Философский поиск и вселенский разум
Философский поиск и вселенский разум
Тарнас Р.
При
всем пристрастии к диалектической точности и интеллектуальной строгости, философия
Платона пронизана чем-то вроде религиозного романтизма, который сказывался и на
ее онтологических категориях, и на ее эпистемологической стратегии. Платон
описывал Идеи (например, в споре об Эросе в "Пире") не столько как
нейтральный предмет бесстрастного рационального созерцания, сколько как
трансцендентные сущности, которые, будучи непосредственно познаны просветленным
философом, пробуждают ответное эмоциональное напряжение и даже мистический
восторг. "Философ" означает буквально "любитель мудрости",
потому он подходит к своей интеллектуальной задаче как к романтическому поиску
вселенского смысла. Природа представлялась Платону не только эпической и
рациональной, но также и эстетической реальностью. Добро, Истина и Красота
объединялись в Верховный творческий принцип одновременно утверждающий
нравственность, надежность разума и эстетическую чуткость. Будучи наиболее
доступной из форм, воспринимаемой даже посредством физического зрения, Красота
открывает человеку существование других форм, побуждая философа к блаженному
созерцанию и познанию Истины и Добра. Потому Платон и утверждал, что философом
может стать только человек с темпераментом любовника. Философ должен быть
внутренне готов отдаться высочайшей форме Эроса – вселенской страсти, ищущей
восстановления былого единства с божественным началом и слиянием с ним.
Платон
считал, что знание божественного имплицитно заложено в каждой душе: оно лишь
забыто. Бессмертная душа находится в прямом и тесном общении с божественной
действительностью еще до рождения: однако узилище человеческой телесности
заставляет ее забыть свое истинное состояние. Цель философии – освободить душу
из плена заблуждений, где подлинно вечное застилается пеленой далеких от
совершенства копий. Задача философа – "вспомнить" трансцендентные
идеи, вновь обрести непосредственное знание истинных причин и истоков всех
вещей.
В
"Государстве" Платон проиллюстрировал разницу между подлинным знанием
и иллюзорной видимостью с помощью поразительного образа: люди подобны узникам,
прикованным к стене темной подземной пещеры, откуда им никогда не увидеть свет
пламени, горящего снаружи, наверху. Когда что-либо появляется между входом в
пещеру и огнем, на стене мелькает тень, которую узники принимают за реальность,
не понимая, что на самом деле это лишь тень. Только тот, кто освободится от
оков и выйдет из подземелья, сможет узреть свет подлинной реальности, хотя
вначале, оказавшись перед огнем, он может оказаться настолько ослепленным его
нестерпимым блеском, что сразу не распознает его настоящей природы. Однако,
привыкнув к свету и привыкнув распознавать истинные причины вещей он станет
обладателем драгоценной ясности истинного понимания. Вспоминая свою былую
участь пленника, беспрестанно стремившегося постичь пустую иллюзию, он
предпочтет, подобно Гомеру, любые тяготы в мире действительном вынужденному
прозябанию в подземном мире теней*. Действительно, если бы ему вдруг пришлось
возвратиться в пещеру, и он, отвыкнувший от темноты, принялся спорить с
остальными узниками о "понимании" теней, – скорее всего, он вызвал бы
с их стороны только насмешки, не будучи в силах убедить их, что видимое здесь
является лишь тусклым отражением действительности.
*
Имеются в виду слова, произнесенные тенью Ахилла в подземном царстве:
Лучше
б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,
Службой
у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,
Нежели
здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый.
("Одиссея",
XI, 489-491, пер. В.А.Жуковского. – Примеч. пер.)
Итак,
Платон считал великой задачей философа вырваться из пещеры эфемерных теней и
обратить свой помраченный разум к архетипическому свету – истинному источнику
бытия. Говоря об этой высшей реальности, Платон неоднократно подчеркивал связь
между светом, истиной и добром. В "Государстве" он уподоблял в умопостигаемом
царстве роль Добра роли Солнца в мире видимом: подобно тому, как Солнце дает
рост всем вещам видимого мира и делает их видимыми, так Добро дарит
существование всем объектам разума и делает их умопостигаемыми Достижение
философом добродетели состоит в открытии им того сияющего знания, что приводит
к гармонии между человеческой душой и космическим порядком архетипов –
порядком, управляемым и освящаемым верховной идеей Добра.
