Творчество А.А. Блока и К.Д. Бальмонта
Реферат
на тему: «Творчество А.А. Блока и К.Д. Бальмонта»
А. А. БЛОК (1880—1921)
Александр Александрович Блок — явление в русской литературе
исключительное. Его младший современник Борис Пастернак очень точно написал о
нем:
Прославленный не по программе И вечный вне школ и систем, Он
не изготовлен руками И нам не навязан никем...
Поэзию XX в.
невозможно представить без Блока — с его свободным, смелым даром, с его светлым
и одновременно трагическим мироощущением русского человека на стыке двух
столетий, с его нераздельностью с судьбой России.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной,
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь.
Это строки из цикла «На поле Куликовом» (1908). Они
захватывают энергией, силой, за ними угадывается космос чувств, идей,
мироощущений. Четыре раза повторено слово путь, и мы понимаем, сколь
значим этот образ-символ для поэта.
Путь А. Блока в литературу естественным образом «прорастал»
из семейных традиций. Он сам написал об этом в автобиографии (1915):
«Семья моей матери причастна к литературе и к науке.
Дед мой, Андрей Николаевич Бекетов, ботаник, был ректором
Петербургского университета в его лучшие годы (я и родился в «ректорском
доме»).
...Жена деда, моя бабушка, Елизавета Григорьевна, — дочь
известного путешественника и исследователя Средней Азии Григория Силыча
Корелина. Она всю жизнь работала над компиляциями и переводами научных и
художественных произведений; список ее трудов громаден...
Моя мать, Александра Андреевна... переводила и переводит с
французского — стихами и прозой...
Отец мой, Александр Львович Блок, был профессором Варшавского
университета по кафедре государственного права... Выдающийся музыкант, знаток
изящной литературы и тонкий стилист, — отец мой считал себя учеником Флобера...
Я встречался с ним мало, но помню его кровно.
Детство мое прошло в семье матери... «Сочинять» я стал чуть
ли не с пяти лет... Серьезное писание началось, когда мне было около 18 лет».
В 1906 г. А. Блок закончил филологический факультет Петербургского университета. Но благополучие
внешней биографии пронизывалось его интенсивной, мучительной духовной жизнью.
Ключ к пониманию личности поэта можно найти в его стихах, статьях, письмах.
«Первым и главным признаком того, что данный писатель не есть величина
случайная и временная, — является чувство пути*, — писал он в статье
«Душа писателя» (1909). «Я знаю... что сознательно иду по своему пути, мне
предназначенному, и должен идти по нему неуклонно» (24 марта 1907 г.). «Считаю, что стою на твердом пути и что все написанное мной служит органическим
продолжением первого — «Стихов о Прекрасной Даме» (6 августа 1907 г.). «Я знаю, что путь мой в основном своем устремлении — как стрела, прямой, как стрела
— действенный» (1908). В этих высказываниях Блока просматривается идея единого
на всю жизнь пути, на котором «творения его — только внешние результаты
подземного роста души».
В отличие от других символистов он осмыслил свой путь как путь
вочеловечения, взяв это слово из Евангелия.
При подготовке первого издания своего трехтомника (1911—1912)
А. Блок положил в основу общие конструктивные принципы, которые не претерпевали
изменений при последующих изданиях. Структура трилогии, которую Блок назвал
романом в стихах, отражала внутреннюю логику творческого развития поэта.
«...Все стихи вместе— трилогия вочеловечения...* (из письма А. Белому, 6
июня 1911 г.)
Названия книг уже сами по себе являются символами:
I книга:
«Стихи о Прекрасной Даме» (1901— 1902), «Распутья» (1902—1904);
II книга:
«Город» (1904—1908), «Снежная маска» (1907), «Фаина» (1906—1908);
III книга:
«Страшный мир» (1909—1916), «Возмездие» (1908—1913), «Ямбы» (1907— 1914),
«Родина» (1907—1916).
Внимательный читатель обнаружит в этой «симфонической»
системе одну развивающуюся тему-мелодию: «Я вышел «до света» в душе, с
гамлетовским настроением отчаяния и пессимизма и пойду в поисках идеала через
«распутья», тупики, через обольщения пленом «города» и «снежной любовью»,
вступлю в «страшный мир», где нет идеала, и прорвусь к пушкинским «ямбам», его
оптимизму, чтобы познать то, святее которого нет, — Россию».
