Образ ночи в творчестве Ф.И.Тютчева
Муниципальное общеобразовательное учреждение
«Средняя
– общеобразовательная школа №3»
Работа по литературе.
Выполнила ученица 9 г класса
Бужина Любовь Алексеевна
Руководитель: Хисматуллина
Марина Анатольевна
г. Лангепас 2006год.
Содержание:
1.
Введение……………………………………………………………стр3-4.
2.
Образ ночи в творчестве
Ф.И.Тютчева…………………………..стр5-9.
3.
Анализ стихотворения «Тени
сизые смесились…»……………...стр10-11.
4.
Отчего нам ночь страшна?...............................................................стр11-14.
5.
Заключение…………………………………………………………стр15.
6.
Библиография…………………………………………………………..стр16.
Введение.
Поэзия – это
музыка, волнующая душу, наполняющая ее безграничной любовью ко всему: к
человеку, к природе, к Родине, к животным…
Сам язык поэзии
настраивает на глубокое понимание и внутреннее осмысление происходящего вокруг.
Поэзия проникает в самые тайные уголки души.
Стихотворения
Тютчева очень коротки, но между тем ни к одному из них нечего добавить каждое
слово метко, полновесно. Оттенки в его произведениях, как писал Некрасов,
«расположены с таким искусством, что в целом обрисовывают предмет как нельзя
лучше». Полностью подтверждает слова Некрасова тютчевское «Утро в горах».
Лазурь небесная смеется,
Ночной омытая грозой,
И между гор росисто вьется
Долина светлой полосой…
Тютчев
воспринимал мир как древний хаос, как первозданную стихию. А все видимое сущее
– лишь временное порождение этого хаоса. С этим связанно обращение поэта к
«ночной тьме». Именно ночью, когда человек остается один на один перед вечным
миром, он остро чувствует себя на краю бездны и особенно напряженно переживает
трагедию своего существования. Поэт использует прием аллитерации:
Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души…
О чем ты воешь, ветр ночной?
О чем так сетуешь бездумно?
Тютчева
особенно привлекали переходные, промежуточные моменты жизни природы. В
стихотворении «Осенний вечер» - картина вечерних сумерек, в стихотворении
«Люблю грозу в начале мая» - весенний первый гром. Из стихотворений, в которых
Тютчев пытается постичь переходные состоянии, можно выделить стихотворение
«Тени сизые смелись…» Поэт здесь воспевает сумрак. Наступает вечер и именно в
этот момент душа человека роднится с душой природы, сливается с ней.
Все во мне, и я во всем!
Для Тютчева
очень важен миг приобщения поэт показал попытку «слиться с беспредельным». И
именно сумрак помогает осуществить эту попытку, в сумраках наступает миг
приобщения человека к вечности
Сумрак тихий, сумрак сонный,
С миром дремлющим смешай!
В данной работе будет рассмотрено творчество Ф.И.Тютчева. Особое
внимание будет уделено образу ночи в творчестве этого великого поэта. Также
будет сделан анализ стихотворения Ф.И.Тютчева «Тени сизые смесились… » Главная
задача данной работы рассмотреть Тютчева как «певца ночи».
Глава 1. Образ ночи в
творчестве Тютчева.
Именно о Ф.И. Тютчеве сложилось представление
как о самой ночной душе русской поэзии. «...он никогда не забывает, – пишет С.
Соловьев, – что весь этот светлый, дневной облик живой природы, который он так
умеет чувствовать и изображать, есть пока лишь «златотканый покров»,
расцвеченная и позолоченная вершина, а не основа мироздания». Ночь – это
центральный символ поэзии Ф.И. Тютчева, сосредоточивающий в себе разъединенные
уровни бытия, мира и человека.
Ночь в творчестве Тютчева восходит к античной
греческой традиции. Она дочь Хаоса, породившая День и Эфир. По отношению ко дню
она – материя первичная, источник всего сущего, реальность некоего
первоначального единства противоположных начал: света и тьмы, неба и земли,
«видимого» и «невидимого», материального и нематериального. Ночь, восходя к
античной традиции, не являет собою исключительно античное мифологическое ее
понимание, но предстает в индивидуально-тютчевском стилевом преломлении. Вот
один из примеров:
Святая ночь на
небосклон взошла,
И день отрадный, день
любезный,
Как золотой покров
она свила,
Покров, накинутый над
бездной.