И
все же для освобождения от непросветленного состояния требуется чрезвычайное
напряжение интеллектуальных и моральных сил, с тем чтобы ум (Платон
рассматривал его как высочайшее проявление души) смог подняться над областью
просто чувственного и физического и обрести утраченное знание об Идеях. В
некоторых диалогах (например, в "Государстве") Платон подчеркивал
могущественную роль диалектики, или до суровости самокритичной логики в
достижении данной цели, тогда как в иных (в "Пире" и "Седьмом
письме") он больше говорит о непроизвольном познании с помощью интуитивного
ума, о даруемом свыше после продолжительных упражнений озарении. Однако в любом
случае "вспоминание" Идей – одновременно и средство, и цель истинного
познания.
Таким
образом, первейшее платоновское предписание философии было направлено на
усердное развитие интеллекта и воли с целью восстановить утраченное единство с
вечным. Посредством напряженного философского "вспоминания"
человеческий разум может возродить божественную мудрость, которой он некогда
обладал. Следовательно, образование служит душе и божественному, а не только мирскому
и человеческому, как это считали софисты. Более того, образование – это
процесс, благодаря которому истина не добывается откуда-то извне, а
"извлекается" из самого разума. Тогда сам разум обнаруживает, что в
нем сокрыто знание как собственной природы, так и природы Вселенной – знание, в
противном случае остающееся закрытым мраком земного существования. Более
глубокое метафизическое и духовное измерение классическая paideia обрела в
основанной Платоном Академии – учреждении, напоминавшем в равной степени и
университет, и монастырь: идеал внутреннего совершенствования, который
достигался путем упорядоченного образования.
Просветление
философа, таким образом, предстает как бы вторичным пробуждением и
воспоминанием о забытом знании, восстановлением радостной близости души с
трансцендентными Идеями, которыми пронизано все. Здесь Платон подчеркивает
"искупительный" аспект философии, ибо именно благодаря
непосредственному контакту с вечными Идеями душе открывается собственная
вечность. Из рассказа Платона о последних часах жизни Сократа можно заключить,
что Сократ настолько высоко ценил это состояние, в котором физическое бытие
было пронизано трансцендентными архетипами, что он спокойно и даже нетерпеливо
ожидал своей смерти. Сократ поясняет, что вся его жизнь была приготовлением к
моменту желанной смерти. Столь страстная вера в реальность вечного, наряду с
частыми в диалогах упоминаниями мифов и священных таинств, заставляет
предположить, что Сократ и Платон были близко знакомы с греческими религиозными
мистериями. Согласно Платону, Божественное начало не просто существует (это же
утверждала и общественная религия греков), но, следуя путем философии,
человеческая душа способна познать собственное божественное бессмертие.
Подобная вера уводила Платона от гомеровской традиции, проводившей весьма
строгие границы между смертными людьми и вечными богами, и скорее сближала его
с приверженцами мистериальных культов, в которых посвященный получал откровение
бессмертия, и с пифагорейцами, для которых сама философия являлась вернейшим
путем к мистическому просветлению и божественному уподоблению. Близость Платона
к этим направлениям отразилась и в убеждении, что высочайшую истину не следует
профанировать, чтобы ею не злоупотребили недостойные. Вот почему он предпочитал
прямолинейному трактату двусмысленный диалог: он мог скрывать, – а для
прошедших соответствующую подготовку и раскрывать, – глубочайшие философские
истины.