Блок начинал как традиционный романтик: типичные антитезы
(ночь — день, ненастье — счастье, поэт — толпа), отчуждение от толпы в силу
своего превосходства, разочарованность в жизни, неверие в счастье... И вдруг во
мраке безверия, скепсиса, слепоты возникают, как огненные знаки, иные слова:
«ясная», «лучезарная», «озаренная», «золотая». Световые и цветовые эпитеты
разорвали темноту, потому что в его жизнь вошла Она. Подобными цветами
иконописцы обычно изображают окруженную сиянием Богоматерь.
Какая связь между той, которая вызвала к жизни эти стихи, Л.
Менделеевой, и Богоматерью? Вроде бы никакой: земная и небесная. Но связь есть,
Она иная, для Блока — мистическая. «Настал вечер, и я нашел себя. Нашел
великую, бьющую волнами любовь, сердце, как факел, все дрожащее и бьющееся.
Нашел твою песню в воздухе... Жадно и сильно вспоминаю: ночь сырая и звездная.
Ты, Ангел Светлый, Ангел Величавый, Ты — Богиня моих земных желаний...» (из
письма к жене).
Прочитав одно из
стихотворений, посвященных Прекрасной Даме, погружаемся не только в лиризм
стихов, но и в особое, молитвенное состояние духа. «Рыцарь и богомолец, он
предчувствует Богоматерь, идет по следам ее голубых путей»; и «с глубокою верою
в Бога» для него и темная церковь светла» (Ю. Айхенвальд). Им движет
потребность в неземном идеале, возникшая не без влияния поэта и философа
Владимира Соловьева. Именно от духовного учителя перейдет к ученику культ
Прекрасной Дамы, Вечной Женственности, Мировой Души, которая, являясь в образе
женщины, дает веру, спасает от мрака и духовной ночи. К одному из стихотворений
1902 г. Блок предпослал эпиграф из Апокалипсиса: «И Дух и Невеста говорят:
прий-ди», то есть приди и служи в моем Храме. И лирический герой Блока служит.
Он — инок, раб, рыцарь, «отрок, берегущий огонь кадильный и зажигающий свечи»
ради Нее. Но недолго лирический герой удержится на такой высоте. Мир «Стихов о
Прекрасной Даме» разрушился, потому что человек несовершенен, может уступить
искушениям мирской жизни. Уже в главе «Распутья» зазвучала тревога: лирический
герой ощущает перемены в себе. Появляется «образ дьявольский и дикий», «смеются
лживые уста». Лирический герой боится своей «двуликой души», он оказался
«рыцарем — на час». В стихотворении «Двойник» (1903) поэт обращается уже к
Коломбине — героине французского народного театра и женщине, изящной, милой, но
общедоступной. «Голубое окно» Коломбины притягивает лирического героя, который
мыслит себя и стариком и юношей в наряде Арлекина. Голубой цвет символизирует
воспоминания о прекрасной, идеальной любви, которой он уже изменил.
Вторая книга трилогии посвящена теме Города. Город —
обобщенный образ у романтиков (вспомним и пушкинский образ «неволя душных
городов»). Город — это всегда проявление негативных сторон цивилизации:
скученность людей, заводы, трактиры, банки, тюрьмы, публичные дома.
Город в красные пределы Мертвый лик свой обратил,
Серо-каменное тело Кровью солнца окатил. (1904)
Красный тревожный цвет, дисгармония, крики, визги, жуткая
пляска площадных кокоток, тревожный бег коней — это сама стихия, в которой
после милого Подмосковья с его речками, лесами, розовыми закатами оказался
лирический герой. Но он еще пребывает на своей «вершине», неслиянности с пошлым
миром, не видит человека.
Стихотворение «Фабрика» (1903) вовсе не о тяжелой доле
рабочих, которых «недвижный кто-то», «черный кто-то» зовет «медным голосом», а
о поэте, который сделал свой первый шаг к «вочеловечению», увидев людей
тяжелого труда «со стороны спины» (К. Чуковский). Мир социальных
контрастов не нов для поэзии символистов, но у Блока он всегда содержит
противопоставление «измученных спин» и «жолтых окон». «Жолтые» Блок упорно
пишет через «о» — для него это зловещий образ сытости и равнодушия,
буржуазности и высокомерия. Все, кто «мнет белые цветы» («Сытые», 1905),
нарушает гармонию красоты и равнодушен к мольбам о хлебе, будут вызывать у поэта
негодование.
