство реформ прошлого царствования были проникнуты отрицанием сословного начала», - мысль эта, полностью созвучная оценкам Победоносцева, Каткова и Леонтьева [19, с.491]. Автор ставил перед властью задачу создать «дворянству господство и преобладание в местном управлении и судебных органах, сделав его снова служилым, сословием и вместе с тем земским» [19, с.492].

К осени 1886 г. был готов проект земской контрреформы. Важным шагом в ее осуществлении стало принятие 12 июля 1889 г. закона о земских участковых начальниках. Земские начальники назначались министром внутренних дел из числа потомственных дворян и должны были заменить институт мировых посредников, уездные по крестьянским делам присутствия и мировой суд. Они утверждали и смещали должностных лиц крестьянской администрации, без суда налагали штрафы и подвергали крестьян аресту. Закон о земских начальниках увеличил правительственную опеку над крестьянами, подчинил их административной и судебной власти дворян.

Следующим шагом было принятие 12 июня 1890 г. «Положения о губернских и уездных земских учреждениях», установившего сословный принцип выборов в земства и усиливший правительственный контроль за их деятельностью [6, с.254].

Вслед за земской контрреформой на повестку дня был поставлен вопрос о городском самоуправлении. «Городовое положение» 11 июня 1892 г. значительно ущемляло самостоятельность органов городского самоуправления, усилило права администрации. Городской голова и члены городской управы объявлялись государственными служащими и, следовательно, попадали под контроль администрации.

Эпоха реакции 80-90-х годов XIX в., конечно, не могла приостановить развитие экономики и усиления буржуазии. Идет процесс сокращения доли помещичьего землевладения. После 1861 г., при всем том, что часть дворян вошла в состав буржуазии, а некоторые активно участвовали в революционном движении в России, по существу сохранился класс феодалов, хотя и заметно модернизированный. Поэтому реформы, которые перемежались к тому же контрреформами, не могли решить основные вопросы социально- экономического и политического характера.

При Александре III многие преобразования, проведенные правительством его отца, не только не получили дальнейшего развития, но были серьезно урезаны, а некоторые и прямо отменены. В 80-х - начале 90-х годов были воссозданы многие принципы, господствующие в русской жизни при Николае I. Здесь ярко проявился циклический характер русской истории, особенно характерный для XIX века вслед за прорывом вперед обычно следовал откат назад.

4.2 Земская и городская контрреформы: этапы проведения и итоги

В декабре 1880 года всем губернаторам было поручено, вместе с уездными и губернскими земскими собраниями начать обсуждение крестьянского вопроса с целью ускорить процесс выкупа крестьянами земли и прекращения состояния «временнообязанных» крестьян. Впервые земства работали совместно с правительством [27, с.227].

Вместе с тем министр внутренних дел Лорис-Меликов в своём докладе императору отмечал невозможность создания в России конституционных учреждений, но указывал на необходимость привлекать представителей общественности к решению государственных задач. Министр предлагал создать две реакционные комиссии: административно-хозяйственную, на которую возлагались задачи преобразования губернского управления, прекращения обязательных отношений крестьян и облегчения выкупных платежей, пересмотра земского и городового положений.

Составленные этими комиссиями законопроекты должны были поступать на обсуждение общей комиссии, состоящей из членов подготовительных комиссий и экспертов, избираемых земскими учреждениями. Затем законопроекты должны поступать в Государственный совет, в котором их представляли выборные от земств лица [56, с.415].

Подготавливаемые М.Т. Лорис-Меликовым реформы были прерваны убийством императора Александра II 1 марта 1881 года. Однако волна контрреформ в 80-90-х годах захватила и сферу органов местного самоуправления.

Вступив на престол, Александр III, в манифесте 29 апреля наряду с фразой о неограниченном самодержавии, выразил полное уважение великим реформам минувшего царствования и сказал, что эти реформы не только будут укрепляемы и поддерживаемы, но и развиваемы дальше. Следовательно, в общем, манифест этот не означал еще, безусловно, реакционного направления. И это еще ярче было подчеркнуто циркуляром нового министра внутренних дел в самый день его назначения — 6 мая 1881 г. Здесь Игнатьев указывал, что правительство примет меры к установлению живого общения правительства со страной, живого участия местных деятелей в государственных делах в исполнение высочайших предначертаний. Это опять-таки знаменовало намерение найти известную, правда, очень скромную форму участия представителей общества в центральной государственной деятельности, т. е. приблизительно то же самое, что хотел в этом отношении сделать и Лорис-Меликов [9, с.122-123].

В циркуляре указывалось, что права земских и городских учреждений останутся неприкосновенными и будут даже восстановлены в прежнем объеме, на основах Положения 1864 г. Наконец, указывалось, что крестьянство, которое предостерегалось от прислушивания ко всяким ложным толкам, будет предметом особого внимания со стороны правительства, причем крестьянам будут не только гарантированы все ранее дарованные права и свободы, но и будут приняты меры к облегчению тех тяжестей, которые на крестьянах лежали, главным образом податных, к удовлетворению их нужд, земельных в особенности, и к улучшению сельского общественного устройства и управления [1, с.102-103].

В циркуляре Игнатьева как будто воспринимались и намечались к исполнению все намерения М.Т. Лорис-Меликова, все те меры улучшения экономического положения народа, которые тот обещал провести.

Таким образом, было бы неверно считать, что после 29 апреля правительство чувствовало себя совсем уверенно. Характеризуя положение в деревне в своем докладе царю 15 марта 1882 года, Игнатьев писал: «Нет сомнения, что в среде крестьян сильно бродят толки о переделе земель и вообще неопределенное ожидание благ, независимых от их усилий и труда, нельзя отрицать опасности подобного рода ожиданий, но, чтобы не преувеличивать их значение, нужно иметь в виду, что они уже давно держатся в народе и сами по себе еще не представляют серьезной опасности». Далее он сообщал, что за истекшие 10 месяцев нигде не возникало «нарушений порядка», кроме Воронежской и Тамбовской губерний, где вследствие «нелепых слухов» произошли затруднения в период уборки урожая. «От прочих губернаторов в ответ на циркуляр 23 мая, — продолжал он, — последовали успокоительные ответы». Так писал Игнатьев весной 1882 года. В середине же 1881 года положение представлялось иным [9, с.219].

Одним из вопросов, занимавших наибольшее место в деятельности Игнатьева, были меры, касавшиеся укрепления административно-полицейского аппарата, а также направленные к «охранению» существующего политического режима, т. е. самодержавия. Именно эта сторона деятельности Игнатьева наиболее полно отражала постепенный переход правительства к реакции.