Можно
сказать, что дуализм типичных платоновских ценностей (более высокое положение,
занимаемое философом по отношению к обыкновенному человеку; разум и душа – по
отношению к материи; существующие изначально идеальные формы – по отношению к
феноменальному миру, абсолютное – по отношению к относительному, посмертная
духовная жизнь – по отношению к настоящей, физической жизни) отражал реакцию
Платона на тот политический, нравственный и интеллектуальный кризис в Афинах,
который совпал с временем его жизни. Тогда как V век, в расцвете своем
прозванный "веком Перикла", признавал и восхвалял дерзновенный путь,
пройденный человечеством от первобытного невежества к цивилизованной
умудренности, – Платон нередко склонялся к более ранним греческим
представлениям, изложенным еще Гесиодом, согласно которым, начиная с давнего
Золотого века, род человеческий постепенно выродился. Платон видел не только
технические достижения современного ему мира, но и нравственный упадок по
сравнению с простотой и невинностью людей древних времен, "которые были
лучше нас и жили рядом с богами". Человеческий прогресс per se* относителен
и ненадежен. Избавить человечество от несущего разрушение невежества может
только общество, основанное на божественных началах и управляемое философами,
которые обладают божественным знанием; самая же лучшая жизнь – та, что отошла
от суетной повседневности и устремилась к миру вечных Идей. Не подвластное
переменам царство духа существует изначально и всегда будет существовать
возвышаясь надо всем, что бы ни пытались люди свершить во временном мире.
Подлинная истина и ценность лежат лишь в духовной области. И все же взгляды
Платона, при всем кажущемся пессимизме по отношению к материальному миру,
отмечены определенным космическим оптимизмом: ибо по ту сторону темного потолка
явлений он помещал мудрое Провидение божественного замысла. Невзирая на порывы
некоего рапсодического мистицизма, философия Платона в основе своей имела
рационалистический характер – хотя его рационализм покоился не на обычной
человеческой логике, а на том, что он считал универсальным и божественным
основанием. Ибо сердцевину платоновских представлений о мире составляло понятие
Трансцендентного Разума, управляющего и повелевающего всеми вещами:
божественный Разум есть "владыка неба и земли". В конечном счете
Вселенной управляет не случайная механика материалистов и не слепая необходимость,
а "чудесный направляющий Разум".
*
Сам по себе. – лат.
Платон
признавал также, что в мироустройстве присутствует такая непреодолимая стихия,
как упорное и неразумное заблуждение, которое он называет ananke, или Нужда. В
понимании Платона все неразумное, иррациональное, было связано с материей, с
чувственным миром и инстинктивным желанием, тогда как все разумное,
рациональное связывалось с мышлением, со сферой трансцендентного, с духовным
желанием7. Ananke – это упрямое, бесцельное и стихийное иррациональное начало
во Вселенной – всеми силами сопротивляется созидающему Разуму. Оно бросает тень
на архетипическое совершенство, пятная чистоту ее выражения в мире конкретном.
Чаще всего Разум в мире побеждает Нужду, и она подчиняется добрым намерениям,
но в некоторых случаях Разум не в силах одолеть это блуждающее начало. Так в
мире возникают зло и беспорядок. Будучи ограниченным творением, мир неизбежно
является несовершенным. И все же, именно благодаря своей сомнительной природе,
ananke служит для философа неким импульсом, побуждающим его обратиться от
видимого к трансцендентному.
И
хотя своенравная случайность и иррациональная нужда вполне реальны и занимают
свое место в мире, – они существуют внутри большей структуры, которой ведает и
правит вселенский Разум, движущий всем в согласии с высшей мудростью – Идеей
Добра.
Здесь
Платоном был наконец четко высказан тот принцип, обсуждение которого началось
еще на заре греческой философии и которому суждено было в дальнейшем развитии
играть центральную роль. В Афинах эпохи Перикла Анаксагор высказывал
предположение, что трансцендентным источником космического порядка является
Nous, или Ум. Идея Анаксагора об этом первопринципе заинтересовала и Сократа, и
Платона, поскольку она подразумевала лежащую в самом основании вселенского
бытия рациональную телеологию. Однако их, как впоследствии и Аристотеля,
разочаровало то, что Анаксагор оставил этот принцип без дальнейшего развития в
своей философии (каковая была преимущественно материалистической, как и у
атомистов), а в частности то, что он оставил без уточнений благость вселенского
разума. А за полвека до Анаксагора Ксенофан, поэт и философ, подвергнув критике
наивность антропоморфных богов народных преданий, выдвинул взамен идею единого
верховного Бога – Вселенского божества, чье воздействие на мир осуществляется
посредством чисто умственных усилий и который, по сути, отождествлялся с миром.