В 1906 г. Блок написал стихотворение «Незнакомка». «Я помню
ночь, перед самой зарей, когда он впервые прочитал свою «Незнакомку», —
вспоминал К. Чуковский. — Читал он ее на крыше знаменитой башни Вячеслава
Иванова, поэта-символиста, у которого каждую неделю собирался для всенощного
бдения весь артистический Петербург... Он не только завораживал «Незнакомкой»,
но обжигал».
В стихотворении даны два мира. Первый — реальный, в котором
пошлость, пьяные крики, женский визг, детский плач... Второй— мир мечты в виде
прекрасной Незнакомки. Лирический герой погружается в дивный сон:
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
За этой мечтой — душевная мука за погубленную красоту.
Лирический герой вдруг прозрел: «Ты право, пьяное чудовище!//Я знаю:
истина в вине».
Латинское выражение, переведенное в заключительных строках на
русский язык, читается уже по-другому: совпадение падежной формы слов «вино» —
напиток и «вина» — состояние души позволило Блоку «обмануть» читателя. Истина
не в забытьи, не в винных парах, а в разбуженном сознании, в чувстве
ответственности истинного «вочеловечения»!
Но не так легко лирическому герою освободиться от соблазнов,
от искушений славой, салонной жизнью, метельными страстями. «Падение в жизнь»
должно было разрешиться катастрофой. Цикл стихов «Страшный мир» рисует ее во
всей полноте. Мир и человек, желающий себя сохранить, вступили в единоборство.
В поэме «Возмездие» (1908—1913) возникает образ железного, воистину жестокого
века. «Пожары дымные заката», «неустанный рев машины», биржевые игры... XX в. обрушивается на человека и
опустошает его.
Лирика Блока набрала тютчевскую философскую высоту, соединив
Вселенную, Время и Человека. Но если мировой хаос у Тютчева-пантеиста не
воспринимается нами трагически: он родствен человеку — дитя первозданной
природы, он в ней и растворяется, то блоковская Вселенная окружает человека
мраком. А как же Бог, присутствие которого в юности лирический герой ощущал как
свет? Блок потерял веру, «личность утратила свою неповторимость,
втянутая в общий поток жизни (землетрясения, революции, войны, то есть стихии),
она себе не принадлежит» (Л. Долгополое). «Чистые нравы, улыбки, тихие
вечера — все заткано паутиной, и само время остановилось. ...Двери открыты на
вьюжную площадь...» — таким воспринимает окружающий мир Блок.
Анна Ахматова назвала
Блока «трагическим тенором эпохи», потому что ему удалось передать метания
души, потерявшей Бога, веру, идеалы. Его муза — «роковая о гибели весть»,
«поруганье заветов священных» и для Блока — «мученье и ад».
Тема России — сквозная в лирике Блока. «Этой теме я сознательно и
бесповоротно посвящаю жизнь», — признавался поэт. Эти слова Блока
знаменательны: ему, который долго был наполнен только собой, чувствуя свою
исключительность, данную ему и происхождением, и великим даром песнопенья,
открылась его отчизна. Цикл «Родина» — высшее поэтическое достижение поэта.
Россия открылась ему тайной прошлого, «дебрями», «ведунами»,
«заревом горящих сел», «вьюгой», «лоскутами лохмотий», «кладбищами». В
стихотворении «Русь» (1906) родина предстала не благолепной, не идиллической, а
страшной, языческой, как будто бы забывшей о своих храмах, монастырях и своих
святых.
Опять, как в годы золотые,
Три стертых треплются шлеи,
И вязнут спицы расписные
В расхлябанные колеи... («Россия», 1908)
Бездорожье, серые избы, нагота природы, «плат узорный до
бровей» — все это у Блока «прекрасные черты» Родины, вызывающие у него слезы
любви.