Одной из мер, проектировавшихся министром внутренних дел, была политика в отношении земства. Основную задачу своей деятельности в этом вопросе Игнатьев видел в борьбе против политических тенденций земства, что находило свое выражение в различного рода ходатайствах, получивших после 1 марта большое распространение [45, с.567].

Однако борьба с этим проводилась в относительно мягких формах и не влекла за собой каких-либо серьезных взысканий. Так, после выступления Тверского губернского земского собрания с ходатайством о созыве выборных со всей России министр внутренних дел обратился с циркуляром к губернаторам, указывая, что, «такого рода ходатайства не должны быть вовсе опротестовываемы, так как они по самому существу своему уже опротестованы законом и на точном основании ст. 13 и ст. 14 правил о порядке производства дел в общественных и сословных учреждениях не подлежат ни исполнению, ни дальнейшему производству» [45, с.568].

На протяжении 1881 года Министерство внутренних дел неуклонно руководствовалось этим циркуляром и только в одном случае приняло полуадминистративные меры. Подобное либеральное отношение к «крамольным ходатайствам», естественно, свидетельствовало о слабости и нерешительности правительства, пребывавшего еще в состоянии кризиса.

Игнатьев считал, что политика по отношению земства в будущем не вызывает сомнений и должна определяться содержанием манифеста 29 апреля, однако, он подчеркивал, что добиваться этого нужно не путем резких мер, а таким отношением, «которое без крутых мер дало бы возможность удержать земства в пределах их законных прав» [45, с.443-445].

Игнатьев возобновляет с молодым царем в начале марта 1882 года разговор о «Земском соборе», узнав, что коронация ввиду беременности императрицы откладывается до весны 1883 года. «...Я напомнил его величеству мои беседы с ним о земских соборах и сказал, что самое благоприятное время для возобновления исторического предания — день коронации... Государю эта мысль как будто улыбнулась, и я, с соизволения его величества, принялся за составление проекта манифеста, обдумывая все подробности осуществления этого великого исторического подвига. При последующих еженедельных докладах моих,— продолжает он, — мы часто возвращались к беседе о соборax, и государь относился к этому благосклонно и даже сочувственно» [31, с.549].

В начале записки Игнатьев указывает, что Россия в настоящее время находится «на перепутье» и дальнейшее развитие ее государственной жизни возможно тремя путями. Первый путь — путь усиления репрессий. По мнению автора записки, этот путь не приведет ни к каким положительным результатам. «Более сильное проявление административных мер, большее стеснение печати, и развитие полицейских приемов заставят только недовольство уйти глубже». По мнению Игнатьева, это, в конце концов, приведет к необходимости пойти на уступки «общественным требованиям» [9, с.531].

Второй путь — путь уступок, также неприемлем. «Путь уступок, каким бы образом они ни были обусловлены, ... будет всегда роковым. В какой бы форме уступки не были сделаны, нет сомнения, что каждый новый шаг, ослабляя правительство, будет самою силой вещей - вынуждать последующие уступки» [34, с.42]. Игнатьев указывает на огромную опасность этого пути, заключающуюся в том, что в этом случае преобладающее влияние в общественной жизни страны займет интеллигенция.

«Русская интеллигенция, — писал он, — вмещает в себе всего более опасных, неустойчивых элементов, а потому представляется несомненным, что ее участие в делах всего скорее приведет к ограничению самодержавия, что для России, несомненно, станет источником вечной смуты и беспорядков» [13, с.326]. Таким образом, резюмирует Игнатьев, оба эти пути ведут к одному результату и оба они гибельны для России.

Единственно правильный, «спасительный» путь — это возвращение к старине, к «исторической форме общения самодержавия с землею — земским соборам». Отмечая, что самодержавие является единственной, свойственной России, формой правления, Игнатьев указывал, что «нельзя, однако, закрывать глаза на несовершенство, того его вида, который довел нас до настоящего положения» [26, с.557]. Оно заключалось, по его мнению, в оторванности царя от народа вследствие преграды, установленной между ними чиновничеством. Вследствие же этого царь и не может знать правды. «Не уступая ничего из своей власти, самодержавец, созывая собор, найдет верное средство узнать истинные нужды страны и действия своих собственных слуг». Таким образом, собор должен примирить все противоречия и положить конец великой смуте. «Когда царь и земля войдут в непосредственное общение, — указывал Игнатьев, — отпадут все недоразумения и опасения» [31, с.460].

Представителями городского населения должны были быть только купцы, избираемые от всех гильдий сообща. «Но почему же призывать не вообще от горожан, а исключительно от купцов вопрошает автор. На это две причины: одна про себя, другая про всех. Про себя то, что из горожан одно купечество благонадежно. Про всех то, что как бы широко ни понимать слово земщина, но городская земщина исконно городская – одни торговцы. Торговые – интересы общерусские и в этом смысле земские. Остальные горожане разночинцы. Их интересы, как людей каких угодно, но как горожан местно-городские» [30, с.654].

Таким образом, земский собор должен состоять из представителей трех сословий: крестьян, дворян и купцов, избранных на основе прямых выборов. Игнатьев говорит о принципах созыва собора: «...земский собор собирается бессрочно по призыву государеву, когда и для каких дел государю угодно... Просить о созыве собора имеют право земские самоуправления не ниже уездных и городские» [31, с.556].

В земском вопросе Игнатьев занимал весьма умеренную позицию, которая свидетельствовала о боязни правительства идти в данное время на решительный, разрыв с либералами. Но, несмотря на это, Александр III не разделял в вопросе о земстве взглядов, своего министра. В силу этого он не одобрил доклад, а ограничился резолюцией: «Читал» [9, с.461].

После отставки Игнатьева, сменивший его новый министр внутренних дел, Д.А. Толстой приступил к подготовке изменений положения о земских органах. Он видел их недостаток, прежде всего в том, что они являлись органами, выбираемыми на «бессословном основании». Стремление сохранить дворянское землевладение и сословный характер монархии отразилось на создании и деятельности Крестьянского и Дворянского поземельных банков [1, с.435].

К укреплению главенствующей роли дворянства, а также к тому, чтобы «приструнить земство», были направлены изменения положения о земских органах. В 1881 г. появилась записка А.Д. Пазухина «О преобразовании местного самоуправления и устройстве земских учреждений» [31, с.355].