Вскоре после этого еще один философ-досократик, стоящий особняком загадочный
Гераклит выдвинул столь же имманентное понятие божественного интеллекта,
воспользовавшись для обозначения правящего Космосом разумного начала термином
"Logos" (что означает "слово", "речь" или
"мысль"). Все непрерывно течет, но в то же время порядок вещей
зависит от вселенского Логоса, который проявляется и в способности человека
разумно мыслить. Гераклит связывал Логос со стихией огня, весь мир целиком у
Гераклита – это "вечно живой огонь, мерно загорающийся и мерно
затухающий", находящийся в постоянном движении. Все определяется законом
вселенского Логоса, все стремится к своей противоположности, создавая в итоге
равновесие, – так что все противоположности в конце концов образуют единство.
Прекраснейшая гармония создается из элементов, сопряженных между собой.
Гераклит утверждал, что большинство людей, не будучи в силах воспринять Логос,
живут, словно во сне, с ложным представлением о мире, и, следовательно, в
состоянии вечного разлада. Людям следовало бы постичь присутствие Логоса в мире
и в себе и таким образом пробудиться для такой жизни, в которой возможно соотносить
свои действия с великим порядком Вселенной, И все же именно пифагорейцы –
более, чем прочие философские школы, – делали упор на умопостигаемость мира и в
особенности провозглашали духовную ценность научного проникновения в его тайны.
Правда, целью этих занятий было установление экстатического союза между
человеческой душой и божественным Космосом. Для пифагорейцев (как позже – и для
платоников) математические модели, которые можно обнаружить в природном мире,
таили глубокий смысл, уводящий философа за материальный уровень
действительности. Раскрыть регулирующие математические формы означало
приподнять завесу с самого Божественного разума, правящего своим творением в
трансцендентном совершенстве и порядке. Пифагорейское открытие того, что
музыкальная гармония имеет математический характер, что гармоничные тона
рождают те струны, чьи измерения выражаются в числовых пропорциях, –
рассматривалось пифагорейцами как религиозное откровение. Математической
гармонии приписывалось вневременное существование в качестве духовного образца,
откуда берут начало все доступные слуху музыкальные тона. Пифагорейцы считали,
что Вселенная целиком, а в особенности небеса, управляются согласно
эзотерическим принципам гармонии – математическим конфигурациям, выражающим музыку
небесных сфер. Постичь математику – значит найти ключ к божественной
созидательной мудрости.
Пифагорейцы
учили также, что в начале эти формы появляются в человеческом сознании, а затем
уже в Космосе. Математические законы чисел и фигур распознаются во внешнем мире
лишь после того, как их осознает и утвердит человеческий разум. С их помощью
человеческой душе открывается, что ее собственная сущность и разум – те же
самые, что и сокрытые в природе. Так начинает пробуждаться в душе понимание
космического смысла. Путем интеллектуальной и нравственной дисциплины
человеческий ум способен приблизиться к существованию и свойствам
математических форм, а затем взяться за разгадывание тайн природы и
человеческой души. Если верить преданию, само слово "космос", в котором
слились в типично греческое единство представления о порядке, соразмерном
совершенстве и красоте, впервые по отношению к миру было применено
пифагорейцами, после чего его толковали именно в этом смысле. Как повторно было
заявлено Платоном, открыть "Космос" в мире – значит обнаружить
"Космос" в собственной душе. В жизни человеческих мыслей обнаруживает
себя Мировой дух. Сократово изречение "Познай самого себя"
рассматривается здесь не как кредо углубленного в себя субъективиста, а как
побуждение и указание пути к постижению Вселенной.
Одним
из наиболее характерных и повторяющихся на разных этапах принципов в главнейшей
традиции эллинской мысли было представление о том, что во Вселенной
присутствует и управляет ей некий всеобъемлющий регулирующий разум, и в то же
время этот разум находит отражение в человеческом мышлении, наделяя его
способностью познавать космический порядок. После Платона понятия
"Logos" и "Nous" неизменно связывались с представлениями о
человеческом познании и о вселенском порядке; содержание же этих слов заметно
обогатилось благодаря Аристотелю, стоикам и позднейшим платоникам. По мере
развития древней философии понятия "Logos" и "Nous"
применялись для обозначения мышления, разума, рассудка, организующего начала, мысли,
слова, речи, мудрости и смысла – всякий раз по отношению и к человеческому, и
ко вселенскому Разуму. В конце концов оба понятия стали обозначать
трансцендентный источник всех архетипов, а также провиденциальное начало в
космическом порядке, которое посредством архетипов пронизывает весь сотворенный
мир. Будучи тем средством, благодаря которому человеческий разум способен
прийти к постижению Вселенной, Логос является несущим откровение божественным
началом, действующим одновременно и внутри человеческого сознания, и в природном
мире. Вершиной философского поиска является внутреннее познание этого
архетипического мирового Разума и полное слияние с этим верховным
рационально-духовным началом – повелевающим и раскрывающим самое себя.