Однако главный образ цикла «Родина» — путь. Поэт
исследует истоки особого пути России и обращается к XIV в., к Куликовской битве, в которой он видел
мистический, провиденциальный смысл, ибо битве этой покровительствовала сама
Богоматерь («Ты сошла, в одежде свет струящей»). Лирический герой облачается в
доспехи русского ратника («На поле Куликовом», 1908):
Я — не первый воин, не последний, Долго будет родина больна.
Помяни ж за раннею обедней Мила друга, светлая жена!
Общее дело стало глубоко личным. «Светлая жена» — это
и любимая, и Россия. В третьем стихотворении цикла много слов, написанных с
прописной буквы: «Тобою», «Ты», «Твой». Кто она? Его Прекрасная Дама, прошедшая
с ним все круги жизненного ада, напомнившая ему о молитвенном состоянии юности
и соединившая в себе и Богоматерь и Россию. В появлении этого образа есть и
более глубокий смысл: испокон веков русских отличала единая вера в Заступницу и
Спасительницу, с одной стороны, и в Русь, ее героический дух — с другой.
Четвертое и пятое стихотворения — пророческое предсказание «высоких и мятежных
дней», суровых облаков над Россией, широкого и тихого пожара.
Поэма «Двенадцать». 28 января 1918 г. закончена поэма «Двенадцать» (Блок начал
писать ее 8 января). «...Страшный шум, возрастающий во мгле и вокруг. Этот шум
слышал Гоголь» (из «записных книжек» А. Блока за 29 января 1918 г.). Может быть, откровение свыше о сути происходящего?
Блок-романтик ждал революцию, мечты его были светлые: «Дело
художника, обязанность художника — видеть то, что задумано,
слушать ту музыку, которой гремит «разорванный ветром воздух».
Что же задумано?
Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лживая,
грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и
прекрасной жизнью». («Интеллигенция и революция», 9 января 1918 г.)
Действие поэмы «Двенадцать» происходит в революционном Петрограде.
Ночь, зима, уличные сценки, кабак, лихачи, патруль, убийство женщины. Подобное
в жизни есть, но какая сюжетная бедность! Однако главный в поэме не бытовой, а
иносказательный план. «Символ только тогда истинный символ, когда он
неисчерпаем и беспределен в своем значении... Он многолик, многосмыслен и
всегда темен в последней глубине» — эти слова теоретика символизма Вяч. Иванова
нам помогут.
Черный вечер,
Белый снег.
Ветер, ветер! На ногах не стоит человек.
Любимый образ Блока —
ветер — здесь особый. Ветер в поэме космический, вселенский, вьюга,
перемешивающая белый снег с черным вечером. Черный и белый вступили в
противоборство: хаос черноты хочет поглотить белое, светлое. Метель
обрушивается с черного неба на город и слепит, слепит, толкает, опрокидывает,
скрывает ориентиры. Вот она, революция! Город тоже особенный, на канате плакат
«Вся власть Учредительному Собранию!». Доносятся реплики с какого-то сборища,
слышны частушки, маршируют рабочие: «Революционный держите шаг! // Неугомонный
не дремлет враг». Город нарисован обрывочно, мазками. «Войдите в мир
Достоевского, — писал М. Волошин, — вся ночная душа вопит через его уста
множеством голосов... Ничего не видно: ни лиц, ни фигур, ни обстановки, ни
пейзажа — одни голоса...» Так и в поэме «Двенадцать». Есть Город, через который
проходит путь двенадцати апостолов революции, апостолов новой веры. А идут они
из старого, «страшного» мира в новый, прекрасный. В «страшном» мире жили барыня
в каракуле, старуха, поп, буржуй, вития (удивительная точность графического
рисунка, схватившего основные черты типа). Но откуда и зачем появился лес?