И как виденье,
внешний мир ушел...
И человек, как сирота
бездомный,
Стоит теперь и
немощен и гол,
Лицом к лицу пред
пропастию темной.
На самого себя
покинут он –
Упразднен ум и мысль
осиротела –
В душе своей, как в
бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни
предела...
И чудится давно
минувшим сном
Ему теперь все
светлое, живое...
И в чуждом,
неразгаданном, ночном
Он узнает наследье
родовое.
Основа мироздания, хаос шевелящийся страшны
человеку тем, что он ночью «бездомный», «немощен», «гол», у него «упразднен
ум», «мысль осиротела»... Атрибуты внешнего мира иллюзорны и неистинны. Человек
беззащитен перед лицом хаоса, перед тем, что таится в его душе. Мелочи вещного
мира не спасут человека перед лицом стихии. Ночь открывает ему истинное лицо
мироздания, созерцая страшный шевелящийся хаос, он обнаруживает последний
внутри себя. Хаос, основа мироздания – в душе человека, в его сознании.
Такая логика рассуждения подчеркнута и
звуковым, и ритмическим акцентированием. На звуковом уровне резкий перебой в
общем звучании создают звонкие в строчке:
В душе своей, как в
бездне, погружен, –
Строка максимально насыщена звонкими звуками
(их 14 (в д в й й в б з д н г р ж н), глухих в ней всего 5 (ш с к к п)).
Наибольшую смысловую нагрузку несет слово «бездна». Оно постулирует
родственность якобы внешнего хаотического ночного начала и внутреннего
человеческого подсознательного, родственность и даже в глубине своей единство и
полное отождествление. Две последние строки:
И в чуждом,
неразгаданном, ночном
Он узнает наследье
родовое. –
акцентированы одновременно и на ритмическом и
на звуковом уровнях. Они, безусловно, усиливают напряженность композиционного
завершения, перекликаясь со строкой:
В душе своей, как в
бездне, погружен, –
И общей звонкостью и повторами звуковых
комплексов слова «бездна» (особенно «на»).
В предпоследней – 13 (ж д м н р з г д н н м н
м) звонким звукам противостоят всего 3 (ф ч ч) глухих. В последней 12
звонких (н з н й н л д й р д в й) и 2 глухих (т с). Чрезвычайная концентрация
звонких на фоне сведенных к минимуму глухих достаточно резко акцентируют две
последние строчки стихотворения. На ритмическом уровне эта пара строк
выбивается из строфы, написанной пятистопным ямбом, – только в двух последних
строках 3 ударения в строке на фоне четырехударных строк (с пропуском одного
ударения). Они образуют вокруг себя смысловое напряжение: человеку родственен
хаос, он – прародитель, первооснова мира и человека, который жаждет соединения
с родственным началом в гармоничное целое, но и страшится слиться с
беспредельным.
Темная основа мироздания, истинное его лицо,
ночь лишь открывает человеку возможность видеть, слышать, чувствовать высшую
реальность. Ночь в поэтическом мире Тютчева – это выход в высшую
субстанциональную реальность, и вместе с тем – совершенно реальная ночь и сама
эта высшая субстанциональная реальность. Рассмотрим еще одно стихотворение Ф.И.
Тютчева:
Лениво дышит полдень
мглистый,
Лениво катится река,
И в тверди пламенной
и чистой
Лениво тают облака.
И всю природу, как
туман,
Дремота жаркая
oбъeмлeт,
И сам теперь великий
Пан
В пещере нимф покойно
дремлет.
Прежде всего, обращает на себя внимание
бросающаяся в глаза внешняя «ленивость» поэтического мира стихотворения.
Наречие «лениво» интенсивно подчеркнуто: употреблено трижды в первой строфе
стихотворения. Вместе с тем даже само троекратное повторение этого наречия
развертывает в воображении предельно динамичную, отнюдь не «ленивую» картину.
Сквозь внешнюю «ленивость» проявляется колоссальная внутренняя напряженность,
ритмико-интонационная динамика.
Художественный мир стихотворения переполнен
движениями и внутренне противоречив.