Загадка планет
Среди
многих важных тем и понятий, которые обсуждаются в платоновских диалогах,
особенно одна привлекает сейчас наше внимание. Дело в том, что философии
Платона суждено было оказать уникальное воздействие на всю эволюцию западного
мировоззрения, причем не просто заложить основы космологии позднейшего
классического мира, но и вновь появиться уже в качестве решающей силы при
рождении современной науки. Возможно, именно эта философия и оказалась наиболее
значительным фактором, придававшим одновременно и динамизм, и непрерывность
попыткам западного мышления постичь физический космос.
Платон
неоднократно рекомендовал изучать астрономию как область знания, чрезвычайно
важную для приобретения философской мудрости, а в этой области он выделял
проблему, в особенности требовавшую разрешения. Данная проблема, заключавшаяся
в том, чтобы найти математическое объяснение блуждающим движениям планет, имела
для Платона такое значение, что разрешение ее он рассматривал как
первоочередную религиозную задачу. Природа этой проблемы, да и само ее наличие проливает
свет на характер платоновского мировоззрения, выявляя не только ее собственную
внутреннюю напряженность, но также то центральное место, которое она занимает
между древним мифологическим космосом и Вселенной современной науки. Ибо
сформулированная Платоном загадка планет и последовавшая за этим долгая и
нелегкая борьба за ее разгадку достигли через две тысячи лет кульминации в
трудах Коперника и Кеплера и положили начало Научной Революции.
Но
чтобы проследить за этой знаменательной нитью мысли от Платона до Кеплера,
вначале попытаемся вкратце воссоздать представления о небесах, существовавшие
до Платона: в особенности же – воззрения, идущие от ранних
астрономов-астрологов Вавилонского царства в древней Месопотамии. Ибо именно
таковы отдаленные истоки зародившейся за два тысячелетия до Р.Х. западной
космологии.
*
* *
Создается
впечатление, что прежде всего древние наблюдатели заметили принципиальную
разницу между мирами небесным и земным. Земной жизни всюду были присущи
изменчивость, непредсказуемость, зарождение и упадок, тогда как небеса,
казалось, обладали вечной размеренностью и сияющей красотой, делавшими их
царством совершенно особого – высшего порядка. Тогда как наблюдения за небом
постоянно – ночь за ночью, век за веком – обнаруживали эту неизменную
регулярность и непогрешимость, наблюдения за земным существованием, напротив,
приносили открытия непрестанных перемен – касалось ли это растений и животных,
морской стихии или бесконечной изменчивости погоды, смертей и рождений людей,
возникновения и исчезновения целых цивилизаций. Небеса, казалось, обладали
совершенно иным временном порядком, трансцендентным по отношению к
человеческому времени, приближающимся к самой вечности. Было очевидно, что
движение небесных тел весьма сказывается на земном существовании: принося,
например, с непогрешимым постоянством вслед за ночью – рассвет, следом за зимой
– весну. Некоторые важнейшие сезонные колебания климатических условий, засухи,
наводнения, приливы и отливы, по всей видимости совпадали со специфическими небесными
явлениями. И если небеса представлялись обширным отдаленным пространством за
пределами человеческой досягаемости, заполненным нематериальными блестками
яркого света, подобными драгоценным камням, – земля мыслилась преходящей
осязаемой материей, состоящей из явно грубых элементов – таких как камни или
грязь. Небесная сфера должна была выражать – и казалось, что так оно и есть на
самом деле – самый образ трансцендентности. Вероятно, из-за того что небеса
отличали эти необычайные качества – сияющее великолепие, временной порядок,
трансцендентное местоположение, влияние на земные процессы и всеобъемлющее
величие, – древние воспринимали небеса как царство богов. Звездное небо царило
над землей, и торжественное движение светил словно являло зримое воплощение
жизни мифологических божеств. Для древних небо было не только метафорой
Божественного, но и самим воплощением Божественного.