Преобразование предполагалось осуществить на принципах сословности, отмены «выборного начала», подчинения органов самоуправления государственной власти. Поскольку, по мнению автора, «народ утратил предание повиновения и порядка и является нередко буйной толпой», чего не было, когда власть над крестьянами принадлежала членам «высшего служебного сословия», т.е. дворянству, следовало в какой-то форме восстановить эту власть. Для этого по последовавшему в 1889 г. закону был создан институт земских начальников. Каждый уезд делился на участки, в которые назначались участковые земские начальники из местных потомственных дворян, имевшие в данном уезде земельные владения и высшее или среднее образование. Земский начальник сосредоточивал в своих руках жесткий контроль над крестьянскими общинами, административную и судебную власть. Мировые судьи были упразднены в уездах, где были назначены земские начальники. Это была попытка возродить сословные органы власти потомственного дворянства [30, с.365].

Параллельно с земскими начальниками в уезде действовали уездные окружные суды, члены которых рассматривали дела, изъятые у мировых судей, но не перешедшие к земским начальникам. В городах вместо мировых судей появились городские судьи, назначаемые министром юстиции.Они назначались из числа местных «поместных земских людей» – дворян и могли полностью распоряжаться жизнью деревни и личностью крестьянина. От него зависела и деятельность сельского схода. «Чего на сход ходить, когда начальник решает», - рассуждали крестьяне [13, с.423].

Внесенный в 1888 г. Толстым проект земской контрреформы подвергся серьезной критике. Признавая необходимость государственного контроля над органами самоуправления, государственного вмешательства в их деятельность, Победоносцев посчитал нецелесообразным их полное подчинение власти. «Я не вижу ни прямой надобности, ни пользы изменять коренные начала постановки земских учреждений, вводя их в общую организацию учреждений прямо правительственных с характером служебно-чиновничьим к бюрократическим». Победоносцев, по его словам, не ожидал пользы от «превращения управ в земские присутствия, коим придается по проекту, несомненно, бюрократический характер». Настаивая на известной «доле свободы» для земства, он доказывал, что опасаться ее при контроле государства нечего [44, с.110].

Критиковал проект и М.Н. Островский - за ущемление принципа выборности. В отличие от представителей либеральной администрации, консерваторы, хотя и делали серьезные замечания по проекту, в целом готовы были его поддержать - с учетом отдельных поправок. Исправленный проект был внесен в Государственный совет в 1890 г. И.Н. Дурново (Д.А. Толстого в 1889 г. не стало), и он снова встретил сопротивление большинства. Замысел «уничтожить теперешнее значение земских учреждений, их самостоятельность, выборное начало» оставался неприемлемым и для таких консерваторов, как К.П. Победоносцев, А.А. Половцев, М.Н. Островский, П.А. Валуев. А вот И.И. Воронцов-Дашков, активно выступивший против закона о земских начальниках, поддержал проект земской контрреформы [14, с.473].

Вступившее в силу в 1890 г. «Положение о земских учреждениях» усилило контроль над ними администрации, дало значительные преимущества дворянству. При проведении выборов первая земледельческая курия становилась полностью дворянской. Число гласных от нее увеличивалось, а имущественный ценз для дворян понижался. Резко повышался избирательный ценз для городской курии, а крестьянская курия практически лишалась самостоятельного представительства, ибо избранные земские гласные подвергались процедуре утверждения губернатором. Все эти меры носили характер контрреформы, которая еще более увеличила представительство дворян. В 90-х гг. дворяне вместе с чиновниками составляли 55,2% гласных уездных собраний и 89,5% губернских. Однако в условиях буржуазного перерождения дворянства усиление его позиций не имело заметного политического значения для царизма. По-прежнему земства находились в оппозиции, а земско-либеральное движение даже активизировалось, так как контрреформы расширили его основу. Реакционеров не устраивало и городское самоуправление. С точки зрения правительства его недостатками были преобладание торгово-промышленных кругов и недостаточность правительственных полномочий [46, с.256].

Усилила роль дворянства и реформа городского самоуправления. Приступая к пересмотру действующего городового положения, правительство решило ограничить влияние городских владельцев в органах самоуправления. Первоначально было предложено, чтобы избирательный ценз определялся не только обладанием недвижимой собственностью, но и степенью имущественной обеспеченности. Практически это означало, что избирательные права получили домовладельцы, владельцы недвижимого имущества (от 300 до 3000 руб.). Привлечение их к городскому управлению не означало какую-то демократизацию. Губернские земские присутствия преобразовывались в присутствия по земским и городским делам, причем его представитель от города утверждался администрацией. Ни одно решение городской думы не могло вступить в действие без разрешения губернского начальства. Однако переход к новым избирательным основам несколько расширял круг избирателей, что само по себе уже не устраивало царизм. Надо добавить, что, продолжая политику на укрепление положения дворянства, Николай II учредил в 1897 г. «Особое совещание по делам дворянского сословия» и значительно ограничил возможность получения дворянства выходцам из других социальных слоев [30, с.211].

Итак, в результате реформирования земства дворянство получило возможность избирать большую часть выборных земских деятелей – гласных (около 57%). Имущественный ценз (минимальный уровень доходов, дающий право представителю того или иного сословия участвовать в деятельности земских учреждений) понижался до дворян и повышался для городского населения [5, с.335].

Крестьяне вообще потеряли право выбирать гласных, так как теперь их назначал губернатор из среды крестьянских выборщиков – лиц, уполномоченных крестьянскими обществами участвовать в выборах. Вновь избранные земские гласные утверждались губернатором, что ставило земские учреждения под жёсткий контроль государства. Фактически это перечёркивало главную идею земства – независимость от органов государственной власти и царя в решении вопросов местного самоуправления [5, с.215].

«Положение о земских учреждениях» (1890 г.) значительно отличалось от первоначального плана контрреформы. Проект Толстого - Пазухина, приверженцем которого был Катков, так и не прошел. Правительство вынуждено было учесть общественные настроения, поддержку обществом земской деятельности, защиту самоуправления в печати. Немалую роль сыграло здесь и отсутствие единства в рядах консерваторов, часть которых снова сомкнулась с либеральной бюрократией.

В 90-е годы натиск на земское самоуправление консервативной печати несколько ослабевает. Консерваторы, казалось, были удовлетворены Земским положением 1890 г. - охранительная печать приветствовала новый закон как положивший конец «разобщению земской и государственной власти» в заведовании местными делами. «Русский вестник», «Московские ведомости» отмечали, что усиление правительственного контроля сможет положить конец «безответственности земства». Однако, имея в виду представления покойного редактора этих изданий о том, какой быть контрреформе, можно сказать, что Катков отнес бы «Земское положение» к паллиативным мерам, которые не одобрял [47, с.446].