Так, в первой строфе наречие «лениво»
встречается три раза, соотносится с предикативными центрами «дышит полдень»,
«катится река», и «тают облака». А во второй эта часть речи употреблена только
однажды – это наречие «покойно». Оно соотносится с предикативным центром «Пан
дремлет». Здесь очень сильно противоречие: за Паном – шевелящийся хаос,
наводящий панический ужас. В дремоте панического ужаса очевидна динамика
космического масштаба.
С одной стороны, «Полдень мглистый» – это
конкретная природа, это облака, река, туман, которые совершенно конкретно
чувственны. С другой стороны (во второй строфе) природа – это «пещера нимф» и
дремлющий Пан. «Полдень мглистый» оборачивается «великим Паном», «полдень
мглистый» и есть сам «великий Пан». Оборачиваемость эта сочетается с
несводимостью целого ни на одно, ни на другое. Диалектическое единство
существования «полдня мглистого» и «великого Пана» в несводимости к одному
конкретному смыслу и представляет собой символическую реальность. «Полдень
мглистый» сам по себе – это противоречивый сгусток смыслов, очень мощно
энергетически заряженный, где играют и оборачиваются друг другом хаос, темная и
истинная основа мироздания, и покой, покрывающий этот страшный кишащий хаос, и
делающий последний благовидным. Как и дремлющий Пан в своей основе невозможное
соединение, но, тем не менее, осуществленное в поэтическом тексте, сгусток
противоречий, накапливающий вокруг себя массу смыслов.
В последних двух
строчках:
И сам теперь великий
Пан
В пещере нимф покойно
дремлет.
сконцентрирован смысловой центр стихотворения:
противоречивое единство невероятной динамики хаоса и покоя, одно в другом –
динамика в покое, и покой в движении мироздания.
Выделенность «полдня мглистого» и «великого
Пана» подтверждается и на ритмическом уровне. Во всем стихотворении эти строки
выбиваются из общего ритмического строя:
Лениво дышит полдень
мглистый
и
И сам теперь великий
Пан
В пещере нимф покойно
дремлет.
Эти строки являются
единственными полноударными.
«Полдень мглистый» как смысловой центр
стихотворения предельно акцентирован на звуковом уровне: концентрация звонких и
сонорных звуков, их в первой строфе больше, чем во второй. Во второй же строфе
единственная строка, где глухие преобладают над звонкими (6–7) – это:
И сам теперь великий
Пан.
Звуковая выделенность «великого Пана»
усиливается тем, что эта строчка следует за строкой:
Дремота жаркая
объемлет, –
которая максимально насыщена звонкими – 10 против
3 глухих.
Полдень мглистый и дремлющий Пан –
энергетически мощный сгусток противоречий, заряжающий и стягивающий смыслы
вокруг себя. Это смысловой центр стихотворения. Этот сгусток содержит
колоссальную энергетику, потенциально способную развернуться в символическую
реальность со всей ей присущей полнотой бытия.
Оборачивающиеся друг другом «Полдень мглистый»
и «великий Пан» как напряженное поле смыслопорождения обнаруживают свою
причастность и внутреннюю связь с центральным тютчевским символом – символической
реальностью ночи. Хаос как истинное лицо мироздания открывается человеку в
полноте своей силы только ночью. Кишащий и бушующий разлад между ночью и днем,
хаосом и космосом, миром и человеком поэт чрезвычайно остро ощущает, он
чувствует космических масштабов страх человека, утратившего первоначальную
гармонию, первоначальное единство с тем миром, который теперь ему кажется
враждебным и угрожающим. И поэт может об этом лишь писать, создавая
смыслопорождающую реальность связей разъединенных частей мира: они оказываются
в общении друг c другом в художественной реальности поэтического произведения.
Своим творчеством поэт решает проблему трагической дисгармонии – он может
восстанавливать утраченную гармонию, или, по крайней мере, прояснять дисгармонию
в свете гармонической мысли и идеала.
Глава 2. Анализ
стихотворения « Тени сизые смесились…»
Тени сизые смесились,
Цвет поблекнул, звук уснул –
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальний гул…
Мотылька полет незримый
Слышен в воздухе ночном…
Час тоски невыразимой!..