Божественная
природа небес заставляла человека внимательно всматриваться в очертания и
движения звезд, причем считалось, будто важные события, происходящие в небесном
царстве, указывают на параллельные явления земной жизни. В великолепных городах
древней Вавилонии столетиями велись постоянные тщательные наблюдения – как для
того, чтобы производить календарные исчисления, так и с целью увидеть знамения
и расшифровать предсказания. Это вылилось в целый свод систематических
астрономических записей. Однако в ту пору, когда эти наблюдения, вместе со
своими мифологическими параллелями, просочились в мир ранних греческих
философов, кстати, натолкнувшись там на эллинские требования связных
рациональных и естественных объяснений, – в области космологических теорий
появилось совершенно новое измерение. При том, что для прочих культур того
времени небеса, как и весь мир целиком, оставались в первую очередь
мифологическим – для греков небеса в равной степени связывались с
геометрическими построениями и физическими объяснениями, которые по очереди
становились основными составляющими их развивающейся космологии.
Таким
образом, греки одарили Запад традицией, требовавшей от космологии не только
удовлетворять человеческую потребность жить в осмысленной Вселенной (эту
потребность уже учитывали архаические мифологические системы), – но также
обозначать некий связный физический и математический план Вселенной, следуя
подробнейшим систематическим наблюдениям за небесами8. В соответствии со своими
новыми натуралистическими воззрениями ранние греческие философы, такие, как
ионийцы и атомисты, стали считать, что небеса состоят из различных материальных
субстанций, движения которых механически обусловлены. Очевидность же того, что
небесные передвижения происходят согласно строгому порядку и в полном
соответствии с математическими моделями, – для многих являлась фактом,
исполненным значения. Для Платона, в частности, этот математический порядок
обнаруживал, что небеса являются видимым выражением божественного Разума и
воплощением anima mundi* – живой души Вселенной. В "Тимее", диалоге,
посвященном космологии, Платон описывает звезды и планеты как зримые образы
бессмертных божеств, чьи упорядоченно-совершенные движения являют собой
парадигму всего трансцендентного порядка. Бог (Демиург), этот первейший из
художников и ремесленников, создавший мир из хаоса первоматерии, сотворил
небеса как движущийся образ вечности, вращающийся в точном согласии с
совершенными математическими Идеями, которые в свой черед создавали и задавали
временные образцы. Платон считал, что именно столкнувшись с небесным движением,
человек впервые начал размышлять о природе вещей, проводить разделение дня и
года, заниматься числами и математикой и даже самой философией, этим даром
богов, приносящим людям наибольшее освобождение. Вселенная – живое проявление
божественного Разума, и нигде более этот Разум не проявляется столь зримо, как
в небесах. Если ранние философы думали, что небо содержит лишь материальные
объекты в пространстве, то для Платона очевидный математический порядок небес
доказывал совсем иное. Никоим образом не являясь неодушевленным скоплением
движущихся камней и грязи, небеса заключали в себе самые истоки миропорядка.
*
Мировая душа. – лат.
Таким
образом, Платон подчеркивал необходимость изучать движение небес, ибо в
гармоничной симметрии небесных вращений кроется духовное совершенство, к
которому человеческое понимание имеет прямой доступ. Посвящая себя божественным
предметам, философ способен пробудить божество в себе самом и привести
собственную жизнь в разумную гармонию с небесным порядком. Подобно своим
предшественникам пифагорейцам, Платон поднимал астрономию на высшую ступень
среди прочих наук, необходимых для идеального образования философа-правителя,
ибо астрономия обнаруживает вечные Формы и управляющие Космосом божества. Лишь
тот, кто целиком погрузится в подобные занятия и путем усердных и
продолжительных трудов придет к постижению божественного устроения вещей как на
небесах, так и на земле, сможет стать справедливым стражем политического
устройства. Идущая от преданий нерассуждающая вера в существование богов вполне
приемлема для масс – но мудрый правитель должен овладеть всеми возможными
доказательствами божественности мироздания. Он должен уметь видеть за многим –
единое, за кажущимся разнообразием – божественное и разумное единство замысла.