Таким образом, итогом проведения контрреформ стало создание административных органов управления деревней; сведение к минимуму роли общественного самоуправления в земских и городских учреждениях, усиление контроля Министерства внутренних дел над ними; ограничение выборного начала при замещении должностей.

Судебная контрреформа:

а) существенно изменила порядок расследования и судебного рассмотрения политических преступлений и ограничила права подсудимых;

б) ограничила и частично отменила такие демократические институты, как независимость и несменяемость судей, гласность и состязательность судопроизводства, рассмотрение уголовных дел с участием присяжных заседателей и право подсудимого на защиту;

в) почти упразднила мировую юстицию, осуществила слияние в низшем звене административной власти с властью судебной.

Принятые законы должны были вернуть дворянству его положение в управлении государством и обществом, сохранить сословную структуру и самодержавие власти. Однако это не произошло.

Земская контрреформа не остановила земского движения, но настроила значительную часть земцев против самодержавия. Увеличенный избирательный ценз при проведении городской реформы стал ещё одним стимулом для деловых людей, чтобы задуматься о повышении уровня своих доходов. Это в свою очередь способствовало развитию городской экономики, усилению городской буржуазии, требующей от самодержавия предоставления ей всё новых и новых прав.

5. КОНСЕРВАТИВНАЯ ПРЕССА И ТЕОРЕТИКИ КОНСЕРВАТИВНОЙ МЫСЛИ О КОНТРРЕФОРМАХ В РОССИИ В 80-90-х гг. XIX в.

Критика земских учреждений и земской деятельности консерваторами не только усиливалась с первых дней царствования Александра III, но и стала сопровождаться призывом исправить «роковую ошибку» - покончить с «либеральным обманом» в виде «земского парламента». В войне охранителей с земством тон задавали «Московские ведомости» и «Русский вестник» М.Н. Каткова. Не отставал от них и «Гражданин» В.П. Мещерского, иногда даже опережая по части бездоказательных обвинений земских деятелей. «Новое время» и «Санкт-Петербургские ведомости» оставались непоследовательными: совершая нападки на земства, сообщали немало ценной информации о конкретной их деятельности.

В консервативной печати привычным стало списывать на земское и крестьянское самоуправление все невзгоды текущей жизни – от пустых продовольственных складов до неисправных мостов и бездорожья. Передовые Каткова, «Дневник писателя» Мещерского и другие близкие им издания указывают на самоуправление как на главный источник всех бед и неурядиц в городе и деревне [14, с.320].

Корреспонденции с мест пестрят сведениями о злоупотреблениях земцев - растратах земских средств, коррупции, дезорганизации. Консерваторы смело черпают негативные факты из либеральной и демократической журналистики, где земская деятельность пользуется пристальным вниманием и отнюдь не идеализируется. Симптоматично, что, используя в своих передовицах очерки Г.И. Успенского о земском «хищничестве», Катков, резко отрицательно относившийся к его творчеству, отмечает его талант и реализм народнического писателя [37]. Статья «Русского вестника» – «Земские деятели и сеятели» (без подписи), которой Катков посвятил специальную передовую, обращала внимание на то, что «к земскому пирогу нередко пристраиваются сосланные в данную местность политические преступники», отмечая, что в составе земских сил немало «неблагонадежных» элементов [44, с.105].

Столь же ожесточенно обличается и городское самоуправление, по словам идеолога консерватизма, оказавшееся причиной разорения городов. Сведения о «разграблении городов под охраной городской конституции», «о земском хищничестве» совсем вытеснили со страниц охранительских изданий факты казнокрадства государственных чиновников [14, с.436].

Заявляя о ненависти народа к земству, В.П. Мещерский, основную задачу власти видел в «упорядочении земского управления, оздоровлении земства». Катков же настаивал на том, что речь должна идти об отмене основных принципов местного самоуправления: выборности, всесословности и независимости, а не о частных поправках к его деятельности [19, с.358].

Уже в 1884 г. в верхах ознакомились с запиской А.Д. Пазухина «О преобразовании в местном управлении и устройстве земских учреждений», составленной по поручению Толстого. Преобразования мыслились на принципе сословности, отмене выборного начала и подчинения органов самоуправления государственной власти. Победоносцев доказывал невозможность заняться коренной перестройкой всех местных учреждений одновременно, советуя начать с крестьянского самоуправления, которое касается 90 млн. населения и требует неотлагательных перемен [13, с.345]. Созданная еще при Н.П. Игнатьеве для разработки реформы местного управления комиссия М.С. Каханова подготовила его проект. Однако предложение создать новую административно-территориальную единицу - всесословную волость - не встретило поддержки со стороны тех членов комиссии, которыми ее пополнил Д.А. Толстой. Министр внутренних дел ввел в Кахановскую комиссию представителей от губерний - консервативных помещиков, так и не смирившихся с реформами 1860-х годов. Они встали на защиту проекта Толстого - Пазухина, по которому властью в уезде становились земские начальники, назначенные из поместного дворянства и сосредоточившие в своем лице функции административные и судебные [19, с.217-218].

Контуры этого плана уже проглядывали в консервативной публицистике, где решались вопросы местного управления. Спор о том, каким ему быть, продолжался и после ликвидации Кахановской комиссии в апреле 1885 г. Либеральные издания высказали приверженность к проекту всесловной волости, сохранявшему крестьянское самоуправление. «Вестник Европы», «Русская мысль», «Русские ведомости» высказались против особой власти для крестьян, считая необходимым и на низшей студии управления сохранить его административно-территориальный, а не условный характер [40, с.327].

Защите этого мнения была посвящена статья в «Вестнике Европы» К.К. Арсеньева. Автор ссылался на европейский опыт, не знающий прецедента соединения в одном лице административных, судебных и полицейских функций. Арсеньев полагал, что подобное соединение противоречит общим основам государственного управления [13, с.325]. Отвечавший «Вестнику Европы» К.Ф. Головин доказывал, что слияние административной и судебной власти на низшей ступени управления закономерно и целесообразно. Ссылку на европейский опыт он отметал как не имеющую веса для решения русских вопросов. По словам Головина, с отменой института мировых посредников «управления в более широком смысле, служащего для охраны и развития народного благосостояния, не существует вовсе» [14, с.455]. Крестьянское самоуправление он, как и большинство консерваторов, отождествлял с безначалием. Он объяснял этим «безначалием» рост числа безлошадных и бездомных хозяев, ростовщичество, распространение кабаков. Головин напоминал, что либеральная печать всегда протестовала против контроля власти над самоуправлением, но когда власть отступила от этой своей обязанности, самоуправление обнаружило полное «административное бессилие». Между правительством и выборными органами, с одной стороны, и крестьянской массой, с другой, оказалось пустое место [14, с.322].