Всё во мне, и я во всем!..
Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, томный, благовонный,
Все залей и утиши.
Чувства – мглой самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!
<1836>
Одним из
шедевров характеризуемой лирики является стихотворение «Тени сизые смесились…».
Первоначально оно называлось «Сумерки». Этот ранний заголовок подчеркивает, что
в начале произведение мыслилось как пейзажная зарисовка особой, переходной поры
суток, где поэт пытается уловить почти неразличимое.
Композиция
стихотворения – две строфы – традиционная для Тютчева. Первая строфа – картина
наступающей ночи, вторая – страстный монолог-обращение лирического героя к
«сумраку».
Изображаемое
время суток – сумерки (уже не вечер, но еще и не ночь) не случайно выбрано
поэтом: его неизменно волнуют именно промежуточные состояния в жизни природы и
человека.
В первой строфе картина сумерек, наступающей ночи лана через
восприятие лирического героя. Уловлена сама эта зыбкая грань перехода, когда окружающий мир растворяется в темноте,
исчезает из зрительного восприятия человека:
Тени сизые смесились,
Цвет поблекнул…
Сизый – самый смешанный цвет: «черный с просинью и
белесоватым, голубоватым отливом, серо-синий с голубой игрою» (В.Даль).
Смысловая острота эпитета усиленна внутри-строчным созвучием: «сизые смесились». В одном только этом эпитете – сизый – как в зерне, содержится всё стихотворение с
его темой космического смешения, слияние всего со всем.
…звук уснул –
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальний гул…
Звук, неизменный
спутник движения, жизни, уснул. В мире так тихо, что «мотылька полет незримый
слышен в воздухе ночном».
Слова «жизнь» и
«сумрак» находятся в сильной позиции начала строки, они как бы
противопоставлены. Но только «как бы», потому что сумрак зыбкий – жизнь не
замерла, а лишь затаилась, задремала, ушла куда-то в глубину («дальний угол»).
Сумрак, тени,
тишина – это условие, в которых пробуждаются скрытые душевные силы человека.
Его мысли сливаются с «дальним гулом», на смену исчезнувшему, растворившемуся
миру приходит иная реальность. Человек остается один на один со всем миром,
вбирает его в себя и сам сливается с ним: «Все во мне, и я во всем». Однако
странным образом эта причастность к «жизни божеско-всемирной» не вызывает
ликования, а определяется как «час тоски не выразимой». В чем же причина этой тоски?
Вся вторая строфа – страстная
мольба, нарастающий призыв, обращенный к «сумраку» (в данном случае синониму
природы, жизни): лейся,
залей, переполни через край и,
наконец, смешай.
«Единственная,
более энергичное чувство, которое я испытываю, – это невозможность уйти от
самого себя» (из письма Тютчева жене) Во второй строфе лирический герой
отказывается от собственного «я», что присутствовало в конце первой строфы
(«Все во мне, и я во всем»). Его страстное стремление – раствориться в
окружающем мире, слиться с ним, стереть грань меж «я» и «не-я»:
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!
Композиционное
кольцо стихотворения замыкается: совместились первое и последнее строки,
глаголы смесились и смешай. Слиться с миром природы, раствориться в нем – для человека это редкая
возможность «уйти от самого себя». Однако противоречие
сознательно-индивидуального («я») и бесзознательно-стихийного («жизнь»)
остается для Тютчева не разрешимым. (Точнее, проблема эта решалась многократно
и по-разному.)
Глава 3.Отчего нам ночь
страшна?