Парадигмой для этого философского требования является астрономия, ибо над всеми
преходящими явлениями мира стоит вечное совершенство небес, чья явленная
разумность способна наполнить жизнь философа смыслом и пробудить в его душе
мудрость.
*
* *
Начиная
с Фалеса (знаменитого тем, что он предсказал затмение) и Пифагора (который, как
принято считать, первым пришел к выводу, что Земля представляет собой шар, а не
плоский круглый диск, как считали Гомер и Гесиод), каждый крупный философ
разрабатывал новые представления о видимом устройстве и характере Космоса. Ко
времени Платона, в результате непрерывных наблюдений за небом, самые вдумчивые
наблюдатели пришли к открытию, что Космос образован двумя концентрическими
сферами: звездная сфера – внешняя и более обширная – ежедневно вращается (в
западном направлении) вокруг гораздо меньшей земной сферы, а неподвижная Земля
является центром Вселенной. Солнце, Луна, планеты вращаются приблизительно
одновременно с внешней звездной сферой, располагаясь в пространстве где-то
между Землей и звездами. Концептуальная ясность этой схемы с двумя сферами,
давшей убедительное объяснение всем каждодневным небесным передвижениям, со
временем позволила греческим астрономам различать то, что еще раньше заметили
вавилоняне, но именно для греков с их страстью к геометрической прозрачности
явилось настораживающим феноменом. В самом деле, этот феномен – отныне
полностью обнаруженный – оказался настолько загадочным, что бросал вызов всей
астрономической науке и ставил под вопрос всю божественную картину небес. Ибо
стало очевидным: несколько небесных тел не перемещаются с той же неизменной
регулярностью, что и остальные, а вместо того "блуждают" (греческий
корень, от которого произошло слово "планета", planetes, означает
"блуждать", "скитаться", само же слово относилось не только
к пяти видимым планетам – Меркурию, Венере, Марсу, Юпитеру и Сатурну, – но
также к Солнцу и Луне). Так солнце в течение года, а Луна в течение месяца на
фоне звездной сферы постепенно передвигались на восток – в направлении,
противоположном относительно ежедневного движения на запад всего неба целиком.
Еще больше озадачивало то, что у других пяти планет явно нарушалась
последовательность циклов, в которых они совершали свое орбитальное движение на
восток: казалось, эти циклы время от времени то ускорялись, то замедлялись
относительно неподвижных звезд, иногда же движение вовсе прекращалось, а затем
меняло направление. Изменялась при этом и яркость испускаемых лучей.
Необъяснимым образом планеты не подчинялись совершенной симметрии и круговому
однообразию небесных движений.
Из-за
того что Платон отождествлял божественность с порядком, а разум и душу – с
совершенной математической регулярностью, парадокс, связанный с планетарным
движением, должно быть, ощущался им особенно остро: во всяком случае он первым
сформулировал эту проблему и начал искать способ ее разрешения. Для Платона
величайшую важность имело доказательство божественного присутствия во
Вселенной, ибо только в полной уверенности в нем могла обрести твердое
основание этическая и политическая деятельность человека. В "Законах"
он приводит два довода, склоняющих к вере в божественность: это его теория о
душе (положение о том, что всякое бытие и движение вызвано воздействием души –
бессмертной, возвышающейся над всеми одушевляемыми ею физическими вещами) и его
представление о небесах, как сочетании божественных тел, которыми управляет
Верховный разум и Мировая душа. Множество отклонений и блуждание планет
противоречило этому совершенному божественному порядку, тем самым подвергая
опасным сомнениям человеческую веру в божественность Вселенной. В этом-то и
заключалась важность данной проблемы. Религиозные бастионы платоновской
философии отчасти оказались под угрозой. Действительно, Платон полагал, что
называть некоторые из небесных тел "скитальцами" – кощунство.