Разъяснения Головина, что народ не признает разделения власти и воспринимает ее лишь как твердое единоначалие, а не коллегиальность, весьма близки тем, что давал царю К.П. Победоносцев по поводу проекта Пазухина - Толстого. Не сомневавшийся в том, что «крестьянское общежитие настоятельно требует власти и порядка», которых ему не в состоянии дать самоуправление, обер-прокурор Св. Синода убежден, что «власть сельского старосты, волостного старшины осталась на бумаге оттого, что она бесформенная, выборная и лишенная авторитета, не связанная с источником авторитета в государстве». По его мнению «власть для того, чтобы быть властью в государстве, действительно должна носить на себе печать государства и иметь опору вне среды местной общественности и выше ее». Выборное начало, вообще ненавистное идеологу консерватизма, он считал для крестьянского мира особенно противопоказанным. «Сельская власть, завися исключительно от выбора, большей частью беспорядочного, случайного или прямо развратного, чувствует около себя лишь гнетущую силу той же беспорядочной среды, которая ее выбрала...» [44, с.206].

Разногласия по проблемам местного самоуправления Победоносцев назвал теоретическими, а не практическими. Однако у консерваторов были разногласия не только с либеральной бюрократией. В консервативной среде обнаружились свои расхождения во взглядах на местное управление, отчетливо проявившиеся при обсуждении проекта его преобразования в общем собрании Государственного совета. Проект закона о земских начальниках, которым подчинялось бы крестьянское самоуправление, у ряда консерваторов вызвал опасения роста недовольства в деревне, обострения положения в ней.

В одном ряду с выступившими против него либеральными администраторами (барон А.П. Николаи, А.А. Абаза, Д.М. Сольский, М.С. Каханов, Н.Х. Бунге, Н.И. Стояновский и др.) оказались великие князья Михаил Николаевич, Владимир Александрович, Алексей Александрович, М.Х. Рейтерн, П.А. Валуев, И.А. Вышнеградский, П.С. Ванновский, Н.А. Новосельский, А.Е. Тимашев, Н.В. Исаков, граф И.И. Воронцов-Дашков и другие консерваторы. Воронцов-Дашков представил свой проект преобразования местного управления. Соглашаясь с основами плана Пазухина, - с его сословным принципом, ограничением выборного начала, подчинением крестьянских органов самоуправления государственной власти, - он выступил против соединения в лице уездных начальников административных и судебных функций. В его проекте судебная власть оставалась независимой от административной [19, с.388-389]. Александр III не без воздействия Победоносцева, Толстого и Каткова присоединился к меньшинству (13 против 39).

Закон о земских начальниках 1889 г. был обоснован консерваторами и отвечал их стремлениям, воссоздавая некий эквивалент вотчинной власти помещиков в деревне. Создавая условия для престижной службы дворян, он способствовал возрождению их привилегий. Призванный укрепить существующий порядок, он содействовал консервации старых, отживающих его основ. Но, забегая вперед, стоит сказать, что ни «охраны», ни «развития народного благосостояния», как обещали консерваторы, он не принес. Подтвердив опасения либеральных администраторов и разумной части консервативной группировки, закон 1889 г. способствовал усилению социальной напряженности в деревне [9, с.359].

Еще более серьезные трудности в продвижении ожидали проект земской контрреформы, подготовленный Д.А. Толстым и А.Д. Пазухиным. Он, по сути, пересматривал основы местного самоуправления: планировались ликвидация выборности земских органов, введение сословного принципа при их формировании и полное подчинение их администрации. Доказывая, что независимость земств, выборное начало не согласуются с принципами монархии, охранители особое внимание обращали на восприятие либеральной журналистикой земства как «подготовительной школы гражданственности». «Сокрушить земства» как «последнюю станцию до конституции» призывал «Гражданин». В статье Н.П. Семенова «Наши реформы», обратившей на себя внимание в «верхах», тотальной критике подверглись все преобразования 60-х годов, но автор подчеркивает особую значимость перестройки местного самоуправления. «Самое главное - устроить на твердых началах и поставить в правильное отношение к высшему центральному правительству земство и местное управление, ибо через их посредство верховная власть может войти в более тесную связь с народом». Та же мысль - в статьях К.Ф. Головина и Н.А. Новосельского (как и Н.П. Семенов, принадлежавших в высшей бюрократии). Здесь утверждался вред выборности, бессословности, но главное внимание уделялось проблеме соотношения местного самоуправления и власти. Критикуя «обособленность» земства от государственных учреждений, авторы говорили о необходимости ввести земские органы в общую систему» [5, с.321].

Опираясь на консервативную публицистику, обер-прокурор Синода писал в 1886 г. царю как бы от лица общественного мнения: «Необходимо изменить нынешний характер земских учреждений, безответственных, отрешенных от центральной администрации и предоставленных всем случайностям выбора» [44, с.206]. Катков до конца своей деятельности высказывал уверенность, что «для очищения дум и земств ничего иного придумать нельзя, как изменения не каких-либо второстепенных условий, а именно основных законов их организации» [35]. В отличие от Победоносцева, он был противником постепенности в перестройке земского дела, паллиативных мер по отношению к нему.

Либеральные издания – «Вестник Европы», «Русская мысль», «Русские ведомости» - отстаивали земскую реформу перед лицом охранителей более последовательно, чем демократическая печать. В народнических журналах - до конца 80-х годов - к земству как учреждению, «дарованному» свыше, отношение было несколько скептическое. С аргументированными статьями в защиту земского самоуправления выступили А.Д. Градовский, В.А. Гольцев, В.Ю. Скалой. Скалой, сотрудничавший весьма плодотворно в «Русских ведомостях», много писал и в недолговечном органе «Земство». Собранные в отдельном издании его выступления по земскому вопросу Катков посчитал наиболее яркими и типичными для либеральной позиции - он посвятил брошюре Скалона «Земские взгляды на реформу местного управления» ряд передовых, попутно касаясь его мнения о самоуправлении - земском и крестьянском [35].