|
Мы видим ночь,
когда на бархатном занавесе тьмы золотятся звёзды. Мы знаем их по именам: вот
прекрасная зелёная звезда, созданная силой слов, - Агатос, вот враждующие огни
Сократа и Протагора, сияние Мицары озаряет гениев современности, в Полярной
звезде мерцают видения будущего. Фантастические образы, гении прошлого,
настоящего, грядущего - словно светящиеся изнутри атоллы в неисчерпаемом
океане тьмы. И мы видим, как над всем этим царит ночное светило, и ярче всех,
лучезарным всепроникающим светом горит Пегас, звезда поэзии, в которой нам
открывается Знание; оно и есть постижение ночи. Да, всякий раз, когда
приходит время звёздной тьмы, особенно сильно ощущается присутствие иной, не
дневной правды, действительной и единственной. В ночи нам открывается
пронизывающая бытие трагедия, дисгармония, борьба противоположностей. Ночные
птицы, мерцающие хищными глазами, волки и странные твари выползают из своих
укрытий лишь под светом звёзд, чтобы поселиться в наших кошмарах. Ночные
существа, обретающие жизнь под покровом темноты, прекрасно чувствуют себя в
её владениях, не то, что люди, дети дня, которые вкушают призрачные видения
спустившегося к человечеству Сна, сына ночи Гипноса, видения нереальной
красоты, или ввергаются во власть ужасных образов тревожной дрёмы. Тайны
мрака не для нас, тайны того, что происходит в темноте под пристальным взором
туманного ока луны, глядящего на мир сквозь перископы звёзд. Но мы проникли в
эти тайны и, вторгшись в ночную тишину, сумели уловить шёпот, или песню, или
лёгкое дуновение ветра, но в нём слышны были слова, в нём кружилась волшебная
мозаика образов, и в нём была повесть о том, что есть истинно сущее, что есть
тьма и тайна этой тьмы. Мы познали неземную тайну, и, рождённые от солнца, но
влекомые луной, мы стали блуждать между ночью и днём, и ночь пугала нас. И
Фёдор Иванович Тютчев, глубже всех поэтов её познавший, объяснил нам, почему
ночь для нас "страшна":
|
|
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами
И нет преград меж ней и нами -
Вот отчего нам ночь страшна!
|
|
День - лишь покров, лишь тонкая златотканая пелена. Минуты,
когда она тает, растворяясь, исчезая, и есть время наступления истинного,
первозданного бытия. Оно роднится с бездной, безграничностью, бездонностью,
беспредельностью и никогда не сможет быть втиснутым в рамки дня. Ночь -
первооснова всего сущего, в ней - повесть о времени, но мотив её - вечность,
в ней образы всего, что было, и отражение того, что есть, и магия
невсамделишных событий, и порожденья хаоса и страха, и путь в Мир Грёз,
чудеснейший предел. Ночь светла. Оставшись с ней наедине, как "сирота
бездомный, лицом к лицу пред пропастию тёмной", можно на миг, на
мгновение - столь горестно мимолётное у Тютчева - лишиться рассудка. Но,
когда он вернётся, чёрная бездна не будет больше страшной и чужой, потому
что, если подумать, каждый видит что-то своё в ночи, каждый "узнаёт
наследье родовое". Но во тьме есть и смерть, в ней "крадутся"
час неизбежной гибели, ощущение мимолётности жизни и ожидающее впереди
вечное, неизбежное, бесконечное небытие. Тютчев видел и чувствовал в природе
не одну лишь божественную основу - упорядоченный космос. Он чуял, что где-то
здесь, в таящейся за границей благообразной Земли бездне, есть "вечный
хаос", мятеж, беспорядок - там "хаос шевелится", и неизвестно,
какой неверный шаг, какое наше движение способно его пробудить. Мы живем,
словно в окружении вулканов: на Земле раскинулись тихие леса и сады, на ней
воздвигнута цивилизация, но вулканы, потухшие миллионы лет назад и ставшие
средоточием хаоса, могут извергнуться неудержимыми потоками всеразрушающей
лавы. Мир не тих, не мирен, он, по существу своему, трагичен, и лучше всего
можно познать его в "минуты роковые", в моменты, когда поднимается
"древний хаос", когда над миром довлеет ночь-тьма, что была до
сотворения света и мира и останется после того, как солнце умрёт, угасая,
истекая красными лучами.