Но
Платон не остановился только на том, что особо выделил данную проблему и
подчеркнул ее важность. Он выдвинул также (с поразительной уверенностью)
своеобразную гипотезу, которой суждено было стать чрезвычайно плодотворной, а
именно, что планеты, хотя это наглядно противоречит эмпирической очевидности,
как раз и движутся по единственно упорядоченным орбитам с совершенной
регулярностью. Хотя поддержать подобное утверждение могла, пожалуй, лишь вера
Платона в математику и божественную природу Вселенной, – он завещал философам
будущего справиться с обманчивыми планетарными данными и выяснить, "каковы
те единообразные и упорядоченные движения, благодаря которым можно объяснить
видимое движение планет", – иными словами, обнаружить те идеальные
математические формы, которые помогут разрешить эмпирические несоответствия и
выявить подлинное движение9. Для того чтобы разгадать загадку небес и
постигнуть их божественный Разум, следует овладеть астрономией и математикой.
Наивный эмпиризм, принимающий за чистую монету кажимость разнообразных хаотических
планетарных перемещений, необходимо преодолевать с помощью критического
математического подхода, выявляющего неразложимую, единообразную и
трансцендентную сущность небесных движений. Задача философа в том, чтобы
"спасти феномены", то есть исправить представление о кажущемся
беспорядке небес путем теоретического познания и властью математики.
Конечно,
в определенном смысле, "исправление феноменов" – основная цель всей
платоновской философии: обнаружить вечное за временным, познать истину, скрытую
за кажимостью, улавливать проблеск абсолютных Идей, которым принадлежит
верховное владычество, за потоком эмпирического мира и внутри его. Однако
именно здесь платоновская философия открыто столкнулась с проблемой
эмпирического знания, причем к противостоянию теоретического и эмпирического
знания будет приковано внимание целых поколений будущих философов. Сама
проблема оказалась столь значительной лишь из-за греческих, в частности
платоновских, представлений о геометрии и божественности, вернее, об их
неразрывной связи друг с другом и с небесами. Однако эти представления
оказались чреваты такими последствиями, порожденными вековой
"борьбой" с планетарными отклонениями, которые окажутся в корне
противоположными платоновскому основанию.
Далее
мы встретим многие типичные черты платоновской философии: поиск абсолютного и
единого – в противовес относительному и многообразному, обожествление порядка и
отрицание беспорядка, противоречие между эмпирическими наблюдениями и
идеальными Формами, противопоставление множества богов единому Богу (Творцу и
верховному Разуму), религиозный смысл научного познания и, наконец, самые
различные последствия платоновской мысли для развития западной культуры.
*
* *
Прежде
чем продвигаться от Платона далее, коснемся вкратце еще раз различных методов
обретения знаний, предложенных в ходе платоновских диалогов. Познание
трансцендентных Идей, правящих начал божественного Разума – составляет основу
платоновской философии; доступ же к этому архетипическому знанию лежит через
несколько различных, как правило, частично совпадающих путей познания, которые
включают различные виды опыта – от косвенных до прямого. Самый прямой способ
познать Идеи – интуитивный скачок к мгновенному постижению: считалось, что этот
путь означает "вспоминание" изначального знания бессмертной души.
Логически наличие Идей доказывалось с помощью тщательного интеллектуального
анализа эмпирического мира – с помощью диалектики и математики. Кроме того,
можно открыть трансцендентную действительность, занимаясь астрономией и предаваясь
созерцанию небес: здесь в движении обнаруживается геометрия зримых богов.
Приблизиться к трансцендентному позволяют также миф и поэтическое воображение
или же подключение к некоему эстетическому резонансу, возникающему в душе при
соприкосновении с архетипами, которые присутствуют в скрытом виде в
феноменальном мире. Итак, интуиции, памяти, эстетике, воображению, логике,
математике, эмпирическому наблюдению – всему этому, наравне с духовным
стремлением и нравственной добродетелью, отводилось свое место в платоновской
эпистемологии. Характерно, однако, что в этом ряду эмпирическое наделялось
наименьшей ценностью и даже рассматривалось скорее как помеха, чем подспорье в
философских поисках. Таково наследство, оставленное Платоном Аристотелю –
самому блестящему из его учеников, который провел двадцать лет в платоновской
Академии, прежде чем начать обоснование собственной – самостоятельной –
философии.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.gumer.info/