Критически относясь к состоянию земства, Скалон видел одну из причин неустройства земского дела в его зависимости от администрации и неоправданных ограничениях. Не столько расширение, сколько соблюдение прав местного самоуправления могло бы, по его мнению, способствовать более твердой и правильной земской деятельности. Скалон признавал, как и другие сторонники земского самоуправления, законным и уместным государственный контроль над местным самоуправлением, но при уважении властью самостоятельности земских органов [14, с.324].

Полемизируя со Скалоном, Катков, согласный с его критикой земской деятельности, замечал, что «виды на лечение земства» у него иные, чем у либералов. О расширении прав земских учреждений, по его словам, не может быть и речи: «зло происходит от того, что правительство слишком сильно устранило себя от самых властных функций... в городских, земских и судебных учреждениях» [36]. Яростно обличая «самоотречение» правительства от своих прямых обязанностей, идеолог самодержавия требует «коренного изменения системы местного управления». Все, что называется властью, - пусть даже самого местного значения – «все обязательно должно принадлежать правительству и только правительству», - повторяет он [36].

Катков, однако, далеко не все отвергал в либеральной концепции самоуправления. Он взял на вооружение «государственную теорию» местного самоуправления, завоевавшую определенный авторитет в либеральной среде. Наиболее серьезное обоснование она получила в трудах А.Д. Градовского и Н.М. Коркунова - видных либеральных правоведов. «Государственная теория» отрицала принципиальную разницу между деятельностью государства и местных органов самоуправления: они одной природы. Государство, передавая некоторые собственные задачи местному населению, обязано предоставить им права и создать условия действовать как органам власти. Земские учреждения должны получать возможность осуществлять «акт власти», только тогда они станут опорой правительства. Исходя из однотипной природы земства и государства, либеральная мысль требовала для местного самоуправления властных полномочий [13, с.399].

Среди консерваторов «государственной теории» органов самоуправления придерживался В.П. Безобразов, на страницах «Русского вестника» развивший некоторые ее положения. В своих статьях он особенно ссылался на Р. Гнейста, не скрывая, что во многом следует за ним в понимании соотношения общественного и государственного управления. Для Безобразова они «двоякие органы одного и того же организма, различные формы одной и той же власти». Самоуправление, противостоящее бюрократическому управлению, в соединении с ним создает равновесие государственных органов [5, с.369].

По-видимому, в Кахановской комиссии оказалось нимало сторонников государственной природы самоуправления. В докладе царю Д.А. Толстой особо выделил убеждение комиссии, что земские установления «…должны быть признаваемы за такие, кои наравне с правительственными связаны исполнять в указанных законом пределах возложенные на них высочайшей властью дела по различным отраслям управления». Мысль о слиянии земских органов с государственными, воплощенная в проекте Пазухина — Толстого, не нашла поддержки не только у либеральных администраторов [19, с.232].

Победоносцев, одобрив сословный принцип, положенный в основу «проекта, как и ограничение выборного начала и числа избираемых гласных («чем теснее круг избираемых, тем благонадежнее выборы»), не согласился с поглощением земских органов государственной системой сведения на нет в проекте самостоятельности земских собраний, замена земских управ (исполнительных органов земства) земскими присутствиями, неизбиравшимися, а назначавшимися властью, - все это встретило неприятие обер-прокурора Синода, как и ряда консерваторов, снова оказавшихся в одном стане с либеральной бюрократией. Внесенный в 1888 г. Толстым проект земской контрреформы подвергся серьезной критике. Признавая необходимость государственного контроля над органами самоуправления, государственного вмешательства в их деятельность, Победоносцев посчитал нецелесообразным их полное подчинение власти. «Я не вижу ни прямой надобности, ни пользы изменять коренные начала постановки земских учреждений, вводя их в общую организацию учреждений прямо правительственных с характером служебно-чиновничьим и бюрократическим» [40, с.280]. Победоносцев, по его словам, не ожидал пользы от «превращения управ в земские присутствия, коим придается по проекту, несомненно, бюрократический характер». Настаивая на известной «доле свободы» для земства, он доказывал, что опасаться ее при контроле государства нечего [19, с.406].

Критиковал проект и М.Н. Островский - за ущемление принципа выборности. В отличие от представителей либеральной администрации, консерваторы, хотя и делали серьезные замечания по проекту, в целом готовы были его поддержать - с учетом отдельных поправок. Исправленный проект был внесен в Государственный совет в 1890 г. И.Н. Дурново (Д.А. Толстого в 1889 г. не стало), и он снова встретил сопротивление большинства. Замысел «уничтожить теперешнее значение земских учреждений, их самостоятельность, выборное начало» оставался неприемлемым и для таких консерваторов, как К.П. Победоносцев, А.А. Половцев, М.Н. Островский, П.А. Валуев. И.И. Воронцов-Дашков, активно выступивший против закона о земских начальниках, поддержал проект земской контрреформы [9, с.531].

Новый закон не внес коренных изменений в деятельность земства, не изменил его характера, хотя и усилил правительственный контроль над самоуправлением. Несмотря на «поправки» к реформе 1864 г., земство не стало дворянским, как задумывали консерваторы. Хотя процент дворян в земстве достаточно вырос, в самом дворянстве уже усиливались тенденции к всесословности. Действительность по-своему противостояла планам охранителей [9, с.452].

Таким образом, в контрреформах, и в консервативных инициативах ведущих государственных деятелей 80-90-х гг. XIX в., которые проводились и через прессу, прослеживается два направления. Первое - возвышение дворянства, попытка подчеркнуть юридическую обособленность избранного сословия и поддержать его экономическое положение. Второе - усиление государственного давления на общество, предельное ограничение местной инициативы, с тем чтобы пресечь любой зародыш антиправительственных действий.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Все мероприятия, проводимые при Александре III в противовес предыдущим реформам 1860-1870-х гг., обладали одной общей ярко выраженной чертой. Государство, стремилось ничего не оставлять вне своего контроля. Отсюда было постоянное стремление властей повсюду иметь за всем следящего и всем руководящего «государева чиновника – будь то губернатор, земский начальник, цензор или попечитель учебного округа» [8, с.200]. Это стало итогом развития российской самодержавной государственности, достигшей при Александре III своей вершины.

Не следует думать, что ужесточение контроля со стороны государства было следствием недобрых намерений людей, озабоченных лишь тем, чтобы удержать власть в своих руках. Напротив, представление о сильной государственной власти, как единственном условии самосохранения общества исходило от деятелей, искренне заботившихся о спокойствии и благе России. Одним из них был К.П. Победоносцев, всесильный обер-прокурор Синода, детально разработавший идею русской национальной государственности.