Родословная этого образа богатая: вся мировая литература Мефистофелями,
чертями, псами обозначала темное, злобное, античеловечное, дьявольское начало в
жизни и в душе человека. Этим «псом» Блок как бы выражает свое отношение к
наследию «страшного» мира, изуродовавшего человеческую сущность. Но почему
представители «страшного» мира никуда не идут, почему застыли как
вопрос? Блок отправляет в будущее «народ» — люмпенов, голытьбу, «каторжников»,
которые не дорожат домом, покоем, уютом, их — нет! Анархическое восприятие
свободы как вседозволенности порождает цель — «Пальнемка пулей в Святую Русь —
// В кондовую, //В избяную, //В толстозадую!». Оказывается, эта «свобода» без
креста, без святынь, без Бога имеет начало дьявольское: блудливый пес пойдет с
двенадцатью, замыкая их шествие. В человеке из старого мира, по Блоку, борются
добро и зло. Что победит на державном пути? То злое, спровоцированное ревностью
к Катьке-предательнице, покусившейся на красивую жизнь и керенки? Метили в
«буржуйку», а попали ...в женщину, просто человека. Кульминация поэмы
приходится на шестую главу — на убийство Катьки. Неужели революционный подвиг в
этом? Погрустили парни и новое придумали:
Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба —
Гуляет нынче голытьба!
Но идти вперед трудно: «И вьюга пылит им в очи // Дни
и ночи // Напролет...» Тьма и страх в душах убийц и тех, кто развязал драму.
Священник П. Флоренский так комментировал финал поэмы: «Иисус им видится как
разрешение чудовищного страха, нарастание которого выражено многократным
окриком на призрак и выстрелами». («Кто в сугробе — выходи!»; «Эй, откликнись,
кто идет?»)
Впереди — с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим...
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз —
Впереди — Исус Христос.
Н. Гумилеву место, где появляется Сын Человеческий, казалось
«искусственно приклеенным». Блок ему отвечал: «Когда я кончил, я сам удивился:
почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее я видел Христа». Блок
нарисовал своих героев «без Бога», но понимал, что жгуче-религиозную память о
Боге человек, даже атеист, несет в себе, поэтому преображение низменного
в святое — неизбежно.
Поэма «Двенадцать» стала высоким гражданским поступком,
пророчеством и завещанием великого поэта, финалом его духовно-нравственных
исканий на пути к вочеловечению.
К.Д. БАЛЬМОНТ (1867— 1942)
Константин Дмитриевич Бальмонт выпустил в 1903 г. книгу стихов с неожиданным названием «Будем как солнце». Поэт приглашал читателя вступить в
мир романтики, из которого он, смертный, выйдет уподобившимся Солнцу и
возомнившим себя исключительным.
В стихотворении «В домах», посвященном Горькому, лирический
герой Бальмонта бунтует против «мучительно-тесных громад домов», некрасивых,
бледных людей, забывших о чуде небесного полета птиц, свободе:
Я проклинаю вас, люди.
Живите впотьмах,
Тоскуйте в размеренной чинной боязни,
Бледнейте в мучительных ваших домах.
Вы к казни идете от казни!
Он предлагает свободу от моральных обязательств и
понятий чести, от привязанностей и заботы о куске хлеба. Провозгласим свою самость,
свою гениальность!
Я — внезапный излом,
Я — играющий гром,
Я — прозрачный ручей,
Я — для всех и ничей.
Бальмонта называли
«Паганини русского стиха», за магию звуков, эксперименты с ритмом, виртуозность
техники («Я — изысканный стих»). Солнце — главный символ у поэта, символ
верховного божества, символ огня, а огонь — главная стихия жизни,
противостоящая в поэтике Бальмонта мертвой цивилизации, мертвым чувствам
человека.
«О да, я избранный, мудрый властелин, посвященный, сын
Солнца, сын разума, я — царь», — величает себя поэт. Но в этой восторженности
по отношению к своей неповторимости, в этом нагнетании «Я» нельзя не разглядеть
гигантоманию, перед которой даже Пушкин — всего лишь «предтеча».
Поэт-ницшеанец хочет насладиться русским пейзажем:
Прекрасней Египта наш Север,
Колодец, ведерко звенит.
Качается сладостный клевер,
Горит в высоте хризолит.
А яркий рубин сарафана
Призывнее всех пирамид.
А речка под кровлей тумана...
О, сердце! Как сердце болит!
И что же? «Поэт злоупотребляет драгоценными камнями...
Драгоценности, обилие красочных пятен вторгаются у него и в такие картины,
которые должны бы чаровать именно своей незатейливостью и простотой», — считал
Ю. Айхенвальд.
Поэзия серебряного века неоднозначна, она и по сей день
приковывает к себе внимание. Наиболее яркие представители его определили в значительной
мере дальнейшие пути развития русской литературы XX в.