Ночь раскрыла перед нами глубину
души мира; но она не только испугала - она и умудрила нас, заставила
взглянуть себе в глаза. Ночью, таинственной мистической ночью всё принимает
иной - не истинный ли? - вид. Живой язык природы слышится в полночной тишине,
истинный мир - это мир воцарившегося лунного мрака. Но не потому ли, что люди
не сумели до конца проникнуть в тайну ночи, образ её неотделим для нас от
понятия вселенского зла, связан с расцветом и торжеством тёмных сил; ночью
люди совершают ужасные, необъяснимые поступки, которые не в силах понять с
уходом ночного безумия, словно сама тьма, ничем не ограниченная, не
сдерживаемая, внушила им совершить то, что угодно было ей. Ночью, влекомые
луной, люди ходят во сне с открытыми глазами, не видя и не помня, и не
сознавая, они идут на голос ночи, что прошептала в эфирной песне Слово, вслед
за которым они готовы отправиться сквозь сон и сквозь саму тьму, по ту
сторону зеркала, по ту сторону космоса - в хаос, в бездну, в царство ночи.
Познавший ночь Тютчев увидел её безумие, её "божий гнев". В
стихотворении "Mal'aria" он говорит, что даже любит это незримое,
всепроникающее таинственное зло:
|
|
|
В цветах, в источнике прозрачном, как
стекло,
И в радужных лучах, и в самом небе Рима
Всё та ж высокая, безоблачная твердь,
Всё так же грудь твоя легко и сладко дышит,
Всё тот же тёплый ветр верхи дерев колышет,
Всё тот же запах роз, и это всё есть Смерть.
|
|
|
|
Хаосом оборачивается красота, и Смерть
- в "запахе роз": зло скрыто в прекрасной, чарующей оболочке.
Трагическая стихия, ночная "жизнь злая" открывается поэту в том,
что мы видим самым прекрасным, самым светлым, исполненным сиянием солнца и
благодатью дня.
Ночь стала нашим проводником в небеса, в бескрайние просторы, к постижению
Добра и Зла, к высшему Знанию, будь оно вселенским Счастьем или всегдашним
Проклятием. Язык её - "для всех равно чужой и внятный каждому, как
совесть". Поэт знает: он будет понятным всегда, и голос ночи будет вечно
звучать там, где кончается явь, но сон ещё не вступил в свои права. Ночь -
время сна наяву, и порой мы можем попадать в странное место, что находится
между реальностью и видениями сна - "в некий час всемирного
молчания" - в час Откровения, Признания, Пророчества и Смятения. И
Тютчев, чувствующий это, любуется ночью:
|
|
|
Как хорошо ты, море ночное…
В этом волненье, в этом сиянье,
Весь, как во сне, я потерян стою -
О, как охотно бы в их обаянье
Всю потопил бы я душу свою…
|
|
|
Заключение.
Чем же близок
Тютчев нам, людям XXI века, века неслыханных открытий,
научных дерзаний, века покорения космоса? Он дорог нам тем, что вселяет в нас
ощущение беспредельности мира, его величия, его тайны. С одной стороны, сам
умевший трепетать перед бескрайним звездным небом, он умеет и читателя
заставить трепетать; с другой стороны – он, проникающий в глубь человека,
заставляет читателя прислушиваться к голосу внутри себя. Ни к кому другому так
не подходит кантовское выражение: «Звездное небо над головой и моральный закон
внутри нас». Тютчев учит понять мир и понять себя.
Когда-то
Эйнштейн писал: «Самая прекрасная и глубокая эмоция, какую мы испытываем, - это
ощущение тайны. В ней источник всякого подлинного знания. Кому это эмоция
чужда, кто утратил способность удивляться и замирать в священном трепете, того
можно считать мертвецом». Ценность человека определяется этой способностью
восторгаться, изумляться. Этой эмоцией, этим «космическим чувством» Тютчев
наделен, как никто другой. И читатель платит ему за это любовью.
Лев Толстой
писал: «Так не забудьте достать Тютчева. Без него нельзя жить».
В 1920 году
Совнарком принимает решение о сооружении памятника Тютчева.
Нам ли забывать
о тех словах, что сказал Тургенев Фету: «О Тютчеве не спорят, кто его не
чувствует, тем самым доказывает, что не чувствует поэзии».
Библиография:
1.
Тютчев Ф.И. Стихотворения.
М., 1985.
2.
Айхенвальд Ю.
Силуэты русских писателей. - М., 1994.
3.
Большая
школьная энциклопедия. 6 – 11 кл. Т.1. – М.:ОЛМА-ПРЕСС, 2000.
4.
Русская
литература XIX век. Большой учебный справочник.
5.
Русская
литература. Второй половины XIX века. Издательство Сага.