Победоносцев считал, что западные парламентарные демократии изначально порочны, поскольку постоянно обсуждают, толкуют и изменяют государственный закон в угоду времени, а также интересам тех или иных групп людей. Между тем такие интересы могли быть временными, к тому же они не всегда совпадали с интересами всего народа. Идея же российской самодержавной государственности, освящённой самой церковью, предполагала, с точки зрения Победоносцева, лишь один вариант толкования государственных законов – заботу о благе и спокойствии народа. Собственно закон своим первоначальным источником имеет, как писал Победоносцев, «жизнь народа и её хозяйственные условия» [43, с.193]. Изначальное содержание закона, не облачённое в слова, несёт в себе народ. Формулирует же закон и следит за его исполнением государство. Именно оно – в силу священной природы царской власти – исходит при толковании законов из единственно правильной, никем не оспариваемой точки зрения [43, с.193]. В этом и состояло, по мнению Победоносцева, главное преимущество российского государственного устройства перед западным. Российская государственность воплотила в себе идею совершенной государственной власти, которая охраняет благо народа и в своей законодательной деятельности исходит из реальных условий народной жизни.

Правительство Александра III считало, что реформа должна лишь следовать за жизнью, а не менять её. Приверженцы охранительного курса полагали, что Россия ещё не готова к тем преобразованиям, которые проводил в жизнь Александр II. Поэтому 80-е – начало 90-х гг. ХIX в. запомнились современникам как пора выжидания, затишья, «болезненного спокойствия». «Болезненного» потому, что Россия требовала продолжения реформ.

Проводимые в «жизненных интересах народа» контрреформы оказались бессильными перед самим течением жизни. Земская контрреформа не остановила земского движения, но настроила значительную часть земцев против самодержавия. Увеличенный избирательный ценз при проведении городской контреформы стал ещё одним стимулом для деловых людей, чтобы задуматься о повышении уровня своих доходов. Это в свою очередь способствовало развитию городской экономики, усилению городской буржуазии, требующей от самодержавия предоставления ей всё новых и новых прав.

Контрреформы в сфере образования также дали результат, прямо противоположный ожидаемому: в университетах усилился дух свободомыслия. Не имели успеха и мероприятия правительства в области печати: количество изданий в России год от года увеличивалось.

Реальные итоги контрреформ в полной мере дали знать о себе тяжелейшими социальными потрясениями в начале XX в. Однако в последние годы ХIХ в., на исходе царствования главного «контрреформатора» Александра III, власти имели «хорошие результаты»: основные цели, намеченные в царском манифесте 1881 г., казались достигнутыми или близкими к достижению. Самодержавие находилось в зените, территория империи увеличивалась за счёт завершившегося присоединения среднеазиатских земель, международное положении России упрочилось, а внутренний мир, хоть и призрачный, всё же поддерживался. И лишь два крупных события омрачили последние годы царствования Александра III. Они приподняли завесу над реальным положением вещей в империи. Неурожай и голод 1891 г., а также последовавшая вскоре эпидемия холеры обнаружили неспособность государства справляться с результатами стихийных бедствий, страшную нищету народа.

«Неподвижные газетчики на углах, без выкриков, без движений, неуклюже приросшие к тротуарам, узкие пролётки с маленькой откидной скамеечкой для третьего, и, одно к одному, - девяностые годы, - вспоминал О.Э. Мандельштам, - слагаются из картин разорванных, но внутренне связанных тихим убожеством и болезненной, обречённой провинциальностью умирающей жизни». Время не стоит на месте, но два последних десятилетия XIX в. останутся в памяти потомков как эпоха, обладавшая особым историческим ароматом, своим, пусть еле слышным в мировой истории, «шумом» («Шум времени» - такое название дал своим воспоминаниям О.Э. Мандельштам) [21, с.14].

Однако спокойствие и тишина уходящего века не означали молчания, исторического провала, упадка. Жизнь вопреки диктуемым ей правилам, продолжалась, заставляя каждого совершать собственный неповторимый выбор. Прислушаться к тишине этой эпохи стоит хотя бы потому, что именно в последние десятилетия XIX столетия росли и воспитывались люди, которые в недалёком будущем стали вершителями судеб России.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1. Абрамов, В.Ф. Российское земство: экономика, финансы, культура [Текст] / В.Ф. Амбаров. - М.: Ника, 1996. – 568 с.

2. Балуев, Б.П. Политическая реакция 80-х годов XIX в. и русская журналистика [Текст]: научное издание / Б.П. Балуев. – М.: Наука, 1971. – 377 с.

3. Богданович, А. Три самодержца [Текст] / А. Богданович. – М.: Новости, 1990. – 378 с.

4. Боханов, А.Н. Император Александр III [Текст]: научное издание / А. Н. Боханов. – М.: АСТ, 1998. – 455 с.

5. В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией [Текст] // Хрестоматия по истории российской общественной мысли XIX-XX вв. - М.: Логос, 2000. – 865 с.

6. Великие реформы в России. 1856-1874 гг. [Текст] / Под ред. Л.Г. Захаровой. - М.: МГУ, 1992. – 457 с.

7. Виленский, Б.В. Судебная контрреформа в России // Ученые труды [Текст]: ученые труды Саратовского юридического института / Б.В. Виленский. - Саратов: Коммунист, 1965. - Вып. 2. - С. 258-300.

8. Власть и реформы [Текст] / Отв. ред. Б.В. Ананьич. – Спб.: Нева, 1996. – 432 с.

9. Гармиза, В.В. Подготовка земской реформы 1864 года [Текст] / В. В. Гармиза. - М.: МГУ, 1957. – 612 с.

10. Гернет, Н.М. История русской тюрьмы [Текст]: документально-публицистический очерк / Н.М. Гернет. – М.: Международные отношения, 1961. - Т.3. – 315 с.

11. Гиндин, И.Ф. Государственный банк и экономическая политика царского правительства (1861-1892 годы) [Текст]: научное издание / И.Ф. Гиндлин. – М.: МГУ, 1960. – 293 с.

12. Готье, Ю.В. Победоносцев и наследник Александр Александрович (1865-1881) [Текст] / Ю.В. Готье // Труды публичной библиотеки им. В.И. Ленина –– М.: Политиздат, 1928. - Сборник 2. – 234 с.

13. Гриценко, Н.Ф. Консервативная стабилизация в России в 1881-94 гг. Политический и духовные аспекты внутренней политики [Текст] / Н.Ф. Грищенко. - М.: Наука, 2002. – 524 с.

14. Гросул, В.Я., Интенберг, Г.С., Твардовская, В.А., Шацило, К.Ф., Эймонтова, Р.Г. Российский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика [Текст] / В.Я. Гросул, Г.С. Интенберг, В.А. Твардовская, К.Ф. Шацило, Р.Г. Эймонтова. - М.: Прогресс – традиция, 2000. – 894 с.

15. Есин, Б.И. История русской журналистики XIX в. [Текст]: обзор русской журналистики XIX в. / Б.И. Есин. – М.: Наука, 1989. – 311 с.

16. Жирков, Г.В. История цензуры в России XIX – XX вв. [Текст] : научное издание / Г.В. Жирков. – М.: Гардарики, 2001. – 375 с.

17. Зайончковский, П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. [Текст] / П. А. Зайончковский. – М.: Наука, 1978. – 289 с.

18. Зайончковский, П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия [Текст] / П.А. Зайончковский. – М.: Наука, 1970. – 322 с.

19. Зайончковский, П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х гг. [Текст] / П.А. Зайочковский. - М.: Просвещение, 1964. – 789 с.

20. Змеев, В.А. Эволюция высшей школы Российской империи [Текст]: [научное издание] / В.А. Змеев. – М.: Инфра-М, 1998. – 287 с.

21. Ильин, В.В., Панарин, А.С., Ахиезер, А С. Реформы и контрреформы в России. Циклы модернизационного процесса [Текст]: научное издание / В.В. Ильин, А.С. Панарин, А.С. Ахиезер. – М.: Вече, 1996. – 473 с.

22 Исаев, И.А. История Отечества [Текст]: учебник / И.А. Исаев. - М.: Юрист, 1997. – 411 с.

23. Исторический очерк развития церковных школ за истекшее двадцатилетие (1884-1904) [Текст]: историко-статистическое издание. – СПб., 1909. – 258 с.

24. История России XIX – начала XX вв. [Текст]: учебник для исторических факультетов университетов / Под ред. В.А. Федорова. – М.: Гардарики, 1998. – 432 с.

25. История России и её ближайших соседей [Текст]: энциклопедия. - Ч.2. - Т.5 / Под ред. М. Аксёнова. – М.: Аванта+, 1997. – 716 с.

26. История России [Текст]: учебник / Под редакцией А А. Чернобаева, И.Е. Горелова, М.Н. Зуева. - М.: Высшая школа, 2001. – 629 с.

27. История России IX-XIX века [Текст]: учебник для вузов / Под. ред. В.М. Козьменко. - М.: Рекорд, 2003. – 515 с.

28. Катков, М.Н. Собрание передовых статей «Московских ведомостей». [Текст]: электронный ресурс // Режим доступа: http://www.history.ru

38. Немытина М.В. Судебная контрреформа и комиссия Н.В. Муравьева : автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. юрид. наук / М.В. Немытина; Саратовский юрид. институт. - Саратов, 1987. - 148 c.

39. Новиков, А.В. Российские консерваторы М.Н. Катков, Д.А. Толстой, К.П. Победоносцев и самодержавие (середина XIX – начало XX вв.) автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. ист. наук / А.В. Новиков; Московский государственный университет. – М.: Терра, 2001. – 78 с.

40. Пайпс, Ричард Россия при старом режиме [Текст] / П. Ричард. – М.: Захаров, 2004. – 496 с.

41. О вступлении приговоров в законную силу [Текст]: [ст. 941 Устава уголовного судопроизводства Российской империи] // Российское законодательство X-XX вв. в 10 томах / Под ред. Н.В. Струнникова. – Т.8: Судебная реформа. – М.: Юридическая литература, 1991. – 496 с.

42. Победоносцев, К.П. Великая ложь нашего времени [Текст] / К. П. Победоносцев. - М.: Наука, 1996. – 321 с.

43. Победоносцев, К.П. Письма к Александру III. Победоносцев и его корреспонденты [Текст] / К.П. Победоносцев. - М.: Наука, 1973. - Т.1. – 311 с.

44. Победоносцев, К.П. Письма к Александру III. Победоносцев и его корреспонденты [Текст] / К.П. Победоносцев. - М.: Наука, 1974. - Т.2. – 315 с.

45. Реформы в России XVI-XIX века [Текст] / Под ред. И.А. Бульгина, А.В. Демкина. - М.: Наука, 1992. – 748 с.

46. Реформы и контрреформы в России [Текст] / Под ред. В. В. Ильина. - М.: Ника, 1996. – 543 с.

47. Россия на волнах реформ: Александр III против Александра II [Текст] // Знание – сила. - 1992. – Тематический выпуск журнала. – С. 446.

48. Судебная реформа 1864 г. [Текст] // Советская историческая энциклопедия. - М.: Просвещение, 1971. – С. 821.

49. Татищев, С.С. Император Александр II: Его жизнь и царствование [Текст] / С.С. Татищев. - М.: Алгоритм, 1996. – 521 с.

50. Тюкавкин, В.Г. Изложение рассказа Лорис-Меликова о Совете министров [Текст] / В.Г. Тюкавкин // Хрестоматия по истории СССР 1861-1917 гг. - М.: Просвещение, 1990. – С. 196.

51. Федоров, В.А. История России 1861-1917 гг. [Текст]: учебник. - М.: Высшая школа, 2001. – 320 с.

53. Чернуха, В.Г. Внутренняя политика царизма с середины 50-х до начала 80-х годов XIX в. [Текст] / Под ред. Р. Ганелина. - Л.: Наука, 1978. – 564 с.

54. Чибиряев, С. А. История Государства и права России [Текст] / С.А. Чибиряев. – М.: Прогресс, 1998. – 436 с.

55. Шепелев, Л.Е. Царизм и буржуазия во второй половине XIX века. Проблемы торгово-промышленной политики [Текст]: научное издание / Л.Е. Щепелев. - Л.: Нева, 1981. – 358 с.

56. Яковлев, А.И. Александр II и его эпоха [Текст]: научное издание / А.И. Яковлев. - М.: Знание, 1992. – 594 с.

Контрреформы в России в 80-90-е гг. XIX в.

Контрреформы в России в 80-90-е гг. XIX в.

Похожие работы на - Контрреформы в России в 80-90-е гг. XIX в.